I. Любовь и Чайки- часть первая

I. Любовь  и  Чайки

                Строго  для  лиц  18+

Всё  случилось внезапно.  Мы, две  восемнадцатилетние  девчонки из одной спортивной команды, после изнуряющей вечерней тренировки, резвились в одной кабинке под струями теплого душа. На летних сборах из нас выжимали все соки, и вечерний душ казался нам одной из немногих радостей в жизни.

Я  направила пальцами струю воды в лицо Полинки. Она громко захохотала и ответила мне тем же.  Её смех, наверно, и пробудил во мне где-то глубоко спрятавшиеся    до этого в  укромные уголках    чувства. Я провела рукой по ее мокрым русым волосам, по простому, спокойному и чарующему лицу, по маленьким белым грудкам , еще ниже… Мне захотелось ее , а то что хочешь в жизни , надо брать – это мой принцип.

- После  ужина пойдем купаться на Волгу? – тихим заговорческим голосом прошептала я в ухо Полинки , проводя сзади рукой по ее белым упругим ягодицам. Она сперва опешила, поморгала своими серыми глазами, спустя пару секунд кивнула головой с не менее заговорческой , но глупой улыбочкой .

Но сразу после ужина сбежать на Волгу не получилось. Наш тренер, по-совместительству - отец  Полинки надумал провести собрание команды. Леонтьевич,  так его звали,  был христианином-протестантом и поэтому собрания команды напоминали скорее церковный молебен с бесконечными цитатами из Евангеля.   Будучи по своей натуре человеком добрым, он старался  нас,  девчонок-оторв,  держать в «ежовых» руковицах,  применяя,  за малейшие нарушения спортивной дисциплины и «христианских» заповедей,  карательные меры в виде дополнительных «кругов» на кроссе, лишением сладкого, просмотра телевизора,  захода в компьютерную комнату и даже запретом мыться в душе больше одного раза в день. К своей же дочери Полине он этими мерами не ограничивался  - он ее регулярно порол  ремнем  у себя в тренерской. Полинка  была из нас, пожалуй, самой послушной, этакой заинькой-паенькой , так бы и поводов ее наказывать почти не было,  но чтобы  не прослыть «стукачкой» ей частенько приходилось  при вечерних разговорах  с отцом  нарушать  христианскую заповедь: «Не солги!» - и вот за это её попа частенько и расплачивалась.

Из-за особой бдительности в тот вечер Леонтьевича нам удалось вырваться из корпуса через открытое окно на первом этаже только после отбоя. Миновав всем известную «дырку» в заборе мы помчались вниз по склону к Волге.Вау!   Как же было красиво в ту ночь.  Как сейчас, стоит перед моими глазами картина, подобно стоп-кадру: полная луна, освещающая редкую думку облаков, и переливающаяся своим янтарным светом в волнах Волги, крик огромных белых чаек, накладывающийся на нежный шум волн и великая  бескрайность Волги.

Быстро раздевшись, мы голышом  нырнули с разбега в   теплую, как «парное молоко»  воду. Полинка плавала и ныряла  гораздо хуже меня, чем давала мне повод для  весьма  ехидных   шуточек и примочек в ее адрес, но она  не обижалась  и даже сама посмеивалась над ними.

Вдоволь накупавшись мы вылезли на берег. Чуть обтеревшись , я  посмотрела на Полинку , и обомлела – при свете луны, «ауч!», как же она была убийственно великолепна!  Длинные мокрые волосы,  мягкие черты лица, загорелое тело с двумя яркими белыми полосками от купальника, белые торчащие грудки, писька , покрытая волосиками ( папа-протестант категорически запрещал ей бриться) – всё это выглядело так возбуждающе , что едва Полинка оторвалась от полотенца , как я вцепилась ей в губы яростным поцелуем . Полинка ответила как-то кротко и неумело – сразу стало понятно, что она целовалась в первый раз в жизни, но это только еще больше возбудило меня и я повалила ее на речной песок, чтобы полностью насладиться ее невинным и так заводящим меня телом. Меня охватил порыв бешенной необузданной страсти и я целовала, ласкала, терзала распластавшеюся на песке ошарашенную Полинку до полного любовного измождения. Та же, отвечала на мои ласки  вяло, лишь  проводила своим язычком по моей выбритой «кисе» и постоянно бубнила, как мантру:  «Курица - ты  сумашедшая ! Катька - ты крэзи!»…

            Это продолжалось, безумно долго, казалось целую вечность!  Наконец, я поднялась с Полинки , отряхнулась от песка и достала из кармана спортивных брюк пакетик с «сюрпризом», в виде двух беломорин  , набитых  «планом» и зажигалкой. Одну из них я протянула окончательно спятившей  заиньке-паеньке , а другую закурила сама. Полинка постоянно кашляла от дыма, ведь  курила "травку"  она тоже в первый раз, и уже после третий затяжки её пробило на сплошной «хи-хи». Вскоре нам обоим стало невыносимо весело! Мы сидели  на полотенцах обнявшись голые и до чёртиков в глазах счастливые, без конца заливались звонким, безудержным смехом, будя дремавших на воде чаек, а они отвечали нам  своими криками – и  мы ещё больше хохотали!...

Первые же  лучи солнца над Волгой отрезвили нас… Стало понятно - пора возвращаться. Быстро  одевшись мы помчались в сторону лагеря,  по дороге дурачась, ставя друг другу подножки. Осторожно, чтоб никто не услышал, мы проникли в свой корпус через «наше» окно. Мне было до сих пор мало Полинки и я настояла, чтоб мы сперва пошли в душевую. Быстро поплескавшись под теплыми  струями воды, я  вытащила  Полинку  в раздевалку и уложила её на скамейку в  и, оказавшись сверху над ней,  стала нежно-нежно ласкать  так зацепившее меня тело…

Так уж получается в моей жизни – все самые счастливые моменты в ней заканчиваются слишком быстро, а за этим обычно следует скандал. Так и тогда, после пяти минут бурных ласк,  раздался скрип двери … На пороге стоял , оперевшись на дверной косяк, Леонтьевич, собственной персоной …  "Здравствуй, жопа,  Новый Год!". Надо отдать должное Леонтьевичу , действовать от стал энергично:

          -Полина! Екатерина!  Что  у ВАС тут происходит?! - сказать, что он был  в гневе -   это ничего не сказать. Он был в ярости, брызгал слюной и очень плохо контролировал себя.
 Мы вскочили со скамейки  и предстали перед  ним нагишом, причем я точно помню, что не прикрывала свой интим руками.

- Мы… мы … - начала не разборчиво лепетать Полинка.
- Что  - Мы ?! – Леонтьевич стал от  своего праведного гнева красным как рак, еще чуть-чуть и , казалось , что он лопнет. Пришлось вмешаться:
- Мы с Вашей дочерью  на этой скамейке только что занимались любовью ! – сказала я четким и бодрым голосом, каким нас приучили рапортовать на утренних построениях. Я была «бельмом» на глазу у Леонтьевича и прекрасно знала, что не будь  моих природных физических данных и моего таланта, то он давно бы выгнал из команды с «волчим» билетом .  А так как и данные, и талант у меня были при себе – он вынужден был терпеть меня, а я скромно и не совсем, пользовалась его терпением.

- С тобой, Катерина, поговорим потом ! Можешь одеваться ! А  ты, Полина - быстро на скамейку , задом кверху! – рявкул Леонтьевич, хватая  в руки,  подло оказавшийся  в углу раздевалки на вешалке, черный жгут из плотной резины, которым мы обычно пользовались при «растяжке» .
«Интересное дело, Леонтьевич задумал пороть свою Полинку  , но меня при этом не выгнал . Значит будет лупить ее при мне. Сможет ли он после нее выпороть меня? На вряд ли , не посмеет, побоится огласки,  но что же он тогда замыслил?» - мысли летали в моей голове, как стрелы. Я быстро надела на себя спортивный костюм  и, зачарованная какой-то необъяснимой внутренней силой ,подошла поближе к скамейке, на которую уже легла животом вниз  Полинка. Она легла на скамью молча,  не спорив, не проронив ни слова, с каким-то своим   особым внутренним достоинством. Еще не давно ее глаза прямо таки излучали озорство  и счастье,  сейчас же ее взгляд казался печальным,  но вместе с тем, изумительно гордым и он был обращен прямо на меня!
Меня  саму ни разу  никогда не пороли, да  и при мне никого тоже. И от сознания того, что сейчас реально, вот так просто, увижу порку  этой, лежащей на скамейке белой попки, которую совсем недавно я покрыла десятками поцелуев, моё сердце учащенно  забилось, во рту от волнения пересохло, а  темная половина моего эго дико захлопала от восторга  в ладоши!
Леонтьевич, сложил жгут вдвое, тихо пробормотал  что-то себе под нос, видимо  ритуальные перед поркой псалмы, прицелился и …  раздался свист  рассекающего воздух жгута и звук удара . Полинкины половинки встрепенулись, вскоре на них образовалась красненькая полосочка . Сама Полинка не проронила ни звука.  Через секунд десять Леонтьевич, нанес второй удар, потом третий... Он порол дочь сильно, уверенно , со знанием дела и, что удивительно, молча, без каких либо нравоучений. Полинка тоже молчала, переносила суровое наказание без единого звука, словно пытаясь  что-то доказать. Лишь ее пальцы, намертво вцепившиеся в края скамейки , слёзы катившиеся по  лицу , да прикушанная до крови нижняя губа,  выдавали в ней чувство нестерпимой  адской боли.
После примерно тридцатого удара попочка Полины из белоснежно-белой превратилась в ярко-алую  с фиолетовыми разводами. Леонтьевич сделал паузу, повернулся ко мне и произнес, бесившим всю команду, пастерским голосом:
- Как сказал Святой Апостол Павел в своем послании: « Господь того любит, того наказывает ; бьёт же всякого сына и дочь, которого принимает» ! Любишь, говоришь ее? Любишь?! Если любишь- то бей!
И он протянул мне черный жгут. Моя голова совсем закружилась, пульс дико забился в висках, а сердце и во все готово было вырваться из груди наружу. Но, спустя мгновение, в   темной части моего подсознания, ясно прозвучал  внутренний голос: «Разве не об этом ты в тайне мечтала, когда покрывала ее своими ласками при криках чаек на пляже?  Не тебе ли хотелось, чтобы после  всего этого  Полинку как следует отшлепать? Так, лови свой момент,  бери же в руки этот треклятый жгут,  другого шанса попробовать ЭТО  у тебя никогда не будет!».
Я решительно выхватила жгут из рук Леонтьевича.
Видно от волнения   первый удар у меня не получился. Я не сильно попала по загорелым бедрам Полинки. Во второй раз, я прицелилась, вымерев траекторию, и сильно, из-за плеча, засадила жгутом по самой середине ягодиц Полинки. Она продолжала молчать, лишь удивленно мотнула головой в мою сторону. Зная, что боль  доходит не сразу, я сделала паузу  и нанесла третий, ещё более мощный удар. С каждой новой   попыткой  четкость и сила моих ударов возрастала. Я вошла в враж ! Сердце билось по-прежнему часто, но теперь  каждый его удар излучал счастье и неописуемый кайф , растекавшийся теплом по всему телу!
После очередного моего удара , на полинкиных половинках появились капельки крови и Леонтьевич остановил меня  и вырвал жгут из рук :
- Всё хватит! Полина, одевайся!
Полинка тяжело подняшись со скамейки, медленно оделась. Слезы стекали с ее заплаканного лица. Она беззвучно ревела от унижения, боли и, что главное, от моего предательства. Леонтьевич схватил ее за плечи:
- Что,  она всё еще  тебе нравится? Ты всё еще ее любишь? Если любишь, то теперь - ты  бей ее!

Полинка окинула меня своим кротким взглядом, в котором легко читалось удивление, досада и разочарование, но  никакого гнева и злости в нем не было, честное слово!
- Нет! Я не  буду ее бить! – сказала Полинка тихо, но очень твердо.
Леонтьевич внимательно и продолжительно посмотрел в глаза дочери. Пауза затянулась. Наконец, приняв какое-то решение, Леонтьевич отбросил жгут в угол и пошел на выход, бросив нам напоследок:
-Марш по комнатам! Подъем, как обычно, в 7 – 00 !
Спустя три дня Леонтьевич получил повышение. Он подписал выгодный контракт с более именитым и денежным клубом  и приказал дочери собираться вместе с ним. Хохотушка Полинка долго и весело прощалась с девчатами из команды, а  мне же лишь холодно кивнула напоследок .

Наши пути с Полинкой пересеклись спустя три года . Мы стали играть вместе за одну и ту же взрослую команду, а  потом и за сборную . Вместе добились спортивных успехов, стали чемпионками мира.  Но за пределами игровой площадки она сторонилась меня и всё наше общение с ней сводилось к стандартным  : «Привет!» , «Пока!» .
Теперь, спустя десять лет, я многое что увидела и поняла в этой   жизни, получив от нее практически всё, что  хотела . У меня было много парней, еще больше девушек. Но часто ,  сидя в раздевалке после матча и украдкой наблюдая за выходящей из душа Полинкой, мне  так хочется повернуть время вспять и вернуть ту ночь снова  и снова – купание голышом в Волге при полной луне, наши безумные ласки на песке  под крики чаек и  обжигающие удары черного жгута об алую попку Полинки…

Нельзя изменить свое прошлое, но можно стартовать заново, чтобы изменить свой финиш.