Однажды вечером. Часть 2. 10. Лидия. Воспоминания

Лидия. Зодиакальный сексуальный гороскоп. Из интернет-источников.

Женщина-весы - жертва противодействующих сил. Физическое удовлетворение она испытывает с большой интенсивностью, но, одновременно, она психически не способна наслаждаться им, одобрить его. В ходе любовной игры она не умеет проявлять какую-либо инициативу. Партнер принужден взять ее на себя полностью, при этом он может быть и отвергнут, в зависимости от ее сиюминутного настроения. Она не любит разговаривать на сексуальные темы, поскольку не способна передать свои ощущения в "словесном измерении". Внешне она не проявляет своего состояния возбужденности и желания, не дает никаких сигналов и информации о своей сексуальности.
Секс в ее сознании совершенно исключен из категории высших чувственных ощущений, дает ей чисто физическое удовлетворение и носит гедонический характер. Она не выносит чрезмерную нежность, сентиментальность, не ощущает этой атмосферы. После бурной ночи она может вести себя так, как будто ничего и не произошло - ни одного слова, жеста, улыбки. Она должна осторожно подбирать себе партнера. Наихудшим для нее является Козерог, а наилучшим - Скорпион. Самым большим врагом для нее является она сама.

Лидия. Неотправленные письма к Алеше. Письмо шестое.
1995 год, 23 марта. Seattle

Мы снова стали видеться с тобой через три года после моей второй свадьбы. Мне казалось, мы стали друзьями. Я почти гордилась, как хорошо я смогла перейти в это новое состояние – быть тебе другом. Ты встречал меня у института, и мы бродили по бульварному кольцу. Я рассказывала тебе, как подрастает мой сын, мои ощущения материнства. Ты говорил мне, что врачи поставили тебе диагноз: если у тебя не появится ребенок в ближайшие три года, то будет поздно. Я не знала, зачем ты сказал мне это. Я думала о том лете, когда мы были так близки к тому, чтобы стать семьей, и когда я не решилась навязать тебе свою волю, а ты… Я так и не узнала, что тогда думал ты. Мы не говорили о том времени, когда мы любили друг друга. Это была священная, неприкасаемая тайна. Мы оба притворялись, что нас связывают глубокие братские отношения, и мы ценили то тепло, которое каждый вкладывал в другого. Мы смирились с обстоятельствами. Мы приняли правила игры.
Ты рассказывал мне, как движется твоя книга. Ты рассказывал сюжет, пересказывал отдельные эпизоды. Книга была о женщине, счастливо, благополучно и безмятежно живущей в браке до тех пор, пока не случается трагедия: ее мужа-генерала арестовывают и расстреливают. Все происходит в конце тридцатых. Потом репрессируют и ее. Ее мытарству в лагерях, попытке сохранить чувство  человеческого и женского достоинства и посвящена твоя будущая книга. Мне стало стыдно вспоминать слова дедушки: «Хрущев освобождает себе место в Мавзолее». В моей семье по-прежнему признавался один лозунг: «За Сталина, за Родину!»
Я особенно запомнила описываемую тобой картину. Правительственные дачи в Нагорном. Лето. Женщина полулежит в гамаке и читает книгу. Жужжит пчела. Аромат влажного сада. На волосах, на лице, на платье – резные тени от солнца, сочащегося сквозь листья сирени. В твоем описании было столько покоя, что он переливался в смежное состояние – тревогу, безотчетную и оттого еще более пугающую. Женщина время от времени прерывает чтение и прислушивается к чему-то, но явно не к тому, что ее окружает. Брови сдвигаются, глаза темнеют, но она снова переводит глаза на страницу и продолжает читать. Ты знал эту женщину, ты понимал каждое движение ее души. Это было понятно по тому, как детально ты мог обрисовать ее состояние. Ты не говорил мне, знал ли ты кого-либо с подобной судьбой. Но среди знакомых Л.Т. было много женщин, которые могли бы стать прототипом героини твоей книги.
Тогда я не знала, что самую увлекательную и загадочную историю ты мог бы написать о самой Л.Т. Только после того, как все вы, и ты и Кира уехали в США, я случайно, в поисках какого-то нужного документа для Киры, наткнулась на архив Л.Т. Я знала, что твой отец занимал высокие посты в Консульстве Сан-Франциско. Но я не знала, что именно с него началась Холодная война.
Молоденькая Л.Т. уехала с мужем, молодым дипломатом, в США. Твой отец был талантлив, умен, необыкновенно красив. На фото в рамке из красного дерева он был похож на голливудского героя-любовника: холеное лицо, внимательные серые глаза, белокурые волнистые волосы, щедрые, четко очерченные губы, одновременно и твердые, и мягкие. И благородный римский нос с намеком на горбинку. Л.Т. часто и подробно рассказывала мне о том, как они познакомились, как сошлись и стали жить вместе. О жизни в Америке она рассказывала много ничего не значащих подробностей, например, как продавщица Сьюзи в модном обувном магазине на Franklin Street научила ее правильно завязывать бантиком кожаные шнурки на туфле. Я, кстати, тоже переняла этот способ, получается красиво, Но Л.Т. никогда не рассказывала ни о чем, что касалось работы ее мужа или жизни консульства, где она играла не последнюю роль. Правда, я знала, что Л.Т.  очень не любит Америку. У меня в голове не укладывалось, как она может с такими увлекательными подробностями описывать свое там пребывание, окружить свой быт самыми различными предметами, бывшими частью ее жизни там, и активно не любить этой своей жизни в стране, поехать куда было заветной мечтой любого. Особое недоумение вызывал рассказ о событии, которое, видимо, тяготило ее, и которое она в разных вариациях излагала не один раз. Почему-то я не расспрашивала ее о подробностях, считала это неприличным, но слушала жадно, не отвлекаясь и не перебивая.
Это случилось в конце сороковых. Л.Т. с мужем и детьми возвращалась на корабле в Россию, во Владивосток. «Когда я ступила на российский берег, я разрыдалась, упала на колени и стала хватать землю руками и запихивать ее себе в рот». Л.Т. была сентиментальным и романтичным человеком, имея сильный, даже деспотичный характер. Она проливала слезы каждый раз, когда на экране видела кадры своей молодости. «Задрав штаны, бежать за комсомолом» было ее лозунгом и девизом. Не будучи в партии, она была предана коммунистической России. Все здесь было лучше, чем в бездушных, лицемерных Штатах.
Такая трагическая эйфория могла быть связана с тем фактом, что путешествие на корабле было очень небезопасно: в океане плавало много мин, корабль мог легко подорваться на любой, не говоря уже о штормах и прочих опасностях морского путешествия. Но была и еще одна, еще более существенная причина.
Ваша семья, вместе с другими, была объявлена «Non Grata», и вслед за этим в США закрылись все российские консульства, и осталось только маленькое посольство в Вашингтоне. На сборы, как и положено, вам дали 24 часа. Ты мог бы написать свой вариант повести «24 часа из жизни женщины»*. Но тебя не интересовал этот сюжет. Что испытывала Л.Т., скрываясь за стенами консульства весь месяц, что шла безудержная травля ее мужа, других сотрудников консульства, вовлеченных в эту историю? Л.Т., как и другие жены сотрудников, притаились за стенами посольства, не имея возможности даже выйти в магазин – жизнь, бывшая еще недавно такой приятной и открытой, становилась невыносимо страшной. Что испытывала она, ожидая неминуемого возвращения на Родину, на суд к Сталину? Чем могла помочь мужу, знавшему, что его участь предрешена: он допустил события, повлекшие за собой разрыв и так тонкой нити, соединявшей две страны-победительницы.
Это было время, когда Л.Т. разучилась спать по ночам. Я поняла, почему она поднималась только к полудню: Л.Т. не смогла переменить временной пояс, и так и осталась в Америке. Для ее бессонницы была и еще одна причина.
Наверное, вашей семье повезло больше других. Твой отец был под крылом Молотова, тот любил твоего отца. Да и разрыв с Америкой был неминуем: события, невольными участниками которых стала твоя семья, лишь ненамного ускорили его  - но неизвестно, стал ли бы сам Сталин инициатором такого резкого дипломатического разрыва двух союзных держав.
Союз Америки и России был вынужденным шагом с обеих сторон. Был период, когда отношения бурно развивались, открывалось одно российское консульство за другим. Но это партнерство было вынужденным шагом со стороны Американского правительства: миру, осознавшему угрозу фашизма, нужен был союзник, не менее жестко управляемый, для борьбы с ним. Демократические системы как в Европе, так и в США не давали возможности принимать быстрые и однозначные решения. Таким союзником могла стать только Россия. История Второй мировой войны одновременно и близка во времени к нам, и закрыта от нас политическими хитросплетениями. Какие договора и пакты разъединяли и соединяли мировые державы? Кто и в какое время поддерживал и разрывал отношения с Германией? Как вела себя сама Германия на пути к своему мировому господству? Каковы истинные причины пакта Молотова-Рибентропа? Была ли это попытка Сталина оттянуть начало войны или он действительно не верил в то, что Германия нападет на Россию? У каждой страны в этой игре были свои карты, но они не принадлежали одной колоде. Невозможно было предугадать, как пойдет игра.
Ты, разумеется, знал больше и об этих событиях, и о роли твоей семьи в них. Я же и историю знала очень относительно: моя история была прописана в школьных учебниках, и мне не приходило в голову проверять их на правду: написанному слову я доверяла беспрекословно. Ты презирал мой обывательсткий взгляд на мир. Я пугалась твоей ненависти к той единственной стране, где я могла быть вместе с тобой.
Как-то я слушала выступление психолога в телепрограмме. Он говорил о гармонии семейной жизни. Меня поразило его мнение о том, что в семье можно преодолеть любые различия – привычки, предпочтения, взгляды – в любых областях жизни. Непреодолимы только политические различия, и они непременно ведут к разрыву. Как же мне было возможно стать твоим сторонником в этой войне мнений? Я думала об этом беспрестанно, но не находила ответа. Л.Т. была на моей стороне – или это я перешла на ее сторону, став твоим врагом?
Ты повез меня на Соловки. Ты хотел, чтобы я сама убедилась: Сталин был чудовищем. Я не возражала: да, он чудовище, но ведь есть какая-то глубинная причина, почему именно в России такой тиран стал возможен! Это же нужно понять, это нужно исследовать, почему Россия и Германия породили этих чудовищ! Кто виноват? Только Сталин, или каждый из нас, кто дает почву и позволяет укорениться насилию? Это был бесконечный спор, в котором не было места победителю. Ты хотел уехать в Америку. Все доводы против России я воспринимала, как попытку оправдать это желание.
Но теперь, когда нас не соединяла больше эта всепоглощающая страсть, я относилась к твоему желанию уехать почти сочувственно. Я почти хотела, чтобы ты уехал и был счастлив там, в этой далекой, непонятной для меня стране, где не было места мне.

* Повесть Цвейга (прим. составителя)


Лидия. Стихи из Дневника
1995 год, 18 января. Seattle.

***
Соловки. Тишина. Не качается остров,
Ни листы, ни трава, ни кусты над погостом.
Под ногою песка мерный, медленный шорох,
Нанизались века, как кресты на оковы.

Я на шее несу эту цепь как знаменье,
Пригибает к земле память бурных мгновений.
Как мгновение – жизнь, и страданье – как всполох:
Отпечаталась смерть в этих рощах зеленых.

Память сердца гоню – я хочу насладиться
Этой тихой красой. Но в страдании лица
Не могу отогнать. И стоят предо мною
Их больные глаза, их желанье простое

Хоть чуть-чуть молока и горячего хлеба,
Хоть немного тепла, каплю солнца от неба.
До души ли ему, если тело сломали,
Если страх, как суму, ему в руки отдали!

Говорят: дух силен, Бог ведет твою душу,
И она победит, и ты выйдешь на сушу
Из коварных пучин, из опасной трясины,
Только страх отгони, не сверни с середины,

Не смотри, что лежит у тебя под ногою,
Пусть желанье горит путеводной звездою
Увидать небеса в светлой силе Господней,
Свою Душу познать, как подарок престольный.

Твой греховный сосуд, твое бренное тело,
Твоя бедная плоть – не подарок от Неба?!
Разве дьявол создал это чудо природы?
Ты ведь Божье дитя, ты творение Божье!

Почему же других убивать ты стремишься?
Или слабость свою ты увидеть боишься?
Соловки, Соловки… Тишина разлилася…
И я вижу себя сразу в двух ипостасях:

Вот стою я с рукой к подаянью простертой –
Вот я камень кладу, и лицо мое стерто
Этой маской, что мне мою мерзость скрывает,
И увидеть боюсь, что Душа поверяет.

Я улыбку свою, словно в праздник надела
И как будто змею в своем сердце пригрела.
Но потухли глаза, и зловонно дыханье-
Трудно правду сказать, хоть и нужно признанье,

Чтобы снять этот крест, что повис на оковах,
Что мне спину согнул. И прощальное слово
Застывает, как лед в темно-синей бутыли –
И надтреснет душа, потерявшая силу.

Человечья Душа – как частица от Бога –
Освещает сосуд, это чудо природы.
Разум дан для того, чтобы выбор ты сделал:
Здесь предел, там предел, что за этим пределом?

Испытай свою душу, испытай свое тело,
За мечтою иди – и тебе нет предела.
Только знай, что любой это право имеет,
Не ступай за черту, ту, где Грех одолеет,

Этот смертный, из тех, что оковами ляжет.
Знай и помни, что Ангел страдает на страже.
Он и помощь тебе, и судья и заступник,
Слушай Душу свою: помни, здесь ты – лишь путник.


ПРОЩАНИЕ

Муж мой, друг, хозяин мой! Сизокрылый!
Увели тебя в ночи, сердцу милый!
Уж я плакала, в душе я кричала!
Но врагам, как ты велел, не сказала,
Что душа моя тревогой объята,
Что боюсь, но не прощу супостата.
Я сидела, головою склонившись,
И шептала «Отче наш». Как оживший,
Как сошедший с образов ангел светлый,
Ты стоял передо мной, мой заветный.
Жизнь моя с тобой, как миг пробежала:
Лишь с тобой себя, свой дух я познала.
Как мне быть, как жить на этой равнине,
Как проститься, как простить мне судьбине,
Что меня теперь с тобой разлучила,
Деток бедных в сиротин превратила!
Будь Господь тебе подмогою, милый,
Ну а я тебе верна до могилы!