-Валерий Васильевич, вы понимаете, о чем просите? – начмед 62-й армии, недавно получивший погоны генерал-майора и готовящийся их обмывать в кругу высших офицеров округа, с явным интересом разглядывал стоящего перед ним молодого офицера – Стоимость полного набора путевок для вашего госпиталя составит несколько тысяч рублей. И это при том, что ваша идея не имеет официального признания.
-Товарищ генерал, - настойчиво повторял Валера – эта идея не моя. Она опробована профессорами Рыбинским и Березовым несколько лет назад. Я считал и считаю, что мы совершаем большую ошибку, не проводя курортного лечения наших пациентов в тех случаях, когда мощности нашего здравоохранения и перечень патологий, которые им обслуживаются, это позволяют. Конкретно сейчас я веду речь о желудочных патологиях, пациентов с которыми я наблюдал за период своей службы в нашем госпитале.
Видя, что этот настырный молодой эскулап не собирается от него отвязываться, генерал бросил короткий взгляд на сидящего напротив него начальника госпиталя и успел заметить на его лице слабую улыбку. Вздохнув, понимая, что обмывание погон ненадолго откладывается, он взял папку, в которой лежала составленная Валерой докладная записка, и принялся неспеша читать. Суть записки сводилось к тому, что при совершенствовании методов оперативного лечения язвенной болезни желудка чуть ли не пятьдесят процентов оперированных рано или поздно обращались за хирургической помощью повторно, причем в части случаев такие повторные операции заканчивались летальным исходом для больного. Истощенный длительной неспособностью полноценно усваивать пищу организм не выдерживал повторных операций, давая осложнения в реабилитационный период в виде пневмоний и гнойных инфекций. Причиной подобного указывалась необходимость курортной реабилитации оперированных, местом коего Валера указывал родной город. Гражданское здравоохранение вскоре после войны активно приняло на вооружение курортологию как одно из важнейших направлений реабилитации хронически больных, в связи с чем регион Кавминвод получил широкое развитие и прямым сталинским распоряжением был обозначен, как центральный курорт желудочно-кишечного профиля. Поначалу главным городом региона, который осуществлял курортное лечение водой своих минеральных источников, являлся Железноводск, однако в ходе послевоенных восстановительных работ два выдающихся гастроэнтеролога, Александр Дмитриевич Рыбинский и Евгений Леонидович Березов открыли первый в регионе институт Курортологии, с мощной исследовательской лабораторией, сотрудники которой через несколько лет исследований пришли к однозначному выводу: минеральные источники Ессентуков, безусловно, оказывают на хронически воспаленные органы желудочно-кишечного тракта лечебный эффект, на порядки превышающий то действие, которое оказывает вода источников Железноводска. В монографии «Болезни оперированного желудка и их лечение» они настоятельно доказывали необходимость курортного лечения оперированных больных минеральными источниками Ессентуков. Рецидивные язвы, хронические послеоперационные гастриты и энтероколиты, нарушение эвакуаторной функции желудка, в ходе которых пища повторно забрасывалась в желудочное пространство, обжигая слизистую концентрированным кислотным содержимым. Спор между этими светилами желудочной хирургии и их оппонентами велся параллельно со спором о способах оперативного лечения желудка, пораженного язвой или раковой опухолью. С девятнадцатого века широко распространенным методом помощи язвенным и раковым больным была гастроэнтеростомии, при которой создавался искусственный путь, по которому пища из желудка попадала в кишечник. Тем самым обеспечивался покой для язв, находящихся в пилорическом отделе желудка, а так же преодолевался стеноз, то есть сужение просвета, выхода из желудка в двенадцатиперстную кишку, который часто сопровождал хронические язвы или опухоли. Операция эта была многократно опробована, имела ряд преимуществ в виде сравнительной легкости ее проведения, малого количества смертельных исходов и длительного периода ремиссии после реабилитации больного. Главным же недостатком было большое количество послеоперационных воспалений. Места подшивания анастомозов сплошь и рядом воспалялись, искусственно созданные ворота из желудка в кишечник часто давали пище проходить не только из желудка, но и обратно в него, в результате чего кишечный сок разъедал слизистую желудка, либо давая рано или поздно обострение прежней язвы, либо формируя постепенно новую, из-за чего больные рано или поздно снова оказывались в хирургических отделениях. Вторым методом лечения являлась резекция, в технику которой внес решающий вклад Сергей Иванович Спасокупоцкий, в честь которого и был назван метод резекции желудка, являвшийся основным и в 21-м веке. Данная операция была гораздо сложнее и по сути являлась отсечением пораженной язвой или опухолью части желудка и ее последующим удалением. Оставшаяся культя подшивалась к кишечнику, и в результате при правильном послеоперационном лечении пациент получал уменьшившийся в размерах, но тем не менее здоровый желудок, единственным отличием которого от обычного являлся послеоперационный рубец. Серьезные разногласия были и по поводу причин возникновения язвы. От вирусной природы, которая будет поддержана многими в дальнейшем до нейро-гуморальных нарушений, сторонником которых в то время был и Валера. Собственно, именно поэтому ранней весной 1957-го года Валера стоял в Штабе 62-й армии и упорно отстаивал свою точку зрения перед генералом. Если бы кто-то раньше сказал ему, что заинтересованность хирургическими заболеваниями желудка в нем вызовет увлечение только становящейся на ноги нейрохирургией, он бы счел его дилетантом, не разбирающимся в основах медицины. Тем не менее именно становление нейрохирургической помощи в благовещенском гарнизонном госпитале, в которой он принимал активное участие, навело его на мысль о связях нарушений нервной и эндокринной регулировки организма с развитием язвенной болезни. Проводя неоднократные нейрохирургические операции по поводу застарелых нейропатологий, он все чаще замечал, что сопутствующим диагнозом у данных пациентов очень часто обозначена язвенная болезнь желудка или двенадцатиперстеной кишки. Сочтя это по началу всего лишь возможным совпадением, он тем не менее перелопатил уйму литературы по данному вопросу, и в конце концов, нашел ссылки на подобные выводы, которые делали такие крупные авторитеты в этой области, как Быков и Курцин. По их мнению, именно эндокринные нарушения вызывали изменения кислотности желудочного сока и интенсивности его выделения, что и порождало язвенные изменения слизистой, а затем и мышечной ткани. А поскольку гормональная система контролируется центральной нервной, то изначальной причиной были указаны неврологические нарушения, что косвенно подтверждало широко распространенную в народе мудрость, что все болезни от нервов. Углубившись в изучение проблемы, Валера завязал переписку с профессором Рыбинским, который в одном из своих писем сообщил ему, что получены доказательства влияния минерального состава ессентукского нарзана на гормональный фон человека, в результате чего достигается изменение синтеза желудочного и кишечного соков. Обе теории были поистине революционными и напрочь ломали устоявшиеся представления о механизме развития язвы. Собственно, было это не так сложно, поскольку четких представлений об этом механизме тогда по сути еще не было, чем и объяснялось многообразие теорий. Сторонников нейро-гуморальных теорий травили и в академии медицинских наук, и на научных конференциях, однако по мере набора клинического опыта и развития лабораторного дела появлялись все новые доказательства именно этой версии. Собрав воедино все эти составляющие, Валера и натолкнулся на вывод о необходимости вспомнить возможности родного города в столь трудном для Сибири деле, как лечение хирургических патологий желудка. В виду всего выше перечисленного сейчас он стоял перед новоиспеченным генералом медицинской службы и настоятельно доказывал необходимость запроса больших финансовых ассигнований на санаторное лечение офицеров, прошедших через его госпиталь и надеющихся остаток своей службы и жизни принимать не только ту пищу, которую разрешат им врачи, но и ту, которая нравится им самим.
-Я подпишу ваш рапорт при условии указания в нем испытательного срока для вашей идеи. Скажем, год. Если по истечении этого периода вы сможете мне представить реальные результаты, говорящие о существенном улучшении состояния ваших пациентов в результате проведенного лечения, я буду ходатайствовать перед командованием округа о постановке этой идеи на постоянную основу. Все организационные вопросы по координации работы с ЦВС Ессентуков и получении статистических материалов возьмете на себя.
-Есть.
-И молитесь, Лазаров, чтобы из этой затеи что-то путное вышло. Иначе вам больше не продвинуться самому и не продвинуть ни одной, даже хорошей, идеи.
-Я понимаю. Разрешите идти?
-Идите.
-Завтра с утра свяжешься со штабом СКВО, они переключат тебя на санаторий, на узле связи я отдам соответствующие распоряжения, тебя будут ждать. Разрешаю воспользоваться нашим ЗАСом один раз и то при условии, что это останется сугубо между нами. – сказал Захаров, когда они шли к его машине, ожидавшей их возле КПП штаба округа. – Обговоришь с руководством санатория основные направления, все остальное через почту.
-Антон Иванович, - расцвел улыбкой Валера – спасибо вам огромное, я…
-Ты во то не спеши благодарить. Пациентов для первых путевок отберешь лично. Мой совет: особо запущенных не бери. Мало ли что. Лично я считаю, что санаторное лечение может при правильной его организации сотворить чудеса, но на первых порах все же лучше не рисковать. Если мы не получим явных улучшений после первого же курса, нам могут не только перекрыть финансирование, но и впаять по выговору за нерациональное использование бюджетных средств. Ты же представляешь, сколько потребуется с округа денег, если твой проект будет успешным?
-Представляю. – вздохнул Валера – Но, Антон Иванович, это же преступление, что мы не используем курортные возможности нашей страны при таком количестве нуждающихся.
-Да ты не распаляйся. Я на твоей стороне. Иначе тебя бы сегодня тут не было. Просто нейро-гуморальная теория пока что официально не признана, а биохимия ваших нарзанов при всем признании их полезности все еще находится в стадии изучения. А при таком количестве переменных финансовое управление не горит желанием выделять средства. Поэтому я и говорю, что тебе надо выбрать тех больных, в успешном лечении которых ты уверен. Чтобы потом, через год, когда мы снова отправимся в штаб округа с докладом, у тебя были и статистические данные, и брызжущие восторгом свидетели, которые будут готовы подтвердить всю гениальность твоего решения.
-Слушаюсь, Антон Иванович. – снова вздохнул Валера – Люди буду гарантированно успешными.
-Ну и отлично. – начальник госпиталя улыбнулся и чуть хлопнул его по плечу – Завидую я тебе, Валера.
-Это почему? – вскинул брови тот.
-Тебя ждет впереди прекрасная жизнь. Любимая жена, любимая работа. И талант, чтобы успешно справляться с ними обеими, а это не каждому дано. Тебя подбросить до дома?
-Лучше до школы. Хочу сделать Алене сюрприз. – Валера сунул руку за отворот шинели и достал небольшую коробочку, обитую синим бархатом. Внутри лежали изящной работы дамские часики в золотой оправе.
-Солидно. – одобрил начальник – К дате или…?
-Или. – немного смущенно ответил Валера – Финупровцы позавчера порадовали обещанием какой-то странной выплаты за командировку. Что весьма удивляет с учетом того, что ни в какую командировку я по бумагам не ездил. Вот я и решил…
-Валера, - перебил его нахмурившийся главный врач – никогда не обсуждай такие вещи с посторонними.
-Но ведь вы же…
-Для нас обоих будет лучше, если ты не будешь их обсуждать даже со мной. Но на первый раз так и быть объясню. Из штаба округа пришла бумага о том, что в Министерстве обороны принято решение поощрить участников венгерской командировки денежными премиями. Так сказать, в связи с тем, что давать ордена и медали за несуществовавшую поездку за рубеж невозможно. Вот в этой связи вы скоро и получите некоторые суммы в качестве премиальных выплат за качественное медицинское обеспечение стратегических учений Советской армии, на которых вы формально были все эти дни. Понятно?
-Понятно.
-Ну и хорошо. А насчет часов правильно придумал. И самой ей будет приятно, и в коллективе оценят. На женщину, окруженную заботой мужа, и остальные смотрят не только с завистью, но и с уважением. А в женском коллективе при обилии первого второе никогда не помешает. Как она у тебя, кстати? Оправилась?
-Ну…насколько возможно. – кивнул Валера – Так, плачет иногда по ночам в подушку, когда думает, что я сплю. Но днем уже нормально.
-Хорошо. – снова кивнул начальник – Ты молодец. Решение жить дальше – самое трудное, которое приходится принимать после большой потери. И в одиночку чаще всего его не принять.
-Алееенушка, красавица-умница моя, ты дома? – Валера скинул сапоги у двери и направился в дом – А у меня для тебя сюрприз. – улыбаясь широкой улыбкой ребенка, который принес маме незапланированную пятерку, он вошел в комнату и резко остановился – Алена сидела за столом, на котором были разложены какие-то школьные документы, и держала в руках маленький прямоугольничек бумага, в котором Валера узнал телеграммный бланк. При виде мужа она медленно поднялась и нерешительно протянула ему телеграмму с таким испугом в глазах, что у Валеры упало сердце и забилось где-то в районе селезенки.
-Что? – выдохнул он.
-Только что принесли. – тихо сказала она – Буквально пять минут назад. Валерочка, родной, мне так жаль.
Валера выхватил телеграмму и прочел короткие строчки: «Отец умер. Похороны в восресенье. Мама». Мир вокруг него пошатнулся, земля сделал несколько быстрых оборотов, норовя сбить его с ног, а отражение неба в оконном стекле на мгновение потемнело. Продолжая держать телеграмму в руке, Валера медленно опустился на стул. Итак, отца больше нет. Нечто большое, олицетворявшее собой весь мир и всю его вселенную на протяжении более половины его жизни, величина, которая казалась вечной и постоянной, внезапно исчезла, лишив его той опоры, которую он привык чувствовать за своей спиной, в какие бы переделки не бросала его судьба. Исчез человек, который олицетворял бога на земле, который всему мог научить и всегда знал, что нужно делать, всегда мог подсказать выход, даже если выхода не было. Вот так, с помощью нескольких печатных строчек на маленьком листочке бумаги исчезло все то, что символизировало постоянство и устойчивость этого мира. Во всяком случае, именно такое ощущение захлестнуло Валеру в тот момент, когда он прочел это лаконично короткое сообщение. Алена что-то говорила в смысле утешения, но он ее почти не слышал. Надо было действовать. Ведь сегодня была уже пятница. Не успел он про это подумать, как за окном раздался скрип тормозов, затем лай Манжура, который люто ненавидел каждого, кто прерывал его послеобеденный сон у калитки, потом испуганный мат вестового, который чуть не рухнул в лужу, когда с той стороны калитки к нему метнулось подобие собаки Баскервилей, и только затем сигнал дежурного Газика, который имел свойство появляться у порога офицеров госпиталя именно в тот момент, когда в нем не было решительно никакой необходимости. Однако в этот раз Валера был почти рад ему. Во всяком случае, не нужно добираться до кабинета начальника своим ходом.
-Товарищ старший лейтенант, вас срочно в операционную. – запыханный вестовой все еще опасливо посматривал на Манжура, который при появлении Валеры хоть и несколько угомонился, но все равно посматривал на солдата с явной антипатией, поскольку, разговаривая с ним, Валера стоял как раз на том месте, где до того мирно спал, наевшись каши с требухой, сам Манжур. –Огнестрел. – продолжал тем временем докладывать боец – Пограничники, команда бронекатера.
-Много?
-Трое. Чеглинцев и Потапов уже оперируют одного. Вы срочно нужны.
-Ясно. – Валера повернулся к стоящей на пороге и державшей его шинель в руках Алене, у которой с лица не сходило убито-тревожное выражение – Аленушка, собери мне вещи, я после операции на аэродром. А то видишь, как-то сам не успеваю ничего по дому сделать– он постарался изобразить улыбку и это ему почти удалось. – он накинул шинель и пошел к машине до того, как она нашла, что ответить.
По дороге в госпиталь он вполуха слушал вестового, который в общих чертах излагал суть происшествия. Бронекатер совершал свой обычный патрульный рейс, когда недалеко от благовещенской заставы по нему был открыт огонь с китайского берега. Стреляли прицельно и явно готовились заранее, поскольку по слухам перед началом обстрела рулевой катера увидел плавающие на воде деревянный поплавки, которые не сносились течением, а это значило, что они были привязаны к чему-то тяжелому, что удерживало их на месте. Единственным объяснением такого сооружения посреди русла широкой реки было то, что эти поплавки использовались как маяки для полевой артиллерии, которая начала лупить с берега, едва только катер вошел в зону ее действия. Потопить бронекатер, закованный в танковую броню и тут же открывший огонь из всех своих многочисленных стволов, включая пушку на носу, было не просто, но такой задачи, видимо никто и не ставил. Оставив несколько пробоин в корпусе и рубке, китайцы внезапно прекратили огонь и исчезли с берега. Катер своим ходом дотянул до базы, где его командир и доложил о потерях в количестве трех убитых и семи раненых, их которых троим, включая его самого требовалась хирургическая помощь. Поскольку вместе с ранеными к госпиталю прибыла почти вся команда катера, а так же оперативные офицеры пограничного управления КГБ, то к моменту въезда Валеры на территорию родного стационара там уже бурлила жизнь. Особисты опрашивали матросов, медсестры пытались оказать помощь легкораненым, а какой-то капитан второго ранга возле КПП доказывал дежурному, что он срочно должен попасть внутрь, так как там его подчиненные, которых он должен немедленно увидеть, чтобы убедиться, что с ними все в порядке, поскольку в городке остались их семьи, которые отрядили его в госпиталь, как только стало известно о происшествии и он ни за что не вернется в этот улей взволнованных женщин без точных данных о состоянии здоровья их мужей. Особенно его интересовал капитан катера, который в данное время находился в операционной и как раз подготавливался к операции, для которой и прибыл Валера. В приемном отделении Валеру встретила операционная сестра, которая быстро изложила перечень ранений, полученных капитаном:
-Осколочные ранения мягких тканей левого бедра, скальпированная рана правой теменной части головы, ориентировочно непроникающее, проникающее ранение эпигастральной области и сквозное осколочное ранение левого плеча. Повреждение плечевого нерва пока под вопросом. В общем, работы много и надолго.
-Хорошо. – сказал Валера, влезая в операционный халат – Много работы – это хорошо. – он направился в сторону операционной. Несколько удивленная таким замечанием медсестра тихо хмыкнула и двинулась следом.
Вопреки многочисленности и довольно большой тяжести ранений, офицер находился в сознании, когда Валера вошел в операционную. Бинты обматывали его словно египетскую мумию, расцветая красными лепестками пропитывающей их витки крови. Медсетры уже приладили к его рукам капельницы, а анестезиолог настраивал аппарат, коротко кивнув Валере, как только тот появился в дверях операционного зала.
-День добрый. – приветствовал Валера пациента – Значит, враг в очередной раз был разбит и победа была за нами?
Моряк, обезболенный морфием, слабо улыбнулся.
-Мы просто не ожидали, что они с пушками, доктор. В жизни бы не позволил ребятам на броне сверху быть, если бы мог подумать… Моя вина…
-Показатели? – спросил Валера анестезиолога.
-Сто на семьдесят, пульс сто двадцать. Левая рука начинает остывать, хотя пока температура внекритическая. Коленные рефлексы в норме. В правой подвздошной области явное скопление жидкости.
-Ого-го. – задумчиво пробубнил себе под нос Валера.
Было бы сейчас в операционной два хирурга, и никакого «ого-го» бы не было и в помине. Ранения хоть и многочисленные, а парочка даже серьезных, все же непосредственно сейчас угрозы жизни не несли. Один бы занялся рукой, второй в это время заштопывал бы руку и все отлично. Но два других хирурга сейчас находились в соседних операционных, а тут все зависело только от него самого. Остывающая рука говорила о том, что осколком перебит кровеносный сосуд. Не сама плечевая артерия, слава богу, но все же довольно крупный, коли уж его повреждение вызвало падение температуры. Небольшое промедление грозило полным прекращением кровоснабжения тканей руки и ее последующую ампутацию. В то же время жидкость внизу живота явно указывала на пробитие осколком желудка, содержимое которого сейчас свободно изливалось в брюшную полость, разъедая ее кислотой желудочного сока и постепенно развивая общий воспалительный процесс, то есть, перитонит. Займешься желудком – придется ампутировать руку, это однозначно. Займешься сначала рукой – может развиться генерализованное повреждение брюшной полости.
-Рука или живот? – спросила ассистентка, заняв сове место по другую сторону стола.
-И то, и другое. – собравшись с мыслями и стараясь не упустить замаячившую в голове идею сказал Валера.
-Но, доктор…
-Скальпель. Подготовьте отсос.
Быстро проведя лезвием скальпеля по животу раненого, Валера вскрыл брюшную полость, открыв внешнему миру разорванный осколком желудок. Ранение оказалось сквозным, то есть, кусок раскаленного металла, отбитый китайским снарядом от броневого листа рубки, вошел в области большой кривизны желудка и вышел в области его дна, застряв в мягких тканях брюшной полости. Учитывая вполне приемлемое для такого обилия повреждений давление, говорить о большой кровопотере не приходилось, так что можно было быть почти уверенным в том, что центральные сосудистые магистрали остались целыми. Входное отверстие в желудке имело треугольную форму, и при каждом дыхательном движении, когда диафрагма сверху давила на раненый орган, оно открывалось, испуская наружу резко кислую струю воздуха с примесью медного запаха крови.
-Разведите края. – попросил Валера ассистентку – Зонд. – в руку ему лег тонкий хирургический зонд, который он ввел в желудок, перехватив удивленный взгляд операционной сестры. Орудовать стальным стержнем в полом органе, стенки которого протыкаются столь же легко, как воздушный шарик, было крайне опасно, кроме того характер ранения требовал вскрытия желудка по его большой кривизне, а уж там выходное отверстие было бы обнаружено без особых проблем, учитывая, что по кислому запаху, идущему из входного отверстия можно было с большой долей вероятности предположить, что все содержимое желудка уже либо ушло в кишечник, либо в брюшную полость. Тем не менее Валера пока не стал делать большой разрез и, затаив дыхание, продолжал водить зондом в полости желудка, едва касаясь стенок. Наконец, металлический стержень словно соскользнул в пустоту, уйдя вглубь живота чуть ли не на две трети. –Есть! – сам себе сказал Валера и, не выпуская зонда из руки, протянул вторую к операционному столику – Отсос, быстро. – ассистентка ввела отсос в операционную рану, Валера перехватил ее руку и, не выпуская, провел дальше, направляя ее кисть вглубь разрезанного живота. – Все хорошо. – улыбнулся под маской он, перехватив ее испуганный взгляд – Просто не сопротивляйтесь.
В результате этой совместной манипуляции резиновая трубка электроотсоса прошла через желудок насквозь и уперлась во внутреннюю брюшную стенку в ее правой подвздошной зоне.
-Включить. – приказал Валера, после чего щелкнул тумблер, и по прозрачному шлангу в резервуар устремился поток буроватой жижи из крови, слизистой желудка и недопереваренной пищи. –Держите, пока не закончится. Затем фурацилин и снова отсос. И так пока я не скажу хватит.
Ассистентка испуганно кивнула, но вся бригада смотрела на Валеру так, словно он только что десантировался с Марса и подменил собой настоящего хирурга. Санация брюшной полости сквозь желудок, в котором друг напротив друга красовались две дырки, без большого разреза и без ушивания самого поврежденного органа – это не укладывалось ни в какие хирургические рамки. Валера это понимал. Но понимал он и то, что, поступи он сейчас по правилам – и офицер гарантированно останется без руки, которая начинала уже остывать по-настоящему, приобретая мраморный оттенок. Переключившись на ранение плеча, он впервые, как будет делать это еще не раз на протяжении десятилетий своей работы, подумал, а какое бы решение принял его отец, оказавшись в такой ситуации. Даже став многоопытным хирургом, получив титулы и звания, получив собственную кафедру в военно-медицинской академии, не раз и не два совершив то, что ранее считалось невозможным, он при каждом сложном решении почти бессознательно проверял себя, задавая самому себе вопрос: а что бы сделал отец? И всегда эта проверка подсказывала верное решение. Валера не верил в приведения и не считал, как могли бы подумать другие, что старший Лазаров стоит у него за плечом и что-то советует ему во время операции, что и как нужно делать, не звучал голос отца и у него в голове, но, задав себе этот вопрос, он всегда находил единственно верное решение, которое часто повергало в шок его коллег в операционной и в дальнейшем обещало разнообразие острых ощущений на ковре у начальства, начиная с благодарностей, почетных грамот и наград на грудь и заканчивая строгими выговорами и обещаниями уволить к чертовой матери на гражданку, если он еще раз позволит себе экспериментировать над советскими людьми. Поскольку сами пациенты при этом как правило претензий к Валере не имели, то под советскими людьми отцы-командиры, видимо, имели в виду себя, ибо читая его отчеты о проведенной операции, на которой он, подобно сегодняшнему случаю, принял решение, спасшее жизнь и здоровье пациента, но нарушившее все каноны проведения вмешательства, некоторые из них откровенно хватались за сердце и обещали разрезать его самого на куски самым тупым скальпелем, если он еще раз попробует позволить себе что-либо подобное. Валера позволял. Обещания повторялись. Потом снова. И еще. До признания за ним права принимать самостоятельные решения либо же перевода его на новое место службы, где весь ритуал начинался заново.
Как он и предполагал, осколок, разорвавший плечо капитана катера, задел вспомогательную ветвь плечевой артерии, не затронув, к счастью, общий ствол, но тем не менее дав довольно сильное кровотечение, которое не смогли остановить даже наложенным сверху жгутом. Артериола, отходящая от артерии в области плечевого нервного сплетения, была разрезана вдоль своего направления, разойдясь словно лопнувшая труба, но тем не менее, не разорвавшись окончательно, что превращало операцию по ее ушиванию в сравнительно легкое мероприятие, когда на пережатый двумя зажимами по обе стороны от разреза сосуд накладывались один за другим три рядя матрасных швов из кетгутовой нити, после чего зажимы были сняты, и Валера порядка пяти минут молился всем богам этого и древних миров, упрашивая их, чтобы они сохранили целостность швов под напором крови, снова наполнившей обедневшее русло и придающей искалеченной руке здоровый телесный цвет. Боги услышали, швы держали.
-Зашивайте. – сказал он ассистентке, перехватывая у нее отсос, который она держала побелевшими от направления пальцами, боясь сдвинуть его хоть на сантиметр, поскольку в это самое время по нему туда-обратно анестезиолог гонял фурацилиновый раствор, желтый на пути в полость и бардовый на обратной дороге. Удалив шланг отсоса, Валера трижды глубоко вздохнул и приступил к ревизии брюшной полости и ушиванию желудка.
-Надеюсь, ты понимаешь, что я обязан влепить тебе выговор за такую ротозейскую самодеятельность? – спросил Потапов, когда Валера, по привычке не сняв еще операционного халата, потягивал чай у него в кабинете.
-Понимаю. – ответил он, продолжая втягивать в себя обжигающий напиток. – Отчет у вас на столе, я полностью в вашем распоряжении. Но ведь пациент жив. И заметьте, рука его по-прежнему с ним, а не следует в печь госпитального морга, не так ли?
-Ох, Валера, с огнем ты играешь. – покачал головой Потапов, снова бегло просматривая лежащий перед ним отчет. – Фактически прервать основную операцию, чтобы провести вторичную, ставя под угрозу жизнь раненого – это же ни в какие ворота не идет.
-Не было там никакой угрозы. – возразил Валера – Показатели были стабильны, кровотечение на тот момент было компенсировано и по сути продолжалось именно из плечевой артериолы. Шоковое состояние купировали своевременным введением наркотиков, за что, кстати, памятник надо поставить санинструктору катера, который, будучи сам ранен, фактически спас своего командира. А вы оба были заняты, так что делать параллельно обе операции сразу у меня не было никакой возможности. Каждое мое действие было мотивировано, но вы правы, Виктор Семенович, я поступил совершенно не по правилам. И если вы сочтет это необходимым, я готов отвечать как того требуют правила. Но, если это возможно, то со следующей недели. – Валера развязал тесемки халата и достал из нагрудного кармана телеграмму от матери, положив ее перед заведующим отделением. Тот быстро пробежал ее глазами, затем еще раз и посмотрел на Валеру.
-Прими мои соболезнования.
-Спасибо.
-Я слышал, он был хороший врач.
-Великий. – столь же бесцветным голосом ответил Валера.
-Когда ты узнал?
-Когда вернулся из штаба домой. Телеграмма уже была там.
-И ты отправился на операцию? Ничего не сказав?
-А что я должен был сказать? И кому? Тому капитану, который лежал в операционной?
Сжав губы, заведующий снова посмотрел на отчет об операции и резким движением поставил на нем свою подпись. Затем достал из ящика стола лист белой бумаги и протянул Валере.
-Пиши рапорт по семейным обстоятельствам, получай в строевой части требование и марш на аэродром. У Захарова я подпишу его сам. Вечером уходит борт на Минеральные Воды. Даю три дня. Извини, больше не могу, так что не задерживайся.
-Я не задержусь. – Валера принял от заведующего перо и быстро набросал рапорт на отпуск, в связи с семейными обстоятельствами – Эта процедура не требует много времени. – он вернул рапорт заведующему отделением и поднялся – Спасибо, Виктор Семенович.
Валера распахнул глаза и сел на госпитальной кровати. Проделал он это столь резко, что почти заживший операционный шов отозвался тупой болью от резкого напряжения мышц. По привычке он осторожно пошевелил руками, проверяя состояние капельниц и чуть заметно улыбнулся, вспомнив, что капельниц больше нет. Во всяком случае, их не должно быть до тех пор, пока не начнется восстановительная терапия, которая должна накачать его гормонами и стимуляторами иммунитета, доведя расход резервов организма до такого состояния, чтобы на короткий промежуток времени он снова почувствовал себя здоровым человеком. Он бы с удовольствием выписался из отделения и освободил бы персонал от заботы о своей персоне, если бы у него не было впереди дела. Большого дела, подготовке которого он посвятил много лет. И от успеха которого зависела не только жизнь никому не известной азиатской женщины, но и тысяч других людей, которые смогут жить, если разработанный им метод регенерации нервной системы сердечной мышцы будет принят на вооружение отечественной кардиохирургии. Он вышел из палаты и осмотрел плавающий в тишине коридор. На часах было пять утра, скоро должен начаться утренний сестринский обход, затем подъем пациентов, утренние врачебные обходы, первые назначения и вся соответствующая специализации отделения суета, но именно сейчас в коридоре тихо. Мирно дремлет постовая медсестра, положив голову на локти, шевеля размеренным дыханием листы историй болезни на столе, в другом конце коридора на таком же посту, почти точ в точ повторяя позу коллеги, спит вторая сестра, а из ординаторской доносится легкое похрапывание дежурного врача. В общем, все располагает для неспешного размышления о жизни в процессе нарушения больничного режима. Валера достал из внутреннего пространства больничного тапочка смятую пачку сигарет и мелкими шагами профессиональной гейши направился к выходу на лестничную клетку, улыбаясь в седые усы при мысли о том, что стал вести себя как настоящий пациент. Несмотря на уважение, которым он пользовался у лечебного состава отделения, в отношении курения ни малейшей поблажки он не получал, и все сигареты, которые обнаруживались у него в палате, безжалостно изымались как врачами, так и медсестрами, причем его возмущения не производили конкретно по этому поводу ни на кого ни малейшего впечатления, поскольку сама мысль о человеке, который вдыхает в только что прооперированные легкие крепкий дым кубинских или американских сигарет повергала медперсонал в состояние такого праведного гнева, что напоминание о принадлежности самого Валеры их цеху только подстегивало негодование. В результате теперь сигареты кочевали по различным тайникам, в которых их когда находили, а когда, как в случае с больничным тапком, и нет. Выйдя на лестницу, Валера закурил. Выпустил в потолок струю терпкого голубоватого дыма. Улыбнулся, рассматривая в окно утренний город. Впервые за долгое время ему снились похороны отца. Пронизывающий ветер кладбища свистел в ушах, а кожа словно только что ощущала сырой весенний холод. Картинки сна сменялись одна за другой. Бледное, словно из воска отлитое лицо матери, кидающей горсть земли, куски которой словно горошины скатывались по крышке гроба в могилу. За все время похорон, поминок и потом, когда они остались в такой пустой без отца квартире, она не проронила ни слезинки. Лишь ее потухшие глаза говорили о тяжести обрушившегося на нее горя. Тем не менее голос ее оставался подчеркнуто спокоен, даже когда она рассказывала о том, как ее муж, уже почти потерявший способность к самостоятельному передвижению из-за полного разрушения периферической нервной системы, позволявшей удерживать тело в вертикальном положении, проводил консультации прямо тут, в этой комнате, требуя, чтобы ему зачитывали истории болезни, которые он сам не мог удержать в руках, как она с поразительной ясностью ума обсуждал наиболее сложные случаи с коллегами, которые приходили к его постели как к алтарю, у которого им должны были открыться единственно верные истины диагностики и лечения случаев, с которыми никто другой в больнице, городе и крае не мог справиться. Она рассказывала, как он, подобно Павлову, описывал процесс своего умирания, поскольку полностью здоровый мозг с научным интересом следил за затуханием собственного тела. Она говорила долго, и Валера понимал, что она хочет не дать ему задать вопрос: почему он не сказал? Почему он не сказал ему о том, как мало осталось ему на этом жизненном пути, когда они виделись в последний раз? Он не задал этого вопроса. Не задал, потому что знал ответ. Скажи отец, что он болен, признайся он, что умирает, и Валера бы вернулся домой. Уволился бы из армии, отказался бы от карьеры военного хирурга и последние дни отца был бы рядом с ним. Он бы не смог помочь ему, не смог бы спасти, но был бы рядом. И это бы поставило крест на его карьере военного хирурга, лишив всех тех возможностей совершенствоваться в своей профессии, какие он получил совместив свой талант с широчайшим полем деятельности, которое предоставлял благовещенский гарнизонный госпиталь. Он бы устроился в городскую больницу и занимался бы плановыми операциями, фамилия Лазаров открыла бы для него двери на старте, но она же нависала бы над ним постоянной тенью его отца во время каждой его операции, при каждом принятии решения, во время консультации каждого больного. Он бы стал хорошим стационарным врачом, но бы никогда не стал первым. Просто потому что первым уже был его отец. Василий Лазаров это понимал. Как понимал и то, что сын не должен видеть его угасания. Не должен придаваться личным страданиям о проблеме, которую все равно не решить. Именно поэтому, несмотря на просьбы жены и старшего сына, он не позволил отправить Валере телеграмму даже в самые последние дни. Даже в последние часы он все еще шептал, чтобы ему ничего не говорили до самого конца. Его сын – врач. Хирург. Всю свою жизнь он будет ходить рядом со смертью и смотреть ей в лицо. Он научится смиряться с неизбежностью смерти. Но ничто так не давит на врача, как вид умирающего, которому он не может помочь. Вдвойне, если этот умирающий – самый близкий на целом свете для тебя человек. Слушая мать, все это понимал и Валера. Потому он так и не задал вопроса. Позже, когда они с братом сидели на кухне и почти без закуски вливали в себя водку, смотря на стакан с коркой хлеба, стоящий на краю стола, когда свет тусклой лампочки в сочетании с выпитым придавал всему вокруг полумистический оттенок, Валера заметил, как постарел старший брат за те месяцы, что они не виделись. Заметил частые и глубокие сетки морщин, идущие лучами от его глаз и серебро, густо покрывавшее прежнюю черноту его волос. Они пили почти не разговаривая и, разглядывая его поверх стакана, Валера не знал, что примерно то же самое думал о нем брат, размышляя о том, что вместо привычного уже младшего сидит сейчас на кухне за бутылкой водки с почти незнакомым человеком, у которого во взгляде все чаще проскальзывает металлический блеск, свойственный людям, для которых смерть из чего-то страшного и неведомого постепенно превращается в старого знакомого, присутствие которого воспринимается не просто привычно, но и почти желаемо как присутствие достойного противника за шахматной доской, с которым можно и нужно играть в полную силу и которого можно и нужно побеждать, даже когда зрители, собравшиеся вокруг, считают, что проигрыш неизбежен.
-Глазам своим не верю. – услышал он голос позади себя и, круто развернувшись, увидел поднимающегося по лестнице Игоря Владимировича Михайлова, начальника кафедры нейрохирургии и одного из своих немногочисленных друзей, который были проверены годами и войнами, а потому являлись постоянными величинами в любых бурях, куда военного врача могла закинуть судьба и Родина. – Просто не верю своим глазам. – повторил седой врач, поглаживая аккуратную бородку а ля профессор и задумчиво глядя на Валеру с нижнего лестничного пролета – И это профессор ВМА, врач высшей категории, гроза студентов и нерадивых коллег, который всегда требовал жесточайшей дисциплины в больничных стенах.
-Если ты закончил изображать изумление, - ответил Валера, не выпуская изо рта сигареты – то смею напомнить, что соблюдение мною дисциплины никак не скажется на продолжительности моей оставшейся жизни. А теперь позволь мне задать тебе встречный вопрос: как ты тут оказался? Да еще в столь ранний час?
Михайлов, наконец, поднялся по лестнице, крепко пожал Валере руку и хлопнул по плечу.
-Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты симулянт. Больно уж хорошо выглядишь для неизлечимого больного.
-Спасибо. Ты же знаешь этих врачей. Что они понимают? Тебе вопрос повторить?
-Я получил запрос твоего ассистента. Собственно, получили его в наноинституте, но поскольку конкретно нейроразработки там курирую я, то переправили мне.
-И?
-И как только я его получил и прочитал, то решил, что должен лично с тобой переговорить. Поэтому я взял билет на ночной поезд, отпросился на пару дней на кафедре, и вот я здесь. Вообще-то я собирался покемарить в ординаторской до вашего подъема, но судя по всему, само небо на моей стороне, коли я встретил тебя на лестнице в полшестого утра.
-В пять сорок. – буркнул Валера.
-Как скажешь. Но, если ты не хочешь, чтобы мы оповестили все этажи о нашем деле, то, может, все же пройдем в палату?
-Ты слышал пословицу о незваном госте?
-Слышал. Но ко мне она не относится. Друзья всегда рады видеть друг друга, не так ли? – и нейрохирург, прошел мимо него в отделение – Ты идешь или из принципа останешься тут и будешь пугать прибывающих на работу врачей?
Они вернулись в отделение и, не смотря на недовольное бурчание Валеры, Михайлов решительным шагом направился в его палату, вспугнув только что проснувшуюся медсестру, которая, будучи уверена, что все пациенты в своих постелях, смотрела на заслуженного нейрохирурга, как а внезапно материализовавшийся кошмар. Когда же следом появился Валера, в больничном халате и с явным ароматом крепкого кубинского табака, который овеивал его подобно ауре то ли святого, то ли грешника, она открыла было рот, чтобы сказать что-то возмущенно умное, но Валера поднял руку, останавливая ее и, надев на лицо самую обаятельную улыбку, тихо сказал:
-Последний раз, Мариночка, обещаю. Видите, я ж даже будить вас не стал, забочусь, как могу.
Столь неприкрытое изложение компромата насчет ее сна на рабочем месте, что в кардиологическом отделении приравнивалось к смертным грехам пред господом всея медицины Эскулапом, подкрепленное авторитетом Валеры и его обаянием, смогло поразить сонный разум медсестры на время, достаточное, чтобы Валера с Михайловым зашли в палату. Проводив их взглядом, сестра закрыла открытый было для возмущения рот и махнула рукой, принявшись перебирать истории болезни, которые надо было подготовить к утреннему обходу.
-Неплохо устроился. – Михайлов с хозяйским видом разместился в кресле напротив кровати – И как оно?
-Как оно что?
-Оказаться по ту сторону палатной двери?
-Отвратительно. – Валера сел напротив – Никогда бы не стал врачом, если бы знал, как они могут надоесть пациентам.
-Волей-неволей поверишь в справедливость, обнаружив тебя тут со свежим шрамом на груди. Итак. Кто пациент?
-Не понял?
-Не валяй дурака, все ты понимаешь. Я спрашиваю, кому ты собрался пересаживать прототип, который сейчас в Москве готовят к разморозке?
-С чего ты взял, что я вообще собираюсь делать что-то подобное в обход академии наук?
-Ну хорошо. – Михайлов тяжело вздохнул, словно отец, которому в очередной раз потребуется потерять драгоценное время, чтобы объяснить неразумному сыну прописные истины. - Весь цикл испытаний на животных был завершен еще до того, как ты попал в эту богадельню, так что этот вариант можем отбросить сразу. Генетические исследования ты продолжить не смог бы, даже если бы придумал, что еще можно проверить и перепроверить в созданной нами технологии. Ну и последний по списку, но не по значению аргумент: у тебя осталось всего ничего времени, при этом для активной жизни его еще меньше.
-Спасибо, что напомнил. – буркнул Валера.
-Не за что. Нам можно не ходить кругами друг с другом, а называть вещи своими именами. – Михайлов улыбнулся, отказываясь поднять перчатку – В общем, все выше изложенное наводит меня только на одну причину, по которой ты мог потребовать извлечь из консервации единственный на сегодняшний день действующий образец сердечного нервного дерева. И причина эта – операция на человеке. Ни на что другое у тебя просто нет ни времени, ни сил. Кроме того, к этой цели ты шел чуть ли не полжизни, так что вряд ли доверишь операцию кому-то другому. Поэтому я бы хотел знать, кто будет пациентом и кого ты планируешь набрать в нашу бригаду.
-В нашу?
-Именно. Ты же не думаешь, что я останусь в стороне.
-Даже если то, что ты говоришь верно, с чего ты взял, что я привлеку для этого тебя?
-С того, что я лучший нейрохирург, которого ты знаешь и единственный, кому ты можешь доверять. Видишь, я даже не стал упоминать наши дружеские отношения в качестве причины.
-Потрясающее благородство.
-Итак, ты мне расскажешь подноготную или мы так и будем изображать допрос партизана?
-Тебе бы в НКВД работать в с твоими наклонностями Пинкертона.
-В нашем деле столько тайн и загадок, что никакому НККВД и не снилось. Рассказывай.
И Валера рассказал. По мере того, как он излагал свой план предстоящего исторического события, Михайлов погружался во все большую задумчивость, время от времени вставляя вопросы, с интересом, но абсолютно без того скептицизма, с которым Валера привык сталкиваться за эти годы, в ходе которых он не раз и не два отвоевывал право продолжать работу над проектом, который в Академии Медицинских Наук называли не иначе, чем маразмом старика. Вопреки ожиданиям Валеры Михайлов ни разу не спросил, почему в главные ассистенты он берет никому не известного молодого врача, который только закончил учебу. Не спросил он и почему операция будет проводиться не в НИИ кардиологии, а в одном из второстепенных стационаров ВМА. Азы военной науки говорили о том, что главным условием для победы над противником является внезапность. А что может быть неожиданнее, чем успешное проведение безнадежной операции безнадежно же больным стариком в абсолютно непристижном отделении? Валера рассказывал все больше, Михайлов все больше спрашивал, постепенно выходя из состояния задумчивости, и к тому времени, как в палату зашел врач с утренним обходом два старых хирурга на повышенных тонах спорили о таких деталях предстоящей операции, что тот на секунду застыл на пороге, пытаясь угадать, на каком, собственно, языке они говорят, используя в общем-то знакомые термины, но оставляя содержание абсолютно для него непонятным. А когда Михайлов повернулся к нему и выжидательно окинул взглядом, дежурный врач, узнав его, окончательно потерял профессиональную солидность, распознав в этом всклокоченном старике с аккуратно подстриженной бородой, вечно торчавшими в разные стороны седыми волосами и неизменной, пусть и незажженной сигаретой в уголке рта своего преподавателя по курсу нейрохирургии, который всего несколько лет назад нещадно гонял его по экзаменационным вопросам, выжав до последней капли, прежде чем поставить пятерку в политую пятилетним слоем пота, крови и слез зачетную книжку.
-Николай Семенович, - Валера всегда подчеркнуто уважительно обращался к работающим в отделении врачам, стараясь сгладить у них чувство неловкости от необходимости заниматься назначением лечения столь авторитетному хирургу, который при желании мог камня на камне не оставить от будущего их профессиональной карьеры. – если это возможно перенесите меня на конец обхода, пожалуйста. Нам и Игорем Владимировичем надо обсудить еще пару вопросов. Профессионального характера. Уверяю, это не займет много времени.
-Да-да, конечно. – врач поспешно ретировался, с удивлением ловя себя на мысли, что при виде Михайлова у него в голове всплыли ответы на экзаменационные билеты, которые в последние годы не снились ему даже в кошмарных снах.
-Когда станет известно о нашей операции, - сказал Михайлов, проводив взглядом молодого коллегу –он вполне может сложить два и два. И вспомнит обо мне сегодняшним утром. Тогда он точно обо всем догадается.
-Может быть. А может, и нет. Скорее всего, как и большинство других, поначалу он просто не поверит. А потом, когда лавры славы достанутся и окончательно утвердятся за нашим молодым партнером, будет уже не важно, кто и что обсуждал тут накануне.
-То, что мы собираемся сделать, не просто противозаконно и рискованно. – сказал Михайлов, пожевав незажженную сигарету и переместив ее в другой уголок рта – Это еще и невозможно.
-Только это и будет нам защитой, когда мы это сделаем. Когда на всех нас, а на Витю в особенности, обрушится волна академической критики, только факт совершения невозможного спасет нас от линчевания.
-Скажи, а что ты будешь делать если у нас не получится?
-Если у нас не получится, - Валера улыбнулся – на месте руководителя операции в операционном плане будет стоять мое имя.
Михайлов покачал головой.
-И мое тоже должно быть там.
-Но…
-Никаких но. Я хочу в этом участвовать. И хочу, чтобы все это знали. Чтобы все знали, что мы шагнули на эту дорогу сознательно.
-Но зачем это нужно тебе? Ведь в случае неудачи, ты хлопот не оберешься. Тебя и твою кафедру живьем сожрут.
-Да плевать на них. – сигарета перекочевала изо рта обратно в пачку – Если туда шагнем мы, то рано или поздно, за нами в этом направлении шагнут и другие. Если мы в чем-то ошиблись, наши ошибки исправят. Если мы поспешили, дождутся нужного времени. Если мы неверно выбрали пациента, подберут другого. Будут новые исследования, идеи, новые молодые умы будут решать новые проблемы технологии этой операции. Рано или поздно их решат. Но дорогу, по которой пойдут все эти молодые таланты, откроем мы. Как бы ни сложился исход операции, все запомнят, что мы попробовали. И захотят попробовать вслед за нами. Как люди захотели летать вслед за Икаром, несмотря на его неудачу. И ведь получилось.
-Возможно, ты и прав. Но сам-то ты можешь этого и не увидеть, если мы потерпим неудачу.
-Как и ты.
Валера рассмеялся, поднимая вверх руки.
-Туше. – смирился он – Будем тонуть – так вместе.
-Тогда зови своего Виктора. Я хочу познакомиться с человеком, который будет значиться в будущей медицинской энциклопедии как основоположник нового раздела кардиохирургической науки.
-Тебе мало, что ты сегодня уже напугал одного врача? – Валера кивнул на дверь, ведущую в коридор, за которой голос нового дежурного врача как раз обсуждал с медсестрами правила оформления историй болезни и листов назначений.
-Я напугал двух, включая тебя. – возразил Михайлов – А бог троицу любит, так что зови. Человеку, который согласился прогуляться по минному полю в компании стариков, которым уже нечего терять, не стоит никого и ничего бояться.
-Эко тебя занесло. – Валера тем не менее достал телефон и начал искать в нем номер своего молодого ассистента – То ж бог. Вот он троицу пусть и любит.
-А чем мы отличаемся, если собираемся вернуть жизнь, которую хромая с косой уже оформила как окончившуюся? - спросил Михайлов, снова извлекая сигарету из пачки.
-Итак, в свете изложенных мною фактов и основываясь на статистических данных, полученных путем наблюдения за данной контрольной группой в течении года, я прошу предоставить необходимые фонды для дальнейшего расширения санаторного лечения на Кавминводах хирургических пациентов нашего госпиталя, прошедших операции на органах желудочно-кишечного тракта и мочеполовой системы. – за окном медицинского управления ДВО бушевал по-сибирски пьянящий май с обилием запахов весеннего леса, яркости женских нарядов, свежести вод Амура и ожидания от жизни только нового и хорошего, а Валера стоял перед комиссией окружного медицинского управления и размеренно делал доклад о результатах наблюдения за оперированными им больными, которые в течении года проходили курортное лечение в его родном городе и прилегающих к нему окрестностях в лице Кисловодска, Пятигорска и Железноводска. Сразу после окончания его доклада посыпались вопросы.
-Почему статистика, представленная вами на этом заседании, включает только пациентов с повторно оперированными язвами желудка и исключает первичных больных?
-Потому что наличие рецидивирующей язвы доказывает неэффективность прежнего метода лечения, в то время как первый раз прооперированная язва может не дать рецидива как с курортным лечением, так и без него и соответственно не может являться индикатором лечебного действия минеральных вод Северного Кавказа.
-Почему в вашем отчете указаны только больные, прооперированные вами лично и не принимаются во внимание операции, проведенные другими хирургами, в том числе городского здравоохранения?
-Потому что только за собственные операции я могу нести полную ответственность и быть уверенным, что повторный рецидив язвенной болезни не является результатом лечебной ошибки.
-Вы не доверяете другим хирургам? Или считаете себя более высоким профессионалом, чем они? – это заместитель начальника медицинского управления по научной работе, медицинский аналог замполита в строевых подразделениях. Человек, не занимавшийся практической медициной, но тем не менее начитавшийся умных книг, написанных умными и не очень людьми и терпеть не могущий молодых ретивых врачей, выступавших с предложениями, о которых он в тех умных книгах не читал по причине того, что книги в большинстве своем были старые, а предложения сплошь и рядом были новые.
-Я считаю, что каждый врач должен воздерживаться от критики коллег, работу которых он не наблюдал лично и тем более не участвовал в ней . по этой же причине при внесении новых предложений он должен опираться только на собственные данные, не полагаясь в деле защиты здоровья людей на сведения из вторых рук.
-Согласовывался ли ваш доклад с кем-либо из авторитетов в данном исследовательском направлении, которые на месте бы могли подтвердить правильность ваших умозаключений?
-Так точно. Профессор Рыбинский в личной переписке заверил меня что в случае, если мое предложение будет принято к рассмотрению данной уважаемой комиссией, то он готов предоставить письменные подтверждения своего согласия с изложенными мною аргументами по первому же вашему требованию.
-Какой предусмотрительный. – замначмеда 62-й армии улыбнулся, посмотрев на Захарова, который сидел рядом с ним и внимательно следил за Валерой, словно преподаватель, который ждет, что студент вот-вот провалится если не на основном ответе то уж точно на дополнительных вопросах.
-Итак. Уважаемые коллеги, - начальник окружного медуправления медленно обвел взглядом сидящих по обе стороны от него офицеров – если ни у кого из вас больше нет вопросов к старшему лейтенанту Лазарову по его предложению, то я бы просил объявить короткий перерыв, после которого мы перейдем к голосованию.
Предложение начальника комиссии было принято без возражений, в результате чего Валеру вежливо выставили из кабинета, чтобы обсудить между собой возможные плюсы и минусы развертывания широкого курортного лечения пациентов не только благовещенского, но и остальных окружных госпиталей, что обещало дать не только положительные лечебные результаты, но и весьма внушающие расходы для бюджета округа. Помимо результатов наблюдения за больными, которые проходили лечение в Ессентуках, доклад Валеры содержал еще и смету расходов, которые требовались не только для оформление путевок в массовом порядке, но и для строительства дополнительного корпуса в Центральном Военном Санатории Ессентуков, который должен был включать в себя жилые помещения, а так же лечебные и процедурные кабинеты, что в купе с необходимым оборудованием, а так же договорами со смежными организациями типа грязелечебницы и спелеологических профилакториев Северного Кавказа, выливалось с такую интересную цифру, что у финансового управления округа сразу появилась стойкая антипатия к молодому офицеру, который все это придумал. Поэтому, прогуливаясь по зданию штаба округа, в ожидании решения комиссии по ассигнованиям, Валера раздумывал над тем, что это решение может в одинаковой мере помочь как взлету его карьеры, так и ее значительному замедлению в том случае, если его доклад будет признан несостоятельным. Не желая признаваться себе в этом в открытую, Валера тем не менее периодически ловил себя на мысли, что после поездки на курсы повышения квалификации в Ленинград в нем начали прорастать первые побеги карьеризма. За время, проведенное в Благовещенском госпитале с его вечным дефицитом персонала, оборудования и весьма настороженным отношением ко всему новому, он почти привык, что основную часть своего времени тратит не на изучение новых методов, а на совершенствование в том, чему его обучили в институте и что сейчас он осваивал на практике, часто в условиях, о которых его преподаватели вовсе не предупреждали студентов, многим из которых предстояла работа в далеких уголках страны, где оперативная медицина находилась если не в зачаточном, то в весьма малоразвитом состоянии. Валера принял душой и сердцем этот край и этих людей, а они, по истечении трех лет он уже мог сказать об этом без ложной скромности, приняли его. И все тут у него получалось, и все шло хорошо, но… Но тот ураган новых идей, проектов и технологий, который встретил его во время короткой поездки в Ленинград, вернул ему уже почти забытое ощущение. Ощущение интеллектуального голода. Тогда, во время учебы, он мечтал, подобно богу, создать то, чего до него и без него не было. Вылечить неизлечимую болезнь. Синтезировать новое лекарство. Победить рак или пороки сердца. Слушая лекции Углова, Мгалоблишвили, читая работы Бакулева и Шамова, он понимал, что многое, считающееся невозможным, остается таковым только потому, что никто не пытался это сделать. Из страха. Из заведомой убежденности, что ничего не получится. А они сделали. Сделали потому, что посмели отринуть мнение большинства, предпочтя ему даже не собственное мнение, а, скорее, вопрос «Что если». Что если получится? Работа этих хирургов напоминала хождение по темному лабиринту с маленькой свечкой, которая лишь тускло освещала многочисленные ходы и повороты, каждый из которых мог как привести к свету на поверхность, так и опустить в безнадежный мрак преисподней. Такой же дорогой шел и его отец. Той же дорогой много лет спустя пойдет и он, поставив под сомнение постулат медицины о неприкасаемости сердечной нервной системы, которая по мнению даже самых именитых кардиохирургов была данным свыше силами бога и эволюции чудом, а потому просто не подлежала изменениям и тем более замене. Вновь вкусив воздух научного мира ленинградской медакадемии, встретившись со светилами хирургии и почувствовав уже позабытый зуд идей, которые наполняли его разум при виде, как Шамов во время операции объясняет курсантам детали вмешательства на головном мозгу или как Петров извлекает из грудной клетки ампутированное легкое, попутно рассказывая, какие пока еще не решенные проблемы стоят перед торакальной хирургией, он снова захотел стать частью этого. Искать новые пути. Пытаться сделать невозможное. Вырваться из того тесного мира с жесткими правилами, который представляла из себя плановая хирургия, что военная, что гражданская. Он понял это, когда снова очутился Благовещенске. Приглашение Шамова звучало у него в ушах словно сказка на ночь, которая успокаивает пока еще во всего опасающегося, но страшно жаждущего узнать новый мир младенца. Он хотел туда вернуться. Но вернуться не зеленым выпускником ленинградского института, а человеком с репутацией. В частности с репутацией не боящегося идти новыми путями, с репутацией обладания качеством, которое так ценили и Бакулев, и Углов, и Шамов. Поэтому, возвратившись в Благовещенск, Валера первым делом принялся продавливать схему санаторного лечения для желудочно-кишечных больных, вступая в споры с таким высоким руководством, с которым многие другие боялись разговаривать даже если полностью были согласны с высочайшими мнениями. Когда много лет спустя Валера обдумывал ту свою решительность, то с улыбкой приходил к выводу, что продиктована она была не смелостью, а скорее глупостью, ибо каждый руководитель окружной медслужбы, с которым он не уставал спорить, мог запросто сломать ему всю карьеру буквально парой телефонных звонков и одним росчерком пера отправить в монгольский гарнизон, наблюдать за здоровьем тихо сходящих там с ума от безделья советских воинов, намертво засевших в бескрайних степях братской страны. Пока Валера занимался самокопанием в коридоре штаба округа, за его спиной раскрылась дверь и оттуда вывалилась с виду самая что ни на есть дружная компания высших офицеров, среди которых не было ни одного младше подполковника, которые оживленно о чем-то переговаривались, время от времени посмеиваясь и явно находились на одной волне общения, не оставляя сомнений в долгом времени их, если не дружбы, то уж точно тесных профессиональных отношений. Одним из этих офицеров был Захаров, который напоследок крепко пожал руки паре генералов, получил хлопок по плечу от одного полковника и ответил таким же другому, после чего развернулся к Валере и решительно направился на выход, кивнув ему головой, чтобы следовал рядом.
-Ну что, Лазаров, могу тебя поздравить. Куча народа и их потомки будут благодарны тебе в веках за возможность лечиться на ваших курортах по льготным путевкам министерства обороны. Разумеется, в том случае, если ты не допустишь какой-нибудь ошибки с их лечением тут, которая сведет на нет весь процесс там.
-Антон Иванович, да я… - от энтузиазма и радости Валеру буквально распирало энергией и желанием великих свершений.
-Знаю, знаю, ты готов костьми лечь и в лепешку разбиться и всякое такое. Это хорошо, что ты такой энергичный, поможет тебе на полевом выходе.
-На чем?
-А, я тебе не говорил, да? – Захаров хитро улыбнулся – Видимо, ждал бочку меда, в которую можно кинуть ложку дегтя.
-Антон Иванович, да за ради такого дела я…
-Ну вот и отлично. Завтра соседи наши, 907-й мотострелковый полк, готовит выход на полигон. Сроком на две недели. Там у них свои медики есть, с этим все нормально. А вот их войсковая маневренная группа должна быть задействована в качестве усиления погранзаставы.
-И вы хотите отдать им меня на растерзания, чтобы я мог насладиться близостью с природой буквально впритык.
-Ну не совсем, хотя можно и так сказать. Они запросили нас о выделении врача для маневренной группы и мы всем коллективом пришли к выводу, что более достойного специалиста нам не найти.
-Коллектив – это, видимо, вы и Потапов.
-Ну примерно так. – кивнул главный врач – Брагина отправить мы не можем, сам Потапов должен руководить отделением, а Чеглинцев загружен операциями под самые завязки. Так что погуляешь недельку по лесу с нашими воинами, подышишь воздухом, понаблюдаешь за китайцами по ту сторону границы, а затем вернешься и с новыми силамиприступишь к внедрению новых методов лечения желудочно-кишечных заболеваний. Задача ясна, товарищ старший лейтенант?
-Так точно, Антон Иванович. – улыбнулся Валера.
-Ну вот и отлично. У тебя сегодня что по плану?
-Две резекции и диагностическая лапаротомия.
-Лапушку отдашь Чеглинцеву, а после резекций сразу домой. Поцелуешь жену и скажешь, что неделю она может с полным правом чувствовать себя грустной и одинокой. Ничто так не помогает женщинам почувствовать несправедливость их жалоб на постоянное отсутствие мужа, как его настоящее недельное отсутствие.
-Алена никогда не жалуется. – возразил Валера – Переживает молча.
О, это сладкое слово «полигон». Радующее солдат срочной службы освобождением от монотонного распорядка военного городка, младших офицеров освобождением от неусыпного контроля старших и старших офицеров освобождением от постоянного наблюдения за тем, как бы младшие какой-нибудь своей выходкой не понизили их в звании до таких же младших. Размышляя об этом, Валера вместе с отрядом ВМГ шагал пол лесу, рассеянно слушая, как под подошвами его сапог чавкает грязь, а над головой монотонно-мелодичным звуком гудит комариный рой, от которого его лицо защищала мелкая сетка, наброшенная поверх фуражки. Звук журчания одного из притоков Амура ласкал слух наравне с переливом птичьих голосов и постоянными напоминаниями взводного командира группы не ослаблять внимания и быть начеку, поскольку, мол, граница рядом, обстановка нестабильная и возможны провокации. Валера, таща на себе помимо табельного пистолета, автомата, подсумка, вещевого мешка и каски, еще и полностью укомплектованную медицинскую сумку, основную часть бдительности тратил на то, чтобы не поскользнуться на многолетнем слое листвы, которая, перемешиваясь с раскисшей после недавнего дождя землей, разъезжалась под его ногами при каждом шаге.
-Отряд, стоп! – молодой лейтенант, недавно окончивший военной училище в Москве и обалдевающий от климатических и природных особенностей Сибири, куда его закинуло распределение партии и Родины, скинул на траву вещевой мешок и оглядел небольшую поляну, на которую отряд вышел, кое-как вскарабкавшись по склону оврага – Привал полчаса. Масалов, выставить дозоры в направлении границы.
-Есть. – сержант-второгодка выбрал четырех дюжих бойцов и принялся инструктировать на тему дозорной службы в приграничной полосе.
-Как дела, доктор? – лейтенант присел рядом с Валерой, который медленно переводил дух, прислонившись к вековому дубу.
-Душа поет, а сердце плачет.
-А ноги тащатся в санбат?
-Нет, от такой красоты на постоянное место работы почти не тянет.
Взводный медленно осмотрелся, обводя глазами древние деревья, растущие вдоль болот, мимо которых вела та единственная тропа, которой отряд добрался до места привала, и скептически хмыкнул.
-Ну, насчет красоты не знаю, но если тебе тут нравится, могу только порадоваться. Думаю, этом мнении, Валера, ты будешь единственным.
-Ах, Сережа, ничего-то ты не смыслишь в прелести службы в отдалении от непосредственного командования. – Валера растянулся на траве и уставился в сходящиеся над его головой кроны деревьев, наблюдая, как комары безуспешно пытаются проникнуть к его лицу сквозь мелкую сетку.
Суть полевого выхода 907-го полка состояла в выполнении одновременно двух задач. Во-первых, требовалось провести полигонные учения артиллерийского и зенитного дивизионов, которые должны были пройти согласно графика боевой подготовки, а во-вторых, под прикрытием таких учений с начала 1958-го года командованием ДВО было принято решение об усилении контроля пограничной зоны путем привлечения частей регулярной армии к патрулированию приграничной полосы совместно пограничными войсками КГБ. Необходимость подобного решения диктовалась медленно, но неуклонно нарастающей напряженностью на границе с Китаем, который постепенно превращался из главного восточного друга СССР если не во врага, то уже точно в недовольного соседа. В результате по приграничной полосе, кроме самих пограничников, начали на постоянной основе перемещаться мобильные отряды регулярной армии до полувзвода, которым ставилась задача наблюдения за приграничными районами, поскольку разведка КГБ, активно действующая в приграничной полосе, стала все чаще получать данные о решении командовани НОАК провести первые пробы своих недавно созданных сил специального назначения. Пробы должны были заключаться в переходе советской границы бойцами так называемых отрядов «Тигров» с целью сбора информации об обустройстве контрольно-следовой полосы с советской стороны. Поскольку в ходе таких рейдов не исключалась возможность боестолкновений, то каждому отряду полагался врач, причем именно хирург, в отличии от медицинского обеспечения тыловых полигонов, на которые отправляли штатных медиков санчастей до гигиениста включительно. В этот раз честь участия в рейде выпала Валере, который частично был обязан этому своим малым сроком службы, а частично недавно приобретенным боевым опытом в Венгрии. Срок выхода был определен в неделю, и сейчас, чвякая сапогами по прибрежной амурской земле, Валера вспоминал с улыбкой настороженный взгляд Алены, которая все выспрашивала его, куда да зачем его отправляют, когда он вернется и с кем он там будет бродить, а он все успокаивал ее, что всего лишь отправляется на служебный вариант пионерского турпохода. Так оно и было. Все эти пять дней.
-О, огонек горит, значит, дома. – лейтенант внимательно осматривал доисторического вида избушку, из трубы которой валил дым.
-Ничего себе антиквариат. – присвистнул Валера, разглядывая окаменевшие и покрытие зеленым мхом бревна, из которых была сложена классическая русская изба с резными окнами и коньком над входом. – Ты меня специально сюда привел, чтобы показать сию достопримечательность или мы вышли на нее буквально случайно?
-Ну как тебе сказать… - взводный перевернулся на бок и хитро улыбнулся – Нам же поручен контроль пограничной полосы, не так ли?
-Так. И мы отклонились от курса километров на пять. Если об этом узнает особый отдел, нам обоим не поздоровится. Так ради чего весь этот цирк?
-Скажем так, мы просто обязаны зайти в гости.
-К кому?
-К хозяину этого милого домика. Его кличут вечный дед. Живет тут отшельником, сколько я себя помню. Я ведь тоже вырос тут, неподалеку. Когда мы были пацанами, ходили слухи, что ему больше ста лет. Что он нашел какую-то травку, которая не то бессмертие дарует, не то от всех болезней лечит. Говорили, что он еще при царе старым был, хотя врали, наверное.
-Все это очень интересно, но какое отношение это имеет к нашему заданию?
-Самое что ни на есть прямое. В город он почти не ходит, живет почти натуральным хозяйством. Охота, рыба, плоды-ягоды и всякое такое.
-Он еще и охотится?
-Ну не с ружьем, правда, хотя дробовик у него и имеется. Силки да капканы ставит. Все самодельное. Так вот территория, по которой он их ставит, говорят, заходит даже на китайскую сторону. Раз в несколько дней он ходит проверяет добычу. Следопыт от бога, по одной сломанной веточке может целую историю рассказать. Кто, куда и зачем шел. Так что, если в последнее время кто-то с той стороны приходил, он наверняка знает.
-Как интересно, ну что ж, давай зайдем в гости. – Валера поднялся с земли. – Веди, местный житель.
-Не спеши. Сначала я сам.
-Чего это вдруг?
-А то, что к нему просто так не ходят в гости. Сначала надо, чтобы пригласил.
-Это как?
-Вон видишь сарай? – лейтенант показал на строение столь же древнего вида, как и сама изба.
-Вижу.
-Ну так вот сначала надо туда идти. Там у него тросик натянут. За него надо дернуть, тогда у него в избе жестянки зазвенят. Это значит, что кто-то свой пришел. А кто чужой сунется, тот сразу к дому пойдет.
-И что?
-И в капканы попадет. Или на самострел напорется. Или в волчью яму угодит. Да тут на подходе к избушке много чего может оказаться.
-Гостеприимный старичок.
-Для своих – гостеприимный. А чужим все равно никто нигде не рад. Он, говорят, еще атамана Краснова отход в Китай помнит. Так вот даже те его избу стороной обходили. В общем, я пошел, а как можно будет идти, я тебе махну. Иди только к сараю. Никуда не сворачивай. Дед нас сам отведет в дом.
-Ну, как скажешь, командир. – Валера присел обратно и, переложив автомат, облокотился на пенек. – Я жду и надеюсь.
Лейтенант ухмыльнулся и исчез среди деревьев в направлении сарая. Сидя у низко срубленного дерева, Валера наблюдал за плавающими вокруг клубами утреннего тумана и тихо мурлыкал мелодию подмосковных вечеров, время от времени бросая взгляд в сторону жилья отшельника и слушая, как Амур неспешно и солидно несет свои воды вдоль границы. В такие минуты, когда он оставался один на один с Сибирью и ее природой, у него периодически мелькали крамольные мысли о том, чтобы остаться здесь насовсем, вдали от столичной суеты, бесконечного бега за карьерой и достижениями и постоянного стремления получить от жизни завтра больше, чем она дает тебе сегодня. Но затем он вспоминал скромность госпитальной операционной, красную от праведного и безграмотного гнева физиономию заместителя начмеда округа по научной работе, затем лаборатории и операционные ВМА, профессиональные дискуссии с Шамовым и Угловым, Елизаровым и Бакулевым, возможность искать, пробовать, пытаться, и прелесть природных красот Сибири быстро отходила в разряд теоретических. Кроме того, несмотря на частые восхищения Алены местной природой и местными жителями, Валера не сомневался в том, что при первой возможности она будет готова рвануть отсюда ближе к индустриально и культурно развитым районам.
Возле сарая появилось какое-то движение, и Валера приподнялся. Лейтенант стоял возле покосившейся двери и махал руками словно робинзон с необитаемого острова, который только что увидел силуэт корабля.
-Ну, если вы так настаиваете… - Валера подхватил автомат и направился к сараю.
Вечный дед при первом на него взгляде наводил на воспоминания о прослушанных в детстве русских народных сказках о леших, водяных и прочих лесных нежитях. Высокий, метра под два ростом, с длинной снежно-седой бородой, которая вопреки ожиданиям Валеры, оказалась аккуратно расчесанной и горящими в глубине лица глазами, которые поначалу показались Валере вообще белыми и лишь через секунду он понял, что они светло-голубого цвета. Лицо было изборождено таким количеством морщин, что больше напоминало артиллерийский полигон, одну из широких скул пересекал длинный кривой шрам, судя по его виду заштопанный в домашних условиях. Длинные жилистые руки заканчивались такими же длинными пальцами, похожими на пальцы то ли пианиста, то ли хирурга, каждый сустав которых, казалось, мог сгибаться независимо от других . голову венчала длинная грива белоснежных волос, сплетенных позади в подобие косы чуть ли не до лопаток. Балахон, который был на нем надет, явно домашнего покроя, перепоясывался кожаным поясом с большой медной пряжкой ручной чеканки. Вся его фигура, высокая, широкоплечая, не несущая на себе ни одного грамма лишнего веса, дышала какой-то скрытой дремлющей угрозой, пока еще спящей и словно раздумывающей, наблюдая за гостями через эти светлые глаза, проснуться ли и разорвать чужаков или позволить себе немного еще поспать, а им еще пожить.
-Дед, это Валера, наш полевой врач. Валера, это вечный дед. – представил их, широко улыбаясь, лейтенант.
-Лекарь, значит. – голос деда походил на скрип плохо смазанной двери. Чуть склонив голову, он несколько секунд разглядывал Валеру, а затем медленно протянул ему руку. Валера вложил свою руку в сухую ладонь, похожую на ладонь скелета Феди из их учебной аудитории, а в следующий миг длинные пальцы сомкнулись на его руке и сдавили ее словно механические тиски. –Лекарь – это хорошо. – продолжил скрипучий голос – Ну заходите, гости, чем богат – поделюсь. – и, ступая словно по воздуху, дед направился к дому.
-Иди за ним и никуда не сворачивай. След в след. – сказал лейтенант и направился следом.
-Если бы он еще следы оставлял. – пробурчал Валера, потирая едва не размозженную дружеским пожатием руку.
Изба оказалась продолжением сказочного впечатления. Классический русский дом, с сенями, горницей, большой русской печью, в которой булькало какое-то варево и непередаваемой смесью ароматов каких-то трав и кореньев, плодов, грибов и всего прочего, что было развешено по углам и в сенях. Стол, стул, кровать, подобие шкафа и пирамида, в которой вопреки рассказу лейтенанта, находился не один дробовик, а еще и пара винтовок с оптическим прицелом – все самодельное, основательное, цельного дерева. На столе – три тарелки и бутылка самогона-первака.
-Гостей ждешь, дед? – спросил лейтенант, кивнув на накрытый стол.
-Не ждал. – проскрипел дед – Но, коли уж вы пришли, как не накормить воинов?
-А как ты…
-Да я вас еще с болот заприметил. Когда вы всей толпой шли вдоль границы. А ты – когтистый палец ткнул в лейтенанта, отчего тот несколько поежился – даже пацаном всегда сюда захаживал, когда рядом оказывался. Помнишь, небось, как по зиме рыбу мою засоленную с сарая пытался стащить. – и старик засмеялся довольным квохчущим смехом, наблюдая, как лейтенант машинально потирает то место, где спина кончает свое приличное название. – Ну, так рассказывайте, вояки, с чем пришли. А я пока буду угощать да слушать.
Похлебка из медвежатины была замечательная, самогон мягкий и ароматный, а свежеиспеченный хлеб парил по пищеводу в направлении желудка словно пушистое облако. Все было вкусно, сытно, ароматно и очень уютно, пока после второй рюмки лейтенант не изложил старику цель визита.
-В общем, тут информация прошла, что китайцы с той стороны могут провокацию устроить, чтобы проверить, как граница охраняется. Дороги все они наверняка знают, так что проходить будут тропами, а ты ж тут каждую тропинку знаешь. В общем, если что-то заметишь, ты на заставу сообщи, или же наши группы тут будут маячить, так ты им…что? Что смешного?
Старик сидел и буквально заливался смехом, который из квохчущего постепенно переходил в громогласный, буквально богатырский, хохот.
-Да вот думаю, что не зря я, старый, никогда не любил спешить. Все дела времени на подумать требуют.
-Ты о чем это?
-Идите за мной, солдат да лекарь. Покажу вам кое-что.
Сидящие в подполе два китайских диверсанта имели вид не то чтобы смешной, но явно глупый. Каждый имел по фингалу под глазом и по здоровой шишке на лбу. Руки и ноги их были основательно связаны, причем узлы были настолько мастерски завязаны, что каждое движение только сильнее затягивало их, вонзая веревки в посиневшие конечности. Лесные камуфляжные масхалаты в тигриных разводах тут и там лохмотьями свисали с крепких натренированных тел. Увидев, что створки подпола открылись китайские гости извергли на старика довольно продолжительный словесный поток на родном языке, совершенно непонятный по содержанию, но явно подразумевающий что-то нецензурное в отношении хозяина дома и его гостей. Каково же было удивление Валеры, когда старик на почти чистейшем мандаринском сказал им какие-то две фразы, видимо, настолько внушительного содержания, что диверсанты замолкли, ошарашено на него глядя парой расширенных от удивления глаз. Парой на двоих, поскольку вторые у каждого заплывали обширными гематомами.
-Этих ищете, поди? – спросил дед, повернувшись к лейтенанту.
-Но…как…каким образом? – опешил тот.
-Дык не только вы, поди, в гости любите заходить без приглашения. – улыбнулся дед – Вот и эти решили. Может, поживиться чем думали. А может, просто пересидеть хотели. В общем, в яму они мою угодили. Там я их и нашел с утра. Веревку им кинул, а как полезли наверх, так я им в морду, да дубиной по башке. Они же не знали, что быка кулаком оглушить могу, вот и полезли.
-Ну, старый, ты даешь. – уважительно присвистнул лейтенант – Как тащить их оттуда будем? – спросил он Валеру.
-Ну… - Валера начала было размышлять на тему подъема груза по вертикали, но тут старик, словно десантник, спрыгнул в подпол, отчего китайцы, связанные по рукам и ногам, извиваясь словно дождевые черви, начали отползать по углам, ухватил одного из них за шкирку да за веревки на ногах и, словно мешок картошки, приподнял над головой и протянул ждущим наверху воинам.
-Принимайте и несите, товарищи офицеры. – сказал он, передавая в их руки первого и приподнимая следующего – А то они у меня уже второй день пищат как мыши за печкой. Я уже кончать их хотел, а тут вы подоспели. Не дали грех на душу взять. Да вы не переживайте – старик выбрался из подпола так же легко, как и забрался туда – они легкие. Азиаты – они все легкие. Не развязывайте их только, пока до своих не донесете. А там под автоматы и вперед, к друзьям народа.
-К кому? – не понял Валера.
-К чекистам. – пояснил лейтенант. – Ну ты какого потащишь?
-Шла кукушка мимо сети, а за нею малы дети. – Валера в такт считалке водил пальцем от одного диверсанта до другого – Кукушата просят пить, выходи, тебе водить. – выбор пал на правого.
-Так и знал, что толстенький мне достанется. – вздохнул лейтенант – Ну что, взяли и потащили?
Вопреки утешениям старика, китаец оказался вовсе не легким, особенно если тащить его по раскисшей утренней земле.
-Ну старый, ну дает. – ворчал лейтенант, тяжело дыша под собственным грузом – Если они те, кого мы искали, то готовь дырку для ордена, Валера. Представляешь, мы диверсантов поймали.
-Ну…положим…не мы, а старик. А во-вторых…ты не думал об одной простой вещи?
-На…при…мер?
-Если они шли вдвоем…это ладно. А если в составе…отряда…то их наверняка будут…искать. Так что чем быстрее…мы уберемся отсюда…тем лучше.
-Во бля. – от неожиданности идеи лейтенант даже остановился. -А ведь ты прав. Ну тогда пошли быстрее.
-Лучше побежали.
И вскинув китайцев на плечах, чтобы разместить их равномернее, они легкой рысью направились в сторону двугорбого холма, где лагерем расположился отряд ВМГ. Восторг солдат, увидевших, как их офицеры тащат два столь ценных трофея, был лишь слабой тенью восторга самих офицеров, когда они, наконец, сбросили с себя ношу и привалились к вековому дубу, который раскинул свою корону над всем холмом, укрыв под ее сенью все отделение.
-Иващук! – лейтенант перевел взгляд на командира отделения.
-Я! – здоровенный молодой амбал подскочил на ноги и постарался изобразить стойку смирно.
-Выбери четверых, чтобы несли пленных. Работать парами, меняя друг друга через каждые три километра. Задача ясна?
-Так точно. А почему не развязать им ноги, чтоб идти сами могли?
-Отставить вопросы!
-Виноват, товарищ лейтенант. – сержант построил отделение и быстро выбрал двух счастливчиков, которым выпала судьба нести пленников первыми.- Товарищ лейтенант, личный состав построен, оружие и имущество в наличии. Готовы к выдвижению.
-Ну тогда бегом марш.
-Как я обожаю эту команду. – сказал Валера, подхватывая автомат.
Кросс в направлении полигона, где проводили стрельбы основные силы 907-го полка в сравнении с походом до избушки вечного деда облегчался лишь тем, что проходил под гору. Замученные пятидневными переходами солдаты явно были не восторге от внеочередной физической подготовки, а потому основную часть внимания тратили на то, чтобы не растерять по дороге оружие и содержимое вещевых мешков. Двое двигались впереди в дозоре, двое несли пленных, двое шли в арьергарде, а четверо окружали коробкой несущих. Лейтенант двигался вместе с дозором, а Валера бежал вместе с арьергардом, ловя себя на мысли, что за все время пути китайские пленники не проронили ни звука и лишь внимательно оглядывались по сторонам, время от времени приподнимая свисающие с плеч советских солдат головы. То ли раздумывали, куда их так оперативно несут, то ли высматривали что-то конкретное. Второй вариант был гораздо хуже. И именно в тот момент, когда Валера пришел к такому выводу, прямо в середине их ордера грохнул взрыв. С учетом радиуса разлета осколков ручной гранаты в двести метров, практически ни один из них не пропал даром. Грохот последовавшей за взрывом стрельбы из автоматического оружия слился в причудливую звуковую комбинацию с криками советских солдат, посеченных осколками, прошитыми пулями, контуженными взрывной волной.
-К бою! – команда лейтенанта была хоть и уставная, но явно запоздалая, поскольку все, кто мог вести огонь, уже стреляли во все стороны одновременно.
Валера юзом сполз по скользкой листве к ближайшему раненому, таща за собой автомат и медицинскую сумку, из которой на ходу доставал шприц-тюбик с морфием. Молодой солдат-первогодка с пробитым горлом при каждом выдохе выкашливал фонтан темной венозной крови и озирался по сторонам даже не испуганным, а каким-то удивленным взглядом, беспомощно шаря руками по сторонам, собирая горсти влажной земли.
-Терпи, терпи. – приговаривал Валера, вводя обезболивающее и посыпая рану антисептиком, одновременно разрывая зубами перевязочный пакет. Две пули срубили ветку над его головой, и он вжался в землю, а когда чуть приподнялся, медицинская помощь солдату уже была не нужна. Войдя в центр теменной области, автоматная пуля прошла через весь череп сверху вниз и, вынеся полчелюсти, повторно вошла в тело уже в районе основания грудины. Валера ошалело огляделся, прикидывая, насколько глубока жопа, в которую они, готовясь сверлить дырки для орденов, так здорово угодили. Лейтенант полусидел, прижавшись к торчащему из земли, словно клык динозавра камня, обильно поливал с одной руки огнем из автомата противника, а со второй руки кровью собственный китель. Бледно-зеленое лицо и выпученные глаза, которыми он пытался поймать в прицел врагов, наводили на мысль о шоковом состоянии, которое на время отключило болевые рецепторы. Двое солдат из авангардного дозора, разорванные с клочья взрывом гранаты, лежали неподалеку, двое арьергардных залегли у дерева и явно не были настроены из-под него выползать. А вот с китайцами было совсем интересно. Несущих их солдат изрешетили первыми, четверо сопровождающих попали под перекрестный огонь и сами едва успели сделать по выстрелу. Один из китайских гостей лежал неподвижно возле советского солдата, на плечах которого он проделал основную часть пути, а вот второй… Второй со скоростью песчаного ужа настолько быстро полз, извиваясь всем телом в сторону кустарника, из которого велся огонь, что Валера вспомнил слышанные в детстве сказки про индийских йогов, которые могли самих себя в узел завязать, если требовалось. Этому китайцу, очевидно, требовалось очень. Лейтенант возле камня дернулся и откатился назад, держась за живот и выронив все равно уже смолкший автомат.
-Твою мать. – Валера оттолкнулся от земли и рванул к офицеру, стреляя на ходу в сторону кустарника. Что-то вжикнуло возле его уха, а затем вонзилось в ногу, швырнув его на землю. «Ну вот и все» подумал он, переворачиваясь на спину и чуть приподнявшись, чтобы разглядеть рану. При падении автомат отлетел в сторону, от пистолета толку сейчас ноль, так что следующим выстрелом они его добьют. Рана была сквозная. Пуля прошла через бедренную мышцу и ушла в землю. Он прикрыл глаза и стал ждать. Ждать следующего выстрела. Решающего. Решающий выстрел так и не прозвучал. Тишина наступила столь же внезапно, как и стрельба. Валера открыл один глаз, потом второй. Кругом плавали облака дыма, а запах пороха был таким резким и кислым, что вызывал непреодолимое желание чихнуть, если бы не сознание того, что подобное действие вызовет усиление кровотечения из раны на ноге. Откинув полог сумки, он достал оттуда ППИ и вскрыл его, одной рукой заталкивая ватно-марлевую салфетку в рану, а второй наматывая вокруг быстро становящийся красным от крови бинт.
-Валееерааа. – лейтенант лежал возле камня, где его подстрелили второй раз и был наудивление живой.
-Щас, Сережа, щас. – Валера завязал тесемки бинта вокруг раны и затянул что было сил, рассматривая, как круги боли в глазах стремительно переливаются разными цветами. Затем подхватил сумку и пополз к товарищу.
Дела у молодого офицера были плохи. Пуля попала в плечо и застряла в районе плечевого сустава, отчего одна рука почти полностью обездвижилась. Вторая пуля вошла в левый бок и тоже не вышла, оставшись где-то в брюшной полости и неизвестно каких делов там наворотив.
-Больно. – прохрипел лейтенант, пуская кровавые пузыри.
-Это хорошо, что больно. – Валера вколол ему обезбаливающее и принялся за перевязку.
-Товарищ лейтенант!
-Товарищ старший лейтенант!
Двое солдат, один из которых белел повязкой из-под пилотки стремительно спускались по склону к ним. Юзом проехав последние несколько метров, они рухнули возле офицеров, белыми от напряжения пальцами сжимая автоматы.
-Что с тобой? – Валера кивнул на раненого, продолжая перевязывать лейтенанта, который, усыпленный морфием, начал постепенно затихать.
-Да ерунда, там по касательной прошло. Просто крови много, но череп целый вроде.
-Академики, бля. – Валера развернулся к бойцам и обвел взглядом место побоища. Полем боя это никак назвать было нельзя, так как и боя по сути никакого не было. Отряд изрешетили из засады и ушли. Учитывая как резво полз в сторону стреляющих пленник, национальная принадлежность нападавших сомнений не вызывала. И то, что они не стали добивать уцелевших, говорит о явно спасательном характере засады. Одного спасли, второй погиб, они на враждебной территории, вот и не стали время терять. Сейчас, небось к границе на всех парах летят, а граница тут рядом. Скорее, всего повторной засады устраивать они не станут, вступив в бой с бойцами регулярной армии, они и так нарушили приказ о скрытном пересечении границы.
-Осмотрите всех, соберите боеприпасы. Тела сложите вон под то дерево. И укройте чем-нибудь.
-Товарищ старший лейтенант, а что это было вообще? А вдруг они еще там.
-Засада это была, ребята. И нет их там больше, потому что к границе они ушли.
-Так это китайцы? Китайцы, да?
-Так, отставить дискуссии! А ну смирно! – от крика боль в ноге иглой вонзилась в мозг.
Бойцы подскочили на ноги и почти выполнили приказ.
-Осмотреть убитых, проверить, нет ли среди них живых. Собрать боеприпасы и оружие. Сложить тела. Потом ко мне для получения боевой задачи.
-Есть.
-Есть.
Солдаты принялись осматривать разорванные свинцом тела товарищей, с которыми еще несколько часов назад сидели под кроной векового дуба мечтали о том, что они будут делать, когда вернутся домой. Было видно, как при переходе от одного тела к другому лица их все больше белели, а руки, которыми они оттаскивали трупы, дрожали все заметнее. Валера сидел возле спящего под наркотиком лейтенанта и наблюдал за ними с какой-то потусторонней безучастностью. Нога начинала болеть все сильнее, а обезболивать себя самого он не мог, надо было оставаться в сознании и хотя бы относительно ясном. И надо было принимать решение, что делать дальше. Рация лежит в кустах и тихо коротит разбитыми очередью аккумуляторами, так что подмогу сюда не вызвать. Лейтенант с двумя пулями в теле долго не протянет, это понятно. Слишком много крови потерял да и нельзя трясти его, неся на себе. Труп принесем. А в полку и на полигоне санитарные вертолеты есть. А до полигона километров тридцать. Если напрямки через тайгу. Он не дойдет с такой ногой.
-Товарищ старший лейтенант! –солдат развернулся к нему с безумными глазами – Китаеза-то живой, похоже. Что делать с ним?
Валера поднялся и, кривясь от боли при каждом шаге, направился к китайцу, который, после того, как его перевернули на спину, тихо стонал и что-то бормотал на своем языке. Из уха у него тоненькой струйкой текла кровь, а половина скальпа свисала, обнажая белую кость черепа, срезанная осколком, словно лоскут чулка на женском бедре.
-Давайте прикончим его, товарищ старший лейтенант. – Иващук возвышался над ним словно скала и дрожал при этом словно осенний лист на старом дереве. – Это ведь из-за них все это случилось. Из-за них наши товарищи погибли.
-Нельзя. – Валера осторожно приподнял лоскут кожи и прижал к голове китайца, чувствуя, как сквозь его пальцы сочится кровь – Достань из сумки бинт и антисептик.
-Товарищ старший лейтенант…
-Выполнять приказ! Ты что, мудак, под трибунал захотел за убийство пленного? Бинт и антисептик, живо! – Валера начал перевязывать китайца, попутно давая инструкции солдатам – Иващук.
-Я.
-Ты отправишься на полигон. Доложишь о том, что случилось и приведешь подмогу.
-Товарищ старший лейтенант, я…
-Отставить возражения. Нам нужен санитарный вертолет, чтобы взводного до госпиталя переправить. Но здесь он не сядет. Понимаешь? Ты понимаешь, Иващук? – он встряхнул сержанта, который стоял перед ним и невидящим взглядом смотрел куда-то сквозь него.
-Да. – тот встрепенулся и перевел взгляд на Валеру – Так точно. Мы с Удальцовым – кивок в сторону второго солдата, который, нервно озираясь по сторонам, стоял рядом и заталкивал в карманы форменных штанов и кителя автоматные магазины – пойдем обратно. На поляну, где лагерем стояли. Там можно посадить вертушку. Запомнил?
-Запомнил.
-На все про все у тебя не больше суток. Потом вашему взводному крышка. И пленному тоже. И, возможно, мне. Задача ясна, товарищ сержант?
-Так точно, товарищ старший лейтенант.
-Тогда бегом марш. Удальцов, – Валера повернулся ко второму солдату – помоги сделать волокуши. Потащим взводного назад.
-Как потащим? Вы же…сами…
-Медленно и осторожно.
Шаг, другой – боль. Шаг, другой – боль. Кровь пропитывает бинт все сильнее, тоненьким ручейком стекая по ноге в сапог, голова кружится, в ушах от контузии гудит, в глазах двоится. Позади при каждом шаге сквозь сон стонет лейтенант, которого они как могут осторожно тащат на кое-как сделанных волокушах из сосновых веток, которые Удальцов связал несколькими солдатскими поясными ремнями и теперь пер их вперед, делая едва ли не всю основную работу, поскольку Валера в упряжке явно выполнял роль второго номера.
-Товарищ старший лейтенант. – голос солдата доносится словно сквозь вату.
-Чего?
-Может, присядем передохнуть?
-Если мы присядем, я потом могу не встать. – Валера стремился контролировать дыхание, но оно сбивалось все больше. Становилось трудно не только тащить волокуши, но и просто идти. Даже просто удерживаться в вертикальном положении становилось все труднее.
-Просто вы такой бледный. Мне кажется, вы скоро упадете, а двоих я не дотащу. – солдат, красный от напряжения, нагруженный, кроме волокуш, еще и двумя автоматами, а так же кучей патронов и вещмешком, встревожено всматривался в стремительно зеленеющего командира.
-Если я упаду…если я упаду, пойдешь один. На ту поляну. Только место запомни, где мы с ним – кивок на волокуши – остались. Да ветками сверху прикидай. Да автомат один мне оставишь. Понял?
-Понял.
-Ну…вот и хорошо. – земля и небо стремительно начали меняться местами, в глазах потемнело, и Валера рухнул на землю.
Тепло. Тепло и пахнет травами. Разными и одновременно. Рядом какой-то булькающий звук. Это вода кипит. Даже не вода, а какой-то отвар, судя по запаху. Еще пахнет смолой и деревом. Теплым деревом. А еще немного тянет дымом. Пожар что ли? Или костер? Валера попытался повернуть голову, и тут же тошнота накатила на него неудержимой волной, сжимая желудок и подкатывая его к горлу. Плюс в том, что желудок пустой. Минус – что, похоже, у него добротная контузия. Движение рукой к бедру. Пистолета нет. Движение плечами – автомата тоже нет. Он безоружен, один и в незнакомом месте. Глаза открываются и…
-А, оклемался, наконец. – скрипучий голос вечного деда буквально музыкой прозвучал у него в ушах, когда он понял, где находится. – Это хорошо, что оклемался. Мне помощь твоя понадобится, лекарь. Тебя ведь, кажется, Валерой кличут.
-Да вроде бы. Если мне мозги не совсем отбило. – от перехода из лежачего положения в сидячее на мгновение стало не хорошо, а в следующее мгновение у его губ оказалась глиняная чашка с золотистой жидкостью.
-Пей. – голубые глаза старика казались совсем прозрачными, а внутри них тлели какие-то потусторонние огоньки, на подобии рентгеновских лучей проникающие если не в тело, так в душу точно. – Пей говорю, не размышляй. Полегчает. Нам много работы предстоит с твоим лейтенантом. А один я не справлюсь. Старый стал, вижу плохо. Так что пей и поднимайся.
Валера принял из его рук чашку и осторожно сделал глоток. Ароматный кипяток пробежал по его пищеводу и ниагарским водопадом упал в желудок, откуда по всему телу пошла волна, уничтожающая боль и усталость, наливающая его тело силой и очищающая разум.
-Ну ничего себе. – пробормотал Валера и сделал еще один глоток. Потом еще один. И еще, пока чашка не опустела. К последней капле, влившейся внутрь, он чувствовал себя так, словно мог снова пробежать тридцатикилометровый марш-бросок, не запыхавшись. – Что это, старик?
-Это? – дед хихикнул, забирая у Валеры чашку из рук – Лекарство это. Есть у меня одна травка для таких случаев, как твой. Правда, до сегодняшнего дня ни с кем ею не делился.
-А тебе-то она зачем, старик? – Валера поднялся на ноги, краем глаза отметив свежую повязку на ноге и почти полное отсутствие болевых ощущений.
-Ну как зачем? То медведь подерет. То на волка неудачно сходишь. Всякое бывает, а она, травка эта, силы дает да раны хорошо затягивает. Да ты, поди, и сам чувствуешь.
-Еще как. – Валера отошел на пару шагов от лавки, на которой лежал, и только тут увидел Удальцова, который обалдело сидел в углу и следил за их диалогом с открытым от удивления ртом. – А как мы здесь оказались?
-Ну наконец-то спохватился. – посмеиваясь ответил старик. – Я-то думал, не сообразишь уже. Я вашего вестового перехватил. Которого вы за подмогой отправили. Большой, но глупый, даже не в ту сторону шел. Не останови я его, он бы в Китай ушел тем направлением.
-А как ты вообще в том районе оказался? Ты что, следил за нами?
-Следы я увидел, когда вы ушли. Много следов. Все с китайской стороны. Такое тут часто случается. То браконьеры придут, то контрабанду всякую таскают. Но эти правильно очень шли. След в след. Так идут, когда число скрыть хотят. Вот я за ними и пошел. А потом стрельбу услышал. В лесу звук хорошо разносится, далеко слышно. Вот и пошел посмотреть.
-Любопытный ты, старик. – Валера подошел к столу, на котором на чистом льняном полотне лежал уже освобожденный от обмундирования лейтенант, обмотанный заскорузлыми от крови бинтами. – А если бы тебя тоже…того.
-Сынок, – старик развернулся к нему, и Валера увидел в его руках поднос с разложенными на нем раскаленными добела старинными хирургическими инструментами, которым по виду было лет около ста. – Ты бы не увидел меня в лесу, даже если бы прошел на расстоянии собственного… – тут он в довольно старинной и нецензурной форме обозначил тот орган, на расстоянии которого Валера мог пройти в лесу мимо него – Если бы я сам не захотел. – добавил он. – Ты будешь помогать или нет?
-К…конечно. Я вообще-то сам хирург.
-Это хорошо, что хирург. Значит, инструмент держать сможешь, пока я маслята в его теле искать буду. Эй, боец! – это в сторону Удальцова, который, словно таракан, продолжал сидеть за печкой.
-Я! – солдат подскочил так решительно, будто к нему обратился сам командир полка.
-То, что в печи стоит, тащи сюда. Да руки вымой как следует в умывальнике. Помогать будешь.
-Я? – ошалело смотря, как старик разрезает засохшие от крови бинты на теле взводного.
-Ты, сынок, ты. А не сможешь – я тебя к китайцу посажу. Пользы от вас обоих – никакой.
-Кстати, о китайце. – только тут до Валеры дошла некомплектность их компании. – А где он? Мы ж его живого вроде тащили.
-Да жив он, жив. Эти мартышки вообще живучие. Почти как мы, русские. Мы его следующим штопать будем. А покуда в подполе посидит. Мне кажется, он его уже почти домом считает.
-Особенно учитывая ситуацию. – задумчиво согласился Валера.
Собственно сама операция по извлечению пуль из плеча и живота молодого лейтенанта заняла меньше часа. И почти все это время Валера обалдевшими глазами смотрел на манипуляции старика, который, легко управляясь со старинными хирургическими инструментами, то и дело просил его подержать тут, растянуть здесь и пережать вот этот сосудик, а сам тем временем своими крюкообразными руками, которые он тщательно вымыл в том отваре, который Удальцов достал в чугунке из печки, чуть ли не по основание кисти забирался то в плечо, то в живот раненого и, что-то тихонько бормоча про себя на языке, напоминавшем церковно-славянский, шарил там в поисках свинцовых гостей. Глядя в открытую рану в брюшной полости, глядя на то, как пальцы старика аккуратно перебирают петли кишечника, аккуратно сдвигают в сторону мочевой пузырь и ощупывают аппендикс, Валера все больше начинал терять с трудом собранное за три года службы профессиональное самоуважение, поскольку понимал, что сам он для подобных манипуляций затребовал бы как минимум полевую операционную с кучей инструмента, стерилизатор и пару хороших операционных медсестер. Довольно крякнув, вечный дед достал из живота лейтенанта пулю от АК-47 и протянул на окровавленной ладони Валере.
-Везучий сукин сын. – сказал старик, кивнув на лейтенанта, который даже под наркотиком, вторую дозу которого Валера вколол ему уже перед самой операцией, тихо постанывал, не просыпаясь, но явно чувствуя боль.–Кишка не задета, только листок брюшной порван, мышцу сбоку подкусила. – пуля с глухим звоном упала в эмалированную чашку. – Сынок, ты лей, лей, да шить его сейчас будем. – это к Удальцову, который стоит тут же с кружкой отвара в руке - Шить-то умеешь, хирург? – это уже к Валере, который по-прежнему держит старинные зажимы, растягивая рану на брюшной полости и оторопело глядя, как в рану эту медленно льется ароматный отвар, сразу вызывая подергивание мышц живота и тихий стон спящего раненого, смывая с алых от крови кишечных петель эту самую кровь и возвращая им их родной темный цвет.
-Умею, конечно. А есть чем?
-Так ведь нитки, они в хозяйстве всегда нужны, не так ли? Да и игла сапожная найдется. Сможешь сапожной-то? – старик весело посмотрел на Валеру.
-Попробую. – буркнул тот, глядя, как старик снова одну руку запустил в живот раненого, а второй надавил навстречу первой сверху, после чего из раны выплеснулся небольшой поток смешанного с кровью отвара.
-Давай еще. – это снова указание Удальцову.
После третьего раза обратно вышла жидкость почти такого же цвета, как сам отвар.
-Ну вот, чистенько да аккуратненько. – довольно улыбнулся старик. – Ты давай зашивай, хирург, а я плечом займусь егошним. Боец! – снова поворот головы всторону Удальцова – Тащи плошку с кипятком.
В плошке оказались несколько катушек простых шелковых ниток и несколько кривых сапожных иголок. Старик с прежним юмором взглянул на Валеру, но тот, нимало не смутившись, вооружился пинцетом, корцангом и ножницами и начал лихо продевать нить в иглу, накладывать шов на живот раненого, обрезать нить, снова вдевать, накладывать, обрезать, снова вдевать и так до тех пор, пока разрез в месте вхождения пули не принял вид аккуратного хирургического шва, кожа вокруг которого даже не покраснела и не отекла, то ли благодаря волшебному отвару старика, который тот время от времени лил на свежеушиваемую рану, то ли благодаря еще какому шаманству. Мало ли что он, в конце концов, бормотал себе на протяжении всего поиска, блуждая длинными пальцами по внутренностям лейтенанта. Валера поймал себя на мысли о магических заклинаниях, о которых они детьми любили рассказывать друг другу, поначитавшись книжек, едва заметно чертыхнулся, мысленно приказывая себе выбросить все эти глупости из головы, а затем поднял голову и встретился взглядом со стариком, который как раз извлек пулю из плеча раненого и с искренним уважением смотрел на то, как ловко молодой хирург орудует подручным шовным материалом.
-Хороший ты, видать, лекарь. – крякающим голосом сказал он – Я думал, спугнешься такими вот железками шить, ан нет. Молодец. – и, вдев иглу в старинный иглодержатель, быстро наложил несколько швов на плечо, из которого только что извлекмаленький кусочек свинца.
-Да кто ты такой, дед, в конце концов? – спросил Валера, когда они, закончив работу с обоими пациентами, положили лейтенанта на стариковскую кровать, а китайца, с наскоро заштопанным скальпом, спустили обратно в подвал. Валера хотел было провести полноценную обработку раны, но старик его отговорил, сославшись на то, что, если он по прибытию к чекистам заговорит и пойдет на сотрудничество с органами, то ему и так всю помощь окажут в их же, чекистском, госпитале, а если не заговорит, так ему эту черепушку вскроют еще не раз, убеждая пойти на диалог, а посему не стоит тратить на него драгоценные силы и шовный материал.
-Кто я? – переспросил дед, наливая крепкий ароматный чай ему и Удальцову, которого за мужественную помощь в столь несвойственном для молодого деревенского паренька деле, как сшивание заново взводного командира, посадили за стол наравне с хозяином и его главным гостем –Человек я. Вечным дедом кличут. А ты что думаешь, я местный леший что ли? – и он снова засмеялся своим крякающим смехом.
-Не морочь мне голову, старик. – Валера с наслаждением отпил из прозрачного граненого стакана терпкий напиток и снова посмотрел на хозяина избы. –Я про то, кем ты был раньше. Кто ты?
-Раньше-то? – дед задумчиво улыбнулся, показав крепкие зубы. –Это когда раньше, добрый человек? До победы? До войны? А может, до гражданской и до Колчака? Зачем тебе? Прошли те времена давно, когда то раньше было. А скоро и эти станут раньшими временами. Так какая разница?
-Ты ведь врач, да? И не просто знахарь, а именно врач, хоть и вернувшийся к старому знахарству. Я прав? – Валера подался вперед.
-Откуда взял такое? Знахарствовал раньше, верно. Да только давно тут живу. А тут людей немного, некого знахарить.
-Удальцов. – Валера повернулся к солдату.
-Я, товарищ старший лейтенант.
-Прогуляйся до порога да покури.
-Есть. – воин с сожалением допил чай, поднялся из-за стола и, опасливо посмотрев на старика, сидевшего рядом с пирамидой, в которой стояло оружие, включая их с Валерой автоматы, вышел из комнаты.
-Кто ты, дед? – снова повернулся к хозяину дома Валера – Я должен знать.
-Зачем?
-Затем, что я увидел тут то, чего не видел даже в Москве на курсах в академии. Ты не мог этому научиться сам, в этой тайге. Не мог так просто выучить анатомию настолько, чтобы руками копаться в кишках и ничего там не повредить. Даже листок брызжейки не надорвал. Не может быть такого. Я хочу знать, как ты это делаешь.
-Зачем?
-Потому что я врач. Я хочу уметь то же самое.
-Зачем?
-Чтобы спасать людей. Чтобы спасти таких, как он. – Валера кивнул в сторону спящего лейтенанта.
-А разве ты не этим занимаешься в своем госпитале? Разве вы все там не делаете все, что в ваших силах? Разве сейчас медицина стала придерживаться иных принципов?
-Иных? Значит, я прав, ты врач. Во всяком случае, был им раньше. Я уверен.
-Потому что я умею перебирать пальцами кишки?
-И это тоже. Но еще…еще я почти уверен, что знаю твое лицо. Я уверен, что видел тебя раньше.
Старик продолжал улыбаться, глядя, как Валера пытливо всматривается в него, длинные узловатые пальцы медленно перебирали самодельные молитвенные четки из закаменевшего от времени дерева.
-Ты ведь понимаешь, что я могу сейчас стукнуть тебя по голове и отнести подальше от дома, чтобы ты не нашел сюда дорогу? – спросил вечный дед.
-Понимаю. – Валера продолжал неотрывно смотреть на старика.
-Но ведь ты все равно не остановишься, верно? Будешь расспрашивать обо мне его вот, – кивок в сторону прооперированного офицера – потом второго, потом третьего, не так ли?
-Можешь не сомневаться. – кивнул Валера.
-Я так и думал, что рано или поздно ко мне в дом придет тот, кто начнет задавать вопросы. –помолчав, произнес вечный дед – Сказано в писании, что нет ничего тайного, что не стало бы явным. На том стояла всегда медицинская наука: чтобы трудом разума выполнить заветы божии, сделать тайное явным.
-Сделать тайное явным… - пробормотал Валера – Тайное явным… Это же… Это же цитата из… Алексей Николаевич Стрельников, «Познание хирургии». 1910 год. Ты…вы…вы профессор Стрельников! Вы профессор Алексей Николаевич Стрельников из Петроградского медицинского университета!
-Приятно познакомиться, коллега. – улыбка старика была мягкой, словно у отца, который, наконец, услышал первое слово своего маленького сына.
-Но…как это может быть? Вы же погибли в 21-м году. Я сам читал вашу биографию. Вы находились на территории, контролируемой адмиралом Колчаком. Здесь. В Сибири. Вас расстреляли белогвардейцы генерала Капеля за то, что вы помогали раненым красноармейцам, используя для этого полевой госпиталь капелевской армии. Перед самым отходом Колчака в направлении Ирукутска. Говорили, что вас даже не хоронили, а просто сбросили в Енисей. Даже тело не нашли.
-Ну еще бы. Довольно сложно искать тело, которое не умерло да к тому же отлично плавает.
-Но…но почему здесь? Почему тайга, почему…?
-Почему я стал вечным дедом?- старик достал из-под стола бутылку самогона, два стакана и щедро плеснул в оба. Валера, не споря, взял граненую емкость и осушил ее, даже не почувствовав вкуса. Старик одобрительно крякнул и последовал его примеру. – Я стал им потому, что больше не хотел смотреть на все это.
-На что?
-На то, как люди, которым я спасал жизнь, посвящают ее тому, чтобы отнимать жизни у других. На то, как вы кромсаете друг друга в этом кровавом месиве, в которое тогда превратилась страна.
-А потом? Когда все кончилось?
-А оно кончилось? Да и что потом? Мне надо было явиться в город и сказать, что я тот самый врач, который служил вместе с одним из главных белых генералов? Чтобы ЧК меня в расстрельный подвал спустила как контрреволюционера и шпиона?
-Да какая ЧК? У нас в институте вы были одним из примеров для подражания.
-Это потому, молодой человек, что я считался и считаюсь мертвым. В России всегда было так – мертвый ты герой, а коль остался жив, так негодяй. Ты еще молод, Валера, слава богу, не изведал этой чаши. Но уверяю, у тебя еще будет шанс убедиться в моей правоте.
-Надеюсь, со временем доказать вам обратное, Алексей Николаевич. – покачал головой Валера, продолжая смотреть на старика обалделым взглядом.
-А я надеюсь, что мне не надо отдельно уточнять, что все услышанное и узнанное тобой в этом доме, не должно проникнуть за его порог. Разумеется, я не могу тебе приказывать или заставить.
-И не надо. Это само собой разумеется. Но все-таки…
-Что все-таки?
-Вы же могли бы столькому научить нас. Столько показать. Ведь никто и никогда не видел того, что увидел здесь сегодня я.
-Может, это и хорошо. – ответил Стрельников – Я не открыл ничего нового. Скорее, напротив, именно здесь я понял, насколько ошибочен тот путь, которым пошла наша медицина. Химия. Инструментальность. А ведь большинство лекарств у нас под ногами. Вокруг нас. Это до сих пор понимают животные. Это понимали те знахари, которых так активно сажала в лагеря советская власть после гражданской войны. Потому, когда весь этот кровавый кошмар закончился, я остался здесь. В конце концов, редкое знание должно принадлежать именно редким людям.
-Я не согласен с вами. – покачал головой Валера – Я считаю, что такие знания, как у вас должны принадлежать всем, кто посвятил себя медицине. Ведь они могут помочь спасти множество жизней. Вы могли бы вернуться и столькому нас научить.
-А вы уверены, что все захотят этому учиться? Захотят отринуть постулаты, которые сейчас являются незыблемыми? Отказаться от авторитетного слова признанных ученых? Начать познание с нуля? Мне кажется, сравнительно недавно с врачами, которые пошли против генеральной линии, случилось нечто неприятное. Причем с целой группой врачей, не так ли?
Валера с удивлением уставился на него, понимая, что старый хирург говорит о деле врачей, которое шесть лет назад гремело на первых полосах всех советских газет, не давая покоя не только молодым студентам медицинских ВУЗов, но и почти всему советскому народу, который враз передумал лечиться у докторов строго определенной национальности.
-Да, да, я не такой дикий, как вам кажется, коллега. Время от времени выбираюсь в город. Там читаю газеты, иногда покупаю кое-какие книги. Видите ли, разум, приученный к активной работе, не может обходиться без духовной пищи. Так что я сравнительно неплохо осведомлен о том, что несколько лет назад происходило в тех профессиональных кругах, к которым я имею честь все еще себя относить.
-Страна изменилась, профессор. Люди тоже меняются. Вам бы ничего не угрожало, вернись вы сейчас в науку. В конце концов, ваши личные страхи и обиды на Сталина не должны мешать науке. Вы же сами писали, что никакие эмоции не должны мешать овладеванию новыми знаниями.
-Страхи? Обиды? Молодой человек, ты думаешь, что я обижен на Сталина?
-А…разве нет? – снова перестал чувствовать почву под ногами Валера. – Ведь именно он фактически загнал вас сюда.
-Видите ли, коллега, я все эти годы боялся вовсе не Сталина. Я боялся той безукоризненно работающей системы, которую он создал. Системы, которая вполне эффективно продолжает работать и после того, как Иосиф Виссарионович покинул этот лучший из миров. И я вовсе не в обиде на него, ибо созданная им система служила великой цели, и если я не захотел оказаться в ее жерновах, то это вовсе не значит, что я не признаю справедливости такого государственного устройства. В конце концов, именно та система позволила моей Родине выстоять в войне, не так ли?
-Но…
-Суть грамотного руководства любой человеческой общностью в том и состоит, чтобы указать направление движения. И строго контролировать, чтобы это направление не менялось. Это все, что требуется от руководителя, будь это страна или детский садик. Только контроль направления и корректировка скорости. А способ передвижения и транспорт для него подчиненные выберут сами. Сталин именно это и делал. Указал, куда надо двигаться стране и с какой скоростью. А те, кто не хотел двигаться в общем направлении, подвергались силовому воздействию. Это нормально для любого государства, которое окружено врагами как наше и потому должно быть сильным. Ведь сила – это единство. Именно для этого была создана та карательная система, встречи с которой я избегаю уже много лет. Погибнуть в застенках той системы, служащей великой цели, было бы очень досадно. Но погибнуть в застенках той системы, которая сейчас приходит ей на смену, было бы досадно вдвойне.
-Но…но почему? Ведь лагеря…амнистия, которую… - Валера пытался подобрать нужные слова, но все больше запинался, глядя в улыбающиеся глаза старика.
-На смену закрытым тюрьмам всегда открывались новые, молодой человек. Но проблема даже не в этом. Нынешний глава государства заявил, что то направление, которым следовало целое поколение людей, оказалось ошибочным. А нового направления он не дал. Другими словами, он поступил прямо противоположно своему великому предшественнику: не указал, куда надо двигаться, но зато начал активно вмешиваться в скорость и выбор транспорта. А такое движение, без направления, может привести только в одну сторону – в сторону пропасти.
-Нет, профессор, я не могу с вами согласиться. – уперто продолжал качать головой Валера.
-И не надо. Я и не ожидал от вас согласия, коллега. Скорее, даже рассчитывал на его отсутствие. Иначе у вас бы появилось искушение выбрать путь, похожий на мой. А это бы лишило помощи многих ваших пациентов. В вашем возрасте еще нужна вера в правильности окружающего тебя мира. А в моем она уже не обязательна, потому что все больше времени мы, старики, проводим в мире внутреннем. А он для каждого из нас всегда правилен. Я надеюсь, ты сохранишь эту убежденность в ближайшие десятилетия. До того момента, когда у этой страны не останется даже памятников, свидетельствующих о ее величии.
Валера решительно открыл рот, чтобы заявить, что не позволит возводить такой чудовищный поклеп на свою Родину даже хозяину дома, но старик поднял руку, прерывая разговор.
-Тебе пора. Зови своего бойца, пусть забирает оружие, ваша подмога уже на подходе. Да и раненый твой скоро проснется.
-Откуда вы знаете?
-Потому что знаю.
Валера крикнул Удальцова и встал из-за стола.
-И все же, профессор, вы ошибаетесь. Сейчас наступают новые времена. Времена, в которых честным людям ничего не грозит.
-Дай бог тебе не передумать в ближайшее время, коллега. – кивнул старик.
Удар, пришелся прямо в центр грудной клетки и был он такой силы, что Валера слетел со стул и всем телом впечаталася в стену, по которой и начал было сползать на пол, но сильные руки ухватили его за шиворот и словно котенка метнули в другой конец комнаты, где его приняла другая пара рук, а неизвестно откуда взявшаяся нога ударила под дых, отчего его внутренний мир едва не соприкоснулся с внешним вместе с вырвавшимся из груди воздухом. Валера согнулся пополам, раздумывая, позволят ли ему упасть в этот раз. Ему позволили, и почти сразу на его спину обрушился град жалящих ударов. Били пулеметными шомполами и потому он буквально слышал как под ударами трещат ребра.
-Поднимите его. – приказал голос дознавателя военной контрразведки ГУКГБ Дальневосточного военного округа.
Его подняли и снова посадили на стул. Руки связаны за спиной, губы разбиты и словно паруса неспешно трутся разорванными лоскутами о зубы, один глаз стремительно заплывает, а второй неумолимо слезится, пытаясь разглядеть лицо дознавателя. Но в свете мощной лампы, свисающей с потолка лицо кажется просто черным пятном. Зато золотыми лучиками во все стороны расходился отраженный свет от майорских звезд на его погонах. Старший дознаватель Особого отдела дальневосточного военного округа, военной контрразведки, которая у офицеров, прошедших войну значилась под привычной и наводящей страх абревеатурой СМЕРШ. Валера в свое время слышал про этого человека и всегда про него говорили со страхом в голосе. Умен, честолюбив и необычайно жесток даже по меркам сего ведомства, никогда не отличавшегося сентиментальностью. Допросы с пристрастием были его главным аргументом в общении с арестованными и почти всегда приносили желаемый результат. Говорили, что его перевели чуть ли не с Москвы, когда в госбезопасности началась послесталинская чистка, чтобы он мог спокойно отсидеться на окраине, чтобы потом, когда весь шум и суета улягутся, вернуться на прежнее место или даже пойти на повышение. Появившись в ДВО, он довольно быстро наладил агентурную сеть по обе стороны границы и быстро заслужил себе репутацию большого специалиста по пограничной разведке и контрразведке, в изобилии отлавливая как простых браконьеров, шастающих через кардон, так и вполне себе настоящих диверсантов нарождающихся сил специального назначения НОАК.
-Я повторяю вопрос. – голос дознавателя был все так же спокоен, словно читал текст присяги комсомольской организации. – Кто из вас вступил в преступную связь с китайскими милитаристами? Кто помог им организовать переход границы? Кто? Когда? Как?
-Я…я не знаю, как они оказались на нашей стороне, товарищ май… - удар по лицу прерывает его ответ, заставляя снова сплевывать на пол фонтанчик крови, которая льется из разбитых губ.
-Я тебе не товарищ, сука. Они не могли перейти сами, им кто-то помогал. Тот, кто потом завел войсковую маневренную группу в засаду, в которой она почти вся и полегла. Засаду, которая была организована ради спасения пленных китайцев. Он же потом не допустил допроса пленного, отправив его на тот свет раньше, чем мы успели задать ему вопросы.
-Он…он был жив, когда мы его доставили на полигон. Он..
-Да, я знаю. Потому и спрашиваю: кто из вас вступил в сношение с китайской стороной? Ты или Горчаков?
-Серега…то есть… лейтенант Горчаков не причем. Он не изменник. – говорить становится все сложнее. От многочисленных ударов по голове мысли путаются и излагать их внятно получается все хуже. – Он же сам был ранен.
-Это я тоже знаю. Потому и спрашиваю, кто из вас организовал всю эту бойню.
-Мы…мы ничего…не организовывали. Они уже были там. Они перешли границу до нас. Спросите у старика. Он подтвердит.
-Он уже подтвердил. Подтвердил, что вы явились за китайцами чуть ли не сразу, как они попали к нему в подпол. Забавный старик. Следовало бы, конечно, его посадить за браконьерство да отстрел пушнины, но уж больно эффективно он с нами сотрудничает последние несколько лет. Всегда знает все, что творится на этом участке границы. Вот он нам и рассказал, что уже собирался пустить их в расход, а тут вы нарисовались. Прямо как-то уж очень вовремя.
-Это…случайность.
-Нет такого слова. – залитая светом с потолка рука дознавателя делает легкое отмахивающее движение. – Случайность – это не до конца проведенное следствие. А я все делаю до конца. Понимаешь? – он ухватывает Валеру за волосы и с такой силой дергает за них, что голова серьезно намеревается отделиться от шеи – Все. Каждую мелочь. – пятерня отпускает его замызганные грязью и кровью волосы. – Лично я больше склоняюсь, что главным виновником является Горчаков. слишком недавно ты появился тут, а уж в ВМГ попал вообще случайно. Значит… - он делает паузу словно для обдумывания вывода – значит, ты либо ничего не знал и сам был использован им в темную, либо он уговорил тебя стать его соучастником. Что делает тебя таким же виновным, как и он. Если ты всего лишь стал жертвой коварства изменника, то с чего тебе его покрывать, не так ли? Ты ведь не станешь покрывать измену Родине, если только сам не стал таким же предателем?
-Не стану. Но я повторяю, что измены не было. Они знали погранзону. Знали, где нас ждать. И пришли туда без нашего участия.
-Кто?! – вдруг заорал майор, приникнув к его лицу почти вплотную – Кто дал им маршруты движения?! Кто повел вас к старику?! Кто определял, каким путем группа будет возвращаться на полигон?! Кто убил пленного?! – каждый вопрос сопровождается ударом. В голову. В грудь. В живот. Снова в голову. Мир начинает плыть перед единственным распахнутым глазом, накатывает тошнота, и Валера падает на пол. Несколько следующих пинков уже почти не ощущаются. Сломанные ребра мешают дышать, он жадно ловит ртом воздух. – Ничего, скажешь, сволочь. – заключает голос над головой, и в это мгновение Валера искренне верит в его правоту. – Сейчас мы прервемся, но ты не скучай, скоро я вернусь и мы продолжим. Думаю, начнем новый этап нашего общения с допроса третьей степени. Уверен, что ты сразу раскрепостишься и станешь гораздо разговорчивее. – последний пинок куда-то в район спины, и три пары сапог проходят мимо его лица, которым он прижимается к прохладному бетону пола. Дверь лязгает засовом, скрипят петли, затем снова лязг замка и тишина. Валера отрывает один глаз и с любопытством смотрит на причудливый узор, который выписывает струйка крови, вытекающая из его разбитых губ на пол, смешиваясь с пылью. Он снова прижимается лбом к бетону, стараясь унять пульсирующую в висках боль от многочисленных ударов. Думать. Надо думать. Сохранить ясность мышления – единственный залог возможного спасения. Он переворачивается на спину и медленно садится, прислонившись к такой же холодной как пол стене. Один глаз окончательно закрылся, так что объемность изображения несколько снижена, но слух сохранен полностью и слева хрустит всего пара ребер. Пока что, не считая косметического эффекта, обрабатывали его весьма щадящее. Что делать теперь? Серега ранен и один бог знает, где он сейчас. Учитывая его состояние, он вряд ли сможет долго выдерживать такой допрос, если вообще еще жив. Валера бы не удивился, если бы дознаватель сейчас вернулся с бумагой, в которой черным по белому рукой Сергея было бы написано, что это он, Валера, повел его к избушке старика. Что это он вывел их на маршрут, где их ждала засада, и что это именно он убил пленного. Кстати, вот с пленным отдельная интересная история, но это потом. Что главное в диалоге? Главное – понять основные мотивы собеседника. В данном случае мотивы кристально ясны. На территорию СССР проникла диверсионная группа. Вина за это ложится на пограничные войска и…военную контрразведку. Обе службы входят в состав КГБ и виноватыми быть крайне не любят. Потому сейчас и ведется такая работа с целью найти предателей, которые якобы ослабили оборону государства изнутри, и тем самым обратить контрразведывательные промахи службы в достижения. Дескать, диверсантов пропустили, чтобы выявить предателей. Мда. При таком раскладе шансов выбраться практически нет. Причем не только для него. Под удар попадет и Алена тут, и брат в родном городе. Последний даже дважды, поскольку его начнет прессовать собственное управление, стремясь обелить уже себя, поскольку окажется, что у них в звании старшего офицера служил много лет брат изменника Родине. Если бы признательные показания, которые выбивали из него последние несколько часов, помогли бы вырваться из ловушки, Валера бы подписал их. Но они не помогут, а только окончательно затянут узел петли на его шеи. Заколдованный круг: чем больше упорствуешь, тем сильнее на тебя будут давить, а чем быстрее ты поддашься давлению, тем быстрее оно прекратится, но лишь для того, чтобы тебя вовсе уничтожить. И показания Стрельникова в данном случае только ухудшают ситуацию, хоть и говорит он чистую правду. В конце концов, они и правда явились почти следом за китайцами. Знает ли ГБ, кто он такой на самом деле? Вряд ли. Скорее всего, документы какие-то у него есть, но уж точно ни на его настоящее имя. За столько лет он в совершенстве овладел мастерством скрываться, оставаясь на виду. А что может быть более на виду, чем сотрудничество с контрразведкой? Но это не важно. Так как даже раскрытие личности Стрельникова не поможет им вырваться из этого капкана. Даже наоборот, открытие истинной личности вечного деда будет означать, что к двум смертным приговорам присоединится еще и третий. Чувствуя, как голова его снова начинает идти кругом Валера начал погружаться в некое подобие сна, больше напоминающее полузабытье, когда дверь снова со скрипом отворилась и раздались шаги входящих в камеру людей. Что ж так быстро-то, а? неужели Серега уже все подписал? Валера приоткрыл тот глаз, который еще мог видеть окружающий мир.
-Поднимите его. – услышал он знакомую фразу, но произнесенную незнакомым голосом, который, отдав приказ, тут же уточнил – Бережно.
Те же руки, что совсем недавно ломали его ребра с великой почтительностью подняли его на ноги и продолжали поддерживать, не давая съехать обратно на пол, когда раздался следующий приказ.
-Стул ему. Хороший. Снять веревки. Подготовить лазарет. И горячего чая нам сюда. Обоим.
Валере казалось, что распоряжения этого спокойного голоса исполняются еще в полете фразы по воздуху до ушей исполнителей. Откуда ни возьмись появился мягкий стул, на который его усадили словно великого начальника, рядом появился столик с подносом, на котором в тяжелых медных подстаканниках терпким ароматом дымился горячий чай, а человеку, который отдавал эти распоряжения, принесли маленькое кресло, в которое он, присел напротив Валеры. Все это время сам Валера сидел на своем новом троне, не поднимая глаз и не задавая вопросов. Он просто ждал.
-Оставьте нас. – приказал голос.
-Товарищ генерал, но…
-Немедленно. – повторил голос, и оба конвоира рванулись к двери, которая закрылась за собой так аккуратно, словно в присутствии высокого гостя даже петли стеснялись скрипеть.
Только теперь Валера медленно поднял взгляд на визитера.
-Вы? – он хотел удивленно воскликнуть, но разбитый рот смог выдавить только хриплый шепот.
-Удивлены, доктор? Честно говоря, я и сам не ожидал, что мы встретимся именно при таких обстоятельствах.
-Почему? Почему вы здесь? Вы же в отставке, мне так сказал Потапов.- Валера внимательно, насколько позволял единственный глаза смотрел на человека, из легкого которого он когда-то удалял осколок, сидевший там со времен разгрома квантунской армии. Воспоминания всплывали фрагментарно. Профузное кровотечение из-за смещения инородного тела плевральной полости. Надрыв левого легкого. Упоминание Потапова по дороге в операционную, что пациент перед ними не обычный а самой что ни на есть секретной судьбы. ОСНАЗ НКВД. Проект «Скрепка». Японская атомная программа. Генерал в отставке. В отставке, значит? Сейчас тот самый пациент, одетый в дорогой английский костюм, с выглядывающими из-под манжет золотыми запонками, сидел напротив него, медленно потягивая чай и внимательно рассматривая размазанное в лепешку лицо Валеры.
- Ваш заведующий отделением вам не врал. Он говорил то, что знал. Скажем так, вы настолько лихо заштопали во мне дыру, которую оставил тот кусок металла, что это позволило мне снова вернуться в строй. На полноценном, так сказать, основании. Так что я вам очень благодарен, Валерий Васильевич. И вынужден просить вас простить моих коллег. Они, безусловно, перестарались, но профессия всегда накладывает отпечаток на манеру общения.
-Простить? Ну что вы. Разминка в качестве боксерской груши, - мое любимое развлечение.
-Чувство юмора вас не покидает, это хорошо. Хотя и говорит о том, что работали с вами из рук вон плохо. После первичного допроса у арестованного с юмором должно быть как минимум напряженно. – он поставил свой стакан с чаем на поднос и отпил из стакана Валеры, аккуратно поставив его на место. Валера вздохнул, чувствуя, как ходят в груди отломки ребер, сморщился от боли, и отпил горячий крепкий напиток. Чай оказался с коньяком, и от его прохождения по пищеводу боль сначала вспыхнула, а потом превратилась в маленькую точку, сосредоточившись в местах переломов и уже не растекаясь огненной рекой по всему телу.
-Что со мной сделают? – Валера медленно растирал освобожденные от веревок руки, которые неспешно пульсировали в такт биению его сердца.
-Господи, доктор, вы же не думаете, что я явился сюда, чтобы продолжить ваш допрос.
-Пребывание в этой камере значительно снижает способность к удивлению.
-Не сомневаюсь. Однако вы можете быть спокойны, для вас уже все окончилось. И, как я говорил, я вынужден принести извинения за своего подчиненного. Вы немедленно покинете эту камеру. Против вас не будет выдвинуто никаких обвинений и у органов контрразведки не будет к вам никаких вопросов по поводу произошедшего в тайге. Единственное условие: вы должны забыть о том, где были и о чем вас тут спрашивали.
-Что будет с лейтенантом Горчаковым?
-Как я и говорил, мои подчиненные иногда могут перестараться. Так сказать, обратный эффект от вполне похвального служебного рвения.
-Он жив?
-Валерий Васильевич, - вздохнул генерал – для нас обоих будет лучше, если вы не будете задавать таких вопросов даже мне. Вы меня понимаете?
-Да. Я вас понимаю.
-Следующую неделю вы проведете в нашем лазарете, чтобы вас привели в норму.
-Мне будут задавать вопросы в госпитале. Я ведь должен был уже вернуться.
-Не будут. В госпитале не будут, для них вы все еще в командировке. Что касается жены, то варианты объяснения своих отметин вы придумаете сами. Я не ограничиваю вас в фантазии, исключаю только открытие их истинного происхождения. Вы меня понимаете?
-Да. – от чая с коньяком Валеру начала окатывать волна расслабленности – Я вас понимаю.
-Ну вот и отлично. На этом я с вами прощаюсь, доктор и надеюсь в следующий раз увидеться при более благоприятных обстоятельствах.
-У меня вопрос.
Генерал, уже почти подошедший к двери, удивленно развернулся с уважительной улыбкой глядя на измочаленного врача, который осмеливался на пороге своего освобождения задавать вопросы.
-Конечно. – после некоторого раздумья ответил он – Слушаю вас.
-Тот китаец был жив, когда мы пригнали его на полигон. Я это точно помню. А мне сказали, что он мертв. Как это случилось?
-Он откусил себе язык. – почти без паузы ответил генерал – Здесь, в соседней камере. Кровищи выблевал столько, что решено ее не отмывать, а закрашивать. Еще вопросы?
-Нет. – Валера откинулся на спинку стула – Спасибо.
-Ну что вы, доктор. Это я вам очень благодарен за свое возвращение в строй. А вам меня благодарить не за что. Будь вы виновны в том, что вам инкриминировал мой помощник, я бы и пальцем не пошевелил ради вашего спасения. – он стукнул в дверь, которая тут же открылась, и Валера успел заметить стоящего на вытяжку дознавателя, обрабатывавшего его здесь накануне. Было похоже, что тот стоял по стоке смирно за дверью все время, пока длилась их беседа. – Документы Лазарова мне на стол! – успел услышать Валера голос генерала, обращенный к дознавателю – Протокол ареста уничтожить! И если ты, сука, еще раз посмеешь… - дверь закрылась, отгораживая начальственные разборки от ушей арестанта.
Когда через неделю Валера явился на службу в родной госпиталь, встречать его пришел не только заведующий отделением, но и сам главный врач. Крепко пожав ему руку, Захаров несколько секунд внимательно разглядывал его лицо с почти сошедшими синяками и алеющими рубцами только заживших шрамов, затем прошелся по всей фигуре своего молодого специалиста, словно оценивая степень повреждений, скрытых под формой, по осанке и, оставшись, довольным последней, тепло сказал:
-С возвращением, коллега.
Генерал ГБ оказался прав, вопросов в госпитале Валера никто не задавал. Лишь сестрички мимоходом интересовались, как прошла командировка в пограничную полосу и с веселым смехом принимали шуточки Валеры о том, что ни лешего, ни водяного, достойного, чтобы стать их супругом, он там не обнаружил. Чеглинцев наскоро окинул его взглядом, выразил радость по поводу его возвращения, поскольку работы накопилось немало, включая несколько плановых операций, а Потапов, так же внимательно посмотрев на Валеру несколько секунд тут же загрузил его новыми больными, в отношении которых следовало решить вопрос о необходимости оперативного вмешательства, а так же порадовал новостью о том, что секретная часть по какому-то высочайшему распоряжению внесла его фамилию в список резерва первой очереди для служебных командировок. Другими словами, кто-то там наверху решил, что, если снова где-то потребуется участие советских вооруженных сил в благородном деле защиты мира во всем мире, то первым для их медицинского обеспечения в место этой защиты будет отправлен Валера. По мере получения новостей Валера все больше убеждался, что вопросов ему не задают не потому, что никто не знает, что произошло во время патрулирования пограничной полосы и сразу после него, а потому, что почти все его коллеги и начальник об этом основательно догадываются, а теплое отношение к нему объясняется не просто возвращением в строй очередной профессиональной единицы в условиях большой нагрузки на хирургическое отделение, а тем, что, вернувшись, Валера словно сдал какой-то ему пока не ведомый экзамен, который, вполне возможно, когда-то сдавали и Захаров, и Потапов, и многие другие, которым он регулярно пожимал руки на утренних планерках. Алена при его появлении повела себя в высшей степени мужественно насколько ей позволяла ее эмоциональная натура. Медленно встала из-за стола, на котором в хаотичном на первый взгляд были разложены какие-то заметки, тетради, методические справочники и прочая символика принадлежности к педагогическому сословию, подошла к нему, непрерывно блуждая взглядом по алым рубцам на его лице и покусывая губы в старании сдержать эмоции, а затем, когда Валера шагнул ей навстречу, бросилась к нему на грудь и разразилась таким рыданием, что следующий час был посвящен, чрезвычайным мероприятиям по прерыванию того потока, который лился из ее глаз и переводу стонов страдания и ужаса от осознания того, как ее муж провел последние несколько дней, в похожие звуки несколько иного происхождения, которые вызывать было легче в горизонтальном положении.
-Я никуда не отпущу тебя больше.- сказала Алена, лежа на его груди – Пусть даже там третья мировая начнется. Если такое случится еще раз, я…я просто не выдержу.
-Аленушка, дорогая, - Валера погладил ее по волосам – но ведь не случилось ничего страшного.
-Как бы не так. Думаешь, я не понимала, что к чему? Я знала, что твой полк вернулся в городок.
-Откуда?
-У офицеров есть жены. У них дети. А дети ходят в школу и много рассказывают о родителях. В частности о том, что их папы вернулись домой с пограничного выхода. Тебя не было, Потапов молчал словно в рот воды набрал. Захаров все пытался меня убедить, что ты с какой-то там маневренной группой остался пока что на полигоне. Да только ведь я не дура.
-Это точно. – вздохнул Валера, представляя, какой кошмар пришлось ей пережить за те несколько дней, что он отсутствовал. Деталей она, конечно, знать не могла, что тот факт, что с ее муже случилось что-то страшное, представляла вполне отчетливо. А незнание тех самых деталей только подливало масла в огонь паники.
-Пообещай мне, что такого больше не случится.
-Алена, я ведь офицер, я не могу…
-Да плевать мне, кто ты! – вдруг закричала она ему в лицо, вскинув голову – К черту твои погоны! К черту ваш госпиталь! Обещай, что такого больше никогда не случится! Обещай, что никогда не бросишь меня!
Столь резкий переход с одной плоскости в другую настолько удивил Валеру, что на его губах даже появилась улыбка. Обещание по последнему пункту далось ему без труда.
-Я никогда тебя не брошу, Аленушка. Обещаю.
-Хорошо. - она снова уткнулась ему в грудь – Теперь хорошо.
-А я-то надеялся, что хорошо как раз было до того. – заметил Валера подчеркнуто задумчивым голосом, за что тут же получил тычок в подбитое ребро.
-Это чтобы самолюбие не разбилось от высокого полета. – пояснила Алена, не открывая глаз. Спустя несколько минут, дыхание ее стало ровным и глубоким. Она заснула.
-Нет, ты понимаешь, что с нами будет в случае неудачи? – Потапов, как всегда подчеркнуто спокойный при обсуждении сложного вопроса, неспешно потягивал чай из граненого стакана. – Ведь фактически успешных операций такого рода единицы. Причем даже в совокупности с теми, которые провел Бакулев у нас стране.
-Виктор Семенович, но ведь Бакулев тоже не делал этого раньше. Никто до Лонгмира такого не делал.
-Лонгмир – не наш человек – задумчиво протянул Чеглинцев, пуская в потолок кольца табачного дыма, отчего ординаторская постепенно по объема дымового облака начинала соперничать с печью крематория.
-Да какая разница, чей он человек? - Валера, как всегда было, когда он горячился, привстал с места – Он сделал это, а мы все еще нет. Бакулев в Москве это сделал и тем самым доказал, что это возможно не только на западе, но и у нас. А мы докажем, что это возможно не только в Москве, но и на периферии. И не только в главных центрах гражданской медицины, но и, что главное, в авангарде хирургической науки – в военной хирургии.
-Валера, мы ж тут все не первый день замужем. – заметил Потапов, неспешно крутя в руках очки в тонкой металлической оправе. – Агитационной пропагандой у нас занимается замполит, ему за это деньги, уважение личного состава и продвижение по служебной лестнице.
-Да причем тут агитация, когда я говорю о возможности спасти человека? Вы ведь сами понимаете, что его направление в Москву в его нынешнем состоянии – это почти гарантированный летальный исход. Деформированный митральный клапан даже сейчас с не полностью сдерживает обратный кровоток. А при подобной нагрузке, он просто может отказать. Тогда вместо геморрагического инсульта мы получим ишемический, только в сочетании с инфарктом.
-Ваше мнение, Алексей Николаевич? – спросил Потапов старшего хирурга.
-Считаю, что наш молодой коллега прав, в нынешнем состоянии пациент перелета в Москву не переживет. В том числе и потому, что резкие перепады давления почти наверняка разорвут мозговую артериолу, даже если митральный клапан не даст обратного кровотока.
-Вот! – Валера торжествующе посмотрел на заведующего отделением.
-Но – продолжал Чеглинцев, словно не слыша его – делать обе операции в наших условиях – это неоправданный риск, который я считаю излишним.
-Но… - Валера не нашел, что сказать и просто тупо уставился на старшего хирурга.
-Я считаю, что здесь и сейчас мы должны сделать то, что можем сделать с большей долей вероятности успеха, а именно, провести эндартерэктомию и удалить атеросклеротическую бляшку из мозгового сосуда. Хотя речь идет и не об операции на сердце, при данном вмешательстве мы вполне можем применить опыт и технику Лонгмира и Бакулева, поскольку санация самого сосуда будет примерно одинаковой, что в грудной клетке, что в полости черепа. Протезированием же митрального клапана пусть занимаются наши московские коллеги.
-Но ведь тогда именно им достанется вся слава в случае успеха! – Валеру прямо распирало от праведного негодования. По его мнению, предложенный им план операции был не только наиболее рационален с точки зрения сохранения жизни больного, но и гарантировал госпиталю славу первого в стране не столичного стационара, где одновременно смогли провести хирургическое лечение нейро и кардио патологий. До данного времени атеросклеров мозговых сосудов почти гарантированно приводил пациента к инсульту, за которым следовала смерть, поскольку консервативное лечение, как правило, не могло раскупорить забитый бляшкой сосуд. В данном же случае положение осложняло недостаточностью кровообращения, вызванной тем, что митральный клапан, который разграничивал левое предсердие с левым сердечным желудочком, из-за приобретенного порока не перекрывал просвет полностью, в результате чего при каждом сердечном сокращении кровь не только поступала в аорту, снабжая кислородом весь организм и головной мозг в первую очередь, но и двигалась обратно в малый круг, то есть, в легкие, где она тем самым кислородом и обогащалась, вызывая при этом еще и легочную недостаточность. Короче, возникала целая замкнутая цепочка, в результате которой мозг начинал хронически недополучать питание, что и вызывало рано или поздно инсульт. Когда пациент с диагнозом «Острое нарушение мозгового кровообращения» поступил в неврологическое отделение госпиталя, там по началу решили, что катастрофа уже произошла, у больного была нарушена речь, очень плохо действовали конечности с правой стороны, однако отставной генерал-майор оказался орешком крепким и сдаваться не собирался. Через неделю, чувствительность правой стороны начала восстанавливаться, а через месяц восстановилась и моторика. За это время он прошел все возможные обследования, и получил диагноз приобретенного порока сердца. По мнению Валеры, основной вероятной причиной данного порока была тяжелая ангина, которой пациент переболел недавно и которая, по всей вероятности, вызвала эндокардит и сморщивший митральный клапан настолько, что тот перестал прикрывать главный сердечный шлюз. Перелопатив уйму справочной литературы и ознакомившись в «Медицинском вестнике» и «Вопросах хирургии» с последними статьями Бакулева на тему шунтирования коронарных сосудов и протезирования сердечных клапанов, которые только начала осваивать советская хирургия, Валера разработал план операции, позволявший устранить обе патологии в условиях Благовещенского госпиталя и тем самым превратить его из простого периферийного стационара в ведущий научный центр дальневосточного региона. Алена, которая, совершенно не разбираясь в хирургии, тем не менее всегда внимательно выслушивала все его идеи, выслушав описание и этого, с точки зрения ее супруга, гениального плана, лишь покачала головой и сказала:
-Ты, конечно, должен попробовать, но я почти уверена, что полностью реализовать эту идею тебе не дадут.
-Почему? – Валера как раз пересматривал написанный им на десятке страниц план обеих операций и после такого заключения жены резко вскинул на нее глаза.
-Потому что никто тут никогда такого не делал.
-Да такого еще нигде, кроме Москвы, не делали!
-И в Москве тоже. Одну за другой две операции разного профиля, причем оба профиля, как я понимаю, относятся к особо рискованным, никто не разрешит делать в условиях простого госпиталя на окраине страны, если их еще не опробовали в центре. Слишком много голов полетит в случае неудачи. А ведь даже ты не можешь гарантировать стопроцентного успеха.
-Но ведь я буду не один. Со мной…
-Они все люди, Валера. А людям свойственен страх. Всем людям.
-И откуда у тебя такие аналитические способности? – проворчал Валера, внутренне признавая, что в ее словах есть большая доля здравого смысла.
-Ну так ведь я жена хирурга.
Глядя сейчас на своих старших коллег и слушая раскладку, которую озвучивал Чеглинцев, Валера снова вспомнил слова Алены и медленно начинал скрипеть зубами, понимая, что весь его грандиозный замысел спокойно топится старшим хирургом и заведующим отделением, превращая новаторское лечебное мероприятие в сложную, но тем не менее не уникальную операцию.
-Слава? – голос Потапова почти мгновенно заледенел – Позвольте вам напомнить, старший лейтенант Лазаров, что мы все здесь работаем ради сохранения жизни и здоровья пациентов. А если вам нужна слава, то можете отправляться в театр или на телевидение. На сцену съемочную площадку. Поскольку вы, кажется, перепутали профессию врача с его ролью в кино.
-Виктор Семенович, я… - Валера разом остыл, словно холод из глаз заведующего проник в самые его потроха, разом согнав всю спесь и затушив гнев нереализованного гения.
-Вы, хотя бы понимаете, доктор Лазаров, что наши возможности по изготовлению искусственного клапана почти ничтожны в сравнении с Москвой? А ведь и там далеко не каждая операция оканчивается успехом.
-Кроме того – добавил Чеглинцев – сами по себе шариковые клапаны Чарльза Хафнейджела или Майлза Эдвардса далеко не совершенны, многие пациенты в дальнейшем умирают от тромбоэмболии, поскольку, как вы знаете, каждый из этих клапанов характеризуется высокой тенденцией к образованию тромбов.
Валера знал это. В медицинской справочной литературе министерства здравоохранение США, которую он под надзором и с дозволения КГБ читал на английском языке в читальном зале окружной библиотеке ДВО, говорилось о том, что тромбооразование после имплантации шарикового клапана требовало от пациентов постоянного приема высоких доз антикоагулянтов, и любое нарушение данного режима грозило немедленной тромбоэмболией. Сам же шариковый клапан тоже был довольно несовершенным и представлял собой металлический каркас, в котором был заключен силиконовый шарик, который выталкивался против каркаса в момент сокращения сердечной мышцы, давая течь току крови. По окончании сокращения, давление в камере снижалось и становилось ниже, чем за клапаном, поэтому шарик двигался в обратную сторону, закрывая проход из одной камеры сердца в другую. Из десяти пациентов, которым данный клапан имплантировал американский хирург Чарльз Хафнейджел, выжили только шестеро, причем еще двое из них через какое-то время скончались от тромбоэмболии легочной артерии. Успех Майлза Эдвардса был чуть больше, но все равно не давал никаких гарантий. Велись работы над созданием дисковых клапанов, которые должны были снизить риск образования тромбов, но это пока что было только проектом. Так или иначе, для изготовления клапана требовалась лаборатория, значительно превосходящая своими возможностями благовещенскую. Попытка же изготовить клапан самостоятельно не могла гарантировать необходимую точность, а любая даже самая микроскопическая ошибка в его конструкции грозила отказом в работе. По этой причине периферийные госпитали и гражданские больницы старались не связываться с протезированием клапанов, по возможности отправляя пациентов в Москву, утешаясь мыслью, что коли уж за восемь с первого эксперимента Хафнейджела московские хирурги смогли поставить такие операции на поток, то вскоре техника их проведения, равно как и возможности самостоятельного конструирования дойдут и до провинций необъятной советской империи. Тем более, что и тут, и там советские хирурги сами работали над конструированием клапанных протезов, время от времени проводя пробные операции. Именно такую операцию хотел провести и Валера, у которого в голове вертелась целая уйма комбинаций, от заказа клапана в Москве до сразу нескольких предложений модернизировать шариковую модель своими силами.
-Все равно – угрюмо буркнул он, понимая, что проиграл спор – мы могли бы попробовать. Риск есть при любой операции. Риск для больного есть и при перелете в Москву. И в самой Москве он тоже никуда не денется, вы ведь сами говорите.
-Верно. Но в случае нашей неудачи, на нас обрушится такой карательный удар, который поставит крест на нашей работе на долгое время. Нас замучают проверками и инспекциями.
-Это при том условии, что на нас всех не заведут уголовного дела по обвинению в преступной халатности. – добавил Потапов. – В результате, госпиталь фактически останется без своих основных хирургов, равно как без нашей помощи останется и городская больница. И куда ты прикажешь девать всех тех больных, которые дожидаются нашей помощи здесь и сейчас? Кто будет заниматься ими, пока ты, я и Алексей Николаевич будем писать объяснительные записки в особых отделах, прокуратурах и военных трибуналах?
-Мы могли бы это сделать. Я уверен, что могли бы.
-Молодой гений хочет признания. – взгляд Потапова потеплел, и заведующий впервые за долгое время улыбнулся – Будут у тебя еще эксперименты, я обещаю. Не раз и не два тебе придется делать то, чего никто до тебя не делал, я в этом уверен. Но сейчас… - он помедлил, прикуривая папиросу – сейчас тебе придется отступить, чтобы прыгнуть дальше. Пусть позже. Но дальше.
-Слушаюсь, Виктор Семенович. – вздохнул Валера.
-Ну вот и отлично. А теперь еще раз пройдемся по плану мозговой артерэктомии. Само по себе это достаточно рисковое мероприятие, которое компенсирует тебе депрессию от подчинения приказу.
-Начали. – кивнул Чеглинцев, делая первый разрез чуть ниже края нижней челюсти, аккуратно проводя скальпелем позади ушной раковины, параллельно ее краю и дальше вдоль проекции кивательной мышцы с последующим переходом на шею. Скальпель, словно смычок в руке дерижера, послушно скользил по гладкой поверхности кожи пациента, который, в отличии от ожиданий Валеры, оказался довольно подтянутым мужчиной , на шестом десятке лет все еще сохранявшим физическую форму профессионального военного. Когда разрез раскрылся, словно рот доисторического животного, Валера быстрыми движениями начал рассекать ярко-желтую подкожную клетчатку, обнажая подкожную мышцу шеи, которую Чеглинцев пересек пополам, обнажив место разделения сонной артерии на внешнюю и внутреннюю. Вопреки обычной атмосфере при рядовых операциях, в операционной не звучало посторонних разговоров или дежурных перешучиваний хирургов с медсестрами. Валера, который впервые в жизни ассистировал на такого рода операции, в дальнейшем вообще не мог вспомнить ничего, кроме картины операционного поля, в котором причудливым узором переплетались ярко-алые артерии, темно-вишневого цвета вены и нервные волокна, похожие на переваренные макаронины. Уровень сложности и смелости, с которой было принято решение брать на операционный стол периферийного госпиталя больного с такой сложной сочетанной патологией, начисто исключал как возможность шуток, так и способность хирургов замечать что-либо, кроме самого поля операции. Чеглинцев приподнял толстую лицевую вену, которая своим изгибом закрывала артериальное разделение и посмотрел на Валеру.
-Пересекай.
Валера перехватывает двумя зажимами толстую стенку вены, изолируя центральный ее участок и уже почти привычным движением рассекает ее пополам, сестра-ассистентка тут же перехватывает зажимы и отводит их в стороны, обнажая место бифуркации сонной артерии, от которого идут две мощные ветви. Сосуд размеренно пульсирует в такт сердечным сокращениям, заключенная в нем кровеносная мощь просто поражает воображение. Валера подхватывает общую сонную артерию, главный кровеносный ствол мозга на держалку, похожую на когтистую лапку сказочной птицы и приподнимает ее, чувствуя, как пульсация артерии проходит в его руку через металл рукоятки. Вместе с общей сонной артерией приподнимаются и тонкие волокна лицевого нерва, который пересекает сосуд на пару сантиметров выше места разделения. Эти волокна надо отвести в стороны, не повредив покрывающую их тонкую пленку, ибо в противном случае после окончания операции иннервация половины лица будет нарушена. Их выделением и отведением в стороны занимается сам Чеглинцев, пока Валера продолжает отделять общую сонную артерию от окружающих ее мышц и фасций. Операционная сестра тем временем вводит под приподнятую артерию электрический отсос, который начинает откачивать темно-бардовую жидкость, освобождая от нее чуть подрагивающие шейные мышцы, цветом напоминающие только что принесенное на прилавок свежее мясо на местном рынке. Передав держатель сестре, Валера пальцами аккуратно двигается вдоль артерии, постепенно заводя их все дальше и дальше под основание черепа, пока не нащупывает плотную бляшку, которая на ощупь похожа на застрявший в резиновом шланге камешек.
-Нашел. – кивает он Чеглинцеву, принимает из рук операционной сестры зажим и пережимает им артериолу, идущую от внутренней сонной артерии, в которой нащупывается бляшка, не дающая кровотоку идти по сосуду к мозгу. Чеглинцев перехватывает зажим и заводит под основание черепа палец, извлекая натянувшуюся артериолу. Шея отставного генерала напоминает вулканический кратер, в котором недавно произошел взрыв лавы, медленным потоком текущей по электроотсосу. В четыре руки хирурги перевязываю артериолу, старясь не задеть ее многочисленных соседей, а так же расположенные в этом районе, всего в нескольких миллиметрах трахею и пищевод.
-Давление падает. – сообщает анестезиолог, и действительно, пульсация артерии становится чаще и слабее, указывая на то, что больной сердце теряет способность справляться с такой чрезмерной стрессовой нагрузкой. Дыхание пациента, который получает кислородную смесь через маску, становится булькающим и прерывистым, глазные яблоки под плотно закрытыми веками начинают двигаться. Не дожидаясь команды, анестезиолог вводит ему дыхательные и сердечные стимуляторы, поднимая вопросительный взгляд на Чеглинцева.
-Кислород сто процентов. – приказывает тот, проводя маленьким скальпелем с лезвием, похожим на мираж, настолько оно тонкое и острое, по поверхности пережатой артериолы. Атеросклеротическая бляшка внутри нее и правда похожа на камень, только цвет его не серый, а какой-то желтоватый, словно у топленого масла, слишком долго пролежавшего в холодильнике и от того закаменевшего.
-Ну, - задумчиво говорит Челинцев, краем глаза наблюдая, как анестезиолог крутит ручки манометров, увеличивая до максимума концентрацию кислорода в дыхательной смеси. Сдающее под большой нагрузкой сердце, и без того ослабленное пороком, не могло достаточно быстро перекачивать кровь из малого круга в большой и таким образом в легких, где кровь обогащалась кислородом, создавался ее избыток, что угнетало дыхательную функцию и вызывало образование обильной пенистой мокроты, забивающей легочные пузырьки, отчего дыхание по звуку становилось похожим на работающий при подъеме в гору старый двигатель. – будем считать, что мы его поймали в одном шаге от пропасти. Ты только посмотри, как она тут укоренилась.
Валера не нуждался в приглашении, он и без того во все глаза разглядывал желтоватый тромб, который почти полностью закрывал просвет сосуда. Когда решался вопрос об операции, Потапов был склонен ограничиться баланопластикой, малой сосудистой операцией, при которой сосуд плностью не вскрывается, а прокалывается особой иглой с шариком из тончайшего каучука на конце. Когда игла, прикрепленная к проволоке, проводится по сосуду и упирается в то место, где находится атеросклеротическая бляшка, шарик с помощью насоса надувается и вдавливает тромб в сосудистую стенку. Делается все довольно быстро и сравнительно мало травматично. Минус в том, что возможна она только при небольшом размере бляшки. В данном же случае неврологическая симптоматика, которая нарастала не по дням, а по часам, говорила о том, что просвет сосуда если не закрыт полностью, то стремительно закрывается, что говорило о большом размере тромба. Баланопластика не раз и не два проводилась в провинциальных стационарах. Артерэктомия в полном масштабе – никогда. Удалить тромб с наскока не получилось. Стенки его покрылись кальциевой оболочкой, затвердели и пришлось иссекать его скальпелем, прежде чем извлечь из просвета сосуда по частям. Еще почти час ушел на санацию самой артериолы, чтобы убедиться, что данный тромб единственный.
-Зашиваем. – сказал Чеглинцев, который все чаще и чаще ловил предупреждающие взгляды Брагина. Старший анестезиолог уже пустил в ход весь свой арсенал по поддержанию сердца и легких в тонусе, и дальше полагался только на удачу и мастерство хирургов. Как всегда, зашивание сосудов составляло чуть ли не самую трудную часть операции, поскольку, исключая аорту, сонные артерии находились под самым высоким давлением. А посему швы накладывались в несколько рядов с параллельной проверкой каждым из хирургов того ряда швов, который наложил второй. За артериолой, из которой извлекли тромб, наблюдали почти полчаса, прежде чем, Валера получил разрешение забрать у сестры-ассистентки держатель, на котором продолжала висеть поддетая на металлические коготки сонная артерия, вернуть ее в прежнее положение, а затем приступить к ушиванию лицевой вены. Зашил, проверил, снова зашил, снова проверил. Чеглинцев шьет мышцы, аккуратно возвращает на место волокна лицевого нерва, а Валера тут же следом укрывает нервные волокна мышцами и фасциями, которые закрывают их плотным кожухом. Пока он колдует над наложением внешних швов, Чеглинцев принимает от Старцевой троакар и протыкает им трахею под конической связкой на шее, после чего быстро ввобдит в образовавшееся отверстие коникомтомическую трубку. После окончания операции и отключения больного от аппарата искусственного дыхания, некоторое время обширный послеоперационный отек гортани не позволит ему дышать самостоятельно. Для этого хирург и создает обходной путь, с помощью которого, воздух будет поступать непосредственно в трахею и бронхи, минуя верхние дыхательные пути. Когда маска снята, а к трахеостоме подсоединена кислородная подушка, с помощью которой в легкие пациента поступает обогащенная кислородом смесь, хирурги почти одновременно разгибаются, слушая как трещат закаменевшие от многочасового сгиба позвоночники и несколько секунд смотрят друг на друга, пока на лице Валеры не расплывается счастливая улыбка, которую не может скрыть даже плотная маска из нескольких слоев марли.
-У нас получилось, Алексей. Получилось ведь?
-Увозите. – приказывает Чеглинцев санитарам, которые медленно и торжественно вывозят каталку с прооперированным пациентом – Пока не знаю. – сказал он, глядя им вслед – Никто такого тут еще не делал. Теперь или грудь в крестах, или голова в кустах.
-Да ладно тебе, пессимист. – Валера дожидается, пока двери операционного блока смыкаются и срывает маску. – Товарищи! Сегодня десятого декабря 1960-го года проведена первая в Дальневосточном военном округе и вообще на всем Дальнем востоке операция по артерэктомии мозгового сосуда! Мы первые! Мы…- на его плечо легла рука напарника.
-В палату за больным – шагом марш. – тихо сказал Чеглинцев – Сутки не отходить от него ни на шаг. Завтра я тебя сменю. И если завтра он все еще будет сам дышать и, придя в себя, соображать, я с радостью дослушаю твою речь, посвященную смакования собственного величия.
-Но я же…
-Немедленно. – это уже был приказ, и Валера, подчинившийся, но не утративший хорошего настроения, отправился вслед за каталкой в палату интенсивной терапии.
-Следует ли мне считать это назначение благодарностью за успешную работу или ссылкой за грехи? – спросил Валера, рассматривая приказ о его командировке на остров Куба, который Захаров медленным движением протянул к нему через стол.
-Что тебе сказать, Валера. – Захаров налил в стакан воды их стеклянного графина и медленно, словно смакуя дорогое вино, выпил – Я даже не знаю, что тебе сказать. – произнес он, подкрепив уверенность Валеры в том, что такое долгое питье было продиктовано не столько жаждой, сколько желанием поразмыслить над ответом. – Если честно, я сам в большом удивлении. Получив этот приказ, я даже набрался наглости перезвонить в медуправление округа. Мне подтвердили его безошибочность, а так же его секретность. Так что от себя могу добавить, что о месте назначения своей командировки ты не можешь говорить даже жене в самые интимные минуты вашего с ней общения.
-В самые интимные минуты нашего общения я в основном слушаю. – ответил Валера, задумчиво разглядывая приказ, в котором ему предписывалось не позднее, чем через неделю сдать все дела капитану Чеглинцеву, завершить плановые операции, которые, как было известно в медицинском управлении округа, каждый хирург планировал не больше, чем на неделю, после чего явиться в штаб округа и там предстать пред очами начальника отдела Десятого управления генерального штаба полковником Литовченко для последующей отправки на территорию республики Куба в составе группы советских военных советников. Валера знал о событиях на Кубе и о свершившейся там революции с приходом к власти братьев Кастро, но знал об этом весьма поверхностно, в основном из сообщений замполита госпиталя на занятиях по общественно-государственной подготовке, во время которой главный инженер человеческих душ госпиталя с восторгом доказывал важность произошедшей революции и с гордостью расписывал, насколько улучшится жизнь островитян, как только революционное правительство Кубы окончательно встанет на путь построения социализма, в котором СССР, безусловно, окажет ему всю возможную помощь, не скупясь на помощь братскому кубинскому народу. Валера, не особо понимая, в чем выражается братство русского народа с испанским населением острова, тем не менее слушал подобные лекции с симпатией, без особого фанатизма, но тем не менее положительно относясь к возможному расширению сферы влияния его родины на западное полушарие, откуда для всего советского народа вообще и для него, как для человека военного, в первую очередь исходила главная угроза.
-Вы считаете, что это может быть связано с тем делом по артерэктомии? – прямо спросил Валера, и главный врач поморщился.
-Вот у тебя талант задавать прямые вопросы, о которых лучше спрашивать косвенно.
-Я никогда не умел ходить кругами, вы же знаете, Антон Иванович.
-Я считаю, что вы с Чеглинцевым в прошлом году сделали почти невозможное. Собственно, именно потому, что до того это считалось невозможным, я и позволил вам попробовать. И смерть пациента в данном случае лежит не на вашей совести, что бы ни говорили москвичи по этому поводу. Ведь декомпенсация сердечной недостаточности никак не была связана с вашей операции, хоть отдельные мудаки из клиники Бакулева и пытаются доказать обратное.
-Антон Иванович… - улыбнулся Валера.
-Ну а что Антон Иванович? – невозмутимо спросил главврач – Как еще назвать врачей, которые, получив после сложнейшей операции, больного живым, не сумели при всех их московских возможностей удержать его в этом живом состоянии, а потом еще и списали все свои промахи на врачей, сделавших успешную операцию? Тем не менее, хотя сам Бакулев в этой сваре участия не принимает, его подчиненные продвигают идею о том, что в развитии декомпенсации главную роль сыграло ослабление организма пациента после операции.
-Но без нее он бы вообще не добрался бы до Москвы.
-Верно. Но в таком случае и винить их было бы некому. А так получается, что виновный будет либо тут, либо там. А там не хотят терять репутацию безупречности. Потому и решили все свалить на нас.
-Значит, эта командировка все же…
-Я уже сказал, что даже сам не знаю, что именно произошло, и кто именно принял такое решение. Но кое-какие соображения могу высказать.
-Поделитесь?
-Помнишь, твой содержательный поход с ВМГ мотострелкового полка вдоль пограничной полосы?
-Ну как я могу такое событие забыть?
-Так вот сразу после твоего возвращения нам пришел циркуляр о твоем назначении в первую линию очередности на заграничные командировки. Это ты тоже помнишь, не так ли?
-Да, конечно.
-Я думаю, это и есть ответ на твой вопрос.
-Меня отправляют потому, что я в перечне первой линии?
-Да нееет. – поморщился начальник госпиталя. – Твое имя в списке – это лишь следствие. А я говорю о причине. О том, почему оно там оказалось. Ты хотя бы примерно представляешь, какую проверку надо пройти, чтобы попасть в этот список, да еще в его первую линию?
-Эээ…
-Вот именно. Учитывая, куда и как ты ездил в свой первый и пока что последний раз, я бы ни за что не предположил, что тебя куда-то еще выпустят в обозримом будущем. Так что вариант у меня есть только один: кто-то специально поставил тебя в этот список. И этот кто-то обладает возможностями сделать это личным приказом, минуя всю бюрократию и бдительность нашего ЧК. Ты не из политотдела. Ты не стукач. Да, да, не вскидывай брови, такие у нас тоже есть, некоторых я даже знаю. У тебя нет родственников в МИДе или партийных органах. Ты даже с нашим замполитом умудрился наладить весьма сложные отношения. Значит, ты привлек чье-то персональное внимание. Как ты сам думаешь, чье именно?
-Да я даже… - Валера уже начал было пожимать плечами, но тут же застыл.
Перед его глазами всплыла картина, которую он уже не первый год старался забыть. Серый бетон камеры. Ручеек крови из его разбитого лица на пыльном полу. Спокойный голос, привыкший отдавать приказы и уверенная широкоплечая фигура с генеральской выправкой, потягивающая горячий чай напротив него, такого всего избитого, покрытого коркой из пыли и крови, сидящего на скрипучем стуле напротив маленького столика все в той же камере, где еще несколько минут назад он проходил через первый допрос с пристрастием.
-Ты понял. – улыбнулся главврач. – Иногда врачевание ближнего, действительно, становится очень благодарным занятием. Разумеется, если это удачное врачевание. Кстати сказать, я попробовал навести о нем справки. Мне посоветовали не совать свой нос слишком далеко, дабы не отрубило к чертовой матери. Причем именно таким текстом. Но из того, что я узнал, мне стало ясно, что обзавелся довольно влиятельным покровителем в ГРУ.
-Где? – приглушенным голосом спросил Валера и тут же добавил – А, ну да.
-Я не знаю подробностей того, что произошло во время твоего выхода на пограничную зону. Да и знать особо не хочу. Но по каким-то причинам ты произвел на наши военные органы большое впечатление. И потому твое нынешнее назначение – он кивнул на лежащий на столе приказ – туда вполне можно считать благом. Видимо, кто-то в Москве все же продавил идею о том, чтобы виноватыми сделали нас. И, поскольку ты самый молодой и к тому же являешься инициатором данной операции, то сожрать, видимо, решили именно тебя. И именно по этой причине твой друг решил на время разбора полетов убрать тебя подальше от угрозы. И я, признаться, этому очень рад.
-Я вам так надоел что ли?
-Перестань, Валера, жеманничать никогда не было твоей чертой. Ты хороший хирург, и я хочу сохранить тебя, если ты останешься в нашем госпитале. Но даже если этого и не случится, я бы все равно хотел, чтобы ты сохранился как практикующий врач. А потому хочу оградить тебя от того пресса, который вот-вот опустится на твою голову, если я еще не разучился полностью разбираться в людях.
-Вы думаете, все настолько плохо?
-Я думаю, тебе стоит готовиться к отъезду.
-Интересно, как. Я же вообще ничего не знаю о Кубе, кроме тех ее особенностей, которые нам описывают на политзанятиях.
-Уверяю тебя, ты и о них ничего не знаешь. – подбодрил его главный врач.
-И надолго они тебя забирают в этот раз? – спросила Алена, когда Валера, вернувшийся в дом из студеной сибирской весны, за обе щеки уплетал свежеприготовленный ужин.
-Аленушка, ну что за выражения? – улыбнулся Валера с набитым ртом. – Никто меня не забирает, а просто отправляют в служебную командировку. Что для советского офицера, согласись, не самое странное явление.
-Когда тебя прошлый раз отправили в служебную командировку, ты вернулся с залитой кровью одеждой. А в последний раз вообще весь в свежих шрамах. Куда в этот раз?
-Ты же знаешь, что я не могу тебе этого сказать. Пока не могу. Со временем ты все узнаешь.
-Угу. – она откинулась на стул и некоторое время смотрела на него, словно не видя. – Все гадаю, врач у меня муж или шпион. Интересно, какие именно вещи тебе больше всего понадобятся на Кубе.
С произнесением ею последнего слова Валера выплюнул кусок котлеты и судорожно закашлялся.
-Что? Откуда…? Как ты…?
-Ну, значит, угадала. – сказала она, и Валера вообще чуть не задохнулся от удивления, поняв как искусно его вызвали на признание догадок. – Да ладно тебе, я же не вчера родилась. Срочная командировка да еще в то время, когда тебя во всю гоняют по инстанциям из-за этого вашего сосудистого больного, который умер не по вашей вине, может означать либо ссылку, но тогда бы тебя отправили вместе с семьей, то есть со мной, либо кто-то старается вывести тебя из-под удара на время разбирательства. Вывести тебя из-под него на территории союза практически невозможно, ведь тут замешана Москва. Значит, отправят за рубеж. А где в последнее время случилось что-то, требующее активной помощи нашей страны? Только на Кубе. Именно об этом нам уже полтора года твердят по радио, пишут газеты и снимаются киножурналы, которые крутят почти перед каждым фильмом.
-Аленушка. Дорогая. – Валера отложил вилку и отодвинул от себя тарелку с недоеденным ужином – Мне будет гораздо спокойнее, если ты даже во сне не будешь говорить о том, до чего догадалась своим гениальным аналитическим умом. Никому. Никогда.
-Мог бы и не уточнять, я же офицерская жена. Поэтому, когда девочки из нашего комитета офицерских жен иногда вспоминают, что пять лет назад их мужья ездили на какие-то военные учения в европейскую часть страны и привезли оттуда какие-то странные сувениры, которые вроде и не продаются ни в одном из виденных ими магазинов, я скромно молчу о том, что мой муж тоже ездил в ту европейскую часть и вместо сувениров привез мне окровавленный свитер, который я ему связала перед отъездом. И что из всей этой легенды верно только словосочетание европейская часть. И то не страны, а, скорее, континента.
-Алена!
-Все, молчу, молчу. Итак. Что тебе с собой нужно, кроме моей любви и верности? Я так понимаю, у нас не много есть времени на подготовку.
-Все-то ты понимаешь. – вздохнул Валера – Я тебе привезу такой подарок, что все твои подружки из вашего комитета обзавидуются.
-Они обзавидуются, если ты просто вернешься живым. Я не думаю, что вас в таком срочном порядке стали бы отправлять на курорт.
-Товарищи офицеры, – седой, с вызывающей уважение своим размером орденской планкой на груди полковник и колючим взглядом списанного на покой шпиона ответил на воинское приветствие и занял свое место во главе длинного стола из сверкающего полировкой кедра - прошу садиться.
Валера вместе с двумя десятками других офицеров, которые прибыли в этот кабинет со всех уголков страны, имели совершенно разные военно-учетные специальности и почти гарантированно никогда не встречались друг с другом до этого славного дня, занял свое место и весь обратился в слух.
-Не буду повторять то, что каждому из вас говорили замполиты в ваших частях об интернациональном долге советского народа в отношении народа революционной Кубы и о том, что вы – первые штатные офицеры, которые будут представлять наши вооруженные силы в западном полушарии, что, разумеется, налагает на вас дополнительные обязательства не только в плане профессионального мастерства, но в плане морально-психологической подготовки. Все это уже было сказано вам не раз и не два до прибытия в этот кабинет. Поэтому перейду сразу к практическим вопросам. Сразу по выходу из этого кабинета вы сдадите свои удостоверения личности офицера моему адъютанту. Более того, - продолжал полковник, игнорируя поднимавшиеся все выше брови на офицерских лицах – после этого вы пройдете в примерочную, где вам подберут комплект гражданской одежды, в которой вы и отправитесь на аэродром. После переодевания каждый из вас получит документы, подтверждающие его гражданскую специальность, которой он согласно легенде едет обучать кубинский персонал. В этом отношении могу поздравить старшего лейтенанта Лазарова, он единственный среди вас, кто в документах будет значиться тем, кто он есть на самом деле – врачом. Остальные могут принять участие в выборе профессии согласно минимуму знаний о какой-либо области, кроме своей истинной военной специальности, однако прошу не увлекаться. Финчасть выдаст каждому из вас по десять американских долларов на первые расходы, за которые вы можете не отчитываться и по сто долларов месячного аванса, за расходы по которым вам придется отчитаться. На острове ходят как американские доллары, так и кубинские песеты, но советую по прибытии обменять основную часть на местную валюту. С учетом событий недавней революции иностранец, рассчитывающийся долларами, может привлечь ненужное внимание органов контрразведки, что нежелательно, поскольку о том, кто вы такие и зачем вы туда направляетесь, знает очень узкий круг лиц даже среди приближенных Кастро. Далее. Каждый из вас, выходя отсюда, получит вот эти два предмета. – полковник указал на две стопки брошюр, которые лежали перед ним – Это простейший русско-испанский разговорник и краткий справочник по культурным особенностям острова Куба. Хотя почти все время вы будете находиться в сопровождении кубинских товарищей, тем не менее, для вашего статуса как первых советских гостей в кубинской народной армии очень важно соблюдать некоторые не писаные традиции и обычаи данного народа, чтобы своим незнанием элементарных правил этикета не угробить весь процесс обучения. Следующее. Вы не будете писать с острова никаких писем по той причине, что вам никто их не отправит. Все почтовое сообщение будет осуществляться через наше посольство, предупреждаю сразу, что письма будут проходить отдел военной цензуры Главного управления стратегической маскировки, а потому они не должны содержать даже намека на то, что их пишет военный человек, равно как нежелательным является описание того, насколько сильно вы скучаете по особо интимным моментам ваших отношений с женами или невестами. – последняя фраза вызвала легкую волну смеха среди офицеров. – Все подробные инструкции и распределение по подразделениям кубинской армии вы получите уже в Гаване через нашего военного атташе полковника Темирязева, который будет вашим куратором на протяжении всей командировки, и к которому вы будете обращаться по любым вопросам. В заключении могу сказать, что от того, насколько грамотно вы выполните свои обязанности в этой командировке, будет зависеть не только ваша собственная карьера, но и будущее советского военного и экономического присутствия в западном полушарии. Фактически именно от вас зависит, вырвется ли наша страна из кольца вражеских военных баз или навсегда останется под их прицелом. После вас будут другие. Может, сотни, может тысячи. Их будет больше, но будет ли им легче, зависит именно от вас.Вопросы есть?
Вопросов у офицеров, однозначно, было много, но большинство из них относилось как раз к той категории, в отношении которой принято отвечать «Никак нет!».
-Никак нет! – почти отлаженным хором ответили офицеры.
-В таком случае все свободны. Самолет в двадцать ноль-ноль.
Происходившее дальше напоминало театр абсурда с точки зрения профессионального военного. В помещении без окон их, словно призывников на первом медосмотре раздели, прапорщик с усами а-ля Буденный, который управлялся с гибким сантиметром словно еврейский портной, быстро обмерил каждого и через несколько минут начал выдавать новый вид их конспиративного обмундирования – одинакового вида темно-серый костюм в тонкую полоску явно импортного производства, шляпа, такого же оттенка темно-серый плащ, черные тупоносые туфли-бульдоги. Затем каждый офицер сдал свое удостоверение личности, получил новенький хрустящий советский паспорт, в котором волей бога и десятого главного управления генерального штаба ему были присвоены новые фамилия, имя и отчество, а так же кучу документов на выбор, свидетельствующих о том, что отныне он не офицер советской армии, а агроном, механик-наладчик, инженер мелиоративных установок или представитель почти любой другой специальности, познания о которой у выбирающего ее имелись хотя бы в минимальном количестве. Только Валера не был озадачен своим перепрофилированием в архитектора промышленных предприятий или ассенизатора промышленных стоков, оставшись все тем же врачем – хирургом, хотя и обнаружил, что закончил он новосибирский медицинский институт, а живет в Иркутской области. К тому времени, как офицеры переоделись и освоились со своей новой биографией, которую надо было усвоить на время командировки, почти все они успели перезнакомиться, а большинство найти и каких-то общих знакомых, которыми в изобилии их снабжала Советская армия, мотавшая офицерский состав из одного конца страны в другой. Затем их отвели в то самое крыло генерального штаба, о котором большинство офицеров знали, но предпочитали никогда не знакомиться лично. В кабинете начальника оперативного управления ГРУ они прошли краткий инструктаж на тему перечня их прав и обязанностей во время пребывания на Острове свободы, причем вторых было в разы больше, чем первых, после чего их познакомили с сопровождающими кураторами, которые летели вместе с ними и должны были осуществлять связь между советскими военными специалистами и центральным командованием, расположенным в советском посольстве в Гаване, а затем они под присмотром выше указанных кураторов написали по одному письму тем, кому считали нужным, в которых сообщали, что до места назначение добрались успешно, что у них все хорошо и что следующий раз они напишут как только будет такая возможность, которая появится не сразу, ибо номер их части меняется, и на какое-то время почтовое сообщение по этой причине будет невозможным. А затем…затем их просто выпустили в столицу. Правда, выходили они из здания ГРУ по одному и уходили в разных направлениях, но поскольку почти никто из них не знал Москву, то местом встречи была назначена главная стратегическая точка, в которой было решено провести закрепление знакомства и боевое сколачивание коллектива – ближайшая пивная, которая по поступившим от двух человек, бывавших здесь раньше, находилась на расстоянии одного квартала строго на север. До восемнадцати часов время их было обозначено как свободное, бродить просто так по апрельской Москве, тем более группой, одетой в почти одинаковую одежду не рекомендовалось, а потому решено было выпить по кружечке и поговорить за жизнь. Запрета на данную идею они не получали, что частично объяснялось понимаем руководства, что для его реализации надо в течении всего дня вообще никуда не выпускать из с территории ГШ, частично человеческим отношением начальника оперотдела, знавшего о предстоящей им командировке гораздо больше, чем говорил, а частично, в последнем Валера был особенно уверен, тем, что среди них наверняка находились один-два сотрудника ГРУ, которые должны были внимательно слушать все, что будут говорить подвыпившие офицеры с тем, чтобы в самый последний миг выявить неблагонадежных и не позволить им вылететь за рубеж. Пройдя через три КПП, Валера вышел на Арбатскую площадь и несколько секунд рассматривал светло-серую коробку здания генерального штаба, какой-то периферией разума размышляя, сколько же секретов хранится внутри этого здания, судьбы какого количества людей и стран тут решаются в окутанных полумраках кабинетах и какая сила заключена всего в нескольких этажах, возвышавшихся над землей и еще в нескольких, которые по слухам уходили глубоко под землю. Казалось от всего комплекса , опоясанного по периметру высокой оградой, вглубь города излучается какая-то сверхсила, заставлявшая даже людей весьма далеких от армии проходить мимо с каким-то особым почтением, с которым раньше проходили мимо храмов. Огромный советский герб на фасаде главного здания производил впечатление живого организма, который внимательно наблюдал за окружающими его городом, страной и миром со строгостью заботливого отца, который одной рукой прикрывал свое дитя от угроз внешнего мира, а второй крепко держал широкий ремень, дабы дитя не забывало, кто в доме хозяин. Погруженный в такие вот философские размышления, Валера двинулся вдоль ограды к месту сбора командировочного отряда, когда услышал позади себя знакомый голос, который даже не сразу распознал, ибо несколько лет уже голос этот говорил с ним только в воспоминаниях о счастливой поре студенчества.
-Ты никогда не умел носить костюмы, Валера. Всегда выглядишь в них словно проститутка в монашеской рясе.
Сергей Кулагин лучший друг его студенческой поры, с которым они делили почти шесть лет одну комнату в общежитии, с которым получали назначения на военную службу с самой заднице мира, с тем лишь отличием, что ему, Валере, досталась северная часть той задницы, а Сергею южная, с которым они в ту первую после выпуска ночь, распивали последнюю общажную бутылку коньяка и который и который стал первым и единственным, кому Валера поведал о своей любовной неудаче, стоял напротив него в точно таком же плаще и фетровой шляпе, которые сидели на нем словно на Кларке Гейбле из старых трофейных фильмов и со смешинкой в глазах рассматривал открывшего от удавления рот Валеру. Рядом с ним стоял молодой человек, который даже в гражданской одежде старательно поддерживал военную выправку, которой, видимо, очень гордился и которую, судя по всему, выработал сравнительно недавно.
-Серега? – это прозвучало как вопрос, хотя к моменту озвучивания у Валеры уже не было сомнений, кто перед ним.
-Подними челюсть обратно и прояви элементарную вежливость. – Сергей протянул руку, Валера быстро шагнул вперед, сжимая ее, и тут же друг дернул его на себя и так сжал в объятиях, что у того затрещали кости. Валера попытался достойно ответить, но силы были явно не равны. – Рад тебя видеть, братан. – сказал Сергей, отпуская его, чем вернул способность дышать.
-Но как…как ты тут?
-Так же как и ты. Насколько я понимаю, конечный пункт назначения у нас всех одинаковый, и я не удивлюсь, что в дороге либо на месте мы можем встретить еще знакомые лица. Хотя это и не слишком вероятно. Трех хороших специалистов вполне достаточно для такого дела. Кстати, позволь представить тебе моего младшего коллегу. Лейтенант Игорь Владимирович Михайлов, наш нейрохирург, три года назад окончил кафедру нейрохирургии Шамова в ВМА и отправлен с нами то ли для обмена опытом с тамошними товарищами, то ли потому, что от него просто никакого толка в Ленинграде и его решили слить куда подальше. Да ладно, Игорь, я же шучу. – Сергей заметил, как молодой офицер покраснел и неуверенно поглядывал на него в течении такого спорного представления и рассмеялся – Нет, на само деле талант у него от бога, вот только терпения не хватает, вот его и передали мне на воспитание.
-Игорь – молодой человек, который почти полвека спустя, став руководителем кафедры нейрохирургии в московском медицинском институте, начальником нейроразработок в НИИ нанотехнологий при РАМН и близким другом полковника Лазарова, будет обсуждать с ним, умирающим от рака, план проведения первой в мире операции по замене нервной системы сердечной мышцы, шагнул вперед и протянул крепкую широкую ладонь с длинными пальцами пианиста, крепость пожатия которой Валера оценил в должной мере. – Очень приятно. - добавил он, разглядывая Валеру с тем же почтением, с которым смотрел на Кулагина.
-Валера. Взаимно. А теперь я бы предложил убраться отсюда подальше, пока наши начальник не пожалели о том, что выпустили нас в город. – Валера бросил опасливый взгляд на здание генштаба и перевел его на Сергея, который согласно кивнул.
-Думаю, ваша группа уже договорилась, где встретитесь. – сказал он.
-Ну разумеется.
-Ну так веди, Вергилий. А то мы с Игорем чувствуем себя тут одинокими и потерянными и просто жизненно желающими выпить кружечку чего-нибудь пенного и холодного, дабы скрасить часы ожидания в приятной компании.
-Ни ничего себе. – уважительно хмыкнул Валера – И давно ты стал выражаться высоким слогом?
-Я тебе чуть позже поведаю, куда меня судьба забросила, так ты поймешь, почему я стал им выражаться. Единственной альтернативой ему было либо помешательство на фоне алкоголизма, либо трехэтажный мат, что мне позволительно допускать, как врачу и капитану Советской армии. А теперь быстренько, пошли отсюда, пока нас не привлекли за разглашение государственной тайны. – и подхватив его под руку Сергей рванул в направлении, точно соответствующем месту расположения пивбара с экзотичным названием «Океан», что видимо подразумевало количество ежедневно выпиваемого там пива, в который уже с соблюдением всех элементов конспирации начинали стекаться ожидающие отправки офицеры кубинской группы.
-Ну, в общем, за особые, видимо, заслуги перед судьбой, в которую я как коммунист не верю, меня закинуло в Туркестанский военный округ. – начал повествование Сергей, когда офицеры, уже окончательно все перезнакомившиеся и проникнувшиеся чувством боевого братства, заказывали по третьей-четвертой кружечке, разбивая постепенно одну большую компанию на несколько малых, как бывает всегда, когда отдельные личности приступают к поиску собеседника по интересам и как правило такового находят. – Приехал я на место службы и понял – все, мне хана. Помнишь, я тебе тогда в институте говорил, что мне до ближайшего города километров двести надо будет чапать?
-Помню. – не стал спорить Валера.
-Ну так вот двести километров там только до ближайшего поселка, вроде кишлака. А до города почти триста пятьдесят. И часть там не обычная, а какая-то особая, то ли шпионов ловят с той стороны границы, то ли сами отправляют. В общем, я там целых два года оттянул, пока перевестись смог. Да и то только потому, что в Ташкентском госпитале срочно оперирующий хирург понадобился. Да и то в том госпитале я числился не штатным врачом, а прикомандированным, то бишь, когда они там с кадровыми вопросами бы разобрались, меня, стало быть, обратно, в пустыню. Потому, когда мне сообщили, что открылась вакансия в командировку, я только спросил, где подписать. Даже направление выяснять не стал. А уже тут узнал, что туда. – он неопределенно махнул рукой в западном направлении. Ты не поверишь, я в Ташкенте, как увидел их узбечек, в смысле полностью, так чуть не уронил честь и достоинство советского офицера. Два года видел только офицерских жен в нашем городке, а местные если рядом и околачивались, то женщины у них вечно в черных саванах ходят, словно заживо погребенные, не только улыбку не дождешься, но вообще можешь и нож под ребро получить, если шибко близко подойдешь. Они там вроде все как коммунисты, даже те, кто по-русски вообще не говорит, а вот поди ж ты, шариат в этом вопросе по полной. Ты, я так понимаю, проблему решил довольно быстро? – он кивнул на обручальное кольцо Валеры.
-Даже сам удивляюсь, если честно. – кивнул тот – Словно та самая судьба, в которую мы оба не верим, свела.
-Это хорошо, это редко с кем бывает. – покивал в ответ Сергей – А вот у нас вместо судьбы был майор Хаждибирджаев, замполит наш то бишь. Мужик мировой во всех отношениях, только слишком верный супруг. Причем, как поговаривали, верный женам так четырем-пяти. Так вот он нам, как только у нас окончательно ум за разум заходил от длительной тоски по женскому вниманию, начинал читать лекции о недопустимости случайных связей с местными аборигенками. И это при том, что сам каждые выходные сматывался из городка на служебном ГАЗике. Ты не представляешь, как успокаивающе такие лекции действовали при температуре вокруг порядка пятидесяти градусов и площади ленинской комнаты три на четыре метра. Минут через пятнадцать его рассуждений все сексуальные томления отходили на второй план в сравнении с непреодолимым желанием придушить его голыми руками. А потом Ташкент. Прямо восточный сказочный город. Белый. Весь в зелени. А проспекты! А парки! И главное, ну просто самое главное – студентки. Много и много студенток. И увольнения в город. И выходные. Ну в общем… - Сергей мечтательно закатил глаза.
-В общем познакомились мы с ним на офицерской гауптвахте. – закончил за него Игорь. – Когда он там находился за неподобающее для советского офицера поведение в увольнении. Проще говоря за драку в общественном месте.
-Ну ничего себе, это как тебя угораздило? – Валера отхлебнул темного пива и посмотрел на друга.
-Аллах свидетель, не виноват, хозяин. – ответил тот, лихо копируя азиатский акцент – Я ж не знал, что у них на танцах все девушки посчитаны, пропечатаны и уже закреплены за местными джигитами. Вот и решил познакомиться. А ко мне сразу три орла подходят и начинают объяснять, что с этой конкретной девочкой нельзя. Ну нельзя и ладно, я тогда к другой, потом к третьей. Везде то же самое. Ну я и разнервничался немного. Стукнул одного. Несильно. В ухо. А он меня. А там и наши подоспели. А потом и их подмога. В общем, прилетела милиция, тех на пятнадцать суток, а мне десять суток ареста. А ты бы, чем чужие грехи смаковать – повернулся Кулагин к Игорю – лучше бы поведал, как сам там оказался, на той губе.
-Я как раз вообще ни за что попал туда. – горячо возразил Михайлов – В отличии от тебя, ко мне у местного населения претензий не было, напротив, даже благодарили.
-Это он так преподносит свой сексуальный успех, желая подчеркнуть мою неудачу. – пояснил Сергей Валере – У них там вокруг части пастухи стада пасут, вот он и повадился в ту орду ходить. Медосмотры там проводил местному населению в качестве помощи советских военных медиков гражданскому здравоохранению. Так успешно проводил, что у них там одна вдова забеременела, которая до того три года замужем была, да не рожала. А через девять месяцев вся та пастушья семья к из городку явилась. Все сто человек, от старейшего аксакала до младенца у вдовы той на руках. Так их когда увидели, то решили, они нашего молодого специалиста резать идут. За осквернение рода или что-то в этом духе. А оказалось, они с благодарностью за рождение сына и вливание новой крови в родовое дерево пришли.
-Так а ну губу-то тогда за что? – удивился Валера.
-Вот и я говорю, что не за что было меня туда. – охотно согласился Игорь.
-Так ведь что они с благодарностями пришли – это не сразу, а потом стало известно. А до того комбат ихний решил, что они городок идут по камешкам разбирать, за честь поруганную мстить. Взял да и тревогу объявил. Ну все в ружье, на вышки да в бронеколпаки, сообщение в Ташкент о нападении на воинскую часть. Хорошо, там люди понимающие были, в Москву не стали сразу отбивать, а направили своего человека обстановку выяснить, да уладить все миром. Тот приезжает, а в батальоне уже праздник идет, баран жарится да восточные сладости уминаются под кумачовым транспарантом «Народ и армия едины». Ну он вместе со всеми посмеялся, съел кусок мяса, а потом от имени командующего округом выписал Игорешке десяток суток ареста. Да ко мне в камеру. А уж потом мы с ним в госпитале встретились, куда его перевели от греха подальше, дабы не облагораживал чрезмерно пастушьи племена русским генофондом. А поскольку папа у него товарищ полковник тут, в Москве, то волей судьбы и его служебного положения мы все теперь ждем отправки туда. – снова жест в западном направлении. Ну, не красней, Игореша, мы тебя считаем самым что ни на есть настоящим офицером.
-В таком случае, вы исключение из большинства. – мрачно ответил Михайлов. – Знаете, как паршиво, когда у тебя отец старший офицер столичном округе? Постоянно слышишь у себя за спиной, что он папочкин, мол, протеже. Если отправят служить на курорт, так это папа постарался. А если в тьмутаракань, как вот меня, так это он сам выпендривается, потому что зажрался под папочкиным крылом. А я не зажрался. Я врач. Я оперировать хочу, а не сидеть под отцовским присмотром в Центральном военном госпитале.
-Ну тогда за это по последней, да пора отсюда выдвигаться. – сказал Валера, уже минут двадцать наблюдавший, как его товарищи по оружию группками в два-три человека покидают пивную, направляясь в сторону аэродрома «Кубинка».
Переправляли группу советских военных советников на Ил-18, в чем им несказанно повезло, и степень этого везения Валера оценил лишь гораздо позже, когда узнал, как и в каких количествах перевозили советский военный персонал в дальнейшем, когда было принято решение оказать Кубе масштабную военную помощь до размещения на ее территории ядерного оружия включительно. Сейчас же группа советских офицеров летела в ограниченном составе, чтобы наладить первичное обучении кубинских военных использованию советской военной техники, которую первой серьезной партией поставили на остров в конце 1960-го года. Техника была не то, чтобы новая, взятая со стратегических складов Минобороны СССР, включавшая в свой список танки и самоходки времен войны Т-34-85 и ИСУ-152, которые так эффективно давили контрреволюцию в Венгрии, самолеты Миг-15 и даже поршневые Ла-7, зенитную артиллерию в численностью до бригады систем С-60 «Ваза», а так же дивизион торпедных катеров, которые прибыли в Гавану буквально за несколько дней до отправки советских офицеров из Москвы. Кубинские офицеры и солдаты революционной армии, которые еще несколько лет назад представляли собой полупартизан, воюющих с правительственными войсками методом набегов и краткосрочных рейдов по правительственным тылам и в основном вышли из семей крестьянства, став во многих случаях первым поколением в семье, которое умело читать и писать, осваивали технику с крестьянской же основательностью, требуя детальных пояснений советских специалистов по любому, даже самому второстепенному вопросу, особое внимание уделяя не только устройству сложных военных систем, но и методам правильного их использования на поле боя. Поскольку собственный их опыт использования механизированных соединений был минимален, то вся тактика и стратегия современной механизированной войны, которую они осваивали целиком перенималась с советского опыта, с широким изучением событий Великой Отечественной Войны в качестве примеров. По этой причине в начале 1961-го года советским руководством было принято решение создать на острове учебный центр, для объединенной системы подготовки офицерского состава кубинской армии. Возрастали поставки оружия и техники, требовались и новые специалисты. И потому ранней весной 1961-го года на Кубу были отправлены первые, пока еще небольшие группы советских офицеров-инструкторов. Занимавший почти сутки перелет начисто вытравил из советских воинов остатки пивного алкоголя, а с другой стороны, несмотря на три посадки для дозаправки, погрузил их в сонно-кататоническое состояние, ибо даже во время пребывания на земле, из самолета их не выпускали, более того, у мест дозаправок почти всегда в окна иллюминаторов можно было различить солдат внутренних войск натасканными на людей собаками, которые почти сразу оцепляли военный борт по периметру и не размыкали строй до самого выруливания свежезаправленного самолета обратно на ВПП. Как и предполагал Валера, пивные посиделки явно имели целью еще раз проверить подобранный состав советников, ибо к моменту посадки в самолет несколько человек таинственным образом исчезли из привычного уже перечня лиц, отправляемых на остров, а вместо них появились новые дяди с лицами матерых диверсантов или дознавателей военной контрразведки, хотя при более внимательном на них взгляде возникала мысль о совмещении обеих этих профессий.
Воздух острова свободы, в который окунулись советские офицеры сразу на выходе из самолета был горячим и влажным. Даже не так. Он был очень-очень горячим и таким же влажным. Когда Валера сделал первый шаг по трапу, у него возникло стойкое ощущение, что его прямо в одежде засунули в русскую баню, где как раз только что плеснули кипяточка на дымящиеся угли. Закутанное в шерстяной костюм и добротный плащ тело тут же покрылось потом, который принялся прокладывать себе дорогу по спине к тому месту, где она кончала свое приличное название. Следующим ощущением было шокирующее обилие запахов, среди которых, помимо запаха авиационного топлива, привычного на любом военном аэродроме, его овеяли ароматы тропического леса, который буквально окружал со всех сторон аэропорт, и ни с чем не сравнимы аромат океана, плескавшегося буквально в зоне прямой видимости и имевшего такой лазурный цвет, что советские офицеры на несколько секунд застыли, очарованный зрелищем. Однако очарование длилось недолго. Возле самолета их уже ждали представители советского посольства и несколько кубинских офицеров процесс прохождения таможни, который Валере представлялся как долгое и утомительное занятие, на самом деле занял ровно семь минут.
-Это нам так рады или они всех так пропускают? – задумчиво спросил он, когда они с Сергеем шли к цветным автобусам, ожидавшим их возле выхода из терминала, полной грудью вдыхая плюс к тропическим ароматам еще и непередаваемый запах свежесваренного кубинского кофе и фруктов. И то, и другое продавалось прямо у выхода из аэропортовского терминала, причем кофе варился в горячем песке, под которым был разведен огонь, и вся эта конструкция размещалась на сверкающей тележке, в нижней части которой был укреплен газовый баллон, горелка которого как раз подогревала синим огнем металлическую емкость с песком. Седовласый старик негр с поразительно белозубой, хотя и неполного состава, улыбкой одновременно зазывал покупателей, водил медной туркой по раскаленному песку и сортировал монеты у себя в ящике, которые ему отсыпали за каждую чашку налитого ароматного напитка.
-Скажем так, сюда не пускают так никого, кроме нас. И то, нас пускают потому, что мы гости военных. Военные тут имеют огромное влияние, им подчиняются все, включая таможенную службу. – сказал Сергей, залезая в автобус. – Ты едешь с нами или останешься кофе попить?
-Что? А, да. – Валера подхватил сумку и быстро забрался в автобус.
С первых метров по каменной мостовой Гаваны Валера понял, что полюбит этот город. Столица Кубы была не просто красива, она была шикарна. Из краткой информации, изложенной отправляющимся советским офицерам в политотделе генерального штаба, он знал, что Куба являлась бывшей испанской колонией, которая обрела независимость от Испании только после американо-испанской войны 1899 года. Но обрела лишь затем, чтобы из испанской колонии превратиться в протекторат США. В течении полувека этого «счастливого» для Кубы состояния, финансисты, бизнесмены и мафиози Северной Америки, которые часто совмещали все три эти звания в одном паспорте, вкладывали в строительство гаванской инфраструктуры настолько внушительные средства, что фактически выстроили в ее центре смесь Парижа и Лас-Вегаса. Именно тут предпочитали отмечать важные события, а так же проводить деловые встречи люди, чьи интересы часто шли вразрез с интересами американского государства и его законами. В результате город производил впечатление сосуществования двух параллельных миров, в которых роскошные отели, больничные комплексы, современные шоссе и развлекательные заведения плавно сменялись а часто и соседствовали с величественными зданиями колониальных времен, с многочисленными древними католическими храмами, башнями Капитолиев, колоннадами дворцов бывшей испанской аристократии и мощеными вытесанными вручную камнями дорогами, которые вились между зданиями, заворачивая в тесные дворики, откуда выходили в дальнейшем на широкие улицы. А еще Валеру поразило обилие машин. Куба, недавно пережившая революцию, явно была страной небогатой, но, как и положено после всякой революции, имущество бывшего правящего класса было с горячим одобрением большинство победившего населения экспроприировано в пользу трудового народа, в виду чего сейчас многие из этого народа рассекали по гаванским дорогам на длинных тяжелых кадиллаках и шевролетах всех возможных цветов, причем часто с надписями революционного характера на испанском языке, сводившими основной выбор к родине или смерти. А еще люди. Людей было много, очень много. Собственно, такого количества людей на улице Валера не видел даже в Москве. Белые, черные, метисы, индейцы, азиаты, все они заполоняли улицы, по которым ехал автобус с советскими офицерами, но в отличии от московского столпотворения, особо никто никуда не спешил. они стояли небольшими группками, пили местный вариант лимонада под названием Пру, кто-то играл на губной гармошке или гитаре, а кто-то в это время под играемую мелодию пытался изобразить что-то похожее на пачангу, вдоль дороги не спеша прогуливались девушки и молодые женщины, как правило компаниями не меньше трех, вокруг них почти всегда увивались молодые люди, стараясь привлечь к себе внимание. Все пели, кричали, говорили, гомон за окном стоял такой, что почти перекрывал звуки автомобильного движения. По мере продвижения кубинский офицер сопровождения, который сразу и очень уверенно взял поездку под свой контроль, описывал советским коллегам основные достопримечательности кубинской столицы, которые, по его мнению, русские должны были обязательно посетить в том порядке и с тем почтением, с которым требовалось относиться к символам кубинской революции. Глядя на проплывающие за окном пейзажи, Валера постепенно убеждался, что поездка до советского посольства ведется даже не то чтобы не по прямой, а вообще представляет собой маршрут из уменьшающихся концентрических колец, что укрепило его в мыслях о намерении кубинского офицера провести по Гаване краткую экскурсию. Вот автобус вырулил на огромную площадь, выложенную серым камнем, которую, словно почетный караул, окружали аккуратно подрезанные тропические деревья, высаженные в огороженных бордюрами клумбах. Размеры площади даже на первый взгляд превосходил Красную площадь в Москве, а обилие кубинских флагов на высоких флагштоках и почетный караул вдоль длинного забора с фигурной металлической оградой лишь подчеркивал торжественность места, и Валера по описанию не без некоторого замешательства узнал в ней площадь революции, на которой Фидель после своей победы произнес первую многочасовую речь о славе революции и светлом будущем кубинского народа. Солидность места дополнялась восьмиэтажным заданием на западной стороне площади, которое привлекало к себе внимание тем, что с крыши до самой земли по ее фасаду спускалось полотнище кубинского государственного флага, а рядом с ним на огромном гранитном обелиске во всю высоту здания был выложен металлическими конструкциями, словно набросан грифелем художника на гигантском полотне, портрет Эрнесто Че Гевара. Портрет и огромное знамя произвели на советских гостей подобающее впечатление, в связи с чем сопровождавший их кубинский военный приказал водителю остановить автобус, чтобы гости могли насладиться видом главной площади республики. Не успели советские офицеры выйти, как ворота внешнего забора, открылись, и из них показались несколько кубинских офицеров, форма которых недвумысленно указывала на их принадлежность к полицейским силам, а после того, как их сопровождающий с гордостью сообщил, что здание с флагом и портретом знаменитого революционера является штаб-квартирой министерства внутренних дел, желание советских гостей размять кости методом прогулки по площади вдоль фигурной ограды быстро сошло на нет. Полицейские приблизились к их автобусу и скороговоркой обратились к офицеру. Познания Валеры в испанском оставляли желать лучшего, но даже он понял, что основная мысль состояла в том, что место это является особенным и что западные грингос должны немедленно убраться отсюда к такой-то матери, в противном случае об их появлении будет доложено Раулю Кастро, брату Фиделя, который на текущий момент занимал пост министра внутренних дел. Атмосфера быстро накалялась, и некоторые русские военные специалисты уже было двинулись к автобусу, но затем из уст из сопровождающего прозвучало волшебное слово «совьетико», и стражей порядка словно подменили. Причем произошло это так быстро, что на несколько секунд советские гости даже опешили. На смуглых лицах расцвели улыбки, речь, и без того довольно оживленная, перешла в поток восторженных приветствий, по скорости сравнимых с пулеметной очередью. В результате требования покинуть правительственную площадь перешли в заверения о том, что офицеры МВД Кубы всегда рады оказать советским гостям любую возможную помощь, что двери штаб-квартиры МВД для них всегда открыты, второе, кстати, вызвало у советских гостей некоторое увядание энтузиазма в виду их собственного мнения о пользе знакомства с органами безопасности, затем последовало быстрое перечисление всех точек Гаваны, которые русские просто обязаны посетить до того, как партия и лично Фидель направит их в те регионы страны, где их помощь особенно необходима кубинскому народу. Слушая их яркую испанскую речь, обильно сдобренную местными фразеологизмами в купе с очень колоритной бранью, которая тут служила не столько оскорблению собеседника, сколько подчеркиванию важности обсуждаемой темы, Валера не снимая с лица ответной улыбки, рассматривал полицейских, все больше укрепляясь во мнении, что эти смуглолицые крепыши, с тем же успехом, с которым они служили закону, нося полицейские нашивки и значки, могли бы резать других полицейских, нося вместо формы и пистолетов на поясе, длинные мачете и винтовки за спинами, с помощью которых они бы отправляли на тот свет полицейские и армейские патрули, волей судьбы и приказа начальства оказавшиеся на маршруте патрулирования, пролегающем через сельскую местность, окруженную густыми джунглями, где эти молодцы, собственно, и отсиживались бы между актами сопротивления официальной власти. В каждом из них была хищная необузданная энергия, с трудом сдерживаемая в рамках частично честью одетых на них мундиров, а в еще большей степени осознанием уже одержанной победы и предвкушением грядущих сражений, в которых, они знали это точно, их сила и энергия понадобятся. Когда-то на острове Куба базировались испанские пиратские корабли, команды которых в изобилии снабжали женское население острова своим генофондом, в виду чего определенные черты предков путем неоднократного повторения, видимо, начали передаваться по наследству, в конечном итоге приведя к появлению поколения, которое, не имея возможности пиратствовать на море, развернули настолько широкую деятельность подобного же характера на суше, что в результате, во многих случаях сами того не ожидая, превратились в официальную власть на острове и теперь следили за соблюдением закона с тем же усердием, с которым еще недавно нарушали его сами. Результатом знакомства, состоявшегося на площади революции, стало настоятельное предложение со стороны полицейских немедленно выделить для автобуса патрульное сопровождение, дабы советские гости беспрепятственно проехать по всей Гаване с тем, чтобы оценить красоту города и проникнуться духом победившей революции. Лишь категорический, хотя и вежливый отказ кубинского военного, который явно понимал, что ничто так не привлечет внимание американских наблюдателей, как демонстративное катание автобуса с советскими гостями в сопровождении двух полицейских машин, спасло Валеру и его товарищей по командировке от немедленной ознакомительной экскурсии по кубинской столице. Продолжая обмениваться пожеланиями удачи и заверениями в братской любви и вечной дружбе двух революционных народов с кубинскими полицейскими, советские офицеры погрузились обратно в автобус, внутри которого кубинский офицер настолько решительно приказал водителю следовать напрямую к советскому посольству, что тот рванул старенькую машину с места, даже не потрудившись обратить внимание на красный свет светофора на выезде с площади революции.
Начальник резидентуры ГРУ на острове Куба полковник Николай Иванович Кудрявцев числился помощником военного атташе советского посольства и, как и подобает профессиональному разведчику, ни капли не напоминал шпиона. Спортивного сложения, с густой шевелюрой аккуратно уложенных черных волос и в очках в тонкой роговой оправе, он больше походил на профессора математики московского университета. Походил до тех пор, пока не начал говорить. Советских коллег он встретил в своем кабинете, на цокольном этаже посольства, рядом с которым располагался центр радиопрослушивания американского побережья, а так же служба пеленгации почти всех переговоров кубинской армии и полиции на территории самого острова. Работы у резидента на территории недавно обретенного союзника было очень много, а потому разговор сразу перешел в область практических вопросов.
-Товарищи офицеры, я хочу, чтобы вы с самого начала поняли, что ваше пребывание здесь настолько же секретное, насколько и опасное. Сразу по выходу из этого кабинета вы будете переодеты в кубинскую военную форму, а затем проследуете в отдел распределения, где вас примут под свое крыло наши кубинские коллеги. В результате прибывшая на остров группа советских гражданских специалистов полностью растворится в небытие, а потому все документы, которые вы получили в Москве вам придется сдать мне прямо тут. Теперь о предстоящих вам задачах. Я знаю, что политотдел, отправляя вас сюда, заставил каждого прочесть брошюру на тему « Советский офицер – дипломат и агитатор». Так вот прошу вас забыть все содержание этой брошюры и ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в идеологические диспуты, которые, несомненно, будут иметь место при вашем общении с кубинскими коллегами. – глядя на удивление, которое расплывалось по лицам вновь прибывших офицеров, Кудрявцев пояснил – Вопреки тому, что вам говорилось в Союзе на тему социалистической ориентации нового правительства Кубы, все далеко не так однозначно, как им там, в Москве, хотелось бы. Правительство Кастро, безусловно, можно назвать социалистическим, но оно пока что очень далеко от марксистко-ленинской идеологии, и возможность ее установления тут все еще под вопросом. А потому в любом политическом диалоге меньше говорить и больше слушать. И ни дай вам бог выступить с критикой устройства революционной армии или политической организации. Кубинцы крайне обидчивы и столь же крайне вспыльчивы, когда речь идет о критике их революционных структур, а армия тут – самая авторитетная структура. В то же время сложность и объем поставленной нашим правительством сюда техники категорически отрицает возможность самостоятельного изучения ее не только нынешними кубинскими военными, но и перешедшими на их сторону офицерами армии бывшего диктатора Батисты. До сих пор армия Кубы являлась исключительно орудием внутреннего подавления, а потому не имела ни системы подготовки для отражения внешней агрессии, ни технического оснащения для выполнения этой задачи. А потому толковые военные специалисты здесь пользуются огромным уважением, и авторитет их очень высок не только среди военных, но и среди гражданского населения. Каждый из вас отправится в одну из трех армий страны, который обозначены по региональному признаку. Таких армий тут три: восточная с центром в Сантьяго-де-Куба, центральная с центром в Санта-Клара и западная с центром здесь, в Гаване. В зону ответственности восточной армии так же входит американская военно-морская база Гуантанамо, а потому эта армия является самой крупной из трех. А теперь по вопросу о местах дислокаций. Я зачитаю сейчас фамилии каждого из вас и места прохождения вашей службы. Сразу после этого вы отправитесь на оформление соответствующих документов в нашу секретную часть, где вам выдадут бумаги, удостоверяющие вашу принадлежность к кубинской армии. Прошу тщательно выучить ваши кубинские имена, по которым к вам будут обращаться в присутствии публики. Так же каждому настоятельно советую освоить хотя бы основы местного диалекта испанского языка. Именно местного диалекта, поскольку говоря на литературном мадридском испанском, вы быстро привлечете внимание и заслужите прозвище гальего, а это едва ли не более подозрительно, чем ваше советское происхождение. – Кудрявцев приступил к зачитыванию фамилий советских офицеров с указанием их нового места службы и вопреки ожиданиям Валеры, который ожидал, что троих врачей отправят в три разные армии на самую периферию, сообщил, что все трое остаются в Гаване. Причем не только в Гаване, а в центральном военном госпитале. Как пояснил им резидент, данный госпитальный комплекс был переоборудован американскими инвесторами и являлся новейшим не просто во всей Кубе, а практически во всей Латинской Америке, поскольку предназначался не столько для обслуживания армии Батисты, сколько для курортного лечения самих американских бизнесменов, как легального так и не очень характера, а так же их политических друзей, давно уже превративших остров в некое американское подобие санатория в сочетании с парком развлечений. По этой же причине врачей, способных работать на оборудовании, установленном в госпитале, на острове почти не осталось, так как основная часть персонала предпочла после победы революции эвакуироваться на самолетах американских ВВС, которые довольно оперативно вывезли с Кубы все и всех, представлявших ценность, как только стало понятно, что войска Кастро займут столицу. По этой причине трое советских хирургов были направлены в госпиталь, чтобы организовать работу и возглавить ее на время обучения кубинских специалистов. На возражения, что даже их не самая низкая квалификация может оказаться недостаточной для освоения импортного оборудования своими силами резидент дал короткий, но очень емкий ответ:
-Разберетесь. На то вы и советские врачи. Выполняйте.
Выполнять задачу пришлось в условиях не просто хороших, а невиданно комфортных. Советских специалистов на острове очень ценили, но к врачам отношение было особенное. За три года после победы революции Кастро сумел наладить вполне эффективную систему здравоохранения, однако для ее развития требовались навыки и знания, которые кубинским медикам просто негде было взять. Страны Латинской Америки под жестким давлением США практически закрыли доступ кубинским студентам в свои ВУЗы, если те не иммигрировали из страны навсегда, европейские учебные заведения так же не принимали на обучение кубинских специалистов, объясняя это не только причинами идеологического характера, но и тем, что большинство кубинских специалистов во всех областях настолько сильно отстают от ведущих стран мира в области науки и техники, что их обучение в общем потоке не представляется возможным. Короче говоря, запад решил всеми силами тормозить развитие мятежного острова и, если не удалось сместить Кастро сразу, сделать это постепенно, все больше и больше отбрасывая Кубу в состояние перманентной отсталости, что должно было указать на несостоятельность революционного режима, как неспособного выполнить программу модернизации острова. Тот факт, что до прихода Кастро к власти Куба не только не являлась развитым государством, но и не стремилась к развитию, безнадежно застряв, за исключением самой Гаваны, в укладе жизни начала века, обычно огласке не придавался. В отличии от остальных офицеров, врачей не стали переодевать в кубинскую форму, сменив их невозможную в данной жаре одежду на белые брюки, легкие хлопковые рубашки и мягкие мокасины, что навело Валеру на воспоминания об идеале Остапа Бендера в виде белоснежного города Рио-де-Жанейро, где все поголовно ходят в белых штанах. Гавана, возможно, и уступала Рио по роскоши и размерам, но тем не менее являлась одним из самых красивых городов, которые Валере удалось увидеть в дальнейшем за всю свою службу. Госпиталь, в котором им отныне предстояло нести службу был назван в честь видного кубинского революционера Каликсто Гарсии и располагался в районе Ведадо, по праву считавшемся одним из самых красивых районов Гаваны. Знаменит район был тем, что в колониальные времена здесь жила не просто аристократия, а сливки испанского высшего общества, а потому чудеса архитектуры встречались здесь на каждом шагу, ибо каждое здание, которое украшало собой местные улицы, являлось всего век назад дворцом или оперным театром, собором или музеем колониального искусства, а потому было уникальным и полностью отражало стремление очередного испанского гранда затмить остальных своих соплеменников красотой и размахом постройки. Сам госпиталь представлял собой двухэтажное здание нежного кремового цвета с красными карнизами и узорчатыми орнаментами, украшавшими промежутки между окнами первого и второго этажей. Имя Каликсто Гарсия гордо было выложено золотыми буквами над центральным входом, охраняемый двумя массивными колоннами. По периметру подъездной площадки росли аккуратно подрезанные пальмы, которые давали тень стоящим под ними шезлонгам для посетителей. Для того, чтобы доставить советских хирургов к новому месту службы, к посольству подогнали компактный минивэн фольксваген с затемненными стеклами. Улыбчивый чернокожий водитель услужливо открыл им дверь, представился Рамоном и заявил, что ему дан приказ показать господам докторам их новое место жительства, а так же провести краткую экскурсию по основным районам кубинской столицы, дабы уважаемые доктора могли в полной мере оценить, какое счастье им выпало в виде работы в столько неповторимо красивом городе. Врачи, которые благодаря обретенному ими облегченному варианту одежды, начали постепенно отходить от состояния, пограничного с тепловым ударом, не возражали. В основном потому, что примерный смысл речи водителя понял только Валера, который в очередной раз порадовался, что вторым языком в институте выбрал испанский, тогда как Сергей, бегло говоривший по-английски и по-немецки, слушал богато перемешанную с местным слэнгом речь кубинца с тем же серьезно-непонимающим видом, с которым мог слушать молитву индийского йога на древнем санскрите. Как смогли оценить советские гости, власти Гаваны очень бережно относились к историческим строениям, которых в городе было с избытком, а потому при малейшей возможности эти здания реставрировались и перепрофилировались в общественные учреждения. При этом самые общественно значимые обычно располагались во дворцах, ранее принадлежавших аристократам или же строениях дворцового типа. Первым делом Рамон повез их в центр города, поскольку главные общественные и государственные организации находились именно в центральной части столицы. В числе первых глазам врачей предстал государственный кубинский университет, о котором Рамон с гордостью поведал, что он был основан еще указом испанского короля Филиппа пятого в 1728 году и с тех пор двести пятьдесят лет в нем учились исключительно дети высшего слоя высшего же кубинского общества, однако теперь после победы революции университет ежегодно принимает на бесплатное обучение почти тысячу студентов, многие из которых происходят из пригородных трущоб и аналогичных районов других городов. Конкурс в университет достигает двадцати человек на место, и это практически единственное кубинское учебное заведение, чьи дипломы признаются в западных странах. Архитектура университета напоминала архитектуру госпиталя, и на секунду Валера подумал, что строились они оба одним автором. Тот же грандиозного вида центральных вход, окруженный колоннадой, та же треугольная арка над ним, выложенная гранитными блоками площадка вокруг, по периметру которой высажены пальмы и тропические цветы, создающий непередаваемую смесь ароматов. По обе стороны от центрального здания располагались учебные корпуса такого же светло-серого цвета, образуя вместе с цитаделью подобие буквы «П», а гранитная лестница, ведущая к этому комплексу, по ширине и грандиозности вложенных в составляющий ее красный гранит сделала бы честь и правительственным зданиям московского кремля. Возле университета кипела жизнь. Рамон объяснил, что они попали на время так называемой малой сиесты, когда после первых трех занятий студентам предоставляется полчаса свободного времени, чтобы перекусить и отдохнуть в тени деревьев, дабы подготовить свой разум к новой порции знаний. Обилие молодых людей в обнимку с книгами и тетрадями, которые плотными группами сидели на лавочках в тени пальмовых ветвей, подтверждало слова шофера. Правда, на сиесту это было мало похоже, ибо вопреки названию этого времени, никто не думал дремать, спасаясь от солнца, наоборот, в большинстве компаний велась оживленная беседа, как и положено для кубинской молодежи, сопровождавшаяся столь оживленной жестикуляцией, что порой казалось, что разговор вот-вот перейдет в использование последнего аргумента типа «я тебе сейчас морду набью». Однако на самом деле подобное общение отнюдь не являлось проявлением агрессии, а напротив являлось признаком интереса и уважения к собеседнику, доводы которого считались достойными столь эмоционального обсуждения. Именно возле университета Валера впервые обратил внимание на ту шокирующую деталь, которая будет бросаться ему в глаза на протяжении всего его первого пребывания на острове свободы. Еще сойдя с самолета и проходя таможенный контроль в аэропорту, он обратил внимание на красоту кубинских женщин. Многие поколения смешанных испано-английско-американско-негритянских браков способствовали постоянному притоку в генофонд свежей крови и рождали поразительные генетические комбинации, которые делали кубинок неповторимыми даже в сравнении с другими южноамериканскими женщинами, наделяя их агрессивной и в то же время неприступной красотой, которая бросала мужчине одновременно и обещание и предостережение, действуя на него даже не на основе зрительной оценки, а скорее, на уровне животных инстинктов, когда притяжение возникает на почве тех движущих сил, которые сам мужчина не может ни объяснить, ни часто даже осознать. Прекрасные лица, великолепные манящие фигуры и сверкающие белозубые улыбки молоденьких студенток сплошь и рядом повергали мужчину в шок, сочетаясь с искривленными, словно неудачная работа начинающего плотника ногами. Казалось, у половины девушек, которые сейчас ждали начала следующих занятий в университете, горячо споря с юношами и между собой на одним им понятные темы, ноги словно развивались отдельно от всего организма, искривляясь такими причудливыми зигзагами, которые можно было бы списать на самопроизвольно сросшиеся сложные переломы, если бы не массовость этого явления, которое подчеркивалось традиционно короткими юбками студенток. Заметили это и Сергей с Игорем, недоуменно переглянувшиеся между собой. Ответ на немой вопрос в глазах врачей дал Рамон, который, регулярно всматриваясь в зеркало заднего вида над приборной доской, казалось, наблюдал не столько за ситуацией на дороге, сколько за своими пассажирами.
-Рахит.- коротко сказал он, не оборачиваясь.
-Не понял? – повернулся в его сторону Кулагин.
-Вы смотрите на их ноги. – со спокойной улыбкой пояснил водитель – Это правильно, любой мужчина хочет посмотреть на ноги столь красивых женщин, как наши. Черт возьми, любой мужчина просто хочет посмотреть на женские ноги. Так вот они кривые из-за рахита.
-Рахит? – изумленно переспросил Валера – В таком количестве?
-Да, доктор. – покивал головой старый кубинец – До революции у нас тут очень плохо было с питанием. Молодежь сплошь и рядом недоедала. На столе в доме не было ни молока, ни масла. Вот рахит и ломал ноги наших детей. Теперь это в прошлом. Теперь революция каждому дала на стол все нужное для здоровья. А за детским здоровьем у нас теперь смотрит специальная служба. Уж наши-то доктора не допустят, чтобы дети становились калеками из-за того, что правящей верхушке хочется устроить еще один пир с их американскими хозяевами, как было при этом старом псе Батисте. – в словах водителя перемешивались одновременно горечь, гнев, гордость за свою страну, в которой, наконец, победила справедливость, которая, по его мнению, теперь должна была укорениться тут навсегда, и какое-то необыкновенное спокойствие. Примерно с таким спокойствием мог рассуждать о смерти и увечьях человек, который был уверен, что судьбу изменить нельзя. В русском языке таких называли фаталистами. Революция в России сломала этот стереотип, вызвала к жизни новый психологический тип людей, которые не верили в судьбу или считали, что с ней можно и нужно успешно бороться. На Кубе же сходный по сути революционный процесс породил совершенно новую форму фатализма: фатализма светлого будущего. Победивший диктаторский режим Батисты кубинцы были уверены, что впереди их ждет только счастливая судьба и что помешать этому не сможет никто. В этой же колее воспринималось многими и появление на острове советских специалистов, поскольку это явление полностью укладывалось в теорию счастливой судьбы, которая посылает кубинскому народу помощь в тех отраслях, которые он пока что не может осилить сам.
Как пояснил Рамон, жить советским врачам на первых порах предстояло не где-нибудь, а в отеле «Ривьера», известный тем, что построил его знаменитый американский мафиози Мейер Лански, который вместе с не менее известным боссом американской мафии Чарльзом «Лаки» Лучано возглавлял так называемую комиссию, по сути являвшуюся верховным коллективным руководством организованной преступности США. Поскольку со времен войны Лучано находился в вынужденной эмиграции на Сицилии, а дела на континенте то и дело требовали его, если не личного, то близкого присутствия, то данный отель создавался как резиденция для совещаний руководства преступного сообщества и максимально комфортного отдыха его членов, которые по природе совей деятельности не могли себе позволить расслабиться на американской территории. Отель сдали в эксплуатацию в начале 1958 года, фактически за несколько месяцев до революции. Строительство обошлось Лански в 20 миллионов долларов, и успешное его окончание было отмечено роскошным и, как впоследствии выяснилось, единственным в данном заведении загулом американских мафиози, многие из которых задержались настолько, что впоследствии во время входа войск Кастро в Гавану некоторых из них приходилось вывозить на американских военных самолетах, что несколько компрометировало идею борьбы американского правительства с организованной преступностью. Отель представлял из себя по истине футуристическое для своего времени сооружение, напоминая современный вариант падающей пизанской башни и по первому впечатлению напоминал огромную развернутую гармонь, стоящую в наклоне к земле под углом примерно в 30 градусов. От центральной ее секции в стороны и вперед расходились по четыре двадцатиэтажные башни, при этом первый этаж, в котором располагался вестибюль и многочисленные сервисные службы отеля, был выстроена в виде огромного ромба, так же под небольшим углом наклоненного по отношению к земле, отчего вся конструкция напоминала архитектурный вариант меча короля Артура, который согласно легенде был всажен в огромный камень. Отель располагался в центральной части города и был виден практически из любой его части. Так было задумано специально, чтобы с одной стороны хозяева мира могли видеть владения своего курорта, а с другой те, кому довелось жить у их подножия, не забывали о том, кто в этом мире хозяин. После революции, когда стало ясно, что западные страны проводят технологическую, торговую и, что главное, интеллектуальную блокаду острова, именно в этом роскошном месте было решено селить тех иностранных специалистов, которые все же оказывались на Кубе, благодаря вербовке кубинских эмиссаров, которых Кастро очень быстро разослал чуть ли не по всем технически развитым странам, или же благодаря прямому приказу своего правительства, как это было с советскими офицерами. По сути кубинский лидер пытался повторить опыт советской индустриализации, во время которой, благодаря работе сталинской разведки, почти вся промышленность первой страны победившего социализма строилась лучшими инженерами капиталистических стран, привлеченных в СССР такими размерами предложенной оплаты, которые не снились им в разоренных великой депрессией западных странах. Куба не имела источников финансирования, сопоставимых с советскими, а потому предложить подобную систему оплаты не могла. Но Куба имела самое главное – крайне привлекательную для других стран географию. Именно поэтому, как только новое кубинское правительство отвернулось от своего американского соседа, к ней всей душой и телом повернулся СССР.
Вопреки ожиданиям врачей Рамон вовсе не собирался везти их непосредственно в отель, поскольку траектория его движения очевидно носила концентрический характер, постепенно приближающий машину к «Ривьере», но тем не менее вовсе не ставящий целью максимально быстрое доставление советских гостей к месту отдыха. После отступления в сторону неприятной темы о рахите, поражавших кубинскую молодежь при правлении Батисты, Рамон окончательно вошел в образ гида и до самого конца пути не умокал ни на минуту.
-Вы обязательно должны увидеть основные достопримечательности Гаваны. – говорил он, одновременно глядя в зеркало заднего вида и при этом не забывая сигналить впереди идущим машинам, которые посмели не освободить ему дорогу. – Это очень важно, поскольку именно по ним вы, как и большинство иностранцев, будете ориентироваться в нашем прекрасном городе, ибо для большинства людей, у которых испанский язык является не родным, запомнить название наших улиц довольно сложно. Кроме того, часть из них после революции переименованы, а потому сплошь и рядом носят двойные названия, которые часто дублируются в противоположных концах города. Площадь Революции вы уже знаете. От нее очень легко найти центральную библиотеку Гаваны, которая, уверен, вам может понадобиться. Вон она, видите? – он указал в окно на гранитное здание темно-серого цвета высотой в двенадцать этажей, которое своей солидностью вполне можно было принять за резиденцию правительства или министерство обороны, если бы не большое количество людей возле главного входа, которые либо несли книги внутрь, либо выносили их наружу. И то, и другое проделывалось с величайшим почтением, словно каждый из них был католическим монахом, несущим в руках первое издание библии. – А вот там – он указал рукой на восток, где за величественными зданиями колониальных времен открывалась большая долина, усеянная величественными строениями из белого камня с арками и шпилями. – находится наше главное кладбище. Оно названо в честь Первого адмирала Матери-Испании.
-В честь кого? – не понял Михайлов.
-В честь Христофора Колумба, судя по всему. – предположил Валера.
-Точно! – Рамон щелкнул пальцами – Кладбище Колон! Это самое красивое кладбище на всем американском континенте! Такое архитектуры вы нигде больше не найдете. Нигде больше к усопшим не относятся с таким уважением, как в Гаване. Если хотите, мы посетим его немедленно, чтобы вы могли более подробно ознакомиться с величием нашей архитектуры не только для живых, но и для тех, кто уже в лучшем мире.
-А можно отложить посещение? – робко поинтересовался Михайлов, который явно не горел желанием начинать свою профессиональную деятельность за границей с посещения кладбища.
-Конечно! – легко согласился Рамон, отворачивая машину в сторону от кованных ворот кладбища – Однако в дальнейшем вы обязательно должны посетить данное кладбище и, главное, часовню на площади Колумба в его центре. Там отпевают всех самых уважаемых людей города, а иногда привозят даже с других городов.
От такого двусмысленного предложения все трое советских гостей почувствовали себя не совсем уютно, однако Рамон, похоже, не обратил внимания на тот смысл, который несло в себе его приглашение, и как ни в чем не бывало продолжил знакомить гостей со своим любимым городом.
-Видите вон ту линию? – спросил он, показывая на извилистую береговую черту на востоке, которую омывали воды Атлантики. – Знаете почему он такого серого цвета?
-Почему?- спросил Валера, уже понявший, что им все равно будет про это рассказано и решивший изобразить хотя бы подобие участия в беседе.
-Потому что это набережная Малекон! – радостно сообщил Рамон своим гостям, но потом, сообразив, что данное название им ни о чем не говорит, решил развить объяснение – Ее заложил американский генерал Леонард Вудс в 1901 году. Одно из немногих добрых дел, которые сделали гринго на нашей земле. Они тогда только выиграли войну с Испанией и вроде как освободили нас от испанского владычества.
-Чтобы заменить его на свое. – продемонстрировал память Валера.
-Точно! Ну так вот тогда-то этот генерал и решил защитить Гавану от волн Атлантики в период штормов. Тут ведь был их главный штаб или что-то вроде того. А на себя американцы никогда денег не жалели. Привезли лучший в мире темный гранит и выложили им всю набережную. Представляете, всю! От Прадо до реки Альмендарес. Потом они ушли, а мол, защищающий нас, остался. Здорово, правда?
-Безусловно.
-Правда, когда дует северный ветер, волны все равно, бывает, перехлестывают, но все же городское побережье вне опасности. Раньше тут была запретная зона, а теперь смотрите, дети могут резвиться.
Скорость движения и удаленность набережной не позволяли гостям в полной мере насладиться деталями сообщенного водителем описания, но тем не менее они хорошо видели маленькие фигурки, которые носились по отполированным плитам мола, перепрыгивая через время от времени влетающие на него пенные волны океана. Машина резко свернула в узкую улочку старой Гаваны, сделала там несколько непредсказуемых поворотов и внезапно оказалась почти у самой береговой линии возле многометрового памятника, изображавшего всадника на лихом вороном коне, который со страстью и невозмутимостью одновременно смотрел в сторону океана.
-Я счел, что вы просто обязаны увидеть человека, чье имя носит госпиталь, в котором вам предстоит работать. – пояснил, широко улыбаясь, Рамон.
-Неужели? – поинтересовался Валера, который даже в облегченной одежде постепенно начинал плавиться в салоне машины настолько сильно, что с трудом понимал испанскую речь водителя.
-Конечно! Это же Каликсто Гарсия! А то большое здание за ним с высокой колокольней – это дом Америки. Команданте Фидель создал его для налаживания связей со странами Южной Америки. Наш кубинский Интернационал. – расплываясь в довольной улыбке пояснил он.
-Да кто ж такой этот Гарсия? – спросил Михайлов, чем тут же заслужил уничтожающие взгляды Валеры и Кулагина, которым хотелось только быстрее оказаться в своих номерах и хотя бы несколько часов поспать перед тем как кубинские коллеги с неменьшим энтузиазмом начнут экскурсию уже по просторам ставшего для них уже почти родным госпиталя. Тем не менее, вопрос был задан, а Рамон проявлял такую заинтересованность ко всему, что говорили русские пассажиры, что, пока Валера не переводил ему суть сказанного, поворачивался в ним чуть ли не на 180 градусов, продолжая рулить и не пробуя даже снять ногу с педали газа.
-О, Гарсия! – воскликнул он с небывалым энтузиазмом, поняв, что его экскурсия нашла отклик в сердце молодого советского специалиста, который благодаря красноречию кубинского гида настолько проникся его рассказами, что возжелал тут же и подробно изучить хотя бы часть кубинской истории. – Каликсто Гарсиа-и-Иньегес, великий генерал, отец свободной Кубы. В 1874 году, чтобы не попасть в плен к испанцам выстрелил сам себе в подбородок из 45-го калибра. Но Дева Мария и сын ее Иисус были милосердны к великому воину и отвели от него смерть. Он много воевал с испанцами, а в 1895 году стал целым командующим Освободительной армией. Помог американским десантникам высадиться на острове, одержал много побед. Тогда еще мы и янки дрались бок о бок. Тогда мы верили, что они несут нам свободу. – подобно многим кубинцам Рамон не отделял себя от минувших поколений, а потому говорил «мы» даже про события, происходившие более полувека назад. – Помог янки закрепиться в Гуантанамо, когда их корабли не могли поддержать своих десантников против испанских герильерос. Великий был генерал.
-Рамон. – решился все же взять в свои руки ситуацию Валера – Ты не будешь против отвезти нас прямо в отель, чтобы мы могли немного отдохнуть после перелета?
-Конечно, доктор. – казалось, Рамон в принципе не способен обижаться, даже если приезжие гости предпочли скучные номера «Ривьеры» увлекательной прогулке по Гаване с его описаниями истории. – Вам надо как следует отдохнуть, ведь вам сегодня знакомиться с нашим госпиталем и больными.
-Сегодня?
-Конечно. Начальство решило, что сегодня вы только ознакомитесь с новым местом работы, это не займет много времени, часов восемь-десять. А вот завтра уже начнете полноценную работу.
Валера мельком посмотрел на часы. Было около трех часов дня. При самом быстром продвижении к отелю и максимально ускоренном приходе в себя после перелета и прочих ярких впечатлений они могли попасть в госпиталь не раньше пяти часов. Описанное Рамоном быстрое знакомство с новой работой означало, что обратно в номера они вернутся уже за полночь. Спору нет, стоило увидеть главные достопримечательности столицы Кубы немедленно, ибо при таком графике у них может просто не оказаться времени для ознакомления сними в будущем.
Номер, в котором поселили Валеру, полностью соответствовал статусу отеля. Две огромные комнаты, одна из которых служила гостиной, а вторая чем-то вроде рабочего кабинета с возможностью размещения в нем библиотеки, плюс спальня с такой большой кроватью, что Валера, привыкший к супружескому ложу в виде полутораспальной кровати на двоих с Аленой всерьез размышлял некоторое время, лечь ему вдоль этого ложа или поперек. Мебель в номере была вся явно ручной работы, кресла и диваны из красного дерева, на потолке хрустальная люстра в каждой комнате, а письменный стол позволял не только вести за ним рабочие записи, но и вполне подходил по размерам для раскладывания карты всего Западного фронта Великой Отечественной Войны. В гостиной ко всем прелестям имелся еще и бар, внутри которого Валера обнаружил весьма солидный запас всех видов спиртного, глядя на который Валера пожалел, что в течении командировки им категорически было запрещено употреблять спиртные напитки. Спустя пять минут после входа в номер, когда Валера задумчиво осматривал ванную комнату, в которой ручек управления было больше, чем в советском самолете, на котором он летел домой из Благовещенска, к нему ворвался Кулагин.
-Валера!
-Чего?
-Ты это видишь?
-Что – это?
-Ну это все! – он восторженно обвел руками просторы номера – Да это ж просто дворец! Да я в жизни не видел ничего, сравнимого с такими покоями по роскоши! Представляешь, как нас тут ценят? Да это же рай!
-В том и дело. Слишком все как-то хорошо.
-Вот вечно пессимизм из тебя так и прет.- покачал головой Кулагин – А мне тут нравится. В таких условиях я готов работать хоть вечно. А какие люди! А какой город! Слушай, мы обязательно должны будем познакомиться с ним поближе. Ты видел местный Капитолий?
-Ну, купол вроде наблюдал, когда ехали.
-Так вот он сделан по копии чертежей собора святого Петра в Риме, представляешь. Он древнее американского Капитолия, где у них конгресс заседает.
-Серега. – Валера демонстративно посмотрел на часы – У нас есть примерно тридцать минут на то, чтобы привести себя в порядок. Потом Рамон отвезет нас в госпиталь, а сколько мы там пробудем, никто сказать не может. Может, повосторгаемся красотами чуть позже?
-Никакой в тебе романтики. – махнул на него рукой друг – И как только ты умудрился жениться?
-Сам удивляюсь. – сказал закрывшейся двери Валера.
Разобравшись, наконец, как включается горячая вода, он решительно скинул с себя одежду и направился в душ.
Главный врач Центрального госпиталя Гаваны, доктор Мануэль Гарсия Санчес оказался сухопарым высоким человеком с пышными усами, которые по началу напомнили Валере усы маршала Буденного. Загорелая, как у большинства кубинцев кожа была настолько выдубленная солнцем и солью моря, что по плотности напоминала кожу слона. Как потом выяснил Валера, доктор Санчес почти всю жизнь прослужил корабельным врачом в составе не отличавшегося океанской мощью флота Кубы. Когда в стране разразилась революция, он уволился с военной службы и подался в партизаны, вместе с которыми и вошел в Гавану в начале 1959 года. Причины, по которым он принял столь круто изменившее его жизнь решение, держались им при себе, а спрашивать о таких вещах считалось не только не приличным, но и опасным. Тем не менее, по быстро собранным Кулагиным слухам, получилось узнать, что у него несколько пулевых ранений, одна из которых пришлось в легкое, а другое в желудок, часть которого пришлось удалить, причем план операции составлял он сам. В значительной степени этими факторами и объяснялась его худоба, а так же манера довольно медленно подниматься по лестницам и вместо крепкого кубинского табака сосать пустую трубку. Санчес носил звание капитана революционной армии в отставке, был знаком лично с братьями Кастро и слыл крайне равнодушным к официальным званиям человеком. Он мог бы остаться в армии революционного острова и легко дослужиться до полковника или даже генерала, но он предпочел вернуться к своей профессии. Тогда Фидель лично подписал приказ о назначении его главным врачом центрального военного госпиталя и поговаривали, что перед своими многочасовыми речами глава новой Кубы посещал данного эскулапа, после чего выходил от него готовый к очередному многочасовому монологу о будущем кубинского народа, в ходе которого внимающая ему толпа наполнялась таким неистовым рвением строить новое светлое будущее, что эффекту мог бы позавидовать даже Адольф Гитлер.
-Рад приветствовать уважаемых русских коллег в нашем госпитале. – произнес Санчес, тщательно выговаривая слова, словно говорил с глухонемыми или умственно отсталыми. Впрочем, несмотря на такую аналогию, Валера был ему благодарен за такую с самого начала проявленную заботу, поскольку говор Санчеса не только сильно отличался от классического испанского, но и не вписывался в уже почти знакомый гаванский диалект. Значительно позже Валера услышит похожий диалект в глухом горном районе Сьерра-дель-Эскамбрай, куда его забросит воля командования и профессионального долга, что несколько прояснит происхождение главного врача и практически спасет жизнь ему самому. А сейчас он пожал сухую крепкую ладонь главного врача и представил Кулагина с Михайловым, добавив, что он и его коллеги считают высокой честью служить в столь прекрасном госпитале и надеются не только обогатить кубинскую военную медицину своим скромным опытом, но и сами обрести знания, которыми, несомненно, могут поделиться врачи революционной армии, не один год воевавшие в джунглях острова. Выказав таким образом друг другу необходимую дозу уважения, они прошли внутрь госпиталя, оказавшись в приемном отделении которого, Кулагин продолжительно присвистнул и выразился не совсем цензурно в том смысле, что такой красоты он и не чаял увидеть в столь дальнем районе мира:
-Ну ни хера себе!
-Мой коллега выражает глубокое восхищение красотой вашего госпиталя. – пояснил Валера Санчесу и тут же состроил Кулагину такую свирепую рожу, что тот хмыкнул и перешел на более культурный язык. За стойкой регистратуры сидела медсестра, по комплекции напоминавшая завернутый в белое тяжелый танк, причем халат сидел на ней столь плотно, что бюст конечно-последнего размера при каждом вдохе грозил оторвать пуговицы. Увидев начальника госпиталя в сопровождении советских коллег, она решительно поднялась из-за стола и направилась им навстречу. Беглый диалог между ней и главным врачом, как понял Валера, являлся докладом по обстановке в госпитале за прошедшие сутки со стороны сестры и столь же же быстрыми указаниями по распорядку со стороны руководства.
-Глория Мария Мендес является старшей сестрой нашего приемного отделения. Она наша главная помощница среди всего сестринского персонала, так что категорически советую поддерживать хорошие отношения. – представил ее главный врач, вызвав на лице женщины скупую улыбку. – А это, Глория, наши советские коллеги, которые прибыли из покрытой снегами далекой России, чтобы помочь нам мудрым советом и умением. – рукопожатие медсестры было едва ли не крепче, чем у начальника госпиталя. – Она живет здесь же, в квартире при госпитале, так что вы можете рассчитывать на любую ее помощь при любых рабочих трудностей. Не так ли, Глория?
-Любую, которую я в состоянии оказать. – подтвердила женщина. – И если кто-то из этих лентяек – последовало неопределенное движение рукой, должное, по-видимому, охватывать весь сестринский персонал госпиталя – вздумает отлынивать от работы, вы только дайте мне знать, и я мигом внушу им осознание их революционной и профессиональной ответственности перед врачами и пациентами. – решительность высказывания и открыто-прямолинейный взгляд не оставлял сомнений, что обещанное будет выполнено при первом же недовольстве советскими врачами предоставленным им помощницами.
Госпиталь и правда поражал не только роскошью оформления, но и строгостью порядка, в котором всю эту красоту содержали. Испанская плитка, покрывавшая пол в виде шахматного рисунка, была натерта почти до зеркального блеска, стены и потолок были выкрашены в снежно-белый цвет, с потолка коридоров свисали широкие люстры, щедро изливающие свет, а картины и небольшие гравюры, преимущественно исторически-военного или революционного содержания, превращали отделения в подобия коридоров отеля не самого низшего пошиба. Медсестры все были в форменных платьях светло-синего цвета, поверх которых были надеты накрахмаленные белые фартуки. Как уяснил Валера, белый халат здесь являлся форменной одеждой врачей и старших медсестер отделений, причем сестринские халаты отличались наличием еще и боковых карманов на бедрах, тогда как врачебные таковых не имели. Система была довольно удобна и чем-то напоминала военную, поскольку позволяла сразу определить служебное положение того, кто оказался перед тобой, едва взглянув на его форму одежды. Знакомство только с сестринским и врачебным персоналом, работающим в госпитале, в сочетании с экскурсией по отделениям, заняло весь вечер с плавным переходом в ночь. Оборудованный по последнему слову науки и техники западного мира стационар включал в себя отделения хирургии, терапии и даже педиатрии и гинекологии. Отдельно располагалась реанимация и несколько палат интенсивной терапии, куда доставляли больных после серьезных операций. В подвальных помещениях располагались лаборатории, госпитальная аптека и морг. В цоколе находились кабинеты администрации, которая была сведена к минимуму и включала в себя главного врача с его заместителями по лечебной и хозяйственной работе, главную медсестру и подобия советских бухгалтеров и кадровиков, которых во избежание занятия лишних помещений, собрали всех в одну, хоть и довольно просторную, комнату, находившуюся в самом конце цокольного коридора, дабы эти работники бумажно-умственного труда не мешали решать вопросы, непосредственно относящиеся к охране здоровья. Рентгеновские и эндоскопические кабинеты, кабинеты ЭКГ и ЭЭГ, массажный кабинет и тренажерный зал. Казалось, впихнуть все это в двухэтажный комплекс невозможно в принципе, однако рачительные кубинцы, внезапно получившие в свое распоряжение бывший дворец вице-губернатора, из которого и был перестроен госпиталь, проявили чудеса инженерной изобретательности, использовав каждый квадратный метр для размещения оборудования. Пару часов советские врачи просто бродили по отделениям, наскоро знакомясь с пояснениями Санчеса.Как и предполагало начальство, с большинством представленного в госпитале оборудования местные врачи были знакомы лишь теоретически. Весь высококвалифицированный персонал госпиталя был эвакуирован американцами практически в самый момент революционного триумфа, а потому после нескольких попыток наладить работу барокамеры с мультирежимной работой или нового рентгеновского аппарата, которые привели больше к неполадкам в оборудовании, чем к лечебным успехам, Санчес приказал работать только с тем, что освоено и не трогать американскую технику до подхода советских врачей, которые, как он был уверен, полностью разберутся в порядке работы аппаратов инструментальной диагностики. В результате в госпиале сложилось две параллельные системы обследований, и в рентгенкабинете появился второй рентгеновский аппарат, столь древний, что Валера бы не удивился, если бы узнал, что на нем работали еще во время Второй мировой войны. Аппарат был снят с одного из кабинетов портовой амбулатории, которая до революции обслуживала кубинских моряков прибрежного рыболовецкого флота и на котором Санчес, как бывший морской судовой врач, мог работать сам и обучить работе других. Понятие электрокардиографии было кубинским врачам знакомо хорошо, но принципа работы многоканального кардиографа они не понимали, по старинке пользуясь одноканальным аппаратом столь же допотопного производства, как и рентгеновский аппарат. То же самое касалось почти всех остальных видов диагностической техники, включая новый кабинет эндоскопии и физиотерапевтическое отделение, аппаратура которого так же представляла из себя, если не последний, то уж точно предпоследний писк американской медицинской технологии. Все это Санчесм радостно сообщал советским коллегам, демонстрируя каждый новый аппарат с таким рвением, словно его сконструировал и доставил на место он лично. Энтузиазму его не было предела, и волей-неволей советские специалисты вынуждены были разделять данное настроение своего нового, хотя и номанального шефа. Радость от знакомства со столь продвинутой технологией портило только одно обстоятельство: ни один из них понятия не имел, как работать на столь совершенном оборудовании, а потому, запросив всю сохранившуюся техническую документацию и уединившись с Кулагиным и Михайловым в ординаторской для короткого совещания, Валера разложил на столе торжественно врученные ему Санчесов технические библии и задал обращенный в пространство вопрос:
-Ну и кто из нас лучше всех владеет английским?
Прошло всего несколько секунд, пока Кулагин под пристальным взглядом двух коллег признал, что является самым достойным на такое звание кандидатом, традиционной русской фразой:
-Твою мать…
Поскольку ознакомление с документацией на оборудование явно грозило занять не один час, а попытка его настроить согласно переведенным инструкциям не один день, то Валера, который благодаря способности худо-бедно общаться на языке аборигенов, уже занял неофициальный пост лидера группы, волевым решением разделил обязанности в точном соответствии с учением Маркса о том, что разделение труда повышает его производительность. В этой связи он оставил Кулагина заниматься переводом документов, а сам вместе с Михайловым отправился знакомиться с историями пациентов. Возражения Кулагина на тему того, что он в одиночку будет заниматься переводом почти всю продолжительность командировки, не возымели эффекта, поскольку Валера на английском в лучшем случае мог поинтересоваться, как добраться до советского посольства, а Михайлов вообще в академии изучал немецкий и французский языки, плюс итальянский в факультативном варианте, а потому ничем помочь не мог.
-Ты, главное, определись, на какие кнопки и для чего надо нажимать. – сказал Валера склонившемуся над столом Кулагину. – А все технические характеристики и правила техники безопасности можешь пока что не переводить.
-Это почему?
-Потому, что, насколько я успел прочувствовать менталитет этого замечательного народа, никто на данный момент их соблюдать все равно не будет. Потому мы так быстро и прониклись симпатиями друг к другу, что конкретно в этом вопросе очень похожи.
-Но ведь потом…
-А потом мы вернемся в Союз, составим рапорт, в котором укажем перечень необходимый для полноценного освоения техники специалистов, и тут будет, кому расшифровывать эти талмуды. Наша же задача сейчас наладить лечебную работу.
-Слушаюсь….командир. – тяжело вздохнул Кулагин и снова вернулся к чтению.
Услышав, что переводом документации занимается один из русских врачей, в то время как двое других готовы к ознакомлению с больными, Санчес пришел в неописуемый восторг и даже выразил восхищение уровнем подготовки советских врачей, которая должна находиться в СССР на небывалой высоте, коли на освоение работы всего технического арсенала госпиталя достаточно всего одного специалиста, к тому же лечебника, а не инструментальщика. Поскольку из находящейся по соседству ординаторской, в которой Кулагин боролся с английским языком при помощи русского мата, причем делал это явно громче нужного, то Валера поспешил уговорить главного врача показать ему с Михайловым истории болезни как можно скорее, дабы они смогли приступить к непосредственной работе. Экскурсия по отделениям заняла почти пять часов, в течении которых советских гостей постепенно окружила такая свита, что Валера почувствовал себя преподавателем медицинской академии, который привел студентов на первую в их жизни практику. Немногочисленный врачебный и многочисленный сестринский персонал, несмотря на вечернее время, следовал за ними из отделения в отделение, следя за каждым словом дискуссии, которая разворачивалась по поводу того или иного больного между Санчесом и советскими врачами, причем по мере перевода Михайлов участвовал в разговоре едва ли не активнее Валеры, который в полном соответствии с правилами проведения совещания говорил после младшего коллеги, время от времени подправляя его слишком смелые или наоборот недостаточно решительные заключения и рекомендации. Большинство патологий оказались ему вполне знакомы, поскольку люди военные во всех уголках земного шара ведут примерно одинаковую жизнь, а потому болеют примерно одинаковыми заболеваниями. Травмы и огнестрельные ранения, вся плеяда терапевтических болезней от легкого бронхита до язвенной болезни и гипертонии, полный набор гинекологических патологий, поскольку в центральном военном госпитале лечилось сразу несколько десятков женщин, являвшихся не только кадровыми военными революционной армии, но и бывших партизанок, которые вместе с войсками Кастро дрались с батистовским режимом, когда его позиции были еще достаточно крепкими. Не прошедшему еще через горнило большой войны Валере было в диковинку видеть многочисленные рубцы от огнестрельных и иных ранений на смуглой коже кубинских женщин, многие из которых были моложе Алены. Несколько лет партизанской жизни сделали их темные глаза внимательнее, взгляд пристальнее, а речь и движения сдержаннее, словно, разговаривая с новым доктором даже в присутствии главного врача, они не были уверены, на чьей он стороне и можно ли ему доверять. Поскольку походная жизнь в джунглях ни сколько не способствует укреплению женского здоровья, то Валера обнаружил много пациенток с хроническими гинекологическими воспалениями, часть которых уже не поддавалась консервативному лечению и явно требовала оперативного вмешательства, а заодно с удивлением обнаружил, что несмотря на малый опыт работы в этой сфере, рядовые кубинские врачи пытаются плюс к обычным патологиям прекрасного пола решать еще и проблему травматического бесплодия, к которой даже в самом СССР подходили пока очень аккуратно, справедливо полагая, что простым устранением физических дефектов проблему не решить. Работа в этом вопросе шла одновременно по нескольким направлениям, разрабатывались методы искусственного оплодотворения, а так же гормональной терапии, призванные восстановить способности женского организма к вынашиванию ребенка. Здравоохранение Кубы на тот момент не могло соперничать с советским по научной базе и технической оснащенности, однако кубинские врачи пошли в решении этой проблемы своим путем, причудливым образом соединив научную медицину и широко распространенное на острове знахарство, корни которого Валера не смог толком проследить даже за полвека последующего знакомства с этой страной. В результате параллельно с оперативным и медикаментозным путями широко использовались народные растительные лекарства, которые хоть и обрабатывались соответствующим образом после доставления в стационар, все же собирались и готовились сельскими жителями, которых по их знаниям пару сотен лет назад сразу же отправили бы на костер, если бы они попробовали столь открыто предложить свои услуги официальной медицине. Скептически отнесшийся к такой системе Валера, списавший по началу это явление на отсталость кубинских врачей, поменял свое мнение буквально в течении двух часов, когда ему предоставили для изучения более десяти историй болезни, свидетельствующих о том, что женщины, которым диагноз бесплодия был поставлен давно и окончательно, вполне нормально беременели и вынашивали детей после курса смешанного лечения в центральном военном госпитале. Правда, сама техника операций часто была несовершенна, а возможности госпитального оборудования при этом почти не использовались для последующей реабилитации, но тем не менее результаты были на лицо. После изучения истории последней пациентки, Валера с Михайловым с удовольствием приняли приглашение Санчеса слегка перекусить у него в кабинете, которое, несмотря на заполночное время вполне соответствовало их собственным желаниям. К тому времени, как дежурная сестра накрыла на стол в кабинете главного врача, появился и Кулагин с пачкой рукописных текстов и настолько недовольным выражением лица, что Валера уже готов был извиниться за то, что выбрал в качестве второго языка в институте не английский. Тем не менее с заданием Кулагин справился на отлично, в общих чертах изложив своим убийственно неразборчивым почерком порядок управления основной частью оборудования, о котором советские врачи имели хотя бы основные знания, чем вызвал большую радость Санчеса, который уже был готов вызвать все отдыхающие смены, чтобы приступить к их обучению немедленно. Только горячая просьба Валеры позволить им отдохнуть хотя бы до утра сдержала его от воплощения столь горячего желания. Тем не менее за трапезой он в почти приказном порядке попросил советских коллег изложить план их дальнейшей работы, который, по его мнению, должен был сформироваться у них в голове уже в первые же часы знакомства с госпиталем. С подобной особенностью кубинской культуры Валера сталкивался в дальнейшем не однократно. На пике революционного энтузиазма страна постоянно бурлила от новых идей. По каждому новому вопросу решения принимались почти на ходу и часто бывало так, что, даже хорошо и неспешно все обдумав, оказывалось, что ничего лучшего придумать было невозможно. Так или иначе, но звание советских врачей требовала, если не поразить кубинских коллег обилием своих знаний, то как минимум не разочаровать их скоростью мыслительной активности. И Валера приступил к изложению основной схемы организации госпитальной работы, которая у него сформировалась в голове по ходу знакомства со своим новым местом службы.
-Поскольку госпиталь занимается не только обслуживанием военных, но и широкой помощью гражданскому населению Гаваны, я считаю, что во главу угла надо поставить профилактическую работу по всем патологиям, которые можно предотвратить санитарными или же медикаментозными средствами – начал он, мгновенно сосредоточив на себе внимание главного врача – Значительная часть населения вашей столицы не проходит в течении всей жизни вообще никакого диспансерного обследования, а потом попадает сюда уже в безнадежном или тяжелом состоянии.
-Вы можете привести конкретные примеры? – спросил, нахмурившись Санчес.
-Да, могу. – Валера выудил из толстой стопки документов одну из историй болезни, отпил крепкого ароматного кофе и раскрыл ее лицом к Санчесу – Вот этого лейтенанта доставили сюда несколько дней назад. На лицо симптомы острого живота, хотя никакой явной хирургической патологии обнаружить сразу не удалось, не так ли?
-Верно.
-При вскрытии брюшной полости обнаружились многочисленные очаги воспаления кишечника при совершенно не выясненных причинах. Между тем, данные лабораторного исследования говорят о том, что никакой кокковой флоры при посеве обнаружено не было.
-Именно. И такие случаи у нас не редкость. Вы хотите сказать, что знаете ответ на эту загадку?
-Я хочу сказать, что никто из врачей, которые его принимали и оперировали не обратили внимание на его ежевечерние подъемы температуры, несмотря на то, что заживление раны первичным натяжением проходит весьма успешно.
-Господин старший лейтенант, я глубоко уважаю вас и страну, вас сюда направившую, – еще сильнее нахмурился Санчес, - но я не позволю говорить о моих подчиненных, как о некомпетентных специалистов. Возможно, им и не хватает каких-то знаний, но…
-Именно. – позволил себе прервать его Валера – Именно о нехватке знаний, а вовсе не о некомпетентности я и говорю, когда указываю на данный случай.
-В таком случае вы должны были прочесть, что внимание было обращено. Не была установлена причина, но клиника была замечена сразу.
-Если это так, то почему никто не отправил этого больного на обзорную рентгенографию легких?
-А зачем? – вскинул брови Санчес. – У него не определялось патологии грудной клетки.
-Как следует из его анамнеза, во время войны он переболел тяжелой формой пневмонии, которую ему лечили знахарскими методами в какой-то деревне на побережье.
-И что? Клиники пневмонии у него так же не наблюдалось.
-А его кто-нибудь проверял на туберкулез?
-Туберкулез? – брови главного врача окончательно ушли на лоб.
-Именно. Готов утверждать, что мы имеем дело с диссеминированным туберкулезом легких и как следствие поражение палочкой Коха других органов. В первую очередь кишечника. Этим и объясняется отсутствие роста искомой флоры в ваших посевах. Ваши лаборанты просто не знали, что искать.
Санчес откинулся на спинку кресла и задумчиво принялся сосать пустую трубку.
-Если то, что вы говорите, имеет под собой основание, это может означать разгадку сразу нескольких подобных случаев. С утра я дам указание немедленно провести рентгенологическое обследование, а так же провести лабораторный посев на палочку.
-Именно поэтому я и говорю, что в первую очередь госпиталю следует начать обширную профилактическую работу с населением Гаваны и, желательно, организовать в этом же направлении гражданские стационары, если это в ваших силах.
-Мы центральный военный госпиталь. – напомнил Санчес – Все, что касается здоровья народа Кубы, относится к вопросам его обороноспособности. А потому напрямую подчиняется нам.
-В первую очередь я бы рекомендовал полное обследование столичного гарнизона, а после окончания этого процесса расширение диспансеризации на гражданское население столицы, начиная с детей. И разумеется, в первую очередь тотальное обследование всех пациентов стационара.
-Хорошо. Я отдам приказы утром.
-Следующее. У вас в центральном стерилизационном отделении находятся новейшие автоклавы и два жаровых шкафа. И между тем я видел, как в хирургических отделениях на постах инструментарий стерилизуется в простых кипятильниках. Уверен, мы сможем завтра же приступить к настройке стерилизационного оборудования, что значительно снизит риск послеоперационных осложнений, если вы готовы выделить для этой работы несколько медсестер, которые будут постоянно нести дежурство в этом отделении и отвечать за постоянную готовность инструментов к неотложной операции.
-Вы получите столько сестер, сколько посчитаете нужным. Что-нибудь еще?
-Еще меня смутило нахождение двух пациентов с неустановленной сердечной патологией в хирургическом отделении, тогда как симптомы явно указывают на наличие у них миокардита и вызванной им сердечной недостаточности, что требует постоянного наблюдения кардиолога и нахождения их в кардиологическом отделении.
-А вот тут вы ошибаетесь, доктор. – улыбнулся Санчес. – И ошибаетесь по тем же причинам, по которым выявили недостатки у наших врачей. По причинам незнания. Данные больные о которых вы говорите, находятся в хирургическом отделении потому, что их сердечная недостаточность самого что ни на есть хирургического профиля. У них обоих болезнь Шагаса. – увидев замешательство на лице Валеры, Санчес вновь принял серьезный вид, и начал объяснять – В наших широтах водятся особого рода клопы, которые способны при чесании или питании необработанной пищей попадать в кровь человека и размножаться там. Способов лечения не существует, болезнь длится годами и десятилетиями, постепенно деформируя у большей части пациентов сердечную мышцу и сосуды, а так же желудок и кишечник у меньшей. Те пациенты, о которых говорите вы, болеют уже не один год, а в хирургии они находятся потому, что во время обострения на их теле появляются многочисленные локальные опухоли, которые могут потребовать хирургического вскрытия в случае нагноения. Шумы же в сердце, описание которых вы читали в историях болезни, вызваны приобретенными пороками, связанными с воздействием паразитов на сердечные клапаны. Возможности нашего стационара не позволяют нам проводить лечение таких патологий, а потому мы ограничиваемся симптоматической терапией.
-Ну что ж. – ответно улыбнулся Валера – Если вы ознакомите нас подробнее с характером данного заболевания и его особенностями, думаю, мы сможем решить проблему деформации сердечных клапанов.
Несколько часов спустя Валера в полной мере осознал чрезмерность столь оптимистичного заявления, когда Санчес, движимый энтузиазмом и желанием как можно скорее ввести советских коллег в работу заявил, что возвращаться в «Ривьеру» смысла нет, поскольку уже, мол, почти четыре часа утра, а посему русские гости вполне могут чуток вздремнуть в комнате отдыха персонала, чтобы буквально с подъема, который тут в госпитале, как и в любом военном учреждении в шасть утра, приступить к изучению столь новой для них патологии, как болезнь Шагаса, с тем, чтобы немедленно начать знакомить кубинских хирургов с техникой кардиоопераций по исправлению дефектов сердечных клапанов пациентов, которые до сих пор считались безнадежными, но теперь, с прибытием столь больших специалистов кардиохирургии из далекой России, несомненно, пойдут на поправку. Валера без особого энтузиазма осмотрел комнату, нашел глазами главный стратегический предмет под названием кровать и, не раздеваясь, рухнул на нее, одной рукой натягивая на себя покрывало, а второй подтыкая под голову подушку. Когда спустя несколько минут в его келью зашел Сергей, чтобы погордиться окончанием технологического перевода документации и возмутиться явным снижением уровня бытовых условий, тот уже спал мертвым сном близко знакомого со смертью человека.
-Сеньор. Сеньооор доктор. – смуглая и гладкая женская рука аккуратно трясет его за плечо, бесчеловечно вырывая из мира грез, в котором он уже почти поцеловал Алену, сделал успешную операцию и спас весь мир от неизлечимой болезни под названием глупость. Именно в таком порядке. А поскольку сон всегда прерывается на самом важном, то спасти мир он не успел, в чем убедился едва разомкнув глаза.
-До…да…ду… - Валера окончательно сконфузился, поняв, что не может вспомнить имя медсестры.
-Долорес, сеньор доктор. – радостно напомнила та.
-Да, точно. Долорес. В чем дело?
-Все собрались.
-Кто все?
-Ординаторы. – радости сестры, казалось, не было предела.- Доктор Санчес сообщил всем врачам, что вы прибыли и готовы начать их обучение.
-Обучение? – Валера, окончательно одуревший от короткого сна, тропической жары и беглого испанского медсестры, чувствовал, что тупеет все больше.
-Именно. Доктор Санчес сказал, что сегодня вы должны провести курс по комиссуротомии. Пациент будет готов после обеда, а сейчас теоретическая часть.
-О боже…- застонал Валера – А можно сперва кофе?
-Конечно, сеньор доктор. – послышался звук железных колес и кровати подкатился столик, на котором кофе в блестящем кофейнике соседствовал с накрытой таким же блестящим колпаком яичницей. –Доктор Санчес очень ценит ваше присутствие, он дал вам целых пятнадцать минут на завтрак. А через полчаса вас ждут в конференц-зале.
-Пятнадцать минут? – пораженный такой щедростью Валера с безысходностью рассматривал приготовленный для него завтрак.
-Уже десять, конечно, но все равно это гораздо больше, чем могут мечтать наши врачи, находящиеся на дежурстве. Приятного аппетита, сеньор доктор.
-Я не на дежурстве. – буркнул Валера, провожая взглядом ее стройные ноги, строгим шагом выходящие вместе с отличной фигурой за дверь.
-Я тебя убью, точно убью.- ворчал Кулагин, когда они вместе с Михайловым шли по коридору госпиталя в сопровождении главного врача, который на ходу пытался объяснить Валере примерный перечень собранного для лекции медперсонала и одну за другой вкладывал ему в руки истории болезни пациентов, предлагая самому выбрать того, кого он готов взять сегодня на операционный стол в качестве показательной комиссуротомии. Валера, и без того не особо говорящий на местном диалекте, вынужденный еще и читать написанный на нем истории, спросил, не отводя от них взгляда:
-Это ты так выражаешь мне благодарность за поднятие авторитета советской медицины?
-Ты понимаешь, что они хотят, чтобы мы оперировали сегодня человека с приобретенным пороком сердца?
-Понимаю. Я даже уже выбрал кандидата. – Валера протянул ему историю, но тот отвел его руку.
-Ты же знаешь, я слаб в испанском.
-Санчес говорит, что у него болезнь Чагаса. Практически безнадежен, пороки контрактуры клапанов такие, что сердце стало размером с бычье. Короче, единственное, что может продлить ем жизнь, это немедленная комиссуротомия, и вот ему-то мы ее и проведем сегодня днем.
-Просто прекрасно. – Кулагин повернулся к Михайлову – Будешь вторым ассистентом.
-Я? – от неожиданности тот даже остановился. – Но я никогда не ассистировал на таких операциях.
-Вот и начнешь. И еще надо проконтролировать анестезиолога, они тут до сих пор эфирный наркоз используют, потому что не смогли разобраться в наркозном оборудовании, которое поставили в госпиталь перед революцией. Возражений нет? – это уже вопрос Валере.
-Нет. – качнул головой тот – Мы можем завалить все дело в равной степени из-за собственных ошибок и из-за ошибок в анестезии. А так можно хотя бы за анестезию не волноваться.
Михайлов, обалдевший от такого оптимистичного прогноза, уже открыл было рот, чтобы выразить свое удивление словами, но Валера хлопнул его по спине и ободряюще улыбнулся.
-Да, не волнуйся ты так. Все сделаем как положено. Просто следи за мной, я подскажу, если запнешься. Не боги горшки обжигают.
Они вошли в конференц-зал, который был заполнен почти до предела. Как понял Валера, сюда не собрали не только врачей самого госпиталя, но еще и соседних хирургических стационаров гражданского и ведомственного подчинения, а так же медсестер хирургического профиля практически со всей Гаваны и ее окрестностей. Несмотря на многолюдность, атмосфера царила в зале строгая и молчаливая, ничуть не напоминавшая советские пятиминутки, на которых до начала конференции коллеги успевали поделиться друг с другом всеми новостями личной и общественной жизни, обсудить последний футбольный матч, а заодно заранее оценить предстоящие указания руководства, о которых обычно было известно еще до их озвучивания. Сейчас же собравшиеся в зале напоминали примерных учеников в советской школе с усиленным физико-математическим уклоном. Серьезные лица, идеально отглаженная форма и халаты, в готовности на коленях тетради и записные книжки, карандаши в руках нетерпеливо подрагивают в предвкушении записи новых знаний. Когда Санчес представил трех советских врачей как ведущих военных кардиохирургов советских вооруженных сил, даже Кулагин, не склонный к лишним эмоциям судорожно вздохнул и посмотрел на Валеру взглядом, явно предлагающим немедленно организовать побег из этого места в направлении Родины.
-Уважаемые коллеги, - тем временем вещал Санчес- я прошу не стесняться с вопросами, которые бы вы хотели задать нашим русским гостям, ибо сегодняшняя конференция вполне может оказаться единственной, на которой каждый из вас может получить всю интересующую его информацию, поскольку в дальнейшем наши русские товарищи перейдут к плановой практической работе, а учитывая объем лечебной деятельности, который им предстоит не только провести, но и организовать, вполне может оказаться, что времени на теоретическое общение со столь широким кругом, как сегодня, у них просто не окажется. Однако для начала я бы просил вас выслушать основные соображения наших гостей по вопросам хирургического лечения ряда хронических патологий нашего госпиталя. Прошу вас. – поскольку приглашение было адресовано Валере, тот с важным видом поднялся на трибуну и… Всю организацию зала как рукой сняло. Не успел он произнести несколько фраз об организации хирургических вмешательств при пороках сердца, приобретенных в результате хронических заболеваний, а так же разного рода ранений, как вопросы посыпались на него как из рога изобилия. Перечень варьировался от техники анестезии новокаиновой блокадой при генерализованных проникновениях в грудную клетку до последовательности действий при выходе из торакальной полости после окончания операции. Валера был вынужден не только отвечать на вопросы, относящиеся непосредственно к нему, но еще и успевать переводить вопросы, на которые отвечали Михайлов и Кулагин, что, собственно, требовало еще и перевода ответов. При этом если Михайлов пробовал на часть вопросов отвечать самостоятельно, используя смесь английских и испанских слов, то Кулагин вообще возложил всю тяжесть перевода на Валеру, видимо, в отместку за задание по переводу технической документации. Когда Валера стал окончательно тонуть в объеме обсуждаемой информации, возле его плеча прозвучал голос с испанским акцентом:
-Может быть, я могу помочь с переводом?
Обернувшись, он обнаружил над своим плечом кубинского офицера с погонами капитана и эмблемами Службы Национальной Безопасности Кубы на петлицах. Гладко зачесанные назад волосы, черные глаза и смуглая даже для островитянина кожа настолько придавали ему сходство то ли с бандитом, то ли с пиратом, что на секунду Валера даже растерялся.
-Я вижу, наши уважаемые коллеги, спешат перенять от вас знания, привезенные вами из далекой России, а ваши друзья не очень хорошо владеют испанским. Если вы не возражаете, я бы хотел предложить вам свою помощь.
-Буду очень благодарен. – кивнул Валера, заметив, как сразу напрягся Кулагин, бросив взгляд на кубинца.
Как только кубинский капитан приступил к обещанной помощи, разговор пошел вдвое быстрее и одновременно все больше вопросов стали задавать именно Валере. Поначалу тот думал было польститься таким вниманием к своей персоне, но потом у него мелькнула мысль, что кубинские доктора просто стараются задавать меньше вопросов, требующих перевода кубинского капитана. Одновременно он выяснил для себя тот факт, что, выступая в качестве консультанта, все чаще сталкивается с превосходством кубинских коллег в таких темах, которые относили в СССР к народной медицине или иным разделам, осуждаемым советским здравоохранением как мракобесие дореволюционного периода. Поставив во главу угла научный анализ и промышленную фармацевтику, советская медицина добилась потрясающих результатов, победив многие опасные болезни, а другие переведя из хронических в категорию вполне поддающихся излечению. Однако здесь, в провинциях этого острова, многие врачи до сих пор шли совершенно иным путем, каким-то непередаваемым способом вплетая наследие, полученное от предков, в современную медицину, в результате чего рождались практически непредсказуемые комбинации, как, например, способ достичь глубокого наркоза без угнетения дыхания, что обеспечивалось комбинацией нескольких растительных концентратов из трав, произраставших на острове, а на основе, например, сильнодействующего яда кураре, местные медики в глухих островных провинциях смогли создать вещество, обеспечивающее одновременное расслабление скелетной мускулатуры и почти полное обезболивание по продолжительности и интенсивности превосходящее действие морфия. По советским меркам подобная медицина относилась к разряду чудес, которых, как не раз доказал товарищ Сталин, не существует, а по кубинским являлась делом самым что ни на есть тривиальным, а потому вопросы совмещения двух этих направлений постепенно начали ставить советских хирургов в тупик. Когда Валера окончательно начал тонуть в нюансах местной медицины, Санчес пришел ему на помощь и медленно поднял руку, после чего в зале почти молниеносно воцарилась гробовая тишина.
-Сеньоры коллеги, - сказал он, вынув изо рта трубку – уверен, нашим русским гостям приятно ваше внимание и желание учиться. Однако мои часы говорят мне, что подошло время переместиться в операционный зал, где, нас уже ждет пациент. Там наши советские коллеги с удовольствием покажут вам на практике все то, о чем мы все имели честь услышать здесь в теории. Убежден, что увиденное не только обогатит нас новыми знаниями, но и подтвердит правильность курса руководства революционной Кубы на сближение с СССР и видение в нем и его представителях безусловных друзей нашего народа. Возражений нет?
Как выяснил за короткое время пребывания в госпитале Валера, после такого заявления главного врача возражений не могло быть в принципе. Не последовало их и в этот раз. Все организованно направились к выходу, а советские хирурги получили возможность медленно перевести дыхание. Валера повернулся к кубинскому капитану.
-Благодарю за помощь, господин капитан, она была по истине неоценима. Однако мы не познакомились.
-О, ну что вы, это скорее моя вина, ведь я знаю почти все о каждом из вас. Позвольте представиться: капитан Рамон Гонзалес. Революционная Служба Национальной Безопасности. – кубинский офицер крепко пожал Валере руку и улыбнулся жутковато-обаятельной улыбкой.
Михайлов, пожимая ему руку, постарался изобразить подобную же, а вот Кулагин, отвечая на рукопожатие, был мрачнее тучи, и Валере показалось, что между ним и Гонзалесом проскочила искра какого-то взаимного опознания, которая не доставила радости ни одному из них.
-Ты мне объяснишь, что происходит? – спросил Валера, когда они направились в сторону операционного блока.
-А что происходит?
-Ты и этот капитан. Гонзалес. Вы знакомы что ли? Вы…
-Тссс. – Кулагин сжал ему руку – Потом.
-Но…
-Потом я сказал. – с нажимом повторил тот – После операции.
-Добро. – кивнул Валера – Но потом никаких потом.
-Обещаю.
В операционной собралось народа едва ли не больше, чем в конференц зале. Врачи и медсестры стояли вдоль стен плотным рядком, а к окнам приникли те, кому не посчастливилось попасть в первые ряды. Сама операционная разительно отличалась от привычной советской не только наличием самих окон, о чем в родном госпитале не могло быть и речи, но и просто поразительными размерами, снимающими проблему передвижения вспомогательного персонала во время операции. А еще обстановка явно отличалась от привычной для советских хирургов наличием большого бабинного магнитофона, укрепленного на стене в прозрачном пластиковом коробе. Судя по всему, в данном госпитале в пору его расцвета привыкли работать под музыку. Пациент, крепкого телосложения мулат, лежал на операционном столе, уже надежно зафиксированный и подключенный к аппарату искусственного дыхания, настороженно вращал глазами, разглядывая вошедших последними советских хирургов. Три операционные сестры тут же поднесли врачам халаты и помогли справиться с завязками. Щелкнули двойные перчатки, облегая руки хирургов, лица закрыли тонкие маски. Валера оглядел свое войско и кивнул.
-Начали. Серега, на ту сторону, Игорь, займись анестезией, а потом присоединяйся.
-Есть. – Михайлов быстро зашел за перегородку, отгораживающую голову пациента от операционного поля и что-то начал обсуждать с анестезиологом, тыкая пальцами в датчики аппаратуры и мешая английские слова с испанскими.
Еще раз обведя взглядом операционную и заметив за одним из окон уже знакомую фигуру капитана Гонзалеса, который наблюдал за советскими хирургами с вниманием, едва ли не большим, чем врачи, Валера кивнул Михайлову, и тот начал неспешно поворачивать регуляторы подачи анестезии, наблюдая как стрелки медленно ползут вверх.
-Вы меня слышите? – спросил Валера пациента.
-Да, сеньор доктор.
-Посчитайте от десяти до одного, если можете.
-А на одном я поправлюсь? – улыбнулся под маской пациент.
-Обещаю, что так оно и будет. – улыбнулся в ответ Валера.
На цифре четыре голос пациента затих.
-Готово. – доложил Михайлов, проверив зрачки больного.
-Начали. – кивнул Валера. – Скальпель.
Если бы потом Валеру спросили, боялся ли он во время этой операции, он бы ответил, что да, боялся чуть ли не до чертиков. Но он бы не смог описать словами, как сознание его раздвоилось буквально в тот момент, когда острый инструмент привычно скользнул в его руку. В то время, как голова продолжала волноваться относительно огромной ответственности, которая лежала на нем сейчас не только как на враче, но и как на первом представителе советской хирургии в революционной Кубе, руки действовали словно автоматы, живя собственной жизнь, и казалось, что они принимают решения независимо от охваченной тревогой и неуверенностью головы. Вот первый разрез, вскрытие грудной клетки, крепкие пальцы Кулагина умело извлекают перекушенные участки ребер, открывая вход внутрь.
-Перикардит. – констатирует Кулагин, бросая взгляд на перикардиальную сумку.
-Согласен. Вскрываем послойно.
Перикард не просто плотный, он заизвесткован словно панцирь, отчего стенка его еле колеблется при сокращениях сердечной мышцы. Разросшееся из-за дополнительных усилии по проталкиванию крови через зауженный митральный клапан сердце плотно прилегает к твердому перикарду, не дающему ему расслабиться после сокращения. Снова скальпель в руке, Кулагин вводит иглу в перикард, вгоняя впереди нее новокаин, блокируя чувствительность сумки, чтобы не вызвать аритмии вмешательством извне. Послойно Валера режет твердый перикард, каждый раз моля бога и Гиппократа удержать его руку от чрезмерного нажатия, из-за которого скальпель, пройдя через всю толщу перикарда, взрежет саму мышцу сердца. Молодой кубинский хирург, который выполняет вторую ассистенцию, изворачивается словно змей, стараясь онемевшими от напряжения руками удержать крючки, раскрывающие операционную рану. Рядом появляется Михайлов, который миниатюрным расширителем раскрывает рану на самом перикарде, медленно продвигая похожий на секстант инструмент вглубь по мере того, как Валера режет слой за слоем окаменевшую ткань. Вот последний слой, тоненькая пленка, под которой пульсирует сердце. Минутная передышка, во время которой сестра промакивает ему лоб, Михайлов перехватывает внешние крючки у кубинского коллеги, а Кулагин расширяет перикардиальную рану. В этот момент Валера лишь на секунду хочет, чтобы первую скрипку на этой операции играл кто-то другой. Им хорошо, они могут сменить друг друга, дать отдохнуть рукам. А ему не с кем меняться. Кубинские врачи обступили стол плотным концом, нагревая своими телами воздух возле него словно отопители и полностью нейтрализуя действие вентиляторов под потолком. Нервное напряжение усиливается любознательностью коллег, не только стоящих возле стола, но и приникших к окнам операционной, расположенным на подобии амфитеатра чуть выше стола для обеспечения обзора. Краем глаза Валера замечает, что несколько врачей что-то быстро пишут в блокнотах, время от времени бросая взгляд в сторону стола. А еще пикантности ситуации добавляет внимательное лицо капитана Гонзалеса, который стоит у окна в первом ряду словно статуя и следит за каждым движением советских врачей. И хотя Валера уверен, что он не понимает половину того, что видит, данное пристальное внимание местного чекиста нервирует его едва ли не больше присутствия на операции главного врача госпиталя. Отдых закончен, воздушное движение скальпеля над пленкой перикарда, и вот она сердечная мышца. Левая половина значительно больше правой, крупные и мелкие сосуды оплетают ее словно паутина. Среди кубинских наблюдателей пробегает тихая волна восклицаний и воззваний к святой деве Марии, но сам Валера чувствует невероятное облегчения. Они внутри. Теперь можно начинать охлаждение.
-АИК?
-Есть АИК. – это Михайлов, снова оказавшийся возле анестезиологического столика уверенно кивает, не сводя с Валеры глаз.
-Начали гипотермию.
Температура сердца понижается пока заморозка не вызывает его остановку. В тот же миг насос Аппарата Искусственного Кровообращения принимает сердечную функцию на себя, начав перекачивать кровь. Вскрытие полости сердца. Пальцы внутрь. Кулагин перехватывает расширитель, Михайлов вводит следом электроотсос. Вот сросшиеся створки митрального клапана. Рвем одну комиссуру, потом вторую, потом третью. Валера прикрывает глаза, и у кубинских врачей возникает секундное впечатление, что советский хирург заснул прямо за столом. Но он не спит, он весь обратился в чувствительность пальцев. Он чувствует едва ощутимую тонкую ткань створок митрального клапана, ювелирными движениями его пальцы проходят по каждой створке, словно лаская их, прежде чем покинуть полость сердца.
-Шьем миокард. – команда звучит одновременно с открыванием глаз. Шаг назад, Михайлов перехватывает расширитель, Кулагин принимает иглодержатель с почти невидимой нитью. Стежки, затем санация перикардиальной сумки. Спайки. Много спаек. Теперь шаг назад делает Михайлов, а Валера снова шагает к столу, принимая скальпель и по контрою пальца быстро пересекая им спаечные тяжи, которые тянутся от окружающей сердце капсулы к самой мышце, сковывая ее движения. Снова ревизия. Время поджимает, счет уже не на минуты, а на секунды, еще чуть, и сердце может просто не запуститься после согревания. – Шьем перикард. – это уже доверяется Михайлову. Молодой советский лейтенант, уверенно принимает иглодержатель, лишь на полсекунды замирая над операционным полем, прежде чем начать наложение швов. – Начать согревание. Подготовить АИК к отключению. – Михайлов исчезает, возвращаясь к аппарату. – Адреналин внутрисердечно. Греем кровь, быстро. Включить ПТО. – перфузионный теплообменник, созданный, для быстрого охлаждения или согревания выведенной из организма крови, хирурги в шутки называют самогонным аппаратом, поскольку контроль температуры проводимой через него крови осуществляется потоком холодной или горячей воды, идущей по змеевикам, оплетающим кровяной резервуар, из которого кровь снова закачивается в организм либо через АИК, либо напрямую в сердце. Сейчас кровь быстро нагревается и с помощью массажа сердца проталкивается по кровеносным сосудам, одновременно прогревая и саму мышцу. Несколько сжимающих движений, пока доведенная до 35 градусов кровь заполняется полости сердца, затем полшага назад. Секунды ожидания кажутся часами. Взгляды советских хирургов пересекаются друг с другом. Все трое понимают, что сделано все правильно и все же это не гарантия того, что мотор, искусственно остановленный гипотермией, запустится вновь. Первое робкое движение. Затем еще одно. Затем первой слабое сокращение, снова и еще. И вот первое полноценно сокращение сердца, за которым следую остальные, быстро набирая обороты и доводя пульс почти до сотни в минуту.
-Давление?
-80 на 60.
-Льем кровь и выходим из полости.
Медсестра быстро подключает капельницу с кровью. Валера снова отходит назад, чтобы не мешать Кулагину вернуть на место перекушенные участки ребер. Последняя ревизия грудной полости.
-Шейте, коллега. – молодой кубинский хирург, волей божьей и главного врача госпиталя определенный как самый способный, принял из рук Валеры иглу с нитью словно первое причастие из рук самого Христа. Когда он завязал последний узелок последнего шва, Валера слегка коснулся его плеча окровавленной перчаткой. – Великолепно, сеньор лейтенант. – он повернулся к Михайлову.
-100 на 70, пульс 88. Ритм держится.
Взгляд на Кулагина.
-Ритм четкий, тоны ясные. – доложил тот, прослушав фонендоскопом сердце больного.
-Отключайте наркоз и переводите его в ПИТ. Регистрируйте: операция закончена в 18.23. Исход благополучный, пациент передан реаниматологам. Спасибо, коллеги, за отличную работу.
Едва Валера отвернулся от стола, как в зале раздались аплодисменты, которые словно волной прокатились по операционной и, отразившись от стен, вернулись обратно звуковой волной, усиленной такими же аплодисментами снаружи. Аплодировали все: и врачи, и медсестры, и кубинская операционная бригада, помогавшая советским врачам на протяжении трех с половиной часов. Аплодировал Санчес, который, едва пациента укрыли стерильной простыней, тут же извлек из-за хирургического халата свою любимую трубку и сунул ее в рот. Трое советских хирургов стояли словно артисты на театральной сцене в момент триумфального окончания первой премьеры спектакля, успех которого определял не только их дальнейшую карьеру, но и саму жизнь. Едва выйдя из операционной, Валера добрался до ближайшего стула, и прямо в окровавленном халате, не снимая перчаток и маски, повалился на него словно бревно. Внезапно наступившая реакция лишила его тело сил столь же стремительно, сколь стремительно придавала их во время борьбы за жизнь пациента.
-Ты молодец. – услышал он над ухом голос Кулагина.
-Мы молодцы. – поправил он.
До своей прибольничной квартиры Валера добрался на чистом автопилоте. Санчес, впечатленный проведенной русскими операцией, разрешил перенести составление отчета на следующий день, даровав советским хирургам драгоценные часы отдыха, а поскольку сама мысль о поездке через полгорода до отеля не вызывала ничего, кроме тоски, то все трое решили заночевать в госпитале, смутно подозревая, что эти комнаты и станут на ближайшее время их основным жилищем, так как работы в отделении хирургии было не початый край, а кататься каждый раз с одной стороны Гаваны на другую означало бы попусту терять драгоценное время.
-Валера. Валера, просыпайся. – рука, трясущая его за плечо, не знает жалости и не отстает, не смотря на упорные его попытки отвернуться к стенке и матерные заявления о нежелании пробуждаться. – Да проснись ты, эскулап хренов! – так, это явно Кулагин. Этот просто так будить не станет. Надо открывать глаза. Сначала один. Теперь второй. Теперь надо зафиксировать изображение. Так и есть, Серега.
-И какого…? – начал было Валера.
-Подъем, воин, особист ждет.
-Кто? Кого ждет?
-Да очнись ты, мля, особист, говорю ,ждет. Срочно. Всех нас вызывает.
Сон как рукой сняло. Валера резко сел на узкой кровати, чувствуя. Как пульсирует в висках от недосыпа. Бросил взгляд на часы. Шесть часов утра. Проспал почти десять часов, а такое чувство, словно только что лег.
-Что случилось?
-Да черт его знает, вроде ничем мы еще проштрафиться не успели. Может, орден вне очереди решили дать. – Кулагин невесело улыбнулся.
-Угу. С закруткой на спине.
Сотрудник особого отдела советского посольства в Гаване встретил их в кабинете Гонзалеса. Отсутствие того говорило то ли о том, что он признавал вышестоящее положение советского чекиста, то ли о том, что сам считал себя начальником и великодушно предоставил свой кабинет для разговора с советскими гостями. Особист был в годах. Если на шестидесяти лет, то точно глубоко за пятьдесят. Густые кустистые брови прикрывали глаза, создавая схожесть с мудрым удавом Ка, в том его виде, в котором Валера увидит его в мультфильме много лет спустя, сразу отметив сходство с майором Дегтяревым из гаванского Особого отдела.
-Присаживайтесь, доктора, и давайте без церемоний. – Дегтярев предостерегающе приподнял руку, видя, что Валера, как старший группы, уже готов доложить о прибытии. – У нас не очень много времени, так что надо поговорить сжато и о многом. – он приглашающе указал на стулья, стоящие возле стола. – У нас две проблемы. – начал он, когда хирурги заняли указанные им мановением чекистской руки места – Первая – это наши собственные чиновники из посольства. Они требуют отчета о каждом вашем шаге и, что самое смешное, о каждой проведенной вами операции. Сколько я не убеждал их, что первое бессмысленно, а второе неосуществимо, мне никто не поверил. Поэтому сейчас вы втроем должны написать отчет о той операции, которую вы провели вчера. Кстати, провели весьма успешно, если верить отзывам доктора Санчеса. А вот вторая проблема сугубо местного розлива.
-Капитан Гонзалес? – спросил Кулагин, заслужив сразу два удивленных взгляда: самого Дегтярева и Валеры.
-Совершенно верно. – подтвердил особист. – Данный наш коллега не только возглавляет отдел Национальной Службы Революционной Безопасности, но еще и является заместителем председателя гаванского отдела революционного трибунала.
-И у нас возникли с ним проблемы? – спросил Валера.
-Пока что нет. Но так или иначе он заинтересовался вами и заинтересовался всерьез. Мне поступил официальный запрос за его подписью на предоставление к ознакомлению ваших личных дел. Мотивировано тем, что вы имеете доступ к здоровью верхушки революционной армии. Я хотел предупредить вас вот о чем. Почти весь персонал, который будет находиться при вас , может являться негласным информационным резервом НСРБ. Кубинцы довольно дружелюбный народ. И жизнерадостный. Даже очень. Этой жизнерадостностью они постараются поделиться с вами. В том числе и теми радостями, которые относятся к числу, скажем так, не одобряемых нашим правительством. Вы понимаете меня?
-Не очень. – признался Валера.
-Доктор Кулагин?
-Он имеет в виду, что если наш водитель и по совместительству гид решит нас отвезти в район красных фонарей, мы должны выразить свой категорический протест. – пояснил тот Валере. – Я правильно угадал вашу мысль, товарищ майор?
-В общих чертах.- подтвердил тот – Хотя касается это не только красных фонарей. Здесь есть масса способов времяпрепровождения, которые способствуют расслаблению и, соответственно, потери бдительности. Много хорошей еды. Много вкусных спиртных напитков. Много горячих танцев и темпераментных разговоров. И всегда есть люди, которые слышат, видят, а потом докладывают. Я не хочу воспитывать в вас недоверие к братскому народу, но здесь недавно произошла революция. Понимаете? Не совсем такая, как у нас в семнадцатом, но что-то весьма похожее. Братья Кастро замечательные люди. И их идеи ведут их страну в правильном направлении. Но теперь появилось много людей, которые считают, что враги кругом и в каждом иностранце. Не то, чтобы они были совсем не правы, но это значительно увеличивает наши шансы попасть в общие жернова.
-Наши? – переспросил Кулагин.
-Да, именно. Отношения между Кубой и СССР только налаживаются, все здешнее радушие, с которым нас встречают – это всего лишь форма культуры. Пройдет еще немало времени, прежде чем мы сможем чувствовать себя тут как дома. А пока что помните, что тот, кто сейчас с улыбкой наливает вам стакан ромового пру, завтра может побежать в НСРБ писать отчет о каждом вашем слове. О каждом взгляде на стройную мулатку. О каждой вашей ошибке за операционным столом. Мы не враги для кубинцев, но мы еще не стали для них друзьями.
-Вы хотите сказать, что нам лучше не покидать наших комнат при больнице?
-Ни в коем случае. Этим вы нанесете смертельную обиду каждому, кто от чистого сердца решит угостить вас стаканчиком или познакомить с родственниками по поводу спасения его жизни виртуозными русскими руками. В этом отношении кубинцы напоминают народы нашего Кавказа. Нельзя согласиться и остаться трезвым или отказаться и остаться живым.
-Спасибо за предостережение, товарищ майор. Даю слово, мы будем очень осторожны. – ответил за всех троих Валера.
-Вот именно. Очень. А теперь пишите отчет об операции и можете быть свободны. Если вы мне понадобитесь, я вас вызову. А до тех пор наслаждайтесь солнцем и новыми друзьями.
-Все хорошо? – поинтересовался водитель, когда спустя час советские врачи вернулись в машину. – Я уж было думал, что вас арестовали.
-Это за что, например?
-А кто его знает? Каждого из нас есть, за что арестовать, если задаться целью. И в глубине души каждый будет знать, в чем именно он виноват. – философски ответил мулат.
-И как ты оказался на государственной службе с таким мировоззрением, Рамон? – покачал головой Валера – Не знаю, как у вас, а наше правительство не арестовывает своих граждан без вины.
-Так я и говорю: у каждого есть вина. – словно получив подтверждение своим идея радостно кивнул Рамон. – А теперь, если у вас нет других планов, я отвезу вас позавтракать.
-Позавтракать?
-Ну да, конечно! – снова радостно подтвердил Рамон. –Лучший в мире кофе и лучшие в Гаване булочки вы можете попробовать только в старом городе, недалеко от дворца генерал-капитанов. А поскольку никто вам не покажет это место, кроме меня, то я решил не откладывать и сделать это немедленно. Ведь хороший день должен начинаться с хорошего завтрака, не так ли? – и не дожидаясь ответа, Рамон рванул машину с места так резво, что вжал врачей в спинку сиденья на подобии авиационной перегрузки. Проскочив уже начавшие оживать автострады, он быстро миновал центр города, и скоро врачи услышали близкий звук прибоя.
-Мы едем на набережную? – спросил Валера, у которого после инструктажа в особом отделе посольства значительно усилилась бдительность.
-Мы едем в Гавану. – пояснил водитель – В настоящую Гавану. В старый город. – действительно, довольно быстро асфальт на дороге сменился брусчаткой, а современные здания стали стремительно убывать в числе, пока не исчезли вовсе. Они въехали в старый квартал, улицы которого вились среди величественных зданий колониальной эпохи, каждое из которых было украшено шпилями, арками, фресками и барельефами. Дорога, которую выбрал Рамон, шла вдоль набережной, на которой уже суетились рыбаки, а мимо них носились дети всех возрастов и оттенков кожи, между своими играми обучаясь основам рыболовецкого мастерства и получая по очереди то похвалу, то подзатыльники от пропитанных океанской солью стариков, распутывающих сети в ожидании долгого дня и удачного лова. Запах океана был таким насыщенным, что трем советским гостям казалось, еще чуть-чуть и у них начнут отрастать жабры. Ароматы океанской воды, рыбы, дизельного топлива от пришвартованных вдоль побережья шхун, перемешивались с вездесущими ароматами кофе и сигарного дыма, создавая неповторимый купаж запахов, вдыхая которые, человек уже чувствовал прилив энергии, ибо все это был один запах состоящий из многих частичек – это был запах энергии. Запах молодой, бурлящей жизни. Проталкивая широкую машину по узеньким улочкам, на которых едва ли могли встать в шеренгу четыре человека, Рамон тем временем продолжал воспитывать в своих русских пассажирах сознание важности грядущего знакомства с его малой родиной, ибо вырос он именно в этом районе Гаваны и был твердо уверен, что люди здесь самые лучшие, еда самая вкусная, музыка самая захватывающая, а каждый камень на этих улица несет на себе благородство такой древности, что, если бы камни могли говорить, гордость и древность происхождения не позволила бы им говорить ни с кем из сидящих в машине. Дворец генерал-капитанов Кубы представлял из себя архитектурный комплекс восемнадцатого века и подобно большинству колониальных зданий того времени являлся одновременно и жильем, и крепостью. Извилистая крепостная стена, окружавшая его по периметру, была сложена из массивных известняковых блоков, многие из которых активно поросли мхом, а другие несли на себе отпечатки славных времен американо-испанской войны в виде следов от ружейных пуль и ядер корабельной артиллерии американского флота. Когда машина выехала на площадь де-Армас, в западной части которой находился дворец, Валера обратил внимание на изменение шума из-под колес.
-А, это. – Рамон улыбнулся и озорно сверкнул зубами – Это потому что мы едем по дереву.
-Как это? – не понял Михайлов, озвучив вопрос всех троих.
-Дорога деревянная. – пояснил водитель – В старину капитан-генерал пожаловался, что ему не дает спать грохот повозок, которые утром везли провизию в его дворец. Колеса-то у повозок были деревянные, вот и шума делали много. Тогда и было решено сделать конкретно эту дорогу, ведущую ко дворцу, из дерева.
Действительно, высунувшись из окон машины, все трое увидели, что действительно, находятся на деревянной дороге. Выложенная, казалось, из одного древесного массива, эта дорога отходила на запад от главной площади старого города, направляясь к дворцовому комплексу, который возвышался над площадью громадой куполов, сторожевых башен и шпилей, а затем огибала его и следовала обратно на восток до выезда с площади в жилые кварталы. Декоративная чугунная ограда, обвивала комплекс, сходясь концами на массивных воротах, которые были гостеприимно распахнуты, открывая дорогу во внутренний двор, на который выходила внутренняя галерея, имеющая П-образную форму. В центре двора располагался каменный фонтан, журчание которого помогало сгладить уже начинавшуюся, несмотря на раннее утро жару и статуя капитан-генерала Кубы. Властной наружности мужчина с длинными вьющимися волосами сжимал в руках губернаторский жезл, устремив немигающий взгляд в сторону моря. Почтительно остановив машину у ворот, Рамон повернулся в пассажирам.
-Дальше придется прогуляться пешком, но поверьте, сеньоры, оно того стоит.
Во внутреннем дворе было уже довольно многолюдно, несмотря на утреннее время народ Гаваны торопился выпить первую чашку кофе и выкурить первую сигару перед началом трудового дня.
-Фидель постановил оборудовать в этом дворце музей, поэтому внутрь пока что никого не пускают – пояснил Рамон, ведя хирургов за собой вглубь двора. – Однако народу разрешено отдыхать тут во время сиесты и выпить пару чашек кофе на сон грядущий. Ну а утром каждый уважающий себя трудовой человек считает за долг выпить свою первую чашку там, где раньше завтракали только господа, прибывшие на наш остров из матери-Испании.
-Ого. – Кулагин восхищенно огляделся – Да тут просто шикарно.
-Маленький кусочек райского сада. – задумчиво протянул тот.
Двор утопал в зелени. Многочисленные цветы, кустарники и аккуратно подстриженные тропические деревья, рассаженные с удивительной упорядоченностью в геометрически правильных клумбах окружали небольшие кофейные столики и плетеные стулья, стоявшие по три вокруг каждого из них. В центральной части П-образной галереи расположилось некое подобие мобильной кухни из нескольких духовок, разделенных отполированными деревянными столами, на которых темнокожие женщины с удивительным проворством раскатывали, месили и перекатывали между ладонями тесто, почти в движении лепя разнообразной формы булочки, которые затем стройными рядами отправлялись на противнях в пышущие жаром духовки, под которыми ровными языками пламени горели куски древесного угля. Несколько блестящих контейнеров с раскаленным песком располагались тут же, и в них двое негров крутили небольшие медные турки сразу двумя руками, распространяя по двору яркий аромат свежесваренного кофе. Вся эта кондитерски-кофейная нирвана располагалась на многочисленных тележках, а переделанные из двухколесных в трехколесные велосипеды, стоящие у стен указывали на способ, благодаря которому все производство могло быстро сменить место дислокации, если экономическая конъюнктура в другом районе окажется прибыльнее. Большинство столиков было уже занято, и за ними сидела настолько разномастная публика, что у Валеры по началу зарябило в глазах. Мужчины в дорогих деловых костюмах, почти сплошь белого цвета соседствовали с явно рабочим классом в толстотканных робах, женщины в дорогих прогулочных туалетах и шляпках с вуалями сидели по соседству с мулатками и негритянками в простых ситцевых платьях, все оживленно разговаривали, кутаясь в кофейный аромат и дым многочисленных сигар, которые курили мужчины. На лицо было явное торжество революционных идей всеобщего равенства.
-Нам повезло, что вас вызвали в посольство так рано. – сказал Рамон, выражая весьма сомнительную с точки зрения советских хирургов истину – Еще пару часов, и тут остались бы только столики. В десять часов повара снимаются с места и уезжают в парковую зону. Там много народа во время сиесты. А вечером они будут в центре города на площади, потому что именно туда придут люди, чтобы поделиться новостями после рабочего дня. Так что с утра их можно застать только здесь. О, как раз есть свободный столик. Чуть ли не силком Рамон протащил их в самый центр дворика и усадил за стол почти рядом с фонтаном. Последовало несколько недовольных реплик со стороны тех, кто сам претендовал на столь роскошное место, но Рамон быстро перешел с литературного испанского на местный вариант матерного кубинского, упоминая в ходе разговора, что усаженные им на самые лучшие места гости являются сеньорами «совьетико» докторами , что они прибыли из далекой заснеженной России, чтобы помочь кубинскому народу отстоять революционные завоевания и что каждый, кто посмеет усомниться в праве уважаемых гостей сидеть на лучших местах будет считаться «коньё» и «мариконес». Видимо, последние аргументы произвели на собеседников особое впечатление, поскольку сразу после окончания диалога в сторону русских гостей последовали дружелюбные улыбки и восклицания на тему радостного знакомства, а так же пожелания хорошего дня и успешной работы. Рамон быстро направился в сторону импровизированной кухни и принялся давать указания на тему важности хорошего завтрака для спасения жизней революционных офицеров. Пока советские хирурги перекидывались приветственными фразами с обитателями ближайших столиков и пожимали протянутые руки перед ними появились три чашки кофе и целая гора булочек в комплекте с фарфоровой мисочкой, в которой переливалось на солнечном свете растопленное масло.
-Думаешь, стучит? – тихо спросил Валера Кулагина, кивая в сторону Рамона, продолжавшего руководить сервировкой стола.
-Конечно. – пожал плечами тот – Вопрос в том, кому именно. Вряд ли Гонзалесу, а вот Санчесу – безусловно.
Тем временем к кофе и булочкам добавился графин с апельсиновым соком и чаша со свежими фруктами.
Откинувшись на спинку плетеного кресла, Валера наслаждался минутами покоя, вдыхая увлажненный водной пылью, идущей от фонтана, воздух, пропитанный тропическими ароматами, пока Кулагин вежливо и не очень грамотно с точки зрения построения предложений отказывался от многочисленных предложений рома в дополнение к кофе или иных местных алкогольных напитков, которые, казалось, были с собой практически у всех.
-Что это? – спросил Михайлов, указывая на фигурный флюгер, медленно поворачивающийся под натиском ветра на центральной башне дворца. Женщина, одетая в длинное платье с высоким разрезом до самой вершины правого бедра стояла в величественной позе, уперев правую руку в это самое бедро и смотрела куда-то вверх, словно разговаривая со звездами. Голову ее венчала королевская корона, а в левой руке она сжимала длинный жезл с сияющим крестом, упирая его в землю у левой ноги. Весь ее вид демонстрировал принадлежность к властной верхушке и совсем не женскую силу, которая чувствовалась даже в этой медной скульптуре и вряд ли была менее ощутима в самой модели, с которой этот флюгер когда-то выковали.
-О, у вас острый глаз, сеньор доктор. – почтительно сказал Рамон – Это Гиральдилла. Женщина, которая изображена на этом флюгере – это донна Инесса де Бобадилья. Единственная женщина, которая стала губернатором Кубы. Она заменила на этом посту мужа, который в 1539 году отправился на покорение Флориды. Там он и погиб на берегах Миссисипи, однако письма от него продолжали приходить даже тогда, кода стало известно о его смерти. Очень, очень трогательная история любви и верности двух великих людей нашего острова. Копия Гиральдиллы находится в замке Королевской силы в Кастилло-де-ля-Реал-Фуэрза. Даже с возвращением испанских кораблей донна Инесса не могла поверить в смерть мужа и продолжала править как его наместница. Именно она начала строительство многочисленных фортов, которые в конце концов сделали Гавану самым неприступным городом испанских колоний и тем самым положили конец пиратским набегам англичан. Даже Френсис Дрейк, несколько раз подходя к городу на своем флагмане, убирался не сделав ни одного выстрела, поскольку артиллерия фортов ответным залпом могла смести всю его эскадру. Однако мы слишком отвлеклись, а кофе тем временем стынет. Прошу, сеньоры, завтракайте в удовольствие, приятного аппетита.
Рамон сотворил чудо, принеся одновременно два кофейника с двумя разными сортами кофе, настояв, чтобы русские доктора непременно попробовали оба. В качестве наиболее достойных образцов он выбрал Альтура и Гуантанамо, которые росли только на склонах горного комплекса Сьерра-Маэстро и больше не встречались в чистом виде нигде в мире, ибо кубинские экспортеры, стараясь сохранить неповторимость местной кофейной индустрии, за границу поставляли только смеси нескольких сортов, справедливо полагая, что гринго все равно не смогут уловить разницу. Советские же врачи гринго не были, а потому удостоились чести попробовать каждый сорт по отдельности. Каждая чашечка была рассчитана всего на пару-тройку глотков, однако эффект от терпкого напитка с кислинкой и нотками табака был настолько сильным, что трех глотков как правило хватало, чтобы следующие полдня провести на приливе сил, достаточном для небольшого подвига душой или телом. Поскольку от советских хирургов требовалось совершать подвиги в обоих направлениях сразу, то и кофе им был предоставлен в двойном ассортименте и, соответственно, объеме, в результате чего час спустя они вышли с территории дворца не просто сытые, а в состоянии, близком к нирване. Данным состоянием не замедлил воспользоваться Санчес, который порадовался, что русские коллеги выглядят такими бодрыми и отдохнувшими, и поспешил загрузить их таким количеством заданий, что лично у Валеры появилось желание попросить Рамона привезти в госпиталь по кофейнику каждого сорта кофе, который он знает. Помимо нескольких плановых операций, каждому советскому хирургу придавались несколько кубинских для постоянного их обучения советской операционной технике, а так же обмена знаниями в области хирургической фармакологии и методов послеоперационного восстановления больных.
На третий день Валера попросил Санчеса отправить Рамона в отель забрать из номеров их личные вещи. На пятый попросил поставить в их комнаты при больнице радиоприемники, способные ловить советские трансляции, чтобы в краткие часы отдыха чувствовать себя хотя бы немного ближе к Родине. На десятый день у всех троих русских коллег во время очередной операции по очереди сорвались с языка чисто кубинские ругательства, когда не удавалось пережать особо юркий сосуд или когда узел очередного стежка лигатуры запутывался до того, как оказывался завязанным. А на четырнадцатый Валера обнаружил, что во время короткого отдыха заснул и увидел сон, в котором вел с отцом спор на тему некоторых нюансов торакальной хирургии. Все бы ничего, да только он твердо помнил, что вел этот спор на испанском языке. А точнее, на местном кубинском диалекте, широко используя не нормативную лексику в отношении, западных теорий, которые по его мнению далеко отставали от советских способов. И вот тогда, еще не полностью проснувшись, но уже отчетливо осознавая угрожающее состояние своей нервной системы, он отправился к Санчесу просить для всех троих хотя бы пару дней на передышку.
-Валера! Валера, ты не поверишь! – Кулагин тряс его за плечо столь энергично, что Валера счел за меньшее из зол все же открыть глаза, чем портить минуты непередаваемого наслаждения отдыхом восторженными восклицаниями на русском языке в перемешку с изысканным испанским матом, который подобно русскому имел свойство довольно быстро становиться незаменимым для связывания падежей вне зависимости от того, на каком языке говорил человек. Открывшиеся глаза явили ему картину рая. Того самого рая, в котором советские хирурги волей судьбы и настойчивости самого Валеры находились уже три дня. Собственно, сегодняшний день был как раз последним днем предоставленного им Санчесом отдыха, а потому с самого утра Валера отправился на берег океана в твердом намерении провести там время до обеда, не только не обсуждая медицинские вопросы, но и вообще не разговаривая с людьми. Перед его взором предстал длинный пляж, усеянный белоснежным песком и омываемый изумрудного цвета океанскими волнами, мягкий шелест которых успокаивал нервы и ласкал слух подобно лучшим шедеврам классической музыки. Вот уже три дня советские врачи отдыхали в коттедже возле пляжа Бакуранао, находящегося всего в двенадцати километрах от Гаваны, и считавшегося одним из лучших в ближнем пристоличье. Отель «Вилла Бакуранао» был национализирован, как и все остальные гостиничные комплексы после революции, но все равно продолжал оставаться местом отдыха правящей верхушки, к которой в частности относилось командование революционных вооруженных сил. В первый день приезда сюда Валера несколько обалдел от обилия высших офицеров кубинской армии, многие из которых, подобно белым офицерам во время гражданской войны в СССР, вовремя поняли, на чьей стороне народ и перешли на службу новым властям, принеся с собой неоценимые для становления революционной армии знания и опыт. Тем не менее, поскольку формально советские специалисты подчинялись только командирам подразделений, к которым они были прикреплены, вытягиваться в струнку перед очередным полковником или генералом необходимости не было, а как только стало известно, что три прибывших в отель военных врача еще и являются гражданами СССР и личными гостями полковника Санчеса, который в свою очередь является чуть ли не личным врачем великого команданте, то отношение персонала к ним стало едва ли не уважительнее, чем было к владельцу этой гостиницы до ее национализации. Рамон, который словно приклеенный сопровождал их во время отдыха, сразу выложил краткие характеристики на тех постояльцев, с которыми, по его мнению, им непременно следовало завести знакомства, а заодно предупредил о том, что принимать каждое предложение выпить за знакомство местных спиртных напитков, имеющих крепость от сорока градусов и выше, категорически не стоит в виду угрозы скончаться от алкогольной комы из-за обилия кубинского гостеприимства и благодарности революционных командиров за советскую помощь. Несмотря на то, что отель располагал 52 коттеджами, Валера настоял на том, чтобы поселили всех троих в одном домике, чем не мало удивил портье, который несколько раз повторил, что для «Совьетико» специалистов все имеющиеся в наличии номера бесплатны, а заодно не уставал предлагать все виды развлечений от столиков в ресторане отеля до вызова «Рuta» любого возраста и телосложения, которые будут угодны сеньорам докторам. Однако настойчивость Валеры в плане одного коттеджа на троих и последующее появление рядом Рамона, который быстро произнес несколько фраз на местном лексиконе, суть которых сводилась в святой морали советских докторов, не позволявших им думать о кубинских женщинах иначе как о пациентках и матерях доблестных кубинских революционеров, быстро охладили пыл сервисного служаки и в результате первый вечер отдыха у трех друзей прошел исключительно в русском стиле, то есть, в процессе сногсшибательной пьянки, которая усугублялась еще и тем, что обилие местных фруктово-алкогольных коктейлей и сжатость времени буквально требовали не терять ни минуты для ознакомления с ними сначала в порядке написания в меню, потом в алфавитном, а в заключении в порядке попадания пальцем в строчку из раздела «Напитки». Рамон, который по началу неодобрительно относился к такому масштабному процессу психологической разгрузки, постепенно устал бегать в ресторан за очередными «дриньками» для своих новых русских начальников и, наконец, притащил им по бутылке всего, что счел заслуживающим внимания. Внимание включало в себя по несколько сортов текилы, рома, разновидности местного самогона и все то же самое, но не в чистом виде, а в форме коктейлей со всевозможными соками. Поскольку в качестве закуски использовались в основном фрукты, то вечеринка стала стремительно набирать обороты, а к наступлению темноты терпение Рамона истощилось и на очередное предложение выказать уважение советским гостям методом выпивания с ними за революцию, здоровье команданте и вечную дружбу СССР и Кубы, он ответил тягостным согласием. Тягостным это согласие оставалось не долго, и ближе к полуночи мероприятие перешло в ту фазу, которую обычно встречают лежа. Последнее, что помнил Валера, это горячий спор между ним и Рамоном на тему классической литературы, причем каждый отстаивал достоинства соотечественников своего оппонента. Рамон, как выяснилось, был большим поклонником Чехова и очень обоих Толстых, причем Алексея больше, чем Льва, поскольку в образе Петра Великого, по его мнению, безусловно угадывался нынешний команданте Фидель. Валера же был в восторге от Маркеса и считал, что его мистический реализм является вершиной литературного творчества. Каждый приводил гору аргументов в сторону именно своего литературного вкуса, чем убивал одновременно двух зайцев: демонстрировал собственную эрудицию и лил бальзам на национальное самолюбие оппонента. Кроме того, кубинцы, получив после революции библиотеки во всеобщее и бесплатное пользование, читали много и охотно, а потому, как понял Валера, Куба в скором будущем грозила перехватить у СССР звание самой читающей страны мира. Советский же врач, являвшийся не только специалистом в области медицины, но и своего рода представителем советской интеллигенции, просто не имел права оказаться на менее высоком интеллектуальном уровне, чем его кубинский собеседник, а потому просто обязан был уметь свободно обсуждать литературу, музыку и театр, что налагало на него, помимо профессионального соответствия, еще и обязанность постоянно поддерживать свой общеобразовательный уровень на соответствующей высоте. Кубинский народ, совсем недавно получивший доступ к благам не только физическим, но и духовным, пока что готов был считать народ СССР за образец для подражания, а особенно русских его представителей. Но в отличии от других народов кубинцы стремились как можно скорее ликвидировать отставание в образовательной области, чтобы в скором будущем говорить с советскими коллегами совершенно на равных. Валеру поразило то, с каким упорством кубинцы впитывали все новое, привезенное из далекой загадочной России, а особенно заинтересовал тот факт, что стремление скорейшего подъема уровня образованности населения диктовался не только и не столько национальной гордостью, сколько требованиями элементарной по понятиям кубинцев вежливости, ибо находиться по уровню развития ниже уважаемого тобой человека означало в этой культуре нанесение этому человеку оскорбления, ибо своим отставанием ты выказывал неуважение к трудам своего собеседника по обретению им знаний. Столь витиеватое понятие уважение к интеллекту вылилось в мгновенное заполнение всех библиотек людьми, ранее относившимися к низшим сословиям, многие из которых до революции не умели даже читать, а теперь, учась в вечерних школах, созданных почти точно по образцу советских курсов ликвидации безграмотности, существовавших в 20-е годы, с ходу пытались освоить классиков мировой и в том числе русской литературы. Так или иначе, окончание пьянки, посвященной трехдневным выходным, носило выражено интеллектуальный характер, что в значительной степени компенсировало грусть пробуждения на следующее утро. А пробуждение было более, чем грустным. Более того, с момента окончания учебы Валера не помнил, чтобы ему было настолько плохо. Еще хуже стало, когда столь же грустно выглядевший Рамон сообщил, что ничего привычного для снятия состояния алкогольного отравления, которое многие по незнанию называют похмельем, типа знаменитого огуречного рассола на Кубе не знают, однако он тут же постарался утешить своих новых друзей, что на его острове знают иные средства для быстрого возвращения в строй после удачного вечера. Пока все трое скептически рассматривали это заявление он исчез из коттеджа и через полчаса вернулся с двухъярусным столиком на колесиках, на котором под блестящими металлическими колпаками находилось то, что, по мнению Рамона, гарантировало возвращение русских друзей в списки живых из того измерения, в котором они находились после неоднократных дегустаций кубинских алкогольных напитков. Внутри находилось то, что можно было бы назвать обильным обедом, если бы дело не происходило в восемь утра. Суп из говяжьих желудков, а так же тарелочки с боливийским фрикасе – тушеной свининой с перцем чили, тмином и чесноком. Сам суп тоже был сдобрен обилием специй, большинство из которых по первому впечатлению своей остротой были способны разъесть легированную сталь. В дополнение ко всему этому великолепию в центре столика гордо стоял хрустальный графинчик, запотевший от ледяной столичной водки, налитой в него заботливой рукой шеф-повара гостиничного ресторана. На удивленные вопросы, почему, мол, Рамон вчера не сказал, что в ресторане есть классический русский алкогольный напиток, то резонно ответил, что русские гости не задавали вопроса относительно водки, а всячески старались попробовать как можно больше именно местных напитков, в связи с чем ему и в голову не пришло проявлять инициативу, предлагая им тот напиток, который, по его мнению, им, видимо до предела надоел дома, коли уж уважаемые сеньоры доктора с таким фанатизмом ударились в дегустацию таких коктейлей, как «Дайкири», «Куба либре» и «Гавана Клаб». А решение в конце попробовать еще и коктейль «Подвыпивший Кубинец» в его мужском варианте вообще вызвало у Рамона такое уважение, что мысль о простой водке просто не появилась у него в голове. Так или иначе доставленный в коттедж Рамоном обильный завтрак в сочетании со ста граммами ледяной водки сотворил обещанное чудо, едва не переведя процесс поправки здоровья в очередной виток веселья, и когда ближе к полудню все трое по настоятельному совету Рамону, наконец, вышли на пляж, перед ними предстала картина райского Эдема, из которого когда-то были изгнаны первые люди. Как настоящий советский офицер и коммунист Валера не верил в бога, но иных сравнений ему просто не пришло на ум – настолько великолепный вид открылся ему. Лазурное небо и такого же цвета океан сливались на горизонте воедино, образуя новое лазурное измерение, которое буквально затягивало смотрящего на него, обещая покой и умиротворение, сравнимое с возвращением в утробу матери. С тех пор Валера не покидал пляжа, предпочитая даже обедать в открытом кафе недалеко от линии прибоя и сведя к минимуму все общение, даже с коллегами. Коллеги же, правильно поняв затишье, которое наступило в их кругу, сочли за благо оставить старшего группы в покое, и почти два дня Валера наблюдал за тем, как они словно дети резвились в океанских волнах, испытывая почти медитативное умиротворение. Вечером второго дня он написал письмо Алене, первое за все время его командировки на остров. За те две недели, которые прошли в виде череды операций с короткими пересыпами между ними он специально не делал этого, так как перегруженные рабочими задачами мозги просто не смогли бы составить текст, одновременно способный пройти барьер цензуры и напомнить оставшейся в далекой Сибири женщине, что несмотря на расстояние в тысячи километров у нее все еще есть любящий муж, который наслаждается новыми знакомствами и райским климатом все же меньше, чем ее обществом, на которое он бы с удовольствием променял весь океан и все пальмы с фруктовыми коктейлями вместе взятыми.
И вот теперь, когда последние часы этого блаженства медленно и со смаком утекали вместе с волнами прибоя, сильная тренированная рука друга трясла его за плечо, нахально возвращая его в реальный мир.
-Случилось что-то невероятное, Серега? Мы захватили Вашингтон?
-Почти. – в нос ему уткнулась газета. Советская газета. С первой страницы «Правды» на него смотрело обаятельное молодое лицо мужчины в форме военного летчика. Надпись под фотографией гласила: Юрий Алексеевич Гагарин. Статья под фотографией называлась «Прыжок во вселенную» и сообщала о том, что 12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту. Указывалось, что период обращения корабля вокруг земли составляет 89,1 минуты, минимальное от земли 175, а максимальное 302 километра, угол наклона 65 градусов и 4 минуты. Вес космического корабля 4,725 килограммов без учета конечной ступени ракеты-носителя. Корабль стартовал в 9 часов 7 минут и, совершив полет вокруг земли, благополучно вернулся на священную землю Родины – страны Советов, продемонстрировав бесперецедентную победу советского народа над силами природы. С чувством глубокого удовлетворения и большой радости Центральный комитет Коммунистической партии и советской правительство отмечает, что первый шаг в космос сделал именно советский гражданин, доказав превосходство страны победившего социализма над ее капиталистическим окружением. В обращении ЦК КПСС указывалось, что в прошлом отсталая царская Россия не могла и помыслить о свершении таких подвигов в борьбе за прогресс, о соревновании с развитыми капиталистическими странами, однако волею рабочего класса, вдохновленного коммунистической партией во главе с Лениным, СССР превратился в могущественную социалистическую державу, достигла невиданных высот в развитии науки и техники, позволивших отправит человека на орбиту и благополучно вернуть его на землю его Родины. Летчик-космонавт майор Гагарин сообщил: «Прошу доложить партии, правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву, что приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо, травм и ушибов не имею.»
« 12 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА – ТОВАРИЩ, ЗАПОМНИ ЭТОТ ДЕНЬ!» - значилось в конце статьи.
И, читая эту статью, Валера не сомневался, что он, что все они, запомнят этот день. Его страна одержала победу. Большую. Грандиозную. Офицер, его товарищ по оружию, воспарил над землей, разрушив понятие «невозможно». Его армия, армия, в которой он служил, спасая жизни, совершила рывок, который вновь доказал всему миру ее величие и непобедимость. И, будучи ее частью, пусть маленькой и далекой, он не мог да и не хотел избавиться от чувства огромной гордости, поднимавшейся где-то в глубине его души. Гордости за то, что, пусть косвенно, пусть в совсем незначительной части, он, они трое, несущие на этом острове знамя Советских Вооруженных сил были причастны к той победе, которую одержала его страна несколько дней назад. Читая эту статью, он невольно подскочил с шезлонга, снова и снова пробегая глазами по строчкам, в которых цитировались отзывы мировой общественности на столь великое советское достижение.
-Мы смогли, Валера, понимаешь? – лицо Кулагина так и светилось радостью – Мы смогли стать первыми. Они никогда не догонят нас, что бы не случилось дальше.
-Да. – Валера почувствовал, как на его лице сама собой появляется счастливая улыбка. – Теперь мы их точно умыли. Они нас после войны хотели задушить, а мы их умыли.
-Мы в космосе! – кричал Михайлов, приближаясь к ним и на бегу размахивая кубинской газетой. – Наш человек в космосе!
На шум, привлеченные криками советских офицеров, начали стягиваться кубинцы. Один за другим они читали статью в газете «Пионер», одной из центральных газет кубинского правительства, которую Михайлов обнаружил во время завтрака и теперь размахивал ею словно флагом победы.
-Теперь счет пойдет на годы! – его глаза горели огнем, словно пылающие угли – Вот увидите, дальше Луна. Потом Марс. Потом за пределы галактики к другим звездам. На нашу жизнь придется череда великих путешествий и столь же великих открытий. Мы увидим иные миры. Мы… - он еще долго готов был перечислять грядущие достижения советской науки и техники, но тут к обсуждению подключились их кубинские соседи, и разговор окончательно пришел в состояние хаоса. Почти каждый офицер кубинской армии, который отдыхал на этом курорте, горел желанием угостить советских товарищей по оружию чем-нибудь вкусным и крепким, после чего поздравление с первым полетом советского гражданина в космос, которое утвердило лидерство СССР в мировой научной гонке и правильность выбора революционного правительства Кубы на сближение с Советским Союзом, считалось состоявшимся. Отказаться от гостеприимства было не реально, ибо каждый поздравлявший считал себя истинным другом советского народа и после опрокидывания рюмки за здоровье вождя мирового пролетариата Никиты Хрущева, а так же за новые рубежи, которые вот-вот покорит советская космонавтика, начинал перечислять те перспективы, которые, по его мнению, откроются перед СССР в ближайшие годы, как только он окончательно покончит с мировым империализмом и примется за освоение космоса всерьез. В числе самых скромных предположений были сонование колонии на Луне, а так же обязательное покорение Марса с разгромом марсиан, о которых многие читали в романе Герберта Уэллса и которые, безусловно, не смогут устоять перед мощью Советской Армии. Понимая, что дело движется к очередному запойному празднику, Валера все больше сомневался в своей способности на следующий день приступить к полноценной работе, а потому был почти рад, когда в бар, где они сидели уже весьма теплой дружеской компанией, вошел капитан Гонзалес и подчеркнуто вежливо попросил Валеру вместе с коллегами проследовать на выход, где их уже ждала машина с советскими дипломатическими номерами, которая тут же взяла курс на советское посольство. На все вопросы водитель коротко отвечал, что их ждет начальник особого отдела, что вовсе не способствовало спокойствию молодых офицеров, несколько дней по полному отдыхавшим на кубинском побережье и теперь так же находившихся в состоянии не полной трезвости.
-Разрешите, Николай Иванович? – Валера по праву старшего группы первым вошел в кабинет начальника особого отдела посольства СССР.
-Надо же, нашлись, пропащие. – Дегтярев широко улыбнулся – И даже свежие и трезвые. – он протянул Валере руку, которую тот крепко пожал, потянул носом воздух и хмыкнул – Пардон, ошибся.
-Товарищ майор, кубинцы прочли газету о полете Гагарина и…
-Да можете не объяснять, сейчас не до этого. На ногах все хорошо держитесь?
-Так точно. – за всех ответил Валера.
-И соображаете тоже хорошо?
-Кристально.
-Тогда сообразите, как можно быстро и без вреда для пациентов выйти из госпитальной работы.
-Виноват, не понял.
-Садитесь и слушайте. – Дегтярев указал на три стула напротив стола, которые хирурги заняли с единодушно вопросительным выражением лиц. – Сегодня утром американские бомбардировщики совершили налет на аэродромы кубинской авиации. Кубинцы знали о готовящемся налете и потому самолеты были заранее выведены из-под удара. Однако сгорели наземные станции упроавления полетами и узлы связи. В прессе эта информация появится только сегодня вечером, а через три часа должно состояться радиообращение Фиделя к народу острова. Однако вы всего этого не прочтете и не услышите.
-Разрешено ли нам спросить, почему?
-Потому что вас не будет в Гаване в это время. Сейчас вы выйдете из этого кабинета и направитесь в штаб революционных вооруженных сил для получения необходимого имущества, после чего самолетом отправитесь на юго-восток на побережье, где примете под начало санинструкторов и медсестер для развертывания полевого госпиталя.
-Началось вторжение? – спросил Кулагин.
-Пока нет, однако по данным наших кубинских коллег оно начнется в ближайшее время. Речь идет о днях, а возможно, и часах, так что сами понимаете, времени у вас всего ничего. Недалеко от места вашей дислокации располагается позиция наших зенитчиков и танковый батальон кубинцев, в котором, как вы понимаете, тоже не все считают испанский язык своим родным. На месте вас будут ждать наши представители, с ними обговорите все текущие вопросы. Перед отъездом вам разрешено написать по одному письму родным. Скажу сразу, что они пройдут отдел цензуры, так что категорически не советую изображать из себя героев, идущих на смерть. Это понятно?
-Так точно. – ответил Валера, бросив косой взгляд на Кулагина, который нарушил все правила субординации, прервав старшего по званию вопросом, на что не последовало никакой реакции самого старшего.
-Тогда все свободны. Удачи вам, товарищи, она вам понадобится.
Учитывая, как торжественно он нам пожимал руки, я бы сказал, что нас отправляют на убой. – заметил Михайлов, когда они спускались к машине.
-Тебе не кажется, что пора начать рассказ? – спросил Валера Кулагина, отметив про себя, что Михайлов может оказаться до огорчения прав.
-О чем?
-О том, что ты мне обещал рассказать на тему Гонзалеса, еще когда мы шли на операцию. Я до этого не торопил тебя, но учитывая, что мы летим в самое пекло, мне кажется, что сейчас самое время для откровенности.
-Аааа, вон ты о чем. – Кулагин слабо улыбнулся – Долго ждал, в терпении тебе никогда нельзя было отказать.
-Когда ты успел тут побывать?
-О как. И про это догадался.
-Достаточно было посмотреть на вас с Гонзалесом. Вы узнали друг друга, не так ли?
-Не совсем. Мы не были близко знакомы, так, пересекались по паре моментов.
-Итак?
-Я был здесь без малого года назад. Фидель не всегда был убежденным социалистом, как нам говорят сегодня. По началу он вообще не собирался ни за кем следовать. Хотел строить, так называемый кубинский путь и распространять его на всю Южную Америку. Но слава богу, наши американские противники не обладают достаточным количеством мозгов, чтобы просто оставить Кубу в покое, а потому после нескольких подлянок, которые они ему подкинули Фидель передумал и решил, что дружба с СССР позволит ему увереннее нести знамя революции по братским южноамериканским землям.
-Я глубоко признателен тебе за этот экскурс в политику, но я спрашивал не про это.
-Вот же клещ. – улыбнулся Кулагин – Ладно, если ближе к делу, то я был в составе советской миссии, которая прибыла сюда вместе с Че летом прошлого года. Ты ведь помнишь тот ажиотаж, когда он прибыл в Союз.
Валера помнил. Все советские газеты трубили о визите в СССР героя кубинской революции Эрнесто Че Гевара, радио не замолкало, восхваляя руководство коммунистической партии за мудрость и дипломатический талант, которые позволили вовремя прийти на помощь кубинскому народу в борьбе с империалистическим гнетом, а Хрущев и Фидель Кастро были обозначены как братья на век по общей борьбе. Че тогда прибыл как полномочный представитель нового кубинского правительства и, кроме осмотров достопримечательностей Москвы и красот ВДНХ, провел с советским правительством первые серьезные переговоры о будущем союзе двух стран. О том, что обратно вместе с ним отправились советские специалисты, ни газеты, ни радио не сообщали, однако большинство людей с военным мышлением были едины во мнении, что один после такого визита Че улететь не мог. Поговаривали, что с собой он должен был увезти шпионов и инженеров, ракетчиков и агрономов, но вот про врачей никто тогда не подумал. А вот поди ж ты, участник той поездки сейчас шел рядом с Валерой, несколько напряженно, но все же вполне дружелюбно разглашая государственную тайну по большой дружбе.
-Ну вот так я и познакомился с Гонзалесом, хоть и заочно, но вполне достаточно для того, чтобы не питать иллюзий на его счет. Понимаешь, у них тогда тут был пик революционного судопроизводства, и под это дело возникло их собственное дело врачей, если его можно так назвать. То, что сейчас у них не хватает многих специалистов – это не только следствие ухода многих врачей за кордон, хотя оно и имело место. Это еще и заслуга таких вот Гонзалесов, которые в свое время отправляли на расстрел всех тех, кто высказывал сомнения в правильности избранного Фиделем курса. Помнишь, мы не смогли с ходу освоить новый рентгеновский аппарат?
-И?
-И не смогли мы его освоить потому, что заведующий рентгенологическим отделением ушел вместе с американцами, а его заместитель, который единственный остался в госпитале, кто умел им пользоваться, позволил себе возмутиться перегибами, допущенными службой безопасности и в результате был расстрелян, как сочувствующий контрреволюции. То же самое относится к техникам, инженерам и аппаратным анестезистам. Все они хорошо жили при Батисте, который заботился о своем здоровье и здоровье американских гостей, а потому от революции больше потеряли, чем приобрели. Со временем Фидель внял нашим требованиям прекратить уничтожение специалистов и приструнил данную службу, но ущерб был уже нанесен. И теперь мы вынуждены делать за них то, что они должны были бы делать сами. Так вот, товарищ Гонзалес является куратором не только нашего госпиталя, фактически он занимается контролем за всем гаванским здравоохранением, особое внимание уделяя военным стационарам и санитарным частям, но и гражданские больницы не забывает. Год назад, когда мы впервые изучали, что называется, на месте ситуацию с медициной в городе, его имя наводило ужас на всех медиков Гаваны, от медсестры до главных врачей. Не думаю, что сейчас отношение к нему изменилось. Единственный, кто его не боится в госпитале, это сам Санчес, и то потому, что он личный друг Фиделя. Однако я знаю, что люди по-прежнему продолжают исчезать, если серьезно переходят ему дорогу, об этом не говорят открыто, но знают об этом все. Именно поэтому я настоятельно не советовал вам обоим расслабляться в его присутствии. Кстати, куда бы нас не отправили, помните, что там тоже обязательно будут его глаза и уши. Нас, понятно, пока что не тронут, уж больно мы ценные сотрудники, но, ведя с кем-то разговоры на тему революции, политики или кубинского руководства, помните, что вы разговариваете, если не с провокатором, то с возможной жертвой службы безопасности.
-Почему ты раньше про это не рассказывал?
-Раньше – это когда?
-Это по прибытии в Гавану. На корабле. В Союзе. Бога ради, Серега, мы же все это время ни о чем не знали и мало ли что могли натворить и наговорить.
-Если бы вы начали что-то творить или говорить, я бы вмешался.
-Спасибо, утешил. – Валера перехватил взгляд Михайлова, который был мрачнее некуда, видимо анализируя после услышанного все, сказанное и сделанное им за время пребывания в Гаване.
Улыбнувшись, но так ничего и не ответив, Кулагин первый нырнул в машину, дверь которой распахнул перед ними Рамон, давая понять, что разговор закончен. В генеральном штабе революционных вооруженных сил их уже ждали. Пышущий энергией молодой капитан, проводил их в управление тыла, где их принял заместитель начальника тылового обеспечения и, прямо сознавшись, что ничего не понимает в медицине, прямо спросил, чего и сколько им надо, поскольку на складах полно всего в том числе и медицинского, но многим из находящегося там никто пользоваться не умеет и даже не подозревает о назначении всего этого имущества. Таким образом, вся ответственность за комплектование полевого госпиталя лечебно-санитарным оборудованием легла полностью на советских специалистов. Все делалось очень быстро, словно одной из задач командования кубинской армии было не дать советским специалистам времени на осмысление того факта, что их отправляют на передовую в абсолютно чужой стране за тысячи километров от дома, где в случае смерти им запросто светит не торжественное погребение под звуки салюта и причитаний близких, а безымянная могила в чащобе тропического леса. То и дело появлялись в кабинете офицеры от лейтенанта до полковника, и всем что-то нужно было от начальника тыла, причем срочно и в первую очередь. И пока хирурги определяли с его адъютантом, что и в каком количестве необходимо перебросить в район залива, часть этого имущества уже грузилась в машины, стоящие во дворе генерального штаба, а вместе с этим попутно решались вопросы тылового обеспечения целой армейской группировки, которая, как понял по обрывкам разговоров Валера, уже активно стягивалась в южном направлении, выдвигаясь к заливу свиней. Как успел выяснить по ходу стратегических приготовлений Валера, имя заливу дал определенный вид рыбы, которая обитала в его водах и по виду, действительно, напоминала хрюшку, которая решила спасаться от пищевой промышленности в морской пучине, в связи с чем и отрастила плавники и жабры. Когда советские офицеры уже прощались с тыловым властелином, в кабинет зашел коренастый кубинец с длинными, по шею, волосами, что никак не укладывалось в армейский устав, и черном берете, украшенном красной звездочкой на подобии тех, которые красовались на пилотках советских солдат. Усы и борода, обрамлявшие его лицо, придавали ему какое-то первобытно-звериное выражение, наводившее на сравнение то ли с волком, то ли с медведем, которое подкреплялось темно-красным огоньком яростной решимости, горевшим в глубине пронзительных черных глаз, излучавших одновременно большой интеллект и вызов, словно каждого, на котором останавливался их взгляд сначала рассматривали как потенциального противника и только потом допускали возможность мирного сосуществования. На вошедшем была военная полевая форма без знаков различия, но массивный кольт-коммондер образца 1911 года, покоившийся в мягкой кобуре на бедре, явно указывал на его не самое низкое положение в кубинской армейской иерархии. На это же указывала сноровка, с которой начальник тыла принял стойку, похожую на смирно и уже открыл было рот для доклада, когда гость жестом руки остановил его и перевел взгляд на советских врачей. И пока Валера судорожно соображал, откуда он знает это лицо, Кулагин поднялся и, козырнув, произнес по-английски:
-Здравия желаю, сеньор Гевара.
-Кто такие? – вопрос был задан по-испански, хотя Че Гевара явно понял приветствие.
-Товарищ команданте, - Валера вскочил со стула, заметив, что Михайлов последовал его примеру и, отдав честь, быстро доложил – группа советских военных врачей согласно приказа старшего военного советника СССР при кубинской революционной армии принимает имущество и оборудование для выдвижение в район залива с целью организации медико-санитарного обеспечения группировки кубинской армии. Старший группы специалистов старший лейтенант Лазаров. – лишь на пару секунд, пока Валера докладывался, губы команданте тронула чуть заметная улыбка, преобразившая его лицо и превратившая на какой-то миг его из боевого командира в того Эрнесто, с которым несколько месяцев спустя по-дружески будет обниматься Хрущев на Красной площади и который с мальчишеским восторгом будет разглядывать столицу своего могущественного северного союзника.
-Вольно. – последовала короткая команда, как только Валера закончил доклад – Рад, что вы с нами, товарищи. Увидимся на передовой. – коротким кивком Гевара приказал начальнику тыла выйти, а когда тот через несколько минут вернулся в кабинет, все оставшиеся формальности по выдвижению полевого госпиталя в район залива были решены с такой скоростью, что Валера всерьез подумал о пользе начальственного внимания в ключевые моменты деятельности службы тыла. Разумеется, при условии, что начальство это будет не его собственное и внимание будет проявлено не к нему лично.
-Как думаешь, они скоро начнут? – Кулагин снял с головы берет с эмблемой кубинской революционной армии и медленно вытер лицо.
Удушающая влага джунглей пропитывала кожу липким потом, не отпуская из своих объятий даже ночью. Полевой госпиталь, развернутый трудолюбивыми, словно муравьи, кубинскими солдатами буквально за несколько часов, располагался в самой лесной гуще, настолько обилующей всевозможной растительностью, что с наступлением ночи кроны могучих деревьев почти не давали возможности полюбоваться на тропическое небо. Уже два часа как наступило 17 апреля 1961 года, полевой госпиталь, развернутый тремя советскими врачами в нескольких километрах от побережья и представлявший из себя несколько палаток, расположенных П-образно в строгом соответствии со специализацией и правилами медицинской сортировки советской системы военной медицины, проступал смутными контурами среди высоких тропических деревьев и многочисленной зелени, растущей и вьющейся, ядовитой и не очень. Вообще-то требовалось очистить территорию, на которой располагались госпитальные палатки от всей растительности, но кубинские офицеры настояли на том, чтобы ставить их прямо посреди буйной зелени, и Валера не мог не признать их правоту. Основу американской военной мощи составляла авиация, и расчищенный от зелени участок джунглей был бы хорошо виден сверху даже сквозь кроны деревьев. И не факт, что пилоты американской авиации смогут отличить госпитальные палатки от командного пункта или узла связи. Поэтому сейчас советские офицеры, стояли среди просто сказочного зеленого океана, вдыхая аромат антимоскитного состава, которым были густо намазаны их открытые участки тела, в сочетании с ароматами ночного тропического леса, которые разительно отличались от всей палитры запахов того же леса в дневное время. Шум океана долетал даже сюда, принося с собой своеобразный свежее-соленый аромат вместе с едва слышным шелестом прибоя, слушая который Валера раздумывал над тем, сколько времени понадобится десанту, чтобы добраться до их расположения, если кубинцы не смогут его остановить на месте высадки.
-Скоро. – ответил он, указывая взглядом вверх.
Кулагин проследил направление и согласно кивнул. Между густых крон деревьев слабо, но отчетливо виднелось перемещающееся по небу сияние навигационного маяка. Самолет, идя на не слишком большой высоте, только чтобы не попасть в зону действия кубинской зенитной артиллерии, описывал круги над районом залива. Не надо было быть гением, чтобы понять, что с большой долей вероятности этот самолет входит в состав разведывательного крыла американцев. Когда госпиталь был развернут в чаще тропического леса, его явился инспектировать лично Рауль Кастро, брат великого команданте Фиделя, так же пребывавшего где-то неподалеку и активно руководившего подготовкой к отражению агрессии. Советские врачи получили в подчинение весьма активный и исполнительный, но мало что умеющий персонал, которым непосредственное руководство осуществлял капрал Мануэль Рамос. Видевший свой священный долг в том, чтобы орать на санитаров и медсестер, только сегодня обнаруживших себя в составе медицинской службы и воспринимавших подобное обращение к ним как само собой разумеющееся, подкрепляющее авторитет капральских нашивок Рамоса громкостью его голоса. Основное время развертывания ушло на создание путей подхода к госпитальным палаткам и направлений сортировки раненых. В центре разместилась палатка из двух отсеков, в которой обустроили санпропускник, ведущий напрямую в операционную. Многочисленные емкости с дезинфицирующим средством и контейнеры для одежды были размещены вдоль стенок, напротив импровизированных рукомойников, и все это освещалось работающими от дизельных генераторов мощными лампами, подвешенными на стальных крюках к брезентовому потолку. Пол операционной в течении нескольких часов был вымощен толстыми бревнами тропических деревьев, на которые сверху был настелен брезент, настолько щедро орошенный карболовой кислотой в целях дезинфекции, что стоящий в операционном помещении аромат в сочетании с тропическими запахами и озоновым запахом от портативной кварцевой лампы поначалу чуть не сбивал с ног, гарантируя анестезию еще до начала подачи наркоза. Когда все работы были закончены, трое хирургов разместились на пороге и теперь, пуская по кругу одну сигарету на троих с философским фатализмом рассматривали мелькающий в небе огонек американского разведчика. Наблюдая за кубинскими солдатами, Валера не переставал отмечать с какой скоростью и одновременно продуманностью велась подготовка к обороне побережья. Чем-то они напоминали муравьев, действующих без устали по незримому приказу королевы, находящейся в глубине муравейника. Только в данном случае вместо королевы был революционный монарх, который сам находился на передовых позициях, самим своим присутствием добавляя энергии и без того активным бойцам.
-Если вы, старшие мои товарищи, не против, я бы несколько часов поспал – сказал Михайлов, докурив крепкую кубинскую сигарету и аккуратно раздавив ее ботинком.
-Мы не против. – кивнул Кулагин – Это и в самом деле хорошая идея. А то вдруг придется Фиделя спасать, а мы уставшие.
Однако поспать им не удалось. Духота джунглей, наэлектризованность воздуха, словно пологом накрывшего позиции госпитального комплекса, и непрекращающийся писк москитов, хотя и не кусавших их благодаря особому составу, в приказном порядке втертом в кожу и издававшим легкий аромат эвкалипта, но тем не менее настойчиво барражировавших неподалеку, делали проблему засыпания по настоящему серьезной. Валера в очередной раз прокручивал в голове содержание письма, которое он в маленькой комнате советского посольства написал Алене перед отправкой в джунгли. Зная, что оно пройдет цензуру Главного управления стратегической маскировки, он не мог написать ей ни куда едет, ни как скучает, ни насколько сильно ее любит. Подобные эмоциональные послания не поощрялись советскими военными контрразведчиками, которые считали, что внезапные объяснения в любви накануне секретной операции больше способствуют тревоге на Родине и болтливости жен, чем ровные, почти официальные, послания на тему того, как хорошо и спокойно им живется на острове свободы и какую радость доставляет им помощь братскому кубинскому народу. Однако, зная Алену, тот стальной стержень, который скрывался за столь хрупким фасадом, он не сомневался, что она хорошо понимает, насколько опасным и, чего греха таить, неблагодарным занятием является служение Родине в далекой стране, в которой формально советских военных нет и быть не может. Она привыкла к тому, что его жизнь – это спасение чужих жизней, что он не счастлив, если не достиг новой вершины мастерства в своем деле, если сегодня он не может сказать, что сделал операцию лучше, чем вчера, однако к чему она не хотела привыкать, это к тому, что все выше перечисленное требовалось от него на таком расстоянии от нее самой. А потому единственным ее условием накануне его отъезда было отсылание одного письма в неделю, независимо от того, есть ли ему о чем писать или все, что он может рассказать – это его рутинная профессиональная жизнь, которая сама по себе так же являлась секретной. И Валера честно писал раз в неделю, стараясь хотя бы маленькими штришками в каждом из этих посланий вновь дать ей почувствовать себя не просто замужней, а именно любимой и невосполнимо нужной ему женщиной. Сам же он за это время получил из далекого Благовещенска только одно письмо, из которого узнал, что у нее самой все хорошо и ровно, что она верно его ждет, не уставая отдавать себя обучению тех юных созданий, которые с определенной долей вероятности в будущем попадут к нему под нож в качестве солдат в ходе исполнения очередного интернационального долга. Особое впечатление на него с юмором описанное Аленой признание Веры Сергеевны, что без него в доме словно стало пусто, поскольку, дескать, Валера хотя и наводил нескончаемую суматоху, стоило ему только возникнуть на пороге после очередного дежурства, но тем не менее придавал жизни в доме то, движение, которое напрочь утихло, стоило его главному инициатору отправиться неизвестно куда спасать неизвестно кого, вместо того, чтобы не давать двум женщинам покрыться паутиной в размеренной жизни их девичьего быта. Фактически такое заявление было высшей степенью признания, на которое можно было рассчитывать из уст старой хозяйки их дома, которая никогда бы не сделала его в глаза и которая основное время тратила на демонстрацию скептического отношения к Валере в частности и к пользе мужчин в этой жизни вообще, делая исключение только для своего давно умершего мужа и то, видимо, именно по причине его давнишнего ухода в мир иной. Столь скудная корреспонденция, приходившая на его имя в Гавану так же была оговорена заранее и связана была с крайним нежеланием Алены соблюдать правила военной цензуры, согласно которым все письма, приходившие советским военным специалистам на Кубе в обязательном порядке перлюстрировались, а потому характер переписки начисто исключал интимность. Исходя из этого они с Аленой и договорились, что он будет писать ей не реже раза в неделю, а она ему не чаще раза в месяц, если его командировка затянется там дольше установленного срока. На первоначальные возражения Валеры о столь неравноправном обмене, жена не моргнув глазом заявила, что ему за нее бояться нечего, поскольку она остается дома под защитой всей Советской армии и бабы Веры, причем неизвестно еще, что является более надежной защитой, а вот он, отправляясь на другой край земли просто обязан регулярно подтверждать, что жив и здоров, и если он, как и положено мужчине в силу черствости его характера все же сможет соблюдать определенный официоз в своих письмах, то она, как слабая женщина, наверняка скатится в ту чувственно-личную сферу, о которой представителям военной контрразведки знать совершенно не обязательно. Вспоминая этот разговор, Валера, улыбнулся в темноту, и тут на пороге палатки выросла фигура солдата.
-Сеньор доктор, вас срочно вызывает начальник штаба. – лихо козырнув, доложил он.
-Что случилось? – Валера подскочил с топчана, на ходу затягивая портупею, пока Кулагин и Михайлов протирали глаза спросонья.
-Наши дозорные поймали американского шпиона и несколько его помяли. Господин полковник хочет, чтобы он остался жив, поскольку с ним будет говорить лично Фидель.
-Ничего себе перспектива. Серега, Игорь, подъем, интернациональный долг зовет.
-Да слышим мы, слышим. – проворчал Кулагин, суя в рот сигарету и щелкая зажигалкой. – Мы уже в пути.
Понятие «несколько помяли» у кубинских военных было весьма растяжимое. В этом Валера убедился как только вошел в штабную палатку. Сидевший на стуле и привязанный к нему по рукам и ногам клейкой лентой человек внешне напоминал пирог с мясом до того, как его поставили в духовку. Вошедший следом Кулагин тихо присвистнул, оценивая повреждения из-за плеча Валеры.
-Нижняя челюсть только вывихнута, а вот правая рука сломана, так что петь он сможет, а вот пианистом ему не быть. – изрек он вердикт.
Это был еще не весь список. Левый глаз допрашиваемого заплыл полностью, а правый представлял собой узкую щелку на подобии амбразуры, распухшие губы капали кровью на штаны цвета хаки, которые уже стали темно-бурыми. Когда пленный попробовал что-то сказать, распухшие губы чуть приоткрывались, обнажая неровные осколки зубов. Правое предплечье было неестественно изогнутым, и под кожей проступали осколки сломанных костей. Обширный кровоподтек, идущий по левой реберной дуге, намекал на перелом по меньшей мере двух ребер.
-Развяжите его. – приказал Валера. – Серега, мы с тобой равняем кости, Игорь, ты будешь вести анестезию.
Вошедший следом за ними в палатку начальник штаба группировки, широченный в плечах кубинец с классическими пышными усами и руками размером с лопату, которые явно в недавнем прошлом больше были привычны к мотыге в поле, чем к компасу и картам козырнул советским врачам и произнес несколько быстрых предложений на местном наречии, суть которых, как понял Валера, сводилась к тому, что в течении часа должен явиться Фидель, чтобы побеседовать с пленным, а потому до тех пор его следовало не столько вылечить, сколько привести в разговоропригодное состояние, чем трое хирургов и не преминули заняться.
-Ты американец? – спросил Кулагин на гладком английском, склонившись - Кивни, если да и покачай головой, если нет.
Слабый кивок.
-Мы хотим тебе помочь. Вправим челюсть и зафиксируем сломанные кости. Перевяжем раны. Мы врачи и наш долг спасти тебе жизнь. Ты понимаешь?
Снова кивок. Кубинский солдат быстро разрезал узлы, стягивающие распухшие кисти пленника, и тот начал быстро сползать на пол, напоминая Валере его самого в тот момент, когда дознаватель МГБ интересовался у него деталями учебного полевого выхода вдоль китайской границы. Михайлов быстрыми движениями принялся набирать анестетик. В качестве операционного стола был избран стол самого начальника штаба, который с недовольным ворчанием согласился очистить его от своих бумаг. Пока обезболивающий раствор медленно проникал в вену американца, Кулагин ухватил пленного за челюсть, прижав большие пальцы к коронкам его зубов и резко сдвинул ее вниз. Щелчок вставшей на место нижней челюсти прозвучал лишь на треть секунды раньше, чем Кулагин отдернул руки, и почти сразу за этим палатка огласилась самым изысканным матом, на который был способный столь скудный на образные выражения язык, как английский.
-Несомненный прогресс в исцелении. – заметил Валера осматривая искалеченную руку и краем глаза видя, как постепенно мутнеет взор американского незваного гостя, засыпающего под действием анестетика.
Работали быстро и молча. Основные повреждения хотя и выглядели жутковато, все же носили поверхностный характер, и к концу процесса Валера почти был согласен с тем, что американец легко отделался, учитывая место и время, в которое он решил явиться в гости на революционный остров. В результате уже через сорок минут обмытый перекисью и обмотанный бинтами американский диверсант, почти похожий на человека, сидел на все том же стуле, на котором его впервые увидели советские хирурги и медленно приходил в себя после действия анестезии.
-Вы слышите меня? – спросил Валера, склонившись к его лицу.
-Дааа.
-Можете назвать свое имя?
-Кто вы? – несмотря на разбитые губы, пленник говорил вполне разборчиво, рассматривая Валеру единственным относительно уцелевшим глазом. – Где я нахожусь?
-Я врач. Это я обрабатывал ваши раны. Я и мои коллеги.
-Вы не кубинцы. – это было утверждение, однако Валера кивнул.
-Вы тоже, не так ли? – спросил Кулагин, подойдя ближе.
-Что со мной? – пленник все еще смотрел на Валеру.
-Несколько небольших переломов и куча ссадин и синяков. А в остальном я бы сказал, что вашей жизни ничего не угрожает. Вы назовете свое имя?
-Откуда вы? – пациент явно был настроен на односторонний разговор, в ходе которого вопросы бы задавал он сам. – Вы европеец?
-Можно сказать и так. – улыбнулся Валера.
-Послушайте меня. – глаз пленного широко открылся, обнажая залитую кровью радужную оболочку – Помогите мне выбраться. Я не спрашиваю, почему вы здесь, но даю вам слово: если вы вытащите меня, то до конца жизни будете очень богатыми людьми.
-Извините, сэр, - Валера окончательно удостоверился, что перед ним англосакс и потому перешел на привычное для этой нации обращение – но ваше предложение не может быть принято нами даже при нашем на то желании.
-Да бросьте. Вы же сказали, что вы врач. Судя по тому, как вы грамотно вправили мне челюсть и выровняли руку – он кивнул на подвешенное на косынке предплечье, - врач вы грамотный. Сделайте мне какой-нибудь укол, чтобы меня вырубило. Скажите, что я впал в кому или что-то в этом роде. Главное, чтобы они решили отправить меня в тыловой госпиталь. Убить меня они не решатся, слишком я ценная добыча. Нам главное выбраться за пределы лагеря, а там… вас трое, так?
-Так.
-Хорошо. Вряд ли они дадут нам больше двух конвойных, вы с ними справитесь, а потом я скажу, куда нам надо двигаться. Сделайте то, что я прошу, и вы не пожалеете.
-Заманчиво. Очень заманчиво. – на губах Кулагина появилась легкая улыбка – И тем не менее мы вынуждены отказаться.
-Да поймите же. Сколько бы не платили вам эти латиносы, я гарантирую втрое больше. Деньги и жизнь. Вы же не эти дикари, к чему вам погибать вместе с ними в этой зеленке.
-Но мы вовсе не намерены погибать.
-Вы не понимаете. Скоро от этого места камня на камне не останется. Когда тут все начнется, выбираться будет поздно.
-Но мы и не собираемся отсюда выбираться.
-У вас странный выговор. Напоминает северную Европу. Светлые волосы, светлые глаза. – от напряжения дыхания пленного участилось, он внимательно, насколько ему позволяло монокулярное зрение рассматривал трех советских врачей, которые в белых операционных халатах были похожи на близнецов из какого-то сказочного сюжета. – Вы норвежец? Швед? Поляк? Я гарантирую вам вылет в любую страну по вашему выбору.
-Спасибо, конечно, но, боюсь, что в нашу страну наше правительство нас вывезет и без вашего содействия. И сделает это еще быстрее в случае нашего согласия с вашим предложением.
На мгновение дыхание пленного остановилось, а затем из его груди вырвался стон, на секунду вызывавший у Валеры опасение, как бы с такой тщательностью спасенный ими язык не схватил инфаркт.
-Русские. – это прозвучало как оглашение самому себе смертного приговора.
-Ну вот, я вижу, ваши мыслительные функции полностью восстановились, что дает мне полное право доложить командованию о том, что вы готовы к разговору.
-Зря радуетесь. Вы умрете здесь.
-Все умирают. – пожал плечами Валера и повернулся к Михайлову – Игорь, доложи полковнику, что гость пришел в себя.
Жарко. Очень жарко. Жарко настолько, что пот заливает глаза и, двигаясь дальше по лицу, пропитывает марлевую маску, закрывающую рот и нос и тем самым еще больше усиливающую ощущение жары. Под перчатками при каждом движении кисти, сжимающей инструмент, хлюпает скопившаяся там влага. Медсестра периодически промакивает пот с его лба, но это все равно не помогает, влага затекает в глаза, искажает зрение, конденсат скапливается на перчатках, делая инструмент в руках скользким.
-Пережми тут, я постараюсь прошить. – голос Кулагина звучит приглушенно не только из-за маски на его собственном лице, но и из-за снижения слуха самого Валеры. Контузия от взрыва авиабомбы неподалеку, знаете ли, имеет свойство здорово снижать слуховое восприятие. Особенно, когда сразу за ним следует артиллерийский залп уже родной кубинской артиллерии, хотя и советского производства , в виде САУ-100, стреляющих за закрытых позиций по пляжу залива свиней. Эффект был тем сильнее, что за полночи курения на пороге госпитальной палатки и разговоров за жизнь со своими советскими и кубинскими коллегами Валера так и не узнал, что позиции кубинской артиллерии находятся буквально в нескольких десятках метров от расположения госпиталя. Врытые в землю, заваленные ветвями тропических деревьев и всевозможной мелкой растительностью, установки были практически не видны невооруженному глазу, если точно не знать места их расположения. Потому, когда началось вторжение, поднявшиеся из зелени длинные стволы вызвали оцепенение у госпитального персонала, а последовавший почти сразу за этим разрыв авиационной бомбы поднял на воздух санитарную машину, облил несколько человек горящим бензином и контузил всех троих советских хирургов, которые в это время с раскрытыми ртами взирали на невесть откуда взявшееся море военной техники, включая танки т-34-85, рванувшие в сторону залива из зеленого тропического леса. Стрельба началась сразу и со всех сторон. Крики раненых, которые в изобилии появились в первые же минуты боя, приказы, отдаваемые на испанском и русском языках, причем матерные вставки на хорошем русском сопровождали оба варианта, треск горящих деревьев, лязг гусениц и рев дизелей – все смешалось в один кошмарный оркестр, звуки которого ворвались в гудящую от звукового удара голову Валеры вместе с рывком, которым Кулагин поднял его на ноги и указал в сторону госпитальной палатки, прокричав что-то в оглохшие уши друга, явно по смыслу намекавшее на необходимость немедленного начала работы по прямой специальности. Высадка корпуса вторжения, сколоченного американцами из кубинских эмигрантов, обученных и вооруженных американскими инструкторами на побережье теплой Флориды, началась с рассветом 17 апреля, когда береговую полосу патрулировали только отряды милисианос, кубинского народного ополчения, а основные силы кубинской революционной армии заканчивали сосредоточение на второй линии обороны согласно приказу Фиделя, который справедливо полагал, что тот, кто обороняет все, не обороняет ничего, а потому не стал рассредоточивать армию по всей береговой линии, а собрал ее в несколько ударных группировок, расположенных в таких точках прибрежной полосы, из которых можно было быстро начать выдвижение почти в любом направлении кубинского побережья. Когда первые десантники высадились на кубинский берег, в бой с ними вступили милисианос и пограничные отряды, численность которых часто десятикратно уступала высадившимся силам, однако почти везде они сумели задержать вторжение на достаточно долгое время, позволившее регулярным силам революционной армии выдвинуться навстречу агрессорам. Несколько старых самолетов Б-17 «Митчелл» и П-40 «Кертис», списанных из рядов американских ВВС, поддерживали вторжение с воздуха и именно один из них успел сбросить свой груз на место расположения позиций САУ кубинской армии, одновременно одарив сотнями килограммов взрывчатки и госпитальный комплекс. Следом за самоходными пушками заговорила зенитная артиллерия, и вот уже первый б-17 рухнул вниз, объятый пламенем, разбрасывая вокруг куски раскаленного металла и вращающиеся с бешеной скоростью лопасти винтов. Куски металла. Куски деревьев. Куски людей. Раненых потащили к госпитальным палаткам уже через несколько минут. Обгоревшие от упавших на кубинские позиции бомб с белым фосфором люди кричат, срываясь на такие высокие ноты, что, кажется, от них лопаются барабанные перепонки. Женщины, которые недавно еще рубили вместе с мужчинами тростник на плантациях американских сахарных компаний, а сегодня являлись полевыми сестрами милосердия революционной армии, на носилках, волокушах и просто на плечах несли истекающие кровью тела к госпитальной палатке, где располагалась операционная и где трое советских хирургов, соображая на ходу, налаживали систему сортировки раненых и оказания помощи. Поскольку из троих только Валера имел хоть и небольшой, но все же опыт полевой медицины, то все основополагающие решения были за ним, а потому Михайлов, как самый молодой был отправлен в приемный пункт для первичного осмотра раненых, а Валера с Кулагиным отправились в операционную, где кубинские медики уже разворачивали анестезиологическую аппаратуру и в спешном порядке готовили капельные системы с физиологическими растворами для замещения кровопотери на тот период, пока медсестры в брали кровь на анализ для определения группы. И вот теперь Валера, с трудом справляясь с гудением в собственной голове стоит над операционным столом, на котором лежит кубинский офицер с развороченным животом, в котором Кулагин пытается нащупать кровоточащий сосуд, а сам он, двигая руками почти на уровне автоматизма, ушивает разрыв капсулы селезенки, слушая, как шипит аппарат искусственного дыхания, как переговариваются между собой медсестры, стоящие полукругом вокруг врачей в ожидании распоряжений, как в санитарном пропускнике за тонким брезентовым пологом операционной стонут раненые, которых после осмотра Михайловым в сортировочном пункте кого на носилках, а кого на руках несут в хирургический предбанник, где медсестры стараются по возможности освободить их от одежды и провести хотя бы поверхностную обработку. А за стеной палатки не утихают звуки взрывов, волнами прокатывающиеся по операционной, от чего тонкие брезентовые стены начинают колыхаться, а воздух, несмотря на вытяжку, насыщается запахами пороха и горящего дерева. Медсестра, наконец, пережимает сосуд, и Кулагин быстрыми движениями начинает его прошивать, прекращая кровопотерю, пока другая сестра меняет флакон с кровью, быстро льющейся в вены раненого через капельную систему.
-Шейте. – Валера делает шаг в сторону, и молодой кубинский врач, впервые оказавшийся в полевой операционной, принимает от хирургической сестры иглодержатель со свисающей с него нитью и начинает накладывать швы на поверхность живота, пока советские хирурги меняют перчатки и халаты в готовности принять следующего пациента.
Следующей в палатку внесли женщину. Молодая, с шоколадно-бархатной кожей, густыми черными, как у большинства кубинских женщин, волосами, она смотрел на мир глазами такой яркой синевы, что поначалу Валера даже замер, глядя в них, и медсестре пришлось повернуть его спиной к себе, чтобы завязать тесемки халата. Женщина была поразительно красива, камуфляжная форма, разорванная в десятке мест и перетянутая окровавленными бинтами, не столько скрывала, сколько подчеркивала достоинства ее фигуры. Тихим глубоким голосом она, оглушенная болевым шоком и наркотическими анальгетиками, бормотала какие-то слова на горном наречии, раз за разом повторяя «Вива Куба либре» - да здравствует свободная Куба. У женщины не было обеих ног. Красивые мускулистые бедра заканчивались в области нижних третей, на которые были намотаны кровоостанавливающие жгуты. Толстые ватно-марлевые повязки, закрывающие культи, были темно-бордового цвета от засохшей крови и медленно пропитывались кровавой жижей, роняя капли на покрытый брезентом пол.
-Я ноги, ты корпус. – Валера щелкнул резинками перчаток и повернулся к столу.
-Валера, она не… - начал было Кулагин.
-Она выживет. Она молода, сильна. Она хочет жить. А мы ей в этом поможем. Начали.
Позднее, когда Валера пытался дать ответ самому себе на вопрос, почему он так поступил, ответ этот так и не пришел ему в голову. По всем правилам советской военной хирургии, брать ее на стол он был не должен. За перегородкой операционного фильтра стонали раненые, которых все продолжали доставлять с передовой, и у многих из них шансов на выживание было гораздо больше. Может быть, на него повлияло воспоминание о решении, принятом им тогда в Будапеште, когда выбор был сделан в другую сторону, а возможно, это было действие подсознательного голоса, который говорит с каждым мужчиной из самых глубин его генетического когда и который утверждает, что смерть женщины на поле боя не просто страшна, а противоестественна, поскольку противоречит самим основам мироздания, на которых стоит этот мир с момента его сотворения. Положение осложнялось еще и тем, что на двух соседних столах проводили операции кубинские бригады, для которых советские хирурги были объектом для подражания, а их решения – эталоном принятия решений в боевой обстановке. Ни один из тех, кто стоял за теми столами, не верил в возможность ее спасения, а потому решение Валеры было встречено с молчаливым удивлением, которое проявлялось в каждом взгляде, брошенном в направлении его рук, совершающих почти неповторимые действия вокруг того, что еще недавно было сильными и, безусловно, красивыми женскими ногами.
Усталость давит ему на плечи, словно тяжкая ноша в середине долгого пути, голова раскалывается от напряжения и недосыпа, но руки привычным движением приняли от операционной сестры зажимы, передали их второму ассистенту, который быстро пережимает кровоточащие сосуды, а затем и иглодержатель с лигатурой, которая быстро перетягивает кровеносные магистрали, затем игла с еле заметным сопротивлением проникает через сосудистые стенки, прошивая их одним, вторым, третьим рядом швов. Коагулятор, прижигание мелких капилляров, снова нить, снова коагулятор, ухватить зажимом сосуд, передать его ассистенту, прошить, прижечь. Удалить из тканей остатки костей. Пересечь свисающие из разорванных мышц нервы. Кровь и заменитель льются одновременно в две вены раненой, анестезистка периодически давит ей на ногти, проверяя скорость периферического кровотока и медленно покачивает головой, время от времени переглядываясь с коллегой за соседним столом. Кулагин тоже периодически покачивает головой, извлекая очередной осколок из груди и живота кубинки и бормоча нецензурную лексику на тему того, в какой же рубашке надо родиться, чтобы при таком количестве ранений не был задет ни один жизненно важный орган.
Она выжила. Вопреки мнению всего врачебного состава операционной и самого Валеры, который к концу операции уже почти готов был признать, что не сможет спасти ее, как бы не старался. Когда три часа спустя ее вывозили из палатки, она дышала, а когда двое суток спустя главный врач центрального военного госпиталя Гаваны доктор Мануэль Санчес зашел в реанимационное отделение, чтобы оценить состояние вновь прибывших пациентов, она пришла в себя и, представившись, потребовала немедленно предоставить ей того, кто вытащил с того света остатки того, что еще несколько дней назад было едва ли не самым решительным бойцом революции женского пола. Удивление от такого решительного требования компенсировалось только уважением к ее имени, а неспешность в выполнении данного пожелания частично объяснялась чисто техническими сложностями в немедленной доставке Валеры в Гавану, а частично неуверенностью Санчеса в дальнейших намерениях раненой гостьи, поскольку от нее с равной степенью можно было ожидать и благодарности за сохраненную жизнь и решительно негативных действий в отместку за обречение на дальнейшее инвалидное существование. Разумность такой неспешной позиции главного Валера оценил в дальнейшем. А пока… А пока он проводил взглядом носилки, на которых выносили перемотанную бинтами женщину, повернулся к Кулагину и, достав из кармана форменных брюк смятую пачку, спросил:
-Каждому по сигарете или одну на двоих?
Он спит. Он спит так крепко, что легкое покрывало, которым укрыла его медсестра, почти не шевелится, лишь едва заметно отзываясь на его глубокое дыхание. Почти двадцать часов возле операционного стола. В чужой тропической стране, где снова революция вела народ к светлому будущему, как это было когда-то на его собственной Родине. Грохот выстрелов и взрывов, который докатывался до госпитальной палатки, с каждым часом стихал, давая понять, что вторжение провалилось. Двигающиеся тремя группами, к Плайя-Хирон, к Плайя-Ларга и к Сан-Бласу, парашютисты и подрывники, танкисты и вертолетчики, диверсанты и разведчики, силы вторжения на всех трех направлениях попали в засады, подготовленные войсками Фиделя. Сутки спустя, когда измученный до последнего предела Валера сменил на топчане с трудом продравшего глаза Кулагина, отправившись, как и положено старшему группы, спать последним, силы интервентов были разбиты полностью. Несколько раз за это время возле палатки госпиталя появлялся танк Т-34-85, из которого, почти неузнаваемый в густом слое мазута и радиошлеме, выбирался Фидель, наскоро проводя совещание со своими офицерами прямо в чаще джунглей, после чего снова взбирался на башню и уносился прочь, распыляя вокруг свежий аромат дизельного топлива и непередаваемый запах сока тропических деревьев, ломающихся под ударом советской бронетехники. Белозубая улыбка и поблескивающие в отсвете прожекторов стекла очков в роговой оправе придавали ему сходство с профессором математики, который с радостью смотрит на своих студентов, умудрившихся решить уравнение, ранее считавшееся не решаемым. Из обрывков разговоров кубинских офицеров Валера понял, что столь сокрушительный успех, который сейчас развивали революционные войска, объяснялся не только огромных мужеством вчерашних партизан, сегодня оказавшихся офицерами революционной армии, и их решимостью умереть за свободу Кубы, а еще и почти полным отсутствием авиационной поддержки наступающим, на которую, судя по всему, те серьезно рассчитывали перед началом наступления. Однако, кроме нескольких самолетов производства второй мировой, которые успели нанести по позициям кубинской армии и госпиталю в том числе, после чего были быстро сбиты зенитной артиллерией либо же принудительно посажены кубинскими истребителями с воздухе вторжение никто не поддержал, и господствующая в небе над родным островом революционная авиация накрыла колонны высадившихся на побережье иммигрантов, в течении нескольких часов спалив почти всю бронетхнику, представленную танками М4 «Шерман» и бмп «Бредли», славно прошедшими путь от Нормандии до Берлина и окончившими свой земной гусеничный путь в качестве дымящихся скелетов на побережье острова свободы. В результате к концу первых суток вторжения в госпиталь стали поступать не только сами кубинские солдаты, но и особо ценные пленные, к которым кубинское руководство относило только англоговорящих командиров и инструкторов высадившихся частей, добивая соотечественников, оказавшихся на стороне противника, без суда прямо на песке роскошных кубинских пляжах. А поскольку среди врачебного состава группировки советские врачи считались самыми высококвалифицированными, то честь спасать пленных «языков» выпала именно им. Когда удавалось, когда нет, но, зашивая очередного инструктора, пытавшегося помочь включению Кубы в состав так называемого свободного мира, Валера ловил себя на мысли, что с большой долей вероятности спасенный им раненый американец в скором времени окажется на попечении офицеров кубинской госбезопасности, где вместо благодарности за спасение жизни будет бормотать в адрес советских хирургов проклятия за то, что не дали умереть быстро и без мучений. Сначала силы кончились у Михайлова. Запертый в тесной палатке сортировочного пункта, вымазанный с ног до головы кровью и прочими биологическими жидкостями, хлещущими из разорванных сосудов, развороченных животов и грудных клеток, чуть не оглохший от криков раненых и приносящих часто их на себе бойцов, которые доказывали, что вот конкретно их друзей надо спасать в первую очередь, молодой лейтенант, поняв, что постепенно теряет способность соображать и может отправить в операционную безнадежного, оставив имеющего шансы на спасение в сортировочном пункте, попросил дать ему хотя бы пару часов сна. Валера дал ему четыре, отправив в сортировочный пункт Кулагина, несмотря на все протесты того и оставшись за центральным операционным столом только с молодым кубинским хирургом, который, словно робот продолжал безукоризненно выполнять указания советского старшего коллеги, становясь все бледнее и все чаще поворачиваясь к санитарке, чтобы подставить под марлевый тампон покрытый испариной лоб. Раз в час санитарка вносила в операционную поднос, на котором были в шахматном порядке расставлены чашки с крепким кубинским кофе, и тогда хирурги по одному отходили от столов и делали по несколько глотков бодрящего напитка, подстегивая разум и сердце и отгоняя давящий с тяжестью гидравлического пресса на плечи сон. Затем в состояние коматоза на пару часов погрузился Кулагин, потом кубинский хирург, а потом уже, убедившись, что вся его команда снова на ногах и выглядит почти живой, спать отправился сам Валера. И потому, когда его мозг обнаружил частые колебательные движения, другими словами тот факт, что его активно трясут за плечо, хорошее воспитание не успело поставить блок тому потоку матерных выражений недовольства, который он выдал за несколько секунд пробуждения. Когда он спохватился и почти физически прикусил себе язык, сознание явило ему улыбающуюся кубинскую медсестру, которая явно не поняла буквально всего, что только что услышала, сама цветастость и эмоциональность произнесенных фраз, однозначно, произвела на нее большое впечатление. Он бросил взгляд на часы. Оказалось, что проспал он целых три часа, то есть, как минимум на час дольше своих коллег, и после обнаружения этого факта ему стало вдвойне неудобно перед этой миловидной женщиной, которая, вполне возможно, не ложилась отдохнуть с прошлого дня.
-Лусия, верно? – выкопал он из глубин памяти первое имя, которое согласилось всплять на поверхность.
-Роза, сеньор. Роза Мартинес. – она робко улыбнулась, всем видом показывая почтение к врачу, который даже не смог вспомнить ее имя, несмотря на многочасовое стояние рядом с ней за одним столом, отчего Валера окончательно потерял самоуважение.
-Точно, Роза. Так что случилось?
-Вас хочет срочно видеть полковник Кастильо-и-Гарсия. – данное сообщение окончательно вывело Валеру из состояния сна, мгновенно обострив разум и память до возможных из-за длительного переутомления пределов. Имя Алессандро Кастилья-и-Гарсия, человека происходившего из древнего аристократического испанского рода, волей чуда и собственной проницательности примкнувшего к кубинским партизанам и создавшего первую разведывательную сеть для Фиделя Кастро, почти полностью опутавшую остров, вызывало одновременно страх и уважение. Причем именно в таком порядке с явным преобладанием первого чувства. В сравнении с ним Рамон Гонзалес, о котором Кулагин рассказывал страшилки во время их отправки из Гаваны, казался мелким любителем детских пакостей. Всемогущий начальник военной разведки революционной армии сейчас пребывал там, где и следовало ожидать – на направлении главного удара вторжения. Валера слышал об этом, но не мог предположить, какой интерес может быть у шпиона к советскому врачу, тем более, что никаких явных ошибок во время своего многочасового операционного марафона он, по его мнению, не допустил. Тем не менее он быстро привел себя в порядок и, постаравшись придать своему лицу выражение деловой сосредоточенности, поспешил в штабную палатку. Его уже ждали Кулагин с Михайловым, явно только что доставленные сюда прямо из операционной и с тем же недоуменным выражением лиц, какой было и у самого Валеры. Полковник Кастилья-и-Гарсия восседал за столом начальника штаба армии, потягивая из большой алюминиевой кружки горячий ароматный кофе и пребывая глазами где-то в своем внутреннем мире, видимо, прокручивая в голове все те сотни комбинаций, которые в настоящее время проводились по его приказу или под его контролем по всему острову. Возвращение его в реальность произошло молниеносно, как только Валера вошел в палатку.
-Доброе утро, сеньор доктор. – полковник улыбнулся широкой дружелюбной улыбкой, протянув широкую сухую ладонь, которую Валера молча пожал – Надеюсь, вы успели немного отдохнуть, поскольку вам предстоит небольшая командировка. Прошу. – он указал на пустующий стул, на который Валера с благодарностью опустился, приготовившись выслушать очередное поручение революционного правительства. – Думаю, вы уже знаете, что мы почти полностью разбили интервентов и на данный момент их остатки блокированы по всем трем направлениям их движения. Нигде они не продвинулись дальше нескольких километров от зоны высадки. Мы очень благодарны вашему правительству за оказанную помощь, без которой мы бы не смогли одержать столь блистательной победы. А ваш вклад в спасение наших раненых товарищей по истине неоценим. Кстати, я уверен, что сами вы пока не знаете, кому именно вы спасли жизнь в лице той женщины, которую вы приняли на стол вопреки вашим собственным инструкциям.
-Если честно, нет. – согласился Валера.
Полковник кивнул, улыбнувшись в усы.
-Ее зовут Долорес Эспин. Она старшая сестра Вильмы Эспин, которая, как вы знаете, является женой Рауля Кастро, брата команданте Фиделя и министра обороны нашей страны. И хотя именно Вильма является лицом отряда «Марина Грахалес» и ее Марианы по истине проявляют чудеса героизма в каждом сражении, именно Долорес являлась мозгом всех операций, которые проводились с участием Мариан. Она же возглавляла взвод Мариан во время операции на Плайя-Хирон. О ее ранении уже сообщено Вильме и Раулю. Сам Фидель интересовался несколько раз о ее состоянии. Уверен, что по возвращении ее в строй ей присвоят генерала. Так что вы спасли не просто валькирию, сеньор Лазаров. Сами того не зная, вы спасли едва ли не первую воительницу нашей страны.
-В таком случае, думаю, теперь я могу считать себя не только другом всего кубинского народа, но и лично его руководства? – спросил Валера.
-Безусловно. И именно поэтому для данного задания выбраны именно вы. – поскольку советские врачи продолжали молча слушать, не прерывая полковника вопросами, тот после небольшой паузы продолжил – Как я сказал, мы разбили напавших на нас предателей и сожгли их корабли, на которых они прибыли, чтобы свергнуть Фиделя и снова превратить нас в американских лакеев. Эти же корабли должны были послужить для эвакуации командного состава интервентов в случае поражения. И теперь благодаря вашим артиллерийским системам береговой обороны эвакуироваться им некуда и не на чем. Аэродромы так же под нашим контролем, да американские хозяева и не дали им авиации, на которую они так рассчитывали, так что теперь деваться им точно некуда. И если простые бойцы нас особо не интересуют…
-Поэтому вы и не берете их в плен? – спросил Валера.
-Именно. – спокойно подтвердил его предположение полковник – Так же, как и ваши не брали пленных, когда встречались с бойцами Русской Освободительной Армии Власова. Ведь их расстреливали на месте, не так ли? – перехватив удивление в глазах советских гостей, Кастилья-и-Гарсия улыбнулся – Да-да. Я неплохо знаю вашу историю, сеньоры. Знатное происхождение дает возможность получить классическое образование и следить за историческими событиями, так сказать, из источников, близких к самым верхам. И даже мое вхождение в революционное руководство не отменяет этих возможностей. Так что не вам рассказывать мне о том, как плохо убивать изменников без суда и следствия. Но я сейчас не об этом.
-Да. Вы говорили о том, что нам предстоит командировка.
-Верно. Причем всем троим и в разные направления. Видите ли, нам нужны специалисты, которые смогут гарантировать сохранность здоровья пассажиров на период их перевозки из прибрежной линии в Гавану.
-Каких пассажиров?
-Скажем так, весьма ценных. Тех, которые много знают. Которые должны добраться до центрального аппарата ДГБ целыми и разговоропригодными. На каждом направлении был свой руководитель из США. Были инструкторы и координаторы оттуда же. Некоторые из них погибли. Другие попали в плен к нашим отрядам. Вопреки героическому образу американского ковбоя, созданному Джоном Уэйном, они вовсе не стремятся предпочесть героическую смерть позорному выживанию в плену. Как вы понимаете, не все из этих пассажиров находятся в поной целости и сохранности, так что вам надо будет подлатать их на месте. После этого вы вместе с ними на транспортных самолетах отправитесь в Гавану, где передадите их сотрудникам ДГБ.
-А потом?
-А потом вернетесь в центральный военный госпиталь Гаваны для дальнейшей работы либо же поступите в распоряжение вашего командования для выполнения иных задач, которые оно сочтет нужным на вас возложить. Есть вопросы?
-Когда вылетаем?
-Немедленно. Вы, сеньор Лазаров, отправитесь на побережье Плайя-Хирон. Вы, сеньор Кулагин – к Плайя-Ларго. А вам, сеньор Михайлов предстоит полет к Сан-Бласу. Уверен, что эта задача будет не самой для вас сложной и скоро вы все встретитесь в столице нашей страны. Вопросы есть?
И Валера, и оба его коллеги уже хорошо знали, что при разговоре с офицером такого звания и должности вопросов быть не может. Хотя бы потому, что все имеющиеся вопросы относились к вещам совершенно секретным и никак не подлежали ответу.
-Тогда все свободны. Родина или смерть.
-Родина или смерть. – вернули лозунг советские врачи, и Валера поймал себя на мысли, что приветствие на революционной Кубе чем-то напоминает хайль Гитлер нацисткой Германии.
Однако мысль эта была кратковременная и быстро уступила место более важным, как то, например, категорическая нелюбовь Валеры к перемещениям на вертолете. Особенно полеты на «сопле», как не сильно уважительно называли советские и кубинские военные трофейные американские вертолеты Сикорский С-55, захваченные у Батисты во время революции. Узкая задняя часть фюзеляжа к переду расширялась, приобретая форму овала, который сверху венчала стеклянная кабина пилотов, а закругленный носовой конец фюзеляжа окончательно придавал вертолету некое сходство с соплей, вытекающей из носа. Поставленные на вооружение еще в 1949 году, эти вертолеты верой и правдой служили американцам во всех концах мира, отличались отличной работоспособностью и живучестью, но при этом минимальным комфортом для пилотов и пассажиров, особенно для последних, поскольку изначально они замышлялись как военно-транспортные и только потом переделывались для возможной переброски личного состава. Внутри салон фактически представлял из себя бочку, пребывание в которой во время полета сопровождалось грохотом вращающихся над головой винтов, в виду почти полного отсутствия звукоизоляции вызывавших сочувствие к сказочному персонажу Карлсону, который должен был страдать примерно так же, слушая, как пропеллер жужжит прямо над его ушами. Вибрация корпуса и периодические подскакивания на воздушных потоках дополняли диапазон ощущений, которые испытывал советский военный врач, разглядывая, как внизу проплывают зеленые пейзажи кубинского тропического леса. Сидящие по обе стороны от него угрюмые кубинские спецназовцы, увешанные оружием и покрытые слоем грязи и часто крови, которых сняли прямо с заданий для конвоирования важного пленного, разговорчивостью не отличались и тоже не добавляли положительных эмоций. Но главное, что нагнетало негатив в измученный недосыпом и бесконечным, казалось, стоянием за операционным столом разум Валеры был груз, который они сопровождали. Грузом являлся американский военный инструктор, который высадился вместе с отрядом вторжения и довольно толково руководил военными действиями своего отряда до того самого момента, когда обложившие его с четырех сторон кубинские революционные войска предложили ему сдаться. Тогда доблестный американский капитан, которого в местечке под названием Форт-Брэгг проинструктировали на тему того, что он ни в коем случае не должен попасть в плен, отдал приказ своему отряду стоять насмерть, пообещав в течении часа привести подкрепление, которое, по его словам, уже высадилось на другом участке побережья и только и ждет его приказа на выдвижение, после чего тиканул в направлении того самого побережья, где его должны были ждать мифические силы поддержки и где на самом деле ждал малогабаритный катер для эвакуации в случае неудачи вторжения. А вместе с катером, как выяснил капитан, подойдя к нему на ялике, его ждало и подразделение кубинской революционной армии, захватившее катер едва ли не с началом операции вторжения и терпеливо дожидавшееся того самого пассажира, которого должен был этот катер эвакуировать обратно в США и которого оно само планировало эвакуировать в прямо противоположном направлении. Такие же катера ждали американских инструкторов во всех трех точках высадки сил вторжения и все они были почти сразу захвачены кубинскими диверсантами, некоторые из которых без малейшего испанского акцента говорили по-русски и имели на удивление светлую для тропической страны кожу, отлично гармонирующую со светлыми волосами и глазами. Каждое подразделение дождалось своего пассажира, а несколько других американских военных советников были захвачены на суше после окончательного разгрома руководимых ими отрядов эмигрантов. Все они были препровождены в штабы кубинских революционных отрядов, где с каждым из них должны были провести первый допрос сотрудники ДГБ Кубы. Именно для обеспечения проведения такого допроса и были направлены советские медицинские специалисты, которые обнаружили истинную цель своей командировки только по прибытии на место. Основное требование кубинских чекистов было простое: обеспечить выживаемость допрашиваемого до окончания процедуры и проследить, чтобы он не отдал концы во время транспортировки в Гавану. На возражение Валеры, что он не специалист по пыточному делу, а советский врач и его делом является спасение жизни, а не помощь в истязании, офицер кубинского ДГБ отвел его в сторону и в нескольких словах попросил сменить точку зрения, мотивируя просьбу тем, что в противном случае Валера, как слишком много узнавший, может и не вернуться в Гавану, пополнив список боевых потерь при столкновении с контрреволюцией. Глядя в холодные глаза кубинского специалиста по допросам, Валера коротко кивнул, после чего получил в ответ обаятельную улыбку, дружеский хлопок по плечу и больше никаких вопросов и возражений не высказывал. Допрос длился почти пять часов. Американец, кадровый офицер зеленых беретов, держался даже дольше, чем ожидал сам Валера, а способы воздействия на него варьировались от простых побоев, которые довольно быстро были признаны бесперспективными, до электричества и каленого железа. После каждого нового сеанса такого общения к пленному допускали Валеру, который быстро осматривал пленного, обрабатывал нанесенные ему раны, останавливал кровь и введением стимуляторов возвращал его в сознание, которое тот периодически терял, для дальнейшего общения. Постепенно пленный начал говорить и, слушая его, Валера понимал, что жестокость кубинских дознавателей была продиктована, не садизмом, часто свойственным работникам подобных организаций, а законами войны, в которую маленький гордый народ острова вступил почти без шансов на победу и теперь, внезапно оказавшись победителем, был готов удержать ее любой ценой. Тем более, что цена поражения была гораздо большей, чем все возможные потери, дающие шанс на закрепление успеха. В задачу вторгшихся отрядов входила не генеральная победа над кубинской армией. То, что это невыполнимо, понимали и Вашингтоне, и в Гаване. Целью операции являлся захват прибрежного плацдарма с установлением контроля за несколькими аэродромами, на которых должны были высадиться американские десантные войска, в задачу которых уже входила полномасштабная агрессия с поддержкой авиации и корабельной артиллерии, ковровая бомбардировка Гаваны и еще нескольких городов, которые по сути должны были быть стерты с лица земли, казнь всего политического руководства страны и массовые чистки среди остального населения с полным разрушением ее экономики и фактическим возвращением острова в состояние колониального периода, когда размер его населения и структура его хозяйства должна была определяться из Вашингтона, а руины подвергшихся разрушению городов даже не планировалось восстанавливать, дабы остальным странам американского континента, который уже давно был объявлен задним двором США, было неповадно даже думать о неподчинении диктату своего могучего северного соседа. Все это американский капитан рассказал, когда, испытав почти все остальные методы экстренного дознания, к его интимным местам поднесли раскаленную до бела кочергу, пообещав, что в случае его дальнейшего молчания эти два участка реальности вступят между собой в плотное взаимодействие. Зафиксировав его показания соответствующим образом и с почти дружеской улыбкой получив от него подпись на протоколе допроса, оперативники контрразведки отдали пленного на попечение советского врача, приказав подготовить его для транспортировки в Гавану. И снова Валера зашивал многочисленные раны, подносил к лицу пленного маску кислородной подушки, наблюдая за тем, как увеличивается диапазон движения его грудной клетки, подключил капельную систему, только в этот раз в вену американского офицера полился транквилизатор, снимая боль и погружая его в глубокий сон. Примерно час ушел на то, чтобы столь важный, хоть и незваный гость, мог быть без угрозы жизни переправлен на борт вертолета. И вот сейчас он, все так же подсоединенный к капельнице, с кислородной маской на лице, лежал на твердых носилках, укрепленных на полу салона вертолета, а Валера сидел прямо над ним и размышлял на тему того, как долго бы ему искали замену, если бы он все же отказался участвовать в этом весьма неприятном процессе получения информации, который в официальных документах именовался первичным полевым допросом, и насколько безопасным стало бы пребывание на Кубе двух других его коллег, если бы они посмели усомниться в том, что их друг пал в результате боестолкновения с силами контрреволюции.
Когда первая очередь прошила дно вертолетного корпуса, почти мгновенно разорвав в лоскуты грудную клетку американского капитана, лежавшего на нем в глубоком наркозном сне, Валера даже не понял, что произошло. Теплая кровь американца фонтаном ударила ему в лицо из многочисленных сквозных ран, тюльпанами распустившихся на его грудной клетке, а несколько крупнокалиберных пуль, пройдя через тело пленного, просвистели мимо и со звоном ударили в потолок салона, высекая искры и рикошетя дальше по замкнутому вертолетному пространству. Солдаты, сопровождавшие груз и советского специалиста рефлекторно повскакивали со своих мест, клацая затворами автоматов, которые были совершенно бесполезны в условиях барражирования на километровой высоте, а следом новые пулевые отверстия стали покрывать тонкие дюралевые стены вертолетного салона, превращая его в решето и убивая кубинских спецназовцев, некоторые из которых, падая, нажимали на спусковые крючки автоматов, умножая количество металла, с бешеной скоростью рикошетирующих по салону. Крики кубинских военных накладывались друг на друга, перекрывая лязг металла, а из кабины слышались голоса пилотов, которые срочно докладывали по рации о нападении, но все эти голоса через секунду были заглушены скрежетом ротора главного винта, когда очередная крупнокалиберная очередь из американского зенитного пулемета ударила в накренившийся уже вертолет, нарушив центровку роторного стержня и заклинив его в косом положении, делая невозможным дальнейшее вращение с прежней скоростью, которое было необходимо для поддержания машины на высоте. Разорвавшийся ротор хвостового винта лишил машины аэростатической устойчивости, и в результате вертолет закрутился в воздухе, потеряв всякое управление и начав стремительно снижаться.
Удара Валера не помнил. Собственно, сложно запомнить момент соприкосновения с землей на скорости свободного падения, зато хруст ломающихся ребер прозвучал в его голове на удивление четко и звучно, всего на секунду опередив сноп искр, который вырвался из его глаз, когда, голова пришла в соприкосновение в переборкой фюзеляжа и предвосхитив чувство свободного полета, когда от мощного толчка он вылетел из разломанного проема бокового люка и отправился в свое первое безтранспортное воздушное путешествие через гущу тропического леса, зевершившееся падением в густой кустарник, окружавший подножие могучего эвкалипта. Вдох на грани теряющегося сознания наполнил его легкие ароматом зелени и сочной тропической земли, после чего наступила тьма.
-Доктор. Эй, доктор, очнись. Очнись же, надо уходить. Ну, давай, открой глаза и посмотри на меня. – сильная рука трясет его за плечо, умножая и без того невыносимую головную боль и прострел в груди, когда сломанные ребра при каждом толчке трутся отломками. Но именно эта боль оказывает потрясающий пробуждающий эффект, заставляя его открыть глаза и с несколькими не цензурными выражениями оттолкнуть трясущую его руку. Склонившийся над ним громадных размеров мулат продолжал держать его за воротник кителя, внимательно всматриваясь в его глаза и сжимая в другой руке автомат Калашникова, прикладом которого он упирался в землю на подобии посоха. Лицо его было залито кровью. Которая быстро подсыхала, обозначая путь вытекания их рваной раны над его правой бровью, а наскоро наложенная повязка из куска материи и перевязочного пакета, стягивающая трясущую его руку, была украшена темно-бордовым пятном, по форме напоминавшем амебу, которая медленно отращивала новые алые ножки, стремительно менявшие цвет на такой же темный по мере свертывания крови. Медленное круговое движение глазами дало Валере, кроме очередного болевого приступа, еще и немало информации, суть которой, в частности, заключалась в том, что разломанный на две части корпус вертолета бесформенной грудой металла лежит метрах в пятнадцати, продолжая гореть и разнося по лесу едкий запах жженой резины вперемешку с ароматом горящего авиационного керосина и облезающей с дюралевого фюзеляжа под действием высокой температуры краски. А еще ко всему этому обонятельному кошмару примешивался ни с чем не сравнимый аромат паленого человеческого мяса. Не надо было быть гением, чтобы понять, что из всего человеческого груза, который перевозил вертолет, живыми остались только он да этот огромный мулат-спецназовец, который, поняв, что русский врач, наконец, пришел в себя, рывком посадил его вертикально, прислонив спиной к эвкалипту, и со стоном опустился рядом.
-Что это было? – взгляд Валеры остановился на мертвом кубинском солдате, который распластался на земле лицом вниз и в связи со своим явно мертвым состоянием совершенно не реагировал на прожигающий его спину огонь, языки которого вырывались прямо из позвоночника словно из какого-то кошмарного очага.
-Не знаю. – голос кубинца был хриплым как у хронического астматика. Который с трудом сдерживает надвигающийся приступ. – Наверное, где-то в лесу остались отдельные отряды контрас. А может, проклятые гринго, зная, что мы везем ценный груз, решили не дать нам добраться до базы. – он закашлялся, и на губах его выступила кровавая пена. – Нам надо уходить, доктор, если они смогли сбить вертолет, то скоро будут здесь. Проверят, не осталось ли кого в живых.
-Где мы?
-Не знаю. Мы шли на Гавану, значит, должны быть у подножия Сьерра-дель-Эскамбрай. Если так, то наши дела совсем хреновые.
-Почему?
-Местные не любят пришлых, не признают ни Фиделя, ни гринго. И нам рады не будут. Но другого пути отсюда нет.
-А обойти?
Мулат рассмеялся, после чего снова закашлялся и сплюнул сгусток крови.
-На триста миль в обе стороны отвесные скалы. Здесь единственная седловина, мы всегда летали через нее между двумя пиками. Видишь? – он указал вверх, где между двух скальных пиков виднелся перевал, действительно похожий на седло для верховой езды. – Нам дорога только туда. Если повезет, обойдем поселок по дуге и выйдем на ту сторону. А там и до наших недалеко.
-А если не повезет?
-Да все одно тут нам точно крышка. А там – он снова кивнул в сторону горного перевала – там хотя бы шанс есть. Твои ж тоже, небось, будут тебя искать, не так ли?
-Будут. – Валера сказал это с гораздо большим убеждением, чем это было на самом деле. Учитывая характер его миссии, с большой долей вероятности можно было ожидать, что его спишут на боевые потери. Это было проще, чем объяснять, что именно он делал на переднем крае, в то время, как по инструкции его работа не должна была выходить за пределы полевого госпиталя в ближнем тылу действующей армии.
-Ты идти сможешь, док? Нам обоим, я так думаю, не мешает подлататься, но сначала надо уйти отсюда. Сможешь?
-Да. – Валера попытался встать, и тут же правую ногу словно проткнули раскаленным прутом, отчего из его груди вырвался звериный рык. Только сейчас он заметил, что штанина форменных брюк на правом бедре разорвана почти до колена и из-под нее сочится кровь, а в образовавшейся дыре виден лоскут свисающей кожи. При движении бедренная мышца напряглась, отчего кровь хлестанула с новой силой. Кубинец отстегнул ремень с автомата и быстрым движением перетянул ногу Валеры, вызвав новый обжигающий приступ боли, но тем не менее остановив кровотечение из раны.
-Так оно лучше будет на первое время. А теперь нам надо идти, доктор.
-Как твое имя, солдат? – спросил Валера, когда пелена перед глазами несколько прояснилась. – Не гоже отправляться в такой путь, не познакомившись.
-Мигель. Мигель Бейн.
-Валера Лазаров.
Мигель ответил на рукопожатие и этой же рукой поднял Валеру на ноги.
-За мной, доктор. Не отставать.
Лес. Очень густой, жаркий и влажный тропический лес, о котором раньше Валера читал только в книжках про индейцев, окружает их со всех сторон. Бесчисленные кустарники, лианы, переплетающиеся наподобие гигантской паутины и огромные деревья. Корни которых во многих местах выходят на поверхность земли, словно поджидая ноги путников, чтобы их переломать при первом же неосторожном шаге. Тяжелые ботинки утопают в мягкой земле, затрудняя и без того нелегкий процесс движения. При каждом шаге нога и грудная клетка отдают пульсирующей болью, а из-под жгута, который перетягивает бедро, выдавливается тонкая дорожка крови. Мигель движется впереди. Его зеленая форма периодически сливается с окружающим ландшафтом, вызывая у Валеры опасение потерять его из вида. У него в кармане есть компас, но он почти уверен, что без проводника гарантированно заблудится в этой чаще. Гул в голове становится все громче, а слабость волнами накатывает на раненое тело, делая походку виляющей словно у пьяного. Мигель тоже с каждым шагом дышит все более шумно, легкие его хрипят словно мотор старого грузовика на подъеме. Надо остановиться. Остановиться и привести себя в порядок, хотя бы относительный. Они поднимаются по все более крутому склону, и сил на непрерывный подъем до перевала у них явно не хватит. Запах гари и паленой резины, идущий от рухнувшего вертолета становится все более слабым, почти еле уловимым, уступая место широчайшей гамме ароматов кубинского леса, вдыхая который и одновременно слушая многоголосие населяющих его животных Валера думает о том, что при иных обстоятельствах назвал бы это место самым красивым из тех. Которые ему доводилось видеть. Буйство зелени, яркость красок мелькающего тут и там птичьего оперения, даже невозмутимо взирающий на них с ветки большого дерева удав переливается всеми цветами радуги. Они остановились на берегу реки, которая извивалась среди блестящих камней скалистого массива подобно змее, неся прозрачные свои воды с горного пика в долину. Мигель просто остановился и, прислонившись к стволу дерева, сполз вниз, опустившись на землю и откинув голову назад, словно пытался широко раскрытым ртом поймать как можно больше воздуха. Смуглая кожа его посерела, принимая пепельный цвет и, несколько раз кашлянув, он выплюнул большой сгусток алой крови. Вытер губы и широко улыбнулся.
-Ну что, док, готов двигаться дальше в одиночку?
-Не говори ерунды. Мы дойдем вместе. – Валера опустился перед ним на колени и, расстегнув китель, быстро ощупал грудную клетку кубинца. По контуру правой реберной дуги шел обширный бордовый кровоподтек, прикосновение к которому вызывали у Мигеля такую боль, что он скрипел зубами. – У тебя сломано ребро. Возможно, два. Отломки сместились, и один из них упирается в легкое.
-Ну слава богу, а то я думал, ты мне скажешь, что у меня геморрой развился от постоянного сидения в засаде.
-Чувство юмора – прекрасное качество. Однако сейчас я должен сделать пару вещей, которые пригасят твою искру жизнерадостности. Валера поддел ножом шов на его кителе и быстрыми движениями разорвал его на несколько широких полос. Связав их между собой, обернул вокруг груди кубинского бойца и вопросительно посмотрел ему в глаза. – Готов?
-Да. – кивнул тот мгновенно перестав улыбаться.
Валера подобрал с земли высохшую ветку и сунул ему в рот.
-Зажми зубами. Это будет быстро и почти не больно. – и резко стянул концы импровизированной повязки, фиксируя грудную клетку Мигеля прямо по линии перелома. Хруст перекушенной сухой ветви заглушился звериным рыком, вырвавшимся из груди кубинца.
-Валерий Васильевич, я все-таки считаю, вы слишком форсируете события. – заведующий хирургическим отделением качает головой, глядя, как старый хирург, опираясь на трость, неспешно направляется к лифту – Полноценный курс лечения мог бы значительно продлить период ремиссии и…
-Сергей Леонидович, - Валеру круто разворачивается и с улыбкой смотрит в глаза коллеге, отчего тот замолкает – вы даже не представляете, как я вам благодарен за все, что вы для меня сделали под этой крышей. И вы точно не представляете, как важно мне сейчас отсюда уйти. Именно сейчас, когда я могу почти свободно передвигаться на своих ногах, и когда мои руки еще слушаются моего разума. Уверяю вас, никакая ремиссия, которую можно достичь в этих стенах не стоит значительно более короткого времени, проведенного полноценно за их пределами. Не для меня. – он протягивает руку, которую заведующий пожимает, продолжая покачивать головой. – До свидания, коллега. Возможно, когда я окажусь в вашем отделении в следующий раз, я буду гораздо более покладистым. – и, развернувшись, он шагает в открывшиеся двери лифта, которые бесшумно сдвигаются обратно, отгораживая его от продолжающего задумчиво смотреть ему вслед младшего коллеги.
-Я собрал всех, как ты и просил. – Михайлов неспешно ведет машину по питерским улицам, стараясь лишний раз не встряхивать резкими движениями своего пассажира на заднем сиденье. – Отдал ключи Вите, и он уже позвонил, что все собраны у тебя в квартире и ждут. Как ты и просил, предмет собрания пока не оглашался. – он бросил взгляд в зеркало заднего вида.
-Хорошо, очень хорошо. – опершись на трость, Валера сидит позади друга, отстраненным взглядом рассматривая проплывающий за окном машины городской пейзаж. – Знаешь, - говорит он – я почти забыл, насколько красив этот город. Насколько он живой. Как-то все не было времени посмотреть на него, пока носился по этим же улицам между клиникой и домом.
-Мда. – Михайлов свернул в переулок и, въехав во двор высотного дома, круто развернув машину, остановился у подъезда. – Ничто так не приближает человека к осознанию красоты этого мира, как перспектива расставания с ним. Мы дома, мой генерал. Пора вам предстать пред вашим войском.
-Я всего лишь полковник. – возразил Валера – И в этом сражении мы все будем участвовать только добровольно.
-Ну, в таком случае, дверь откроешь сам, я чинам меньше генеральского не прислуживаю.
Люди, собравшиеся в гостиной его квартиры, разговаривали. Причем, как это часто бывает во время споров профессионалов, говорили почти все и почти одновременно, стараясь донести до собеседника свою мысль до того, как он найдет аргументы для ее опровержения. Тишина воцарилась внезапно, едва Валера появился на пороге комнаты. Первым поднялся Виктор, за ним последовали остальные, почти все как-то непроизвольно заулыбались, глядя на старика, опирающегося на трость с серебряным набалдашником, в безупречном костюме, острым взглядом оглядывающего каждого из своих гостей, с той смесью восхищения и опаски, с которыми дети смотрят на своего отца, не раз доказавшего им, что для него нет ничего невозможного, и теперь требующего, чтобы они в свою очередь доказали ему то же самое.
-Доброе утро, коллеги. – Валера закончил осмотр своего воинства и позволил себе улыбнуться – Прекрасный день, чтобы решиться на безумство, вы не находите?
Лица его гостей приняли выражение облегчения, когда они услышали голос своего наставника, улыбки стали шире, а из груди вырвался облегченный вздох.
-Прошу садиться. Нам предстоит долгий разговор. Мариночка, - он повернулся к операционной сестре, которая первая встретила его по возвращении из мира наркоза после операции – я не проявлю слишком большую бестактность, если попрошу вас сыграть роль хозяйки и приготовить всем присутствующим по чашке кофе?
-Кофе уже готов, профессор. Игорь Владимирович, прислал мне смс сообщение, едва вы выехали с больницы. С чесноком и медом, как вы любите. И как вы научили любить его всех нас.
-Слава современным технологиям. – пробурчал Валера, наблюдая, как женщина отправилась на кухню, откуда вскоре раздалось позвякивание кофейных чашек и ловя себя на мысли, как давно на его кухне не распоряжалась женская рука.
Когда Марина вернулась с подносом, на котором расположился кофейник в окружении тонкого фарфора чашек, когда крепкий кубинский кофе был разлит в эти самые чашки, а они перекочевали с подноса в руки, когда каждый сделал по первому глотку, Валера, прикурив сигарету и выпустив струю голубоватого ароматного дыма в потолок, произнес:
-Итак, начнем.
Хирург, анестезиолог, медсестра-анестезистка, операционная сестра, техник-аппаратчик контрольно-наркозной аппаратуры, две санитарки и молодой интерн слушали старого профессора, почти не перебивая. Здесь не было сомневающихся в нем, и все же они не могли поверить, что рассказанное им возможно. Когда он закончил излагать основную идею, посыпались вопросы. Много вопросов, каждый из которых мог загнать в угол безответности любого преподавателя академии. Но ни один из них, как с внутренней радостью заметил Валера, не выходили за пределы техники планируемой операции. Никто даже не заикнулся об ответственности, которая лежала бы на них в случае неудачи, никто не озвучил мысль о том, что все, планируемое ими в этой комнате не только не легально, но и полностью опровергает все постулаты кардиохирургии, одним из которых было утверждение о невозможности исправить дефекты автономной нервной системы сердечной мышцы, ставящие крест на человеческой жизни. Техника интересовал перечень требуемой аппаратуры и ее параметры, анестезиолог, делал пометки в рабочем блокноте, задавая вопрос за вопросом Валере об этапности и глубине наркоза, перечне подбираемых для этого препаратов и системности их ввода в действие по мере того, как хирургические инструменты будут все глубже вторгаться в самую уязвимую часть главного насоса человеческого организма, обеспечивающего ток жизни по магистралям сосудов. Сестер интересовал набор инструментов и порядок их использования, ибо подобной операции никогда еще не делалось, и Валера не сомневался, что до того момента, когда они встанут к столу вместе с ним, в пустых операционных, возможно, ночью, возможно в выходные дни, когда некому будет следить за действиями младшего медперсонала, будет проведена не одна репетиция, каждая из которых должна будет постепенно доводить действия сестер до той стадии автоматизма, которая обеспечивает успех операции не меньше, чем мастерство самих хирургов. Вопросов становилось все больше, пометок в блокнотах и схем в рабочих тетрадях тоже, и когда, уже затемно, гости покинули дом Валеры, Михайлов, уходящий последним, уже стоя в дверях, повернулся к нему и невесело улыбнулся.
-Сегодня ты собрал группу своих самых верных друзей. А вышли они от тебя группой самых смелых заговорщиков. Единственный путь, который не превратит их во врагов – это успех. Не стоит умирать, в окружении врагов, верно, дружище? – и, подмигнув ему, отчего на миг сам Михайлов стал похож на того молоденького лейтенанта, которого полвека назад привел вместе с собой Кулагин перед отлетом на Кубу, он быстрыми шагами пошел вниз по лестнице.
А Валера, закрыв дверь, повернулся к ней спиной и несколько секунд вслушивался в тишину своей постепенно погружающейся в темноту вечера квартиры, по которой все еще плавали облака табачного дыма вперемешку с кофейным ароматом. С одной из стен на него с большой фотографии смотрела Алена, взгляд которой, казалось, пронзал темноту, словно ища его глаза, в которые она всегда смотрела, когда хотела сказать что-то важное. В течении всего разговора Валера намеренно сидел спиной к этой фотографии, не позволяя себе бросить на нее даже короткого взгляда. Сейчас же он встретился с женой глазами. Встретился, и на лице его заиграла улыбка. Если бы кто-то мог его увидеть и сравнить с ним же в детстве, он бы сказал, что такая улыбка появлялась на лице Валеры, перед тем, когда он подростком лазил в колхозный сад за яблоками, когда на спор забрался на дымовую трубу их котельной, с которой потом, оцепеневший от ужаса высоты и осознания свершения того, что раньше считал для себя невозможным, он спускался чуть ли не два часа, когда он, желая привлечь внимание одноклассницы, в которую, как и положено подростку, был влюблен по самые уши, провел под водой целых три минуты и, вынырнув, весь багровый от прилившей к голове крови, судорожно втягивал воздух и отплевывался от попавшей в дыхательные пути воды. Улыбкой, которая говорила о том, что он вновь собирается совершить то, что всеми вокруг официально считалось невозможным. Невозможным просто потому, что ни у кого не хватало смелости попробовать сделать это.
-Вот так – Валера извлек из вены Мигеля тонкую иглу шприц-тюбика и убрал пустышку обратно в кожаный футляр походной аптечки, укрепленной у него на портупее. – Сейчас почувствуешь себя почти человеком.
И действительно, в течении нескольких секунд с лица Мигеля начала уходить та серая бледность, которая придавала ему сходство с египетской мумией, если бы та ожила и решила поучаствовать в революционной борьбе кубинского народа. Дыхание солдата постепенно выровнялось, а рука, продолжавшая судорожно сжимать автомат, перестала дрожать.
-Что это? – голос его почти вернул былую твердость, он глубоко вздохнул, и ощупал перетянутую грудную клетку.
-Это небольшой вклад советской фармацевтики в дело кубинской революции. Смесь наркотика и стимулятора. Действует всего несколько часов, но зато почти полностью возвращает бойца к полноценной жизни на этот период.
-Понятно. Чтобы он успел убить максимум врагов, прежде чем отдаст богу душу окончательно. – сделал вывод Мигель.
-Примерно так. – Валера прислонился к дереву и медленно ослабил жгут на ноге, из-под которого тут же тонким ручейком полилась кровь. – Дай флягу.
-Там ром. – Мигель протянул ему флягу.
-А то я не знаю. – Валера зубами открутил крышку, и в нос ему ударил аромат крепкого кубинского рома из лучшего в мире сахарного тростника. Сделал большой глоток, чувствуя, как по пищеводу прошел поток огня, укрощая дрожь в руках и возвращая сердце на то место, где ему полагалось быть по законам анатомии, а затем щедро плеснул на рану. Искры весело посыпались из его глаз разноцветными маленькими пятнышками, дыхание перехватило, а нога в раз онемела, перестав шевелиться. Сделал еще глоток и достал из аптечки стеклянную ампулу, в которой уютно устроилась игла с вдетой в нее шелковой стерильной нитью. Сломал кончик и извлек на свет божий тонкую пику из нержавеющей стали. Передал флягу Мигелю. – Лей после каждого стежка.
-Как прикажете, доктор. – Мигель скорбно посмотрел на флягу, содержимое которой стремительно уменьшалось путем наружного применения вместо внутреннего, и придвинулся ближе в готовности исполнять роль операционной сестры.
Валера несколько раз глубоко вздохнул и воткнул иглу в край раны. Стежок, обжигающая волна боли от влитого в рану рома, еще стежок, снова волна огня, растекающаяся по ноге и новый стежок. Мигель, хоть и смотрит на темно-коричневый поток, который плещется в стремительно сужающейся ране, с выражением оскверняющего святые дары монаха, но льет щедро, так что постепенно вся штанина пропитывается чудным ароматом традиционного кубинского напитка, становясь из зеленой темно-оливкого цвета. Валера, чувствуя, как в глазах постепенно темнеет от боли, снова и снова прошивает раневые края и, наконец, сделав последний стежок и завязав узел, отбрасывает иглу в густую траву. Края раны плотно стянуты и почти не кровоточат. Теперь пришло время осмотреть собственную грудную клетку. Тут, видимо, сломаны два ребра с правой стороны и одно с левой. Смещения нет, однако каждый вдох отзывается резкой болью сразу в обеих сторонах груди. С видом робкой надежды Валера покопался в футляре аптечки, висящей на ремне, но ни обезболивающих, ни стимуляторов в ней, разумеется, больше не обнаружил. Придется обходиться тем, что есть. Из кителя повязку на грудь, еще один щедрый глоток рома внутрь, остатки отдать Мигелю, который с благодарностью приник к горлышку, глотая крепкий напиток словно воду. Теперь несколько минут на то, чтобы перевести дух.
-Как далеко мы от поселения?
Мигель несколько секунд разглядывает возвышающийся над ними перевал и пожимает плечами.
-Миль пятнадцать-двадцать.
-До темноты дойдем?
-Вряд ли. Да нам это и не нужно, будет проще, если мы обойдем его ночью. Так меньше шансов напороться на местных и… - Мигель мгновенно замолкает и вскидывает руку. – Слышишь?
Валера слышит. Пока тихо и явно в отдалении, но тем не менее в направлении крушения вертолета явственно слышится английская речь.
-Американцы? – спрашивает он, машинально протягивая руку к кобуре на поясе.
-Кого ты хочешь остановить этой пукалкой, они вертолет сбили. – Мигель шлепает его по руке словно провинившегося ребенка. – Надо уходить. Быстро. – он подскакивает на ноги и рывком поднимает на них Валеру. – За мной бегом марш. – и двое полуголых мужчин, ругаясь одновременно на испанском и русском, перемотанные поперек груди разорванными кителями, измазанные грязи и крови и источающие при этом непередаваемый аромат хорошего рома, призвав на помощь последние силы организмов, скрылись в лесной чаще.
Шаг, вдох, боль. Шаг, вдох, боль. Валера монотонно переставляет ноги, стараясь не упускать из виду мускулистую спину Мигеля, который, словно машина, двигается впереди, равномерно размахивая мачете, рубя буйную зелень, сплетающуюся в причудливый узор, делающий чащу совершенно непроходимой без применения рубящего оружия. За ними идут, это понимает даже Валера. Кубинские ли это контрас или американские зеленые береты, приданные им в качестве инструкторов, они уверенно держат след беглецов, которые на пределе сил карабкаются по горному склону, поросшему густым лесом. Седловина перевала все расширяется, словно раздвигая с каждым шагом вверх охватывающие ее с двух сторон горные пики, деревья постепенно становятся все реже, уступая место буйному кустарнику и лианам, переплетения которых похожи на гигантскую паутину. Мигель останавливается и, с трудом переводя дыхание, поворачивается к Валере.
-Как ты, док?
-Нормально. – Валера упирается в колени, стараясь отдышаться.
-Знаешь, - с философским спокойствием говорит Мигель – я больше не могу идти. – он опускается на колени и растягивается на спине, выпуская мачете из рук – Похоже, конец мне.
-Да перестань, какой конец, мы же почти пришли. Еще немного и будем на вершине перевала. А там только вниз. У подножия уже наши.
-У меня ноги ледяные, доктор. Я их почти не чувствую. Та штука, что ты мне вколол – она классная штука. Но, мне кажется, она больше не действует. Меня словно выжали.
Валера оглядывается назад, прислушиваясь, но ничего не слышит, кроме звуков леса, которые тоже постепенно меняются по мере того, как на перевал опускаются сумерки.
-Они пока далеко. – перехватывает его взгляд Мигель. – Идут медленно, потому что боятся. Не знают, сколько нас.
-Зачем мы им? Труп американца остался возле вертолета. Не сильно целый, но вполне узнаваемый.
-Не мы. Они идут за тобой. Знают, что ты русский. Нам поступала информация, что гринго обещают десять тысяч долларов тому, кто сможет добыть русского военного советника. Живого или мертвого. Кроме того, если они знали, кого перевозит вертолет, то наверняка догадываются, что ты знаешь про американца. А это делает тебя вдвойне ценным трофеем.
-Спасибо, утешил.
-Ты вот что. Возьми мой автомат, а пистолет отдай мне. Когда они придут сюда, я смогу уложить хотя бы одного-двух. А ты в это время уйдешь дальше.
-И не подумаю. Мы дойдем вместе. Если надо, я тебя понесу.
-Да брось ты, док. Ты? Меня? Мы оба ранены, а я в полтора раза тебя тяжелее. Когда доберешься до вершины, заберись на самое высокое дерево, какое найдешь. Поселок находится на склоне, так во всяком случае говорят. Ты его увидишь. Должен увидеть. Обойдешь его по широкой дуге, миль за пять, не меньше, а потом просто спускайся вниз. Все, кого ты увидишь по ту сторону перевала, будут наши.
Валера поднялся. Несколько секунд смотрел вверх. Он не врал, до верхушки перевала оставалось всего ничего. Даже отсюда он буквально видел место, за которым гора больше не продолжалась вверх. Но он слишком слаб и измучен. Он не дотащит туда Мигеля, а идею бросить его он отмел сразу. Значит, надо…
-Ты не против, если я его одолжу? – он подхватывает с земли мачете и делает несколько рубящих воздух движений, приноравливаясь к тяжести клинка.
-Я бы тебе его торжественно подарил, если бы не обессилил.
-Тогда полежи и отдохни. А я скоро приду.
-Послушай, доктор…
-Все, солдат, разговор окончен. Мы теряем время, а оно коротко.
-Оно всегда коротко. – заметил Мигель и прикрыл глаза.
Валера еще несколько секунд покачал мачете в руке, а затем сделал шаг вперед и обрушил его на закрывающую путь лиану.
Вернулся он почти час спустя, волоча за собой связанную ветвями все той же лианы охапку пальмовых ветвей, похожую на огромный веник или опахало для великана. Мигель ждал там, где он его оставил и, услышав шорох и треск, с которыми двигался Валера, приоткрыл один глаз.
-С таким шумом стараются привлечь внимание, а не избежать погони.
-Извини, диверсантом быть не обучен. – Валера разложил волокуши возле раненого и перевел дух. – Сам переберешься или помочь?
-Ты все никак не уймешься, да, доктор?
-Ты плохо знаешь русских. Мы упрямые.
-Только без национального шовинизма, мы его уже наслушались от американцев. – Мигель глубоко вдохнул и перекатился на волокуши, тихо застонав. Валера бросил глаз на его грудь и заметил, что из-под стягивающей ее повязки постепенно расплывается сине-багровый кровоподтек. Несмотря на все его усилия кровотечение явно продолжалось, а это говорило о том, что обломок ребра не слегка задел легкое, как он на то надеялся, а вошел глубоко и обосновался там надолго, нарушив целостность плевральной полости, в результате чего кровь наполняла окололегочный мешок и через рваную дыру в плевре выходил под кожу, расцветая фигурным синяком, постепенно набухающим по контуру реберной дуги. – Устроился? – спросил он, когда Мигель замер на волокушах.
-Как в собственной постели, но там не так интересно. И все равно ты зря это делаешь, доктор. Нет смысла, черт возьми, присутствовать при агонии.
-Это смотря чье присутствие. – Валера ухватился за лиану, сплетенную на подобии веревочной ручки и рывком потащил волокуши прямиком в глухую чащу, выбрав путь под прямым углом к тому, которым они так уверенно двигались, пока Мигель исполнял функцию механического топора.
-И куда? – спросил Мигель с волокушей.
-Понятия не имею.
Валера тащил за собой импровизированные носилки, чувствуя, как ветви кустарников хлещут его по лицу и голому торсу, оставляя шипами длинные глубокие царапины, раскрашивающие его словно какую-то картину кошмарного абстракциониста. Сердце колотилось как бешеное, глаза слезились, пытаясь в сгущающихся сумерках разглядеть, куда ступают ноги, поскольку. Когда оглянувшись назад, он не увидел дороги, с которой они свернули, то остановился и буквально рухнул на землю рядом с волокушами.
-Неплохо придумано. – сказал Мигель и снова закрыл глаза.
-Да, мне всегда говорили, что у меня хорошо работает голова. Особенно, когда над задницей нависла угроза. – он лег рядом и прикрыл глаза. Сон накатил на него беспощадной волной и мгновенно выключил его из реальности.
Голоса. Он слышит голоса, говорящие на какой-то дикой смеси испанского и английского. Открыв глаза, он видит, что Мигель уже проснулся и, прислонившись к дереву, вскинул автомат, направив его на звук. Увидев, что Валера очнулся, он на секунду оторвал одну руку от цевья и прижал палец к губам. Валера кивнул и бесшумно расстегнул кобуру с ТТ, рукоятка которого легла в его руку, охлаждая ее вороненым металлом. Безумно хотелось пить, но разум понимал, что сейчас не время скрипеть железной пробкой фляги. Было совершенно темно. Настолько, насколько может быть темно пасмурной ночью в густом лесу. И тем ярче казался луч фонаря, который мелькал среди густых зарослей как раз в том направлении, в котором звучали разбудившие его голоса. Валера, основным языком которого, помимо родного русского, все же был испанский, понимал не все, что по-английски говорили стоящие сейчас на той самой прорубленной Мигелем дороге, с которой он оттащил волокуши в гущу леса, однако основное содержание разговора до него все же доходило. Американец, а в том, что это был именно американец, у него сомнений не возникало, в довольно грубой форме интересовался, какого, мол, хрена, тут происходит, в том смысле, что два раненых человека, которые так уверенно прокладывали себе путь мачете, двигаясь через лес, никак не могли исчезнуть, оставив внезапно прервавшуюся тропу, прорубленную среди густой растительности и при этом не оставив никаких следов. Кубинцы, которых было несколько, явно не могли ответить на этот вопрос, однако изо всех сил убеждали американца, который явно был начальником, немедленно уходить отсюда, мотивируя это тем, что оставаться тут посреди ночи небезопасно, ибо неподалеку находится поселок, жители которого отличаются весьма недружелюбным отношением к незваным гостям, а таковыми они считают практически всех, поскольку сами никого в гости не приглашают. Американец настоятельно требовал продолжить поиски, а кубинцы столь же настойчиво доказывали ему, что ни за что не пойдут дальше по лесу в направлении перевала, поскольку в таком случае их гарантированно поубивают всех и сразу, а при возвращении на побережье у них еще есть шанс ускользнуть. Полемика продолжалась еще несколько минут, после чего лучи батареечного электрического света замелькали в обратном направлении. Валера и Мигель еще некоторое время следили стволами оружия за их движением, слушая, как звуки, так хорошо разносящиеся по лесу, с каждым шагом преследователей удаляются в обратном направлении.
-Ушли. – скорее губами, чем голосом сказал он Мигелю. – Они ушли.
Мигель опустил ствол автомата и улыбнулся.
-Ты молодец, доктор. А говорил, что диверсиям не обучен.
-Так то диверсиям. Ты думаешь… - удар по затылку прервал его мысль столь же внезапно и неожиданно, сколь внезапным было их спасение, в которое ни один из них, честно сказать, не верил. Полетев вперед, роняя по дороге пистолет, он успел увидеть изумление на лице Мигеля, смотрящего куда-то ему за спину буквально за секунду до того, как его сознание погрузилось в большое темное ничто.
Его везут. Он чувствует это по беспорядочной тряске, которая сопровождает ни с чем несравнимый скрип колес телеги, явно двигающейся при помощи гужевого транспорта. Глаза закрыты, но разум проводит короткий анализ состояния своей телесной оболочки. Голова раскалывается, особенно в затылочной области, куда пришелся удар, руки и ноги явно связаны, не то чтобы намертво, но явно добротно и надежно. Под спиной жесткое дерево, а вокруг несколько голосов тихо переговариваются между собой на диалекте испанского языка, который он явно уже где-то слышал. Деталей он не разбирает, но основной смысл доходит вполне разборчиво и состоит в том, что его транспортировщики, кем бы они ни были, считают, что захватили в плен одного контрас и хозяина-гринго, и теперь размышляют, грохнуть их сразу после допроса в деревне или же продать Кастро за хороший выкуп. Второй вариант Валеру устраивал значительно больше. Медленно и глубоко вздохнув, он приоткрыл глаза. Так и есть, телега. Грубо сколоченная крестьянская телега, родственниц которой он много раз видел в пригородах Гаваны. Скосив глаза чуть вправо, он наткнулся на лицо Мигеля, который лежал рядом с ним. Голова кубинского бойца слегка покачивалась по мере движения их кустарного транспорта, и на какой-то миг Валера решил, что Мигель мертв. Но тут деревянное колесо подпрыгнуло на какой-то особо высокой кочке, и из груди кубинца вырвался приглушенный стон, перешедший в длинный хрип вдоха. Тело его было мокрое то ли от пота, то ли от воды, а грудную клетку перетягивала свежая повязка, которая все равно не могла скрыть багрового кровоподтека, медленно расползавшегося из-под нее. По обе стороны от телеги шли несколько бородатых мужчин. Словно отлитых из одной формы, в одинаковых домотканых куртках из толстой кожи и широких штанах цвета хаки. За плечами винтовки, пистолеты небрежно заткнуты за широкие пояса с медными пряжками, причем в одном из них Валера, успевший несколько увлечься оружейной историей после попадания на остров, не без удивления узнал легендарный револьвер дикого запада Смит-Вессон «миротворец», который, отливая тусклым блеском, терся при каждом шаге рукояткой, инкрустированной слоновой костью, о бок ближайшего к нему конвойного. Великолепное состояние оружия и потертости на рукоятке говорили о том, что им явно активно пользуются и заботятся о нем. Итак, конвоиров минимум пятеро, учитывая, что повернуться назад, чтобы посмотреть, сколько человек замыкают процессию, невозможно. Мигель тяжело ранен, сам Валера связан и обезоружен. Теперь короткий осмотр окружающей местности. По обе стороны высоченные горные хребты, покрытые зеленым ковром тропической растительности, а внизу слышен шум стремительной горной реки, которая, судя по всему, и питает местное озеро. Его, однозначно, везут в поселок Сьерра-дель-Эскомбрай. А это значит, что…
-Смотри, гринго проснулся! – услышал он голос справа от себя и, повернувшись, успел заметить, как над его головой поднимается приклад полуавтоматической винтовки.
-Нет, стоять! – приказ прозвучал резко, словно карканье ворона, и Валера, зажмурившийся уже в предчувствии удара, снова открыл один глаз. Над ним склонился кубинец, которого он до этого не видел, видимо, тот и был замыкающим, что вовсе не говорило, как оказалось, о его подчиненном положении. Одной рукой командир отряда перехватил приклад и оттолкнул его от лица Валеры, а второй потянулся за отворот куртки из толстой бычьей кожи – Он нам нужен целый и говорящий. Иначе за него и гроша не дадут.
-Подождите, я… - Валера, внезапно вспомнивший, что ему напоминает акцент его новых сопровождающих, попытался набрать побольше воздуха, чтобы объяснить им озарившую его мысль, и именно в этот момент ему на лицо опустилась мягкая материя, пропитанная отвратительной на вкус и обжигающей холодом при вдохе жидкостью. Не успев остановить вдох, он втянул пары этого вещества в легкие и почти сразу же почувствовал, как сознание его начало сворачиваться в маленькую точку, напоминавшую ту, которая оставалась на экране телевизора после его выключения. «Вот черт, опять свет выключили» - мелькнуло в его голове смутное недовольство, после чего он снова потерял интерес ко всему процессу транспортировки, погрузившись в глубокий сон.
Второе пробуждение было не в пример тяжелее первого. Одурманенный неизвестным составом мозг, получивший до того контузию от падения вместе с вертолетом на землю, плюс удар по голове прикладом, никак не хотел возвращаться в реальность, в которой с ним последнее время ничего хорошего не происходило, а потому пробуждение носило фрагментарный характер, напоминающий просмотр фотографий в семейном альбоме. Вот телега, на которой лежат они с Мигелем вкатывается в поселок. Добротные деревянные дома перемежаются с еще более капитальными строениями, сложенными из тесаного камня, многочисленные хрюкающие, блеющие и мычащие животные, которые радостными голосами встречают явно знакомых людей, которые, прежде чем пустить их на мясо на протяжении долгого времени заботятся о них не меньше, чем о собственных детях. В глаза бьют солнечные зайчики откуда-то сверху и не без усилий подняв взгляд наверх Валера, прежде чем снова впасть в беспамятство, успевает увидеть золотой крест, венчающий портик белоснежной церкви, по виду явно католической, хотя и не большой, но построенной столь же добротно из больших каменных массивов, как и остальные здания и явно активно посещаемой, судя по десятку женщин, которые собрались возле входа и оживленно переговариваются, указывая на отряд, входящий в поселок. Снова темнота и снова пробуждение, теперь в какой-то комнате. Он лежит на столе, руки развязаны, но двигать ими он все еще не может, да и не хочет. Краткий обвод взглядом помещения указывает на тот факт, что рядом стоит похожий стол, сколоченный из плотно подогнанных между собой досок, на котором лежит Мигель. В комнате невообразимое количество запахов, которые соперничают друг с другом в своей яркости, потрясающе облегчая дыхание и придавая всему телу ощущение легкости и одновременно силы. Краем сознания он отмечает, что ни грудь, ни нога у него почти не болят и, оглядывая себя, видит, что чьи-то заботливые руки избавили его от одежды вплоть до элементов нижнего белья, так что идея бегства в связи с внезапно улучшившимся состоянием тает сама собой, уступая место тихой благодарности за то, что его хотя бы обвязали вокруг пояса чистой материей, и в голове всплывает картина Иисуса на столе для омовения, увиденная им однажды в старой бабушкиной библии дореволюционного производства. Мигель, лежащий на соседнем столе, накрыт большой простыней до самого подбородка, по контурам которой Валера понимает, что от одежды его напарника освободили столь же решительно и, по-видимому, окончательно, как и его самого. В комнату входит седовласый кубинец. Несмотря на снежно-белые волосы, видно, что он еще совсем не стар, крепкие мускулистые руки уверенно держат карабин со скользящим затвором, а обрамленные сетью морщинок глаза внимательно осматривают комнату, замечая, что Валера проснулся, но явно не придавая этому большого значения. Внимательно осмотрев комнату, он оборачивается назад и кивает, отступая в сторону. В комнату входит старуха. Вся замотанная в какие-то немыслимые слои одежды, совершенно бесформенной, но почти снежно белого цвета, с повязкой на голове, похожей на медицинскую косынку, украшенной замысловатым орнаментом, она держит в руке вырезанную из цельного куска дерева длинную курительную трубку, распространяющую по комнате терпкий аромат крепкого кубинского табака. На носу у нее круглые очки в тонкой металлической оправе, похожие на те, которые в той далекой прошлой советской жизни Валера видел на профессоре Шамове в первый день их знакомства в операционной. Она делает несколько шагов вперед и оказывается между двумя столами, на которых лежат пленники. Валера, не поворачивая головы, продолжает внимательно следить за ней, но она не обращает на него внимания, разглядывая Мигеля, грудь которого медленно вздымается под накрывающей его простыней.
-Гринго, я думаю, выживет. – это голос седого кубинца, который продолжает стоять у двери, сжимая карабин в руках – А черный вряд ли. Не стоит тратить на него силы, матушка, он фактически покойник.
Старуха разворачивается к говорящему, и Валера замечает отчетливые индейские черты в ее сморщенном, словно старое яблоко, лице. Один глаз затянут пленкой катаракты, но второй смотрит остро, словно прожигая собеседника насквозь через линзу очков.
-Это мы еще посмотрим. – голос старой женщины поразительно похож на бархатное шипение змеи, тихий и словно шуршащий по воздуху, он тем не менее меняет лицо седого, придавая ему сходство со школьником, который посмел перебить учительницу и теперь предвкушает поход к директору с последующей поркой дома отцом. – Уходи. – рука, держащая длинную курительную трубку, делает короткий взмах, и седой задом выходит из комнаты с такой скоростью, что задевает стволом карабина дверной проем, не сообразив сразу повернуть его наискосок. – А ты – старуха поворачивается к Валере столь неожиданно, что тот на миг перестает дышать, ожидая как минимум не самых приятных впечатлений от того, что о нем вспомнили – пока поспи. – ее рука, такая прохладная и на удивление гладкая опускается ему на лоб, почти мгновенно погружая его в сон, с которым он пытается бороться еще почти две секунды, прежде, чем закрываются его глаза.
Снова сон и короткие мгновения пробуждения, во время которых он видит все ту же старуху, склонившуюся над Мигелем, который, теперь совсем обнаженный, лежит все на том же столе. Губы ее быстро произносят непонятные ему слова на непонятном, но явно не испанском, языке, руки находятся в постоянном движении, двигаясь по груди раненого и делая короткие движения, от которых тот, все еще пребывая во сне слабо вскрикивает, затем Валера видит костяные четки, которые равномерно раскачиваются над Мигелем, приводимые в движение чуть заметными покачиваниями держащей их старческой руки, движения которой совпадают с ритмом произносимых фраз, которые все больше кажутся Валере заклинаниями или молитвами. Вторая врачующая рука в это время втирает в грудь раненого какую-то остро пахнущую мазь, разносящую по комнате в дополнение к остальным запахам аромат ментола и эвкалипта. Снова сон, из которого вырывает звон металла. Что-то железное только что упало в медный таз, стоящий у ножки стола, на котором идет процесс врачевания, маленькие капельки крови забрызгали край простыни, но старуха не обращает на это внимания, продолжая свое дело, детали которого Валера не может разглядеть из-за ее спины. Слова льются со старческих губ сплошным потоком, не останавливающимся ни на секунду, а цвет лица Мигеля постепенно меняется с пепельно-серого на привычный шоколадный, что у представителей негроидной расы почти можно считать здоровым румянцем. Не в состоянии проанализировать увиденное, Валера снова погружается в сон, а когда просыпается, старуха уже не склонена над столом. Он сидит в уголке комнаты на скамейке и медленно перебирает костяные четки, продолжая бормотать все новые слова, но теперь часть из них Валера начинает понимать, ибо произносятся они на сильно искаженном, но все же диалекте испанского языка. Он не может полностью понять смысл, но отдельные слова, до осознания которых доходит его разум говорят ему, что общение старухой ведется явно с собеседниками, пребывающими за пределами привычного для простого человека мира. Однако на этом отличия не заканчиваются, и когда он открывает глаза, единственный зрячий глаз старухи мгновенно упирается в него, отчего у него снова перехватывает дыхание, которое восстанавливается через мгновение, когда старое лицо поразительно меняется, становясь словно светлее от появившейся на нем улыбки.
-Спасибо за помощь. – это произнесено на почти чистом испанском.
-Но я… - горло Валеры пересохло, но он все же пытается придать голосу твердость, положенную советскому офицеру, - я не помогал вам.
-Ты ошибаешься, солдат. – улыбка становится спокойнее и удовлетвореннее, как у человека, который только что получил подтверждение своих предположений. – Ты помог мне спасти твоего друга. И теперь он обязан тебе жизнью.
-Но я…
-Тебе надо отдохнуть. – она подошла к нему, вытащила из кармана горсть порошка и, поднеся к лицу Валеры, медленно дунула. Он ощутил сладость на языке, жажда прошла, словно он сделал большой глоток холодной и поразительно вкусной воды, разум прояснился, словно внутри зажгли яркую лампочку, а затем…затем он блаженно улыбнулся и, потянувшись, словно маленький ребенок, сам себе удивляясь, свернулся калачиком на своем деревянном ложе и заснул. Впервые за очень долгое время он заснул абсолютно спокойным и восстанавливающим силы сном. Сном ребенка.
-Я тебе скажу, как будет. – голос старухи подчеркнуто спокоен, как и положено голосу человека, осознающего силу, стоящую за его плечами. Сила имеет вид двух дюжих молодцов с карабинами в руках и не сильно развитым дружелюбием в глазах. Но даже без карабинов крепкие кулаки и ножи с широкими лезвиями на поясе гарантируют превосходство над только что пришедшим в себя советским офицером – Сначала спрашивать будешь ты. Потом я. Я могу не ответить на некоторые твои вопросы. Ты на мои – нет. Это понятно?
-Понятно. – кивнул Валера.
-Я спасла тебя и твоего друга, но в моей власти убить вас обоих. Некоторые из моего народа не довольны, что я оставила вас в живых. Но против вашей смерти не будет возражать никто. Это понятно?
-Понятно. – снова послушно кивнул Валера.
-Хорошо. Тогда спрашивай.
-Кто вы?
-Не самый оригинальный вопрос. Но вполне логичный. Меня зовут Абгейл Мартинес.
-Вы здесь главная?
-Все зависит от того, что понимать под понятием здесь. Но можно сказать и так. Да, в деревне я одна из тех, кто решает.
-Решает что?
-Все.
-Что вы сделали с Мигелем? Как вы смогли его спасти? Он ведь был обречен.
-С чего ты взял?
-Я врач. Военный хирург. Я много видел раненых и точно знаю, что вне операционной Мигеля нельзя было спасти.
-Доктор, значит. – удовлетворенно кивнула Абигейл. – Тогда нам будет проще найти общий язык, чем я думала.
-Вы врач?
-Нет, если следовать твоим понятиям. Я ничего не знаю о современных лекарствах, которые тоннами производят фармацевтические компании по ту сторону пролива. Я вряд ли смогу правильно вести себя в операционной, о которой ты говорил. Не отличу скальпеля от зажима и все такое. Но я могу то же, что и ты – спасать жизни. Если такое сравнение тебя устроит, то да, я врач.
-Я видел инструменты, которыми вы пользовались. Старые, им, наверное, не один десяток лет. Я видел, что вы работали внутри грудной клетки, но я до сих пор не могу поверить, что вы смогли проникнуть в его плевральную полость вне полноценной операционной. Я хочу знать, как вы это сделали.
-Не сомневаюсь. Однако, боюсь, что я не смогу позволить тебе это.
-Почему? Я вам не враг. Я не американец и не кубинец.
-Я знаю. Но ты приехал на наш остров, чтобы помогать одним кубинцам убивать других.
-Нет, я…
-Я знаю, ты всего лишь спасаешь раненых. Однако, когда мои бойцы взяли тебя и твоего друга в том лесу, в руках у тебя был пистолет.
-За нами была погоня.
-Я знаю. И тем не менее, ты готов был убивать. Я не виню тебя, в этой стране война идет много лет. Человек, которого называют великим команданте, считает, что сможет положить конец братоубийству и кто знает, может, у него оно и получится. Но до того, все, кто сюда приходит рассматриваются нами именно как враги. И не в наших интересах передавать свои знания людям, которые до сих пор не могут решить, кто из них должен стать хозяином на этом острове. Ведь, как и ты, своими знаниями я могу как спасти, так и убить.
-Понимаю.
-Да ничего ты не понимаешь. Ты растерян и напуган. Раздумываешь, сможешь ли уйти отсюда живым или я такая откровенная с тобой потому, что тебе все равно не жить. Разве не так?
-Примерно так. – не стал отрицать очевидное Валера. – Я не прав в своих опасениях?
-Я не могу ответить тебе на этот вопрос. Я должна поговорить со своим народом. Мы не решаем здесь все единолично, каждый имеет право голоса, потому что при угрозе каждый вносит свой вклад в ее отражение. Ты пока останешься здесь. Тебя и твоего друга будут постоянно охранять мои люди. Они же предоставят тебе все, что будет необходимо. Но не пытайся выйти. Тебя просто застрелят.
-Я понял.
-Есть ли у тебя еще вопросы?
-Те, на который я бы хотел получить ответ немедленно, нет.
-Хорошо. В таком случае, спрашивать буду я. –Абигейл раскурила свою длинную трубку и откинулась на спинку стула. Как ни пытался, Валера так и не смог прикинуть, сколько ей может быть лет. Бесформенный балахон скрывал контуры ее тела, а движения рук были твердыми и уверенными, свойственными, скорее, молодому сильному человеку, чем пленнику старости. Взгляд был острый и ясный, а голос не дрожал. Ей могло быть и восемьдесят и больше ста. И, размышляя над этим, Валера поймал себя на мысли, что боится ее даже сильнее, чем того чекиста, который обрабатывал его в подвале МГБ после экскурсии на китайскую границу. Тот мог всего лишь убить его. Возможности же Абигейл Санчес, теперь он не сомневался в этом, значительно превосходили простую отправку на тот свет.
Вопросы Абигейл были короткими и простыми. Кто он, откуда, как давно на острове. Тот факт, что он из СССР, вопреки его ожиданиям, вовсе не удивил старую целительницу, более того, насколько он понял, жители ущелья, хотя и были тайной для многих кубинцев, сами при этом оставались в курсе всего, что происходило на острове последние полвека. Уйдя в горы и уничтожая всех, кто пробовал проникнуть к ним снаружи, они, тем не менее, сами регулярно возвращались в долину, чтобы собрать информацию о происходящем, продать кое что из производимого исключительно в их общине, например лекарственные составы, изготавливаемы Абигейл, и прикупить то, что нужно было им самим, чаще всего оружие и боеприпасы. Армия диктатора Батисты, занятая борьбой с партизанами по всему острову, несколько раз пыталась войти в Сьерра-дель-Эскомбрай, поскольку эти горы обеспечили бы правительственным силам стратегический контроль над всем центром страны с возможностью мгновенного выхода практически в любом направлении. Однако после разгрома нескольких правительственных частей, которые пытались прорваться в ущелье, армия оставила эти попытки, а братья Кастро, одержав победу в своей многолетней борьбе, были достаточно умны, чтобы понимать невозможность выкурить местных жителей без катастрофических потерь для своей только начавшей организовываться армии, и потому оставили местных жителей в покое. Те ответили им взаимностью, прекратив убивать их солдат, которые продолжали курсировать вдоль границы горного массива. О том, что на острове пару лет назад, сразу после победы революции, появились люди с явно неместной внешностью и повадками профессиональных военных, горцы узнали почти сразу. Про Россию они знали только то, что она находится за великим океаном, далеко на севере и покрыта снегами три четверти года. Некоторое несоответствие этого убеждения действительности, значения не имело, поскольку, в отличии от американцев, новые гости вели себя подчеркнуто корректно, а прибывающие на их кораблях грузы значительно облегчали жизнь народу молодой революционной республики. Собрав таким образом информацию о новых гостях и поняв, что те вовсе не ставят своей целью оккупацию острова, жители гор смирились с фактом существования и на время забыли о них. До того времени, пока с побережья не раздались первые выстрелы. Когда стало ясно, что началось вторжение, в деревне, которая по размерам могла сравниться с небольшим городом, был срочно собран совет старейшин, на котором было решено впервые за долгое время нарушить нейтралитет деревни и помочь разгромить нашествие. И решающим голосом в этом вопросе стал голос Абигейл Санчес, которая, как всегда неторопливо раскурив трубку и окутав себя клубами голубоватого дыма, заявила, что, учитывая силы, которые стоят за высаживающимся на побережье десантом, вероятность того, что в случае успеха контрреволюции жителям Сьерра-дель-Эскомбрай позволят и дальше жить своей жизнью, крайне мала. Гринго, решившие уничтожить свободную Кубу, не потерпят очага свободы внутри самой Кубы. А силы, которые бросят на их подавление, будут многократно превосходить все, что могла выставить армия Батисты. Результатом данного совета стало бесследное исчезновение нескольких разведывательно-диверсионных групп американских зеленых беретов буквально в первые часы вторжения. Появление в дальнейшем у детей поселка новых игрушек в виде кокард с перекрещенными молниями не оставляло сомнений в причинах провалов войсковой разведки сил вторжения. Именно во время этой операции по негласной помощи войскам Кастро совету старейшин было доложено о многочисленных офицерах в кубинской военной форме, говорящих на непонятном языке, который явно не относился ни к английскому, ни к испанскому диалекту, которые ведут себя очень грамотно и стреляют не во всех подряд, а исключительно в высадившихся на берег десантников. И потому, когда одного из них доставили в поселок, об этом сразу стало известно практически всему населению деревни. И именно поэтому вопросов, которые задавала Абигейл, было гораздо меньше, чем ожидал Валера, приготовившийся к длительному допросу. Закончив разговор, старуха бесшумно вышла из дома. Оставшись сидеть все на том же стуле и за тем же столом, Валера несколько минут переваривал содержание разговора, а затем поднял глаза на угрюмого верзилу, стоящего возле двери с карабином на плече. Кубинец смотрел на него спокойно, но тем не менее без явной вражды, и Валера счел за возможное задать вопрос, который вертелся на языке с самого начала разговора.
-Кто она?
-Мы зовем ее матушкой Абигейл. – спокойно ответил кубинец – Она – та, кто решает.
-Решает что?
-Все. Все в этой деревне и во всем ущелье.
-Но она говорила, что право голоса имеют все.
-Верно. Право голоса имеют все. А решает только она.
-Значит, вами руководит женщина.
-Дурак ты, хоть и русский. – беззлобно ответил кубинец – Она - та, кто знает. А знание в нашей деревне дорогого стоят.
-Что она знает?
-Все. Она живет больше ста лет и помнит те времена, когда наш остров был еще испанской колонией. Говорят, в детстве, когда была война за независимость, она невредимой вышла из горящего дома, в котором погибла вся ее семья. С тех пор ее считают то ли ведьмой, то ли святой. Но когда у кого-то возникает проблема, все идут к ней. И никто никогда не даст ее в обиду. Ни Кастро, ни гринго. Ни вам, прибывшим сюда с другого конца света.
-А с чего ты взял, что мы хотим причинить ей вред?
-Вы прилетели сюда, чтобы помочь Кастро изменить остров. Значит, и нашу жизнь тоже. А мы не хотим меняться. Нас устраивает то, что есть.
-Я прилетел сюда, чтобы спасать жизни. Чтобы научить делать это других и от других научиться самому.
-Тогда ты прибыл туда, куда следовало. – улыбнулся кубинец – Здесь тебя научат. И заставят научить.
-Где Мигель?
-Тот, которого ты принес на себе?
-Да.
-Там - амбал кивнул на дверь в соседнюю комнату – Матушка дала ему своей настойки и велела не беспокоить, слабый он еще. Но тебе. Думаю, можно. Только спит он.
-Ничего. Иногда полезно пораньше проснуться.
Мигель не спал. Более того, внимательно следил за тем. Как медленно открылась дверь и в проеме показался Валера.
-Как у нас дела, доктор? – спросил он почти шепотом.
-А нас тут дела? – попробовал пошутить Валера, беглым взглядом оценивая состояние спецназовца и признавая данное состояние вполне удовлетворительным.
-Не юли, Валера. Мы в горах. Среди людей, от которых гости обычно живыми не уходят. Старуха вытащила меня с того света, и этим я обязан тебе, но это не значит, что нам не о чем беспокоиться. Мы тоже иногда перевязывали пленных, чтобы они успели поведать нам нужную информацию прежде, чем помереть.
-Ну…я не думаю, что у нас все так плохо. Желай они нас убить, уже бы грохнули обоих. Скажем так, сейчас они на своем совете решают, что делать с нами дальше.
-Шикарно. Ты знаешь, отсюда до наших всего день пути.
-Дай я тебя посмотрю. – Валера откинул покрывало, и Мигель, прекратив разговоры, принял покорную позу пациента, готового к очередным докторским экспериментам над своим на данный момент бренным телом.
По контуру реберной дуги Мигеля тянулся плотный рубец, в нескольких местах стянутый тонкой ниткой и, хотя швы, наложенные Абигейл, не относились ни к одному виду, принятому в советской хирургии, держали они края раны крепко и, глядя на нее, Валера поймал себя на том, что буквально видит, как раневая поверхность затягивается грануляционной коркой. Сама рана и окружающая ее поверхность грудной клетки была густо смазана каким-то желеобразным составом светло-зеленого цвета, который издавал легкий аромат, напоминающий запах слабой карболовой кислоты, своими разводами создавая на смуглой коже мулата причудливый рисунок, похожий на символы Вуду.
-Ну и как там дела? Как мой организм воспринял колдовство этой старой ведьмы?
-Если честно, я бы сказал, что ты в полушаге от полного выздоровления. – аналитический разум врача не мог согласиться с тем, что видели глаза, но потрясающе быстрое заживление довольно сложной операционной раны было на лицо – Не знаю насчет колдовства, но то, что она сделала, спасло тебе жизнь. И вряд ли я бы смог сделать что-то подобное в данных условиях.
-Вот как, значит. – Мигель откинулся назад на подушку – Видимо, ты произвел на нее впечатление, коли она решила оставить в живых нас обоих.
-Ты словно знаешь ее.
-Ее лично нет. Знаю зато о ней. Наши люди говорили, что здесь правит старуха. Колдунья. О ней всегда говорили со страхом. Говорили, что она знается с темным миром. Что она может убить просто одним взглядом. Иногда мы встречали горцев, они спускались в долину . Так вот, когда у них какая-то проблема, они даже молятся не богу, как мы, а своей матушке Абигейл. Говорят, она слышит обращенные к ней молитвы не хуже того самого бога. Говорят, она живет на свете очень долго, помнит времена колонии.
-Интересная, в общем, женщина.
-Не то слово. Ты вот что, Валера. Если она предложит тебе уйти одному, уходи. Я на ноги встану не сегодня и не завтра. А время в таких условиях – это главное. Ты русский, к тебе претензий у местных нет. Тебя могут отпустить. Так вот, уходи. А я дальше с ними сам разберусь.
-Не мели ерунды. – отмахнулся от него Валера – Я не для того тащил тебя по лесу, чтобы ты тут тихо загнулся. Выйдем оба. Я почти уверен, что нас отпустят.
-Откуда такое мнение?
-Не знаю. Предчувствие. – пожал плечами Валера.
-Вы оба в темном мире. И ты, и она.
-Может, так даже лучше. Больше шансов найти общий язык.
Абигейл Мартинес явилась в хижину, когда уже стемнело. Валера, исчерпав все возможности разнообразить свой скромный досуг и разговорить меняющихся каждые два часа караульных, улегся на жесткий топчан и, прикрыв глаза, погрузился в состояние пограничности между сном и явью. Старуха появилась в комнате совершенно неслышно, и несколько секунд Валера размышлял, так ли крепко он спал, что не слышал скрипа дверных петель в момент ее входа в дом. Сделав легкое движение рукой Абигейл, отправила караульного подышать свежим ночным воздухом, а затем, раскурив трубку и выпустив в потолок облако густого дыма, опустилась на крепко сбитый стул. Валера продолжал следить за ней, слегка, до уровня пулеметной амбразуры, приоткрыв один глаз.
-Если тебе еще не надоело претворяться спящим, то я, конечно, подожду. – сказала старуха, выпустив очередное облако в потолок, под которым постепенно начинал формироваться голубоватый дымовой гриб, похожий на ядерный.
-Извините, матушка. – непроизвольно Валера перешел на титулование Абигейл, принятое в поселке и, еще больше сконфузившись, подскочил на ноги.
-Да ты садись, офицер, не стоит принимать стойку смирно. Я же не генерал. Я пришла, чтобы описать тебе твою будущую участь.
-Вы приняли решение?
-Да. Ты можешь идти. Тебе дадут проводника и вернут твое оружие. Наш человек покажет тебе дорогу до ближайшего поста армии Кастро. О да, мы хорошо знаем, где они расположены. Ты выйдешь к своим и расскажешь им, что был у нас в гостях. Тебе не поверят, так что по этому поводу мы не особо беспокоимся. Ну а потом твою судьбу будет решать твое начальство. Отправишься на рассвете. Есть вопросы?
-Есть. Что с Мигелем?
-Он останется здесь.
-Нет.
-Нет? – он прекратила пускать кольца дыма и опустила трубку – Ты не принимаешь собственного спасения?
-Такой ценой – нет.
-Почему? Ты его совсем не знаешь.
-Дело не в нем, а во мне. Я не уйду один. Или мы оба, или никто.
-У тебя есть семья?
-Да. Жена.
-Она тебя ждет?
-Конечно.
-И ты готов сделать ее вдовой ради незнакомого человека? Погибнуть на этой ненужной твоему народу войне ради чужеземца?
-Я не покупаю одну жизнь ценой другой.
-Ты окончательно уверен в своем решении?
-Так точно.
-Хосе! – старуха чуть обернулась к двери, и там тут же показался часовой, покорно ожидавший снаружи.
-Да, матушка?
-Снимите охрану с этого дома. Дайте нашим гостям еды, воды и чистую одежду. И верните им их оружие.
-Но матушка, они…
-Они не опасны. Его – она показала на Валеру – завтра утром приведете ко мне. А к солдату приставите сиделку. Он еще несколько дней будет слишком слаб, чтобы передвигаться самостоятельно. Тебе все понятно?
-Да, матушка.
-Можешь идти. – и часовой скрылся за дверью. Следом поднялась и Абигейл, направившись к выходу.
-Что было бы, если бы я согласился на ваши условия? – спросил Валера, глядя ей вслед.
Старуха на секунду остановилась, тихо засмеявшись, а затем, так ни слов и не сказав, вышла из дома. Валера понял, что только что прошел буквально в мгновении от собственной смерти.
Первой свободное утро в Сьерра-дель-Эскомбрай. Ополоснув лицо холодной водой из подвешенного на стене умывальника, заглянув к Мигелю и убедившись, что с ним все в порядке, Валера открыл дверь и сделал первый шаг за пределы дома. Перед ним раскинулся ослепительно зеленый ландшафт горного массива. Утренний тропический воздух бальзамом влился в легкие, наполняя их кислородом и проясняя голову. Валера закрыл глаза и глубоко вздохнул, а когда открыл их, то перед ним стояла молодая женщина, которой навскидку можно было дать не больше двадцати лет.
-Меня послала матушка Абби. – сказала она на вполне приличном классическом испанском. – Я буду ухаживать за вашим солдатом, пока он не сможет заботиться о себе сам.
Валера кивнул и отступил в сторону, только тут заметив, что женщина держит в руках его портупею, на которой покачивалась подобно маятнику кобура с торчащей из нее рукояткой ТТ.
-Я так понимаю, это ваше. – она протянула ему портупею и, словно мышка, проскользнула в дом. Валера перепоясался, достал пистолет, проверил наличие патронов и убрал оружие в кобуру, удивленно хмыкнув. Магазин был полным.
-Доброе утро, доктор. – радостно приветствовал его паренек лет двенадцати, выруливший из-за угла на доисторическом велосипеде и ударивший по тормозам буквально в полуметре от Валеры.
-Доброе.
-Я Марио. Матушка сказала, чтобы вы следовали за мной, я покажу вам где она живет и где вы будете работать.
-Где я что буду делать?
-Работать. Она сказала, вы врач, так?
-Положим, так.
-Ну вот, а у нас ест только тот, кто работает. Вы же хотите есть?
-Было бы неплохо.
-Ну вот, значит, будете работать. Это большая честь, когда вы работаете с самой матушкой. Все об этом мечтают.
-Вот как? Это почему?
-Она многое знает. И вы многое знаете, так она сказала. Вы сможете много добра сделать, она сказала.
-А ты работаешь?
-Конечно.
-И кто ты?
-Я охотник. Мы с отцом оба охотники. Хотите – я и вас научу.
-Спасибо, я подумаю.
-Тогда идите за мной. – и Марио, важно направился по главной дороге поселка, катя перед собой велосипед.
Деревня уже оживала, повсюду слышались голоса детей и крики взрослых, часто дававших им родительские напутствия на предстоящий день методом подзатыльников. Навстречу им проехали несколько повозок, запряженных мулами, на которых восседали настороженного вида мужчины, при виде Валеры перекладывающие поближе взведенные карабины. Женщины несли воду на приспособлениях, в которых Валера с удивлением узнал очень близкого родственника русского коромысла. Саму воду набирали в реке, которая шумела вниз по склону и дорога к которой была выложена отполированным ногами и годами камнем. Крепко сколоченные деревянные дома , раскиданные, казалось, безо всякого порядка, тем не менее, как понял Валера в общем плане образовывали почти правильную пятиугольную звезду, лучи которой расходились в разные стороны от общего центра, которым являлась небольшая выложенная камнем площадь, в центре которой стояла каменная церковь, фактически единственное здание, выложенное из цельного камня, во всем поселке. Проходя через эту площадь, Валера услышал звон одинокого колокола, мерно отбивающего удар за ударом, гул которых разносился, казалось, по всему ущелью. Из церкви вышли несколько женщин, одетых в черное, тихо переговариваясь между собой и бросая на Валеру осторожные взгляды.
-Кто-то умер? – спросил Валера Марио.
-Так ведь доктор наш умер. – охотно пояснил Марио. –Антонию Рохас. Хороший был доктор, из настоящих. У него и мать моя лечилась, и сестра, и отец.
-А от чего умер?
-Так ведь старый был, от того и умер. Говорят, что только матушка Абби старше него . Это вот его дочь и внучка вышли. А вон та девченка, она его правнучка, Маританна, хотите познакомлю?
-Пожалуй, не стоит. Похороны – не место для знакомства. А я думал, что у вас в деревне сама Абигейл всем за доктора будет.
-Матушка? Неееет. Она только тех лечит, кто совсем плохой будет.
-Ну теперь понятно.
-Что понятно?
-Какую работу мне ваша матушка приготовила.
Как понял Валера, задачей Марио было не просто доставить его до дома Абигейл, но устроить его неофициальную презентацию жителям деревни. Под ногами крутились, то куры, то гуси, то иные представители местного пернатого хозяйства, во дворах голосили коровы да их младшие парнокопытные братья, хрюкали свиньи, но почти из каждого окна каждого дома за Валерой следила пара глаз, любопытных детских, опасливых женских или настороженных мужских. Кое кто встречал их у плетеной ограды, перекатывая во рту самокрутку из местного табака и порой демонстративно поигрывая ружьишком, заряженным крупной картечью. Но в целом внимание носило, скорее, характер любопытства, чем враждебности, ибо впервые за много лет, если не десятилетий, в поселке появился новый человек, причем человек не с острова да еще и словно куполом укрытый покровительством Абигейл, которую здесь иначе как матерью не называли.
-Входи, Валера. – делая ударение на последней букве его имени на французский манер, сказала Абигейл, когда Валера переступил порог ее дома, по виду которого можно было скорее подумать о том, что он растет из земли, а не построен на ее поверхности. Дерево потемнело и окаменело от возраста, кое-где поросло загадочным зеленым покрытием, похожим на лишайник, основания стен настолько вросли в землю, что было не разглядеть, где заканчивается черная тропическая почва и начинается такая же черная стена. Оказавшись внутри, Валера несколько раз моргнул, привыкая к полумраку, царившему в доме и спустя секунду после приглашения разглядел фигуру старухи, которая сидела за столом и при свете керосиновой лампы что-то быстро писала в большой тетради, обложка которого была обита гладкой кожей. Сделав несколько шагов вперед, Валера остановился перед хозяйкой, понятия не имея, как положено себя вести в столь священном месте. – Как тебе мой посыльный?
-Марио? Смышленый парень.
-Большое будущее у него будет. Большое и печальное. Я не могу его изменить, но ты его запомни. Когда-нибудь, когда меня давно забудут в этом поселке, вы, может быть, встретитесь вновь. Одному из вас может понадобиться помощь другого.
-Кому?
-Не знаю. Я вижу лишь тени призраков будущего. Думаешь, я сумасшедшая?
-Нет. Теперь точно не думаю.
-Я тоже так не думаю. И иногда мне жаль, что это не так. Но я позвала тебя не за этим. Мне, скажем так, кажется, что ты можешь помочь нам.
-Кому – вам?
-Нам – это жителям. Тем, людям, которые поколение за поколением живут и умирают в этих горах.
-Что я могу для них сделать? – спросил Валера, краем ума размышляя, пойдет его помощь местному населению в благодарственную ведомость как исполненный интернациональный долг или в приговор военного трибунала как пособничество антисоветским силам, да еще оказанное за пределами Родины.
-То же, что ты делал везде и всегда с тех пор, как одел погоны. Я хочу, чтобы ты спасал жизни.
-Но ведь вы сами можете… - она остановила его движением руки.
-Я уже стара. И слаба. То, что ты видел в случае с твоим товарищем, требует много сил. Уже десят лет назад мне с трудом удавалось подобное, а сейчас каждая такая операция лишает меня последних капель и без того иссякающей силы.
-Но как? Как вы это сделали? Без наркоза. Без гемостаза. Без…
-Довольно. Я могла бы просто приказать тебе и ты бы помогал нам просто ради сохранения совей жизни и жизни своего товарища, которую, как я убедилась, ты ценишь не меньше собственной. Но я не хочу, чтобы ты работал из-под палки. Мне надо, чтобы ты сделал это добровольно.
-Почему?
-Потому что в тебе есть много силы. Этой силой питалась я, когда спасала твоего боевого товарища. Эта сила помогла тебе тащить его по лесу, когда сам ты, по моему мнению, должен был уже потерять сознание от болевого шока и кровопотери. Эта же сила не дала загноиться твоим ранам, хотя я умышленно не стала обрабатывать их своим составом.
-Вы хотите сказать, что я не уязвим? – Валера чуть не рассмеялся.
-Я хочу сказать, что ты, стремясь понять, что я сделала с твоим солдатом, как именно мне удалось остановить его на краю смерти, отказываешься своим практичным цивилизованным умом принять то, что ты видел своими глазами. Ты спрашиваешь меня как и в то же время не хочешь поверить, что такое возможно.
-Извините, матушка. – сконфуженно ответил Валера. – Просто то, что вы рассказываете… Все эти разговоры о силе и так далее… Это просто…
-Просто не укладывается в голове, не так ли? – улыбнулась она.
-Да. – чистосердечно признался Валера, а в голове у него возник образ сибирской избы недалеко от китайской границы, в которой старик, бывший когда-то известным хирургом в Российской Империи, говорил о том, что медицина пошла по неправильному пути, доказав своим умением, что имеет полное право на такое мнение.
Старуха кивнула.
-Моя мать – сказала она чуть погодя – могла разглядеть болезнь в человеке задолго до того, как та проявлялась первыми симптомами. Когда я была маленькой девочкой, я не верила, что такое вообще возможно. Считала, что она меня разыгрывает. А потом люди, которых она называла больными, начинали болеть и умирать. А потом другие люди сожгли мою мать живьем. Посчитали, что она навела порчу на тех, кто умер. Вот тогда я поняла, что способность видеть можно открывать другим, только если ты можешь исправить то, что увидела. Тебе, наверное, рассказывали историю про то, как я вышла из горящего дома?
-Да. Это правда?
-Отчасти. – улыбнулась старуха – Я знала, что случится и спряталась в подвале, в большой бочке с водой. Когда дом почти полностью сгорел, я выбралась наружу и вышла к людям прямо из тлеющих головешек. Эффект был просто сногсшибательным.
-Вы не боитесь рассказывать мне такие тайны? А если я проговорюсь?
-Тебе никто не поверит. – отмахнулась она – Еще и побьют за такие слова в мой адрес.
-Вы довольно циничны, матушка для…
-Для местной святой? Да, не могу с тобой не согласиться. Но видишь ли, вся их вера в меня базируется именно на той легенде. А легенда та не то чтобы совсем выдумка. Я ведь, действительно, знала о том, что будет. Но что я могла сделать? Рассказать об этом другим? Чтобы меня сожгли так же, как мою мать? Чтобы посчитали ведьмой и свалили на меня все беды, от геморроя у местного священника до падения скота и пересыхания родников? Я была молода, но не глупа. С тех пор изменился только мой возраст.
-Вы использовали использовали полуложь, чтобы они поверили в правду.
-Точнее не скажешь. – старуха удовлетворенно кивнула – А ты умен не по годам. Я рассказываю это тебе для того, чтобы ты понял одну простую вещь: людям проще поверить в совершенно невозможное, чем допустить, что они не все знают о том, что каждый день у них перед глазами. Это касается и явлений, и других людей. Понимаешь?
-Нет. – чистосердечно признался Валера – Но я постараюсь понять.
-Этого достаточно. Тогда приступим к работе. У нас есть больница. Наш доктор, который работал в ней последние сорок лет, недавно скончался.
-Да, я знаю, Марио сообщил мне об этом, когда мы проходили мимо церкви.
-Я ж говорю, что он смышленый паренек. Несколько больных нуждаются в операции. Даже я со всеми своими возможностями не смогу им помочь по причинам, которые описала ранее. Старый доктор мог, но его больше нет с нами. И вот, буквально накануне его похорон, господь посылает нам тебя. Не кажется ли тебе, что это явно промысел божий?
-Нет. – совершенно искренне сказал Валера – Не кажется.
-Ну вот и мне не кажется. Скорее, я бы сказала, что я в этом уверена. Итак, сейчас отправишься на больничную кухню, где тебя познакомят с особенностями нашей кулинарии, после чего проведут в госпитальный барак. Женщины, которые там ухаживают за больными, могут примерно соответствовать вашим понятиям медсестры. На время твоей работы здесь они поступят в твое распоряжение, я уже отдала соответствующие распоряжения.
-Если я буду работать в вашей больнице, могу я перевести туда Мигеля?
-Нет. Учитывая, как ты дорожишь его жизнью, нам всем будет спокойнее, если он останется под нашим наблюдением в то время, как мы позволим тебе наблюдать за теми, кто дорог нам.
-Понимаю. Когда я приступаю?
-Сейчас.
-Здесь у нас раненые. В этой части мирные хирургические больные. Там простудные.
-Они все лежат рядом? – Валера неспешно осматривал длинное помещение больничного барака, в котором по обе стороны от центрального прохода располагались самодельные топчаны, стоящие почти вплотную друг к другу. Большинство из них были заняты больными селянами, которые теперь с интересом рассматривали нового гостя, решительной походкой вошедшего в это царство болезни в сопровождении старшей сестры. Во всяком случае, такое звание ей присовил Валера в первые минуты знакомства.
-Вот что, доктор, я вам скажу. – начала она разговор, когда Марио представил их друг друга и, словно привидение, испарился, шурша колесами велосипеда. – Вы мне не нравитесь. И мне не нравятся ваши русские соплеменники, которые наводнили нашу землю. Мне не нравились и американцы, которые чувствовали себя здесь господами до победы команданте.
-Другими словами, вам не нравятся иноземцы, кем бы они не были. – подвел итог Валера.
-Совершенно верно. – не смутившись ни на мгновение, кивнула она – Это очень хорошая земля. Я бы сказал, что это кусочек рая. И именно поэтому этот кусочек хотят все. Вы, американцы, испанцы, англичане. Не важно, кто сюда приходит. Вы всегда хотите не стать частью нашей культуры, а превратить нас в часть своей собственной.
-Вы не всегда жили здесь, верно? Вы пришли из долины?
-Вы совершенно правы, доктор. Батиста приказал арестовать моего сына за то, что мой муж ушел с Кастро в партизаны. Сын оказал сопротивление, и его убили правительственные агенты. Я ушла сюда. Знала, куда идти и пошла. Меня схватили, трое суток допрашивали, а потом отвели к матушке. С тех пор я старшая в этом госпитале. И я готова убить кого угодно за любого из местных. И за матушку Абби особенно.
-Зачем вы мне это говорите?
-Затем, чтобы вы сразу поняли: если вы попытаетесь причинить здесь вред хотя бы таракану, бегающему между досками пола, если решите сеять смуту в умах наших людей своей коммунистической пропагандой, если вообще начнете ставить под сомнения хотя бы малейшие детали нашего образа жизни, внушая молодым, что жизнь за пределами гор лучше или правильнее, я вас убью. Просто приду и убью. Тихо и незаметно. Ночью или днем. А потом вас похоронят на нашем кладбище и поставят на ваш саван гроб одного из местных. И никто никогда не вспомнит вашего имени даже в своих ночных сновидениях. Вам это понятно?
-Вы не хотите перемен.
-Точнее не скажешь. – кивнула она.
-Это всё?
-Да, это все.
-В таком случае, мы можем пройти к больным, чтобы я мог начать делать свою работу и помочь вам сделать вашу?
-Конечно, доктор. – губы сестры тронула слабая улыбка, сопроводившая мелькнувшее в глазах уважение к новому врачу.
Сейчас они стояли посреди барака, и Валера бегло оценивал предстоящий ему объем работы.
-А как может быть иначе? – Роза непонимающе посмотрела на него. –Вы хотите что-то поменять?
-Еще как. Мы должны разделить терапевтических и хирургических больных.
-Зачем? И как мы можем это сделать?
-Для начала мне нужны ширмы.
-Ширмы?
-Да. Сколотим деревянные ширмы и обтянем их влагонепроницаемой материей. Всех с простудными заболеваниями, всех, у кого температура передвинем в самую дальнюю часть барака за эти ширмы. Вход двойной, тамбур внутри него постоянно обрабатывать хлоркой. Где операционная?
-Следуйте за мной. – Роза повела его вдоль центрального прохода.
Идя за ней, Валера заметил, что ножки некоторых топчанов, на которых лежали особенно тяжелые больные, стояли в металлических тазах, заполненных водой.
-Для чего это? – он указал на тазики.
-Доктор говорил, что вода вытягивает дух болезни. Что она поможет очистить воздух вокруг больного от болезненной энергии и таким образом облегчить его страдания.
-Так. Понятно. Думаю, нам надо будет обговорить и этот вопрос.
Операционная представляла собой простую пристройку к главному бараку. Квадратной формы комната из неплотно пригнанных досок, в щели между которыми был виден тропический пейзаж, раскинувшийся за стенкой. Голая лампочка, висевшая над самодельным деревянным столом, медленно раскачивалась на проводе, который, прибитый к потолку несколькими гвоздями, тянулся к клеммам аккумулятора, а тот в свою очередь был подключен к массивному двигателю внутреннего сгорания, как предположил Валера, от Студебеккера времен войны. Глубоко вздохнув, Валера повернулся к Розе, которая стояла у него за спиной с блокнотом в руках и вопросительно смотрел на него.
-Роза.
-Да, доктор?
-Когда здесь последний раз оперировали?
-Много лет назад. Старый доктор давно не проводил операций. Знаете, возраст, неточные руки и так далее.
-Знаю.
-Основную часть операций делает матушка. Но она это делает не здесь. И никто не видит, как это происходит. А эту комнату мы используем просто для перевязок и небольших вмешательств типа снятия вросшего ногтя.
-Понятно. Соберите весь персонал. Нам надо поговорить. Основательно и со всеми.
-Когда?
-Как только я проведу первый прием больных. Давайте через пару часов.
-Где?
-Здесь. – Валера обвел рукой операционную. – Потому что именно здесь нам предстоит делать наиболее сложную работу и потому что именно для нее это место совершенно не приспособлено.
-Хорошо, доктор. – Роза сделала очередную пометку в блокноте. –Прием начнется через десять минут. Вы можете переодеться в кабинете покойного доктора Мартинеса.
-Смущает уточнение про покойного. – заметил Валера, но Роза уже вышла из операционной.
Кабинет доктора являл собой такую же похожую на келью священника келью, какой по сути была и вся больница. Весьма старомодного образца халат аккуратно висел на крючке возле двери и, сняв его, Валера поднял в воздух такой слой пыли, что окончательно убедился в отсутствии врачебного контроля над лечением больных в этой больнице в течении уже довольно долгого времени. На столе лежали многочисленные справочники по внутренним заболеваниям, как правило, на испанском и почти все изданные в лучшем случае в первые годы двадцатого века. Валера сел за стол и приступил к осмотру ящиков. Рецептурные справочники. Истории болезней, которые велись здесь систематически примерно до 1934 года, когда это дело, видимо, было признано никому не нужным из-за отсутствия какого бы то ни было контроля над местным здравоохранением. Многочисленные записи в пожелтевших от времени тетрадях, из которых Валера узнал, что доктор Мартинес за десятилетия своей практики здесь принял порядка несколько десятков родов, часть из которых была с осложнениями, а завершились смертью матери или ребенка всего несколько, что говорило о немалом мастерстве старого доктора. Дальше следовали описания хирургических операций. Тут процент смертности был несколько выше, но все равно весьма умеренный с учетом отсутствия сколько-нибудь приемлемых операционных условий. Хотя кто знает, может, раньше операционный блок и сама больница поддерживались в состоянии получше. Некоторые исследования на тему местной фармакологии показались Валере весьма интересными, тем более, что из них вытекало однозначное наличие в больнице собственной аптеки, в которой изготавливались лекарственные средства из местных растительных материалов. Большинство записей от времени помутнели и расплылись, ибо делались чернилами на водной основе, но то, что смог прочесть Валера, повергло его в некоторое уныние, ибо он ни черта не понял. Названия лекарств, равно как и самих растений, были ему совершенно не известны, а техника их изготовления абсолютно не понятна.
-Ладно, не таких высот, которые не одолел бы советский доктор на краю мира. – пробормотал он, задвигая ящик с записями обратно в стол и откидываясь на высокую спинку стула. Многочисленные полки, укрепленные на стенках, были заставлены прозрачными и не очень сосудами, содержимое которых оставалось для Валеры таким же не понятным, как и рецептурные записи его покойного ныне коллеги. Перебрав несколько из них, он вернул все склянки на свои места, решив не трогать ничего, пока не разберется в их предназначении. Не хотелось бы выписать слабительное больному, страдающему от поноса.
-Вы готовы, доктор? – это сестра, появившаяся в дверях бесшумно, словно привидение.
-Значит так. – Валера собрал расползающиеся мысли – Я осмотрю людей, и сделаю записи с диагнозами. А лечение выпишу каждому после ознакомления с вашей аптекой.
-Как вам угодно, доктор. – кивнула сестра, не выказав удивления.
-Тогда начали. Первый пошел.
-Ты хороший доктор? – сидевшая перед ним пожилая кубинка пытливо всматривалась ему в глаза, словно надеялась прочесть мысли.
-Лучший из тех, что вам встречались в этом селении. – искренне считая именно так, ответил Валера.
-Хорошо. Старый доктор сказал, что я никогда не смогу нормально ходить. Но матушка Абигейль меня вылечила. Теперь все начинается снова, но в этот раз даже матушка не стала со мной возиться. Здесь мне делают примочки и дают какие-то настои, чтобы облегчить боль. Но я хожу все меньше и меньше. И скоро моим уделом станет сидение на кресле, как моя мать сидела в нем много лет назад. А я не хочу так закончить свою жизнь.
-Покажите мне свои ноги.
Подняв подол домотканого платья она показала ему раздутые голени, нижняя треть которых была неестественно бледного оттенка. Проведя руками вдоль икроножных мышц, Валера на несколько секунд приложил их к голеностопным суставам.
-Если бы я была моложе, я бы решила, что ты в восторге от открывшейся тебе красоты. – заметила пожилая мулатка, внимательно следя за его движениями.
-Пройдите до стены и обратно. – попросил Валера.
-Зачем?
-Затем, что я – единственный доктор, который есть в вашем распоряжении. И я прошу вас пройти туда и обратно.
Буркнув под нос что-то грубое, мулатка выполнила его просьбу, продемонстрировав классическую утиную походку, свойственную для облитерирующего эндартериита.
-Итак? – спросила она, снова взгромоздившись на стул – Сколько шагов я еще смогу сделать, прежде чем превращусь в полное ничтожество?
-Вы не превратитесь. Ваша болезнь связана с воспалением внутренней поверхности ваших артерий правой голени. Скажем так, один из центральных сосудов медленно отмирает и от этого теряется тонус, который позволяет ему пропускать кровь в направлении от сердца к тканям ноги.
-Если ты закончил удивлять меня своими умными высказываниями, то я жду, пока ты все объяснишь мне человеческим языком. Это можно вылечить?
-Я могу попробовать. Предупреждаю сразу, что в условиях вашей больницы я не могу гарантировать положительный результат. Без профессиональных сестер и оборудования это…
-Но шанс на то, что получится есть?
-Да. Шанс есть.
-Как ты это сделаешь?
-Я возьму кусок сосуда из вашей руки. Один из второстепенных сосудов, который можно блокировать без угрозы нарушения кровоснабжения. Затем отрежу мертвую часть вашей артерии на ноге и на ее место пришью тот кусок, что взял из руки.
-И все?
-Да. И все. Повторяю, я не могу обещать, что…
-Но это возможно?
-Да.
-Тогда делай. – она поднялась и направилась к двери – Наверное, ты, действительно, хороший доктор.
-Подождем до окончания операции. – пробормотал Валера вслед закрывающейся двери.
Дальше прием пошел как по накатанной. Пациенты больницы, получившие от первой посетительницы кабинета Валеры сведения о том, что новый врач берется вылечить ее от заболевания, которое считалось неизлечимым, уверовали в то, что для него нет неизлечимых болезней, и через несколько часов перед дверью кабинета, в котором, как в осажденной крепости, сидел Валера, выстроилась немаленькая очередь, причем далеко не все, находившиеся в этой очереди, проходили лечение в самой больнице. Когда Валера это понял, прошло уже несколько часов, в ходе которых им было заведено несколько десятков историй болезни на блокнотах, оставленных покойным доктором. Стараясь систематизировать пациентов по категориям заболеваний, возрастам и социальным группам, которые имелись даже в таком изолированном поселении, как это, он за несколько часов создал подобие регистратурной картотеки, постепенно придя к выводу, что стараниями матушки Абигейл ситуация со здравоохранением в поселении находилась на довольно приличном уровне и что большинство больных, явившихся из поселка на прием, относились к категории амбулаторных и довольно успешно лечились самостоятельно с помощью отваров и настоек, которые им давала сама матушка. Причиной же их появления в его кабинете стало больше желание посмотреть на нового доктора, который по словам хромой Сильвы может лечить любые болезни даже без городской операционной и профессиональных медсестер и который практически гарантирует выздоровление, поскольку может заменить любой орган человеческого организма, взяв нужный материал из другой части того же организма. Столь вольная трактовка сказанного Валерой несколько повергла в удивленно-шоковое состояние, особенно, когда очередной пациент, длинноволосый мужчина лет шестидесяти с кашлем завзятого бронхитника- курильщика поинтересовался у него, нельзя ли ему заменить легкие, если он гарантирует, что найдет того, у кого эти самые легкие можно вырезать, как Валера обещал вырезать сосуды из руки хромой Сильвы. Закончив прием уже ближе к вечеру, Валера растянулся на жестком топчане у стены и несколько минут просто тупо смотрел в потолок, наслаждаясь наступившей тишиной. Наслаждаться пришлось недолго, поскольку в дверь просунулась голова Розы.
-Я подготовила вам перечень имеющихся у нас лекарств, доктор. А так же попросила нашего аптекаря подготовить лекарственный склад для вашего осмотра. После этого мы можем провести запланированное вами собрание персонала.
-Какая вы умница, Роза. – пробурчал Валера не без труда отрываясь от своего ложа – Давайте перечень, я ознакомлюсь с ним по дороге на склад. – однако, пробежав глазами первые строчки, он понял, что несколько поспешил со столь самоуверенным заявлением. Ибо названия лекарств, указанные в этом списке, были ему совершенно не знакомы. Многочисленные производные кокосовой пальмы, папайи, бананового и хлебного деревьев, а так же названия, которые раньше он вообще не слышал, вроде чемпедака, дуриана, пандана, и еще с десяток растений, вытяжки и настойки из которых использовались в поселке в качестве лекарств. Встречались и немногочисленные знакомые названия привычных медикаментов, как понял Валера, полученных в результате вылазок жителей поселка в город, однако в их отношении у местных жителей сохранялась определенная настороженность, поскольку считалось, что лекарства, привезенные на кубинскую землю проклятыми гринго, несут больше вреда, чем пользы. Насколько понял Валера, ныне покойный доктор Мартинес не спешил развеивать данное мнение, скорее предпочитая работать привычными для местного населения препаратами, даже если они не оказывали нужного эффекта, чем вносить смуту в многовековые устои.
-Очень рад, очень рад, доктор. – аптекарь внешне являл собой персонаж, сошедший со страниц романа Джека Лондона. Совершенно тщедушного телосложения старичок с оливковой кожей и потрясающе блестящей лысиной энергично тряс его руку, вглядываясь в его лицо темными глазами, хаотично плавающими за толстыми стеклами самодельных очков – Так приятно, так приятно встретить в наших краях образованного человека, с которым можно поговорить на профессиональные темы. Позвольте представиться, Хосе Дельгадо, местный аптекарь. Занимаюсь составлением и производством лекарственных средств. В редких случаях принимаю участие в вылазках в город, хотя в последнее время меня все реже берут с собой. Считают, что я обуза. – он тихо засмеялся – Однако я рад, что мою аптеку, наконец, проинспектирует разбирающийся в фармакологии человек.
-Приятно познакомиться, дон Хосе. – Валера пожал худую ладонь аптекаря. – Однако, боюсь, что я явился к вам не столько в качестве инспектора, сколько в качестве ученика. Боюсь, что мои познания в фармакологии, о которых вы упомянули, больше ориентированы на иные лекарственные формы, причем как правило, произведенные промышленным способом. Поэтому я буду вам очень благодарен, если вы посвятите меня в тонкости вашего ремесла и поможете мне подобрать соответствующее лечение.
-О, конечно, сеньор доктор, конечно. Если вы выделите некоторое время, то я с удовольствием введу вас в мир местных лекарственных средств с тем, чтобы вы могли оказать максимально эффективную помощь нашим жителям.
-Мы поступим иначе. – сказал Валера, который, обводя взглядом многочисленные полочки со стоящими на них бесчисленными сосудами, прозрачными и не очень, с порошками, жидкостями и какими-то мелко перемолотыми высушенными субстанциями, все больше чувствовал себя студентом-первокурсником. Стоящий посреди комнаты, в которой происходило знакомство врача и аптекаря, большой прямоугольный стол был увенчан сногсшибательных масштабов аппаратом, который в другом месте и в другое время Валера без раздумий принял бы за самогонный. Бегущие по многочисленным трубкам и змеевикам жидкости переливались всеми цветами радуги и капельно стекали в старинные склянки, расставленные по краям аппарата. – Мы поступим иначе – повторил он - Роза, - обратился он к сестре, которая ждала у входа, наблюдая за диалогом двух эскулапов с плохо скрываемым любопытством – Будьте любезны, принесите все мои записи, которые я сделал за сегодняшний прием.
-Сюда? – удивление мелькнуло на ее лице и тут же пропало .
-Да. Я думаю, у меня только что появился очень грамотный ассистент.
-Итак- аптекарь протер очки и снова водрузил их на нос – насколько я понимаю, вам нужно, чтобы я подобрал лекарства для каждого клинического случая согласно тому эффекту, который мне известен.
-Точнее не скажешь. – кивнул Валера.
-Никогда не участвовал в лечебном ремесле – аптекарь задумчиво почесал лысину – Но кто знает, может, вместе мы сможем достичь больше, чем каждый из нас по отдельности. Начнем?
-Начнем.
Диалог был построен по простой схеме. Валера, исходя из диагноза, который был поставлен тому или иному больному, объяснял, какое действие требуется от лекарства для излечения недуга, будь то понижение вязкости крови при тромбозе сосудов или обволакивающее действие для кишечника при хроническом колите, которым в деревне страдало почти все пожилое население поселка. Хосе, внимательно выслушав требования врача, подбирал нужное лекарство и тщательно прописывал дозировку и режим приема на отдельном клочке бумаги, на котором в дальнейшем Валера писал имя пациента и помещал его вместе с лекарством в небольшой холщовый мешочек, которыми его в изобилии снабдила Роза, не понимавшая, что за идея пришла в голову молодому чужеземному доктору, но тем не менее послушно выполнявшая все указания. Составляя план лечения того или иного заболевания, Валера мысленно благодарил создателя за то, что он послал ему этого занятного маленького старичка, который с не по возрасту шустрым умом подбирал из десятков и сотен наименований, перечисленных в его каталоге нужный порошок, капли или притирания, в миг взбираясь по лесенке на высшие полочные ярусы и возвращаясь с очередной склянкой, из которой что-то сыпалось на аптечные весы, тщательно и почти мгновенно отмерялось с точностью до грамма, после чего столь же шустро заворачивалось в компрессную бумагу и аккуратно складывалось в мешочек с очередным именем. Попутно Хосе проводил краткий экскурс в суть каждого снадобья, и хотя Валера не запомнил и тридцать процентов, основная мысль, заключавшаяся в том, что кубинская природа, равно как и сибирская тайга, при наличии нужных знаний предоставляла лекарства для лечения всех болезней, кроме тех, которые лечились скальпелем. Забавный фрукт под названием билимби, похожий на растущие на дереве огурцы, оказывал замечательное отхаркивающее действие при заболеваниях дыхательной системы, одновременно в форме отвара являясь по истине чудесным целительным средством при заболеваниях кишечника, если вводить его при помощи клизмы. Мелко перемолотые листья растения под названием портия, смешанные с пальмовым маслом, полученным из коры кокосовой пальмы, которая сама по себе обладала довольно сильным дезинфицирующим действием, образовывали восхитительного заживляющего действия мазь, которая с одинаковым успехом лечила гнойничковые заболевания полости рта и огнестрельные раны. Пояснения, даваемые Хосе по мере упаковывания мешочков, следовали одно за другим. Змеиный орех как средство от геморроидальных кровотечений, вытяжка моринды как транквилизатор и обезболивающий препарат, экстракт плодов манго в качестве средства для замедления онкологических заболеваний, а когда Хосе перечислил примерно половину возможных вариантов применения банана в виде экстракта, отвара, настойки, плодов, кожуры или совместно плодов и кожуры, особенно в комбинации с другими подобными средствами, Валера окончательно утонул в потоке информации, взяв с Хосе слово, что тот с завтрашнего дня приступит к систематическому его обучению на тему местной природной фармакологии, чем положил конец перегрузке своего разума и преисполнил самого Хосе надеждой на то, что все его научные изыскания, которые он проводил в этом поселении почти половину века и из-за которых его считали сумасшедшим алхимиком, не пропадут даром.
-Персонал собран в операционной и ждет вас, доктор. – доложила Роза, как только он переступил порог больницы.
-Тогда не будем заставлять достойных людей ждать лишнее время. – улыбнулся ей Валера и, так и не получив ответной улыбки, прошел в операционную.
-Я бы задала вопрос, чего имменно ты хочешь добиться столь грандиозными реформами, но у меня такое впечатление, что ты и сам не очень это понимаешь. – заметила матушка Абигейл. Она стояла рядом с Валерой и, куря трубку, наблюдала за суетой вокруг больничных строений, которая по сути представляла собой если не перестройку, то уж точно капитальный ремонт. Звуки многочисленных ручных пил сливались в своеобразный музыкальный ритм, в ходе которого распиливались доставленные с речных берегов бревна тропических деревьев, после чего полученные доски шли на обивку внутренней и наружной поверхности больничной стены, в результате чего толщина стены увеличивалась втрое, одновременно лишаясь всех щелей, через которые внутрь попадал песок и мелкий древесный порошок, в который постепенно превращались верхние слои коры тропической растительности и который ветром разносился повсюду, забиваясь в самые маленькие отверстия и медленно, но неотвратимо оседая бурой пылью на любой поверхности. Что касается внутренней отделки, то сейчас операционная как раз перестраивалась в соответствии со стандартами советской полевой хирургии. Большинство больных с великим интересом наблюдали за тем, как неизвестно откуда взявшийся на их голову и другие больные места доктор менял кардинальным образом внешний и внутренний вид больницы, здание которой находилось в почти неизменном состоянии вот уже больше полувека.
-Вы не правы, матушка, я прекрасно знаю, чего хочу добиться. Если вы хотите, чтобы я мог делать свою работу. Условия для нее тоже должен создавать я.
-Ну что ж, удачи. Только, вот что я тебе скажу: за все время своего здесь проживания, я не видела, чтобы столько наших мужчин работали одновременно и так усердно. Если после всех их усилий ты не предоставишь им доказательства своего умения, они тебе этого не простят.
-Я сам себе этого не прощу, матушка.
-Начали. Скальпель. – Валера протягивает руку и Роза, стоящая по другую сторону стола протягивает ему старинный инструмент. Лежащая перед ним Сильва, которая к началу операции практически перестала пользоваться одной из своих нижних конечностей, дышал глубоко и размеренно, усыпленная наркозом из миорелаксантов местного производства и эфира. Хосе, который за всю жизнь никогда не был в операционной в качестве участника процесса, в этот раз оказался на должности анестезиолога по очень настойчивой просьбе Валеры, которая до самого Хосе была доведена как приказ Абигейл. Мотив Валеры был прост:
-Только вы умеете готовить эти составы и только вы точно можете рассчитать их действие на каждого конкретного человека с учетом всех его особенностей. Как тех, о которых вы сами знаете, так и тех, о которых я вам поведаю после обследования Сильвы со своей стороны. И разумеется, за то, насколько успешным будет наркоз, отвечать будете тоже именно вы.
-Даже не знаю, что вам ответить, доктор. – задумчиво покачал головой аптекарь – Никогда раньше не встречал такого явного признания моих талантов со стороны столь недавно знающего меня человека.
-Считайте это авансом с моей стороны. Если я в вас ошибся, крышка придет нам обоим.
И вот сейчас Валера краем глаза наблюдал, как Хосе настраивает самодельный наркозный аппарат, конструкцию которого он разработал сам и сам же был единственным, кто точно мог рассчитать ритм его работы. Скальпель непривычно тяжелый, ему явно больше полувека, остальные инструменты, лежащие на покрытом белоснежной материей столике, так же весьма основательного и почтительно древнего вида. Ради грядущей операции они были извлечены из стола ныне покойного доктора, после чего усилиями Розы и ее подчиненных были приведены в почти первозданное и абсолютно стерильное состояние. Несколько секунд пальцы хирурга привыкают к новому весу вроде привычного инструмента, а затем кисть делает изящное движение, рассекая кожу по внутренней поверхности плеча Сильвы. И вместе с первым разрезом уходит неуверенность и чуть заметная дрожь в правой руке, пальцы, сжимающие скальпель, слегка расслабляются, отчего инструмент словно оживает и начинает двигаться как бы сам по себе, делая следующий разрез, обнажающий магистрали артерий и вен, идущих бок о бок в массиве плеча. От крупных отделяются те, что помельче, от тех отходят венулы и капилляры. Теперь, остановив кровотечение, надо быстро окинуть операционное поле взором, скользящим между банданой, завязанной на голове и трехслойной марлевой маской, закрывающей рот и нос. Вот он, тот вторичный сосуд, который требуется удалить для пересадки. Валера передает скальпель операционной сестре, Роза аккуратно растягивает края раны операционными крючками, пока Валера, принимая зажимы, протянутые ему сестрой, быстро пережимает сосуд, блокируя движение крови на участке нужной для пересадки длинны, заставляя кровоток, уходить в многочисленные коллатерали.
-Лигатуру. – он принимает в руку длинную шелковую нить и перевязывает сосуд сначала с одного края, потому с другого, после чего командует – Зажимы снять.
Роза убирает зажимы, и он быстрым движением пересекает сосуд, ловя его на крючок, после чего медленно, почти не дыша, достает его на свет божий. По операционной проносится шелестящее из-под масок «о-о-о-х».
-Контейнер. – медсестра подносит ему маленький металлический контейнер, который чем-то напоминает шкатулку для хранения драгоценностей. Внутри лед. Много льда, который поддерживается в неизменном состоянии с помощью комбинации минеральных элементов, разработанной Хосе. Когда Валера впервые увидел в аптеке даже не думающий таять лед, он не поверил своим глазам и принялся пытать старого аптекаря вопросами на тему того, как у него это получается. Хосе, видя такой интерес к столь обыденной по его понятиям вещи, как производство льда, принялся объяснять уважаемому русскому доктору, что для этого вполне достаточно всего нескольких химических соединений, которые, будучи помещенными в воду вместе, развивали химическую реакцию, значительно увеличивающую теплоотдачу самой воды, в связи с чем она и переходила довольно быстро в свое твердое состояние. Валера, который, как и ожидалось, деталей так и не постиг, тем не менее понял, что основу данной комбинации составляет хлористый аммоний и простая селитра, соединение которых в воде вызывало падение температуры до -9 градусов, что и приводило воду в ледовое состояние. Валера аккуратно уложил сосудистый отрезок на лед и кивнул сестре, которая держала контейнер так, словно в его чреве сейчас находились святые мощи, и после молчаливой команды доктора спиной направилась в подальше от операционного стола, не переставая держать контейнер на вытянутых руках, шепча беззвучные молитвы пресвятой Деве Марии, которая послала им доктора из далеких северных земель, умеющего разбирать человека на запчасти, словно старый автомобиль матушки Абигейл. Валера тем временем, завершив перевязывание отсеченных участков артерии, быстрыми, почти бессознательными движениями, принялся зашивать операционную рану.
-Как у нас дела? – вопрос адресован Хосе, который неотрывно следит за руками хирурга, нимало не интересуясь показаниями манометров давления дыхательной смеси.
-Что? – тот поднимает на него ошалевший взгляд – Это просто удивительно, доктор, никогда не видел ничего подобного. Доктор Мартинес говорил мне, что где-то умеют нечто подобное, но я не верил. Думал, специально врет, чтобы спиртику своего ему налил лишнюю канистрочку. А я ж ему и так завсегда рад был, когда он приходил, я же…
-Хосе. – Валера видит, как расплывается под маской в улыбке Лицо Розы – Я про пациентку спрашивал.
-Ааа. Да что ей будет? – аптекарь бросает короткий взгляд на стрелки приборов и, махнув рукой, докладывает – Спит, как младенец. Я же смесь ей специальную приготовил. Там такие радости смешаны, что она и просыпаться не захочет, даже когда вы ей руки с ногами поменяете местами.
-Хосе. – голос Валеры избавляется от значительной доли лояльности, и аптекарь мгновенно становится серьезным.
-Показатели в норме. Можно продолжать.
-Тогда продолжаем – кивает Валера Розе, возвращаясь к операционному столу.
Пересадка сосудистого участка в пораженную ногу заняла еще два часа, за которые Валеру несколько раз посещало серьезное сомнение в успехе задуманной им медицинской авантюры. Именно авантюры, поскольку иначе никак нельзя было назвать довольно сложную сосудистую операцию в практически полевых условиях, при полном отсутствии профессионально подготовленного персонала, среди которого только Роза вообще имела примерное представление о хирургии и то на уровне весьма провинциальной сестринской практики. Тем не менее руки его двигались быстро и точно, словно мозг отдал механику движений на откуп рефлексам, которые нарабатывались несколько лет и сейчас получили возможность реализоваться в полную меру. Пару раз у него даже возникло ощущение дежа-вю, навеянное ассоциативными воспоминаниями о Королевской крепости в Будапеште и нескончаемым потоком раненых, когда периодически отключавшийся от усталости мозг заставлял фактически рефлекторно. Вскрыв голень пациентки, Валера даже тихо присвистнул, продемонстрировав удивление на тему того, как хромая Сильва вообще могла передвигаться все это время, учитывая степень поражения крупного магистрального сосуда, который снабжал кровью весь свод стопы, позволяя той осуществлять свою опорную функцию. Стенка сосуда была настолько утолщена, что даже лезвие скальпеля взяло ее только со второго раза, раскрыв тромбы, забившие сосудистый просвет по всей длине и на всю глубину. Фактически Валера взял Сильву на операционный стол буквально за несколько дней до того, как у той началась бы гангрена, делавшая неизбежной ампутацию ноги чуть ли не по колено.
-Давайте отрезок. – Валера достал из почтительно преподнесенного ему контейнера покоящийся на стерильном льду сосуд и приступил к его имплантации в пораженную ногу.
Когда после окончания операции бледно-цианотичная голень Сильвы практически на глазах стала розоветь, по операционной прокатилась волна тихих возгласов, большинство из которых являлись смесью восторга и изысканного кубинского мата, напомнив Валере манеру его собственных соотечественников выражать особенно сильные проявления чувств. Хосе, который весь последний час колдовал вокруг наркозного аппарата, добавляя туда все новые составы и одновременно меняя капельницы с им же приготовленными растворами, которые поддерживали в тонусе сердечную мышцу пациентки, перехватив вопросительный взгляд Валеры, удовлетворенно хмыкнул и кивнул в ответ:
-Как новорожденная, доктор. Пульс 80, давление 100 на 70. Когда через три часа она проснется, то подумает, что ей просто приснился дурной сон.
-Не такой уж он дурной. – Валера повернулся к Розе – Увозите в палату. Я подойду через несколько минут.
-Да, доктор.
-Доктор. Вы меня слышите? – шепот Сильвы проникает в его сознание сквозь толстый ватный слой сна, но тем не менее мгновенно выводит сознание на поверхность, заставляя открыть глаза и сфокусировать взгляд на пациентке.
-Сильва?
-А вы думали увидеться здесь с кем-то еще? – ее глаза смотрят на него с нескрываемым весельем.
-Извините. – Валера несколько раз тряхнул головой и выбрался из кресла, в котором он мирно дремал последние три часа возле постели отходящей от наркоза Сильвы, какой-то частью своего сознания улавливая звук ее дыхания. – Как вы себя чувствуете?
-Я чувствую. – на ее губах появилась улыбка. – Она, конечно, чертовски болит, но я ее чувствую. Чувствую, какая она теплая. Я уже забыла, что это такое – чувствовать обе ноги одновременно. Вы сотворили чудо, доктор.
-Я сотворил свою работу.
-Перестаньте. Лишняя скромность вам не к лицу. Никто и никогда не видел здесь ничего подобного. И после вашего ухода отсюда, боюсь, не увидит.
-Хорошо. Сочтем меня волшебником. А теперь позвольте вас осмотреть, чтобы я мог отдохнуть с чувством выполненного долга.
-Я вся в вашем распоряжении.
-И как прошло? – спросил Мигель, встретив Валеру чуть ли не в дверях. Он заметно исхудал и был довольно бледен, что особенно бросалось в глаза с учетом темной кожи, но тем не менее стоял, опираясь на самодельную трость и всем своим видом выражал крайнюю заинтересованность в ответе на свой вопрос.
-Скажем так, я думаю, что у нас хорошие шансы выйти отсюда живыми.
-Значит, у тебя получилось.
-Пока рано говорить столь определенно, но думаю, что да.
-Я знал, что я все-таки молодец.
-Ты?
-Ну так это же я спас тебе шкуру у того вертолета. Вот и выходит, что такому вот твоему успеху мы оба обязаны мне. – искорки смеха в глазах мулата через несколько секунд вывели Валеру из изумленного стопора, и оба расхохотались.
-Когда мы сможем уйти? – спросил Валера, когда серьезное настроение вернулось, сменив веселье.
-Если ты про меня, то, думаю, через неделю я смогу достаточно оклематься для прогулки за пределы деревни, а через две практически гарантированно смогу выбраться в мир.
-Понятно. Значит, мне осталось, сотворить еще несколько чудес, а потом мы попробуем вернуться к нашим.
-Только не увлекайся с чудесами.
-В смысле?
-В том смысле, что, если они сочтут тебя волшебником по части медицины, то могут и не отпустить. Кто ж добровольно отказывается от человека, который может собрать другого буквально по частям?
-Абигейл дала мне слово.
-Абигейл не вечна. И в преклонных годах.
Первый вечер после первой проведенной Валерой операции ознаменовался двумя приятными моментами. Первым был полный покой, в котором оставили гостей впервые после их прибытия в деревню. Ни проверок конвойных, которые имели привычку вламываться в дом гостей не то что без разрешения, но даже без стука, ни постоянных вызовов Валеры в больничный барак, чтобы осмотреть очередного прибывшего на лечение, хотя помощь ему вполне могла оказать сама Роза, ни вежливо принудительных работ по налаживанию хозяйства маленького горного городка, в котором трудились все и постоянно, независимо от положения, занимаемого ими в поселке. В этот раз про них словно забыли, и это само по себе было и приятно, и неожиданно одновременно. Вторым приятным сюрпризом был просто шикарный обед, который им доставили ближе к вечеру и который вполне мог быть как средством поощрения, так и последней предрасстрельной трапезой. Большинство блюд были совершенно незнакомы Валере, Мигель же напротив накинулся на еду так, словно до того сидел десяток лет на хлебе и воде.
-Советую начать с креольского ахиако. – проговорил он с полным ртом, отправляя туда очередную порцию.
-С чего начать? – все время, что они пробыли в поселке их пищевой рацион был вполне достаточным, но довольно однообразным, и сейчас у него буквально глаза разбегались от изобилия явств, которые стояли на столе.
-Вот с этого. – Мигель ткнул пальцев в чашу, на которой было разложено обильно политое соусом мясное жаркое – Это тушеная свинина с кубинской пататой и цветной капустой. А вот там мавры и христиане.
-Кто?
-Белый рис и красная фасоль. Вообще-то оно называется конгри, но мы зовем его именно так. Еще советую попробовать ла кальдос с апельсиновым соусом.
-Так. – Валера взял себя в руки и сел за стол – Давай начнем по порядку.
-Уже начали. – Мигель отрезал солидный ломоть жареного мяса, обильно политого перцовым соусом и отправил в рот.
После трех мясных, двух овощных блюд и десерта из жареных бананов в сахарной пудре, после запивания всего этого богатства отменным темным ромом и раскуривания солидного размера сигары под чашку местного кофе с буйловым молоком Валера, который растянулся на соседней с Мигелем койке и почти был готов признаться, что он любит этот поселок и его гостеприимный народ. А на следующий день его вызывали к Абигейл.
-Я слышала, ты все же сотворил чудо, в которое никто не верил – сказала она, когда Валера, войдя в ее дом, замер у двери.
-Скажем так, мне повезло. И без Розы я бы точно не справился.
-Да, Роза всегда была молодец во всем, что касается работы в больнице. Но я тебя позвала не для этого. Нужна твоя помощь в одном деликатном деле.
-Слушаю, матушка.
-Наши орлы на пограничной линии столкнулись с солдатами Кастро. Мне доложили, что это была случайность. У наших есть соглашение с их офицерами о, скажем так, взаимном нейтралитете. Но тут понимаешь…наши груз принимали на побережье. Там с таможней все договорено было, а вот по дороге напоролись на патруль.
-Контрабанду, вы хотите сказать.
-Ее самую. – ни мало не смутившись, согласилась Абигейл – В общем, произошла перестрелка, и наши подстрелили кастровского офицера.
-Насмерть?
-Нет. Зачем бы ты тогда мне был нужен? Они в двух часах пути отсюда. Вестовой от них пришел, говорит, офицерик совсем плох. Боятся, что не донесут.
-Вы хотите, чтобы я сотворил еще одно чудо?
-Я хочу, чтобы он остался жив, если такое вообще возможно. Нам многое прощают, но за смерть офицера Кастро пришлет сюда армию. И они разровняют наш городок по всему горному ландшафту. Ты же имел дело с пулевыми ранениями.
-Имел.
-У тебя полчаса на сборы. Бери все, что нужно. И Розу с собой прихвати, может, понадобиться помощь.
-Хорошо.
-Валера, это важно. Теперь, когда Кастро отбил вторжение, мы им больше не нужны.
-Я понимаю. Сделаю, все, что смогу.
-С богом.
-Господи Иисусе и святая дева Мария. – протянула Роза, когда они с Валерой вошли в палатку, наскоро разбитую под высоким деревом. – Доктор, вы серьезно думаете, что мы сможем его спасти?
-Нет. – покачал головой Валера, глядя на бледного молодого офицера с погонами лейтенанта, который лежал на походном одеяле, перетянутый самодельными бинтами крест накрест словно пулеметными лентами и часто прерывисто дышал, периодически выпуская на губах кровавую пену. – Не сможем. Но надо. Начинаем.
Пот заливает ему глаза, но Роза вовремя протирает его лоб тонкой салфеткой. Раненый лежит перед ними на большом плоском камне, покрытом широким куском белой парусины, что создает подобие операционного стола. Лампу над ним держит высокий седой метис с явными примесями индейской крови на испещренном шрамами лице. Через витой провод с оголенной в нескольких местах сердцевиной эта лампа присоединена к загадочного вида аккумулятору, который стоит тут же возле камня и тихо щелкает по мере того, как расходуется запас электричества. Валеру очень интересует этот аккумулятор, поскольку перед началом операции он увидел на его боку какую-то эмблему, но суматоха приготовления не дала возможности разглядеть ее внимательнее, равно как и задать вопрос, откуда у повстанческого отряда, базирующегося в горной изоляции столь серьезно оборудование, не говоря о том, зачем оно им нужно, если в джунглях острова ночлегом им служат сколоченные наспех шалаши, а зажигать электрический свет в ночном тропическом лесу не рискнет ни один партизан.
-Зонд. – в его руку Роза вкладывает тонких металлический зонд, похожий на вязальную спицу. Двумя растопыренными пальцами Валера расширяет операционную рану на месте вхождения пули и проводит зонд внутрь. Так и этак крутит им в ране, но затем извлекает и снова начинает ощупывать внутренние стенки раневого канала снаружи и изнутри. Возле импровизированного операционного стола сидят два дюжих кубинца, с толстыми иглами в венах. Через систему шлангов кровь из их вен поступает напрямую в две локтевые вены раненого, компенсируя ему таким образом кровопотерю от пулевого ранения и оперативного вмешательства. Валера предупреждает доноров, чтобы они немедленно сообщили ему, если начнет кружиться голова, а двое других партизан стоят наготове рядом, чтобы прийти на смену товарищам, когда их надо будет сменить на переливании. Первая надежда на спасение раненого зародилась у Валеры, когда он услышал от раненого офицера, что у того четвертая группа крови. Резуса тот не знал, но тут уже осталось полагаться только на волю случая, поскольку сами партизаны понятия не имели не только о резусе, но и самом том факте, что кровь у людей может отличаться какими-то группами. Однако все они, понимая, чем грозит их поселку гибель правительственного военного, дали согласие на переливание во время операции и теперь буквально стояли в очереди, горя желанием внести свой вклад в дело спасения своей малой родины. Снова несколько ощупывающих движений, словно пальцы отдельно от головы пытаются понять логику маленького свинцового боеприпаса, который, войдя под правое ребро офицера, изменил направление на одному ему ведомое и застрял в мягких тканях, только чудом и волей всемогущего не повредив печень и не разорвав желудок с желчным пузырем. Словно утратив ограничения, налагаемые суставами, пальцы хирурга путешествуют в мягких тканях брюшной полости, в то время, как краем глаза Валера следит за лицом раненого. Тот дышит ровно и спокойно, лицо бледное, но кожа сухая, что говорит о том, что угроза шока на время, пока свежая кровь вливается в его кровеносное русло, отступила. Усыпленный морфином и хлороформом, раненый пребывает в стране грез и явно чувствует себя на данный момент значительно спокойнее советского врача, который продолжает пальцами исследовать его внутренности словно слепой, читающий шрифт Брайля. Внезапно рука Валеры замирает, а следом замирает и он сам, перестав на несколько секунд не только шевелиться, но даже дышать.
-Доктор? – голос Розы подчеркнуто спокоен, но в глазах у нее нарастает страх. Позже она пояснит ему, что в этот момент решила, будто его самого накрыл инфаркт, настолько закаменело его лицо.
-Нашел. – одними губами отвечает он и молча протягивает руку, в которую она снова вкладывает зонд. Медленно ведя его по пальцу, он снова вводит тонкую спицу в рану и чувствует, как она утыкается в твердый металл пули.
-Пинцет. – длинный хирургический пинцет погружается в раневой канал, откуда спустя несколько секунд возвращается с зажатой зубастыми концами деформированной пулей. И только в этот момент сам Валера понимает, что не дышит уже больше двух минут, делая резкий выдох, а затем с таким свистом втягивая воздух во внезапно вспыхнувшие огнем легкие, что кажется, будто он сейчас сам потеряет сознание.
-Санируйте рану и будем зашивать. – он делает шаг от стола, и Роза, глядя на него словно на полубога, сошедшего на землю специально, чтобы вернуть ей способность удивляться, приближается к раненому, начиная промывание раны различными дезинфицирующими растворами, стремясь максимально вычистить ее полость. Пока она колдует со шприцами и шипучими жидкостями, которые вливаясь в раневой канал, возвращаются оттуда обратно в шприц в виде кровавой пены, к губам Валеры подносят кружку с крепким только что сваренным кофе, глоток которого словно сама жизнь льется внутрь него, заставляя сердце стучать чаще, а глаза видеть яснее. К тому времени, как он допивает эту живительную жидкость, Роза заканчивает санацию раневого канала и снова уступает ему место.
-Ваш последний штрих, доктор. – за маской он угадывает улыбку, которая появляется на ее губах, когда рука протягивает ему иглодержатель с кривой хирургической иглой, с которой почти невидимым волоском свисает тонкая шелковая нить.
-Долго же я ждал. – говорит он, принимая инструмент в руки.
-Чего именно, доктор?
-Вашей улыбки. – отвечает он, делая первый стежок.
-Итак, - чувствуя себя буквально английским лордом, Валера откинулся на гамаке и, слушая как шумит тропический лес над пологом палатки, потянул ароматный дым длинной гаванской сигары, цена коробки которых на экспорт, как он догадывался, составляла сумму, примерно равную его месячному денежному довольствию – вы просто отпустили их и все?
-Меня удивляет ваше удивление, доктор. – Родриго Маркес, командир отряда, возлегал напротив него в таком же гамаке и попыхивал такой же сигарой, не забывая добавлять к ее вкусу глоток крепкого темного рома. – Я думал, матушка объяснила вам тонкости нашего общения с Кастро.
-Так и есть. – кивнул Валера – И тем не менее я не думал, что все будет так просто.
-Он ведь выживет, доктор? – Родриго, приподнял голову и пытливо взглянул Валере в глаза. Он был совсем не похож на бравого командира, невысокого роста, совершенно не мускулистый с первого взгляда, он производил впечатление аптекаря, напоминая своим обликом Хосе из деревенской аптеки, и собеседником был не менее интересным, стараясь, чтобы речь его звучала правильно, а обращение к визави всегда было уважительным, независимо от того, какая данному визави была уготована дальнейшая судьба. Тем не менее в отряде его не просто уважали, а боялись буквально до онемения. Валера слышал о нем еще до личного знакомства и услышанное заставило даже заочно уважать этого человека, который обладал ловкостью и быстротой змеи в рукопашной схватке, хитростью лисы в своих контрабандных операциях и поистине невиданной жестокостью во всем, что касалось врагов, не важно общих или его личных. На вопрос такого человека следовало отвечать только честно, ибо казалось, что он может читать мысли собеседника еще до того, как тот их озвучит.
-Он доживет до госпиталя, это я могу сказать точно. Если по дороге он и умрет, это будет явно не от полученного ранения.
-Ни от чего другого он не умрет, я это гарантирую. – Родриго опять откинулся на спину – Мои люди донесут его до расположения первого правительственного отряда буквально на руках. Ты хотел спросить меня о чем-то важном.
-Да.
-Спрашивай.
-Аккумулятор.
-И? Тебя удивляет, откуда у нас аккумулятор в такой глуши?
-Нет. Меня удивляет, откуда у вас немецкая аккумуляторная батарея явно стационарного типа и произведенная явно не позднее 45-го года.
-Черт бы меня подрал. – Родриго резко сел на гамаке, отчего тот закачался. – Как ты узнал?
-Эмблема. На его задней поверхности. Твои люди сбили свастику, которая была припаяна на переднюю стенку, но не стали или не смогли стереть отпечатанную на задней панели эмблему в виде распростершего крылья орла.
-И что?
-Под ним вытравленный кислотой круг. И орел этот – часть герба Третьего Рейха. Страны, с которой моя Родина вела самую страшную в истории человечества войну. Страны, символику которой у нас знает даже ребенок в детском садике и солдатами которой даже спустя семнадцать лет у нас пугают всех от пионеров до пенсионеров.
-И? – повторил вопрос Родриго.
-Я хочу знать, откуда вы его сняли. И где оно находится.
Несколько секунд Родриго неотрывно смотрел на Валеру, словно пытаясь проникнуть в его сознание. Наконец, на его лице появилась улыбка.
-Хорошо, сеньор доктор. Я покажу. Ты не против прогуляться ранним утром в сопровождении друга?
-Нисколько.
-Тогда ложись спасть. Нам предстоит вставать на рассвете. – и Родриго, аккуратно растоптав окурок сигары, водрузился обратно в гамак и отвернулся к брезентовой стене палатки. Через несколько минут он уже посапывал настолько мирно и глубоко, что невольно вызвал восхищение у Валеры, который еще несколько часов просто лежал в темноте, блуждая взглядом по истертому брезентовому потолку палатки разумом по дальнему сибирскому городу, где сейчас его жена, с учетом разницы в часовых поясах, скорее всего занималась проверкой тетрадей, сидя в их комнате под светом настольной лампы и, возможно, вспоминая о своем непутевом муже, который умудрился в очередной раз попасть в очередную переделку, лишенный ее присмотра.
-Ты как, доктор, живой? – вопрос был чисто риторический, поскольку никакого иного ответа. Кроме положительного, не предусматривал. Отряд Родриго двигался по джунглям вдоль русла реки, не снижая темпа уже почти три часа и явно не собирался снижать его в дальнейшем. Они выдвинулись на рассвете, как и обещал Родриго, сразу удалившись от лагеря на пару километров, а затем резко изменив курс в сторону шумящей горной реки и дальше двигался исключительно вдоль ее русла.
-Живой. – бодрым голосом отрапортовал Валера, который сам уже не был столь уверен в правдивости этого ответа. Китель на нем промок от пота, потом высох и промок снова, в результате чего украсился причудливыми разводами засохшей соли. –Далеко еще?
-Не, мы уже почти рядом.
-Ты час назад говорил то же самое.
-И час назад это тоже было почти правдой. –Родриго весело подмигнул ему и решительно начал забираться на очередной пригорок, густо поросший кустарником, ветви которого служили своего рода канатами, за которые бойцы отряда цеплялись, взбираясь на крутой склон.
Утренний тропический лес находился в легкой туманной дымке, которая стелилась по ногам, создавая впечатление хождения по облаку. Многочисленная ночная живность, украшавшая сон Валеры экзотическими звуковыми комбинациями в течении всей ночи, уже убралась в свои норы да берлоги, а дневные представители местной фауны как раз приступали демонстрации своего присутствия, шурша под ногами, переливаясь экзотическим чириканием в густых кронах и издавая более грозные звуки примерно на том уровне, на котором находились сами бойцы маленького партизанского отряда. Поначалу, когда в нескольких шагах от него появился богато раскрашенный пятнистой маскировкой леопард, Валера резко остановился и невольно потянулся к кобуре с пистолетом. Однако один из повстанцев успел перехватить его руку, сжав ее в тот момент, когда она медленно и уверенно тащила тяжелый ТТ на свет божий.
-Не глупи, доктор. – кубинец внимательно смотрел на леопарда, который, замерев, между двумя деревьями, следил за людьми со смесью интереса и, как казалось Валере, довольно демонстративным аппетитом. – Из твоей пукалки его только разозлить можно. Даже автомат его сразу может не взять.
Тем временем Родриго и еще один боец, ступая почти неслышно, начали по широкой дуге обходить замершую и медленно виляющую хвостом кошку с двух сторон, снимая с плеча автоматы. Игра в ожидание закончилась, когда они, заняв позиции по обе стороны от леопарда, щелкнули предохранителями и подняли оружие к плечу. Уши леопарда дернулись, услышав, видимо, вполне знакомый ему звук, глаза скосились в одну, потом в другую сторону и, оценив возможные последствия такого завтрака, хищник сделал несколько шагов назад.
-Теперь медленно отступаем. – сказал повстанец, все так же крепко держа Валеру за руку.
Они сделали два шага назад и остановились. Леопард несколько секунд постоял на месте, затем отступил еще на шаг, продолжая все так же неуверенно вилять хвостом, а затем, резко развернувшись, метнулся в лесную чащу и исчез из вида. Все четверо путешественников облегченно вздохнули.
-Перепугался, доктор? – улыбнулся Родриго.
-С чего ты взял? – Валера попытался придать себе спокойно-безразличный вид, но вышло не очень.
-Потому что только с большого перепуга можно быть настолько смелым, чтобы попробовать застрелить леопарда из пистолета. – объяснил тот, и все трое кубинцев заржали дружным, попадающим почти в унисон, смехом людей, только что избежавших глупой смерти.
Валера буркнул себе под нос несколько чисто русских ругательств, чем вызвал новый прилив веселья, и компания продолжила движение.
Открывшееся его взору огромное горное озеро было настолько большой неожиданностью, что он присвистнул и выразил восторг в том смысле, что Родриго сумел его удивить настолько, насколько он уже не думал удивляться до конца жизни:
-Ну ни хера себе памятник, бля.
Озеро было с трех сторон окружено массивными скалистыми горами, которые отражались в его водах, создавая иллюзию удлиненного пространства. С четвертой же стороны в него впадала та самая река, по руслу которой отряд шел все эти часы. Густые заросли кустарника и частокол из высоких раскидистых деревьев настолько плотно закрывали вход в лагуну, что, казалось, река просто уходит под землю. Собственно говоря, никакого прохода к озеру не было, дорогу прокладывал дюжий кубинец, словно машина, работавший мачете, но с учетом обилия воды и тепла Валера подозревал, что прорубленный им коридор зарастет свежей живой изгородью в течении всего нескольких дней. Именно поэтом открывшаяся им водная гладь была такой неожиданной картиной, что он не сдержал словесного выражения восторга. Однако главным удивительным моментом было не само озеро, размеры которого и правда впечталяли, а то, что стояло прочно пришвартованное к его берегу именно в том месте, куда отряд прорубил себе дорогу. Гордость военно-морских сил Третьего Рейха и лично гросадмирала Карла Деница, последняя надежда переломить ход войны на море подводная лодка 23-й серии стояла пришвартованная к крепкому деревянному причалу и явно отсчитывала не первый год своего тут пребывания на последнем приколе, лишенная команды, наружного вооружения и всего, что только можно было снять, не разбирая сам прочный корпус. Люк рубки был приветственно распахнут, а проржавевший корпус издавал едва заметный скрежет, похожий на стон при каждом колебании озерной воды. Спереди на рубке под смотровыми окнами покрытая плесенью, но все так же несущая в себе грозный смысл тускло блестела свастика с расправившим над ней крылья нацистским орлом.
-Ты хотел знать, откуда аккумулятор. – сказал Родриго – Ну так вот эта халамида и есть источник нашей походной электрики.
-Но…как? – Валера во все глаза продолжал рассматривать покачивавшуюся на воде субмарину, не в силах от удивления задать внятный вопрос.
-Время от времени мы заливаем в нее солярку и заводим на холостом ходу главные двигатели, чтобы подзарядить электрику.
-Она еще и заводится?
-Конечно. Наш механик поддерживает в исправности главный дизель.
-Но…
-Ты все еще хочешь знать больше, не так ли?
-Они пришли сюда летом 45-го года. – Родриго сидел в кресле командира центрального поста лодки, а Валера пристроился на главном пульте, все еще с интересом разглядывая многочисленные остатки оборудования, которое поснимали или в ряде случаев просто повырывали со стен, оставив тем не менее достаточно, чтобы оценить основательность немецкой постройки, в которой не скупились на золотую проводку и иные драгоценные металлы, которые главным образом и стали причиной не сильно бережной разборки. Тем не менее все механизмы, отвечающие за работы главного дизеля, находились в идеальном состоянии, а витающий в отсеке ненавязчивый аромат машинного масла и дизельного топлива говорил о том, что двигатель находится во вполне работоспособном состоянии и время от времени запускается для прогрева и подзарядки аккумуляторных батарей. Наличие запаха говорило о том, что вентиляция не работает совершенно, видимо, по причине снятия с нее всех комплектующих. Это же наличие говорило о том, что погружаться лодка явно не способна, однако Валеру не покидала уверенность, что при желании и некоторой сноровке он смог бы заставить ее двигаться в надводном положении. – Тогда на американский континент заявилось много немцев. Но чтобы к нам, да еще на такой посудине… Короче, мы все тут немало удивились, когда наш передовой дозор доложил, что на тайном озере всплыла подлодка. Видите ли, до того мы все были уверены, что это озеро питается исключительно рекой и внешнего выхода не имеет. Сразу скажу, что и сейчас, семнадцать лет спустя никто из нас понятия не имеет, как они сюда вошли. Фарватер знали только капитан и лоцман, и именно они погибли первыми. Вот так и получилось, что лодка осталась на приколе, став для нас источником сложного оборудования, которое мы бы вряд ли получили, если бы не эти гости.
-Погибли?
-Да. По большому счету тут была обречена вся команда. Менингит.
-Менингит?
-Так сказал доктор Мартинес. Он понял, в чем дело, когда паренек, который увидел лодку первым, заболел. Тогда пришлось изолировать чуть ли не половину поселка, а первый больничный барак сжечь. Болезнь развивалась стремительно, за несколько дней у нас умерло больше десяти человек. Никто по началу не понял, откуда пришел этот мор. На слова пацаненка о подлодке в озере вообще никто не обратил внимания, сочли бредом из-за лихорадки. Лишь когда доктор Мартинес понял, что это не просто тропическая лихорадка, а именно менингит, он вспомнил о том ребенке, который уже неделю, как покоился в земле, в могиле, засыпанной хлоркой чуть не на половину. Вот тогда к озеру и отправили отряд. Я был в нем самым молодым, а потом шел последним и нес всю тяжелую поклажу. К тому времени, когда я выбрался на берег, остальные мужчины стояли плотным строем и крестились, шепча слова молитвы. Перед лодкой был разбит маленький лагерь, а в кое-как поставленной палатке и возле нее лежали трупы. Большинство из них уже начали разлагаться, но некоторые явно умерли буквально накануне нашего прихода. Доктор тогда отогнал всех подальше, оставив только меня. Заставил закутаться в многослойный балахон, нацепил на меня двое перчаток из тонкого каучука, а на морду надел очки, которые закрыли меня чуть ли не до носа. И приказал идти за ним.
-И ты пошел?
-Конечно. Вспомни, я был молод и смел. Потому что понятия не имел об опасности, которая нам грозила. Как я подсчитал, вся команда лодки состояла примерно из тридцати человек. К тому моменту, когда мы спустились в отсек, в живых оставалось всего два человека. Я не из робкого десятка, но вид этих покойников, разбросанных тут и там по всей лодке, даже меня поверг в ужас. Акустик лежал лицом на пульте прямо в наушниках, из-под которых вытекала какая-то мутная жижа, как мне пояснил доктор, что-то связанное с мозговыми соками. А капитан сидел в этом самом кресле, в котором сижу сейчас я. Кто-то заботливо укрыл его большим куском белого холста, похоронил, так сказать. Моторист лежал на полу возле главного дизеля, пена, застывшая на его губах, придавала ему схожесть с Санта-Клаусом. А возле него, прижавшись спиной к стене, полусидели два механика. Вот они-то были еще живы. Именно от них мы узнали, что первые признаки болезни появились у старпома, который спускался на берег на одном из островов Саргассова моря и вернулся с известием, что на острове неизвестная эпидемия. Они сразу убрались оттуда, но, видимо, всю радость островной жизни старпом принес с собой на лодку. Когда они прошли под скалами и вошли в наше озеро, в команде не осталось ни одного здорового человека. Капитан перестал дышать буквально во время всплытия, а лоцман успел еще ступить на берег. Часть команды, те, кто еще мог ходить, попытались разбить тут лагерь. Остальные остались умирать внутри своего корабля. Эти двое прожили еще 36 часов. Мы с доктором оставались рядом с ними по очереди, каждый раз проходя сложную дезинфекцию, прежде чем снять этот чертов балахон. Они не рассказали нам никаких страшных тайн о немецких сокровищах или секретных документах, если ты хочешь спросить об этом. Все, что мы поняли, это то, что они шли на Кубу, чтобы забрать отсюда какого-то очень важного человека. Вроде как должны были отвезти его то ли в Аргентину, то ли еще куда. Когда капитан понял, что на лодке эпидемия, он изменил курс и приказал двигаться к этому озеру. Видимо, решил, что не стоит выносить эту гадость в густонаселенный прибрежный район. Спустя полтора суток эти двое тоже преставились. Наши люди вырыли большую яму, куда мы стащили все трупы, которые могли найти. Там облили их кислотой и закопали. Балахоны мы с доктором сожгли, а потом неделю сидели тут в карантине. Только мать Абби приносила нам еду и воду. Она же всю эту неделю окуривала лодку изнутри каким-то особым составом, чтобы убить заразу, да молитвы какие-то шептала на непонятном языке. Через месяц первые из нас, кто посмелее был, вошли в лодку, а потом снова сидели тут на берегу неделю в карантине. Матушка поставила часовых с той стороны зарослей, так что даже если бы мы захотели, то не смогли бы выбраться. Всю неделю, что мы тут отсиживались, мы ныряли в озеро. Пытались понять, как они вошли сюда. Но так и не разгадали фарватер. Ну а потом, когда стало ясно, что на лодке безопасно, мы начали понемногу снимать с нее то одно, то другое. Даже сейчас у нас трудности с добычей промышленных изделий или сложных механизмов, а тогда мы жили практически изолированно. Вот и таскали все нужное отсюда. Аккумуляторы сняли сравнительно недавно. Заряжать их носим сюда же, от главного дизеля. Вот потому именно за ним так внимательно и приглядывают. Но информация эта, разумеется, секретная и знают о ней единицы даже внутри самого поселка. Только мой отряд и еще некоторые, которые ведут, скажем так, бизнес в прибрежной линии. Да сама матушка. Так что не распускай язык, когда вернешься в долину.
-Ты думаешь, я туда вернусь?
-Мне не давали приказа тебя убить. Значит, тебя собираются отпустить живым. – резонно объяснил Родриго – Однако нам пора. Сегодня вечером ты уже должен быть в поселке.
-Поразительно, это просто поразительно. – Хосе не пытался скрыть восторга по поводу услышанного. – Жаль, очень жаль, что меня там не было. Признаться, никогда не рассчитывал на такой результат. Старый доктор не раз говорил мне, что выдаю свое воображение за действительность, но я всегда знал, что не ошибаюсь.
-Собственно, я зашел попрощаться, Хосе. И поблагодарить. Без вашего состава я бы не смог провернуть эту операцию. Меня срочно вызывают к матушке, и я не думаю, что мы снова успеем увидеться.
-Да, да. Матушка Абби, я помню. А знаете, я хочу вам кое-что показать, доктор. Только прошу, никогда и никому не рассказывайте об этом здесь. Меня и без того считают то ли колдуном, то ли сумасшедшим. Ваше приглашение меня участвовать в операции только укрепило уверенность некоторых местных темных умов в том, что я вожусь с нечистой силой.
-В таком случае, может, не стоит показывать это вообще никому?
-Видите ли, – Хосе погладил бороду, словно размышляя о смысле жизни – мне кажется, я что-то нашел. Но не могу ни четко выразить, что именно, ни закончить работу. Не хватает знаний и оборудования. Что обидно, я даже не знаю, какого именно.
-Ну, показывай, коли так.
-Идемте, доктор. – глубоко вздохнув, Хосе повел его за собой.
-И что это? – Валера смотрел на лапку тропической лягушки, которая была погружен в какой-то мутный раствор, покоясь в нем, словно в утробных водах, на дне чашки Петри. –Ты решил заняться анатомией земноводных?
-Не совсем так, доктор, хотя и это весьма интересное занятие. Вы, разумеется, знаете о том, что ряд пресмыкающихся способны отбрасывать свои хвосты при внешней угрозе или, например, попав в капкан, а затем заново их отращивать.
-Да. Слышал страшные истории о тропических монстрах во время студенчества.
-Вот-вот. Короче, после ампутации, конечность еще некоторое время может двигаться под влиянием электрического тока.
-Ну, это не новость. Мышцы сокращаются под влиянием электроразрядов. Любимое развлечение студентов-медиков всех последних времен.
-Да-да, все верно. –Хосе достал из-под стола два зачищенных провода, подключенных к небольшому аккумулятору и опустил в раствор. Покоящаяся на дне конечность несколько раз дернулась, словно пытаясь самостоятельно выплыть на волю, и Хосе тут же вытащил провода из раствора, вернув перепончатой лапке прежний мертвый покой.
-Очень впечатляет. Это все, что ты мне хотел показать, Хосе?
-Не совсем. Видите ли….как бы так сказать. Это не одна лапка.
-Не понял.
-Бедро и голень – это части конечностей разных особей. Я проводил этот эксперимент уже несколько раз. Видите ли, при наличии хорошего микроскопа и небольшой доле везения я вполне могу, словно сказочный Франкенштейн, соединять части воедино, даруя им на некоторое время способность действовать словно единое целое. То, что вы видите сейчас – это части задних лап разных особей. Более того, бедро взято от мужской, а голень и стопа от женской особи местной болотной жабы.
-Если то, что ты говоришь, правда, то это просто потрясающе. – Валера поставил чашку Петри под объектив микроскопа и приник к окуляру – Но я не вижу ни шрама, ни какого другого следа сшивания.
-В том все и дело. Раствор, в котором находится мой образец – это не просто питательная жидкость. При воздействии на него слабыми токами он способен оказывать стимулирующее влияние на деление белковых клеток. Фактически разные части плоти стягиваются друг с другом подобно простой резаной ране. Но самое удивительное не в этом.
-Не томи, рассказывай.
-В общем, я взял жабу. Перебил ей нервный узел на бедре. Нервы, идущие от него вниз, разумеется, погибли, не так ли?
-Разумеется.
-И тем не менее, вы сейчас видели, что мышцы голени сокращались вместе с бедренными, не так ли?
-Так. – Валера резко поднял голову от микроскопа. – Но в таком случае, то, что сделал ты, не просто потрясающе. Это практически не возможно. Ведь доказано, что нервные волокна не восстанавливаются.
-Они и не восстановились. Я считаю, что волокна, идущие от бедра, разрослись, проникнув в голень. И создали таким образом в чужеродной плоти новую периферическую нервную систему.
-Но, черт возьми…. Как? – Валера осознал, насколько глупо выглядит с выпученными глазами и отвисшей челюстью, когда лицо Хосе озарила улыбка.
-В том и дело, доктор. – аптекарь беспомощно и как-то застенчиво пожал плечами – Я не знаю. Я всю жизнь увлекался биологией. Помню, в детстве прочел Франкенштейна Мэри Шелли и все никак не мог избавиться от искушения попробовать сделать то же самое. То же самое не получилось, но что-то у меня, безусловно, вышло. Одна проблема: соединенные таким образом части плоти через некоторое время начинают распадаться буквально на глазах. Мне кажется, это какая-то проблема биологической несовместимости тканей. Я пробовал бороться с этим и так, и этак, но результат всегда один: полный распад. Но все-таки, доктор, - глаза старого кубинца вспыхнули на несколько секунд – все-таки, на что-то я наткнулся, правда ведь? На что-то интересное, не так ли?
-Это не просто интересное, Хосе. То, что ты сделал, может сотворить переворот в медицине всего мира. Вопрос регенерации нервной системы – стена, о которую бьются все нейрохирурги с момента становления ее как науки.
-Тогда вот возьмите это. – Хосе протянул ему несколько исписанных убористым почерков тетрадей – Здесь все, чего я смог достичь за эти годы. Так сказать, успехи и неудачи в одном флаконе. Сотворите переворот, доктор.
-Значит, вы меня просто отпускаете? Вот так, без страха, что я приведу сюда солдат? – Валера стоял перед Абигейл, ожидая, что вот-вот дверца, через которую он уже почти видел свободу, захлопнется.
-Ты не приведешь сюда солдат. – старая женщина медленно покачивалась в кресле-качалке, смотря на Валеру с легкой улыбкой. – Я долго живу на свете и кое чему научилась за эти годы. Ты из тех, кто не забывает ни зла, ни добра. Зла мы тебе не сделали, и я не сомневаюсь, что и ты не станешь причинять его нам. Но дело даже не в этом, а в том, что ты столько сил положил ради спасения своего Мигеля, что уж точно не станешь рисковать его жизнью неуместной откровенностью с властями, потому что знаешь, что в этом случае мы его точно найдем. Ты ведь это знаешь, не так ли?
-Да. – не стал спорить Валера – Знаю.
-Ну и последний момент, который дает мне некоторую уверенность в твоем молчании. – Абигейл кивнула кому-то за спиной Валеры, и еще до того, как он сообразил, что позади него кто-то стоит, мускулистая рука обхватила его за плечи, а другая такая же прижала к лицу тряпку, смоченную чем-то резко пахнущим. Первый же вдох этого чего-то обжог ему горло и погрузил в состояние свободного и очень темного полета, который на профессиональном языке его коллег именовался наркозным сном. « Опять?» - успел промелькнуть в его мозгу вопрос, после чего наступило полное отключение сознания.
-Доктор. Доктор, ты меня слышишь? – его несколько раз тряхнули за плечо, отчего в голове раздался взрыв и перед глазами замелькали разноцветные огоньки.
-Очнусь полностью – убью. – пообещал Валера хриплым голосом, пытаясь оттолкнуть руку.
-И это в благодарность за то, что я буквально на руках донес тебя до твоих соотечественников. – голос Родриго с трудом продрался через его затуманенное сознание, был опознан и значительно поубавил агрессивные намерения.
Валера продрал глаза и вяло осмотрелся вокруг. Он сидел, прислонившись спиной к дереву, рядом с ним, так же не определенно моргая сидел Мигель, выказывавший, правда, значительно меньше удивления, но бормоча гораздо более цветастые ругательства на кубинском диалекте испанского языка, чем те, которые наполняли словарный запас самого Валеры.
-Где мы?
-Вопрос логичный. – согласился Родриго, протягивая ему фляжку, из которой в горло Валеры плеснулся глоток крепкого рома. – Видишь? – он указал на подножие горы, от которой их отделяло около полукилометра освобожденного от леса пространства. – А теперь посмотри выше.
Валера поднял взгляд по горному склону и наткнулся на силуэт большой тарелки параболической антенны.
-Ваши обосновались тут буквально пару месяцев назад. Кое-кто говорит, что с этой антенны они слушают американцев.
-Кто говорит?
-А вот это не твоего ума дело. –улыбнулся партизан – Короче, как очухаетесь, поднимите руки в гору и медленно пойдете в том направлении. При первом движении в вашу сторону остановитесь и будете ждать, пока к вам не подойдет охрана периметра. Если будут наши, говорить будешь ты – он ткнул в Мигеля, который утвердительно кивнул, не выказывая признаков удивления. –Ну а если русские, то будешь разбираться сам. – Родриго поднялся и махнул своим нукерам в направлении лесной чащи, в которой те молча по одному растворились, оставив командира наедине с бывшими то ли гостями, то ли пленниками. – Я рад был познакомиться с тобой, Валера из России. Надеюсь, что в следующий раз мы увидимся при более благоприятных обстоятельствах.
-Ты думаешь, что мы еще увидимся?
-У нас с читается, что с каждым встреченным тобой человеком твоя судьба переплетается пусть самой тонкой, но все же ниточкой. А значит, вероятность повторной встречи существует всегда. Удачи на родине.
Валера пожал крепкую грубую ладонь и, не поднимая головы, смотрел, как Родриго скрылся густой тропической растительности, двигаясь бесшумно, словно тот леопард. В бок его ткну локоть Мигеля.
-Ну что, офицер, пошли представляться повелителям горы.
-Ну, если ты настаиваешь. – Валера поднялся, чувствуя, что голова его все еще летает на некотором расстоянии от тела, и первым двинулся к подножию. Спустя секунду, словно поборов последнее сомнение в разумности такого движения, за ним поднялся Мигель.
-Руки заложи за голову и двигайся очень спокойно. – предупредил он Валеру из-за спины. – А то в наших уставах не всегда обозначено требование сначала стрелять в воздух при несении караульной службы. Особенно при охране такого объекта.
Валера послушно заложил руки за голову и размеренным шагом двинулся вперед.
-Стоять! – голос прозвучал на чистом испанском и явно справа, хотя, скосив глаза в ту сторону Валера, как ни старался не мог увидеть его гордого и явно вооруженного носителя. – На колени! Не опуская рук!
-Товарищи, мы свои! – вступил в диалог Мигель – Разведка центральной армии! Капрал Мигель Санчес, личный номер 157950. Это русский военный врач, лейтенант Валерий Лазаров, находился в составе полевого госпиталя в заливе свиней!
-Из высокой травы сразу с двух сторон поднялись несколько человек с автоматами Калашникова в руках. Один из них, видимо, старший секрета, медленно опустил ствол и сделал несколько шагов вперед, подойдя к Валере. Несколько секунд его голубые глаза с интересом рассматривали лицо врача, полевую форму кубинского военного без знаков различия и ТТ, который продолжал мирно спать в кобуре на поясе. Затем на губах офицера появилась слабая улыбка.
-Лазаров, говоришь, значит? – произнес он на чистом русском языке – Ну что, старлей, заходи, гостем будешь. Не часто к нам покойники приходят своими ногами.
Он просыпается у себя в квартире и несколько минут просто лежит, неподвижным взглядом созерцая потолок. Сон был настолько ярким, что запахи и звуки тропического леса до сих пор окружают его, хотя разум и понимает, что все это – лишь иллюзия. За окном питерское солнце первыми лучами освещает высокие потолки квартиры, проникая лучами в глубину глаз женщины, запечатленной на большой фотографии в золотой раме, висящей прямо напротив широкой кровати, в которой медленно просыпается старый хирург. Каждое утро, которое он имеет счастье встретить в собственной квартире и собственной кровати, его глаза первым делом находят глаза жены, которая всегда пристально следит за его пробуждением с этого фото, оставившего ее навсегда молодой и не подозревающей о той почти невидимой силе, которая уже тогда медленно подводила ее тело к угасанию. Будучи представителем самой гуманной а потому и самой циничной профессии, Валера не верит ни в призраков, ни в оккультизм вообще, но тем не менее он готов поклясться, что выражение глаз Алены на этом портрете меняется в зависимости от того, что он делал вчера и часто от того, что его ожидает сегодня, словно она каким-то образом может видеть одновременно прошлое и будущее, пребывая в том мире, где время нелинейно и не заставляет человека ждать неизвестного и сожалеть о неисправимом.
-Доброе утро, Аленушка. - он принимает героическое решение, которое воплощается в пружинном движении, выбрасывающем его тело из кровати. Резкая боль в груди и легкое головокружение мигом сбивают с него всю молодецкую удаль. Несколько секунд он просто стоит на месте, пытаясь вернуть голове ясность, а ногам устойчивость. Устойчивость сегодня важна как никогда, ему сегодня предстоит важное дело. Тишину квартиры нарушает только едва заметный звук работающего на кухне холодильника да шелест страниц его рабочего блокнота, который вместе с грудой специализированной документации лежит на его рабочем столе и неспешно шумит страницами, переворачивающимися под дуновением ветерка из приоткрытого окна. Мигает лампочкой дремлющий в режиме ожидания компьютер, а в пепельнице гордо, как свидетельница выдающегося его трудолюбия минувшей ночью, возвышается пирамида окурков, издающих запах крепкого кубинского табака. Он просматривает свои записи, сделанные ночью. Раз за разом он прорабатывает план операции, к которой втихаря готовится его операционная бригада. Именно его бригада, поскольку, идя на эту авантюру, они фактически присягают на верность именно ему лично. С ним они могут подняться на вершину медицинского олимпа. С ним же они могут рухнуть в случае неудачи. Он это понимает, а потому сидит ночами исписывая один блокнот за другим, разбивая операцию на отдельные манипуляции, а те в свою очередь на последовательность действий, каждое из которых должен совершить конкретный человек в конкретную едва ли не секунду. На кону не просто жизнь человека и его собственный авторитет, целое направление хирургии может родиться или умереть в этой операции, а потому он старается учесть малейшие риски, которые могут угрожать успеху и просчитать пути их устранения, все больше понимая, что в конечном итоге плоды его полувековых усилий будут зависеть от его бригады едва ли не больше, чем от него самого. Когда звонит телефон и знакомый голос докладывает ему о прибытии машины, Валера делает последний глоток ароматного кофе, привезенного ему знакомым офицером из ливанской командировки, в ходе которой российские военные восстанавливали разрушенную израильтянами инфраструктуру маленькой арабской страны а за одно обновляли разведывательную сеть на Ближнем востоке, и, не давая развиться тлеющим в нем сомнениям и неуверенности, решительно распахивает дверь.
-Здравия желаю, товарищ полковник. – шофер с уставной военной выправкой открывает перед ним дверь, пропуская Валеру в салон служебной машины. – Рад, что вы вернулись.
-Что, неужели другие пассажиры еще хуже, чем я?
-Вы даже не представляете, насколько. – театрально вздыхает водитель и оба они улыбаются друг другу.
-Валерий Васильевич, с возвращением! – старшая медсестра первая встречает его на пороге отделения неотложной кардиохирургии кардиологического центра при ВМА – Я подготовила все затребованные вами документы, лаборатория ждет вас, образцы готовы к исследованию. Звонил Кулагин, он будет сегодня вечером, а Михайлов подъедет примерно через час. Планерка через пятнадцать минут, все ждут, что проводить ее будете именно вы, но, если…
-Никаких если. Коллектив, который ждет своего руководителя после длительного больничного, нельзя разочаровывать. А то могут возникнуть подозрения, что Акелла стар и стае нужен новый вожак. Планерка у меня в кабинете в расчетное время. И предупредите, что драть буду всерьез. Чтобы после моих похорон у вас остались живые обо мне воспоминания.
-Доктор, такого я даже слышать не хочу.
-Вы про процесс выдирания или про мои похороны? – Валера вошел в кабинет и мягко прикрыл за собой дверь. Как и обещала старшая сестра, на его столе лежали хронологически собранные доклады лабораторного отдела академии, а так же докладная записка Михайлова о результатах, которые были достигнуты в Москве по интересующей Валеру проблеме. Тут же отдельной стопкой собраны истории болезни по больным, которые на данное время находятся на лечении в отделении. Расходники по медикаментам, график отпусков, которые надо утвердить, окинув мудрым руководящим оком , дабы лечащий состав не разбежался весь и одновременно, оставив главное отделение кардиоцентра без персонала на пару летних месяцев.
-Как прекрасен милый дом. – сам себе улыбнулся Валера, раскрывая первую страницу лежащей первой истории.
-Знаешь, если все твои планерки проводятся примерно в таком ключе, то я не удивлюсь, если все твои сотрудники явятся на твои похороны просто для того, чтобы убедиться, что их профессиональный кошмар погребен под надежной плитой. – сказал Михайлов, когда они остались в кабинете одни. Минут за пятнадцать до этого он тихо зашел в кабинет и, притворившись анатомическим пособием, с молчаливого согласия Валеры простоял до конца разбора полетов в углу, слушая диалог начальника с подчиненными, каждый из которых во время ответов на заданные Валерой вопросы напоминал студента во время экзаменов, который изо всех сил пытается в своем ответе достичь совершенства, но постоянно проходит по его грани, так и не сумев переступить границу, за которой начинает признание того, кто для него самого является непререкаемым авторитетом. За вопросами, ответ на которые Валеру не устраивал, следовал спокойный методичный разнос с указанием профессиональных промахов, допущенных врачом или медсестрой в ходе работы, а затем по пунктам перечислялись необходимые мероприятия для того, чтобы подобное не повторялось впредь. Особое внимание уделялось проведенным операциям, в которых анализировалось все, от посекундного времени между операционными манипуляции до конечного результата и ведения периода реабилитации. Успех далеко не всегда ограждал хирурга от выволочки, а неудача не всегда означала неизбежность разноса, но в обоих случаях анализ работы того или иного специалиста был коротким и беспощадным.
-Ничего подобного. – Валера отложил в сторону солидную груду бумаги и поднялся из-за стола – Они придут на мои похороны потому, что будут одержимы тоской и осознанием безвозвратности и безмерности утраты. Потому что сейчас они знают, что никто и никогда не прикроет им спину перед высоким начальством так, как это сделаю я. А теперь пошли в лабораторию. Разведка доложила мне, что у тебя есть, чем меня порадовать.
-Ну правильно доложила. – кивнул Михайлов. – Собственно говоря, основную серию опытов мы закончили буквально пару дней назад. Так что, получив подтверждение, не преминули сразу порадовать молодого выздоравливающего профессора.
-Перестань. – поморщился Валера, первым входя в лабораторный предбанник, где, лаборант заботливо помог ему облачиться в герметичный стерильный костюм с непременной респираторной маской на лицо. – Мы оба понимаем, что из этих двух составляющих правдой является только моя вечная молодость. – он подмигнул старому другу и шагнул в помещение лаборатории. – Докладывайте. – обратился он к молодому ученому, который решительно шагнул ему навстречу, отвечая на рукопожатие.
- Серия опытов была завершена трое суток назад, товарищ полковник. – молодой специалист не скрывал волнения – Как положено, сорок восемь часов ушло на подтверждение результатов.
-И что они подтвердили? – Валера с нескрываемой тоской осматривал помещения лабораторного комплекса, в который, как он понимал, ему уже не светило вернуться в качестве практического работника.
-Результаты потрясающие. Достигнута полная интеграция синтезированных нервных волокон в нервную систему живого организма. В качестве подопытного была использована серая крыса, выращенная в лабораторных условиях от диких особей. Методом хирургического вмешательства была отсечена часть спинномозгового ствола, что вызвало паралич нижней половины тела крысы с полной потерей иннервации. Путем лазерной имплантации была внедрена искусственная синтетическая нервная система, соединившая отсеченные друг от друга части нервного спинномозгового столба. Непосредственное руководство операцией проведено генерал-майором Михайловым, ассистировал капитан Евдокимов.
-То есть, вы. – улыбнулся Валера.
-Так точно, я.
-Продолжайте.
-Путем гормональной и электромагнитной стимуляции было проведено воздействие на объект с целью ускорения деления нервных клеток, что вкупе с применением иммунодепрессантов для подавления возможного отторжения организмом дало поразительно быстрый процесс деления клеток имплантированного участка. Поскольку отсеченный участок спинного мозга на момент проведения операции был уже полностью мертв, то восстановления иннервации удалось добиться благодаря полной замене ускоренно делящимися клетками синтезированного участка всех нервных путей, которые ранее иннервировались родной нервной системой крысы. Полное восстановление иннервации заняло двенадцать суток, после чего началось постепенное восстановление мышечной активности парализованных конечностей. Конечным итогом проведенной операции можно считать полную замену синтетически выращенной нервной системой всех нервных путей самого грызуна, в результате чего восстановились все ранее утерянные в результате потери иннервации функции.
-Покажите. – сказал Валера, направляясь к накрытой белой тканью клетке, внутри которой после снятия покрова обнаружилась довольно внушительных размеров серая крыса, которая без признаков страха, но с заметным интересом рассматривала с таким же интересом рассматривавших ее людей. Валера склонился над клеткой. Крыса в ответ встала на задние лапы, вытянув морду и почти с гордостью демонстрируя круговой шрам, который шел по ее спине на подобии пояса.
-Как видите, товарищ полковник, маторика восстановлена в полном объеме. Чувствительность так же не изменилась.
-Прекрасно, просто прекрасно. – Валера быстро просматривал результаты лабораторных тестов. –Еще что-нибудь?
-Да. – Евдокимов перешел к следующей клетке и с неким налетом театральности снял с нее такой же покров, обнаружив сидящее внутри создание, которое напоминало крысу довольно отдаленно, но тем не менее весьма однозначно. Размером со взрослого кота, покрытое багрового цвета мехом с поразительно разумными глазами того же цвета, как и сам мех, оно поразительно быстро развернулось в сторону людей и тут же ощерилось в жутковатом оскале, демонстрируя ровные ряды острых зубов. Когтистые лапы легли на прутья клеточной решетки, словно пробуя их на прочность.
-Что это? – Валера посветил фонариком в глаза грызуна, заметив, как сузились от света красные зрачки.
-С точки зрения ДНК это крыса. – ответил Евдокимов. – Но теперь она втрое сильнее и умнее. Это результат применения вашей технологии, но в виде имплантации в гипофиз.
-Кто дал добро на проведение эксперимента?
-Я. – ответил Михайлов – Наших военных очень интересует наращивание потенциала нервной системы и интеллектуального уровня сложного организма, которого можно добиться в кратчайшие сроки на уровне взрослой особи.
-Ты хочешь сказать, что на основе моей разработки вы оттачиваете механизм создания суперсолдата?
-Оставьте нас на пару минут. – обратился Михайлов к Евдокимову, и тот быстрым шагом вышел из лаборатории, всем видом демонстрируя отсутствие интереса к разборкам старшего командного состава. – Послушай, Валера, – продолжил Михайлов, проводив капитана задумчивым взглядом – мы оба не только врачи, но и офицеры. И мы оба понимаем, как работает система. Ты думаешь, тебе дали бы такое громадное финансирование, особенно в те 90-е, когда нашим коллегам на гражданке жрать было нечего, если бы твое направление не оценили и не просчитали бы возможность использования для обороны? Ты ведь никогда не спрашивал, у кого и как я выбил это финансирование тогда, не так ли?
-Я хотел спасать жизни. А никак не создавать новый метод скоростной подготовки суперубийц.
-Давай на прямую. Ты хотел сделать конкретную операцию. Спасти конкретного человека. Ты ее сделаешь и спасешь. Твой метод станет прорывом в области нейро и кардиохирургии. Тысячи людей будут благодарить бога за то, что он послал на землю такую гениальную личность, как ты. А еще твоя технология поможет сделать Россию сильнее. Только подумай, солдат, который не устает, который мыслит со скоростью компьютера, обладает огромной силой и настолько высоким болевым порогом, что общепринятые меры допроса вызовут в нем только легкую улыбку. И такого бойца не надо выращивать годами, достаточно выбрать более-менее крепкого призывника и кое-что выращенное в нашей лаборатории имплантировать ему в гипофиз в нашей операционной. Полгода спустя мы получаем бойца, который один стоит целого взвода. Разве это не прелесть?
-Это не прелесть. Это кошмар. Ты же понимаешь, что вот это – Валера кивнул в сторону багрового монстра, продолжавшего внимательно следить за ними из клетки – не проживет и половины нормальной продолжительности жизни, подстегнутое таким диким гормональным фоном.
-Понимаю. Но за эту половину оно сможет разогнать всех местных котов и половину дворовых собак. А представь, каких дел может натворить в тылу противника обладающий такими возможностями подготовленный солдат.
-Чтобы потом сгореть от пожирающего его гормонального огня, разожженного искусственной иннервацией главной железы?
-Валера, ты бываешь просто невыносим. – поморщился Михайлов – Потому в генералы и не вышел.
-А что, будь я генералом, мои похороны были бы пышнее?
-Ненамного. Так или иначе, проект стартовал и успешно развивается. Под его развитие выделены большие деньги, на которые ты столь же успешно развиваешь свою работу. И именно на эти деньги ты в конечном итоге сможешь прооперировать ее.
-Серега в курсе всего этого?
-В общих чертах. Ты же знаешь, в какой области обладает он довольно широкими связями. Так вот там тоже очень заинтересовались твоими разработками. В частности, их интересуют возможности твоего проекта по расширению интеллектуальных способностей человека, в частности аналитических, ну и кроме того…скажем так, не совсем традиционных вариантов мозговой деятельности. С некоторыми изменениями материал, полученный в результате твоего проекта может быть использован для подстегивания активности ныне спящих мозговых зон. Только подумай: парапсихология, пирокинетика, телекинез. Все то, о чем пишут в книгах и снимают фильмы. И все благодаря твоей работе.
-Даже не знаю, погордиться или ужаснуться той дороге, которую я вам всем открыл.
-Гордись, Валера. – Михайлов хлопнул его по плечу – В конце концов, каждый кошмар – всего лишь обратная сторона прекрасного.
-Лазаров, вы сами хоть понимаете, насколько ваш рапорт противоречит здравому смыслу? – начальник особого отдела посольства СССР в Гаване, откинувшись на спинку кресла, крутит в пальцах не прикуренную сигарету, внимательно рассматривая Валеру, который стоит навытяжку перед тремя членами особой комиссии, сидящими за столом словно судебные заседатели. Да это и есть суд, очень похожий на суд особого совещания, который практиковался в не столь давние времена великих сталинских свершений в области полевой юриспруденции. Сидящие по обе стороны от Дегтярева кубинцы, Гонзалес и Кастилья-и-Гарсия пока молчат, но основное содержание их размышлений Валера понимает и без слов. Возвращение целыми и невредимыми из Сьерра-дель-Эскомбрай двух уже записанных в списки боевых потерь бойцов вызвало не только большое удивление, но и немало подозрений среди органов контрразведки, следствием чего и явился этот допрос. – Никто и никогда не возвращался из плена горцев иначе как в мешке для трупов. Даже армия Кастро старается туда не соваться. И вы хотите сказать, что вас просто отпустили?
-Не совсем так. Я уже докладывал о том, что наше освобождение стало условием моей работы в селении в качестве врача. И что я мог бы уйти оттуда гораздо раньше, если бы не ранение капрала Санчеса, которому требовалось длительное время для реабилитации, особенно в условиях отсутствия современного медицинского обеспечения.
-Да, все верно. – это Кастилья-и-Гарсия – Капрал Санчес частично подтверждает ваши слова. А именно тот факт, что вы попали под обстрел во время транспортировки пленного на вертолете, в связи с чем вся группа, кроме вас двоих, погибла. Так же он подтверждает, что вы спасли ему жизнь, и во время ухода от погони, и в самой горной деревне. Но он не берется точно определить, чем именно вы занимались во время пребывания в деревне.
-А чем по-вашему я мог там заниматься? – Валера постепенно начинает терять терпение несмотря на подтачивающий его страх. Все-таки не каждый день приходится стоять перед тремя людьми, могущими с учетом военного положения одним росчерком пера записать его в предатели со всеми вытекающими крайне неприятными последствиями. – Секретов, составляющих государственную или военную тайну, я не знал. Места дислокации известных мне подразделений кубинской армии они знали лучше меня, поскольку находились в тех местах задолго до нашего там появления. Отношения с правительственными войсками Батисты у них были едва ли не хуже, чем у самого Кастро. Так какую пользу я мог принести им своим присутствием, кроме исполнения своего профессионального долга?
-Значит, вы признаете, что оказывали помощь людям, выступающим против правительства команданте? – Гонзалес вступает в разговор, подаваясь вперед словно хищник.
-Разве команданте объявлял Сьерра-дель-Эскомбрай вражеской территорией? Разве революционная армия проводит в Сьерра-дель-Эскомбрай военную операцию?
-Вы забываетесь, лейтенант. – Гонзалес начинал постепенно наливаться багровым цветом ярости.
-Я старший лейтенант, сеньор капитан.
-Это не надолго…
-Довольно. – оборвал пикировку Дегтярев – Жители района, в котором вы находились без малого месяц, не признают над собой власти Кастро. Как не признавали и Батисту. И если Фидель не бросил пока что на них свою армию, так это потому, что у него хватает дел поважнее, чем борьба с пассивным сопротивлением внутри своей страны. Тем не менее, судьба этого района очевидна. И помощь его жителям центральным правительством никак не поощряется.
-Я не мог им не помочь. Помимо того, что это мой долг как врача, это было еще и гарантией нашего с Мигелем выживания в качестве пленников. Или мы должны были там погибнуть?
-Это бы не противоречило уставу. – философски заметил Кастилья-и-Гарсия.
За дверью кабинета, в котором происходит заседание совета, слышится шум сразу нескольких голосов, и все четверо автоматически поворачиваются в сторону ведущегося на повышенных тонах диалога, в котором явственно различается женский голос. В конечном итоге диалог внезапно прервался ударом в дверь, от которого створки ее распахнулись и в кабинет с приличной скоростью въехало инвалидное кресло. Сидящая в нем женщина в полевой форме энергичным движением еще два раза толкнула колеса кресла, а когда оно остановилось посреди комнаты, внимательно осмотрела сидящих за столом, словно прислушиваясь к внезапно наступившей тишине. Повинуясь какой-то неслышной команде, Гонзалес и Кастилья-и-Гарсия встали, приняв строевую стойку и отдали честь сидящей в инвалидном кресле женщине.
-Сеньора полковник, какая честь… - начал Гонзалес.
-Отставить, вольно, капитан. – голос женщины был на удивление мелодично для мелодичным для воинственной внешности – Можете садиться. – она кивнула Кастилья-и-Гарсия, на краткий момент улыбнувшись ему дружеской улыбкой, и только в этот момент Валера заметил, что толстый плед, который прикрывал ей ноги, опадает сразу после окончания бедер.
-Долорес? – вопрос прозвучал как полуутверждение, но женщина даже глазом не повела в его сторону.
-Я забираю его. – она кивнула в сторону Валеры, продолжая игнорировать его самого.
-Но…- Гонзалес растерянно взглянул на Дегтярева, но советский особист не продемонстрировал какого-либо интереса к происходящему, словно все это вообще никак его не касалось. Продолжая сидеть в своем кресле, он все так же крутил в пальцах сигарету, исподволь бросая короткие взгляды то на Валеру, то на Долорес.
-Вы получите все необходимые инструкции от Рауля сегодня к вечеру. А до того я бы просила вас всех забыть о существовании этого русского офицера. Если вам мало моей просьбы, через пару часов вам позвонит Фидель и попросит о том же, но уже от своего имени. Какой вариант вам предпочтительнее?
-Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что вашей просьбы нам всем вполне достаточно, сеньора полковник. – сказал Кастилья-и-Гарсия с понимающей улыбкой. – И передайте мои заверения в глубочайшем уважении обоим братьям.
-Безусловно, им обоим будет приятно это услышать от такого достойного соратника по общей борьбе. – Долорес Эспин развернула кресло и быстро выехала из кабинета, взмахом руки приглашая Валеру следовать за ней. Получив одобрительный кивок Дегтярева, тот развернулся и вышел вслед за удаляющимся креслом.
-Я едва успела, не так ли? – спросила Долорес Дэспин, когда они ехали в длинной черной машине, верно служившей до того режиму Батисты и сейчас не менее охотно перевозящей представителей революционной власти – Еще немного, и они бы определили вас в изменников родины. Очень забавный получился бы случай, учитывая, что чьей именно родины они и сами пока что не могут объяснить.
-Не очень-то это забавно, сеньора Дэспин. Или правильнее к вам обращаться госпожа полковник?
-Для вас я просто Долорес, доктор. – она прикурила длинную черную сигарету и щелчком выбросила спичку в окно машины – Ваши коллеги не велят мне курить. Вроде как это вызывает спазм периферических сосудов на том, что осталось от моих ног, но что они понимают, не так ли? Ведь именно они считали, что минно-взрывная ампутация обеих голеней в условиях джунглей – это смертный приговор, пока вы не доказали на моем примере обратное.
-Пожалуй, насчет сигарет я все же с ними соглашусь. – возразил Валера – Могу я узнать, куда мы едем?
-Вас хочет видеть Фидель. Я доложила ему о вашем возвращении и аресте, как только вы прибыли в Гавану, но поскольку некоторые службы у нас работают все еще из рук вон плохо, то приказ о вашем освобождении грозил несколько опоздать. Поэтому я и отправилась сама выручать того, кто буквально вытащил меня с того света. Ведь вытащили, не так ли?
-Вытащил. – не стал скромничать Валера – Но я был не один.
-Да, я знаю. Ваших коллег я уже поблагодарила, кстати, они очень ждут вашего возвращения в их стройные ряды. А теперь к делу. Фиделя очень интересует то место, где вы все это время находились. Я хочу, чтобы вы поняли: у него нет намерения уничтожать это село, каковое было у Батисты. Скорее, он хочет заключить с ними мирный договор.
-Зачем ему это? Ведь теперь, когда он отбил вторжение, они ему не нужны ни в каком смысле. Не проще ли ему просто отдать приказ, и армия займет этот район, а потери, понесенные при этом оправдают уничтожение сопротивлявшихся.
-Вы слишком цинично рассуждаете для врача. – усмехнулась Долорес – И тем не менее руководитель страны вынужден быть еще большим циником, чем вы. Видите ли, некоторые люди за рубежом считают Сьерра-дель-Эскомбрай очагом сопротивления кастровскому режиму, и в чем-то они правы. Именно поэтому попытки внедрить на остров свою агентуру и диверсантов зачастую проводятся именно через эту местность. Как вы знаете, местные жители особо не жалуют пришлых, поэтому чаще всего такая агентура пропадает без вести недалеко от места выброски.
-И чем вы не довольны? Горцы же убивают тех, кто прислан, чтобы вредить вашему правительству и народу Кубы.
-Да, но после них присылают других. А потом снова других. И снова. Кто даст гарантию, что однажды эти незваные гости не найдут с администрацией поселка общего языка? Или просто не найдут среди жителей гор хороших проводников, которые покажут им пути скрытого выхода к нашим военным и стратегическим объектам. Ведь этот вольный народец никому не подчиняется, а потому практически неконтролируем.
-Так что же вы хотите?
-Мы хотим предложить им, скажем так, дружбу. В обмен на полную нашу гарантию неприкосновенности их места проживания, мы бы хотели получить их полное сотрудничество в нашей контрразведывательной деятельности. Ведь гораздо больше будет толку, если они не убивать будут тех, кого наши враги присылают из-за рубежа, а передавать их нам живыми. Или же помогать им выходить к объектам, на которых уже будут организованы наши засады, вы не находите, что это разумнее?
-Нахожу. – признался Валера – Я просто не могу привыкнуть, что столь многоходовые комбинации разрабатываются женщиной.
-Вы мне льстите, доктор. – отмахнулась Долорес – Такие комбинации у нас, как и у вас, разрабатываются не одним человеком. Кроме того, мы внимательно изучаем ваш опыт борьбы с многочисленными повстанческими движениями, которые имелись в вашей стране после революции, в частности в районе Туркестана, где характер контрпартизанской борьбы во многом напоминал наше собственное настоящее, а ваши инструкторы щедро делятся с нами своим собственным опытом партизанской войны, которую они вели на вашей территории, оккупированной немецкой армией. И все это навело нас на одну общую идею, суть которой точно выразил Эрнесто.
-Вы про Че?
-Про него самого.
-И что за мысль?
-Скажем так: если кто-то недружелюбно ломится к вам в дверь, то бесконечно отсиживаться за ней нельзя, ибо рано или поздно он ее выломает. Гораздо разумнее распахнуть эту дверь в момент очередного удара и шарахнуть его, потерявшего от неожиданности ориентиры, по голове дубиной.
-И с помощью жителей Сьерра-дель-Эскомбрай вы решили распахнуть эту дверь для своих врагов, чтобы шарахнуть их по голове сразу после пересечения порога?
-Точнее не скажешь, доктор. И вы нам в этом поможете.
-Я так понимаю, что это не вопрос?
-Нисколько. Это обещание. – обаятельно улыбнулась молодая женщина.
-Садитесь, сеньор Лазаров. – крепко пожав ему руку, глава революционного правительства Кубы Фидель Кастро Рус указал на кресло, стоящее слева от небольшого чайного столика и сам разместился в таком же по другую сторону. – Я очень рад вашему возвращению целым и невредимым. До сих пор почти никто на нашем острове не мог похвастаться таким длительным пребыванием в гостях у этих горцев, не признающих над собой ничьей власти, кроме божьей. Кофе, сок или что-либо покрепче? – он кивнул в на столик, где расположилось несколько бутылок с экзотическими названиями, а так же блестящий кофейник и легкие закуски.
-Кофе, если можно. – Валера не хотел кофе, но ему нужно было время, чтобы немного собраться с мыслями и выработать линию поведения. Все-таки такая непринужденная встреча с самым могущественным человеком на острове могла закончиться как грудью в крестах, так и головой в кустах.
Фидель разлил кофе по маленьким чашкам и протянул одну из них Валере.
-Я бы хотел, чтобы вы сразу уяснили одну вещь, сеньор Лазаров – начал он, откидываясь на спинку кресла и делая первый глоток. – Мы очень обязаны вашей стране за помощь нам в отражении агрессии американцев. Эта помощь не будет забыта ни завтра, ни через сто лет. Дружба с СССР для нас сейчас важнее любых международных связей, ибо именно она гарантирует нам выживание в качестве свободной страны. Однако мы не можем рассчитывать на уважительное отношение к нам со стороны такого могущественного государства, как ваше, если мы не можем контролировать всю территорию нашего собственного острова.
-Я понимаю. Полковник Дэспин достаточно конкретно объяснила мне суть проблемы.
-А, Долорес. – Фидель улыбнулся, спрятав, казалось, какую-то личную часть улыбки в обрамлявшей лицо бороде. – Необыкновенная женщина, не так ли? Вы оказали неоценимую услуга нашей армии, когда спасли ее в той мясорубке на побережье. Итак. - он раскурил длинную сигару, наполнив комнату ароматом крепкого табака. Валера, у которого и так во рту сохло от напряженности момента, предпочел отказаться от угощения, ограничившись пассивным курением. – Вы мне расскажете, как вы туда попали и что там делали все это время. Вы расскажете мне, кто и как ими управляет и на кого надо выйти моим людям, чтобы организовать переговоры с их руководством. Опишите мне перечень имеющегося в их селении вооружения и организацию караульной службы. А потом нарисуете подробный план поселка. И после этого мы с вами расстанемся друзьями. Настоящими друзьями, которые могут рассчитывать на поддержку друг друга в трудные моменты их жизни.
-Что вы с ними сделаете? – Валера внимательно рассматривал поверх кофейной чашки команданте. Полевая форма сидела на том так естественно, что, казалось, он в ней родился, сразу с погонами генерала революционной армии, с карабином в руках и в гуще джунглей.
-Все будет зависеть от них. – пожал плечами Фидель – Если мы договоримся, то они принесут пользу стране и революции, а мы в свою очередь немало добра можем сделать для них. Если же нет, - он пожал плечами – никто из разумных руководителей государства не удовольствуется контролем только над частью собственной территории. Даже если это очень большая часть.
-Команданте, эти люди спасли меня и Мигеля. Они очень хорошо относились к нам, пока Мигель поправлялся от ранений, а то, что сделала их целительница, даже в оборудованной операционной может выполнить не каждый хирург. Поймите, я бы очень не хотел стать причиной несчастий для них.
-Я понимаю вас. – кивнул Кастро – Я уже дал вам слово, что при малейшей их готовности пойти нам навстречу, мы не причиним им никакого вреда. Кроме того, ваша помощь, безусловно, будет принята во внимание в ходе расследования, с самого пика которого, как я понимаю, вас вырвала уважаемая Долорес. И я почти уверен, что смогу убедить ваше руководство в том неоценимом вкладе, который вы внесли не только в дело спасения наших солдат, но и в установление прочного мира на всей территории Кубы.
Валера, который подозревал, что влияние Фиделя вполне позволяет испытывать подобную уверенность, вздохнул и, поставив пустую кофейную чашку на стол спросил:
-Что вы хотите узнать в первую очередь?
-Расскажите мне о той необыкновенной целительнице. – команданте выпустил в потолок струю голубого ароматного дыма и подался вперед – Она, скажем так, меня давно и сильно интересует.
-Что-то не так? – Рамон, который снова стал на время водителем советского врача, вернувшегося из горного плена, обеспокоенно поглядывал в зеркало заднего вида, ведя машину по улицам Гаваны.
-Нет. Чисто формально, все в порядке. Более того, я стал личным другом вашего команданте, если верить его словам.
-Слова команданте всегда равноценны золоту по надежности, так что можете не сомневаться. Вас спрашивали о горном поселке?
-Откуда ты знаешь?
-Я бы на месте Фиделя спрашивал бы. И вы рассказали все, что знали, не так ли?
-Ты шпион что ли? Или просто местный Шерлок Холмс?
-Вы же вышли оттуда живым и спокойно едете сейчас в этой машине. Если бы Кастро не получил от вас нужную ему информацию, вас бы не выпустили так быстро и не дали бы такую свободу передвижения.
-Ты, как всегда, прав, Рамон.
-Вы зря переживаете, доктор. Фидель никогда не сделает зла тем, кто не делает зла ему самому. Его люди давно пытаются договориться с теми, кто в горах. Благодаря вам ему это удастся, и в нашей стране настанет эра внутренней гармонии. Собственно, имен ради этого и затевалась вся революция. Вы можете гордиться, что в этом будет ваша, и немалая, заслуга.
-Я горжусь. – автоматически согласился Валера, думая о том, насколько его гордость обоснована, учитывая, что основная часть его рассказа была внимательно выслушана не только самим Фиделем, но и его братом Раулем, который курировал революционные вооруженные силы, а так же еще одним неизвестным ему человеком с погонами майора и лицом то ли бандита, то ли диверсанта, который всю беседу сидел в углу кабинета и делал короткие записи в своем блокноте на протяжении всего времени, что Валера описывал свою жизнь в поселке и наносил на карте, сделанной с помощью аэрофотосъемки места расположения основных объектов горного селения и известных ему дорог. Особый интерес майора вызвал рассказ о горном озере, в котором на вечном приколе стояла немецкая субмарина. Как только Валера закончил разрисовывать карту, офицер, получив короткий кивок Кастро, аккуратно свернул ее в рулон и вышел из кабинета, не дожидаясь окончания разговора. Провожая его взглядом, Валера не мог отделаться от впечатления, что только что показал диверсионным войскам Кастро дорогу в поселок, которую они сами бы искали еще не один год.
-Валера, живой и целый, слава богу! – Кулагин не скрывал своей радости, сграбастав его в крепкие дружеские объятия – Нам говорили, что ты вернулся, но ты так внезапно пропал сразу за этим, что у нас постепенно начались сомнения, а существовал ли ты вообще.
-Я тоже рад тебя видеть, если ты об этом. – Валера глубоко вздохнул – Где Игорь.
-В операционной. Там какой-то полковник кубинский поступил с острым приступом калькулезного холецистита. Так что Игорек освобождает его от лишних запчастей в виде желчного пузыря.
-В общем, вы и без меня не устали нести добро в народ.
-Примерно так. Ну пошли, расскажешь сначала мне, как своему лучшему другу, где тебя носило столько времени, а потом мы решим, что из этого стоит сообщать нашему младшему товарищу, который сейчас оттачивает свои навыки в операционной.
-Рассказы после, Серега, я должен тебе кое что показать, но ты мне буквально мамой поклянешься, что никто и никогда этого не увидит без нашего общего на то согласия.
-Вступление меня проняло, так что можешь начинать.- Кулагин опустился на большой диван, который тянулся чуть ли не по всей протяженности стены ординаторской.
Валера извлек из кожаной папки несколько тетрадей, которые вручил ему старый аптекарь, и протянул другу. Почти полчаса Кулагин читал написанный убористым почерком текст, хоть и без спешки, но довольно быстро листая одну страницу за другой, чем воскресил у Валеры постепенно растущее сомнение в том, что испанский язык не является для него хорошо освоенным. Когда он поднял глаза, в них смешались удивление и восторг.
-Это не возможно. Кто бы это не писал, он либо сумасшедший, либо гений, нашедший дверь, которую медицина ищет всю свою историю. Причем на таком уровне, который твоему писарю и не снился.
-Серега, я видел это собственными глазами. Нервные волокна, прораставшие в чужеродную ткань и начинающие иннервировать ее как свою родную. Он, действительно, сделал это, понимаешь? Единственное, что у него не вышло – это преодолеть проблемы биологической совместимости в дальнейшем. Ты представляешь, что мы можем сделать, если проложим эту дорогу до самого конца? С нашими-то возможностями.
-Нам на это потребуется вся оставшаяся жизнь. – покачал головой Кулагин – И то при условии, что мы сможем внятно объяснить верхам, откуда у нас эта информация. Не станешь же ты в первом отделе, а они, несомненно, проверят твои источники, утверждать, что просишь ассигнований, заметь, немалых, на проведение исследований по теме, которую тебе подсказали во время пребывания в плену в забытой богом деревне на другом конце мира?
-Но это же…
-Да, это прорыв. Если даже половина, написанного тут, верна, это гигантский прорыв во всей нейрохирургии. Но это не успех, и в этом вся проблема.
-Что ты имеешь…
-Я имею в виду, что ткани в конечном итоге распадаются, не так ли? А значит, проект придется дорабатывать. Возможно, долго. Много лет. А для этого нужны деньги, люди, оборудование. И нам не дадут ничего из этого, если мы скажем, откуда у нас первоисточник.
-Хорошо. Ладно. И что ты предлагаешь?
-Я оставлю эти тетради у себя. Тебя вполне могут еще не раз проверить. И тут, и при вылете домой, и первый отдел в Союзе наверняка заинтересуется твоими приключениями тут. Короче, тебе предстоит много писанины и, возможно, негласных осмотров твоего жилища и работы.
-Но мы же не можем просто так взять и забыть про такое.
-Мы не забудем. – Кулагин улыбается и хлопает Валеру по плечу – Просто всему свое время. Время и люди, главное, люди. Сейчас мы не можем пустить это – кивок в сторону тетрадей – в дело. Пусть пройдет время, пусть появится команда. Команда, которая будет готова за нами пойти, когда все начнется. А до тех пор…
-А до тех?
-А до тех пор проводим исследования, собираем результаты, пытаемся найти решение проблемы. И делаем это все вместе и, главное, негласно. Не вдаваясь в детали. Меня переводят в Москву сразу после возвращения в Союз, так что кое какие мои возможности несколько расширятся буквально в самое ближайшее время.
-Вместе, говоришь? Ты из Москвы, я из Благовещенска?
-Валера, - Кулагин вздыхает, словно раздумывая, стоит ли продолжать разговор – я не думаю, что ты останешься в Благовещенске.
-Вот как? И почему же это?
-Есть мнение, что тебя следует перевести поближе к центру.
-Чье мнение?
-Думаю, эта командировка стала своего рода экзаменом, в ходе которого решался вопрос твоего будущего.
-Откуда тебе это известно? Кто ты вообще такой, Серега?
-Серега я и есть. Твой друг. Мы вместе учились, помнишь?
-Не ерничай. Ты понимаешь, о чем я.
-Понимаю. Но ответить не могу. Ты же тоже понимаешь, о чем я, не так ли? Ты врач. Я врач. Мы оба военные. Просто дороги наши немного разошлись после окончания учебы, но я думаю, что в ближайшее время судьба планирует это исправить. Именно поэтому я и прошу тебя о терпении. У тебя будут еще возможности продолжить начатое твоим новым другом, я тебе обещаю. Если ты проявишь немного выдержки и…
-И?
-И продолжишь верно служить своей Родине там, куда она тебя отправит.
-Серега, Серега. – покачал головой Валера –А ты не путаешь служение Родине со служением конкретным людям?
-Мы врачи. Мы по профессии своей обязаны помогать людям. И если ради того, чтобы более эффективно помогать многим, придется послужить единицам, за которыми власть и сила, я послужу. Потому что их сила поможет нам в нашем деле, а это – превыше всего. Теперь понял?
-Теперь понял.
-Сеньоры, сеньоры! – голос медсестры врывается в их разговор вместе со звуком распахнувшейся двери – Доктор Санчес срочно просит вас в операционный блок. Несчастье в порту. Много раненых.
-Ну что, коллега, пошли поработаем, коли больше некому – Кулагин затушил окурок в медной пепельнице – В конце концов, не просто ж так мы тебя столько времени из плена ждали.
-Не понял? Ты о чем?
-Ну как тебе сказать? – улыбнулся Кулагин – Пока одного из нас не хватало, здесь ни одной большого ЧП не происходило. А судьба не терпит длительного бездействия.
Кровь. Много крови. Кровь заливает перчатки, хирургический халат и даже маску, уже третью, которую ему молча меняет медсестра, пока Валера роется во внутренностях очередного моряка, попавшего к нему на стол в порядке почти живой очереди. В порту не просто произошло несчастье, там взлетел на воздух единственный на тот момент боеготовый корабль ВМС Кубы, эсминец «Вива ля Куба». В результате последнего привета ВМС США, которые за столь короткое время умудрились подготовить, провести и блистательно провалить крупную десантную операцию, подразделение морских диверсионных операций успело заминировать без малого две трети корабельного состава кубинского флота, включая и флагманский корабль, который этим утром выбрал якорь и попытался выйти в море, взлетев на воздух буквально через три минуты после команды капитана на тему полный вперед. Количество раненых было таким, что в течении часа ими оказались забиты не только военный госпиталь и санчасть порта, но и гражданские больницы Гаваны. Десять часов спустя, когда Валера заметил, что его руки начинают слегка подрагивать, операционная сестра аккуратно спустила с его лица маску и сунула ему в рот кусок сахара, поднеся следом стакан горячего чая.
-Еще немного доктор. – сказала она.
-Немного чего? – поинтересовался Валера, рассасывая сахар и чувствуя, как горячая жидкость расслабляет внутренности и проясняет уже затягивающийся туманом мозг.
-Людей. Там, в приемном, трое или четверо остались, остальных ваши коллеги и городская больница приняли на себя.
-Трое говорите? – Валера позволил ей натянуть маску обратно, дожевал сахар и продолжил зашивать разорванную капсулу селезенки кубинца, который тихо стонал даже будучи под наркозом. – Зашивайте кожу и уносите. – это кубинскому ассистенту, который быстро принимает иглодержатель и приступает к завершающей части операции, пока Валера быстро меняет перчатки и поворачивается ко второму операционному столу, стоящему у него за спиной, на который санитары как раз перекладывали с носилок очередного раненого матроса. Перетянутые жгутами ноги моряка напоминали две наполовину пропущенные через мясорубку сосиски, осколки костей, застрявшие в разорванном мясе икроножных мышц, и свисающие макаронины нервных волокон создавали вместе настолько жуткую картину, что операционная сестра, увидев это, невольно перекрестилась. Матрос, одурманенный наркотиками, которыми его щедро накололи еще в порту бормотал смесь кубинских проклятий с каноническими молитвами, принятыми в католической церкви.
-Доктор, ноги…ноги, доктор. – увидев перед собой окровавленного хирурга, он принялся хватать его за халат, перейдя с испанского на местный диалект, которого Валера не мог понять, как ни старался.
-Что он говорит? – спросил Валера у сестры, которая, судя по всему, понимала раненого.
-Спрашивает, сможет ли он ходить, доктор.
-Сможешь, конечно, сможешь. – солгал Валера, надевая на лицо раненому наркозную маску. Когда глаза матроса закрылись под действием наркозного газа, он повернулся к сестре – Пилу. Будем ампутировать.
-Валера. Валера, просыпайся. Старлей, подъем! – дружеская рука после неоднократных попыток потрясок за плечо отвесила ему звонкий подзатыльник, чем мигом вывела из состояния мертвого, в коем он прибывал уже без малого двенадцать часов.
Валера резко сел на кровати, намереваясь отомстить негодяю, посмевшему вырвать его в этот жестокий мир после двадцатичасового операционного марафона, но, сфокусировав взгляд, обнаружил перед собой настолько счастливую физиономию Кулагина, что уже поднимавшийся было кулак сам собой замер на полпути.
-Что случилось? – даже голос его звучал так, словно голосовые связки не меньше рук принимали участие в операциях. – Наши высадились в Вашингтоне. Или Кастро перешел в православие после наших побед?
-Второе даже менее вероятно, чем первое. – еще шире улыбнулся Кулагин – А теперь быстренько переходи в вертикальное положение, брей морду и поехали в консульство.
-А что за спешка?
-Да потому что наш военный атташе через два часа вылетает в Москву. И мы летим вместе с ним. А до того ему еще надо нам новые погоны вручить и документы оформить.
-Погоны? Ты имеешь в виду…
-Поздравляю с внеочередным присвоением воинского звания капитан.
-В таком случае ты…
-Так точно, майор Кулагин, честь имею представиться. А теперь поторапливайся, времени в обрез, так что небольшая пьянка уже на борту самолета. – и, хлопнув Валеру по плечу, Кулагин исчез словно и не было.
-Пьянка небольшой не бывает. – пробурчал Валера, тем не менее поднимаясь на ноги и направляясь к раковине, с некоторым сомнением глядя на бритвенный станок.
-Товарищи офицеры, – военный атташе при посольстве СССР в республике Куба был, как всегда, идеально выбрит, подтянут, одет в шикарный английского сукна костюм и вообще всем своим видом ничуть не напоминал шпиона под дипломатическим прикрытием, коим он и являлся на самом деле – Родина никогда не забудет, как много вы сделали для укрепления революционных завоеваний этого острова и его гордого свободолюбивого народа. Ваши успехи в священном для каждого советского врача деле спасения человеческой жизни были по достоинству оценены и руководством Кубы и нашим верховным командованием. В этой связи от имени коммунистической партии Советского Союза и верховного командования Советской Армии поздравляю вас с присвоением очередных воинских званий.
-Служим Советскому Союзу. – в связи с небольшим размером кабинета атташе и общей секретностью выполняемой миссии громового возгласа не получилось, но нескрываемая радость светящаяся в глазах офицеров не столько от неожиданного повышения в звании, сколько от предвкушения возвращения домой, не оставляла сомнений в искренности уставного ответа.
-Ну тогда в порядке старшинства. Майор Кулагин. – неуловимым движением фокусника атташе извлек из стола новенькие погоны с золотыми звездами и протянул их шагнувшему к нему Сергею. – Поздравляю. Капитан Лазаров. – Валера сделал шаг вперед и изобразил строевую стойку. – Поздравляю. – новые перетянутые бумажной лентой погоны легли ему в руку. – Поздравляю. Старший лейтенант Михайлов. – Игорь сменил шагнувшего назад Валеру. – Поздравляю. А теперь, товарищи, у вас есть час на сбор вещей и прощание со вновь обретенными тут друзьями, после чего я жду вас на аэродроме. Да, хочу сразу предупредить – на губах атташе появилась слабая улыбка – Местного самогона в полет с собой не запасать. Все, что нужно для вашего выражения радости по поводу повышения и возвращения домой, вас уже ждет на борту. Майор Кулагин, это вас особо касается.
-Тот случай был единичным. – всем своим видом показывая полную непричастность к данному нарушению воинской дисциплины ответил Кулагин, нарочито пристально разглядывая картину какой-то античной битвы, которая украшала стену за столом советского разведчика – А кроме того, товарищ военный атташе, вы не хуже меня знаете, что данная ситуация на тот момент явилась следствием, так сказать, оперативной необходимости в деле укрепления дружбы народов ну и так далее.
-Для укрепления дружбы народов вовсе не обязательно было напиваться ромового пру до такого состояния, чтобы на спор нырять в океан с пирса Малекон да еще и соревноваться на тему, кто дольше продержится под водой не всплывая.
-Но я же выиграл.
-Разумеется, учитывая, что вы все время соревнований дышали через спертую в соседнем кафе соломинку в то время, как ваш соперник честно пытался продержаться под водой не дыша.
-Это была военная хитрость и никто, кроме вас, товарищ атташе, об этом не знает.
По мере того, как диалог Кулагина и советского разведчика заходил все дальше, постепенно детализируя способ проведения досуга его товарищем, брови Валеры поднимались все выше и выше, что не укрылось от глаз разговаривающих. Что касается Михайлова, то тот всем видом стремился показать,что вообще не в курсе темы разговора, это навело Валеру на мысль, что пока он шлялся по партизанским тылам кубинских повстанцев и налаживал связи для будущего внутри кубинского диалога, его боевые товарищи не так чтобы совсем печально проводили время не только за операционными столами, но и в самой гуще гаванской городской жизни.
-Ты не хочешь мне рассказать про ваше ныряние? – спросил Валера, когда они вышли из консульства.
-Нет. – коротко ответил Кулагин. – А ты, если откроешь рот хоть на полслова, - обратился он к старательно сдерживающему улыбку Игорю – будешь до конца жизни жалеть, что в институте не выбрал в качестве предмета специализации гинекологию.
-Эх, значит, не доведется мне рассказать, как трудно найти на этом острове огуречный рассол, да еще ранним утром. – вздохнул тот, забираясь в машину под смех Валеры и вполголосное матюкание самого Кулагина.
Гул моторов военно-транспортного Ан-12 постепенно становится все ниже и громче по мере того, как самолет снижается, заходя на посадку военного аэродрома Тушино. Валера продрал глаза и титаническим усилием перевел свое тело из горизонтального положения, которое оно занимало на бортовой скамье, в некоторое подобие вертикального. Ан-12 не предназначался для комфортабельной перевозки людей, эта рабочая лошадка проектировалась как грузовик для быстрой переброски боеприпасов и расходных материалов вслед рвущимся к Ла-Маншу советским войскам, а потому в качестве сидячих мест там использовались не особо широкие деревянные скамейки, идущие вдоль обоих бортов по всей длине фюзеляжа. Сейчас на этих скамейках расположились несколько советских офицеров, всем своим видом демонстрируя то ли полное удовлетворение от жизни, то ли полную неспособность в нее вернуться. Насколько помнил Валера, последние тосты, которые они поднимали после того, как закончились закуска и воображение, звучали на тему пожелания здоровья команданте Фиделю и всему кубинскому народу, благодаря которому они получили новые звезды на погоны, а так же не менее искреннего пожелания сидящему в кремле лысому придурку подавиться той самой кукурузой, которую он после своей поездки в США понасажал по всей советской стране в количестве большем, чем Сталин посадил врагов народа по всему ГУЛАГУ. Сейчас, медленно сев на скамье, Валера обвел глазами товарищей по счастью возвращения домой, некоторые из которых уже проснулись и теперь вяло размышляли, стоит ли подниматься или лучше умереть от похмелья лежа. Насколько он помнил, самолет делал две посадки для дозаправки, в ходе которых на борт поднимались новые пассажиры, которые по тем или иным причинам должны были срочно переправиться в Москву и не могли дожидаться пассажирских рейсов. Знакомство состоялось по классической схеме, ибо каждый, поднимаясь на борт, протаскивал с собой горячительные напитки в любой таре, которая могла содержать жидкость, и это несмотря на то, что перед посадкой каждый советский военный проходил тщательный досмотр именно с целью выявления алкогольной контрабанды. Контрабанда выявлялась и изымалась, и все равно к концу полета офицерский состав находился в полностью небоеспосбном состоянии. Между тем за толстым стеклом иллюминатора во всей своей красе раскинулась Москва, медленно проплывая под крылом тяжелого военно-транспортного самолета и вызывая в еще не пришедшем в себя от празднования возвращения домой сознании Валеры некое давно забытое им чувство, похожее на то, которое он испытывал в детстве, возвращаясь домой после интересного и насыщенного всевозможными радостями каникул летнего дня, слыша вместе со скрипом открываемой им двери голоса родителей и непередаваемый аромат очередного кондитерского изыска, которое стараниями матери доводилось до вкусного состояния в духовке. И хотя воспоминания о проведенном дне, как правило, оказывались сплошь положительными, чувство покоя и безопасности, проникающее в детское сердце с возвращением домой было ни с чем не сравнимым и не заменимым даже приключениями в самой веселой компании самых верных и настоящих друзей.
-Мы дома. – это Кулагин, неслышно оказавшийся за плечом Валеры , озвучил конечный вывод тех переживаний, которые сейчас крутились в голове и сердце всех троих друзей, уже привыкших было к буйству тропических красок далекого острова, но так и не сумевших побороть тоску по родной земле, столь многократно воспетую в стихах и прозе, но на самом деле практически невыразимую посредством слов.
-Даже не верится, что все закончилось. Кажется, нас тут не было целую вечность. – Михайлов, появившийся с другой стороны, так же приник к иллюминатору, рассматривая проплывающие внизу пейзажи столицы.
-Да. – согласился Валера – Теперь остается надеяться, что наша Родина скучала по нам с теми же родственными чувствами, с которыми мы тосковали по ней.
-Итак, имеющиеся у нас показания ваших коллег, а так же донесения кубинской стороны частично подтверждают изложенное в вашем рапорте, а именно: в ходе боевых действий вам была поставлена задача сопровождения важного военнопленного, коего переправляли на вертолете в распоряжение центрального командования и который по некоторым данным являлся американским военнослужащим. В ходе транспортировки вертолет потерпел катастрофу, в которой выжили только вы и кубинский капрал. Дальнейшая ваша история подтверждается опять же частично и опять же только самим капралом, что не может не вызывать у нас ряда вопросов о том, каким образом вы смогли столь долгое время находиться среди контрреволюционных элементов без малейшего ущерба для себя.
-Товарищ полковник, - под тяжелым взглядом начальника особого отдела 10-го главного управления генштаба Валера чувствовал себя все более дискомфортно, прекрасно понимая, к чему ведет логическая нить данного разговора. – все изложенное мною в рапорте, абсолютная правда. Даже сам Кастро не высказывал сомнений на этот счет.
-Да, да.- особист скептически ухмыльнулся, указав на перевязанную тесемкой красную папку, лежащую у него на столе. – У меня тут целая энциклопедия, отписанная нашими кубинскими товарищами в твою честь, в том числе крайне лестные отзывы Рауля Кастро и Долорес Дэспин.
-В таком случае мне нечего добавить.
-Вот как? А мне есть что. – особист наклонился к сидящему за столом Валере – Не знаю, как ты смог избежать смерти в тех джунглях с теми дикарями и не знаю, какие именно рычаги ты использовал, чтобы влезть в доверие к руководству острова, но я буду очень внимательно следить за тобой, капитан, запомни это. Такое везение не бывает обычным человеческим качеством. И почти никогда не проходит безнаказанно.
-Я запомню. – Валера проглотил комок в горле и поднялся – Разрешите идти, товарищ полковник?
-Идите, капитан.
-Ну? Ну как? Что он тебе сказал?
-Насколько все плохо?
Михайлов и Кулагин ждали его буквально возле двери особого отдела, нимало удивляя столь смелой своей дислокацией офицеров генерального штаба, которые предпочитали проходить мимо конкретно этой двери подчеркнуто четким и быстрым шагом.
-Я думаю, что у меня только что появился очень внимательный друг в смежной с нами конторе.
-Храни нас бог от таких друзей. – Кулагин подхватил его под руку и развернул в сторону выхода – А теперь начинаем организованную эвакуацию.
-В общем так. – Кулагин сделал большой глоток темного чешского пива и счастливо вздохнул, смакуя его движение по пищеводу – Пока тебя пытали особисты, я тоже времени даром не терял. Доложился по начальству.
-По которому? – уточнил Валера.
-Не важно. – неопределенно повел рукой друг – Главное, что я переговорил о тебе с определенными людьми и показал кое-кому твои конспекты.
-Они не мои, ты же знаешь.
-Я знаю, что они твои и написаны по-испански в целях конспирации. Во всяком случае, такова официальная и единственная на сегодня версия.
-И какова реакция начальства?
-Скажем так, твоя персона и твои исследования вызвали определенный интерес. Более того, как я узнал, у тебя есть довольно могущественный друг там, в Сибири.
-Я бы не назвал это дружбой.
-Не важно, как это называть, важно то, что он есть. В общем, если не вдаваться в детали, то в ближайшем будущем тебя ждет перевод из твоей глуши ближе к центру. Скажем, ленинградская ВМА.
-Серега…я даже не знаю, что сказать. и я даже не уверен, что хочу этого перевода. Понимаешь, там в Сибири люди…в общем, они не такие, как тут и они так меня приняли, я там столькому научился, что…
-Да, да, да. – Сергей покивал головой, демонстрируя свое полное согласие – И тем не менее, возможности благовещенского гарнизонного госпиталя не в полной мере позволяют реализовывать новейшие достижения в области хирургии, не так ли?
-Ну…
-Валера, я предлагаю тебе будущее. Не только твое. Наше общее. Не бросайся такими возможностями.
-Хорошо. Не знаю, буду ли благодарить тебя в дальнейшем, но сейчас спасибо.
-А для чего еще нужны друзья? За нас. – Кулагин поднял кружку, Валера несколько секунд смотрел на него, затем поднял свою.
-За удачу. – присоединился к ним Михайлов – Чтобы она оставалась нам верна как хорошая жена.
-Товарищ полковник, капитан Лазаров из командировки прибыл и готов к исполнению служебных обязанностей. – отчеканил Валера, сделав шаг в кабинет начальника госпиталя и вскинув руку к козырьку фуражки.
На лице главного врача появилась улыбка, подобная отеческой.
-Валера. – он быстро встал из-за стола и протянул руку, которую Валера крепко пожал – Рад тебя видеть. Полагаю, ты только с самолета?
-Так точно, Антон Иванович.
-В таком случае, будем считать, что твой доклад о прибытии я принял. А теперь сдать оружие в оружейку, а командировочные бумаги в отдел кадров, после чего бегом марш домой. До завтра у тебя увольнительная.
-Спасибо, Антон Иванович. Разрешите пригласить вас на мероприятие сегодня вечером.
-Почту за честь и буду непременно. – кивнул старый врач – А теперь иди, Валера. Насколько я помню, твоя жена заканчивает занятия в пионерском лагере при школе примерно через час. Это как раз то время, которое нужно молодому офицеру, чтобы смыть с себя налет тропической экзотики. Вы свободны, товарищ капитан.
-Есть, товарищ полковник. – Валера круто развернулся на каблуках и вышел из кабинета.
Сибирское лето окружило его своим волшебным ароматом едва он вышел из здания административного корпуса госпиталя, вдохнув который он внезапно понял, что осознание возвращения домой пришло к нему только сейчас. На всем протяжении пути от аэродрома до места своей службы он словно наблюдал себя со стороны, как будто Валерий Лазаров являлся героем фильма, который он смотрел сидя в зрительном зале где-то в центре Гаваны. И только сейчас, оглядевшись вокруг, словно в первый раз увидев проходящих мимо госпиталя людей с русскими лицами, слыша, как отовсюду доносится русская речь и ревут моторами проезжающие мимо ЗИЛ и ГАЗ, как торговка семечками спорит с ребятней, с горкой или без должен быть стакан за две копейки, а двое пацанов лет семи мутузят друг друга в подворотне, обзывая поочередно друг друга Гитлером, Валера сорвал с головы фуражку и, подкинув ее в воздух, издал победно-восторженный клич, который в детстве обычно сопровождал осознание собственной удачи после того, как он благодаря собственному везению и часто помощи встречающихся только в детстве друзей выбирался из очередной переделки, которые так часто сопровождали детвору в послевоенных сороковых годах. И так же, как в детстве, расплата за такое выражение радости не заставила себя долго ждать. На его плечо легла рука.
-Товарищ капитан, - обратился к нему начальник патруля, который, собственно, и являлся владельцем руки – ваше поведение не достойно звания советского офицера. Предъявите ваши документы. Тьфу ты, черт возьми. – старший лейтенант, командир патруля, которого Валера еще до своей командировки безжалостно избавил от лопнувшего аппендикса, убрал блокнот нарушений обратно в карман кителя – Прошу прощения, доктор, я вас сразу не узнал. Всего хорошего. – от козырнул, и патруль продолжил движение.
Он не услышал, как Алена вошла в дом. По прибытии домой он минут десять потратил на напоминание Манжуру, который не хотел пускать его за калитку, о том, что он тоже вроде как тут живет. Пес, отличаясь умом и сообразительностью, явно признал его, но тем не менее начинал рычать, как только Валера делал шаг в сторону дома, и весьма двусмысленно вилять хвостом. Дело закончилось взяткой в виде куска докторской колбасы, после чего четвероногий сторож сменил гнев на милость и вежливо отвернул морду в сторону огорода, демонстрируя полную незаинтересованность в его дальнейшем маршруте движения. После таких переговоров с Манжуром Валера вступил в дом с некоторой неуверенностью в радости его хозяйки от возвращения второго по важности после пса мужчины. Тем большим бальзамом на его душу была радость Веры Сергеевны, встретив его на пороге, так сжала в крепких материнских объятиях, что у него затрещали ребра.
-Слава богу, слава богу. – бормотала она, прижав его к своей монументальной груди, напоминавшей крепостной вал.
-Баба Вера, можно мне все же войти? – голос Валеры звучал несколько глухо из-за уменьшившегося объема грудной клетки, которую по кругу охватывали трудовые руки.
-Да-да, сынок, конечно, в дом, в дом. Устал, поди, с дороги-то. Проголодался. Сейчас я тебе обед соберу, баню истоплю. Алена-то только через часок придет, коли на работе не задержат, а ты как раз отдохнуть успеешь.
-Баба Вера, да не надо, я сам…
-Я тебе дам сам! – повысила голос хозяйка – Где это видано, чтобы воин, с похода вернувшись, и сам?
-Да с какого похода, баба Вера? Я ж просто в командировке был.
-Знаем мы ваши командировки, служивые. Ну-ка марш в дом. Баня будет готова через пятнадцать минут , обед через полчаса. И чтобы к возвращению Алены мне не было стыдно за то, как я встретила ее единственного мужчину.
-Слушаюсь. – покорно вздохнул Валера, шагая в прохладу старого дома.
Вера Сергеевна выполнила свое обещание, пропустив его через процедуру омовения и кормления с такой оперативностью и заботой, с какой не каждая мать заботится о своем родном ребенке. И вот, растянувшись на родной и такой непривычно мягкой кровати, приготовившись встретить жену во всей своей сытости и вымотости, он позорно и при этом очень быстро заснул. Когда губы Алены коснулись его щеки, он лишь сонно повел рукой и невероятным усилием воли приоткрыл один глаз, который тут же закрылся, с явно пониженной скоростью передавая в отключенный сном мозг визуальную информацию. Информация прошла систему опознавания в памяти, что вылилось в резкий всплеск двигательной активности. Данный всплеск выразился в том, что Валера резко подскочил на кровати, отчего пружинная сетка, сыграв роль батута, подкинула его вверх и в сторону, результатом чего стало бы его падение на пол, если бы не Алена, которая успела ухватить его за воротник рубашки и с не свойственной женщине столь хрупкого сложения силой притянуть обратно к себе.
-Всегда считала себя сногсшибательной женщиной, но такой эффект вызвала впервые.
-Алена. Аленушка. Родная моя. – Валера схватил ее и так сжал в объятиях, что у той перехватило дыхание.
-С возвращением, воин. – сказала она, когда он немного ослабил хватку, по-прежнему не отпуская ее окончательно, словно боялся, что она может исчезнуть как мираж - С возвращением домой. – она провела рукой по его щеке, глубоко вздохнула, затем еще раз, затем из ее груди вырвался сдавленный всхлип, после которого окончательно сдавшие нервы отключили систему самоконтроля и хлынувшие рекой слезы вкупе с рыданием утонули в груди Валеры, к которой он снова прижал ее как только понял, что грань ее хваленой выдержки вот-вот будет пересечена.
-Ну-ну, все хорошо. Все закончилось, я снова дома и мы снова вместе. Ну здорово же, правда?
-Я уже боялась надеяться. Когда ты не вернулся вовремя, я поняла, что что-то случилось. Никто в твоем госпитале не мог мне ничего сказать. – голос жены, уткнувшейся ему в грудь звучал глухо, но слова продолжали литься буквально потоком вместе со слезами – Твой шеф только повторял, что с тобой все хорошо, нес какую-то ахинею про особо важное правительственное задание, которое ты выполняешь в командировке. Сначала я ему не верила, а потом встретила Чеглинцева в городе. Он бы позвал милиционера, если бы мог – так я к нему прицепилась. Но судя по всему он не мог, а потому честно признался, что ваш главный просто ничего не знает. Говорил, что даже ваши особисты не в курсе ситуации. Он взял с меня клятву молчать и я молчала. Молчала и молилась. Боялась надеяться и молилась. И вот ты вернулся. Живой. Целый. – она оторвалась он его груди – Дай угадаю: ты ведь не скажешь мне, где ты был и что с тобой произошло, верно?
-Нет. – чуть улыбнувшись, ответил Валера, внимательно наблюдая за ее лицом – Но ты ведь и с спрашивать не будешь, верно?
-Верно. – сделав глубокий вдох, ответила она – А теперь, может, мы пропустим протокольно-допросную часть, и ты меня просто поцелуешь? Как положено любящему мужу, долгое время не видевшемуся с любимой женой.
-Ну почему же просто? – Валера привлек ее к себе – Любимую жену положено не просто целовать.
-Я так понимаю, нам сегодня ждать гостей? – спросила Алена, когда Валера, закурив сигарету, блаженно вытянулся на смятой постели.
-Ты, как всегда, права, дорогая. Просто удивляюсь, как небо послало мне столь проницательную жену.
-Наверное, за грехи в прошлой жизни. А будешь много иронизировать, стол для своих товарищей по скальпелю будешь накрывать сам.
-Я тих и кроток, как ягненок. – молитвенно сложил руки Валера, отчего Алена прыснула со смеху.
-В таком случае я на рынок за продуктами, а ты…
-А я?
-А ты будешь изображать типичного семейного мужчину. То есть, пока жена старается на кухне, будешь дымить своей папиросой в общей спальне и думать о том, как же тебе повезло со столь счастливой семейной жизнью.
-Я и так только об этом и думаю. – чистосердечно признался Валера.
-Итак! – голос главного врача звучал громко и властно, словно на строевом смотре, хотя на губах его играла не часто виденная коллегами улыбка – По праву старшего по званию, должности и, прошу заметить, возрасту первый тост произнесу я. Надеюсь, никто не возражает?
-После такого обоснования никто бы не посмел возразить. – заметил Валера, одной рукой прижимая к себе Алену, а другой поднимая граненый стакан, в котором плескался с такой заботой сделанный Верой Сергеевной самогон, перемещенный на этот стол из самого дальнего закутка подвала, что явно говорило о льготном положении, которое Валера занял в сердце старой хозяйки. Сама баба Вера долго отказывалась принять участие в застолье и согласилась только после шантажа со стороны Алены, которая заявила, что без хозяйки дома мероприятие не состоится вовсе, что неминуемо будет иметь не самые благоприятные последствия для дальнейшей карьеры Валеры. И теперь, сидя в конце стола, куда она себя определила, не смотря на уговоры сесть во главе, она смотрела на Валеру с такой нежностью в глазах, которую он последний раз видел только у собственной матери.
-В таком случае ты согласишься, если первый тост вопреки ожиданиям всех здесь собравшихся я подниму не за тебя, ибо ты всем нам надоел еще до своей командировки, - по столу пробежала волна смеха – а за твою прекрасную супругу. Нет труда большего, чем труд ожидания. И нет ожидания более тяжелого, чем ожидание, которое сопровождает по жизни жену офицера. Мы все здесь кадровые офицеры и каждой своей звездой, каждой наградой, которая рано или поздно украсит наши парадные мундиры, мы обязаны нашим женам. Да, Родина нас ценит, партия награждает, но только благодаря крепкому тылу солдат побеждает на поле боя, которым и является вся наша жизнь. А наш тыл – это наши жены. Которые хранят огонь в очаге. Которые согревают наши дома, растят наших детей и залечивают наши раны, телесные и душевные, которые мы приносим им после очередной нашей победы или, что тоже случается, неудачи, чрезвычайно гордые собой или размазанные собственным уязвленным самолюбием. Сегодня я хочу поднять тост за вас Аленушка. За ваше терпение и выдержку, за вашу веру в своего мужа, за ту поистине непостижимую женскую силу, с которой ты выдержала всю тяжесть ожидания и, что самое страшное, неизвестности. За то тепло, которое ты сохранила в этом доме и в своем сердце. За тот тыл, который ты обеспечила своему мужу, всегда достойно выполняющему поручения Родины и партии, которым гордимся все мы и который, уверен, гордится тобой. За самую лучшую из жен. За тебя, Алена.
Тост был поддержан восторженно и единогласно. Пунцовая от смущения Алена, все еще не научившейся спокойно реагировать на повышенное внимание к собственной персоне, все крепче прижималась к Валере и сбивчиво благодарила за поздравления, которые летели со всего длинного сборного стола, за которым сейчас собрался практически весь лечебный состав госпиталя. На вопрос Валеры, кто же остался мониторить ситуацию в хирургическом отделении, Потапов махнул рукой в сторону госпиталя и что-то пробурчал про молодое пополнение, которое успело получить отделение за те месяцы, что Валера отсутствовал. Дальше праздник пошел по накатанной, в результате чего уже через пару часов вся компания, включая ее женскую половину, чувствовала ну просто небывалый душевный подъем, связанный с отменным качеством самогона бабы Веры, организаторским талантам Захарова, который вел стол словно заправский грузинский тамада и обилию закуски, которую хозяйки дома наготовили в поистине титанических количествах.
-Здорово, что ты вернулся. – сказал Чеглинцев, когда они с Валерой курили на пороге, пока остальная честная компания изображала танец под музыку, льющуюся из старого патефона, который баба Вера сохранила еще с войны и расчехляла только по очень важным поводам.
-Да я и сам рад. – хмыкнул Валера.
-Нет, ты не понимаешь. Тут у нас наметился прорыв. Вернее, прорыв конкретно до нашего госпиталя. И без тебя нам в этот прорыв ну просто никак не пройти.
-Ой, не занимайся лестью Леха. Мы оба хорошо понимаем, что я мог не вернуться в столь удачное время, когда, как ты говоришь, у вас наметился прорыв. Так что можно менее лестно и более конкретно. О чем речь?
-Речь о протезировании сердечных клапанов. Мы получили добро на проведение парного операционного эксперимента.
-Ты шутишь?
-Ни коим образом. Ты знаешь, что Берг и Стаки еще четыре года назад создали первый прототип одностворчатого клапана.
-И не только они. Левашов в Куйбышеве создал свой прототип всего лишь годом позже. Насколько я знаю, после двух операций было принято решение более их не использовать.
-Верно. Тему закрыли, потому что в прошлом году Нина Браунвальд провела операцию по протезированию митрального клапана собственной разработки протезом. Двустворчатым. А Старр и Эдвардс в бостонском госпитале к этому времени объявили об окончании испытательной серии операций по протезированию митрального клапана шаровым протезом собственной конструкции. У нас, как ты знаешь, с этим делом все обстоит несколько паршивее. После куйбышеской неудачи работы по лепестковому клапану были прекращены. Новая конструкция только планируется к разработке.
-И? может, мы отойдем от истории и ты мне расскажешь практическую сторону вопроса?
-Может. Практическая сторона такова: нашим бойцам невидимого фронта удалось закупить в США партию митральных протезов обоих моделей. Весьма ограниченную партию, поэтому их распределили по госпиталям в разных частях страны. Две пары протезов каждой модели попали к нам. Именно мы должны будем провести экспериментальное протезирование.
-От услышанного челюсть Валеры съехала вниз, в связи с чем прилипшая к губе сигарета начала склоняться все круче к земле, окончательно рухнув на нее по баллистической траектории до того, как Валера со стуком захлопнул рот.
-Мальчики, гости скучают без двух главных мужчин бала. – это жена Чеглинцева, возникшая у них за спиной, словно приведение, просунула между ними голову и, обхватив обоих за плечи, мягко, но настойчиво развернула обоих в сторону дома.
-Главный мужчина бала, как я вижу, неплохо проводит время. – заметил с улыбкой Валера, увидев, что главный врач танцует с Аленой, одновременно ведя с ней какую-то беседу, настолько занимательную, что время от времени сама Алена заливалась звонким смехом, а Захаров улыбался теплой отеческой улыбкой, при виде которой Валера с тоской вспоминал собственного отца.
-В любви, как в профессии: если ты не делаешь свою работу сам, за тебя ее начнет делать кто-то другой. – заметил Чеглинцев – Причем не исключено, что даже лучше тебя.
-Исключено. – категорически возразил Валера – Лучше просто уже некуда.
-Итак, товарищи, поскольку нашего полку прибыло, думаю, правильно будет начать планерку со знакомства наших новых кадров с кадрами, так сказать, заслуженными и уже в определенной мере авторитетными. – начал утреннее совещание Захаров, как только врачебный персонал, повинуясь движению его руки, организовал тишину, проще говоря, заткнулся. – Я хочу порадовать всех присутствующих тем фактом, что к нам вернулся наш молодой, но уже заслуженный специалист, который достойно выполнял задания партии и правительства в длительной командировки и теперь снова готов приносить пользу нашему госпиталю и нести исцеление нашим пациентам своими умелыми руками и острым умом. Но, поскольку, большинство из нас радовалось этому событию еще вчера, о чем, видимо, некоторым до сих пор напоминает головная боль и общее ощущение неполного счастья, свойственное хорошо проведенному накануне вечеру, то большинству из вас заново сообщать о возвращении теперь уже капитана Валерия Лазарова отдельно сообщать не требуется. Однако! Среди нас присутствуют новые члены нашего коллектива, которые еще только вливаются в него, в связи с чем успели познакомиться не все и не со всеми, и потому были оставлены вчера на контроле обстановки в своих отделениях. Поэтому предлагаю вам, уважаемые коллеги, представиться и доложить обстановку на текущий момент. Качество вашей работы в наше отсутствие послужит лучшей вашей характеристикой, нежели те похвальные бумаги, которые прибыли с вами в наш госпиталь из ваших институтов и академий.
Молодыми коллегами, которых главный пригласил к докладу, оказались четверо новых врачей, двое из которых являлись хирургами, один осваивал искусство терапии, а один прибыл в усиление Брагину для постижения искусства анестезиологии. Трое из них окончили Ленинградскую военно-медицинскую академию, а один, сточив все зубы о гранит науки в Ростовском медицинском институте, оказался заброшен Родиной на другой конец страны по призыву на срочную службу. Все они прибыли в госпиталь одновременно и к моменту возвращения Валеры успели отслужить в нем чуть больше недели. Решив совместить приятное с полезным, Захаров оставил их на контроле обстановки в отделениях с тем, чтобы разом определить уровень их не теоретической, а практической подготовки, окружив их тем не менее самыми опытными медсестрами и фельдшерами, а так же оставив трех посыльных и оперативную машину на случай, если кто-то из них все же не справится в одиночку с ситуацией. Так кутят бросают в озерную воду, предоставляя им шанс выплыть или утонуть. Решение, которое принял Захаров после всего лишь недельного знакомства с молодыми специалистами, было не просто неординарным, но и крайне рискованным, однако сейчас, слушая доклады своих молодых сотрудников, он непроизвольно улыбался, наслаждаясь краткостью и лаконичностью врачей, которые впервые в своей жизни приняли на себя всю полноту ответственности за жизни пациентов и ночь провели в том состоянии, которое знакомо только командиру, впервые оказавшемуся один на один с противником на поле боя. Насколько понял Валера из докладов врачей, госпиталь не просто работал в полную силу, но и продолжал оказывать консультативную и практическую помощь городской больнице Благовещенска, в которой по-прежнему не хватало персонал. В этой связи постоянный дефицит способных работать самостоятельно врачей и особенно хирургов восполнялся за счет военных, которым было предписано всеми силами помогать гражданскому здравоохранению до тех пор, пока многочисленные советские медицинские ВУЗы не насытят окраины огромной страны новыми кадрами. Когда основная часть планерки была закончена, главный попросил задержаться сотрудников хирургического отделения.
-Итак, - начал он, когда за остальными врачами закрылась дверь – вы уже знаете о том, что мы получили первые искусственные двустворчатые митральные клапаны. Они произведены в США и доставлены в нашу страну, скажем так, не совсем официальным путем. И именно по причине такой неофициальности отправлены не в гражданские стационары, а в госпитали министерства обороны. Доктор Неженцев, доктор Симонов, - обратился он к двум молодым ординаторам, сидевшим в дальней части стола с таким решительно-важным видом, словно им поручили охранять мавзолей Ленина – это первый серьезный разговор в вашем присутствии, а потому я хочу напомнить, что ни одно слово из сказанного в этом кабинете не должно выйти за пределы его дверей. Все, что нужно будет знать среднему и младшему медицинскому персоналу, я доведу им лично и отдельно. Это понятно?
-Так точно. – хором ответили оба молодых врача, продемонстрировав сохраненный навык строевого ответа.
-Тем не менее, я хочу, чтобы в предстоящих операциях участвовали все, здесь присутствующие. И чтобы все осознали всю ответственность, которую возложило на нас правительство, доверив проведение таких операций. – после приличествующей для столь серьезного заявления паузы главврач продолжил – Параллельно с нами такие же операции будет проведены в разных госпиталях по всему СССР. Пациенты разных возрастов. Разных национальностей. Уроженцы разных областей. И с разным анамнезом. Полученные данные затем будут систематизироваться для помощи в работе по созданию отечественных протезов. Это понятно? Хорошо, теперь ближе к сути вопроса. Полагаю, никто из вас не видел эти протезы в металле, хотя с их конструкцией, уверен, знакомы все вы. А потому – главный резко поднялся из-за стола – следуйте за мной.
Валера вопросительно взглянул на Потапова, тот пожал плечами и направился за шефом, бросив по дороге Неженцеву и Симонову:
-Строевой шаг, коллеги, не обязателен, вы не на плацу.
Валера, не сумевший сдержать улыбки, проходя мимо них, подмигнул молодым коллегам, чем окончательно поверг тех в смущение, не свойственное основной части советских офицеров.
-Вот они. – главврач медленно открыл крышку титанового контейнера, в котором, с хирургической точностью уложенные в ячейки из пористого мягкого материала, лежали четыре искусственных митральных клапана, два из которых были двустворчатыми, а два представляли собой шаровую модель. Глядя на эти чудеса западной кардиохирургии, Валера осознал, что на несколько секунд он перестал дышать. Остальные хирурги так же застыли над контейнером словно жрецы тайной религии над священными дарами. – Ну, как вам буржуйское изобретение?
-Хороший старт. – коротко выразил свое мнение Чеглинцев. – Когда мы создадим свои протезы, эти можно будет поместить в музей.
-Как всегда, старший хирург достойно выражает наше общее мнение одной краткой фразой. – заметил Потапов, чем вызвал улыбки коллег.
Валера же продолжал смотреть на таинственные механизмы, которые волей правительства и умением советских разведчиков пересекли океан, чтобы оказаться там, где их конструкторы и подумать не могли – в сердцах советских офицеров. За время нахождения на Кубе он прочел массу литературы по кардиохирургической тематике, из которой почерпнул информацию о том, что уже несколько лет западные кардиохирурги шли по нескольким путям, совершенствуя конструкцию искусственных клапанов, каждый из которых имел как достоинства, так и недостатки, причем ни один вариант до сих пор не являлся достаточно совершенным, чтобы пустить его в массовое производство. Основными конкурентами являлись шаровые, они же вентильные, и лепестковые клапаны, названные там по конструкции запирающего элементом, который предотвращал обратный ток крови из левого желудочка обратно в предсердие при сокращении сердечной мышцы. В вентильных клапанах таким элементов являлся силиконовый или силастиковый шарик, который при сокращении предсердия уходил вниз, пропуская кровь в желудочек, а затем при сокращении самого желудочка, становился на место, закрывая митральный канал и предотвращая обратный ток крови. Опорное кольцо и ограничители хода шарика изготавливались из титана, а пришивная манжета из тефлоновой ткани. При сравнительно простом производстве этот вид протезов имел серьезный недостаток не только в виде высокого риска тромбообразования из-за завихрений, возникающих при прохождении крови вокруг его стенок, но и в виде дальнейшего разбухания самого шарика за счет абсорбции липидов из плазмы крови, что могло привести к заклиниванию шарика в кольце и смерти человека от острой сердечной недостаточности. Лепестковые же клапаны конструктивно были максимально приближены к естественным сердечным клапанам, но их создание требовало гораздо больше времени и большей точности технологии. Кроме того, первые, одностворчатые, лепестковые клапаны довольно быстро разрушались, поскольку запорным элементом в них являлась одна большая створка, укрепленная с помощью тефлоновой нити в кольце из нержавеющей стали, которая не выдерживала длительной нагрузки кровотока. Поэтому в 1960 году американский хирург Нина Браунвальд сумела получить разрешение на первую операцию лепесткового клапана собственной конструкции, состоящего из двух лепестков, армированных сеткой из дакрона и укрепленных в полиуретановом кольце. И хотя данный вид клапана все еще был не совершенен, его эффективность была признана значительно превосходящей его одностворчатого предшественника. Выждав еще несколько секунд, главный врач решительным движением закрыл контейнер, чем вернул коллег обратно к реальности.
-А теперь, Виктор Семенович, - обратился Захаров к заведующему хирургией, - мы все будем вам благодарны, если вы пригласите нас в свой кабинет, дабы ознакомить всех участников операции и вашего покорного слугу с кандидатурами на почетное звание первого обладателя искусственного клапана.
-Конечно. Прошу за мной.
Насколько понял Валера, Потапов довольно основательно готовился к тому совещанию, которое Захаров представил, как экспромт, из чего следовало, что протезы клапанов они с главным принимали вместе. Да, собственно, иначе и быть не могло, поскольку кто как ни главный хирург мог оценить состояние присланных из-за рубежа произведений инженерного медицинского искусства, ибо главврач, хоть и был выдающимся руководителем, все же не обладал достаточными для этого знаниями, выполнив свою главную функцию уже тем, что смог добиться выделения данных изделий его скромному госпиталю наряду с ведущими военными стационарами страны.
-Итак. - начал Потапов, когда они разместились за столом в его кабинете. - У нас есть три возможных кандидата на первую операцию и порядка десяти на три остальные. Но поскольку речь идет о проведении парных опытов с двумя видами клапанов, то я хотел бы разбить этих кандидатов на две группы. Как вы знаете, шаровые клапаны показали себя с хорошей стороны в плане быстрого производства, но требуют постоянного медикаментозного сопровождения пациента в течении всего послеоперационного периода его жизни. Кроме того, сами они имеют свойство деформироваться при длительной эксплуатации, что дает пациенту сравнительно ограниченный период полноценной жизни после операции. Лепестковые же клапаны требуют гораздо меньшего лекарственного сопровождения, однако сами склонны к деформации и разрушению створок. Однако! На данный момент от нас требуется не только подтвердить данные, полученные нашими американскими коллегами, но так же освоить саму технику подобных операций с тем, чтобы в дальнейшем доложить по командованию результаты применения обоих видов клапанов в наших условиях. Исходя из выше сказанного я бы предложил разделить пациентов по возрастной категории с тем, чтобы в каждой группе было два больных примерно одинаковой тяжести состояния, но максимально, насколько это допускает возможность оперативного вмешательства, отдаленных друг от друга по возрасту. При этом все они должны быть из местных жителей или же жителей того же климатического региона, что и наш. Так мы сможем предоставить руководству максимум информации, ориентируясь не только на работу протезов после операции, но и на реакцию на них организмов пациентов в зависимости от возрастных ограничений.
-Согласен. - кивнул главврач. - Есть у кого добавления к сказанному?
-Разрешите? - поднял руку Валера и, получив утвердительный кивок главного, продолжил — Если принимать такое разделение пациентов, то следует учесть не только одинаковую степень тяжести кардиологических патологий, но и совпадения сопутствующих заболеваний. В противном случае сложно будет говорить о чистоте эксперимента.
-Вы уверены, что сопутствующий анамнез должен совпадать? - спросил главный, бросив вопросительный взгляд на Чеглинцева — Старший хирург имеет что-то добавить?
-Если честно, тут два пути. - сказал Чеглинцев — Наиболее информативным был бы выбор пациентом с максимально различными сопутствующими патологиями. В таком случае мы могли бы оценить влияние операции на течение остальных заболеваний и их влияние на период реабилитации. Однако это данный метод требовал бы значительно большего количества проведенных операций или как минимум проведения всех четырех операций у пациентов одной возрастной группы, что значительно сузит круг наших исследований в плане запрашиваемой командованием информации. Кроме того, уверен, что остальным стационарам поставлена задача именно работы в соответствующих направлениях, в то время как нам никаких подробных указаний не давали. Поэтому я склонен поддержать точку зрения Лазарова. Выберем пациентов на двух концах возрастного отрезка примерно в тридцать лет. С примерно одинаковым анамнезом. Одинаковые условия обеспечат наиболее полную информацию о реабилитационном периоде. В случае летального исхода у нас будет меньше круг исследований для определения причины неудачи.
-Хорошо. - кивнул Потапов — С этим определились. Исходя из этого, теперь можно приступить к рассмотрению кандидатов. Прошу, коллеги, ознакомиться с этими историями болезни и выразить свою точку зрения на счет данных пациентов.
Обсуждение, которое продолжалось без малого три часа с двумя периодами на покурить, в конечном итоге определило судьбу одного больного, которому было суждено стать первым в советской Сибири человеком с искусственным митральным клапаном. Когда к его койке подошли сразу пятеро врачей, двое из которых явно уступали ему по возрасту, сорокалетний капитан пограничной службы КГБ СССР с подозрением обвел их глазами и спросил у Потапова как у старшего по должности и званию:
-У меня все так плохо, доктор, что вы решили на моем примере учить молодых специалистов?
-Напротив, Сергей Николаевич, у меня для вас хорошая новость.
-Вы пересадите мне другое сердце?
-Не совсем так. Но мы пришли не с пустыми руками.
-С детства люблю сюрпризы. Не томите, доктор. Вы сами говорили, что мне не стоит волноваться, а ваша таинственная группа так и подстегивает мой адреналин.
-Алексей Николаевич, прошу вас. - Потапов уступил место Чеглинцеву, который присел возле кровати пациента и на ходу пытался сообразить, как сообщить ему новость, не выдав при этом государственной тайны.
-У нас появился шанс провести вам операцию по замене клапана. Того самого, из-за которого у вас появляются эти приступы удушья. Однако должен предупредить вас, что операция, которую мы планируем, уникальна. Скажу больше, подобного еще никто и никогда не проводил на территории нашей страны. Именно поэтому есть риск того, что что-то может пойти не по плану и...
-Вы хотите сказать, что я могу умереть у вас под ножом, не так ли? - пограничник смотрел на Чеглинцева не мигая, словно гипнотезер — Речь об этом?
-Я бы не стал ставить вопрос именно таким образом, но...
-Доктор, если мне не изменяет память, меня сюда доставили примерно в тот момент, когда я пускал изо рта пенные пузыри с розоватой окраской, верно?
-Верно.
-Я не врач, но даже я смог догадаться, что розовый цвет им придавала моя собственная кровь. А до того я несколько раз чуть не отбросил копыта прямо во время патрульного выхода. Вы знаете, что это такое, доктор? В такие моменты кажется, что тебе слон на грудь наступил. Разеваешь рот, а вдох совершенно без эффекта. Словно немой певец на сцене.
-Я понимаю.
-О нет. Вы точно не понимаете. То есть, вы знаете, что это такое, но только со стороны. Не дай вам бог понять это на собственной шкуре. Так что прежде, чем пугать меня возможностью неудачи, скажите мне, если все пройдет успешно, я смогу снова дышать? Дышать не только, когда лежу в этой чертовой кровати, но дышать на ногах. В движении. С нагрузкой.
-Да. В случае успеха вы сможете дышать и полноценно передвигаться.
-Ну тогда и говорить не о чем. - офицер откинулся на подушку. Было видно, что даже этот короткий диалог потребовал от него значительных усилий, судя по тому, как широко двигалась его грудная клетка. Он напоминал человека, который только что совершил спринтерский рывок на стометровку и теперь с трудом переводит дыхание. - Когда будете оперировать?
-Если подготовка пройдет по плану, то через три дня.
-Хорошо. Очень хорошо. Трое суток я еще готов потерпеть женский уход при собственном немощном состоянии. Но потом, когда вы меня поставите на ноги, скажите медсестрам, что я не гарантирую их добродетель. - пациент мечтательно улыбнулся и закрыл глаза.
-Договорились.
-Доктор. - окликнул их пограничник, когда они уже направились к выходу. - Вы ведь не просто так выбрали именно меня, не так ли?
-Разумеется. - согласился Потапов.
-И причина, видимо, не только в том, насколько у меня все плохо с мотором.
-Что вы имеете в виду?
-Насколько я знаю, у меня единственного в вашем отделении нет родственников. Никогда еще меня это не радовало до этого дня. Мудрый выбор, доктор.
-Итак, повторение - мать учения. - начал завотделелнием, когда в ординаторской остались только Валера, Потапов и Чеглинцев. - Что мы имеем в сухом остатке. Пациент сорока лет, десять лет назад перенес гнойную ангину, постепенно перешедшую в хронический тонзиллит, что вызвало приобретенный порок сердца в виде недостаточности митрального клапана в связи с его пролапсом. Поскольку болезнь развивалась медленно, то поступил он к нам уже в стадии декомпенсации в момент приступа сердечной астмы, которая перешла в альвеолярный отек легких. Приступ мы купировали сердечными гликозидами, но насколько я могу судить, и это подтверждает наш кардиолог, следующая перегрузка станет для него последней. Собственно, на данном этапе у него только две дороги: к выздоровлению после операции и в могилу. И туда, и туда его можем отправить именно мы.
-Многообещающее начало. - заметил Чеглинцев.
-Соблюдайте субординацию, капитан, и не перебивайте старших.
-Виноват.
-Итак. Первую операцию, как тут, видимо, все уже поняли, я беру на себя. Алексей Николаевич, вы будете первым ассистентом, Валера, ты вторым. Молодых на галерку, держать крючки и быть на подхвате. План операции будет готов сегодня к вечеру, прошу ознакомиться с ним немедленно и задать вопросы, если таковые появятся. Завтра с утра, Алексей Николаевич, вы займетесь подготовкой пациента и проконтролируете всю процедуру от сдачи крови до премедикации Брагиным. Валера, на тебе вся плановая работа. Если мне не изменяет память, то там ждут пара желчных пузырей и один кишечный абсцесс. Молодых отправишь на прием экстренных больных, пусть меняют друг друга в операционной в качестве твоих ассистентов. И тебе легче, и им практика. Кстати, там еще один с подозрительной язвой и один с онкологией мочевого пузыря. Займешься ими и примешь решение об операции. Самое легкое в таком случае отдашь молодым. Все понятно?
-Так точно. Вам готовить генеральное сражение, мне проводить обеспечивающие мероприятия.
-Не кипятись, Валера. - улыбнулся Потапов — Тебе еще предстоит сыграть свою первую скрипку. Но сейчас речь не о чьем-то частном престиже. То, что мы сделаем, проложит дорогу целой отрасли хирургии. Когда-нибудь, когда ты станешь руководителем, то поймешь, что некоторые задачи руководитель должен выполнять сам. Не потому, что жаждет славы для себя любимого, а потому, что всю ответственность он обязан брать на себя независимо от результата. В том числе и с целью защитить подчиненных.
-Я все понимаю, Виктор Семенович. Просто я считаю, что мог бы оказать больше пользы в период подготовки пациента. Три головы лучше, чем две.
-Экий орел, а? - Потапов широко улыбнулся и подмигнул Чеглинцеву — Станет ведь главным врачом однажды, ей-ей станет, как считаете, Алексей Николаевич?
-Несомненно.
-Капитан Лазаров, завтра принимаете на себя руководство нашими молодыми специалистами и организуете всю текущую работу. Задача: максимально разгрузить операционный блок в трехдневный срок, чтобы по его истечению полноценно участвовать в операции по протезированию митрального клапана. Решение принято мною и обсуждению с вашей стороны не подлежит. Задача ясна?
-Так точно.
-Отлично. До вечера все свободны. В семнадцать ноль ноль жду вас вместе с молодыми для ознакомления с планом операции. Идите, коллеги, занимайтесь больными.
Валера вышел из кабинета заведующего с ощущением, что ему только что щелкнули по носу, как в детстве делал это отец, когда он пытался поучаствовать в ремонте соседского мотоцикла вместо того, чтобы вовремя заправить собственную постель.
-Пошли раскидаем планы операций на сегодня-завтра. - хлопнул его по плечу Чеглинцев. - Мне надо, чтобы ты был через трое суток ты был полностью за нашим столом, а не вспоминал, что еще не успел поставить цистостому.
-Зажим. Еще зажим. - Неженцев быстро пережимал кровоточащие сосуды, пока Валера, подняв руки, в одной из которых был зажат скальпель, отошел на шаг от операционного стола, позволяя молодому коллеги остановить кровотечение из вскрытой передней брюшной стенки, после чего тот раздвинул крючками края операционной раны, выведя наружную стенку мочевого пузыря.
Валера бросил взгляд на Брагина, который следил за анестезиологией, тот кивнул, подтверждая, что показатели в норме. Шагнув к столу, он медленно прощупал пузырную стенку и сделал аккуратный разрез, проникая внутрь полости пузыря. Неженцев развел края стенки, пока Валера быстро осматривал пузырную полость. Собственно, через минуту он понял, что осматривать там в общем нечего. Вся внутренняя поверхность мочевого пузыря представляла собой рыхлую бугристую поверхность, местами покрытую язвами, очаги которых полностью закрывали выход, превращая каждую попытку мочеиспускания для пациента в мучительную борьбу с болью. Неженцев склонился над столом и присвистнул.
-Да это же полный... - он не договорил, заметив как у Брагина под маской мелькнула улыбка — Что будем делать? Резекция?
Валера покачал головой. Смысла резецировать не было никакого. Пациент обречен, это было очевидно. Уже просматривая результаты предварительного обследования, Валера подозревал, что смыслом операции будет не исцеление больного, а только облегчение ему процесса умирания.
-Ставим стому и зашиваем. - сказал он.
-Но...
-Андрей, что ты видишь?
-Ну...-молодой хирург пожал плечами.- опухоль с стадии распада, это очевидно. Скорее всего, множественные метастазы.
-И что ты предлагаешь сделать, чтобы реально решить эту проблему? Раскрыть уретральный канал принудительно? Вскрыть скальпелем рыхлую опухолевую ткань, чтобы вызвать кровотечение?
-Нет, конечно, нет. Извините, Валерий Васильевич, я был не прав.
-Стому. - Валера протянул руку к операционной сестре, которая тут же передала ему тонкую резиновую трубку, предназначенную для выведения мочи через переднюю брюшную стенку.- Отпускай. - это Неженцеву, который продолжал крючками растягивать разрезанную пузырную стенку, пока Валера аккуратно пристраивал стому внутри пузыря, стараясь разместить ее так, чтобы ее изгиб максимально соответствовал физиологичности. Когда установка была закончена, Неженцев отпустил края раны, и стенки пузыря обхватили трубку словно губы курильщика сигарету. - Кетгут на игле. Быстрее. Андрей, ты тоже. Шьем с двух сторон и закрываем рану. Коля, что с нашим другом.
-Нормально. 100 на 70. Пульс 85. Крепкий мужик, учитывая состояние.
-Мда. - Валера быстро зашивал пузырную стенку, одновременно наблюдая, как ходит грудная клетка пациента под белоснежной простыней и как двигаются пальцы Неженцева, который, надо признать, очень неплохо вязал узлы из кетгутовой нити. Теперь обхватить резиновую трубку шелковой нитью и зафиксировать ее на пузырной стенке. Проверить, чтобы не выскальзывала при небольших нагрузках. Еще раз просмотреть всю поверхность операционной раны, чтобы не забыть в ней чего лишнего вроде стерильного шарика или салфетки.
-Зашивай. - шаг назад и снова пристальное наблюдение за тем, как молодой хирург накладывает наружные швы, закрывая рану и историю хирургической помощи данному больному. - Ну что, по чайку? - спросил он, когда Неженцев наложил последний шов.
-С удовольствием.
-И с лимоном. - подал голос из-за ширмы Брагин — Это я намекаю на то, что не мешало бы пригласить и скромного анестезиолога, тем более, что этот самый лимон есть именно у меня.
-Принято с огромным удовольствием. - кивнул Валера — Увозите больного. Андрей, на два слова в предбанник.
Валера решительно направился к выходу из операционной, а молодой хирург через несколько секунд последовал за ним с выражением лица, приговоренного к расстрелу после колесования. Когда они вышли в санитарный фильтр, Валера быстрым движением развернулся и нанес короткий удар Неженцеву в солнечное сплетение, от которого тот согнулся пополам и скорее всего упал бы, если бы не крепкая рука Валеры, ухватившая его за плечо и отпустившая только после того, как тот смог разогнуться и перевести дыхание.
-Итак, мой уважаемый коллега, прежде, чем мы выйдем отсюда в большой госпитальный мир — Валера подчеркнуто спокойно снял перчатки и приступил к освобождению от операционного халата — позволь обратиться к тебе с одной важной для меня просьбой.
-Валерий Васильевич, я...
-Позволь я все же закончу.
-Да, конечно, извините. - потупился молодой хирург, развязывая тесемки халата и опасливо поглядывая на старшего коллегу.
-Так вот, просьба такова: пожалуйста, никогда, слышишь, никогда не начинай обсуждение решений старшего операционной бригады во время самой операции. Ты теряешь драгоценное время, которое у пациента под наркозом исчисляется часто секундами. Не говоря уже о том, что с течением времени ты поймешь, что гуманность, которую ты старался проявить по отношению к этому больному, может выражаться самыми разными путями. И я выбрал именно тот путь, который максимально сократит его страдания. Понимаешь?
-Так точно. - Андрей попытался принять привычную строевую стойку, но в ходе попытки передумал и продолжил снимать халат. -Просто я думал, что мы можем...
-Я знаю, о чем ты подумал. Но мы не можем. Мы не боги. Ты же сам видел состояние слизистой. Ты не хуже меня понимаешь, насколько там обширны метастазы. Ты понимаешь, что он не жилец. Понимаешь, не так ли?
-Да. Я понимаю.
-Мы можем только облегчить его страдания, что мы и сделали. Остаток жизни, хоть и короткий, он проведет, не испытывая ужаса при каждом походе в туалет от ожидания той боли, которая сопровождала каждое его свидание с белым другом.
-А что мы ему скажем, когда он придет в себя?
-Скажем, что операция прошла успешно. Что мы временно вывели ему трубку для нормального мочеиспускания в период дальнейшего лечения.
-Какого лечения?
-Это уже определит онколог. Химия, лучи. Может, он согласится, может, нет.
-Он нам поверит? В смысле, пациент поверит, что операция была успешной?
-А разве нет? Мы же принесли ему облегчение.
-Да, но он все равно остается умирающим больным.
-Верно. Но цель медицины заключается не только в том, чтобы продлить жизнь, но в ряде случаев в том, чтобы дать человеку достойно умереть. Понимаешь, достойно. Не мучаясь от разрывающей боли в тех местах, которые обычно не демонстрируют родным и близким.
Андрей вздохнул:
-Виноват, товарищ капитан. Больше не повторится.
-Закрыли тему. И давай не так официально. У нас всех тут есть имена, у некоторых даже отчества, разумеется, в те светлые минуты, когда мы не строевом смотре и не перед мудрыми очами руководства. А теперь, лейтенант Неженцев, по чайку? - он подмигнул молодому офицеру, и они отправились в ординаторскую.
-Ну? Как проявило себя молодое пополнение? - спросил встретивший их в коридоре Потапов.
-Отлично. - не моргнув глазом, ответил Валера — Думаю, в ближайшее время мы можем доверить ему самостоятельные операции.
-Ну что ж, прекрасно, прекрасно. - завотделением явно был доволен. - Симонов уже готовится на следующую операцию. Насколько я помню, там вас ждет кишечный абсцесс.
-Так и есть.
-Хорошо. По окончании операции ко мне. Я внес в план нашей операции те поправки, на которых мы сошлись вчера вечером, и все вы должны присутствовать сегодня на ее генеральном утверждении. Все-таки завтра у нас важный день.
-Слушаюсь, Виктор Семенович. Явимся сразу после окончании.
Потапов кивнул, и они продолжили движение в направлении желанной ординаторской, в которой анестезиолог как раз заваривал ароматный чай, щедро сдобренный сибирскими травами.
-Напиток богов. - сказал Валера, делая первый глоток. - Такой бывает только в Сибири, Андрей. - обратился он к Неженцеву. - Так что не торопись отсюда уезжать.
-А у меня есть такая возможность?
-Нет. Но всегда приятно выдавать неизбежность за собственное решение.
-Доктор! - в ординаторскую влетела медсестра — Тот пациент с абсцессом...
-И что с ним? - Валера сделал еще глоток,одновременно вставая на ноги.
-Доктор Симонов говорит, что у него шок. Кажется, абсцесс лопнул в просвет кишечника и...
-По коням, товарищи.
-Шикарно отработали. - Валера стянул перчатки и принялся мыть руки, с наслаждением ощущая, как горячая вода расслабляет сведенные напряжением мышцы — Признаться, в самом начале я не был уверен, что нас получится. Так что можете не комплексовать по поводу собственного страха.
Двое молодых хирургов, стоявших у соседних моек переглянулись и улыбнулись с выражением искреннего облегчения. После трехчасовой экстренной операции, которая по многим показателям была для них первой, у обоих тряслись не только поджилки, но и ноги, так что поощрение старшего по должности и званию пришлось обоим как нельзя кстати. Пациент остался жив, они исправили экстренную проблему и сейчас чувствовали себя на вершине мира. Глядя на них, Валера впервые подумал, что, кроме желания помогать людям, есть еще одна причина, по которой многие выбирают дорогой своей жизни медицину. И причина эта состоит именно в таких моментах. Ведь глупо отрицать, что, когда из операционной выкатывают больного, которому твой скальпель только что продлил жизнь, ты в какой-то мере чувствуешь себя богом. И чувство это было бы неполным, если бы время от времени его не дополняли неудачи, каждый раз обрушивающие врача с небес обратно на грешную землю в осознание собственного ничтожества. В такие моменты каждый врач повторял волшебную фразу « мы же не боги», поскольку на амплуа бога карающего не хотел претендовать никто.
-Итак. - начал Потапов, когда все хирурги разместились у него в кабинете с копиями плана операции по протезированию митрального клапана. - Операцию начнем со стандартного доступа, в связи с чем потребуется срединная стернотомия. Ее будет проводить доктор Лазаров. Как только доступ в грудную клетку будет получен, ты, Валера, отходишь на второй план и предоставляешь возможность стать героями нам с доктором Чеглинцевым. Брагин будет контролировать работу АИК, в то время, как ты, Валера, займешься гипотермией. Напоминаю, нам нужно сокращение сердечной мышцы порядка пятнадцати процентов. Алексей Николаевич, — заведующий перевел взгляд на Чеглинцева — вы вскрываете левое предсердие вдоль межпредсердной борозды, после чего ты, Валера, иссекаешь створки фиброзного кольца. Учитывая, что ты уже проводил комисуротомию, задача не станет для тебя слишком сложной. Затем я накладываю швы по во всей окружности фиброзного кольца с дальнейшим проведением их через ткани протезной манжеты и затем устанавливаю имплантант в анатомическую позицию. Доктор Неженцев, доктор Симонов, вашей задачей будет обеспечивать необходимое расширение наружной и внутренней операционной раны, а так же отсасывание воздуха из полостей сердца, после чего мы с доктором Чеглинцевым ушиваем операционную рану в тканях сердца, Валера, ты контролируешь момент отключения АИК и зашиваешь внешние ткани. Если у кого-то есть вопросы или возражения по поводу данного плана, то сейчас самое время их изложить. - после минутного молчания, которое сопровождалось повторным беглым просмотром отпечатанного плана, завотделением резюмировал — Значит, замечаний нет. В таком случае, все свободны, желаю хорошо отдохнуть и завтра быть здесь к 8:00 в полной мобилизации сил. Валера, задержись, пожалуйста.
-Итак. - Валера проследил, как закрылась дверь за последним вышедшим из кабинета и повернулся к Потапову. - Я еще где-то набедокурил или вы просто хотите выпить со мной рюмку за успех грядущей операции?
-Я никогда не пью за будущие успехи, ты это знаешь. А набедокурил ты или нет, тебе самому и виднее.
-А можно конкретнее?
-Можно. В госпиталь сегодня приходили люди. Интересовались тобой. Прошли сразу к главному, потом вызвали меня.
-Комитет?
-Нет, это бы еще полбеды. Люди из военно-морской разведки Северного флота. Во всяком случае, именно так мне сказал Захаров.
Валера присвистнул.
-Что они хотели?
-Скажем так, они хотели поговорить с тобой немедленно, но главный убедил их, что завтра у тебя важная операция и тебя не стоит тревожить перед ней. Они были вполне дружелюбны, все поняли, обещали зайти послезавтра. А до того потребовали твое личное дело и долго расспрашивали меня и главного о тебе как о враче и человеке.
-Потребовали? Насколько я знаю, мы не подчиняемся разведке ВМФ.
-Верно. Но у них была санкция командующего округом. И я полагаю, что он тоже получил указания.
-Они сказали, о чем хотят поговорить?
-Разумеется, нет. Однако, я полагаю, вряд ли их интересует твоя работа здесь в качестве практикующего хирурга. Уверен, что больше внимания в их разговоре будет сосредоточено вокруг твоей командировки, из которой ты вернулся с новой звездочкой на погонах. Я не собираюсь тебя ни о чем спрашивать. Знаю, ты дал подписку и все такое, но ты должен знать, что они скорее всего спросят. И я хочу, чтобы ты был готов к разговору.
-Спасибо, Виктор Семенович. Большое и искреннее.
-Это не требует благодарности. Пока ты мой подчиненный, все внимание, которое проявляется к тебе со стороны таких организаций, является одновременно вниманием ко всему нашему госпиталю. А теперь иди. Приласкай жену и съешь любимый бутерброд. Завтра ты мне понадобишься в полной боевой готовности.
Выйдя из ворот госпиталя в ароматный сибирский вечер, Валера втянул теплый летний воздух и обвел взглядом улицу, словно впервые оказавшийся здесь человек. Разумеется, он не заметил ничего подозрительного и улыбнулся сам себе. Если Потапов прав и его персона привлекла внимание серьезных людей, то глупо рассчитывать, что он сможет обнаружить за собой слежку, даже если они решили ее установить. Шагая по улице, он размышлял над услышанной новостью. Постоянное внимание контрразведки КГБ уже перестало удивлять его, как и всех тех, кто по долгу службы бывал за рубежом, но разведка флота... Такие организации вообще не занимаются простым наблюдением. Потапов прав, их может интересовать только его командировка. А что в его пребывании на Кубе может заинтересовать командование самого мощного флота СССР, северного? Боевые действия в заливе свиней? Нет, этим занимается ГРУ и внешняя разведка КГБ, кроме того он, как источник информации для них ничего не представляет, они чувствуют себя на острове свободы словно у себя дома и получают информацию напрямую от руководства страны. Его пребывание в горном селе? Тоже вряд ли, все это он уже рассказывал особистам. Стоп! Подлодка! Немецкая подводная лодка 23-й серии прошла в закрытое горное озеро по подводному фарватеру, где и обрела свой последний причал на следующие семнадцать лет. Подводный фарватер под горной грядой, ведущий чуть ли не в самую глубь острова! Все кубинское побережье, все важные дороги постоянно просматриваются американцами с воздуха. Все грузы, которые туда доставляет СССР, отслеживаются еще с момента причаливания кораблей. Даже центральные аэродромы, на которые могут садиться тяжелые грузовые самолеты, постоянно фотографируются американскими самолетами-разведчиками. А тут... на губах Валеры появилась непроизвольная улыбка. Да о таком подарке нельзя даже мечтать. Возможность проникнуть в центр страны, оставаясь скрытыми от главного вероятного противника. И доставить туда любой груз, который сможет уместиться на океанской дизельной подлодке. А там много чего может уместиться. И все это его страна может переправить на территорию своего нового союзника, если сможет договориться с местным населением. А договариваться с ними не придется, поскольку этот вопрос уже взял на себя Кастро. Вот уже действительно подарок. И сделать этот подарок военно-морскому флоту СССР может никому не известный капитан военно-медицинской службы.
-Если ты примешь еще более серьезный вид, то станешь похож на древне-китайского мудреца. - услышал он голос Алены за своей спиной.
-Аленушка! - он обнял жену, ощутив прикосновение ее губ к своей щеке. - Ты почему здесь? Не должна ли ты ждать меня у домашнего очага, как верная супруга?
-Верная супруга устала сидеть в одиночестве дома, пока ее герой спасает мир или его отдельных представителей. Мы с девченками решили сегодня выбраться на берег Амура, и поскольку ни один из мужей не выразил желания к нам присоединиться...
-Я не отказывался, даже разговора такого не припомню.
-Тебя я даже не спрашивала, чтобы ты не мучился чувством вины у операционного стола. Ну так вот поскольку компания оказалась сплошь женской, то я возвращаюсь рано, трезвая и наболтавшаяся в волю на такие темы, которые вам, мужчинам, слышать просто не полагается. И вдобавок вижу, как мой благоверный идет по улице с видом полководца, готовящегося штурмовать столицу противника, настолько занятый собственными размышлениями, что десять минут не замечает идущую позади него любимую жену.
-Алена, - Валера улыбнулся — после такого рассказа я просто не знаю, чем загладить свою вину.
-Уверена, я придумаю способ чуть позже.
-Ты где? - спросила она из темноты, когда кончик его сигареты в очередной раз засветился ночи.
-Тут. С тобой. Разве это не было заметно буквально несколько минут назад?
-Мужчины вечно себя переоценивают в этом вопросе. Однако я имела в виду не это. Ты сегодня весь вечер какой-то...словно отсутствующий что ли. Что-то случилось?
-Нет. Завтра случится.
-Что?
-Это военная тайна.
-Все ваши военные тайны сводятся к новому способу разделки пациентов на вашем операционном столе.
-Не могу ну просто ничего возразить.
-Это будет что-то особенное, да? Вы должны сделать что-то, чего раньше никогда не делали.
-И откуда у тебя такие мысли?
- Оттуда, что все вы хорошие хирурги. А твои коллеги даже опытнее тебя. Ты бы не стал так волноваться, если бы они могли тебя подстраховать. А ты весь словно пружина. Значит, завтрашний день сулит вам что-то новое для всех вас. Уверена, если бы я сейчас могла поговорить с женами твоих начальников, они бы сказали примерно то же самое.
-Всегда ценил в тебе аналитические способности. Но я и правда не могу тебе ничего сказать.
-Но направление я угадала верно?
-Да.
-Тогда я могу спокойно засыпать.
-Вот как? - такая реакция удивила Валеру настолько, что он даже вышел из своего ступора, в котором и правда пребывал с того времени, как вернулся домой.
-Да. Что бы вы завтра не замышляли, у тебя все получится.
-Откуда такая уверенность.
-Я не могла выйти замуж за неудачника. - и она демонстративно отвернулась к стенке, привычно прижавшись к нему спиной, отчего он так же привычно обнял ее, и только после этого его лицо растянулось в широкой улыбке, которая грозила перейти в смех и перешла бы, если бы жена не показывала всем своим видом намерение крепко заснуть и увести его за собой. Одной своей фразой она волшебным образом сняла все то напряжение, которое съедало его весь день. Уже находясь на краю сна, он успел подумать, сколько мужчин смогли сделать невозможное только потому, что их любимые женщины считали, что именно для них это невозможное возможно.
-Если кто-то сомневается в своей способности выполнить то, что должен, в ходе этой операции, то сейчас еще можно отказаться. - произнес Потапов, когда они стояли в санитарном фильтре операционной, уже облаченные в операционные халаты, с масками на застывших от напряжения лицах с традиционно поднятыми руками в стерильных перчатках — Не будет никаких обид или служебных взысканий. Никаких дальнейших осложнений в наших отношениях, профессиональных или служебных. Итак, кто-то что-то хочет сказать?
-Пойдем и сделаем это. А обсуждать, получится, у нас или нет, будем потом. Как вам такая идея? - это Чеглинцев, нарушил тишину, разрядив обстановку.
-Доктор Лазаров, прошу вас, начинайте.
Валера принял в руку скальпель и сделал первый разрез вдоль грудины, обнажая скрытую под кожей кость и продвинувшись на три сантиметра ниже мечевидного отростка. Неженцев тут же вложил тампоны в открывшуюся рану, останавливая кровь, а Симонов крючками растянул края, открывая саму грудинную кость. Чеглинцев тут же поддел верхний край грудины, а Потапов зафиксировал сам мечевидный отросток. Валера вернул сестре скальпель и принял хирургическую пилу, вспоминая, когда последний раз пользовался этим не самым любимым среди хирургов инструментом. Движения его рук были на удивление точными и неспешными, словно работа резчика по дереву, когда он плавными движениями послойно рассекал костную ткань грудины. После каждого пропила Неженцев втирал в распил порцию хирургического воска, чтобы остановить кровотечение. Мало кто из людей задумывается над тем, сколько крови циркулирует в костях, и только хирурги знают, что при вскрытии костной ткани кровотечение часто бывает больше, чем при ранении многих органов. Раз за разом Валера проводил пилой вдоль грудинной кости, слушая, как стальные зубцы вгрызаются в губчатую костную ткань с характерным звуком, похожим на тот, который издает пила при прохождении через сырое дерево, этаким влажным, чавкающим, словно металл пил кровь. Наконец, после последнего движения кость слегка хрустнула и аккуратно разделилась надвое, точно по срединной линии. Молодые хирурги тот час растянули отломки в стороны, открывая доступ в средостение, где билось сердце пациента, одетое в перикардиальный мешок. Как только отломки были зафиксированы, Валера сделал шаг назад, предоставив Потапову и Чеглинцеву подключить сердце к аппарату искусственного кровообращения. Заведующий отделением вопросительно взглянул на Брагина, анестезиолог утвердительно кивнул.
-Охлаждай. - в свою очередь кивнул Потапов Валере, который уже держал первую ампулу с хлорэтилом, который должен был ввести сердечную мышцу в гипотермию, что должно было остановить ее без угрозы отмирания тканей сердца. Покрывающееся на глазах инеем сердце пациента начало замедлять свои сокращения, двигаясь все слабее и медленнее, пока наконец движение полностью не прекратилось.
-Доктор Брагин? - голос Потапова был предельно спокоен, что лишь подчеркивало натянутость его нервов, которые, казалось, зазвенят словно натянутая струна, если подойти к нему ближе.
-Аппарат работает, кровоток пошел по обходному пути. - доложил анестезиолог.
К прочим звукам работающего оборудования, наполняющим операционную, добавился звук работающего насоса аппарата искусственного кровообращения, который начал перекачивать кровь в обход сердца. Валера сверился с аппаратурой и кивнул:
-Показатели в норме.
-Продолжаем. Доктор Чеглинцев, прошу, ваш выход.
Теперь Чеглинцев послойно рассекает сердечную мышцу, вскрывая левое предсердие. Молодые хирурги тут же помогают расширить операционную рану и, как только полость сердца вскрыта, отходит на шаг назад, позволяя Валере вновь приблизиться к операционному столу. Створки клапана просто в ужасном состоянии. Растянутые и деформированные, они покрыты слоем калициевого налета, что превратило их в жесткие искривленные образования, напоминающие скрюченные пальцы окоченевшего покойника. Створки срослись между собой так прочно, что не понятно. Каким образом клапан до сих пор вообще функционировал. Не способный полностью перекрывать проход из предсердия в желудочек, клапан при каждом сердечном сокращении часть крови пропускал обратно, вызывая недостаточность кровообращения и тем самым все более снижая порог нагрузки, которую мог выдержать организм. Не далек был тот день, когда само поддержание дыхания могло потребовать от сердца большей мощности, чем та, на которую оно было способно. Ухватив первую створку, Валера медленно, слушая, как стучит в ушах его собственное сердце, начал скальпелем отделять его основание от линии крепления, делая одно за другим отсекающие движения до тех пор, пока створка с едва слышным хрустом не покинула фиброзное кольцо. Быстрый взгляд в сторону Брагина, кивок анестезиолога и снова скальпель внутри сердечной полости.
-Створки удалены. - докладывает Валера.
-Доктор Чеглинцев, готовьте протез. Нить на игле. - последний приказ адресован операционной сестре, которая уже и без того держит необходимый инструмент в руке.
Валера, подняв руки в окровавленных перчатках делает шаг назад, пропуская заведующего к столу, после чего тот начинает по всему фиброзному кольцу, к которому раньше крепились створки митрального клапана, накладывать швы, выводя наружу концы нити. Чеглинцев, почти не дыша, помещает в полость шаровидный протез митрального клапана, который теми самыми нитями оба хирурга начинают крепить к фиброзному кольцу. Работа настолько ювелирная, что несколько раз оба врача прерывают ее, чтобы размять затекшие пальцы и сделать по глотку крепкого кофе, который заботливая санитарка периодически вносит в операционную и поит им хирургов словно малых детей из граненого стакана. Затем следующий подход к столу и снова передышка. Валера терпеливо ждет, когда старшие коллеги закончат, и когда последний стежок наложен и протез намертво закреплен в фиброзном кольце, кивает Неженцеву, который стоит с большим шприцем наготове.
-Откачиваем.
Симонов перехватывает крючки ранорасширителя, а Неженцев аккуратно протыкает силикон манжеты и тянет на себя поршень, оттягивая воздух из камер сердца, которое под действием периодически обволакивающей его струи хлорэтила продолжает оставаться в полусокращенном замершем состоянии. Потапов с Чеглинцевым начинают ушивание тканей сердечной мышцы, а Брагин постепенно выводит на минимум АИК, одновременно прекращая орошать сердце заморозкой. Сердце делает первое, почти незаметное сокращение, затем еще одно, уже значительное, потом снова, постепенно набирая обороты, как оживший после долгой спячки двигатель. АИК замолкает и вот уже сердце бьется в полную силу, накачивая сосуды свежей кровью, часть которой продолжает вливаться через две капельницы, возвышающиеся над операционным столом словно обелиски. Пятеро хирургов склоняются над операционной раной, завороженно следя плодом своих многочасовых усилий.
-Швы держат. - подводит итог Чеглинцев.
-Показатели в норме, если кого интересует мое мнение. - это из-за анестезиологической ширмы доносится голос Брагина.
-Если бы ты его не высказал, я бы встревожился. - отвечает Потапов — Доктор Лазаров, зашивайте пациента и обеспечьте его перевод в реанимационное отделение.
-Есть.
Старшие хирурги выходят из операционной, а Валера, глядя им вслед, протягивает руку, в которую операционная сестра вкладывает иглодержатель с нитью и несколько секунд стоит неподвижно, продолжая следить за тем, как сокращается сердечная мышца, запакованная в сумку перикарда.
-Если никто не возражает, я бы выпил чашку горячего сладкого крепкого чая. Можно даже с бубликами. - вновь подал голос Брагин, показываясь из-за ширмы — Но для этого один из вас должен, наконец, заштопать пациента и объявить, что мы герои и операция закончена.
-Когда мы закончим, напомните мне заклеить рот нашему анестезиологу пластырем, дабы он не отвлекал хирурга в решающий момент операции. - обратился Валера к молодым коллегам, втыкая иглу в край операционной раны, и делая первый стежок, сводящий ее концы вместе.
-Валера. - его активно трясут за плечо, но мозг упрямо отказывается просыпаться, лишь упрямее сворачивая тело калачиком на узком самодельном топчане в ординаторской — Валера! - голос становится настойчивее и громче, в нем появляются узнаваемые командирские нотки и это, наконец, действует.
-А? Что? - он кое как разлепляет глаза и сознание констатирует тот факт, что над ним склонился лично главный врач госпиталя. - Антон Иванович?
-Вопрос излишен, ты не находишь? Подъем.
Валера живо, насколько это возможно поднимается на ноги, стараясь на ходу придать себе похожесть не только на врача, но и просто на человека. Попытка успехом не увенчивается и он замирает перед начальством в том виде, в который успел прийти за трое суток безвылазного дежурства в госпитале. По окончании операции и торжественного распития в кабинете у Потапова чая с изрядной порцией залитого в него коньяка было решено, что до полной стабилизации состояния больного хирурги должны оставаться в госпитале, ибо данная операция проведена в этих стенах впервые, возможные осложнения и иные непредвиденности исчисляются буквально десятками и сотнями, а потому в любой момент может понадобиться срочное вмешательство. Данное решение вылилось в круглосуточное пребывание в госпитальных стенах Валеры и Чеглинцева, которые посменно находились в реанимационном отделении, предоставив молодым своим коллегам вести плановый прием больных и проводить несложные операции уровня удаления аппендицита. Сейчас, пока Чеглинцев пребывал на посту, Валера пребывал в отключенном состоянии в ординаторской, даже во сне перебирая показатели состояния пациента, который за трое суток так и не пришел в себя, хотя и демонстрировал завидную живучесть.
-Итак. - продолжил главный врач, глядя на Валеру с некоторым сомнением в его способности адекватно воспринимать речь начальника — Сейчас ты дуешь в реанимационное отделение и там вместе с Чеглинцевым радуешься восхитительной положительной динамике в состоянии вашего крестника. А затем я жду тебя в моем кабинете вместе с несколькими таинственного виде офицерами, которые настойчиво пытаются выдать себя за особистов, хотя по ряду признаков явно относятся к флотским братишкам. Они очень хотят с тобой поговорить. И я думаю, что ты знаешь, о чем.
-Так точно. - буркнул Валера. - Антон Иванович, даю слово это к госпиталю вообще не...
-Если бы это относилось к госпиталю, я бы обо всем узнал раньше тебя, а так я ничего не знаю и, поверь, не хочу даже интересоваться. В общем, задача ясна?
-Так точно.
-Выполняй. И приведи себя по дороге в приличный вид. К больному с оперированным сердцем нельзя являться в таком виде. Ты похож на древнего австралопитека.
Валера проводил взглядом главного и, посмотрев на себя в небольшое зеркало с отбитым нижним краем, висящее над умывальником, вздохнул. В сравнении с этим заросшим щетиной субъектом, голову которого венчала копна всклокоченных от беспокойного сна волос, австралопитек выглядел не так уж плохо.
-Рассказывай. - в голосе Валеры звучал такой азарт, что Чеглинцев отодвинул его от двери реанимационного отделения.
-Успокойся. Один твой вид заставит его нервничать, а ему это совершенно ни к чему.
Валера сделал несколько глубоких вдохов и пригладил взъерошенные волосы.
-Так лучше? Как я выгляжу?
-Хуже не бывает. Иди. - Чеглинцев подтолкнул его к двери.
Больной встретил его загадочной улыбкой и длительным оценивающим взглядом.
-Судя по вашему виду, доктор, дела у меня значительно лучше, чем у вас.
-А как у вас, собственно, дела?
-Учитывая, что я не чувствую собственного сердца, которое постоянно заявляло о себе последние полгода и что, проснувшись, первым я увидел доктора, спящего в кресле возле моей кровати, который вместе с вами меня оперировал, то, я думаю, что у меня все хорошо. Так что вы можете гордиться тем, что снова сотворили чудо.
-Снова?
-Ну так именно этим ведь вы тут занимаетесь, не так ли? Вытаскиваете нас с того света, которого, как учит нас партия нет и быть не может. То есть из несуществующего места. А это точно чудо.
Валера улыбнулся, чувствуя, как с его плеч скатывается огромный камень и его собственное сердце начинает биться значительно ровнее, чем еще секунду назад.
-Если позволите, я вас осмотрю.
-А это так обязательно? Меня уже смотрели двое ваших коллег.
-Три — счастливое число.
-Итак, уважаемые коллеги, - Захаров сделал большой глоток чая и обвел взглядом сидящих перед — судя по тому, что доложил мне доктор Потапов и что видел я сам, можно с почти полной уверенностью сказать, что наш скромный госпиталь только что утер нос ведущим американским клиникам, проведя первую в СССР успешную операцию по протезированию митрального клапана.
-В СССР?
-Именно так. Как я говорил. Данные операции поручены нескольким госпиталям на территории нашей страны, но именно мы стали первыми, кто ее выполнил. Состояние больного оцениваю, как удовлетворительное, вашу работу — как успешную. В этой связи докторам Чеглинцеву и Лазарову приказываю на трое суток убыть в оплачиваемый отпуск, желательно не покидая пределов города.
-Что ж это за отпуск тогда?
-Доктор Чеглинцев!
-Виноват, Антон Иванович, больше ну никак не буду.
-Что касается вас, Виктор Семенович, то вы завтра отбываете вместе со мной в штаб округа, где нас ждет доклад начальнику медслужбы.
-Есть.
-Доктора Неженцев и Симонов, вы пока принимаете на себя текущую работу в отделении, в случае необходимости экстренных операций не будете героями, вызываете подмогу. Буквально на все, что сложнее аппендицита.
-Разрешите вопрос, товарищ полковник? - поднял руку Неженцев.
-Прошу.
-Я не хочу показаться слишком самонадеянным, но вы не слишком низкого мнения о нас с Симоновым? Пусть мы молодые и зеленые, но тем не менее аппендицит — не все, на что мы способны.
Губы главного врача тронула слабая улыбка.
-Экие богатыри нам достались, а? - он снял очки и с преувеличенной тщательностью начал протирать стекла. - Вы понимаете, товарищи лейтенанты, какую работу мы провели несколько дней назад?
-Так точно.
-Нет. Не понимаете. То, что мы сделали, не имеет аналогов у нас в стране. Соответствующие органы будут оповещены об этом завтра и после данного оповещения мы окажемся под самым что ни на есть пристальным наблюдением со стороны начальства от армейского до Москвы. Помимо анализа самой операции, будет анализироваться и вся наша текущая работа. По итогам данной проверки — или грудь в крестах, или голова в кустах. По этой же причине я прошу Лазарова с Чеглинцевым не покидать пределов города.
-Но каким образом это относится...
-А таким, что если в это время станет известно, что двое молодых ординаторов проводят сложные оперативные вмешательства без контроля со стороны их кураторов, это значительно ухудшит ту идеальную картину, которую мы постараемся нарисовать. А если при этом вы допустите хотя бы малейшую неточность или ошибку, прошу понять меня правильно, я не сомневаюсь в ваших профессиональных способностях, но такое бывает со всеми, так вот в этом случае даже успех митрального протезирования не спасет нас от начальственного гнева. И тогда развитие кардиохирургии в нашем госпитале окажется под серьезным вопросом. И все только из-за того, что вам, товарищи лейтенанты, захотелось доказать вашу состоятельность. Я понятно объяснил?
-Так точно. - в один голос ответили молодые специалисты, разом утратив браваду и неуверенно переглянувшись.
-Не вешать нос. - сказал главврач — Время вашего триумфа еще придет. Итак, если ни у кого нет вопросов, то все свободны. Кроме Лазарова.
-Доктор, я понимаю, что вы тут очень заняты, поэтому буду краток. - сидящий перед ним офицер убрал в карман кителя удостоверение КГБ СССР. Сидящие по обе стороны от него были одеты в гражданские костюмы, однако манера держаться выдавала в них кадровых военных, а неровности пиджаков не оставляли сомнения в их вооруженности. Никаких удостоверений они не предъявляли, и Валера серьезно сомневался в том, что требование их показать будет иметь для него хоть сколько-нибудь благоприятные последствия. - Вы сами догадываетесь, зачем мы вас пригласили?
Старый, как мир, прием предложения допрашиваемому самому перебрать в памяти грехи, за которые его могут пригласить в инквизицию и выбрать наиболее страшный из них. Так легче заставить человека идти на сотрудничество, ибо страх является хорошим мотивом для подчинения, ну а кроме того всегда есть шанс, что человек сам сболтнет то, о чем следствие не знает.
-Вас интересует Сьерра-дель-Эскомбрай. - Валера волевым усилием подавил улыбку, увидев, как переглянулись сидящие рядом с чекистом офицеры.
-Можно сказать и так. - наконец, произнес один из них — Но, если быть точнее, то нас интересует то озеро, которое вы обнаружили во время своего пребывания в деревне.
-Я все рассказал кубинскому руководству. Дал имена и координаты людей, которые руководят той деревней. Уверен, что кубинцы поделятся с вами своими знаниями.
-Боюсь, что нет.
-У нас испортились отношения с Кубой?
-Видите ли, доктор, - сидящий справа от чекиста наклонился вперед, оперевшись локтями о стол и перенеся на него половину массы своего богатырского тела — вы задаете вопросы, которые явно не относятся к сфере вашей компетенции. И которые я очень бы не советовал вам задавать кому-то еще. Однако, поскольку на данный момент вы наш единственный источник информации по интересующему нас вопросу и поскольку нам было бы желательно, чтобы ваше сотрудничество носило добровольный характер, то один раз я вам отвечу. - по мере того, как он говорил, Валера все сильнее осознавал, что только что прошел по лезвию ножа и лишь чудом не соскользнул с него, разрезав свою жизнь на до и после. - У нас отличные отношения с кубинским руководством, которые наше правительство намерено укреплять в будущем. Однако вскоре после вашего отъезда с острова там произошел некий, скажем так, инцидент.
-Инцидент?
-Да. Правительственные войска предприняли попытку проникновения в Сьерра-дель-Эскомбрай и установления дружеских отношения с тамошним руководством. Попытка не увенчалась успехом и переросла в боестолкновение, в ходе которого основная часть горного комплекса и его жителей была взята под контроль кубинскими военными. К сожалению, в ходе данной операции значительная часть жителей гор оказала правительственным войскам сопротивление и была уничтожена. Согласно имеющимся у нас данным среди погибших находились обладатели интересующей нас информации.
-Они убили их? Они... - на секунду Валера потерял дар речи — Но Кастро обещал мне...
-Послушайте, доктор, - голос офицера стал жестче — мы здесь не для ведения диспутов о правильности или ошибочности внутриполитического курса кубинского руководства. Нас интересует озеро с подводным фарватером, проходящим под горной грядой. Мы знаем, что вы обнаружили там подлодку гитлеровской Германии. Это так?
-Да.
-И мы знаем, что вы несколько раз совершали переход от деревни к озеру и назад.
-Да. И что?
-А то, что теперь вы единственный из доступных нам знатоков расположения озера и маршрута до него от деревни.
-Что вы хотите?
Чекист открыл портфель и достал из него большую карту кубы и пачку аэрофотоснимков.
-Здесь подробные съемки всего района Сьерра-дель-Эскомбрай. Район насыщен реками и озерами. Нам надо, чтобы вы опознали то самое озеро, а потом начертили нам маршрут до него от деревни. - жестом фокусника в цирке, который демонстрирует, что шляпа пустая, прежде чем достать из нее кролика, он развернул карту на столе и протянул Валере пачку фотографий воздушного разведчика. Некоторое время тот перебирал их в руках словно фрагменты прошлого из семейного альбома подсознание услужливо поднимало на поверхность памяти звуки и запахи тропического леса, голоса людей, говорящих на испанском диалекте горной местности, пожилую женщину, шепотом произносящую заклинания на неизвестном языке и серое от кровопотери лицо Мигеля, смотрящего в потолок бессмысленным взглядом уже смирившегося со скорой смертью человека. Глаза Валеры медленно блуждали по фотографиям воздушной разведки, не отличая их друг от друга, утопая в зеленом океане джунглей, которые волнами покрывали горные пики, стирая разницу между ними. Наконец, он увидел нечто знакомое. Дорога. Большая дорога, проложенная через тропический лес, выводящая к горной вершине, на которой определялась огромная тарелка станции спутниковой связи.
-Вот. - он протянул снимок. - Покажите на карте этот район.
Один из безымянных офицеров, в отношении которых Валера все больше склонялся к мысли об их принадлежности к военно-морскому отделу ГРУ, бросил короткий взгляд на фотографию, потом на карту и крестом обозначил место, которое было на снимке. Теперь, когда стала известна отправная точка поиска, вся картинка, словно мозаика, сложилась в единое целое, и рука Валеры сама повела карандаш по карте, вычерчивая дорогу, которая могла вести к деревне.
-Покажите фотографию этого района.
Второй разведчик перетасовал снимки, словно игральные карты и протянул искомый снимок Валере. Взглянув на него, тот с трудом проглотил стоящий в горле комок. Это была та самая деревня. Только выглядела она теперь иначе. Снимок делался со средней высоты самолетом типа Ил-38, так что деталей видно не было. Но почерневшие от огня руины домов и разрушенная церковь просматривались совершенно четко. А чуть поодаль виднелось то, что было деревенским госпитальным бараком. Одно крыло обвалилось, а другое на момент съемки еще горело, и пламя отливало оранжевым заревом по всей боковой кромке фотографии.
-Где это на карте?
-Тут. - палец разведчика ткнул в карту.
Валера вытащил из его пальцев карандаш и обвел маленький синий овал.
-Это здесь.
-Вы уверены, доктор? Тут еще три озера рядом.
-Деревня. Вот здесь в лесу есть тропа. Она только одна и ведет на север. Потом несколько раз изгибается, но все равно остается единственной. Если идти по ней, вы выйдете к этому озеру. Ну и кроме того, оно единственное, которое окружено горной грядой. Насколько я понимаю, это именно то, что вас заинтересовало. Быстрым движением разведчик сложил карту.
-Спасибо, доктор. - два офицера поднялись и вышли из кабинета.
-И что...- начал было Валера, но сидящий перед ним особист предупреждающе поднял руку.
-Доктор, для нас всех будет лучше, если мы оба полностью забудем весь этот разговор. Я бы даже сказал, что его никогда не было. Вы меня понимаете?
-Да. - вздохнул Валера — Я вас отлично понимаю.
-Прекрасно. Всего хорошего, доктор. Желаю вам успехов в вашем благородном деле. - с этими словами чекист вышел из кабинета.
-А я в вашем. - задумчиво сказал ему вслед Валера.
-Три дня? Ты серьезно? - у Алены загорелись глаза. - Значит, мы можем три дня принадлежать только друг другу. Господи, наконец, я смогу почувствовать себя женой, а не просто боевой подругой.
-Что значит просто? - с деланным возмущением спросил Валера — Это очень даже не просто. Кроме того,мы будем принадлежать друг другу всю жизнь, дорогая.
-Ага. Пока что ты принадлежишь своему операционному столу гораздо больше, чем мне. Скоро дойдет до того, что ночевать ты с ним будешь чаще, чем со мной.
-Любовь моя, я никогда не променяю тебя на кусок никелированного железа.
-Когда тебя в очередной раз вызовут ночью на срочную операцию, я тебе напомню твои слова. А теперь не мешай, мне надо подумать.
-Это о чем?
-О том, что надеть сегодня вечером. И где купить недостающее. Мой муж выходной, и я в тайне очень надеюсь, что он выведет меня в город. Может, даже в кино. Может, даже в клуб на танцы. Не могу же я выглядеть абы как.
-Какой он у тебя счастливый человек, этот твой муж. - задумчиво заметил Валера, глядя, как Алена с деловым видом открывает дверцу тумбочки, в которой лежал их семейный бюджет и столь же деловито отсчитывает от целого не совсем малую часть.
-Я тоже так считаю. Все, я побежала по делам, а у тебя есть несколько часов, чтобы вздремнуть после подвигов и привести себя в божеский вид. - у двери она задержалась — Ты даже не представляешь, как я рада, что у вас получилось. Я переживала едва ли не больше вашего больного.
-Больному как раз было гораздо легче - успел сказать Валера закрывающейся двери. - Он-то был под наркозом.
-И все-таки, а как бы поступил ты в такой ситуации? - не унималась Алена, когда они шли по вечернему Благовещенску из кинотеатра — Представь, что только благодаря тебе самолет может приземлиться, но ты точно знаешь, что тебя ждет арест, если ты выдашь свою истинную личность.
-Я бы поступил так же, как и Гюнтер. Тут и обсуждать нечего.
-Я так и думала. - удовлетворенно улыбнулась Алена — Мой муж не мог бы поступить иначе. И не говори, что любой поступил бы точно так же.
-Любой, у кого есть мозги.
-Может, ты имел в виду совесть?
-Нет. Именно мозги. Самолет рухнет и погибнут все. Включая того же Гюнтера. А на земле всегда есть шанс к спасению. Элементарная логика требует выбрать путь, дающий пусть даже минимальную надежду на выживание. - Алена не всегда была склонна к столь сильному эмоциональному восприятию кинематографа, но фильм «713-й просит посадку» к удивлению Валеры произвел на нее столь сильное впечатление, что всю дорогу она изводила его вопросами, как бы он поступил в той или иной ситуации, показанной в фильме.
-А что ты знаешь об этом молодом актере, Высоцком?
-А что я должен о нем знать?
-Говорят, он пишет блатные песни.
-Неужели? В таком случае, он значительно талантливее той роли, которую ему тут отвели.
-Ты слышал, о чем я сказала? Блатные.
-А ты сможешь сочинить хоть одно блатное стихотворение, оставаясь при этом учительницей?
-Даже не собираюсь.
-Вот. А он смог. И при этом остается актером театра. И там он играет вовсе не уголовников.
-Так ты знаешь его!
-Как блатного автора — нет. Но подозреваю, что у него большое будущее. Если ему не обрубят крылья второстепенными ролями в кино.
-Ну признайся, тебе понравился фильм.
-Признаюсь. Намного интереснее той лошадиной баллады, на которую ты меня таскала прошлый раз.
-Гусарской баллады, а не лошадиной! - он стукнула его кулачком в плечо — Сплошные мучения с вами, военными, никак вас не приучить к культуре.
-Зато мы отлично разбираемся в человеческом внутреннем мире. Буквально каждый раз, когда его видим своими глазами.
-Антон Иванович, правильно ли мы все вас поняли в том смысле, что нам дано добро на проведение второй операции по протезированию клапана? - спросил Потапов главного врача.
-Нам не запретили, это максимум того, что я смог добиться в ходе многочасового пережевывания результатов нашей операции в медуправлении штаба округа. Результаты были доложены в генеральный штаб и оттуда поступил ответ в том плане, что они признаны удовлетворительными и дальнейшие решения относительно работы в данном направлении оставлены на наше усмотрение.
-Другими словами, в случае успеха Москва объявит о том, что под их руководством были получены положительные результаты, а в случае неудачи нам вполне могут приписать самоуправство и заявить, что мы форсировали работу до того, как они смогли полностью изучить результаты первого опыта. - заметил Валера.
-Можно сказать и так. - кивнул главный — Кого тут это пугает, тот может поднять любую свою конечность. Нет? Ну что ж, в таком случае, пройдемся по основным деталям. Виктор Семенович, - обратился он к Потапову — вы говорили, что послеоперационный период протекает с некоторыми осложнениями. Они устранены?
-Трудно сказать, ведь мы никогда раньше такого не делали. Однако меня смущает необходимость постоянной антиагрегантной терапии в таких дозировках, которые могли бы гарантировать отсутствие тромбообразования.
-Но ведь ее необходимость была известна еще до начала операции.
-Верно, но дозировки слишком велики даже для полностью здорового человека. При таком количестве количестве тромболитиков ему даже порез от бритвы грозит длительным кровотечением. А если анамнез пациента будет отягощен любыми болезнями с опасностью кровотечения, будь то язва желудка или геморрой, то операция с таким пожизненным тромболизисом будет ему просто противопоказана. Это значительно суживает круг возможных кандидатов.
-Согласен. - кивнул главный — У вас есть предложения по данному вопросу?
-Относительно шарикового клапана — нет. Сама его конструкция изначально представляет опасность образования тромбов. Она неустранима в принципе. Так что, думаю, саму его идею можно похоронить даже с учетом положительного результата операции. Мы отрабатываем пока что саму методику операций подобного рода. Большего добиться с шариковыми клапанами, считаю, невозможно. Посмотрим, чего можно будет добиться со створчатым. На данное время нам требуется само разрешение на проведение операции. Мы его получили.
-Разрешите? - поднял руку Валера.
-Прошу. - кивнул главный.
-Я бы пока что воздержался от официального заявления на тему последствий имплантации шарикового протеза.
-Почему? Ведь все, здесь присутствующие, уверены в сделанных выводах. Или у вас сомнения?
-Нет. Я согласен с выводом доктора Потапова. Шариковые протезы ненадежны и потенциально опасны тромбообразованием.
-Тогда в чем вопрос? Почему не сообщить об этом в генеральный штаб?
-Видите ли, Антон Иванович, вы сами говорили, что данные операции делаются по всему Союзу.
-Верно.
-Пока никому не известно, какие результаты будут представлены остальными стационарами, в том числе и центральными. Мы все знаем, что в конечном итоге решающим будет мнение центральных госпиталей страны.
-И?
-И мы знаем, что их мнение будет значительно политизировано. В частности оно будет завязано на обсуждение вопроса о возможности нашей промышленности производить те или иные виды клапанных протезов.
-Я все еще не понимаю, куда вы клоните, доктор Лазаров.
-Я клоню к тому, что в случае, если в качестве основного производимого клапана будет все же избран шариковый, а такое возможно, поскольку он более прост в массовом производстве, чем створчатый, то наша критика данной модели будет говорить не в нашу пользу. Нас могут обвинить в некомпетентном ведении больного в послеоперационный период. Все успехи, которых мы тут добились, пойдут прахом.
-Что вы предлагаете?
-Я предлагаю дать нейтральный отзыв на оба протеза, подтвердив возможность проведения операций с обоими моделями. Я предлагаю сохранить ту базу, которую мы создаем сейчас, чтобы, когда они там наверху определятся с дальнейшим развитием этого вопроса, нам не запретили проведение операций по клапанному протезированию только потому, что в начале пути мы встали не на ту сторону.
-Вам бы в политику идти, а не в хирургию, Валерий Васильевич. - недовольно пробурчал Захаров. - Тем не менее, я не могу с вами не согласиться. Коллеги, есть ли у кого замечания по поводу сказанного доктором Лазаровым? Нет? Хорошо, тогда этот вопрос мы можем считать закрытым. Все свободны. Валерий Васильевич, вас прошу остаться. - когда остальные вышли из кабинета, главный врач откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Валеру — Вы ничего не хотите мне рассказать?
-О чем?- под пристальным взглядом начальника Валера мысленно перебрал все грехи, в которых мог быть уличен с момента возвращения с Кубы, ничего не вспомнил и от этого забеспокоился еще больше.
-Например, о том, что ты собираешься нас покинуть.
-Я?
-Ну не я же. - главный достал из ящика стола лист бумаги и протянул его Валере. - Насколько я понимаю, в этом приказе о переводе тебя в Ленинградскую военно-медицинскую академию стоит именно твоя фамилия.
Валера пробежал глазами текст приказа и молча вернул его главному врачу.
-Ты все еще не хочешь мне объяснить, что все это значит?
-Я не могу этого объяснить, Антон Иванович. Вы знаете, что я не просил о переводе.
-Верно. В противном случае, я бы не стал сейчас вести этот разговор. Вы талантливый, но молодой хирург, Валерий Васильевич. У вас нет пока ни выдающихся открытий, ни каких-либо иных достижений, которые привлекли бы к вам внимание верховного командования в Москве. Остается одно — ваша командировка.
-Вы сами сказали, что не хотите знать ни о чем, что там происходило.
-Поскольку это не затрагивало госпиталь. Теперь от меня требуют отпустить одного из моих лучших молодых хирургов. Без твоего рапорта. Значит, о тебе там знают. Я хочу знать, почему они знают о тебе.
-Антон Иванович, я просто не могу вам ничего объяснить. Я сам более, чем удивлен.
-Но ты ведь не откажешься от этого перевода, не так ли?
-Мы оба знаем, что я не смог бы этого сделать, даже если бы захотел.
-Но ведь ты и не хочешь, не так ли?
-Не хочу. - признался Валера. - А вы бы отказались на моем месте.
Некоторое время Захаров молчал.
-Я хочу кое о чем тебя предупредить, Валера, прежде чем ты отправишься в свое большое плавание. Когда ты учился в Ленинграде, ты был одним из многих. Студенчество дает чувство равенства. Когда ты прибыл сюда, мы приняли тебя со всем возможным радушием. Именно потому, что мы здесь далеко от центра. То, что здесь происходит, не все и не всегда становится известно в Москве. Так же обстоит дело во многих стационарах, расположенных на периферии. Здесь трудно жить и трудно работать. Поэтому все держатся друг за друга, ибо по одиночке тут не выжить. В прямом и переносном смысле. Достаточно быть профессионалом, чтобы тебя уважали на работе и человеком, чтобы тебя уважали вне ее. Но ты сам понимаешь, что тут мало возможностей для развития. Я имею в виду научные изыскания.
-Антон Иванович, я никогда бы не стал...
-Не перебивай меня, Валера.
-Виноват.
-Ты умен. Трудолюбив. И смел в поисках новых решений. Но когда ты окажешься в центре, где есть огромные возможности для поиска новых путей, запомни одно правило: никогда и никому не доверяй полностью. Твой успех, не подкрепленный санкцией руководства, будет объявлен нарушением субординации и должностным преступлением. Причем чем большим будет успех, тем более тяжким будет и преступление. Неудача же просто будет стоить тебе головы.
-Антон Иванович, вы хотите меня напугать?
-Я хочу, чтобы ты добился успеха. Я хочу, чтобы тот потенциал, который в тебе заложен, реализовался полностью. Я был бы за тебя более спокоен, если бы первое твое место службы было в Ленинграде или Москве. Но ты попал к нам. А не обзавестись вовремя врагами почти так же плохо, как не иметь друзей. Здесь нечего делить. Иногда скудность материальных ресурсов является плюсом, если речь идет о человеческих отношениях. Так вот этого плюса у тебя в Ленинграде не будет. Ты меня понимаешь?
-Да, Антон Иванович. Я вас понимаю.
-Хорошо. Это все, что я хотел сказать по данному вопросу. У тебя две недели на то, чтобы закончить здесь все дела и передать своих больных молодым специалистам. Чеглинцев проконтролирует их введение в курс дела. Жене скажи сегодня же, чтобы она успела оформить свой перевод в Ленинград. Думаю, она не сильно опечалится, хотя реакцию женщины на такие известия предсказать сложно.
-Учитывая, что три дня дарованного мне отпуска я провел с ней, стер ноги в клубе, танцуя оба доступных мне танца и доблестно проспал два фильма в кинотеатре, она готова идти за мной куда угодно, словно жена декабриста.
-Жены декабристов шли за ними сюда, а не отсюда. - заметил главный.
-Ты шутишь что ли? В Ленинград? Мы с тобой переезжаем в Ленинград? - Алена смотрел на него такими большими глазами, что, казалось, они заняли все ее лицо.
-Да. Приказ о переводе пришел прямиком из Москвы. Главный в шоке, коллеги уже смотрят на меня с подозрением, так что если и ты отнесешься к этой новости отрицательно, мне останется только застрелиться или уволиться из армии.
-Застрелиться тебе не позволю я, а уволиться командование, так что эти пути для тебя закрыты. Завтра я напишу заявление в школе на увольнение с просьбой о переводе в любую среднюю школу в Ленинграде по усмотрению городского отдела образования. Девишник соберу примерно через неделю. Все будет тихо и не здесь. Когда твоя отходная?
-Думаю, дней через десять. Подожди, это все?
-В смысле?
-Мы перебираемся на другой конец страны. Оставляем здесь всех друзей, которые у нас есть, ставим точку на довольно большом отрезке нашей жизни. И это вся твоя реакция?
-Послушай, - она подошла к нему и сплела руки у него на шее — этот перевод открывает тебе дорогу на самый верх, туда, где тебе и место. Ты сможешь достигать все новых вершин, а я, как и раньше, буду надежно прикрывать твою спину. Если ты рассчитывал услышать от меня охи и ахи по поводу возвращения в цивилизацию из этой богом забытой окраины мира, то я, так и быть, поохаю. Но если ты думаешь, что я откажусь от возможности перебраться в центр культурной жизни страны только из любви к чудесной сибирской природе и замечательным людям, ее населяющим, то ты совсем не понимаешь не только собственную жену, но и вообще женщин. Я рада, что тебе дали этот перевод. И вовсе не собираюсь по этому поводу причитать. Или ты не рад, что я рада?
-Я не просто рад. У меня гора с плеч свалилась. - Валера с трудом подавил вздох облегчения. -Если честно, я был уверен, что ты не обрадуешься необходимости расставания с друзьями, которые проверены годами, тем более, что именно тут мы свили наше первое гнездо.
-Ты знаешь о женщинах еще меньше, чем я думаю, если серьезно говоришь о дружбе в женском коллективе. И мы живем в двух комнатах в чужом доме. Это не гнездо, Валера. Это зимовочный пункт. И теперь зимовка окончена.
Отгремели поздравления и прощальные речи, развеялся табачный дым, густым облаком висевший над столом во дворе возле дома, который столько времени служил им очагом, женщины совместными усилиями ликвидировали горы грязной посуды и батареи пустых бутылок от всех видов спиртного, которое смогли найти в магазинах Благовещенска старшие офицеры госпиталя, а мужчины, которые еще стояли на ногах по, погрузили в машины тех, кто уже не мог сдерживать натиск печали от расставания с коллегой, которого судьба и личные дружеские отношения вырвали из их рядов, дабы вознести на новую высоту профессиональной карьеры. Из дома доносились голоса Алены, бабы Веры и тех немногих офицерских жен, которые могли считаться подругами, а возле калитки стояли двое офицеров и молча курили, слушая, как все громче становится звук приближающегося грузовика, предоставленного начальником госпиталя для перевозки того скромного имущества, которое успели нажить Валера с Аленой за время жизни на окраине империи.
-Обязательно напиши о результатах по створчатому клапану. - говорит Валера Чеглинцеву — Я и так не могу себе простить, что такой важный момент пройдет без меня.
-Таких моментов в Питере у тебя будет валом. - Чеглинцев выпускает дым вверх и глядя на Валеру, словно джин, возникший из лампы и окутанный облаком. - Кроме того, ты же знаешь, что любая твоя корреспонденция может просматриваться особистами. А за подобные письма по голове не погладят никого из нас. Военная тайна, как-никак.
-Я же не прошу детально излагать ход операции. Просто напиши, получилось или нет. А дальше я найду способ уточнить пробелы.
-Ты вот что, Валера. - старший хирург докурил сигарету и щелчком выкинул ее за забор. - Ты меньше думай о прошлом. Ты хороший специалист и голова у тебя светлая. И вниманием ты не обделен со стороны высоких кругов. Здесь ты получил первый толчок, первый опыт и навыки. Но будущее твое там, в центре. Получится у нас тут со створками или нет — ты не должен опираться на эти результаты, ибо там у тебя будет несравненно больше возможностей. И я не хочу, чтобы наша здешняя неудача, если таковая случится, погасила твою решимость идти вперед. Так что давай условимся: пиши о том, как устроился, какой красивый город Ленина, как довольна твоя жена выбраться из нашей глуши в цивилизацию. И, если будет желание и возможность, приезжай сюда в отпуск. Пока мы тут, тебе всегда здесь будут рады. Но никаких писем о работе.
-Ну, если ты так хочешь... - пожал плечами Валера.
-Да. И я, и шеф того же мнения. Тебе очень повезло. Ты уезжаешь до того, как твой мозг закостенел, а твои руки намертво приучились к манипуляциям, которые ты освоил в нашем госпитале. Ты еще можешь переучиться, освоить новое и достичь в этом больших высот. Никто из нас уже на это не способен.
-Леха, что ты такое говоришь? Да вы лучшие хирурги, которых я...
-Лучше Шамова? - хитро прищурился Чеглинцев — Лучше Углова? Лучше Бакулева? Брось, Валера. Мы, все здесь работающие — прошлое. Наша учеба пришлась на войну. На время, когда надо было спасти максимум солдат для их повторного ввода в строй. Сейчас же хирургия стоит на пороге кардинального изменения подхода к продлению человеческой жизни. Еще немного — исчезнет само понятие неизлечимого заболевания. То протезирование клапана, которое мы недавно сделали — это только первый шажок. Если все получится, то вопрос замены органов и даже целых систем организма, станет только вопросом времени. У тебя это время еще есть. Ты пойдешь на острие этой науки. Для этого тебе понадобится новое оборудование, техника, знания. Все это дадут тебе там. И ты все это впитаешь, как губка. - глаза Чеглинцева на короткое мгновение вспыхнули, когда он говорил о перспективах развития хирургии — Когда-нибудь, благодаря нашей науке человек обретет бессмертие. Любой больной орган можно будет заменить. И все эти открытия будут делаться там, в центре. В институтах, где на вас будет работать вся мощь советской научной мысли. Так что не тащи туда старый багаж. Езжай словно чистый лист. Ведь то, что на тебе напишут, может даровать человечеству вечную жизнь, словно святой грааль из библейских легенд.
-Как скажешь, о великий. Но письмецо все равно черкни. И не рассчитывай, что я потеряю из виду это ни с чем не сравнимое место моего профессионального крещения.
Ленинград встретил новых гостей словно город из восточной сказки. Собственно, сказка началась еще на аэродроме Благовещенска, где выяснилось, что вместо трофейного ДС-3, полет в котором больше напоминал пребывание в бетономешалке, им предстоял перелет до колыбели революции на новом советском военно-транспортном самолете Ту-16Г. Разглядывая этот чудо-аппарат, Алена покачала головой.
-И мы полетим вот на этом? Он же словно ракета из романов Жюля Верна. Я даже подойти к нему боюсь.
-Жюлю Верну такое и не снилось. Все, Алена, пора переходить от хорошей жизни к лучшей.
-Именно поэтому я и вышла за тебя замуж. Всегда стремилась к лучшему. В случае с выбором мужа к самому лучшему. - и, глубоко вздохнув, она пошла по бетонной полосе к самолету, возле которого стоял часовой с лычками сержанта ВВС и удивленно смотрел на приближающуюся к нему офицерскую жену, которая явно была намерена улететь на этом самолете, даже если ей придется повести его самой.
-А я думал, все дело было в большой и светлой любви. - сказал ей вслед Валера, подхватывая чемоданы и поправляя на плече большую спортивную сумку, все больше приходя к мысли о схожести в определенных ситуациях мужа с вьючным животным.
ТУ-16 и правда производил потрясающее впечатление. Слепящая от отраженного в фюзеляже солнца серебристая птица с необычно утопленными в крыльях гондолами двигателей и играющим солнечными зайчиками фонарем пилотской кабины настолько отличалась от привычных зеленых винтовых транспортных самолетов, что казался пришельцем из будущего, коим он по сути и являлся. Созданный советскими авиаконструкторами как многоцелевой самолет, он настолько опередил свое время, что еще следующие двадцать лет смог оставаться на вооружении советской армии, да еще и оставить после себя потомство в виде первого и на некоторое время единственного реактивного пассажирского лайнера ТУ-104, как символа нового шага в развитии советских путей сообщения. Разница между этими двумя самолетами была в том, что при большем комфорте гражданского лайнера, лишь единицы могли похвастать, что видели изнутри гордость советской стратегической и военно-транспортной авиации. Как оказалось, самолет прибыл в Благовещенск из Ленинграда с грузом какого-то шибко важного оборудования и несколькими военными инженерами, которые должны были контролировать установку данного оборудования на китайской границе, в последнее время становящейся все менее дружелюбной. Самолет должен был находиться в благовещенском аэропорту всего несколько часов, за время которых экипаж должен был отдохнуть, а само чудо советской авиации заправиться и пройти техосмотр. На какие кнопки нажал начальник окружного госпиталя, организовав посадку своего теперь уже бывшего хирурга и его жены на этот новейший борт, так и осталось тайной, но, сидя в мягком кресле и наблюдая, как огромный самолет почти неслышно разгоняется по взлетной полосе и отрывается от земли, Валера в очередной раз подумал, встретит ли он еще где-нибудь на просторах империи людей, способных так тихо и запросто свернуть горы административно-бумажных невозможностей ради человека, которого они могут больше никогда не увидеть, только потому, что судьба или воля Коммунистической партии когда-то сделала их друзьями.
-Товарищ генерал-лейтенант, капитан Лазаров для дальнейшего несения службы прибыл. - отрапортовал Валера, вскинув руку к козырьку фуражки.
-Вольно, товарищ капитан. - Павел Полкарпович Гончаров, начальник ленинградской ВМА поднялся из-за своего дореволюционного дубового стола и протянул Валере руку, которую тот крепко пожал. Начальник был старый, седой и почти лысый, но отличался богатырским телосложением и потому процесс его подъема из-за стола напоминал рост каменной глыбы, которую поднимает вверх внезапно проснувшийся вулкан.
Согласно уставу Валера вытянулся по стойке смирно, но Гончаров махнул рукой, которую легче было представить держащей скорее меч, чем скальпель.
-Садитесь, Валерий Васильевич, здесь не строевой смотр. - Гончаров взглядом усадил Валеру на стул и неспешно прошелся по кабинету — До вашего перевода сюда я, понятное дело, навел справки о вас и вашей работе в славном городе Благовещенске. Думаю, вас это не удивляет.
-Никак нет, товарищ генерал-лейтенант.
-Ваши смелые решения в торакальных патологиях и операции, которые вы провели вскоре после прибытия в Благовещенск, сделали вам быструю и значительную репутацию. Однако должен заметить, что технику этих операций вы осваивали в нашем славном городе, не так ли?
-Так точно. В основном в клинике Петрова.
-Да, да, я говорил с доктором Угловым о вас. Он отзывался о вас так же как о подающем надежды ординаторе. Кстати, вы сравнительно недавно проходили курсы повышения квалификации в нашей академии.
-Так точно.
-И там ваши показатели тоже были на высоте.
-Спасибо, товарищ генерал.
-Я, собственно, вот к чему веду. Вы быстро стали величиной в Благовещенске. Вы даже участвовали в одной из первых операций по митральному протезированию, что доступно не каждому хирургу в центральных госпиталях. Не удивляйтесь, разумеется, я об этом знаю. Ведь я был одним из тех, кто распределял образцы по клиникам и госпиталям страны. Кстати, текст о неразглашении государственной тайны в отношении этих операций, который вы подписывали, составлен тоже мной. Ну так вот, какую мысль я пытаюсь до вас донести. Столь быстрая карьера и репутация может служить не только поводом для уважения, но и для менее благородных чувств. Особенно среди ваших ровесников, которые к вашему возрасту еще не могут похвастать ни четвертой звездой на погонах, ни заграничными командировками.
-Я к этому готов, товарищ генерал.
-Это хорошо. И вот еще что. Я знаю, что у вас есть определенные связи. В Дальневосточном округе они на генеральском уровне, а в Москве опекающие вас звезды поменьше, но на более высоком уровне. И вот что мне интересно: если я смог выяснить, что в Благовещенске вас прикрывал заместитель начальника местного отдела ГРУ, то кто есть у вас в Москве, я так и не узнал. Что само по себе очень странно. Не хотите поделиться?
Валера сидел неподвижно и почти слышал, как щелкают шестеренки в его мозгу, проводящем быстрый анализ ситуации. Курьезность ситуации дополнялась тем, что до разговора со своим новым начальником он до сих пор не знал должности того генерала, которого он когда-то оперировал в далеком теперь уже благовещенском госпитале и который однажды вытащил его из допросной комнаты госбезопасности, где он с почти буддийским безразличием рассматривал ручейки собственной крови, растекающиеся по бетонному полу. А что касается Москвы, то тут у Валеры не было сомнений. Сергей не зря говорил о расширении своих возможностей после перевода в Москву. И, пока границы этих возможностей не станут более понятны, Валера решил, что прояснение ситуации для начальства пока не в его интересах. Все-таки Кулагин пока что был майором, а тут перед ним стоял целый генерал-лейтенант. Кто знает, у кого большие силы за спиной, тем более, что именно у Кулагина хранились записи, добытые Валерой у никому неизвестного аптекаря из маленького горного села Кубы, ныне, скорее всего, находящегося по ту сторону бытия вместе со всей деревней.
-Боюсь, мне нечего пояснить по данному вопросу, товарищ генерал.
-Ну я так и думал. - легко согласился начальник академии — На такие вопросы обычно почти никто не отвечает. Собственно, я спросил только для того, чтобы ты знал, что я знаю. Понимаешь?
-Так точно, товарищ генерал.
-Ну и отлично. - начальник академии хлопнул Валеру по плечу, от чего у того возникло ощущение, что его стукнули кузнечным молотом — Кстати, можете называть меня просто по имени и отчеству. У нас здесь не обязателен официоз. Разумеется, чтобы не выделяться среди коллег, за глаза можешь называть меня в общении с ними стариком или дедом. Что брови вскидываешь? Думаешь, я не знаю о собственных прозвищах? - генерал улыбнулся какой-то по-детски плутоватой улыбкой, делающей его похожим на сказочного персонажа вроде тролля.
-Думаю, в этом учреждении вообще мало того, что вы не знаете, Петр Поликарпович.
-Я бы сказал, что таких вещей тут нет вообще. Но основную суть вы быстро схватываете. Итак, сегодня у вас, так сказать, день акклиматизации. Супругу уже устроили?
-Да. Кстати, спасибо, Петр Поликарпович. Я, честно сказать, не ожидал такие хоромы. Если бы не вывеска со словом общежитие, мог бы подумать, что это номер в хорошей гостинице.
-Кстати, о хоромах. По выходу из этого кабинета, завернете в отдел кадров, там вам оформят заявление на очередность на квартиру. А супруге передадите, что, если нужна подмога насчет работы, то мы можем помочь и с этим. Чтобы не далеко отсюда и всякое такое. Она ведь у вас преподаватель, верно?
-Да. Начальная школа.
-Очень хорошо. Хорошие учителя нам нужны. Иначе кто нам обеспечит молодое пополнение лет через пятнадцать?
-Я передам ей. Еще раз спасибо.
-Это не стоит благодарностей. Обеспеченный тыл — это гарантия успешной службы. А, учитывая, что супруге вашей придется видеть вас редко и мало, то обеспеченный быт — это меньшее, что мы можем для нее сделать. В общем, отдохните сегодня, погуляйте по городу. За шесть лет тут многое изменилось. Больше света, больше людей, больше жизни. В общем, город-сад. Самое хорошее место для жизни молодой семьи. Согласны?
-Безусловно.
-А завтра я жду вас к восьми ноль-ноль. Вы будете представлены вашему непосредственному начальству в отделении торакальной хирургии. Завтра ознакомление с работой отделения, персоналом и пациентами. В общем, бумажно-интеллектуальная работа. А послезавтра у вас назначена плановая операция по резекции легкого. Затем грыжа пищеводного отверстия диафрагмы и подозрение на пневмомедиастинум. Последнее меня интересует особенно, поскольку пациент поступил послед предыдущей операции в городском стационаре по перевязыванию корня легкого. Кстати, техника операции, вам должна быть хорошо знакома, так что и проблему последствий решать вам будет проще.
-Три операции в один день?
-А что вас удивляет, Валерий Васильевич? Вы ведь прибыли в центр военной хирургии страны. Мы здесь отдыхаем мало и редко, а работаем много и часто. Здесь лучшие специалисты. Лучшее оборудование. Лучшая научная база. А к лучшим все хотят попасть. И всех этих ох как много. Вы меня понимаете?
-Так точно, Петр Поликарпович. Я буду готов.
-Ну и отлично. Вы свободны, Валерий Васильевич. Добро пожаловать в Академию.
-Спасибо, товарищ генерал-лейтенант. Вы не пожалеете.
С трудом сдержав силу генеральского рукопожатия, Валера вышел из кабинета в свою новую профессиональную жизнь.
Алена встретила в общежитии, сидя посреди комнаты на чемодане словно императрица на троне.
-И чего такая мизансцена? - спросил Валера, остановившись на пороге.
-Я думаю. - ответила жена.
-Прекрасное занятие. И о чем же?
-Эта комната больше, чем обе наши у бабы Веры. И тут еще есть санузел. - она кивнула на маленький закуток направо от входа, в котором архитекторы умудрились разместить душ, умывальник и даже унитаз, что по мнению Валеры являлось строительным алогизмом. - И так во всех комнатах, ты представляешь? Это же по сути однокомнатная квартира.
-Представляю. А еще тут есть кухня. Заметь, общая на весь этаж.
-Да, я знаю. И там целых четыре плиты. Я уже поговорила с девочками, тут даже есть расписание их использования и меня в него уже вписали. Так что голодная смерть тебе не грозит.
-С девочками?
-Ну не с товарищами же офицерами мне это обсуждать. Насколько я поняла, все твои коллеги, здесь живущие, прибыли в Ленинград сравнительно недавно и уверены, что их ужин появляется на столе в уже готовом виде.
-Ладно, примем матриархат в отдельно взятом общежитии как неизбежность. Это все, о чем ты думаешь?
-Нет. Еще я думаю, что мне одеть на вечер и куда я засунула свою косметику.
-А куда ты идешь? - перехватив удивленный взгляд жены, он мигом исправил положение — Хорошо, куда мы идем?
-Мы идем гулять по городу. Ты ведешь меня на Невский проспект. Для начала. А потом я определю направление.
-О как. Ты уверена? Может, передохнем немного? Разберем вещи, освоим новую территорию обитания.
-Валера, ты видишь это? - она встала с импровизированной чемоданной скамейки и подошла к окну, за которым в наступающих сумерках появились первые огни большого города. - Ты привез жену в центр мира и хочешь, чтобы я первый вечер посвятила разбору чемоданов?
-Виноват. - из затруднительного положения Валера вышел, но прошел недалеко — А куда именно ты хочешь пойти на Невском?
-Еще один такой вопрос, и дома с чемоданами останешься ты. Ты шесть лет здесь учился, ты ездил сюда на свои курсы и ты меня спрашиваешь, что и куда? В общем, у тебя есть примерно полчаса на принятие волевого решения о маршруте нашего движения, пока я приведу себя в порядок.
-Разрешите выполнять? - с улыбкой спросил Валера, понимая, что угроза семейного кризиса миновала.
-Попробуй. - скептически ответила жена и принялась рыться в дорожной сумке, разгребая семейное имущество в поисках средств сотворения женской красоты.
Обещанные Аленой полчаса растянулись на почти полтора, в ходе которых Валера успел выкурить пару сигарет и перезнакомиться с половиной обитателей этажа, на котором отныне располагался их дом. Большинство жителей общаги, действительно, прибыли в Ленинград сравнительно недавно, начиная с Москвы и заканчивая Владивостоком. Разговор быстро завязался, смешав в одно темы профессиональные и жизненно важные, благодаря чему через пятнадцать минут Валера успел перезнакомить прибывших издалека коллег с основным списком злачных мест северной столицы, с которыми был знаком еще со студенчества, казавшегося теперь таким далеким, а они в свою очередь описали ему несколько мест, в которых можно было достать импортную одежду и иные товары заграничного производства, введя в его лексикон новое слово «форца». Последнее вызвало особенный интерес у Алены, которая как раз вышла из комнаты и успела захватить конечную часть разговора, в которой один молодой лейтенант навскидку объяснял, сколько будет стоить двубортный костюм, если на нем будет стоять лейбл фирмы «Гуччи» и чем он будет отличаться от такого же костюма московского производства по качеству и, что главное, по производимому на женский пол впечатлению.
-Все нужное впечатление он может производить дома и совершенно бесплатно. - заметила Алена, вызвав мгновенное окончание беседы на полукриминальные тему и сразу несколько восхищенных возгласов.
-Моя жена Алена, единственная женщина, которую я люблю больше своей профессии. – представил ее Валера – Прошу любить и жаловать.
Следующие пара минут ушли на быстрое знакомство Алены с соседями по общежитию и несколько менее быстрое с их женами, в ходе которого женщины пробегали друг по другу оценивающими взглядами, в некоторых случаях не сулящими одной из них ничего хорошего. Наблюдая за этим процессом, Валера в очередной раз поймал себя на мысли о том, что мнение советской науки о телепатии как шарлатанстве буржуазных ученых является минимум весьма спорным, поскольку, обменявшись между собой всего несколькими словами, женщины явно смогли передать друг другу море информации.
-Итак, вечером жду всех на новоселье. – сказал Валера, когда основная процедура знакомства, в ходе которой из соседних по этажу комнат повыходили даже те, кто не участвовал в начале разговора - мне надо показать жене самый прекрасный город на земле.
-Самый прекрасный город на земле – это Москва. – голос одной из женщин, с которой у его жены явно не могло в обозримом будущем возникнуть дружеских отношений, ножом прорезал лестничную клетку и дополнился коротким «Ой», когда муж ткнул ее локтем под ребра.
-Самый прекрасный город там, где самые прекрасные женщины. – обаятельно улыбнувшись, ответил Валера, лишив собеседницу возможности что-либо возразить на эту тему, не уронив миф о собственной привлекательности.
Вечерний Ленинград встретил их словно город из восточной сказки. Во всяком случае, именно такое впечатление он произвел на Валеру, который за несколько лет пребывания на восточных окраинах империи привык к бесконечным таежным просторам и начисто отвык от иллюминации большого города. Что касается Алены, то она просто крутила головой во все стороны, слегка разинув рот и иногда выдавая нечленораздельные звуки восхищения, которые лишь частично выдавали охвативший ее восторг. Невский проспект, охваченный с обоих сторон ярким светом шарообразных уличных фонарей, закрепленных на столбах по трое, что придавало им сходство с огромными подсвечниками, с сияющими огнями вывесками универмагов, кинотеатров, ресторанов, парикмахерских и прочих объектов советской сферы услуг, охватывающий идущих по нему людей шумом едущих в два потока машин и свистков постовых милиционеров, шокировал впервые оказавшегося тут человека, которому казалось, что он оказался на другой планете. Несмотря на вечернее время, в которое в Благовещенске жизнь начинала постепенно затихать, здесь она, казалось, бурлила с удвоенной силой. Возле кинотеатра «Октябрь» толпился народ в ожидании начала только что вышедшего на советский экран фильма «Алые паруса» с Анастасией Вертинской в главной роли, которую боготворили советские девушки и в которую почти поголовно были влюблены юноши, имевшие счастье посмотреть этот фильм уже не один раз. Снующие туда-сюда молодые люди, спрашивающие у всех подряд, нет ли у кого лишнего билетика, явно говорили о том, что фильм пользуется большой популярностью. Застыв у киноафиши, Алена сосредоточенно читала названия фильмов, большинство из которых было ей знакомо только по слухам, поскольку Благовещенский кинопрокат ограничивался показами за раз не более одной новой картины, в то время, как в нескольких кинозалах «Октября» можно было на выбор посмотреть «Алые паруса», «А если это любовь» и прославляющий советских летчиков и инженеров «Барьер неизвестности». Взяв с Валеры обещание отвести ее на все указанные фильмы, она решительно направилась к шеренге автоматов газированной воды, возле которых несколько пацанов младшего школьного возраста усердно делили имеющиеся у них в наличии медяки, рассуждая, взять им пять стаканов газировки без сиропа на троих или ограничиться двумя безсиропными и одним сладким, который по частым могут выпить все трое. В два глотка осушив стакан сладкой газированной воды, Алена глубоко вздохнула и еще раз, словно зачарованная, огляделась по стронам.
-Я так понимаю, первое знакомство с городом прошло успешно. – заметил Валера, медленно потягивая сладкую газировку и незаметно бросив делящим монеты пацанам, явно напоминавшим босоту его собственного детства, несколько монет, чем полностью погасил все дискуссии на тему того, кто достоин двух глотков газировки с сиропом, а с кого хватит и полстакана обычной.
-Это еще мягко сказано. – ответил жена – В жизни не думала, что увижу такое. Потрясающий город.
-Да ты ж еще ничего толком не видела.
-Достаточно для того, чтобы захотеть увидеть больше. И чтобы захотеть здесь жить.
-Это очень кстати, учитывая, что я тоже намерен продолжать свою службу именно здесь.
-Я ж говорила, что мой муж не может быть неудачником. – Алена изящным движением вернула граненый стакан на стойку автомата. – Пошли. Ты мне обещал показать Аничков дворец и одноименный мост. – и она гордо отправилась вдоль проспекта.
-Радость моя, дворец в обратной стороне! – успел крикнуть Валера до того, как его жена с видом коренной ленинградки успела затеряться в толпе.
Проходя мимо очередного ресторана, который, судя по толпившемуся возле него народу, пользовался немалой популярностью, они заметили группу молодых людей, которые явно выделялись из общей картины. Ярко одетые женщины с яркой же косметикой на лицах громко смеялись шуткам сопровождающих их мужчин с необычными прическами в виде зачесанных назад и дыбом поднятых надо лбом волос, в отливающих серебром костюмах, некоторые из которых были в широкую серую полосу, в остроносых туфлях и яркого цвета галстуках. Широкие юбки женщин цветом навевавшие аналогию с цыганскими нарядами, покачивались при каждом их движении словно кринолины 19-го века, при этом идущие мимо люди огибали эти самые юбки широким полукругом, словно опасаясь задеть их. Увидев их, Алена остановилась и вопросительно посмотрела на мужа.
-Это что? – спросила она, кивнув в сторону молодых людей, столь явно выделявшихся из окружающего пейзажа.
-Надо же. – задумчиво протянул Валера – Раньше их сюда на пушечный выстрел на пускали. Крутились по окраинным танц-площадкам и не более.
-Так что же это? – снова напомнила о себе Алена.
-Их называют стилягами. Сами они называют себя чуваками.
-К-как? - молодая учительница поперхнулась на вопросе, продолжая неотрывно смотреть на группу молодежи, которая явно кого-то ждала в надежде попасть в ресторан.
-Не важно. Они появились несколько лет назад. Поначалу вызывали удивление и насмешки. Потом их втихаря начали бить по подворортням. А теперь вот они уже в центре города.
-Слабо, видать, били. Ты посмотри на девушек. Это же будущие советские жены и матери. А эти..эти…
-Юноши. – с улыбкой подсказал Валера, которого забавляла шоковая реакция жены на впервые увиденных стиляг.
-Ты зря смеешься. – она даже не улыбнулась, продолжая рассматривать яркую группу. – Это же вызов. Прямой вызов всему нашему обществу.
-Алена, это просто молодежь. Молодняку свойственно желание выглядеть ярко. А девушкам свойственно желание быть привлекательными, не мне тебе об этом рассказывать.
-Это не привлекательность. Так могут выглядеть…только…только…
-Эээ… - начал было помогать с выбором слова Валера, но наткнулся на останавливающий взгляд жена и закрыл рот.
-И посмотри, никто не делает им ни одного замечания. Все просто проходят мимо.
-Ну, раньше к ним проявляла большое внимание местная милиция. Но, поскольку они не нарушают законов, то их быстро выпускали обратно. А иногда на них устраивали облавы комсомольские дружины. Но опять же формально им предъявить нечего. Так, поваляют в грязи, порежут галстуки да сумочки и разгонят по домам.
-Мда. – Алена покачала головой словно обдумывая решение сложной задачи – Плохо. Совсем плохо.
-Аленушка, - Валера чувствовал себя все более озадаченным, ибо не мог понять, что так встревожило его жену. Сам он привык к виду этих немногочисленных стаек молодежи, которые были одеты как попугаи и лично в нем вызывали больше смеха, чем интереса, тем более, что он не считал их самих чем-то, заслуживающим его внимания. – это просто молодежь. У молодежи всегда ветер в голове, а сейчас, когда им дали небольшое послабление, они и выпячиваются как могут.
-Ты знаешь, сколько стоит пара хороших шелковых чулок? – вдруг спросила Алена, развернувшись к нему.
-Эээ, нет. Откуда бы?
-А сколько стоит вот такая расклишенная юбка?
-Нет. И сколько стоит женское нижнее белье я тоже никогда не интересовался. К чему эти вопросы?
-А к тому, что стоимость наряда каждой из них – он ткнула пальцем в сторону трех девушек, которые, чуть отбившись от остальной группы, что-то обсуждали между собой, периодически прыская со смеху – примерно равна размеру моей зарплаты в школе. Причем очень примерно, поскольку я подозреваю, что некоторые элементы я оценила очень занижено. Белья, кстати, это тоже касается.
-Допустим. И что?
-А то, что это все – дети обеспеченных людей. Именно дети. Поскольку слишком они молоды, чтобы зарабатывать такие деньги самостоятельно. Кроме того, на всех должностях с такими окладами внимательно следят за моральным обликом своих работников.
-Я все еще не понимаю, к чему ты ведешь, дорогая.
-Я веду к тому, что они явно являются детьми ленинградской элиты. Понимаешь? Это дети людей, которые управляют такими, как мы с тобой. Иначе в жизни бы у них не было денег на такие наряды и смелости бросать остальным такой вызов.
-Ну и? – Валера постепенно начал терять терпение.
-Да как ты не понимаешь? Они не пойдут в слесари и медсестры. Пройдет совсем немного времени и они сами могут стать у руля. И если они уже сейчас столь открыто презирают общество, в котором живут, демонстрируя всем свое якобы превосходство, то куда они заведут корабль, когда станут капитанами?
Ошарашенный подобным умозаключением жены, Валера встал в ступор, подбирая контраргументы и с удивлением понимая, что ничего подобрать не может.
-Пойдем отсюда. – сказала Алена – Не хочу портить впечатление от первого знакомства с таким потрясающим городом. – она потянула его за руку – Ты мне обещал показать Аничков мост над Невой.
-А я вам повторяю! – Валера несколько повысил голос и тут же сбавил обороты под взглядом заведующего отделением кардиохирургии – Риск, на который мы идем при одновременном протезировании митрального и аортального клапанов нивелируется огромной экономией времени на его последующую реабилитацию, которая будет вдвое меньше, чем при двух поочередных операциях.
-И вдвое увеличивает число возможных осложнений. – это Анатолий Цвах, кардиохирург неясной национальности и столь же неясных академических пристрастий вступил в разговор, как всегда входя в дискуссию в момент ее наибольшего накала, когда одна из сторон явно начинала проигрывать спор, с тем, чтобы громогласно занять стороны победителей. – Вы представляете, сколько возможно побочных эффектов от столь глобального вмешательства в клапанную систему?
-Представляю. Но Картарайт в Калифорнийском университете уже доказал возможность подобной операции. Неужели мы должны плестись в хвосте и обрекать наших пациентов на двойные страдания, связанные с двумя операциями, когда есть возможность сделать все необходимое в ходе одной?
-Картрайт на данный момент провел всего три таких операции. Процесс полной реабилитации больных еще не завершен и окончательной оценки данной техники еще не представлено ни у нас, ни за рубежом. – Борис Ефимович Вассерман, по виду больше напоминавший школьного учителя в своих неизменных очках в толстой роговой оправе и трубкой, которую он имел привычку сосать на конференциях, хотя в ней и не было табака, вытащил данный курительный шедевр изо рта и задумчиво покрутил его в руках, словно видел впервые. – Пока что есть только предварительные оценки. Правда, хорошие, но не окончательные. – по мере того, как он говорил остальные голоса затихли, подчеркивание значимость мнения одного из старейших кардиохирургов академии, который начинал работать в ней еще в бытность начальником Михаила Ахутина, а до того прошел большую школу военно-полевой хирургии, корни которой уходили в Медицинскую службу Российской императорской армии.
-И каково ваше конечное мнение, коллега? – спросил Цвах.
-Я считаю, что пока такие операции нам проводить рано. – сказал Вассерман, глядя на заведующего отделением кардиохирургии, который на протяжении всего спора практически не проронил ни слова, соблюдая традицию военного совета, на котором в начале высказывались самые младшие по должности и званию.
Цвах победно посмотрел на Валеру, который постепенно становился про цвету похожим на цвет красного креста, и кивнул:
-Благодарю вас, коллега.
-Тем не менее – продолжил Вассерман – я считаю, что предложение доктора Лазарова о скорейшем начале подобного рода операций вполне разумно и должно быть реализовано по мере того, как мы получим данные об успехе подобного рода операций.
-А если окончательный результат будет отрицательным? – снова подал голос Цвах. – Не кажется ли вам, что в таком случае доктор Лазаров должен будет понести ответственность за попытку ввести в нашей клинике непроверенные методы лечения, которые…
-Коллега, - перебил его Вассерман, продолжая крутить в руках трубку, что он делал всегда, когда старался сдержать обуревавшие его эмоции – мне никогда и ничего не кажется. Людям нашей профессии казаться не должно ничего и никогда. Коллега Лазаров еще молод и не достаточно опытен для того, чтобы принимать подобные решения единолично, именно поэтому и была созвана данная конференция. Наша…- он немного помедлил, оценивая необходимость продолжения – с вами задача как раз и состоит в том, чтобы оценивать новые идеи, которые высказывают молодые специалисты. И не допустить одобрения идей несостоятельных, одновременно дав согласие на те из них, которые этого заслуживают. Потому речи о единоличной ответственности доктора Лазарова в случае неудачи Картрайта в США быть не может. Или вы имеете на данный счет иное мнение? Я готов его выслушать.
-Нет. – Цвах притих, став сразу каким-то маленьким и похожим на поставленного в угол ребенка – Я полностью согласен с вашим мнением, коллега.
-Итак. – это заведующий отделением вступил в разговор, давая понять, что дальнейшие обсуждения бессмысленны – Здесь прозвучали два разных мнения на тему предложения доктора Лазарова. И хотя данное предложение мне лично кажется весьма интересным, я должен поддержать мнение доктора Вассермана о преждевременности подобного рода операций в нашем отделении до получения однозначного заключения о результатах данных операций за рубежом либо… - он сделал паузу – до предоставления мне предложений о техники данной операции, отличающейся от той, которую использовали наши американские коллеги, ибо, хоть я и преклоняюсь перед их профессиональным мастерством, я должен согласиться с мнением, что их техника довольно рискованна и, действительно, таит в себе большой риск развития осложнений, так как может быть выполнена только в условиях соответствия организма больного довольно жестким рамкам. На этом наша конференция окончена, благодарю, коллеги, за ваше внимание и ваши мнения. Все свободны.
Выходя из конференц-зала, Валера тихонько матерился сквозь зубы, когда по плечу его хлопнула крепкая рука.
-Ну ты только посмотри какая сволочь, а? – Андрей Пархоменко, ординатор-анестезиолог, пришел в отделение примерно в то же время, что и Валера и после нескольких литров спирта, выпитого в не совсем официальной обстановке в тайных помещениях клиники, два врача быстро нашли общий язык, обнаружив, что у обоих есть уйма идей о том, как улучшить работу клиники, академии и всей советской медицины в целом, но данная медицина еще не готова к тому, чтобы их воспринять.
-Ты это о ком? – подозрительно спросил Валера, покосившись на друга.
-О Цвахе, о ком же еще? Сам, главное, на операциях только что крючки держит да раны иногда зашивает, а рассуждает о таких вопросах, к которым сам бы и подойти не рискнул. Ты заметил, как долго он молчал во время обсуждения?
-Заметил. – угрюмо буркнул Валера.
-Вот. Ждал, ублюдок, чтобы решить, чью именно задницу надо сегодня вылизывать.
-Если бы дело было только в нем. Меня никто фактически не поддержал. Даже Вассерман, и тот выступил против.
-Действительно, странно. – согласился Андрей – Я был уверен, что он встанет на твою сторону. Ну да ладно, у них там есть, видать, свои резоны. Такие зубры просто так ни одного решения не принимают.
-Дозволено ли будет зубру высказаться? – услышали они позади себя голос Вассермана, от которого у Валеры сердце ухнуло и куда-то провалилось. Андрей, услышав за спиной голос второго по влиянию человека в отделении и близкого друга начальника Академии, сразу стал задумчивым и по виду его было видно, что он оценивает расстояние до ближайшей гауптвахты, куда его в принципе могли направить за неуважительное отношение к выше стоящему по званию и должности.
-Борис Ефимович, мы… - начал было он, но старый хирург жестом остановил поток его мысли.
-Мы тоже всегда давали прозвища профессуре. Как сказал тогда мне мой преподаватель, если тебе дают клички, значит, на тебя как минимум обратили внимание. А это первая цель данного преподавателя. – он повернулся к Валере. – Доктор Лазаров, вы не проводите меня до моего кабинета? Мне надо с вами поговорить.
-Борис Ефимович, у меня сейчас…
-Да-да, плановая резекция пищевода, я знаю. Там рак, доктор, причем неоперабельный.
-Откуда вы…
-Я, конечно, могу оказаться не прав, но вы мне, безусловно, позже про это расскажете. – Вассерман взял Валеру под руку и развернул в направлении одного из многочисленных коридоров клиники - У меня к вам разговор на тему вашего предложения.
Поняв, что его не собираются линчевать повторно за его профессиональные инициативы и первично за обсуждение неофициальных имен старшего лечебного состава, Валера несколько расслабился и позволил старому профессору увести себя в сторону, противоположную расположению операционной и направлению движения Андрея, который уплывал по коридору с видом подводной лодки, только что избежавшей торпедного удара.
-Ну так вот. – Вассерман снова сунул в рот трубку – Меня очень заинтересовал ваш доклад на конференции и, скажу вам больше, он еще заинтересовал Николая Сергеевича.
-Тихонова? – не поверил своим ушам Валера, услышав имя и отчество заведующего.
- Да. – кивнул Вассерман – Именно поэтому я счел необходимым разъяснить вам свою позицию, которая была мною озвучена на конференции.
-Борис Ефимович, в этом нет необходимости, я…
-Валерий Васильевич, позвольте я вас перебью и попрошу меня не перебивать. – чуть улыбнувшись сказал Вассерман, и Валера тут же заткнулся.
Уже несколько месяцев стенах академии в частности и всей советской кадиохирургии вообще шли горячие споры на тему прорыва, совершенного американским хирургом Райаном Картрайтом в тонком искусстве протезирования сердечных клапанов. С тех пор, как подобные операции вошли в перечень достижений кардиохирургии, общепринятым методом работы считалось протезирование одного клапана за одну операцию. С помощью усовершенствованного аппарата искусственного кровообращения и новых средств анестезии в купе с нейростимуляторами, позволяющими мозгу переживать гипоксию без значительных последствий Райан Картрайт провел первую в истории хирургии операцию, в ходе которой были одновременно заменены аортальный и митральный клапан у пациента с сочетанным пороком сердца. Поскольку первая операция прошла успешно, в понятие чего входил тот факт, что пациент не умер в течении месяца после операции, то Картрайту было дозволено провести еще две операции для формирования контрольной группы пациентов, по наблюдениям за которой уже можно было дать заключение о степени безопасности операции такого уровня. Американские и английские специализированные журналы наперебой восхваляли достижение западной хирургии, что неминуемо привлекло внимание советских хирургов, в том числе военных, которые, ознакомившись со статьями на английском языке в библиотеке ВМА тут же начали жаркие споры на тему того, стоит ли подождать официального одобрения техники операции международным хирургическим консилиумом или же стоит начать их проведение, не ориентируясь на международное признание. Валера немедленно принял вторую сторону, ибо у него самого руки так и чесались освоить новый метод, который должен был спасти жизни пациентов, ранее считавшихся абсолютно безнадежными. Тем внимательнее он слушал сейчас неторопливую речь старого хирурга, который продолжал неспешно двигаться к своему кабинету, попутно вселяя здравый смысл в голову молодого горячего коллеги.
-Вы понимаете, Валерий Васильевич, что мы находимся буквально на передовой? На решения, принятые здесь и на результаты нашей работы смотрит все советское здравоохранение.
-Я понимаю, Борис Ефимович.
-В таком случае, вы должны понимать, что вы предложили очень смелую идею, которая с равным успехом может привести как к нашему триумфу, так и к полному провалу в случае, если в дальнейшем вылезут побочные эффекты, которые на данный момент еще не известны.
-Я понимаю и это. Но, если мы не будем пробовать, то никогда не сравняемся с…
-Коллега, вы меня не поняли. Равно как и не поняли нашего заведующего. Ведь вы фактически получили сегодня разрешение на проведение данного рода операции.
-Не понял… - от неожиданности подобного заявления Валера даже остановился, чем застопорил и Вассермана.
-Подобно большинству молодых людей вы не слышите детали, которые часто и составляют основную суть выраженной мысли.
-Тихонов однозначно сказал, что подобные операции делать рано. Фактически это означает, что на мое предложение ответили официальным отказом.
-Нет. Вам запретили подобные операции, пока не будет получено подтверждение их безопасности или… - Вассерман сделал паузу – пока вы не представите иную методику проведения данной операции. Понимаете, иную? – видя, как на лице Валеры постепенно проступает озарение, Вассерман улыбнулся и продолжил – Разумеется, никто не ждет от вас революционных идей на тему того, как изменить схему операции, которую еще никто тут не освоил. Именно поэтому тебе по сути дали карт-бланш.
-Карт-бланш?
-Привычка переспрашивать не красит хирурга. Никто, понимаешь, никто не владеет техникой двойного протезирования на данный момент в нашей стране. Большинство даже план операции Картрайта читали весьма поверхностно или не читали вовсе. Все ждут.
-Чего?
-Как чего? Одобрения руководства, разумеется. Ну не все.
-А идея попробовать самому никому в голову не приходила?
-Приходила, разумеется. Но ты заметил доктора Цваха, я полагаю.
-Буквально с первых дней работы тут.
-Ну так вот таких тут несколько. Подобно большинству бездарностей, попавших в высокие сферы, они озабочены не столько повышением своего уровня, сколько тем, чтобы не дать остальным вырваться далеко вперед. Ибо тогда их и так очевидная некомпетентность станет и вовсе вопиющей.
-Тогда зачем их тут держат?
-Ну…на то существуют разные причины. – ушел от прямого ответа Вассерман – Но у тебя в этой ситуации есть одно преимущество. Ты новенький. Молодой специалист, прибывший с далекой периферии, выступает с новыми и смелыми предложениями и рискует репутацией, но только своей собственной. Понимаешь, своей, а не Академии. В случае твоей удачи, заслуга будет принадлежать руководству ВМА, которое смогло разглядеть твой талант в столь короткое время. В случае же твоего провала все спишут на твою неопытность, и это станет закатом только твоей карьеры, никак не отразившись на будущем клиники. Все скажут, что необузданность и отсутствие терпения не довели до добра очередного подающего надежды молодого специалиста. Тебя отправят обратно в Благовещенск, и на этом история закончится.
-Вы так детально описали катастрофу моей дальнейшей карьеры, что меня прямо распирает от желания попробовать. – мрачно заметил Валера.
-В случае успеха перед вами откроется много дорог, ускорив ваш и так не самый медленный профессиональный рост. Уверен, вы и сами об этом не раз думали, Валерий Васильевич. Не пытайтесь возражать, каждый хирург думает о таком, идя по новому пути. Так думал и я в свое время. Так думает Углов, Бакулев, Петров, Шамов. Так думают все, кто идет неизведанной тропой. А таких дорог последнее время становится все больше. Нужели вы думаете, что за такой шанс вам не придется платить определенным риском? Или вы не готовы к такому развитию событий и все ваши предложения были пустым звуком?
-Конечно, нет.
-В таком случае, я жду вас сегодня в восемь вечера у меня в кабинете. До этого времени у вас есть возможность передумать и безопасно плыть по течению. Уверяю, что никто, включая меня, вас за это не осудит.
-А если я не передумаю?
-Если не передумаете, то я помогу вам разработать те изменения на этом нехоженом пути, которые необходимы нашему уважаемому шефу, чтобы дать вам зеленый свет.
-Разрешите вопрос, профессор?
-Конечно.
-Зачем вы мне помогаете? Ведь это большой риск и для вас тоже. А что, если я не прав?
-Вы знаете, что Углов провел операцию по удалению опухоли, проникшей во всю левую половину таза и практически все левое бедро?
-Да, я слышал об этом.
-Женщина потеряла 40% массы тела и осталась жива. Никто и никогда такого не делал. Это считалось невозможным. Сам Николай Петров отказался проводить операцию этой больной, поскольку был уверен в невозможности спасти ее. И тогда Углов пришел к нему с просьбой разрешить ему самостоятельно прооперировать больную, взяв ответственность на себя. И Петров, который сам не взялся за эту операцию, дал добро на нее своему подчиненному. Теперь эта операция вошла в анналы мировой хирургии, принеся славу клинике Петрова и подняв авторитет Углов на заслуженную, но все равно огромную высоту. У тебя есть шанс повторить этот успех. Сделать то, чего не делал никто и чего не может сделать твой руководитель по причине огромного риска не для него лично, а для организации, которую он возглавляет в случае провала. За этот шанс весь риск ты должен принять на себя. Иначе не бывает. Ты готов на такую цену?
-Готов.
-В таком случае в восемь вечера у меня в кабинете. Удачной операции, коллега.
-Валерий Васильевич? – голос ассистента доносится до него словно сквозь стену – Вы уверены?
-Нет. – ответ вырывается у него автоматически в то время, как руки продолжают обследовать многочисленные спайки, которыми соединен пищевод с плевральным листком. Точнее, даже не пищевод, а обширная опухоль, которая проросла через стенку и спаялась с правым плевральным листком, проникая через него в средостении и, судя по картине, которую видит Валера, успешно прокладывая себе дорогу к сердечной мышце. Несколько его попыток отделить пищевод от плеврального листка путем пересечения спаек не привели к успеху, поскольку пересечение каждой такой спайки вызывало повреждение рыхлой опухолевой ткани, которая начинала обильно кровоточить, и каждый раз на остановку кровотечения требовалось все больше времени, равно как и на период стабилизации состояния больного, который каждый раз все серьезнее намеревался уйти в шок. Медсестра в очередной раз аккуратно промокнула пот, крупными каплями выступивший у него на лбу, а его пальцы продолжают аккуратное путешествие в глубине грудной клетки пациента. Иссечение опухоли в просвете пищевода возможно только после его отделения от плевры, ибо в противном случае каждое смещение тела опухоли грозит разрывом тонкого плеврального листка и развитием плевро-пульмонального шока, шансов на выход из которого у пациента нет. Операция длится уже третий час, и за это время Валера не только не смог удалить опухоль, но даже не вошел в просвет пищевода, продолжая блуждать в средостении, упрямо отказываясь признать свое поражение.
-Несколько лет назад у Углова при такой операции плевра порвалась. – снова заметил ассистент.
-Спасибо, Коля. – бурчит Валера, старательно пытаясь исключить из обихода нецензурные высказывания – Ты бы чего хорошего бы вспомнил. – за спиной у него слышится едва слышный звук, который издают хирургические бахилы, когда обутый в них человек двигается по сверкающему полу операционной. Валера стоит спиной ко входу и не может видеть гостя, но по изменившемуся лицу Николая, который продолжает уверенно ассистировать ему, несмотря на собственные сомнения, он понимает, что вошел не простой посетитель. Однако оборачиваться нельзя, глаза неотрывно следят движениями пальцев, которые по миллиметру обнажают паутинообразные пересечения воспалительных спаек и тканей опухоли. По мере того, как очередное переплетение обнажается, Валера оттягивает его на себя в то время, как Николай пересекает их и прижигает электрокоагулятором. Спустя полчаса пищевод отделен от плеврального листка. Валера отступает в сторону и начинает быстро разминать затекшие пальцы, пока ассистент рассекает пищевод вдоль по передней поверхности, темную бугристую внутреннюю стенку в том месте, где находится тело раковой опухоли.
-Лигатуру. – Валера получает в руку хирургическую нить одновременно с ассистентом. Так же одновременно они начинают перевязку пищевода выше и ниже места опухоли, изолируя пораженный участок. Пока Валера пересекает диафрагму в области кольца , открывая путь для подтягивания желудка в сторону грудной полости, Николай пересекает пищевод выше опухоли и сразу начинает наглухо зашивать образовавшуюся культю кетгутовыми нитками, накладывая швы в несколько рядов и прочно фиксируя пищеводную культю к мышечным стенкам. Валера тем временем отсекает нижнюю часть пищевода от окружающих мышц и удаляет участок, пораженный опухолью, одновременно отсекая окружающие лимфоузлы и жировую клетчатку. Когда участок полностью удален, оставшаяся часть пищевода аккуратно подтягивается к основанию шеи. Желудок, проходя через рассеченное диафрагмальное кольцо, так же подтягивается наверх, и начинается формирование гастростомы, через которую пациент будет питаться оставшуюся жизнь. Два хирурга работают теперь молча, стараясь как можно быстрее снять больного с операционного стола, поскольку анестезиолог все чаще просит их прерваться для стабилизации состояния пациента, измученный организм которого постоянно роняет давление до угрожающих цифр. Вот культя подшита к мышцам шеи. Вот она фиксирована к подъязычной кости. Закрывается грудная клетка и начинается ушивание грудных и шейных мышц, постепенно подводя хирургов к наложению верхних швов. Гастростома зияет в основании горла словно рот младенца, постепенно обкладываясь новыми швами, которые фиксируют ее уже к коже.
-Давление падает. – снова докладывает анестезиолог. – 80 на 60.
-Черт, только не сейчас. – бормочет Валера – Камфору. Преднизолон.
-Адреналин капельно? – ассистент вопросительно поднимает на него глаза.
-Сердце может не выдержать.
-Иного выхода у нас нет.
-70 на 40. – сообщает анестезиолог.
Валера смотрит на неумолимо падающие цифры и кивает Николаю, который в свою очередь кивает операционной сестре:
-На физе.
Новый флакон становится в штатив, и вот адреналин начинает литься в вену больного, почти сразу остановив падение давления, но столь же быстро развив бешеную тахикардию, переросшую в частые беспорядочные сокращения.
-Дигитоксин струйно. – приказывает Валера – продолжая накладывать последний ряд швов. –Адреналин остановить.
-Дигитоксин пошел. – на фоне введения гликозида сердце перестает беспорядочно отбивать азбуку Морзе, постепенно возвращаясь в привычный ритм.
-90 на 60. – голос анестезиолога внешне спокоен, хотя и звенит от напряжения и почти сразу за этим обнадеживающим сообщением – Фибрилляция. Черт, 80 на 50! 60 на 40! Пульс нитевидный! Асистолия. – все это произносится в течении нескольких секунд, за которые до выжатых многочасовой операцией хирургов не сразу доходит смысл сказанного.
-Твою ж мать. – Валера протягивает руку, в которую операционная сестра вкладывает скальпель – Вскрываем. Адреналин струйно. Атропин. – несколькими быстрыми движениями он рассекает свежие швы и открывает грудную клетку. Ухватив сердце в руки, начинает быстро его массировать, пока медсестра вводит указанные препараты. Сердечная мышца, словно тугая пружина, сживается крайне неохотно и через несколько минут руки Валеры начинают неметь и гореть от перегрузки. Однако стоит только ему отойти на шаг, передавая эстафету прямого массажа ассистенту, как сердце больного делает первые робкие самостоятельные сокращения. Из груди Валеры уже рвется вздох облегчения, когда эти сокращения срываются в беспорядочное подергивание, напоминающие дрожь сильно замерзшего человека.
-Фибрилляция. – сообщает анестезиолог.
-Да неужели? – Валера кивает Николаю, и тот прикладывает к трепещущему сердцу пациента два маленьких электрода дефибриллятора. – Двести джоулей. Разряд. – раздается слабый треск, словно дотронулись до шерстяного свитера, наэлектризованного трением о тело. Сердце на миг замирает, а затем продолжает беспорядочно подрагивать.
-Мелковолновая фибрилляция.
-Да вижу я. Триста шестьдесят. Разряд! – Валера перехватывает электроды и сам приживаем их к оголенному сердцу пациента. – снова треск электроудара – Еще раз!
Бесполезно. Сердечная мышца дергается еще несколько раз, а потом замирает словно каменная. Снова массаж. Хирурги по очереди пытаются завести остановившийся мотор человеческого тела, уже понимая, что надежды на успех почти нет. Несколько раз сердце отвечает робким сокращением, каждый раз все меньшей силы, пока окончательно не прекращает реагировать. Спустя почти час борьбы, Валера отходит от стола и поднимает взгляд на часы.
-Время смерти – 16 ровно. – говорит он, срывая маску рукой в окровавленной перчатке. – Увозите. – и только тут, вспомнив о наблюдателе, который все это время находился у него за спиной, он поворачивается. Крупный мужчина продолжает неподвижно стоять у входа в операционную, его глаза, словно два прожектора, неотрывно следят за Валерой, сопровождая каждое его движение. Несмотря на колпак и марлевую маску, которая закрывает его лицо почти полностью, у Валеры нет сомнений в том, кто перед ним. Безусловно, в это широкоплечем человеке, который стоит на пороге операционной, спрятав руки в карманы белого халата, трудно не узнать основателя и первого руководителя кафедры торакальной хирургии ВМА генерал-лейтенанта медицинской службы Петра Андреевича Куприянова. Несколько секунд двое врачей смотрят в глаза друг другу, после чего начальник кафедры выходит из операционной столь же тихо, как и вошел в нее и все так же не произнеся ни слова.
-Судя по вашему виду, Валерий Васильевич, вас что-то беспокоит. И совсем не грядущее обсуждение предполагаемых новых методик одновременного клапанного протезирования. – Вассерман внимательно посмотрел на Валеру и прикурил трубку.
-Виноват, Борис Ефимович. Отвлекся.
-Полагаю, на мысли о смертном случае, который произошел у вас сегодня вечером. - осенняя тьма уже опустилась на Ленинград, и кабинет освещался только настольной лампой, создававшей причудливые очертания там, где еще недавно господствовал дневной свет. – И о том, что вы напишете в отчете об операции, учитывая, что ее завершающую часть видел лично начальник кафедры торакальной хирургии.
-Признаться, я уже написал отчет. И признаться, я впечатлен тем, как быстро тут разносятся слухи. – Валера постарался скрыть волнение, но не сильно приуспел.
-Слухи разносятся бабками на базаре, коллега, а тут у нас хорошо поставленная система информирования. Не делайте удивленный вид. Так почти во всех крупных клиниках. Кто-то кому-то симпатизирует, кто-то наоборот. В вашем случае и тех, и других примерно поровну.
-Это радует.
-Признаюсь, я был удивлен, что вы вообще пошли на эту операцию, учитывая, что показало рентгеновское обследование и эндоскопия. Насколько помню, я сразу сказал вам, что там рак в неоперабельной стадии, не так ли?
-Так точно. Но я подумал…что я смогу…
-Что? Не мямлите, капитан, терпеть не могу нерешительность в людях вообще и хирургах особенно. Чего вы хотели добиться?
-Он страдал. Он не мог питаться и фактически умирал от голода. Но он был еще не истощен, и смерть его была бы не скорая. Я подумал, что мы можем хотя бы дать ему возможность питаться. Пусть через стому, но все-таки это было бы лучше голодной смерти.
-Есть более простой способ для этого. Питание через прямую стому в желудке достигается значительно проще. Повторяю вопрос: чего именно вы старались достичь, идя на такой риск?
-Я не могу смириться с тем, что мы ничего не можем сделать. –Валера поднял глаза – Моя операция могла подарить ему еще год жизни. Может, даже больше. Я не мог не попытаться.
-Я вас прекрасно понимаю, Валерий Васильевич. – Вассерман чуть улыбнулся и исчез в клубах голубого дыма, выпустив его в потолок – В вас есть одержимость. И упрямство. Хорошие качества, если вы управляете ими, а не они вами. И все же в некоторых случаях стоит отступить. Врач не только должен постараться вылечить больного всеми средствами, но и, когда это неизбежно, помочь ему сохранить достоинство при уходе.
-Уходе? Вы имеете в виду…
-Я имею в виду, что, когда вы не можете помочь больному выкарабкаться, дайте ему сохранить человеческий облик до самого конца.
-А что бы сделали вы, если бы этот раковый был вашим пациентом?
-Оперировал бы, конечно. – пожал плечами Вассерман – Я веду с вами этот разговор, не для осуждения вашего решения. А чтобы вы поняли: мы не всегда можем спасти пациента, такова наша профессия. И если вы идете напролом потому, что считаете, что у вас, а значит, у него, есть шанс, то ничто не должно вас останавливать. Идите и бейтесь до конца. Но, если вы знаете, что это выше ваших сил, не надо идти на операцию только из собственного принципа не сдаваться. Больной не должен испытывать дополнительные страдания только потому, что хирург не может хладнокровно оценить собственные возможности.
-Значит, вы считаете, что я поступил правильно, решив оперировать?
-Безусловно, хотя я и разочарован тем фактом, что вам нужно мое подтверждение. Вы все правильно оценили, я даже согласен с вами в том дополнительном времени жизни, которое могла дать ему успешная операция. Однако, поскольку мое мнение не является определяющим, что бы не говорили наши молодые офицеры, вам все же предстоит классическое академическое кровопускание. Завтра, когда вы предстанете перед ЛКК, вы не должны иметь того подавленно-неуверенного вида, который я с таким сожалением наблюдаю уже полчаса. Лечебно-контрольная комиссия уничтожит вас при первых признаках страха или растерянности. И вовсе не потому, что вы допустили ошибки. А потому, что такие качества несовместимы со званием хирурга. Вы это понимаете?
-Так точно.
-Прекрасно. Куприянов уже прочел ваш отчет, я в этом уверен. И если бы у него были к вам серьезные вопросы, вы бы сейчас имели разговор не со мной, а со ним и при менее приятных условиях. Так что тот факт, что вас не до сих пор не вызвали на ковер, уже утешает. Утром с вашим отчетом ознакомлюсь я и остальные постоянные члены комиссии. Дальнейшая процедура, полагаю, вам известна.
-Известна. – мрачно подтвердил Валера. – Медленное распинание в присутствии руководства академии всегда было пределом моих мечтаний.
-Да бросьте, через это проходят практически все. – отмахнулся Вассерман – Только неудачники типа Цваха никогда не попадали под каток ЛКК. И только они никогда не делали ошибок просто потому, что никто никогда не подпускал таких горе-специалистов к сложным операциям. А теперь, если вы прекратите заниматься самоедством из-за одного неудачного случая, то я смогу, наконец, вернуться к тому, зачем я пригласил вас в свой кабинет в то время, когда большинство не находящихся на дежурствах врачей уже наслаждаются семейным покоем.
-Вы думаете, что после штрафных санкций от ЛКК мне позволят проводить новую операцию по новой же методике?
-Уверен, что вместе мы сможем сочинить нечто такое, что буквально вдохновит наше руководство позволить вам ее провести. Я бы даже сказал, что ваша сегодняшняя неудача будет нам на руку.
-Каким образом?
-Если все получится, это докажет, что сегодняшняя смерть не связана с вашим профессиональным уровнем. Ну а в случае неудачи, как я и говорил, вам все равно не удержаться в Академии, и это только облегчит ЛКК работу по вашему изгнанию. Итак? Попробуем?
-Безусловно. У меня только один вопрос: почему вы все время говорите в контексте операции по протезированию о нас? Не обо мне, а именно о нас. Вы думаете, что в случае неудачи я укажу на вас как на автора методики?
-Я думаю, что, учитывая мою ассистенцию вам за операционным столом, мое авторство в разработке методики будет моей наименьшей проблемой. – заметив ошарашенный взгляд Валеры, Вассерман снова улыбнулся, хотя и не веселой улыбкой – Что? Вы думали, я отправлю вас в одиночку по неизведанной тропе? Я никогда не упускал возможности доказать самому себе, что, вопреки мнению моих учеников, я знаю далеко не все. Очень, знаете ли, помогает, от звездной болезни. Итак, приступим. В первую очередь нам надо изменить схему анестезии с учетом особенностей работы нашего аппарата искусственного кровообращения и продолжительности криогенного воздействия на сердечную мышцу.
-У меня есть некоторые мысли на этот счет. – кивнул Валера.
Когда Валера вернулся домой, часы постепенно соглашались, что текущие сутки заканчиваются и наступают следующие. Другими словами, было без пяти минут полночь. Алена, вопреки его ожиданиям, не спала. Обложившись несколькими стопками тетрадей и дополнительной пирамидой из справочников и пособий, она занималась тем, что в педагогической практике называлось контролем успеваемости, методической работой и еще чем-то столь умным и важным, что Валера иногда приходил в восторженный трепет от столь умных описаний школьной бюрократии, чем по сути все эти бумаги в его глазах и являлись. Алена, которая в этом конкретном вопросе придерживалась того же мнения, что и муж, воспринимала эту часть своей работы со стоицизмом жены декабриста, лишь изредка отпуская замечания на тему того, что вот в школе Благовещенска такого объема бумажной работы не было, а качество преподавания было не ниже ленинградского.
-Когда я уйду на пенсию, то буду требовать досрочного присвоения мне звания ветерана труда. – сказала она, откидываясь на спинку стула и поднимая на него покрасневшие от напряжения глаза.
-Судя по твоему виду, ты достойна этого звания уже сегодня.
-Что-то случилось?
-С чего ты взяла?
-С того, что обычно ты приходишь домой раньше полуночи. Ну так что случилось?
-Ну…я потерял пациента во время операции. Попал в поле зрения начальника кафедры как раз в тот момент, когда это происходило. И попутно выступил инициатором проведения экспериментальной операции по новому методу, который выстроен чисто теоретически и будет опробован мною впервые.
-И насколько тот метод рискованный?
-Ну…фактически мы изменили только некоторые второстепенные моменты для получения разрешения на операцию. Так что официально меня могут привлечь в случае неудачи за попытку провести недозволенную операцию с помощью введения командования в заблуждение относительно метода ее проведения.
-Мы?
-Не понял.
-Ты сказал мы. Сколько вас там, таких решительных?
-Ну…основных фигурантов будущего уголовного дела двое. Я и профессор Вассерман.
-Значит, ведущий кардиохирург будет участвовать в операции вместе с тобой?
-Да.
-В таком случае, ты можешь, наконец, принять домашний облик, перестать искрить от напряжения и, наконец, вспомнить, что вернулся к жене, которая тебя не видела уже больше суток. И прекрати волноваться о вещах, которые не грозят тебе ничем серьезным.
-Дорогая, кажется ты меня не поняла. У меня сегодня один труп на операционном столе и еще одно потенциальное уголовное преступление, которое я полночи обсуждал с одним из крупнейших кардиохирургов академии.
-Вот именно. Который планирует участвовать в этом лично. А из этого следует, что он не даст тебе погибнуть на вашей ЛКК, поскольку в этом случае останется без напарника за столом, и представит вашу грядущую операцию в нужном свете, поскольку сам принимает в ней участие. Исходя из всего этого я не понимаю, к чему столько переживаний. Люди и раньше умирали на операционном столе и, боюсь, будут умирать и дальше, вы же не боги, в которых наша партия не верит. И всегда будет кто-то, кто наберется смелости сделать первый шаг в неизвестность, пока остальные размышляют о том, куда он может привести их в случае провала. Так что с моей точки зрения ничего нового у вас сегодня не произошло. – она поставила перед Валерой тарелку с чем-то неопределенного вида вкусно пахнущим и большую кружку горячего чая. – Ешь, пей и возвращайся домой.
Валера, который все еще пребывал в легком ступоре от того, как быстро его супруга разложила на абсолютно безопасные составляющие ситуацию, которая еще минуту назад казалась ему катастрофической, безропотно принял в руки горячую кружку и сделал первый глоток, пробежавший по его нутру расслабляющей волной.
-Господи, спасибо тебе за мою жену, которая сложное умеет так хорошо переводить в простое.
-Сложное? Тридцать учеников семилетнего возраста – вот это сложно. Объяснить родителям, что их чада не такие гении, какими они их видели до начала школьного обучения – вот это сложно. Или наоборот, что они не такие балбесы, которыми их считали просто потому, что некому было раскрыть те таланты, которыми их наградила природа. После этого извини, дорогой, но все твои медицинские перипетии принимают вид всего лишь небольшой неприятности.
-Туше, дорогая. Признаю, что твои проблемы несоизмеримы с моими в их неимоверной тяжести.
-Именно так. Я жду тебя в постели. Сытого и еще не спящего, как и подобает мужу.
-Господи, откуда у тебя столько сил? – пробормотал Валера, дожевывая то ли поздний ужин, то ли очень ранний завтрак.
-Итак, доктор Лазаров, - голос генерал-лейтенанта Куприянова был спокоен и холоден, как голос палача, излагающего приговоренному свои соображения относительно максимально быстрого и удобного для обеих сторон его обезглавливания – лечебно-контрольная комиссия, приняв во внимание все изложенные вами и вашими сотрудниками показания, пришла к выводу, что прямой вашей вины в смерти пациента во время проводимой вами операции не было. Однако! – голос начальника кафедры несколько прибавил в громкости, в результате чего облегченный вздох застрял у Валеры в горле, ибо именно после магического слова «однако» очень часто следовал полный разгром вызванного на ковер специалиста. – Ваше решение все же провести данную операцию по мнению комиссии остается весьма спорным, ибо, как вы сами признаете, надежды на излечение пациента у вас не было, более того, согласно вашим же собственным показаниям профессор Вассерман предупредил вас о неоперабельности данного больного задолго до начала операции. Вы не вняли предупреждению старшего по должности и значительно превосходящего вас по опыту коллеги. В других обстоятельствах подобное поведение могло бы иметь для вас самые серьезные последствия, однако комиссия учла изложенные вами причины столь рискованного решения и сочла, что стремление облегчить страдания даже безнадежного больного, безусловно, соответствует нашей профессии. Так же комиссия признала, что технических ошибок ни вами, ни вашей бригадой допущено не было и все реанимационные мероприятия были проведены вами в полном объеме. В этой связи комиссия не считает целесообразным налагать на вас административное или иное взыскание, однако настоятельно рекомендует в дальнейшем более внимательно подходить к оценке тяжести состояния пациента и собственных возможностей. А так же внимательнее прислушиваться к советам старших коллег, ибо дают их не из желания уязвить ваше самолюбие, именно для избежания ситуаций, аналогичной сегодняшней. Вам понятно решение комиссии?
-Так точно, товарищ генерал-лейтенант. – отчеканил Валера, который все еще сомневался, что сможет выйти из этого кабинета в том же звании и той же должности, в которой сюда вошел. Он стоял посреди кабинета начальника академии, вытянувшись по стойке смирно и не смея отвести взгляд от председателя комиссии, которым являлся начальник кафедры торакальной хирургии, однако каждой клеточкой ощущая перекрестный огонь взглядов руководства Академии, включая начальника, всемогущего генерала Гончарова, который, подобно господу богу, находился вне зоны его видимости и тем наводил еще больший ужас.
-В таком случае, заседание комиссии окончено, благодарю вас, уважаемые коллеги. – голос начальника Академии прорезал возникшую на миг тишину – доктор Вассерман, доктор Лазаров, доктор Куприянов, прошу вас остаться для небольшого разговора. Остальные свободны.
Наблюдая, как члены комиссии покидают кабинет начальника, Валера вяло размышлял, какую еще экзекуцию придумало для него руководство, если для ее проведения требуется присутствие только его непосредственных начальников. Будущее рисовалось ему исключительно в мрачных тонах, и где-то в глубине души зарождалось первое сожаление о том, что он так поспешно покинул благовещенский госпиталь, когда голос начальника вернул его в реальность.
-Доктор Лазаров, может, вы, наконец, выйдете из транса и поведаете нам свой план операции, который вы разработали вместе с доктором Вассерманом? Я так понимаю, мне необходимо поставить свою подпись на нем.
-Но…но, товарищ генерал, вы только что… -Валера переводил взгляд с начальника академии на собственный портфель, который одиноко стоял возле начальственного стола и в котором, кроме прочих бюрократических кошмаров, сопровождающих работу любого врача, лежал плод бессонной ночи двух хирургов, которые несколько часов пытались создать новую схему операции, считавшейся до недавнего времени невозможной.
-Я только что сделал то, что положено мне по уставу и закону. Если вас интересуют мотивы, по которым вас не предали колесованию, уверен, доктор Вассерман все объяснит вам чуть позже. А теперь вернемся к делу – план операции.
-Да. Конечно!
Спустя полчаса Гончаров закрыл папку и откинулся на спинку кресла, медленно крутя в пальцах папиросу, извлеченную из серебристого портсигара. Некоторое время он разминал табак с едва слышным шелестом, после чего постучал папиросой о поверхность стола и, глубоко вздохнув, убрал ее обратно в портсигар.
-Знаете, я ношу эту папиросу с собой уже много лет. С тех пор, как бросил курить. Дал себе слово, что никогда больше не закурю, если смогу не притронуться к этой папиросе. Но, когда мои коллеги приносят мне такое – он кивнул на лежащую перед ним папку с планом операции – я начинаю думать, что переоценил свои силы.
-Петр Поликарпович, это… - начал Вассерман, но генерал остановил его движением руки.
-Это – уголовная статья, коллеги. От преступной халатности до умышленного саботажа и отказа выполнять приказы командования. Разумеется, это относится только к вашей неудаче при проведении операции, вероятность которой примерно пятьдесят процентов.
-Товарищ генерал, я не понимаю. – сказал Валера – Полковник Тихонов дал добро на проведение операции при условии, что мы предложим схему, отличную от той, что использована в США. Вы одобрили его решение.
-И вот это вы называете схемой, отличной от американской? Валерий Васильевич, я что, похож на идиота? Даже я, не торакальный хирург, и то понимаю, что все ваши описанные тут изменения, по сути являются лишь косметическими направленными на изменение второстепенных моментов и никак не затрагивающими основную суть операции. Давайте на чистоту: зачем вы принесли мне это?
-Затем, что мы можем это сделать. – голос Куприянова был тихим и жестким, мгновенно вызвав тишину. – Доктор Лазаров прав, мы не должны плестись в хвосте американцев только потому, что бюрократы боятся неудачи. Картрайт перед свои феноменальным успехом тоже шел через провалы и неудачи. И сейчас, когда технология создана, мы можем достичь того же результата, не проходя через те же ошибки. Я убежден, что мы должны попробовать.
-Вы отдаете себе отчет в том, что на нас обрушится в случае неудачи? Тем более, если метод Картрайта не получит окончательного одобрения. Вы понимаете, что нас могут обвинить в умышленном вредительстве?
-Понимаю. Каждый раз, когда мы проводим новую операцию, нас могут обвинить в чем угодно. В этот раз нас обвинят не во вредительстве. В случае неудачи операционной бригаде, как непосредственным исполнителям и мне лично как их куратору светит 58-я статья. Доктор Лазаров ошибался, когда считал, что в случае неудачи дело кончится крахом его карьеры и возвращением в Благовещенск.
-И тем не менее вы готовы принять на себя ответственность за такое решение?
-Да. Мы можем это сделать, я уверен в этом. Я бы с радостью разрешил эту операцию собственным приказом, но мне нужна ваша виза. В противном случае нас не оправдает даже успех. Именно поэтому я вместе с уважаемыми коллегами сижу сейчас в вашем кабинете. В противном случае я бы сейчас находился в операционной вместе с доктором Лазаровым.
-И не только с ним. – подал из угла голос Вассерман.
-Да-да, Борис Ефимович, вы, разумеется, готовы, как всегда, броситься в атаку первым.
-В данном случае вторым.
-Я так понимаю, пугать вас дальше бессмысленно, Валерий Васильевич. – начальник Академии не сводил взгляда с Валеры, который вовсе не был согласен с таким утверждением, ибо не мог не признать относительный успех проводимого начальством запугивания.
-Абсолютно бесполезно. – подтвердил он, вызвав улыбку на лице начальника.
-Какой молодец, врет, не моргнув глазом. – заметил Гончаров. Он открыл папку и материализовав словно из воздуха старую перьевую ручку, быстрым движением поставил роспись на последней странице плана операции по одновременному протезированию сердечных клапанов. – Удачи вам, коллеги. Очень большой удачи.
-Спасибо, Петр Поликарпович. – Куприянов молниеносно схватил папку и поднялся – Разрешите идти?
-Идите. Я жду вестей, товарищи офицеры. Очень и очень хороших вестей. – я надеюсь. – добавил он, помедлив.
-Валера! Слава богу, нашелся! Тут никто не может сказать, куда ты запропастился, а двое твоих коллег вообще сделали такое таинственное выражение лица, словно тебя должны вот-вот отправить то ли в тюрьму, то ли на повышение. – Кулагин, который последние полчаса вел неторопливую беседу с постовой медсестрой и, судя по выражению женских глаз, почти уговорил ее отдать ему свое сердце и иные интересующие его детали, широким шагом направился к Валере, который буквально встал в ступор от неожиданного появления друга посреди отделения.
-Что ты тут делаешь?
-Это вместо выражения радости по поводу встречи с твоим самым лучшим другом?
-Я рад встречи, друг. – Валера крепко пожал руку Кулагина – Борис Ефимович, знакомьтесь, это майор Сергей Кулагин, наш коллега из Москвы, большой специалист в военно-полевой хирургии, в настоящее время специализируется в кардиохирургическом направлении. Несмотря на его комичный вид, он на самом деле мой лучший друг еще с института, после которого нас связывают, скажем так, весьма яркие совместные воспоминания. Серега, это Борис Ефимович Вассерман ведущий кардиохирург Академии, заместитель заведующего кафедрой торакальной хирургии генерала Куприянова и правая рука заведующего кардиохирургическим отделением полковника Тихонова. На данный момент именно ему я обязан сохранностью совей головы в прямом и переносном смысле.
-Теперь, когда верительные грамоты вручены, я, пожалуй, оставлю вас. – сказал Вассерман. – Валерий Васильевич, если вас не затруднит, загляните сегодня к нашему пациенту и порадуйте его новостью о разрешении на операцию. Товарищ майор, - он протянул руку Кулагину, который с готовностью пожал ее – рад знакомству.
-Взаимно, товарищ полковник.
Когда Вассерман ушел, Кулагин ухватил Валеру за плечо и потащил к выходу из отделения.
-Серега, я безумно рад тебя видеть, но сегодня не самый лучший день для посиделок. У меня с утра сплошные нервотрепки.
-Я не окажусь исключением в этом списке, дружище. – Серега продолжал тащить его к двери – Но, поверь, ты будешь мне благодарен за эти конкретные переживания.
-Куда мы идем?
-Тебе необходимо кое с кем познакомиться. Немедленно и близко. Считай, что я привел к тебе друга.
-Меня бросает в дрожь при одной мысли о возможном перечне твоих друзей.
-Перестань, Валера. – Кулагин остановился и внимательно посмотрел на него. - Слышишь? Я говорю очень серьезно. Человек, с которым я хочу тебя познакомить, должен стать твоим другом. Потому что такие люди бывают или друзьями, или врагами. И не дай бог тебе столкнуться с ним во втором варианте.
-Тогда зачем мне вообще с ним знакомиться?
-Затем, что именно ему я показал твои записи с Кубы. Именно он организовал твой перевод сюда всего одним звонком. И именно он может дать зеленый свет твоей работе. Работе, которая может полностью перевернуть представление о том, что возможно в хирургии, а что нет. Он же может сделать так, что эта работа никогда не будет даже начата. Во всяком случае, тобой. Понимаешь?
-Ты всегда умел делать подарки. Веди, коли так. В случае чего я буду проклинать именно тебя.
-Ты будешь благодарен мне до конца дней. У тебя пять минут на то, чтобы переодеться. Я жду тебя в машине у главного входа.
-Товарищ генерал, позвольте представить вам капитана Валерия Лазарова. Валера, это генерал-лейтенант Петр Николаевич Шевченко.
Обстановка номера люкс гостиницы «Октябрьская», в которой они находились и без того не способствовала расслаблению, а, услышав фамилию хозяина номера, Валера понял, что все его переживания за этот день были просто мелкими неприятностями.
-Рад знакомству, Валерий Васильевич. – генерал, словно ожившая скала, встал из кресла и протянул Валере широкую ладонь, внимательно всматриваясь в его лицо, словно хотел увидеть в нем что-то давно потерянное. Валера в свою очередь пожал генеральскую руку, несколько раз открыв и закрыв рот, пока, наконец, не произнес:
-Вы…вы тот самый генерал Шевченко? Заместитель начальника… - он все еще не мог поверить, что стоит лицом к лицу с самим генералом Петром Шевченко. Об этом человеке ходили только слухи да легенды. Даже в военно-медицинской службе о нем знали не все, а за ее пределами строевые офицеры не имели понятия не только об этом человеке, но и об учреждении, которое он возглавлял. Являясь заместителем начальника ГРУ, он возглавлял один из его отделов, который почти никогда не фигурировал в официальных документах указанного Управления. Отдел Биологической Разведки Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба. Данное учреждение, входя в структуру ГРУ, работало практически автономно, имело отдельный бюджет и собственный, не связанный с остальным ведомством штат сотрудников. Направления его работы были настолько обширны и так засекречены, что о них ходили только слухи, среди которых встречались как вполне разумные, так и совершенно фантастические, причем вторыми интересовались гораздо больше первых. Например, говорили, что биоразведка занимается изучением американского биологического оружия, что ее агенты сидят во всех американских вирусологических центрах, поставляя в СССР информацию о разработке биооружия вероятным противником, на основании которой Советская Армия готовит средства защиты войск на случай биологической войны, а так же собственные разработки, по уровню опасности значительно превосходящие зарубежные аналоги. Так же говорили, что одно из подразделений Отдела занимается вопросом продления жизни и такими антинаучными темами, как изменение генома человека и омоложение организма, что открытия ее ученых должно обеспечить продление человеку жизни чуть ли не до бесконечности и что Четвертое главное управление Министерства здравоохранения, занимающееся лечением высших должностных лиц страны, активно использует новейшие технологии, открытые или добытые сотрудниками Отдела за рубежом для лечения их от смертельных заболеваний и поворота вспять процесса их старения. Еще говорили о выведении новых пород живых существ, которые создавались путем искусственного скрещивания видов и о работе над созданием суперсолдат, не знающих страха и не чувствующих боли. Говорили о тайных нейрохирургических операциях, которые могли открывать у подопытных людей неизвестные ранее способности о том, что большой процент таких операций оканчивался смертью пациентов на операционном столе. В общем, говорили обо всем, что могла представить себе человеческая фантазия, а поскольку пределы ее у разных людей значительно варьировались от скромных до совершенно грандиозных, то постепенно слухи о работе биоразведки ГРУ обросли такими подробностями и деталями, что большинство офицеров перестало относиться к ним серьезно, справедливо полагая, что под такой массой небылиц разглядеть истину все равно не выйдет. Все эти разговоры велись тихо, только с очень доверенными людьми и только в нерабочей обстановке. И потому официальное знакомство с таким человеком, в существование которого многие уже и не верили, да еще и по представлению своего друга ввело Валеру в состояние, мягко говоря повышенного нервного напряжения, которое не замедлило выдать себя дрогнувшим голосом.
-Обойдемся без официальных титулов. – помахал рукой генерал. – Достаточно того, что мы оба знаем, кто наш собеседник. Я знал твоего отца, Валера – внезапно сказал он, подойдя вплотную – Я был его другом. Я твой друг. Когда доктор Кулагин рассказал мне о тебе я поначалу ушам своим не поверил. – он бросил взгляд на оторопевшего Сергея, который смотрел на них совершенно обалдевшими глазами – Но, как видно, буржуазные философы не всегда ошибались, когда говорили о судьбе и предопределении свыше. – он отпустил его руку и вернулся в кресло – Твоего отца не стало в неподходящее время. Присаживайтесь, коллеги, нам надо о многом поговорить, а времени у меня мало. Сергей Николаевич, - обратился он к окаменевшему от удивления Кулагину – не стойте столбом. Не гоже нашему офицеру столь откровенно демонстрировать свое полное непонимание ситуации.
-Виноват, товарищ генерал. – Кулагин вышел из ступора и занял свое место в кресле за большим круглым столом, стоящим посреди комнаты.
-Итак. – начал Шевченко – У меня не много времени, так что перейдем сразу к делу. Сергей Николаевич – он кивнул в сторону Кулагина – показал мне твои записи, привезенные с Кубы. Да, я знаю, что сами эти рукописи принадлежат не тебе, а тому знахарю, с которой тебя свела судьба на этом острове и который, к великому моему сожалению, уже покоится в кубинской земле. Даже при моих возможностях я не смог этого предотвратить, ибо в то время, когда я изучал его конспекты, кубинские войска как раз равняли ту деревню с землей. Тем не менее, меня заинтересовали твои комментарии к этим записям, одним из которых, как я помню, является указание на то, что полученный тем аптекарем результат стал возможен благодаря алкалоиду какого-то местного растения. Ты все еще придерживаешься того же мнения?
-Так точно, товарищ генерал. – Валера быстро подобрался, понимая, что от этого разговора зависит будущее его работы в совершенно новом направлении – Попытки оперативного соединения нервных волокон уже проводились неоднократно и всегда неудачно. Но все они проводились в Европе. В качестве катализаторов клеточного деления неоднократно использовались как полностью синтетические соединения, так и вытяжки из разного рода активных биологических субстанций. И всегда развивалось отторжение тканей, либо же взаимного деления просто не происходило. Кубинская же фауна во многом уникальна, что, по моему мнению, объясняется ее островным расположением. Многие виды там развивались изолированно, что могло привести к неповторимым изменениям в их химических компонентах.
-Возможно. – кивнул генерал – Я обсудил этот вопрос с несколькими весьма толковыми специалистами, и некоторые из них пришли к примерно тому же мнению. Тем не менее, ни один из них не взялся даже примерно предположить, о каком алкалоиде идет речь. Я так понимаю, что и ты сам не имеешь подобных предположений.
-Верно.
-В таком случае, как ты планируешь работать в этом направлении? Мы оба понимаем, что методом тыка тут ничего не добьешься. На это уйдет десяток жизней. У тебя есть конкретные предложения, кроме констатации самого факта возможности наращивать нервную систему искусственным путем?
-Есть. Но для этого мне нужна полная свобода действий и значительное время.
-Я слушаю.
-Я предлагаю пойти не от начала, а от конца. Мы знаем, какой нам нужен результат. По сути, речь идет о нейростимуляции при подавлении иммунных реакций. На данный момент этими свойствами обладает радиоактивное и рентгеновское излучение в сочетании с иммунодепрессантами.
-Предлагаемый тобой метод погубит практически любой живой организм. – возразил Шевченко. – Вы получите лучевую болезнь при подавлении иммунитета, что сделает смертельным даже обычный насморк.
-Вы правы. Но я не предлагаю этот вариант как готовый рецепт. Я говорю о старте. Как только мы получим положительный результат на клеточном уровне, мы сможем начать работать над нейтрализацией побочных эффектов. Я убежден, что мы можем добиться полноценной нейрорегенерации и возможности имплантации нервной системы.
-Что тебе потребуется для работы в этом направлении, если я приму твою идею?
-Мне нужен доступ в отделение радиологии и несколько специалистов радиологов и иммунологов, способных работать в закрытом проекте. При этом мне потребуется автономность от руководства отделения и возможность пользоваться лабораторией Академии в интересах проекта.
-Экий герой. – улыбнулся Шевченко. – Такие требования могли бы звучать приемлемо из уст известного ученого, но никак не из уст никому не известного капитана.
-Товарищ генерал…
-Но дело даже не в этом. – перебил его Шевченко – То, что ты требуешь, сразу привлечет к тебе внимание всех, включая особистов. Как только станет понятна суть твоей работы, ее сразу перехватит Москва. В случае неудачи все спишут на тебя. А в случае успеха о тебе и не вспомнят. Я могу предложить тебе нечто иное. Сергей Николаевич сведет тебя с одним человеком из вашего радиологического отделения. Он поможет тебе в начале твоего проекта. Через него же ты выйдешь на нужных тебе специалистов в плане иммунологии. Сам понимаешь, тема пока весьма далекая от полного изучения, так что признанные специалисты нам тут не помощники, у них своих задач хватает. А вот молодые умы, которые только начинают, могут нам пригодиться. Азарта много, известности никакой, мозги живые и пластичные. Насчет руководства Академии можешь не волноваться, начальнику доведут информацию о том, что ты работаешь под нашим покровительством. Это даст тебе определенную свободу действий. И прикрытие в случае какого-либо осложнения при работе. Но никто, повторяю, никто, кроме начальника Академии, не должен знать о нашем с тобой сотрудничестве.
-Петр Николаевич, поймите меня правильно, но я хочу точно знать, что входит в понятие вашего покровительства.
-В него входит наша помощь в организации твоей работы и наш полный контроль над ее направлением и применением ее результатов. До того, как ты начнешь возражать, скажу сразу, что выбора в этом вопросе у тебя нет. Идеи, которые у тебя могут воплотиться в жизнь требуют много времени и еще больше денег. И то, и другое может дать тебе только наше ведомство. И только потому, что данная работа в случае ее успеха будет иметь огромное значение для обороны страны.
-Я не совсем понимаю.
-Да брось ты. – поморщился генерал – Все ты понимаешь. Возможность искусственного наращивания нервной системы открывает нам огромные возможности в наращивании боевой мощи наших солдат. В этом и только в этом ключе я представлю твой проект вышестоящему командованию. И только под этот проект ты получишь необходимое финансирование. Или так, или никак иначе. Ты согласен?
-Так точно. – поняв, что упираться дальше бесполезно, Валера не стал тянуть время. –Я буду работать в указанном вами ключе, но прошу дать мне возможность использовать результаты работы по своему усмотрению. Разумеется, после того, как они получат одобрение командования.
-Хорошо. Будем считать, что мы договорились. Ну а теперь о более личном. Спрашивай. Я же вижу, что у тебя на языке свербит от желания задать вопрос.
-Откуда вы знали моего отца? – спросил Валера, подавшись вперед.
-Ну…- генерал прикурил сигарету и задумчиво покатал ее из одного угла рта в другой – дело это случилось еще до войны.
-Ау, Валера, вернись на планету. – Сергей помахал у него перед носом пивной кружкой, в которой вальяжно плескался золотистый напиток. – Мне кажется, тебя надо было, вместо этого прекрасного заведения, отправить домой, наслаждаться теплом жены и постепенно переваривать полученную информацию.
-Алена вернется только вечером, а ты, я так понимаю, к этому времени можешь оказаться далеко отсюда. – Валера вновь сфокусировал взгляд на друге и отпил немного пива. – Вся эта история напоминает детективно-шпионский роман. Всю жизнь я считал отца просто врачом. Безусловно, талантливым, можно сказать, великим, но всего лишь врачом. А тут выясняется, что он полжизни был чуть ли не Рихардом Зорге. Мне даже страшно подумать, какими проектами они с генералом занимались во время войны.
-Эй, эй, эй, братан, ты совсем не в ту сторону мыслишь. – покачал головой Кулагин.
-Не в ту? Серега, ты же врач. Ты хороший хирург. Как ты оказался в этой конторе?
-К чему эти вопросы, Валера? Мы оба служим одной стране. Посмотри вокруг. – он кивнул на окно гостиничного номера, в котором они сидели – Видишь этих людей? Все они спокойны и довольны жизнью. Когда они выходят на улицу, на них не падают бомбы, потому, что наша контора следит за каждой из них и никогда не даст подняться в воздух тому самолету, который мог бы ее сбросить на нас. Когда они попадают в больницу, их лечат лекарствами, многие из которых были добыты нашей конторой за рубежом, легально и не очень. Как те протезы клапанов, которые были доставлены вам в Благовещенск. Ты ведь тогда не возражал против нашего участия, не так ли? Только не говори, что не знал, откуда они взялись. Сколько человек вы спасли благодаря этим высокотехнологичным посылкам? А сколько будет спасено, когда на их основе наша промышленность сможет производить такие же и даже лучше? Новые лекарства, новые технологии, новые методики операций, включая ту, которую вы собираетесь проводить в Академии. Да, не делай такие большие глаза, я знаю о ней. Это, видишь ли, моя работа. Это ведь именно благодаря нашей конторе вам, практикующим хирургам стала известна схема Картрайта.
-Но зачем это тебе? Ты же не шпион.
-Верно. Не шпион. Я просто хочу работать. Оперировать. Спасать людей. Делать то же самое, что делаешь ты. Но в отличии от тебя я не стеснен всеми этими дурацкими правилами и инструкциями, благодаря которым вы тут и зеленкой никого помазать не можете без согласования с руководством. И если для этого надо принять участие в некоторых, скажем так, специфических мероприятиях, меня не придется уговаривать. Я это понимал с самого начала. И твой отец понимал это, когда во время войны занимался в Германии исследованиями достижений медиков Анэнэрбе. Это понимает генерал Шевченко, который по истине великий человек, и которому уйма народа будет обязана сохранением своей жизни, если хотя бы половина программ, которые он сейчас ведет, увенчается успехом. Со временем это поймешь и ты.
-Дай бог, чтобы, поняв это, я остался при том же мнении, что и ты.
-Сделай то, что задумал, Валера. – Кулагин подался вперед – Это будет большой прорыв. Он позволит спасти много людей. А что с этим будет делать наше управление помимо этого, не имеет значения. Понял?
-Так точно, товарищ майор. – вздохнул Валера – Тем более, что, как я понимаю, выбора у меня особого нет.
-Ну… - пожал плечами его друг – насколько я знаю, никто, будучи посвященным в наше общее дело, не выходил из него по собственному желанию.
-Ты удивишься, кто сегодня заходил, пока ты был на работе. – сказала Алена, быстро накрывая на стол, пока Валера менял профессиональный облик на домашний, с интересом втягивая носом аромат ужина.
-Неужели нас посетил министр обороны?
-Почти. Твой друг с института, зовут Сергей, сказал, что приехал всего на несколько часов и просил передать тебе большой привет и наилучшие пожелания. Очень располагающий к себе человек. Расстроился, что не застал тебя.
-Еще как застал. – пробормотал Валера.
-Что?
-Ничего. Уверен, мы с ним еще не раз увидимся.
-Знаешь, он говорил, что о тебе высокого мнения в Москве и что мы можем когда-нибудь переехать туда. Представляешь?
-Прямо так и сказал?
-Именно так. А еще сказал, что тебя тут поставили в очередь первого ряда на получение квартиры, и что этот вопрос решится в ближайшее время. Я и не знала, что ты у меня такой популярный.
-Я тоже. – хмыкнул Валера.- Короче говоря, мой старый друг произвел приятное впечатление на мою молодую жену.
-Более чем. – кивнула Алена совершенно серьезно – Он не сказал, кто он в Москве, но я поняла, что это человек с большими возможностями. Он знал, кто я и где работаю, знал о моей работе в Благовещенске. Когда я с ним говорила, у меня было впечатление, что я знаю его всю жизнь.
-Да. Очарования ему не занимать.
-Валера. – Алена взяла его за руки и внимательно посмотрела ему в глаза – Он ведь нашел тебя, верно? Потому ты вернулся так поздно?
-Все-то ты знаешь.
-За ним стоит большая сила, я это сразу почувствовала. С такими людьми надо быть очень осторожным.
-Алена, мы дружим много лет. Он не представляет опасности.
-Пока – возможно. Но мне показалось, что он одержимый.
- Ты стала верить в мистику?
-Нет, ты не понял. Он словно одержим какой-то идеей, и я уверена, что он искал тебя, чтобы ты помог ему достичь цели.
-Ну, примерно так оно и есть.
-Вот я и подумала: а что будет, если в ходе это путешествия ваши цели разойдутся?
-Все будет хорошо, Аленушка. – Валера чмокнул ее в щеку – Дорога к звездам всегда лежала через тернии.
-Валерий Васильевич, очень рад познакомится. Лейтенант Сериков Владимир Николаевич, можно просто Володя. – молодой энергичный офицер – протянул ему руку быстрым импульсивным движением, всем видом выражая готовность к развитию знакомства.
-Капитан Лазаров, можно просто Валера, учитывая, что нам предстоит работать вместе и далеко не всегда с одобрения начальства. Покажите мне лабораторию, я так понимаю времени у нас немного.
-Это как посмотреть. Все зависит от тех задач, которые вы мне поставите.
-Ну что ж, давай обсудим задачи, Володя. Впереди ночь длинная.
Спустя час, в ходе которого Валера в общих чертах излагал молодому радиологу направление будущей работы, тот выдал короткий ожидаемый ответ.
-Это невозможно, товарищ капитан. Виноват, Валера. То, что вами предлагается, противоречит всему известному опыту применения лучевого воздействия.
-Я это знаю. Но именно поэтому я говорю здесь с тобой, а не заведующим отделением у него в кабинете.
Сериков покрутил в пальцах папиросу, с сожалением посмотрел на нее, не имя возможности закурить в стенах отделения, и убрал обратно в пачку.
-До сих пор мы использовали активное излучение только для разрушения клеток и прекращения их деления.
-Верно.
-И мы комбинировали его с иммуностимуляторами, чтобы усилить защитный ответ организма на антигены.
-Тоже верно. – Валера молча смотрел на лейтенанта, не мешая развиваться новой мысли.
-А что если…если…
-Хватит колебаний, говори.
-Если мы поменяем плюс с минусом.
-То есть?
-То есть, вместо стимуляции иммунитета мы подавим его иммунодепрессантами, излучение сделаем фокусным и попробуем подобрать частотность и интенсивность, исходя из модуляции электромагнитного поля самого объекта, стараясь попасть в резонанс с его собственным радиационным фоном. – Сериков замолчал, сдвинув брови и что-то бормоча про себя, словно произносил молитву.
-Ну, не томи. – не выдержал Валера.
-Никто не даст гарантии, что идея верна, но она может быть таковой. – быстро заговорил лейтенант – Ведь по сути вся изюминка идеи в том, чтобы управлять мутациями, которые до сих пор под воздействием хаотичного радиационного излучения возникают в организмах хаотически. Значит, нам надо локализовать это излучение тем районом, в котором эти мутации должны возникнуть, сведя на минимум общее воздействие на организм с целью минимизации общих осложнений. И, настроившись в резонанс с электрическим полем самого объекта, подобрать такой характер и интенсивность излучения, который смог бы стимулировать деление нужных нам клеток. Нужна иммуностимуляция всего организма, дабы свети на нет побочные эффекты от лучевого воздействия при локальном подавлении реакции отторжения чужеродной материи, чтобы собственные клетки организма объекта восприняли имплантированные, как идентичные с собой.
-И тогда появившиеся клеточные связи позволят центральной нервной системе воспринимать новые пути иннервации как свои собственные. – согласился Валера – Фактически нам надо обмануть систему идентификации свой-чужой на клеточном уровне.
-Точно! – подхвати Сериков – Именно так. В случае успеха мы можем даже пойти еще дальше. Уничтожить собственные нервные пути объекта жестким рентгеновским излучением, если возникнет необходимость их полной замены имплантами. Пути иннервации сохранятся, и по ним пойдут новые нейроны, формируя при делении новые волокна, молодые и сильные, взамен пораженных. – глаза молодого врача все больше загорались – Господи, товарищ капитан, да это же…это же просто чудо. Вы представляете новую периферическую нервную систему в старом теле? Никаких невралгий. Никакий атрофий из-за повреждений нервных узлов. Господи, да мы даже рассеянный склероз сможем лечить!
-И?
-Это практически невозможно, таково мое официальное мнение.
-И? – повторил вопрос Валера.
-Но мы все равно должны попытаться это сделать. Нам потребуется помощь целой команды иммунологов и фармакологов. Не говоря уже о генетиках, без которых этот проект вообще не будет иметь смысла. Но когда мы доведем его до конца, скажите, Валера, у вас есть те хирурги, которые возьмутся вместе с вами за подобную операцию?
-А у тебя есть кандидаты в ту команду, о которой ты говоришь?
-Учитывая всю непостижимость того дела, которое мы начинаем, я уверен, что найду достаточно сумасшедших, чтобы принять в нем активное участие.
-Мы точно сработаемся с тобой, Володя. – улыбнулся Валера – Начинай подготовку.
-Судя по твоему виду, ты снова на грани спасения мира от ранее неизлечимого заболевания. – заметила Алена, аккуратно забирая у него пустую тарелку, над которой он последние тридцать секунд неподвижно держал пустую ложку, явно не видя ни того, ни другого.
-А? Что? О, извини Аленушка, ты что-то сказала? – вскинулся Валера, обнаружив в руке вместо ложки кружку горячего чая.
-Ничего, что могло бы сравниться с грандиозностью твоих планов. Меня сегодня вызывали в Гороно.
-Куда?
-Ну, представь, что это ваш горздрав, но только распинают там не врачей, а учителей.
-А, ясно. Что-то случилось?
-Да, можно и так сказать. Меня поставили в льготную очередь на квартиру. Какой-то таинственный субъект сунул мне на подпись несколько бумажек, суть которых сводилась к тому, что в течении года отдел народного образования города Ленинграда предоставит нам квартиру, предположительно двухкомнатную. Что-то связанное с программой поощрения молодых специалистов и семей военнослужащих.
-Но…- Валера начал было возражать, но запнулся и умолк.
-Вот. – удовлетворенная произведенным эффектом кивнула Алена – И я так подумала. Специалист я уже не молодой, у меня не один год стажа работы. Здесь не глухое село, где подобное и правда практикуется. А что касается поддержки семей военнослужащих, то это, скорее, должно относиться к твоему ведомству. Ты можешь объяснить, что это значит?
-Ну…- Валера сделал небольшую паузу, на ходу соображая, как успокоить женское любопытство, не попав под статью о разглашении государственной и военной тайны – я думаю, Серега не зря обещал тебе примерно это же самое во время своего визита.
-Твой друг из Москвы?
-Да.
-Да кто он такой, в конце концов, что может вот так раздавать квартиры во втором по значению городе страны?
-Хотел бы я знать. – пробормотал Валера, прихлебывая чай.
-Что?
-Аленушка, единственное, что я могу тебе посоветовать, это успокоиться и предаться сладким мечтам о том, как скоро мы обретем наше первое собственное семенное гнездо. Большего я не знаю и не мог бы сказать, даже если бы знал.
-Ты говоришь как шпион из романов.
-Боже, ты читаешь шпионские романы? – Валера состроил настолько удивленное лицо, что жена прыснула со смеху и запустила в него салфеткой.
- В общем так. – он снова приняла серьезный вид – Сегодня суббота, ты дома, вечером никуда не собираешься, а потому просто обязан отвести меня погулять. Маршрут я составлю по мере удаления от дома.
-Как прикажете, моя королева. С тобой хоть на край света.
-Мы с края света и приехали. Теперь я намерена остаться в его центре. Хотя после этой денежной реформы жить здесь все труднее и дороже. – она достала из тумбочки деревянную шкатулку, в которой хранилось то, что составляло их семейный бюджет, с сомнением посмотрела на ее содержимое и достала несколько банкнот. – До сих пор не могу привыкнуть к тому, какие они стали маленькие. Словно лотерейные билеты. Цены стали вдвое выше, деньги стали вдвое меньше. Ну не ирония ли?
-Зато представь, сколько бумаги теперь экономится. Не говоря уже о том, что новая купюра мне, откровенно говоря, нравится. Отдавая их в магазине, я просто не успеваю погоревать об их утрате, до того быстро они исчезают из поля зрения.
-Еще бы. По магазинам-то хожу я. Короче, я сейчас переоденусь и мы пойдем. А ты за это время вернись из своего хирургического мира душой и телом. А то у тебя взгляд как у блаженного, который узрел свет истины после очередного запоя.
Пока жена переодевалась и наводила марафет, Валера неспешно размышлял о полученных новостях. Комбинация с квартирой была ему совершенно понятна. Шевченко, как и обещал, прикрыл проект завесой секретности, а потому не мог напрямую предоставить ему жилье через министерство обороны, так как это привлекло бы внимание к самому Валере и к его работе. И так начальник Академии, оказавшийся по необходимости в курсе того, что Валеру курирует ГРУ, посматривал на него довольно косо, молча выражая недовольство тем, что военная разведка работает в стенах его храма науки над неизвестными ему программами. А поскольку жить в общежитии при работе над таким направлением Валере было нецелесообразно, то необходимость отдельного жилья вытекала не только из желания куратора прикормить молодой талант, но и из простых соображений секретности. В результате было найдено изящное решение оформить все через супругу и министерство образования, некий чиновник которого выразил живейшую готовность помочь молодому преподавателю в этом деле, как только к нему явились двое поджарых молодых людей с удостоверениями такого вида, что у него просто душа ушла в пятки. Что касается Кулагина, то тот явно набирал все больше влияния в Москве, ибо последнее сообщение, которое пришло от него телексом на узел связи Академии, говорило о том, что результаты работы Валера должен представлять не напрямую генералу Шевченко, а лично майору Кулагину. О какой именно работе идет речь не говорилось, но Валера понимал, что Сергея вряд ли интересует работа по протезированию клапанов. Скептически хмыкнув, читая данное сообщение, он тем не менее отправил первый отчет, в котором говорилось, что группа из радиологов, иммунологов и фармацевтов, собрана и готова начать работу, как только будет завершена теоретическая часть подготовки.
-Я готова. – возвестила Алена, появляясь из комнаты во всем великолепии, которое позволяли их семейные средства и ее природная красота.
-Никак не могу привыкнуть, какая красавица у меня жена. – искренне ответил Валера, окидывая ее восхищенным взглядом.
Глаза Алены сверкнули, на щеках появился легкий румянец.
-Говори это мне почаще, и я сама в это поверю. Ну все, хватит меня разглядывать как в первую брачную ночь, пойдем в город.
-Не помню, чтобы в первую ночь я тебя именно разглядывал. – заметил Валера, после чего получил от жены короткий тычок и тут же галантно распахнул перед ней дверь.
-Ох, и агрессор же ты, Валера. – с трудом переводя дыхание, Алена откинулась на подушку, с трудом освободившись от объятий Валеры, чтобы вдохнуть глоток воздуха.
-Боюсь, что в фильме эта фраза использовалась в значительно более невинном моменте. – ответил Валера не силах подавить довольную улыбку. – Но если кино тебе так понравилось, то я готов водить тебя на него каждый свой свободный день, учитывая эффект.
-У тебя потрясающая способность опохабить самые романтические моменты. – парировала жена, приподнимаясь на локте – И в следующий раз ты ни за что не уговоришь меня выпить столько шампанского, даже с учетом всей очаровательности и дороговизны того ресторана. Кстати, до сих пор не могу понять, как ты смог убедить швейцара нас туда впустить.
-Конечно, не уговорю. – согласился Валера, не вдаваясь в детали дачи взятки представителю обслуживающего персонала – Тебя и в этот раз уговаривать было не нужно. Ты точно не Тося, хоть и подхватила ее самые яркие в фильме фразы. – после семейного проведения вечера, включавшего обязательный поход в кино на фильм «Девчата», приводивший в равный восторг и мужскую, и женскую публику, Алена так и сыпала цитатами из данного фильма, вызвав у Валеры стойкую антипатию к режиссеру.
-А если серьезно, - продолжила Алена, отказываясь вступать в словесную дуэль – я почти тебя не вижу. И скучаю по тем временам, когда ты был просто хирургом в дальнем госпитале. Только не подумай, что я претензиями или что-то в этом роде, я все понимаю, но иногда мне бывает слишком одиноко для замужней женщины.
-Я знаю, Аленушка. – вздохнул Валера. – Я делаю все, что могу, чтобы это исправить.
Он обнял ее и привлек к себе, и она, словно кошка, устроилась у него на груди. Стояла глубокая ночь, и даже бурная жизнь офицерского общежития успела затихнуть. За окном светила яркая луна, сокрытая наполовину тучами и моросил мелкий дождь, в общем стояла классическая ленинградская осень, еще больше подчеркивающая тепло, идущее от ее тела и наполняющее Валеру непередаваемым ощущением, которое он мог бы охарактеризовать как счастье.
-Не надо ничего делать. – услышал он ее неожиданный ответ. – Ты не сможешь ничего исправить, ибо одержим своей профессией. Ты не будешь счастлив, если не сможешь стоять у операционного стола по двенадцать часов. Я знала это, когда выходила за тебя замуж. Я просто прошу иногда, только иногда, вспоминай, что, кроме всего мира, ты нужен еще одной женщине. Только одной, но целиком. Обещаешь?
-Обещаю, родная.
-Тогда давай спать. Завтра у нас еще целый день, и я хочу быть в полном сознании. Не так уже часто нам настолько везет.
-Борис Ефимович, вы в порядке? – спрашивает Валера, глядя на старого хирурга, поверх маски – Может, сделаем паузу?
-Сделаем обязательно. – голос Вассермана звучит глухо, не только из-за маски, но и из-за дикой усталости, которая начинает медленно раскачивать врача, отточенными движениями продолжающего накладывать обводные швы на аортальное отверстие, фиксируя в нем искусственный клапан.
-Андрюха, как насчет паузы? – вопрос Валеры относится к анестезиологу, который, притаившись за операционной ширмой, быстро пробегает глазами по показателям приборов контроля и чуть прижимает ногтевые фаланги лежащего на столе пациента, проверяя периферическое кровообращение.
-Можно. – кивает тот, бросая взгляд на АИК, который мерно гудит, прокачивая через свою утробу кровь, и на поршень аппарата ИВЛ, который с шипением продолжает накачивать в легкие пациента кислород.
Валера наблюдает, как Вассерман заканчивает наложение обводных швов и делает шаг от стола, медленно присаживаясь на стоящий рядом складной стул, держа поднятыми руки в окровавленных перчатках, которые с него снимает одна из операционных сестер, в то время, как санитарка, протягивает ему стакан с горячим и очень сладким чаем. Сам Валера тем временем продолжает работать внутри раскрытой грудной клетки пациента, отсекая провисшие и закальцинированные створки митрального клапана. Сердце больного вскрыто по всей левой половине, чтобы хирурги могли добраться до двух главных клапанов, работа которых обеспечивает кровоснабжение всего организма, и которые в результате нескольких ревматических атак полностью вышли из строя, напоминая своими скрюченными лепестками пальцы мертвеца. Операция идет уже почти пять часов, и за это время сделано только половина дела. На носу Валеры специальные очки с фиксированными к ним увеличительными стеклами, без которых невозможны манипуляции столь малой амплитуды, которая требуется при работе в полостях сердца, и глядя поверх них на операционную бригаду, которая на время отдыха Вассермана стала целиком его собственной, он читает в их глазах напряженное ожидание приказов в сочетании с уверенностью в успех, свойственное людям, которые все поставили на кон, ввязавшись в то, что еще недавно казалось невозможным. Рука медсестры протирает ему пот со лба как раз в тот момент, когда он отсекает последнюю спайку, и в лицо ему бьет тонкая, но сильная струйка алой крови, мгновенно перекрывая обзор, стекая по стеклам очков багровым пятном.
-Черт, артериолу задел! Очки, быстро! – пока ассистент пережимает кровоточащий сосуд зажимом, с лица Валеры снимаются очки и на их место водружаются новые, возвращая ему способность видеть. Он снова склоняется над столом, быстро оценивая ситуацию и коротким покачиванием головы показывая Вассерману, что помощь не требуется. Старый хирург устал, это видно невооруженным глазом и, если не дать ему достаточного отдыха, он не сможет завершить свою часть операции на должном уровне, а сейчас от него будет больше вреда, чем пользы, ибо каждое движение должно быть максимально точным. Около минуты, пока второй ассистент убирает из полости желудочка кровь, уходит на оценку степени повреждения и его причин. Склерозированный клапан пророс в ткани окружающие митральное отверстие, и потому при его удалении произошел разрыв одной из сосудистых коллатералей, который образовались как следствие прорастания тканей друг в друга. Этого нельзя было заметить до самого отсечения, но это следовало предположить, и сейчас Валера почти неслышно кроет себя последними словами, принимая из рук операционной сестры лигатуру и ловя испуганный взгляд первого ассистента, который по-прежнему старается удержать в зажиме миниатюрную артериолу, способную полностью угробить больного, если ее немедленно не перекрыть. Попытка прижечь кровоточащий сосуд не даст успеха, слишком мощный напор крови в пусть маленькой, но все же артерии. Надо шить. Он начинает накладывать первый круг швов. Расстояние между ними примерно миллиметр, а отдаление их от края сосуда и того меньше. Ассистент старается вытянуть артериолу максимально наружу, но запас длины почти исчерпан. Потяни еще немного, и сосуд лопнет, разорвавшись по месту пережатия, и фонтанирующий кровью огрызок уйдет вглубь сердечной мышцы, заливая операционное поле кровью и окончательно хороня больного, идею одновременного клапанного протезирования и карьеры как минимум половины бригады. Швы наложены, теперь приходит время электроприжигания, после чело зажим аккуратно снимается, но остается нависать над прошитым сосудом в готовности немедленно вновь пережать его, если возникнет новая угроза.
-Швы держат. – докладывает ассистент.
-Согласен. –кивает Валера – Начинаем имплантацию. Обшиваем отверстие.
Следующий час он вместе с первым ассистентом обшивает митральное отверстие, затем туда устанавливается митральный клапан, который тут же фиксируется свободными концами лигатуры. Вассерман возвращается за стол и вместе с Валерой начинает накладывать швы на миокард, зашивая полости сердца с установленными в них протезами.
-Как дела, Андрюха? – спрашивает Валера у анестезиолога.
-Нормально. Стабилен до удивления. Крепкий малый оказался.
-Другого бы не взяли на первоход. – бормочет Валера, продолжая зашивать миокард - Борис Ефимович, вы как?
-Вполне. – отвечает старый хирург. – Ты меня с больным не путай, больной тут, на столе.
-Да вас ни с кем не спутаешь. Без вас я бы на это не решился.
-Перестаньте, Валера. – даже под маской, тем не менее видна довольная улыбка Вассермана – Вы и сами бы на эту операцию пошли. Даже если бы вам и бригады не дали. Вы одержимый. А с одержимым приятно работать. Шьем перикард. Мы почти у цели.
Швы ложатся словно сами собой, тренированные руки действуют почти самостоятельно, закрывая сердечную сумку, затем грудную клетку и, наконец, соединяя кожу. Вот наложен последний шов. Наступает пауза, в которой слышно только шипение аппарата ИВЛ, вся бригада смотрит, затаив дыхание, как ритмично поднимается и опускается грудная клетка пациента, только что обретшего фактически новое сердце из рук хирургов. Через минуту, тишину нарушает голос Вассермана.
-Ну, как говорится, девственница была так напугана, что не заметила, как отдалась.
Бригада отвечает на шутку старого врача громоподобным смехом, и только Валера замечает, как дыхание Вассермана становится все тяжелее, тот делает шаг от стола, затем еще один, совсем неуверенный и как-то растерянно оглядываясь по сторонам.
-Борис Ефимович…-начинает он, но тот только поводит рукой – Борис Ефимович, с вами…
Дыхание старого хирурга становится все тяжелее, он начинает хрипеть и, как-то по-детски взмахнув руками, валится на пол, уже в полете сдирая маску с внезапно посиневшего лица.
-Доктор! – вскрикивает операционная сестра.
-Борис Ефимович! – это второй ассистент бросается на помощь, но не успевает подхватить его до того, как тот растягивается на полу.
Валера не мигая смотрит на старшего коллегу.
- Больного в реанимационное отделение. – коротко приказывает он и, видя оцепенение бригады, которая следит за Вассерманом, повышает голос – Живо!
Пациента быстро перекладывают на каталку и со скоростью экспресса вывозят из операционной. Только когда дверь за ним закрывается Валера бросается к старому хирургу, дышащему со свистом самолетной турбины. Он успевает упасть на колени рядом с ним, когда тот произносит одно слово:
-Получилось?
-Получилось, Борис Ефимович. – сердце самого Валеры готово выскочить из груди, он сдирает маску, окровавленными перчатками, затем сдирает мокрую изнутри резину и приподнимает голову коллеги – У нас все получилось. Потерпите, Борис Ефимович, мы сейчас, мы мигом. Каталку, быстро! – до того, как его слова растворились в воздухе медсестра уже выбежала из операционной.
-Апноэ. – констатирует анестезиолог, склонившись над головой Вассермана.
-Не может быть! – Валера склоняется над лежащим без сознания хирургом – Качаем! Клинок сюда, будем интубировать! Гепарин в вену, живо! Подключаем к ИВЛ! – повинуясь его приказам, начинается массаж сердца, распаковывается новый интубационный набор, и вот уже медсестра ритмично сжимает грушу дыхательного мешка, следя за тем, как поднимается и опускается грудная клетка старого врача. Звенят шприцы, откидываясь в сторону после очередной инъекции, а хирурги по очереди меняются, продолжая жать на грудную клетку.
-Пульса нет. – констатирует анестезиолог, проверив двумя пальцами сонную артерию, как только прекращается массаж сердца.
-Продолжаем. – приказывает Валера.
-Доктор. – подает голос медсестра.
-Нет. Он должен жить.
В операционную влетает каталка, распахивая двери ударом своего железного корпуса.
-Перекладываем!
-Доктор…
-Перекладываем! – Валера бросает взгляд на анестезиолога, но тот только качает головой – А я говорю перекладываем!
Втроем они выкатывают каталку, продолжая качать остановившееся сердце Вассермана. Операционная медсестра продолжает давит на дыхательный мешок, хотя в ее глазах Валера читает то, что и сам понимает. Двери реанимационного отделения открыты, и реанимационная бригада принимает коллегу в залитом кровью хирургическом халате на свое попечение. Валера останавливается и тяжело переводит дыхание, глядя, как за реаниматологами захлопывается дверь отделения. Рядом напряженно дышит Андрей.
-Ты же понимаешь? – спрашивает он.
-Да. – отвечает Валера после короткой паузы – Понимаю. Но все-таки, а вдруг, а?
Анестезиолог улыбается и хлопает Валеру по плечу.
-На том живем, верно?
-Мы сделали все, что могли, Валера. – реаниматолог, детинушка двухметрового роста и соответствующе гармоничного телосложения, смотрит на Валеру сверху вниз, глядя глазами побитой собаки – Не мне тебе объяснять, ты сам все понимаешь. Аорта там. Аневризма. Чудо, что он вообще смог столько прожить. А учитывая, сколько вы за столом простояли, это вообще нечто немыслимое.
-А ведь он знал. – Валера смотрит на рюмку коньяка у себя в руке и ставит ее обратно на стол – Он все знал, когда шел на эту операцию. Знал, что любое подобное напряжение для него фатально и все равно пошел. Почему, а?
-Потому что был должен. – пожал плечами реаниматолог.
-Кому должен, Костя? Кому?
-Людям. Нам с тобой. Тому, кого вы спасли сегодня. Себе. Он всегда искал предел. Теперь нашел. Ты хоть понимаешь, что сегодня случилось?
-Понимаю. Умер великий врач.
-Вы сегодня проложили новую дорогу. По ней пойдут десятки и сотни других врачей. Сотни и тысячи смогут жить. Ваш больной стабилен. Я не высшая коллегия, но с моей колокольни операция удалась. Ты понимаешь, что это значит?
-Что одному ради этого стоит и умереть? – отстраненно спросил Валера
-Возможно. А возможно, что другому ради этого точно стоит жить. Как говорил товарищ Сталин, не считаясь с потерями.
-Уважаемые коллеги, прошу садиться. – начальник Академии жестом пригласил врачей занять свои места и только потом сам сел в кресло за большим дубовым столом, навевающим ассоциацию о военном совете в кабинете Сталина. – Как вы все знаете, у нас сегодня на повестке дня хорошая новость. Главное медицинское управление Министерства обороны признало нашу работу по одновременному протезированию аортального и митрального клапанов полностью удовлетворительной. Это ведет к тому, что наша методика, которая теперь стала именно нашей благодаря некоторой изобретательности отдельных молодых специалистов – начальник слабо улыбнулся и бросил в сторону Валеры многозначительный взгляд – будет рекомендована другим военным и гражданским стационарам для внедрения, не дожидаясь официального заключения о результатах работы американцев. В виду того, что проводилась эта операция впервые и что всю ответственность за ее проведение и результаты на себя взял лично капитан Лазаров, я отправил высшему командованию рапорт о представлении капитана Лазарова к награждению орденом Красной звезды. Сегодня пришел приказ о данном награждении, в связи с чем, Валерий Васильевич, позвольте вас поздравить от своего имени и имении всех коллег. – начальник достал из ящика деревянную коробочку, в которой багровым цветом переливался первый полученный Валерой орден. Последовали положенные в таких случаях аплодисменты, поздравления и озвучивание надежд на обязательное обмывание ордена в условиях, приближенных к боевым, то есть, на природе, вдыхая аромат костра, свежежареного мяса и необъятного количества самогона. Когда награда была вручена герою и основная суть восторгов была озвучена, начальник продолжил – Так же я отправил рапорт о присвоению полковнику Вассерману, погибшему при исполнении служебного долга звания героя Советского Союза посмертно, поскольку, уверен, что вы все согласитесь, без его помощи подобная операция не состоялась бы, несмотря на весь талант убеждения капитана Лазарова. – и данная новость была встречена со всеобщим одобрением. Большинство сидящих сейчас в кабинете начальника Академии до сих пор не могли смириться с мыслью о смерти старого хирурга, который для многих был чем-то вроде символа незыблимости их профессии и часто единственным авторитетом, к мнению которого прислушивались не с видимым, а с истинным уважением. – Думаю, не стоит напоминать каждому в отдельности, – продолжал начальник - что факт проведения данной операции является секретным и не подлежит разглашению за пределами группы, собранной в этом кабинете. В официальном отчете министерства указано, что данная операция проведена группой выдающихся советских хирургов без указания их фамилий и должностей. Тем не менее, считаю, что вы должны знать о скором прибытии к нам бригады кардиохирургов из Москвы, которые должны будут ознакомиться с методикой проведения операции и, возможно, дополнить ее своими идеями, после чего данная техника получит официальное одобрение и будет запущена в серию во всех способных на это стационарах страны. Думаю, никто не станет возражать, что теперь, когда полковника Вассермана нет с нами, старшим вашей группы будет назначен капитан Лазаров. Возражения есть? Нет? Отлично. Каждому из вас следует максимально отполировать изложение своего направления в ходе данной операции, чтобы его изложение на конференции с москвичами прошло максимально сжато и тем не менее без упущения ключевых деталей. Сроку вам – не больше недели. За это же время вам предстоит провести еще не менее двух подобных операций, дабы закрепить достигнутый результат стандартным трехкратным подтверждением успешности метода. Если у кого-то есть сомнения в его способности принять участие в обучении московской группы или повторить данную операцию еще дважды за столь короткое время, прошу высказать его сейчас. Валерий Васильевич, к вам это предложение не относится, ибо ваше участие неотвратимо.
-Вы бы могли его отменить, только отправив меня под военный трибунал. – возразил Валера.
Желающих отказаться не нашлось, и на этом совещание было закончено. Когда члены операционной бригады направились к выходу, Гончаров попросил Валеру остаться. Проследив, как захлопнулась дверь за последним вышедшим, Валера снова занял свое место напротив начальника и выжидательно посмотрел на него. Молчание несколько затянулось, было видно, что руководитель Академии собирается с мыслями, и Валеру так и подмывало начать разговор первым, чтобы разрядить обстановку.
-Давай-ка мы с вами, Валерий Васильевич, коньячку выпьем. – нарушил тишину Гончаров.
-Ээээ… - от такого предложения Валера окончательно растерялся. Пить с генералом, да еще со своим прямым начальником, ему еще не приходилось, а последняя подобная встреча за стаканом чая происходила в далеком Благовещенске в следственной комнате МГБ, о чем и вспоминать не хотелось.
-Не волнуйтесь, я закрою глаза на нарушение устава. – улыбнулся Гончаров – Один раз. – добавил он, доставая из шкафа бутылку марочного коньяка и два стакана. Щедро плеснув в оба, протянул один Валере. Звякнуло, стукнувшись друг о друга граненое стекло, и Валера залпом вылил в себя благородный напиток, даже не почувствовав вкуса. – Бумага на тебя пришла в ГБ, Валера. – сказал начальник Академии, перейдя на ты.
-Как? Какая бумага? – коньяк, устроившись в желудке Валеры, чуть не решил вернуться обратно от такой новости.
-Ну а какие туда приходят бумаги? – пожал плечами Гончаров, наливая по второй. – Не наградной лист, разумеется. Донос пришел. Мол, операцию ты затеял непроверенную, по американской методе придуманную. С целью, мол, вредительства, чтобы, списав неудачу на американцев, навсегда похоронить для советской кардиохирургии возможность дальнейшего развития. Мол, то ли вредитель ты намеренный, то ли хочешь почестей добиться незаслуженных за счет жизни пациентов. Ну, в общем, мура всякая на ту же тему. Отправлено из нашей Академии в ленинградское управление КГБ.
-Без подписи, разумеется.
-Экий догадливый. Разумеется, без подписи.
-И вы, уверен, все равно знаете, кто.
-Конечно, знаю. И ты, наверное, догадаешься, если подумаешь.
-Цвах?
Начальник Академии приложил палец к губам и покачал головой.
-Никогда не озвучивай такие предположения вслух. Знай, но не озвучивай, понял?
-Понял.
-Давай-ка, Валера, выпьем. Знаешь, за что? За то, что ты везучий, Валера. За то, что у тебя очень хорошие друзья. – начальник чокнулся с Валерой стаканом и выпил коньяк коротким резким движением – Я не знаю, как ты обзавелся такими друзьями и, если честно, знать не хочу. Но получил я эту бумагу из ГБ с такими визами и пометками «Разобраться», что у меня чуть звезды с погон не отлетели. Повезло тебе, что бумагу эту перехватили в управе КГБ и вернули мне как руководителю на решение вопроса. Если бы этот ублюдок в Москву написал, ты бы уже в трибунале откисал, размышляя, как доказать, что ты не верблюд.
-Петр Поликаопович, я…
-Да, да, я знаю. Не хотел, не был, не участвовал. Вот что я тебе скажу, Валера. Ты быстро поднялся. Не без помощи, конечно, но быстро. То, чем ты занимаешься сейчас в отделении радиологии, поднимет тебя еще выше. Но не дай тебе бог оступиться. Тогда тебе припомнят все. И эту бумагу, которую твои друзья из ГРУ столь оперативно изъяли из ЧК, тоже. И тогда никакие твои заслуги тебя не спасут. Помни об этом, когда снова будешь решительно шагать в темноту неизведанного. Такие вот Цвахи всегда будут где-то рядом. И уж они-то за твоей работой будут следить внимательнее, чем врачебно-контрольная комиссия.
-Что вы намерены делать с этой бумагой, Петр Поликарпович?
-Потерять в архиве. Уничтожить не могу, уж больно высокие там визы стоят. И, если удача от тебя не отвернется, то никто и никогда ее искать не будет.
-А что делать с Цвахом?
-Упаси тебя боже что-то с ним делать. Думаешь, я раньше не знал, что он сексот? Держись подальше от таких и никогда не пытайся им мстить. А то времени на работу не останется. Теперь все.
-Спасибо, товарищ генерал. – Валера поднялся и хотел было сказать еще что-то, но начальник Академии остановил его движением руки.
-Я не для тебя стараюсь. И не для твоих друзей, которые думают, что могут меня держать на контроле из своей конторы. Для тех делаю, кого ты своими золотыми руками спасти можешь. Кому твои мозги дадут шанс жить, когда никаких других шансов не останется. Работай, Лазаров.
-Проходите, Валерий Васильевич, наконец, у нас появилась возможность познакомиться с вами лично. - начальник кафедры радиологии полковник Сергей Леонидович Мякишев крепко пожал Валере руку и указал на кресло. - Признаться, я немало слышал о вашей работе на нашей кафедре, особенно меня заинтересовал тот факт, что торакальный хирург, который успел показать себя профессионалом высокого класса в довольно сложных операциях, занимается в нашей лаборатории, скажем так, не совсем традиционными экспериментами. Я имею в виду эксперименты, не свойственные вашей основной специализации.
-И поэтому вы решили, что пора поговорить тет-а-тет? - спросил Валера, быстро соображая, что именно ему следует рассказать этому интеллигентному с виду человеку в круглых очках, а о чем стоит помалкивать до поры.
-Ну, не совсем так. Сначала я провел некоторое собственное расследование того, чем вы занимаетесь на нашей кафедре. И был немало удивлен, когда обнаружил, что направление вашей деятельности в ряде случаев пересекается с тем, в котором работает кафедра нейрохирургии Московского медицинского института. - линзы очков начальника кафедры слегка поблескивали в отраженном свете окна, что не мешало Валере чувствовать пристальный взгляд — В частности, направив запрос по теме радиооблучения нервных клеток, я обнаружил, что данными разработками занимается кафедра генерала Шамова. Который подтвердил мне, что вы проходили у него курсы повышения квалификации и проявили себя подающим надежды молодым специалистом. Он даже предложил вам перевод в Москву, но вы отказались и вернулись в Благовещенск. Не самое типичное решение для молодого офицера, не так ли? - губы полковника тронула улыбка.
-Я могу объяснить, товарищ полковник.
-Не надо. Работа, которую ведет кафедра Шамова, направлена на изучение замедления клеточного роста под действием радиационного облучения гамма-лучами. Ведется она с переменным успехом, главным образом потому, что облучение клеток достаточной для остановки их роста часто убивает организм, который является для этих клеток домом. Так или иначе, вряд ли вы стали бы работать в том же направлении. Не ваш профиль деятельности.
-Это я тоже могу объяснить.
-Не сомневаюсь. Но меня интересует нечто иное. Я не смог получить доступ к планам вашей работы в моем отделении. Главным образом потому, что таковых не имеется. А мы оба понимаем, что без утвержденных планов никто бы вас не пустил в такое отделение, как радиологическое, тем более не дал бы вам допуска к работе с радиоактивными изотопами. Думаю, вы и это можете объяснить?
-Могу. – собрав в кулак остатки спокойствия ответил Валера – но не буду.
-Ч-что? – старый полковник аж поперхнулся такой наглости младшего по званию. – Вы отдаете себе отчет в последствиях своих слов? Вы понимаете, что вас ждет?
-Ничего. – Валера поднял взгляд и посмотрел в глаза Мякишеву – Ровным счетом ничего, товарищ полковник. Вы бы уже отстранили меня от работы, если бы это было в ваших силах. Собственно, я уверен, что вы пытались это сделать.
-Верно. – невозмутимо кивнул Мякишев – Именно потому я и говорю с вами здесь и сейчас, Валерий Васильевич, а не на заседании дисциплинарной комиссии.
-Товарищ полковник, я прошу понять правильно то, что сейчас скажу. Я, действительно, веду в вашем отделении определенную работу. Но я не могу посвятить вас в ее детали. Не смог бы даже если бы захотел. В случае успеха я даю вам слово, что ваше имя будет в списке тех, кто помог его добиться. А в случае неудачи, вашего имени не будет среди тех, кто в ней повинен. Но для этого мне нужен полный доступ в ваше отделение и полное распоряжение тем личным составом, который мне потребуется для обеспечения этой работы. И я был бы вам благодарен, если бы вы, с вашим огромным профессиональным опытом в столь мало изученной области, позволили бы мне обращаться к вам за советом в том случае, если у меня возникнут затруднения технического характера.
-А нахален, однако. – улыбнулся Мякишев. – Думаешь, что, если обзавелся друзьями из ГРУ, то можешь ставить мне условия?
-Думаю, что моя работа, если она удастся, сможет изменить всю хирургию как прикладную науку. Ради этого я готов дружить с кем угодно.
-Работайте, Лазаров. – ответил Мякишев после минутного молчания – Сейчас ваше время. У вас большой потенциал и сильные друзья. Такое сочетание бывает редко и длится недолго.
-Спасибо, Сергей Леонидович. Огромное спасибо. Вы не пожалеете.
-Конечно, пожалею. – отмахнулся полковник - Но это не важно. Ты, главное, добейся успеха. Тогда всем и все спишут.
-Смотрите, Валерий Васильевич. – молодой лейтенант отошел от окуляров огромного электронного микроскопа, пропуская вперед Валеру – У нас получилось. Есть интеграция клеток.
-Не может быть! – Валера приник к глазку объектива. Огромный, тихо жужжащий аппарат электронного микроскопа, устремив свой чудо-объектив в чашку Петри, закрепленную на неподвижном основании, транслировал неповторимую картину клеточной жизни, страсти которой не многим уступали человеческим. Сейчас перед его глазами происходила картина клеточного романа между клетками, извлеченными из тканей лежащей бездыханной мыши и ее соседки по клетки, пока еще живой, но уже лишившейся части своего клеточного богатства. И главным было то, что эти клетки являлись нейронами, то есть, теми, кто по определению не восстанавливается и никак не соединяется с себе подобными, тем более, из другого организма. Сейчас эти нейроны, кружились в питательной жидкости, на глазах образовывая клеточные связи, которые еще вчера казались невозможными. Валера как завороженный смотрел на то, как две клетки стали единым целым, а затем к ним начали присоединяться другие нейроны, медленно, но неуклонно формируя нервное волокно. Однако триумф, уже было готовый вырваться наружу, был недолог, ибо, соединившись на несколько минут, клетки начали на глазах расплавляться, превращаясь в неорганизованное органическое месиво.
-Дезинтеграция происходит почти всегда в одно и то же время. – сказал Сериков, заметив разочарование на лице Валеры – Порядка тридцати минут плюс-минус несколько секунд. Мы пока не можем установить причину, но закономерность времени наступления распада говорит о том, что мы на верном пути. Просто есть какой-то фактор, который мы пока не учли.
-И этого фактора не было там, откуда к нам пришла эта технология. – задумчиво сказал Валера, постукивая пальцами по блоку микроскопа.
-А откуда? – в глазах лейтенант зажглось любопытство, быстро сменившееся смущением, когда он встретился с взглядом Валеры
-Ты вот что, Володя… Не шали. – покачал пальцем Валера.
-Виноват, товарищ капитан. – Сериков почти интуитивно принял строевую стойку.
-Придет время, Володя, и я поведаю тебе всю историю. Ну, может, ее основную часть. Но не сейчас. И только в том случае, если мы добьемся успеха. А теперь давай думать. Вместе и много. В чем причина?
-Ну…- молодой радиолог подобрался – тут есть несколько возможных факторов.
-Опять? – вид Валеры был настолько ошарашенным, что генерал Шевченко, поднял руку, пытаясь его успокоить, но тот не заметил начальственного жеста – Вы хотите снова засунуть меня в этот зеленый тропический кошмар?
-Капитан Лазаров, держите себя в руках! – генерал несколько повысил голос, и это подействовало. Валера замолчал и вытянулся по стойке смирно – Присядь, Валера, надо поговорить.
Валера не спеша обвел глазами кабинет генерала и постепенно в его память вернулось осознание того, где именно генерал предлагает ему поговорить. Здание на Хорошевском шоссе Москвы, где размещалось ГРУ, явно было не тем местом, в котором стоило спорить со старшими по званию. И тот факт, что его вызвали прямо со службы в столицу, тоже говорил о неординарности ситуации. Он послушно опустился в кресло напротив генеральского стола и приготовился слушать.
-Насколько я знаю, ты значительно продвинулся в нашем клеточном проекте с момента начала работы. – сказал Шевченко, тщательно набивая табаком трубку а-ля Сталин.
-Так точно. И именно поэтому я не понимаю, почему вы собираетесь отправить меня за тридевять земель в тот момент, когда работа в разгаре. Я не говорю уже о том, что мы сейчас опробуем первые образцы биологических сердечных клапанов. Вы же понимаете, какой важности эти исследования, Петр Николаевич. Мы на пороге полноценного протезирования клапанной системы сердца. И эти два направления напрямую связаны. Вы понимаете, какие нас ждут прорывы?
-Понимаю. Как понимаю и то, что последние пару месяцев вы с Сериковым топчетесь на месте. Вы не смогли преодолеть дезинтеграцию клеток после их соединения, не так ли?
-Пока нет. Но мы смогли значительно увеличить время стабильности.
-Несколько часов, безусловно, лучше, чем тридцать минут, но в масштабах нашего проекта это все равно мгновение. Насколько я понимаю, тот аптекарь смог добиться полностью стабильных результатов, верно?
-И потому вы отстраняете меня от проекта и отправляете в ссылку?
-Валера, ты порой бываешь на удивление тупым. – раздраженно сказал генерал, откинувшись на спинку кресла – Никто не отстраняет тебя от проекта, поскольку, в первую очередь, это потребует полной смены команды, а значит, расширения круга посвященных. Но вы в тупике. Вы не смогли подавить иммунные реакции на клеточном уровне и в результате ваши клеточные соединения просто уничтожают сами себя изнутри, поскольку их составные части воюют между собой.
-Это так, но мы пробуем все новые варианты и рано или поздно найдем нужный.
-Именно это я и собираюсь помочь тебе сделать.
-Отправляя меня в тропики?
-Там этот проект начался. Именно там ключ к успеху. А теперь заканчиваем дебаты, я говорю, а ты слушаешь.
-Есть.
-Ты отправишься на Кубу вместе с нашими военными специалистами. Полетишь самолетом с группой первичной рекогносцировки. Там назревает серьезная заварушка, и скоро там окажется много наших военных, в том числе и врачей, так что ты не будешь особо выделяться. По прибытии в Гавану явишься к полковнику Кастилья-и-Гарсия, он будет о тебе извещен и окажет всю необходимую помощь. Однако о сути твоего проекта он знать не должен, да, собственно, ему и не до того сейчас, у него и так есть чем заняться. Работать будешь в центральном гарнизонном госпитале Гаваны, капитан Санчес уже проинформирован о твоем прибытии и выразил большую радость по поводу твоего возвращения. Никогда бы не подумал, что вы там так быстро заведете друзей. Непосредственное руководство твое работой будет осуществлять майор Кулагин, он уже на месте и ждет твоего прибытия. – увидев открытый от удивления рот Валеры, генерал улыбнулся – А ты думал, мы оставим тебя без нашего наблюдения? Тем более, что вы старые друзья, а опека друга не так тяготит, как контроль незнакомого человека, не так ли?
-Насколько Кулагин в курсе моей работы?
-Практически полностью. Но, разумеется, детали знать будешь только ты. Его задача – подбор кадров на месте для оказания тебе всей необходимой помощи и личное участие в проекте по мере его развития.
-Сколько продлится командировка?
-Это, в определенной мере, решать тебе, ведь только ты можешь сказать, каким путем надо вести поиски нужного нам компонента. Если ты сочтешь поиски бесперспективными, на этом твоя командировка и закончится. Боюсь, что на этом закончится и твоя исследовательская работа в отделении радиологии тут. Возможно, следующие поколения врачей в таком случае однажды подхватят твое знамя и создадут то, что доведет проект до окончательного успеха. Но я убежден, нужный нам компонент там, на острове. Думай, Валера, это будет твоей основной задачей. Все, что может наша современная наука, ничто в сравнении с мощью природы-матушки.
-Я понимаю.
-Хорошо, если так. Операция, как ты понимаешь, совершенно секретная, потому никто, включая твою жену, не должен знать о месте твоей командировки. Правдоподобную легенду придумаешь сам, однако по имеющейся у меня информации о твоей Алене, она все равно не поверит ни в одну из твоих версий. Но именно ее она должна будет озвучить любопытным, которые суют свои еще не отрубленные КГБ носы в чужие дела, так что постарайся, чтобы версия выглядела максимально обыденно. Не мне тебя учить.
-Есть.
-Неделя тебе на сборы и передачу дел. Начальник академии и твой зав отделением оповещены о твоем отъезде, так что о бюрократии можешь не волноваться. Сериков пока примет у тебя руководство проектом на месте. Опыта ему, конечно, пока не хватает, но он молодой и энергичный, даже если и не откроет Америку, то уже точно отбракует лишние варианты, а это немалая экономия. Хотя, может, что интересное и зацепит, кто его знает.
-Разрешите вопрос?
-Да.
-Если начнется та самая заварушка, о которой вы говорите, в какой степени я могу участвовать в ней на острове?
-Ни в какой. Тебя отправляют не для того, чтобы вытаскивать пули из кубинских тел, как это было в заливе свиней. Ты, безусловно, можешь помочь в госпитале в случае какого-либо форс-мажора, но при первой возможности должен эвакуироваться обратно в Союз. Там и без тебя будет достаточно специалистов в военно-полевой хирургии, в том числе в ее торакальном отделе. Так что никакого героизма, понятно? Проект важнее. А твое участи в работе кардиохирургического отделения тут спасет больше жизней, чем бесславная гибель в палаточном госпитале в джунглях.
-Но…
-Это приказ, товарищ капитан, так что извольте соблюдать субординацию. Героев у нас и так хватает. Нам не героизм нужен, а мозги. Мозги и руки. Так что держи и то, и другое в сохранности. Хватит с тебя прошлого путешествия по затерянным мирам.
-Есть.
-И вот еще что. Я знаю, что у тебя сложились близкое отношения с некоторыми жителями той деревни, которую сожгли кубинские правительственные войска. Я не собираюсь обсуждать правильность их действий, но хочу тебя предостеречь от необдуманных действий и высказываний по этому вопросу. Кубинское правительство – наш союзник. Его действия на собственной территории нас не касаются и критике не подлежат. Независимо от твоего отношения к ним. Это понятно?
-Так точно.
-В противном случае лояльность Кастро может не помочь нам спасти твою шкуру. Хлопнут и захоронят в джунглях, списав все на боевые потери при столкновении с контрреволюционными элементами. И хотя всем нам будет безмерно скорбно от потери многообещающего врача и офицера, главную беду составит то, что начатый тобой проект придется либо сворачивать, либо заново начинать с другой командой, а это нехорошо.
-Я понимаю. Интересы государства превыше всего.
-Это так и есть, как бы ты не относился к этой фразе. Поэтому еще раз прошу держать себя в руках.
-Есть.
-Все доклады будешь передавать через генерала Плиева. Он будет оповещен о тебе и поможет со связью.
-Я понял.
-И вот еще что. В твоей работе тебе могут понадобиться радиоактивные элементы, не так ли?
-Да, но…
-В этом вопросе тебе поможет полковник Бурлов. Найдешь его через генерала Плиева, он предоставит необходимое количество изотопов.
-У него есть необходимая лаборатория?
-У него есть много чего, о чем пока что тебе знать не надо.
-Понял.
-Посвящать его в свою работу не надо. Просто пришел, получил контейнер и отвалил, понял? Никаких пояснений и никаких вопросов.
-Есть.
-В таком случае, это все. Наслаждайся пребыванием в столице, насколько я знаю, у тебя борт только вечером. Есть еще вопросы?
-Есть. Вы родились генералом ГРУ?
Выйдя из здания «Аквариума», как между собой именовали главное здание ГРУ его сотрудники, Валера не знал и не мог знать, что только что стал участником стратегической по размаху военной операции, равной которой Советская Армия не проводила с момента своего основания, известной в узких кругах как операция «Анадырь». Не мог он знать и того, что лето 1962 года войдет в историю как начало так называемого «Карибского кризиса», в ходе которого мир оказался на пороге термоядерной войны между двумя сверхдержавами. Он не знал, что в самолете, на котором ему надлежало лететь спустя неделю с рекогносцировочной группой министерства обороны СССР, летели в том числе и специалисты ракетчики, которые должны были подобрать на местности наиболее подходящие точки для пунктов дислокации трех полков стратегических ракет средней дальности Р-12 и Р-14, считавшихся американскими военными безопасными для территории США, ибо их дальность ограничивалась соответственно 2000 и 4000 километрами и которые теперь должны были оказаться под самым боком американского правительства, в 90 милях от побережья Флориды, своей дальностью перекрывая территорию всего восточного побережья Штатов. Не знал он и того, что в эту самую минуту Министерство морского флота СССР заканчивало формирование корабельной группы из почти сотни единиц, которые должны были доставить на остров четыре мотострелковых полка, более 40 истребителей, отдельный бомбардировочный полк самолетов Ил-38, способных нести ядерные бомбы, дивизион тактических ракет «Луна» с ядерными боеголовками уровня Хиросимы, порядка 90 новейших танков Т-55, а так же вертолетную группу и многочисленные подразделения тылового обеспечения, включая полевые госпитали, кухни, сборные складские ангары и все, что могло понадобиться полноценной войсковой группировке советской армии, которую правительство СССР впервые формировало на таком удалении от своей территории, да еще под боком у главного противника. Ни о чем этом Валера тогда не знал, хотя, обладая аналитическим умом, понимал, что не просто так генерал обмолвился о затевающейся на острове свободы заварушке. Последние недели советские газеты пестрели заголовками о грозящем Кубе американском милитаризме и о стойкости кубинского народа в защите своей независимости, а так же о готовности советского народа поддержать своих кубинских братьев в этом благородном деле. Тем не менее, когда машина везла его из штаб-квартры ГРУ в центр Москвы, где он планировал скоротать время до вечернего рейса на Ленинград, больше всего этого геополитического покера, в котором двое самых могущественных лидеров мира играли со все возрастающими ставками, его волновал предстоящий разговор с Аленой, которая перед его отъездом в Москву совершенно четко выразила убеждение, что еще пара таких срочных вызовов в столицу, и она поверит, что вышла замуж за гения, и хотя она им очень гордится, но все же предпочла бы быть женой врача поликлиники, который принимает в день по тридцать больных с грыжами и геморроем, чем гениального специалиста, который каждое своей операцией совершает чудо, а в свободное время спасает мир и всегда на другом его краю. Тем не менее, мысль о том, что, возможно, судьба дает ему шанс найти решение самой сложной головоломки со времен доктора Франкенштейна, растянула его губы в непроизвольной улыбке. Он был на верном пути, он знал это точно. В его руках был ключ к человеческому бессмертию. И он не выпустил бы его ни за что на свете.
-Значит, ты снова едешь спасать мир. – голос Алены был спокоен, каким он был всегда, когда она прилагала усилия, чтобы сдержать бурлящие внутри нее эмоции.
-Ну что ты, Аленушка, это просто командировка по службе. Нас отправляют на периферию, а кого-то присылают сюда. Так сказать, обмен опытом.
-Ты здесь всего год. Ты сам говорил, что все еще учишься. Каким опытом ты собираешься обмениваться на периферии?
-Ну, это сложно объяснить… - начал было Валера.
-Конечно, я понимаю. – кивнула Алена, и до того, как он расслабился, добавила – Врать на ходу собственной жене – вообще занятие не легкое. На сколько времени ты уезжаешь? Только не пробуй сочинять, скажи правду, если это не составляет государственную тайну.
-Эээ…боюсь, что составляет. – Валера окончательно оставил попытки продвинуть дезинформацию, которую он так усердно сочинял всю дорогу из Москвы домой.
-Я так и думала. Когда?
-Через неделю.
Она кивнула, словно такого ответа и ожидала.
-В таком случае, у меня есть еще время, чтобы закрепить в твоей душе и теле неизгладимую тоску по дому. В конце концов, именно в этом состоит обязанность боевой подруги героя, не так ли?
-О, Аленушка, - Валера привлек ее к себе – я уже по тебе скучаю.
-Еще нет. – она провела рукой по его лицу, а затем спустила ее несколько ниже – Но скоро будешь.
-Товарищ полковник… Валерий Васильевич… - Витя внимательно смотрит на него поверх операционной маски – Что-то не так?
-Нет. – Валера не мигая смотрит через окуляры, укрепленные на операционных очках, периодически бросая взгляд на подвешенный на кронштейне монитор, который с максимальным увеличением показывал отделы вскрытого сердца молодой обезьяны. Тончайшей атравматической иглой Валера прошил нервное волокно сердечной мышцы обезьяны и выращенный в лаборатории имплант такого же волокна, полученный из периферических нервных клеток такой же обезьяны, которая благодаря развитию медицины теперь не должна была тихо остывать в анатомическом театре после изъятия у нее биологического материала, а спокойно сидела в клетке лаборатории, не подозревая о той роли, которую она недавно сыграла в развитии мировой науки. – Все так. Я бы сказал, что все даже слишком так.
-Больше веры и меньше пессимизма, Валера. – это Михайлов, который, выступая первым ассистентом, перехватывает микрозажимами концы нитей и едва заметным движением тонких, как у музыканта, пальцев подтягивает два волокна друг к другу, пока они не соединяются, после чего Кулагин, двигая манипулятором, похожим на компьютерный джойстик, подводит к операционному полю генератор лазерного излучения и, проведя пальцем по сенсору, пускает лазерный точно на место соединения двух нервных волокон, сваривая их невидимым излучением в единое целое.
-Гемодинамика? – Валера не поворачивает головы, но анестезиолог тут же выглядывает из-за ширмы.
-Стабильная.
-Начинаем зашивать. – Валера отступает на шаг от стола, пропуская молодого коллегу вперед, и Виктор тут же с готовностью приступает к ушиванию миокарда, бормоча про себя слова молитвы, ибо боится признаться вслух, что никогда не проводил подобной манипуляции самостоятельно, хотя уверен, что собравшиеся здесь хирургические боги об этом прекрасно знают.
Валера медленно разминает затекшие под латексом перчаток пальцы и некоторое время смотрит на свои руки, словно они ему не принадлежат. Руки твердые, дрожи не видно, движения пальцев медленные и уверенные. Хорошие руки, они ему еще послужат. Если бы только не внутренний голос, который, словно таймер мины замедленного действия, говорил ему, что время истекает. Что самую малость, но все же медленнее, чем надо двигаются эти крепкие пальцы, что совсем чуть-чуть, но менее точными стали глаза и что его отточенный десятилетиями практики разум совсем на чуть, но медленнее принимает решения, а служащая ему упаковкой голова иногда начинает пусть немного, но кружиться по мере того, как метастазы разрушают нервные клетки, ответственные за удерживание координации.
-Надо торопиться.
-Что? – Виктор вскидывает на него встревоженный взгляд, ищущий в его глазах указание на собственную ошибку и недоуменно обводит глазами операционное поле, в котором по-прежнему неподвижное, застыло сердце, медленно охлаждаемое жидким азотом.
Неужели он произнес это вслух? Валера почти неслышно чертыхается и качает головой, позволяя молодому хирургу вернуться к зашиванию миокарда. Тем не менее Михайлов обеспокоенно смотрит на него, хотя его руки продолжают ассистировать молодому коллеге почти без участия глаз. Валера снова качает головой, показывая, что все нормально, и тот возвращается к операции. Только Кулагин, бросив на него короткий взгляд, продолжает двигать манипулятором лазерного генератора, соединяя швы, расплавляя органические нити в единую массу, мгновенно формирующую цельный рубец. Валера пробегает глазами по цифрам, мигающим на многочисленных приборах контроля и удовлетворенно кивает.
-Отключаем АИК. – приказывает он – Снимаем охаждение.
-Охладитель отключен. Электроимпульс пошел. Есть нагрев миокарда.
Проходят кажущиеся вечностью секунды, в ходе которых хирурги смотрят, не мигая на сердце, ожидая от него признаков жизни, которые были искусственно погашены низкой температурой и миорелаксантами. Сердце начинает медленно и как-то неуверенно подрагивать, формируя первые колебания на прямой линии кардиомонитора, затем его сокращения набирают обороты, и вот оно начинает биться резкими размеренными ударами, набирая мощность по мере того, как установленный в грудной клетке несчастной шимпанзе, своим телом буквально прокладывающей дорогу человеку к бессмертию, кардиостимулятор выравнивает ритм, а многочисленные препараты, вливающиеся через несколько капельниц в вены животного, наращивают мощность сокращений, наполняя сосуды свежей артериальной кровью. Теперь взгляды операционной бригады прикованы к кардиомонитору, который тихим писком отсчитывает контрольные отрезки времени, после чего из установленного рядом принтера выезжает лист тонкой бумаги с отпечатанной на нем кардиограммой, которую операционная сестра тут же отрывает и протягивает Валере, держа ее на вытянутой руке, поскольку тот все еще не снимает окровавленных перчаток, внимательно следя глазами за изгибом сердечной кривой, рассказывающей ему о том, что имевшаяся до операции двусторонняя блокада ножек пучка Гисса, регулирующего проход импульсов из предсердий в желудочки и обрекающая обезьяну на медленную и мучительную смерть с частыми обморочными и припадками, полностью исчезла.
-Получилось. – Кулагин буквально выдыхает это слово у него над ухом, рассматривая через его плечо рисунок кардиограммы. – Валера, - его голос обретает прежнюю силу привыкшего отдавать приказы человека – сукин ты сын, у нас получилось. У тебя получилось.
-У нас. – поправляет Валера. – У нас получилось. Витя. – он переводит взгляд на молодого хирурга, который тут же бросается к нему, замирая в полушаге и выжидательно смотря на него, словно на господа бога, который только что обратился к нему по имени из чего-то горящего прямо посреди операционной. – Ты не проводишь меня в предбанник? Заодно, поможешь снять халат.
-Конечно, Валерий Васильевич. – Виктор подставляет руку, на которую Валера с благодарностью опирается и вместе с ним направляется к выходу из операционной.
-Прошу нас извинить, коллеги.
-Ничего, самую важную работу мы готовы сделать сами. – успокаивает его Кулагин – В конце концов, именно тот, кто зашивает кожу потом говорит о том, что именно он только что закончил сложную операцию. Так что иди, Валера, мы готовы пожать лавры героев сами.
-Спасибо. – это звучит как-то настолько беспомощно, что Валера мысленно ругает себя матерными выражениями сразу на двух языках, щедро разбавляя выразительный русский мат испанскими фразами. – Совещание в моем кабинете через час. Прошу всех быть вовремя. И спасибо вам еще раз, коллеги. Всем вам. – добавляет он, обводя глазами замершую у операционного стола бригаду.
-Не столбенеть. – приказывает Кулагин, когда Валера выходит из операционной – Мы, в отличии от него, еще не закончили. Марина, - он поворачивается к операционной сестре, и та с готовностью разворачивается в его сторону – нить на игле. Закрываем грудную клетку. Игорь, - он перевел взгляд на Михайлова, - я зашиваю плевральный листок, на тебе внешние швы.
-Понял.
Валера почти всем весом навалился на руку Виктора, едва только двери операционной закрылись за его спиной.
-Валерий Васильевич… - Витя сорвал маску с лица, подхватывая старого хирурга двумя руками и быстро усаживая на стоящий у мойки стул.
-Все хорошо, Витя. – Валера делает несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить дыхание – Помоги мне снять халат. – сам он срывает с себя хирургический колпак и маску, хватая ртом воздух, словно рыба, пока Виктор быстро развязывает тесемки халата, отбрасывая его в сторону. – Это сердечная астма, всего-навсего. Мы оба знаем, что нужно делать, не так ли?
-Так точно. – голос Виктора звучит спокойно, в то время, как он помогает Валере подняться на ноги и, обхватывая его за спину фактически тащит в сторону кабинета, радуясь, что сейчас глубокая ночь, исключающая встречу с многочисленным персоналом отделения. Усадив Валеру на кушетку и захлопнув дверь кабинета ногой, он быстро набирает несколько шприцев, на ходу ломая многочисленные ампулы, в то время, как Валера, несколько восстановивший дыхание после скоростного марафона от операционной, перетягивает себе жгутом руку, хлопая пальцами по набухающим венам. Виктор почти молниеносным движением вводит иглу в одну из них и начинает по одному разряжать шприцы в венозный просвет с удовлетворением наблюдая, как бледность, не свойственная здоровому человеку, покидает лицо его наставника, а хрипы, которые угрожающе поднимаются из его легких к горлу, бесследно растворяются в становящемся глубоким и спокойным дыхании. Когда игла извлечена, Валера поднимает взгляд на молодого коллегу и улыбается с такой озорной искринкой в глазах, что тот не может сдержать ответной улыбки.
-А неплохо у нас получилось, Витя, не так ли?
-Валерий Васильевич, вы…
-Ты молодец. – не дав ему закончить продолжил Валера – Действовал правильно, спокойно и без суеты. Контролировал свои руки и следил за моими. Важно и то, и другое. В следующий раз пойдешь первым ассистентом.
-В следующий? Валерий Васильевич, вы можете не суметь…
Рука, метнувшаяся к воротнику халата молодого хирурга, двигалась настолько молниеносно и обладала такой силой, что, когда его притянули к внезапно ставшим ледяными глазам Валеры, Виктору показалось, что он заглянул в ледяные катакомбы смерти.
-В следующий раз – все так же крепко держа его за грудки повторил Валера – ты пойдешь первым ассистентом. Михайлов будет тебя страховать. Ты понял? А потом, когда я решу, что ты освоил этот этап, пойдешь первым номером. И еще раз. И еще. Столько, сколько я скажу. И, если со мной что-то случится во время главной операции, ты сделаешь все сам. Понял?
-Так точно.
-А до тех пор твоя задача – помочь мне остаться на ногах необходимое для этого время. Ты понял?
-Так точно.
-Хорошо. – хватка Валеры ослабла, и Виктор непроизвольно сделал шаг назад, оставаясь прикованным взглядом к этим не вполне нормальным глазам, из которых на него смотрело в упор нечто, находящееся по ту сторону понятия невозможного.
-Теперь мне надо отдохнуть. Собери команду в расчетное время, нам надо обсудить проведенную операцию.
-Будет сделано.
-Утром поедешь к нашей гостье и расскажешь ей, что у нас все получилось.
-Но мы пока еще не провели достаточное наблюдение.
-Ты веришь, что у нас все получилось?
-Да.
-Вот и она пусть верит.
-Валерий Васильевич…
-Она пролетела несколько тысяч километров и прибыла в чужую страну, о которой слышала только от отца, да видела по телевизору. Больная и испуганная. Только потому, что ей пообещал спасение тот, кого она видела недолго в детстве и кому верит потому, что все остальные от нее отказались. Здесь ее встретили хоть и замечательные, но чужие люди, которые начали готовить ее к операции, которая до сих пор считается невозможной. Она должна услышать, что у нас все получилось, ты понимаешь?
-Я понимаю. Я сделаю.
-И еще одно. – открывший было дверь кабинета Виктор, круто развернулся и замер по стойке смирно, сделав это совершенно не осознанно и лишь краем сознания борясь с желанием щелкнуть по-уставному каблуками.
-Завтра в полдень привезешь ее ко мне домой.
-Вы уверены, Валерий Васильевич? – нахмурился Виктор – Может, стоит отдохнуть после всего…этого?
-Нет. С каждым днем отдыха моя физиономия все меньше заслуживает доверия, с которым пациент должен лечь под мой нож на операционный стол. Я хочу, чтобы она увидела меня, пока я еще создаю впечатления дееспособного хирурга.
-Хорошо. Я привезу ее.
-Сделай это так, чтобы об этом знали только я, ты и она.
-Есть.
Тропическая влажная жара обрушилась на них, как и прошлый раз, внезапно и сокрушающее. Обалдевший от температурного перепада организм мгновенно организовал увлажнение всей одежды до уровня выжимаемой половой тряпки. Валера нацепил на нос черные очки, отчего стал похож на шпиона из американского фильма и неохотно покинул чрево транспортного самолета, на хвосте и крыльях которого гордо багровели красные звезды. Вместе с ним на кубинскую землю ступили еще почти полсотни советских офицеров, все в гражданской одежде, все с кубинскими паспортами в карманах, а имена, указанные в этих паспортах, в полной мере показывали скудность фантазии Главного управления стратегической маскировки советского генштаба, ибо Гонзалес и Родригес считались вершинами творческого гения конторы, которая с большим искусством печатала паспорта любой страны мира, включая наиболее вероятного противника. В отличии от них, паспорт Валеры был самым что ни на есть подлинным советским, а в командировочном удостоверении было прямо и чистосердечно указано, что он врач и направляется на Кубу в рамках программы обмена опытом между советскими и кубинскими учреждениями здравоохранения, что являлось практически правдой. У главного терминала его уже ждал Кулагин рядом с машиной грязно серого цвета и таким же непонятного цвета водителем, которого можно было в равной мере принять за школьного учителя и за специалиста по «мокрым» делам СНБ Кубы.
-Рад тебя видеть. – Кулагин крепко пожал ему руку и кивнул на замершего у машины водителя – Это наш местный гид. Своего рода проводник по мало цивилизованным областям острова. Насколько я понимаю, он нам понадобится.
-Вполне возможно. – Валера протянул руку смуглому кубинцу, которую тот пожал после некоторого размышления и вопросительного взгляда в сторону Кулагина, одобрительно ему кивнувшего.
-Рамон Гутьерес, к вашим услугам. – представился он.
-Санчес ждет тебя, так что нам надо поторопиться. – сказал Кулагин, когда они сели в машину, и та, резво развернувшись, направилась к воротам аэропорта.
Валера скользил взглядом по океану тропической зелени, покрывавшей горы вокруг аэродрома и, вдыхая полной грудью невообразимый аромат Гаваны, думал о том, что где-то на самом крае своей души он скучал по этому острову, который, словно сказочная страна, поднимался из океанских глубин всего в 90 милях от страны, которая считалась сосредоточием всего враждебного для его родины.
-Завораживает, правда? – спросил Кулагин, понимающе улыбнувшись. – Я тоже скучал по всему этому. И по природе, и по людям. Тут хорошее место, чтобы сотворить невозможное.
-Почему?
-Потому что местные жители считают, что, если они смогли свергнуть Батисту, то они могут противостоять кому и чему угодно. А если непобедимых врагов нет, то нет и невыполнимых задач.
-Разумно. – согласился Валера, продолжая скользить взглядом по бульвару Прадо, на котором несколько негритят, явно не старше младшего школьного возраста, с поразительной синхронностью отбивали чечетку на древних плитах, в то время как группа зрителей восторженно хлопала в ладоши после очередного замысловатого пируэта, а в лежащую на земле кепку летели все новые монеты, побуждая юных артистов удвоить усердие. Неподалеку от них, предприимчивый мулат с седыми волосами раскрыл зонтик над тележкой, в которой уже вовсю работал кофейный аппарат, нагревая на огне песок, приютивший в своих лунках несколько больших медных кофеварок, издававших сногсшибательный аромат кубинского кофе, стаканчики с которым все чаще появлялись среди зрителей детского чечеточного ансамбля. По углам улицы стояли торговки цветами, которые при виде проезжающей машины бросались к ее окнам, предлагая сделанные собственными руками букеты, в которых соседствовали все возможные местные цветы, некоторые из которых, как уже знал Валера, содержали ядовитый сок, а потому составление из них букетов считалось делом рискованным, и это только способствовало росту цены. Возле большого Театра Гаваны, который напоминал роскошный католический храм, не уступавший внешним великолепием собору святого Петра, отражая шпилями своего купола вечерние солнечные лучи, как всегда толпился народ в ожидании начала спектакля, который в выходные дни был чуть ли не главным культурным событием кубинской столицы. Величественное здание концертного зала с рядом наружных декоративных балконов и высокими окнами увенчивалось стоящими на центральной арке фигурами богини театра Мельпомены и ангелами у ее ног, а фигура Музы с мечом в вытянутой руке, стоявшая на вершине боковой башенки, отбрасывала косую тень на театральную площадь, ловя на себя отблески света многочисленных декоративных фонарей. Все говорило о том, что у людей выходной и они намерены провести его максимально полезно для развития собственной культуры и повышения собственного мнения о себе любимых путем демонстрации лучшей одежды, привлекательного спутника и того факта, что они могут позволить себе вечер в главном театре страны. Прогрохотав по брусчатке театральной площади, остановился в своем закутке пассажирский тягач «верблюд», типичный пример кубинской смекалки, способной превратить потрепанный временем тягач в подобие пассажирского автобуса. Все было почти как обычно бывает на тропическом острове в выходной день, когда народ, устав за неделю от строительства социализма, посвящает себя забвению о своих общественных обязанностях. И тем не менее некоторые детали сразу бросились Валере в глаза. Например, военные патрули, которые появлялись в центре города и исчезали в многочисленных переулках, окружающих Прадо и театральную площадь, крепость Санта-Клара и капитолий кубинского государственного совета. На рейде набережной Малекон стояли два кубинских сторожевых корабля, а многочисленные полицейские патрули, которых было больше, чем обычно, были вооружены автоматическим оружием, что, в общем-то, было не характерно для мирного времени.
-Нервотрепная у вас тут обстановка. – вывел он резюме, когда они подъехали к главному гарнизонному госпиталю Гаваны.
-Даже сильнее, чем ты думаешь. – подтвердил Кулагин.
-Синьор Лазаров! – рукопожатие Санчеса было, как всегда, крепким и коротким. – Не поверите, как я рад вас видеть.
-Это чувство вполне взаимно, доктор Санчес. – Валера искренне улыбнулся, глядя на аскетичное лицо своего временного шефа.
-Синьор Кулагин оказал нам неоценимую помощь в совершенствовании нашей работы тут, но должен сказать, что вас нам все равно не хватало. Прошу вас – он указал рукой на стоящие напротив его стола кресла – Итак. Насколько я знаю, ваша работа будет носить самостоятельных характер, но тем не менее ваше руководство заверило меня, что при необходимости вверенный мне госпиталь может полностью рассчитывать на вашу помощь.
-Безусловно. – подтвердил Валера.
-В таком случае, - радостно улыбнувшись, сказал Санчес – вот план предстоящих операций, в которых нам просто необходимо участие вас и доктора Кулагина. – он достал из ящика стола рабочий график хирургического отделения госпиталя, больше напоминающий поименный перечень погибших во второй мировой войне. У нас три легочных абсцесса, включая один туберкулезный, все три в тяжелом состоянии и в настоящее время находятся в реанимационном отделении. Два шунтирования на очереди в кардиоотделении и медиастенальная опухоль. Все эти операции будут проведены нашими хирургами, но я настаиваю на вашем руководстве каждой из них.
-Почтем за честь, сеньор капитан. – почтительно склонил голову Кулагин. – Однако по их завершении, а так же между периодами подготовки пациентов мы бы хотели получить ваше содействие в той работе, ради которой мы вернулись на ваш прекрасный остров и которая, смею надеяться, принесет народу Кубы счастье исцеления наравне с советским народом.
-Безусловно. - кивнул Санчес, набивая трубку из красного дерева ароматным кубинским табаком – Что именно вам необходимо?
-Валера? – Кулагин вопросительно посмотрел на друга.
-Нам необходим проводник в Сьерра-дель-Эскомбрай. Полевая микробиологическая лаборатория. И специалист по флоре и фауне региона, особенно по земноводным, из биологического факультета Гаванского университета.
-Столь серьезные вопросы вам, возможно, стоило бы решить, через капитана Гонзалеса. – нахмурился Санчес – Уверен, что через свое руководство по линии СНБ он бы смог представить вам все необходимое.
-Дело в том, что нам бы не хотелось ставить в известность капитана Гонзалеса. – ответил Кулагин – Более того, мы были бы очень благодарны вам, доктор, если бы вы так же не стали распространяться о нашей деятельности, выходящей за пределы ваших операционных.
-Могу я узнать суть вашей работы?
-Нет. – ответ Кулагина был столь короткий и категоричный, что руководитель госпиталя на несколько секунд застыл в удивлении – Мы располагаем всеми необходимыми полномочиями, предоставленными нам руководством вашей страны и гарантиями Рауля Кастро о неприкосновенности нашего проекта со стороны кого бы то ни было. Однако, поскольку нам предстоит работать вместе в довольно сложный момент для обеих наших стран, я бы не хотел использовать официальные каналы для получения вашего содействия, доктор. Уверен, что мы сможем добиться намного большего, если построим отношения на личном уважении и помощи друг другу. В конце концов, у нас общий враг, не так ли?
-Вы правы. – кивнул Санчес – Я не стану чинить вам препятствия и постараюсь предоставить запрошенные вами ресурсы. Однако я не смогу предупредить интерес капитана Гонзалеса и его службы, если таковой возникнет.
-Ну…- Кулагин обаятельно улыбнулся – я уверен, мы найдем способы решить и эту проблему.
-Я смотрю, ты тут времени даром не терял, заводя знакомства. – заметил Валера, когда они с Кулагиным сидели в открытом кафе на выложенной брусчаткой площади возле памятника Колумбу и пили густой ароматный кофе, заваренный в раскаленном песке. Стоящий за стойкой мулат с невозмутимым видом жонглировал сразу несколькими медными кофейниками, с невообразимой скоростью двигая ими в песочных дюнах, следя за тем, чтобы поднимающаяся то в одном, то в другом густая пена не успевала перебираться через край. За несколькими столиками, вынесенными под пляжными зонтиками на площадь Колумба, сидели несколько пар. Женщины в ярких легких платьях изящно потягивали коктейли с тропическими фруктами, а сопровождающие их мужчины в тонких полурасстегнутых рубашках, с набриолиненными волосами, сияли белозубыми улыбками и занимались тем, что лучше всего получается у латиноамериканского мужчины – пытались произвести на спутниц впечатление Настоящего, с большой буквы, мужчины. Все они периодически бросали мимолетные взгляды на сидящих за окраинным столиком советских врачей, и слова «русо» и «милитар», которые произносились почти полушепотом иногда доносились до ушей друзей, наслаждавшихся последним днем безделья на этом сказочном острове, где время так быстро бежало, меняя людей, и одновременно словно застыло в архитектуре и жизненном укладе, главным принципом которого продолжала оставаться способность получать от жизни наслаждение даже, когда на горизонте поднимались темные тучи новых испытаний.
-Это не так сложно, как тебе кажется. Тут такое затевается, что нам готовы дать карт-бланш почти на любые действия. А так как большинство местных революционных руководителей понимают в нашем деле как слон в космонавтике, то убедить их в необходимости сотрудничества было несложно. Ты слышишь? – Кулагин закрыл глаза, казалось, внимательно что-то слушал.
-Что именно?
-Звук океана. Мы от него довольно далеко, но все равно он всегда здесь слышен. Особенно ранним утром, часов в пять. Местная публика как раз успокаивается и тогда можно услышать его голос в полную силу. Словно бесконечный шепот, который гипнотизирует город.
-И что этот шепот говорит?
-Он говорит, что с острова некуда бежать. А потому эти люди готовы драться насмерть. - Кулагин открыл глаза – Тебе нравятся музеи?
-Да, конечно. А у нас есть на это время?
-Сегодня – безусловно. И, поверь, этот музей стоит посетить. – он допил кофе, бросил на стол несколько монет и хлопнул Валеру по плечу – Пойдем со мной, я покажу тебе удивительную сторону тропического мира.
-Как будто для нас тут есть какие-то обычные стороны. – заметил Валера поднимаясь.
-И как только я мог забыть, что ты никогда не был поклонником музеев в их привычном смысле? – на не очень четком испанском поинтересовался Валера, когда они с Кулагиным шли по гаванской улице поздним вечером, имитируя походку моряка.
-Но, согласись, ты никогда такого раньше не видел и тем более не пробовал. – возразил друг, прикуривая две черные «Черуты», тонкие кубинские сигареты, очень популярные среди советских специалистов, и протягивая одну ему.
-Согласен. Именно потому я тебя сейчас тихо ненавижу. – Валера затянулся крепким табачным ароматом и выпустил струю дыма в сторону мясистой ярко желтой луны, висящей в тропическом небе. – Однако, когда ты предложил сходить в музей, я решил, что речь идет о местных художниках или о бывшей республиканской выставке репродукций испанских художников.
-Это тебе урок. Мир полон сюрпризов, о которых нельзя судить по названиям.
Музей, который предложил для посещения Кулагин, оказался музеем рома, расположенным в так называемом старом городе, том районе Гаваны, который сохранился почти без изменений с колониальных времен, когда Куба была последней испанской колонией, дававшей Мадриду возможность наслаждаться остаточным чувством принадлежности к мировым державам. Здесь, на одной из улочек, выложенной серым камнем, потертым от времени, но не утратившим прочность и основательность древне римской дороги, располагалось несколько зданий того же периода постройки, что и дорога, огороженных чугунной оградой и казавшихся буквально вросших в землю, на которой их простроили примерно три века назад. Мох причудливым узором покрывал каменные блоки, уже сросшиеся друг с другом до крепостной прочности. Массивный колокол, на высокой часовне, стоящей впритык к главному зданию, покрытому черепичной крышей, которая когда-то была красной, а теперь приобрела темно-бурый оттенок, дважды в день сообщал старому городу о наступлении времени сиесты и вечернего отдыха. В этом невзрачном строении, которое по виду больше напоминало монастырь отшельников, производился ром, который по праву считался лучшим в мире и экспортировался за границу и во времена колониальной зависимости, и в период правления Батисты и после революции Кастро. Как бы не относился западный мир к новой идеологии острова свободы, ничто не могло заставить отказаться от рома «Гавана-Клаб», и очень часто в бокалах, которые поднимались за скорейшее свержение нового правительства Кубы, плескался ром, произведенный под контролем этого самого правительства. В подвале главного цеха размещались ряды дубовых бочек, в которых хранились сорта как для основной массы потребителей, так и для ценителей, избранных и немногочисленных. Здесь же, в отдельном помещении был оборудован дегустационный зал, в котором подавали различные сорта напитки и легкие закуски, включавшие в основном фруктовые блюда, оттенявшие вкус рома и усиливающие у немногочисленных посетителей впечатление нахождения в эдемском саду. Среди тех, кто имел в этот зал свободный доступ, данное место было известно как музей рома, ибо только здесь можно было провести значительную часть жизненного пути, пробуя по очереди каждую разновидность этого благородного напитка и так и не дойти к концу жизни до конца списка. Два советских хирурга провели в этом зале последние три часа, как и положено, отдавая предпочтение по очереди каждому из тех сортов рома, которые были им по карману. Таковых набралось довольно много, в виду чего по старому городу друзья двигались не совсем уверенной походкой моряков, только что ступивших на твердую землю после долгого плавания.
-Жрать охота. – задумчиво протянул Валера, разглядывая ночной океан, который разбивал волны о древнюю кладку набережной.
-Прекрасное чувство молодого организма. – поддержал его Кулагин – Я так понимаю, набег на кухню в госпитале исключен?
-Абсолютно. Донья Марта меня предаст проклятию, если узнает, что я рылся в ее запасах без ее присутствия.
-А я думал, она тебе симпатизирует.
-Она и симпатизирует. Поэтому из столовой я обычно ухожу вдвое менее голодным, чем прихожу туда. Но такого греха она мне не простит все равно.
Марта Матринес, которую за глаза все сотрудники госпиталя называли просто ММ, была по истине монументального сложения женщиной, которая очень органично вписывалась в должность заведующей пищеблоком гарнизонного гаванского госпиталя. Железной рукой управляющая пищевым снабжением самого большого госпиталя Кубы, Марта отличалась той рациональной экономностью, которая проводила весьма эфемерную границу между сытостью и недоеданием, в котором прибывали не только пациенты, но и почти весь медперсонал, имеющий счастье в это нелегкое для страны время харчеваться в госпитальной столовой. К Валере она почти сразу прониклась симпатией, результатом которой стали порции обеда, почти неощутимо, но все же большие, чем у остального персонала, многие из которого неоднократно намекали Валере, что за такую щедрость он по окончании временных трудностей должен будет на донье Марте жениться. Сама донья Марта от таких намеков только загадочно улыбалась и посматривала на Валеру с загадочной улыбкой, слишком глубоко дыша полной грудью, от чего та начинала выпирать вперед как нос корабля и всегда в его, Валеры, сторону.
-Тогда готовь кошелек. – и Кулагин потянул его в один из многочисленных переулков, которые как термитные ходы пересекали широкие улицы города.
-Ты собираешься меня грабить?
-О, не я. Тут есть большие мастера этого дела и называют они его торговлей.
Пройдя через несколько извилистых улочек, они внезапно оказались в центре патио большого здания, явно колониальных времен постройки и совершенно непонятного назначения. Строение по всем признакам было необитаемым, а в просторном внутреннем дворе кипела жизнь, которая казалась даже через чур бурной с учетом ночного времени. Многочисленные лотки торговцев были расставлены по кругу вдоль стен, а сверху патио освещалось протянутыми крест на крест гирляндами разноцветных фонариков, радуга цветов которых придавала всему патио какой-то сказочно потусторонний вид. Здесь продавалось все, что может себе представить голодный желудок. Все, чем могла похвастаться кубинская кухня, могло быть приобретено здесь по двойной, а то и тройной цене, но совершенно свободно и только после захода солнца. Экзотические овощи фрукты соседствовали с русскими яблоками, которые часто стоили дороже местных бананов и папайи, а обилие мяса варьировалось от лотка к лотку и включало в себя как аргентинскую говядину, так и совсем любительскую змеиную вырезку, которая готовилась прямо на месте из живых змей всех съедобных пород, ютившихся в ожидании своей участи в тесной корзине у ног продавца. Кроме того, для особых ценителей было организовано приготовление особого напитка из теплой змеиной крови, которую сцеживали из убитой змеи, прямо на месте. В отличии от многочисленных советских «толкучек» здесь царил почти образцовый порядок, каждый лоток являлся визитной карточкой продавца, а потому фрукты и иные представители местной растительности были уложены аккуратными рядами, поверх которых создавались художественные узоры из их более мелких собратьев. Все цвело яркими красками, благоухало ароматом свежего мяса и тропической зелени. Многочисленная толпа, снующая между лотками, создавала речевой аналог океана, накатывая на советских хирургов бесконечным множеством голосов, одновременно говорящих на всех диалектах острова, от классического испанского до местных индейских диалектов.
-Ну ни хрена себе. – протянул почти сразу протрезвевший Валера.
-Вот, я знал, что могу тебя порадовать. – Кулагин хлопнул его по плечу и потащил за собой в гущу торговой деятельности – И это все, заметь, в стране, где благодаря американской блокаде вот-вот начнут вводить продовольственные карточки. Правда, здорово?
-А полиция?
-Ну…полиция, тоже из людей состоит, они тоже кушать хотят. Семьи, дети и все такое. В общем, тут вполне можно отовариваться примерно с восьми вечера ну и часов до двух ночи. Дороговато, но голод обладает стимулирующим свойством раскрывать кошелек.
-Серега, - Валера продолжал обводить взглядом рыночное изобилие – но ты-то откуда это все узнал?
-Ну…скажем так, вся полиция тут подчиняется СНБ Кубы. А туда у нашего брата дверь всегда открыта.
-Понятно. – Валера решительно шагнул в гущу народа – Что бы я, Серега, без тебя делал?
-Был бы гордый, но голодный. – сказал ему вслед Кулагин, растворяясь в темноте.
-Итак! – Хосе Ибарес, главный и пока что единственный микробиолог госпиталя, так и лучился энтузиазмом, свойственным молодым специалистам, только постигающим азы своей профессии и верящим, что именно они найдут те неизведанные дороги, которые приведут к полному и окончательному познанию истины. – Как я понял, вас интересуют наши земноводные. И не все, а именно те, у которых наиболее развита регенерация.
-Верно. – кивнул Валера, обводя глазами помещение лаборатории, в которой новое американское оборудование, доставшееся госпиталю от прежней власти, соседствовало ретортами начала века и спиртовками, на которых весело булькали несколько круглых склянок. Единственным обитателем всего этого царства, расположенного в подвале лечебного корпуса, был в недавнем прошлом аспирант Гаванского медицинского университета, а ныне заведующий отделением микробиологии Хосе Туко Бенедикто Пасифик Мария Ибарес, шоколадного цвета мулат, состоящий, казалось, только из кожи и костей и обладавший просто феноменальной подвижностью, которая при его невысоком росте делала его почти незаметной среди многочисленных мензурок, наполнявших лабораторию отделения.
-И еще я понимаю, что мне не стоит спрашивать о направлении вашей работы, коллеги, не так ли?
-Так. – ответ Кулагина был коротким как приговор военно-полевого трибунала.
-Хорошо, хорошо. – Ибарес потер мало бритое лицо и задвигал бровями вверх-вниз, демонстрируя активную мыслительную деятельность. – в таком случае, могу сразу вас разочаровать. Из сложных земноводных представителей, способных отращивать конечности, я не знаю. Просто по той причине, что их не существует. Максимум, это восстановление хвостового отдела позвоночника, но это свойство не является местной особенностью, а присуще практически всем представителям амфибий, в том числе и вашим среднеазиатским ящерицам, которые живут довольно далеко от воды.
-Хосе. – Кулагин наклонился к микробиологу и по отечески, почти любя, положил ему руки на плечи – Все, что ты сказал – святая правда. И это то, что мы знали еще до прибытия на ваш прекрасный остров. Но нам посоветовали именно тебя потому, что сказали, будто ты знаешь много. Понимаешь, очень много. Буквально то, чего никто больше не знает. Что еще в университете у тебя были идеи, которые сделали тебе репутацию то ли гения, то ли сумасшедшего. Поэтому мне надо, чтобы ты думал. Понимаешь? Много и напряженно думал. Ты сможешь думать? – по мере того, как Кулагин говорил, глаза молодого микробиолога все больше расширялись, а после того, как советский офицер обаятельно улыбнулся в конце монолога, тот судорожно сглотнул и быстро закивал. – Вот и хорошо. А теперь расскажи нам о своих идеях. У тебя ведь наверняка есть таковые, правда?
-Ну…это не совсем идея.
-И все-таки. – подал голос Валера. – Считай, что мы тебя очень внимательно слушаем. И готовы поверить в любую идею, которую ты можешь высказать. При условии, что она пройдет хотя бы первую лабораторную проверку.
-Хорошо. – Ибарес глубокого вздохнул и задвигал на этот раз губами, словно пережевывая многочисленные мысли, разом посетившие его голову. – В общем, есть такой зверь – саламандра.
-Ну так она много где есть. – возразил Валера – Что в ней таинственного-то?
-А то, что нас интересуют не все ее представители, а именно полинезийская ее разновидность.
-И чем она нас так интересует? Кроме того факта, что находится на большом расстоянии от вашего острова.
-Вот расстоянием в частности и интересует. Дело в том, что отдельные ее представители присутствуют именно на нашем острове. Безусловно, они отличаются от своих коренных предков из Полинезии, но я уверен, что речь идет о мутации внутри одного вида, которая связана только с географическим местом обитания.
-И как она сюда попала? С другого-то океана, да еще через весь континент.
-Ну, тут есть разные версии и большинство их сводится к тому, что ее тут нет и быть не может. Именно потому ее нет в официальном перечне фауны, обитающей на Кубе.
-Тогда с чего вы взяли, что она тут есть?
-С того, что саламандрами питаются некоторые виды наших змей. А еще большая древесная квакша.
-Это кто? – Валера начал чувствовать, что потихоньку тонет в объеме новой информации.
-Это одна из самых больших тропических лягушек. Обитает на территории центральной и южной Америки, была завезена сюда еще коренным населением этих территорий в ходе межплеменной торговли.
-Тут торговали лягушками?
-Еще как. Учитывая, что из выделяемого ими секрета, который служит им защитой от хищников, делали и, говорят, продолжают делать ядовитую начинку для дротиков духовых трубок.
-Полезное животное. – согласился Кулагин.
-Ну так вот, - продолжил Ибарес – древесную квакшу знают все и давно. Она ест мелких змей и ящериц. А ее в свою очередь змеи и ящеры покрупнее. Короче, справедливость в чистом природном виде.
-Хосе, дорогой, ты говори главное, не тяни.
-В общем, мы иногда ловим несколько таких вот квакшей для химической работы на тему получения новых токсинов и антидотов. Кстати сказать, из ее секрета делается классный миорелаксант, который применяется при операциях на дыхательных путях.
-Хосе! – голос Кулагина чуть прибавил в громкости и вернул молодого заведующего на главную мыслительную стезю.
-В общем, охота – штука переменчивая. Лягушка крупная, иногда успевает отпрыгнуть от бросившегося на нее хищника. А тот успевает щелкнуть челюстями и отхватить от целого часть. Ногу, например. И вот стали к нам попадать поразительные образцы.
-Без ноги?
-Наоборот, с ногами. Вот только с разными. Одна своя, а вторая тоже вроде как своя, да только возрасту не соответствует. Словно от молодой особи взята да пришита. А швов нет. Да и быть не может, кто ж такими делами будет заниматься?
-Так, вот это уже интереснее.
-И я о том же. Квакша, она, конечно, заживает быстро. Шкуру наростить, или там присоски на лапах обновить. Да и зубы у нее как у акулы, растут и обновляются. Но вот чтобы ноги отрастали – такого за ними отродясь не водилось. Вот я и выдвинул мысль о том, что в питаются эти лягушки чем-то особенным. Причем не единожды, а на протяжении поколений, числом достаточным для формирования устойчивой способности.
-Ну так давай поймаем несколько этих квакшей и…
-Вот в том и проблема. Не везде такие образцы нам попадались. А только из одного региона. И именно там ходили слухи о необычных саламандрах, которые словно бессмертные, с половиной тела уползают, а потом целыми возвращаются.
-Отсюда вы и сделали вывод о том, что здесь водятся полинезийские саламандры?
-Верно. За что и был осмеян на кафедре и объявлен фантазером, оторвавшимся от реальности. Да только уверен я: водится здесь саламандра из полинезии. И именно ее жрут наши квакши. Оттого и отращивают потом себе конечности, что нейростимулятор, который помогает регенерироваться этим саламандрам, к ним в кровь попадает, да нервной системой принимается.
-Хорошо. И где же водятся эти квакши?
-Вот тут сложности. Это довольно далеко. Сьерра-дель-Эскомбрай. С учетом, военно-политической и внутренней обстановки на данный момент, нас туда могут просто не пустить.
-Нас пустят. – возразил Кулагин, дружески хлопнув микробиолога по плечу.
-Это просто какой-то тропический кошмар. – Кулагин, тяжело дыша, забрался, наконец, на вершину холма и, сбросив, огромный рюкзак на жестком каркасе, рухнул на землю рядом с Валерой, между тем как Ибарес, стоя в полный рост, явно получал удовольствие от осознания своего превосходства над русскими коллегами в условиях дикой природы.
-Знаете, я вырос тут неподалеку. – сказал он – Тогда нам даже электричество казалось чем-то сказочным, не говоря уже об остальных благах цивилизации. За пятнадцать лет своей жизни я один раз видел автомобиль. Это был грузовик с солдатами Батисты. Они явно заблудились и заехали в нашу деревню, чтобы узнать дорогу. Наш глава все объяснил им и даже карту нарисовал. А потом мы узнали, что они сожгли тот поселок, куда мы помогли им доехать. Там появился какой-то человек, который проводил набор рекрутов в партизанские отряды.
-Как ты стал микробиологом?
-Отец всегда говорил, что я умный. Даже слишком для деревни. Он отдал меня в обучение одному чудоковатому старику. Он был у нас кем-то, кого в городе называют знахарем. Но мы считали его ученым. Он много знал и много умел. Через год он познакомил меня с еще одним человеком. Он был когда-то аптекарем, закончил когда-то гаванский университет. Просто удивительно, какие он проводил исследования в забытой богом и людьми деревушке километрах в пятидесяти от нашей. Он написал мне рекомендацию к одному профессору, который оставался его единственным контактом в столице. Я поехал в Гавану с этим письмом и десятью песо в кармане. Еще через год поступил в медицинский университет. А когда закончил его с отличием, то хотел вернуться в свою деревню, но не смог.
-Что помешало?
-Видите ли, за это время много чего произошло. Например революция. Батиста ушел, пришел Кастро. Он все делал правильно, и мы в университете его поддерживали. Он обещал нам новую жизнь и дал ее. Никогда мы не чувствовали себя так свободно. У нас словно крылья выросли. Казалось, что мир изменится. А потом его солдаты сожгли мою деревню. – он повернулся и внимательно посмотрел на русских коллег – Я бы никогда не рассказал такое в городе. Слишком много ушей вокруг. Деревня моя находилась за вон тем перевалом. – он указал на горный хребет, который, подобно застывшей морской волне отделял их от конечной точки путешествия – А человека, пославшего меня учиться в столицу, звали Хосе Дельгадо. Теперь их нет. Ни человека, ни деревни. И, если честно, я был уверен, что никогда больше не увижу это место. Так что можно считать, что благодаря вам случилось чудо.
-Не самое счастливое чудо получается. – заметил Кулагин.
-Вы не правы. – покачал головой Ибарес – Я ведь так и не простился с домом. Все думал, что успею вернуться. Теперь там все мертвы. А с мертвыми обязательно надо проститься. – он вытащил из чехла длинное мачете, чем вызвал у Валеры рефлекторное желание потянуться к пистолету, покоящемуся в кобуре на боку – Надо нарубить сушняка для костра. После привала нас ждет последний рывок. Если поднапрячься, то сегодня к вечеру будем на месте и завтра уже можем начинать работу.
-Поднапрячься – это мы за всегда с удовольствием.
-Он знает. – сказал Валера, когда Ибарес скрылся в тропических зарослях.
-Нет. – покачал головой Кулагин – Если бы он знал, то уже попытался бы убить тебя. Ну, как минимум, не пошел бы с нами и не стал бы нам помогать.
-Умеешь утешить.
-И не пытался. Он не знает. Мы ему не скажем. И все уйдет в историю.
-Серега, я фактически помог правительственным войскам уничтожить близких ему людей.
-Эй! – рука друга так быстро схватила его за воротник тропической крутки из сетчатой ткани, что затрещали швы - Мы тут потому, что можем открыть дорогу обратно в мир живых тысячам ныне обреченных людей. Это важнее гибели маленькой горной деревни из-за внутрикубинских разборок. Это важнее всего. Тебе напомнить, что нас ждет в случае провала всего дела? Ты вообще понимаешь, под каким соусом нас сюда отправили? Если мы, оказавшись в гуще таких событий, не добьемся успеха, то ссылка в самый отдаленный гарнизон самого далекого региона страны покажется нам самым удачным исходом нашей карьеры. И это при условии, что нам обоим очень повезет. – он опустил Валеру и откинулся обратно – Так что прекращай душевные колебания и подумай, в каком направлении нам работать, когда мы прибудем на место. Идеи есть?
-Есть. – Валера попытался собрать мысли в кулак – Саламандры питаются мелкими живыми организмами типа червей и мух, иногда даже едят молодых лягушек. Но все, кого они, эти жертвы, едят, питаются растительностью. И именно в ней должно быть то, что дает такую клеточную нейростимуляцию.
-Здесь примерно тысяч десять разновидностей флоры. Если исследовать каждую из них, то нам жизни не хватит.
-Каждую не надо. Но примерный перечень довольно широкий.
-Насколько широкий?
-Ну… - Валера улыбнулся – вот это нам и предстоит выяснить.
-Мы не вернемся в Гавану без успеха, понимаешь?
-Да. Понимаю.
-Вы не поверите, кого я нашел, коллеги! – голос Ибареса был настолько громким и демонстративно жизнерадостным, что оба друга от неожиданности схватились за рукоятки пистолетов. Молодой микробиолог вышел из джунглей, держа на плече связку сухих веток, а другой рукой сжимая подвешенную за ногу лягушку. Большую. Просто огромную лягушку. Земноводное, вися вниз головой, демонстрировало просто ледяное спокойствие, вращая выпуклыми глазами, каждый из которых, как у варана, крутился в своем направлении и периодически распахивая широченный рот, который демонстрировал два ряда игольчатых зубов, что делало ее похожей на персонаж то ли языческого фольклора, то ли ночного кошмара.
-Квакша? – спросил Валера.
-Она самая. Позвольте познакомить вас с представителем древнейшего вида на этой планете, сохранившимся на данное время. Коллеги, это Адам. Адам, это наши русские коллеги, которые тебя убьют.
-Адам? – поднял брови Кулагин.
-Ну, я просто подумал, что он ведь первый нужный нам экспонат.
-Разбиваем лагерь. – решил Кулагин – Здесь. С завтрашнего дня начинаем работу. Валера, на нас с тобой практические манипуляции. Хосе, развернешь лабораторию к сегодняшнему вечеру?
-Без проблем. Но я хотел все-таки…
-Хосе, я тебе обещаю, что ты сможешь провести свой обряд прощания, как только мы решим нашу задачу. И как только ты войдешь в перечень тех, кто своими руками сотворил новое направление в нейрохирургии. Такой вариант тебя устроит?
-Да. – на лице молодого кубинца появилась широкая улыбка, слегка подпорченная гнилыми зубами, напоминанием о той поре, когда полноценное питание считалось недосягаемой роскошью.
-Ну а теперь о главном. Ты говорил, что квакши водятся на довольно большой территории. И только часть из них питается, по твоему мнению, теми самыми саламандрами, которых нам надо найти.
-Верно.
-Ну и как нам выяснить у этого создания – Кулагин кивнул на висящую вниз головой лягушку – чем именно оно питается и есть ли среди рациона нужные нам блюда?
-О, нет ничего проще. – Ибарес резво перехватил лягушку за шею, короткую, но мускулистую, отчего та соединила оба глаза в окончательно недружелюбном взгляде и устремила этот взгляд на молодого кубинца, распахнув обогащенную многочисленными зубами пасть. Затем столь же быстрым движением Хосе извлек из кожаного чехла на поясе мачете и отрубил лягушке по линию бедра ту ногу, за которую держал ее до этого. Лягушка издала пронзительный звук, больше напоминающий высокоорганизованный набор ругательств, чем боль, и попыталась вырваться из рук Хосе, дергая уцелевшей ногой, но тот коротким движением швырнул ее обратно в заплечный мешок и быстро затянул его завязки. – Первый результат будет виден через пару часов, а уверенно смогу сказать завтра утром.
-А она у тебя там не помрет? – спросил Валера.
-Нет, если я организую ей бассейн в течении часа. Даже если у них отрубить все конечности, смерть им грозит только от голода, поскольку они не могут охотиться.
-Хм… - Кулагин скептически посмотрел на шевелящийся мешок, из которого продолжало доноситься мнение земноводного о высшем виде вообще и трех его представителях в частности. – Начинаем ставить лагерь. У нас точно все получится. С благословения бога и коммунистической партии.
-Есть у нас успехи? – спросил Валера, появившись словно приведение у плеча Ибареса, склонившегося над окулярами микроскопа и рассматривавшего через них образец ткани очередной квакши, скромное общество которых числом в три особи настороженно следило за каждым движением молодого ученого из наполненной водой ямы, вырытой в дальнем конце палатки. Поверх этого самодельного болотца была установлена связанная из веток клетка, благодаря которой три крупные лягушки почти походили на узников средневековой темницы. Большая армейская палатка, рассчитанная на проживание целого взвода, сейчас была занята пробирками и ретортами, сколоченными на скорую руку из местного дерева столами, покрытыми белым полотном с обилием кровавых пятен, а еще несколькими искусственно созданными маленькими водоемами, из которых подавали голос лягушки-хищницы и их жертвы, полинезийские саламандры, наблюдающие друг за другом через прутья перетянутых канатами лиан клеток. Несколько спиртовок одновременно шипели мерцающим пламенем, подогревая разноцветные растворы, а вдоль брезентовой стены стояли коробки с многочисленной рассадой разнообразных трав, которыми по очереди кормили саламандр, прежде чем скормить самих саламандр их более крупным земноводным соседям. На широких нарах, приподнятых над кое как постеленным деревянным настилом, выполнявшим роль пола, раскинувшись на всю возможную для его рук ширину лежал Кулагин и возвещал миру о крепости своего сна столь громогласным храпом, что вызывал тихую зависть двух коллег, корпевших над столом с лабораторными препаратами. Сейчас Ибарес поднял покрасневшие от напряжения и недосыпа глаза и улыбнулся Валере какой-то детской неуверенной улыбкой человека, который сам боится поверить в свой успех.
-У нас есть. – его голос был чуть хриплым и дрожащим. – Есть устойчивая тканевая интеграция.
-Проверка?
-Троекратная, как положено.
-Ну не тяни. Рассказывай подробнее.
-В общем, это опунция.
-Опунция? Кактус?
-Именно. Точнее говоря, его цветки. – Хосе кивнул на несколько кактусов, стоящих под затянутым прозрачной пленкой широким окном и распустивших огромные яркие цветки, словно тарелки параболических антенн, повернутые в сторону солнечного света.
-Три месяца работы, чтобы в конце концов узнать, что искомое нами вещество все это время было буквально у нас под ногами? – Валера, словно видя все впервые, обвел взглядом палатку, уже ставшую им троим домом и краем глаза поймал сове отражение в висящем над рукомойником криво отбитом куске зеркала. Покрытое тропическим загаром, заросшее многодневной щетиной лицо, над которым волнами поднималась копна давно не стриженных волос, смотрело на него воспаленными глазами, один из которых заговорщески ему подмигнул, чем вызвал новые сомнения в адекватности собственной одичавшей в этой тропической глуши личности. За тонкой палаточной стеной послышались голоса и скрип колес крестьянской телеги. Жители окрестного поселка привезли очередную партию провизии и некоторые товары местного производства, которыми Ибарес, проявляя немалую смекалку, заказывал у деревенских ремесленников. Сразу после того, как трое врачей разбили лагерь на вершине холма, Хосе обозначил сам себя как посла центральной власти в ближайшее село. Когда-то его там знали как вечно задумчивого чумазого мальчика, выпрашивающего у аптекаря из соседнего поселка очередную книжку без обложки. Ныне же явившись в свой поселок с бумагой, подписанной Раулем Кастро и требующей всем, получившим сие предписание, оказывать ее подателю всю возможную помощь, он встретил весьма настороженный прием, который, тем не менее, не помешал ему добиться от старосты согласия на поставки в лагерь на холме всего необходимого, что может дать поселок. Так же село предоставляло лучших охотников для обеспечения работы исследовательской группы необходимым количеством подопытных экспонатов, начиная от хищных рептилий и заканчивая теми обитателями джунглей, шкуры которых после окончания исследовательской работы отправлялись на продажу в Гавану. Запах гари от руин соседнего поселка еще не выветрился из горного воздуха, и жители Сьерра-дель-Эскомбрай достаточно хорошо помнили, чем кончилось сопротивление соседей правительственным войскам, чтобы предоставить все необходимое, не задавая лишних вопросов. Впрочем, им не пришлось жалеть о принятом решении, поскольку соседство сразу с тремя высоко профессиональными врачами в краю, где о верхом медицинской помощи после смерти матушки Абигейль, считалось бормотание местной знахарки, примерно на одном уровне владевшей техникой принятия родов и лечения аппендицита, принесло селу немало пользы. Достаточно сказать, что несколько человек с полным основание могли заявить, что своей жизнью они в прямом смысле слова обязаны докторам из далекой северной страны, которые в своей армейской палатке смогли вытащить их с тех границ бытия, за которыми понятия того и этого света меняются местами. Дни складывались в недели, а те в месяцы , количество доставляемых в лагерь образцов растений, рептилий, рычащих, шипящих, бегающих, летающих и ползающих представителей местной фауны все увеличивалось, а слухи о том, что в палатке на холме живут колдуны, постепенно распространилось на всю горную область, в результате чего привозившие на гору провизию крестьяне все чаще при подходе к пологу палатки все чаще перевешивали нательные крестики изнутри наружу. Раз в неделю к основанию холма приезжал военный патруль, который привозил почту из столицы и последние новости, становившиеся все тревожнее и в основном заключавшиеся в том, что в порты Кубы прибывают все новые советские корабли со все более многочисленными пассажирами и все более секретными грузами, а так же о том, что сразу в нескольких районах острова, удаленных от основных городов и покрытых густым лесом, начато строительство чего-то весьма секретного и в этом строительстве сплошь и рядом принимают участие те самые пассажиры советских теплоходов, которые чуть живые от истощения и обезвоживания выбираются по ночам из чрева советских грузовых судов. Уже неоднократно возглавлявший патруль молодой лейтенант доставлял исследовательской бригаде послание от полковника Кастилья-и-Гарсиа, в котором тот ненавязчиво рекомендовал советским гостям вернуться в столицу, что объяснялось не столько его заботой о них лично, сколько нежеланием объясняться с советским посольством в случае пропажи в трудно контролируемом районе страны сразу двух офицеров, прибывших на остров по линии ГРУ и потому подпадающих под его личную ответственность. Нарастание беспокойства начальника военной разведки Кубы явно говорило советским врачам о том, что, пока они тут поглощены работой на благо всего человечества и практически полном отрыве от цивилизации, само человечество отнюдь не сидит на месте в деле подготовки к возможному уничтожению той самой цивилизации. Именно поэтому положительный ответ Ибареса об успехе в работе, над которой они бились уже третий месяц, пришелся как нельзя кстати.
-Серега! – Валера схватил со стола форменную кепку, которая, будучи в девичестве зеленой, приобрела за два месяца дикой жизни темно-лиловый цвет, и метким движением запустил в спящего друга, прервав храп на пике его великолепия, отчего Кулагин, поперхнувшись собственным языком, попытался подняться всеми четырьмя конечностями и с грохотом свалился на деревянный пол, не рассчитав сонным разумом траекторию столь многовекторного движения. – Просыпайся, боевой друг, мы победили!
-Итак. – Кулагин сделал глоток крепкого и, что не мало важно, последнего сохранившегося у них для торжественных случаев кофе и посмотрел на Ибареса, которого буквально распирало от желания поведать миру о своих открытиях – начинай с самого конца. А все, что мне будет интересно из начала, я спрошу отдельно.
-Хорошо. – Хосе взял с полки один из цветущих бурным тропическим цветом кактусов и поставил перед Кулагиным – Вот этот цветок содержит в себе особый алкалоид. По механизму действия он напоминает сердечные гликозиды, которые давно известны и используются для регуляции центров сердечного автоматизма при нарушениях ритма. Но, если те воздействуют на активность уже существующей нервной системы, подавляя ее чрезмерную активность, то этот стимулирует деление нейронов, за счет стимуляции этой самой активности. Вытяжка его чрезвычайно активна и в минимальных дозировках дает нужный нам эффект сильный, но отсроченный, который возможен только при постоянном поступлении в живой организм. И именно он является катализатором процесса регенерации. Бурное нарастание нейронов влечет за собой усиление кровоснабжения регенерируемого участка, а это в свою очередь способствует нарастанию мышечных волокон ну и так далее. Он же дает возможность соединить две чужеродные нервные системы, что и было подтверждено тройным экспериментом.
-Валера?
-У меня нет замечаний. – покачал головой тот – Мы, конечно, можем продолжать экспериментальную работу здесь, но по мне так было бы эффективнее вернуться в столицу. Тамошняя лабораторная база даст нам гораздо больше возможностей. В конце концов, наша задача здесь выполнена. Мы нашли исходный элемент. А оценить возможность его синтетического производства в полевых условиях мы все равно не сможем. Насколько я понимаю, химической его формулы у нас нет.
-Пока нет. – согласился Ибарес – Я могу предоставить только примерные сведения о его составе и основных возможных комбинациях компонентов. Но для остального нужен подробный лабораторный анализ в условиях госпитальной лаборатории.
-Хорошо. Сворачиваем лагерь на рассвете. Вертолет заберет нас завтра утром. К вечеру я подготовлю доклад шефу.
-Которому? – спросил Валера, но Кулагин бросил на него такой испепеляющий взгляд, что тот почел за благо заткнуться.
-Если все будет хорошо, через двое суток приступим к работе в госпитальной лаборатории.
-А может быть не все хорошо? – вскинул брови Хосе.
-Может.
-Валера. – рука трясущая его за плечо не отставала, несмотря на упрямые попытки Валеры забраться с головой под солдатское одеяло, а дальше под подушку, матрас и навсегда исчезнуть из реальности. – Валера, твою мать, просыпайся, нас ждут великие дела.
-Иди на хер. – голос Валеры звучит из-под подушки глухо, но вполне отчетливо доносит основной смысл пожелания хозяину пытавшейся его разбудить руки. В следующий миг подушка с его головы сорвана решительным движением той же руки, а затем столь же решительным движением с недюжинной силой опустила ее на голову хирурга, отчего тот в раз оказался в вертикальном положении, подброшенный пружинами кровати. – Ты что, офонарел? – Валера пытался проморгаться и разглядеть плавающее перед его глазами изображение в кубинской военной форме. Проведя последние шесть часов за операционным столом и пытаясь вернуть к жизни кубинского офицера с развороченным автоматной очередью животом, он не сразу смог узнать друга, который имел на редкость обеспокоенный вид и даже не пытался отбить руки Валеры, ухватившие его за грудки.
-Три минуты на сборы. Машина внизу.
-Куда едем?
-Порт Мариэль.
-Зачем?
-Груз осматривать.
-Чего?
-По пути, все по пути. – Кулагин сунул ему в руки китель и поднял с кровати.
-Да что происходит-то?
-Если я тебе расскажу все здесь, - Кулагин обвел глазами комнату отдыха – под трибунал угодим мы оба.
Валера ополоснул лицо холодной водой из рукомойника и натянул обмундирование.
-Ну веди, Вергилий.
Городок Мариэль, расположенный в 40 милях к западу от Гаваны, ничем особым не отличался. Маленький, белый, как большинство прибрежных городов, защищенный двумя горными цепями от тропических ураганов, он бы ничем не выделялся, если бы не бухта, в которой когда-то силами испанских колониальных властей, затем американцев, а теперь советских специалистов был создан самый удобный порт для скрытой доставки морских грузов. Наряду с портами Гаваны и Санта-Клары сейчас его облюбовали советские транспортные суда, везущие на Кубу неисчислимые военные грузы в рамках операции «Анадырь». Сухогрузы, танкеры и лихтервозы заходили в кубинские порты, как правило, ночью, день проводя на рейде города, разгружались и к утру часто уже следовали в обратном направлении, продолжая испытывать на себе неугасимый интерес со стороны ВМС США, корабли которых провожали почти каждый советский грузовик чуть ли не до берега. Основные направления беседы капитанов с обеих сторон заключались в регулярных вопросах о характере перевозимого груза и требовании пустить на советский борт досмотровую группу с американской стороны и дипломатичных ответов советских капитанов в плане направления требующей стороны по известному эротическому пути. Суда везли людей, везли технику и везли оружие. Много оружия, которое разгружалось в обстановке максимальной секретности и исчезало в неизвестном направлении сразу после покидания территории порта. А еще было много людей. Они выходили из трюмов сухогрузов, словно привидения, не заходя в освещенные зоны, не имея имен, документов, не имея вообще ничего, что могло бы подтвердить их пребывание на этом волшебном острове, который сейчас в одиночку противостоял половине мира и который вторая половина прислала защищать этих нигде и никогда не существовавших людей. Все они проходили через карантинную зону, где получали новые документы, одежду, военную или гражданскую, и дальше исчезали в городах и лесах по всему острову, под видом кубинских военных приводя в готовность ту новейшую советскую технику, которая должна была защищать остров от считавшегося почти неизбежным американского нападения.
-Кораблик один прибывает в порт. – сказал Кулагин, когда они неслись по грунтовой дороге в той самой неприметной машине, которую Рамон столь оперативно пригнал к черному ходу лечебного корпуса и которую сейчас вел одной рукой, даже не пробуя сбавлять скорость на многочисленных поворотах, свойственных грунтовым дорогам прибрежной полосы.
-Кораблик – тупо повторил Валера, который все еще не мог окончательно проснуться и сейчас тихо ненавидел друга за похищение у него нескольких драгоценных часов сна. – И причем тут мы?
-Нам поставлена задача осмотра его пассажиров и изоляции под наблюдение тех, кто покажется нам того требующим.
-На предмет чего осматривать будем? И почему мы? Этим занимается портовая служба. Что на борту?
-Портовая служба к этому кораблю носа не покажет. И мы с тобой после окончания осмотра забудем о том, что его видели. А осматривать будем кожные покровы на предмет ожогов неясного происхождения, выяснять, не было ли у кого рвоты или кровавого поноса во время плавания, каждому, именно каждому будем делать общий анализ крови. Для этого в портовом лазарете развернута лаборатория. Сотрудники – кубинцы. Работать будут изолированно, подробностей им знать не надо. Оцепление обеспечивает женский батальон кастровских амазонок. Надо пояснять, что ищем?
-Не надо. – буркнул Валера – Симптомы лучевой болезни я еще помню.
-Есть еще вопросы про груз?
-Нет.
Машина резко свернула с грунтовой дороги и выехала на бетонку, ведущую к освещаемому мощными зенитными прожекторами грузовому пирсу. После короткой процедуры досмотра машины и нескольких слов, оброненных Рамоном караульному наряду, состоящему из трех решительного вида кубинок, обмотанных пулеметными лентами, как героини гражданской войны, Валера с Кулагиным оказались в здании портовой карантинной службы.
-Ну, - Кулагин, накинувший белый халат и ставший в результате этого меньше походить на шпиона и больше на врача, подошел к окну и показал Валере на черную громадину, покачивавшуюся у причальной стенки на фоне большой полной луны, заливавшей верхнюю палубу мертвенным серебристым светом – вот наш красавец. Американцы убили бы любого из нас, чтобы выяснить, что он везет. Кстати, - Кулагин повернулся к Валере и широко улыбнулся – я практически уверен, что теперь они точно попытаются.
Валера слушал друга и смотрел на стоящий у причала сухогруз, на борту которого в лунном свете периодически проступало имя корабля – «Ингидирка».
-Вы готовы, сеньоры доктора? – спросила появившаяся в дверях кубинка с винтовкой за плечом.
-Готовы. – подтвердил Валера.
Появившиеся из трюмной двери люди по одному начали спускаться по сходням, ступая на островной берег не шибко твердыми ногами. Бледные, исхудавшие, в источающем невообразимые ароматы обмундировании без знаков различия, они шли колонной по одному в сторону лазарета, приближаясь к нему словно призраки, в полной тишине и лишь сверкая в ночном свете лихорадочно блестящими глазами. Когда первый из них появился в дверях, он окинул взглядом двух врачей и некоторое время молча стоял, не решаясь переступить порог. Глядя на этого высохшего от многодневного пребывания в раскаленном трюме огромной потери жидкости человека, Валера на секунду вспомнил фотографии из германских концлагерей, которые им показывали в институте на уроках политподготовки.
-Имя, звание. – сухой командный голос Кулагин мгновенно разрядил обстановку и вошедший, сделав шаг вперед представился хриплым пересохшим голосом человека, для которого и вода, и общение в последнее время были явным дефицитом.
-Лейтенант Яшин Борис Викторович.
-Жалобы есть?
-Никак нет. – лейтенант явно не совсем твердо стоял на ногах, но голос после второй фразы зазвучал уверенно.
-Раздевайтесь.
-Следущего! – крикнул Валера и в тот же миг на пороге возник второй призрак, уже уверенно шагнувший внутрь и представившийся до того, как его об это спросили.
-Старший лейтенант Васильев Денис Анатольевич.
-Жалобы есть?
-Никак нет.
И работа пошла как по конвейеру. Они появлялись в одних дверях и исчезали в других, ведущих в лабораторию, а оттуда на выход по специальному коридору, огороженному колючей проволокой. Их путь лежал в карантинный ангар, где до получения результатов из лаборатории они несколько часов проводили в полузабытьи, лежа на теплой земле и пытаясь привыкнуть к отсутствию качки, которая столько дней сопровождала их днем и ночью. Пробегая глазами, ощупывая и простукивая очередного бойца, уже не отличая солдат от офицеров, Валера периодически бросал взгляд в окно лазарета, через которое угадывались очертания выстроившихся в ряд транспортеров с закрытыми освинцованными контейнерами, которые тихо урчали двигателями на холостом ходу в ожидании принятия груза, последние часы покоящегося в трюме грузового судна. Валера не знал и не мог знать, что «Ингидирка» был не просто кораблем, перевозящим очередную партию вооружения на остров свободы. На этом корабле в герметичных контейнерах покоилось более 160 ядерных боезарядов, тактического и стратегического назначения. Здесь были боеголовки к ракетам Р-12 и Р-14, которые должны были в случае войны одним ударом стереть с лица земли все крупнейшие города восточного побережья США и «изделия» чуть поменьше для тактических ракет «Луна», которые уже были доставлены на остров и предназначались для уничтожения корабельной группировки ВМС США в случае вторжения на остров, а так же для удара по побережью самого острова в случае, если предупредить это вторжение все же не удастся. И если для первого требовался прямой приказ Москвы, то второе решение уполномочен был принимать сам генерал Иса Плиев, командующий ГСВК, группой советских войск на Кубе, который сейчас, сидя в штабе группировки в глубине острова, ждал эти «лунные» боеголовки с нетерпением, не поддающимся описанию. Капитан «Ингидирки», доставивший этот груз на остров, перенаправленный в конце сентября при возвращении из Тикси вместо родного Архангельска в Мурманск, принял там на борт ядерный груз, включавший, кроме ракетных боеголовок, еще и шесть авиабомб и четыре морские мины, каждая из которых могла в одиночку дистанционным подрывом уничтожить авианосную ударную группу, пребывал в тихом ахере, следующие трое суток наблюдая, как на верхнюю палубу после всего этого великолепия грузят сельскохозяйственную технику. Теперь тот же самый капитан в компании старпома последними стояли перед советскими хирургами, проходя осмотр на предмет радиационного поражения и мысленно отсчитывая минуты, которые им остались до возможности напиться до состояния, позволявшего забыть о том, что и на чем они привезли на другой конец земного шарика. Когда весь этот людской конвейер закончился и наступил рассвет, Валера, глядя на яркий тропический рассвет за окном, спросил Кулагина:
-Тебе не кажется, Серега, что мы стали теми, кто слишком много знает?
-Нет, мне не кажется, я уверен в этом. И когда через несколько дней мы отправимся к Бурлову за изотопами для нашей работы, мы увидим и узнаем еще больше. Потому я не устаю тебе говорить о том, как важно, чтобы ты добился успеха в своем деле. Только он простит нам наше знание.
-Товарищ полковник, капитан Лазаров прибыл для получения груза. – Валера вскинул руку к козырьку и быстро бросил ее в низ, стараясь не заострять внимания воинском приветствии выше стоящему, поскольку в отличии от полковника Бурлова, одетого в полевую форму советского офицера, сам он носил кубинскую военную форму без знаков различия.
-Да, да, Лазаров. Я помню. – начвооружения полка ракет Р-12 окинул Валеру не совсем доброжелательным взглядом – Мне посоветовали не задавать вопросов на тему того, почему я должен отдать три контейнера с радиоактивными материалами человеку, о котором я вообще ничего не знаю. Вы не хотите исправить этот момент?
-Никак нет, товарищ полковник. – откровенно ответил Валера.
-Я так и думал. Ну, пойдем, герой. – полковник махнул рукой, приглашая следовать за ним, уводя Валеру за собой из-под большого брезентового навеса, под которым расположился оперативный командный пункт. Сейчас здесь над большим раскладным столом, заваленном картами, офицерскими планшетами, аэрофотоснимками и прочими документами, не позволенными к созерцанию постороннему глазу, склонились несколько офицеров-ракетчиков, которые сразу по трем телефонам координировали работу многочисленных монтажных команд, форсированными темпами приводящими в боевую готовность, установленные на стартовых площадках ракеты средней дальности Р-12, по классификации НАТО SS-4 «Сандал». Каждая из этих ракет несла боеголовку в три мегатонны и любой из них было достаточно, чтобы полностью уничтожить город, сравнимый по размеру с Нью-Йорком. Обустройство стартовых площадок шло полным ходом, и ход этот являл себя в виде бесконечного грохота строительной техники, рокота лопастей то и дело садящихся и взлетающих вертолетов, десятков кубометров заливаемого в каркас бетона и тонн вывозимой за периметр земли. А еще в жужжании сервоприводов крупнокалиберных пушечных зенитных установок, которые движением стволов то и дело сопровождали видимые лишь радару цели и в шипении охладителей, которые нагнетали пропущенный через жидкий азот воздух в два подземных хранилища, где покоились пока еще не установленные на ракеты конусообразные боеголовки. Сами же ракеты, подобно гигантским колоннам возвышались на стартовых площадках, а вокруг них подобно муравьям роились техники, монтажники, электрики, которые отлаживали многочисленные модули ракет, готовя их к мгновенному применению по приказу Москвы. Учитывая, что каждая из них без головной части достигала в высоту 15 метров, то массивные, отливающие зеленым, корпуса ракет, установленные на стартовых столах, напоминали гигантские колонны, призванные поддерживать крышу мира до момента его уничтожения. Сейчас Валера шел за полковником через позицию ракетного полка и чувствовал, как душа у него постепенно спускается к пяткам при мысли о том, чем может все это закончиться, если решительно снующие повсюду люди доведут свою работу до самого конца. Оставив Валеру возле тамбура подземного хранилища под наблюдением весьма мрачного типа с большими руками профессионального грузчика и большим пистолетом на бедре, который мог принадлежать только профессиональному убийце, Бурлов скрылся за массивной взрывопрочной дверью и через несколько минут вернулся с железным кейсом, закрытым на три кодовых замка. Приняв его из рук ракетчика, Валера от неожиданной тяжести чемоданчика перекосился вправо, словно корабль, получивший торпедное попадание в борт.
-Тяжеловато, верно? – улыбнулся Бурлов, когда они вышли из хранилища – Корпус стальной, его внутренняя поверхность свинцовая. Работать только в защитных костюмах, но вы это и так знаете, верно, доктор?
-Откуда вы…?
-Ваша подпись стояла на разрешении, выданном пассажирам «Ингидирки», чтобы они могли покинуть порт Мариэль. Без этой подписи транспортно-конвойная команда не смогла бы доставить заряды для наших птичек. А два и два я складывать умею. – он внезапно остановился и посмотрел в глаза Валеры – Сматывайтесь отсюда, доктор. Я не знаю, чем вы тут занимаетесь, да мне и все равно этого не понять, но, если вам выдали разрешение на получение таких – он кивнул на чемодан – материалов, то вы делаете что-то очень серьезное.
-Так и есть, товарищ полковник.
-Ну так вы можете не закончить эту работу, если останетесь здесь. Сегодня утром наши зенитчики сбили У-2, который летел над ракетными позициями, а спустя несколько часов два американских штурмовика, пролетели над нами так низко, что чуть не срезали реактивной струей верхушки этих проклятых эвкалиптов. Учитывая, что их было всего двое и стрелять они не стали, это явно были тактические разведчики. Мы получили приказ начать установку боеголовок сразу по достижении готовности, это несколько часов. Вы понимаете, что тут готовится?
-Понимаю. Спасибо за предупреждение, товарищ полковник. Даю слово, я не оставлю его без внимания.
-Упертый. – покачал головой Бурлов и, не попрощавшись, направился в сторону полевого КП.
-Валера! – Кулагин ворвался в лабораторию словно ураган, когда Валера с Ибаресом закончили установку свинцового цилиндра, содержащего радиоактивный изотоп в магнитный резонатор, собранный приданными исследовательской группе инженерами из ГСВК, которым под страхом немедленного отрезания всех шевелящихся частей тела запретили спрашивать для кого и для чего они собирают данное устройство. Сейчас этот резонатор должен был действием двух электромагнитов придать разлетающимся во все стороны заряженным частицам единое направление, в фокусе которого находилась большая чашка Петри с клеточным препаратом, полученным из нервной системы земноводного. – Бросай все и бегом за мной в операционную.
-Что случилось? К нам на лечение приехал Кеннеди?
-С этой мелочью я бы и сам справился. Санчес ранен. Пулевое ранение в голову и осколочное в грудь.
-Твою мать. – Валера разом скинул защитный костюм и знаком остановил собирающегося сделать то же самое Ибареса. – А тебе работать. – он повернулся к Кулагину – Пошли.
-Нашли раба. – обиженно пробурчал Ибарес, когда дверь за хирургами захлопнулась – Я, между прочим, тоже врач. И тоже могу добиваться успеха в больших делах… - он помолчал и несколько неуверенно добавил – как мне кажется.
-Как это случилось? – спросил Валера, когда они быстрым шагом шли по коридору в сторону операционной. Его так и подмывало пуститься бегом, но такое передвижение категорически не рекомендовалось хирургам перед операцией, чтобы не тратить потом время на борьбу с дрожью в руках и сбитым дыханием.
-Гусанос. – ответил Кулагин – Сегодня вечером с наступлением темноты их передовой отряд высадился в районе Санта-Крус-дель-Норте. Первую тревогу подняли наши. В районе высадки расположены наши «Сопки». На подмогу подоспели кубинцы и покрошили партизан в капусту прямо на побережье. Говорят, две наши «Сопки» даже потопили один из кораблей, на которых перевозился десант. В общем, кого-то они упустили и эти кто-то вышли на трассу, по которой ехал Санчес.
-Понятно. И теперь мы ответственны за жизнь личного врача команданте?
-Ну…- Кулагин ногой распахнул дверь в предоперационный блок – почти. Еще с нами будут два местных хирурга и лучшая бригада обеспечения, собранная со всего госпиталя.
-Угу. – скептически промычал Валера, входя следом за другом, который уже начал остервенело мыть руки двумя щетками под мощной струей горячей воды. – С нами аллах и два пулемета.
Три часа спустя он поднял уже начинавшие стекленеть от постоянного напряжения глаза на Кулагина, который копался во вскрытом черепе Санчеса как в собственном портфеле и в этот момент как раз вводил два кубика воздуха в свежезашитый мозговой желудочек, проверяя целостность последнего, прежде чем открыть туда доступ спинномозговой жидкости. Кулагин перехватил взгляд друга и вопросительно поднял брови. Валера чуть заметно покачал головой и через несколько секунд Кулагин согласно кивнул, вновь погрузившись в работу. Двое хирургов понимали друг друга без слов, и смысл их взаимопонимания сводился к тому факту, что Санчес с большой вероятностью никогда больше не сядет за свой стол руководителя госпиталя. Список полученных им повреждений был столь внушительным, что по началу советские хирурги сомневались, стоит ли вообще начинать операцию. Однако абсолютная решительность операционной бригады спасти своего главного врача в сочетании с их непоколебимой уверенностью в возможности русских коллег не оставили выбора последним. На протяжении трех часов Валера удалил по одной доле каждого легкого, ушил несколько разорванных шрапнелью сосудов и восстановил целостность диафрагмы. Ассистент в это время проводил санацию перикарда, вскрыв его по боковой линии и очищая от сгустков крови, которые образовались там в изрядном количестве благодаря изливанию крови из поврежденных легочных сосудов в дыру в перикарде. Попутно удалялись многочисленные осколки, которые засели в легочной ткани как губка, медленно двигаясь в ее плотной массе и по дороге разрезая все новые венулы и артериолы. По мере того, как Валера все глубже уходил в грудную клетку, Кулагин пошагово боролся с отеком мозга, который в любую минуту грозил свести на нет все успехи в сердечно-легочном пространстве. Пуля американской винтовки М-4, пробила височную кость, разорвала боковой желудочек, вызвав обширное истечение ликвора в полость черепа, в результате чего мозг начал стремительно сдавливаться, что быстро нарушило работу основных систем организма. Пройдя по касательной, пуля вышла чуть правее темени, выбив следом за собой большой кусок черепной кости. Кулагин сотворил практически невозможное, ликвидировав разлив ликвора и восстановив целостность мозговых оболочек, а Валера тем временем завершал собственное чудо, очистив от запекшейся крови полость перикарда и плевральную полость. Периодически он поглядывал на анестезиолога, который каждый раз скептически качал головой, давая понять, что раненый балансирует на тонкой грани, за которой продолжать операцию будет нельзя.
-Зашиваем перикард. – Валера чуть отступил, давая возможность молодому кубинскому хирургу наложить швы на околосердечную сумку – Серега, как у тебя?
-Нормально, заканчиваем. – Кулагин извлек окровавленные пальцы из черепа раненого и заговорщески подмигнул Валере поверх маски – Знаешь сколько народа много бы дали, чтобы побывать в голове у столь известного человека?
-Уверен, они бы передумали, увидев тебя.
Взрывная волна бросила их на стол еще до того, как до слуха донесся сам звук взрыва. Пикап, который стоял на госпитальной стоянке последние три дня и ни у кого не вызывал вопросов благодаря военным номерам, взлетел на воздух прямо под окнами хирургического блока, разбросав на сотни метров осколки кузова и тысячи металлических шариков от подшипников, которые, подобно шрапнели звездой разлетелись по госпитальной территории, калеча и убивая тех многочисленных сотрудников госпитальных служб, которые имели несчастье находиться рядом со стоянкой. Разлетевшиеся звонким дождем оконные стекла накрыли операционную, нашпиговав своими осколками спину Валеры и срезав одним из осколков тесемку маски. В операционной раздались многочисленные матерные высказывания на повышенных тонах и сразу на двух языках, когда куски стекла и бетона поразили операционную бригаду, разрывая хирургические костюмы и тела под ними в то время, как трое врачей буквально накрыли собой операционный стол, стараясь защитить Санчеса, который все еще лежал с раскрытой грудной клеткой, в которой неуверенно билось в свежезашитом перикарде измученное борьбой за жизнь сердце. Следом за звуком взрыва отовсюду донеслись крики раненых, рев госпитальной сирены, а затем и автоматные очереди, явно дававшие понять, что возле госпиталя начался бой.
-Всем стоять по местам! – голос Кулагина, рявкнувшего команду по привычке на родном русском языке, был услышан и понят всеми в операционной совершенно правильно.
Валера медленно разогнулся, чувствуя, как по спине стекают многочисленные ручейки крови и, не выпуская из рук иглодержателя, в котором чуть подрагивала лигатура, одним концом заканчивавшаяся в плевральной полости Санчеса, которую он как раз собирался зашивать. Из выбитого взрывной волной окна до них доносился аромат тропического леса, густо смешанный с запахом пороха и грохот автоматных очередей, которыми охрана госпиталя отвечала с первого этажа атакующим гарнизонный госпиталь гусанос.
-Валера? – Кулагин вопросительно посмотрел на него, продолжая зашивать мозговую оболочку.
Валера похрустел частицей бетонной пыли, которая перекатывалась у него во рту, и кивнул.
-Раз плюнуть. – голос его прозвучал приглушенно, поскольку операционная санитарка уже надевала ему на лицо новую маску. –Промыть полость. – приказал он ассистенту – Вытяжку на максимум! – это санитарке, которая метнулась к тумблерам на стене.
Кулагин улыбнулся, озорно сверкнув глазами, и вернулся к работе. Валера поднял глаза на операционную сестру, которая с трудом сдерживала панику и то и дело косилась на разбитый оконный проем.
-Новую лигатуру. Быстро! Мануэль, - это уже молодому ассистенту, который постепенно выпускал крючки и шажок за шажком отходил от стола, до которого доносились первые клубки черного дыма от горящего внизу автомобиля. – Мануэль! – дальнейшее обращение сопровождалось несколькими цветастыми эпитетами из местного лексикона, которые быстро вернули внимание кубинского хирурга – Держи крючки, мне нужен обзор.
-Но там…они…гусанос… - молодого врача явно начинала одолевать паника, когда операционная сестра, как раз подававшая Валере иглодержатель с новой лигатурой, произнесла короткое слово на весьма заковыристом диалекте, общий смысл которого дошел до Валеры как «трусливый ублюдок». Мануэль покраснел так быстро и так густо, словно его облили пунцовой краской. Решительно шагнув обратно к столу, он перехватил крючки и раскрыл операционное поле. Между тем стрельба, которая так оглушительно ворвалась в операционную вместе с осколками стекла постепенно перешла в одиночные выстрелы, а затем и вовсе стихла. Во внезапно наступившей тишине звук открываемой двери оперблока прозвучал особенно громко. На пороге появился капитан Гонзалес, весь в крови и копоти, одна рука на перевязи из самодельной косынке, другой прижимает к лицу марлевую маску. Застыв во входном проеме словно древний бог войны, он бросает короткий вопрос:
-Он жив?
-Да. – так же коротко, не поднимая головы, отвечает Кулагин.
Гонзалес исчезает так же быстро, как и появился.
-Похоже, наши победили. – замечает Кулагин, отходя назад от стола и предоставляя возможность коллеге закрыть дырку в черепе главного врача госпиталя герметичной повязкой с антисептиком. Валера, который как раз закончил зашивать плевру и передал дальнейшее ушивание операционной раны вернувшему себе самообладание Мануэлю, расправил затекшие плечи, чувствуя, как похрустывает затвердевший от свернувшейся крови операционный халат, и стянул с лица маску.
-Советский офицер со скальпелем в руках воистину непобедим. – заметил он.
Полчаса спустя, когда в перевязочной, расположенной по соседству с оперблоком, Кулагин, как наименее пострадавший при атаке на госпиталь, выковыривал из спины Валеры стеклянные осколки и быстро накладывал швы на особо крупные раны, туда заглянула медсестра.
-Сеньоры, вас срочно ждут в кабинете главного врача. – глаза ее были настолько широко распахнуты и выражали такое благоговение, что у Валеры мелькнула мысль, уж не сам ли Кастро посетил их.
-Идем. Вот только залатаем последние пробоины в корпусе – Кулагин как раз затянул очередной узел на спине друга, отчего тот скрипнул зубами и тихо ругнулся на ставшем уже вполне узнаваемым в госпитале родном языке – и сразу идем. – когда дверь закрылась, он склонился к Валере, лицо которого постепенно становилось не отличимым по цвету от свежепобеленного потолка – Ты как, нормально?
-Никогда не чувствовал себя лучше, чем находясь в руках верного товарища. – пробурчал Валера, которого от переутомления и кровопотери постепенно начало клонить в обморочное состояние.
-А, ретроспективный юмор. Ну что ж, прекрасно. Значит, жить будешь. – он со звоном бросил в лоток иглодержатель и протянул Валере чистый накрахмаленный халат. – Пошли на ковер. Заодно узнаем, что произошло.
-Что ты будешь говорить о прогнозе для Санчеса?
-А что я могу сказать? Что мы сделали все возможное и что он будет жить.
-Ты в это веришь?
-Что он выживет? Думаю, да. Но не более того.
-Присаживайтесь, сеньоры. – голос женщины в военной форме со знаками различия полковника прозвучал в кабинете главного врача непривычно резко, несмотря на всю свою мелодичность. – До того, как вы решите принять строевую стойку, сразу хочу уточнить, что наш разговор носит неофициальный характер. Капитан, Лазаров, прошу вас, не следует стоять перед дамой, которая не может ответить вам взаимностью. – на лице полковника революционной армии Кубы Долорес Эспин мелькнула слабая улыбка, которая вывела Валеру из состояния столбняка и заставила опуститься в кресло, по соседству с удобно разместившимся в таком же кресле Кулагиным. Вид спасенной им когда-то в прибрежных джунглях женщины, сидящей сейчас за столом начальника госпиталя, настолько дезориентировал его, что он не сразу понял, что друг уже пару минут описывает состояние Санчеса, довольно быстро переходя по мере необходимости с испанского на английский, что не мешало собеседнице понимающе кивать и в конце этого короткого отчета поинтересоваться, совпадает ли мнение Валеры с мнением его коллеги.
-Да. – не стал изображать ложный оптимизм Валера – Считаю, что на данный момент угрозы жизни для доктора Санчеса нет, но рассчитывать на его возвращение в этот кабинет даже в не самом обозримом будущем не стоит.
По мере того, как он формулировал свое заключение, Долорес медленно кивала, показывая, что все, сказанное Валерой, ей было известно еще до начала разговора.
-Команданте будет очень огорчен подобной новостью, доктор Санчес был по истине верным товарищем и отличным врачом. Госпиталь на данный момент нуждается в умелом руководстве. Подобрать соответствующую кандидатуру на данный момент несколько затруднительно, а с учетом возможных грядущих событий нам необходима эффективная работа основного военно-медицинского учреждения.
-И? – подал голос Кулагин, который подался вперед, сверля Долорес взглядом, полным ожидания чего-то недоброго.
-Поступило предложение, чтобы на ближайшее время госпиталь возглавил один из вас.
-На ближайшее – это на какое? – спросил Кулагин, ткнув Валеру в бок, давая ему таким путем не вербальный совет закрыть рот.
-На требуемое моему правительству, чтобы выйти из той ситуации, в которую вы вместе с американцами нас загнали. – резкость заявления несколько покоробила Валеру, но зато вызвала понимающую улыбку у Кулагина.
-Почему именно мы? Уверен, у вас есть толковые врачи.
-Потому что ваши возможности значительно превосходят наши. Потому что за вами стоит вся мощь Красной армии, ах да, сейчас вы называете ее Советской. Потому что, пока ваша армия использует мою родину для выяснения отношений с гринго в качестве авианосца, будет справедливо, если и возможные последствия тоже будете расхлебывать именно вы.
-Не любите вы нас, однако, сеньора полковник. – улыбнулся Кулагин.
-Я преклоняюсь перед вашей страной. И я помню, что именно ваша помощь уберегла нашу революцию два года назад. Но относительно той ядерной кувалды, которую вы привезли на наш остров мое мнение совершенно иное. Тем не менее, мы здесь не для того, чтобы обсуждать международные отношения.
-Ваше предложение – это именно предложение или приказ? – спросил Кулагин.
-Скажем так, это просьба. Разумеется, мы не можем вам приказать. Но данная просьба уже согласована с вашим руководством и в случае вашего согласия могу гарантировать, что с его стороны будет получено немедленное одобрение.
Наступила тишина. Валера бросил на Кулагина короткий взгляд и заметил на лице того всю ту же понимающую улыбку. Друг явно быстро анализировал те возможности, которые, пусть и на короткое время, открываются перед ними в случае согласия и угрозы, которые возникнут при решительном отказе. Сам же Валера был восхищен тем, с каким изяществом эта воительница, сидящая сейчас за начальственным столом, поставила их в безвыходное, по сути, положение.
-Нам надо посоветоваться. – наконец, изрек Кулагин.
-Конечно. Я подожду здесь. У вас есть полчаса. Через час я должна быть у Фиделя. И этот вопрос определенно будет в списке обсуждаемых.
-Ну, что ты думаешь? – спросил Кулагин, закидывая небрежным движением в рот черную сигарету и наблюдая, как солдаты загружают в кузов грузовика искореженные куски железа, бывшие еще недавно автомобилем, а многочисленные санитарные команды струями воды из пожарных шлангов смывают кровь с бетонных плит госпитального двора. Трупы людей, которым не повезло оказаться рядом с госпитальным забором в момент взрыва, уже убрали, многочисленные раненые были развезены по гаванским больницам, а нескольким из них даже повезло оказаться в госпитальных перевязочных и операционных, где на данный момент из них вытаскивали шрапнель и готовили к переводу в гражданские стационары. Несколько полицейских машин, играя огоньками маячков, создавали причудливую игру цветных зайчиков, бегающих по госпитальным стенам. Площадь перед госпиталем опустела, отдавшись вниманию саперов, которые с металодетекторами сейчас внимательно осматривали каждый куст, машину, и неровно лежащую плиту. Вдоль покореженной ограды цепью стояли солдаты, растянув оцепление по всему периметру забора, а внутри двора, полукругом закрывая центральный вход, с винтовками наизготовку стояли известные всему острову амазонки Кастро, воительницы отряда Марина Грахалес. Их командир, увидев вышедших на порог советских офицеров, коротко отсалютовала им и вновь вернулась к наблюдению за окружающей обстановкой.
-Я думаю, что она никогда бы не явилась к нам с таким предложением так быстро, если бы не получила на это полное согласие официального руководства. – ответил Валера. – В том числе и нашего.
-Да, быстро просуетились. – кивнул Кулагин – Как ты думаешь, в качестве начальника госпиталя я сильно напартачу за то время, что нам отведет история?
-Думаю, по полной.
-Точно. Зато никто не сможет помешать нам заниматься твоим проектом. Никакого контроля, кроме этого придурка Гонзалеса, который все равно ни черта не понимает.
-Серега, ты понимаешь, что тут может случиться в ближайшее время?
-Конечно. Именно поэтому нам лучше остаться здесь. Выбраться отсюда сейчас все равно нет никакой возможности, всё побережье обложено американскими кораблями, воздух полностью простреливается их ПВО. Одиночный самолет, после того, как наши сбили их разведчика, может послужить прекрасной возможностью вернуть должок. А истребительного сопровождения нам все равно никто не даст с учетом ситуации. Вот и получается, что все, что мы можем – это сидеть на месте. А делать это лучше занимая начальственное кресло, ты не находишь? Кроме того, тут под госпиталем очень неплохое бомбоубежище. Ядерный взрыв, конечно, оно не выдержит, но ведь всегда есть надежда, что гринго промахнутся, верно? – Кулагин весело подмигнул, в ответ на что Валера демонстративно выпустил дым ему в лицо и выбросил сигарету в ближайшую урну.
Советские врачи, обсуждающие свои карьерные перспективы на пороге кубинского госпиталя, не знали и не могли знать, что именно в это время Кеннеди проводил совещание со своими военными, которые чуть ли не в ультимативной форме требовали от президента отдать приказ о нанесении полномасштабного воздушного удара по кубинской территории с последующей высадкой на остров морского десанта. Конечной целью операции, разработанной главой стратегического авиационного командования генералом Кертисом Лемеем, прославившимся во время второй мировой сожжением Дрездена и Токио, являлось уничтожение с воздуха не менее девяноста процентов советских пусковых установок. В то же время глава комитета начальников штабов генерал Максвелл Тейлор гарантировал разработку плана действий американских войск в Европе, который предусматривал немедленное их выдвижение к границам восточной Германии, одновременно с началом удара по Кубе. Генералы были уверены в том, что СССР не решится на полноценный военный ответ, а подавляющее превосходство США в кубинском небе не позволит подняться в воздух ни одной баллистической ракете. Давление на президента было настолько сильным, что несколько раз Кеннеди даже брал в ручку, намереваясь поставить свою подпись на плане вторжения, каждый раз отводя ее от бумаги, когда перо находилось всего в нескольких миллиметрах от нее. Не знали советские хирурги и о том, что за сутки до их разговора, генерал Иса Плиев, командующий группой советских войск на Кубе, отдал приказ привести в полную боеготовность оперативно-тактические комплексы «Луна», снабдив их тактическими ядерными зарядами, о которых американцы даже понятия не имели, считая, что тактического ядерного оружия на острове нет. Так же американское командование ничего не знало о готовых к взлету советских бомбардировщиках Ил-28, в бобмолюках которых уже покоились ядерные бомбы свободного падения. Состав советской группировки был вскрыт американской разведкой очень приблизительно и весьма неточно, так что до сорока процентов советских войск, расположенных в густых кубинских джунглях, остался вне поля зрения США. Так что в тот момент, когда Кеннеди отдал приказ о переводе вооруженных сил США в режим Дефкон-2, означавший практически неминуемое начало войны в течении ближайших 72 часов, он и понятия не имел, что при первом же движении флота вторжения к кубинскому берегу его ждал полноценный ядерный апокалипсис, поскольку одних только тактических советских ракет с лихвой хватало, чтобы уничтожить не только всю корабельную группировку в Карибском море, но и полностью выжечь побережье Флориды, на котором сосредотачивался морской десант, ждущий приказа о погрузке на корабли. Понимая, что в случае начала войны советские войска на Кубе будут полностью отрезаны, генерал Плиев, отдал приказ ввести в головки ракет полетные программы, а самолетам воздушной разведки, меняя пары, постоянно висеть в воздухе над кубинским берегом, держа американскую группировку в поле радаров, чтобы обеспечить максимально точное наведение оперативно-тактических ракет в первом ударе. В том, что больше одного залпа советским ракетчикам сделать не дадут, не сомневался никто, включая самого генерала Плиева, который, уверенный в неизбежности войны, готовился забрать с собой столько войск противника, сколько сможет унести один полноценный удар. Что касается стратегических ракет, то на тот момент четыре пусковые позиции находились в полной боеготовности и весь вопрос был в том, кто первый успеет нажать кнопку пуска, советские ракетчики, обрекая на полное уничтожение Нью-Йорк и Вашингтон, или американские пилоты, барражирующие вдоль кубинских территориальных вод и постоянно держащие в поле зрения радаров именно эти стартовые позиции. Остальные же ракеты в форсированном порядке оснащались головными частыми, готовясь отправиться в последний полет, к американской территории. Одновременно с этим заправлялись малопригодные для внезапного удара межконтинентальные Р-7 в Плесецке, выводились на взлетные площадки Ту-16 в континентальной части СССР, которые должны были бомбить американскую территорию через Северный полюс, готовились к запуску ракеты Р-12 и Р-21 в Восточной Европе, откуда планировалось нанести удар по американским войскам в Англии и Франции, попутно сровняв в землей основные города и порты этих стран. Особенно должно было не повезти в этих планах Великобритании, чьи острова, набитые американскими ракетами «Тор», в случае упреждающего удара с советской стороны должны были превратиться в подводные воронки. Наводились советские ракеты Р-16 на позиции американских «Юпитеров» в Турции, а советские подлодки выдвигались в районы перехватов американских авианосцев и ракетных подлодок, вооруженных ракетами «Поларис», которые было приказано топить в случае получения сигнала о начале войны сразу по обнаружении, даже если это обрекало на гибель самих советских подводников. Другими словами, пока политическое руководство СССР пыталось найти выход из абсолютно патовой ситуации, командование Советской армии готовилось дать вероятному противнику последний бой, в котором победа и поражение по своим последствиям практически не отличались бы друг от друга.
Всего этого двое хирургов, докуривавших сигареты на пороге гаванского госпиталя, не знали. А потому, когда второй окурок по актуальной баллистической траектории полетел в урну, Кулагин хлопнул Валеру по плечу и, развернув, подтолкнул к дверям.
-Пойдем порадуем даму. Не гоже отвечать отказом, когда женщина просит.
Выслушав ответ Кулагина о том, что, так и быть, ради победы кубинской революции, а так же укрепления дружбы между двумя народами он готов взять на себя временное руководство госпиталем, Долорес улыбнулась и протянула ему руку, которую тот без всякой иронии крепко пожал.
-Я рада, что мы пришли к взаимопониманию. Доктор, Лазаров, - она перевела на него взгляд темных глаз – вас не затруднит проводить меня? Уверена, доктору Кулагину сейчас лучше остаться одному, чтобы составить план работы. А нам с вами как раз есть о чем поговорить, не отягощая его своим присутствием. – с этими словами она впервые за все время их разговора выбралась из-за стола начальника госпиталя, продемонстрировав покрытое матовой черной краской инвалидное кресло, движение которого направлялось не по-женски тренированными руками. Остатки ее ног были соединены с деревянными протезами упирающимися в ножную подставку, создавая иллюзию целостности конечностей под защитного цвета штанинами.
-Почту за честь. – Валера быстро встал и сделал шаг ей навстречу, намереваясь взяться за выступающие назад ручки кресла, но она движением руки остановила его.
-Всего лишь проводить, доктор, если вы не против. – голос ее был самый что ни на есть радушный, но в глазах появился предостерегающий от дальнейших проявлений сочувствия огонек. Мощным движением рук она крутанула колеса кресла, направляя его в сторону двери, предупредительно открытой Валерой. – Всего хорошего, доктор Кулагин. Я рада нашему знакомству.
-Эта радость полностью взаимна, сеньора полковник. – склонил голову тот, наблюдая, как Валера почтительно занимает свое место рядом с катящимся по коридору креслом.
-Давно я хотела увидеть вас своими глазами. – сказала Долорес, продолжая ритмичными движениями крутить колеса кресла. – Не каждому из нас удается получить собственного, земного, ангела-хранителя.
-Сеньора полковник, я…
-Долорес. Остановимся на имени. Думаю, сейчас нет необходимости соблюдать субординацию, учитывая, что именно вам я обязана своей жизнью.
-Долорес. – покорно согласился Валера – И все же я…
-Вы хотите жить, доктор? – спросила она.
-Да. Конечно.
-Это хорошо. – колеса кресла слабо поскрипывали, издавая, тем не менее, достаточно звука, чтобы появлявшиеся на их пути одиночные сотрудники госпиталя старались мгновенно убраться с дороги. – Хорошо, что вы так быстро и так уверенно ответили. В свое время я не могла так четко ответить на этот вопрос. Вы знаете, когда я пришла в себя после той операции, - она указала взглядом на свои ноги – то моим первым желанием было убить вас. Вас это не удивляет?
-Нет. – насколько мог, честно солгал Валера.
-Великая Долорес Ибарури когда-то говорила, что лучше умереть стоя, чем жить на коленях. А вы лишили меня этой возможности, доктор, когда вытащили с того света. Вы не представляете, как я была зла на вас, когда обнаружила себя никому не нужным инвалидом.
-И что заставило вас изменить взгляды?
-Фидель приехал к нам примерно через месяц после операции. Культи мои зажили, и почти затянулись молодой кожей, но все, чем я занималась – это просто лежала, уставившись в стену. Никакие увещевания или утешения на меня не действовали, только раздражали. В таком вот виде он меня и обнаружил.
-Я так понимаю, он нашел доступ к вашей душе, который не находили остальные.
-Да, можно так сказать. – улыбнулась Долорес, крутя колеса словно робот – Он подошел к моей койке и так шарахнул по ней ногой, что я едва не слетела на пол. Не помню, как я бросилась на него, но точно помню, что целилась в глаза. Не могла терпеть этот его взгляд, который словно душу тебе прожигает. Ну вы, наверное, знаете.
-Знаю. – согласился Валера, вспоминая свой разговор с команданте.
- А потом очнулась, а он держит меня за руки, скрутив их словно смирительная рубашка и смеется. Понимаете, он просто смотрел на меня и смеялся. А потом говорит, мол, дикая кошка даже с одной лапой смертельно опасна. И пока я искала ответ, сказал, что меня ждут на службе и что, если я не перестану заниматься симуляцией, в то время как мои сестры сражаются с проклятыми гринго, то он отдаст меня под трибунал, чтобы мне отрубили оставшиеся две лапы, коли я все равно не собираюсь делать ими ничего для блага родины.
-И?
-Ну я и подумала: какого черта? Даже без ног всегда есть возможность умереть за отечество.
-Я так понимаю, вы меня простили, за то, что я против вашей воли спас вам жизнь в тех джунглях.
-Скажем, я примирилась с этим фактом. Особенно с тех пор, как мне поручили принять участие в организации военной разведслужбы. Оказалось, что наши девочки могут добиться поразительных успехов там, где самые отважные мужчины могут рассчитывать только на героическую смерть. Кстати, моя сестра подала на имя Фиделя рапорт о представлении вас к государственной награде. Но потом вы куда-то исчезли, и мы потеряли ваш след. Я хотела встретиться с вами, когда вы вновь появились в Гаване, но ваши люди так быстро вас эвакуировали, что я просто не успела предпринять какие-то шаги.
-В начале разговора вы спросили, хочу ли я жить. – напомнил Валера.
-А вы умеете слушать, доктор. – кресло остановилось столь резко, словно кто-то нажал ручной тормоз на скоростной машине. – И слышать главное. – она подняла на него глаза – Сегодня вечером уходит ваша подлодка. Та самая, которая сопровождала «Ингидирку». Насколько я знаю, она будет сопровождать «Александровск» по пути домой. На этой лодке вы покинете остров сегодня вечером и через пару недель уже будете на родине. Вопрос с вашим командованием я улажу. Насколько я знаю, вы ведете здесь какую-то важную работу, так что сохранность вашей жизни вполне укладывается в рамки интересов вашей страны. Считайте это моей благодарностью за то, что вы не дали мне сдохнуть тогда на побережье.
-А Сергей?
-Ваш коллега?
-Да.
-Он останется здесь и будет руководить госпиталем. Это непременное условие. Видите ли, мы уже организовали утечку информации для американцев о том, что здесь работает команда советских врачей, так что теперь они дважды подумают прежде чем повторить что-либо подобное сегодняшнему происшествию.
-Вы хотите использовать нас как живой щит?
-Вы же используете нашу страну, как свой ракетодром. Но мы отвлеклись. Вы поняли, что я вам предложила?
-Понял. Я не уеду.
-Доктор, - она чуть приподнялась на мускулистых руках и впилась в него пристальным взглядом – мне кажется, вы не понимаете. В течении ближайших трех суток здесь может начаться апокалипсис. На горизонте залива уже видны американские корабли. Аэродромы Флориды забиты самолетами. Их разведчики шерстят наше небо по три раза в день, и не стреляют по ним только благодаря настоянию вашего командования. Ваши ракетчики монтируют боеголовки. Вот-вот поступит приказ на нанесение удара по американцам. Или же они первые решат сделать ход. Даже святая дева Мария вам тогда не поможет. А я предлагаю вам жизнь. И только один раз.
-Я не уеду. – повторил Валера
Некоторое время она продолжала смотреть на него задумчивым взглядом, а потом кивнула и как-то обмякла в своем кресле.
-Пусть будет по-вашему, доктор. – толкнув рукой входную дверь она выехала на госпитальный порог. Командующая отрядом, стоявшим в оцеплении, выкрикнула короткую команду, и к ступенькам тут же подъехал крытый джип. Две амазонки аккуратно вытащили Долорес из кресла и усадили на заднее сиденье. – Буду рада сохранить наше знакомство. Если мы оба останемся живы.
-Честь имею, сеньора полковник.
Она тронула за плечо водителя, и машина, рванулась вперед, оставив после себя маленькое облачко паленой резины.
-Мда. Ходить не может, но двигается быстро. – сам себе сказал Валера, возвращаясь в госпиталь.
-Валера. – голос Кулагина через маску звучит несколько глухо через многослойную маску, что не может скрыть сквозящего в нем напряжения.
-Не сейчас. – Валера, склонившись над операционным столом, на котором лежала собака с раскрытой грудной клеткой. Склонившись над животным, Валера, глядя через толстые бинокулярные линзы, сейчас пытался соединить нервные волокна, идущие вдоль позвоночного столба, целью чего было вернуть несчастному животному способность ходить на всех четырех лапах, вместо ползания брюхом при помощи двух передних. Десять дней назад, увидев эту дворнягу на гаванской улице, Валера немало удивил персонал госпиталя, притащив ее в приемное отделение и потребовав немедленно привести собаку в порядок, то бишь вывести из ее шкуры многочисленную мелкую живность, а так же обеспечить ей усиленное питание и вообще отнестись как к почетному пациенту. Многочисленные возражения сестринского персонала тут же были задавлены волевым приказом Кулагина, который после пятиминутного разговора с Валерой всей своей властью временного, но все же начальника госпиталя, приказал выполнить все требования своего коллеги. Единственным, кто не возражал против превращения госпиталя в подобие ветеринарной клиники, был старший микробиолог Хосе Ибарес. Поняв, что затевает его русский коллега, он не вылезал из лаборатории, готовя препарат для будущей операции и с благоговейным трепетом наблюдая в микроскоп деление нейронов, которые все увеличивались в числе, формируя нервное волокно, медленно, но неуклонно растущее в питательном растворе под действием недавно открытого алкалоида, который теперь добывался здесь же из растущих в специальных контейнерах опунций.
-Нет, сейчас.
-Серега, - Валера все же нашел в себе силы оторваться от операционного поля и поднять взгляд на друга – Я почти закончил. Это ведь может подождать?
-Через полчаса. У меня в кабинете. Переоденься. – Кулагин испарился из операционной так же быстро, как появился.
Валера, наконец, соединил два нервных волокна и отошел от стола.
-Зашивайте оболочку и закрывайте позвоночный столб. – сказал он ассистенту, который ошарашено смотрел на него поверх маски увеличенными линзами, хотя и без того огромными глазами.
-Но я никогда не делал ничего подобного самостоятельно. – послышался из-за маски его глухой от волнения и трех слоев марли голос.
-Вот и практикуйтесь.
-Есть. – кубинский хирург повернулся к медсестре, которая быстро промокнула выступившие у него на лбу крупные капли пота и склонился надо столом.
-Серега, какого черта? – Валера вошел в кабинет, с трудом сдерживая искушение открыть дверь пинком ноги. – Ты понимаешь, что мы там делаем? Это ж первая операция на примате. Если у нас получится, мы сможем провести контрольную серию…
-Мы не сможем. - перебил его Кулагин – У тебя есть час на то, чтобы собрать все документы по твоей работе. Еще через час нас ждут в посольстве. А сегодня вечером у нас самолет в Союз. Документацию сдашь военному атташе, он передаст ее по линии ГРУ в Москву. Если мартышка выживет…
-Это собака. – буркнул Валера, медленно закипая.
-Если мартышка выживет, - с нажимом повторил Кулагин – наблюдение за ней поручишь Ибаресу. В конце концов, он единственный, кто примерно в курсе твоей работе.
-Он простой микробиолог.
-Нам нужен просто наблюдатель, который сможет проводить анализ на клеточном уровне. Он вполне подойдет.
-Ты можешь объяснить, что все это значит?
-Это значит, что мы выводим с Кубы основные наши силы, включая те части, которые поставляли тебе радиоизотопы. Поскольку больше их тут взять негде, то и работать полноценно над твоим проектом ты не сможешь. А это значит, что наша задача выполнена. И чтобы не привлекать к нам особого внимания, было решено отправить нас с первой партией, которая уходит сегодня вечером. Есть еще вопросы?
-Есть и много. Но ты на них все равно не станешь отвечать.
-А ты помудрел, Валера. – улыбнулся Кулагин.
Ноябрьский воздух Ленинграда, сырой, холодный, бьющий в лицо порывами ветра и обрушивающий на выходящих из самолета толстые капли дождя с кристалликами льда внутри с первым шагом на трапп самолета ударил Валере в лицо, словно молоток, одновременно вливаясь в легкие живительной струей, вызывая такое опьянение, словно он только что опрокинул внутрь стакан чистого спирта. Собственно, именно этим и занимались советские специалисты на протяжении всего многочасового пути с острова свободы, а потому контраст жара внутри и холода снаружи производил непередаваемое впечатление на изнуренный многочасовым перелетом и сменой часовых поясов мозг. Пока Валера наслаждался бьющими в лицо ледяными каплями, созерцал затянутое тучами осеннее небо, в которое ввинчивалась, поблескивая сигнальными огнями, диспетчерская вышка военного аэродрома, в бок ему ткнулся локоть Кулагина.
-Заканчивай балдеть от пейзажа. Нам предстоит разговор.
-С кем? – вернулся на землю Валера.
-С друзьями народа.
Друзьями народа оказались несколько офицеров военной контрразведки КГБ, которые с поразительной сноровкой рассовали вернувшихся по маленьким комнатушкам в подземной части аэродрома и приступили к допросу.
-Назовите место вашей службы на острове. – сидящий перед ним сотрудник ГБ раскрыл папку и приготовился писать.
-Центральный гарнизонный госпиталь, Гавана.
-Ваш руководитель по месту прохождения службы?
-Капитан Мануэль Гарсия Санчес.
-Чем именно вы занимались в госпитале?
-Оказывал хирургическую помощь пациентам, консультировал кубинских специалистов, занимался отладкой оборудования.
-Американского производства, не так ли?
-Так.
-В вашем деле сказано, что вы свободно владеете испанским языком. Именно его вы изучали в институте, верно?
-Верно.
-Тогда каким образом вы смогли освоить довольно сложную техническую документацию к оборудованию американского производства?
-Мне помогали коллеги.
-Ах, да, например, майор Кулагин.
-В том числе.
-Вы на довольно долгое время отлучались вместе с ним из расположения госпиталя в джунгли, не так ли?
-Все-то вы знаете. – не смог удержаться от язвительного комментария Валера.
-Все знать – наша профессия. – улыбнулся чекист – Могу я узнать цель вашей поездки?
-Нет.
-Прошу прощения? – вскинул на него вопросительный взгляд чекист.
-Я сказал, нет.
-Вы понимаете, с кем вы разговариваете?
-Да.
-И тем не менее?
-Тем не менее.
-Хорошо. – контрразведчик быстро делал записи в протоколе допроса, явно не сулившие Валере ничего хорошего. – Насколько я знаю, с капитаном Санчесом случилось несчастье.
-Можно сказать и так.
-Вы не уточните, что именно с ним произошло?
-Это врачебная тайна.
-Да бросьте вы, доктор. – поморщился чекист – Он попал в засаду. Получил ранение. Вы его оперировали, и теперь он в коме. Из которой, по вашим собственным словам, у него весьма мало шансов выйти в дееспособном состоянии. И все это случилось после вашего возвращения из экспедиции в джунгли.
-Что вы хотите этим сказать?
-Вы ведь уже однажды привлекали внимание нашей службы, не так ли? – вопрос был настолько неожиданный, что Валера не смог скрыть удивления – Там, в Благовещенске. И там, насколько я знаю, к вам возникли вопросы тоже после дальнего похода по лесам.
-Если вы все знаете, зачем спрашиваете? – Валера старался говорить спокойно, хотя чувствовал, как рубашка начинает постепенно прилипать к телу, хотя в помещении было далеко не жарко. Перед глазами из глубин памяти медленно всплывал детально рассмотренный им в свое время бетонный пол допросной МГБ Благовещенска.
-Затем, что мне, как, уверен, и вам хочется домой, где меня, как и вас, ждет семья. И я хочу, чтобы мы расстались друзьями, тем более, что, уверен, вы бы не стали делать на Кубе ничего, что могло бы бросить тень, на авторитет советского офицера.
-Если вы в этом уверены, то зачем задавать такие вопросы?
-Ну все, хватит. – улыбка исчезла с лица офицера ГБ так быстро, словно была миражом – Слушай меня, доктор. Ты прибыл в Гавану, и там сразу началась какая-то темная неразбериха. Ты слишком хорошо разбираешься в американском оборудовании, что не свойственно для обычного хирурга, а твой друг тебя покрывает и помогает в твоих делишках. Несколько лет назад ты уходишь с отрядом, и он попадает в китайскую засаду. На Кубе вы с твоим приятелем уходите в джунгли, и в засаду попадает начальник госпиталя, который является личным врачом Кастро, а твой коллега занимает руководящую должность в госпитале, в котором лечится весь высший командный состав кубинской армии. Более того, вы еще и прооперировали Санчеса так, что теперь тот превратился в овощ. Ты начнешь говорить здесь и сейчас или мы поедем в управление и там продолжим беседу в других условиях. – с каждой фразой чекист все больше склонялся к Валере, так что в конце монолога он фактически лежал грудью на столе.
-Я вел в джунглях исследовательскую работу.
-Могу я узнать ее суть?
-Нет.
-Я так и думал. – чекист протянул Валере лист бумаги – Можете черкнуть записку жене. Уверен, она немало огорчится, когда узнает, что вы нескоро сможете вернуться домой. А пока вы задержаны по подозрению в сотрудничестве с иностранной державой.
-Да ничего подобного. – голос за их спиной раздался одновременно со скрипом открывшейся двери.
Чекист резко встал, разворачиваясь к двери и одновременно кладя руку на ТТ в кобуре на поясе.
-Не надо. – поморщился генерал Шевченко, отмахиваясь от контрразведчика, словно от назойливой мухи и неспешно входя в допросную в полном генеральском облачении. Увешанный орденскими планками и сияя звездой героя Советского Союза, он больше напоминал языческого бога войны, мгновенно обратив чекиста в неподвижное изваяние. – Итак. – генерал разместился на стуле, который еще минуту назад занимал следователь и расшнуровал черную папку, которую принес с собой. Контрразведчик нерешительно переминался с ноги на ногу, размышляя, что предпринять. С одной стороны генеральские погоны были, конечно, серьезным аргументом, но с другой армия не имела власти над сотрудниками КГБ, и позволить ей вмешиваться в дела контрразведки означало лишиться не только погон но и, возможно, головы. С другой стороны, Валера был офицером Советской армии и подпадал под опеку собственно военных контрразведывательных органов. – Да успокойтесь вы, капитан. – Шевченко протянул ему лист бумаги с отпечатанным на машинке текстом. – Это – приказ генерал-полковника Семичастного о немедленном прекращении всех следственных действий в отношении военно-медицинского состава, вернувшегося с Кубы. Люди, которых ваши сотрудники задержали в аэропорту, свободны прямо с этой минуты. Так же вы сейчас передадите мне все документы, которые у вас есть на них и немедленно забудете о том, что вообще их видели. – по мере того, как генерал говорил, чекист медленно изучал текст приказа, подписанного председателем КГБ и к концу этого изучения полностью потерял официальный вид, незаметно для самого себя приняв стойку смирно. – У вас есть еще вопросы, капитан? – спросил Шевченко.
-Да, виноват, никак нет.
-Бумаги.
Чекист, словно робот, безропотно положил папку с досье Валеры на стол.
-Вы свободны, капитан. И прикажите своим людям снять оцепление аэропорта, они делают это так незаметно, что даже мой водитель догадался.
-Есть. – то ли ответил, то ли проскрипел зубами чекист и вышел за дверь.
-Я так понимаю, вы стали моим ангелом-хранителем. – заметил Валера, провожая глазами контрразведчика и поворачиваясь к генералу.
-Можно сказать и так. – кивнул тот, в свою очередь изучая Валеру внимательным взглядом – Но только до тех пор, пока ты выполняешь нашу общую задачу. Насколько я понимаю, ты вернулся с хорошими вестями.
-Разве Кулагин не отправил вам доклад через посольство?
-Доклад – это бумажка. Важная для архива и мертвая для дела. Итак? Ты добился успеха?
-Да. У нас есть алкалоид, отвечающий за стимуляцию клеточного роста нейронов. Мы еще, правда, далеки от его полноценного использования, но…
-Это все, что я хотел знать. – генерал посмотрел на часы, показывающие четыре утра и поднялся – У тебя есть одни сутки на отдых. Езжай домой, приласкай жену, чтобы она убедилась, что ты не стал приведением. Кстати, - генерал вынул из внутреннего кармана блокнот, черкнул в нем несколько слов и протянул листок Валере – это твой новый адрес. Общежитие не слишком способствует мыслительному процессу, а твоя главная задача сейчас – думать.
-Невский проспект? – Валера несколько раз моргнул, но буквы в вырванном из блокнота листке не поменялись. – Товарищ генерал, я…
-Да-да, я знаю. Сегодня мы с майором Кулагиным вылетаем в Москву. Собственно, в эту минуту он уже должен сидеть в самолете. Ты продолжишь работу над проектом в академии. Связь будешь держать по выделенной линии.
-Есть.
-Нам нужен успех, Валера . – генерал поднялся и распахнул дверь – Только успех оправдывает все.
Поднявшись по широкой лестнице высотного дома, Валера остановился напротив двери, обитой темной кожей и несколько секунд крутил в руке серебристый ключ. Многоэтажный дом спал, и тишина заполняла пространство между толстыми стенами, обволакивая его словно толстое одеяло. Только сейчас он осознал, что уже давно не слышал такой абсолютной тишины. Особенно на том острове, который несколько месяцев служил ему домом. Даже ночью в тропическом лесу кипела жизнь, кто-то кого-то ел, кто-то кого-то преследовал. Что касается Гаваны, то там часто дело обстояло примерно так же, только производило еще больше шума. Он глубоко вздохнул и открыл дверь. Шагнул внутрь, оказавшись в темной прихожей своей новой квартиры, пытаясь сориентироваться в совершенно незнакомом пространстве и вместе с тем не шуметь, чтобы не разбудить жену, которая спала в одной из…двух…ого, целых трех комнат. Порывшись в кармане, он щелкнул зажигалкой, не решаясь включать свет в том числе и потому, что понятия не имел, где в этих хоромах может находиться выключатель. Пляшущий огонек бензинового фитиля озарил стены, окрашенные светло-зеленой краской, и его взгляд тут же зафиксировал какое-то движение слева. Длительное нахождение в самом центре холодной войны не прошло даром и выразилось в молниеносной реакции. Валера резко крутанулся на каблуках, разворачиваясь лицом к противнику, руки сами собой поднялись навстречу врагу, а правое плечо начало отводиться назад, готовясь к удару примерно в ту точку, где у незваного гостя должно было находиться лицо. Результат такой быстрой демонстрации боевой готовности превзошел по своей эффективности все ожидания. Состоял он в том, что ударом локтя правой руки Валера напрочь уничтожил висящий за его спиной светильник, осколки которого осыпались на пол, захрустев под его сапогом, а когда он рефлекторно шарахнулся в сторону он неожиданного для его слуха звона бьющегося стекла, то всей массой налетел маленькую обувницу, из которой с непередаваемым для ночной тишины грохотом посыпалась обувь, в основном женская, в основном зимняя и на хорошей тяжелой подошве. Ослепительная вспышка боли в его глазах сообщила мозгу, что удар угла этого предмета меблировки пришелся прямо в подколенную ямку и, чтобы избежать возможного повторения необходимо немедленно отойти от этого места подальше, что и было предпринято телом, уверенно шарахнувшимся в третью сторону, в результате чего Валера влетел головой в цветочный горшок, до этого момента покоившийся на вязаном канапе примерно в полутора метрах над полом и бережно хранивший в себе уверенно растущий из него алоэ. Треск ломающейся глины, из которой этот горшок был сделан, по громкости уступал только звону в голове самого Валеры, а сыпанувшие из его глаз искры, отлично дополнили боль от полоснувших по лицу колючек, когда поверженный кактус рухнул на пол, разбрасывая вокруг комья земли. Одна из его веток при этом задела выключатель, который, щелкнув, мгновенно осветил прихожую ярким светом, отразившимся от зеркала, встроенного в большой гардеробный шкаф, стоящий рядом с входной дверью. Сейчас из этого зеркала на Валеру смотрел тот самый враг, с которым он еще несколько секунд назад так отважно готовился биться в темноте своего нового жилища. Насколько Валера смог оценить картину, открыв один глаз и выплевывая комок земли, вид у противника был явно побитый, но не побежденный. Однако окончательное поражение было закреплено через несколько секунд звуком голоса Алены:
-С самого нашего знакомства ты не устаешь поражать меня эффектностью своих появлений.
-И когда мы стали владельцами такого дворца? – огонек сигареты Валеры вспыхнул и поблек, на секунду очертив красным отсветом контуры двух тел на широкой кровати.
-Месяц назад. – Алена приподнялась на локте и легко стукнула Валеру кулачком в грудь – И я врагу не пожелаю испытать тот ужас, который я пережила при этом.
-Не понял? Почему…
-Да потому что у твоих новых начальников талант нагонять кошмар, даже если они делают хорошее дело. Это ж надо так придумать, через месяц после отъезда мужа не известно куда и на сколько позвонить его жене на работу и буквально замогильным голосом объявить, что ее срочно ждут в административно-хозяйственной части твоей академии, мол там какой-то документ на тебя пришел. Ты понимаешь? Мне говорят, что на тебя пришла бумага, причем ваша дурочка секретарша понятия не имеет, какая именно, но, мол, я срочно должна приехать для ее получения.
-Ну так и что тут страшного?
-А то, что я была уверена, что сейчас вручат похоронку на тебя, придурок ты гениальный! – голос Алены эхом отразился от выского потолка, зазвенев от сдерживаемых чувств – Ты ведь весь такой секретный стал, улетел на другой конец света, явно не чай с баранками пить, твои коллеги сами понятия не имеют, где ты, а когда я пыталась поговорить на эту тему с соседками по общаге, у некоторых из них такое выражение лица появлялось, словно тебя уже похоронили с почестями, причем в братской могиле на дне океана. Они так старались меня поддержать, что мне еще страшнее становилось. И тут вдруг такой звонок. Да еще в школу. – она вздохнула, медленно успокаиваясь, и опустилась на подушку рядом с Валерой, уставившись в потолок – Ну приехала я в твою академию, нашла вашу эту АХЧ, нашла этот самый кабинет, а там сидит такой солидный дяденька, в годах, в идеальном костюме, очень вежливый, а у самого генеральские звезды буквально на лбу отпечатаны. Здоровается, предлагает чаю, и достает из стола конверт. Ну тут мне совсем поплохело. А он его распечатывает и протягивает мне ордер на эту вот квартиру. Я настолько обалдела, что на несколько секунд вообще отключилась от мира. Он что-то там говорил насчет твоей образцовой службы и каких-то заслуг перед Родиной и партией, а я смотрела на эту бумажку и пыталась убедить себя, что с тобой все в порядке. Собственно говоря, через несколько секунд я поняла, что пытаюсь задавать вслух те вопросы, которые все это время крутились у меня в голове. Понимаешь, я хоть и простая учительница, но даже я поняла, что этот милый человек, который меня встретил в том кабинете, ну никак не похож на вашего коллегу и званием явно повыше простого завхоза.
-И что он тебе ответил?
-Он гениально убедил меня, что ты жив и здоров и скоро вернешься домой, не упомянув ни одной подробности о том, где ты и чем занимаешься. Чем больше он говорил, тем больше я понимала, что в этот раз ты точно влез какую-то переделку, коли у тебя появились такие начальники, которые могут раздавать квартиры в центре города и занимать при этом чужой кабинет, когда им это нужно. Ты не хочешь, кстати, мне объяснить, кто это?
Валера, даже по предварительному описанию узнал своего нового патрона из ГРУ, отрицательно покачал головой.
-Я так и думала. Ну, в общем, меня привезли сюда на черной волге, объяснили, что квартира нам предоставлена вместе с минимальным комплектом мебели и что в случае каких-то проблем я могу позвонить по такому-то телефону все будет улажено. Молодой и очень вежливый человек с приятной внешностью работника НКВД вручил мне ключи и исчез. И вот с тех пор я сижу в этом мавзолее и тихо схожу с ума пытаясь понять, чем, собственно, теперь занимается мой муж. Кстати сказать, как только я сюда переехала, директриса в нашей школе пытается стать чуть ли не моей лучшей подругой, а завуч перестала делать мне замечания, даже когда я сама точно знаю, что допустила ошибку в работе. Насколько я знаю, простые врачи редко когда внезапно получают такое покровительство, которое даже на их жен ложится словно волшебный плащ. Кем ты стал, Валера, за то время, что скитался по свету? Я должна знать что-то, чего не знаю?
-Я наткнулся на золотую жилу. – Валера докурил сигарету и аккуратно затушил ее в пепельнице, стоящей на полу возле кровати. Рассвет постепенно вступал в свои права, придавая комнате ровно серый цвет утреннего неба – Если у меня получится, это будет настоящий прорыв. Сравнимый с изобретением первых антибиотиков. Нет, даже превосходящий его. Мы будем буквально в одном шаге от бессмертия. Люди, которые сейчас обречены на медленную и мучительную смерть или на пожизненную инвалидность, смогут жить полноценной жизнью всего после одной операции. Понимаешь? Мы встали на дорогу, ведущую к равенству с богом.
-Которого, как учит нас партия, нет?
-Равенство с тем, кого не существует – это еще более сложная задача.
-Сколько времени займет разработка этой твоей новой жилы?
-Не знаю, Аленушка. Может, всю жизнь. Может, десять жизней. А может, случится чудо и буквально через неделю я смогу сказать, что мы достигли успеха.
-А чудес ведь тоже не бывает. Как и бога, верно?
-Ну…все случается впервые.
-У нас тут странные времена начались, пока тебя не было. – Пархоменко прикурил беломорину и принялся медленно перекатывать ее из одного угла рта в другом. Они с Валерой сидели в ординаторской и потягивали крепкий горячий чай, который анестезиолог заварил по одному ему известному рецепту и, по мнению Валеры, довольно щедро сдобрил коньяком. Валера, разминавший пальцы рук, которые по ощущениям стали почти каменными после пяти часов операции по удалению съеденного туберкулезным абсцессом легкого и освобождению от спаек намертво сросшегося с ним перикарда, сделал очередной глоток чаеподобного варева и вопросительно поднял глаза на друга.
-Мы приняли к исполнению стандарты министерства здравоохранения США?
-Не совсем. Но до нас дошли слухи, не менее невероятные. – Пархоменко бросил взгляд на закрытую дверь ординаторской и придвинулся ближе к Валере – Я слышал, в Новочеркасске была стрельба. Большая, много народа погибло.
-А кто стрелял-то? И в кого?
-Да наши стреляли. Понимаешь, наши солдаты стреляли по нашим людям.
Валера с трудом проглотил вставший комком в горле чай и почувствовал, как брови сами собой ползут вверх.
-Именно. – кивнул Пархоменко – Я тоже сначала не поверил. Думал, провокация какая-то. А потом к нам попало несколько офицеров, которые служили в том регионе в начале лета. Так вот некоторые из них рассказывали жуткие вещи о том, что там творилось. Говорили, что рабочие завода забастовку объявили, местное руководство дало приказ их разогнать. Но что-то пошло не так, и был дан приказ открыть огонь.
-Забастовку? У нас?
-Именно что у нас. Там какая-то хреновина началась то ли с повышением цен, то ли с понижением зарплаты. Вот люди и вышли на улицу. А пот ним – из автоматов. Говорят, много детей полегло, они там по крышам сидели, смотрели на демонстрацию. Ну так вот, когда ты уехал, буквально через пару недель к нам приехала комиссия из ГБ и в приказном порядке вывезли офицеров из того района, которые находились у нас на лечении. В течении суток их всех куда-то перевели и всю документацию по их ведению забрали.
-Чекисты командовали перемещением военных? – Валера вспомнил сравнительно недавний разговор с офицером КГБ в терминале военного аэродрома, и подумал, что после услышанного от молодого анестезиолога, ему становится более понятна та уверенность, с которой контрразведчик вел себя с ним.
-Еще как. Более того, Гончаров дал приказ максимально содействовать комиссии в ее работе, а когда наши спросили, есть ли в этой комиссии врачи, нам ответили, что нас оно не касается. А потом нас собрали на совещание и какой-то дядя прочел нам долгую лекцию о том, что империалистической пропаганде не должно быть места в нашем строю.
-Так что там случилось-то на самом деле?
-А вот черт его знает? Единственный способ узнать – это поехать туда лично. Предварительно написав рапорт на увольнение и собрав узелок для дальнейшей отправки в Сибирь.
-Хорошие дела.
-Не то слово. Мы тут этого не замечаем пока, но по городам России хлеб в магазинах начал пропадать. Говорят, в некоторых городах очереди за ним покруче, чем мавзолей.
-Может, не стоит верить всему, что говорят?
-Валера, - покачал головой Пархоменко – дыма-то без огня не бывает.
-Если это так, то ты не слишком смело мне все это рассказываешь? И зачем?
-Затем, что после приезда этих гостей, у нас внезапно уволились несколько врачей. Точнее говоря, нам сказали, что они уволились. Но суть в том, что они просто исчезли и никто больше их не видел. А были это именно те люди, которые не согласились с официальным мнением и имели неосторожность это свое несогласие озвучить публично. И все они были в напряженных отношениях с одним нашим коллегой.
-Дай угадаю. С Цвахом.
Пархоменко снова бросил настороженный взгляд на дверь ординаторской.
-Именно. Никто об этом не говорит, но все считают, что он стал, скажем так, личным другом начальника особого отдела Академии. Лично я считаю, что он был им и раньше, просто сейчас ему более широкое поле для работы представилось. И он все еще помнит, как ты утер ему нос на той конференции, когда тебя разбирали за американский метод операции. А обид этот ублюдок не забывает.
Валера задумчиво кивнул. Он и сам был уверен в этом. Обилие событий последнего времени, грандиозность начатой им работы и та нагрузка текущей лечебной работы, которую руководство академии с радостью водрузило на его плечи сразу по возвращении как-то отвлекло его от интриг внутри отделения в частности и кафедры торакальной хирургии вообще, тем более, что по уровню своих исследований он получил выход на само руководство Академии. Но, выслушав Пархоменко, он понял, что один мелкий сукин сын при желании способен пустить на дно целый пласт той работы, которая может открыть новое направление в нейро и кардиохирургии.
-Спасибо, Андрюха. Вовремя сделанное предупреждение дорогого стоит.
-А, ладно. – отмахнулся анестезиолог – Давай лучше быстро напишем отчет об операции, изобразим там меня гениальным специалистом и будем считать, что мы в расчете.
-У нас за гениальность одна награда – отсутствие наказания.
-А это очень немало по нашим временам.
-Валерий Васильевич, правильно ли я вас понял, что вы решительно возражаете против предложения коллеги Цваха о проведении имплантации биологического протеза митрального клапана? – начальник отделения кардиохирургии, полковник Тихонов откинулся в кресле и с интересом посмотрел на Валеру, сидящего вместе с другими коллегами за длинным конференц столом, за которым сейчас собрались все специалисты кафедры торакальной хирургии пытаясь совместным обсуждением прийти к единому мнению по поводу предложения провести в военно-медицинской академии первую операцию по протезированию митрального клапана не искусственным протезом, а биологическим клапаном, взятым у умершего донора. Предложение требовало тем больше внимания, что внес его никто иной как доктор Цвах, который до того отнюдь не был замечен в склонностях к инновациям, тем более пришедших из-за рубежа. А суть ситуации была в том, что с некоторых пор военно-медицинская академия стала систематически получать от первого главного управления КГБ СССР разведсводки по новым медицинским технологиям, которые внедрялись на западе и могли и должны были внедряться в советской медицине и, разумеется, в первую очередь в центральных институтах страны. В результате в первые дни весны 1963 года, когда стало известно, что в Великобритании проведена первая операция по пересадке аортального клапана от умершего человека пациенту с аортальным стенозом, ставший горячим инноватором доктор Цвах внес предложение в секретариат Академии о немедленном проведении подобного рода операции, но по пересадке митрального клапана. Поскольку предложение было абсолютно неожиданным и, вопреки ожиданиям самого Цваха, не встретило единогласного восторга сотрудников кафедры, то начальник Академии дал приказ собрать консилиум на кафедре торакальной хирургии для решения вопроса о целесообразности проведения данной операции.
-Да, правильно. – Валера не без труда выдержал взгляд заведующего отделением – Я считаю, что на данный момент такая операция являлась бы преждевременной в виду не достаточно отработанной техники самой операции, отсутствия оборудования должного уровня, необходимого для ее проведения и отсутствия достоверно установленных результатов такой операции даже в самой Британии.
-Позвольте мне возразить коллеге? – поднял руку Цвах – Доктор Лазаров забывает, что еще сравнительно недавно он сам провел операцию по протезированию сердечного клапана по технологии американских хирургов. И в то время я предъявлял те же самые аргументы, которые мы слышим сегодня от самого Лазарова. Тогда мои возражения были сочтены не состоятельными, а доктор Лазаров своей операцией доказал свою правоту, за что ему мое большое уважение. – от сопутствующей данному утверждению улыбки Цваха у Валеры даже зубы заныли, так ему хотелось стереть эту улыбку не совсем цивилизованным, но всегда действенным ударом кулака – Теперь же мы получили сведения, что британские коллеги сделали следующий шаг в кардиохирургической науке. Возможность протезирования биологическим клапаном доказана, Росс и Баррат-Бойс уже выступают по всей Англии с докладами о своей операции, наши разведчики доблестно исполнили свой долг и предоставили нам всю документацию по данной операции, полученную чуть ли не из самых первых рук, и я считаю, что не воспользоваться плодами их работы будет не просто халатностью, а буквально преступлением перед всей советской наукой.
-Росс и Баррат-Бойс вовсе не высказываются о проведенной ими операции в столь восторженных тонах, в каких это делаете вы. – возразил Валера – Если бы, кроме сводок внешней разведки, вы взяли на себя труд ознакомиться с английскими газетами и периодическими медицинскими изданиями, которые стабильно поступают в нашу библиотеку, вы бы знали, что они всего лишь оглашают предварительные результаты, а доктор Росс напрямую сказал, что успех по пересадке клапана от одного человека к другому не конечная цель, а всего лишь выполнение ближайшей задачи, до тех пор, пока не будет полностью закончена работа по получению биологических клапанных ксенопротезов, и что именно это последнее и является главной целью. Кроме того, тот же доктор Росс сам в своих выступлениях и статьях неоднократно подчеркивал, что контрольная группа пациентов, прооперированных по их технологии, все еще находится на мониторном наблюдении и по прежнему остается группой риска в связи с множественными осложнениями, которые неизбежны при подобной операции. Другими словами, наши британские коллеги сами пока не уверены в конечном результате данной операции, а все их доклады касаются именно техники имплантации биологического клапана, что, разумеется, сложнее, чем имплантация механического протеза, поскольку имплант является несравненно более хрупким материалом.
-Вы признаете, что британцы на данный момент вырвались вперед в вопросе протезирования? – спросил Цвах.
-В техническом смысле – да.
-Вы согласны с тем, что биологические клапаны – это будущее, поскольку они значительно снижают риск тромбообразования и освобождают больного от необходимости всю жизнь принимать антикоагулянты?
-Согласен. – Валера уже понимал, куда клонит его коллега, как понимал и то, что, не отрицая очевидное, он сам же помогает Цваху продавить свое предложение, хотя не может с ним согласиться ни в одном из пунктов.
-В таком случае, о чем мы тут спорим? У нас есть технология. Есть лучшие в мире хирурги. Есть пациент и возможность в ближайшее время подобрать донора. Неужели этого не достаточно, чтобы мы шагнули на следующую ступень, показав всему миру, что советская медицинская наука никогда не уступит капиталистической? Или мы так и будем плестись у запада в хвосте, перенимая только то, что они десять раз проверят и перепроверят.
-А вы считаете, что мы плетемся в хвосте? – нахмурившись, спросил заведующий.
-Я считаю, что доктор Лазаров сделал правильный шаг, когда пошел на риск прошлый раз. И я удивлен, что сейчас, когда даже его бывший оппонент признал его правоту, он идет на попятную.
-Биологический имплант на данный момент не проверен. – упорствовал в своем Валера – Он может нести те риски, о которых мы пока понятия не имеем.
-Но как же мы сможем иметь о нем понятие, если не попробуем? – тут же снова подал голос Цвах. -Я настаиваю на том, чтобы эта операция была проведена. И, если я не найду поддержки на этом совещании, я с готовностью подам рапорт о переводе в другой стационар, где, надеюсь, смогу убедить руководство в необходимости ее проведения, даже если для этого мне придется обратиться за поддержкой в вышестоящие инстанции. Мы можем даровать людям спасение от неизлечимых болезней и не делать их при этом рабами лекарств. И промедление здесь я считаю преступным.
-Спасение обещает церковь, доктор Цвах. – поморщился заведующий – Так что умереннее со словами.
-Виноват. – покорно согласился тот – Но, согласившись с изменением формулировки, я продолжаю оставаться при своем мнении.
Воцарилось молчание, которое мучительно тянулось около минуты, пока заведующий не заговорил снова.
-Операция будет проведена через месяц, если мы получим необходимого донора, отвечающего всем требованиям трансплантологии. – по мере того, как он говорил лицо Цваха расцветало подобно весеннему утру, а Валера становился мрачнее тучи. – Оперировать будет доктор Цвах, ассистировать доктор Лазаров.
Послышался короткий всхлип, и Цвах заметно побледнел.
-Николай Сергеевич, - обратился он к заведующему – вы, я думаю, ошиблись.
-Прошу прощения, коллега? – повернулся к нему заведующий.
-Вы сказали, что оперировать буду я, а ассистировать Лазаров. Наверное, вы имели в виду обратное?
-Нет. – подчеркнуто спокойно ответил Тихонов – Я имел в виду именно то, что сказал. Поскольку именно вы так убедительно доказали возможность и необходимость данной операции, то, думаю, будет верным утверждение, что именно вы владеете наиболее полной информацией по поводу ее техники. А, следовательно, кому же как не вам ее и проводить. Доктор Лазаров же, уверен, будет вам достойным ассистентом, поскольку он уже проявил себя как квалифицированный специалист, а так же поскольку его знание языков и позволит ему в достаточной степени изучить всю литературу, необходимую для подготовки к данной операции. Разве вы не считаете, что это справедливо? Или вы отказываетесь от своей точки зрения, что мы готовы к проведению данной операции? Ведь под понятием мы вы, надеюсь, имели в виду в том числе и себя, как члена коллектива, не правда ли?
-Э…да, безусловно. – Цвах всем видом напоминал человека, которому только что предложили написать одобрительную рецензию на собственном смертном приговоре.
-Отлично. От себя смею надеяться, что вы не откажете мне в участии в данной операции на правах второго асситента. – и пока дискуссия повторно обалдевших от такой новости подчиненных не успела разгореться заново, заведующий добавил – На этом, пожалуй, закончим. Благодарю вас, коллеги. Все свободны.
-Николай Сергеевич, – обратился к заведующему Валера, когда остальные покинули кабинет – вы же знаете, что Цвах не способен справиться с данной операцией. Он на такой даже первым ассистентом никогда не был. Все его познания сугубо теоретические.
-Знаю, знаю. Вы мне хотите что-то сказать по этому поводу, Валерий Васильевич?
-Эээ… - собственно, Валера был уверен, что как раз только что это сделал, поэтому не сразу нашелся с продолжением мысли – Но тогда почему?
-Доктор Лазаров, кто у нас тут заведует отделением?
-Вы.
-Кто несет ответственность за его работу?
-Тоже вы.
-Ну тогда ступайте заниматься своей работой и не мешайте мне заниматься своей.
-Есть.
-Валера, - Пархоменко поймал его за руку за первым же поворотом – что это было, ты мне можешь сказать? Мы все тут, скажем так, в большом удивлении.
-Но спросить решился только ты и именно у меня?
-Ну ты же остался там с шефом после совещания. Он что-то объяснял?
-Он? Мне? А что он мог объяснить?
-Ну перестань уже. – поморщился анестезиолог – Он назначил Цваха рулить операцией, которую у нас никто никогда не делал. А этот придурок только языком молоть горазд, он не справится, и человек, который будет на столе гарантированно умрет. Он серьезно решил на это пойти? Зачем?
-Ты сможешь подготовить анестезию?
-Что за вопрос? Конечно.
-Тогда, полагаю, мы все увидим очень скоро, не так ли? Ладно, у меня вечерний обход.
-Это может плохо кончиться, Валера. – вслед ему сказал друг – Для всех нас.
-Все кончается. Жду тебя через час в операционной.
-Куда ж я денусь? – проворчал анестезиолог.
-И вот эта штука меня спасет? – голос пациента был настолько полон сомнения, что Валера улыбнулся под маской. Они оба посмотрели на маленький прямоугольный аппарат, напоминающий плоскую коробочку для иголок, лежащий на стерильном столике, и два тончайших провода из серебра, которые подобно нитям лежали рядом. И действительно, первый советский кардиостимулятор ЭКС-2 «Москит» никак не производил впечатления хранителя жизни, хотя по сути им и являлся. Веками люди, страдающие тяжелыми нарушениями сердечного ритма, были обречены на медленное угасание, пока в 1960 году академик Бакулев не обратился к советским конструкторам с просьбой создать искусственный водитель ритма на имеющейся элементной базе, предназначенной для проектирования военной электроники. Спустя год результат работы КБ точного машиностроения явился в виде миниатюрного контролера электрической активности сердца, который позволял обеспечивать полноценное проведение импульсов из предсердий в желудочки сердца. Люди, регулярно терявшие сознание в результате синдрома Морганьи-Адамса-Стокса, при котором сердце периодически останавливалось из-за блокировки внутрисердечных нервных путей, получив этот аппарат под кожу на груди, начинали жить полноценной жизнью, а постоянно задыхающиеся от тяжелых приступов аритмии, наконец, вспоминали, что значит дышать полной грудью. Первый аппарат с подобным принципом работы был создан в США 12 лет назад, но он располагался вне тела пациента и этим делал невозможной полноценную жизнь человека. Вторую попытку предприняли шведы в 1958 году, поместив под кожу пациента, страдающего полной поперечной блокадой сердца, кардиостимулятор фирмы Сименс, и хотя технически они добились полного успеха, малый запас энергии батареи требовал замены стимулятора каждые полтора года. И только советские конструкторы смогли создать аппарат, не превосходящий по размерам импортные аналоги, но способный непрерывно работать около десяти лет.
-Скажем так, она будет вас спасать много раз на протяжении многих лет. А теперь вы немного поспите, а мы немного поработаем.
-Поработайте побольше, доктор. – сказал больной из-под анестезиологической маски, одетой ему на лицо – А то не хочется проснуться мертвым.
-Юморист. – подал голос из-за ширмы анестезиолог.
-А чего ему не радоваться? Если все пройдет хорошо, он надолго избавится от аритмий, ну а если что не так…ну все равно избавится. – Валера протянул руку в сторону операционной сестры – Скальпель. – и, получив инструмент, сделал короткий разрез под левой ключицей пациента, оголив большую грудную мышцу.
Ассистент тут же расширил рану, открыв доступ к подключичной вене, и уже через несколько минут Валера, пунктировав ее, вводил в крупный сосуд серебряные провода, толщиной лишь немного превосходящие волос, наблюдая по экрану рентгеновского аппарата, как металлическая нить двигается внутри потока крови, постепенно приближаясь к полости сердца. Раскинутый над головами хирургов излучаетель аппарата тихо гудел, напоминая оперирующим о том, что в данную минуту он дарит свое излучение не только пациенту, но и всем вокруг. За первым проводом последовал второй, потом третий. Когда все они достигли нужных участков в сердечной мышце, настало время установки самого аппарата, который бережно поместили в специально сформированное ложе между волокнами грудной мышцы, после чего соединили с проводами и зафиксировали круговым швом.
-Кто-нибудь хочет сказать торжественную речь в честь пуска новой электростанции, которая отныне сохранит сердцу правильный ритм, а его обладателю даст достойную жизнь здорового человека, навсегда избавленного от мук аритмии и не падающего отныне в обморок во всяком удобном и не удобном месте… - голос анестезиолога продолжал разноситься из-за ширмы монотонным потоком читающего молитву понамаря, когда Валера перебил его.
-Андрюша, я тебя умоляю, если тебе не трудно, будь добр, заткнись, ладно?- Валера закончил соединение проводов с водителем ритма и щелкнул замком-контактом, запустив таким образом стимулятор в работу.
-Ну вот, вечно с вами никакого праздника. – вздохнул анестезиолог и снова скрылся за своей ширмой.
Валера тем временем отчетливо осознавал пользу расходящегося косоглазия, ибо одновременно пытался смотреть на экран рентгеновского аппарата и на ленту кардиографа, медленно ползущую из аппарата к его ногам.
-Сигнал пошел. – доложил асситент. – Есть синусовый ритм. Частота шестьдесят ровно.
-Зашивайте. – кивнул Валера – В реанимацию его под наблюдение. – он стянул перчатки – Андрюша, никаких добавок в смесь на выходе из наркоза, понял?
-Это было всего один раз. – обиженно донеслось из-за ширмы – И то для поднятия настроения пациенту. Кстати, он сам как раз не жаловался.
-Конечно, не жаловался. – заметил ассистент, накладывая швы – Ты же его веселящим газом и накачал.
-Между прочим, я рассчитывал получить за это благодарность, а не выговор. Мало у кого больные просыпались с таким радостным смехом.
-Который явно мешал оценить его состояние следующие два часа.
-Да ладно, а вон в Америке это…
-Андрей! – Валера несколько повысил голос – Я хочу, чтобы он проснулся, излучая здоровую грусть, свойственную отходняку от наркоза. Ты меня понял?
-Так точно. – буркнул Пархоменко и окончательно растворился за ширмой, демонстрируя нежелание общаться с коллегами на слишком недоступные для них темы.
-Валера. – Алена осторожно коснулась его плеча, что совершенно не произвело на супруга ожидаемого эффекта. Собственно, это вообще не произвело эффекта, и она серьезно сомневалась, что он хотя бы краем разума осознает ее присутствие в комнате. Сидя за большим письменным столом, Валера с головой ушел в изучение последней статьи Углова о новых техниках в торакальной хирургии, одновременно пытаясь сопоставить полученную из нее информацию с мнениями по тем же вопросам американских хирургов, кои он черпал из периодического издания американского хирургического общества. Учитывая, что данные издания поступали в основном в центральные институты СССР и, разумеется, переводу не подлежали, задача была до предела трудная и одновременно захватывающая. Две колонны из всевозможных справочников и методических пособий, возвышавшиеся по обе стороны от него, говорили о том, что продвижение в этом направлении идет крайне медленно, а периодическое покачивание головой свидетельствовало о явно не полном согласии советского хирурга с его иностранными коллегами.
-Валера. – прибавив громкости, Алена тем не менее не добилась результата и потому, пару секунд поколебавшись, стукнула его кулаком в плечо, ненароком угодив прямиком в нервное сплетение.
Почувствовав, как у него по руке прошел разряд тока, онемели пальцы и наскоро пересчитав сыпанувшие из глаз искры, Валера вскинул голову и обнаружил жену, стоящую рядом с ним явно в парадной форме одежды и смотрящую на него с еще не определенным намерением то ли обидеться, то ли поволноваться.
-А? Что? – он несколько раз моргнул, пытаясь сосредоточиться.
-Если мне не изменяет память, то именно сегодня вечером мы договаривались сходить в кино. И, между прочим, я уже месяц жду обещанного приглашения в театр. А ходить по Эрмитажу в одиночку мне вообще давно надоело.
-Аленушка. – Валера закрыл журнал и решительно поднялся, наскоро обдумывая схему заглаживания вины и одновременно с восхищением разглядывая белый приталенный костюм, подчеркивающий очертания фигуры жены, перетянутой посередине тонким поясом из лаковой кожи. – Ты у меня такая красавица. Через пять минут я весь в твоем распоряжении.
-Лесть тебя не спасет. Последний раз ты был весь в моем распоряжении, когда делал мне предложение возле своего госпиталя в Благовещенске. – заметила она, наблюдая, как муж в совершенно хаотическом порядке пытается надеть рубашку, брюки и пиджак одновременно.
-И, заметь, ты приняла очень правильное решение. – заметил Валера, сосредоточенно разглядывая три галстука, висящие на двери одежного шкафа – Разве я хоть раз дал тебе повод пожалеть об этом?
-В те моменты, когда ты рядом – нет.
Валера открыл рот, намереваясь выдать какой-то остроумный контраргумент, но такового не нашел и закрыл рот обратно. Он завязал галстук, посмотрел в зеркало на то, что получилось, оценил убожество полученного результата и решительно сдернул его с шеи, сопровождаемый взглядом жены, в котором ирония постепенно уступала место откровенному веселью.
-Ты готов, мой принц? – спросила она.
-Для тебя – всегда.
-Не переоценивай себя, дорогой.
-Валерий Васильевич!
Валера круто развернулся, не сразу узнав голос, поскольку в настоящее время был целиком увлечен уделением внимания собственной жене. До начала киносеанса оставалось еще около десяти минут, и люди неспешно прогуливались по фойе кинотеатра «Юность», рассматривая развешанные по стенам фотографии знаменитостей советского киноэкрана и с увлечением потребляя кондитерские изделия, которые в изобилии предлагал им буфет. Учитывая сырость и промозглость первого месяца ленинградской весны, большинство зрителей предпочитало ожидать начала фильма внутри кинотеатра, а не на площади перед ним, как это обычно было летом. Владимир Сериков, старший лаборант радиологического отделения, недавно получивший третью лейтенантскую звезду на погоны, разгребал людское море словно ледокол, уверенно приближаясь к Валере и таща за собой на буксире молодую женщину
-Дороги земные все же ведут не в Рим, не так ли, Володя? – заметил Валера пожимая ему руку.
-Ну так ведь из всех искусств для нас важнейшим является кино. – улыбнулся молодой радиолог.
-Познакомься, Аленушка, это мой коллега, Владимир Сериков. Володя это моя жена Алена.
-Рад знакомству. – Сериков почтительно пожал руку Алены и повернулся к своей спутнице – А это Лена, моя невеста, во всяком случае, я надеюсь, что на все еще не передумала. Лена, это Валерий Васильевич Лазаров, наш ведущий хирург.
-Очень приятно. – девушка чуть коснулась руки Валеры в приветствии и кивнула Алене.
Две женщины смерили друг друга оценивающими взглядами, пришли к взаимному заключению об отсутствии угрозы со стороны друг друга и почти одновременно друг другу улыбнулись.
-Валерий Васильевич, можно с вами переговорить? – Сериков стер с лица улыбку и бросил короткий взгляд на женщин. – С глазу на глаз.
-Володя, я в кой-то веки выбрался из дома отдохнуть. Понимаешь, отдых. Это когда ты все внимание уделяешь своей женщине до начала фильма, самому фильму после его начала и снова женщине после его окончания.
-Да, но…
-Старший лейтенант Сериков!
-Я! – тот непроизвольно принял подобие строевой стойки.
-Приказываю отдыхать. У нас выходной. У всех нас. Разговор завтра. В половине девятого. У нас в ординаторской.
-Есть.
-Лена, - обратился Валера к спутнице радиолога – займите, пожалуйста, его голову чем-то, кроме работы.
-Я постараюсь. – улыбнулась девушка и потянула Серикова за руку в сторону зрительного зала, двери в который как раз открылись, впуская первых зрителей.
-Так значит, я завтра… - начал было Сериков, но тут же был утянут в сторону более решительным движением подруги, бросившей Валере благодарный взгляд.
-Я потрясена. – сказала Алена ему на ухо, чмокнув в щеку.
-Не понял?
-Ты отменил деловой разговор? Ради того, чтобы побыть со мной? Еще немного, и я поверю в чудеса.
-Ты сама чудо. Я только пытаюсь не упустить это чудо из рук.
Фильмом, на который Алена с таким стратегическим искусством вытащила Валеру из дома, оказалась легкая комедия под названием «Три плюс два», которая только что вышла на экраны советского кинопроката и была благожелательно принята партийной и кинематографической критикой. К своему удивлению, Валера, собравшийся было честно проспать дарованные советским искусством полтора часа и уже было начавший воплощать это намерение во время киножурнала в котором снова рассказывали о дорогом Никите Сергеевиче, обнаружил себя внимательно смотрящим фильм. И даже не пытающимся сдерживать широкую улыбку на лице, в те моменты, когда герой молодого и начавшего набирать известность актера Андрея Миронова пытался завести романтические отношения с одной из двух совершенно стервозных на взгляд Валеры соседок по пляжу.
-Не припомню, когда я последний раз видела тебя таким расслабленным. – сказала Алена, когда они под руку шли вдоль Невы, глядя на речной поток, который в лунном свете казался совершенно черным. –Ты словно стал прежним, каким был, когда мы познакомились.
-А я с тех пор сильно изменился?
-Даже больше, чем ты думаешь. Особенно последнее время. А в течении этой недели ты вообще словно сам не свой. Тебя что-то беспокоит?
-Мне на днях предстоит участвовать в одной операции, целесообразность который я, скажем так, не совсем разделяю.
-Тогда зачем ты ее проводишь?
-В том и дело, что провожу ее не я. Я буду ассистировать.
-Ты? В ассистенты? К вам приехал какой-то известный хирург из Москвы?
-В том и дело, что нет.
-Тогда почему ты на вторых ролях? Я думала, ты ведущий хирург в своем отделении.
-Ну, не совсем так. Просто у нас возникла ситуация, когда я не могу ни одобрить ее, ни отказаться в ней участвовать.
-А чем грозит неудача?
-Лично мне, скорее всего, ничем. А вот человек, который будет на операционном столе, может в этом случае погибнуть.
-Это все делается с одобрения твоего начальства?
-Даже при его непосредственном участии.
-В таком случае, я бы на твоем месте не волновалась. Ни один руководитель, если он в своем уме, не пойдет на риск лично участвовать в том, что может окончиться такой неудачей, если не знает средства избежать риска.
-В такой операции этот риск слишком велик.
-В таком случае твой шеф уже точно знает, что делать. Иначе он бы уже все отменил.
-Ты ведь не знаешь мое руководство, откуда такая уверенность.
-Твое, мое – какая разница? – пожала плечами она – Начальники везде одинаковые. Если они и готовы чем-то рисковать, то уж точно никак не собственным местом. И, если они нагоняют на подчиненных такого ужаса, какой сейчас обуревает тебя, то сами точно знают выход из ситуации. В противном случае вы бы до самого конца не знали, в какую яму попали.
Моя руки жесткой щеткой, Валера искоса посматривал на Цваха, который стоял возле соседней мойки и делал то же самое, но с таким отсутствующим видом, словно, не закрывая глаз, потерял сознание еще на входе в санитарный блок. Вообще главный новатор отделения сегодня был на удивление молчалив, чем нимало удивлял всех коллег и особенно медсестер, которые привыкли получать от него нагоняй практически перед каждой операцией, причем как правило по несущественным мелочам. Валера бросил взгляд на Тихонова, который как раз одевал с помощью сестры хирургический костюм и, держа руки на весу, наблюдал, как та завязывает тесемки у него на запястьях. Заведующий отделением являл собой образец невозмутимости и никак не желал встречаться глазами ни с Валерой, ни самим Цвахом, который периодически бросал на него взгляды утопающего, смотрящего на капитана проплывающего мимо корабля. В санблоке появился Пархоменко, доложив, что пациент к операции подготовлен и наркоз уже дан, а следующей вошла операционная сестра, сообщившая, что инструментарий готов. Не говоря ни слова, заведующий прошел в операционную, Валера последовал за ним, автоматически заняв место первого ассистента и наблюдая за Цвахом, который вошел в операционную последним и каким-то семенящим шагом. Хирурги встали возле операционного стола, на котором лежал зафиксированный на некоем подобии распятия и уже спящий глубоким наркотическим сном пациент, и только тогда Тихонов встретился взглядом с Цвахом, который продолжал смотреть больше на него, чем на больного. Заведующий чуть улыбнулся под маской и сделал рукой приглашающий жест.
-Прошу вас, доктор.
Цвах протянул руку, в которую операционная сестра тут же вложила скальпель. Развернувшись всем корпусом к пациенту, он поднес скальпель к грудине, и на этом движении его рука замерла. Следующие несколько секунд тянулись очень и очень долго. Цвах стоял с поднесенным с груди больного скальпелем, часы тихо тикали на стене, аппарат искусственного дыхания ритмично шипел, накачивая воздух в легкие пациента. Наконец, в операционной раздался горловой звук, и по движению кадыка Цваха под маской все поняли, что звук этот принадлежал ему. Подняв голову, он снова посмотрел на заведующего, который сам неотрывно смотрел на своего подчиненного отдающим металлом взглядом, не сулящим тому ничего хорошего.
-Николай Сергеевич, - тихо придушенным голосом сказал Цвах – я думаю, что не справлюсь с этой операцией.
-Я тоже так думаю. – ответил заведующий и, протянув руку, забрал у Цваха скальпель – Займите свое место на галерке, доктор. Валерий Васильевич, - он перевел взгляд на Валеру – вы готовы?
-Так точно.
Тихонов сменил Цваха на месте главного хирурга и снова поднес скальпель к груди больного.
-Тогда начали.
-Николай Сергеевич, разрешите вопрос? – Валера плеснул себе еще чаю в граненый стакан и сделал солидный глоток. Несмотря на то, что после окончания операции прошло уже более часа пальцы все еще не полностью слушались владельца, норовя снова согнуться в подобие зажимов, держащих инструмент.
-Валяй. – заведующий всем видом напоминал Будду, только что достигшего нирваны и по этой причине пребывал в крайне благодушном настроении. После пяти часов за операционным столом он наслаждался полулежачим положением, горячим чаем и сознанием выполненной работы, которая до того многим казалась невыполнимой.
-А если бы Цвах не струсил? Сколько вы еще готовы были ждать?
-Полстука сердца. – не моргнув глазом ответил Тихонов. – Тебе кажется, что я сильно рисковал?
-Буквально на грани фола. – покачал головой Валера - И если бы его самомнение взяло верх над страхом…
-Если бы его самомнение могло взять верх, я бы не поставил его первым номером. – Тихонов чуть приподнялся из необъятных глубин кресла – Мы все боимся. И каждый справляется со страхом более удобным для него инструментом. Чувство долга, например, многим помогает. А другим врожденное упрямство. Есть и такие, которые с одним страхом борются при помощи другого. Например, страх быть осмеянным коллегами пересиливает страх неудачи. Кстати, такие часто и гробят больных на столах, списывая все на запущенность заболевания или, что еще хуже, на неумелость коллег. Но большинство так или иначе со страхом борются постоянно. А такие, как Цвах, сдались ему давно. Работать в отделении больше пяти лет и до сих пор ходить вторым ассистентом на всех сложных операциях? О каком самомнении ты говоришь? Тут можно с уверенностью сказать, что человек давно капитулировал перед собственным ужасом.
-И все же, Николай Сергеевич, вы сильно рисковали. Не только собой, но и всеми нами, не говоря уже о пациенте.
-Послушай, Валера, - Тихонов окончательно принял сидячее положение – мы все знаем, на кого работает Цвах. И все мы знаем, что он хочет того же, чего хочет каждый, кто не умеет работать. Он хочет руководить. Другими словами, он желает видеть себя на моем месте. И для этого он из кожи вон лезет, чтобы заслужить репутацию новатора. И до сих пор ему это вполне удавалось. С одной стороны, он патриот советской медицины и решительно критикует все попытки космополитизма, а с другой смело проталкивает новые идеи, почерпнутые из зарубежных источников. Своих он, разумеется, не имеет, но это ему и не нужно. Короче, решительный и одновременно осторожный специалист и так далее и тому подобное. И все у него шло хорошо. До сегодняшнего дня. Откажись я проводить эту операцию – и он доложит, что я торможу советскую хирургию. Проведи я ее неудачно – и он перечислит все мои явные и вымышленные им ошибки, негласно давая понять, что такой человек не может руководить столь ответственным направлением в академии. При моем успехе он бы припомнил тебе все твои возражения, и обвинение саботаже легло бы уже на тебя. А если бы я поставил оперировать тебя, то неудача означала бы конец твоей карьеры. А успех он бы все равно зачислил на свой счет. Ведь это он продавил данную операцию, без него мы бы так и плелись в хвосте у американцев.
-И, поставив его первым номером, вы решили подрубить все корни одним ударом.
-Более того, теперь все его варианты обратятся против него, вздумай он раскрыть свой рот. Сослаться на чрезмерную рискованность операции он не может, ведь это его идея. Он первый номер, так что все возможные ошибки – это его ошибки. Вот и выходит, что он прилюдно отказался проводить операцию, на которой сам настаивал. И, что еще хуже, ее успешно провели те, кто изначально сомневался. Так что он либо саботажник, либо некомпетентный хирург. Лично я склоняюсь ко второму варианту.
-В этом никто и не сомневался.
-Да, но, учитывая его связи с другом народа, никто раньше и пальцем не смел его тронуть. А теперь его работе тут конец. Думаю, на днях мы полностью избавимся от коллеги Цваха. А заодно запишем себе на счет новую операцию. Забавно, не так ли? Мы похороним этого ублюдка с помощью его же идеи.
-Вам бы в КГБ работать. – буркнул Валера, который вовсе не был в восторге от такой находчивости шефа.
-Друг мой, в КГБ давно не работают на таком уровне. – отмахнулся Тихонов – Разве сам Цвах не доказательство?
Предсказание Тихонова сбылось с пугающей точностью, когда три дня спустя Цвах подал заявление об увольнении по собственному желанию.
-Ты ни за что не угадаешь, как он сформулировал причину ухода. – с улыбкой сказал Пархоменко, когда они с Валерой курили на пороге клиники вечером.
-Даже пытаться не буду. Удиви меня.
-В связи с нездоровой обстановкой в коллективе.
-Вот мудак.
-Не то слово. Хотя по-своему он прав.
-В смысле?
-В том смысле, что не может коллектив оставаться здоровым, когда в нем работает такая зараза.
-Работал. Теперь уже работал.
-Слава богу и КПСС.
-Не поминай всуе.
-Кого из них?
-Не важно. Встреча с любым из них полна неожиданностей.
-Валерий Васильевич!
-Ну вот почему у всех замполитов всегда такой пронзительный голос? – спросил Валера медсестру, заканчивая делать запись в истории болезни. –Словно ревун воздушной тревоги.
Сестра неуверенно улыбнулась, с опаской взглянула на приближающегося замполита, который фактически единственный из руководства академии предпочитал появляться в форме даже в лечебных корпусах, забрала заполненную историю и быстро скрылась в процедурном кабинете.
-Евгений Петрович. – Валера постарался нацепить на лицо доброжелательное выражение, что было делом не самым легким, поскольку политработники не вызывали в нем положительных эмоций еще с Благовещенска. Обычно он старался держаться подальше от партактива и тем более от его руководства, но в этот раз замполит двигался ему навстречу с такой радостной решимостью в глазах, что Валера понял: укрыться в привычных местах вроде операционной или туалета не выйдет.
-Я ищу вас по всему корпусу вот уже полдня. – с упреком в голосе сказал замполит, пожимая ему руку с такой силой, словно боялся, что Валера вот-вот испарится на месте. Собственно, именно такое желание и читалось в глазах хирурга, поэтому замполит продолжил, не отпуская его руки - У меня для вас радостная новость. Сегодня единогласным голосованием партийного комитета академии вы приняты кандидатом в члены КПСС. А через месяц, если вы оправдаете оказанное вам высокое доверие, партийный комитет рассмотрит вопрос о вашем вступлении в партию. Обычно на испытательный срок отводится не менее трех месяцев, но с учетом ваших поручителей, комитет счел, что месяца более чем достаточно.
-Моих поручителей?
-Ну разумеется. Не каждый имеет в поручительном листе подписи начальника академии и куратора из минобороны. Такое отношение к вам со стороны командования говорит о том, что вы, безусловно, заслуживаете доверия. Вот – замполит извлек из своего безразмерного портфеля тонкую книжку в мягком переплете с профилем Ленина и протянул ему. – Изучите от корки до корки. Сами понимаете, устав партии не менее важен для коммуниста, чем устав вооруженных сил.
-Безусловно.
-Прекрасно. – просиял замполит – Я рад, что ваша политическая сознательность столь же велика, как и профессиональное мастерство. Удивлен, что вы раньше не подавали заявления, но ведь никогда не поздно принять правильное решение, не так ли?
-Так. – покорно согласился Валера.
-Отлично, отлично. Ну, всего хорошего, доктор, с нетерпением жду нашей встречи на заседании парткома. Такие кадры, как вы, нам нужны. Светлое будущее надо строить уже сегодня. – и, покачивая портфелем, словно получивший пятерку школьник, политработник отбыл в направлении выхода, оставив Валеру с уставом партии в руке и немалым удивлением в глазах.
-Ты чего такой озадаченный? – спросила Алена, ставя перед ним стакан чая с аккуратно размещенным поверх него бутербродом – Опять уникальная операция, которую отказались делать все остальные сумасшедшие?
-Ты слишком переоцениваешь уровень сумасшествия в наших рядах. – Валера вздохнул и перевернул очередную страницу устава – В партию меня принимают.
-В какую партию?
-Партия у нас одна, Аленушка. Везде.
-Господи, я думала, у тебя очередной аврал на работе.
-И авралов теперь тоже будет хватать. – Валера оторвался от чтения и посмотрел на жену – Знаешь, если по этому уставу принимать не в партию, а в армию или в КГБ, то практически ни одного слова менять не придется. Партийная дисциплина, государственная тайна, верность долгу, самоотверженность при выполнении заданий. В общем, с таким уставом хоть в партию, хоть за линию фронта.
-И зачем тебе это нужно?
-Ну, я так понял, что для возможности спокойно заниматься своим делом, мне надо вступить в правящую касту. Как в древнем Египте, высшее знание доступно только касте посвященных.
-Если бы у нас все посвященные стремились к высшему знанию, мы бы уже коммунизм построили. – заметила Алена. – Ты знаешь, у нас в школе недавно разбирали одного старшеклассника. Так вот он заявил, что в подвиге лейтенанта Шмидта не видит никакого подвига. Ты представляешь? Наша историчка просто в шоке. Он ведь комсомолец, отличник, еще и спортом занимается.
-И чем же он объяснил такое свое особое мнение?
-Сказал, что глупо было губить корабль и команду, если заведомо не мог выстоять в бою с царской эскадрой. Что, мол, восстание без шансов на успех – это напрасное кровопролитие.
-А разве он не прав?
-И ты туда же? – ахнула жена. – А подвиг декабристов? А революция 1905 года? Да без таких, как лейтенант Шмидт вообще ничего бы не было! В том числе и нашей родины.
-Ну, положим, декабристы сами были из дворян и к императорскому флоту имели весьма отдаленное отношение. А революцию девятьсот пятого, насколько я помню, потопили в крови царские войска.
-Валера… - Алена аж вспыхнула и уже открыла рот для гневной тирады, но он примирительно поднял руки, не дав ей войти в раж дискуссии.
-Так чем кончилось дело-то?
-В том и проблема, что оно еще не кончилось. Комитет комсомола на днях будет решать вопрос об исключении его из рядов ВЛКСМ, как идейно не соответствующего. Ты понимаешь, что такое исключение из комсомола накануне окончания школы? Это же волчий билет. А он в институт собирался поступать.
-И с учетом всего этого он продолжает стоять на своем?
-Именно.
-Молодец.
-Да что ты такое говоришь? – снова задохнулась от возмущения жена.
-Я говорю о том, что если он все это понимает и тем не менее стоит на своем, то это может только вызывать уважение. Сознательный риск ради идеи дорогого стоит.
-Слишком дорогого. Он портит себе всю дальнейшую судьбу. Вместо института отправится в армию, а с учетом характеристики, которую ему выпишет комсорг, засунут его куда-нибудь на подводную лодку, на пять лет, и ни о каком институте речи уже не будет.
-Ну, вот там он и оценит подвиг твоего лейтенанта. Ничто так не способствует изменению мнения о предмете спора, как личное с ним знакомство.
-Все-то тебе шутки. – махнула на него рукой Алена – А самое плохое, что ты такой не один. Уже несколько учеников в школе высказались в его поддержку.
-Ну так, может, не исключат его тогда из комсомола.
-Так они же не на собрании за него слово молвили, а так, в личной беседе. Но все равно, сам факт. Если идеалы под сомнение ставят уже в школе, то что ж с ними будет дальше?
-С идеалами? Или с учениками?
-С обоими. Нельзя жить без идеалов. Человек без идеалов сойдет с ума.
-Тебе не кажется, что ты слишком драматизируешь? Простое несогласие одного ученика с историческим учебником еще не означает крах всей идеологии, на которой вы строите воспитательный процесс.
-Сегодня не означает. А когда у него появятся свои дети? На каких ориентирах он будет их воспитывать?
-Ну…будем надеяться, на подлодку его отправят на ядерную. – Валера заговорчески подмигул жене и почти тут же получил в лоб катушкой ниток, посланной изящной женской рукой в карательный полет.
-И когда ты начнешь серьезно относиться к серьезным вопросам?
-Дорогая, твоей серьезности хватит нас обоих.
-Плохо. – Тихонов вернул Валере отчет и откинулся на спинку кресла.
-Что плохо?- не понял Валера, пробегая взглядом по своим записям. В течении предыдущего часа он, используя весь свой талант сочинителя, писал отчет о послеоперационной реабилитации больного, которому они с Тихоновым впервые в истории академии имплантировали биологический митральный клапан. Участвуя в операции первым ассистентом, Валера был немало удивлен, получив этого пациента на дальнейшее лечение, и приложил немало усилий, чтобы его реабилитация прошла буквально образцово, что и постарался выразить в литературном шедевре, преподнесенном им шефу сразу после планерки.
-Все плохо. – повторил Тихонов – Весь этот твой шедевр – кустарная работа. Да, все красиво, все правильно, все по инструкциям, но плохо.
-Да в чем дело, Николай Сергеевич?
-А в том, что у тебя тут концы с концами не сходятся. Ты вот тут описываешь состояние пациента как удовлетворительное.
-Так оно и есть.
-Клинически – да. А то, что у тебя на клиническом анализе крови эозинофилы за верхней границей, это тебя не насторожило?
-Так там буквально на пару единиц.
-Он на кортикостероидах?
-Так точно.
-Что делают кортикостероиды с аллергическими реакциями?
-Подавляют выработку гистаминов. – проворчал Валера, уже понимая, к чему ведет начальник.
-Другими словами, клетки, показывающие уровень сенсебилизации, находятся за пределами верхней границы нормы и это при том, что мы постоянно держим больного на препаратах, подавляющих аллергические реакции, так?
-Николай Сергеевич, ну так аллергия же может быть на что угодно. Может это…
-Ну-ну, удиви меня. На что может возникнуть аллергическая реакция в почти стерильных условиях реабилитационного отделения? Пробы перед операцией брали, не так ли?
-Так точно.
-Результаты были отрицательными?
-Были.
-Твой вывод?
-Аутоиммунная реакция. Вероятно, на белок имплантированного клапана.
-Совершенно верно. И я уверен, что, как только мы снимем кортикостероиды, то получим полноценную реакцию отторжения. Кстати сказать, приглушенность тонов вполне может оказаться симптомом начала аутоиммунного эндокардита.
-Он может быть и просто послеоперационным.
-Будь он просто послеоперационным, пенициллин уже бы все исправил. Нет, тут или адаптивный период, или аутоиммунная реакция. И я не думаю, что это просто адаптация.
-В таком случае, я должен переписать отчет.
-Зачем?
-Ну как…по всему выходит, что мои выводы не верны…и…
-Вот выводы и надо подкорректировать.
-Подкорректировать?
-Именно. – заведующий глубоко вздохнул, словно подбирая слова для объяснения непонятливому ученику математической теоремы, которую тот и сам должен был бы понимать.- Понимаешь, все мы здесь должны учитывать не только медицинские последствия наших действий, но и политические.
-Что вы имеете в виду?
-Я имею в виду, что после того, как Цвах, устроивший нам весь этот праздник, покинул наши ряды, нам даже козла отпущения не найти. Не то, чтобы я в серьез рассматривал такой вариант, но надо осознавать, что его изначально нет. Так же нам надо помнить, что в отчете об операции стоят мое и твое имя. И что Цвах, в какую бы дыру он не заполз, об этом тоже помнит. Признание операции неудачной, ударит в первую очередь по нам. Восторженное же описание ее результатов, как ты сделал в своем отчете, заложит под нас мину замедленного действия, которая рванет, как только аутоиммунные осложнения станут очевидны после выписки пациента из отделения.
-Если мы не можем поставить ни плюса, ни минуса, то что же нам делать?
-Мы остановимся на золотой середине. Ты перепечатаешь конец отчета и разделишь его итоговую часть надвое. В первом разделе напишешь, что, благодаря доктору Цваху, мы теперь овладели новой операционной техникой и готовы ее совершенствовать, а во втором напишешь, что первоначальные результаты являются хоть и положительными, но пока поверхностными, в виду чего консилиум врачей рекомендует длительное амбулаторное наблюдение за больным после его выписки. Таким образом, мы оставим за собой ведение больного после того, как он покинет наше отделением. А значит, сможем корректировать информацию, которая пойдет наверх.
-Все так серьезно?
-Валера, ну не изображай идиота. – поморщился Тихонов – Человеческие клапаны – плохой вариант для имплантации. Ты это знаешь не хуже меня. Слишком велик риск отторжения. Доноры подбираются фактически наугад, ибо никакое самое тщательное их обследование не даст полной информации о всех затаенных патологиях, которые они заработали за всю жизнь и которые до поры могут не проявляться даже на гистологии. И дело даже не в аутоиммунных реакция, которые сами по себе опасны. Мы тут словно на минном поле. Онкологические риски, например ни чуть не меньше. А генетические риски? Мы ж понятия не имеем, какую информацию несут клетки, помещенные в организм пациента. Будущее за гетерогенными имплантами. За специально выращенными для этих целей животными а в перспективе за искусственно выращенными тканями. То, на чем настаивал Цвах, устарело уже на момент того злополучного совещания. Потому американцы и не торопятся вводить эту технологию в массовое использование. Но понимают пока что это единицы.
-Почему, в таком случае, не объявить об этом открыто? Может, нам стоит, стать первыми, кто скажет об этом прямо? Дескать, техникой мы овладели, но считаем сам материал неподходящим для массового использования.
-И этим лишим больных надежды на спасительную операцию, а здоровых гордости за достижения советской медицины? Не говоря уже о том, что на всех международных конференциях тут же заявят, что советские хирурги не владеют технологиями для безопасного подбора биологического материала. Нет, мы не станем глашатаями ошибочности этого пути. Наше дело – максимально систематизировать факты, которые мы получим в результате наблюдения за больным и сообщить их по начальству. И сделать это надо так, чтобы у руководства у самого возникла мысль о непригодности донорского человеческого материала для подобной работы. Так мы прикроем собственные спины и убережем массу людей от пожизненной инвалидности.
-Да, но значительная их часть может умереть до того, как наши биологи закончат разработку гетерогенных клапанов.
-А ты считаешь, что медленная смерть от пожирания части сердца собственными иммунными клетками организма – это хорошая альтернатива? Не говоря уже о том, что постоянный прием глюкокортикоидов и иммунодепрессантов сделает даже остаток жизни этого нашего несчастного более чем неприятным.
-Понимаю.
-Наша работа, Валера, - продление жизни. А не процесса умирания. Переделай отчет. После обеда я должен представить его на подпись шефа. После чего он пойдет в главмедупр и дальше в министерство обороны. И, если все пройдет, как я надеюсь, нам с тобой светит благодарность командования за образцовое выполнение служебного долга. К сожалению, это будет тот частый случай, когда форма полностью противоречит содержанию.
-Есть. – Валера сгреб свое сочинение со стола и вышел из кабинета.
-Доктор! Доктор, проснитесь скорее. – медсестра столь энергично трясла его за плечо, что Валера рефлекторно оказался на ногах еще до того, как вернулся из сна, столько сладкого на любом дежурстве.
-Что случилось? – он несколько раз быстро моргнул, пытаясь собраться с мыслями и припомнить всех проблемных больных, которые находились на данный момент в отделении. Несколько успокаивало то, что сам он за прошедшие сутки никого не оперировал, однако каждый, кто находился сейчас на лечении в отделении мог потенциально преподнести любой сюрприз.
-Там внизу люди. Не наши.
-В смысле – не наши? Какие не наши? – Валера все еще не мог вникнуть в ситуацию, но уверенно направился к выходу из отделения. Дежурство в гарнизонном госпитале считалось обязательной каторгой для каждого врача академии и воспринималось всеми узкими специалистами как кара за бывшие и будущие грехи. Основная часть дежурства состояла в приеме больных и распределению по отделениям госпиталя, а так же в постоянном взаимодействии с коллегами иных специализаций для уточнения диагноза очередного доставленного санитарной машиной больного. Кроме того, такое дежурство означало почти непрерывный в течении рабочего дня конфликт с врачами частей ленинградского гарнизона, ибо задача последних состояла в гарантированном сбагривании любого проблемного больного в стационар, а задача принимающего врача заключалась в прямо противоположном, ибо гарнизонный госпиталь физически не мог вместить всех страждущих, от которых хотя бы на время мечтало избавиться командование частей и соединений огромного округа. Кроме того, в том случае, если хирурги госпиталя были заняты или отсутствовали на месте, неотложные операции должен был проводить хирург, дежуривший на приеме от ВМА. Академические врачи не любили госпиталь, потому что он отрывал их от собственных больных и, кроме того, утомлял погружением в рутину, из которой каждый в свое время вырывался с таким старанием. Валера не являлся в этом вопросе исключением, поэтому все свободное время на дежурстве предпочитал проводить в состоянии сна, чему постоянно мешали медсестры, жаждущие получить от него очередное указание по неотложному вопросу, начальство госпиталя, не выносящее вид отдыхающего врача, а временами и сами больные. И сейчас на правах дежурного хирурга он решительно двигался в приемное отделение.
Поначалу он даже остановился, глядя на мелькание незнакомых мундиров и погон с орлами и солнцами золотого цвета, оглушенный незнакомой речью и оживленной жестикуляцией. Двое медсестер как могли пытались успокоить неожиданных гостей, на смеси трех языков объясняя, что за доктором уже послали, но было видно, что смысл их слов доходит до посетителей лишь в самых общих чертах, никак не снимая накала страстей. Гостей было четверо, точнее, четыре с половиной, ибо на руках одного из них устроился пацан лет девяти-десяти на вид, явно несчастный и подкреплявший это предположение самыми жалобными стонами, на которые были способны его голосовые связки. Руки ребенка сжимали живот, словно пытались запихнуть обратно боль, а лицо кривилось каждый раз, когда очередной болевой приступ сводил его внутренности. В течении нескольких секунд Валера проснулся, успел бросить взгляд в окно и увидеть черную машину с неизвестными посольскими флагами, прислушался к речи офицеров, которые продолжали что-то требовать от медсестер и прийти к выводу об их арабском происхождении. Собрав все знания, которые у него имелись в плане арабского языка и обнаружив, что большинство из них относится к ненормативной лексике, он выбрал одно из немногочисленных цензурных и рявкнул максимально командирским голосом.
-Бихудуен! – что в официальном переводе означало призыв к тишине и порядку.
Призыв возымел ожидаемый эффект, и в приемнике тут же воцарилась настолько звенящая тишина, что Валера на секунду пожалел о сказанном.
-Что тут? – спросил он медсестру.
-Доктор, слава богу. – выдохнула она – Они ребенка привезли, а по-русски не понимают совсем. Он за живот все держится, а осмотреть не дают, только повторяют «доктор, мужчина».
-Кто такие?
-Я так думаю, что сирийцы. Флаг на капоте видели?
-Ну?
-Так это сирийский флаг. К нам как-то привозили солдата из охраны их посольства, так на той машине такой же был.
-Понятно. – Валера шагнул вперед к арабским офицерам, которые продолжали молча следить за каждым его движением – Испаньол? – задал он вопрос без особой надежды – Инглишь?
Один из арабов шагнул вперед и, явно с трудом подбирая слова, ответил:
-Не…не…много.
-Капитан Лазаров. – Валера ткнул себя пальцев в грудь и продолжил – Врач.
-Майор Хафез-аль-Асад – представился в ответ офицер и, повернувшись назад, указал на сирийца, державшего на руках корчащегося от боли ребенка – Капитан Расул-аль-Тикрити. – услышав свое имя, второй офицер кивнул Валере. – Его…сын…живот. – сообщил Асад, указывая на ребенка. – Нужна помощь.
-Я помогу. – Валера повернулся в сестре – За переводчиком нельзя послать в посольство?
-Уже послали, доктор. И главврачу позвонили, он скоро приедет. Детского хирурга с города тоже вызвали, но когда тот прибудет не известно, ночь же.
-Какая прелесть. –протянул Валера, представляя главного врача госпиталя, который на крыльях служебного долга сейчас несся на работу – Проводите их в смотровую. Скажите, что я сейчас подойду.
-Хорошо, доктор. – сестры явно вздохнули с облегчением, передав ответственность за ситуацию врачу, а сирийские гости успокоились, увидев мужчину в белом халате.
-Господи, ну почему мне, а? – Валера риторически поднял глаза к небу, упершись в данном случае в потолок.
-Может, потому, что лично вас ему не жалко? – предположила вторая медсестра, о присутствии которой он уже забыл и голос которой прозвучал тем неожиданней, что раздался из-за его плеча.
-Утешила. – буркнул он, направляясь в смотровую.
Появившись оттуда через десять минут, он коротко бросил:
-Разбудите анестезиолога. Подготовить операционную.
-Доктор, главный скоро будет здесь, детский хирург…
-Нет у нас времени на скоро. Я буду оперировать сам.
-Под вашу ответственность, доктор. – сестра скептически покачала головой – Вы же понимаете, что будет, если…
-Понимаю. А теперь вспомните субординацию и выполняйте приказ.
-Валера, какого хрена? – анестезиолог всем видом демонстрировал неприязнь к пробудившей его окружающей действительности – Давай переправим пацана в город. Там детские хирурги им займутся.
-Серега, ты видел, кто его привез?
-Ну видел и что?
-А то, что они приехали на посольской машине. Мы не знаем, ни кто они, ни чем тут занимаются, но, поверь, такие машины не каждому полагаются. У пацана перитонит. Скорее всего, на фоне лопнувшего аппендикса. Если сейчас мы попытаемся отправить их в другую больницу, скандал будет – до пенсии не отмоемся. А за это время парень и помереть может. И вот тогда нам точно лучше будет самим застрелиться.
-Аналитик хренов. – проворчал анестезиолог – Вот вечно вас, таких умных присылают, а нам геморрой.
-Готовь пацана, Серега.
-Слушаюсь, начальник.
-Ух ты, как нехорошо. – протянул ассистент, раскрыв крючками брюшную полость по линии разреза и обнажив сине-багровый аппендикс, разбухший до размера груши.
-Мы точно вовремя. Прямо погордиться собой хочется. – Валера аккуратно обнажил раздувшийся аппендикс, аккуратно отсекая спайки, которыми тот успел срастись с брюшиной. Было очевидно, что воспаление тут развилось не сегодня и довольно долго протекало скрыто, вызывая не больше опасений, чем простая кишечная колика. Периодически то затухая, то разгораясь заново, оно постепенно сформировало большой гнойный мешок, который, наконец, раскрутил маховик клиники на полную и сейчас грозил лопнуть буквально в любую секунду.
-Хочу заметить, что гордиться нужно всеми. – подал голос анестезиолог из-за ширмы – В том числе и мной.
-Безусловно, Серега. – согласился Валера – Особенно когда на доклад к главному пойдем.
-Ну, не перегибай. Моя скромная роль того не стоит. – анестезиолог вновь скрылся за ширмой.
-Извлекаем. – кивнул Валера анестезиологу и аккуратно отсек аппендикс от перетянутого лигатурой кишечника. Чавкающий звук, напоминающий «бульк», раздался как раз в тот момент, когда аппендикс покинул брюшную полость. В лоток брызнула невообразимой вони мутно-зеленая жижа. – Санируем полость и зашиваем. Чую я так, что командование уже прибыло. – в дверь операционной просунулась голова санитарки – Валерий Васильевич, главный просил передать, что ждет вас в ординаторской сразу после операции.
Валера кивнул и посмотрел на ассистента.
-Колдун проклятый. – буркнул тот.
-Говори. – главный врач ленинградского гарнизонного госпиталя подался вперед, навалившись грудью на стол и всем видом демонстрируя величайшее нетерпение.
-Все хорошо, аппендикс удалили, полость санировали. Будет жив-здоров.
Главный откинулся на спинку стула с явным облегчением.
-Везучий ты, Валера. Даже не представляешь, насколько. Этот парень – сын Расула-аль-Тикрити, помощника военного атташе Ирака в СССР.
-Ирак? Но я думал, это сирийцы. Машина и все такое…
-Машина из посольства Сирии, это верно. И сопровождал его сирийский офицер. У них там друг за другом две революции случились недавно, в Ираке и Сирии. А командует всем одна партия – арабского возрождения, так называемая БААС.
-Одна партия на две страны?
-Даже больше, чем на две. Они там единый арабские мир строят или что-то в этом роде. Факт в том, что оба этих офицера крутят тут какие-то большие дела с нашими министерскими и явно не от своего имени. Когда пацана скрутило, они рванули сюда, потому что это единственный военный госпиталь, о котором они знают, хотя по правилам их должны были бы в твою ВМА отвезти. В общем, мне тут уже успели позвонить из министерства, городского управления КГБ и МИД. Я их заверил, что ребенком занимается наш лучший хирург. И пока ты там паренька потрошил, сидел тут и молился, чтобы это оказалось правдой.
-Ваши мольбы были услышаны. Все хорошо. Можете сказать отцу, что с его сыном все будет хорошо. Завтра уже можно переводить в клинику академии.
-Вот уж нет. Сам пойдешь и скажешь. Там их уже целая делегация собралась. Хотят героя лично видеть.
-А мнение героя не учитывается? Я устал как собака.
-Валера, не расходуй остатки моего здоровья на создание моего инфаркта. Иди порадуй наших арабских гостей и можешь отправляться домой. Твой ассистент дотянет смену сам. Да и я, думаю, останусь здесь, все равно скоро светает.
-Есть.
Когда Валера вышел в коридор приемного отделения первым ему навстречу шагнул молодой смуглый офицер с выправкой недавнего выпускника военного училища.
-Лейтенант Самир-ад-Дин, переводчик посольства Сирийской Арабской Республики.
-Капитан Валерий Лазаров, дежурный врач ленинградского гарнизонного госпиталя.
Пока два офицера представлялись друг другу Расул-аль-Тикрити приблизился к ним и быстро заговорил по арабски.
-Капитан аль-Тикрити спрашивает о здоровье сына.
-Скажите, что с его сыном все хорошо, операция прошла успешно, ребенок в палате под наблюдением. Скажите, что он правильно сделал, что привез его сюда, скажите, что решительность его действий спасла его сыну жизнь. – переводчик практически мгновенно переводил сказанное Валерой, и по мере осознания услышанного на губах иракского капитана, кивавшего каждой фразе сирийского офицера, ширилась радостная улыбка. Затем он снова заговорил, но уже спокойнее, переводя взгляд с сирийца на Валеру и обратно.
-Капитан аль-Тикрити просит вашего разрешения увидеть сына.
-Он еще спит после наркоза. Кроме того, доступ в реанимационное отделение строго запрещен. Скажите ему, что будет разумнее вернуться в посольство и успокоить мать ребенка. Пусть знает, что с ее сыном все хорошо.
-Его мать умерла несколько лет назад. – перевел Валере ответ капитана сириец – С тех пор капитан аль-Тикрити не расстается с сыном. Учитывая его заслуги перед революцией, ему разрешили взять сына в поездку в вашу великую страну, и он счастлив, что Аллах даровал ему эту возможность, потому что иначе ребенок мог погибнуть, оставшись в Ираке. Поэтому он просит разрешения остаться в больнице до утра, чтобы быть ближе к сыну и вместе с ним встретить утро нового дня.
-Ну что ж, пусть остается. – пожал плечами Валера – Я попрошу реаниматолога позвать его сразу, как мальчик придет в себя.
Когда ответ Валеры был переведен вперед шагнул сирийский офицер.
-Майор аль-Асад выражает вам глубокую благодарность. Он и капитан аль-Тикрити – близкие друзья, прошедшие горнила революционной борьбы в своих странах плечом к плечу и сын капитана аль-Тикрити для него все равно что родной. Он так же просит вам передать, что они никогда не забудут того, что вы сделали и, если вам когда-нибудь понадобится их помощь, вы сможете на них рассчитывать в любом деле.
-Передайте майору аль-Асаду мою благодарность за его слова. Советский офицер всегда будет ценить дружбу своих братьев по оружию. А теперь прошу меня извинить, мне надо вернуться к работе.
И, распрощавшись с новыми и совершенно неожиданными друзьями, Валера рванул из приемного отделения, на ходу снимая халат.
-Ты не устаешь меня удивлять своими способностями находить друзей среди самых неожиданных личностей. – генерал Шевченко закончил читать доклад Валеры о последних достижениях в работе по нейрорегенерации и поднял на него глаза.
-Виноват? – Валера нахмурился, не понимая, к чему клонит генерал. Весь процесс чтения он сидел напротив в ожидании взбучки, которой он по собственному мнению был вполне достоин. Собственно, честнее было бы назвать его доклад рапортом о неудачах, ибо к этому по сути сводились все результаты, которых он смог добиться, работая с полученным на Кубе алкалоидом. Кроме того, недавно он получил сообщение с острова свободы от Хосе Ибареса. Оставшийся на наблюдении за прооперированной собакой кубинский микробиолог во всех подробностях расписал послеоперационный период, который на первых порах вызвал столь большие надежды, в дальнейшем привел к столь же большим разочарованиям. Прочтя его, Валера выдал длинную тираду на испанском языке, вызвав недоуменный взгляд жены, у которой хватило ума не требовать перевода. Включив отчет с из Кубы в свой рапорт, он направился на встречу с генералом, подтачиваемый предчувствием нагоняя. Поэтому, когда тот вместо ожидаемой взбучки заговорил на совсем другую тему, Валера на миг растерялся.
-Этот ребенок, которого ты так вовремя прооперировал, сын Расула-аль-Тикрити. Ты очень вовремя оказался на месте. Теперь, благодаря тебе у нас появилось два новых друга на Ближнем Востоке. И хочу тебе сказать, что друзья эти нам могут очень пригодиться.
-Я так понимаю, это не простые офицеры?
-Даже больше, чем тебе кажется. Если ты помнишь, этой весной в Сирии произошел переворот, приведший к власти партию арабского возрождения, так называемую БААС. Ту самую партию, которая пришла к власти пять лет назад в Ираке.
-У них одна партия на две страны?
-У них одна партия на весь арабский мир. Во всяком случае, она себя позиционирует именно как панарабская. Скажем так, национально-религиозный вариант КПСС. В общем, ребята там лихие, а потому действуют решительно. Короче говоря, я так думаю, что идеи арабского возрождения в Сирии получили развитие при прямой поддержке братьев по оружию из Ирака.
-Это все интересно, но какое отношение…
-Не перебивай старших. Даже по возрасту, не говоря уже о звании.
-Виноват.
-Хафез-аль-Асад был одним из тех, кто руководил переворотом, так сказать, на месте. В частности, он нейтрализовал базу ВВС, с которой должны были бомбить повстанцев, в результате чего попал в большой фавор к нынешней власти, которая теперь, после того, как Объединенная Арабская Республика приказала долго жить, решительно декларирует курс на создание крепкого сирийского государства. Это уже нашло поддержку правительства Ирака. Так вот капитан Расул-аль-Тикрити является представителем министерства обороны Ирака в Сирии и занимается там, скажем так, не совсем официальными вопросами.
-Поэтому они оба оказались здесь?
-Вроде того. Сирийцы давно ведут с нами дела по военно-техническому сотрудничеству, а теперь и иракцы решили кое-что у нам прикупить. И, поскольку они помогли сирийским товарищам в их революции, те теперь помогают им наладить контакты тут. Я тебе для того это рассказываю, чтобы ты понял одну вещь: ты никогда их тут не видел. Поскольку согласно официальным данным они никогда не пересекали границу СССР. Тебе привезли ребенка, ты его прооперировал, и благодарные родители, благословляя тебя лично и всю советскую медицину, через несколько дней забрали дитя домой. Познакомиться с ними ты не успел, поскольку состояние ребенка требовало неотложного вмешательства, а потом сменился с дежурства и передал дальнейшее лечение местному врачу.
-Безусловно. Все так и было. – охотно согласился Валера.
-Ну и хорошо. А теперь перейдем к твоему рапорту. Если честно, я несколько удивлен твоим конечным выводом. Ты пишешь, что в целом результаты следует признать неудовлетворительными.
-Так и есть. Мы не продвинулись практически ни на шаг с того момента, как провели первые операции. Отчет с Кубы подтверждает это.
-Да, я читал его. – кивнул генерал – Неконтролируемый разгон метаболизма, что в конечном итоге приводит к быстрому износу и смерти организма.
-Верно.
-Но Ибарес так же упомянул, что прооперированное животное после восстановления двигательных функций продемонстрировало чрезмерную физическую силу.
-Верно. Собственно, ее рост и стал результатом метаболического разгона. Фактически объект находился в состоянии постоянного адреналинового криза.
-Можешь назвать причину?
-Трудно сказать. – покачал головой Валера – Могу только предположить, что восстановление нервных путей путем имплантации новых клеток при подавлении иммунных реакций вызвало неконтролируемый рост нейроактивности. Причем не только в месте имплантации. Возможно в области гипоталамуса, что и привело к нейро-эндокринной перестройке всего организма. Учитывая, что мы проводили операции на спинном мозге, наиболее вероятное воздействие прямиком на центральную нервную систему. А это та зона, которую мы до сих пор очень ограниченно изучили.
-И тем не менее, можно говорить о вполне впечатляющих результатах. Быстрый рост физической силы при значительном уменьшении потребности в отдыхе – это большой прорыв.
-Да, но этот процесс значительно ускорил смерть объекта.
-Это проблема. – согласился генерал – Однако для того мы и продолжаем проект, чтобы устранить ее, не так ли?
-Я думал, мы продолжаем его для того, чтобы лечить людей от последствий тяжелых травм и дегенеративных заболеваний нервной системы.
-Валера. – генерал поморщился, словно съел дольку лимона – Не делай вид, что не понимаешь, о чем речь.
-Понимаю. Вас интересует военное применение данной технологии. Суперсолдаты.
-Давай без тривиальных определений. Скажем, нас интересуют возможности по увеличению боевых возможностей личного состава. Химические средства для этого имеют весьма серьезные ограничения к применению. И почти после всех них наступает период значительного снижения активности организма. Спад, который требует довольно много времени для восстановления сил. А тут совсем другое дело.
-Еще бы. – согласился Валера – Тут никаких спадов до самой смерти. Проблема в ее быстром наступлении.
-Ну…- генерал положил рапорт Валеры в черную папку и убрал ее в сейф – это один из вопросов, который тебе предстоит решить.
-Никогда не думала, что в мире может быть такая красота. – протянула Алена, перебирая пальцами мелкий, словно просеянный через сито, песок. На лице ее блуждала расслабленная улыбка, а глаза, прикрытые дымчатыми розовыми очками бессознательно следили за волнами, демонстрируя полное отсутствие напряженной работы мысли, которая не покидала ее взгляд чуть ли не с момента их знакомства.
Валера приподнявшись на локте, с удовольствием наблюдал за женой, растянувшейся на деревянном лежаке, не в последнюю очередь следя за плавно ходящей вверх-вниз грудью, вдыхающей осенний, но такой еще теплый в этих краях воздух. Почувствовав взгляд мужа, Алена сняла очки и повернулась к нему.
-Ты так и не рассказал мне, как у тебя это получилось.
-Что – это?
-Ну, вот это. Как ты смог вытащить меня в разгар учебного года, да еще с сохранением содержания. За все время работы я не припомню такого ни с кем из моих коллег. Такого просто не может быть. Тем более в начальной школе.
-Сейчас не разгар года. – возразил Валера – Всего лишь октябрь. У тебя вся работа впереди.
-Сразу понятно, что за все эти годы ты так и не проник в суть моей профессии. – покачала она головой – Сейчас как раз самый разгар. От того, насколько основательно я смогу ввести моих в учеников в учебный ритм, зависит вся их успеваемость до самого июня, а делается это именно сейчас. В такой ситуации, чтобы тебе предоставили отпуск, надо иметь более чем веские причины. Одного отпуска мужа для этого не достаточно.
-Это смотря кто у тебя муж. – возразил Валера – Скажем так, я сумел убедить твою директрису, что наша семейная жизнь нуждается в совместном отдыхе. Как педагог и коммунист, она просто не могла не пойти навстречу столь важным потребностям ячейки советского общества.
-Все иронизируешь. Другими словами, ты не собираешься мне рассказывать, что происходит на самом деле.
-А что происходит? Мы в отпуске, смотрим на море, лежим на прекрасном пляже. Ты, кстати, знала, что здесь, в Пицунде, всего двадцать процентов песчаных пляжей? Все остальное – сплошная галька. Так что у нас тут, можно сказать, особые условия.
-Я заметила, что у тебя куда не глянь, везде особые условия. Просто страшно подумать, какие у тебя должны быть заслуги перед государством. И, кстати сказать, мне вполне нравится галька на пляже, и я с удовольствием приехала бы сюда летом, как все нормальные люди, а не поздней осенью.
-Поздней? Сейчас всего лишь начало октября. Ты посмотри только, какая красота вокруг. Разве можно увидеть такое летом, да еще при толпах народа?
-Есть у меня такое подозрение, - Алена демонстративно обвела взглядом почти пустой пляж и здание спального корпуса военного санатория, возвышавшееся над морским берегом словно сторожевая башня – что и летом тут не будет толпы. Слишком это место какое-то элитное. Тут даже горничные выглядят более важными, чем наша директриса.
-Тебе тут не нравится? Только скажи, и мы уедем хоть завтра.
-Если бы мы были в отпуске, возможно.
-Но мы и есть в отпуске.
-Разве? А почему ты регулярно исчезаешь чуть ли не на целый день и не говоришь мне, куда едешь? Почему не берешь меня с собой?
-Аленушка, ну это ж просто скучные служебные дела. Тебе там будет совершенно не интересно, да и не принято на такие объекты жен водить.
-Вот про это я и говорю. Если ты должен заниматься служебными делами, да еще ездить на эти твои объекты, я готова с этим смириться, но только не надо держать меня за дуру и говорить, что мы приехали просто в отпуск.
-Ну… - Валера вздохнул, озадаченный очередным проявлением женского интеллекта – скажем так, и отдыхаем мы тоже.
-Ладно, будем считать, отбрехался. – махнула рукой Алена – А между прочим, в этом году уже девять лет нашего знакомства. Последняя, так сказать, молодая дата. Следующий год уже юбилейный.
-Как девять? – Валера аж сел на лежаке – Уже девять?
-От пятьдесят пятого, когда ты пытался произвести на меня впечатление покупкой театральных мест в ложе театра Благовещенска, до нынешнего шестьдесят четвертого, когда твой размах дошел до закрытых номенклатурных санаториев в Абхазии. Думайте, доктор, вы, конечно, не математик, но уж до девяти уметь считать просто обязаны. Двузначных цифр я уже не требую.
-Черт. – Валера почесал в затылке – Данное замечание говорит о том, что саму дату я уже пропустил?
-Безусловно. Как и предыдущие пять. – охотно согласилась жена – Но в этот раз ты непреднамеренно вымолил себе прощение тем, что привез меня сюда.
-Нет худа без добра. – заметил Валера.
Для него самого их поездка в Пицунду явилась полной неожиданностью, и единственное, что он успел предпринять с учетом места командировки и времени года, это уговорить генерала Шевченко разрешить взять с собой Алену. Тот по началу отнесся к этой идее без одобрения, но затем согласился, поскольку поездка супружеской пары в отпуск привлекала меньше внимания, чем внезапная отлучка офицера с места службы посреди разгара работы. В результате в течении недели для Валеры был оформлен служебный отпуск, на который он, безусловно, имел право, поскольку не пользовался им последние три года, а Алене без малейших возражений предоставили отпуск по семейным обстоятельствам, в очередной раз убедив, что ее муж занимается не совсем той работой, о которой она хоть что-то знала. Валера, привыкший уже не задавать лишних вопросов, прибыл в Пицунду с женой и двумя чемоданами аккурат первого октября, получив целых двое суток на обустройство и накопление необходимого количества восторга красотами осенней Абхазии. А уже четвертого числа он оказался на территории некоего учреждения, известного большинству работающих в нем сотрудников как микробиологический центр Министерства обороны, а значительно меньшему количеству людей в белых халатах как «Объект-33», принадлежащий Отделу биологической разведки ГРУ и занимающийся работой в отраслях медицины, не подлежащих афишированию. Встретивший его генерал Шевченко добавил остроты впечатлениям, сообщив, что предстоит операция по имплантации искусственно выращенного нейроволокна в продолговатый мозг обезьяны. На вопрос ошарашенного Валеры, с чего такая спешка и тем более секретность, генерал, неспешно переместив сигарету из одного угла рта в другой ответил:
-Давай-ка я тебе кое-что покажу.
Идя за генералом по длинному темному коридору, освещенному лампами с красным светом, напоминающими аварийное освещение, Валера обводил взглядом полукруглый свод потолка, напоминающий метро и слушал голос генерала, который долетал до его ушей, отражаясь от стен, словно приходя из другого мира.
-Ты ведь не думал, что работу такого масштаба поручат тебе одному. Складывать все яйца в одну корзину никогда не было характерной чертой нашего учреждения. Но проблема в том, что местные гении решили пойти по иному, чем у тебя, пути. Вместо поэтапной интеграции импланта с последующим отключением и удалением родных нейромагистралей, было решено использовать параллельно родные и имплантированные волокна.
-Зачем? – не удержался от вопроса Валера.
-Была высказана идея о том, что их параллельная работа при соответствующей гормональной подпитке приведет к значительному увеличению мышечной и, что немаловажно, мозговой активности.
-Хотели резко повысить интеллект за счет количественного увеличения нейропроводящих путей?
-Ловишь на ходу. – кивнул генерал – Совершенно верно, идея была примерно такая. – Шевченко остановился перед железной дверью и пробежал пальцами по кнопочной панели и улыбнулся, увидев, как Валера демонстративно отвернулся –В общем, операцию провели примерно месяц назад.
-Я так понимаю, она прошла не совсем удачно?
-А вот тут не угадал. – улыбнулся генерал – Прошла она как раз на ура. Проблемы начались позже. – он открыл массивную дверь и вошел внутрь.
Глубоко вздохнув и призвав мысленно на помощь бога и КПСС, Валера шагнул следом.
Он оказался в квадратном помещении, почти все пространство которого занимала стальная клетка, толщине прутьев которой позавидовал бы любой зоопарк. Внутри находилась большая обезьяна, в которой Валера предварительно определил гориллу. Прикованная цепями за все четыре конечности, она приподнялась на руках и недобро посмотрела на гостей. Валера сделал шаг вперед, встав плечом к плечу с генералом, и в следующую секунду почти пожалел о том, что это сделал. Почти все тело обезьяны покрывали длинные рваные раны, большинство которых было затянуто еще пока тонкой грануляционной коркой. Черная шерсть во многих местах повылезала, оставив широкие проплешины, в левой части грудной клетки кожу натягивали странным образом изогнутые ребра, очевидно сломанные и затем сросшиеся под совершенно немыслимым углом. Животное явно находилось в состоянии физического истощения, хотя демонстрировало при этом совершенно не соответствующую физическую активность. Активность эта выразилась в следующую секунду в мощном броске в сторону людей. Выступавшие под иссохшей кожей мышцы разом напряглись, в тусклом свете блеснули желтоватым цветом длинные клыки, один из которых явно недавно был сломан и еще кровоточил. Бросок был мгновенным и настолько сильным, что Валера буквально почувствовал, как загудел на пределе возможностей металл цепей, удерживающих обезьяну. Не допрыгнув до толстых прутьев клетки каких-то пару сантиметров зверь на мгновение застыл в воздухе и всей своей немалой массой рухнул на железный пол, подняв такой грохот, словно кто-то разом взорвал магазин кухонной утвари. Душераздирающий вой, последовавший за этим, заставил Валеру сделать шаг назад, непроизвольно отшатнувшись под действием звуковой волны. Генерал, который все это время стоял перед клеткой, заложив руки за спину и задумчиво смотрел на беснующееся животное, лежащее на полу, посмотрел на Валеру, затем на увеличившееся между ними пространство и снова на Валеру, после чего тот, испытав чувство, приближенное к смущению, шагнул обратно и занял свое место подле начальства. Горилла тем временем сделала несколько глубоких вдохов, засасывая воздух словно пылесос, и медленно отползла в сторону дальней стены клетки. Из-под стальных браслетов на ее руках закапала кровь, содранная кожа лоскутами свешивалась из-под металла. Глядя в глаза зверю, Валера с удивлением обнаружил, что они горят красным цветом, словно внутри находятся раскаленные угли.
-Забавный эффект, не правда ли? – сказал генерал, перехватив взгляд Валеры – Оказывается, вмешательство в гипоталамус в данном случае вызвало блокировку синтеза цветного пигмента радужной оболочки глаз и его полное исчезновение. Собственно, с учетом всех остальных побочных эффектов этот момент лишь эффектно дополняет основную картину.
-Откуда такое истощение? Вы ее не кормите что ли?
-Разгон агрессивности начался примерно через десять дней после операции, к концу восстановительного периода. Примерно в то же время и началась потеря массы тела. На данный момент она потеряла примерно тридцать процентов своего первоначального веса. При этом уровень физической силы постоянно растет. Но это для нас уже не ново, а вот чего мы не ожидали, так это довольно быстрый рост интеллекта. Через три дня после начала процесса разгона вегетатики, она уже пыталась куском выломанной арматуры, сломать замок на клетке, а когда в помещение зашли люди, прицельным броском проломила одному из них череп.
-Вы считаете, что вегетативная нервная система повлияла на интеллект объекта? Но это же невозможно.
-Точно. Я тоже так считаю. И в таком случае мы имеем дело с активацией мозговых зон, которые раньше были в спящем состоянии.
-А если отменить нейростимуляторы?
-Уже отменили. Что никак не повлияло на процесс разгона. Собственно, я думаю, что внешняя стимуляция потребовалась только на начальном этапе. В дальнейшем процесс принял самодостаточный характер. Короче! – генерал повернулся к Валере – Ты проведешь повторную операцию в той же зоне. По своему методу.
-Петр Николаевич, но у меня по сути еще нет никакого метода.
-Вот по этой сути и сделаешь.
-Товарищ генерал, – Валера глубоко вздохнул, подбирая аргументы – я не уверен, что нам вообще стоит проводить операции в такой зоне. Последствия слишком непредсказуемы. У нас даже нет детального анализа тех стимуляторов, которые мы используем на послеоперационном этапе.
-И что ты предлагаешь?
-Остановить проект до тех пор, пока не будут получены более точные результаты по уже проведенным операциям. Если надо, вернуться на более низкую ступень в плане объектов. Рано еще оперировать приматов.
-Мне кажется, ты не понимаешь, Валера. – покачал головой генерал – Наше руководство не примет неудачи. В этот проект уже посвящены такие люди и вложены такие средства, что никто теперь не смирится с провалом.
-Я не говорю о провале, я…
-Ты прооперируешь следующий объект. И проведешь реабилитационный период. Затем объект перевезут в Москву, в нашу клинику. И там ты получишь возможность провести тот самый детальный анализ.
-Петр Николаевич, у меня в Академии дел…
-Капитан Лазаров!
-Я.
-Вам ясна задача?
-Так точно.
-В таком случае я жду тебя тут через два дня в девять утра. А пока можешь успокоить свои сомнения на пляже, послушать шум моря и смириться с необходимостью совершить подвиг.
Лежа сейчас рядом с женой на пляже, Валера снова прокручивал в памяти этот разговор, неспешно размышляя, что имел в виду генерал, когда говорил, что руководство не примет неудачи. Учитывая ведомство, из которого был его куратор и масштабность проекта, который он, не желая того, затеял, решив всего лишь проверить предположение сельского аптекаря из далекого острова, неудовольствие неуточненного руководства навевало самые неприятные ожидания.
-Ау. – перед его глазами щелкнули пальцы изящной женской руки, в хозяйке которой он с секундной задержкой признал жену. – Ты не слышал ничего из сказанного мной за последние пять минут, не так ли?
-Эээ…я…ну…
-Понятно. Тогда вставай и пойдем обедать. А потом ты обещал показать мне город, если мне не изменяет память. Учитывая, что ты сам тут впервые, это должно быть интересно.
-Дорогая, - Валера быстрым движение выбросил свое тело с лежака – у тебя будет лучший экскурсовод на свете. Молодой, красивый, умный, ну просто зависть, а не мужчина.
-Дааа? – Алена сняла солнцезащитные очки и заинтересованно посмотрела на мужа – В таком случае, я настаиваю на немедленной экскурсии, скажем, в наш номер. Там есть одна достопримечательность, которую нам стоит изучить немедленно.
-Ну так давай изучим.
-Давай. – она поднялась с лежака и направилась в сторону санатория – Посмотрим, сможешь ли ты лежа быть столь же эффектным, как стоя на фоне моря.
-Показатели? – Валера бросил на анестезиолога короткий взгляд, не выпуская их поля зрения операционное поле.
-Норма. – коротко ответил тот – Везучая мартышка. При таком-то объеме вмешательства.
-Мы тут все везучие ребята. – Валера кивнул ассистенту, и тот поместил тонкое нервное волокно в шейный отдел позвоночного столба обезьяны. Одновременно Валера продолжил отсечение родных нервных стволов спинного мозга, которые были разорваны при умышленной травме позвоночника животного, что вызвало полный паралич мускулатуры ниже шейного отдела. Суть операции состояла в двухступенчатом вмешательстве в центральную нервную систему, в ходе которого сначала планировалось соединить спинной и продолговатый мозг новыми нервными стволами взамен разрушенных, а затем имплантировать в гипоталамическую область дополнительные нервные пути. В задачу последних, кроме иннервации самого гипоталамуса, входила так же и стимуляция гипофиза с целью разгона эндокринной системы, которая должна была гормонально отвечать на возросшую активность центральной нервной системы. Если бы Валеру спросили, какую цель преследует данная операция, он мог бы выдать длинную фразу об ускорении восстановления поврежденных нервов и большом значении, которое будет иметь ее успех для помощи больным с тяжелыми травмами и дегенеративными заболеваниями нервной системы. Однако на самом деле весь смысл проводимого вмешательства сводился к простой формулировке «а что будет, если…». По мнению Валеры, та работа, которая была начата на далеком тропическом острове, вызвала слишком большой энтузиазм руководства, проявившийся в желании использовать все открывшиеся пути одновременно, чтобы подобно детям посмотреть, а что будет, если ткнуть гвоздем в электрическую розетку, одновременно схватившись за горячий утюг. Не удивительно, что при таком подходе к продвижению по совершенно незнакомому пути, основной результат заключался в братских захоронениях подопытных животных и пока еще немногочисленных покалеченных сотрудниках, имевших дело с прооперированными объектами в восстановительный период. Закончив соединение нервных стволов, Валера кивнул ассистенту, который принялся зашивать спинномозговые оболочки, в то время как второй хирург заканчивал работу в гипоталамусе. Многочисленные капельницы окружали животное словно лианы его родных и таких теперь далеких джунглей, перекачивая в его вены кровь, питательные растворы и гормональные препараты, смесь которых поддерживала жизнеспособность организма. Мониторы системы жизнеобеспечения играли многочисленными огоньками индикаторов, прочерчивая по экранам замысловатые синусоиды, которые должны были убедить хирургов в том, что в ходе их вмешательства в основные законы природы объект этого вмешательства прибывает в отличном физическом состоянии.
-Готово – доложил второй хирург, подняв руки в окровавленных перчатках.
Валера бросил скользящий взгляд на энцефалограф, затем на ЭКГ монитор, а в следующую секунду он снова смотрел на энцефалограф, причем уже пристально и с явным оттенком недоверия в глазах. Напарник, стоящий возле вскрытого черепа обезьяны, перехватил его взгляд и присвистнул, изучая резкие размашистые линии, которые вырисосвывало перо аппарата на бумажной полосе, выползавшей из него с упорной неотвратимостью наступающего исцеления. Из-за ширмы появилась голова анестезиолога.
-Давление быстро растет. – сообщил он – Тахикардия.
-Лидокаин капельно. – голос второго хирурга, приглушенный многослойной маской , звучал совершенно отстраненно, словно команды подавало подсознание, в то время, как основная часть разума пыталась проанализировать показания энцефалографии. Отчасти так оно и было, поскольку аппаратура уже начала мерцать красными огнями и тихо, но пронзительно пищать, давая понять врачам, что состояние объекта явно выходит за пределы нормы, установленной для пребывающего под наркозом организма.
-Нет. – Валера поднял руку, останавливая анестезиолга, который уже взялся за ампулу, готовясь запустить в сосудистую сеть животного анестетик, призванный приглушить повышенную сердечную активность. – Отставить лидокаин.
-Валерий Васильевич… - напарник перевел на него удивленный взгляд. – Если он сейчас сорвется в фибрилляцию…
-Если он уйдет в фибрилляцию, стрельнем. А если мы его сейчас залидокаиним, потом мы сердце уже ничем не пробьем.
-Но инструкции требуют…
-К черту инструкции. Такой операции никто и никогда еще не делал.
-Под вашу ответственность.
-Под мою. Кивнул Валера продолжая следить за животным, по телу которого начала проходить мелковолновая дрожь.
-Поразительно. – сказал анестезиолог – Аппаратура фиксирует трехкратную степень мозговой активности.
-Умнеет, можно сказать, на глазах. – заметил Валера. – Глюкозу капельно. Два кубика реланиума.
-Думаете, упадут сахара? – поинтересовался ассистент.
-Вы представляете, какой там сейчас расход топлива? – вопросом на вопрос ответил Валера – Один мозг на таком всплеске активности готов высосать все калории, что есть в крови, а тут еще и мышцы подключились, вон какая дрожь идет.
-Давление предельное. – доложил анестезиолог.
-Пентамин в вену. Приготовьте закись.
Мелкая дрожь, сотрясавшая тело обезьяны, уступила место коротким судорожным подергиваниям отдельных групп мышц, создавая впечатление, что животное пытается вырваться из тугих петель кожаных ремней, охвативших ее конечности. Затем ее голова резко повернулась в одну сторону, потом в другую, глаза животного начали быстро вращаться под сжатыми веками, а затем распахнулись и уставились прямиком на склонившихся над ней хирургов. Выражение взгляда подопытного объекта было настолько осмысленным и несло в себе столько ярости и неприкрытой ненависти, что Валера невольно отшатнулся. Что касается второго хирурга, тот сделал резкий шаг назад и бессознательно вскинул руки в защитном жесте, когда обезьяна всем телом рванулась в его сторону, едва не перевернув операционный стол. Жуткий рев, вырвавшийся из ее горла секунду спустя, едва не оглушил всю бригаду, проникнув даже за герметичную дверь операционного блока и прокатившись затихающей волной по коридору комплекса.
-Глюкоза пошла. – доложила сестра – Реланиум сделан.
-Давление?
-Тридцать процентов выше предела.
-Черт, его сейчас апоплексия шарахнет. Пентамин, быстро.
-Уже делаю.
Предприняв еще один титанический рывок и осознав его безуспешность, обезьяна снова повернулась к Валере. Оскаленные клыки и тихий грудной рык не оставляли сомнений относительно намерений животного продолжить знакомство с доктором, как только оно сможет выбраться из связывающих его пут. Валера не сомневался, что его не просто разглядывают, а детально запоминают, верно определив, как главного виновника страданий.
-Кровотечение! – голос ассистента вывел его из визуального поединка с объектом.
-Черт, швы разорвало. Зажимы, быстро. Закись на морду этому засранцу и пусть балдеет до самого окончания операции. – Валера быстро пережимал разорванные сосуды, открывшиеся в результате мышечных конвульсий.
-Мы рискуем его в кому вогнать.
-С таким разгоном нервной системы нам повезет, если он вообще заснет.
Им повезло. Некоторое время животное упрямо сверлило их взглядом поверх наркозной маски, а затем закрыло глаза и погрузилось в глубокий сон. Блаженно растянувшиеся в улыбке губы говорили о том, что сон этот был явно приятным.
-Давление падает. – доложил анестезиолог – Но мозговая активность продолжает расти. Энцефалограф просто с ума сходит.
Валера бросил взгляд на пляшущую вверх-вниз стрелку аппарата.
-Да уж такой мыслительной активности позавидовал бы и Эйнштейн.
-Не уверен, учитывая ее причину. – заметил ассистент.
Закончив повторное ушивание сосудов, Валера повернулся к анестезиологу.
-Все нормально. – с видимым облегчением ответил тот – Можно даже сказать, что парень спит сном младенца.
-В таком случае, зашивайте. И не забудьте спеленать младенца до того, как он придет в себя. Есть у меня подозрения, что наши погремушки ему не понравятся.
Шевченко ждал его у дверей операционного блока, чем немало удивил Валеру, считавшего, что у него есть хотя бы полчаса до того, как явится всемогущий начальник и затребует отчет об операции.
-Петр Николаевич, - взмолился Валера – ну дайте хоть чаю глотнуть. Уверяю вас, я не утаю от вас ни малейшей детали, тем более, что там есть, о чем рассказать.
-Это меня, безусловно, радует. – согласился генерал – Но, боюсь, сейчас тебе придется заняться делами более прозаическими и не менее секретными. Десять минут на сборы, я жду тебя в машине у входа.
-Этак мне и в мемуарах не о чем будет написать с таким начальством. – тихо буркнул Валера, глядя в спину уходящего генерала.
-Я все слышал. – не оборачиваясь, поднял тот указательный палец и скрылся за дверью.
Через десять минут Валера уже двигался по шоссе в сторону побережья, сидя в брюхе правительственной «Чайки», чем был немало удивлен.
-Вы мне объясните, что случилось или сюрприз должен быть полным? – спросил он генерала, когда тот, нажав какую-то потаенную кнопку на двери, отгородил их от водителя толстым стеклом, медленно поднявшимся из панели на спинке переднего сиденья.
-Нужна наша помощь на первом объекте. – ответил генерал, разглядывая проплывающий за окном пейзаж. – Точнее говоря, консультация. Там кое - что случилось, и дежурный врач решил, что необходим консилиум.
-На первом…это дача Хр..
-Да. – перебил его Шевченко, смерив укоризненным взглядом – У тебя потрясающий талант постоянно пытаться озвучить то, что должно молча подразумеваться.
-Виноват. Просто я не ожидал, что…
-Насколько я понял из телефонного разговора, - продолжил генерал, словно не слыша Валеру – с самим все в порядке. Проблема, видимо, у Микояна, хотя мне и не сказали об этом открытым текстом.
-Тогда почему вы решили, что…
-Потому что он единственный, кто значится в списке «девятки» на данном объекте, кроме Самого. Там вроде был еще сын Самого, но вчера он улетел в Москву.
-Но почему мы? Неужели на объекте нет…
-На объекте есть все, в том числе операционная и запас всех возможных медикаментов. Как я понял, проблема с персоналом. Личный врач Самого постоянно находится при нем, там вроде все тоже не совсем гладко, а местным эскулапам Микоян не доверяет. Пару часов назад ему стало плохо, хотя дежурный врач считает, что до инфаркта дело не дошло. Однако Анастас Иванович настаивает на консультации еще одного врача. В общем, так получилось, что ты – единственный оперирующий кардиолог, заслуживающий доверия, который у меня под рукой. Так что радуйся, тебе предстоит припасть к державной груди. В прямом смысле этого слова.
-Слава богу, что я не проктолог. – заметил Валера.
Резиденция Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева, значившаяся в номенклатуре 9-го управления КГБ СССР как Госдача №1, а для посвященных просто первый объект или единичка, находилась за чертой города и представляла из себя двухэтажный дом из желтого песчаника с арочными окнами и широкой лоджией на втором этаже, подсвеченной мягким желтоватым светом, что создавало ощущение почти осязаемого тепла. Четырнадцать комнат, банкетный и каминный залы, парадная столовая и комната спецсвязи – этого, по мнению первого лица государства, было вполне достаточно для спокойного отдыха. Недалеко от самой дачи находился крытый подогреваемый бассейн, окруженный бурной растительностью, защищавшей прозрачный купол от летнего солнца и дождя. Многочисленные асфальтированные дорожки словно звездные лучи расходились во все стороны от основного комплекса, ведя либо в глубь обширного парка, окружавшего комплекс, либо на берег моря, которое шумело прибоем метра в пятидесяти и где был сооружен обширный навес с лежаками, плетеными креслами и столиками, расположенными под ним на подобии открытого французского кафе. Туда же тянулась одна из линий спецсвязи, чтобы глава государства мог в любой момент связаться с Москвой, не отдаляясь от морского пейзажа. По периметру вся территория была огорожена высоким забором из бетонных блоков с непременной колючей проволокой поверх основной стены. Многочисленные керамические изоляторы, вокруг которых она обвивалась, растягиваясь по периметру, не оставляли сомнения в проходящем по ней постоянном высоком напряжении, а контрольная полоса шириной около десяти метров по ту сторону забора, ограниченная вторым, уже сетчатым ограждением, была нашпигована таким количеством мин, что гарантированно остановила бы небольшую танковую колонну.
Молодой поджарый капитан госбезопасности распахнул дверцу «Чайки», остановившейся на КПП объекта и, увидев Шевченко, вскинул руку к козырьку.
-Здравия желаю, товарищ генерал. Я предупрежден о вашем приезде. Вас ждут. – он махнул рукой, и массивные ворота поползли в сторону, открывая въезд на территорию комплекса.
Пропетляв несколько минут по извилистым парковым дорожкам, машина замерла у дверей особняка. На этот раз возле машины оказался другой чекист, уже с полковничьими погонами, ладно лежащими на широких плечах.
-Здравия желаю. – голос его был холоден и почти без интонации, чего нельзя было сказать о настороженном взгляде, скользившем по гостям с гладкостью наждачной бумаги. – Прошу выйти из машины для проведения личного досмотра.
-Это что-то новое. – Шевченко кивнул Валере и первым быстро выбрался из машины, подняв руки на уровень плеч, пока два богатыря в одинаковых серых костюмах водили вдоль его тела металлоискателями и обхлопывали с ног до головы, словно друзья, которые встретились после долгого перерыва. – Что-то случилось, Леонид Трофимович? Раньше вы мне доверяли больше.
-Приказ Самого. – равнодушно ответил полковник – Никого без полного досмотра.
-Приказ – это святое. – покорно согласился Шевченко –В таком случае позвольте представить вам капитана Валерия Васильевича Лазарова, он должен участвовать в консилиуме по поводу здоровья товарища Микояна. Валера, познакомься, это полковник Леонид Трофимович Литовченко, начальник охраны Никиты Сергеевича.
-Рад знакомству. – Валера протянул руку, которую Литовченко крепко и несколько продолжительнее обычного пожал. Собственно, рукопожатие длилось ровно столько, сколько потребовалось времени для быстрого досмотра самого Валеры.
-Оба чистые. – доложил чекист в штатском, повернувшись к полковнику.
Взгляд Литовченко несколько потеплел, и Валера был готов поклясться, что он услышал, как полковник облегченно выдохнул, наконец, отпустив его руку.
-Следуйте за мной, товарищи. – сказал он и распахнул высокую резную дверь особняка.
Дежурный врач Госдачи №1 ждал их за дверью и заметно нервничал.
-Сергей Геннадьевич Трофимов, дежурный врач «единички». – представился он.
-Это Валерий Васильевич Лазаров, старший кардиохирург экспериментального центра Военно-Медицинской Академии. – представил Валеру генерал.
-Рад знакомству. – Валера пожал руку коллеги – Если можно, давайте перейдем сразу к пациенту, детали сообщите на ходу.
-Да, конечно. – они направились по широкой лестнице на второй этаж - Перебои в сердечном ритме и давящие боли появились примерно два часа назад. – сказал он, когда короткая церемония знакомства была завершена. – Анастас Иванович как раз вернулся с прогулки по парку и сразу позвал медсестру, а она уже вызвала меня.
-Кардиограмму сделали? – спросил Шевченко.
-Да. Да, разумеется. – врач протянул ему бумажную ленту, на котором замысловатая синусоида показывала работу сердца второго человека страны.
Генерал пробежал беглым взглядом рисунок ЭКГ и передал ленту Валере.
-Небольшие нарушения реполяризации да единичные экстрасистолы. Ничего острого не вижу. – откровенно признался тот, несколько раз просмотрев пленку. – Каков ваш диагноз?
-Стенокардия напряжения на фоне нервного стресса и резкого скачка давления. . Что касается нарушений ритма, то, по моему мнению, это следствие гипертонического криза и нервного перенапряжения.
-Не могу не согласиться. – кивнул Валера. – Какую помощь оказали?
-Всю необходимую. – теперь, когда Трофимов понял, что немедленно с него голову снимать не собираются, к нему вернулось спокойствие и даже ущемленное профессиональное самолюбие. – Нитраты почти сразу же сняли боль, а сернокислая магнезия купировала гипетронический криз. Честно говоря, на данный момент пациент находится в отличном состоянии, и я не вижу необходимости консилиума. Говорю вам об этом прямо, чтобы не было недоговоренностей между нами. Однако товарищ Микоян счел, что моего мнения не достаточно.
-Спасибо за откровенность. – кивнул Валера – Даю слово, что постараюсь развеять все опасения пациента, если они окажутся необоснованными. – они подошли к гостевой спальне и остановились у двери.
-Здесь я вас покину. – сказал Трофимов – Если будут вопросы, я у себя в кабинете. Весь медпункт в вашем распоряжении. Вера Николаевна поможет вам со всем необходимым.
-Вера Николаевна?
-Это наша медсестра. Она постоянно находится при Анастасе Ивановиче. Видимо, в отличии от меня, ей он полностью доверяет. –Трофимов улыбнулся невеселой улыбкой – Удачи, коллеги.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР встретил их сидя в плетеном кресле-качалке у большого арочного окна с видом на море.
-А, Петр Николаевич. – голос его, сухой и чуть надтреснутый, словно папиросная бумага, нес в себе слабый кавказский акцент. – Рад вас видеть. Честно говоря, я уже опасался, что вы не придете.
-Обижаете, Анастас Иванович. – Шевченко позволил себе улыбнуться ровно на такую ширину, которая соответствовала субординации. – Когда это я бросал в беде друзей?
-Тем более, если они являлись вашими начальниками. – заметил Микоян и перевел взгляд на Валеру, который поймал себя на том, что неосознанно принял стойку смирно.
-Так это вы тот самый капитан, который привез нам с Кубы ключ к бессмертию. – фраза прозвучала именно как утверждение, поэтому Валера счел за лучшее промолчать – Товарищ Шевченко говорит, что вы – лучший врач, который работает под его началом. Это так? – на сей раз Микоян улыбнулся теплой улыбкой любящего дедушки, разговаривающего с подающим надежды внуком. Однако глаза его настороженно и без тени улыбки рассматривали гостя, и Валера понимал, что этот человек, прошедший горнило революции, мясорубку гражданской войны, работавший на ответственейших постах во время Великой Отечественной и поднимавший страну из руин после Победы, сумевший после внезапной смерти Хозяина предвидеть изменившийся расклад сил на кремлевской шахматной доске и заранее принять сторону будущего победителя, уже знает о нем больше, чем сам Валера сможет рассказать о себе за весь остаток дня.
-Да. – не дав присущим ему сомнениям в собственном величии поколебать собственную решимость, ответил Валера – Это так, товарищ Микоян.
-Хорошо. Петр Николаевич ввел вас в курс дела?
-Так точно. Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я подтвердил либо опроверг диагноз вашего дежурного врача.
-Совершенно верно. Я не хочу, чтобы у вас возникало какое-то недоверие к коллеге. Считайте, что перед вами простой пациент, которого один врач направил на консультацию к другому для уточнения диагноза.
-Я понимаю.
-В таком случае приступайте к своей работе, доктор.
Следующие полтора часа Валера провел словно на процессе священной инквизиции в средневековой Испании. Микоян оказался на редкость покладистым пациентом, точно исполнявшим все указания Валеры и безропотно сносившим лабораторные издевательства. Единственное, чего он потребовал это полностью удалить весь медицинский персонал дачи, ограничившись лишь одной медсестрой, которая, судя по всему, пользовалась отдельным его доверием и в совершенстве владела не только процедурными навыками, но и основными лабораторными. Валере ее представили как Людмилу, хотя в ходе короткой совместной работы у него не раз возникало впечатление, что ему назвали псевдоним. Широкоплечий сотрудник охраны в сером костюме и с совершенно незапоминаемым лицом всюду следовал за ним по пятам, держась на расстоянии, достаточном, чтобы не мешать под рукой, но при этом видеть каждое движение той самой руки, которой Валера разворачивал очередной лист кардиограммы или делал запись лабораторных результатов в истории болезни. Несколько раз Валеру подмывало задать пару самых очевидных вопросов, например, к чему такие меры предосторожности при проведении простого диагностического обследования, но предостерегающий взгляд генерала, который, как и телохранитель, постоянно маячил неподалеку, удерживал его от проявления любопытства. Когда после трех циклов функциональной нагрузки, анализов крови на тропонины и клинику, чуть ли не часового выслушивания сердечных тонов и изменений пульса в нагрузке и без, аускультации легких и почти полного неврологического обследования, Валера подвел окончательную черту обследования заключением «никаких острых патологий не выявлено», Людмила мягко, но решительно забрала у него из рук историю болезни и со словами «спасибо, доктор» исчезла за дверью, возле которой тут же встал сотрудник охраны, всем своим видом давая понять, что уважаемому доктору следует оставаться на месте.
-Ты готов? – спросил Шевченко, входя в кабинет, буквально отодвигая телохранителя дверью.
-К чему? – настороженно спросил Валера, которому происходящее начинало все больше казаться каким-то миром теней.
-Ну, насколько я понимаю, тебя жена ждет в номере. Или ты забыл, что приехал сюда в отпуск? Так что, если ты здесь закончил, то я с удовольствием отвезу тебя обратно на побережье.
-Ах, так вот для чего я сюда приехал. – задумчиво протянул Валера. – Но я еще не сообщил пациенту результаты обследования. Насколько я понимаю, товарищ Микоян позвал меня сюда именно для этого.
-Для чего тебя сюда позвал товарищ Микоян, знает только он один. А за результаты не волнуйся, ему уже все сообщили, он очень доволен твоей работой. Просил передать благодарность и пожелание счастливого пути.
-Ну, - Валера поднялся – в таком случае, полагаю, мне не стоит больше злоупотреблять гостеприимством данного дома.
-Правильно полагаешь.
-Вы мне объясните, что все это значило? – спросил Валера, когда они с генералом ехали вдоль живописного прибрежного пейзажа, стремительно уносясь от объекта №1 – Или мне все еще не стоит задавать вопросы?
-Оно, конечно, может, и не стоит. – согласился Шевченко, задумчиво глядя в окно – Но это как раз тот редкий случай, когда ты можешь задавать их сколько угодно. Это никак тебе не навредит, потому что я не смогу ответить ни на один из них.
-Все так секретно?
-Нет, просто я сам ни черта не знаю. И это-то меня удивляет даже больше тебя. По имеющимся у меня данным Самому стало плохо вчера вечером. Вроде как у них с Микояном произошел какой-то разговор, после чего Сам пожаловался на плохое самочувствие. Что касается Микояна, то с ним приступ случился сегодня утром, что, собственно, его и напугало, учитывая, что примерно на полдень у них с Самим назначен вылет в Москву. Видимо, старый лис решил, что может не долететь домой.
-Но ведь Трофимов сделал все, что положено. И вы не хуже меня знаете, что его заключение было совершенно правильно. Никакой опасности на данный момент нет, максимум, с чем мы имеем дело, это короткий приступ стенокардии напряжения на эмоциональной почве.
-В том-то и дело. До сегодняшнего дня мнение доктора Трофимова никто на даче под сомнение не ставил.
-Тогда почему…
-Господи, Валера! – генерал явно начинал терять терпение – Что, когда, почему, зачем? Вы, молодые, как слепые котята, вечно тычетесь носом в поисках ответов. Хватит играть в любознательность. Ты видел, кто нас встречал?
-Ну…
-Начальник охраны Самого. А ведь у Микояна свои люди есть. А вот это видишь? – он указал на силуэты явно военных кораблей, которые замерли прямо напротив дачи №1 – Два дня назад их тут не было. Я запрашивал заставу. Мне сказали, что это пограничные сторожевые катера. Кроме того, после того, как мне позвонили с дачи с требованием привезти врача для консультации Микояна, я пробовал перезвонить туда одному своему человеку. Да, не удивляйся, у нас есть вполне официальные сотрудники на каждом правительственном объекте. Так вот, у меня ни хрена не получилось. По мнению наших связистов, там просто отключили телефон. Во всяком случае, тот, по которому звоним мы, а это все же защищенный канал связи. И кстати, корабли пришли по личному распоряжению Семичастного.
-Председателя КГБ?
-Именно. Не знаешь, зачем охранять подходы к даче боевыми кораблями? Мы вроде ни с кем на черноморском бассейне воевать не собираемся. Сам в море заходит только до того рубежа, пока дно чувствуется под ногами, он не любит ни лодок, ни моторных катеров, так что вряд ли ему угрожают боевые пловцы в море, а подходы к даче и так неприступны. Итак, вопрос на засыпку: если корабли не для того, чтобы охранять объект от вторжения снаружи, то зачем они?
-Не понимаю. Они хотят не выпустить кого-то? Но ведь с дачи можно уехать по суше, не так ли?
-Верно, можно. Но сколько дорог ведет с дачи в город?
-Эээ… Одна, кажется.
-Именно.
-Вы хотите сказать…
-Вот что, Валера. Мы сегодня оба оказали услугу одному довольно влиятельному человеку. И мы оба о ней сегодня же забудем. Ты понял?
-Так точно.
-Вот и хорошо. Возвращайся в номер, приласкай жену и постарайся отдохнуть. Через два дня у нас первый анализ результатов твоей сегодняшней операции. Затем ты передашь материалы мне и вернешься в Ленинград. И будешь работать дальше. Над своими пациентами вообще и данным проектом в частности. А потом, когда обстановка прояснится и лезвие гильотины немного отойдет от наших с тобой голов, мы, возможно, когда-нибудь обсудим сегодняшний день. А может, и нет.
-Понятно. – вздохнул Валера – Многие знания умножают печали.
-Пользуйся этой истиной во всем, кроме работы и семейной жизни.
-Поздновато, дорогая. – заметил Валера, глядя, как Алена снимает пальто в прихожей – Что-то случилось на работе?
-Даже не знаю, что сказать. Ты в курсе последних новостей?
-Каких именно? Министр образования СССР эмигрировал в США?
-Все-то тебе бы насмехаться над святыми для твоей жены именами. Нет, тут кое-что серьезнее. Ты читал передовицу?
-Я был несколько занят, но если ты об отставке Хрущева, то да, я в курсе. Наш замполит сегодня произнес трогательную речь о том, как много сделал Никита Сергеевич для нашего государства, в результате чего подорвал свое здоровье, чем и заслужил право на персональную пенсию и достойный отдых под опекой нашей партии и правительства. – Валера, наконец, оторвался от отчета о Проекте и поднял взгляд на жену. На самом деле, прочитав статью в «Правде» об уходе Первого секретаря ЦК КПСС на заслуженный отдых, он за пару минут успел сложить в голове всю логическую цепочку, последнее звено которой убедительно открывало причину внезапного его визита на дачу №1, равно как и недоверие второго человека в государстве к дежурному медперсоналу. Не надо было быть гением, чтобы понять причину того стресса, который одолевал Микояна утром перед вылетом в Москву. Точно как же Валера и на секунду не поверил, что Хрущев, этот взбалмошный, жестокий, обладающий не особо высоким интеллектом, но чрезвычайно приспособленный к выживанию человек, в свое время свернувший политические шеи и Молотову, и Берия, и Кагановичу, и Жукову действительно, добровольно подал в отставку по состоянию здоровья. Хотя с другой стороны наличие боевых кораблей перед твоим балконом, отсутствующая телефонная связь, внимательный взгляд охраны, то ли охраняющей, то ли конвоирующей и неизвестно кому верный экипаж самолета, безусловно, могут в короткое время подорвать даже самое крепкое здоровье. Тем старательнее он придавал своему лицу нейтрально спокойное выражение, что выглядело особенно впечатляюще в сравнении с явным волнением в глазах его супруги.
-И ты об этом так спокойно говоришь? У нас в школе по этому поводу целая буря поднялась. Председатель месткома даже собрание устроила. Требовала, чтобы мы усвоили правильное понимание политики партии в свете предстоящих изменений. При этом почти у всех нас возникло впечатление, что сама она не в состоянии объяснить, в чем эта политика отныне заключается.
-В любом случае, думаю, мы больше не увидим в кинотеатре киножурнал «Дорогой Никита Сергеевич».
-Тебе бы все шутить.
-Аленушка, дорогая, я глубоко тронут твоей политической сознательностью, но к чему столько переживаний? Ты переживаешь по поводу этого лысого кукурузника?
-Нет. – бескомпромиссно коротко ответила жена – Я считаю, что его следовало турнуть с кресла еще в пятьдесят седьмом. Черт, если честно, даже в пятьдесят третьем, когда все мы как дураки радовались аресту Берия, не понимая, кто приходит ему на смену.
-Никогда не слышал от тебя таких политически подкованных высказываний. – удивленно заметил Валера – Мне казалось, что ты не интересуешься политикой.
-Я и не интересуюсь, но, учитывая, что все наши учебные программы сначала утверждаются идеологическим отделом ЦК КПСС и только потом методическим отделом министерства образования, она сама интересуется нами. И меня волнует, что в ней может завязнуть мой муж.
-Это не я его снимал на пленуме, даю слово.
-Перестань шутить. Когда мы отдыхали в Пицунде, ты однажды куда-то пропал со своим генералом. А потом вернулся и долго молчал. В то время там находился Хрущев со своей свитой.
-Ну и какая связь между…
-Ты вернулся на правительственной «Чайке». Ни до, ни после эта машина на территории нашего пансионата не появлялась.
-Тебе бы в контрразведке работать, дорогая, с такими способностями к наблюдению.
-Попробуй удержать в поле зрения двадцать пять маленьких и гиперподвижных объектов. Твоя контрразведка засыпалась бы на первом же уроке.
-Охотно верю. Мы ужинать будем?
-Обязательно. Хотя, будучи уже большим мальчиком, мог бы и сам себе разогреть поесть.
-Я не мог. У меня кусок не лез в горло от беспокойства за твое отсутствие. – Валера снова уткнулся в свой отчет, проверяя последние фразы, прежде чем вытащить лист из тисков печатной машинки. Глаз резали фразы вроде «неконтролируемая агрессивность», «чрезмерно быстрый рост интеллекта», «перегрузочная активность двигательной мускулатуры» и «многократно ускоренный метаболизм», однако, как он не старался, ни выбросить, ни заменить их он не смог, ибо именно эти слова наиболее полно отражали результат последней операции на примате, проведенной им в Пицунде. Новые нервные волокна, помещенные в центральную нервную систему, продемонстрировали невиданную способность к развитию, а гормональная и медиаторная подпитка объекта привели к тому, что это самое развитие пошло в совершенно неконтролируемом русле. Усиление нервной активности вело к повышенному выбросу адреналина, что придавало мышцам дополнительную силу, а адреналин усиливал возбудимость нервной системы, создавая таким образом замкнутый круг. В результате объект постоянно находился в состоянии нервного стресса, сопоставимого с тем, который ощущает солдат на поле боя, и не имея возможности определить причину своего состояния, пытался выместить напряжение на любом живом существе, оказавшемся в поле его зрения. Алкалоид, добытый Валерой на Кубе и синтезированный в недрах советской фармацевтики, обеспечивал потрясающе быстро вживление новых нервных клеток в общую систему, но он же создавал и практически все побочные эффекты. При малейшем уменьшении дозировки развивалась генерализованная деградация практически всей нервной системы с последующим параличом дыхательного и сосудодвигательного центров в головном мозге. Другими словами, новая медицинская технология превращала подопытный объект в наркомана с высокими физическими и интеллектуальными данными, но совершенно неуправляемого и опасного для всех вокруг. А последняя деталь вызывала большое недовольство руководства. Тем более, что по предварительным сообщениям из Объекта-33 появилось предположение о прорастании имплантированных нейронов в родную нервную систему объекта и постепенной подмене родных нервных клеток дубликатами имплантированных, хотя никто пока не мог понять механизма этого явления. Предчувствуя недовольство начальства как самими недостатками проекта, так и альтернативными предложениями, которые он осмелился внести, Валера вытащил последний лист из машинки и аккуратно сложил отчет в черную папку на молнии.
-У тебя проблемы на работе? – спросила жена, заглянув в комнату и застав мужа в философской позе мыслителя с ногами на столе и сложенными за головой руками, пустым взглядом рассматривающим пустую печатную машинку.
-Да так, кое что не получается. И мне кажется, что не получаться у нас будет еще не один год. А когда получится, это будет совершенно не то, чего мы хотели в начале.
-Ну, иногда то, что получается, даже лучше того, что мы хотели. Просто мы не смели этого хотеть до того, как это получилось. – заметив, что смогла вернуть мужа из мира размышлений в реальность, Алена кивнула головой в сторону кухни – Ужин на столе. И уже остывает. Как и я.
-Надеюсь, ты уже достаточно насладился нашим обществом и готов к новым свершениям. – сказал Тихонов, как только Валера пересек порог его кабинета.
-Меня повысили? – поинтересовался Валера. – Или я впервые за три года, наконец-то, отправлюсь в отпуск?
-Почти. Ты поедешь в Москву. Пришел запрос на курсы повышения квалификации по торакальной и сердечно-сосудистой хирургии. В нем было указано твое имя. Продолжительность курса примерно месяц, проводится на базе Больнично-поликлинического комплекса Института Пирогова. Если честно, я перезвонил им, чтобы уточнить, почему выбор пал именно на тебя, но мне было сказано, что так решили наверху. Поэтому теперь я даже не хочу знать подробностей. –завотделением говорил все это монотонным голосом, однако всем своим видом успешно давал понять, что как раз подробности являются наиболее интересующим его моментом.
-А как же шунтирование? Вы же обещали, что я буду среди первых.
-Везде-то тебе надо успеть, да? Не можешь пропустить мимо ни одного пирожка, от которого можно откусить.
-Николай Сергеевич, – Валера шагнул вперед и замер у начальственного стола – мы больше года готовили эту операцию. Перебрали сотни пациентов, пока выбирали кандидатуру. Я провел почти всю подготовку. И теперь должен все это передать другим только ради каких-то курсов?
-Слушай, что ты от меня хочешь? – раздраженно спросил заведующий – Когда три года назад сняли Хруща, я надеялся, что все твои темные дела под крышей моего отделения, наконец, закончатся. Так ведь нет же. А теперь, когда министром стал Гречко все только хуже. Я даже не уверен, что ты все еще мой подчиненный, хотя вроде как ты все еще работаешь в том отделении, которым заведую я. И я ведь не спрашиваю, чем ты там занимаешься с нашими зверюшками в отделении радиологии, верно? Хотя мне докладывали, что в результате твоей работы расход подопытного материала значительно вырос.
-Верно.
-Ну вот и ты меня не спрашивай. Просто потому, что я ни черта не знаю. Я думаю, что и Поликарпов не в курсе всего этого дела, хотя и пытается выглядеть так, словно знает, что происходит с одним из его хирургов. Короче так: завтра ты передашь своих больных в хорошие руки, принесешь мне на сверку их истории болезни, чтобы к твоему отъезду не оставалось нерешенных вопросов. В том числе и по подготовке шунтирования.
-Николай Сергеевич…
-Да все! – заведующий повысил голос, и Валера понял, что дальнейшая настойчивость принесет больше вреда, чем пользы. –Это уже не первое шунтирование, которое будет проводиться в нашей стране. Бакулев в Москве все равно нас обскакал, так что пальму первенства в этот раз у нас увели.
-Вы же понимаете, что дело не в пальме. – буркнул Валера, глядя в сторону с такой явной обидой на лице, что заведующий не смог сдержать улыбки.
-Я понимаю. Но приказ есть приказ, и не нам его обсуждать. Завтра сдаешь больных. Послезавтра отправляешься в Москву. А когда вернешься, обогащенный новыми знаниями, мы подберем тебе жертву, достойную твоего мастерства. Вопросы есть?
-Никак нет.
-Тогда исчезни из моего кабинета и дай мне еще некоторое время почувствовать себя твоим начальником.
-Есть.
Когда Валера вернулся домой, то на секунду застыл у порога, удивленно прислушиваясь к доносившимся из зала голосам, явно знакомым, но неузнаваемым и растерянно обвел взглядом крючки вешалки, убеждаясь, что гости вряд ли посетили его дом в его отсутствие. Облегченно отбросив основные страхи женатого мужчины, который подолгу задерживается на работе, он поудобнее перехватил огромный букет роз, постарался придать своему лицу ласково-торжественное выражение и решительно шагнул в комнату. Алена все еще занималась проверкой ученических тетрадей, которые толстыми стопками украшали журнальный столик и, по мнению Валеры, наблюдавшего данный процесс уже не первый год, не уменьшались в количестве, несмотря на все старания жены. За окном уже успело стемнеть, и комната неравномерно освещалась двумя источниками света, из которых лишь один, настольная лампа, давал постоянный световой поток. Вторым осветителем являлся необычной формы агрегат, в котором хозяин дома не сразу распознал телевизор. Непривычно большой кинескоп, выступающий с двух сторон за пределы основного корпуса аппарата, казался искусственно вставленным в него элементом, благодаря чему создавалось впечатление, что на заводе решили впихнуть экран в корпус радиоприемника, не спросив мнения у создателей последнего. Весьма четкое черно-белое изображение дополнялось чистым звуком с хорошей модуляцией тембра по всему частотному диапазону, в результате чего голоса персонажей телефильма, действительно, можно было принять за голоса живых людей, если заранее не знать о нахождении в доме очередного чуда советской радиоинженерной мысли. Несмотря на старания Валеры войти в комнату как можно тише и довольно громкий звук телевизора, на экране которого майор Вихрь как раз отправлял на тот свет очередного фашиста, создать эффект полной неожиданности ему не удалось, ибо при его появлении на пороге Алена сразу подняла глаза, а лицо ее озарилось той самой улыбкой, которая уже не первый год освещала личный мир Валеры ярче любой лампочки.
-У нас сегодня какой-то праздник? Я забыла про годовщину чего-то важного? – спросила она, забирая у него букет и с наслаждением вдыхая аромат цветов.
-Эээ…нет, просто мне захотелось немного приукрасить серые будни офицерской жены. – Валера проводил взглядом букет, уплывающий в направлении вазы и снова уставился на телевизор. – А что это?
-Какие красивые. – Алена заботливо разместила цветы в высокой вазе и аккуратным движением налила туда воду из графина. – Знаешь, с этой работой я почти не заметила весны. Спасибо.
-Так что же это? – Валера ткнул пальцев в сторону излучавшего картинку агрегата.
-Телевизор. – невозмутимо ответила жена. – Я думала, ты уже знаешь об их существовании. Кстати, называется «Вечер». Необычно, правда?
-То есть, днем его смотреть нельзя?
-Можно, да некому. Ты на службе, я на работе. Собственно, на службе ты практически постоянно, так что теперь я с уверенностью могу сказать, что пока я тебя жду, мне помогает скоротать время «Вечер». Так что теперь у нас дома есть второй телевизор, и практически нет денег. Я даже не уверена, что тебе стоит говорить, сколько он стоит.
-Я даже не уверен, что хочу об этом спрашивать. – ответил Валера, уже примерно представлявший силу удара по семейному бюджету со стороны Центрального телевиденья - А где наш прежний телевизор? – он попытался уйти от темы своего нечастого присутствия дома, но отошел недалеко, ибо во время этой попытки осознал, что не был дома почти тридцать шесть часов - Насколько я помню, вчера тут еще стоял наш родной «Рекорд».
-А наш родной «Рекорд», теперь твой и стоит у тебя в кабинете. Я подумала, что, коли ты экспроприировал маленькую комнату под личные апартаменты, то будет правильно, если у тебя там будет стоять и маленький личный телевизор. Поэтому я пошла в «Радиотехнику» и купила вот это чудо. Кстати сказать, они только в конце прошлого года начали выпускаться и пока есть только у нас и в Москве. Так что теперь мы сможем смотреть все передачи на большом экране и с хорошим звуком. И, кстати, ты не поверишь, но он сам регулирует яркость экрана в зависимости от освещенности комнаты. Я о таком раньше только в книжках читала. – Алена восторженно улыбнулась и в подтверждение своих слов направила свет настольной лампы на кинескоп телевизора. Яркость экрана тут же возросла. Она вернула лампу в исходное положение, и свечение кинескопа тут же уменьшилось. - Правда здорово?
-Ну…вообще-то правда. – не смог не согласиться Валера – Но все же можно было и со мной посоветоваться перед такой покупкой.
-Можно было бы. – согласилась Алена – Но для этого тебе надо хоть немного пожить дома. Осознать, что он, так сказать, у тебя есть. И что, кроме твоих больных, у тебя есть жена. Ну а пока этот светлый миг не настал, я решила проявить инициативу и заодно привлечь твое внимание. У меня получилось?
-Более чем. – подтвердил Валера
-Ну и кроме того, - продолжила развивать успех Алена – я подумала, что такое чудо техники побудит тебя больше вечеров проводить дома. Я угадала?
-Ну… - Валера, окончательно придавленный чувством вины, глубоко вздохнул и постарался придать лицу деловое выражение – вот об этом я и хотел поговорить. – сказал он, поняв к концу фразы, что попытка не увенчалась успехом.
Алена молча встала из-за стола и выключила телевизор.
-Опять? - она смотрела на потухший кинескоп, словно на нем продолжало идти кино — Ты опять куда-то уезжаешь?
-Не куда-то, а всего лишь в Москву. И всего лишь на курсы повышения квалификации. Ты же хочешь, чтобы твой муж повышал свою квалификацию? – Валера попытался обнять жену за плечи и притянуть к себе, но та неуловимым движением высвободилась от его объятий и вернулась за стол.
-Я хочу, чтобы у меня просто был муж. Это если совсем скромно. Надолго едешь?
-На месяц.
-В Москву?
-В Москву.
-Значит, я смогу приехать к тебе на выходные вечерним поездом, верно?
-Ну…я даже не знаю. – по мере того, как жена задавала все эти вопросы, у самого Валеры начали появляться первые сомнения в предстоящей командировке. Почему именно он? Почему сейчас? Почему в институт, который вряд ли мог в чем-то превзойти ВМА в плане лечебной и научной базы? И, кстати, учитывая прошлый опыт, не пора ли вспомнить, что там бубнил замполит на последней лекции о международной обстановке и помощи СССР братским народам в отстаивании их национальной свободы? – Давай так. – вторая попытка обнять жену оказалась более удачной, но он нутром чувствовал, что успех этот временный – Как только я все разузнаю, я тебе позвоню оттуда. Уверен, что руководство не будет возражать против приезда жены к молодому перспективному офицеру.
-Я устала, Валера. – сказала Алена после короткого молчания, в ходе которого Валера почти поверил, что смог погасить ее раздражение. – Устала от постоянного ожидания. Я даже не знаю, чего именно я жду. Когда ты в командировках, я жду твоего возвращения, когда ты возвращаешься, я жду что вот-вот тебя снова куда-то отправят. А между этими периодами я жду, когда ты вернешься с дежурства. Или с двух. Или с экстренного вызова посреди ночи. Иногда у меня вообще возникает сомнение, а выходила ли я замуж.
-Аленушка, ну это же…
-Да, работа, я знаю. Служба есть служба и все такое, я понимаю. Но я ведь ничего не знаю об этой твоей службе. Ни где ты, ни куда ездишь. Черт, я даже не знаю, чем ты занимаешься в своей академии. Меня спрашивают, кто у меня муж и я отвечаю хирург. А потом спрашиваю о том же себя и понятия не имею, что ответить.
-Дорогая, ну что за выдумки?
-Выдумки? Да ты даже в отпуске умудрился на полтора дня пропасть. А сейчас тебя срочно отправляют в Москву, и ты сам даже не знаешь, зачем.
-Но я же сказал, зачем.
-Это то, что сказали тебе. Кто еще едет с тобой?
-Никто. Только я.
-А что, все остальные уже повысили квалификацию? Ты самый отсталый что ли?
-Аленушка, я правда не могу понять, чего ты от меня хочешь. Чтобы я бросил службу и уволился?
-Это ты-то? - она насмешливо взглянула на него — Да ты ж скорее расстанешься со мной, чем со своими погонами под халатом. Думаешь, если бы я считала, что это возможно, я бы не настояла на этом еще в пятьдесят шестом, когда ты вернулся из той мясорубки?
-Да не было там никакой мясорубки.
-Хватит. - она закрыла очередную ученическую тетрадь и снова встала — Езжай, если надо. Я не могу этому помешать. Пока что. И не могу без тебя жить. Пока что. Но как только одно из этих двух обстоятельств изменится, будь уверен, я не стану сидеть, сложе руки.
-Алена, да что ты...
-Чаю хочешь? - спросила она таким будничным тоном, словно никакого разговора до этого не было. - Что-то я замерзла. И не скажешь, что сейчас апрель. Когда мне говорили, что в Ленинграде девять месяцев осень, я не верила, а зря. Тут сырость даже сквозь стены пробивается.
-Сквозь эти стены и снаряд не каждый пробьется. - автоматически возразил Валера, гадая, послышалось ему или нет, что жена сейчас фактически предупредила его о возможности развода.
-Вода, как женщина, всегда найдет как просочиться. - заметила жена — Так выпьешь чаю?
-Обязательно. - Валера отложил неприятные размышления и улыбнулся, предполагая, что мир заключен — Причем с коньяком.
-Тоже мне аристократ выискался. С лимоном и на этом остановимся.
-Лазаров?
-Так точно.
-Валерий Васильевич?
-Да. - Валера решил несколько отойти от стойки, отдаленно напоминающей смирно и немного расслабиться.
-Что вы делаете в моем институте? - ректор Института Пирогова Юрий Михайлович Лопухин, оторвался от характеристики, которую заботливо напечатала для Валеры секретарша шефа ВМА, и поднял на него глаза, скрытые за очками в массивной роговой оправе с дымчатыми стеклами.
-Виноват, не понял? - Валера чувствовал себя не то, что виноватым, но несколько растерянным.
-Список курсантов по торакальной хирургии утверждал я сам. Было это неделю назад, и я почти уверен, что вашего имени там не было. Кроме того, у нас положено являться для регистрации минимум за трое суток до начала курса, а не за шестнадцать часов до его начала. Вы пропустили всю вводную часть, которая проходила в эти три дня.
-Юрий Михайлович, я сам только два дня назад узнал о своей поездке сюда. Если кто и виноват в пропуске вводной части, то точно не я. Мое командировочное удостоверение подписано вчерашним числом.- в качестве доказательства своей невиновности Валера протянул ректору выше указанное удостоверение, которое тот изучил с видом лаборанта, получившего под микроскоп очередную порцию экскрементов.
-Насколько я понимаю, вы уже владеете большинством техник, которые будут изучаться в ходе данного курса. - заметил ректор — и это тем более странно, поскольку наш курс рассчитан на специалистов, только входящих в торакальную хирургию. У вас есть объяснения данному факту?
-Никак нет. - честно признался Валера — Командование считает, что ваш курс мне необходим и до тех пор, пока оно не изменило своего мнения, я тоже так считаю.
-Понятно. - кивнул Лопухин — Военная субординация, значит. Ну что ж, в таком случае, добро пожаловать в институт. Если ваша характеристика хотя бы на половину соответствует истине, думаю, нам будет чем поделиться друг с другом в течении следующих двух недель.
-Двух недель?
-Ну да. Это стандартное время курсового обучения. А что, вас что-то смущает?
-Никак нет. Виноват, задумался.
-Валерий Васильевич. - Лопухин улыбнулся, отчего его суровое, словно высеченное из камня лицо моментально преобразилось — я понимаю, что вы военный и все такое. Но у нас тут не армия. Можно разговаривать без уставных фраз. Так нам всем будет проще понимать друг друга.
-Да, конечно. Я могу идти?
-Разумеется. Занятия начинаются завтра в восемь утра. В главной аудитории. Прошу не опаздывать.
-Понял.
-В таком случае, всего хорошего.
Они пожали руки, и Валера направился к выходу из кабинета.
-Кстати, - сказал Лопухин, когда Валера уже открыл дверь — а почему ваше направление подписано не вашим руководителем, а начальником какого-то десятого управления министерства обороны? Я спрашиваю потому, что раньше к нам не направляли военных врачей.
-Понятия не имею. - чистосердечно вздохнул Валера — Но приказ на командировку я получал от своего заведующего. - сказав это, он хотел добавить, что тот тоже понятия не имел, в чем тут дело, но передумал.
-Ладно, не важно. - махнул рукой ректор — До завтра, доктор.
-Спасибо, Юрий Михайлович. - Валера вышел из кабинета и, скрипя зубами, направился к выходу из инстиута. Все, сказанное ректором института, вполне укладывалась в общую картину его подозрений, что вся эта командировка имеет конечным адресом совершенно не столицу СССР. И что в бездонных недрах генерального штаба вообще и конкретно его десятого управления, занимавшегося, кстати, отправкой военных советников за рубеж, вызрела очередная гениальная идея об укреплении дружбы с очередной страной-союзником. В голове крутились самые неприятные предположения, сдобренные словами Алены о грядущих возможных изменениях в их семейной жизни. Эти предположения приобрели вполне четкие очертания уверенности, когда, выйдя из здания пироговского института, он обнаружил на подъездной площадке черную «Волгу», возле которой стоял Кулагин и неторопливо курил черную кубинскую сигарету.
-Я совсем чуть-чуть не успел в аэропорт. - сказал он вместо приветствия с улыбкой глядя на застывшего возле дверей Валеру — Думаю, за это Шевченко мне голову оторвет, но ты же, как друг, пришьешь ее потом обратно, правда?
-Не уверен. - честно ответил Валера, спускаясь по ступенькам и пожимая руку друга — Каждый раз, когда я вижу твою голову. Я попадаю в очередные неприятности.
-Да ладно тебе. Зато благодаря мне у тебя в жизни никогда не будет того, что ее убивает.
-Спокойной старости? - предположил Валера.
-Скуки. - Кулагин распахнул дверь машины — Садитесь, товарищ капитан. Не каждый день у вас в водителях старший по званию.
-Учитывая, куда меня возит такой водитель, я бы лучше прошелся пешком. – буркнул Валера, тем не менее садясь в машину.
-Как дела дома? – Кулагин взглянул в зеркало заднего вида. – Алена еще не стала директором школы? Или начальником ГОРОНО.
-Ты же знаешь, она равнодушна к продвижению по карьерной лестнице. – пожал плечами Валера – Ее всегда больше интересовала семья, чем работа.
-И в этом вы диаметрально отличаетесь друг от друга. – подмигнул Кулагин.
-В том числе и благодаря тебе и твоему шефу. – огрызнулся Валера – Вы сумели мне даже отпуск скрасить своим присутствием.
-Вот только не надо напраслины, меня в Пицунде не было.
-Но ты все равно в курсе событий.
-Конечно. Я в это время работал в том же направлении, но здесь, в Москве. И у нас тоже не получилось достичь поставленной цели. Поэтому и было решено провести несколько параллельных операций по нескольким схемам одновременно. А ты просто оказался в нужном месте в нужное время.
-Угу. Я так и понял. А если бы я в это время находился в Сочи или остался в Питере, мне бы и там нашли применение, верно?
-В общем, верно. – кивнул Кулагин – Но ты же сам понимаешь, что теперь, когда мы так продвинулись в этом направлении, никто не позволит нам просто выйти из программы.
-А мы продвинулись? – скептически возразил Валера – Все, что мы получаем, это агрессивных и неуправляемых объектов, которые сами себя сжигают бешенным метаболизмом.
-Ну, не совсем так. В отношении низших организмов у нас большой прогресс. Мы уже практически можем восстанавливать нервные волокна периферической нервной системы. И все благодаря нам с тобой.
-Тогда почему не вывести этот метод в серию? Почему мы до сих пор не начали работать с людьми. Хрен с ней с центральной нервной системой, там еще целина не паханая, но хотя бы периферию мы бы могли уже восстанавливать. Представь, сколько народа с периферическими параличами мы могли бы спасти от инвалидности.
-Ну…- Кулагин вывел машину на Хорошевское шоссе и прибавил скорости. Постовой милиционер, видя такую наглость, уже поднял было свисток, но тут увидел номера, после чего свисток был выронен и повис на шнуре, а рука продолжила движение вверх и застыла у козырька. – на самом деле я тоже выступал с данным предложением, но оно не нашло поддержки у руководства.
-И почему? – Валера подался вперед, ухватившись за спинку переднего кресла, стараясь заглянуть в лицо другу.
-Соображение секретности. – пожал плечами тот – Наверху было решено, что данная технология сама по себе представляет военную тайну и раскрывать ее можно будет только тогда, когда мы добьемся полного успеха на главном направлении.
-То есть, пока мы не сможем наращивать возможности головного мозга, управляя этим процессом, мы не можем восстанавливать перебитые нервы на руках и ногах?
-Ну, примерно так.
-Но это же абсурд. Мы еще десять лет можем колдовать с мозгами обезьян и не факт, что получим в итоге управляемый процесс. По сути, мы просто нажимаем неизвестные кнопки на неизвестном нам аппарате и смотрим, что из этого получится. А в ряде случаев после этих нажатий судорожно ищем кнопку выключения всего аппарата.
-Нам не нужен весь аппарат. – возразил Кулагин – Нас интересуют всего несколько его функций на данное время. И пока мы не сможем уверенно эти функции контролировать, технология останется засекречена.
-Другими словами, пока мы не сможем ковать суперсолдат, остальные пусть ходят инвалидами или вообще умирают.
-Это потери войны. – пожал плечами Кулагин. – По ту сторону океана, уверяю тебя, происходит то же самое. Ты забыл, что в первую очередь мы военные и только потом врачи.
-А я как раз думал, что последовательность должна быть обратной.
-Сейчас тебя в этом переубедят, идеалист. – Кулагин остановил машину возле большого восьмиэтажного здания, выступающего в сторону шоссе полукруглым арочным входом. Высокий каменный забор и серьезный КПП с вооруженной охраной при полном отсутствии каких-либо вывесок, объясняющих назначение комплекса из множества больших и малых зданий, сразу наводили на мысль, что лишний раз сюда не то что заходить не стоит, но и просто приближаться не следует. Большие, почти на высоту этажа, окна создавали впечатление множества глаз, внимательно следящих за столицей, а несколько довольно крупных параболических антенн на крыше, развернутых во все стороны света, вызывали подсознательное желание говорить шепотом даже самые невинные вещи. В общем и целом штаб-квартира ГРУ производила двоякое впечатление силы и угрозы и, хотя большинство людей не представляло, что скрывается за фасадом этого архитектурного комплекса без вывесок и табличек, прохожие, идущие по противоположной стороне улицы, старались миновать это место побыстрее, периодически бросая нервные взгляды в сторону смотрящих на них с высоты своих этажей окна –Добро пожаловать в аквариум. – сказал Кулагин. Разведки всего мира готовы убить, чтобы проникнуть внутрь хотя бы одной ногой, так что цени оказанное доверие.
-Похоже, что в этот раз ты втянул меня в по-настоящему серьезные проблемы. – мрачно заметил Валера, отдавая свое удостоверение личности офицера дежурному КПП и наблюдая, как тот по телефону докладывает о прибывших.
-Не переживай, половину я возьму на себя. – подмигнул ему друг – Но с учетом твоей внезапной популярности, это будет меньшая половина.
-Вы знаете, я даже не удивлен. – заметил Валера, пожимая руку генералу Шевченко –Когда я встретил Серегу возле института, я сразу понял, что нам не избежать дружеской встречи с руководством проекта. Кстати, я первый раз вижу вас в форме, Петр Николаевич.
-Это чтобы напомнить, кто главный в этом кабинете. – Шевченко жестом пригласил их сесть и развернулся обратно к столу, сверкнув солнечными зайчиками, отразившимися от звезд генерал-лейтенанта. –Итак. – разместившись по-хозяйски в кресле, он указал на висящую на стене карту Ближневосточного региона. – На границе с Израилем намечается большая схватка. Египтяне и сирийцы рвутся в бой, а евреи только подливают масла в огонь своими ежедневными провокациями. Наши командиры считают, что военный конфликт там неизбежен. А поскольку Союз уже много лет поддерживает арабов, то мы не сможем остаться в стороне от этого спектакля.
-Петр Николаевич, но какое отношение к этому имеем мы?
-Вы поедете в Сирию. Я собирался произнести подготовительную речь, но ты своим бесцеремонным вопросом отбил у меня все желание. Короче, вы поедете в Дамаск. Вы оба. Арабы запросили группу наших медиков для организации военно-медицинского обеспечения в ближней тыловой зоне. Вы будете причислены к центральному военному госпиталю в Дамаске. Ваша задача – организация работы отделения экстренной хирургии. Наши штабисты исполнены оптимизма, но есть некоторые аналитики, считающие, что арабам придется несладко. И поэтому я считаю, что у вас там будет достаточно работы.
-Разрешите вопрос? – поднял руку Валера.
-Ты напоминаешь школьника, Валера. – поморщился генерал. – Спрашивай.
-Почему мы?
-Вот это самый твой хороший вопрос. Я тоже имел смелость задать его Ивашутину.
-Начальнику ГРУ? – даже Кулагину изменила его выдержка прирожденного пофигиста. –Вы говорили о нас с генерал-полковником Ивашутиным?
-Экий ты честолюбец, Сергей. – хмыкнул Шевченко - Я говорил с ним о том, что двух моих ведущих специалистов в Проекте требуют отправить в Сирию. Что значительно замедлит работу над выше указанным Проектом. И он ответил мне, что запрос на капитана Лазарова пришел лично от министра обороны Сирийской Арабской Республики. Ты можешь мне объяснить столь высокий твой авторитет среди высшего командного состава сирийской армии, Валера?
-Ээээ… - Валера ошарашено сглотнул ком в горле – Боюсь, что нет. И, кстати, кто там сейчас министр обороны?
-Хафез Асад. Тебе знакомо это имя?
-Да откуда я… О, черт. – почти простонал Валера.
-Что?
-Ребенок. Гнойный аппендицит. Я дежурил в центральной клинической больнице Ленинграда. Два арабских офицера на машине с посольскими номерами. Помните? Ребенок, это был сын иракского офицера…кажется, его звали Расул.
-Расул-аль-Тикрити! – выпалил генерал –Близкий друг Асада. Хафез Асад привез их тогда на своей машине. Черт, как я мог сам про это не вспомнить? Ну что ж, похоже, ты сам только что ответил на свой вопрос. Насколько я помню, тогда они заверили, что теперь у тебя есть два друга на Ближнем востоке. Так что данную командировку можешь считать дружеским приглашением в гости.
-А отказаться я…нет? – без особой надежды поинтересовался Валера.
- Отказаться? – переспросил генерал – Да ты даже согласиться не можешь. Другими словами, твое мнение по данному вопросу вообще никого там наверху не интересует. Ты понимаешь, кто на тебя запрос прислал? Министр обороны. Сейчас что в Сирии, что Египте военные – это фактически главная власть. И ни Гречко, ни Брежнев не рискнут отказать им в такой маленькой просьбе, как отправка для братской помощи одного офицера среднего звена.
-А почему тогда мы едем вдвоем, коли запрос был на одного?
-Запрос был почти на полсотни. Кого-то отправят в части повышенной готовности, остальных раскидают по городским гарнизонам. Вам повезло, отправитесь в Дамаск. Древний город, сердце исламской цивилизации столица империи Салах-ад-Дина и все такое. А вместе вы едете потому, что командование учло опыт вашей работы на Кубе и сделало вывод, что совместно вы работаете гораздо эффективнее, чем по одиночке. Кроме того, майор Кулагин, как более опытный в делах нашего ведомства человек, поможет, если возникнут какие-нибудь сложные ситуации.
-Это какие сложные ситуации?
-Разные, самые разные. Сам понимаешь, восток – дело тонкое. Заодно он проследит, чтобы ты со своим героизмом в пекло не полез.
-Угу. Что-то нас, куда Родина не зашлет, везде дело сплошь тонкое.
-Отставить ворчание.
-Есть. А что ж с моим якобы обучением на курсах. Я ж успел доложиться ректору, мне в общаге место уже выделено, небось.
-С ректором поговорят. Все документы о прохождении курсов будут тебя ждать здесь, когда вернешься.
-Эх, жаль. А я так хотел блеснуть мастерством и поддержать авторитет Академии в глазах столичных коллег. – вздохнул Валера.
-Вот и поддержишь. Только чуть дальше Москвы. Короче так. Сегодня свободны. Завтра в девять утра явитесь в «десятку» для прохождения инструктажа, получения документов и снаряжения. Послезавтра в пять ноль-ноль уходит ваш военный борт на Дамаск. В четыре ноль-ноль быть здесь для получения документов. Вопросы есть?
-Даже не знаю, с какого начать. – ответил Валера.
-Капитан Лазаров! – генерал повысил голос.
-Я!
-На данный риторический вопрос руководителя принято испокон веков отвечать отрицательно, ибо задается он не с целью выслушать ваши вопросы, а для того, чтобы обозначить окончание разговора. Так что даю вам еще одну попытку. Вопросы есть?
-Никак нет.
-Майор Кулагин?
-Нет и не было.- Кулагин позволил себе улыбнуться, но ответной улыбки не получил и быстро придал лицу более серьезное выражение.
-Тогда можете идти. Если планируете напиться в честь встречи друг с другом и временного прощания с Родиной, настоятельно советую сделать это сегодня. Потому что завтра на инструктаже вам перегар простят. А вот послезавтра при посадке в исламской стране – уже нет.
-Можно считать это благословением, Петр Николаевич? – уточнил Кулагин.
-Ни в коем случае. Кстати, в арбатский гастроном вчера вечером завезли хороший армянский коньяк. Зайдете со служебного входа, скажете, что от меня. Дадут столько, сколько сможете выпить. Сергей, для тебя уточняю отдельно, это не столько же, сколько ты сможешь унести. Все ясно?
-Так точно.
-Свободны.
-Ты никогда не думал заняться чем-нибудь другим, Серега? - Валера опрокинул в себя очередную рюмку армянского коньяка и закинул следом дольку лимона.
-Ну чем, например? - Кулагин некоторое время разглядывал содержимое своей рюмки, после чего отправил ее по тому же маршруту. - Что мы еще умеем, кроме службы Родине вообще и нашим пациентам в частности?
-Не знаю.
-Ну вот и я не знаю. Кроме того, ты можешь себе представить, чтобы мы на гражданке смогли столького добиться в такое короткое время? - он неопределенно обвел рукой свою квартиру и указал в сторону окна, за которым были видны сияющие рубиновым светом кремлевские звезды. - Или ты хочешь вернуться в свой маленький городок и до конца жизни вырезать аппендициты?
-Я не уверен, что то, чем мы занимаемся, намного лучше.
-Да перестань, Валера. Мы с тобой работаем на самом острие науки. То, что делаем мы, ляжет потом в основу всей отечественной хирургии. А что тебе может предложить гражданка? Комнату в коммуналке, очередь на квартиру и работу в районной больнице?
-Ну, например, возможность самостоятельно распоряжаться своей жизнью.
-А когда мы ей сами распоряжались? Представь, что завтра ты вышел в отставку и можешь делать все, что пожелаешь. Ну и чем ты займешься в первую очередь? Ну, я имею в виду после того, как в полной мере порадуешь данной новостью жену и проспишь несколько дней кряду, о чем каждый хирург мечтает полжизни. Ну вот ты свободен. И?
-Ну я...- Валера открыл рот, чтобы начать перечисление тех бесчисленных радостей которые может даровать ему гражданская жизнь и тут с удивлением понял, что в его голове нет на этот счет ни одной полноценно оформленной мысли. Попытка представить, что жизнь академии отныне будет протекать без его участия и что, вместо того, чтобы искать и разрабатывать новые техники операций, он будет смиренно ждать, пока это сделают другие, натолкнулась на глухую стену, которую возвело его воображение против такого допущения.
-Вот.- Кулагин многозначительно поднял палец и снова наполнил рюмки. - То же самое было и у меня, когда я впервые задал себе этот вопрос.
-Значит, и у тебя были сомнения по поводу того, что мы делаем?
-Конечно. Когда я только пришел в Отдел биологической разведки ГРУ, желание покинуть военную службу и вообще сменить профессию пришло следом примерно через пару месяцев. А потом, по мере того, как я начал видеть все большие части картины, это желание ушло. И с тех пор меня не мучают сомнения, что бы мы не делали.
-И что такого ты увидел?
-Войну. - Кулагин с наслаждением затянулся черной кубинской сигаретой и протянул пачку Валере, который, поколебавшись пару секунд, тоже закурил. Генерал Шевченко был прав, коньяк, действительно был отменный, и острый вкус табака «Лигерос» только подчеркивал его аромат. -Почти никто из наших людей этого не понимает, они считают, что мы уже больше двадцати лет живем в состоянии мира. Даже присказку придумали, мол, лишь бы не было войны. А ведь это не так.
-Ты хочешь прочесть мне очередной курс на тему международного империализма, как это делает регулярно наш замполит?
-Ты зря иронизируешь. Знаешь, сколько ведется программ по созданию суперсолдат в США? Примерно восемнадцать. Примерно, потому что мы, уверен, знаем, не все. Такие же программы идут во Франции и Англии. У ФРГ тоже в этом вопросе есть большие наработки еще со времен рейха, но там все скромнее. Американцы пока не дают им разгуляться, но сами активно пользуются их достижениями в своей работе. Ваш замполит, конечно, болван чугунный, но основную мысль он озвучивает верно. Просто делает он это столь бездарно, что ему не верят даже военные. Тут американцы обскакали нас по полной. Их пропагандистам верит подавляющая часть населения и весь личный состав вооруженных сил. А это, доложу я тебе, уже полдела. Кроме того, ряд проектов у них поставлен на коммерческую основу и потому те эксперименты, которые мы вынуждены проводить на спецконтингенте, они проводят на оплаченных добровольцах, то есть, на гораздо лучшем материале.
-К чему ты ведещь?
-К тому, что вся эта работа ведется исключительно против нас. Мы на данный момент рассматриваемся как единственный вероятный противник в большой войне. И в этой войне они хотят бросить против нас все, что может предоставить их наука. Периодически опытные образцы их достижений проходят обкатку в той или иной локальной войне. Ты бы обалдел, если бы я мог рассказать хотя бы половину того, что знаю по этому вопросу.
-Но ты не можешь, верно?
-Верно. Могу лишь сказать, что пока они не добились решающего успеха ни по одному направлению. Наши специалисты считают, что они выбрали изначально неверный курс на перестройку боевых возможностей человека методом воздействия на его психику без существенных изменений физиологии. Результаты получаются иногда довольно впечатляющими, но кратковременными. Пока они добились успеха только в производстве так называемых торпед, то есть, одноразовых ликвидаторов, используя метод нейро-лингвистического программирования. То же самое у англичан и французов. И только мы сумели достигнуть существенного прогресса на физиологическом уровне. И все благодаря тебе и твоим кубинсикм наработкам. То, что делаем мы, войдет в историю военной медицины. Мы фактически встали на дорогу, ведущую к равенству с богом.
-Ты веришь в бога? - спросил Валера, глядя на друга поверх сигареты.
-Я нет. - покачал головой Кулагин — Но когда я с ним встречусь и он призовет меня к ответственности за все мои грехи, то я смогу в оправдание сказать, что довел его лучшее творение до полного совершенства. Ну, или хотя бы приблизился к этому.
-Если бы наши командиры не вставляли мне палки в колеса, то уже сегодня я бы мог восстанавливать перебитые нервы конечностей. А в перспективе смог бы лечить рассеянный склероз. Ты видел, как выглядят умирающие от него люди? Как они наблюдают, отмирание собственной нервной системы до тех пор, пока мозг не остается командиром без подчиненных.
-Тебе не дает покоя память об отце. Но ты ничем не мог ему помочь тогда и не факт, что смог бы сейчас. То, о чем ты говоришь, все равно еще не опробовано.
-Серега, да как ты не понимаешь?
-Нет. - прервал его друг — Это ты не понимаешь. Если у наших заокеанских противников получится то, о чем они мечтают, нам всем хана. Любой ядерный шантаж — детский лепет в сравнении с этим. Ты только представь, что будет, если на нас обрушатся сотни тысяч, миллионы, совершенных бойцов. Солдат, которым не надо спать, которые не чувствуют усталости, которые долгое время могут сохранять боеспособность без воды и пищи. С совершенной реакцией, совершенным зрением, абсолютным слухом. С боевыми навыками, которым можно обучить не за годы, а за считанные дни. Это будут те самые белокурые бестии, о которых когда-то писал Ницше. Это не сказки антиутопистов. Не рассказы твоего замполита и не фантастический роман. Ты думаешь, что идеи Гитлера погибли вместе с ним в Берлине? Нет, они просто сменили хозяев. И в этих условиях мы не можем рисковать разглашением даже малой части тех знаний, которые мы обрели в ходе Проекта. Потому что любая капля может оказаться тем катализатором, который развернет западный поиск в нужном направлении. А, учитывая, что по ряду технических отраслей они уже сейчас нас превосходят, то вполне вероятно, что успеха они добьются раньше. И как только их дубинка станет хоть на сантиметр длиннее нашей, они опустят ее на нашу голову со всего размаха и не задумываясь.
-Ладно. Будем считать, что ты меня в очередной раз убедил с помощью коньяка и своего красноречия. Но что если и мы ищем не совсем в том направлении? Так ли ошибаются за океаном, учитывая, что у них получаются хотя бы люди-торпеды, а у нас пока только неуправляемые психи то на уровне обезьян.
-Ты смотришь в самый корень проблемы. - одобрительно кивнул Кулагин — Совсем недавно я присутствовал на одном совещании по данному вопросу. Так вот там было решено, что заимствование некоторых идей американских специалистов может дать новое направление нашему Проекту. Пока идет сбор информации. Но могу сказать, что если идея окажется верной, то мы сможем достичь даже большего, чем мечтали.
-О чем ты говоришь?
-Я говорю о новой ступени эволюции. Только представь себе, что может получиться, если мы сможем воздействовать не только на физические компоненты центральной нервной системы, но и на психику. Мы сможем фактически заново перезаписать личность объекта. Подумай, какие возможности это открывает для нас. В том числе и лечебные. Можно будет не только повышать боевые качества личного состава, но и лечить ранее безнадежные заболевания. Такие, как аутизм, шизофрению, олигофрению. Мы можем превратить человека в пластилин. Сможем стать творцами.
-Но сначала вам нужны идеальные солдаты?
-Нам нужны идеальные защитники Родины. Той самой Родины, в которой затем эта технология сможет давать надежду всем ныне безнадежным.
-Тебе бы не медициной заниматься, а политикой. - покачал головой Валера.
-А я ею и занимаюсь. - пожал плечами Кулагин — Просто о наших успехах пишут меньше.
-Товарищи офицеры, — худощавый капитан с десантными погонами на плечах и холодным цепким взглядом матерого диверсанта подошел к карте Сирии и обвел ее контуры указкой — вам предстоит командировка в Сирийскуйю Арабскую Республику. Для многих из вас это будет первая заграничная командировка, кто-то уже участвовал в подобных операциях на западном или восточном направлениях. Однако, поскольку вас направили на данный инструктаж, могу предположить, что большинство из вас никогда не посещала страны исламского мира.
Валера обвел глазами небольшой зал, в котором собрались офицеры, направляемые в сирийскую командировку и пришел к выводу, что капитан-десантник прав. Судя по сосредоточенным лицам его товарищей по оружию, многие из них не только в исламских странах не бывали, но и вообще не покидали ранее территории СССР. Когда он с Кулагиным приехали утром к зданию ГРУ, во дворе Управления уже собралось несколько десятков офицеров. Все в гражданской одежде, многие с явными обонятельными следами вчерашних посиделок. Отдельной группой стояли офицеры разведывательно-диверсионных подразделений. Эти выделялись поджарым сложением, молчаливостью, подозрительным отсутствием перегара и не особой коммуникабельностью. Процедура знакомства и заключения договора о немедленном после окончания мероприятия распитии спиртных напитков с целью скрепления будущего боевого братства заняла не более получаса, и к тому моменту, когда товарищей офицеров пригласили для получения инструкций, предварительное боевое сколачивание уже почти состоялось.
-Ислам — это не просто другая религия. Это другой мир. Это другое отношение к жизни и к смерти. Правоверный мусульманин не боится умереть в бою. Потому что каждый погибший в бою с неверными, в данном случае в иудеями израильтянами, немедленно окажется в раю, где его ждет то, чего он лишен в этой жизни. Чистая вода, плоды садов и пышногрудые девы, гурии. Отношение к женщине в исламе — это отдельный разговор. Важно, чтобы каждый из вас понимал, что мусульманские женщины, по сути, являются частью дома, харама, хозяином которого является старший в семье мужчина. Кстати, от слова харам и произошло слово гарем. Другое значение этого слова — нельзя, запрещено. Смотреть на мусульманских женщин без разрешения их мужа, отца или иного старшего в семье мужчины харам. Все, что касается отношений между полами, харам. Харам упоминать в качестве ругательств половые органы, даже в качестве указания места следования, к чему многие из вас так привыкли в строевой подготовке. За это можно получить пулю даже от мирного жителя. С другой стороны, мусульманин никогда не осквернит свой дом кровью. С того момента, как вы пересекли его порог, вы гость. Убить гостя, даже если он неверный, харам. Это относится и к нам, и к израильтянам. Поэтому, если обнаружите в доме какого-то сирийского офицера его израильского коллегу, не удивляйтесь, это совершенно не противоречит нормам Корана. Другое дело, что, если они не договорятся, тот же самый хозяин, который только что поил его чаем, может выстрелить ему в спину сразу, как только тот выйдет за порог его дома. Кстати, сказать, то же самое относится и к общим правилам ведения торговли. То, что мусульманин никогда не купит сам и не предложит своему брату по вере, он с удовольствием предложит неверному. Например, вам. Так что, если на восточном базаре вам предложат не внушающее доверия угощение или иной товар сомнительного качества и при этом Аллахом поклянутся в обратном, не спешите попадать под впечатление от святости данной клятвы, ибо Аллах запрещает обманывать только правоверных мусульман. Тот, кто из вас бывал на наших рынках в Средней Азии, примерно понимает, о чем я говорю, но прошу вас учесть, что там все это будет дополняться языковыми барьерами и отсутствием контроля со стороны КПСС и ОБХСС. Кстати, минимум сведений, необходимых для общения с местным населением, вы получите из вот этой книжки. - инструктор указал на стопку брошюр в мягком переплете, лежащих на столе — Для тех из вас, кто окажется на передовой вместе с нашими сирийскими товарищами, важно понимать несколько моментов, от которых будет зависеть уровень выполнения вами поставленных задач. Во-первых, сирийская армия находится на гораздо более низком уровне, чем наша. И, несмотря на то, что техника и оружие у них сейчас сплошь нашего производства, уровень владения ими у сирийцев несравнимо ниже нашего. Поэтому основная нагрузка на управление сложными системами оружия и военной техники ляжет на ваши и только ваши плечи. И вот тут необходимо учесть очень важный аспект. Ни в коем случае не указывайте сирийским офицерам на их ошибки в присутствии их подчиненных. Даже если вы совершенно уверены, что решение, принятое сирийским офицером, неверное, найдите способ сказать ему об этом лично, один на один. Уверяю вас, в большинстве случаев ваши замечания будут услышаны и поняты правильно. Но ни в коем случае не делайте этого на общем совещании или непосредственно при постановке задач старшими командирами младшим.
-Я смотрю, в этом похожи начальники во всех странах. - подал голос один из офицеров с заднего ряда, чем вызвал одобрительный смех остальных присутствующих.
-Я рад, что вы это понимаете. - без малейшего юмора кивнул инструктор. - Так вам будет легче понять следующий важный момент. Как бы хорошо к нам не относились в Сирии, попытка выставить начальника в неприглядном виде при подчиненных с большой вероятностью закончится вашей гибелью. Спишут вас на боевые потери, и никто никогда не найдет даже места вашего захоронения. Это касается всех, здесь присутствующих, в том числе тех, на кого пришла персональная разнарядка от сирийского командования. - при этом последнем уточнении Валера испытал искреннее желание втянуть голову в плечи, но удержался, благо инструктор смотрел не на него лично, а в глубину зала. - Итак. - продолжил тот — Сирия — это многонациональное государство. Вопреки мнению большинства из вас, относить все ее население к арабам категорически не стоит. Особенно в общении с самим этим населением. Хотя сирийские арабы, которые все же отделяют себя от арабов Ирака или Египта, и составляют почти девяносто процентов населения страны. Кроме них, там довольно большая община курдов. Проживают на севере и северо-востоке страны. Основными городами проживания являются Эль-Камышлы, Хасеке, Айн-эль-Араб. Сами они называют эту территорию сирийским Курдистаном и по этому вопросу имею весьма напряженные разногласия с сирийским правительством. Следующей группой являются сирийские туркмены, они же туркоманы. Тюркский народ, имеющий большие культурные связи с Турцией, в связи с чем многих его представителей Дамаск подозревает в связях с турецкой разведкой, что вполне может быть правдой. В провинции Эль-Кунейтра на юго-востоке страны живут Черкесы, потомки выходцев с Кавказа, занимаются в основном скотоводством и ведут полукочевой образ жизни. Пытаться найти с ними общий язык, исходя из вашего опыта общения с нашими кавказскими жителями не стоит. Еще там есть небольшие группы казахов, армян и ассирийцев. И хотя все эти народы живут на ограниченной по нашим меркам территории, у каждого из них есть свои культурные особенности, которые следует учитывать при общении. Данная информация так же присутствует в пособии, которое вы получите, но тем из вас, кому предстоит тесное общение с местными жителями я бы советовал проштудировать дополнительную информацию по этому вопросу. В противном случае вы рискуете непреднамеренно испортить отношения с важными для вас людьми. Религиозный состав Сирии так же неоднороден. Основная масса, понятно, мусульмане, но и они делятся там на суннитов, которые составляют около восьмидесяти процентов, и шиитов. Так же там присутствует сирийская православная и католическая церкви. Присутствует так же большая община русской православной церкви.
-Товарищ капитан, разрешите вопрос? - поднял руку один из офицеров.
-Слушаю.
-Зачем нам эти религиозные подробности, если наша задача — оказание военно-технической поддержки сирийскому командованию? Не все ли равно, какому богу они там молятся, учитывая, что сами мы атеисты?
-Не все равно. Именно потому, что вы тут все атеисты. Поскольку иметь дело вам предстоит именно с религиозными людьми, вы должны понимать, как себя вести и чего категорически не стоит не то что делать, а даже говорить. Правоверные мусульмане довольно терпимо относятся к христианам, хотя и считают их неверными. Из христиан же наиболее лояльно относятся именно к православным и гораздо жестче к католикам. Собственно, это не удивительно, учитывая, что православные войска никогда не вторгались, в отличии от католических, на их землю. И тем не менее, если вы начнете демонстративно озвучивать свои атеистические взгляды, вас могут элементарно пристрелить. Ибо для правоверного нет хуже врага, чем атеист. Атеист хуже иудея. Хуже сатаниста. Короче, хуже всех. И никакая дружба народов вам в этом случае не поможет. Это понятно?
-Понятно. -буркнул задавший вопрос офицер.
-Кстати, для тех из вас, кто является атеистом только по партбилету. Крестики носить глубоко под одеждой. Демонстрация символов иной веры, кроме ислама, категорически запрещена Кораном. И хотя большинство сирийских офицеров являются людьми светскими, не стоит дразнить шайтана.
-После такого инструктажа хочется добровольно надеть на себя наручники и заклеить себе рот пластырем. - сказал Валера, садясь с Кулагиным в машину.
-Не самая плохая мысль, кстати. - одобрил тот, садясь за руль — Но, боюсь, что без свободных рук ты будешь не нужен сирийскому государству, а без головы — нашему. Так что остается только присматривать за тем, чтобы ты использовал и то, и другое исключительно во благо службы.
-Службы кому?
-Нам. Мы — это все, что у тебя есть. И по большому счету, это все, что тебе нужно.
-Вот когда ты так уверенно говоришь, у меня возникает чувство, что эти твои мы — это как раз то, от чего мне следовало бы держаться подальше.
-Э, нет, мой друг. - Кулагин вывел машину на шоссе, кивнув козырнувшему на выезде с территории управления часовому — Эта дверь открывается только в одну сторону.
-Куда мы едем?
-На почтамт.
-Зачем?
-Ты разве не хочешь позвонить жене, рассказать, что устроился хорошо и предупредить, что курсы продлятся чуть дольше, чем планировалось?
-Позвонить хочу, а рассказывать твою версию — не очень.
-Боюсь, первое идет только в комплекте со вторым.
-А для этого нужен почтамт? Разве нельзя позвонить из твоей квартиры?
-Нельзя. У меня стоит телефонный аппарат «Сименс»со встроенным модулем подавления помех, подарок отцов-командиров.
-Ну так это ж хорошо.
-Для разговора с начальством хорошо. Для твоего разговора с женой плохо. Насколько я понимаю, у нее и так неслабый аналитический ум, а звонок мужа по линии, на которой не шипят помехи и без фонового шума за спиной наведет ее на размышления.
-Она и так размышляет. Например, о том, стоит ли дальше оставаться моей женой.
-Ничего, вернешься — убедишь, что стоит. Уверен, она тут же поймет, что была не права.
-Тебе-то откуда знать, холостому?
-Так потому и холостой, что знаю, как и в чем убеждать женщин. Поэтому и не пытаюсь убедить их в возможности совместной со мной жизни.
-Уважаемые пассажиры, через десять минут наш самолет совершит посадку в столице Сирийской Арабской Республики городе Дамаске. В связи с техническим состоянием посадочной полосы возможна небольшая тряска. Просьба пристегнуть ремни и проверить, хорошо ли закреплен ваш багаж. - голос стюардессы звучал столь мелодично, что по началу Валера принял его за часть своего сновидения, которое ласкало его уставший от полета разум на протяжении последних двух часов. В отличии от его ожиданий самолет вовсе не летел из Москвы в Дамаск прямым рейсом. Турбовинтовой ТУ-114 не мог за раз покрыть такое расстояние и потому данный маршрут проходил с дозаправками на аэродромах Баку и Ирана, что растягивало общее время полета до семнадцати с лишним часов, к концу которых гул от работы винтов за иллюминатором прочно селился в голове уже в качестве самостоятельного звука, погружающего человека в состояние полусонного транса. - Что значит, в связи с техническим состоянием полосы? - спросил он сидящего рядом Кулагина, который продолжал как ни в чем не бывало читать книгу и судя по всему не собирался волноваться по поводу сообщения стюардессы.
-Да трещины там всякие, плиты кое где расстыкованы. - ответил тот — Это ж еще английская полоса, они ее для своих военных самолетов строили, когда тут стояли их гарнизоны. Ну и французы чуть поучаствовали, диспетчерскую вышку отстроили, систему коммуникаций. А когда они в сорок шестом году отсюда свалили, то аэродром остался арабам. А те понятия на тот момент не имели, как его обслуживать. Ну и подзапустили малость полосы. Наши, понятное дело, тут многое подлатали, но основная полоса все равно еще колониального времени, так что при посадке тяжелых самолетов иногда довольно сильно потряхивает.
-Ты прямо кладезь информации. Изучал вопрос теоретически или лично?
-Ты во то меня не отвлекай, я читаю дютюктивный роман. - Кулагин демонстративно уткнулся обратно в книгу.
Валера достал из рюкзака под креслом фляжку с зеленым чаем, щедро сдобренным лимоном и сделал пару глотков, стремясь убрать изо рта ощущение, что за несколько часов полета там успел переночевать кавалерийский полк. Остальные пассажиры тоже потихоньку выходили из анабиоза, растирая заспанные лица, а некоторые без ложного стеснения глотали из походных фляжек жидкость, распространяющую явный спиртовый аромат. Насколько понял Валера, случайных пассажиров на борту не было, самолет был забит под завязку военными всех мастей и отраслевыми контрактниками, которые летели в Сирию налаживать работу отраслей промышленности, в развитии которых СССР помогал Сирии после победы партии БААС и однозначной переориентации Дамаска на Москву. Присутствовали так же несколько пассажиров, принадлежность которых на этапе предполетного знакомства в терминале Домодедов, ему установить не удалось даже предположительно, но по некоторым обрывкам разговора и подчеркнутой воздержанности от употребления спиртных напитков можно было заключить, что относятся они к ведомству генерала Семичастного. Несколько знакомых по инструктажу лиц приходили в себя в разных частях пассажирского салона и вяло приветствовали Валеру кивком головы. Самолет быстро шел на снижение, наращивая рев моторов, и Валера с интересом рассматривал раскинувшиеся под крылом очертания сирийской столицы. Первым впечатлением было, что он приближается к городу из восточной сказки. Обилие минаретов и древних крепостей старого города, построенных из белого известняка, создавало чувство, что из крепостных ворот вот-вот появится несметная конница Саллах-ад-Дина, отправляющаяся на штурм крестоносного Иерусалима. Однако по мере того, как самолет уходи в сторону от центра столицы, исторические районы сменились на жилые, состоявшие из невообразимо путанных улочек, по обеим сторонам которых теснились известняковые одно-двухэтажные домики, казалось, наползающие друг на друга, и одиночные высотные здания, словно раздвигающие вокруг себя пространство, демонстрируя претензии Дамаска на статус современного города. Когда самолет коснулся шасси посадочной полосы, небольшой толчок чуть подбросил пассажиров, пристегнутых к креслам, после чего раздался глухой звук удара, когда покрышки шасси налетели на одну из трещин в бетонном покрытии, и глухой стон металла амортизаторов, выравнивающих положение самолета на не особо ровном покрытии ВПП. Самолет несколько раз встряхнуло, и возле Кулагина, сидевшего на ближнем к проходу кресле рухнула чья-то спортивная сумка, разоблачающе звякнув стеклянной тарой, после чего раздался шипящий звук, вытекающего из разбитой посуды газированного содержимого.
-Да твою ж мать… - сокрушенный голос сидящего напротив хозяина сумки, смотрящего на медленно растекающуюся по самолетном у полу лужу, в
сочетании с выражением безутешной скорби на его лице, похожем на лицо человека, только что похоронившего всю семью, привел к тому, что Кулагин, который уже открыл рот, чтобы выразить свое недовольство, закрыл его обратно и поднапряг мышцы лица, стараясь сдержать расплывающуюся улыбку. - Между прочим, ничего смешного. - проворчал виновник бутылочного крушения, бросив на Кулагина осуждающий взгляд — Я эту наливку перед самым отлетом сделал. Коллекционная, можно сказать, вещь. Была. - сокрушенной поправился он, бросая опасливый взгляд на стюардессу, которая решительно приближалась к ним с выражением неминуемой беды на лице.
-Вот и первые потери пошли. - сказал Кулагин, закрывая книгу — А ведь мы еще не сошли с трапа.
-Старший лейтенант Обнорский Андрей Александрович. – представился им молодой офицер атлетического телосложения в сирийской военной форме – Я командир группы переводчиков при военно-медицинском управлении сирийской армии, в настоящее время приписан к центральному госпиталю Дамаска. Меня проинформировали, что с сегодняшнего дня я поступаю в ваше распоряжение.
-Рад познакомиться. – Кулагин пожал широкую ладонь офицера, и Валера последовал его примеру. – Поскольку предстоит нам работать вместе, предлагаю сразу перейти на ты. Я Сергей, это Валера. Полагаю, более детально представляться излишне. Идет?
-Идет. – легко согласился Обнорский – Собственно говоря, ты все правильно полагаешь, ибо обо всех остальных деталях меня начальство уже заинструктировало до полусмерти. Нам надо поторопиться, через полчаса вас ждут в аппарате главного военного советника.
-Здесь всегда такая суета? – спросил Валера, когда они пробирались по терминалу через поражающую своей анархией и разноцветностью толпу. Первым впечатлением, которое сложилось у Валеры о международном аэропорте Дамаска было чувство, что он попал на восточный базар, который почему-то перенесли под крышу аэротерминала. Бесконечное и на первый взгляд хаотичное движение людей в длинных восточных одеждах, напоминающих среднеазиатские халаты, мелькающие тут и там фигуры женщин, закутанные в паранжу, юркие и фактически вездесущие дети, которые, в отличии от взрослых, не были обременены необходимостью соблюдения приличий, а потому беззастенчиво пытались залезть в багаж гостей сирийской столицы, как в их отсутствие, так и совершенно не стесняясь присутствия хозяев – все это в сочетании с потрясающей обжигающей жарой, с которой не справлялись вентиляторы, оказывало на Валеру совершенно отупляющее воздействие.
-Нет, не всегда. – покачал головой Обнорский – Сегодня день прибытия сразу нескольких спецбортов из Союза, поэтому тут сирийцы организовали пропускной режим. Так что в терминал пускают только тех, кто вылетает сам или встречает прибывающих.
-Это все встречающие или вылетающие? – Валера кивнул на несколько семей с многочисленными детьми и столь же многочисленными их мамами, которые крутились вокруг уважаемого вида мужчин, явно демонстрируя уважение к положениям Корана о многоженстве.
-Ну, не совсем, но почти. Большинство встречают родственников. Тут же гражданская авиация – сравнительно новый вид транспорта, так что прилет кого-то из родных или знакомых является крупным событием, а уж вылет отсюда и вовсе сенсацией. Так что как приветствовать прибывших, равно как и провожать отбывающих должна вся семья, иначе у пассажиров могут возникнуть подозрения в неуважении со стороны родственников. Так что сегодня тут, можно сказать, скучно.
-Потрясающе. – Валера отогнал от своей спортивной сумки настойчиво пытавшегося ее открыть прямо на ходу ребенка лет шести с повадками профессионального щипача и решительно направился к выходу.
-Майор военно-медицинской службы Кулагин.
-Капитан военно-медицинской службы Лазаров.
-Референт главного военного советника в Сирийской Арабской Республике подполковник Петровский. Для вас просто Михаил Николаевич. - Референт, светлоглазый, светлокожий, светловолосый мужик явно не арабской наружности и с повадками то ли диверсанта, то ли медвежатника, со скупостью движений характерной для обеих этих профессий, пожал новоприбывшим офицерам руки и жестом пригласил садиться. – Генерал Сорокин сейчас на выезде. Да, собственно, ни он вам, ни вы ему пока особенно не нужны, так что инструктаж пройдете быстро и со вкусом. – Петровский откинулся назад и извлек из маленького холодильника возле стола мгновенно запотевший графин с какой-то белесоватой мутной жидкостью, распространившей по кабинету фруктовый аромат, наполнил три стакана и подвинул два из них гостям – Вы будете приписаны к гарнизонному госпиталю Тишрин в провинции Дамаск. Я говорю приписаны именно потому, что ваша служба не будет ограничиваться работой в госпитале. Вам надлежит наладить взаимодействие между нашими и сирийскими военно-медицинскими службами, а так же помочь в организации полевых эвакуационных госпиталей и хирургических госпиталей первой линии. Тут довольно слабая система военно-полевой медицины, в основном наследство турецкой и французской колониальных систем. Мало оборудования, мало специалистов, не отлажена организация эвакуации с поля боя. В ходе войны сорок восьмого года большинство раненых умирало не от самих ран, а от дальнейших осложнений. Довольно интересно, учитывая, что многие основы современной медицины пришли к нам именно отсюда. Вам надлежит, насколько это возможно исправить данные недостатки, причем уложиться надо в очень короткие сроки.
-Насколько короткие? – спросил Кулагин, отпивая из стакана хозяйский напиток и всем видом демонстрируя полученное от первого глотка удовольствие.
-Думаю, не больше месяца. После этого я не могу гарантировать ни дня мира на этой земле.
-А до этого? – поинтересовался Кулагин.
-То же самое. – пожал плечами Петровский, хищно улыбнувшись. – Итак, вопросы есть?
-Никак нет.- ответил за обоих Кулагин.
-В таком случае, можете отправляться на свое новое рабочее место и начинать работать на благо родины и братского сирийского народа.
-Как тебе наш новый начальник? – спросил Валера, когда они покинули консульство, одетые в новенькую полевую форму сирийской армии и с удивлением ощущая полное отсутствие советских документов в ее карманах.
-Я бы сказал, что он ничего не понимает в медицине, а мы – в том, что тут происходит.
-У меня то же впечатление. А Обнорский?
-Этот чекист? А что с ним не так?
-Чекист? Но почему ты думаешь…
-Потому что он явно не из ГРУ. Я бы знал, если бы нас здесь ждал переводчик из Аквариума. И уж точно не из «десятки». Нас бы проинформировали при отправке. Значит, он явно из ГБ. Больше ему просто неоткуда взяться.
-И он будет слышать каждое наше слово, ведь он наш переводчик.
-Ну…-Кулагин вздохнул – я как раз работаю над этой проблемой.
-И как продвигается работа?
-Произношение пока барахлит, но словарный запас нарастает каждый день.
-Хочешь сказать, что ты начал учить арабский?
-Хочу сказать, что тебе придется сделать то же самое. Писать стихи тебе, конечно, не светит, но связать несколько слов без помощи нашего друга из смежников будет необходимо.
-А раньше ты не мог меня об этом предупредить?
-Не мог. Секретность, сын мой, сам понимаешь. Не мог же я тебе заранее сказать, в какие приключения собираюсь тебя втравить. Кстати, некоторые из наших коллег вполне сносно говорят по-русски.
-Каким образом?
-Думаешь, в Союзе зря создан институт Патриса Лумумбы? Сам Лумумба в жизни бы не догадался, какие люди и чему будут обучаться под прикрытием его имени.
-Когда я выучу первую пару арабских ругательств, первый, на кого я их обрушу, будешь ты.
-Прекрасный мотив для изучения нового языка.
-Это полковник Алим-аль-Рахмани, начальник госпиталя. – голос Обнорского становился совершенно бесцветным, когда он приступал к своим обязанностям переводчика, что создавало иллюзию, будто его слова звучат непосредственно в голове, а скорость, с которой он переводил слова сирийского офицера, была настолько велика, что говорили они практически одновременно. –Он выражает радость по поводу вашего прибытия и уверен, что с вашей помощью и с благословения Аллаха удастся сохранить много жизней доблестных сирийских воинов. Так же он надеется, что сегодня вечером вы будете его гостями за ужином.
-Мы с удовольствием примем приглашение господина полковника и приложим все усилия, чтобы его не разочаровать. Но нам потребуется помощь его персонала, чтобы работа была эффективной, а так же его поддержка при введении тех изменений, которые мы сочтем необходимыми на периферии в полевых подразделениях, подчиненных его госпиталю.
-Господин полковник гарантирует вам всю возможную поддержку. Он уверен, что советские правительство прислало сюда профессионалов, с которыми у него не может быть существенных разногласий.
-Эта уверенность полностью взаимна.
-Еще немного, и я бы заснул, пока вы там занимались словесными реверансами друг перед другом. – сказал Валера, когда они направлялись в отделение плановой хирургии, сопровождаемые двумя медсестрами и молодым сирийским врачом, получившим краткий, но очень интенсивный инструктаж от начальника и потому несколько нервничающий, оказавшись в роли экскурсовода для новых гостей из далекой северной страны, говорящих на совершенно непроизносимом языке и, по слухам, не верящих в бога.
-Когда ты немного войдешь в курс местной культуры, то поймешь, что для нас организовали сильно укороченную церемонию первого знакомства. И заодно оценишь, насколько соблюдение этикета бывает важно в организации, скажем так, межведомственного взаимодействия.
Окружной гарнизонный госпиталь Тишрин представлял из себя сложенное из белого камня трехэтажное здание, возле которого персонал и местное население старательно и очень активно создавало видимость напряженной деятельности. Несколько санитарных автобригад стояли возле въезда в отделение экстренной помощи и, судя по виду водителей, мерно попивающих фруктового вида жидкость из больших стеклянных стаканов, прислонившись к вверенным им машинам и обсуждая последние новости, никуда в обозримом будущем не собирались. Ничто не напоминало обстановку, характерную для надвигающейся войны, и когда Валера ближе к вечеру вышел на балкон третьего этажа покурить, то с интересом обнаружил, что общая картина почти не изменилась. Машины санитарных бригад стояли там же, а их водители вели те же непринужденные беседы, но пили уже не сок, а кофе. Через несколько секунд картина окружающего мира была дополнена медсестрой, которая с почтительной улыбкой возникла практически из ниоткуда и буквально принудительно сунула в руки уважаемого раиса доктора фарфоровую чашку с тягучим черным напитком, источающим сказочный кофейный аромат, который по ассоциации перекинул память Валеры к пребыванию в Гаване а заодно привел к выводу, что тот кофе, который он еще недавно пил по утрам в родном Ленинграде, судя по различию запахов, вовсе таковым не является. Раскинувшийся перед его глазами со скромной высоты третьего этажа город являл настолько занятное зрелище, что скоро Валера полностью позабыл про недостатки организации госпитальной работы. Вместе с наступлением первых сумерек Дамаск раскрашивался тысячами огней натурального и искусственного происхождений, отбрасывающих разноцветные отблески на белые стены госпиталя и окружающих его зданий. Жизнь с наступлением вечера не только не стихала, но словно обретала второе дыхание, разрастаясь новыми бесконечными людскими потоками, снующими во всех направлениях одновременно и превращавшими извилистые улицы древнего города в подобие бурных и шумных рек. Немногочисленные в это время автомобили, пробиравшиеся по проезжей части, были вынуждены постоянно разгонять двигающиеся прямо по разделительной линии повозки, запряженные мулами, велосипедистов, которые умудрялись на старых велосипедах еще довоенной конструкции перевозить примерно столько же барахла, сколько Мострансагентство перевозит, используя полугрузовой фургон, а так же многочисленных пешеходов, одетых в разноцветные длинные арабские одеяния, которые начисто игнорировали тротуары и двигались исключительно по автомобильной дороге в твердой уверенности, что уважаемым людям не пристало тесниться на узкой тропинке пешеходного участка, когда рядом есть широкая автомобильная полоса. Происходило это при почти полном попустительстве дорожных полицейских, которые вмешивались только если конфликт между водителем и пешеходом из личного перерастал в общественный с угрозой немедленного начала уличных боев, если того, кто наехал на ногу очередного пешехода и самого этого пешехода немедленно не огреть по головам дубинкой. После проведения данной процедуры уличного правосудия с обоих участников конфликта, все еще потирающих ушибленные места, бралось честное слово, что больше они не будут нарушать правила дорожного движения. Поскольку данное обещание обычно давалось с привлечением в свидетели Аллаха, то полицейский считал конфликт исчерпанным и отпускал обоих на все четыре стороны, делая вид, что не замечает, как только что избежавший смерти под колесами пешеход, возвращался на проезжую часть сразу, как только чуть не сбившая его машина скрывалась за ближайшим поворотом. Тем не менее пару раз Валера стал свидетелем того, как местные стражи порядка решали проблемы с преувеличенно ретивыми гражданами, которые забыли заповедь Аллаха о безусловном подчинении начальству, ибо оно послано им в наказание за грехи, о которых сейчас им предстоит поведать в полицейском участке. Процедура ареста поражала простотой и эффективностью и заключалась в почти мгновенном появлении при звуке свистка нескольких коллег дорожного постового, которому оказали неповиновение, после чего все участники конфликта основательно охаживались деревянными дубинками с призывом на их головы шайтана. Тот факт, что под удары попадал как виновник ДТП, так и его жертва, судя по всему значения не имел, ибо в конце процедуры оба они, а так же особо сочувствующие запихивались в подлетавший словно из ниоткуда полицейский фургон, который, воем сирены очищая перед собой пространство тут же устремлялся в сторону ближайшего управления полиции. После этого на вверенном данному постовому участке дороги возобновлялось обычное движение с постоянным соревнованием пеших и моторизованных граждан города в обладании асфальтовой полосой. Отчасти подобная манера передвижения была обоснована тем, что тротуары широко использовались как торговые площадки многочисленными мелкими предпринимателями пищевой и развлекательной сферы. Данные труженики с наступлением вечера и, соответственно, освобождением основной части населения от официальных трудовых обязанностей оперативно вытаскивали на улицу многочисленные тележки со всевозможной снедью, передвижные кофеварильные и сокодавильные агрегаты и начин али активно составлять конкруенцию многочисленным придорожным кофейням и ресторанам. хозяева последних громкими и на удивление хорошо поставленными голосами тем временем зазывали вкусно поесть и приятно провести время именно в их заведении, ибо нигде так не заботятся о клиенте и так его не уважают, как у них. А многочисленные ремесленники, которые весь день проталкивали на рынок свою продукцию, зазывая туристов и гостей столицы оценить качество изготовленных ими сувениров, украшений из турецкого хрусталя, одежд из курдских мастерских и папирос с отдаленно напоминающим табак содержимым, быстро сворачивали свои торговые коврики и почти мгновенно из продавцов превращались в покупателей, попивающих вечерний кофе или фруктовый сок и беседующих о последних новостях, которыми с ними в ходе трудового дня делились клиенты. Все, выше перечисленное происходило почти одновременно и сопровождалось таким непрерывным и громким общением всех со всеми, что казалось невероятным, как хотя бы один из них понимает другого. Еще Валере сразу бросилось в глаза почти полное отсутствие женщин на вечерних улицах. Те, что все же появлялись, были закутаны с ног до головы в плотную ткань, напоминавшую покроем саван, оставлявший открытым только лицо, да оно у некоторых было прикрыто полосками ткани. И всегда они были сопровождаемы мужчинами. Несмотря на провозглашенный сирийским руководством курс на модернизацию общественных отношений, некоторые фундаментальные основы жизни оставались неизменными.
-Спасибо. – сказал он на не слишком хорошем арабском языке, принимая чашку и с удивлением заметив, что вместе с приобретением кофе только что лишился сигареты, которую медсестра извлекла из его пальцев с ловкостью карманника и почтительностью гейши. Судя по всему одно из немногих выученных им за полдня слов произвело на нее явно положительное впечатление, потому что она одарила доктора широчайшей улыбкой и произнесла в ответ короткую фразу, из которой Валера с трудом смог понять, что она, наверное, желает ему приятного кофепития.
-У них тут курить нельзя. – сказал появившийся следом Кулагин, который уже держал в руках такую же белоснежную чашку и с видом привыкшего к роскоши барина потреблял кофе маленькими глотками, блаженно жмурясь при каждом из них. – Тут, собственно, вообще большая проблема насчет покурить. Понимаешь, Аллах не одобряет пускание дыма, это считается признаком Шайтана.
-Кого?
-Ну, это местный веселый демон типа нашего беса. Нечисть, короче. А нечисти нечего делать в местах, где идет борьба за жизнь и здоровье.
-Так здесь что, насчет сигарет сухой закон что ли?
-Да ни в коем случае. Почти в каждом учреждении существуют специальные курительные комнаты, а в ресторанах и иных подобных местах общественного питания и досуга целые курительные залы. Кстати, настойчиво рекомендую курить там только свои сигареты, ибо что потребляет там местная публика не слилось даже джиину из лампы Алладина. Но вот так просто выйти на балкон и демонстративно пускать шайтана категорически не советую. Со стороны персонала заслужишь явное осуждение, а на улице могут и побить.
-Мог бы и раньше предупредить. – бурукнул Валера.
-Мог бы. Но тогда ты бы начал ненавидеть меня еще в самолете. А так, видишь, мы полдня проработали в мире и согласии.
-Итак, что мы имеем на текущий момент нашего тут пребывания. – Кулагин развалился на узкой походной кровати и подкурил первую за день сигарету и с неподдающимся описанию наслаждением на лице выпустил в потолок струю терпкого советского дыма.
Валера, наблюдавший это из такого же лежачего положения на такой же койке, но у противоположной стены, отпил глоток холодного зеленого чая и поборол желание присоединиться к пагубной привычке.
-Имеем мы никуда не годную систему работы. – продолжил между тем аналитический доклад его коллега, - Эвакуационные бригады не укомплектованы, полевых хирургических бригад нет, отделения экстренной хирургии нет, специализация хирургов оставляет желать лучшего, а медсестры больше следят за соблюдением морального облика, своего и чужого, чем изучают современное оборудование, которого, к слову сказать, тут с гулькин нос.
-И основной принцип работы заключается в убеждении, что Аллах дал, Аллах и взял. – добавил Валера. – Хотя есть тут очень талантливые ребята. Ты видел, как они тебя сегодня слушали на совещании? Словно сам Авиценна вернулся на землю. Если бы их немного поднатаскать…
-Нет у нас времени их натаскивать, в том все и дело. Когда тут все начнется, нужно иметь работающую систему. – Кулагин сел на кровати, продолжая насыщать комнату дымом отечества – В общем, так. Наша главная задача – обеспечить помощью наших бойцов, когда тут начнется заварушка. Значит, основную работу будем строить на отладке эвакуации и доставки сюда, в Дамаск. Сегодня на ужине у главного обсудим план формирования экстренных бригад, а завтра вместе с ними выдвинемся на позиции наших зенитчиков. По мнению наших разведчиков, первый удар евреи постараются нанести именно по аэродромам и позициям ПВО, так что основная масса раненых, скорее всего, пойдет оттуда.
-А сирийцы?
-Ну и их починим тоже, куда же их девать? У них при каждой части есть санитарные бригады, но полевые госпиталя не развернуты и личный состав для них еще не выделен. Подозреваю, что основная часть раненых либо выживет в виду сильного природного здоровья, либо поляжет на пути в базовые госпиталя вроде нашего. Так что главное тут, друг мой, наши.
-А где тут наши? Особенно учитывая, что формально тут даже нас самих нет.
-А вот эту часть нашей государственной тайны нам с тобой предстоит узнать завтра на первом же выезде в поле.
В этот момент в комнату общежития медперсонала, которое на время стало домом для двух советских врачей и в которой сейчас шло обсуждение приоритетов развития военной хирургии сирийской армии в грядущей войне, без стука, что само по себе было практически невозможным, вбежал санитар приемного отделения и быстро заговорил по-арабски, всеми жестами и выражением лица подчеркивая экстренность ситуации, которая, он надеется, простит ему столь неуважительное по отношению к русским гостям раиса начальника госпиталя поведение. Поскольку Обнорского рядом не было, а терять время на отправку за ним гонца было нельзя, оба хирурга, уяснив из всей речи санитара только знакомые слова «воин» и «раненый», подорвались с кроватей и бегом выскочили вслед за ним. Пробегая через двор госпиталя, они увидели армейский джип, заднее сиденье которого, а так же дверь и даже колесо были настолько обильно политы кровью, что, казалось, тут резали барана для праздничного ужина. Обильные темно-бурые потеки извилистой дорожкой направлялись в сторону главного госпитального входа, указывая врачам на неотложную необходимость их присутствия. Тревога их по поводу языкового барьера оказалась безосновательной, ибо Обнорский ждал их сразу за дверями.
-Перестрелка на Голанах. – сразу перешел от к делу – Скорее всего, израильская разведгруппа. Сирийский патруль напоролся на них во время контрольной рекогносцировки границы. Трое убитых, двое раненых, один из них тяжело. Вертолетом раненые доставлены в аэропорт Дамаска, оттуда к нам. Легкого уже оперируют, а тяжелый во второй операционной. Начальник госпиталя приказал поручить его вам. Бригада уже ждет.
-Ты с нами?
-Конечно. Новости уже ушли в наше консульство и аппарат военного советника. Мне настоятельно рекомендовано не отходить от вас ни на шаг до самого окончания операции.
-Родина всегда будет за нами. – подмигнул Кулагин Валере, открывая дверь операционного блока.
Слушая мерное шипение компрессора ИВЛ, Валера медленно зашивал поврежденный перикард, одновременно ловя себя на мысли, что бессознательно повторяет за ассистентом слова арабской молитвы, которые тот бормотал с того момента, как увидел сочащееся кровью через повязки тело сирийского офицера, лежащее на операционном столе. Воистину, когда за этим исламским воином прилетел Азраил в виде израильской гранаты, сам Аллах закрыл его своей рукой, ибо иных причин, объясняющих, как он мог выжить, Валера придумать не мог. Осколки пробили правое легкое, один разорвал перикард, застряв в сердечной сумке и наполнял ее кровью из разорванных перикардиальных сосудов. Раненый задыхался от резкого уменьшения дыхательного объема и одновременно начинал захлебываться кровью, которая из разорванного перикарда поступала прямиком в разорванное же легкое, периодически вырываясь наружу брызгающими изо рта алыми фонтанчиками, когда усыпленный наркотиками раненый начинал кашлять. Живот представлял собой не менее удручающую картину, чем грудь. Цепкий взгляд хирурга выхватил две пулевые раны, одна из которых, зияла в левом подреберье, точно в районе селезенке и, судя по тому, что офицер еще был жив, лишь чудом не затронула главное кровяное депо. Вторая пуля пробила желудок и вышла через спину, срикошетив от ребра и благодаря этому обогнув по дуге позвоночник. Когда советские хирурги вошли в операционную, сопровождаемые санитарками, которые на ходу заканчивали завязывать тесемки у них на рукавах, операционная бригада как раз заканчивала налаживать многочисленные капельницы с кровью и противошоковыми растворами и подготовку операционного поля. Точнее, сразу двух полей, ибо объем повреждений не позволял устранять их по очереди. Трое сирийских хирургов стояли возле стола с явным скептицизмом на лице. Увидев кровавое месиво, в которое превратилось тело сирийца Кулагин присвистнул.
-Это, что, проверка? – спросил он Обнорского.
-Разумеется. – пожал плечами тот – В противном случае они бы уже угробили его на этом столе самостоятельно.
-Ты – грудь, я – живот. – сказал Кулагин Валере – Начали и да поможет нам Аллах.
-Раньше ты призывал на помощь коммунистическую партию. – заметил Валера, принимая зонд из рук операционной сестры.
-Поверь мне, друг мой, здесь это почти одно и то же. Начали. – он подмигнул поверх маски стремительно бледнеющему Обнорскому и сделал первый разрез, обнажая пробитые пулей мышцы живота – Не бойся, переводяга, наши победят. – ассистент развел крючками в стороны разрезанные мышцы, открыв разорванный желудок, кислотное содержимое которого наполнило вентилируемое помещение едким ароматом – Надеюсь. – добавил Кулагин, принимаясь за ревизию разорванного органа.
-Проверяем швы. - Валера отходит на шаг от стола, пока ассистент, склонившись над раскрытой грудной клеткой раненого наблюдает за поведением свежих швов на сердечной сумке, которые стягивают разорванные осколком края тонкой оболочки.
-Шов герметичен. - докладывает ассистент — Ритм стабильный.
-Давление? - Валера поворачивается к анестезиологу.
-90 на 60. Оксигенация 90 процентов. - голос Обнорского звучал ровно, но из-за трехслойной маски создавалось впечатление, что ему трудно набрать воздуха перед каждым словом. Отчасти так оно и было, вот только бледность лица переводчика и его стремление смотреть куда угодно, кроме операционного стола, периодически вызывала короткие улыбки на лицах арабских медиков, которые считали, что великие воины с севера не должны бояться такой мелочи, как вскрытые плевральная и брюшная полость.
-Серега, что у тебя?
-Почти закончил. – Кулагин кивнул в сторону лотка, где серо-багровым месивом лежала ампутированная часть желудка. – Я бы сказал, что парень фантастически везучий. Селезенка цела, позвоночник не тронут, а желудка у него осталась примерно половина, так что, если ты сохранишь ему возможность дышать, я смогу гарантировать ему здоровый, хотя и скромный, аппетит.
-Грандиозно. В таком случае, если ты не против и не имеешь планов на ближайшее время, может, ты присоединишься ко мне? У меня тут разорванное легкое под руками, мне бы не помешала еще одна пара рук.
-А что, Саид там парализован что ли?
При упоминании своего имени сирийский хирург поднял глаза на говорившего, затем, перевел их на Обнорского, но, поскольку тот молчал, вопросительно посмотрел на Валеру. Валера же покачал головой в знак неважности замечания коллеги, и сириец возобновил работу, медленно отсекая разорванную часть легкого, пока второй хирург готовил трубки для поддувания оставшейся части.
-У меня есть подозрение, что твоя помощь значительно облегчила бы нам всем данную задачу. Насколько я понимаю, сам Саид с удовольствием просто ампутировал бы все легкое.
-И, возможно был бы прав. – ответил Кулагин, продолжая сшивать разорванные пулей ткани вокруг селезенки. – Но, поскольку ты оказал ему честь, привлекая к операции, на которую он бы не решился сам, то сейчас ты просто не можешь оскорбить его недоверием, отстранив от нее в самом важном моменте.
-Тоже мне дипломат выискался. – буркнул Валера, перевязывая сосуды, ведущие к пораженной доле легкого. Дело шло медленно, поскольку многочисленные разорванные артериолы и венулы, перемешанные с легочной тканью, образовывали вязкую кашу, которая делала невозможным быстрое обнаружение кровоточащих сосудов и потому каждый из них приходилось проходить пальцами буквально от самого корня. – Все-таки повезло нам с пациентом. Настоящий богатырь. Если в сирийской пограничной охране все солдаты такие крепкие, то сирийская граница в надежных руках.
-Да будет тебе. – Кулагин продолжал зашивать культю желудка, периодически контролируя действия сирийского хирурга, который проводил повторную ревизию селезеночной капсулы и брюшной полости. – Какая, на фиг, пограничная охрана? Ты татуировку у него на плече видел?
-Голова льва? Ну и что?
-Это татуировка сирийского спецназа. Львы пустыни. Если сирийский патруль и напоролся на еврейский отряд, то это точно было не на сирийской территории.
Валера бросил опасливый взгляд на Обнорского, но тот молчал словно истукан, переводя невидящий взгляд с одного операционного поля на другое и всем видом демонстрируя полную глухоту.
-Кстати, - продолжил Кулагин, делая шаг назад, пока ассистент накладывал первые швы на брюшину – не советую задавать вопросы о втором раненом.
-Почему?
-Потому что я почти уверен, что это израильтянин.
-С чего ты взял?
-Ну, так, есть у меня предчувствие. Короче, если сирийцы сами об этом не заговорят, ты ни о чем подобном не помнишь, ясно?
-Ясно. – Валера закончил удаление разорванной легочной доли и приступил к ушиванию оставшейся части легкого, которая под потоком воздуха, подаваемого через гибкие трубки, расправилась и приняла свою естественную форму. Шить легочную ткань было тяжело, ибо при малейшем превышении натяжения лигатуры она расползалась словно губка, пропитанная водой. –А теперь, может, ты все ж поможешь? У меня уже пальцы немеют.
-Ну, если ты настаиваешь. - с помощью Обнорского до сирийского ассистента было доведено сообщение о том, что русский хирург выражает благодарность за его работу и восхищение его профессиональным мастерством, а потому считает, что оставшуюся работу в брюшной полости он может завершить сам, в то время как сам Кулагин должен помочь коллеге.
Валера с благодарностью передал ему иглу, а сам занял место второго ассистента, отрицательно покачав головой на немой вопрос Саида, считавшего, что теперь, когда оба русских работают в плевральной полости, его попросят отойти в сторону. Поняв, что его участие остается неизменным, сириец благодарно кивнул и вновь склонился над операционным полем.
– Пора заканчивать эту экзекуцию, а то удача может нам и изменить. – сказал Кулагин, закончив ушивать легкое и повторно проверив его герметичность. – Шейте. – обратился он к Саиду, который услышав Обнорского, вопросительно посмотрел на советского коллегу и быстро произнес несколько фраз явно вопросительного содержания.
-Он спрашивает, не будет ли более правильным, если вы сами закончите операцию, учитывая, что именно вы проведи наиболее сложную ее часть?
-Не будет. – покачал головой Кулагин – Скажи, что мы уверены в его компетентности и не сомневаемся, что будет правильно, если последние штрихи в исцелении этого доблестного воина будут нанесены рукой его соотечественников.
-Он говорит, что благодарен за доверие.
-Ну еще бы ему не быть благодарным. Переводить не надо. – уточнил Кулагин обнорскому, но тот и так не собирался посвящать сирийцев в размышления их советских коллег.
-Почему мы не закончили сами? – спросил Валера, когда они снимали в предбаннике операционные халаты, обильно орошенные кровью сирийского офицера.
-Потому что теперь, когда основную работу мы сделали, Саид завершит операцию и с помощью Аллаха доложит руководству о том, что они, то бишь врачи сирийского госпиталя, спасли элитного сирийского офицера. Им почет, уважение и все, что к этому прилагается.
-А нам?
-А нам теперь их вечная благодарность. Которая, уверяю тебя, может нам более чем понадобиться в здешнем нестабильном месте.
-Ты думаешь…
-Да ничего я не думаю. Просто ситуация тут такая, что нам нужны друзья. И чем больше этих друзей у нас тут будет, тем лучше. Поскольку официально нас с тобой тут вообще нет, на какие-то официальные благодарности можешь даже не рассчитывать. Все равно в официальной сводке бы значилось, что сирийского офицера спасли сирийские же хирурги. А теперь, поскольку дело завершили они сами и с полного нашего согласия, мы дали им понять, что не претендуем на часть их славы, так что все почести командования за мастерски проведенную операцию, которую тут еще никто не делал, достанутся им. И теперь Саид и его коллеги – наши должники. – Кулагин весело подмигнул – Здорово, правда?
-Просто потрясающе. – кивнул Валера – Остается надеяться, что эти друзья не подведут нас в трудную минуту, которая обязательно наступит. Как мне кажется.
-Андрюха, ты живой? – поинтересовался Кулагин у шедшего позади них Обнорского, который хотя и старался держаться твердо, все же заметно покачивался при передвижении.
-Относительно. – не стал отпираться тот – Когда мне сказали, что я буду приписан к госпиталю, о таких деталях меня не предупреждали. Не то чтобы я боюсь крови, но…
-Да ладно, это как чужое курение. Сначала противно, потом привыкаешь, потом может даже начать нравиться.
-Очень сомневаюсь. – покачал головой постепенно принимающий естественный цвет лица переводчик. – Я буду у себя. И если до ужина у начальника госпиталя вы воздержитесь от очередных подвигов буду вам просто очень благодарен. Мне надо немного прийти в себя.
-Обещать не могу, но мы постараемся. А ничего, крепкий орешек попался. – уважительно сказал Кулагин, глядя в спину удалявшемуся переводчику – Я думал, он еще в начале операции в обморок грохнется.
-Полковник Рахмани, выражает радость, что вы смогли посетить его скромный дом, несмотря на усталость после такой большой операции. Он говорит, что вы совершили великое дело и спасли жизнь великого воина, который является личным другом министра обороны Сирии достопочтенного Хафеза Асада. – услышав короткий стон, который вырвался из груди Валеры, начальник госпиталя на секунду прервался, но, убедившись, что с драгоценным гостем ничего страшного не происходит, продолжил – Он так же считает своим долгом довести до вашего сведения, что данный пациент был не простым офицером, и все подробности его ранений и того, как и откуда он попал в госпиталь, являются государственной тайной Срийской республики.
-Передай полковнику, что мы с уважением относимся к оказанному им доверию и постараемся оправдать его. Что касается обета молчания, то в болтливости ни один из нас замечен не был, так что на этот счет он может быть совершенно спокоен.
Валера слушал этот дипломатический диалог и в очередной раз гадал, чем занимается его друг и коллега в те моменты, когда он свободен от спасения очередной жизни за хирургическим столом. В ходе всего обеда, который состоял не меньше чем из дюжины блюд, включавшими в себя плов по-сирийски из молодого барашка, разнообразные виды приправленного специями шашлыка, риса с зеленым горошком и сметанным соусом, таваи, которую можно было бы назвать простой мясной запеканкой, если бы не огромное количество перца, а так же блюд с такими экзотическими названиями, как мальфуф, катаеф, талбул и что-то еще, на что он уже не мог даже смотреть, а не то что пробовать, велась оживленная беседа. Сам он больше отмалчивался, полагаясь на дипломатический талант своего напарника, и вступал в разговор, только если полковник обращался непосредственно к нему, однако благодаря монотонному голосу Обнорского, который умудрялся переводить почти синхронно речь обоих собеседников и при этом не упускать почти ни одного блюда, Валера успел составить мнение о своем новом временном шефе как о человеке, обладающем тремя качествами, необходимыми в карьере любого военного в любой стране мира. Во-первых, вопреки традиции начальник госпиталя знал дело, которым руководил. Данное обстоятельство и Союзе встречалось нечасто, а уж в Сирии, где, как и в любой арабской стране, основные руководящие должности в любой организации распределялись исключительно из соображений клановости и мздоимства, это и вовсе можно было счесть за чудо. Во-вторых, отучившись во Франции на заре своей карьеры, Рахмани смог остаться верным своей стране и ее культуре, абсолютно не переняв большинства европейских ценностей. Разве что в его доме, в отличии от домой других уважаемых людей, стоял дорогой обеденный стол из красного дерева, а не традиционный дастархан. Сам Рахмани, обратив на это внимание гостей, пояснил, что предпочитает принимать пищу в том положении, которое позволит максимально быстро выскочить из-за стола, если начнется бомбардировка или явится гонец от начальства, что по уровню угрозы и требованию к немедленным действиям являлось примерно одинаковым. И в-третьих, полковник явно обладал исключительной интуицией в выборе сильной стороны в той большой игре, которая сейчас разворачивалась на просторах Ближнего востока. Данное последнее качество обеспечивало исключительную преданность доктора Рахмани нынешнему руководству государства, ибо он логично рассудил, что пока это правительство поддерживает такой гигант, как Россия, за его прочность можно не волноваться. В самом же правительстве Рахмани однозначно стоял на стороне военного крыла, возглавляемого министром обороны Хафезом Асадом, который после прошлогоднего переворота явно набирал силу, уже конкурируя по степени влияния с президентом республики Салахом Джадидом. Когда было покончено с десертом, в который входили булочки с рисом и сметаной под названием таиф и руз ва халиб, представляющий из себя блюдо из риса с молоком, медом и специями, гостям было предложено пройти в курильню, где их ждал приготовленные специально для дорогих гостей кальян и богатый выбор напитков, как горячительного, так и бодрящего свойства. Несмотря на некоторый интерес, который был у Валеры к данному традиционному развлечению арабов, он нашел в себе силы вежливо отказаться, в чем был горячо поддержан напарником, который сумел с соблюдением всех дипломатических тонкостей убедить хозяина дома, что употребление курительных смесей, содержащих наркотические вещества, не входит в разновидность досуга, допустимого для советских офицеров.
-Понимаю. – склонил голову Рахмани – В таком случае, уверен, уважаемые коллеги не откажутся от хорошей сигары.
-Ээээ…ну… - пока Кулагин подбирал аргументы в пользу отказа, они оказались в просторной библиотеке, где каждому из них чуть ли не силой была засунута в зубы ароматная сигара явно производства Кубы, с которой последнее время сирийское правительство начало налаживать отношения на почве общей просоветской ориентации. Начальник госпиталя оказался незаурядным ценителем дорогих и редких книжных изданий, в число которых входили как многочисленные арабские трактаты по медицине, переплетенные в дорогую телячью кожу, так и вполне себе художественные произведения, напечатанные на языках европейских и не очень. Последнее обстоятельство вызвало некоторое удивление, который не ожидал, что его нынешний шеф говорит на таком количестве иностранных языков. Удивление было развеяно несколькими минутами позже, когда выяснилось, что Рахмани на них и не говорит, а книги коллекционирует в надежде, что рано или поздно сможет найти лингвистов, готовых за разумную плату постепенно знакомить его с сокровищами мировой литературы, дабы, когда его призовет Аллах, он смог обрести в раю достойную компанию из мудрецов и рассказчиков.
-Ну, как тебе наш новый начальник? – спросил Кулагин, когда машину в очередной раз подбросило на ухабе, отчего Валера жалобно лязгнул челюстями, безуспешно пытаясь приноровиться к лихой манере их арабского шофера передвигаться по колее, которая тут гордо именовалась дорогой. Солнце палило настолько немилосердно, что встречный ветер, бьющий в лицо, не приносил облегчения, добавляя к общему перегреву организма еще и эффект шрапнели от многочисленных мелких песчинок, которые, поднятые колесами джипа, беспрерывно ударялись об открытые части тела, забивались в глаза, оседали на губах, вызывая уже почти музыкальный скрип на зубах при каждой попытке заговорить. Сидя на заднем сиденье древнего виллиса, оставшегося тут явно со времен второй мировой, Валера основную массу усилий сосредоточил на том, чтобы не вылететь из машины при очередном неожиданном маневре, которые водитель, юный капрал по имени Ахмед с непроизносимой да и не требующей запоминания фамилией, совершал регулярно, явно получая удовольствие от того, что его заботам поручили уважаемых северных гостей. Кулагин же, придерживаясь одной рукой о каркасную стойку, явно получал удовольствие от поездки и рассматривал окружающий ландшафт с видом человека, который вернулся в родные места. Услышав вопрос друга, Валера подозрительно покосился на водителя, но Кулагин лишь махнул рукой.
-Он курд. – сказал он так – У них и с классическим арабским языком не всегда лады, а уж русского он точно не знает.
-А ты откуда знаешь? – спросил Валера.
-Рассказывали. – пожал плечами Кулагин – Так как тебе наш шеф?
-Думаю, стоит держаться с ним как можно любезнее и при этом подальше.
-В самую точку. А я думал, что ты совсем заскучал на нашем ужине.
-Я не скучал. – возразил Валера – Я слушал.
-Прекрасное занятие. – одобрил друг – Полковник Али считается в министерстве человеком Асада, но назначен на этот пост он по личному указанию президента Джадида. Понимаешь, страна-то не стабильная, а главный медик столичного округа – фигура не рядовая, с ним должны быть особые отношения, мало ли что. Ну так вот на данный момент наш добрый доктор Али основную часть своих выдающихся организационных способностей тратит на то, чтобы усидеть на двух стульях сразу. С одной стороны, надвигается война и потому военные во главе с Асадом набирают все больше сил, с другой президент пока еще слишком силен, чтобы можно было бросить ему вызов, а с третьей обе эти стороны начинают все больше недолюбливать друг друга.
-С чего бы президенту недолюбливать собственных военных в преддверии войны?
-С того, что Асад видит себя новым Саладином и в случае победы в войне хочет сделать Сирию главным ближневосточным государством, заткнув на второй план и Египет, и Ирак. Это не вызывает восторга ни в Каире, ни в Багдаде, но и обойтись без сирийской армии они не могут, а в армии Асад очень популярен. Кроме того, он является создателем особо элитных частей специального назначения, которые по некоторым слухам, кроме присяги на верность сирийскому флагу приносят клятву верности ему лично. Например, львы пустыни, одного из которых мы оперировали, являются чем-то вроде лейб гвардии при министре обороны и выполняют его личные поручения.
- И президент это допускает?
-Президент сейчас занят грядущей войной. Кроме того, у него тоже есть кое какие верные люди, так что на данный момент установился определенный баланс сил. Но баланс этот очень хрупкий и в какую сторону качнется, никто не знает. В общем, я тебе все это рассказываю, чтобы ты понял одну вещь, а именно: ты уже дважды привлек к себе внимание второго по силе человека в государстве. Такое не останется без внимания как его друзей, так и его врагов. Так что будь внимательнее. Кто-то из них постарается тебе помочь, другие захотят подставить. Желательно, не пользоваться предложениями ни одной из сторон, что бы они тебе не предлагали.
-А почему ты говоришь так, словно это касается меня одного? Насколько я понимаю, мы оперировали того героя вместе. Не считая наших сирийских коллег.
-Потому что в рапорте об операции указано, что основную часть выполнил ты. И что основная заслуга в сохранении жизни пациента – твоя. Что, в общем-то, является совершенной правдой.
-И кто написал такой рапорт?
-Саид. Ведь именно его ты назначил старшим, после того, как сделал основную работу в плевральной полости.
-Ты же сказал, что этого требует местный этикет. Чтобы не оскорбить недоверием и все такое…
-Так и есть. И Саид сделал тебе ответную услугу, максимально превознеся тебя в своем рапорте. Так что теперь у главного врача лежит документ о том, что ты спас жизнь сирийского героя из ближнего окружения министра обороны. За что министр, уверяю, будет тебе очень благодарен и, скорее всего, одарит тебя каким-нибудь знаком внимания сразу по возвращению обратно в Дамаск.
-Если все это в рапорте на имя главного врача, то откуда ты о нем знаешь?
-Рассказывали. – улыбнулся Кулагин.
Валера чертыхнулся и уже хотел сказать в ответ какую-нибудь колкость и даже открыл уже рот, но Кулагин уже отвернулся и демонстративно рассматривал не балующий разнообразием пейзаж, который они пересекали с предельной для старого джипа скоростью. С момента, когда Кулагин вырвал его из глубокого утреннего сна диким воплем «рота подъем!», от которого в проснулся не только сам Валера, но и соседи в двух смежных комнатах, и сообщил, что им представилась возможность, как он выразился, быстро прошвырнуться на Голанское плато, чтобы лично проинспектировать полевые госпитальные пункты дислоцирующейся там группировки, его не покидало ощущение, что он все еще спит в самолете и ему просто снится кошмар. Жара, непрерывно дующий со всех сторон одновременно пустынный ветер и песок в купе с немногочисленными, но чрезвычайно несимпатичными представителями местной фауны, норовящими заползти в штанину, как только ты ступал на землю, и без того производили удручающее впечатление на молодого хирурга. Кулагин же своим рассказом только усиливал маячившее на заднем плане сознания подозрение Валеры, что в общем и целом ему стоило отказаться от посещения этой гостеприимной страны. Тот факт, что возможности отказаться у него не было изначально, никак этого подозрения не менял. Срочная же командировка на Голанские плато объяснялась тем, что там на данный момент заканчивала сосредоточение одна из сильнейших ударных группировок сирийской армии, которая с данной господствующей высоты должна была наносить главный удар в направлении израильской границы, либо же принять первый удар Армии Обороны Израиля и сдерживать ее силы до подхода подкреплений. Двигатель джипа натужно ревел, втаскивая машину на очередной пригорок, который после его преодоления оказался, как выяснилось, последним, ибо вынырнув на ровную местность, они чуть ли не сразу уперлись в заграждение из колючей проволоки, за которым виднелись классические очертания зенитно-ракетного дивизиона. Покрашенные в пустынные цвета ракеты системы С-75, равно как пытающиеся слиться с пейзажем тарелка ее РЛС и штабная машина, не оставляли сомнений в том, что медицинская инспекция только что вышла в тыл голанской группировке. Сзади со столь же оптимистичным ревом моторов выбрались еще два джипа, в которых сидели сирийские офицеры и Обнорский, изо всех сил старавшийся не выказывать удивления тем фактом, что его подопечные решили поехать в отдельной машине с водителем, не говорящим, кроме арабского, ни на одном языке.
-Ты уже выучил, как представляться патрулю, если он примет нас за еврейских диверсантов? – спросил Валера, глядя как к ним направляется вооруженная до зубов группа солдат, явно относившихся к боевому охранению дивизиона. Заметив краем глаза шевеление на уровне чахлого пустынного кустарника с другой стороны колючки, он понял, что оттуда их, видимо, держит на прицеле вторая группа, ждущая только какого-то подозрительного движения, чтобы открыть огонь.
-Поверь, в этом нет необходимости. – отмахнулся Кулагин
-Это почему?
-Ну и что за пидары к нам приперлись в это солнечное утро? Ибрагимова ко мне! Пусть переведет, чтобы достали документы и держали руки на виду. – голос, изрекший этот вопрос на чистом русском языке с рязанским выговором, никак не вязался с тем выражением дипломатичности, которое постарался придать своему лицу командир караула, разглядывающий покрытых толстым слоем пыли гостей поверх ствола направленного в их же сторону автомата.
- Я уверен что тут мы найдем общий язык. – обаятельно улыбнулся Кулагин, медленно доставая из кармана пропуск .
Валера, последовавший его примеру, с интересом наблюдал, как при звуках родной речи, лицо начальника караула в раз расплылось в широкой улыбке, утратив всю международную престижность. Пробежав глазами документы и убедившись, что приехали к нему не начальники и тем более не сирийские начальники, командир заулыбался еще шире.
-Ну здорово, славяне. – сказал он.
-Здесь у нас первичное госпитальное отделение, работаем с теми, кто не нуждается в отправлении в тыл. – начмед зенитно-ракетного полка, к которому принадлежал дивизион, широким жестом обвел помещение под выкрашенным в пустынные цвета тентом, подвернутым по нижнему периметру, чтобы обеспечить минимальный ток воздуха. На момент экскурсии, в палатке находились трое бойцов, один из которых своей перевязанной головой напоминал раненого партизана, а двое других как раз судорожно убирали с прикроватной тумбочки игральные карты, которые, судя по всему, скрашивали их скучную госпитальную жизнь. – Есть возможность проводить первичную хирургическую обработку ран и лечить основные терапевтические патологии. Так же есть бригада дезинфекции, она же при необходимости может выполнять функцию похоронной команды.
-А кого-то уже отправляли в дамасский госпиталь?- спросил Кулагин, движением руки предотвращая попытку пациентов принять строевую стойку.
-Пока нет. Но мы только недавно тут развернулись, так что еще есть время порадовать вас в Дамаске свежими поступлениями. Для эвакуации у нас предусмотрены два полугусеничных санитарных БТР, переделанных под санитарные нужды, они же предназначены для выездной работы по другим дивизионам. Еще есть санитарный вертолет для экстренной доставки тяжелых в тыл.
-Насколько я понимаю, ваше стационарное отделение – единственное на весь полк, хотя дивизионы находятся на значительном расстоянии друг от друга. – сказал Валера.
-Правильно понимаете. – кивнул начмед – Наша позиция находится в относительном тылу, поэтому было решено первичную базу развернуть именно здесь. Два других дивизиона выдвинуты вперед, чтобы прикрывать войска первой линии, так что там только пункты первичной помощи. Для обстановки мирного времени этого вполне достаточно, а в случае начала войны все будет зависеть от наших сирийских товарищей по оружию.
-В каком смысле?
-В том, что если они пойдут вперед, как и планируется, то все мы все равно окажемся в тылу, и ничто нам угрожать не будет. А если вперед пойдут евреи, то по нашим позициям удар нанесут в первую очередь, чтобы расчистить зону для работы их ВВС по наземным объектам. И в таком случае то значительное расстояние, о котором вы говорите, товарищ капитан – он посмотрел на Валеру – не будет иметь никакого значения, поскольку для самолета это всего несколько секунд полета.
-Вы контактируете с сирийскими коллегами? – спросил Кулагин, снова беря нить разговора в свои руки.
-Так точно. – улыбка сошла с лица старого врача, снова вернув ему сосредоточенное выражение – Однако основную лечебную работу они ведут сами, к нам обращаются довольно редко и только в случае невозможности решить проблему даже на нашей базе. Скорее, мы используемся ими как перевалочный пункт для эвакуации в базовые госпитали.
-Что представляет из себя их система санитарной эвакуации?
-Да примерно то же самое, что и у нас, систему-то там наши организовывали. Но кадровых медиков в их подразделениях почти нет, только санинструкторы, которые прошли короткие курсы по оказанию первой помощи на поле боя. Есть полковые медпункты, но там в основном средний персонал, вроде наших фельдшеров. Все более сложное сразу отправляется в глубокий тыл. Учитывая, что специалистов по военно-полевой хирургии у них с гулькин нос, такая система даже разумнее. Опять же их солдаты довольно терпеливы, что в основном обуславливается страхом перед командирами, так что обращений пока немного. Но, если понадобится, мы готовы принять до ста бойцов одновременно. – пока начмед давал все эти пояснения, они медленно двигались к палатке МПП, над которой гордо развевался флаг с красным крестом. Огромные ракеты систем С-75, закрытые маскировочными сетками и защитными чехлами, замершие на позициях в свернутом состоянии, напоминали телеграфные столбы и только транспортно-зарядные машины говорили об их истинном назначении. Несмотря на общую завесу секретности, которая витала над всем, связанным с ракетным вооружением, Валера слышал, что данная система была гордостью советской ПВО, блестяще зарекомендовавшей себя во Вьетнаме, где она продолжала вколачивать в землю американские самолеты, несмотря на все усилия ВВС США выбомбить вьетнамских зенитчиков с театра военных действий. Двухступенчатая ракета могла поражать цели на расстоянии от семи до тридцати четырех километров и была способна при необходимости нести ядерный заряд. При этом после развертывания комплекс мог быть готов к стрельбе в течении пяти минут. Тот факт, что советское руководство разместило эти системы одном из самых угрожающих направлений, явно говорило о готовности СССР твердо выступить на стороне арабов в грядущей войне. Валера не знал и не мог знать, что, отправив сюда эти системы, советское правительство категорически запретило своим зенитчикам напрямую участвовать в боевых действиях, ограничив их только задачей обучения сирийский офицеров и передачей всей материальной базы в распоряжение сирийского командования. К моменту их с Кулагиным приезда советские специалисты как раз закончили очередной цикл занятий с сирийскими товарищами по оружию, которые теперь, собравшись кучками возле самих пусковых установок и РЛС наведения оживленно обсуждали полученную информацию. Судя по воодушевленным выражениям лиц сирийских военных, мысленно они уже полностью уничтожили ВВС Израиля еще на предельных дистанция подлета в первые же минуты войны.
-О, похоже, обучение аборигенов закончилось. – начмед указал на сирийских офицеров – Значит, можно представлять вас местному начальству.
-Полковник Литвинов, командир триста третьего зенитно-ракетного полка, прикрывающего данный сектор. – советский зенитчик, одетый, как и все прочие тут, в сирийскую военную форму с полковничьими знаками различия поднялся из-за стола и крепко пожал руки гостям. –Будем считать, что вы спасли меня от очередного бюрократического кошмара. – он кивнул на стол, заваленный разнообразной документацией, картами прилегающей местности, учебными планами и бог знает чем еще, столь же официального, сколь и бесполезного вида. Ну, что скажете, товарищи доктора? Есть идеи, как нам избежать чрезмерных потерь, когда тут все начнется?
-Так точно. - сказал Валера, выступив чуть вперед - Для начала нам надо перенести госпитальный блок из расположения данного дивизиона.
-Вот как. - задумчиво посмотрел на врача - И куда же?
-Вниз. За пределы основного театра военных действий. В противном случае, что бы мы не делали, первый же удар накроет госпиталь вместе со всеми ранеными. Кроме того, уверен, что израильтяне знают о том, что он находится здесь и могут постараться использовать удар по нему для большего подрыва боеспособности находящихся тут частей. Вы останетесь без медицинской помощи первой линии, а это существенно увеличит конечные потери. В том числе и среди нашего личного состава.
-Тогда что же останется у нас?
-Ваш МПП останется на месте, но все стационарные больные должны сразу же эвакуироваться вниз.
-И кто будет ими заниматься в этом нижнем госпитале?
-Ну, я уверен, что мы организуем постоянное дежурство тут кого-то из Дамасского госпиталя. И один из наших специалистов. Скажем, мы можем организовать сменность дежурства с вашими медиками, чтобы контролировать ситуацию на случай обострения обстановки. В таком случае, если вы попадете под удар или должны будете быстро сменить позицию, не будет проблем с эвакуацией тяжелых больных.
-Что скажешь? - спросил Литвинов у начмеда полка.
-Думаю, что мы можем это организовать в течении суток. Единственное, что я бы предложил от себя, это оставить нынешнюю госпитальную палатку на месте и периодически имитировать возле нее активность. В таком случае, мы дополнительно обезопасим новую госпитальную точку.
-Согласен. - кивнул Литвинов. – Еще есть идеи?
-Пока нет, это все, что мы можем предложить с первого взгляда и в общих чертах. – сказал Кулагин, принимая инициативу – Но нам бы пригодилось ваше содействие в поездке в остальные дивизионы вашего полка.
-Хотите на самую передовую, да? – улыбнулся Литвинов.
-Хотим убедиться, что там есть кому и чем помочь раненым, когда и если таковые появятся.
-А вы никак мните себя еще и дипломатам, а, товарищ майор? – литвинов заинтересованно посмотрел на Кулагина – Уж больно обтекаемые фразы придумываете для объяснения простой инспекции.
-Ну, мы не то чтобы инспекторы…
-Да знаю я, кто вы. – махнул рукой командир полка – Ладно, у каждого свои задачи. Ваша – лечить. Моя – защищать небо. Есть еще вопросы?
-Никак нет. Но, если нам в голову придет еще что-то важное, мы обратимся к вам, товарищ полковник.
-У вас не так много времени, на работу ваших голов, доктора. Так что не смею вас задерживать. Валерий Сергеевич, - обратился он к начмеду – вы поедете с ними на передовые позиции и проследите, чтобы им было предоставлено все необходимое для работы. Думаю с остальными задачами вы справитесь сами. Я свяжусь с командирами дивизионов, вас встретят. Так что до вечера все трое можете быть свободны. А к восьми жду на, так сказать, неофициальную часть. Мы уже давно никого не баловали нашим гостеприимством.
-А что входит в понятие неофициальной части? – спросил Валера, когда они вышли из командирской палатки и направились к джипу, водитель которого в предвкушении новой поездки радостно выжимал газ, наполняя все пространство вокруг машины неописуемым скрежетом изношенного двигателя.
-Хлеб соль и утоление жажды. – пояснил Кулагин, взбираясь на сиденье.
-Какая жажда, Серега, мы ж в прифронтовой полосе.
-Ну вот потому все и перенесли на вечер.
-Ну что, давайте за нашу Родину-мать и любимую коммунистическую партию. – Литвинов, поднявшись, решительным движением соединил свою кружку с такими же емкостями товарищей по оружию, отчего по палатке разнесся мелодичный напоминающий о доме звук наполненной алюминиевой посуды. Проглотив спирт и закинув в рот ложку свиной тушенки, полковник сел обратно за стол и жестом пригласил офицеров следовать его примеру.
Поскольку тост за родину и партию Литвинов произносил уже в четвертый раз, причем строго следил, чтобы данный тост шел четвертым по счету после остальных, то к моменту приземления обратно на стул в голове Валеры уже ощутимо звенело. Несколько раз он пытался ограничить количество наливаемого в его кружку спирта, но данный вид пассивного сопротивления был неоднократно и решительно подавлен хозяином стола, после чего Валера понял, что проще согласиться на стандартную дозу алкоголя молча, чем раз за разом получать штрафные сто грамм за попытку уклониться от общего веселья.
-Вот что я скажу вам, доктора. – Литвинов проглотил очередной кусок тушенки и затянулся папиросой – Ни хрена там, в Москве не понимают. Они думают, что если сюда пригнать чертову уйму дорогостоящей техники, то арабам и победа обеспечена. А вот хрена с два.
-Думаете, они с евреями не справятся? – спросил Кулагин, прикуривая свою папиросу о командирскую, одновременно подцепляя на вилку кусок горячей хрюшки из общей большой тарелки.
-Да ничего я не думаю. – отмахнулся полковник – Знаю только, что мы этих абреков уже почти полгода учим, а толку никакого я не вижу. Видели, как они сегодня после занятий друг перед другом выделывались? А ведь на самом деле из них если пара человек есть, которые что-то усвоили, то хорошо. А на учебных стрельбах они по пять-семь ракет на одну цель изводят.
-А сколько нужно? – спросил Валера, больше для поддержания разговора, чем из истинного интереса, но Литвинов, будучи явным фанатом своего зенитного дела, не разглядел в этом вопросе элементов вежливости.
-Две считается хорошо. В идеале, конечно, хорошо, когда цель поражается с первого же пуска, но такого мастерства и у нас в Союзе достигают далеко не все. Три считается уже перерасходом боеприпасов. Это если идти по нашим стандартам. А тут семь. И ничего. И Москве все равно. Дескать, превосходство над Израилем у арабов настолько подавляющее, что можно ограничится пониженными требованиями к зенитчикам. Мол, все равно большого удара с воздуха не будет, а с локальным арабы справятся даже при их уровне.
-Вы думаете, что арабы могут проиграть? – Кулагин флегматично, словно верблюд колючку, жевал свиную тушенку, находясь в самом сердце исламского мира.
-Я не думаю. Я выполняю приказ. Мне велено сделать из них зенитчиков, и я их делаю. Возможно, успею, возможно, нет. Числом они настолько превосходят евреев, что у тех только и надежд на свою авиацию. А вот о чем стоит подумать: арабы будут сражаться за захват новых территорий, а евреи за свою жизнь. Как вы думаете, какая сторона будет решительнее?
-Не нравится мне такое настроение местного начальства. – сказал Валера, когда они с Кулагиным ехали обратно в Дамаск. Несмотря на настойчивое предложение Литвинова остаться ночевать в расположении дивизиона, Кулагин настоял на возвращении в базовый госпиталь, и теперь машина неслась по ночной пустыне в сторону столицы, обдавая сидящих в ней людей серым в лунном свете песком.
-Значит, не думай о его настроении и не порть этим свое. – разумно посоветовал Кулагин, не открывая глаз, ибо последние десять минут он упорно претворялся спящим, откинувшись на спинку жесткого сиденья. Жизнерадостный Саид гнал старый джип по пустынной дороге на такой скорости, словно стремился произвести на своих северных пассажиров незабываемое впечатление. И если с Кулагиным на это можно было не рассчитывать, то Валера, периодических хватавшийся за стойки кузова, чтобы не вылететь в пустыню на очередной колдобине, дал себе слово, что возьмет этого овеянного счастьем араба на заметку с целью никогда больше не оказаться с ним в одной машине.
-И это все, что ты можешь сказать? Ты хоть слышал, что он говорил о грядущей войне? Арабы могут проиграть ее.
-Послушай, - Кулагин разлепил глаза – наша задача не включает в себя разработку военной стратегии. Только спасение ее жертв. Ты с ходу сообразил, что нужно сделать. Теперь твоя задача – проследить, чтобы местные аборигены не угробили хорошую идею плохим ее исполнением. Сосредоточься на этом. Об остальном забудь.
-Хорошо, а какова в таком случае твоя задача?
-Приглядывать за тем, чтобы нас не поубивали, пока ты выполняешь свою.
-Здорово.
-Мне тоже нравится. Утром я переговорю с Рахмани о развертывании нового госпиталя на Голанах. Думаю, к обеду мы решим вопрос с личным составом, а к вечеру с материальной частью.
-И кто будет решать эти вопросы?
-С матчастью определимся в аппарате нашего военного советника, а личный состав тебе подберет сам Рахмани. Уверен, он постарается выделить тебе самых нерадивых своих врачей, так что тебе будет предоставлена возможность, что называется, писать историю их мастерства буквально с чистого листа.
-Не могу передать, как я счастлив. Есть еще хорошие новости?
-Ну, в принципе, нам надо будет на днях еще съездить в Алеппо и Тартус. Думаю, через пару-тройку дней.
-И что мы там забыли?
-В Тартусе находится пункт техобслуживания нашей пятой эскадры. Сейчас почти все наши корабли в море, но нам надо убедиться, что там все готово на случай, если раненых начнут доставлять морем.
-А в Алеппо? Там тоже есть какие-то срочные дела?
-Есть. Но они не имеют отношения к грядущей войне.
-Тогда что мы там забыли?
-А вот это мы обсудим, когда туда приедем. Но я гарантирую, тебе понравится.
-Ты как Шахеризада, всегда оставляешь затравку на будущее.
-Так мы и находимся на арабском востоке.
-Итак, думаю, правильным будет начать с того, на что вам нужно обратить особенное внимание в случае начала войны. – Валера глубоко вздохнул, стараясь собраться с мыслями и еще раз обвел взглядом слушающую его аудиторию. Собственно говоря, таковая состояла всего из десятка человек, но каждый из них сосредоточенно выводил в рабочих тетрадях арабскую вязь, стараясь успеть за его словами. Кулагин был прав, говоря, что Валере достанутся не самые стоящие врачи для работы в эвакуационном госпитале. Практически все отправленные к нему в подчинение, были едва окончившими медицинский факультет офицерами, большинство из которых имели на своем счету всего несколько операций и то на вторых и третьих ролях. Учились они по учебникам, оставшимся от времен французской колониальной администрации у преподавателей, начинавших свой трудовой путь во времена создания этих учебников, когда пенициллин считался новым лекарством, а человек с легочным абсцессом считался обреченным на медленную смерть. Отправляя их в полевой эвакуационный госпиталь на Голанских высотах, полковник Рахмани доступно объяснил, что они поступают под начало русского хирурга, который несет полную ответственность за работу данного госпиталя, а потому все они должны внимать его наставлением с должным почтением, но помнить при этом, что он неверный и что он тут временно, а начальство в Дамаске, данное им аллахом, постоянно. Исходя из этого, каждое его слово должно быть ими зафиксировано, если не на бумаге, то в памяти, дабы мудрое столичное начальство могло перенять у русского коллеги полезные новшества и одновременно знать, как лучше свалить на него все ошибки в госпитальной работе, если таковые возникнут в ходе особого периода. – Поток раненых, который пойдет сюда с линии фронта, должен быть сразу разделен на два направления: тех, у кого есть надежда остаться в живых в ходе транспортировки в Дамаск и заведомо для этого дела безнадежных. Исходя из этого, главная задача будет лежать на тех, кто составит принимающую бригаду. Я или мой напарник будем находиться в главной операционной и принимать на срочную операцию тех, кого вы ко мне направите. Поэтому! – он немного повысил голос, чем вызвал немедленный подъем глаз сначала на Обнорского, который сидел рядом с видом истукана и переводил его слова с монотонностью часового механизма, а затем на него самого – В первую очередь обращайте внимание не на тех, кто громче всех кричит. А таких будет много. И не на тех, кто требует к себе максимального внимания. А таких будет большинство. Ваш взгляд должен быть направлен на самых тихих. На тех, кто еле стонет. Чей взгляд застыл в неподвижности. Их вы снова делите на два потока, отсеивая тех, кого заведомо нельзя спасти. Легких раненых после оказания первой помощи санитарные машины будут доставлять в дамасский госпиталь в сопровождении кого-то из вас. Это налагает на вас дополнительную ответственность, ибо в случае неправильной сортировки на первом этапе вы рискуете отправить в столицу того, у кого мало шансов на спасение, а тем временем состояние тех, кто останется здесь в очереди, будет все больше ухудшаться, и таким образом на конечном этапе вы не спасете никого. Перечень симптомов, на которые следует обращать внимание в первую очередь, вы изучите в этих пособиях. – Валера указал на пачку свежеотпечатанных брошюр, лежащих на столе – Там же расписаны основные алгоритмы действий при большинстве огнестрельных и минно-взрывных ранений, с которыми вы можете столкнуться в ходе конфликта.
-Разрешите вопрос? – поднял руку молодой сирийский врач.
-Конечно.
-Транспортировка до столицы отсюда займет немало времени. Машин мало, а согласно вашим инструкциям каждая из них будет вмещать до десяти человек с различными ранениями. И в сопровождении у них будет всего один врач. Чем один человек может помочь десятку раненых?
-Ваша задача в ходе транспортировки – смотреть. Если кто-то начал стремительно бледнеть, подключите инфузию. Если у кого-то через повязку кровь вместо капания на пол начала литься потоком, смените повязку или перетяните конечность жгутом. Если кто-то начал видимо задыхаться, а на груди выступила подкожная эмфизема, вы сможете пунктировать ему плевральную полость и перевести клапанный пневмоторакс в открытый. Сможете дать вовремя кислород или доколоть промедол, если кто-то на ваших глазах начнет уходить в болевой шок из-за недостаточного обезболивания. Но главная ваша задача все же не в этом. Вы будете находиться в машине, чтобы по прибытии в дамасский госпиталь указать принимающей бригаде на тех, кого надо брать на стол в первую очередь, кто по своему состоянию стабилен и может подождать, а на кого бессмысленно тратить время.
-Но как мы можем принимать такие решения да еще на ходу? – не унимался сириец – На все воля аллаха, невозможно предсказать, сколько жизненных сил отпущено каждому.
-Ну…-Валера вздохнул – именно для познания воли его вас сюда и направили.
-Как успехи на педагогическом поприще? – спросил Кулагин три дня спустя, когда Валера, сдав контроль над госпиталем своему сирийскому заместителю, вернулся в Дамаск и предстал перед ним в госпитальном общежитии покрытый слоем мелкого песка, с обожженной солнцем кожей и явным неудовольствием в глазах. Сам Кулагин, лежа на койке, как раз допивал мятный чай со льдом и всем видом излучал настолько ядовитое удовольствие от жизни, что Валера всерьез начал подумывать о нападении на старшего по званию. Раздумывая над этой идеей а так же над тем, что напарник не сменил его, как обещал, после первых суток на Голанах, а оставил там на все три дня, в ходе которых Валера почти освоил основные арабские ругательства, он блуждал взглядом по комнате, пока не наткнулся на покрытые толстым слоем пыли ботинки, небрежно брошенные у входа, а заодно и на походный вещмешок английского производства, который явно имел вид только что вернувшегося из пустыни предмета экипировки. Все, выше указанное, в сочетании с чрезмерно темным для госпитального врача загаром говорило о том, что его друг вряд ли эти три дня провел в госпитале и даже в столице и, скорее всего, сам вернулся не дольше пары часов назад, чем и объяснялось его неземное удовлетворение от потягивания ледяного чая.
-Сложно сказать. – Валера решил отложить убийство друга до следующего раза или, по крайней мере, до выяснения примерного маршрута его путешествия. – Большинство присланных врачей свято верят, что на все воля аллаха, а потому тяжело раненых изначально практически не возможно спасти, ибо если бы аллах хотел, чтобы они выжили, то не послал бы им такие тяжелые ранения. А потому главное внимание надо уделять легким, поскольку всевышний и так явил им свою милость, позволив пуле или осколку пробить им, например, руку, а не грудь. Основную часть времени я тратил на переубеждение их в данной теме.
-И как? Получается?
-Пара человек внушает определенные надежды. Остальные пока просто зрители. Но бог даст, и они передумают.
-Это смотря чей бог. – заметил Кулагин – Рахмани о тебе выского мнения, говорит, что личный состав шлет о твоей работе самые хорошие отзывы, так что зря ты к ним так строго относишься.
-Ну вот приедешь, сам посмотришь. Насколько я понимаю, это должно было состояться еще позавчера.
-Должно было. – согласился тот – Но позавчера я не мог. Да и вчера тоже. Собственно, я полтора часа как вернулся в Дамаск. Наши отправляли группу на ту сторону границы, им нужен был надежный врач.
-Наши, в смысле, сирийцы?
-Наши, в смысле именно наши. Да не смотри ты на меня так, я тебе это рассказываю потому, что Рахмани все равно в курсе. Ну, или практически наверняка догадывается об основном сюжете, даже если не знает мелочей. Просьбу о предоставлении одного из нас в распоряжение аппарата главного военного советника ему из самого посольства. И даже срок был указан – трое суток. Хороши секретники, верно? – Кулагин допил чай и явно нехотя поднялся с кровати.
-И как сходили? – поинтересовался Валера.
-Хорошо. – коротко ответил друг – Было практически скучно. Если честно, не могу понять, за что они тут собираются воевать друг с другом. Песок да камни, что по ту сторону, что по эту. Жара, пыль и мухи. Ладно, я первый в душ, по праву старшинства по званию и первенства по возвращению.
-Я все ждал, когда же ты перейдешь к неуставным отношениям. – заметил Валера, бросая на свою койку вещмешок, который жалобно звякнул походной посудой. – Меня греет только мысль, что когда ты отправишься на дежурство на Голаны, валяться на койке и пить тут чай буду я.
-Завтра утром мы летим в Тартус. Потом в Алеппо, я ж обещал тебе сюрприз. А там видно будет, кто из нас куда отправится на дежурство.
-Да что за сюрприз? – раздражаясь спросил Валера.
-Терпение, мой друг, терпение. – Кулагин скинул просоленный потом китель, набросил на плечо полотенце и решительно раскрыл входную дверь, мимо которой как раз проходила медсестра с пачкой историй болезни, явно собиравшаяся отнести их в отделение, после того, как очередной врач заполнил их не в ординаторской и сразу, как положено, а после хорошего обеда и послеобеденного сна у себя в комнате, как это часто бывало на практике. Внезапное появление в двух шагах от нее полуголого мужчины в полевых форменных штанах с уже расстегнутым и свободно болтающимся ремнем, повергло женщину в такой ужас, что она, вскрикнув, отпрыгнула назад, впечатавшись в противоположную стену, после чего со всех ног бросилась к выходу из блока, на ходу оглядываясь на неверного дикаря.
-Ты так напорешься на международный скандал. – заметил Валера – И это в лучшем случае.
-Я всегда производил сильное впечатление на женщин. – отмахнулся тот – Ты давай приводи себя в порядок, у нас через два часа операция на легком.
-Что за операция? – от неожиданности Валера застыл с кончиками шнурков в руках.
-Насколько я понимаю, там абсцесс после осколочного ранения. Осколок удалили, легкое ушили, а потом это дело загноилось. Так что вся надежда на нас. Еще там пара животов, но с этим сирийцы разберутся сами, наше дело только проконтролировать и подстраховать. Ну и завтра утром с нас плановый обход больных и консилиум с местными по назначениям. Рахмани хочет, чтобы мы высказали свое мнение по поводу лечения нескольких тяжелых пациентов. Ах да, еще тебя ждет наш крестник, которого мы тогда с того света вытащили. Помнишь льва пустыни? Оооочень хочет с тобой познакомиться. С ним у нас встреча в восемь вечера.
-Встреча? А разве нельзя просто зайти к нему перед или после операции? Мы все же врачи, а не посетители?
-Нельзя, - покачал головой Кулагин – ибо в восемь часов сюда приедет его друг, министр обороны Сирии. А он так же очень хотел с тобой увидеться. Хотя речь шла вообще-то о нас обоих, но насколько я понял Рахмани, твоя личность его интересовала особенно.
-Да твою ж мать. – прочувственно сказал Валера, скидывая ботинки и буквально валясь на койку – А отказаться я…нет?
- Ни в коем случае. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы на тебя начали смотреть как на вражеского шпиона, которого проворонил КГБ.
-Я начинаю жалеть, что не остался на Голанах.
-Видишь, насколько быстро все меняется. Пять минут назад ты готов был меня убить за то, что я не дал тебе вернуться сюда раньше, а сейчас жалеешь, что не остался там. Говорят же, что на все воля аллаха, а что по его воле, то к лучшему. – Кулагин хищно улыбнулся и вышел из комнаты.
-Аллах явно не имел с тобой дела, когда сочинялась эта мудрость. – заметил Валера ему вслед.
-Уважаемый Хафез Асад благодарит вас за спасение его близкого друга, великого воина, гордость сирийской армии капитана Махмуда-аль-Салмани. Он говорит, что вы уже второй раз спасаете близкого ему человека, и это явно воля аллаха, а для него большая честь предложить дружбу человеку, на котором почиет воля всевышнего.
-Для меня большая честь назвать его своим другом. Пусть знает, что в Советском Союзе у него есть не только товарищ по оружию, но и друг, который готов прийти ему на помощь в трудную минуту.
Министр обороны Сирии крепко пожал руку Валеры и произнес на русском языке с сильным арабским акцентом явно специально заученную до этого фразу.
-Спасибо вам. Прошу…вас…быть…моим…гостем…завтра.
-Господин Асад приглашает вас завтра вечером почтить своим присутствием его дом, дабы он мог представить вас своей семье и близким ему людям.
Валера перевел на Кулагина взгляд, в котором за общей вывеской дипломатической вежливости сквозила почти неприкрытая мольба найти уважительный повод для отказа. Однако друг не проникся его отчаянием, а Асад, увидев, что его визави вопросительно смотрит на своего коллегу и безошибочно распознав в Кулагине того, кто по праву старшинства принимает решения, повторил уже на арабском, что он настаивает на возможности отблагодарить обоих русских врачей и не примет отказа. Впрочем последнее уточнение было излишним, ибо Кулагин выразил живейший интерес к приглашению и тут же поспешил заверить уважаемого министра, что они оба с радостью примут столь высокое приглашение. Что касается самого капитана аль-Салмани, то, несмотря на еле живое после столь сложной операции свое состояние, тот, лежа на больничной койке, обвешанный капельницами, подключенный к мониторам, которые мигали и пищали, сигнализируя о состоянии больного, произнес длинную фразу, смысл которой Обнорский перевел, как признание своего неоплатного долга перед советскими врачами и уверение, что если когда-то им придется бороться с любыми врагами, которых им ниспошлет аллах, он сам и все его боевые товарищи выступят на их стороне. Когда Асад склонился над ложем раненого, тот сильно сжал его руку и быстро заговорил, но делал он это столь быстро и столь тихо, а язык его при этом настолько отличался от привычного уже слуху русских офицеров арабского, что даже Обнорский лишь покачал головой и тихо пояснил, что сирийский спецназовец говорит на курдском наречии. Асад слушал внимательно и медленно кивал после каждой фразы, произнесенной раненым, а когда тот явно устал и начал тяжело дышать, глотая окончания слов, положил ему руку на лоб и на том же наречии сказал ему несколько слов, после которых раненый облегченно улыбнулся и прикрыл глаза.
-Ты точно не понял, что он рассказал нашему высокому гостю? – спросил Кулагин, когда они втроем с Обнорским шли по госпитальному коридору.
-Лишь некоторые слова. – покачал головой Обнорский – Но я не думаю, что нам стоит это обсуждать. Что бы ни заваривали тут наши сирийские товарищи, эту кашу они пусть едят сами. А то посторонних таким блюдом угощают только один раз.
-Убедил. – согласился Кулагин – Насколько я понимаю, у нас есть еще пара часов свободного времени до отбоя. Так что я зайду к нашему сегодняшнему больному, посмотрю, как он там поживает после наших над ним издевательств, а ты – он повернулся к Валере – прогуляйся в ординаторскую и проконтролируй выполнение наших утренних назначений. Заодно выяснишь, нет ли проблем.
-А почему я, а не наоборот? И, кстати, как ты собираешься совместить наш завтрашний визит к Асаду с обещанной поездкой в Тартус? – поинтересовался Валера.
-Никак. Поездку придется на день отложить. Приглашениями такого рода не бросаются. Кроме того, в этой поездке и в самом Тартусе нас будут сопровождать люди министра, так что нам очень не помешает его расположение. Что же касается контроля назначений в отделении, то, во-первых, большинство из них было сделано тобой, а во-вторых, там командует твой наперсник с Голанского госпиталя. Кажется, Абдал.
-Абдул. – поправил его Валера – Если быть точным, Абдулазиз.
-Да какая разница? Короче, тебе легче будет найти с ним общий язык, он тебя уже уважает, а меня пока только боится. Андрюха – обратился он к Обнорскому – скажи кому-нибудь, чтобы в ПИТ прислали Салмана. Это ж он тут вроде местного толмача?
-Он. – поморщился Обнорский – Иногда мне кажется, что в Союзе он учился не столько медицине, сколько искусству употребления спиртного в сочетании с деталями русского мата.
-А мне сейчас не нужно его врачебное искусство, мне нужно, чтобы он худо-бедно перевел мои вопросы и их ответы. Остальное я пойму сам при осмотре больного. А ты пойдешь с Валерой, там понадобится точный перевод.
-Хорошо. – кивнул переводчик, а Валера в очередной раз подумал, что куда бы Кулагин не отправлялся, он всегда старался обеспечить себе переводчика из сирийцев, которые заведомо значительно хуже владели нюансами языка. Профессионального же военного переводчика из Союза он почти всегда оставлял с Валерой.
Абдулазиз-ибн- Ахмад аль Масуд встретил Валеру в ординаторской, подняв на него полный надежды взгляд поверх груды историй болезни.
-Как успехи? – поинтересовался Валера, подходя к столу, и бросая взгляд на записи, сделанные арабской вязью.
- Он говорит, что все сделанные вами назначения на сегодня выполнены. Однако ему трудно убедить своих коллег отойти от традиционной схемы лечения. Кроме того, назначения некоторых препаратов а так же процедур не понимает даже он сам. Поэтому ему было бы проще удержать в своих руках управление непосредственным лечением вверенных ему пациентов, если бы вы смогли детальнее объяснить назначенные вами схемы, чтобы он мог делать подобные назначения от своего имени, ибо власть, данная ему от вашего имени хотя и авторитетна, но непрочна, ибо закончится сразу же по вашему отъезду. Если же подобные назначения приведут к излечению пациентов, будучи сделаны от его собственного имени, то он сможет и дальше развивать данное направление терапии, а через это упрочить и ваш авторитет в данном госпитале.
-Эко завернул. – хмыкнул Валера – Другими словами, он хочет, чтобы дальнейшее развитие консервативной части хирургии в этом госпитале связывали с его собственным именем, а не с именами неверных из России.
-Ну, вы очень кратко, но очень точно изложили основу его желаний. – согласно кивнул Обнорский.
-Скажи ему, что у нас есть примерно час на все его вопросы. Я должен сегодня хорошо выспаться, ибо завтра меня ждет господин Асад, в разговоре с которым я не премину упомянуть о столь талантливом молодом офицере.
Еще до того, как Обнорский закончил перевод фразы, упоминание имени всемогущего министра обороны значительно повысило и без того огромный авторитет Валеры в глазах сирийского хирурга. В течении следующего часа Валера всеми фибрами души сочувствовал своим институтским преподавателям, недоумевая, как они умудрялись запихнуть столько знаний в столько способных, но практически пустых голов, когда у него самого с трудом получается наполнить хотя бы одну голову толкового, но зажатого религиозными, национальными и устаревшими профессиональными табу врача. Собственно, основная трудность заключалась в том, чтобы поместить в данную голову мысль о необходимости интенсивной фармацевтической помощи тем больным, которые уже выходили из послеоперационного состояния и тем, которые имели шансы избежать такового. Подобно большинству молодых специалистов Абдулазиз горел желанием как можно интенсивнее совершенствовать свое операционное мастерство, а потому с большим недоверием относился к идеям советского наставника о том, что не каждая хирургическая патология непременно требует скальпеля в качестве основного метода лечения. Что же касается новых лекарственных схем и большого значения физитерапевтических процедур, на которых настаивал Валера в своих назначениях выздоравливающим пациентам, то тут Абулазиз находился в полном недоумении, ибо по его мнению, если Аллах позволил пациенту успешно пройти через испытание ножом на операционном столе, то вряд ли стоит подстегивать процесс исцеления таким массивным внешним воздействием. Явные же успехи подобных процедур, на которых настаивали советские коллеги, еще более озадачивали сирийского хирурга и не давали ему возможности убедительно обосновывать подобные назначения перед своими товарищами по цеху. Приняв с радостью предложение полковника Рахмани о кураторстве над пациентами, которые поступали в госпиталь Дамаска из полевого госпиталя на Голанских высотах, он обнаружил, что несет ответственность не только за новых больных, но и за те новые методы лечения, которые назначены советскими кураторами. Опытный не только врач, но и политик, Рахмани заранее подбирал того, на кого с одной стороны можно свалить неудачу в случае провала, а с другой командование которым поможет продвинуться ему вверх в случае успеха. Массивное применение антибиотиков и кортикостероидов, физиотерапия и лечебная физкультура, на которых настаивал Валера, поднимая с постели больных через несколько дней после операции вместо того, чтобы согласно традиции по месяцу выдерживать их на постельном режиме уже вызвали несколько острых дискуссий на госпитальных конференциях. В результате было решено, что для отработки новых методов лечения будет выделена контрольная группа больных, в основном рядовых младших офицеров, на которых было решено испытать советские методы лечения. Аль Масуд, понимая всю ценность подобного успеха, вызвался быть непосредственным лечащим врачом этой группы, то есть, заниматься непосредственным ведением больных, в то время как на советских хирургов ложилась задача лишь общей курации процесса. Такое положение дел полностью устраивало все стороны, обеспечивая Валере свободу передвижения, а самому Масуду лавры новатора. Учитывая, что на все эти мероприятия сирийцам понадобилась лишь пара дней, Валера не мог не признать, что обещанное ему полное содействие местных военных властей является явно не пустым звуком. Поразило так же какое количество больных с хроническими хирургическими патологиями нашлось в сирийской армии за такое короткое время, причем некоторые из них явно оказались в центральном госпитале не по приказу, а добровольцами, что говорило о серьезном авторитете в их глазах советской медицины. И теперь Валера старательно пытался объяснить за несколько дней то, на постижение чего ему самому понадобился не один год.
Вопреки сказанному Кулагиным, в планы завтрашнего дня всевышний явно не включал возможность для них отоспаться, даже несмотря на приглашение в гости к министру обороны. Было без малого пять утра, когда Валеру грубо вырвало из объятий сна сочетание интенсивной тряски за плечо и отборного русского мата. Кулагин стоял над ним уже одетый и с явным выражением недовольства на лице.
-Подъем, коллега, нас ждут великие дела.
-Что стряслось? – Валера с трудом разомкнул глаза и автоматическим движением сунул в рот сигарету. Кулагин щелкнул зажигалкой, давая ему прикурить, одновременно второй рукой сгреб лежащее на стуле обмундирование друга и кинул ему.
-Нападение на пост на Голанах. Есть убитые, много раненых. Некоторых уже отправили сюда, но многие слишком тяжелые, сирийцы считают, что они не выдержат дороги по такой жаре. Так что бери своего Абдуллу и через десять минут я жду вас в машине возле входа.
-А почему Абдулазиза? Он же ночью дежурил.
-Потому что Рахмани считает, что лучшим твоим помощником будет твой ученик. И пока он так считает, мы с тобой того же мнения, понял?
-Чего ж тут не понять? – Валера зашнуровал ботинки и поднялся – На высоты отправили тех, кого не жалко потерять.
-Ну, примерно так. Я пытался выяснить, что случилось, но единственное, что мне сообщили, это что сейчас там спокойно. Я так понимаю, евреи решили нанести ответный визит после хождения к ним львов пустыни. А может, линию обороны щупают, тоже дело нужное. Обнорский уже в машине, так что поторапливайся. Короче, десять минут. – и Кулагин исчез за дверью.
В отличии от Валеры, Абдулазиз не выразил ни удивления, ни недовольства тем фактом, что ему не светит заслуженный сон и с чисто восточной невозмутимостью собрался за несколько минут, всячески демонстрируя готовность послужить родине и народу. Ни сообщение о нападении на посты внешней линии обороны, ни обилие раненых его явно не удивило, из чего Валера сделал вывод, что сирийский коллега явно ожидал чего-то подобного и даже радовался возможности поучаствовать в настоящем деле, обещающем его стране, а значит, и ему славу и уважение.
Солнце уже взошло, окрасив пустыню, идущую по обе стороны дороги, в серо-желтый цвет и разогрев утренний воздух до вполне приличной температуры духовой печки, так что бьющий в лицо воздух скорее обильно снабжал дыхательные пути советских врачей мелким песком, чем приносил облегчение. Полевая офицерская форма сирийской армии грубыми швами натирала плечи и шею, охотно пропитываясь потом и постепенно покрываясь солевыми разводами. В целях соблюдения секретности, а возможно, чтобы не рисковать зря людьми и техникой, Рахмани выделил им для поездки армейский джип явно предпоследней свежести, а в качестве водителя обозначил самого аль-Масуда, своеобразно подтвердив смысл его фамилии, значившей счастливый. Возражения Валеры на тему того, что уставшему врачу, которому к тому же предстояло оперировать раненых, должен отдохнуть хотя бы в дороге, в расчет приняты не были, поскольку выделять отдельного водителя он не хотел, а самим русским офицерам в плане движения по пустынным сирийским дорогам явно не доверял. Аль-Масуд благодарно принял от начальства столь высокое доверие, а затем еще благодарнее отдал руль в руки Кулагина, как только они заехали за первый же угол, отделяющий их от окна начальника, после чего откинулся на заднее сиденье джипа и добросовестно заснул. Кулагин тут же достал из офицерской сумки карту, пару минут внимательно рассматривал ее, бормоча почти неслышно какие-то слова, напоминающие заклинания, а затем свернул ее и резво рванул машину с места.
-Мне кажется или мы едем другой дорогой? – спросил Валера, когда пустынный пейзаж вокруг стал не приближать очертания Голан, а обводить мимо машины по правому борту.
-Не кажется. – ответил Кулагин, объезжая очередной самозваный бархан, один из тех, которые вырастали на редко используемых дорогах, стремясь перевести их из путей сообщения в раздел археологических артефактов. – Мы не поедем напрямик, а сделаем небольшой крюк и зайдем с востока.
-Я почти уверен, что сейчас ты мне объяснишь, к чему все это. – сказал Валера, в очередной раз стирая с лица слой пыли – Или мне все же требуется просить об этом отдельно?
-Мины. – коротко ответил Кулагин, сразу отбив у друга желание шутить – Насколько я понимаю, столкновение произошло на сирийской территории, а поскольку лобовые подступы к Голанам очень хорошо охраняются, то зайти евреи могли только с фланга или тыла. То есть, пройдя по одной из дорог мимо нашего госпиталя.
-Думаете, они могли заминировать дорогу при отходе? – спросил сзади Обнорский, который до этой секунды молчал, то ли не замечая изменения маршрута, то ли профессионально изображая безразличие к этому факту.
-Я бы заминировал. – пожал плечами Кулагин – А там ребята не глупее нас. И тот факт, что сирийцы так и не бросились за ними в погоню, говорит о том, что они тоже не дураки. А если так, то на хрена нам лезть туда, куда даже наши саперы пока не лезут? – Кулагин снова повернул на одному ему видимую тропу и прибавил скорости, сделав общение из-за столба поднимающейся вокруг пыли окончательно невозможным.
Вместо положенных сорока пяти минут, отделявших Дамаск от Голанских высот они петляли по пустынным дорогам почти полтора часа и к тому моменту, когда приехали, цветом уже не отличались от пустынного ландшафта. Единственным благодарным пассажиром после такой поездки оказался Абдулазиз, который старательно высыпался всю дорогу, несмотря на явные усилия со стороны Кулагина опрокинуть старый джип в ближайшую песочную яму буквально на каждом повороте. Что касается Обнорского и Валеры, то к концу пути они даже перестали ругаться, ибо любая попытка открыть рот и сделать глубокий вдох, так необходимый для этого процесса, заканчивалась звучным кашлем и попытками освободить язык от обильно налипающего на него песка.
Полевой госпиталь голанской группировки сирийской армии гудел, как растревоженный муравейник. Несколько санитарных машин стояли возле палатки оперблока, и идущие из их накрытых брезентом кузовов не оставляли сомнений в характере груза. Стоило джипу въехать на территорию госпиталя, как к ним со всех ног бросился перепачканный кровью сирийский врач, судя по всему, выполнявший на данный момент обязанности начальника приемно-сортировочного отделения. На советских хирургов тут же обрушился поток арабской речи такой скорости, что Обнорский на несколько секунд встал в ступор, пытаясь детализировать льющийся на них словесный поток. Положение спас Абулазиз, который почти мгновенно вышедший из состояния сна и рявкнувший на своего коллегу несколькими фразами так, что тот сразу же затих и почти принял строевую стойку. Как позднее перевел Обнорский, основной смысл сказанного заключался в том, что, по мнению Абдулазиза, бывшего на целых две ступени старше своего сирийского коллеги по званию, тот является недостойным скунсом пустыни и выкидышем дикого верблюда, если позволяет себе такое поведение в присутствии достопочтенных коллег из великой северной страны, которые к тому же являются личными друзьями угодного своими делами Аллаху Хафеза Асада, который, узнав про такое недостойное поведение одного из его офицеров, безусловно, очень расстроится. Теперь, когда субординация и положенное ей почтение младших к старшим было восстановлено, у русских хирургов появилась реальная возможность заняться делом. Едва ступив в сортировочную палатку, Валера понял, что эмоциональность встретившего их врача была вовсе не беспочвенна. Раненых было около двадцати человек. Все тяжелые. Многие явно безнадежные. Обилие крови, запах которой в сочетании с пороховой гарью, потом и иными продуктами человеческой жизнедеятельности создавал неповторимый аромат, говорило о том, что никакой первичной помощи этим бойцам по сути не оказывалось. Дежурный сирийский персонал предпочел сосредоточиться на спасении тех, кто с большей вероятностью должен был доехать до столицы, оставив наиболее тяжелых раненых в сортировочной палатке и тем самым полностью проигнорировав указания, полученные от на полевых занятиях. Валера быстро прошел в конец палатки, на ходу выхватывая взглядом тех, кто нуждался в первоочередной помощи. Кулагин делал то же самое в первой половине блока, оставив Абдулазиза застывшем возле входа и явно ждущим получения указаний. Основную часть составляли минно-взрывные травмы. На одном из деревянных настилов, расположенных вдоль палаточной стенки лежал сириец с лейтенантскими знаками различия, задумчивым взглядом рассматривающий серо-бурые петли кишечника, которые держал руками, не давая им окончательно вывалиться из развороченной брюшной полости. Кое-как наложенная повязка окончательно сползла с раны, и спокойствие молодого офицера могло объясняться только щедрой дозой морфина, которую дежурный врач колол тут всем подряд, справедливо полагая, что при такой тяжести ранений опасности смазывания клиники от сильного обезболивания нет. Возле развороченного живота ничком лежал солдат с наглухо забинтованной головой, одна половина которой интенсивно пропитывала марлю кровью. Чуть открытый из-под бинтов глаз смотрел на Валеру больше с любопытством, чем с надеждой на помощь, а руки раненого беспокойно ощупывали собственное тело, словно до сих пор не веря, что оно цело. За ним лежал боец с оторванной ниже колена ногой. Кровь, несмотря на наложенный жгут медленно капала на настил, пропитывая песок под ним, а остановившийся взгляд в сочетании с частым поверхностным дыханием говорил о состоянии глубокого шока. Саму ногу с разорванными краями, покрытыми застрявшими в мышечной ткани костяными осколками солдат мертвой хваткой держал обеими руками, прижимая к груди. Справа то ли тихо кричал, то ли громко стонал сержант с многочисленными ожогами. Замотанный всем, что годилось для перевязочного материала и накачанный наркотиками, он тем не менее находился в полном сознании и беспокойно метался по земле, распространяя вокруг себя сладковато жареный запах подгоревшего человеческого мяса. А хрипящее бульканье за ним принадлежало солдату с пробитой осколком грудной клеткой, через отверстие в которой с веселыми красными пузырями входил и выходил воздух. А хлюпающие звуки принадлежали солдату, который постоянно пытался поправить на голове повязку, съезжающую вместе со скальпом, срезанным как ножом индейца рессорой от БРДМ, в которую угодила израильская граната. Кусок этой рессоры пробил лобную кость над левой бровью и вышел чуть позади темени, чудом не задев мозговую ткань и сохранив бойцу способность мыслить, которую тот сейчас активно использовал для произнесения молитв, уговаривая Аллаха сохранить ему жизнь и давая массу обещаний, суть которых сводилась к тому, что в этом случае остаток своих лет он проживет праведно. Валере казалось, что прошло несколько минут, прежде чем он смог собраться с мыслями и отвлечься от созерцания лежащих друг на друге искалеченных стонущих тел. На самом деле, как потом сказал ему Абдулазиз, внимательно следящий за своим русским наставником, уже через несколько секунд Валера развернулся к Обнорскому и сказал:
-Абдул остается здесь руководить сортировкой. Мы с Серегой в оперблок. Как распределит очередность, пусть берет Саида и идет к нам. Капрала Мансура оставить здесь. С ним двух санинструкторов. Остальных на транспортировку. Все, начали.
-А я? – спросил Обнорский с явной надеждой в голосе на отрицательный ответ, и почти сразу ему на плечо легла рука Кулагина.
-А ты, Андрюша, идешь с нами в операционную. Мы ж без тебя как без рук. – Кулагин улыбнулся одними губами и развернул переводчика к выходу – Не дрейфь, толмач, победа будет за нами.
Шипение компрессора аппарата ИВЛ можно было бы назвать успокаивающим, если бы не восьмой час его почти непрерывного выслушивания. Валера стоял у операционного стола и в очередной раз меняя покрытые частично засохшей кровью перчатки мелкими глотками пил горячий кофе, который ему подносил к губам санинструктор, пока Абдулазиз накладывал последние швы на очередную операционную рану. Несмотря на первоначальное угнетающее впечатление от увиденного в сортировочной палатке, пока что они отправили в похоронную команду только двоих раненых и то это были те, которые вошли в критическое состояние еще до попадания на операционный стол. Что касается нескольких самых тяжелых, то троих из них уже отправили на санитарном транспорте в Дамаск, а еще для двух, один из которых как раз готовился к снятию со стола был вызван санитарный вертолет, ибо по мнению Валеры выдержать часовую тряску по сирийским дорогам они при всех шансах данных им советскими врачами, не могли. Кулагин стоял за соседним столом и сосредоточенно зашивал плечевую артерию сирийского офицера, монотонно ругаясь профессионально поставленным русским матом, что создавало у ассистирующего ему Саида впечатление, будто русский хирург молится за сохранение жизни раненого. Подобное богоугодное поведение вроде как проповедующего атеизм неверного немало поднимало его в глазах сирийского хирурга, увеличивая и без того немалое желание помочь в столь нелегком деле, как сохранение жизни десятка человек руками всего двух. Валера допил кофе и благодарно кивнул санитару, который поспешил убраться из операционной, где по его мнению, северные врачи творили какие-то невозможные чудеса не иначе как с помощью самого шайтана, ибо над несколькими вывезенными из операционной все еще живыми ранеными он до этого произнес отходную молитву в полной уверенности, что они на пороге встречи с Аллахом. Что касается Обнорского, то он все эти восемь часов доблестно стоял между двух столов, по возможности синхронно переводя команды советских врачей, и регулярно белел и зеленел, сливаясь цветом с хирургическим костюмом и маской, когда хирурги начинали вскрывать очередную полость, пробитую очередной металлической фиговиной. Когда Валера посмотрел в его сторону и вопросительно поднял брови в плане интереса к его боеспособности, тот кивнул и в знак подтверждения поднял большой палец, демонстрируя стойкость, достойную советского офицера. В следующую минуту Кулагин, приняв на стол очередного раненого, снял с его живота обильно политый перекисью кусок неизвестного происхождения тряпки, закрывающей рану, из которой гордо вывалилась разорванная кишечная петля, наполнив запахом своего содержимого всю операционную. Примерно в это же время, Валера кивнул Абдулазизу, и тот снял повязку с груди аккуратно помещенного на их стол раненого сирийского лейтенанта, в результате чего фонтан алой крови, пузырящейся от нерастворенного кислорода, в сочетании со слизью вылетел из пулевого отверстия и по параболе устремился к Обнорскому, густо забрызгав его с ног до головы мелкими крапинками, создав из переводчика подобие дерева, которое только что оросили химикатом от насекомых. Обнорский отшатнулся и развернулся в обратную сторону и тут же получил прямо на хирургический костюм обильную струю жидкого кишечного содержимого, устремившегося из разорванной петли наружу в результате резкого неконтролируемого спазма брюшных мышц раненого. Сочетание непередаваемой смеси красного и коричневого, обилие идущих отовсюду запахов и ощущения обжигающе горячей чужой крови, стекающей струйками по лицу прямо под маску, окончательно превысило порог терпимости выпускника Военного Института Иностранных Языков, организм которого прореагировал на все это массивным отливом крови от головного мозга и отключением периферических функций с целью восстановления стабильности психического и неврологического состояния в изолированной среде. Другими словами, не сказав ни слова ни на одном из известных ему языков, Обнорский рухнул в обморок прямо между двух операционных столов.
-Я знал, что если мы наберемся терпения, рано или поздно у нас получится, - заметил Кулагин, перебирая пальцами кишечные петли в животе у раненого в поисках дополнительных повреждений.
-Пожалел бы малыша. – ответил Валера, вводя в грудную клетку проволочный зонд и проводя по нему дренаж для вывода жидкости из плевральной полости.
-Только если ты настаиваешь. – улыбнулся под маской Кулагин, извлекая из живота раненого окровавленную руку и молча указывая на лежащего переводчика одному из санитаров, который уже держал в руке флакон с нашатырным спиртом, но согласно уставу и общему понятию об авторитете старших ждал соответствующих указаний.
-Ну что, будем считать, что мы их опять победили. – Кулагин щедрой рукой плеснул спирта в три классических советских граненых стакана и поднял один из них с таким торжественным видом, словно произносил тост во здравие генерального секретаря на его дне рождения. Компания из двух трех русских и одного сирийца комфортно расположилась в жилой палатке полевого госпитального комплекса и в данный момент занималась снятием напряжения после целого операционного дня, в ходе которых не одна жизнь была спасена на месте, а еще несколько были отправлены в Дамаск для спасения в центральном гарнизонном госпитале. Абдулазиз вежливо отказался от распития дезинфицирующего средства, но каждый раз с удовольствием поднимал бокал с апельсиновым соком, явно балдея от размышления над служебными перспективами после того, как вместе с советскими коллегами смог выдержать так достойно такой напряженный день. Что касается Обнорского, то он весь вечер явно чувствовал себя не в своей тарелке и несколько раз пытался завести разговор о происшествии в операционной, но Кулагин всегда прерывал его попытку извиниться наливанием в стакан очередной порции спирта, выпив который Обнорский на некоторое время прибалдевал от теплоты и дружеской атмосферы кампании, собравшейся на горном склоне далекой и все еще не понятой им страны. Такое благородство Кулагина объяснялось тем, что обильным заливанием спирта в переводчика и по совместительству явно приставленного к ним куратора от КГБ он пытался отвлечь внимание Обнорского от факта пребывания того в глубоком обмороке посреди операционной, явно слишком длительном для простого нервного потрясения. Причиной же была старательность санитара, который, увидев, как русский офицер сложился бесформенной колодой между двумя операционными столами, впопыхах схватил с полки вместо нашатырного спирта флакон с хлороформом. Попытка привести Обнорского в себя методом махания возле его носа ватой, смоченной в данном растворе, привела к падению рядом самого санитара, а заодно к быстро нарастающему головокружению у обеих операционных бригад. Положение спас Абдулазиз, который несколькими командами приказал поднять нижние пологи палатки и вытащить из нее идиота санитара, который своим возлежанием рядом с Обнорским мог навести того на размышления о намеренном выведении его из строя, что явно негативно сказалось бы на содержании его очередного рапорта начальству. Когда, не выдержав сочетания стыда и теплоты компании, Обнорский все же уснул, Кулагин, протрезвевший словно по волшебству, обратился к Абдулазизу на ломаном французском, произнеся короткую фразу, из которой Валера понял, что он просит сирийского коллегу позвать какого-то Салеха. Абдулазиз, как всегда невозмутимо, кивнул и, высунувшись из палатки произнес в ночную тьму несколько явно повелительного наклонения сообщений. Результатом стала материализация в платке сначала троих солдат из роты охраны госпиталя, которые бережно, но решительно уволокли бесчувственного Обнорского, а затем молодого сирийского лейтенанта со знаками различия десантных войск.
-Знакомьтесь. – сказал Кулагин, поворачиваясь к Валере – Это Салех-аль-Мосул. Он будет сопровождать нас в послезавтрашней поездке вместо Обнорского. Салех, это капитан Валерий Лазаров, мой друг и коллега, о котором я тебе говорил.
Валера пожал руку сирийского офицера, оценив точно рассчитанную длительность и крепкость рукопожатия, а так же отметив тот факт, что, пожимая ему руку, сириец не опустил глаза, как это делали остальные, подчеркивая почтение к гостю, а напротив внимательно вглядывался в его лицо, словно, пытаясь решить можно ли доверять новому знакомому и, как говорится, идти с ним в разведку. В том, что идти придется, Валера убедился в следующую секунду, когда Салех заговорил по-русски с заметным, но мягким акцентом.
-Я очень рад познакомиться с вами, господин капитан. Господин майор говорил про вас много хорошего, и я надеюсь, что смогу оказаться достойным чести, которую мне оказываете вы и ваша страна.
Валера открыл было рот, чтобы спросить, о какой чести идет речь, когда Кулагин дружески хлопнул Салеха по плечу вернул любезность.
-Мы тоже рады, что ваша страна дает нам в помощь своих лучших воинов. В конце концов, дело, которое мы делаем, послужит процветанию обоих наших народов. Салех закончил иностранное отделение московского общевойскового командного училища и прошел курсы спецподготовки в рязанском воздушно-десантном училище. – это пояснение уже адресовывалось Валере - Он был одним из первых сирийцев, которые были приняты в это заведение и по праву может гордиться блестящими результатами, показанными им в ходе обучения. Отсюда, в том числе, и его отличное владение нашим языком. Когда мы с ним впервые встретились, он взял с меня слово, что я помогу ему с некоторыми языковыми тонкостями, а он постарается научить меня основам арабского.
-И как успехи? – спросил Валера больше для того, чтобы что-то сказать, ибо даже не хотел предполагать, какими путями свела судьба молодого сирийского десантного офицера с советским военным врачом.
-Его – замечательно. – улыбнулся Кулагин, чем вызвал еще более широкую улыбку Салеха. Было видно, что, как и большинство арабов, он с удовольствием потреблял бальзам для самолюбия в любых возможных количествах. – Что касается меня, то пока я освоил только отдельны ходовые фразы, которые позволят мне казаться не совсем идиотом в сирийской столице. Зато даже Салех признает, что у меня большие успехи в освоении самых утонченных арабских ругательств. А это, поверь мне, в ряде случаев намного важнее.
-Охотно верю. Рад знакомству, Салех.
На этот раз сириец ответил легким поклоном, после чего повернулся к Кулагину, явно обозначая, кого он считает старшим в данной компании.
-Что будем делать с вашим переводчиком? Оставить здесь? Отправить в Дамаск? Собственно, я могу переправить его на ту сторону линии фронта, если он совсем для вас не желателен. Найдут его только когда песчаная буря пройдет.
-Ну что ты, Салех, не стоит так перегибать. – поморщился Кулагин – Надо чтобы он хорошо провел время примерно до завтрашнего вечера. В каком-нибудь уютном доме. И чтобы все подтвердили, что он туда пришел сам. Такое можно устроить?
-Конечно. Мадам Ги-ги с удовольствие примет такого уважаемого гостя. Полагаю, вы сами захотите его забрать оттуда, когда придет время?
-Ты словно читаешь мои мысли, Салех. – кивнул Куалгин. – Жду тебя послезавтра утром. Скажем, в восемь утра.
-Я буду у вас ровно в восемь. – кивнул Салех и вышел из палатки.
Буквально через несколько секунд раздалось несколько команд, явно обращенных к солдатам охраны, а затем удаляющийся звук мотора джипа.
-Мадам Ги-ги? – спросил Валера.
-Ну, вообще-то ее зовут Гильяна. – пояснил Кулагин – Но поскольку сирийская территория раньше являлась французским протекторатом,то тут сохранились определенные французские веяния в именах и названиях. Поэтому Гильяна стала Ги-ги. Кстати, никакая она не мадам, поскольку замужем не была, но положение обязывает называться именно таким титулом.
-И что у нее за положение?
-Она держит лучший публичный дом во всем Дамаске. – ответил Кулагин с вызывающе мечтательной улыбкой на лице.
Валера, уже вливший в рот очередную рюмку спирта, поперхнулся и закашлялся.
-Ты отправил приставленного к нам Комитетом переводчика в публичный дом?
-Ага. – на лице Кулагина появилась озорная улыбка – Здорово, правда? Гильяна позаботится о том, чтобы он прекрасно провел время, а заодно, чтобы он начисто позабыл детали этого прекрасного дня. Завтра вечером мы заберем его, так сказать, на поруки, а когда он к следующему вечеру придет в себя, мы будем уже в Тартусе.
-Ты понимаешь, какие могут быть последствия?
-Никаких. Ровным счетом, никаких. Он не рискнет раскрыть рот, в Тартус мы уедем с благословения начальства, а потом оттуда отправимся в Алеппо без такового. И вот тут Обнорский нам ну просто совершенно не нужен.
-Ты так и не сказал, что мы забыли в Алеппо.
-Это потому что я и сам не знаю всех деталей. Скажем так, у меня есть информация, что в пригороде Алеппо находится человек, способный помочь нам в проекте.
-Здесь? В Сирии? Откуда?
-А откуда ты нашел первоистоки всей этой головоломки на Кубе? Кто-то на что-то случайно наткнулся, а понять, что попало к нему в руки, не может. Так обычно всегда и бывает. В истории вообще редко когда большие открытия совершались сознательно рвущимися к ним академиками. Как правило, на все самое важно случайно натыкался любитель. А вот развить успех обычно выпадало титулованным балбесам вроде нас с тобой.
-И на что наткнулся наш сирийский любитель?
-Говорю же, что подробностей я сам не знаю. Но, если что-то из долетевшего до моих ушей является правдой, то мы можем существенно продвинуться в проекте и заодно заслужить пару лишних орденов на парадные мундиры.
-И для этого ты организовал все это? – Валера обвел рукой палатку.
-Ну, скажем так, нападение евреев на сирийские посты – точно не моя затея. Я просто воспользовался удачным моментом. Если бы жиды не помогли мне своей бессмысленной провокацией на границе, пришлось бы придумывать что-то другое. В любом случае, ты не хуже меня понимаешь, что мы не можем позволить комитетчикам узнать о проекте. И так уже слишком много внимания нашим скромным персонам. Одно приглашение Асада на завтрашний ужин чего стоит.
-Ты же говорил, что это большая честь и все такое. Что нам очень пригодится расположение министра обороны.
-Так и есть. Вот только министр обороны не каждый день жалует своим вниманием даже наших старших военных советников. А учитывая, что впервые ты с ним встретился еще в Союзе, военная контрразведка КГБ проявила бы вопиющую некомпетентность, если бы не обратила на тебя внимания. И на меня заодно. Так что прикрывает нас от этой махины только участие в проекте. Если завтра мы облажаемся, послезавтра нас отдадут на растерзание комитетчикам. Ты понимаешь?
-Чего ж тут непонятного?
-Ну и отлично. – Кулагин сладко потянулся и хрустнул суставами – В таком случае давай по последней и будем выдвигаться в Дамаск. Нам, в отличии от Обнорского, завтра надо хорошо выглядеть.
-Каково ваше мнение о случившемся на Голанах? – референт главного военного советника СССР в САР подполковник Петровский делал вид, что рассматривает лежащие перед ним на столе бумаги, но было видно, что он внимательно слушает, что отвечают на его вопрос советские врачи.
-Разрешите узнать, что именно вас интересует, товарищ подполковник? – вопросом на вопрос ответил Кулагин, что уже само по себе являлось грубым нарушением субординации, и Валера мысленно зажмурился, ожидая грандиозного нагоняя от начальства за недостойное советского офицера поведение.
-Что меня интересует… - растягивая слова произнес Петровский, словно и сам обдумывал этот вопрос – Меня интересует ваше мнение о характере ранений. О том, что могли не увидеть или не заметить основные участники событий, ибо от наших сирийских друзей, кроме рассказов о неисчислимых полчищах врагов и великой доблести маленького пограничного отряда, который отражал нападение этих полчищ, ничего путного узнать нельзя.
-Мы не судмедэксперты, товарищ подполковник. – ответил Кулагин – Но из того, что мы видели, можно все же сделать несколько выводов.
-Я просто весь внимание. Если сейчас за таким парадным вступлением не последует изложение чего-то важного, я вас, ****ь, в Союз отправлю. С пояснительной запиской о том, что вы тут охренели дальше некуда. И никакие кураторы от ГРУ вас не спасут.
Валера, который в последнее время стал лучше разбираться в ситуации с кураторами, был почти уверен в обратном, но предпочел промолчать. Что касается Кулагина, тот, похоже, вообще пропустил гневную тираду руководства мимо ушей, собираясь с мыслями.
-Офицерами большинство ранений было получено с большого расстояния. Пули калибра 7,62 миллиметра, предположительно, со сточенным концом, цельнометаллическая оболочка. Об этом говорят обширные повреждения внутренних органов и то, что в большинстве случаев пули оставались в теле раненого. Рядовой же состав в основном имел сквозные ранения или, если пуля оставалась в теле, то представляла из себя типичный деформированный кусок свинца без каких-либо особенностей.
-И ваш вывод? – подчеркнуто вежливо осведомился Петровский.
-По командному составу работали снайперы-профессионалы, вооруженные американскими винтовками М-14 со специально подготовленными боеприпасами.
-Вы считаете, что среди нападавших могли быть американцы?
-Подобного заявления я сделать не могу. – покачал головой Кулагин – Но, кто бы это ни был, это были явно мастера, способные поразить движущуюся цель да еще в темное время суток. Что говорит о хорошем оснащении не только самим оружием, но и ночными прицелами к нему.
-Ну вот, а говорите, что не эксперты. – подполковник откинулся на спинку кресла и некоторое время раскачивался взад-вперед – Насколько я помню, вы сегодня приглашены на ужин к Асаду, верно?
-Так точно. – ответил Валера, поскольку взгляд Петровского уперся именно в него.
-Я должен произнести речь о секретном характере обсуждаемой сейчас темы или вы сами догадались?
-Сами. – покорно согласился Валера – А если он спросит о том же, что и вы?
-В таком случае, ответите ему то же, что и мне. Мол, мы не эксперты, наше дело спасать жизни и все такое. Понятно?
-Так точно. – снова подтвердил Валера.
-Я вам кое что объясню, доктора, хоть это и против правил. Сирийцы, я почти уверен, знают, кто напал на их пост. Ну, или догадываются. И по какой-то причине, они не хотят, чтобы мы знали то же самое. И хотят, чтобы мы не знали, что они знают. Поэтому мы делаем вид, что мы не знаем и не задаем им лишних вопросов. А они делают вид, что верят, что мы не знаем. И все в результате довольны. Но мы ведь должны знать, кто нам противостоит, верно? Поэтому, несмотря на наши самые душевные отношения с сирийской разведкой, подобную информацию мы вынуждены добывать сами.
-Вы хотите знать, не придется ли нам столкнуться с американцами? – спросил Кулагин.
-Вы не прилично быстро соображаете в совершенно не медицинских темах, товарищ майор. – заметил Петровский – Да, примерно это мы и хотим знать. Поэтому! – он сделал паузу, подчеркивающую важность момента – Если в ваш госпиталь попадет кто-то, выглядящий как израильтянин, но говорящий с английским акцентом, большая просьба не отправлять его в Дамаск. Немедленно связываетесь со мной, а дальше не ваша забота. Вам ясно?
-Так точно.- хором ответили хирурги.
- Кстати, что там с вашим переводчиком? Мне сказали, что у него проблемы со здоровьем. Что-то серьезное?
-Да нет, ничего опасного. – поспешил успокоить руководство Кулагин – Небольшое пищевое отравление. Немного проблюется, полежит под капельницей и через пару дней будет как огурчик.
-Значит, приболел наш комитетский друг. – Петровский надел на лицо понимающую улыбку, которую через пару секунд снял обратно. – Замена на время поездки в Тартус есть?
-Так точно, есть.
-Хорошо. В таком случае свободны. И приятного аппетита за дружеским столом.
-И насколько сильно нашему языковеду придется проблеваться? – поинтересовался Валера, когда они с Кулагиным медленно пробирались в дребезжащей от времени и дорожной сирийской полиции машине в сторону госпиталя. Время явно поджимало, а им еще предстояло привести в надлежащий вид морду лица, прежде чем являться в дом министра обороны.
-Да не так чтобы очень. – пожал плечами Кулагин, одновременно давя на клаксон с целью отогнать в сторону запряженную мулом повозку, двигающуюся прямо по центру узкой дороги и явно не собирающуюся никуда сворачивать. Сидящий на ней араб, явно крестьянской наружности, бросил на них через плечо не слишком почтительный взгляд, затем вытер длинной полосой ткани, свисающей с чалмы чумазое лицо и нехотя принял чуть в сторону, давая машине возможность объехать его, при условии, что водитель согласится забраться левыми колесами на тротуар. Просчитав примерно расстояние до ближайшего уличного торговца, который сидел как раз на краю тротуара прямо по ходу движения, Кулагин сделал резкий вираж в сторону и обогнал повозку, успев выскочить обратно на проезжую часть буквально за пару секунд до того, как бампер машины должен был зацепить представителя уличных торговых кругов. Вновь оказавшись на дороге, машина рванула вперед, попутно выбросив из выхлопной трубы с громким хлопком большое черное облако, в котором полностью скрылась повозка и ее невозмутимый возница. Через открытое окно Валера успел услышать длинную фразу этого самого возницы, явно адресованную советским врачам и содержащую широкий спектр пожеланий в их адрес вкупе с сравнениями их самих с многочисленными животными сирийской пустыни. – Ты бы видел, как я его забирал от Ги-ги. – продолжали тем временем Кулагин, сворачивая на более широкую дорогу, ведущую непосредственно к госпиталю.- Столь потерянного выражения лица не имел даже я сам в средней школе, когда стоял у доски. Насколько я понял, последнее, что он помнит, как его вчера увозили с Голан в сторону Дамаска, а Ги-ги красочно описала ему, как в районе полуночи он явился в ее богадельню с требованием вина и двух самых красивых девочек. После чего уснул прямо на ковре в гостиной. Под утро его, правда, разбудили, дали выпить кофе с кое-какими травами, в результате чего он забалдел повторно и проснулся буквально за час до моего приезда. Когда я вошел в комнату, где Ги-ги его спрятала, он как раз задумчиво искал второй ботинок, ожидавший его в углу гостиной на первом этаже, попутно рыгая в стоящий рядом тазик. В общем, если опустить все подробности его раскаяния в своем недостойном поведении, то я уверил его, что за сутки поставлю на ноги и, что данная часть его биографии навсегда останется между нами.
-А эта самая Ги-ги. Она все это сделала просто из любви к искусству или ею движут более важные мотивы?
-Разумеется, более. Думаешь, тут так просто держать бордель? Для этого нужна благосклонность определенных служб. В одной из которых как раз служит наш новый друг Салех. Так что просьбу такого человека было грех не выполнить.
-Я еще не знаю, кто из вас кажется мне более жутким, ты или этот твой Салех. – признался Валера – Но чем дальше, тем меньше мне хочется иметь дело с вами обоими.
-Да брось ты. Все же хорошо. У нас теперь есть друг в Комитете. Мы свободны в передвижении. Разве это не хорошо? Или ты думаешь, я кинул под танки невинную овечку? Да одного его грамотно составленного рапорта достаточно, чтобы отправить тебя в Союз. И не к жене под бочок, а под трибунал. Между прочим, именно в его контору шли донесения Рахмани о том, что ты применяешь тут непроверенные, по его мнению, методы лечения. И именно он будет составлять рапорт наших контактах с местными и характере разговоров. Или ты думаешь, что он бы нас пожалел? Да ничего подобного. А вот теперь, благодаря помощи Салеха, он дважды подумает, прежде чем сочинить о нас какой-то негативный отзыв.
-Значит, мы теперь должники Салеха?
-Не-а. Отвезти советского офицера в бордель, да еще накануне войны – за такое тут голову снимут. Так что Салех рта раскрывать не будет. Тем более, что сделал он это наверняка не сам, а поручил кому-то, кто знать не знает, кого он к Ги-ги доставил. Да и не сам он такой инициативный, он просто выполняет приказ о содействии нам. А тут к приказам большое уважение, если они исходят от правильных людей. Да ты расслабься. И сделай лицо порадостнее, мы уже почти приехали. Лучше подумай, какой нас ждет приятный вечер.
-Тебе не врачом, а шпионом нужно быть. – вздохнул Валера, выбираясь из машины – А еще лучше гангстером.
-Ну, - философски заметил Кулагин, захлопывая дверцу, которая жалобно скрипнула и перекосилась с явным намерением отвалиться в ближайшую поездку – ни один из твоих вариантов не исключает двух других.
-Раис Хафез аль-Асад выражает вам благодарность за согласие разделить с ним сегодняшнюю вечернюю трапезу и считает большой честью принимать вас в своем доме. Он предлагает вам дружбу и свое гостеприимство от лица его семьи и всей страны. – голос переводчика намеренно отставал от голоса самого Асада примерно на две секунды, дабы уважаемые гости, не владея языком, могли по интонации хозяина оценить его дружеское к ним расположение.
-Для нас большая честь назвать уважаемого раиса Хафеза своим другом. – склонил голову Кулагин – И он может быть уверен, что с нашими словами готов согласиться весь советский народ.
-Прошу вас. – произнес Асад по-русски, указывая на накрытый посреди выложенного камнем дворика стол, когда переводчик закончил озвучивать ответ русского врача.
-Я распорядился накрыть стол на свежем воздухе. Чтобы аромат сирийского вечера успокоил наши чувства и помог дружескому разговору.
Разговор, действительно, быстро принял характер дружеского, ибо, несмотря на высокий статус Асад явно старался показать себя русским гостям как радушного хозяина. Прислуга возникала словно из ниоткуда, меняя на столе приборы и подавая все новые блюда, которые постепенно слились у Валеры в один большой пряный вкус, щедро приправленный перцем и иными труднопроизносимыми специями. Удивило обилие вина и иных алкогольных напитков, включая русскую водку. И хотя сам хозяин спиртного не пил, бокалы гостям он наполнял лично. Помятуя об ужине у начальника госпиталя, а так же не полностью еще избавившись от привкуса медицинского спирта во рту после вчерашней вечерней попойки, Валера старался ограничить вливание в себя очередного потока ликеро-водочных изделий. Хозяин не возражал, ибо вопреки привычке русских гостей для задушевной беседы в данном случае вовсе не требовалось обильное возлияние.
-Многие из нашего народа считают, что нам просто повезло получить такого друга как Советский Союз. – говорил Асад – А я считаю, что это не вопрос везения. Наши народы обязаны стать друзьями, ибо наша культура и сама наша цивилизация растет из одного корня. Это делает наши народы именно тем, что в вашей стране называется братскими. Вы не согласны со мной? – спросил он Валеру, заметив, как у того медленно поползли вверх брови.
-Эээ…я даже не знаю, уважаемый Хафез, что вам ответить. Вполне возможно, вы правы. Я ведь не культуролог. И никогда не изучал связь сирийской и советской культур.
-Нет, нет, нет. – помахал рукой министр – Вы меня не поняли, уважаемый Валерий. Я говорил не о советской культуре. Я говорил даже не о культуре в привычном смысле этого слова. Я говорил об основах, на которых зиждется сам образ жизни наших народов.
-Я все еще не понимаю. – признался Валера.
-Вам кажется, что мы очень различные, верно? Но вы ошибаетесь. Оба наших народа выросли на истинах и правилах, которые всемогущий Аллах когда-то изложил нашим пророкам. А зарождались эти истины здесь, на земле Сирии.
-Видите ли, уважаемый Хафез… - в этот раз паузу взял Кулагин, ибо поворот разговора даже для него был неожиданным – думаю, вы знаете, что официальная идеология нашей страны базируется на атеизме, и как советские офицеры мы… - он замолчал, соображая, как сформулировать свою мысль, чтобы не нанести оскорбление хозяину дома.
-Вы хотите сказать, что не верите в бога. – это прозвучало не вопросом, а утверждением. – Но это не имеет значения. ОН верит в вас. Именно поэтому вы сумели столько сделать для моего народа за столь короткое время. Вы мне все еще не верите, и я вас за это не виню. Но я читал ваш кодекс строителя коммунизма. Да, не удивляйтесь, специально для меня сделали один перевод. И я совершенно не удивился, когда увидел, что он буквально списан с заповедей вашего Иисуса. Вся ваша коммунистическая идеология базируется на библейских канонах. Ваш вождь, великий генералиссимус Сталин сам был священником. Именно поэтому, разрабатывая свод правил для будущих поколений, он не мог опереться ни на что, кроме православных идей.
Слушая Асада, Валера благодарил того самого бога, о котором говорил хозяин дома за сообразительность Кулагина, который столь утонченно смог вывести из строя Обнорского, ибо ему становилось страшно при мысли, что могло бы случиться, если бы содержание этого разговора попало в Особый отдел.
-Видите ли, раис Хафез, мы с коллегой не склонны считать правдой истории, изложенные в библейских сюжетах. – возразил Кулагин, который, похоже, тоже начал соображать, что согласие с утверждениями хозяина дома может полностью поставить крест на их дальнейшей карьере, если данное согласие будет доведено до особистов. И хотя во дворике, кроме них троих, никого не было, кто его знает, что у этого обаятельного министра на уме и кто там таится в зарослях ароматно пахнущей зелени, густо оплетающей высокий забор.
-Знаете, как по одной из версий переводится название нашего города? – вдруг спросил Асад - Ведь Дамаск на сегодня – самая древняя живая столица мира. Египетский Мемфис давно погребен под слоем песка. Вавилон разрушен. А нынешний Багдад в сравнении с нами – просто младенец. Я уже не говорю Европе, где на местах современных столиц жили полудикие племена, когда в Дамаске уже процветали культура и искусства. Даже Иерусалим появился гораздо позже, во всяком случае, на том, месте, где он стоит сейчас.
-Мы даже не знали, что у названия вашей столицы есть перевод. – признался Валера.
-По одной из версий Дамаск взял свое название от слова дешмак. Что означает кровь брата или невинной пролитая кровь. Потому что именно здесь, вот на этой горе – Асад указал на огромный горный массив Касьюн, который поднимался над сирийской столицей словно могучий воин, охранявший древний город – когда-то в незапамятные времена Кабиль убил своего брата Хабиля. В вашей культуре это событие известно как убийство Каином Авеля. Это первой убийство, описанное в человеческой истории и отраженное в обеих наших священных книгах, вашей библии и нашем Коране. Первая кровь пролилась на этой земле и с тех пор тут нет мира. Кстати, если библия переводится как книга то Коран – как часто читаемая книга.
Оба советских врача молча уставились на горную вершину, а Валера при этом еще и дал себе слово, что если судьбе будет угодно еще раз закинуть его за родные рубежи, то первое, что он сделает в плане подготовки к командировке, будет не поход в Особый отдел на инструктаж и не распитие спирта с коллегами по направлению движения, а поход в библиотеку.
-На этой горе – продолжал тем временем Асад – в конце шестого века проповедовал большой христианский пророк по имени Бахира. Он говорил, что Иса, которого у вас знают как Иисуса, был великим пророком, но человеком. Он говорил, что Иса, несомненно, был сыном божьим, но добавлял, что мы все – дети бога. Он говорил, что люди не должны молиться другому человеку, каким бы великим пророком он ни был, но должны просить через него только самого всевышнего. И во время одной из его проповедей его услышал подросток, юный погонщик верблюдов, который прибыл в Дамаск с караваном через пустыню. Звали того подростка Магомет. А религия, которую он основал, вернувшись в Аравию называется ислам.
-Очень интересно, и совершенно неожиданно. – признался Кулагин, когда прошло некоторое время, достаточное для переваривания ими полученной информации - Но зачем вы рассказываете это нам, раис?
-Затем, чтобы, когда все начнется, вы понимали, что защищаете не просто другую страну. Вы защищаете то место, откуда пошла вся ваша цивилизация. Шакалы, которые хотят прийти на эту землю не верят ни в нашего Аллаха, ни в ваш коммунизм. Для них тут нет ничего святого. Их бог – это золото. Их пророк – Муса, который сорок лет водил их по пустыни, наблюдая, как вымирает его поколение. Именно поэтому первыми на наш призыв о помощи откликнулся именно ваш народ. Потому что то, что мы будем здесь защищать – наше.
Когда ужин подошел к концу, Валера чувствовал себя уже окончательно осоловевшим от обильной еды и не менее обильной культурной информации. Асад подозвал возникшего рядом с ним словно из воздуха слугу и что-то быстро сказал по-арабски ему на ухо, говоря настолько тихо, что переводчик во избежании ошибки счел за лучшее промолчать. Спустя минуту на стол был вздужен серебряный поднос, на котором стоял хрустальный графин с напитком розового цвета, по виду напоминащим молочный коктейль с сиропом.
-Прошу вас. – Асад кивнул слуге, и тот с поразительным проворством быстро налил напиток в три небольшие пиалы, аккуратно поставив их перед гостями и хозяином стола и так же аккуратно растворившись в густой темноте арабской ночи.
-Что это? – Валера втянул носом идущий от пиалы аромат, но состав определит так и не смог.
-Это лабан. – пояснил Асад – Выпив его, вы почувствуете себя бодрыми и отдохнувшими и шайтан лени, который посещает каждого человека после обильной трапезы, отступит от вас.
-Вы буквально читаете мои мысли, раис. – Валера неуверенно взгляднул на Кулагина, который тоже крутил в руках пиалы с явным сомнением в глазах, после чего сделал небольшой глоток и несколько секунд покатал содержимое во рту. К его удивлению, напиток оказался похожим на кефир, а розоватый цвет, суда по вкусовым ощущениям ему придавало красное вино. Несколько приправ, из которых можно было угадать только гвоздику и значительное количество сахара, придавали напитку настолько яркий вкус, что остальное содержимое пиалы, Валера выпил с нескрываемым удовольствием. Кулагин, глядя на друга, последовал его примеру и через несколько секунд опустил пиалу с видом сытого и на удивление довольного жизнью мартовского кота, только что избежавшего кастрации. Секунду спустя тишину нарушил звон разбитого стекла, а следом, отскакивая от гладких камней во дворик влетел небольшой резиновый мяч, за которым через распахнувшуюся дверь дома во двор выскочил карапуз не больше двух лет отроду. Неуклюже перебирая ногами в широких хлопковых штанах, он несся за мячом с явным намерением не дать ему укатиться под стол, за которым сидели советские гости. Следом за ним появился второй ребенок, явно старше и намного быстрее первого, который ухватил младшего за шкирку на полпути к желанному мячу, после чего между ними завязалась отчаянная драка, в ходе которой младший упорно не желал признать подавляющее превосходство старшего в росте и физической силе, а потому вырывался как мог, попутно отвешивая противнику удары всеми четырьмя конечностями. Асад наблюдал за происходящим с каменным лицом, а Валера тем временем заметил в дверном проеме женщину, одетую в длинное платье, напоминающее хиджаб, но с непокрытой головой и прижавшуюся к ней девочку лет семи-восьми в таком же длинном платье, которая наблюдала за борющимися посреди двора мальчишками и периодически бросала на Асада полные тревоги глаза. Еще секунд десять тот наблюдал за поединком, после чего последовала сказанная по-арабски фраза, мгновенно остудившая пыл соперников и заставившая их принять одинаково скорбный, с явными признаками осознания грядущей порки, вид.
-Аниса, - обратился тем временем Асад к стоящей в дверях женщине – забери Бушру и возвращайтесь в дом. Басиль, Башар, подойдите ко мне.
Дети тут же двинулись к отцу, сопровождая каждый шаг выражением покорности и всеобъемлющего раскаяния в своем недостойном поведении.
-Я слишком люблю своих детей и потому несколько разбаловал их. – пожаловался гостям министр - Они не усвоили пока, что присутствие в доме уважаемых гостей налагает некоторые обязательства на его хозяев. – одновременно с тем, как Асад обращался к гостям, научившийся понимать желания хозяина без указаний переводчик синхронно повторял его слова на арабском, доводя их до слуха детей. – В вашей стране, я знаю, телесные наказания запрещены в государственных организациях и учебных заведениях. Это говорит о том, что ваш народ уже дошел в своем развитии до того высокого уровня, когда внушать истину возможно словом. В этом, безусловно, большая заслуга вашей партии и много лет возглавлявшего ее генералиссимуса Сталина. – Асад уже второй раз воспевал хвалу опальному советскому лидеру, и второй раз в этот момент пристально всматриваясь в гостей, явно наблюдая за их реакцией. Однако поскольку реакции не следовало, он продолжил развивать мысль – Наша же страна только недавно освободилась от ига французских колониалистов и самосознание нашего народа развивается довольно медленно. В этих условиях особенно важна дисциплина и культура тех, кто находится на вершине государственного механизма. В том числе и тех, кто является членами их семей. Ибо любая слабина, которую проявляют они, будет тут же принята за пример для подражания низами. А это ведет к потере управления государством. – по мере того, как отец излагал свои философские взгляды, лицо Башара, который явно не понимал еще о чем идет речь, становилось все улыбчивее, а лицо его старшего брата все мрачнее. Правоту последнего подтвердили заключительные слова Асада – Поэтому для примера остальным и в назидание на будущее отправляйтесь к Мухамеду и передайте ему, что я велел выдать каждому из вас по десять палок. После чего возвращайтесь сюда, я представляю вас нашим уважаемым гостям.
Басиль ухватил за руку немало удивленного итогом отцовского монолога младшего брата и решительной походкой направился к домику для слуг, который располагался в удаленном конце сада.
-Вы отправили их самостоятельно просить выдать им палочные удары? – не удержался Валера.
-Да. – кивнул министр – Вас это удивляет, я вижу.
-Но…
-Видите ли, господин Лазаров, умение принимать наказание достойно – одно из главных качеств настоящего мужчины. Просить прощения – глупое занятие. Простивший не забудет, просящий не раскается. Нет никаких возможностей для исправления натуры виновника в будущем. А вот необходимость спать следующую неделю на животе немало способствует закреплению полученных знаний.
-А зачем вы просили их вернуться?
-Ну как же! – искренне удивился Асад – Вы ведь так и не были представлены друг другу. Я ведь не могу допустить, чтобы единственное, чем вы запомнили моих сыновей, был вылетевший через дверное стекло мяч. Кроме того, рано или поздно они смогут, уверен, посетить вашу великую страну. Я хочу, чтобы уже сейчас у них там были друзья. Вы ведь не откажетесь стать друзьями моих сыновей?
Оба врача поспешили заверит хозяина дома, что мысль об отказе даже в не могла прийти им в голову, учитывая какая им предложена честь. Дети, действительно, явились спустя десять минут. Басиль держался подчеркнуто прямо и явно старался при ходьбе не слишком широко шагать, а Башар открыто держался за пятую точку и с трудом сдерживал слезы, с трудом проталкивая комок по горлу. После официального знакомства с новыми советскими друзьями, детям было разрешено вернуться в дом, а официанты, возникшие из темноты сада, неуловимыми движениями убрали со стола посуду и поставили перед гостями чашки с густым ароматным кофе, а так же несколько подносов со столь разнообразными сластями, что с первого взгляда Валера отверг идею попробовать хотя бы половину из них.
-Пусть этот кофе будет таким же крепким, как дружба наших стран. – сказал Асад. – И таким же горячим, как чувства наших братских народов.
-Ты обратил внимание на тот забавный факт, что предлагая нам стать друзьями его детей, он вовсе не предложил нам его собственную дружбу? – спросил Кулагин, когда они ехали обратно в госпиталь.
-Ээээ…- Валера несколько потерялся из-за столь неожиданного замечания – И что из этого следует?
-Из этого следует, что он пока не уверен в нашем будущем и в том, что мы можем быть ему полезны. Однако, если мы сумеем продержаться на плаву и сделать столь многообещающую карьеру, мы явно будем полезны его детям, когда они перестанут быть детьми. Другими словами, человек смотрит намного дальше сегодняшнего дня и явно намерен остаться на…как он выразился?...вершине государственного механизма.
-Но сегодня он нам не друг? – уточнил Валера, который уже привык слушать своего друга как лектора на занятиях по геополитике.
-Сегодня он нам не враг. Это и есть главное наше достижение за сегодняшний ужин. Человек, которого тут боятся даже больше, чем президента республики, сегодня явно дал понять, что он нам не враг.
-А раньше это было не понятно?
-Конечно, нет. У нас были хорошие официальные отношения, не более того. Но только пригласив нас в свой дом и познакомив с сыновьями, он дал понять, что не будет нам мешать.
-В чем?
-Не важно. Просто не будет. А именно это нам от него и надо.
-А что такое тогда дружба?
-А вот дружбой можно было бы считать, если бы он предложил нам помощь. Но слава богу, этого не произошло.
-Почему слава богу?
-Потому что в отличии от самого господина министра, я не уверен, что он удержится на вершине государственного механизма. А его активная помощь будет слишком ярким моментом, чтобы ее замолчать. И следующий, кто придет на его место, может не одобрить наших тесных связей со своим предшественником. А это может осложнить нашу работу тут в будущем.
-Ты намерен тут работать еще и в будущем?
-Ну…если мы добьемся тут успеха, перед нами откроются поистине фантастические возможности.
-Перед кем – перед нами?
-Перед нами, значит, перед Союзом. А вот часть этих возможностей уже будет не грех использовать и нам с тобой лично.
-Макиавелли часом не твой предок?
-К сожалению, нет. Было бы неплохо превзойти такого предка. – улыбнулся Кулагин.
Город Хомс встретил их уже ставшими привычными криками уличных торговцев, призывающих обратить внимание на разложенный под ногами у прохожих товар, свистками полицейских, периодически напоминающих горожанам, кто главный на улице, и обилием военных, многие из которых были одеты в непривычную зеленую форму. Когда Валера, тихо матерясь от ноющей боли в отбитой жестким сиденьем заднице, вылез из джипа, мимо него прошли два офицера с непонятными знаками различия на погонах, взглянувшие на него настолько подозрительно, что на секунду он чуть было не решил вернуться обратно в машину.
-Да расслабься, это свои. – успокоил его Кулагин.
-Свои – это кто?
-Палестинцы. Их сразу по форме видно, когда они в городе. Зато в бою в жизни не заметишь, пока они по тебе стрелять не начнут.
-И они свои?
-Ну, скажем так, после того, как Сталин обиделся на неблагодарность Израиля в сорок восьмом и решил повернуться к арабам лицом, а не тем местом, которым мы были повернуты к ним изначально, палестинцы решили, что наши с ними цели совпадают. И потому сейчас они свои. Понятно?
-Понятно. – буркнул Валера. –Мы надолго сюда? Я думал, нас очень ждут в Тартусе.
-Так и есть.- кивнул Кулагин, провожая взглядом Салеха, который быстрым шагом направлялся в сторону большого базара и вскоре скрылся в нем словно в восточной сказке. – Но наш друг считает, что нельзя являться в гости без подарка. Так что он немного поищет этот подарок, а мы с тобой немного отдохнем и промочим горло местными напитками. К сожалению, безалкогольными.
-Это смотря к чьему сожалению. – заметил Валера. В голове у него все еще гудело после марафона по пустынной дороге, связывающей Дамаск и Хомс. Последний стоял на пути к Тартусу и объехать его, двигаясь по главному шоссе было практически невозможно. Последние полчаса Салех, одной рукой управляя летящим по пустынному шоссе на пределе своих скоростных возможностей джипом, усердно жестикулировал второй верхней конечностью, описывая русским гостям, как им повезло, что они хоть на несколько часов смогут посетить город, который он называет своей второй родиной и который впервые упомянут в исторических хрониках почти четыреста лет назад, когда назывался Эмеса и был одной из обителей христианства до того, как его завоевали арабы в седьмом веке нашей эры и полумесяц окончательно возобладал в этом городе над крестом. Валера, который уже начал терять остроту впечатлений от бесчисленных древностей, исторических мест и священных руин древних цивилизаций, которые наполняли в этой стране чуть ли не каждый квадратный километр территории, слушал рассказ молодого офицера едва ли одним ухом, уделяя основное внимание попыткам собрать воедино все, что успел изучить об интересующем их строительстве в Тартусе советской военно-морской базы, которая дипломатично называлась в официальных документах пунктом материально-технического обеспечения флота, что, видимо, должно было подчеркивать, что СССР, как неимпериалистическое государство не желает иметь военных баз за пределами соцлагеря. Стройка только началась и велась в обстановке полной секретности, в связи с чем ее персоналу, а так же военнослужащим подразделений охраны объекта категорические запрещалось обращаться за медицинской помощью в городские больницы Тартуса, поскольку официально никаких советских граждан в этом городе просто не было. Поэтому, в своей великой мудрости верховное командование советского контингента в Сирии решило отправить двух специалистов на секретную стройку, дабы там в течении нескольких дней провести ту организацию работы, на которую в обычных условиях ушли бы недели. Задача казалась Валере настолько абсурдной в своей официальной части, что он не удержался от вопроса Кулагину, что именно хочет от них руководство на самом деле. Как и ожидалось, начальство интересовало вовсе не здоровье персонала стройки. Главной целью было подготовить пункт медицинского обеспечения будущей базы к приему и эвакуации раненых. Поездка же по раскаленной дороге, идущей через пустыню, в открытом джипе мало способствовала планированию данных мероприятий.
-Пойдем, пойдем. – Кулагин тронул его за плечо – Тут наверняка есть местечко, где можно выпить хорошего кофе и провести время в приятном обществе. – и он решительно зашагал к ближайшему строению из белого известняка, которое распространяло вокруг аромат свежего хлеба и свежего же кофе.
-Без переводчика? – опешил Валера.
-У нас есть переводчик. – ответил Кулагин – Универсальный. Пойдем.
Внутри харчевни стоял монотонный гул нескольких десятков голосов, которые стихли, словно кто-то повернул выключатель звука, стоило двум советским врачам переступить ее порог. Десятки взглядов прошлись по их военной форме, офицерским знакам различия, светлым глазам и светлой же, несмотря на загар коже. Спустя секунду, придя к какому-то собственному заключению утоляющие жажду сирийцы, видимо сочли новых гостей вполне безопасными, и разговор продолжился как ни в чем не бывало, вернув помещению сходство с пчелиным ульем. Врачи сели за стол возле окна, над которым развевались тонкие белые занавески, видимо предназначенные для приглушения слепящего света восточного солнца, и почти тут же возле них возник средних лет араб в привычных широких штанах из белого хлопка и головном уборе, напоминающем то ли ермолку, то ли тюбетейку, которая гордо венчала блестевшую от пота лысину. Красный хлопковый жилет, надетый на голое тело, был расстегнут, демонстрируя покрытую густым мехом грудь и солидный, как символ благополучия, живот. Несмотря на почтение в глазах, трудно было сказать официант это или сам хозяин заведения. Заданный по-арабски вопрос, встретил полное непонимание со стороны советских врачей, хотя не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, что их спросили о гастрономических предпочтениях.
-Кофе, лимон, сок папайи, лепешки с медом. – ответил Кулагин на вполне приличном французском, в ответ на что сириец произнес длинную фразу на родном языке, покачивая головой и разводя руками, видимо пытаясь продемонстрировать полное непонимание басурманского наречия. Ситуация, однако, полностью поменялась, когда Кулагин согласно кивнув, произнес «ля Рюсси» и выложил на стол несколько серебряных монет. Более понимающего и готового согласиться на любые просьбы выражения, чем лицо обслуживающего их сирийца, Валера не видел даже у Алены, когда признавался ей в любви. Широкая улыбка озарила лицо араба, монеты тут же исчезли в одном из бесчисленных карманов жилета, а сам он исчез в направлении кухни.
-Что это за монеты? – спросил Валера.
-Иракские филсы. Скажем так, интернациональная валюта данного региона. Ценится гораздо больше, чем местные бумажные фунты, поскольку чеканятся из серебра, принимаются к оплате по всему ближнему востоку.
-И правительство это допускает?
-Разумеется, нет. Полиции предписано строго следить за хождением иностранной валюты и изымать ее из обращения при первой же возможности.
-Так в чем же дело?
-Ну…собственно, в возможностях и дело. Полиция же тоже из людей состоит. А для любого смертного бумага, пусть даже как символ отечества, значит гораздо меньше, чем серебро. Не говоря уже о золоте. Так что местная валютная система по сути является двойной. Все государственные учреждения, разумеется, придерживаются только сирийского фунта, но практически во всех частных лавочках с удовольствием принимают серебряные и золотые монеты. А иракские серебряные филсы и золотые динары здесь ценятся особенно. Все-таки союзное государство, меньше шансов попасть в случае чего под статью о шпионаже в пользу враждебной страны. Ну а нашему брату-путешественнику без них и вовсе нельзя. Приличного обслуживания нигде не добьешься.
Пока Кулагин излагал свое видение сирийской финансовой системы, возле их стола снова появился тот же самый араб, но уже в сопровождении двух официантов, которые быстро поставили перед русскими гостями блестящий кофейник, стеклянный кувшин с похожим на молоко соком и большое блюдо с горячими лепешками, обильно смазанными маслом и политыми медом. Хозяин заведения, представившийся как Самир, вытер руки о карманы жилета, после чего сам налил в высокие стаканы сок, а в маленькие белые чашки густой ароматный кофе. Мешая многочисленные французские и значительно менее многочисленные русские слова, он выразил надежду, что его гости останутся довольны угощением и, поклонившись, растворился в зале, среди остальных посетителей, некоторые из которых посматривали на русских врачей с нескрываемым интересом.
-Восхитительно. – признался Валера жуя кусок лепешки, которая помимо масла и меда содержала в самом тесте какой-то невообразимый набор специй, сбивавший вкусовые рецепторы неподготовленного русского врача в состояние свободного падения. – Никогда бы не подумал, что в столь простецкой забегаловке могут готовить что-то столь вкусное.
-Да это у них вроде нашей яичницы, самая что ни на есть обычная пища. – возразил Кулагин – Но лучше всего ее готовят именно в таких вот местах. По сути, это просто перенесение крестьянского рациона в городские условия. А большинство посетителей равно как и сам хозяин, скорее всего, еще недавно были крестьянами. Это после революции и получения Сирией свободы их чуть ли не пинками начали гнать в города. А они привезли с собой и свою обычаи в еде и культуре. Короче, примерно как у нас в начале века.
-Рецептик бы записать. Как подарок Алене по возвращении. У нас такого не встретишь, даже на Кавказе.
Кулагин чуть не поперхнулся кофе, которое до того смаковал с явным удовольствием.
-Только не вздумай воплощать эту мечту в жизнь. – предупредил он друга – Хватит того, что она и так подозревает, где ты находишься. Если она еще и начнет после твоего возвращения готовить блюда арабской кухне, ты точно загремишь под трибунал за разглашение государственной тайны.
-Знаешь, я даже представить не могу, как ей тяжело. Муж уехал, куда и насколько неизвестно, а она там совершенно одна.
-Ну не совершенно. Наш бравый генерал ее в обиду не даст, да и сбытовыми вопросами у нее проблем, уверяю, не будет. Ну, а что касается ожидания – такова женская судьба. Или ты бы предпочел, чтобы она была тут? Вместе с нами плавилась в этой жаре и колесила по пустыне?
-Я предпочел бы не быть тут даже самому.
-О, а вот и наш десантный друг. – Кулагин взглянул Валере за спину и махнул рукой.
Салех, который как раз показался в дверях, кивнул и направился к ним, подхватив по дороге табурет от соседнего столика, за которым сидели трое арабов, мгновенно прервавших свой разговор и разразившихся в адрес Салеха явно недружелюбными высказываниями. Молодой офицер аккуратно поставил табурет на пол, затем развернулся говорившим и коротким движением ноги выбил стул из-под ближайшего, после чего, не дожидаясь, пока тот придет в себя от падения, поставил ногу ему на горло и произнес несколько коротких фраз по-арабски, обращаясь к его друзьям. Вопреки ожиданию Валерой большой драки, слова оказали буквально волшебное действие, ибо по окончании фразы, двое, которым посчастливилось не расстаться внезапно с опорой для задницы, спешно расплатились и направились к выходу, а лежавший на полу, как только Салех убрал ногу с его дыхательных путей, направился за своими товарищами, даже не удосужившись принять полностью вертикальное положение.
-Это торговцы из Ливана. – пояснил Салех, присаживаясь рядом с Кулагиным – Слишком вспыльчивы и при этом недостаточно мужественны. Опасное для здоровья сочетание. А граница слишком открыта, вот они сюда и лезут как тараканы. Когда мы разберемся с евреями, нужно будет заняться этим местным Парижем. Есть государства, которые просто не могут быть предоставлены сами себе, у них сразу начинается хаос.
-Ты нашел то, что хотел? – спросил Кулагин.
-Да, даже быстрее, чем думал. Все-таки в определенных ситуациях близость границы является плюсом. – довольно улыбнулся Салех – В Дамаске контрабанда стоит на порядок дороже.
-Контрабанда? – переспросил Валера.
-Не обращай внимания. – отмахнулся Кулагин – Тут так называют определенного рода импорт, в отношении которого у правительства и местного населения определенные разногласия в плане законности и полезности.
Валера заметил, как Салех, дослушав объяснение, согласно улыбнулся и кивнул, показывая, что советский офицер правильно понимает особенности местной таможенной ситуации. Будучи же вторым офицером и понимая, что он ничего не понимает, Валера предпочел не развивать тему.
-Мы можем ехать дальше? – спросил он – Или у нас тут есть еще какие-то неотложные дела?
-Дела есть всегда. – пожал плечами Салех – Но все они могут подождать.
-Тогда поехали. – сказал Кулагин поднимаясь – Нам остался один шаг до цели.
-А я думал, нам еще порядка ста километров. – заметил Валера.
-Примерно сто пятьдесят. – охотно согласился Кулагин – Но для Салеха это и есть один шаг. Верно, Салех?
-В хорошей компании расстояние не имеет значения. – философски ответил сириец и первым направился к выходу.
Тартус встретил русских гостей долгожданной свежестью морского побережья. Несмотря на яркое солнце почти непрерывный бриз, дующий со средиземного моря, вызывал желание, уже позабытое Валерой в раскаленном бетоне Дамаска и песках Голан, дышать полной грудью. Причудливо изломанная портовая линия побережья не портила это впечатление даже обилием портовых кранов, многочисленными силуэтами кораблей, которые замерли на рейде в ожидании разрешения на вход в порт, и непередаваемым многоязычием матерных выражений, которые неслись буквально с каждой погрузочной площадки.
-Совсем нет военных кораблей. – заметил Валера, когда они въехали на территорию порта. – Ты уверен, что мы приехали, куда надо?
-Еще как уверен. Особенно учитывая, что нас интересует северная площадка, отсюда пока невидимая, а сама Сирия практически не располагает военно-морскими силами на данное время.
-Ты хочешь сказать, что самый секретный наш военно-морской проект строится буквально на виду у всего мира на территории международного торгового порта?
-Не совсем так. Пока что тут ничего не строится, ведутся только переговоры на эту тему. Но площадка наша, действительно, будет находиться недалеко от торговых доков. Во-первых, никто и никогда не нанесет удар по тому месту, где стоят корабли нейтральных стран. А стоять их тут будет немало, с началом войны выход из порта будет закрыт. Для всех судов, кроме советских. Одно из них будет обустроено для транспортировки раненых. А вот организация их переправки туда как раз и составляет нашу основную задачу. О! А вот и наши местные компаньоны в этом благородном деле. – Кулагин указал в сторону решительно приближавшейся к ним группы из трех богатырского вида офицеров, демаскирующих свою гражданскую одежду явной армейской выправкой и чуть ли не строевой походкой. Колорит дополняла явная славянская внешность, и Валера в очередной раз подивился тому, что на арабский восток в основном оправляют военных специалистов из центральной России, которые одним своим видом сводили на нет все утверждения советского правительства о том, что военного присутствия СССР в Сирии нет.
-Что-то они даже загар не набрали для хотя бы похожести на местных. – заметил Валера.
-Да тут похожесть не обязательна. – отмахнулся Кулагин – Тут сейчас полно и французов, и немцев. Есть, кстати, и наши ребята, из ГДР. Так что европейская внешность не важна. А вот то, что они ходят как на плацу – это недогляд.
-Так кто это такие?
-Разведка черноморского флота. – коротко ответил Кулагин – Точнее сказать не могу, потому что сам не знаю. Но по крутости не уступают тем ребятам с Северного флота, что тогда с тобой работали по Кубе.
-Ты-то откуда знаешь?
-Рассказывали. – пожал плечами Кулагин.
Тем временем три богатыря подошли к ним, и двое из них грамотно встали по обе стороны, вызвав тем самым некоторое напряжение на лице Салеха.
-Представьтесь. – потребовал третий на вполне приличном арабском.
-Майор Кулагин и капитан Лазаров к полковнику Савинкову. – начисто игнорируя конспирацию ответил Кулагин по-русски. – Это лейтенант Салех, наш переводчик, он имеет полный допуск к информации.
-Капитан Лиховцев, нас прислали вас встретить. – представился офицер, протягивая руку для пожатия. – Полковник Савинков сказал, что вы будете заниматься путями эвакуации, так что нам велено оказывать всю необходимую помощь.
-И что вам, доктора, нужно от меня для выполнения вашей задачи?
Полковник Дмитрий Федорович Савинков являл собой тот типа советского офицера, которым так гордилась вся советская армия вообще и ее политотдел в частности. Ширококостный с широким же крестьянским лицом, он словно вчера отошел от сохи и многим напоминал русского крестьянина с картин дореволюционных живописцев. Огромные руки с большими мозолями говорили о привычке к физическому труду, а синие, под цвет морской волны глаза смотрели внимательно и как-то неторопливо вдумчиво, словно оценивая, насколько быстро нужно переставать верить собеседнику и начинать подозревать его в измене Родине. Подобно большинству советских военных в Тартусе, он был в гражданской одежде, однако просоленная кожа на лице и руках, а так же своеобразная походка человека, привыкшего к передвижению по палубе во время качки выдавали в нем морского офицера с немалым походным стажем.
-Две точки, для первоначального сбора раненых и их конечной переправки на корабли нашего флота. Еще нам нужно хотя бы две грузовые машины с тентоваными бортами и несколько человек для санитарной команды для упаковки трупов. – Кулагин изложил все это будничным голосом, словно перечислял покупки, сделанные к праздничному столу.
-Другими словами, в быструю и бескровную победу над евреями вы не верите. – подвел итог полковник.
-Я вообще не верю в бескровные победы. – подтвердил Кулагин.
-Я тоже. – кивнул Савинков. – Вон тот ангар для пункта сбора вас устроит? – он кивнул на сооружение из жести и стальных уголков, которое по виду напоминало то ли старый гараж, то ли хранилище бытовых отходов. Последнюю версию внедрял в сознание непередаваемый аромат, состоящий из запахов бензина, дизельного топлива, раскаленного металла и объектов явно более органического происхождения, причем находящихся в своей уже конечной стадии. – Французы там держали запас горючего для дизель-генераторов. На случай отключения центрального электроснабжения. А потом сюда пришла сирийская армия, поставила охрану по периметру, а вот организовать сортиры не удосужилась.
-Вы предлагаете нам… - начал тихо звереть Кулагин, но Савинков примирительно поднял руку.
-Я предлагаю вам оценить помещение, и если оно вам подойдет, местные бабуины, которые все это засрали, сами же это и очистят. Я тут с местным бабаем сошелся на почве распития спиртных напитков, пока их Аллах не видит. Так он мне обещал ну просто полное содействие во всех организационных вопросах.
-Ну…тогда пошли оценивать помещение. – буркнул Кулагин – И это…извините, товарищ полковник. Жара…ну и так далее.
-Угу. Кипит ваш разум возмущенный. В следующий раз сброшу с пирса. А теперь идите. Как закончите осмотр, я у себя. Подумаем, порешаем.
-Ну, если короче, то так. – Кулагин расстелил план-схему порта. – Переправлять всех будем по дороге Дамск-Хомс, она должна быть открыта, потому что идет на север, а значит, удаляется от театра военных действий. А вот от Хомса в Тартус уже как придется. Море рядом, и кто будет ближе к берегу, наши или американцы, пока неизвестно. Опять же у евреев тоже ракетные корабли есть, а дальность их ракет может простреливать основную трассу. Если и не подойдут к самому Тартусу, то по дороге могут шарахнуть. Так что двигаться будет параллельно, через пустыню. А потому в город будем входить либо тут, либо обходным путем вот здесь. – вечерний Тартус уже погрузился в темноту, и огни, горящие вдоль широких улиц, придавали белокаменным зданиям очертания дворцов из восточных сказок, а минареты многочисленных мечетей уходили в темноту, словно космические ракеты. Многочисленная зелень, оплетающая городские здания, высокие пальмы, высаженные вдоль морского берега и странные ночные цветы, распускающиеся с наступлением темноты, источали совершенно особенную смесь ароматов, начисто отбивающую желание работать и погружающую в своего рода сладковатую летаргию. Валера, стоящий возле штабного окна, несколько раз тряхнул головой и повернулся к Савинкову.
-Нам понадобится транспорт без советской маркировки. Что-нибудь международное. Что-то, по чему евреи не станут стрелять. Он должен ждать нас на въезде в город, чтобы в порт люди были доставлены без угрозы воздушного удара.
-Согласен. – кивнул Савинков – Команды эвакуации будут ждать вас вот в этих точках. Тут перегрузите людей на наши машины. Они у нас будут отмечены эмблемой ООН, так что по ним бить не станут.
-ООН? – Кулагин не удержался от удивленного выражения лица – Круто берете. Мы вообще-то имели в виду красный крест или даже что-то поскромнее.
-Поскромнее не так заметно будет. А маркировку ООН видно даже с воздуха.
А не обидятся?
-А мы им не скажем. – пожал плечами Савинков.
-Отлично. Что с ангаром?
-К завтрашнему утру его полностью очистят, к вечеру сколотят перегородки и нары. Я приказал проделать окна и подтянуть трубы водоснабжения. Для краткосрочного пребывания должно сгодиться. На пятом пирсе будет пункт погрузки на санитарные катера. Санитарный персонал и охрану я запросил из состава Пятой эскадры. Обещали одного врача и несколько санинструкторов.
-Одного?
-Конечно. А вы тут что, полевой госпиталь хотите развернуть? Война будет быстрой и победоносной. На чужой территории. Так считает наше правительство. И пока оно не изменило своего мнения, наше мнение полностью ему идентично. Это понятно?
-Так точно. – почти синхронно ответили врачи.
-Ну, в таком случае, на этом официальную часть вашего здесь пребывания можно считать оконченной. Мне звонили из «десятки». Предупредили, что я должен подтверждать факт вашего здесь присутствия еще трое суток после вашего отсюда убытия. Думаю, вы не согласитесь объяснить мне сие странное явление.
-Вы правильно думаете, товарищ полковник. – ответил Кулагин – Мы бы не смогли, даже если бы захотели.
-А вы и не хотите. Мда… - полковник на секунду задумался – не часто из-за простых врачей звонят с подобной верхотуры. Ну да ладно, то не мое дело. А что мое, так это не допустить, чтобы вы всем рассказывали о том, что полковник Савинков не знает, что такое гостеприимство. – с этими словами полковник достал из-под стола солидного размера бутыль, в которой плескалась прозрачная и при этом явно спиртосодержащая жидкость. – Ну что, будем звать вашего Салеха или сообразим по-русски на троих?
Глядя на то, как второй рукой Савинков извлекает откуда-то из подстольного измерения стаканы, Валера беззвучно застонал.
-Мне кажется, или мы съехали с дороги? - Валера еще несколько раз оглядел бескрайние пустынные горизонты и вновь повернулся к Кулагину, который продолжал флегматично катать во рту мятный леденец.
-Вам не кажется. – ответил Салех – Мы съехали с дороги примерно час назад. Я знаю тут несколько тропинок, по которым доехать до Алеппо быстрее и, скажем так, незаметнее для военных властей. Ведь, как я понимаю, это одно из условий нашей поездки.
-Правильно понимаешь. – кивнул Валера – Просто тропинки я тут не вижу. По мне, так мы просто несемся по песку.
-Ну…я сказал, что знаю тут несколько тропинок. Но пока что я не нашел ни одной из них. – признался Салех – Хотя я уверен, что направление движения у нас верное.
-Потрясающе. – вздохнул Валера – Эй, командир. – он толкнул Кулагина – Ты слышал? Мы блуждаем по пустыни.
-Точно. Теперь наши шефы нас точно не найдут. – согласился Кулагин и деловито прикинулся спящим.
Спустя два часа и тридцать литров бензина, Салех остановил машину и повернулся к своим пассажирам.
-Дальше пойдем пешком. – поведал он.
-Как это? – Валера мгновенно вышел из состояния полусна и поднял глаза на солнце, которое довольно быстро шло к границе горизонта.
-Мы недалеко от Идлиба. – ответил Салех – И вполне можем переночевать там. Но это может привлечь к нам внимание. Разумнее будет заночевать в пустыне. А для этого нам нужно найти лагерь бедуинов. Обычно они крутятся возле старых крепостей, располагаясь там на ночлег. Такая крепость здесь только одна. Вон тот Калаат. – Салех указал рукой на север, где над постепенно становящимися оранжевыми в свете заходящего солнца барханами поднимались полуразрушенные башни какого-то древнего сооружения. – Насколько я понимаю, вы именно это место имели в виду.
-Это. – кивнул Кулагин.
-В пустыне? А почему не доехать до Алеппо? – спросил Валера, уже примерно зная ответ.
- Потому что мы не едем в Алеппо. – ответил Кулагин, выбираясь из джипа – Во всяком случае, сейчас. На самом деле мы ехали именно сюда.
-Что еще ты мне не рассказал?
-Практически все остальное – правда.
-Серега, мне все меньше нравится твоя манера держать меня в неведении, словно маленького ребенка, которому не говорят, как именно он появился на свет. Почему не сказать сразу все как есть?
-Потому что ты пока что не имеешь допуска к определенной информации. А я не имею права разгласить ее даже из самых дружеских чувств.
-Мне кажется, ты все меньше остаешься врачом и все больше превращаешься в какого-то Джеймса Бонда.
-Я тебя умоляю. – сморщился Кулагин – Джеймс Бонд – обыкновенный низкопробный террорист. Взрывает здания. Стреляет где ни попадя. Ездит на очень приметной машине, да еще и угоняет чужие. При этом его имя знают все враги по всему миру. Нет, наша работа гораздо тоньше и по качеству гораздо выше. Так что не надо обзываться. Ты готов?
-Нет.- честно признался Валера.
-Тогда пошли. – кивнул Кулагин, направляясь за Салехом, который уже бодро ступал по песку в сторону маячивших на горизонте башен.
-А почему мы не доехали туда на машине? – спросил Валера полчаса спустя, когда путешествие по барханам окончательно стало напоминать бесконечную попытку не увязнуть в песке сначала по колено, а потом и целиком.
-Здесь нельзя пользоваться колесным транспортом. – ответил Салех – Тут почти нет твердого покрытия, можно увязнуть по самый двигатель. Кроме того, местные бедуины не любят, когда возле их лагерей ездят неизвестные машины, а потому могут начать стрелять.
-А по трем неизвестным пешеходам не начнут?
-Ни в коем случае. Пришедший пешком к твоему дому – гость. Убить гостя, даже неверных, как вы, - харам.
-Это утешает. – успел буркнуть Валера до того, как они взобрались на вершину очередного песочного гребня.
Внизу перед ними раскинулся обширный лагерь из нескольких больших шатров, растянутых по кругу, в центре которого стоял одинокий белый верблюд, неспешно жующий жвачку и наградивший появившихся странников полным безразличия коротким взглядом. Через круглое отверстие одного из шатров поднимался столбик дыма, казавшийся в наступающих сумерках почти белым, и оттуда же, несмотря на расстояние, доносился восхитительный аромат свежего хлеба, мясного бульона и еще каких-то явств, что навело путешественников на мысль, что они, однозначно, пришли вовремя.
-Похоже, мы пришли вовремя. – озвучил данную мысль Кулагин и шагнул вниз, но тут же был остановлен Салехом, который почти без всякого пиетета ухватил его за рукав и вернул на исходные рубежи.
-Если хотите жить, стойте здесь. – сказал он.
-И что мы должны делать? – спросил Валера, который уже начинал чувствовать быстро набирающий силу холод, который наступал в пустыне почти мгновенно, стоило солнцу спрятаться за линию горизонта.
-Ничего. Просто стоять.
-Зачем? Затем, чтобы нас увидели. И поняли, что мы люди.
-А мы похожи еще на кого-то?
-Понимаете…-было видно, что Салеху сложно подобрать слова для объяснение двум неверным придуркам того, что каждый житель его страны знал с рождения – мы ведь в пустыне. А в пустыне, по мнению кочевого народа, правят джины.
-Это как в сказке об Алладине? – спросил Валера, чем окончательно уронил мнение о себе как об образованном человеке.
-Нет. Джины – это местные злые духи. У вас их называют бесами, но наше название точнее. Это духи, которых Аллах сотворил из языков пламени. Они очень сильные, а обитающие в пустыне, Ифриты, еще и очень злые. Могут принимать любое обличие, особенно любят селиться вблизи развалин старых домов. – он повел головой в сторону развалин древнего Калаата – Так вот, в пустыне джинны часто предстают в облике странников, и если человек по неосторожности пригласит их в свой дом или просто позволит близко подойти, то джинн может довольно сильно навредить ему и его семье. Например, сделать женщин бесплодными, стада больными, превратить воду в спирт, вновь разжечь потушенный в очаге огонь и даже сжечь жилище. Единственное, чего не может джинн – это долгое время стоять на месте, потому что огонь, из которого он состоит, не терпит статики.
-И теперь мы…?
- И теперь мы проявляем вежливость, оставаясь на месте и давая понять, что мы живые люди.
-А если бы нас все же приняли за джиннов? Начали бы изгонять молитвами?
-Не только. Коран учит, что духа можно изгнать молитвой Аллаху, это верно. Но до того надо уничтожить его физическое воплощение. Так что для начала нас могли просто пристрелить.
-Мда. Действительно, хороший стимул быть вежливым. – согласился Кулагин, глядя, как из ближайшего к ним шатра вышел высокий араб с накинутым на плечи верблюжьим одеялом и начал пристально всматриваться в их маленький отряд, попутно что-то крича за спину, результатом чего стало появление еще нескольких мужчин. Все с винтовками, которые хотя и держались небрежно, но явно были не просто декорациями. Из второго шатра показалось несколько женщин и целая свора ребятишек, которые, однако, все мгновенно исчезли обратно за полог, как только старший из мужчин что-то крикнул в их сторону.
Прошло не менее пяти минут, прежде чем старик, видимо, глава племени, опустил вниз ствол карабина и медленно поднял руку с растопыренной пятерней.
-Ну вот, нас заметили. – констатировал Салех и поднял в ответ руку в таком же жесте.
-А растопыривать так пальцы обязательно? – спросил Валера, который несмотря на свою тупость в восточных ритуалах сумел предположить, что в этом жесте скрыто нечто большее, чем просто разминка для затекших конечностей.
-Обязательно. Раскрытая ладонь – знак мира и отсутствия скрытых намерений. Поднятый же вверх кулак – знак агрессии и вражды. Так что не советую использовать этот жест даже в самых мирных районах.
-А этот район не мирный что ли?
-Не все так просто. Формально на территории Сирии полный мир. Но бедуины иногда воюют между собой. За скот, за пастбища, иногда за женщин. Они редко появляются в городах и живут в основном по своим законам. С правительством у них, так сказать, негласное соглашение, что пока они не трогают городских жителей и государственных чиновников, Дамаск не замечает их особого образа жизни. Но между собой стычки у них бывают часто. Недавно тут как раз закончилась большая племенная война. Как раз перед вашим прибытием. Так что теперь в пустыне все себя ведут исключительно почтительно друг к другу, дабы случайно не приняли за недобитых врагов и не пристрелили к чертовой матери.
Пока Салех излагал особенности местного фольклора и связанной с ним геополитики, бедуины, посовещавшись и, видимо, придя к выводу, что гости являются вполне земными созданиями, опустили оружие и принялись оживленно махать руками, явно приглашая путешественников к более близкому знакомству.
-Вот теперь можно идти. – сказал Салех – Кобуры застегнуть, к оружию не прикасаться. Но деньги и все ценные вещи на всякий случай прячте во внутренний карман. Местная детвора страсть какая любопытная до содержимого чужого багажа.
Едва они спустились с бархана, как бурлящая жизнь тут же обступила их со всех сторон. Жизнь, как и предупреждал Салех, выражалась в обилии маленьких арабов возрастом начального образования, которые с потрясающей скоростью принялись носиться вокруг гостей, что-то кричать на диалекте, состоящем из смеси арабского и курдского языков и при этом словно в шутку хлопать русских врачей по всем многочисленным карманам, которые в изобилии предусматривались на полевой форме сирийской армии.
Прошло всего каких-нибудь десять минут, а гости уже были усажены на толстый ковер под пологом шатра и несколько женщин поднесли им медные кувшины с водой для омовения рук, чем вызвали вторую волну удивления у Валеры. Первая состояла в том, что женщины бедуинки были без чадры. И не только без этого традиционного одеяния, которое считалось обязательным в присутствии чужих мужчин даже в большинстве домов Дамаска, но и с открытыми почти до плеч руками, которые украшали причудливые орнаменты цветных татуировок. У некоторых причудливые орнаменты украшали щеки и даже лоб. На голове у каждой был повязан цветной платок, почти у всех из тонкой светлой ткани, а из-под верхней одежды в виде чего-то похожего на тунику, выглядывали разноцветные шаровары , перехваченные у щиколоток широкими тесемками. В общем, эти женщины выглядели примерно так, как по определению не может выглядеть городская арабская дама, если не хочет получить перспективу быть побитой камнями на ближайшем перекрестке.
-А…это…- Валера пытался подобрать правильные слова для вопроса – они всегда так одеваются? Или это для нас специально такой парад?
-Размечтался. – ухмыльнулся Салех – Бедуины Леванта – народ особый. У них женщины занимают в иерархии особый уровень. Они считают себя создателями Сирии. В отличии от племен Неджд и Хиджаз, которые переселились из Аравии, у этих женщины не просто служанки мужчин, а своего рода посредники.
-Между кем и кем?
-Ну…скажем так, между нашим миром и разными другими. Если короче, то нам разрешили спуститься в лагерь, только когда женщины решили, что мы не представляем опасности.
-А эти…рисунки у них на руках и на лице.
-Это чтобы духи пустыни узнали их при встрече и не могли навредить племени. Когда девушка достигает половозрелого возраста, ей на руках делают первый рисунок. Состав чернил настолько секретный, что каждое племя охраняет его пуще жизни вождя. Когда она выходит замуж, тогда рисунки делают на лице. До первой брачной ночи, она проходит инициацию в кувва-толсман-хаариджи. Это предметная внешняя магия, нацеленная на взаимодействие с внешними силами – духами пустыни, джинами. Некоторые могут даже усмирять шайтанов, но такие обычно становятся женами вождей племен. Если в этой магии женщина себя никак не проявляет, она может освоить магию Корана. В основном это илм ал-хавас – наука о числах и буквах, или илм ар-рукья – наука о магических формулах и заклинаниях. Некоторые становятся сведущими в изготовлении талисманов, илм ал-филактйрат. В зависимости от способностей в одной из этих наук и делается рисунок на лице. Это же определяет, кому в племени предназначена данная девушка в качестве жены. Вот, кстати, последние сейчас нам и пригодятся.
-Зачем это?
-А затем, что без определенных талисманов нас в калаат не пустят. А изготовить их могут только бедуинки.
-Какие еще талисманы? – удивление в голосе Валеры начало уступать место раздражению – Ты хочешь сказать, что мы, советские офицеры, будем зависеть от того, захочет ли какая-то из этих расписных красоток для нас поколдовать? Ты, действительно, сам в это веришь? – он даже приподнялся в сторону Салеха, когда его приземлила короткая команда Кулагина.
-Сядь! – голос друга прозвучал так резко, что некоторые бедуины, сидящие напротив и с интересом наблюдавшие за неверными, ведущими спор на столь чудном языке, обеспокоенно нахмурились. Но Кулагин тут же надел на лицо одну из своих самых обаятельных улыбок и демонстративно поднял пиалу с лабаном, который перед ними поставили, едва они опустились на ковер. Арабы улыбнулись в ответ и ответили тем же жестом. – Салех, я прошу прощения за своего друга. – Клагин чуть поклонился сирийскому офицеру, который ответил тем же поклоном, давая понять, что конфликт исчерпан – Он получил хорошее советское образование, но, к сожалению, совершенно не обучен уважению к чужой культуре. Если хозяева не будут возражать, я бы хотел переговорить с ним за пределами шатра.
Салех обратился к бедуинам с коротким вопросом. Последовал ответ, после которого Салех покачал головой и что-то уточнил, вызвав на лицах бедуинов понимающие улыбки и согласное покачивание головой, после чего один из них что-то уточнил и показал рукой в сторону горизонта, где уже окончательно скрылось ярко-красное солнце, придававшее в свете своего заката пескам пустыни сходство с марсианским пейзажем.
-Вы можете идти в ту сторону, куда он указал. – сказал Салех – Я объяснил, что у тебя – он кивнул на Валеру – скрутил живот, а твой друг достаточно сильный воин, чтобы без охраны проводить тебя до ближайшего бархана.
-Ты сказал им, что я вот-вот обосрусь? – уточнил Валера.
-А ну пошли! – Кулагин чуть не силой выволок его из шатра, буквально ухватив за шиворот и, крепко держа за руку, потащил в сторону ближайшей песочной горы.
Окунувшись из тепла шатра в почти ледяной воздух пустынной ночи, всегда приходящей столь внезапно и столь быстро превращавшей раскаленную сковороду дня в холодильник, Валера и в самом деле поостыл, что душевно, что физически и молча шел за другом, краем глаза разглядывая песок, который в свете луны стал серебристо-серым и производил впечатление застывшего вулканического камня.
-Ну в общем так. – сказал Кулагин, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не было слышно, а сами шатры бедуинского лагеря стало едва видно. – С это момента ты не удивляешься, не возражаешь и тем более не возмущаешься, понял? И так пока я не скажу хватит.
-Да что случилось, черт возьми? – Валера не припоминал, чтобы раньше Кулагин позволял себе говорить с ним в таком тоне, что само по себе наводило на мысль о неординарности ситуации.
- А то, что все, над чем ты там изволил насмехаться, составляет основу жизни этих людей. И наш бравый лейтенант, хоть и носит форму правительственной армии, сам выходец из их же среды. Ты вообще понимаешь, что никто из наших не знает, где мы? Даже мое начальство. Пара твоих слов в неуважительном ключе об их верованиях, и нас тут закопают в ближайшем же бархане. Найдут тысячи через три лет и примут за мумии древних фараонов. А Салех напишет рапорт о столкновении с неопознанными кочевниками, которые грохнули нас обоих, после чего ушли в сторону ливанской границы. Сделает себе для достоверности дырку в руке или ноге, и никому даже в голову не придет в чем-то сомневаться. Так что все свои сомнения относительно духовной жизни местного населения держи при себе. За это тут густо и часто убивают.
-Я понял. – окончательно сбавил обороты Валера, тоскливо осознавая вместительность ближайшей песчаной насыпи.
-Кроме того! – Кулагин глубоко вздохнул – Мы сейчас с тобой в совершенно ином мире. Не то чтобы я верил во всю эту их хрень, но пустыня ночью – странное место. Тут случается, скажем так, всякое. Иногда что-то видишь. Что-то слышишь. Это, конечно, простой ветер, да звуки местной ночной фауны. Но тем не менее, в этот момент очень хочется, чтобы рядом был кто-то, кто сможет тебе с уверенностью сказать, что опасности нет. А их женщины – он кивнул в сторону бедуинского лагеря – тут единственные, кто может это с уверенностью сказать. Это ты тоже понял?
-Понял. – покорно ответил Валера, непроизвольно прислушиваясь к звукам пустыни, которых теперь, после того, как Кулагин упомянул об этом, ему слышалось значительно больше, чем их было на самом деле.
-Отлично. А теперь надень на лицо свою самую свежую улыбку и пошли ужинать. Законы гостеприимства у бедуинов подкупают своими гастрономическими возможностями.
Описание Кулагиным законов арабского гостеприимства было весьма приуменьшено в сравнении с его реальным воплощением. Перепробовав порядка десяти мясных блюд и с трудом расправившись с десертом, Валера под буквально умоляющим взглядом Кулагина прикончил еще одну пиалу с лабаном, после чего перешел к смакованию маленькой чашки чрезвычайно крепкого и непередаваемо ароматного кофе.
-Ну, теперь-то мы можем поговорить? – спросил он.
-Да, теперь пришло время для разговора. – кивнул Салех – Уважаемый Рашид – он кивнул на вождя племени, который сидел напротив них и за все время ужина не проронил почти ни слова, пристально разглядывая гостей и довольно улыбаясь каждый раз, когда они поглощали очередной кусок – готов ответить на все ваши вопросы.
-Кто живет в калаате?
-Бог. – ответил вождь.
-В смысле, Аллах?
-Нет. Но тем не менее он бог. Он исцеляет любые раны. Он поднимает с постели парализованных, он возвращает дыхание мертвым.
-Даже так? Другими словами, там живет врач.
-Не просто врач. Уважаемый Рашид говорит, что он творит чудеса. Что со времен Ибн-Сины на земле Сирии не было подобного целителя.
-Он живет там один?
-Нет. У него есть ученики. Некоторые живут в калаате. Другие временами выбираются из пустыни в мир, но всегда возвращаются. Они как бы… - Салех запнулся, подбирая нужные слова – они словно тайное общество старых времен.
-Если они так много могут, почему живут отшельниками? – спросил Валера – Не правильнее сообщить о своих знаниях миру?
-Нет, не правильнее. – покачал головой Салех – Уважаемый Рашид говорит, что знание – самая страшная сила в мире. Потому что оно не имеет морали. Его можно использовать для добра или зла.
-Он знаком с ним?
Его давно никто из племени не видел. Только его людей, к которым иногда обращаются за помощью. Они живут в большом бараке за стеной калаата и разрешают приходить, если кто-то заболеет и его не могут вылечить в племени.
-Как зовут этого целителя?
-Никто не знает. Даже его ученики обращаются к нему просто как к учителю. У него есть титулы, которые на ваш язык можно перевести как хранитель, но само имя не известно. Говорят, что он бессмертный. Что он живет тут тысячу лет. Что когда-то он привез далеко с востока неизвестное растение, из которого получил эликсир жизни.
-Вот об этом подробнее, если можно. – уточнил Кулагин.
-А никаких подробностей нет. Только к нему приносили тяжело раненых во время последней войны племен. И он поднимал их на ноги за несколько дней. Но как он это делал никто не знает. Говорят, что помнят, что он что-то втирал в их раны, а его помощники поили их какой-то настойкой. Но ни как он выглядел, ни что за мазь втиралась никто не помнит. И как войти в подземную часть калаата никто не знает. Несколько раз правительственные войска заходили на его территорию, но никакого хода не нашли. А все, кто там лечился, уверяют, что находились глубоко под землей. Что слышали за каменными стенами шум реки.
-Тут есть река?
-В том и дело, что нет. – покачал головой Салех – Некоторые считают, что это был шум подземных вод.
-Нам надо попасть к этому хранителю. И мы были бы благодарны уважаемому Рашиду, если бы он дал нам сопровождающего до стен калаата. Завтра на рассвете.
-Рашид говорит, что вы не сможете к нему попасть. Никто не может. Только если он сам захочет вас видеть.
-Он захочет. Нам только нужен сопровождающий, чтобы нас не пристрелили на подходе. Ведь там наверняка есть охрана, верно? – Кулагин обаятельно улыбнулся, хотя глаза его оставались холодными и внимательно следили за лицом вождя племени, отчего тот нахмурился и принялся внимательно изучать узор на дне кофейной чашки.
-Охрана есть.
-И наверняка его племя имеет определенные знакомства в среде охраны внешнего периметра. Ведь ученики хранителя не просто живут сразу за крепостной стеной, они еще и охраняют цитадель, верно?
-Верно.
-И не пустят никого, кого не знают, так? – продолжал нажимать Кулагин.
-Уважаемый Рашид спрашивает, откуда вы столько знаете о калаате, если никогда тут не были. Он напоминает, что пригласил вас в свой дом, а значит, в свое сердце. В такой ситуации неискренность гостя – оскорбление для хозяина.
-Я ни в коей мере не хотел оскорбить уважаемого Рашида. Мои знания результат общения с уважаемыми людьми, некоторых из которых он наверняка знает по имени. Например, Али-аль-Вахири. Или Саида-ибн-Рахмана аль Хаттаба. Они и еще некоторые другие очень рекомендовали мне уважаемого Рашида, отзываясь о нем, как о человеке, безусловно, достойном и не отказывающим в помощи друзьям своих друзей.
По мере того, как Кулагин представлял свои «рекомендательные письма», лицо старого араба стало сначала удивленным, потом обеспокоенным и под конец откровенно испуганным. В результате он произнес длинную фразу, которую Салех перевел весьма коротко.
-Уважаемый Рашид готов предоставить вам проводника при условии, что вы позволите племени уйти отсюда завтра же утром. А так же надеется, что вы передадите указанным вами господам, что он ценит их доверие и полностью оправдал их лестные о нем отзывы.
-Мы с радостью исполним пожелания уважаемого Рашида. – с поклоном улыбнулся Валера. – А теперь, если он не возражает, мы бы хотели немного отдохнуть. У нас был длинный день, и завтра нас ждут важные дела. Мы очень ценим его гостеприимство и надеемся, что он не откажет нам в разрешении переночевать в этом чудном шатре.
-Он с радостью готов предложить вам свой кров и спрашивает, не пожелаете ли вы, чтобы холод ночи вам скрасило женское тепло. – последнюю фразу Салех перевел с едва заметной улыбкой, в которой смешивались ирония и борьба с искушением согласиться.
-Он нам предлагает женщин под бок что ли? – уточнил Валера.
-Ну, не то чтобы именно под бок, но в общем да. – кивнул Кулагин – К счастью, мы имеем право на отказ, что в подобной ситуации бывает далеко не всегда. –он повернулся к Салеху – Скажи ему, что мы очень ценим его предложение и глубоко за него благодарны, однако вынуждены отказаться, ибо важность завтрашнего дня не позволяет нам придаваться женским ласкам, а требует, чтобы мы были готовы встретить свою судьбу всеми силами.
Услышав ответ русских офицеров, вождь закивал и понимающе заулыбался, не без облегчения промокнув салфеткой свою лысину, которая в сочетании с пышной бородой придавала ему вид старика Хаттабыча.
-Ты, действительно, знаешь их? – спросил Валера, когда они с Кулагиным лежали на большой верблюжьей шкуре, укутавшись в толстые верблюжьей же шерсти одеяла. Весь праздничный пир был убран со скоростью песчаной бури, а сам шатер был предоставлен русским гостям в полное распоряжение. Обилие одеял, подушек и иных согревающих элементов пустынного комфорта было настолько впечатляющим, что могло бы привести в восторг, если бы не стойкий животный аромат, идущий от всех этих вещей и наполнявший Валеру ощущением, что он ночует в колхозном коровнике.
-Кого? – не открывая глаз, спросил Кулагин.
-Ну, этих…кем ты там пугал вождя.
-А, ты вот о чем. Нет. Конечно, нет. Кто ж меня с такими людьми знакомить будет. Но кое кто знающий подсказал мне, что одного упоминания этих имен хватит для того, чтобы сделать местных племенных начальников более покладистыми.
-Кто они?
-Насколько я понял из обрывков информации, один из них кто-то вроде крестного отца местной мафии. Правит не то в Дамаске, не то по всей Сирии. А второй…вроде как крупный ближневосточный шпион. Много где ходит через границу, а потому имеет большой бизнес с приграничными племенами. В общем, первого они боятся, а второго очень уважают. Так что помощь нам гарантирована.
-Хорошо бы. Я так и не понял, как ты собрался найти этого хранителя, если он даже правительственным военным не показывается.
-А у меня для него есть подарок. Уверен, что получить его он захочет лично.
-Что за подарок?
-Терпение, друг мой. – Кулагин широко зевнул – Завтра нам явится новый день, и я явлю тебе очередное чудо из наших секретных недр. А теперь давай спать. Если у нас завтра все получится, надо быть в хорошей умственной форме. Чтобы многое узнать, придется много и быстро соображать.
-А если не получится?
-Тогда надо быть в хорошей форме физической. Чтобы быстро сбежать. – Кулагин повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову, давая понять, что дискуссия окончена.
-Так бы и закопал тебя в этом верблюжьем саване. – пробурчал Валера пару минут спустя.
-Я все слышал. – донесся приглушенный голос друга из-под одеяла, которое он секундой позже натянул еще выше, полностью исчезнув под грудой ароматной верблюжьей шерсти.
-Немало ж ты продвинулся за это время. – Потапов прикурил папиросу и протянул пачку Валере. – Пойдем пройдемся, подышим свежим воздухом. – они вышли из шатра и неспешно двинулись по серому в лунном свете песку. – Решил, значит, поиграть в господа бога?
-Вы же знаете, бога не существует. – пожал плечами Валера – Так нас учит партия.
-Партия просто хочет занять вакантное место, пока на него не вернулся прежний хозяин. И тем не менее ты хочешь стать именно им. Будешь создавать новых существ силой своего разума.
-Мы вовсе не собираемся ничего создавать. Мы хотим получить возможность лечить тех, кого раньше считали безнадежными. Чтобы люди могли ходить на своих ногах и пользоваться своими руками, даже если пуля раздробила им позвоночник или если на них упал стеноблок.
-Ты постоянно говоришь мы. Хотя правильнее было бы называть себя в единственном числе.
-Я говорю не только о себе, я…
-Именно только. С тобой работает твой друг, и у него есть совершенно иные интересы, кроме описанных тобой. Как и у тех, кто отправил его сюда. Они хотят не улучшать существующее. Они хотят создавать новое.
-Даже если так, то это все равно поможет людям. – не сдавался Валера.
-Ты не спросишь меня, откуда я все это знаю?
-Ну…вы же… - Валера запнулся, постепенно размышляя над тем, откуда тут вообще взялся его первый заведующий из далекого Благовещенска. – Вас здесь нет?
-Молодец. – улыбнулся Потапов – В яблочко. Вообще-то сложно гоняться за тобой по всей пустыне, учитывая, что сам я тут напрочь отсутствую.
-Вы…вы живы? – спросил Валера.
-Не-а. – Потапов улыбнулся настолько жизнерадостно, что начисто перечеркнул смысл данного отрицания – Хотя философы говорили, что мыслить означает существовать – Так вот на размышления у меня теперь полно времени. Что говорит о том, что я вроде как не умер. Забавно, верно? Надо бы поделиться с нашими в госпитале этой новостью, но, к сожалению, они слишком опечалены свежестью моей могилы на местном кладбище, так что вряд ли смогут по достоинству оценить мое появление.
-Так значит…
-Только без вопросов. – сморщился, словно старое яблоко, Потапов. – Что, как, где и так далее. Пошли я лучше тебе кое что покажу.
-Куда?
-Туда. – Потапов указал на дальний бархан – Там ты получишь ответы на все свои вопросы. – он решительным шагом двинулся в указанном направлении, и Валера, немного поколебавшись, направился за ним.
Он успел сделать не более трех шагов, прежде чем перед ним появилась женщина с разрисованным причудливыми узорами лицом. Ее ладонь уперлась ему в грудь, он что-то быстро говорила на языке, в котором Валера с трудом узнавал сходство с арабским. И хотя он не понимал ни слова, основной смысл, судя по всему, заключался в том, что куда бы его не приглашали, приглашение следует отклонить. Всего на несколько секунд он отвел взгляд от фигуры Потапова, вглядываясь в крайне обеспокоенное женское лицо, рисунок на котором чем-то напоминал арабские письмена, а когда поднял его, бывший начальник уже исчез. Валера обвел взглядом окружающий ландшафт, не увидел ничего интересного и вернул его к той точке, где несколько секунд назад стоял его первый начальник из благовещенского госпиталя. Единственным, за что этот взгляд сумел зацепиться, было темное пятно из оплавленного песка на том месте, где только что стоял его собеседник. Хотя, возможно, это был просто отблеск лунного света, очерчивающий причудливые тени, которые оставляли многочисленные складки пустынной местности. Между тем бедуинка убрала руку, которой удерживала его, и продолжала что-то говорить, указывая в сторону пустыни, где исчез Потапов, периодически указывая в сторону лагеря.
-Она говорит, что вы очень везучий человек. – раздался из-за его спины голос Салеха – Она говорит, что только воля Аллаха и счастливая случайность позволили ей проснуться вовремя, не дав ифриту увести вас в пустыню, где наверняка ждала смерть.
-Я что, спал? Ходил во сне? – воздействие реальности, проявившееся в ледяном холоде ночной пустыни, обрушилось на Валеру столь стремительно, что ноги стали ватными, а тело начала бить столь сильная дрожь, что он с трудом удерживался от лязганья челюстями.
-Ну что ты. – из-за спины Салеха, вышел Кулагин, державший на плече словно дубину автоматический карабин – Глупости ты всегда отлично делал и наяву.
-Погоди, но я ж, действительно, не спал. Я видел…кого я видел, Серега?
-Уверен, эта расписная дама нам уточнит данный вопрос.
Между тем бедуинка, поняв, что есть переводчик ее слов, обращалась то к Валере, то к Салеху и при этом медленно подталкивала Валеру обратно в сторону лагеря, стараясь говорить тоном, которым обычно матери разговаривают с неразумными детьми, убеждая их не лезть больше гвоздями в электрическую розетку. Кулагин передал карабин Салеху и протянул Валере верблюжье одеяло, в которое тот замотался с ощущением почти космической благодарности.
-Странно, что ты до сих пор не окоченел, учитывая, как далеко сумел забраться. – заметил друг – Когда Мириам – он кивнул на бедуинку, все еще преграждавшую Валере пусть в сторону открытой пустыни – нас разбудила и сказала, что ты ушел, мы подумали, что тебя могли выманить в засаду какие-нибудь местные бандиты. Даже вон миротворческое оборудование взяли, пустыню по песчинке разбирать. А тут ты стоишь у основания бархана и о чем-то разговариваешь с пустотой возле костра.
-Костра? – Валера снова посмотрел на почерневший песок – Тут был костер?
-Ну, что-то тут явно горело. Где ты только дрова нашел?
-Я не находил. – растерянно покачал головой Валера.
Бедуинка снова начала говорить, но Салех коротко кивнул и предупреждающе поднял руку.
-Нам надо возвращаться. – сказал он – Холодает все сильнее, нужно вернуться к огню.
-И там нам все объяснят?
-Ну все не все, а кое что возможно. – кивнул Кулагин.
-Угу. Единственное, что я знаю, это что я ничего не знаю.- про бурчал Валера. – И когда ты стал таким философом?
-Когда оказался в стране, где верят в то, чего, по мнению партии, быть не может. Пойдем.
В отличии от их ожиданий, в шатре царило оживление. Несколько женщин орудовали возле очага, заваривая ароматный чай, а Рашид восседал в центре на толстом ковре и сосредоточенно попыхивал длинной трубкой из благородного дерева, в которой, судя по аромату идущего из нее дыма, был явно не только табак.
-Сядьте. – коротко приказал он.
Валера открыл было рот, чтобы возразить что-то умное, но Кулагин надавил ему на плечо, безмолвно советуя приблизить к земле одну точку и закрыть другую. Мириам наклонилась к уху вождя и что-то сказала. Тот кивнул и жестом приказал сесть рядом. В руку Валеры вложили пиалу с чаем, глотнув который он понял, насколько замерз, гуляя по ночной пустыне.
-Уважаемый Рашид просит сохранять тишину. – сказал Салех – Он прочтет молитву Аллаху, дабы Иблис и его апостолы не мешали нашему разговору.
-О как. А у нас будет разговор? – Кулагин положил рядом карабин и принял пиалу с дымящимся напитком.
-Конечно. И очень серьезный.
Пока Рашид читал молитву, давая возможность гостям насладиться музыкой арабского языка, бедуинка поднесла Валере пиалу с ароматной жидкостью, в которой угадывался травяной настой. Валера несколько секунд покрутил пиалу в руках и вопросительно посмотрел на Салеха. Тот кивнул и знаком показал, что данный напиток следует выпить буквально немедленно. Кулагин пожал плечами и тоже кивнул, хотя было очевидно, что деталей ситуации он и сам не знает. Валера обвел взглядом решительных мужчин, стоящих у входа в шатер с винтовками наперевес и стоящих за плечами вождя женщин, некоторые из которых были подпоясаны узорными ремешками, на которых висели в серебряных ножнах причудливой формы ножи, вполне могущие иметь ритуальное значение. Почему-то у него не оставалось сомнений, что в случае его отказа принять угощение, данное мероприятие будет навязано ему силой. И не исключено, что Серега, как его друг, тоже может быть заподозрен в недружелюбии, коли уж привел в лагерь такого неблагодарного гостя.
-Да здравствует надежда. – пробормотал он и в три глотка выпил отвар. Вопреки аромату на вкус данное пойло оказалось просто потрясающей гадостью, и Валере потребовалась вся сознательность офицера и коммуниста, чтобы протолкнуть его внутрь и еще немного дополнительной силы воли, чтобы приказать желудку не депортировать данного визитера обратно на родину. Только договорившись со своим пищеварительным трактом, он поднял глаза на Рашида и увидел, что тот улыбается, медленно кивая и глядя на него с выражением лица отца, который, наконец, сумел объяснить сыну, что нужно делать с невестой в первую брачную ночь.
-Уважаемый Рашид говорит, он рад видеть, что вы смогли принять эликсир истины.
-Чего я только что принял? – подозрительно спросил Валера.
-Это отвар особых трав, которые используются кочевниками для определения присутствия в человеке шайтана. – пояснил Салех – Каждая из них считается привнесенной первыми людьми из райского сада, а потому страшнее меча Джабраила для Иблиса и его помощников. Уважаемый Рашид говорит, что вас в пустыню увел Ифрит, один из самых могучих джиннов и ближайших соратников Иблиса. Такой дух может принимать личину любого человека, часто является в виде друзей и родственников. Но, убив свою жертву, он так же может принять и ее облик. А потому Рашиду нужно было убедиться, что перед ним живой человек, а не наваждение. Иначе это создало бы угрозу всему племени.
-И как он это определит?
-Он уже определил. Ни один джинн не сможет проглотить данный отвар.
-Джинн? Да это пойло даже человек не…-Валера получил такой тычок под ребра от Кулагина, что поперхнулся собственной мыслью и замолчал, пытаясь молча переварить ту идею, что его жизнь только что зависела от способности удержать в желудке жидкость, по вкусу напоминающую рвотное средство.
-Уважаемый Рашид говорит, что вы пришли вдвоем, но джинн выбрал именно тебя для того, чтобы попытаться увести во тьму. Это значит, что из вас двоих именно ты представляешь для них опасность. Джинны не просто духи пустыни, они хранители знаний. Чаще всего запретных для людей, ибо именно из-за любопытства и дерзости наших предков изгнали из рая. Самым запретным знанием является секрет бессмертия. Джинны были одними из первых, кто посмел дерзнуть узнать этот секрет. За это Аллах изгнал их в пустыню и разделил на мужчин и женщин. Он наделил их всеми человеческими страстями, но лишил возможности их удовлетворить. Он одел их в огонь, но они смертны и, как любой огонь, рано или поздно умирают. Они охраняют калаат, куда вы так стремитесь, и многие считают, что делают это потому, что живущий там великий целитель открыл секрет бессмертия. Они не могут причинить вред ему самому, поскольку он слишком силен и могуществен, но они могут не подпустить к нему никого, кто мог бы принести его секрет в мир.
-Тогда почему именно я? – спросил Валера. – Мы же оба…
Рашид замахал рукой, призывая к тишине, и Валера счел за лучшее замолчать.
-Уважаемый Рашид не знает, почему джинн выбрал именно тебя. Но он знает, что духи пустыни никогда не ошибаются, ибо им подвластно видение будущего. Уважаемый Рашид говорит, что еще вечером он колебался, размышляя помогать ли вам в походе к калаату. Многие мужчины племени говорили, что, возможно, разумнее уйти в другие районы пустыни, возможно, даже перейти в Ливан, но не помогать неверным найти путь к мусульманским тайным знаниям. Они говорили, что великий целитель пустыни может сильно рассердиться на племя, которое позволило неверным найти к нему путь, а тогда духи пустыни по его велению погубят скот и нашлют на племя болезни, ибо нет ничего страшнее попытки глупца овладеть силой знания. Но тот факт, что шайтан попытался вас убить, уведя в ночную пустыню, говорит о том, что именно вы обладаете способностями понять учение мудреца калаата. И, главное, именно вы сможете применить его не во зло, а во благо людей. Великий целитель много лет не выходит за стены калаата, его ученики, как вы верно заметили, являются и его охраной. Многие из них прекрасные врачеватели, но никто из них не знает секрета учителя. И, хотя они постоянно находятся близко к нему, никого из них джинны не атаковали уже много лет. Именно потому, что помешать попытались именно тебе, уважаемый Рашид решил, что поможет вам попасть в калаат. Поскольку теперь он уверен, что, раз это не угодно Иблису, значит, это угодно Аллаху. Завтра утром он даст вам людей и верблюдов, чтобы отправиться в калаат.
-Поправь меня, если я ошибаюсь, Салех, - сказал Кулагин – но уважаемый Рашид только что заявил, что из нас двоих умный только один и это явно не я?
-Не совсем так. – покачал головой Салех – Скорее, он только что сказал, что вы больше воин, а ваш друг – больше врач. Потому секрет исцеления, который хранится за стенами калаата, должен быть передан именно ему. И уже он будет решать, как использовать дальше эти знания.
-Потрясающе. – протянул Кулагин – Это все?
Салех перекинулся с вождем племени несколькими словами и кивнул.
-Да, это все. Сейчас мы можем лечь спать. А утром вам дадут необходимые амулеты и проводников. Первые защитят вас, если духи пустыни захотят вас остановить. Вторые же вам понадобятся, когда вас захотят остановить люди.
-Если он не остановится в описании всех этих мистических кошмаров, я вообще никуда не пойду. – пробурчал Валера – И плакали тогда все ваши бесценные знания великого мудреца.
-Мы благодарны уважаемому Рашиду за заботу. И уверяем, что постараемся не тревожить больше покоя его племени до утра.
-О, Рашид вам полностью верит. Именно поэтому он прикажет поставить у нашего шатра двух воинов. Им дан приказ обезглавить того, кто попытается выйти отсюда до восхода солнца. Так что, если хочется в туалет, советую сходить туда именно сейчас.
-Это все? – спросил Валера – Больше не никаких ограничений?
-Это все. – кивнул Салех.
-Ты веришь во все это? – спросил Валера, в очередной раз пытаясь устроиться на тюфяке, который с каждой новой попыткой все глубже зарывался в песок.
-В то, что они снесут нам башку, едва мы попробуем высунуться из шатра? – переспросил Кулагин – Безусловно. Они ведь полностью верят в то, что рассказал нам Рашид. И они напуганы. А это опасное сочетание.
-А насчет того, что этот их таинственный лекарь поведает мне какие-то чудные тайны?
-Этот лекарь, действительно, владеет одним нужным нам секретом. Если быть точным, то секретом подавления иммунных реакций при пересадке тканей. И он нам его отдаст. Причем нам обоим. И если при этом он решит облагодетельствовать тебя еще какими-то откровениями, то ради бога.
-Ты хочешь сказать, что в этой пустыне он создал иммунодепрессант?
-Что-то вроде того. Деталей я не знаю, информация поступила очень обрывочная. Собственно, имен в ее прояснении и состоит основной смысл нашей поездки. Если это просто местные легенды, мы обогатимся специфическими деталями фольклора и это и доложим руководству. Тема будет закрыта, и мы вернемся к нашей работе. А вот если этот отшельник нашел что-то большее, то мы должны это знать.
-А потом? – Валера оставил попытки найти удобное положение и приподнялся на локте - Если там есть что-то важное, что будет потом. Вы зачистите этот калаат, так же, как ту деревню, на Кубе?
-Мы не зачищали ту деревню. – поморщился Кулагин – Бога ради, Валера, все претензии к ребятам Кастро. Это были их местные разборки.
-И теперь то, что знал этот аптекарь в джунглях, не знает никто, кроме нас.
-Что ты хочешь услышать? Что этому пустынному шаману ничего не грозит?
-Да. Примерно так.
-Если он отдаст нам то, что нам нужно, никто и никогда из нашей конторы не потревожит его до конца его дней.
-Хорошо. – Валера улегся обратно. Уже засыпая, он осознал, что последнее заявление друга вовсе не было обещанием безопасности.
-Теперь нам можно снять повязки? – услышал Валера голос Кулагина, в котором явно начинало клокотать нетерпение.
Салех перевел вопрос их неизвестным конвоирам, и плотно обтягивающие их головы полоски черной ткани упали на землю. Проморгавшись, Валера обвел глазами глинобитные стены, высокий сводчатый потолок, с которого свисали зловеще научного вида приспособления и большой очаг, выложенный белым камнем, в котором весело потрескивал огонь. Возле очага за очень почтенного возраста столом сидел не менее почтенного возраста старик. Поначалу была видна только длинная седая борода, которая струилась по груди араба словно пенистый водопад, а над склоненной головой поднимались кольца ароматного дыма, исходящие из длинной трубки, которые старик выпускал через почти идеально одинаковые промежутки времени, словно паровоз на холостом ходы. Перед ним лежала толстая тетрадь, в которую он что записывал быстрыми мелкими движениями, выводя узоры, в которых на непросвещенный взгляд Валеры нельзя было угадать какой-либо алфавит. Свет четко очерченным столбом пробивался из отверстия в куполе потолочного свода, напоминавшего окулус, которые часто встречаются в древних языческих храмах Европы и тем неожиданнее воспринимаются в арабской пустыне, и падал прямо на страницы тетради, создавая иллюзию небесного вариант настольной лампы.
-Зачем вы пришли сюда? – спросил старик, не поднимая глаз.
Валера не мог не отметить, что голос Салеха, который смиренно продолжал исполнять свою обязанность переводчика, дрогнул, когда он переводил первые слова хозяина этого непонятного сооружения, в которое их, словно в шпионское логово, провели с крепко завязанными глазами и под надежным конвоем вооруженных английскими винтовками арабов. Бросив взгляд на сирийского десантника, он заметил, что тот не на шутку взволнован, если не сказать испуган, и это уже подбросило изрядную порцию адреналина в кровь ему самому. Что до Кулагина, то тот молча осматривался и, по мнению Валеры, прикидывал, сколько потребуется их совместных усилий, чтобы перебить всю охрану и захватить старика, сидящего за столом, в качестве языка, после чего…а, впрочем, может и нет. Во всяком случае, видимо, в силу своего скудного воображения он никак представлял степень окружающей угрозы.
-Чтобы учиться. – Валера сам не понял, как у него вырвались эти слова, и только произнеся их, осознал, что впервые за долгое время сказал чистую правду.
Старик дописал страницу и медленно закрыл тетрадь. Поднял на них глаза, открыв худое смуглое лицо, окаймленное густой седой бородой. Прикинуть, сколько ему лет, не получалось, как Валера не старался. Может, пятьдесят, а может, и за сотню. Только глаза, принадлежавшие словно не этому лицу, а молодому пытливому уму, рассматривали гостей с полным осознанием своей власти над ними и изрядной доли любопытства.
-Учиться чему?
-Искусству спасать жизнь.
-Мои люди сказали мне, что вы военные врачи из России. Далекой северной страны, которая раскинулась от океана до океана. Это так?
-Да. Это так.
-В таком случае, вы умеете спасать жизни. Ваша армия победила в великой войне нацию, которая могла править миром, если бы не столкнулась с вами. Вы пришли не учиться. Вы пришли забрать то, что создал я. Чтобы использовать это от своего имени.
-Мы знаем, что у вас есть состав, способный подавлять реакции отторжения при заживлении ран. – Кулагин вступил в разговор без предупреждения, сразу перейдя к сути вопроса, сводя на нет всю дипломатию Валеры – Этот же состав помогает предотвратить ряд аутоиммунных заболеваний и лечить рак.
-Я не могу излечить рак. Вас ввели в заблуждение.
-Я знаю. Но я знаю, что у вас есть состав, который может в этом помочь. Вы создали то, что не может принадлежать одному человеку.
-Оно и не принадлежит. Оно принадлежит всем людям, которые приходят ко мне за помощью.
-Потому мы и пришли к вам. Нам нужна помощь.
-Нет. Вам нужно знание.
-Верно.
-И почему я должен отдать его вам?
-Потому что мы можем развить ваши знания до готового лекарства. – сказал Валера – У вас нет нужных технологий, а у нас есть. Мы можем завершить исследования, которые вы начали, и принести людям исцеление от болезней, которые сейчас считаются неизлечимыми.
-Сядьте. – приглашение больше было похоже на приказ. Валера опустился на стул и выжидетально посмотрел на старика. – Мы не с того начали знакомство. Ваши имена мне известны, можете не представляться. Но они мне ни о чем не говорят. Что касается меня, то мой народ считает, что имя можно открывать лишь другу. А вы кто угодно, но только не друзья. В ближайшее время я решу, можем ли мы не становиться врагами. Уважаемый Рашид отправил ко мне гонца прошлой ночью, который известил меня о вас. Вчера ночью к одному из вас пришел гость. Чтобы увести в пустыню. К тебе? – он посмотрел на Валеру, не столько спрашивая, сколько утверждая.
-Да. – не стал спорить тот.
Старик поднялся, сопроводив это движение скрипом то ли стула, то ли коленных суставов.
-Идем со мной. – сказал он – Нет. – вскинул он руку, как только Кулагин поднялся следом за Валерой – Только ты. Один. И тот, который говорит на твоем языке. –он кивнул на Салеха – А твой друг пока побудет здесь.
-Но мы…- начал было Кулагин, но тут же замолчал, почувствовав, как в спину ему уперся ствол карабина.
-Ты хороший воин. – старик повернулся к нему, словно впервые увидел – Сильный. Смелый. И ты не жалеешь людей, верно? Даже когда спасаешь их. Нет, не отвечай, это был не вопрос. Ты служишь идее. Великой. И как всякая великая идея, она требует много жертв. Ты ведь ради нее готов на все. А ты? – он посмотрел на Валеру – Ты ведь служишь другим богам. Даже амулет женщины Рашида тебе сделали отдельный. Почему ты слепо идешь за твоим другом?
-Я не… - Валера хотел было ответить что-то умное и достойное, но на ум так ничего и не пришло. Он бросил взгляд на грудь Кулагина, где на кожаной бечевке висел странного вида медальон в виде перекрещенных деревянных сабель, изогнутых на арабский манер и обрамляющих что-то похожее на цветок лотоса. У него же самого на шее болтался маленький кожаный мешочек, с вырезанным на нем полумесяцем. По словам Рашида, внутри находилась сура из корана и шепотка какой-то особо ценной земли, но ни читать эту суру, ни вообще пытаться развязать мешочек он Валере категорически не советовал. Учитывая, что этот амулет ему на шею надела старшая женщина племени, которая при самом большом желании сделать ей комплимент больше всего походила на бабу ягу из его детских кошмаров, Валера предпочел не оспаривать подобное наставление.
-Потому что ты считаешь, что ради высшего блага можно заключить союза с кем угодно. Так?
-Так. – не стал отпираться Валера. В конце концов, разве не это он сделал, когда согласился участвовать в проекте? -
-Идем. – повторил старик.
Охрана посторонилась, пропуская их и продолжая держать Кулагина под прицелом винтовок. Вопреки ожиданиям Валеры, за дверью оказался вполне ухоженный двор, словно из сказок Шахеризады про оазис в пустыне. В центре выложенной известняком площадки возвышался каменный колодец, над которым росла словно срисованная из детской книжки пальма. Несколько человек орудовали возле длинного стола, разделывая тушу барана. Возле противоположной стены под навесом сидели несколько детей, которым пожилой араб медленно и словно нараспев зачитывал выдержки из большой, обитой красным сафьяном книги. Насколько Валера успел разобраться в культуре местного населения, там как раз шел урок религиозного воспитания молодого поколения. Во дворе совершенно не было женщин, но он не сомневался, что в этом старом замке, безусловно, имеется женская половина, где сейчас тоже кипит жизнь.
-Неожиданно, верно? – улыбнулся старик, глядя на его удивленные глаза. – Со стороны кажется, что калаат давно заброшен. Но это не так, хотя нам и стоит большого труда поддерживать стены в состоянии перманентной заброшенности.
-То есть, эта крепость…
-Крепость остается тем же, чем была всегда. Нашим домом. Я вижу, ты уже понял. Племя Рашида не просто поддерживает с нами контакт. Мы и есть это племя.
-И Рашид вовсе не…
-Ну, скажем так, он исполняет роль главы нашего племени для всяких заезжих идиотов. Вроде тех, за кого мы по началу приняли вас. Много веков назад эту крепость построили римские легионеры. Строили на совесть, использовали гранит и особую породу известняка, который доставляли сюда из Египта. Затем стены обложили глиняными кирпичами. Немалый сюрприз ждал тех, кто считал, что кирпичные стены можно быстро разрушить. Твердые породы камня вовсе не так чувствительны к ударам метательных снарядов. Да и многочисленные водоводы делают проблематичной любую осаду. А скота тут хватит надолго. Разумеется, в случае столкновения с нынешней правительственной армией, все эти укрепления гроша ломаного не стоят, но, к нашему счастью, она не ведает о нашем существовании. До недавнего времени тут стоял гарнизон французского иностранного легиона, но после того, как наша страна обрела независимость, французы ушли. И, понятное дело, не стали ставить в известность местные власти относительно некоторых деталей своего тут пребывания. Вот тогда мы и заняли калаат. Никто не возражал, а мы получили хорошую базу для пережидания всякого рода неприятностей. Вроде той, которую ты и твои правительственные друзья собираетесь затеять с иудейскими собаками в ближайшее время. Когда песок пустыни уляжется после очередной бури, вас отзовут домой. А мы все еще будем здесь.
-Откуда такая уверенность? А если сюда придет правительственная армия?
-Сюда? –старик улыбнулся, как улыбается отец, услышав заявление ребенка, что земля, по его мнению, плоская – Это же пустыня. И населяют ее дикие варвары, пасущие вонючих верблюдов и верящие во всякое мракобесие, верно? Кому мы нужны?
Валера бросил красноречивый взгляд на Салеха, но вызвал этим лишь улыбку старика.
-Твой провожатый – один из нас. Верно, Салех? – старик посмотрел на сирийского десантника, который с небывалым почтением склонил голову, демонстрируя всецело подчиненное положение по отношению к говорившему. – Ты думаешь, что у нас в Сирии общество построено по вашему образу. Ты просто не представляешь, что государство может быть построено иначе, верно?
-Ну…я… - Валера хотел ответить честно, но при этом не выдать своего полного невежества в культуре местного населения.
-Еще недавно Сирия была французской колонией. Французы чувствовали себя тут хозяевами. Обосновались в этой крепости и считали, что могут контролировать пустыню. До них так же считали турки. А до них римляне. Все они считали себя тут в безопасности. Мы не разубеждали их. Даже, когда пережидали песчаные бури в надежных подземных катакомбах этой крепости, о которых они понятия не имели, страдая от бесплодных попыток закрыться от песка в наземных строениях. – не переставая говорить, старик распахнул дверь какого-то совершенно убитого временем и жизнью строения, похожего на древнюю мечеть, и вошел внутрь, увлекая гостей в полумрак и запах многолетней пыли. – Это мечеть аль-Зеноби. Довольно необычно для нашей культуры назвать место воззвания к Аллаху в честь женщины. Однако королева Зенобия была не просто женщиной, а Царицей Пальмиры. Великая воительница, он смогла объединить племена пустыни. Когда на нашу землю пришли персы, именно она убедила своего мужа Одената собрать пустынные племена в большую армию и дать им отпор. Ее армия гнала персов до самого Вавилона. Когда римляне убили ее мужа, она объявила Рим врагом и изгнала римские легионы из Сирии, создав великое царство, которое соперничало с Римом и в роскоши, и в силе. Когда Рим захватил ее в плен, даже сам римский император не отважился ее казнить, настолько велико было уважение к ней его полководцев. До конца дней она жила в Риме, сохраняя связь со своим народом. То есть, с нами. Ее не стало, но ее потомки так и не покорились иноземцам. они истребляли всех завоевателей, которые приходили на нашу землю. Появлялись словно из ниоткуда и исчезали в пустоте пустыни. В конце концов, все захватчики ушли. И теперь у нас есть свободная Сирия. Собственно, я все это рассказываю, чтобы вы поняли одну вещь. Пока вы считали, что стали тут единоличными хозяевами, – старик остановился у стены и надавил рукой на один из кирпичей, по виду ничем не отличавшийся от остальных. Внутри стены что-то звякнуло, раздался скрежет металла о камень, и большой кирпичный массив провалился внутрь, обнаружив дверной проем – мы всегда были рядом с вами. – Он впервые улыбнулся, глядя на ошарашенного подобным сказочным развитием событий Валеру – Идем.
Выложенная темным камнем ступени винтовой лестницы были настолько истертыми, что с каждым шагом Валера начинал все больше верить в рассказ старика о древнем прошлом этой крепости. Пару раз он начинал падать, соскальзывая с очередной ставшей почти зеркально гладкой ступеньки, но старик успевал схватить его буквально за шиворот и с совершенно нестарческой силой возвращать в вертикальное положение. При этом он бросал на своего северного гостя такой насмешливый взгляд, что Валера начинал казаться себе первокурсником, которого профессор решил взять в лабораторию в качестве младшего мойщика склянок, да и то начинает сомневаться в правильности сделанного выбора. Что касается Салеха, тот невозмутимо следовал в конце их маленького отряда и никак не выказывал желания помешать русскому офицеру в очередной неудачной попытке сломать себе шею. К концу спуска Валера, наконец, сообразил, что только что добровольно спустился в неизвестное никому подземелье в компании двух сирийцев, которых явно нельзя было назвать друзьями, да еще умудрился принять данное решение, находясь в той точке пустыни, маршрут до которой знает только Кулагин. Тот факт, что его друг сейчас находился под охраной бедуинов, считавших старого хозяина калаата чем-то вроде местного воплощения Аллаха, никак не укреплял уверенности в их безопасности.
-Если ты закончил бояться, что мы сейчас тебя убьем и используем твой труп как питательную среду для выращивания новых культур, – прервал его размышления голос старого араба – то я с удовольствием покажу тебе то, ради чего ты проделал столь долгий путь.
-Откуда вы…
-Да у тебя на лице написаны все страшные истории о коварных упырях, которыми вы с друзьями пугали друг друга в детстве при свете костра. – старик улыбнулся и задумчиво провел рукой по бороде, словно раздумывая, с чего начать.
Валера тем временем напоминал преподавателя научного атеизма, которому из ЦК КПСС прислали официальный документ о том, что бог есть и ждет его на совещание. Если бы за пять минут до того кто-то показал ему картинку этого места, он бы ни за что не поверил, что в таких условиях можно вести сколько-нибудь серьезную научно-исследовательскую работу. Оснащение лаборатории было не просто старым. Большинство собранных здесь аппаратов явно были изготовлены своими руками, а те, что носили следы фабричной сборки, относились, скорее, к прошлому веку, чем к нынешнему. В каменном очаге горел огонь, жар от которого активно вытягивался через воронкообразную трубу, уводящую, видимо, на поверхность и при этом закрытую металлической решеткой. Многочисленные конструкции, состоящие из змеевиков и непрозрачных емкостей, напоминавшие самогонные аппараты, весело булькали, озвучивая идущие в них химические реакции, а на стоящем возле очага столе расположился целый миниатюрный огород, где в деревянных контейнерах росли причудливого вида растения, большинство из которых Валера так и не смог определить. Второй стол, уже железный, стоял прямо по центру этой средневековой темницы, и на нем в позе кроличьей Венеры возлегал недавно вскрытый кролик, голова которого была аккуратно отделена от туловища и зажата в тисках. Крышка черепа была при этом срезана, и под окуляром старого, явно довоенного, но тем не менее весьма сильного микроскопа Валера распознал серо-желтые субстанции, явно напоминающие мозговую ткань. У дальней стены находились клетки с разнообразными мелкими животными, большинство из которых относилось к разряду грызунов, как пустынных, так и вполне городских. Некоторые из них рассматривали гостей с тем же настороженным исследовательским выражением маленьких глаз, с которым психиатр впервые осматривает весьма опасного больного.
-Я начал эту работу давно. – сказал старик, рукой указывая на возле стола со вскрытым кроликом. Поскольку в данной обстановке гостеприимное приглашение присесть было равнозначно прямому приказу, Валера не стал привередничать и разместился рядом с очередной жертвой науки. – В то время тут еще правили французы. Однако они были не единственными хозяевами на нашей земле. Еще в начале тридцатых тут появились немцы. Их новый вождь что-то искал здесь. Здесь, в Египте, в Палестине. По всему востоку сновали его посланцы в поисках.
-В поисках чего? – не удержался Валера.
-Хороший вопрос. – улыбнулся старик – Именно это я и спросил у одного из них. В то время мы жили не так, как сейчас. Границы по существу не было, мы свободно передвигались по всему региону. Мои родители были очень уважаемыми людьми. Мулла нашего племени говорил, что я очень умный и что мне надо учиться. Но французы никогда бы не приняли меня даже в самый захудалый университет. И я начал учиться сам. До тридцати лет я прочел все, что смог добыть по биологии, медицине, истории. Я читал труды великих врачей моего народа времен крестовых походов и понимал, что официальная история не все рассказывает простым обывателям. Много раз я ездил в города и пытался поступить на учебу в медицинскую школу. В Дамаске. В Алеппо. В Хомсе. Ездил через пустыню в Багдад и Тикрит. Но не французы, ни англичане, которые правили в Ираке тогда, не были заинтересованы в моих знаниях. Даже когда я пытался объяснить им, что некоторые из знаний наших великих предков позволяли лечить болезни, считающиеся сейчас неизлечимыми, от которых продолжают умирать их собственные солдаты. Все было бесполезно. В лучшем случае меня поднимали на смех. А часто просто избивали. Я не сдавался много лет, чем вызвал неудовольствие отца и немало слез матери. Был в Аравии, пробовал даже попасть в Турцию, но не смог пробиться через земли курдов. А потом сюда пришли немцы. Они поступили иначе. В то время им нужны были помощники. Проводники по пустыни, которые могли бы составлять маршруты так, чтобы не встречаться с французами. Понимаете, насколько быстро мы нашли с ними общий язык? Один немецкий майор из СС вышел на наше племя через своих иорданских друзей. Гитлера тогда очень интересовала наша нефть, его люди рыскали по всему востоку. А потом появился тот офицер. Сказал, что ему нужно особое место. Место для особой работы по созданию нового человека. Во всяком случае, именно так он сказал моему отцу. Отец долго говорил с тем офицером, а потом позвал меня и сказал, что я отныне буду помогать этому немцу и выполнять любую работу, какую он мне поручит. Видимо, к тому времени я окончательно достал отца требованием все новых и новых книг.
-Книг? Здесь? В пустыне?
-Вы, европейцы, просто очаровательны в своем невежестве. – говоря с Валерой, старик расположился на стуле напротив и сейчас медленно потягивал ароматный кофе, который поднес ему Салех. Несмотря на приглашение присесть за стол вместе со всеми, тот так и остался стоять возле двери, демонстрируя готовность повиноваться любым приказам старого хозяина замка. Перед Валерой так же была поставлена алюминиевая кружка с дымящимся напитком, хотя сделано это было со значительно меньшим почтением и еще более значительной неохотой, словно, выполняя ритуал гостеприимства, Салех все же сомневался, достоин ли Валера находиться за одним столом со столь почтенным человеком. Вид сурового десантника, выполняющего роль прислуги и явно считающего это занятие великой для себя честью, впечатлил Валеру даже больше, чем все взятое из восточных сказок убранство этой подземной лаборатории. А заявление о невежестве европейцев окончательно поставило под сомнение его уверенность в собственных силах. – Книги никогда не были проблемой для большинства из нас. Вопрос был только в желании научиться читать. Большинству из моих соплеменников было достаточно того, что они видели перед собой. Синева неба. Песок пустыни. Верблюды эти проклятые. – при последних словах старика на лице Салеха промелькнула улыбка – А я всегда хотел знать больше. Книготорговцы были в каждом караване. Очень часто там были редкие, почти бесценные издания, которые они продавали французским коллекционерам в Дамаске. Наши люди могли достать любые книги, журналы, газеты, в которых публиковались научные статьи из Англии, Америки и даже России. То-то они были удивлены, когда в дополнение к антикварным книгам им стали заказывать современную научную периодику, а еще больше они удивились, когда покупать ее стали прямо тут, посреди пустыни. Немцев интересовало все, что шло с нашими караванами. Ведь в некоторых старинных трактатах сохранились знания, до которых вы с вашими техническими новинками до сих пор не дошли.
-Вы говорите о легендах. – возразил Валера. – Это все лишь…
-Я говорю о фактах. – жестко перебил его старик – Вы там на севере уже давно забыли о своих корнях. Вы не помните, откуда вышли вы и вся ваша культура. А после революции, что устроили ваши предки, вы стараетесь забыть даже то, что много веков сохранять вам жизнь в той ледяной пустыне, которой является ваша собственная страна. То, к чему вы сейчас стремитесь, когда-то уже было сделано. Причем на более высоком уровне. Нам удалось получить лишь крохи тех знаний, которыми владели наши далекие предки, но даже этого было достаточно, чтобы понять масштаб прорыва.
-Нам – это кому?
-Ах, да. Я слишком резко перескочил с одного события на другое. Вы, разумеется, простите старику некоторую забывчивость. Только наше племя владело этим районом пустыни. И только мои родители знали, куда ведут некоторые двери, расположенные на поверхности. Решение принималось долго, несколько племен собрались в особом месте, и там муфтии спорили, можно ли открывать неверным некоторые из мест, которые традиционно считались только нашими. На том совете было решено, что, если немцы одолеют французов, нам лучше быть на стороне победителей. Они не покушались на наш образ жизни. Не хотели захватить нашу землю. А за всю помощь, которую мы могли им предоставить, были готовы щедро платить. Они были сильными и умными, и они были врагами наших врагов. В общем, было решено дать немцам зеленый свет. И открыть им доступ сюда. При условии, что меня возьмут в качестве помощника. Тот немецкий офицер был очень доволен. Насколько я понимаю, работа, которую он начал был настолько секретной, что даже его коллеги не знали, чем он занимается. Когда выяснилось, что ему могут не только предоставить место для работы, но еще и толкового помощника, он был буквально счастлив. Мы начали работать в начале сорок первого года. Того года, когда немецкий вождь совершил роковую ошибку, решив пойти в вашу страну. Помню, что немец очень переживал по этому поводу. Говорил, что поход в Россию не принес Германии ничего, кроме беды, в прошлую войну и не принесет ничего, кроме нее же, в этот раз. – старик улыбнулся собственным воспоминаниям – Он был очень умный, этот немец. Когда стало понятно, что Германия войну проигрывает, он понял, что ему не дадут завершить его работу и начал готовить всё к консервации.
-В чем состояла работа?
-В достижении бессмертия. – не моргнув глазом, ответил старик – Да, я понимаю, что это звучит как шутка. Или детская сказка. Но тем не менее, конечная цель проекта состояла в получении способа значительно продлевать жизнь человека.
-Насколько значительно?
-До пока не надоест. Для этого требовалось совместить два противоположных процесса, и вот в этом-то и возникла главная загвоздка. Мы обнаружили, что при гиперускорении иммунной системы с помощью определенных комбинаций аминокислот мы можем существенно продлить период активного функционирования клеток практически всех тканей организма. И особенно клеток нервной системы, которые просто потрясающе реагировали на подобную стимуляцию. Немец считал, что истинной причиной старения клеток является еще не выявленный вирус и что подобно другим вирусным атакам его действие на организм можно нейтрализовать адекватной иммунной реакцией. Он привез несколько вариантов иммуностимулятора из Германии и на первых порах мы работали именно с ними. Потом кое что дополнялось, кое что убиралось, но основа оставалась прежней. И проблема оставалась прежней. Разгоняясь под действием стимулятора, иммунитет начинал не только усиливать работу клеточных структур, но и разгонять их буквально до саморазрушения. Это приводило к тому, что объекты исследований становились умнее и сильнее, но быстро погибали от не контролируемого разгона собственного метаболизма. Их организм фактически сжигал себя заживо, включая одновременно все те резервы, которые у большинства так и остаются неиспользованными до самой смерти, а затем начиная определять эти гиперразвитые клетки как чужеродные и уничтожать их.
Слушая старого араба, Валера вспомнил об «Объекте 333», на котором до сих бились точно с той же проблемой, которая занимала неизвестного немецкого ученого в этой пустыне больше двадцати лет назад. Пусть пути исследований были разными и советские ученые выбрали более радикальные методы, но основная проблема была та же. Получив дополнительный стимул для развития нейропроводящих путей, организм начинал разгоняться как лишенный графитовых стержней атомный реактор, что в конечном счете всегда приводило к взрыву.
-Когда стало ясно, что наш успех является и нашим провалом, немец остановил работу. А к тому времени Германия уже терпела поражение за поражением, и конец войны был предрешен. Однажды ночью, по-моему, это было в конце апреля сорок пятого сюда пришла колонна машин, водители которых говорили на немецком языке. Их сопровождал отряд солдат в полевой форме без знаков различия. Они почти не разговаривали, но я уверен, что это были явно не арабы. За два часа они погрузили в машины все оборудование и все документы, которые вел немец, и перед рассветом исчезли в песках. Немец даже предлагал мне ехать с ним. Говорил, что я лучший помощник, который у него был, потому что могу много работать и почти не задавать вопросов. Говорил, что он должен закончить свою работу, и я могу помочь ему в этом. Что в случае успеха мы станем новыми людьми. Не ведающими ни болезней, ни старости.
-Почему же вы не поехали?
-С ним? – искренне удивился старик – Зачем? Его страна проиграла бойню, которую сама же развязала. Вернуться домой он не мог. А скитаться по чужим странам с неверным, который смог нащупать кончик волшебной ниточки, но так и не смог ее распутать – это глупое решение. А пророк, до благословит Аллах его имя в веках, учил, что решение надо принимать только своей головой, ибо всевышний даровал нам разум. Тот немец думал, что я не задавал вопросов, потому что не мог понять сути его работы. Но он ошибался. Я не спрашивал, чтобы не насторожить. Каждый день, когда мы заканчивали работу, и немец уходил отдыхать, я фиксировал все результаты в свой дневник. Пытался записать мельчайшие детали. Определить причины неудачи и наметить методы их решения. К концу я понял, что немец шел неверным путем. Он пытался создать баланс различных соединений, которые могли бы уравновешивать друг друга, не ослабляя при этом основную стимулирующую функцию его аминококтейля. В результате количество используемых им реагентов все росло. Росло и количество побочных эффектов, ибо каждый из них привносил что-то свое в общую реакцию, направляя ее по непредсказуемому пути. Под конец он уже сам запутался и не мог понять, какие из появляющихся нарушений являются следствием его действий. Примерно в это время я начал вести параллельную работу. Я не знал состава его чудо-элексира, который он привез из Германии, но я знал, что именно нам нужно для успеха. Я понимал, что нам нужно не просто давить иммунитет, а тормозить именно реакцию организма на собственные измененные клетки. И я нашел такой тормоз. Врать не буду, это произошло случайно, но я был единственным, кто обнаружил результат. Скорее всего, пробудь немец здесь еще несколько месяцев, мы бы получили тот прорыв, которого он так ждал. Да и не только он. Я видел здесь разных людей. Великих людей. Властителей пустынь и городов. Тех, кто помогал немцу в его работе, надеясь пожинать плоды его успеха вместе с ним.
-Тормоз. – напомнил Валера – Тормоз, останавливающий аутоиммунные реакции.
-Да, да, конечно. – старик допил кофе и принялся раскуривать трубку, наполняя лабораторию душистым ароматом табачной смеси – Основным испытательным материалом у нас были крысы и кролики. Немцу привозили их через пустыню. Предложение использовать местных животных он отверг категорически, говорил, что ему нужны биологически чистые особи. Но я подозреваю, что основную их часть просто покупали на рынках Дамаска. А потом продавали немцам, как специально доставленных из Европы. Все-таки немцы всегда страдали нехваткой воображения. Ну да ладно, сейчас не об этом. Во время одной из серий тестов я добавил в группу несколько пустынных крыс. Патрон ничего не заметил, к тому моменту он уже готовился к эвакуации и основную часть текущей работы поручал мне. Если честно, я просто хотел нарушить так ценимую им биологическую чистоту и посмотреть, что будет, если ввести его препарат в местную фауну. И выяснилось, что наши пустынные крысы не обнаруживали никаких признаков истощения нервной системы, которые появлялись у всех прочих испытуемых. При этом положительный эффект был налицо. Они набирали мышечную массу, но не сжигали жировую ткань. Показывали явный и быстрый рост интеллекта. Но не выказывали чрезмерной агрессии, не впадали в неадекватное нервно-мышечное состояние и не сгорали в огне собственного метаболизма. В общем, я не стал докладывать об этом патрону, а решил сам понять, в чем дело. К тому времени, когда остальные объекты уже погибли, мои оставались до неприличия здоровыми.
-Так вы установили, в чем причина?
-Да. – старик выдвинул один из многочисленных ящиков и достал оттуда деревянную шкатулку, открыв которую, достал стебель растения зелено-фиолетового цвета, на конце которого располагался похожий на улитку двухцветный бутон плодовой коробочки. – Воистину мудрость Аллаха не знает равных. – заметил он, протягивая стебель Валере – Это Аристолохия. Очень древнее растение, которое было известно нашим предкам с незапамятных времен. Когда-то его завезли в нашу землю из Африки древние целители и знахари. Те, кто пользовался своим талантом не только, чтобы спасть жизнь, но и чтобы отнимать ее. Оно убивает не сразу. Уничтожает почки, вызывая постепенное утопание человека в собственной жидкости. Но, как выяснилось, это не единственное его действие. Очень скоро некоторые из наших предков обнаружили, что при его добавлении в определенные курительные смеси оно оказывает действие на подобии гашиша, помогает проникнуть в темный мир духов, видеть обратную сторону.
-Сторону чего?
-Всего на свете. Свет есть всего лишь изнанка тьмы. Аристолохию начали выращивать здесь, в Сирии. Оказалось, что она не просто очень активно воздействует на потребляющие ее организмы, но еще и активно размножается практически на любой почве при условии примерно подходящего климата. Более того, оказалось, что с некоторыми из наших местных культур она вполне способна к естественному скрещиванию, в результате которого появляются совершенно новые культуры.
-Ближе к крысам, если можно. – постарался вернуть основную тему Валера.
-Да, конечно. В общем, поскольку эту траву стали выращивать у нас для личного потребления, появилась ее разновидность, основанная на скрещивании с некоторыми пустынными культурами, которая стала расти уже вне зон искусственного выращивания. Пустынная же фауна вообще очень непривередлива в пище, а на вид растение заманчивое. Так что наши мелкие грызуны стали активно питаться аристолохией, точнее, той ее разновидностью, которая стала расти в пустынных оазисах. И вот эти-то животные продемонстрировали просто потрясающую живучесть. Я не смог повторить состав того препарата, что привозил немец. Но я понял, что причина успеха может быть именно в способности данного растения при приеме внутрь подавлять естественные иммунные реакции организма. В нормальных условиях последствия могут быть только ужасны. Человек начинает постоянно болеть и скоро умирает от самого просто насморка. Собственно, это и была одна из причин популярности аристолохии в древние времена. Людям подмешивали ее экстракт в еду или питье и те медленно, но верно увядали. Однако главный метод немца состоял именно в разгоне иммунитета выше всех пределов. Вот я и подумал, что если дозировки подобрать правильно, то полученный состав сможет притормаживать чрезмерные реакции, но не наносить урон естественному уровню защиты. Я много экспериментировал. Сначала на животных, потом на людях. На тех, кого приводили к моим родителям за помощью, когда от них отказывались городские врачи. И я понял, что могу им помочь. Ты когда-нибудь видел красную волчанку? А большой зоб? А аутоиммунный дерматит? А полиартрит? Разумеется, видел, ты же врач из великой северной страны. Которая скоро сможет пересаживать человеку сердце, но все еще не может ничего поделать, если его собственный организм начинает пожирать сам себя, верно?
-А вы можете лечить подобное? – недоверчиво улыбнулся Валера. Проблема лечения аутоиммунных заболеваний, при которых иммунитет человека реагировал не на внешние антигены, а на измененные клетки собственного организма, была одним из бичей медицины. Подавление иммунитета считалось в таких ситуация главной задачей, но основная проблема состояла в том, что при этом начинали бурным цветом развиваться все до того скрытые заболевания, лечить которые эффективно в условиях отключенной собственной защиты организма было практически не возможно. Та же проблема возникала при лечении рака, при иммунной несовместимости матери и плода и при аутоиммунных заболеваниях щитовидной железы, раздувавшейся словно громадный ошейник и медленно душащей человека под действием собственной защиты организма. Неоднократно Валера видел и больных с аутоиммунным артритом, которые, измученные постоянными болями, скованные неподвижными суставами, уже не верили в возможность выздоровления и смиренно принимали очередное лечение , назначаемое врачом, который ставил целью не исцелить больного, а всего лишь на время уменьшить его страдания. Особенно же актуальной данная проблема была для хирургов. Набирающая силу трансплантология, наука о пересадках органов и тканей, своей главной проблемой считала вовсе не техническую сложность самих операций, а последующее отторжение пересаженных тканей. Неспособность организма принять новые клетки вызывала гибель сначала их самих, а затем часто и самого больного. Заявление старого сирийца, что он тут, в пустыне, нашел способ решение проблемы, которую не могла решить вся советская и европейская медицина, могло бы вызвать у него волну недоверия. И почти что вызвало, но… Но в его голове возник образ затерянного в кубинских джунглях поселка, в котором никому не известный аптекарь сделал открытие, сравнимое с обнаружением философского камня во время уборки булыжников на огороде.
-Могу. – спокойно ответил старик, выведя Валеру из пелены размышлений о невозможности всего происходящего – Я все еще работаю над подбором оптимальной дозировки и максимальной очисткой препарата, но я, действительно, могу помочь многим из тех, от кого отказываются врачи в Дамаске. И я весьма удивлен, что об этой моей работе стало известно так далеко от моего дома.
Валера, который был удивлен не меньше, предпочел промолчать.
-Зачем вам это препарат? – спросил старик – Вы ведь чрезвычайно развили химию в своей стране. Наверняка у вас есть свои рецепты на данный случай. Для чего вам аристолохия?
-Вы просите меня ответить на вопрос, на который я не имею права отвечать. – сказал Валера – Но могу вас уверить, что ваше открытие пойдет на пользу людям. С его помощью мы сможем излечить тысячи тех, кто сегодня потерял надежду.
-Да, конечно, безусловно. – старик достал из деревянной шкатулки стеклянный пузырек, появившийся на свет благодаря союзу огня и песка явно не в этом веке, и задумчиво покрутил его в руках. Внутри колыхалась прозрачная зеленоватая жидкость, цветом напоминавшая Валере любимый всеми дома напиток тархун. Несмотря на плотно закрывавшую горловину флакона деревянную пробку, вокруг распространялся сладковатый аромат миндаля, наводивший на ассоциации о шоколадных конфетах и цианистом калии. – Ты проделал долгий путь сюда потому, что хочешь помогать людям. А твой друг, который тебя сюда привел, хочет…чего хочет твой друг? Ты лекарь, а он воин. Зачем ему аристолохия?
-У нас одна цель.
-Так думаешь ты. И хочешь, чтобы так думал и он. Но Аллах, да будет свято его имя в вечности, избрал тебя для этого знания. И я не в праве ему перечить. – он протянул Валере пузырек – Возьми. Тут готовый препарат максимальной на сегодня степени очистки. Уверен, те, кто послал тебя сюда, располагают нужными инструментами для анализа. Название растения ты теперь знаешь. Осталось познакомить тебя с кое-какими прикладными результатами. – старик направился к столу, на котором лежал препарированный грызун, и Валера последовал за ним – Когда я говорил, что сделал свое открытие, подключив к эксперименту местную фауну, я не соврал. Но развил я успех благодаря нашим алжирским друзьям.
-А причем тут Алжир? Вы хотите сказать, что кто-то работает над тем же самым в Алжире?
-Ну не совсем. – старик жестом пригласил Валеру ближе к столу и двумя зажимами раскрыл края разреза, сделанного вдоль передней поверхности шеи до границы отделенной головы. – Когда французы обзавелись кулаком Аллаха, который вы называете атомным оружием, они решили, что такое не стоит взрывать у себя дома. И выбрали для этого территорию своей тогдашней колонии – Алжира. Живущие там люди и животные не подозревали о том, что являются объектом невиданного ранее эксперимента. Никого из живущих там не предупредили о возможных последствиях. Все сводилось к простому «давайте бахнем и посмотрим, что будет». Семь лет назад там взорвали первую бомбу. Потом вторую. И третью. Результаты изучаются по сей день, но уже понятно, что воздействие радиации вызвало всплеск самых разных болезней. Особенно рака и поражений щитовидной железы. После получения Алжиром независимости все данные о подобных болезнях на территории французского полигона были засекречены. Таковыми они остаются и сейчас. А вот живность, которая в изобилии там водилась и водится, секретности не признает. Когда я понял принцип действия аристолохии, я заказал нашим торговцам партию животных из Алжира. Меня особенно интересовали особи с видимыми изменениями. Вы их называете мутациями. Поскольку стоили они не дорого, мне с удовольствием доставили первую партию почти задаром. Это было пять лет назад. Потом мне привезли еще. И еще. Так было то момента, пока кое у кого не возникли вопросы о причине таких специфических заказов. Но к тому времени популяция грызунов из той местности у меня скопилась довольно большая, и я прекратил закупки. Большинство из них погибло, но некоторые дали потомство, и вот с ним-то я до сих пор и работаю. Этому образцу примерно год. Признаки зоба у него появились примерно на четвертом месяце жизни. А к моменту, когда я его вскрыл, он уже не мог сам передвигаться, настолько разрослась железа. В общем, я провел небольшую операцию и удалил ее часть. А потом стал обрабатывать аристолохией оставшуюся железистую ткань. Результат, как говорится, налицо.
-Вы сумели удалить часть щитовидной железы? – не поверил своим ушам Валера – Вот так, запросто, в этих условиях?
-Ну…- старик немного помялся, словно его застали за сочинением записки от мамы, дающей разрешение на прогул школы – не совсем запросто. Если честно, полностью удачно прошла только восьмая операция. То есть, удаление железистой ткани каждый раз проходило нормально, проблему составляло последующее кровотечение. Животные погибали от шока, и я ничего не мог с этим поделать. Мне помог решить проблему один ветеринар из Тикрита. Оказывается, за время моих исследований ваша медицина довольно далеко шагнула вперед в плане химического гемостаза. В общем, я взял за основу один из ваших препаратов и добавил кое что из местной флоры. В результате появился состав, который смог эффективно блокировать операционные кровотечения. Это решило проблему продления жизни опытных образцов.
-И что это за состав? Что туда входит?
-Эээ, нет, мой юный друг. – покачал головой старик и, выпустив клубы ароматного табачного дыма, почти полностью скрылся в его завесе – О таком у нас с тобой уговора не было. Позволь некоторые свои секреты я оставлю при себе. Ты ведь тоже не горишь желанием посвящать меня во все подробности своей работы, которая загнала тебя так далеко от дома. В общем, мне удалось заставить объект жить достаточно, чтобы изучить воздействие аристолохии на оставшуюся ткань и сравнить результат с изначальным вариантом. Теперь смотри. – он пригласил Валеру к микроскопу и, достав из стеклянной банки кусочек серо-бурого вещества, густо распространявший запах спирта, аккуратно отщипнул от него микроскопическую частицу и положил ее под окуляр – Скажи мне, что ты видишь.
Валера приник к микроскопу и некоторое время изучал образец, пытаясь вспомнить те основы микробиологии и гистологии, которые остались в его голове после окончания института, которое здесь, в пустыне, в подземелье древней крепости, представлялось событием из другой жизни, причем рассказанной когда-то другим человеком.
-Мне кажется… - неуверенно начал он, не отрывая взгляда от окуляра – нарушена клеточная структура. Ячейки неправильной формы и чрезмерно гипертрофированные.
-Совершенно верно. – радостно согласился старик – Вместо природной гармонии клеточного строения ты видишь привнесенный человеком хаос. Данная структура является результатом радиационного воздействия, которое влияет на деление клеток, значительно его ускоряя. В результате вместо замены старых клеток молодыми, как это происходит в нормальной ткани, мы видим одновременное существование одинакового назначения клеток разного возраста. Поскольку иммунитет воспринимает клетки железы как чужеродные и пытается их уничтожить, железа отвечает усиленным клеточным делением, создавая новые клетки до гибели старых. Это ведет к разрастанию органа и разгону его функции, поскольку идет многократное дублирование одной и той же деятельности. Результатом является смерть носителя от истощения. Кроме того, из-за разрастания соединительной и основной ткани появляется дополнительная сосудистая сеть, которая усиливает риск кровотечения. А теперь – старик отщипнул тонким пинцетом кусочек ткани из глубины кроличьей шеи и заменил образец под линзой микроскопа.
-Структура словно упорядочилась – сказал Валера – Такое ощущение, что пришел дворник и вымел весь мусор, оставив лишь самое нужное.
-Дворник? – нахмурился старик – Ах, да, это люди, которые следят за чистотой ваших городов, когда вы не хотите делать этого сами. Очень вредная профессия, развращает горожан и отучает нести ответственность за чистоту собственного дома. Но да, ты подметил самое главное. Структура железы снова стала упорядоченной, поскольку клеточное деление вошло в норму. Причина – введение аристолохии в рацион питания объекта и инъекции ее экстракта напрямую в железистую ткань. Подавление общих иммунных сил в сочетании с прямым воздействием на железистый кровоток привело к тому, что иммунитет перестал видеть в клетках железы врага и, соответственно, перестал пытаться ее уничтожить. Зоб не только перестал расти, но и начал уменьшаться.
-Это…это просто потрясающе. – не мог не признать Валера – И вы добились этого здесь? В таких условиях?
-Ну…мне бы, конечно, не помешало кое какое оборудование из тех, что есть в ваших больницах. Но это не главное. На самом деле я ничего особенного не добился. С помощью аристолохии лечили проказу в те времена, когда европейцы еще считали основным методом лечения всех болезней примитивное кровопускание. – некоторое время он наблюдал за Валерой, который снова приник к микроскопу – Итак. – он чуть повысил голос, возвращая внимание своего гостя – Теперь ты получил то что, хотел и можешь уходить.
-Но я…у меня столько вопросов. – Валера пытался привести в порядок суматоху, которая творилась у него в голове и девизом которой было «этого не может быть», но, как оказалось, усилия эти были напрасны.
-Нет. – старик встал, и черты его лица вдруг показались Валере, высеченными из камня, на котором играли отблески огня – Никаких больше вопросов. Никаких разговоров. Ты знаешь ровно столько, сколько должен знать. Я рассказал тебе все это потому, что на то была воля Аллаха. Только он мог провести тебя так далеко и никогда бы не сделал этого, если бы ты замышлял зло. А шайтан, который пытался увести тебя в пустыню никогда не стал бы делать этого, если бы ты не выполнял волю Аллаха. Я помог тебе найти то, что ты хотел. Но остальной путь ты пройдешь один. Если обретенные тобой знания послужат людям, мы встретимся с тобой в раю и еще раз подробно обсудим это. А если нет, я не хочу, чтобы в день страшного суда Аллах призвал меня к ответу за помощь неверному в сотворении зла. Салех, – обратился он к сирийскому офицеру, который при звуке своего имени автоматически принял строевую стойку – Проводи нашего гостя к его другу и помоги им благополучно вернуться в Дамаск. Нам с ним больше нечего сказать друг другу.
-Послушай меня очень внимательно. – едва они вышли из подземной лаборатории, Салех круто развернулся и фактически прижал Валеру к стене – Все, что тебе было рассказано, предназначалось именно для твоих ушей. Я знаю, что всей вашей операцией руководит твой друг. Я знаю, что он великий воин и что ему известно многое. Но именно ты должен решить, что и сколько рассказать ему из того, что ты узнал здесь.
-Салех, ты не понимаешь. – покачал головой Валера – Мы с ним делаем одно дело.
-В таком случае, если с ним – Салех кивнул в сторону двери, ведущей в подземелье, где остался старик – что-нибудь случится, я буду считать виновными вас обоих. Не смотри на меня так. – улыбку Салеха никак нельзя было назвать дружеской – Я не вчера родился и хорошо знаю, что бывает с источниками подобной информации. Если я вырос в пустыне, без водопровода и телевидения, это не значит, что я не понимаю, как мыслят большие, когда обирают маленьких. Вы пришли сюда, чтобы помочь моей стране, и я это ценю. Потому я и помог вам найти это место. Но если, добившись успеха, вы решите избавиться от его первоисточника…
-Хватит. – перебил его Валера – Я даю тебе слово, что ни вашему вождю, ни этому месту не будет угрожать ничего, что шло бы от нас. Такой ответ тебя устроит?
-Да. – кивнул сириец, ощутимо расслабившись.– Вполне.
-А теперь, когда мы это выяснили, объясни, почему ты решил говорить со мной, а не с Серегой? Ты ведь сам понимаешь, кто главный в этом деле. Только не говори, что меня выбрал Аллах, шайтан и прочая местная живность.
-А ты настоящий атеист, да? – улыбнулся Салех – Не веришь ни в бога, ни в черта, пока один из них не прижмет тебя за причинное место. В вашей стране многие такие. Нет, дело не в выборе Аллаха, хотя ты и сам понимаешь, что мир не так прост, как ты думал раньше. Твой друг меня бы не услышал. Не стал бы спорить, даже согласился бы, но все равно не услышал. Потому что он уже сделал выбор. И не отступится от него. Ради этого он готов пожертвовать всеми и вся. Разве что кроме тебя. Он хочет получить силу. А ты – знание. Именно потому я говорю с тобой.
-Странно тебя слышать. Все это время я думал, что вы с Сергеем чуть ли не друзья. – теперь, когда основной вопрос был выяснен, они с Салехом медленно шли обратно через внутренний двор калаата, и Валера все с большим интересом рассматривал сирийского десантника. – А сейчас ты говоришь о нем так, словно не доверяешь ни одному его слову.
- Если мне придется отдать в бою жизнь за раиса Сергея, я сделаю это без колебаний. И если мне придется идти за линию фронта, я с радостью возьму его прикрывать мне спину. Ведь именно благодаря ему я все еще хожу по земле. Но если когда-нибудь наши интересы пересекутся, да поможет мне Аллах вовремя убраться с его дороги.
-Ты все-таки сделал это. – Кулагин заворожено смотрел на изумрудную жидкость в маленьком флаконе, неспешно перекатывая его в пальцах – Когда-нибудь, когда мы добьемся успеха, станем генералами, все это отойдет в разряд народного фольклора, я расскажу тебе, каких усилий нам стоило подобраться к этому старому отшельнику.
-Это когда-нибудь. – отмахнулся Валера – А какие у нас планы сейчас? Насколько я понимаю, в Алеппо мы не едем.
-Не едем. – покорно согласился Кулагин, продолжая рассматривать флакончик – Хотя жаль, я мог бы показать там тебе несколько просто фантастических мест. Если сирийцы одержат верх над евреями, этот город станет ближневосточным Парижем. В общем, мы возвращаемся в Дамаск. Там докладываемся в аппарате главного военного советника, после чего делаем отсюда ноги и возвращаемся к нашей основной работе. А местные товарищи пусть сами между собой разбираются. Как тебе такая идея?
-С учетом того, насколько мне осточертела эта пустыня, я буквально всеми конечностями за.
-Всеми не надо, на двух из них тебе еще ходить. – Кулагин повернулся к Салеху – Заводи машину. Думаю, уважаемый Рашид простит нам отъезд без прощания, учитывая, что он не сильно был вообще рад нас видеть.
-Уверен, он простит вас.
-Тогда поехали.
-Господин полковник выражает искреннюю радость по поводу вашего возвращения из столь изнурительного путешествия. Он очень сожалеет, что не смог встретить вас лично, но дела службы требовали его присутствия на Голанах. Тем не менее, он знает о том, как много вы сделали за время его отсутствия и бесконечно рад, что все это время мог быть спокоен, зная, что руководство основной текущей работой, осуществляют столь квалифицированные специалисты. Но его сердце печально, ибо вы приехали, чтобы снова покинуть его. И хотя он понимает, что речь идет о выполнении вами своего долга, он не может не упомянуть о том, что он сам и вверенное ему учреждение всегда будут рады вам, когда бы вы не решили вернуться. – Обнорский, как всегда, переводил почти синхронно, так что голоса самого полковника аль-Рахмани было почти не разобрать. – Поскольку ваш вылет назначен на завтрашний вечер, он будет считать большой честью, если вы согласитесь поужинать с ним накануне вылета с тем, чтобы тепло его очага согревало вас на высоте по дороге к дому.
-Мы очень благодарны господину полковнику и очень ценим его к нам отношение. Мы с удовольствием примем его приглашение в любое выбранное им время.
-Все-то этот Рахмани знает. – проворчал Валера, когда они, простившись с начальником госпиталя, вернулись в свою комнату – Две недели мы тянем тут всю лямку, гоняем его балбесов по операционным, дрессируем весь персонал, а он сидит на Голанах, но все знает и за все нам благодарен. Теперь мы улетаем, а он остается с налаженной по советскому образцу системой работы при минимуме затраченных усилий.
-Восток. – пожал плечами Кулагин – Главное, что наши дела тут закончены. Петровский к утру подготовит все бумажки, борт вылетает ровно в десять вечера, так что к утру будем дома. Так что к вечеру уже сможешь рассказывать Алене, как ты без нее скучал.
-А кому и что будешь рассказывать ты?
-А вот это уже государственная тайна. – улыбнулся Кулагин – Так, у нас есть примерно полчаса на привести себя в порядок, а потом нас ждут на Голанах. Петровский считает, что перед возвращением мы должны еще раз все проверить. Кстати, он хочет, чтобы ты высказал свое мнение насчет твоего Махмуда. Есть мнение назначить его начальником передовой эвакуационной базы.
-А причем тут я?
-Ну как же? Бумажки подготовит аль-Рахмани, а завизировать их должен будешь ты. Ведь именно ты был куратором аль-Салмани с самого начала. Тебе и решать, готов ли он возглавить эту контору, которую мы с тобой организовали на Голанах.
-То есть, если его подчиненный справится, то он молодец, воспитал хорошего врача. А если нет, то это русский придурок дал ему необоснованно лестную характеристику, а он, аль-Рахмани, просто не решился спорить с представителями старшего брата.
-Ну, примерно так.
-Здорово. Я все больше люблю восточную логику. Знаешь, мне иногда кажется, что у нас половина руководства проходила здесь стажировку на предмет заготовки виновных на случай неудачи.
-Это наука универсальная. Постигается всеми начальниками на всех континентах по мере продвижения по карьерной лестнице. В нашей сфере ею с особенным мастерством владеют замполиты. В общем, полчаса. Смой пыль и приготовь счастливое лицо. Все-таки с соотечественниками встретимся.
-Извините за мой неприбранный вид. Но я был уверен, что вы появитесь не раньше обеда. – майор Французов был явно в шоке от столь неожиданного визита советского начальства, что не удивительно учитывая, что стрелки часов как раз шагнули в пятый час утра, и над позициями 303-го зенитного полка едва заметно начинала сереть лишь дальняя кромка неба. Начмед, выглядевший соответственно времени, являл собой трагикомичное зрелище наспех поднятого, но еще не разбуженного человека. Взлохмаченные волосы, криво одетые очки и безрезультатный попытки попасть одной рукой во второй рукав кителя, а другой огоньком зажигалки в сигарету, придавали ему вид, скорее ,университетского профессора, чем боевого офицера. И тем больше было удивление гостей, что обе эти задачи ему удались блестяще и почти одновременно.
-Мы не с проверкой, Валерий Сергеевич, так что внешний вид не обязан к официальности. - поспешил успокоить его Кулагин, нацепив на лицо один из вариантов обаяния.
-Это радует, тем более, что у меня он бы и не получился. - Французов выпустил в струю крепкого советского дыма и, взглянув в висящий возле изголовья его походной койки обломок зеркала, мрачно кивнул самому себе в подтверждение этого утверждения. - Так чем в таком случае обязан?
-Да, собственно, мы попрощаться. - сказал Валера, развеяв остаток интриги.
-Обратно в Союз?
-Да. Завтра, точнее, уже сегодня утром.
-Значит, решили пропустить все веселье. - начмед чиркнул спичкой и зажег газовую конфорку и поставил на нее медную джезву, щедро сыпанув туда ароматного кофе. - Извините, что не могу предложить ничего покрепче. У нас сухой закон в свете накала обстановки.
-А у нас нет. - Кулагин достал из внутреннего кармана плоскую бутылку, в которой плескалось нечто, поразительно напоминавшее коньяк.
-Господи, как приятно оказаться среди земляков. - улыбнулся Французов, помешивая кофейное варево. -Однако я думал, что вы останетесь здесь до решающих событий.
-Боюсь, это не в нашей власти. - пожал плечами Кулагин.- Однако мы были бы вам благодарны, если бы вы выделили нам санитарный транспорт для поездки в госпиталь.
-А к чему такие сложности? Насколько я понимаю, вы пришли сюда не пешком. Или ваш водитель дороги не знает?
-В том-то и дело, что знает. И машина с номерами Дамаска сразу привлечет внимание передовых постов. А мы бы хотели приехать туда, скажем так, сюрпризом.
-Так значит, дело все же в проверке, но не нашей.
-Ну, почти. Перед тем, как уехать, мы бы хотели убедиться, что наша команда готова ко всяким неожиданностям. Так мы можем рассчитывать на ваш транспорт?
-Да, конечно. Вы многое сделали, как мне сказали. Ваш Абдулазиз буквально в восторге от своей карьеры. Говорят, аль-Рахмани подумывает о том, чтобы сделать его своим заместителем после вашего отъезда. Он толковый врач, так это может оказаться одним из немногих кадровых решений, принятых к вещей пользе общего дела.
-Я смотрю, вы не в таком восторге, как его начальник. – заметил Валера.
-Как вам сказать. – пожал плечами начмед – Слишком тут все закостенело. Эти сирийцы не хотят знать ничего нового, они считают, что во всем их поможет Аллах. Так что рано или поздно весь творческий порыв вашего ставленника – он посмотрел на Валеру – угаснет. И я даже не знаю, что скорее его погасит, победа или поражение. Но до того он все же может принести пользу тем, кто попадет у нему на стол. – Французов снял джезву с огня и разлил кофе по алюминиевым кружкам, в которые Кулагин почти одновременно плеснул по щедрой порции коньяка. – Ну что ж, надеюсь, что бы вы тут не искали, вы это нашли. – начмед поднял кружку, и гости не заставили себя ждать с ответным жестом. –Так что выпьем за победу, нашу и наших сирийских друзей. Они так ищут смерти в священной войне, что им это вполне может удаться. В конце концов, обретение искомого и есть главная победа.
Валера успел почти проглотить сдобренный коньяком кофе, когда Кулагин вскинул глаза к пологу палатки.
-Какого… - Кулагин успел сформулировать лишь первую часть вопроса, задаваемого любым военным, который оказался в ситуации неожиданного нападения противника, когда над их головами раздался звук, похожий на раздирание полотна.
Взрыв первого снаряда, выпущенного дальнобойной израильской артиллерией, был настолько оглушительным, что трое коллег рухнули на землю раньше, чем многочисленные осколки изрешетили стены палатки. При этом один из них пробил газовый баллон, и грандиозный огненный шар ударил во все стороны, мгновенно воспламенив палатку и разнеся в щепки скромный быт Французова. Секунду спустя, когда Валера пытался вспомнить, кто он и где находится, чья-то сильная рука ухватила его за шиворот и выволокла из-под тлеющей деревянной столешницы, которая накрыла его, подброшенная ударной волной, тем самым защитив от огня.
-Жив? - Кулагин одним рывком поставил его на ноги, продемонстрировав пользу увлечения физкультурой.
-Да, я…
-Тогда бегом!
Они успели выскочить из палатки за мгновение до того, как подточенный взрывом опоры рухнули, покрыв землю продолжавшим гореть пологом.
В уши, и без того контуженные взрывом, ударил пронзительный рев серены, из многочисленных палаток по одному и группами выскакивали люди и устремлялись к позициям зенитных ракет. Сирийские солдаты из внешней охраны и советские бойцы из подразделений позиционной обороны, бежали к выдолбленным в каменистой почве стрелковым ячейкам, которые, связанные между собой сетью траншей, создавали линию, на которой планировалось сдерживать противника, если основные силы сирийской армии, выдвинутые на передовые позиции, не устоят. Вся эта картина, ожившая всеми своими фрагментами одновременно, отпечаталась в мозгу Валеры в течении нескольких секунд, после которых следующий взрыв вновь опрокинул их с Кулагиным на землю, обсыпав сверху мелкой каменной крошкой.
-Ну прям как в сорок первом. - Кулагин выплюнул кусок известняка и огляделся. - Лупят грамотно, а ведь отсюда их позиций не увидеть.
Очередной снаряд упал на столовую палатку, разметав языками пламени осколки железной посуды и что-то бурое и бесформенное, в чем Валера краем сознания узнал куски человеческих тел. Несколько теплых капель, попавших ему на лицо, укрепили его в этой уверенности. Он повел головой, оглядываясь вокруг. Повсюду лежали люди, некоторые были явно мертвы, у многих не хватало конечностей, а у пары голов. Другие определенно подавали признаки жизни, которые выражались в душераздирающих криках и попытках отползти под защиту какого-нибудь укрытия, что на плоской как стол поверхности голанского плато создавало немалую проблему. Снова и снова с неба раздавался свист, за которым следовал очередной взрыв, разбрасывающий кругом осколки камней и людей. Сразу несколько снарядов угодили в барак санчасти, мгновенно вызвав пожар и новые крики, на этот раз сгоравших заживо людей, которые не успели из него выбраться.Полыхали палатки, деревянные конструкции, с грохотом взлетели на воздух несколько машин.
-Ползи за мной! - Кулагин словно змея, изгибаясь всем телом, резво пополз к ближайшей воронке.
-Но Французов…
-Он мертв! Мы ничем не можем помочь ему!
-Вот я так и знал, что ты это скажешь. - Валера почти не зажмурился, когда рядом разорвался очередной снаряд, и похвалив себя за выдержку, пополз за другом, вспоминая по дороге все, чему его учили на занятиях по тактике на военной кафедре.
Они скатились в воронку, и Валера коротко выругался, когда осколок известняка впился ему в точку, где спина кончает свое приличное название.
-Что дальше?!
-Ждем!
-Чего?!
-Чуда!
Сломав проволочную ограду, на площадку влетел открытый джип, за рулем которого сидел Салех.
-А вот и чудо. Теперь самое время делать ноги. - сказал Кулагин.
-Но эти люди! - Валера ткнул пальцем в лежащие на земле фигурки.
-Ты ничем не можешь помочь им тут! Санчасть в щепки! У нас нет ни лекарств, ни оружия! Мы должны встретить на склоне тех, кого привезут туда!
-Быстрее, быстрее! - Салех, наконец, увидел их, и активно махал руками, давая понять, что уважаемым советским гостям стоит быстрее принять коллегиальное решение относительно их общего будущего.
Справа от них взметнулся верх косой огненный столб. Первая зенитная ракета покинула стартовую платформу и ушла в небо. Буквально секунду спустя за ней последовала вторая.
-А вот и птенчики подлетают. Точно пора рвать когти. За мной!
Кулагин выбрался из воронки, и Валера, коротко ругнувшись, последовал за ним. Салех тем временем развернул машину в направлении проделанной им же дыры в ограждении и сейчас усиленно придавливал педаль газа, окутывая потрепанный джип клубами серого дыма.
-Быстро, в госпиталь! - успел крикнуть Кулагин, впрыгивая в машину, когда рядом с ними разорвался со свистом упавший снаряд израильской гаубицы. Что-то чиркнуло Валеру по ноге, и какой-то периферией сознания он заметил, что правая штанина принимает подозрительно темный цвет, медленно распространяющийся вниз, а внутри хлюпает что-то горячее и липкое. В следующую секунду его внимание привлек звериный рык, вырвавшийся из горла Кулагина, который, дернувшись в сторону, ухватился за правое плечо и пытался зажать бьющую кровью рану. Что касается Салеха то его лишенное верхней части черепа тело продолжало сидеть на водительском сиденье, держа руки на руле, а нога, сведенная судорогой, все так же судорожно давила на педаль газа. Все эти картинки сложились в единую мозаику секунды за полторы, выдав команду всему организму на крайне решительные действия. Валера выпрыгнул с заднего сиденья, едва не потеряв сознание от пронзившей правую ногу боли, ухватил за китель труп сирийского офицера и выдернул его из машины, забравшись на его место. Быстрым движением рванул клапаны на кармане форменных штанов и вытащил жгут.
-Сейчас, Серега, сейчас. - больше себе, чем другу шептал он.
Лицо Кулагина тем временем постепенно начинало сливаться с серым цветом пустынного камуфляжа. Пальцы, зажимавшие рану, побелели от напряжения, но все равно не могли полностью пережать бьющий из развороченного мяса красный фонтан.
-Вот это…****юлину...получили. - прохрипел Кулагин, когда Валера стянул жгутом ему руку, получив в лицо последний фонтан крови друга. - Надо быстрее...в госпиталь. - дрожащей рукой он вытащил из нагрудного кармана перевязочный пакет и, разорвав зубами брезентовую оболочку, приложил к ране, разматывая второй рукой бинт.
Видя, что кровь остановилась и дальше друг явно не даст себе умереть немедленно уже сам, Валера разорвал собственную штанину и выдал короткую матерную тираду. Правое бедро зияло большой рваной раной, идущей от колена косо вверх и тольк о чудом и не достигшей бедренной артерии. Криво загнутые края раны вызвали у него в голове мысль о ее похожести на безумную улыбку.
-Что с Салехом? - спросил Кулагин.
-Нет больше Салеха. - Валера затянул узел на повязке и, дернув рычаг коробки передач, рванул джип с места. - Держись, Серега, будет весело.
-Твою ж мать… - Кулагин скрипнул зубами и, прикрыв глаза, откинулся назад, ухватившись здоровой рукой за стойку кузова.
Уже вылетев за пределы периметра, Валера успел заметить, как еще две огромные зенитные ракеты ушли с направляющих в серое небо рассвета, направляясь на перехват первых израильских самолетов, которые этим утром начали первый этап упреждающего удара армии обороны Израиля. Он не знал и не мог знать деталей, но, прислушиваясь к стонам Кулагина, когда джип подпрыгивал на очередном ухабе и пульсирующей боли в собственной разорванной ноге, понимал, что война началась совершенно не так, как это планировали высокие штабы, сопровождаемые советскими военными советниками. В то утро пятого июня 1967 года израильское командование отдало приказ о начале упреждающего удара одновременно по трем арабским государствам, в разы превосходящим его по численности населения и военной мощи. Египет, Сирия и Иордания, уже изготовившиеся к нападению, в штабах которых уже готовили шампанское во знаменование уничтожения ненавистного сионистского государства на священной арабской земле и стягивали к границе последние части отмобилизованных армий подверглись на рассвете удар с земли и воздуха, весьма недолгий по времени, но небывало точный и мощный, разом, похеривший все планы быстрой победоносной войны с израильским государством. Девятьсот египетских и триста сирийских танков ждали приказа на западной и южной границе Израиля. С востока подошли еще двести семьдесят танков армии Ирака, который по договору с королем Иордании ввел свои войска на территорию этого государства, дабы принять участие в священной войне против иудеев. Более того, о готовности предоставить войска для участия в операции заявили Алжир, Саудовская Аравия, Кувейт. Превосходство арабов в танках, основном оружии сухопутной войны, который снискал себе славу стратегического еще со времен Второй мировой, было более чем вдвое. С воздушной составляющей дела для израильтян обстояли еще печальнее, ибо здесь они уступали противнику более, чем в три раза. Триста израильских самолетов готовились противостоять более, чем тысяче арабских самолетов. Понимая невозможность сдержать удар настолько превосходящих сил противника, ЦАХАЛ с 1965 года готовилась к превентивному удару. В отличии от классического упора на бронетанковые соединения, израильтяне решили сделать ставку на воздушный и артиллерийский удар. Именно авиация должна была дать зеленый свет остальным израильским силам. Израильские пилоты почти два года чуть ли не ежедневно летали над Средиземном морем, садясь в пустыне Негев. Фактически они летали впритык к зоне действия египетских сил ПВО, которые постепенно привыкли к регулярным полетам и израильской авиации и потому вскоре даже перестали объявлять боевую готовность при приближении очередных воздушных целей. В пустыне тем временем строились макеты арабских аэродромов и с полноразмерными имитациями самолетов, по которым израильские пилоты учились отрабатывать внезапные удары, летая в любую погоду и время суток, часто сохраняя полное радиомолчание. Все эти мероприятия дали возможность ВВС Израиля подготовить операцию «Фокус». Утром пятого июня два воздушных кулака поднялись с израильских аэродромов, взяв курс на Синайский полуостров и Голанские высоты. Будучи обнаруженными арабскими силами ПВО на подлете к контрольной зоне, они были приняты за очередные плановые перемещение израильской авиации, и только первые разрывы гаубичных снарядов в сочетании с ракетами «воздух-земля» убедили арабов, что учения для израильтян закончились. В то время, когда западная группировка ЦАХАЛ ломала боевые порядки египтян, на юге, в районе Голанских высот началась дуэль «богов войны», артиллеристов. И хотя сирийские артиллеристы показали себя достойными противниками, их главная проблема заключалась в том, что израильских артиллеристов поддерживала авиация, не только дополнявшая их огонь своим собственным, но и выдававшая целеуказания, в то время, как сирийцы били по заранее уточненным координатам, не зная, есть ли там противник. Сирийские самолеты в это время, как и египетские, горели на аэродромах и ничем не могли помочь своей артиллерии в решающие первые часы войны. В небе с первых же минут висели израильские ударные самолеты, с легкостью уворачивавшиеся от зенитных ракет, которые сирийские зенитчики выпускали с максимальной дистанции, давая возможность противнику совершить маневр уклонения и почти сводя на нет шанс успешной противовоздушной обороны. Фактически единственным эффективным пунктом ПВО оказалась позиция 303-го зенитно-ракетного полка, в котором у пультов дежурили советские зенитчики. Израильтяне знали об этом, потому самый первый артиллерийский удар был нанесен именно по этой позиции.
По мере того, как они удалялись от находящихся под огнем советских зенитных позиций, гул канонады не только не слабел, но наоборот начинал нарастать, давая понять, что дело вступают все новые батареи дальнобойной артиллерии сирийской армии. Со свистом рассекая воздух, над головой пронеслись несколько МИГов, направляясь в сторону Голан. Солнце постепенно окрашивало пустыню в привычный желтый цвет, вытесняя серые предрассветные оттенки песков, когда джип с двумя истекающими кровью советскими врачами влетел на территорию полевого эвакуационного госпиталя. В госпитале уже царила классическая арабская суматоха, делавшая его похожим на помесь восточного базара с горящим от случайного окурка публичным домом. Абулазиз, завидев советских коллег, выскочил им навстречу и почти сразу громогласно принялся обращаться к Аллаху с просьбой сохранить им жизнь в столь сложный для него лично и его страны момент, дабы ему не пришлось расхлебывать заваренную командованием кашу в одиночестве.
-Его в операционную! - Валера кивнул на Кулагина — А мне костюм! Абдул, будешь мне ассистировать!
-Вы хотите его оперировать сами? Но вы… - Абдулазиз бросил взгляд на темно-бордовое пятно, которое медленно увеличивалось в размере, расползаясь по штанине пустынного камуфляжа Валеры.
-Выполнять! - рявкнул Валера таким голосом, что с трудом сам узнал себя.
-Я всегда говорил, что ты прирожденный начальник. - Кулагин, которого санитары как раз вытаскивали из машины и укладывали на полевые носилки, облизнул пересохшие губы и слабо улыбнулся — Главное, поставить тебя в нужные условия.
Тем временем Абдулазиз, воодушевленный решительностью советского коллеги, быстро отдавал приказы, и, повинуясь ему, санитары утащили Кулагина в операционный бокс.
-Вы не можете так оперировать. - сказал он, глядя на Валеру.
-Абдул, ты слышишь это? - Валера кивнул в сторону Голанского плато, откуда доносился грохот взрывов и ощутимо тянуло гарью. - Скоро сюда привезут много раненых. Очень много!
-Тем важнее, чтобы вы оставались на ногах. - возразил Абдулазиз — Причем на обеих сразу. - он повернулся к санитарам, которые по случаю начала боевых действий облачились в подобие белых халатов, стремительно становившихся серыми из-за покрывавшего их песка. - В перевязочную его. - приказал он.
-Да какого… - Валера даже не успел развить возражение, когда два крепких араба ухватили его за руки и потащили в сторону операционного блока. Блок этот представлял несколько соединенных между собой палаток, приподнятых на деревянном помосте над уровнем песка и разделенных шлюзами, где размещались три операционных и несколько помещений поменьше, игравших роль перевязочных для проведения малых операций вроде зашивания разорванных конечностей заезжих гостей. Надо отдать должное сирийским коллегам, они приложили все усилия, чтобы залатать Валеру максимально аккуратностью. Единственным минусом оказалась невозможность полноценного обезболивания, ибо, настаивая на необходимости остаться в строю, Валера не мог допустить, чтобы его накачали анестетиками. В результате в ходе обработки и ушивания раны сирийцы смогли значительно пополнить свои знания самых виртуозных комбинаций нецензурных выражений, которыми так богат русский язык. Когда последний стежок был аккуратно завязан, молодой хирург щедро полил ее сверху чистым спиртом, стараясь максимально обезопасить Валеру от угрозы заражения. Результат превзошел все ожидания и выразился в том, что Валера вырвался из рук удерживавших его санитаров и с размаха двинул кулаком одному из них прямо в челюсть. Тот отлетел назад, собрав по пути еще двоих бойцов и опрокинув тазик с использованным перевязочным материалом. Только услышав грохот опрокинутого инвентаря Валера осознал содеянное и неуверенно огляделся вокруг, пытаясь подобрать слова извинения на арабском, который, несмотря на ежедневное запоминание нескольких основных фраз, полностью выветрился у него из головы в последние три секунды. Воцарилась тишина. Арабы настороженно следили за советским врачом, обнаружившим столь неожиданные бойцовские качества в столь неподходящее время.
-Если вы не возражаете, раис, - голос Абдулазиза звучал непривычно почтительно — Саид — он кивнул на молодого хирурга, зашивавшего Валере ногу — сейчас вас перевяжет. Ваш друг ждет вас в операционной, он настаивает, чтобы его оперировали только вы.
-Абдул, я…
-Ничего страшного. - Абдулазиз проводил задумчивым взглядом санитара с явными признаками сотрясения мозга, которого, наконец, подняли с пола и вывели из перевязочной. - Он сам виноват. Крепче держать надо было. Однако нам стоит поторопиться. Мне доложили, что к нам направляются первые раненые с передовой. Было бы очень желательно, чтобы мы могли рассчитывать на вашу помощь.
-Ты представляешь, эти замечательные ребята хотели резать меня сами. И это при том, что никто из них раньше плечевую артерию не зашивал. - Кулагин, лежащий на столе и все еще обильно покрытый следами засохшей крови, выглядел на удивление беззащитно и, поскольку сам понимал это не меньше, старался компенсировать абсурдность ситуации многочисленными руководящими указаниями. - Проследи, чтобы совпадала группа и резус. И чтобы холод приготовили. И чтобы иглы были нужного…
-Серега. - Валера как раз затянул перчатки вокруг рукавов хирургического халата — Уверяю тебя, мы разберемся. Давайте наркоз. - кивнул он сирийцу, стоящему возле аппарата ИВЛ, к которому был подключен баллоны с наркозной смесью.
-Какой еще наркоз? - Кулагин было дернулся вперед, но фиксаторы на запястьях его удержали — Никакого наркоза, только местная анестезия.
-Серый, послушай. - Валера наклонился к нему — У тебя разорвана плечевая артерия. Часть осколка еще в ране. Мы тебя залатаем, но все это будет очень больно. И никакая местная анестезия этого не снимет. Ты же сам понимаешь.
-Ничего, я выдержу. Ты же знаешь, я крепкий. Не давай этим бабуинам усыпить меня!
-Наркоз. - кивнул Валера сирийцу.
-Ты что, меня не слышал? Я приказываю, как старший по званию!
-Вы не адекватны, товарищ майор, в виду потери крови и болевого шока. Потому я на время отстраняю вас от командования.
-Да я тебя… - Кулагин как раз хотел расписать все перспективы их дальнейшей дружбы, когда на лицо ему опустилась наркозная маска, а шипение провозгласило накачивание в его легкие усыпляющей смеси.
Абдулазиз занял свое место напротив Валеры и вопросительно посмотрел на него, ожидая указаний.
-Начали. - кивнул Валера. - Скальпель.
Нога болит. Она болит так сильно и так долго, что он уже почти привык к этой боли. Натянутые швы не могут полноценно стягивать края раны из-за постоянной длительной нагрузки, и потому между ними просачиваются капельки крови, которые, засыхая, ужа сформировали плотную корку, спаявшуюся с материей камуфлированных штанов и натягивающуюся каждый раз, когда он меняет центр тяжести, переступая с ноги на ногу. За брезентовыми стенами палатки, словно гул ритуальных барабанов, не прекращается грохот канонады. Многочисленные разрывы артиллерийских снарядов и авиабомб ровняют Голанское плато, обеспечивая почти беспрерывный поток раненых, которых всеми видами транспорта везут в эвакуационный госпиталь и которых в большинстве своем переправляют в Дамаск, как только становится ясно, что прямо сейчас они умирать не собираются. Кулагин уже несколько часов, как доставлен в Дамасский госпиталь и, судя по полученному оттуда сообщению, с трудом принятому местной радиостанцией времен чуть ли не первой мировой, уже пришел в себя и выражал массу недовольства по поводу того, что ему не дали поучаствовать в основном мероприятии. Значительно больше информации по этому поводу предоставил Обнорский, которого прислали сюда, как только выяснилось, что в Дамаск вернулся только один из двух его подопечных. Сейчас он стоит посреди операционного блока, куда заносят все новых и новых раненых, меняя цвет лица с бледного на светло-зеленый, и старается не смотреть на операционные столы, между которыми ему приходится стоять, а только переводит указания Валеры механическим голосом отсутствующего в этой реальности человека.
-Промойте дренаж. - Валера делает шаг назад, освобождая операционное поле для ассистента и бросает короткий взгляд на второй операционный стол, где ситуацией рулит Абдулазиз. Тот склонился над раненым в бедро и как раз отчаянно пытается вернуть целостность бедренной кости, которая в средней своей части превратилась в набор осколков после попадания осколка авиабомбы. Абдулазиз бормочет малопонятные ругательства на далеком от классического арабском и встречается взглядом с Валерой, явно призывая на помощь. Вот уже восемь часов они впятером пропускают через операционный блок нескончаемый поток изувеченных металлом тел, уже почти без эмоций сортируя их на тех, кого стоит пытаться спасти и тех, которые заведомо безнадежны. Последние медленно, но верно наполняют кузов стоящего возле госпиталя тентованного грузовика. Санитары похоронной команды появляются в оперблоке словно ангелы смерти и выкатывают носилки с очередным трупом, а на его место уже несут следующего раненого, укладывая его на стол, который даже не успевают протирать антисептиком, очищая от крови и осколков костей. Кругом в раскаленном воздухе царит непередаваемая смесь ароматов, в котором выделяется запах раскаленной меди, свойственный большому количеству крови на горячем воздухе. Солнце в зените и обильно поливает теплом брезентовый тент госпитального комплекса, раскаляя и без того плывущий от жары воздух. Пот потоком стекает по телу Валеры, заливает глаза, хлюпает под маской и белой резиной перчаток, размывая картинку перед глазами и заставляя руки подрагивать от обезвоживания. Обводя взглядом своих сирийских коллег, Валера почти завидует тому факту, что большинство из них выросло в этом раскаленном климате, часто без водопровода, но с прекрасно адаптированным к жаре организмом. Меняя перчатки после очередного пациента и глядя, как из них потоком выливается вода, он приходит к глубокомысленному выводу, что цивилизованность его Родины может быть не столь категоричным достоинством.
-Дренаж промыт. - докладывает ассистент — Полость санирована.
-Зашивайте. - кивает Валера делает еще шаг назад, и тут же санитар подносит ему к губам чашку с горячим кофе, буквально заставляя сделать пару глотков, способных поднять даже мертвого благодаря изрядной крепости и кое каким добавкам, в которые Валера предпочитает не вдаваться. Медсестра меняет ему на руках окровавленные перчатки на новые, а на соседний операционный стол уже заносят следующего раненого. В отличии от предыдущих, этот явно не араб. Светлые глаза, светлая, хоть и покрытая грязно-бурыми разводами кожа и выцветшие на солнце волосы однозначно указывают на иностранное происхождение, и пока Валера делает первые оценки его состояния, раненого сгружают на стол, после чего он открывает одурманенные обезболивающим глаза и, окинув Валеру, закутанного в покрытый бурыми пятнами халат, с маской на лице и натянутом по самые брови колпаке, делает глубокомысленный вывод:
-****ец. Только чуркобеса-мясника мне и не хватало.
Валера тем временем ощупывает края раны в правой половине грудной клетки, которые набухают на глазах, по ходу наполнения тканей выходящим из пробитого легкого воздухом. Полевой санинструктор как мог затампонировал рану брезентовым чехлом ППИ, но герметичности явно не достиг, и сейчас воздух при каждом вдохе всасывался в плевральную полость, сжимая правое легкое, а на выдохе упирался в затыкающий рану тампон, распространяясь вширь и надувая подкожную клетчатку подобно воздушному шарику. В результате вокруг раны надулась большая подкожная эмфизема, растущая вширь, сдавливающая дыхательную мускулатуру и тем самым еще больше усложняя дыхание. Учитывая, что на спине выходного отверстия не было, осколок, столь радикально изменивший жизнь советского офицера, все еще находился у него в груди, обещая Валере несколько часов, очень интенсивного спасения от скуки.
-Закись с кислородом один к двум. Промедол подкожно. Определить группу крови. Рашид, готовь зонд, будем ставить дренаж.
-Ну ни хера себе. - лицо раненого постепенно становилось нежно синего цвета, но широко распахнутые глаза с интересом уставились на Валеру.
-Триста третий зенитный? - спросил тот.
-Да. Откуда ты…
-Я буквально недавно был там гостем. А теперь постарайся дышать медленно и не кричать. Несмотря на все наши усилия, будет больно.
-Вот уж точно, чувствую себя как дома. - прохрипел раненый, поднимая глаза к потолку.
Чувствуя, как по маске стекают вырвавшиеся фонтаном капли крови, щедро оросившие его костюм, как только сняли запечатывавшую рану повязку, Валера словно извне наблюдал, как действуют его руки, открывая раневой канал, устанавливая дренаж, по которому из него тоненьким ручейком полилась пенистая, насыщенная кислородом алая кровь. С удивлением он обнаружил, что зондируя канал, постоянно бросает взгляд на лицо раненого, вспоминая, не видел ли он его во время посещений советских позиций. Разум подсказывал ему, что визиты эти были слишком коротки и он, разумеется, не мог увидеть всех, кто стоял во внешней охране, дежурил на позициях зенитных ракет и сидел в пунктах управления и связи. Он полностью соглашался со своим разумом, но все же снова и снова впивался взглядом в лицо пациента, который, несмотря на действие азотной закиси и промедола, почти непрерывно скрипел зубами от боли, пока два хирурга копались в его грудной клетке, стараясь обнаружить осколок. И когда острый кусок стали, покрытый нагаром и кровью все-таки был извлечен на свет, до Валеры, наконец, дошло, что его смущало в пациенте. Тишина. На протяжении всей операции тот стирал чуть ли не до корней зубы, морщился и сжимал кулаки от боли, но не произнес ни звука. А ведь ему было больно, очень больно. Валера прекрасно понимал, что дозировка наркозной смеси была им занижена более, чем в два раза, чтобы не усилить и без того нарастающую кислородную недостаточность. Введенный в качестве добавки промедол, безусловно, смягчал картину, но никак не мог существенно снизить уровень боли. Значительно более крепкие мужики в такой ситуации, как минимум, выдавали длинные матерные тирады по ходу всей операции, чем безмерно радовали хирургов, настораживающихся не тогда, когда пациент орет от боли, а когда он подозрительно замолкает, пока инструмент крошит в мелкую кашу его внутренности. Не то чтобы он был низкого мнения о своих товарищах по оружию, но что-то в его профессиональном опыте говорило о том, что простой офицер-зенитчик в таких условиях вряд ли был бы способен на такие чудеса выносливости.
-Шейте. – кивнул он ассистенту и снова посмотрел на раненого.
-Да живой я, доктор, живой, не надо на меня так тревожно смотреть. – голос из-под маски звучал глухо и хрипло, но на удивление четко. – Жить-то буду? Или все же придется помирать? – глаза раненого внимательно следили за врачом, демонстрируя почти полное отсутствие наркотической одурманенности, что только укрепило сомнения Валеры в том, кого именно он сейчас оперировал.
-Безусловно, придется. Когда-нибудь. Где-нибудь. Может быть. Но счастливую дорогу до Дамаска я тебе почти гарантирую. – ассистент подшил дренаж, по которому теперь стекала бледно-розовая сукровица, к коже и принялся аккуратными стежками зашивать саму рану.
-Спасибо, доктор. В Союзе встретимся – с меня ящик того, что пьете. На выбор. Ну и дальше по жизни большая благодарность. Да снимите с меня этот резиновый чехол! – раненый мотнул головой – Все равно уже самое интересное закончено, вон ваш помощник латает меня как старый носок и даже улыбается. Да и дышать уже могу почти как человек.
-Отключить наркоз. Пять минут чистого кислорода. – приказал Валера анестезисту. – Ты можешь потерпеть пять минут? – спросил он раненого – Или предпочтешь задохнуться при выходе из наркозной смеси, продолжая командовать?
-Извините, доктор. Сила привычки. – раненый снова закрыл глаза – В этой чертовой пустыне ни на кого нельзя положиться. Даже проклятые евреи не смогли нормально проиграть войну, как мы это спланировали.
-Да, действительно. И как только арабы посмели проиграть, когда мы их так хорошо вооружили своими танками и коммунистическим учением… - задумчиво протянул Валера.
-Вы вот иронизируете, доктор, – раненый не без усилий, но с видимым наслаждением втянул воздух единственным целым легким, усиливая ток обильно сдобренной кровью жидкости по дренажной трубке, которая с характерным шипящим звуком выходила наружу в виде алой пены – а ведь нас размазали. И кто? Чертовы раввины, которые ермолку без молитвы надеть не могут.
-Тебе надо отдохнуть. – сказал Валера – А после мы сможем обсудить итоги этой мясорубки.
-После нам уже будет нечего обсуждать. – раненый закрыл глаза и безропотно позволил снова надеть себе на лицо резиновую маску кислородного аппарата.
-Вам надо сделать перевязку, раис. – обратился к нему санитар, указывая на штанину, по которой все шире расползалось бурое пятно крови. – И отдохнуть.
-Я в порядке.
-Он прав. – Абдулазиз поднял глаза от операционного поля - Здесь очень быстро начинается инфицирование. Если вы не собираетесь в ближайшие часы возвращаться в Дамаск, вам надо перевязать рану и поесть.
Валера стянул с лица окровавленную маску и позволил себе легкую улыбку. С истинно восточной тонкостью Абдулазиз, не задавая вопроса, пытался узнать то, что интересовало всех в этой госпитальной палатке – как долго советский врач, который организовал этот госпиталь и всю работу в нем, собирается оставаться рядом и не пришла ли уже к нему в голову спасительная мысль, что это не его война, и ему пора сваливать обратно к своему другу, который сейчас отлеживался в дамасском госпитале, а потом вместе с ним и значительнее севернее. По мере того, как к ним поступали все новые раненые обстановка на передовой, обрастала все новыми слухами и подробностями, причем первые часто выглядели гораздо правдивее реальности, а вторые поражали своей детализацией. Часть из них, конечно, можно было списать на тяжелое психологическое состояние раненых бойцов и на шок, который они испытали, попав под внезапный удар израильской армии. Но даже при должной доле скепсиса новости наводили на грустные размышления. Поступавшие в изобилии в госпиталь старшие офицеры, которые в момент удара находились на передовых позициях говорили об огромных потерях в первые же часы войны. О почти полной потере авиационной группировки, расположенной в приграничной полосе и сожженной израильской авиацией на аэродромах вместе с лучшими пилотами сирийских ВВС. Об огромных потерях в танках и артиллерии, которые так же попали под авиационный удар, а затем были добиты артиллерийским ударом израильских гаубиц американского производства. Сформированные из остатков бронетанковой группировки клинья советских Т-55 попытались рвануться вперед согласно предвоенным планам и тут же попали под огонь противотанковых батарей израильской армии, которые с заранее пристрелянных позиций прямой наводкой расстреливали сирийские танки, лишенные поддержки с воздуха и артиллерийского прикрытия. К вечеру первого дня войны стало понятно, что наступательные возможности сирийской армейской группировки на Голанских высотах полностью исчерпаны и максимум, на что она способна — это позиционная оборона в расчете на скорый подход подкреплений из района Дамаска. Над всей кампанией явственно нависло никем не произнесенное пока слово «разгром».
-Хорошо, Абдул, я пойду сделаю перевязку и, возможно, чуть отдохну. Но если что-то случится, не будь героем, зови меня.
-Уважаемый раис считает, что сам я не справлюсь? – Абдулазиз позволил себе улыбнуться под маской.
-Раис считает, что ответственность лучше разделить с другом. С ним же при желании можно разделить и радость успеха. – слушая собственный ответ, Валера подметил, что талант восточного разговора, построенного на намеках и балансе похвалы и критики с поразительной легкостью проник в его собственную речь.
-Воистину так. – согласился Абделазиз, стягивая перчатки и отходя от стола, предоставляя ассистенту возможность завершить операцию. – С вашего позволения, я присоединюсь к вам за чашкой зеленого чая.
-Ты же знаешь, я всегда рад хорошей компании.
Валера вышел в предбанник, не забыв проверить, чтобы идущий позади него Обнорский плотно застегнул брезентовый клапан, ведущий в оперблок, повернул в сторону малой перевязочной и почти сразу же столкнулся с ожидавшим его гостем. Гость был одет в новую сирийскую военную форму и располагал уже весьма поношенной славянской внешностью. В который раз Валера подумал, что «Десятке» ГРУ стоит лучше проводить селекцию отправляемых в столь специфичные страны, как Сирия, дабы простая внешность советников не обнуляла всю секретность, налагаемую иностранной военной формой.
-Доктор Лазаров. – фраза носила вид явного утверждения, потому Валера предпочел промолчать, придав своему лицу выражение контролируемой заинтересованности. – Вам приказано – продолжил гость – немедленно вернуться в Дамаск.
-Кем приказано? И кто вы такой? – Валера неспешно развязывал тесемки операционного халата на руках, демонстрируя категорическое нежелание подчиняться данному приказу.
-Я старший лейтенант Корнеев, помощник подполковника Петровского советника. Приказ передан из аппарата главного военного советника. Вам и майору Кулагину приказано немедленно прибыть в аппарат.
-Майор Кулагин в Дамаске, в центральном госпитале. Уверен, он с радостью даст в аппарате все необходимые объяснения по поводу моего отсутствия.
-Извините, товарищ капитан, но мне приказано лично доставить вас в Дамаск. Машина ждет нас у входа.
-Я не поеду. – увидев как начинают расширяться глаза молодого офицера, явно не ожидавшего возражений приказу из святилища советской военной миссии, Валера продолжил – Здесь пятеро хирургов, старлей. Понимаешь? Всего пять, включая меня. Если сейчас я уеду, уйма народа останется без помощи. В том числе и наших, которые сейчас там. – он кивнул в сторону, где по его расчетам находились Голанские высоты – Передай это подполковнику Петровскому и скажи, что при первой же возможности или же если ситуация реально станет угрожающей, я сразу же вернусь в Дамаск.
-Товарищ капитан, вы не понимаете. –Корнеев шагнул к нему буквально вплотную, бросив взгляд на Обнорского, который стоял у входа в малую перевязочную и на Абдулазиза, который как раз вышел из оперблока и сейчас застыл на месте, видя, что старший коллега явно ведет разговор, не предназначенный для чужих ушей. – Там разгром. – почти прошептал он – На Голанах. Евреи почти полностью выбили всю артиллерию, их передовые отряды уже ведут разведку боем на подступах к самим высотам. Авиация почти полностью уничтожена на аэродромах, зенитные позиции подавлены. Сирийцы бросили сейчас туда все, что у них есть, но евреи почти непрерывно висят в воздухе и рано или поздно они их перемелят. Возможно, завтра они уже захватят плато и спустятся вниз, сюда. Вы что, хотите сгинуть в этой мясорубке?
-Конечно же нет. Но сейчас, пока сюда никто не спустился, я останусь тут.
-Вы понимаете, чем вам это может грозить?
-Понимаю. Но если у тебя нет приказа доставить меня в Дамаск с применением силы, то садись в машину и возвращайся в аппарат. Скажи, что не застал меня. Что я был на выезде в зону огня. Или что я отказался выполнять приказ. Дело твое. Обещаю, что не вспомню об этом разговоре, если ты сам окажешься у меня под ножом.
На секунду штабной офицер даже онемел, пораженный такой наглостью. Затем еще раз обвел взглядом сирийских санитаров, стоящих у входа в перевязочную, Абдулазиза, внимательно наблюдавшего за разговором советских офицеров и Обнорского, который изо всех сил демонстрировал свою полную незаинтересованность в содержании беседы. До конца жизни Валера так и не узнал, было ли у Корнеева разрешение на применение силы для его возвращения, но даже если и было, то оборонительный потенциал госпиталя в виде перемазанных грязью и кровью санитаров и хирургов явно гарантировал бессмысленность подобной попытки. Круто развернувшись, Корнеев распахнул полог входа и решительно направился к машине.
-Смело. – прокомментировал Обнорский – Глупо, но смело. К моменту нашего возвращения нам светит ассортимент от пререкания с начальством до попытки военного мятежа. Если вернемся. – добавил он помедлив.
Валера прислушался к звукам канонады, которая доносилась с плато.
-Так ты со мной? – спросил Валера.
-Конечно. – пожал плечами переводчик. – Или вы думали, что я брошу вас на пороге геройского звания?
-Ты не внимательно слушал, Андрюха. Этот Корнеев фактически угрожал мне трибуналом по возвращении.
-Это если вы вернетесь живым. – возразил переводчик – А до того всегда остается шанс героической гибели.
Уже стемнело, и стрелки часов подбирались к полуночи когда Валера смог улучить полчаса на отдых, к которому Абдулазиз призывал его еще днем. Едва закончив перевязку и собравшись на несколько минут растянуться на походной койке в служебном отсеке палатки, он был беспощадно найден санитаром, который оживленно размахивал руками и всяческими невербальными способами призывал советского врача немедленно начать движение в сторону оперблока. В это время как раз подъехал почерневший от копоти грузовик, под тентом которого лежали без малого двадцать раненых. , многие из которых уже не реагировали на внешний мир, и вместо чашки кофе и сигареты под рокот вентилятора, судорожно гонявшего мелкие частицы песка по палатке, Валера получил увлекательную возможность в спешном порядке решать, кого стоит нести в операционную, а кому просто ввести двойную дозу морфия для обеспечения максимально безболезненного перехода в мир иной. Сейчас же , спустя еще семь часов и пять спасенных жизней, Валера все-таки поднял голодный бунт и потребовал полчаса на еду и отдых, понимая, что в противном случае он рискует просто выключиться прямо у стола в ходе очередной операции. От голода и духоты в оперблоке кружилась голова, руки от резкого падения уровня сахара в крови начинали дрожать, а глаза от постоянного напряжения начинали слезиться, размазывая картинку плавающих в собственной крови внутренних органов очередного раненого сирийского солдата, которого положили на стол, едва с него сняли предыдущего. Сейчас Валера, стоял перед входом в госпиталь и допивал последние глотки густого кофе, который специально для него сварили на походной плите, проворачивая джезву в раскаленном на огне пустынном песке до тех пор, пока пышная густая пена, распространявшая аромат меда и чеснока не начала подниматься над поверхностью напитка. Рядом, словно призрак, появился Абдулазиз.
-И как? - спросил Валера, не отрывая взгляд от пустыни.
-Умер. - пожал плечами сириец. - Еще один. А половина тех, кого мы отправили в Дамаск, умрут по дороге. Бывают минуты, когда я не понимаю, в чем смысл того, что мы тут делаем.
-В сохранении жизни второй половине.
-Да, но…
-Ты мне хотел что-то сказать, Абдул? - спросил Валера — Или просто вышел подышать свежим воздухом? - оно плотнее закутался в одеяло из верблюжьей шерсти, наброшенное на плечи, и отпил очередной глоток быстро остывающего в ледяном ночном воздухе пустыни кофе.
-Я хотел сказать вам спасибо. - Абдулазиз, так же как и Валера, рассматривал пустынный ландшафт. Свет звезд и почти полной луны был достаточен для того, чтоб видеть угрозы за каждым барханом, а непрекращающаяся трескотня автоматического оружия и грохот разрывов со стороны плато постепенно формировал в уставшем мозгу какое-то адское подобие музыки, исполняемой оркестром царства мертвых.
-За что именно? - спросил Валера — В последнее время число моих подвигов растет буквально ежеминутно. Жаль только, что при таком количестве потерь скоро некому будет о них рассказать.
-Извините, раис, - Абдулазиз казался несколько смущенным — я не совсем понимаю вас. Это сейчас была шутка, да?
-Извини, Абдул. - улыбнулся Валера — Это то, что у нас называется иронией. Так за что мне полагается твоя благодарность?
-За то, что вы остались. Я слышал обрывки вашего разговора с тем офицером, что приезжал сюда днем. Вы могли уехать. Вернуться к своему другу. Быть в безопасности. А вы остались с нами. Вы и этот ваш шпион-переводчик.
Валера не смог сдержать улыбки, услышав столь краткую, но полную характеристику Обнорского.
-Почему, кстати, а? - повернулся к нему Абдулазиз. - Вы ведь нарушили приказ собственного командования. Ваши этого не простят.
-Это точно. - невесело улыбнулся Валера, представляя весь перечень цветастых фраз, которые он услышит по возвращении в аппарат главного военного советника.
-Тогда почему?
-Потому что хуже поражения может быть только бегство. - ответил Валера — Раз побежишь — и никогда больше не остановишься. А я со школы терпеть не мог бегать. Тем более, от евреев. - он помолчал и добавил про себя — Тем более по простреливаемой с воздуха пустыне.
-Воистину не зря говорят, что вы непобедимы. - сказал Абдулазиз с выражением профессора математики, который только что увидел, как студент-первокурсник доказал теорему Гольдбаха. -Если когда-нибудь вам понадобится друг в этой пустыне, я хочу, чтобы вы знали, что всегда и во всем можете на меня рассчитывать.
-Спасибо, Абдул. Для меня это большая честь.
-Нет. Это честь для меня. Однако нам, похоже, пора. - он указал в сторону пустыни.
Валера чуть прищурился, разглядывая стремительно увеличивающуюся в размерах светящуюся точку, которая двигалась к ним из-за барханов и постепенно принимала вид БТР-152 с открытым верхом и большим красным полумесяцем на борту, который по замыслу командования должен был защитить машину от обстрела в ходе военных действий. Бьющий струей пар из пробитого пулей радиатора и отсутствие правого заднего наружного колеса говорило о том, что данный расчет, как и многие другие, сделанные перед началом этой войны, оказался ошибочным. Подъехав к госпитальному палаточному комплексу, БТР заскрежетал тормозами, переведя затем этот звук в стон ломающегося металла и завершив представление обрушением носом в песок, после того, как у него отлетело переднее левое колесо, отчего сам броневик стал похож на припавшего на одно колено закованного в латы рыцаря, который, наконец, добрался до прекрасной дамы, но уже не в состоянии сообщить ей, зачем.
-Похоже, нам, действительно, пора готовиться к эвакуации. - глубокомысленно произнес Абдулазиз, глядя на постепенно спадающий столбик пара, бьющий из развороченного радиатора.
-Раис Валера...раис Валера… - голос Абдулазиза приходит словно издалека через плохо работающую телефонную связь — Валера распознает только по характерному произнесению его имени с упором на последнее «а», как это имя произносят французы. - Вы меня слышите, раис…
-Да слышу я, слышу. - Валера проводит шершавым как наждак языком по пересохшим губам и с трудом открывает один глаз. Голова тихонько гудит как трансформаторная будка, а изображение перед открывшимся глазом предстает совершенно безрадостная и вызывает желание немедленно этот глаз закрыть. Попытка открыть второй глаз не приводит к успеху. Насколько может понять Валера, причиной неудачи служит засохшая корка крови, залившей глаз из раны на лбу. Рана эта стягивает лоб, приподнимая бровь над залитым глазом и придавая лицу выражение скептического удивления. Удивление и правда присутствует, поскольку последнее, что помнит Валера, это картинка бескрайней пустыни, которую он наблюдал из кабины сирийского санитарного грузовика. Насколько он помнит, Обнорского он успел отправить вперед с группой советских раненых. Как не упирался переводчик КГБ, настаивая, что его место рядом с Валерой, тот все же смог его убедить, что в сложившейся неразберихе только советский офицер из надлежащего учреждения сможет обеспечить первоочередность приема их соотечественников в центральном госпитале и проследить, чтобы они не застряли в общей очереди, поскольку в противном случае сирийцы могут их просто не заметить, разгребая поток собственных раненых, среди которых полно старших и даже высших офицеров. Два налета ВВС Израиля, значительно усилили убедительность аргументов Валеры. К концу вторых суток войны они окончательно сломили сопротивление оставшихся частей ВВС Сирии, и теперь начали ровнять обратную сторону Голанского плато, на которой находился эвакуационный госпиталь, ни мало не сомневаясь в целесообразности уничтожения самого госпиталя и его сотрудников, способных вновь возвращать в строй солдат, столь успешно выведенных из строя Армией Обороны Израиля. Последние раненые, которые еще могли передвигаться на своих ногах, были отправлены Валерой на двух бронетранспортерах в Дамаск рано утром, после чего в последний находящийся на ходу грузовик были погружены те, кто по своему техническому состоянию передвигаться на собственных конечностях уже не мог. В этом-то грузовике, древнем американском студебеккере времен покорения гитлеровской Германии, Валера и встретил разрыв неуправляемого реактивного снаряда, выпущенного израильским пилотом по неопознанному грузовику из-под крыла американского «Фантома». Осколочно-фугасная часть ударила прямо перед капотом, выломав переднюю ось и выбросив на яркое пустынное солнце тяжеленный двигатель. Следующий снаряд угодил прямиком в набитый ранеными кузов, превратив лежащих там людей в кровавое месиво, обильно сдобренное сегментами металлической конструкции автомобиля. Но всего этого Валера увидеть не успел, поскольку в этот момент уже летел, выброшенный взрывной волной через лобовое стекло кабины, снижаясь по параболической траектории прямо в воронку от первого взрыва. Что касается Абдулазиза, то его очень удачно выбросило из-за руля в боковую дверь, которая гостеприимно открыла ему дорогу в направлении ближайшей песчаной дюны. И вот сейчас Валера слушает сбивчивый рассказ своего сирийского коллеги о том, как Аллах милостиво сохранил им обоим жизнь, а взгляд его неуверенно скользит по все еще дымящимся останкам грузовика, машинально отмечая запекшиеся на раскаленном металле бурые пятна, а нос, забитый песком и кровью, тем не менее фиксирует стойкий запах паленого мяса, который вместе с дымом стелется по пустынной дороге. Немного погодя, вместе с возвращением слуха и обоняния, приходит и пульсирующая боль. Сначала в голове, потом в бедре, где, судя по ощущениям, разошлись как минимум пара швов. Еще что-то нехорошее происходит с парой ребер. Короче, общее свое состояние Валера оценивает как хреновое. Правда, не совсем, ведь он все еще в сознании и, скорее всего, может передвигаться.
-Сейчас, Валера, сейчас. - Абдулазиз извлекает из кармана тонкую фляжку и начинает щедро поливать ее содержимым голову Валеры, который в следующую секунду перевел свое состояние из хренового в совсем хреновое. Жгучая боль немедленно разливается по всему черепу, и Валера едва успевает прикрыть второй глаз, прежде чем исторгнуть поток всех ругательств, которые были ему доступны на трех языках. Густой спиртовой запах капающей с его головы жидкости явно указывал на нарушение сирийцем некоторых запретов корана. Абдул тем временем сделал несколько неуловимых движений и, резким движением открыл Валере второй глаз. Картинка, став бинокулярной, тем не менее, не стала приятнее, однако продолжающая полыхать под наложенной Абдулом повязкой боль значительно освежила сознание и придала решимости немедленно что-то сделать. Например, съездить Абдулу по морде, или, как минимум, смыться отсюда до того, как израильтяне, пополнив боезапас, вернутся на контрольный облет территории. Кстати, откуда это, отсюда? Он обводит взглядом окружающий ландшафт. Насколько можно понять, они с Абдулазизом находятся у подножия большого известнякового массива, одного из тех, которые подобно рифам выступают из песка на всем протяжении дороги к Дамаску. Зубы дракона. Эта фраза всплывает в памяти Валеры не произвольно. Именно так местное население называет эти каменные глыбы.
-Живой? - Абдул то ли спрашивает, то ли утверждает, аккуратно тряся его за плечо.
-Где мы? - Валера, наконец, разлепляет запекшиеся губы и озвучивает главный вопрос ситуации. - Как далеко от города?
Абдул проводит рукой по лицу и откидывается на белую каменную поверхность, стараясь забраться под прикрытие отбрасываемой ею тени.
-Километров двадцать. Но идти по дороге нельзя. Если израильтяне начали прочесывать дорогу, значит, у них тут есть авианаводчики. Можем напороться на засаду.
-А есть другие варианты? Не столь трагичные. - Валера принимает вертикальное положение, подбирает с земли фляжку, из которой Абдул устраивал ему антисептический душ пару минут назад и делает из нее большой глоток. Внутри оказывается весьма приличного качества джинн. Валера перебирается под каменную тень и садится рядом с коллегой.
-Есть. - кивает тот, прикрывая глаза. Солнце почти в зените, печет немилосердно, а белый песок, раскаленный и прекрасно отражающий свет, угрожает вместе с воздухом расплавить и радужную оболочку.
-Не томи а? - на Валеру накатывает удивительная апатия. Так удобно сидеть на этом мягком песке. Прислонившись спиной к этому отполированному временем и тем же песком камне. Тело его изранено и пульсирует мутной болью из всех многочисленных ран и ссадин, потеря даже небольшого количества крови в условиях нарастающей жары уверенно ведет тело к обезвоживанию, а контуженный взрывной волной и падением мозг постепенно впадает в прострацию, сосредотачиваясь на самых важных функциях, к которым относятся только дыхание и кровообращение. Он отстегивает от пояса флягу и делает два глотка теплой воды. Протягивает флягу Абдулазизу, который только отрицательно качает головой и с видимым усилием собирается с мыслями.
-Примерно в паре километров на восток есть старая подземная дорога. Называется Тари-аль-Рашид. То есть, тропа Рашида. Был тут такой знаменитый контрабандист при французах. Таскал от нас в Ливан и обратно всякие безделушки, не поощряемые официальными властями. Часть этих вещей он, разумеется отдавал представителям этих самых властей, а они в свою очередь делали вид, что не знают о проложенном им маршруте. Она ведет в катакомбы, которыми пользовались христиане еще во времена Рима. Если мы до нее доберемся, то сможем выйти по ней прямо к Дамаску.
-Мне показалось или ты, действительно, сказал, что дорога подземная?
-Тебе не показалось. Видишь тот склон? - Абдул указал на известняковый выступ, который маячил на востоке — Эта гора называется Драконьим когтем. Во время древних героев легендарный Афросиаб бился здесь с драконом и одолел его. Дракон упал на землю и весь сгорел. Остались только зубы и когти. Этот вот — он снова кивнул в сторону горного массива, который сверкал белизной на солнце — считается последним когтем. Именно там находится вход в Тари-аль-Рашид.
-И ты знаешь, где именно?
-К счастью для нас, я сохранил подробные об этом воспоминания. Но эту часть моей истории, если ты не против, я расскажу тебе в другой раз.
-Я не против. - Валера подобрал с земли автомат, который теперь казался просто на удивление тяжелым, и неуверенно встал на ноги. - Веди, Вергилий.
Жар повсюду. Он выжигает легкие при каждом вдохе. Он прожигает кожу, пышет расплавленным воздухом, поднимающимся от земли к глазам. Каждый шаг по раскаленной пустыне вздымает облачко пыли в том месте, куда наступает его нога в высоком ботинке английской армии. Почему английской? А вот поди разбери логику товарищей из аппарата главного военного советника, которые ведают обеспечением. По их мнению, советские специалисты не могут оставлять на сирийской земле следы советских кирзовых сапог и тем более ботинок специальных подразделений советской армии. Но это ничего. К ботинкам у Валеры претензий нет. Есть претензии к пустыне. А она тут повсюду. Скальный выступ, к которому они с Абдулазизом идут уже почти час, медленно приближается к их глазам, вырастая в солидный горный массив, белизна которого слепит глаза из-за отраженного солнечного света.
-Ты уверен, что нам именно туда? - спрашивает от сирийского коллегу. - Не видно ни пещер, ни… - в это время Абдулазиз застывает, словно вкопанный, а в следующий миг он падает на песок и ударом руки опрокидывает Валеру следом.
-Какого…? - вопрос, столь очевидный в данной ситуации, все же не успевает прозвучать, поскольку рот Валеры зажимает пыльная ладонь, после чего Абдулазиз начинает быстро сползать с вершины дюны, по которой они только что шли, увлекая его за собой.
Валера едва успевает высвободиться из столь тесных объятий, как до его ушей долетает звук автомобильного мотора. Затем еще одного. И, наконец, третьего, явно отличного от первых двух.
-Наши? - еще до того, как он заканчивает вопрос, его собственный разум понимает всю его абсурдность.
-Наши сейчас все тут. - Абдулазиз извлекает из кармана на бедре монокуляр оптического прицела.
-Да кто это?
-Гости. Которые у вас хуже татарина. - Абдулазиз снова сместил ударение, сделав его на «и», но общий смысл Валера понял правильно. - Это разведывательно-диверсионная группа израильской армии. До нас давно доходили слухи, что некоторые из них пересекли линию фронта еще до начала войны. Но никто еще не видел их своими глазами. Во всяком случае, никто после этого не оставался в живых.
Двигатели затихли. Абдулазиз посмотрел на Валеру и весело улыбнулся, сверкнув рядами не регулярно чищенных зубов.
-Пойдем посмотрим?
Двигаясь словно два ужа, они поползли обратно к вершине дюны. Фигурки людей выглядели на удивление маленькими на фоне отполированного солнцем известняка. Желтая пустынная форма. Бряцание хорошо смазанного оружия. И три машины, две из которых — американские Виллисы. Третья же представляла собой нечто, похожее на советский БТР-152, но с модернизированным кузовом и значительно усиленным вооружением в виде двух спаренных крупнокалиберных пулеметов. Возле машин крутилось порядка двадцати человек. Все в «пустынке», все с оружием. Речи отсюда не слышно, но разговор ведется короткими отрывочными командами. Вот из БТР вытащили несколько канистр, водители подняли капоты машин и начали откручивать крышки радиаторов. Повалил густой пар. Бойцы взяли канистры и потащили к скале.
-А вот теперь — Абдулазиз передал Валере монокуляр — вы можете посмотреть на чудо.
Валера приник к прицелу. Картинка, увеличенная цейсовской оптикой, явила ему некоторые подробности, ну существенно не изменилась. Зато каково же было его удивление, когда два израильских солдата подошли к подножию горы и принялись ощупывать казавшиеся монолитными выступы и явно пытались сдвинуть некоторые из них. Удивление стало еще больше, когда им это удалось, и огромный кусок скалы сдвинулся в сторону, обнажив вход высотой примерно вдвое меньше роста взрослого человека. Не отрываясь, Валера наблюдал, как канистры по цепочке передавались внутрь, а затем возвращались, явно потежелевшими. А когда водители машин начали заливать из них воду в горловины радиаторов, все окончательно встало на свои места.
-Колодец? - он повернулся к Абдулазизу — Здесь? В этом аду есть колодец? - он сполз обратно к сирийцу. При мысли о воде язык, и без того сухой словно наждак, окончательно задеревенел, словно у мумии. - И ты просто тащил меня сюда и молчал?
-Хотел сделать тебе сюрприз. - улыбнулся Абдулазиз — Но эти евреи вечно все портят.
Валера снова взобрался на гребень дюны и приник к окуляру прицела. Израильтяне довольно лихо управлялись с техобслуживанием машин и уже закидывали тяжелые канистры внутрь БТР. Они явно были уверены, что находятся в полной безопасности в этом раскаленном пустынном аду, но тем не менее Валера заметил, что трое из них не участвовали в общей работе. Двое все это время находились по периметру группы, держа оружие наизготовку, а третий торчал за бортом БТР и неспешно водил в направлении дороги стволом снайперской винтовки. Другими словами, единственным направлением, которое они не держали под наблюдением, была глухая пустыня, в которой затаились два хирурга.
-Слушай… - Валера повернулся к Абдулазизу и выразительно посмотрел на сиротливо лежащие на склоне дюны два автомата — а может… - он кивнул в сторону израильтян и сделал отсекающее движение рукой. - Два джипа у нас. Домчимся до Дамаска за полчаса.
-Ты решил стать шахидом? - в глазах Абдулазиза мелькнуло восхищение, впрочем, быстро исчезнувшее, как только он увидел категорическое неприятие подобной идеи на лице советского коллеги.
-Да...вообще-то нет. - откровенно признался Валера, который как раз в эту минуту полностью находился на стороне атеистического учения партии. - Я просто подумал...ну, они же нас не видят.
- Слишком далеко. - покачал головой Абдулазиз - Снайпер возьмет нас на прицел после первых двух секунд стрельбы. А те, кто остался в БТР, покрошат нас в капусту из пулеметов. Это пустыня. Тут нам негде спрятаться. - он улыбнулся, видя разочарование на лице советского коллеги — Нет, это, конечно, было бы здорово. Двое против всех, я в книжках тоже читал. Но если мы здесь погибнем, твоя жена меня точно убьет.
-Тогда что мы должны делать?
-Ждать.
Ждать пришлось недолго, поскольку израильские диверсанты явно осознавали рискованность длительного пребывания на одном месте. Очень скоро зарычавшие моторы дали ми знать, что угроза начала стремительно удаляться в сторону израильской границы. Видимо, несмотря на все победы в войне, штурм Дамаска не входил в ближайшие оперативные планы израильской армии.
-А теперь и нам пора. - к тому моменту, как Абдулазиз сказал это, Валера уже почти перестал чувствовать обжигающий жар солнца, песка и раскаленного металла автомата, лежавшего рядом. Сознание медленно погружалось в состояние красного марева, мысли ворочались со все большим трудом. Кровь под повязками на голове и ноге засохла и превратилась в тянущую кожу корку, а на зубах при каждом вдохе монотонно скрипел песок. Он напоминал себе перегретый транзистор, который находится на грани физического отключения. - А ну! - Абдулазиз ухватил его за грудки и разом поднял на ноги — Подъем, капитан! Мы в двух шагах от дома, а ты решил отключиться?
-Никак нет. - ответ вырвался автоматически, но, поразмыслив, Валера был полностью согласен с ним. Отключаться было совсем не время.
-Тогда пошли. Сейчас я покажу тебе рай.
-То есть, сады полные фруктов и семьдесят девственниц? - уточнил Валера, двигаясь за Абдулазизом на подгибающихся ногах.
-Воду. Именно она составляет рай в пустыне.
-Ну ни хера себе! - возглас вырвался непроизвольно, но полностью соответствовал степени удивления, обрушившегося на Валеру, когда они оказались внутри скалы. Прохладный и насыщенный влагой воздух, поднимавшийся снизу, обрушился на них словно божье, возвращая к жизни с возможности связно мыслить. Несмотря на темноту, рассекаемую лучами двух армейский фонарей, Валера отчетливо видел ведущие вниз каменные ступени, вырубленные в горной породе. А звук, который шел снизу, ласкал слух словно экстатический стон любимой женщины. Это был звук льющейся воды.
-Ручей? - Валера не мог поверить своим ушам — Здесь?
-Это Алдаму Алла. Кровь Аллаха. Идем. - Абдулазиз уверенно пошел вниз по ступеням. Следуя за ним, Валера слышал, как он тихо произносит какую-то молитву, видимо, благодаря Аллаха за сей бесценный дар. - Когда-то давно, еще когда мы были детьми, это место показал мне мой дед. Он сказал, что когда-нибудь может прийти день, когда кровь Аллаха явит мне спасение. Тогда я не понял, что он имел в виду. А он рассмеялся и сказал, что пока мне не нужно этого понимать. Что Аллах сам решит, когда явить мне испытания, дарующие радость его милости. - голос его отскакивал эхом он пропитанных влагой стен туннеля, прорубленного в мягком известняке, а луч фонаря был направлен строго вниз, освещая ступени, которые за многие годы стали покатыми и скользкими — Валера скользил лучом по стенам и с интересам разглядывал многочисленные отметины, оставленные на них временем и людьми. Некоторые из них относились к классическому информационному сообщению о факте своего существования типа «здесь был Вася», но многие другие явно относились к гораздо более раннему периоду. Чем ниже они спускались, тем больше становилось последних и меньше первых. Не будучи знатоком восточной культуры, Валера тем не менее был почти уверен, что относились они к тому времени, когда проповедующие христианское учение могли с гордостью сказать, что знали Христа лично. - Я был тогда мал и глуп. - продолжал тем временем Абдулазиз — Как-то раз мы с друзьями отправились играть с детьми погонщиков верблюдов. Тогда через пригороды Дамаска проходило много караванов, и у нас там было много друзей. В общем, мы устали и решили вздремнуть в одной из повозок. А когда проснулись, выяснилось, что уже вечер. И что мы активно движемся вглубь пустыни. Мы с Хасаном так перепугались, что сиганули наружу и рванули назад, благо огни Дамаска еще можно было различить.
-И вас просто так отпустили?
-А кто мог нам помешать? Караванщики были заняты наблюдением за стадом, а детвора дрыхла по повозкам. - он остановился и посветил фонариком в сторону Валеры — Кроме того, если бы мы не пустились на утек, нас вполне могли бы продать какому-нибудь встречному племени, как только по утру бы выяснилось, что у каравана появилось на два неучтенных рта больше. Ведь здесь жизнь — это вода. А ее рассчитывают заранее и строго по количеству людей караване. За право пользоваться водой надо щедро платить. В общем, мы рванули в сторону города и, конечно, сбились с дороги. Собственно, и дороги тогда еще никакой не было, только тропа, по которой шли караваны да изредка проезжал французский патруль.
-Ты ж говорил, что в караване были ваши друзья.
-Конечно. Вот только друзьям было примерно лет по десять, как и нам. Максимум, что они могли бы сделать — это уговорить хозяина каравана продать нас подороже, чтобы с нами обращались получше и, желательно, встречному каравану, идущему в сторону Дамаска. В общем, когда взошла луна, мы увидели, что вместо продвижения к городу, идем по широкой дуге. К этому времени мы уже порядком устали, а пить хотелось просто жутко. Кроме того, стало холодно, а мы даже не подумали стащить из повозки одеяло. И тут я увидел Рог дракона. Он торчал на фоне темной пустыни как египетская пирамида и фактически являлся единственным ориентиром. Никогда я не был думал о патриархе нашего рода с больше благодарностью, чем тогда. Мы шли еще час, пока не добрались до входа. Тогда он был закрыт двумя большими камнями, которые надо было отодвинуть, чтобы пролезть внутрь на четвереньках. Помню, когда дед показал мне этот ход в первый раз, он заставил меня тщательно уложить камни обратно и засыпать их песком. Говорил, что влага не должна выйти за пределы Рога дракона, иначе это место быстро обнаружат другие, а это опасно, ибо по этой дороге в город могут прийти плохие люди, несущие в сердце зло. Я тогда очень испугался, поэтому засыпал все на совесть, и в результате еще почти час мы потратили на поиск входа. К этому времени стало по настоящему холодно, мы были на пределе сил, когда, наконец, нашли это проклятые камни и забрались внутрь. У Хасана были охотничьи спички, которые он стащил у отца, чтобы разжечь костер в пустыне, если нам разрешат поиграть в бедуинов, но все равно основную часть пути мы шли в темноте, ориентируясь только на звук воды. Мы добрались до ручья и пили, пока у нас не разболелись животы. А потом пошли по Тари-аль-Рашид, периодически освещая спичками путь. Силы покинули нас примерно на половине пути. Мы легли на каменный пол и почти мгновенно уснули. - Абдулазиз замолчал, смотря куда-то в пустоту — До сих пор не могу сказать, было ли то, что мы тогда увидели, сном. Но я готов поклясться, что слышал шаги и голоса. Они говорили на каком-то странном языке, явно не арабском. Хасан тоже говорил, что слышал...что-то. Мы проснулись почти одновременно и рванули по туннелю, ориентируясь только по звуку ручья. Это Хасан придумал. Говорил, что этот ручей — один из притоков Барады, питающей водой Дамаск. Он оказался прав. В общем, до города мы дошли примерно к следующему полудню. Выбрались из пещеры, что в горе возле рынка. Когда увидели свет, нам показалось, что сам Аллах улыбается нам с неба.
-И как встретили дома?
-Ну… полноценно лежать я смог только через пару недель. Мать хлестала меня ремнем из сыромятной кожи до тех пор, пока через одежду не проступили полосы крови. Отец в то время был в отъезде, так что за проведением экзекуции наблюдал наблюдал дед. Когда пошла кровь, он крикнул на мать, чтобы она остановилась, а затем выставил ее из комнаты и приказал подойти к нему. Я подошел, ожидая, что вот теперь и начнется настоящая взбучка. Но он только спросил, заложил ли я вход в Рога дракона. Я честно ответил, что нет. Тогда он сказал, что завтра я должен пойти в пустыню и заложить вход.
-И ты пошел?
-Конечно. Утром я взял ослицу деда и поехал к Рогу. Затолкал обратно камни и долго засыпал их песком. У меня болело все тело, кровь сочилась из ссадин на спине, но я не останавливался, пока не закончил. Когда вернулся, дед сказал, что я должен усвоить этот урок, который преподал мне Аллах.
-Какой?
-Что он всегда дает испытаний ровно столько, сколько ты можешь выдержать. И всегда являет милость, когда ты больше выдерживать не можешь. - он повернулся и пошел дальше. Валера следовал за ним как за поводырем, пока внезапно не оказался на ровном каменном полу. - Сегодня — Абдулазиз повернул луч фонаря и осветил бегущий в жерле каменного канал ручей — я снова убедился в его правоте.
-Стоп! - Абдулазиз решительным движением оттянул Валеру от воды, которую тот втягивал в себя словно электронасос, окунув в ручей голову чуть ли не до ушей. В течении предыдущих нескольких минут Валера наблюдал, как Абдулазиз, стоя на коленях, произносил молитву, благодаря Аллаха за воду. Слушая музыку арабской молитвы и вдыхая влажный прохладный воздух, он почти чувствовал себя счастливым, а первые глотки холодной воды ударили ему в голову так, словно он хлебнул чистого спирта. И вот теперь Абдул выдернул его назад словно окуня и решительными движением поставил на ноги.
-Фляжку. - потребовал он, протянув руку.
Валера отстегнул от пояса флягу и протянул сирийцу. Абдулазиз окунул ее в ручей и протянул обратно.
-Вода — это жизнь. Но она же может и убить. - сказал Абдулазиз — Когда-то по этой пустыне шла армия Искандера Двурогого. В вашей стране о нем слышали как о Александре Македонском. Они жестоко страдали от жажды, потому что местные племена отравили колодцы. А потом они набрели на оазис. То была точка выхода ручья на поверхность, примерно километрах в двадцати отсюда. Солдаты бросились к воде и пили. И поскольку у большинства из них не было верного друга, готового вовремя остановить их, многие потом погибли от водного отравления.
-Водное отравление? - Валера удивленно вскинул брови — Гипергидратация?
-Именно. Жуткие боли в животе, обильная рвота, судороги из-за падения уровня натрия. Понимаете, Аллах всегда являет милость к страждущим. Но он гневается если ею начинают злоупотреблять. Потому он и дает надежного друга тому, кого хочет защитить от проступка. - он обвел светом контуры туннеля прорубленного в скале. - Нам пора двигаться. Кто знает, сколько еще евреев оскверняет нашу землю в этом районе.
Валера проследил за лучом фонаря и поежился. Если бы не журчание воды, бегущей в каменном канале, это место вполне могло бы сойти за пыточное подземелье. Он пристегнул флягу обратно к ремню, закинул на плечо автомат и пошел следом за Абдулазизом, по пути обещая себе, что если выберется отсюда, то ни в жизни больше не спустится даже в туннель метро и стараясь не обращать внимание на внутренний голос, который настойчиво шептал, что пока у него есть такой верный друг, как Серега, выполнить это обещание ему не светит.
-Альхамдуль илля, альхамдуль илля! - повторял аль-Рахмани, обнимая по очереди то Валеру, то Абдулазиза — Алла карима. - арабская речь начальника госпиталя журчала словно тот ручей, по которому они вышли к Дамаску несколько часов назад, и Валера в который раз удивился, как быстро его слух адаптировался к языку, который еще совсем недавно казался непередаваемой тарабарщиной.
-Он благодарит всевышнего за ваше возвращение. - Валера был настолько рад снова услышать голос Обнорского рядом, словно тот был его близким и любимым родственником — Говорит, что Аллах милостив и поэтому сохранил вам жизнь там, где нашли свою смерть многие воины. Говорит, что уже отдал приказы, для вас подготовлена операционная. - он указал на голову и ногу Валеры. Повязки давно пропитались кровью и засохли, превратившись в покрытые песком корки.
-Бихаир шукран. - Валера с трудом извлек из памяти одну из недавно выученных арабских фраз — Я в порядке, спасибо. Операционная подождет. Сначала я бы хотел увидеть майора Кулагина.
-Уважаемый аль-Рахмани считает, что вам надо сейчас подумать в первую очередь о своем здоровье. Майору Кулагину уже доложили о вашем возвращении, и как только вам окажут необходимую помощь, вы сможете увидеться со своим другом.
-Вы скажете, в какой он палате или мне придется пугать весь персонал своим видом?
Аль-Рахмани покачал головой, сказал Обнорскому несколько коротких фраз и решительным шагом направился к своему кабинету.
-Я провожу. - сказал Обнорский.
-Гребаный ты Винни Пух. - протянул Кулагин, увидев Валеру на пороге своей палаты — Ты выглядишь так, словно залез в дупло к пчелам и не нашел там меда. - Кулагин лежал на кровати, уложив на груди раненую руку, закрытую сплетениями фиксирующей повязки. Когда вошел Валера, он как раз размышлял, какой из способов свалить отсюда обратно в строй является наиболее предпочтительным. Когда в дверь ввалился напарник, покрытый слоем песка и крови, с обожженной солнцем кожей и лицом голодного койота, у него мелькнула мысль, что эта палата и весь этот госпиталь — не такое уж плохое место. Он вскочил с кровати и единственной здоровой рукой так стиснул Валеру в объятиях, что у того искры сыпанули из глаз, когда сломанные ребра выразили протест против столь безкомпромисной компрессии. -Эти з...замечательные люди из военной контрразведки сказали мне, что ваша колонна попала в засаду. Что никто не выжил.
-Почти так и было. - подтвердил Валера, в свою очередь обнимая друга — Как твоя рука?
-Дирижировать оркестром я не смогу и играть на скрипке тоже.
-А ты играл на скрипке? - удивился Валера.
-Ни разу в жизни. - признался Кулагин — И тот прекрасный доктор, который зашивал мне сосуды, сказал, мне, что и в дальнейшем мне это не светит. Однако я смогу оперировать, а это уже немало, верно? А какие у тебя хорошие новости? - он окинул Валеру пристальным взглядом, словно стараясь примерно прикинуть масштаб потерь.
-А… - Валера махнул рукой — Если верно, что шрамы украшают, я произведу на жену дома непередаваемой впечатление. Собственно, аль-Рахмани как раз готовит для меня операционную.
-Наш добрый хозяин всегда был мастером по части гостеприимства. Когда Обнорский привез сюда наших раненых с зенитного дивизиона, он разве что из штанов не выпрыгивал, стараясь распихать их по подвальному помещению, мотивируя это тем, что там самое безопасное место в случае налета вражеской авиации. Правда, при этом он не упоминал, что там почти отсутствует вентиляция, а из-за сырости плесень буквально проникает в тебя при каждом вдохе. И только мой звонок в аппарат главного военного советника помог ему изменить столь благородное желание. Так что теперь там тихо гниют сирийские солдаты, пока наши товарищи лежат в нормальных палатах. Абдул с тобой?
-Да. Собственно, без него меня бы тут и не было. Серега, я должен тебе такое рассказать! Там, в этой пустыне…
-Потом, потом, все потом. Слава богу ты жив и скоро будешь почти цел. Если бы тебя убили, мне бы пришлось принять ислам и сменить имя. Ничто другое меня бы от твоей Алены не спасло.
-Это бы тебя тоже не спасло. - улыбнулся Валера — Разве что хоронили бы по мусульманскому обряду.
-Господин капитан, вы готовы? - молодой сирийский хирург склонился над ним, держа в руках наркозную маску.
-Если я скажу, что нет, это что-то изменит? - спросил Валера.
-Вряд ли. - покачал головой хирург, опуская маску ему на лицо и кивая анестезиологу — Но спросить вас меня обязывали правила приличия.
-Я всегда ваши пра...ви..ла.. - глаза Валеры закрылись, и он погрузился в наркозный сон.
-Начали. - кивнул сириец и ассистент принялся снимать повязки с головы и бедра Валеры, обильно поливая их перекисью и едва успевая промакивать бурно растущую над ними грязную пену.
Воины в белом. Часть 16
© Copyright: Солдат Империи, 2018
Свидетельство о публикации №218062701024
Свидетельство о публикации №218062701024
Рецензии