Возвращение в лицей

Втроем мы решили уехать. У всех нас нашлись проблемы с работой, конфликты с близкими, протекшие холодильники. Школьные знакомые, мы бежали из России. На границе возникли проблемы из-за долгов, и мы перебрались без документов.

Время шло, там и освоились. Вдвоем с другом мы работали в карьере на грузовиках, перевозили песок. Спали в пристройке, где стояли кровати с сеткой от насекомых, коробки для вещей и рабочий холодильник.

Мне честно казалось тогда, что я не одинок, что из-за общей работы мы все чувствовали единение. С ней мы виделись временами. Говорила, что ситом промывает речную глину. Иногда, все трое, мы даже сидели около нашего дома, по вечерам. И так двадцать лет.

Мы вернулись в страну. Но в лицей мы пришли с ней вдвоем, без него. Первым, к кому мы пошли, был мой старый преподаватель, моя прежняя добрая подруга, классный руководитель ИН. Короткие завитые волосы, огромные очки в пластмассовой оправе. Она улыбалась нам и не могла найти слов. Казалось, что не только она удивилась, что все они, весь ее класс потерял вместе с нею дар речи. Рассказывали мы о прошедших днях. Они изумленно слушали, как вечерами мы проводили время. Как, выходя из пристройки, мы теряли друг друга, как под темно-синим небом мы теряли себя самих.

Мы спросили у них: есть такие из вас, может быть, кто уже готовился к экзаменам? И такие нашлись, и такие откликнулись. И на все наши с нею слова находился ответ, и все были приняты.

В другом кабинете, ЛН, меня спросили, с кем же мы тогда были, кто был третий человек. Но я соврал, что были только мы вдвоем. Как будто хотел ответить честно, но не вспомнил ни лица его, ни его имени, ни его слов. И ничего не нашлось ответить на то, кто это был такой.

 Подруга вышла к другому преподавателю, а я, тем временем, рассказал классу про то, как сильно был одинок. Как бродил по углам пристройки, как нигде не мог найти себе места, как скучно и страшно порою мне было жить. Рассказал, что чувствовал, будто был там всеми покинутый и забытый, будто там никто не знал меня и не помнил. Рассказал, что никто не понимал моего языка и этого не хотел. Что для них я был просто странный чужой человек, без прошлых лет, без истории, без доброго отклика в их памяти. Я увлеченно рассказывал им про свой дом, про свои сетки, и про то, как я жил в них один, хотя не видел в них больше того интереса и той доброты, какой ждал от них.

Меня спросили, почему я не бежал и не рвался рассказывать о себе, чтобы не быть больше для них незнакомцем. Тогда я ответил, будто кричал тем людям и стучал к ним в двери, но я соврал.

Она вернулась и предложила подняться на другой этаж, к ИЕ. И какой вновь нашелся запал энергии, какая сила во мне проснулась! И вновь вернулось стремление напомнить преподавателю о себе.

"Сейчас расскажем им историю про Ричарда первого, как мы тогда с тобою хотели, помнишь?"

Мы рвались вверх по лестнице, прыгая через ступеньки, и добрались до кабинета. Решили зайти в лаборантскую, где ИЕ пила чай.Она улыбнулась нам, радостно поприветствовала. Но с места обниматься не сорвалась.

ИЕ извинилась перед ней и закрыла перед ней дверь. Затем сказала мне шепотом, что я хорошо сработал и нашел себе парочку. Я честно ответил, что мы хорошие друзья, но она не поверила.

Мы душевно поговорили, и вот, когда настало время уже выходить и выступать перед классом, рассказывать о прошедших годах, являть себя миру, тогда вновь что-то пошло не так. Я увидел отторжение на ее лице, увидел смятение. Всем видом она являла пренебрежение и боязливость. Она не хотела меня выпускать на публику, она стыдилась меня.

 "Нет, прости, старина, не получится. Я уже два года как не работаю, я на пенсии. А здесь я в гостях, чай пью. Новому преподавателю, наверное, незачем тебя слушать, он же тебя не знает, так что иди, иди".

Она ждала меня за дверью в лаборантскую. "Ну что?", спрашивает. "Ничего, все хорошо. Пойдем вниз спустимся".

А внизу была незнакомый математик. Все нам притворно радовались, но все яснее становилось, что мы вновь были лишними. И сколько непринятия было в них, сколько было нетерпеливого раздражения от нашего присутствия, но нас не прогоняли. И двадцати лет было мало, и вновь мы вернулись к тому, что надо было отсюда убегать. И чем больше мы испытывали их терпение, тем настойчивее мне хотелось среди них сидеть, чтобы исправить ошибки, чтобы не допустить всему пойти заново.
Мы, как и раньше, спросили класс, есть ли те, кто уже готовился к экзаменам. Но никто не ответил. Как будто, объединившись негласно, они решили заставить нас уйти самих.
Мы молча сидели, и математик продолжил урок. Мы ушли.
Конец