Быть человеком

И тогда я закричал нечеловеческим голосом. Нечеловеческие слова. Потому-что не мог больше быть человеком. Не мог быть тем, кто не знает кто он. Тем, кто может только спрашивать, повсюду подсовывая свой вопросительный знак, который лишь на несколько минут превращается в восклицательный, но не сообщающий ни о чем, а способный только сопутствовать порождению новых вопросов. Не о боли был мой крик. Никакой боли нет. Есть череда постоянно изменяющихся восприятий, жаждущих рассказать о том, что они не способны определить себя. Я кричал о союзах, о соединениях, частью которых могли бы стать части меня. Спина-стена, глаз-тьма, ухо-воздух-скрип, вода-грязь-нога, ***-****а.
И слова. Слова - это я, не связанное ни с чем. Остатки воспитания. Остатки, сопровождающие функционирование безличных тел. Бесчеловечно съесть человека, лишь, когда человек ест человека. Но есть рот, есть зубы, которые разрывают кожу, горло, глотающее кровь и мясо. Есть мясо, отделяющееся от кости, и кость теряющая мясо. Кто может быть судьей этого процесса?
Перо, выпадающее из подушки или палец, отмерзающий от лапы голубя? Нет. Только человек. Но кто он? Неужели тот поток вибраций, что соприкасаясь с ушной перепонкой, прожужжит звуками "я-человек". Не верю. Человек - это то чем нельзя быть.
Об этом мой крик. Крик, проскальзывающий мимо человека и не обращенный к нему. Пусть его впитает гнилая древесина и закопчённый потолок этой избы. Пусть половицы пропустят его сквозь свои щели к мышам, кротам и червям, тем союзам, что воспримут меня, ведь они так же ощущают этот невыносимый гнет человека, не понимая его, не ощущая его, но сталкиваясь ежесекундно. Ухо червя, это то для чего существует этот крик, не требующий никаких реакций. Сила прячется в ускользании, в способности игнорировать навязанные соединения. Это настоящая сила того, что может гордо не называться жизнью, а просто быть ей.
 Жить - это ускользать от человеческого. Быть человеком - это пытаться догнать жизнь.
Я могу наблюдать это прямо сейчас. Голова поворачивается, скрипит пол, открываются глаза. В противоположном углу избы, так же как и я, на полу, в тревожном сне потеет Бодюл. Его скользкий сон жиром вытекает из глаз и рисует свой узор на половице. Я смотрю его и шепотом пересказываю червю, что соблаговолил жрать меня. Слушай червь, я вижу:
Бодюл видит себя, он не видит свой жир, он видит, как скомканные банкноты вываливаются из его карманов, пришитых прямо к брюху, трясущемуся от бега.
Бодюл долго думает, что бежит, пока не выключается электричество в фитнес-клубе и не выключается механизм беговой дорожки.
Бодюл начинает увеличиваться, до тех пор, пока не теряет форму и не превращается в гигантский язык, раздвоенный надвое, на каждой половине которого неизвестно откуда возникает по букве: "У." и "Е.".
Язык-Бодюл проникает за дверь женской раздевалки и страстно принимается вылизывать каждой из своих половин девушек, невольно оказавшихся жертвой его жадной фантазии.
Девушки изнемогая от боли и омерзения смешанного с удовольствием кричат Бодюлу:"Проснись!".
Он просыпается.
Я скидываю с ноги червя и невозмутимо смотрю на Бодюла.
- Ты кричал?- спрашивает он у меня.
Я молча качаю головой.
- Пойду ссать,- продолжает Бодюл.
Он встает с пола, неловко пытаясь скрыть от меня эрекцию, выступающую сквозь его штаны, и направляется к выходу из избы.
Я перевожу взгляд на окно. Стекла давно разбиты. За окном красуется Июль.