Бред

Перед её глазами, как в калейдоскопе, проносились обрывки воспоминаний. Она всматривалась в них, и пыталась как-то связать их с собой, но воспоминания словно принадлежали другому человеку. Будто всё это происходило не с ней, а с кем-то другим. Ей было жутко видеть себя чужими глазами и так долго ощущать, что ты - это не ты.
Мысль лихорадочно металась: «Как же мне избавиться от этого наваждения и убедить себя, что это я и это моя жизнь?»
Она смертельно устала от внутренней борьбы, и на больничной койке только тихо выла:
- Я не вижу себя... кровь… везде кровь.
Внезапно резкий окрик пронзил её слух:
- Говори! Не молчи! Не замыкайся в себе! Выговорись!
Она мгновенно откликнулась и, как ей показалось, заорала:
- Помогите! - но крик камнем сорвался с губ и с воплями:
- Помогите! Помогите! - покатился вниз.
Внизу он ударился обо что-то и будто раскололся надвое. Одна половина тут же стала передразнивать другую. Душераздирающее «Помогите!», - эхом стало перекликаться с другим воплем «Помогите!», но доносящимся будто издалека и орущим с какой-то знакомой издёвкой.
С каждым выкриком второй голос раздавался всё ближе и ближе. Ей почудилось, что теперь вся жизнь зависит от ответа на вопрос: чей это голос? Мысль в страхе заметалась, чтобы вспомнить: где она прежде слышала этот голос, доносящийся теперь из бездны? Она невольно посмотрела вниз. Камешки из-под ног предательски выскользнули, и только тогда она сообразила, что стоит на самом краю бездны. Ужас пронзил сердце. «Назад! Назад!», но животный страх уже успел сковать её тело, будто в стальной панцирь.
От несмолкаемой переклички «Помогите!» она стала задыхаться. Голова пошла кругом от сознания, что через мгновение она не выдержит и сорвётся вслед за камешками. Снизу повеяло влажным могильным холодом, и ужас безысходности мёртвой хваткой сжал горло.
«Сердце сейчас разорвётся, прямо сейчас разорвётся!» Только она успела так подумать, как откуда-то сверху на неё обрушился новый оглушительный приказ:
- Замри! Замри!
Это «замри!», как удар молота пригвоздил сердце, и так сжал его, что оно уже не могло ни биться, ни разорваться.
- Слушай! Слушай, как звонит колокол! Слушай звон! Звон! - настойчиво гремел голос.
Уже задыхаясь, она между криками «Помогите!» услышала слабый звон. Будто кто-то издалека звонит в колокол, как в старых фильмах, когда на вокзале зовут пассажиров занять места в вагонах.
- Говори! - прогремел приказ.
Резкими всплесками сердце забилось, рот с жадностью глотнул воздух, и липкий ужас отступил. Вперемежку с хрипом и воем, из неё полился поток разрозненных слов. Ей показалось, что эти слова, цепляясь друг за друга, как нити, стали наматываться на спасительный звон.
Внезапно её охватило сильное волнение, будто она куда-то должна успеть, и ей надо сделать что-то очень срочное.
«Бежать! Иначе - всё пропало! Бежать, пока не поздно!» - подбадривала она сама себя. Ценой громадного напряжения, цепляясь за нити, она выскользнула из жёсткого панциря.
Первое, что она ощутила на свободе, был холод безмолвия. Такой пронзительной тишины она ещё не слышала. Едва она успела подумать о внеземном происхождении тишины, как почва под ногами дрогнула. Она ощутила себя в вагоне поезда. От холода и страха зуб на зуб не попадал. Она вся скукожилась, но уже точно знала, что поезд на всех парах мчится навстречу чему-то родному, горячему, без чего жизнь немыслима.
Доктор перестал позванивать ложкой по стакану и посмотрел на медсестру:
- Похоже на шизофрению. Я посижу с ней, а ты спустись в приёмный покой. Там, наверно, полгорода собралось. Всем говори, что у неё обычный нервный срыв, и попроси кого-нибудь привезти экземпляр этой пьесы. Да, ещё. По-моему, у неё менструация. Позаботься об этом не привлекая внимания.
«Он что, под юбку ей заглядывал?» - ехидно подумала медсестра, но тут же смутилась, увидев алое пятнышко, а доктор с блокнотом в руках сел поближе к койке.