Однажды вечером. Часть 2. 9. Лидия. Воспоминания

Лидия. Наброски  романа.
1995 год, 20 февраля. Seattle

Первый год Алеша жил в ауле Ашильта, а потом перебрался дальше и выше в горы, к самой границе с Грузией, в аул Бежта. Дороги там были очень опасные, особенно зимой, когда появлялась наледь и по ней машины соскальзывали в пропасть. Вдоль обочины часто попадались шесты с цветными лоскутами, так отмечали места, где погибли люди. Зимой 73-его, Лидия провожала Алешу на самолет до Махачкалы. Оттуда, доехав на попутных как можно дальше в горы, Алеша два дня добирался до Бежты пешком. Очень стер ноги, месяц потом заживали. Весной Лидия звонила ему в Бежту. Потом Алеша рассказывал Лидии: «Помню, как я шел обратно, через темный спящий аул, под невероятно громкое "пение" лягушек, раздумывая - зачем же ты мне звонила?» В мае Алеша перебрался из аула, уже со своим верным псом Манчем, в пастушечий домик, в часе ходьбы от аула. Он стоял на горе, рядом с ущельем Ихбакуа, по-аварски: ущелье Начала Весны. Там он и  жил до возвращения в Москву. Он рассказывал: «Забавно, меня вызвали в милицию для прописки(!), спрашивают: где же тебя прописать? – Там, где живу, - отвечаю. Потом, я ужасно гордился этой пропиской - "Ущелье Ихбакуа"».


Лидия. Стихи из Дневника.
1995 год, 15 марта. Seattle

***
Молчанье иногда дается трудно.
Кусая губы, думаешь одно:
В словах нет правды, так заведено.
Что высказано – ложь, иль очень скудно.

За мыслью – мысль, слова – полувиденья,
Где хвост одной – глядишь, уж хвост другой.
Летят, как поезда от узловой,
Сквозь полустанки бесконечного движенья.

Самой себе не в силах объяснить
Как, почему, каким путем искомым,
Невиданно запутанным, иль ровным
К уму от сердца и назад ложится нить.

Как гобелен, из чувств и настроений,
Воспоминаний, опыта и снов
Мысль соткана, и логика оков
Меняется от света и от тени.

Что высказано – ложь, иль очень скудно.
В словах нет правды, так заведено.
Кусая губы, думаешь одно:
Молчанье иногда дается трудно.



Лидия. Неотправленные письма к Алеше. Письмо пятое.
 1995 год, 19 марта. Seattle

Четвертая встреча состоялась через пару лет после моего скорого развода. Мы уговорились с тобой вместе ехать на Николину, к Л.Т. Было жаркое, фантастическое лето. Мы шли по сосновому перелеску, погружая ступни в пружинистый мох и вдыхая воздух, сладкий и томный от смолы, цветов, сухой травы… Ты все пытался освободить от одежды мое тело, и моя Душа, уже сделавшая не одну безнадежную попытку освободиться от тебя и потерпев фиаско, не сопротивлялась. Какой у тебя был изумленный вид, когда после очередной попытки прижать меня к себе, ты держал в руках мою рубашку, а я, полунагая, со смехом бежала по тропинке! Когда вечером Л.Т. спросила, как нам стелить, я сказала, что вместе. Я стала твоей любовницей – в тот момент мне не важно было, кем, я знала, что не могу быть без тебя. 

Мы были inamorati – мне казалось, это спектакль, который я смотрю из кулис. Это не могу быть я, это не может быть со мной, это слишком фантастично. Но это были я и ты. Мы каждый вечер ложились вместе, и ты любил меня нежно и молча. Я ничего не спрашивала. Я ждала. Я боялась одного: ребенка. Мне казалось нечестным навязывать тебе свою волю. Я слишком любила тебя. Или это моя Гордыня говорила мне, что не вынесет позора, если я поставлю тебя перед выбором, и ты откажешься от меня? Л.Т. спросила меня: «А ты уверена, что делаешь правильно?» Я не знала. Но ты не останавливал меня. Ты молчал. Ты не давал мне выбора.

Мы вернулись в город, в квартиру Л.Т. Мы жили, как живут новорожденные, потеряв время суток. Мы просыпались, чтобы любить друг друга, и засыпали, утомленные любовью.  Для тебя не было преград к моему телу. Ты понимал его лучше, чем я. Когда ты знал, что уже насытил мня ласками – а это было нелегко сделать – ты переворачивал меня на живот и  павлиньим пером писал на моей спине слова любви, а потом стирал их и писал снова. Я спрашивала тебя, что ты пишешь, но ты только смеялся, и мне оставалось отгадывать самой. Ты часто приподнимал мою голову и подолгу смотрел в мои глаза – ты, наверное, проверял, живет ли там твоя Душа. Ты любил намотать мои волосы на руку и натянуть кожу на голове так, что мои глаза становились  узкими, как у японки – ты говорил, что это мое настоящее лицо из прошлой жизни.

Я переворачивала тебя на живот и садилась сверху. Тогда твоя широкая спина становилась полотном, на котором я рисовала картины: море и горячий песок, лес и луга с шершавой травой, прохладные озера и синие цветы вокруг, все те прекрасные места, где когда-нибудь мы будем счастливы. В нашей любви была какая-то неразгаданная тайна и для меня, и для тебя. Ты часто говорил мне, что не можешь понять привязанность своего тела ко мне. Я тоже чувствовала, что наши тела живут отдельно и вопреки нам. Если это не так, то как объяснить тот неоспоримый факт, что пика мы всегда достигали вместе и вместе падали вниз со скоростью нераскрывшегося парашюта, когда душа еще где-то вверху, а тело уже несется к земле, и душа стремится его догнать, чтобы подхватить на свои крылья – и жуткое, и захватывающее ощущение. И потом, придя в себя, я иногда спрашивала тебя, как младший товарищ спрашивает более опытного: «А скажи, Алеша, почему мы всегда…» Ты не давал мне закончить вопрос, только морщился, как от жуткой бестактности, и я замолкала. Но на этот вопрос у меня до сих пор нет ответа.

Иногда  ты смотрел на меня задумчиво и недоуменно. Ты спрашивал меня: когда я успела научиться всем этим премудростям любви, кто был моим учителем? Почему мои ласки отзываются в твоем теле таким острым, таким изощренным удовольствием? Я не знала, как ответить на твой вопрос. То, что мне хотелось делать с твоим телом, не укладывалось в мой прошлый любовный опыт – слишком скудный, чтобы можно было о нем говорить. Меня пугал твой вопрос: что он значит? Я шокирую тебя? Я бесстыдна? Так не ведут себя приличные женщины? Но я ничего не могла с собой поделать: я обожала твое тело. И я обожала ту дрожь, тот восторг, который могла вызвать своими прикосновениями к нему.

Когда я просыпались по утрам, тебя  не было рядом. Ты уже ждал меня на кухне со свежим хлебом и неизменным пломбиром, и мы съедали все с протертой клубникой, запивая кофе. Это был наш завтрак. На обед я делала омлет с овощами, которые ты покупал в палатке напротив дома. Иногда мы выходили вдвоем и шли в кино или гулять по улицам. Я держала тебя за руку и часто останавливала, чтобы прильнуть губами к твоим губам и проверить, действительно ли мне так томно и сладко целовать тебя – я никак не могла привыкнуть к этому ощущению. Твоей Душе, жившей во мне, нужна была эта связь – она окончательно двоилась и завершала свой переход.
Однажды я ушла одна. Когда я вернулась к тебе, ты ждал меня. Я стала медленно раздеваться, повернувшись к тебе спиной. На припухлости над копчиком ты увидел слово, татуированное мелкой вязью: «alyosha». Я поставила клеймо на своем теле, как предупреждение своей Душе. Но ей становилось все теснее и страшнее. Ей не нравилось, когда ты говорил, что ты хотел бы отрезать мне голову и оставить только обожаемое тело. Хотя скорее, наверное, ты хотел перетряхнуть мне мозги. Ты слишком любил мои губы, чтобы отказаться от них. Моей Душе были оскорбительны эти слова. Ей нужен был повод, любой. И ты его дал. Ты сказал, что тебе нужно ехать к жене. Я не знала зачем, а моя Душа не позволила мне спросить, покидаешь ли ты меня. Она злорадно уверила меня в том, что все, что было, - это только игра. И вновь увела меня от тебя. Ты не звонил. Через три месяца я снова была чужой женой. На этот раз Л.Т. не пришла на мою свадьбу.

Часть 2.10  http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl