Белый офицер. Разведчик. Великий писатель

«Нельзя жить местным глухим обывателем. Нужно иметь за собой происхождение — историческое хотя бы. А главное, нужно иметь и уметь давать чувствовать, что ты не обыватель, что ты нужен Родине и даже после смерти, нужен ей твой дух...»
В.Н.Иванов. «Дневник писателя»

Автор не случайно в качестве эпиграфа к статье  взял именно эту цитату великого писателя. Ибо поневоле приходится задумываться, действительно ли ты нужен Родине, тем более, после смерти? Во всяком случае, в отношении Всеволода Никаноровича Иванова этого не скажешь. А ведь этот человек  внес неоценимый вклад в историю русской и мировой  не только литературы, но культуры  в целом. Но помнят ли о нем в России, его соотечественники и земляки?

ЮНОСТЬ. СТАНОВЛЕНИЕ

   Всеволод Никанорович Иванов - известнейший писатель, литератор, заслуживший мировое признание. Костромич, о котором  земляки забыли еще при его жизни. По своему значению для мировой культуры он стоит в одном ряду с Александром Зиновьевым и, хотелось бы сказать, с Александром Солженицыным, но не получается, поскольку последний отнюдь не есть символ России, тем более, что его пресловутый «Архипелаг ГУЛАГ» является самой настоящей антисоветской фальсификацией, созданной на деньги западных спецслужб и «доброжелателей». В этом отношении и А.Зиновьев, и Вс.Иванов разительно отличаются от  господина Солженицына. Оба долго жилиза границей России, но никогда никаких пасквилей на свою Родину не сочиняли…
Увы,  нет в Костроме улицы или переулочка, названных  его именем, мемориальной доски на доме №22 где он жил на бывшей Марьинской улице (ныне улица Шагова, 22), как раз напротив знаменитого пруда.  Точнее, его отец Никанор Лаврентьевич, преподаватель рисунка и живописи, закончивший в свое время Строгановское училище, снимал квартиру в доме, принадлежавшем известному  костромскому нотариусу Бестужеву. Если быть точным, то дом, в котором жили Ивановы, не сохранился, на этом месте сейчас стоит совсем другое строение.
Впрочем, не сохранился и  дом на улице Ивановской, куда семья Ивановых переселилась через несколько лет. О чем он пишет в своих воспоминаниях: «И когда после нового 1897 года солнце пошло на весну и снега зарозовели по вечерам, заскорузли серебряным настоем, потемнели дороги вслед за масленицей — широкой, улыбчивой, веселой, явилась едва ли не в остатный раз Кострома, вымахнув жарким пламенем из глубины народной души...Когда весеннее тепло животворно разливалось в воздухе, когда соки, подкрепленные талой водой из земли, кинулись будить деревья, приводить их в чувство, когда зазвенели овражки, а воробьи и мальчишки заплескались в лужах, все костромичи ровно в полдень усаживались за столы. Они встречали весну! Они ели круглые, как солнце, блины, пили хмельное и от еды, от питья, от тепла, от света отходили душой, и все, что спало, дремало у них под спудом, замороженное зимой, сердитым государственным порядком, умными книгами, которые, как известно, никому не дают слова сказать несерьезного, — все это преображалось в восторг. В этот день костромичи, на взгляд людей просвещенных, делали вещи явно недопустимые: наша соседка по Ивановской улице, купчиха Шестинская, например, ходила с блинами в руках к колодцу, кликала там свою мамыньку родную, объявляла ей и всей родне, что пришла весна-красна, и бросала в воду угощение. Солнце будило в душах древние чувства, весенний хмель, и, конечно, водочные воды Петра Смирнова у Чугунного моста в Москве своими питиями поддавали жару, и на улицах Костромы, словно из-под земли, воскресали древние нравы» (ж – л «Дальний Восток», 1987, № 7 – 8).
Правда, местные краеведы  все же вроде бы помнят, что учился он в той самой классической мужской гимназии (ныне главный корпус Костромского технологического университета), где учились Алексей Писемский,  Николай Михайловский, Василий Розанов, Александр Полканов (впоследствии знаменитый советский геолог, минералог, петрограф), ряд других известных людей, прославивших Россию. Однако  воспринимают его как-то равнодушно – мол, ну был такой писатель, ну и что? Впрочем, это типично костромская черта – здесь каждый, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к культуре,  мнит себя гением, считая всех остальных  намного ниже себя. Ну, да ладно, Бог им судия.
Лучше поговорим о настоящем гении.
Впрочем, и в СССР  Всеволод Никанорович  тоже не был почитаем. В Европе,  Китае и Японии труды этого  писателя знают лучше, чем в его собственном Отечестве. Причина кроется в его биографии,  которая сложилась для него очень непросто. А также в его идеологических разногласиях с догмами марксизма-ленинизма, с идеологией чиновников коммунистической партии. 
Всеволод Иванов - личность выдающаяся, но, как ни странно, его жизнь до сих пор не изучена, в ней еще много неясного. В частности, немногочисленные биографы  писателя утверждают, что он родился 7 ноября 1888 г. в г.Волковыске Гродненской губернии. Между тем по воспоминаниям людей, хорошо знавших писателя и неоднократно встречавшихся с ним,  со слов самого Всеволода Иванова, мы узнаем, что он родился в Костроме в 1888 г. в мелкопоместной дворянской семье, и не доверять этому нет оснований. Похоже, что произошла путаница, и Всеволода Никаноровича перепутали с  каким-то другим Ивановым,  тоже известным  писателем, а их насчитывается чуть не десяток. По каким-то причинам семья Ивановых на некоторое время переезжает во Ржев, но потом снова возвращается в Кострому. Свидетельством того, что к Волковыску Всеволод Никанорович не имеет никакого отношения, является тот факт, что ни в одном из своих биографических произведений, в первую очередь, «Воспоминаниях», он ни разу не упоминает  ни этот городок в Гродненской губернии, ни саму эту губернию. Да и вообще,  он никогда и не стремился посетить эту самую  «родину». Зато о Костроме вспоминает нередко, а в начале 1960-х и вовсе ненадолго приезжал в этот город. Более того, в иных биографических словарях  его называют «Владимиром Никаноровичем», при этом пересказывают биографию Всеволода Иванова. Похоже, что  Владимир Никанорович Иванов как раз и родился в Волковыске.
Кстати, у Всеволода были братья Михаил, Константин и Евгений, но о них нам практически ничего не известно, правда, в экспозиции Хабаровского краеведческого музея, посвященной Вс.Н.Иванову,  есть  фотография  Михаила.
О предках своих писатель особо не распространяется, хотя деда несколько раз упоминает: «Со мною были и Святослав, и Александр Невский, и Иван Грозный, и Пётр Великий, и Суворов, и Кутузов, и Скобелев... И мой дед Лаврентий Иваныч, что лежит под берёзами Ваганьковского кладбища. Наконец, со мною была вся старая крестьянская Русь, одолевшая и псов-рыцарей на Чудском озере, и шведов под Полтавой, и татар на поле Куликовом, и Наполеона на Бородинском поле… Жить, очевидно, надо было так, как жил в Кремле мой дед, николаевский унтер Лаврентий Иваныч, —  честно, как свеча горит. Честному человеку не нужно  больших рассуждений, чтобы не запутаться...» (Светлана Якимова «Харбинский странник». Литературная Россия.   №15. 16.04.2004). 
В некоторых исследованиях  пишется, что якобы предки  Вс.Иванова были выходцами из крепостных крестьян, что действительности не соответствует  - каким это образом крепостной крестьянин  вдруг  получил дворянский титул? Для этого надо было совершить нечто такое,  что вошло бы  во все  анналы истории. Даже знаменитый Иван Сусанин, который спас царя Михаила Федоровича Романова и был сврободным человеком, а не крепостным, и тот не удостоился такой чести. Присвоение дворянства – это прерогатива  императора, однако Всеволод Никанорович ни о чем  подобном в своих воспоминаниях  не пишет.
Еще во время учебы в гимназии Всеволод увлекся лыжами, мог бы стать хорошим спортсменом - нераз они с приятелем ходили на лыжах из Костромы до Ярославля по старой так называемой Луговой дороге, которая шла по левому берегу  Волги, а это, ни много – ни мало, почти 60 верст.  Однако решил посвятить свою жизнь литературе. Поэтому, закончив с отличием костромскую гимназию, в 1906 г. поступил в Петербургский университет на филологический факультет, что было не так просто, поскольку конкурс здесь всегда был очень большой. Весной следующего года его дядя, малоизвестный художник, работавший в  Палате мер и весов, решил познакомить племянника со знаменитым ученым Дмитрием Ивановичем Менделеевым, который эту Палату возглавлял. Великий химик  встретил молодого студента доброжелательно, даже поздоровался с ним за руку, но, узнав, что Всеволод учится на филолога, сразу же прервал разговор и ушел, даже не попрощавшись. Молодой и честолюбивый студент поначалу обиделся, но дядя разъяснил ему, что корифей науки вообще недолюбливает тех, кто связывает свою жизнь не с химией, а с другими науками, тем более, гуманитарными. И это  несмотря на то, что  зятем Дмитрия Ивановича был уже тогда известнейший поэт Александр Блок, с которым наш земляк познакомился немного позже. Поэтому обида быстро прошла, и Всеволод Никанорович потом с гордостью вспоминал, показывая свою правую ладонь: «Эту руку мне пожимал  сам создатель «периодической системы элементов» Дмитрий Менделеев. Эту же руку мне   пожимал не менее   известный Александр Александрович Блок». Кстати, с поэтому они быстро нашли общий язык, а вскоре и вовсе стали хорошими друзьями…
Учился Всеволод великолепно, поэтому после того, как он  блестяще закончил  в 1912 году историко-филологический факультет Петербургского университета по кафедре философии и русской истории, его оставили на этой же кафедре.  Однако вскоре Всеволода, как и других его сверстников дворянского происхождения, направили на военные курсы, он попал  в  18-й пехотный полк, стоящий в то время в Тамбове. В 1913 году  Всеволод  сдает экзамены на прапорщика запаса и, получив офицерское звание, возвращается в Петербургский университет, намереваясь заняться научной деятельностью у академика А. С. Лаппо-Данилевского, профессоров Н. О. Лосского, А. И. Введенского и других. Он стал готовить магистерскую диссертацию по литературному творчеству Владимира Соловьева.
Для более глубокой специализации его отправили в Германию - в Гейдельбергский и Фрейбургский университеты, где в свое время учился и работал известный русский философ. Весной 1914 г. Всеволод Иванов вернулся в Россию для защиты диссертации. Но выстрелы 19-летнего Гаврилы Принципа в Сараево 28 июня 1914 г., сразившие наповал эрцгерцога Австрии Франца-Фердинанда и его жену, перекроили всю биографию Всеволода Никаноровича. Как и всю мировую историю. Началась Первая мировая война...
О диссертации пришлось забыть, как оказалось, навсегда. Вскоре его призвали в армию. 

ПЕРМЬ

Пришлось сменить цивильный костюм на армейскую форму. Кстати,  этот эпизод – появление в Всеволода Иванова в рядах российской императорской армии – в трудах различных людей излагается по-разному. Например, Татьяна Быстрых в журнале «Уральский следопыт» (№1, 1999) пишет: «1910-е годы были  трудным временем для российской интеллигенции. Внешне – затишье  после революционного всплеска, на деле – всеобщая апатия, усталость,   разочарование. Чтобы привести в порядок мысли и уйти от мучившего  его душевного разлада, Иванов решает поступить на службу в армию.   Провести пару лет в строю, выполняя команды, когда все решено за   тебя – что может быть лучше для молодого человека, голова которого   перегружена философией! Были и сугубо личные причины: запутался между двумя женщинами…
 К тому времени, когда армейская служба начала тяготить и уже мечталось о профессиональных занятиях наукой, началась война».
Впрочем, это всего лишь одна из версий, что на самом деле думал Всеволод Иванов, мы вряд ли когда узнаем.
Понимая, что не сегодня, так завтра он окажется на фронте, Иванов надумал жениться. Но приходилось выбирать между двумя женщинами. Одна – Вера Ивашкевич - осталась в Петербурге. Другая – Анна Владимировна  Нагорова жила в близкой его сердцу Костроме.  И он предпочел последнюю -  16 июля 1914 года, за  две недели до начала войны,  вступил в первый законный брак с учительницей Нагоровой Анной Владимировной.
Согласно другой версии, он совсем не собирался оставлять науку, что, скорее всего, более соответствует действительности,  армейская служба его ничуть ни привлекала,  но начавшаяся война перечеркнула не только все его планы, но и будущую жизнь.  Прапорщик Всеволод Иванов был отправлен на фронт и назначен  командиром полубатареи из трех орудий Он успел поучаствовать в военных действиях, несколько раз  попадал под артиллерийский обстрел. Однажды, после очередного ожесточенного боя с одной из частей  Германской армии,  обнаружил на поле, где проходило это боестолкновение, своего немецкого сокурсника по Гейдельбергскому университету. Точнее, тот, будучи раненым, окликнул его: «Герр Иванов!». Но поговорить они не успели, поскольку началась очередная немецкая атака на позиции российской армии, пришлось отступать.
Впрочем, Иванову повезло. В послужном списке прапорщика армейской пехоты Иванова есть запись:  «Переведен для пользы службы в город Пермь в 107-й пехотный запасный батальон». Такой перевод сыграл огромную роль не только в судьбе молодого  человека, но и всей  мировой литературы, поскольку сохранил жизнь будущему великому писателю. Ведь неизвестно, как бы сложилась его судьба, попади она фронт. К месту службы  Всеволод Иванов  прибыл    6 сентября 1914 года.  Ему приходилось  не только заниматься боевой подготовкой молодых солдат, но    доставлять  к линии фронта вновь обученное пополнение. Через некоторое время прапорщику Иванову было присвоено звание подпоручика. Правда, случалось ему выполнять и   менее приятные поручения,  например, охранять в Лысьве  выездную сессию Казанского окружного суда, попросту говоря, выполнять роль жандарма, дабы кто не вознамерился  освободить  подсудимых уголовников...
Видимо, исполнял он свои обязанности (речь, конечно же, идет об армейской службе) на должном уровне, поскольку через некоторое время  ему   присвоили  звание подпоручика. Боле того, Высочайшим приказом, состоявшимся 27 августа 1916 года он был награжден орденом Св. Анны 3-й степени за отлично-ревностную службу.
Почти через год после начала войны вроде бы уже неосуществимая  мечта вновь заняться наукой неожиданно обрела свои ясные очертания – в середине 1915 года по Перми упорно начали распространяться  слухи, что Петроградский (бывший Петербургский) университет собирается открывать в городе  свое отделение. Это в разгар-то войны! Начальник местной  учебной команды унтер-офицерской школы подпоручик Всеволод Никанорович Иванов связывал с появлением здесь университета большие надежды. Высокий, почти под два метра, стройный,  красивый – он, кажется, создан был для военной службы. Но  мало кто   догадывался, с каким нетерпением он ждал возможности снять погоны.  И   судьба, пусть ненадолго,  все же  улыбнулась  ему. Вот что он пишет в своихвоспоминаниях: «Стало известно, что в Перми должно открыться отделение Петроградского университета. Для меня новость сулила какие-то надежды. В пермском театре состоялось первое собрание преподавателей университета и  представителей местной общественности. Пошел туда и я… Вошел в фойе  и вижу – сидит на диване мой гимназический однокашник и друг Шурка Полканов (впоследствии знаменитый ученый. – К.В.), даже еще не снявший студенческой тужурки. Мы обнялись, подошли другие петербуржцы – завязалась беседа, вспыли видения   академического прошлого.
Находясь среди молодых ученых, съезжавшихся в Пермь из Петрограда и  Москвы, я оживал, приободрялся, обнадеживался. Ах, как нужен был мир, который бы покончил с этой нудной, никому не нужной войной! Как могли бы развернуть свою работу местные культурные силы на Урале, Алтае, в Сибири. Какие возможности! Сколько творческой работы  впереди!   И я радовался: университет будет в Перми… Будет работа… Уже появилась интересная молодежь – тот же Н.В. Устрялов, один из кадетских лидеров, по-московски широкий и национальный, В.Н.  Дурденевский – юрист, осторожный и трезвый, Л.В. Успенский –  философ, убежденный марксист на московский лад. Самым пылким   прозелитом великих идей был молодой профессор Д.В. Болдырев,   изумительный стилист и широко мыслящий философ.  Повезло мне тогда, налетели из Москвы в Пермь новые люди. Были мы,  были троянцы!»
И вот,  1 октября 1916 года состоялось торжественное открытие университета. Прибыло   много почетных гостей из обеих столиц и соседних губерний.  А вот журналист из Петрограда приехал всего один, но какой!  Корреспондент газеты «Русские ведомости» Михаил Андреевич Осоргин, будущий известнейший писатель. После десяти лет блужданий по  странам Европы он вернулся в Россию из эмиграции. И довольно красочно описал, как открывали университет в Перми. Здесь они впервые и встретились с Всеволодом Ивановым.
Впрочем, радовался Всеволод Никанорович рано, его попытка  расстаться с армией не удалась. В  1917 году  Первая мировая война для России закончилась. Сначала все перевернула Февральская революция. Царскую армию развалили, цвет офицерства разогнали, начались репрессии. Да, да. Первые репрессии против офицеров царской армии, вообще всех, кто ревностно служил Царю и Отечеству, начались  еще при Временном правительстве, а приказы отдавал так почитаемый российской либерально-фашистской  интеллигенцией А.Ф.Керенский. Кстати, именно при нем впервые в России были официально разрешены пытки заключенных…
В стране разразилась смута, миллионы россиян не знали, куда податься – Временное правительство тянуло в одну сторону, большевики в другую, сохранившие еще верность присяге Отечеству офицеры и армейское командование – в третью. В такой круговерти сложно было сохранить самообладание, тем более, человеку, который устал от армейской службы и больше всего хотел заниматься наукой.
А октябрьский переворот 1917 года  вообще поставил вне закона целые слои российского общества, в том числе, и офицеров царской армии. Для борьбы с большевиками в спешном порядке стали формироваться воинские соединения, состоявшие из оставшихся верными присяге солдат и офицеров, казаков, а также добровольцев, и не только из отвергнутых слоев общества. Центрами сопротивления стали Прибалтика, Дон и Сибирь.
Правда, поначалу Всеволод Никанорович оказался в стане большевиков, причем, не столько из своих идеологических побуждений, сколько движимый вроде бы патриотическими  чувствами. Точнее, он вообще стремился остаться над схваткой, «историком, наблюдающим события». Но жизнь опровергла это его желание, требовала принимать конкретные решения. Военный опыт что-нибудь да  значит, и он стал-таки за эти годы настоящим кадровым офицером. А  офицеру и патриоту трудно смириться с поражением в войне своего государства, пусть и занятого благими  революционными преобразованиями. В ноябре 1917-го в Перми «вдруг» вспыхивает пьяный бунт, погромщики бесчинствуют на улицах города, громят винные склады и магазины, избивают и убивают всех, кто становится на их пути. В городе паника, и  одна только учебная команда Иванова сохраняет спокойствие. Именно к ним и  бросаются за помощью  мирные граждане. Пришлось применить силу, только силой оружия удалось остановить безумство озверевшей, какими-то невидимыми силами провоцируемой толпы. Да, были жертвы, но по другому это безумство остановить было нельзя…
Как вспоминает сам Всеволод Никанорович: «Перемены не столько радуют, сколько пугают. На улицы города   выплескивается невиданное раньше, торжествующее хамство, солдаты  бросают оружие, едут с фронта дезертиры…».
В конце 1917  он уезжает по делам в Петроград, встречается со своим давним другом  Александром Блоком, как оказалось,  в последний раз. Вот что пишет член-корреспондент РАН, заслуженный профессор МГУ Пётр Николаев: «Однажды, когда они шли по одной из петербургских улиц,   он увидел идущих по улице  красногвардейцев с явно награбленным добром и сказал Блоку: это   революция грабителей. И он ушёл к А. Колчаку, став его заместителем    по идеологии. Впоследствии будущий русский романист сожалел, что не остался с Блоком. Кто этот человек? Писатель Всеволод Никанорович  Иванов» (Литературная газета. – N 48.- 2005).
Впрочем, была и еще одна причина, по которой Всеволод стремился в Петроград - его всё больше тянуло не к жене Анне, а к Вере Анатольевне Ивашкевич, которая в начале войны ушла сестрой милосердия на фронт…
Командировка в столицу закончилась и пришлось возвращаться в Пермь. Попал с корабля на бал -  город оказался на грани разгрома, точнее, гражданской войны.  Большевистский Уралсовет срочно бросил на спасение пермяков отряд питерских матросов. Военные хотели сделать ставку на Иванова.  В общем, Всеволод попал в тупик. Многие склоняли его к сотрудничеству с эсерами. С эсерами была связана Анна Нагорова, его первая жена. Кроме того, на эсеров работал брат Веры – будущий выдающийся лесовод Борис  Анатольевич Ивашкевич.  Другие предложили Иванову взяться за статьи для пермской газеты «Народная свобода». Но он выбрал третий путь: уволившись в чине штабс-капитана из армии,  устроился ассистентом на кафедру энциклопедии права к убеждённому марксисту Л.Успенскому.
К тому времени Иванов успел окончательно расстаться с Анной  Нагоровой, а Вера родила ему сына.  До поры до времени она  оставалась в большевистском Петрограде, постоянно изыскивая возможность уехать из города и воссоединиться с мужем.
Вскоре он все же  добился демобилизации из армии и летом 1918 года становится, наконец-то, преподавателем университета, назначается младшим ассистентом  профессора Л.В. Успенского по кафедре энциклопедии права. Надолго ли? Ведь Пермь в 1918 году – прифронтовой город. Здесь тревожно, голодно, жить не на что. Доходит до того, что вместе с другими преподавателями университета Иванов ходит по близлежащим деревням, выменивает  вещи на продукты, что было довольно опасно, поскольку на дорогах бесчинствовали разного рода бандитские шайки.   
Но тут вдруг нагрянула  еще одна беда: только-только он простился с армией, и вдруг выяснилось, что как бывший офицер он подлежал мобилизации в Красную Армию. Руководство университета настойчиво ходатайствует об оставлении его в штате и  добивается своего. 
Работая в Пермском отделении Петербургского университета,  Всеволод Иванов одновременно занялся журналистикой, став сотрудником  редакции газеты «Пермские ведомости». И это увлечение, ставшее впоследствии его профессией, сыграло в его судьбе непреходящую роль.
Позже он  вспоминал: «Обстановка в этом почтенном губернском органе была очень любопытна. Там царила классическая, вековая тишина, зеркально натертые полы отражали вверх ногами столы, стулья, диваны, а за столами сидели еще гоголевские чиновники в сюртуках и вицмундирах с двумя фалдами сзади, с золотыми пуговицами. Изредка тишину нарушало лишь подрагивание колокольчика в кабинете редактора, и тогда раздавались  мягкие шаги старого курьера, героя Шипки и Плевны, с басонами, с  галунами, с шевронами на рукавах, с крестами и медалями... Никогда  уж больше в своей жизни не встречал я такой тишины, такого покоя, такого чая, настоянного до одуряющей черноты!»
Как человеку творческому и одаренному, ему сотрудничества с одной газетой мало, и поскольку в Перми в это время выходили уже не одни только губернские  ведомости, Всеволод Никанорович активно выступает еще и  в кадетской  «Народной свободе». На заре Советской власти в провинции еще не запрещали выход небольшевистских периодических изданий.
В ноябре 1918 года университетское руководство направляет Всеволода Никаноровича  в Москву, как указано в командировочном удостоверении: «Приобрести для нужд  юридического факультета одну пишущую машинку. Доставить в Пермь приобретенную кабинетом государственных наук библиотеку профессора Алексеева и дублеты изданий, отпущенных библиотекою Московского  университета». Вроде бы, благие цели преследовало руководства ВУЗа, на самом деле его попросту выслали из Перми, о чем и напишет  Всеволод Никанорович впоследствии: «Мое  офицерское прошлое было взято на заметку ученым начальством, и было  решено командировать меня в Москву – подальше. Появилась и у нас ЧК  с товарищем Малковым во главе. По Перми поползли слухи, шепоты, разговоры, что «берут по ночам». И поэтому многие горожане не  ночевали дома». Так впервые он попал в список неблагонадежных граждан. И это также впоследствии сыграло не очень хорошую роль  в его судьбе.
В Пермь Иванов вернулся незадолго до сдачи города войскам белой Сибирской  армии. В конце 1918 года Пермь заняли колчаковцы. Новые власти потребовали, чтобы все бывшие офицеры прошли перерегистрацию. Из них командование Средне-Сибирского корпуса формировало дополнительный полк.
Почти сразу  после прихода колчаковцев он был призван в армию. Снова пришлось   надеть форму.  «Из нашего брата был немедленно сформирован офицерский полк, куда мы  все явились в дом Мариинской женской гимназии и опять – «снова  здорово» – большое понижение, койки, покрытые серыми одеялами,  дежурства, караулы на «ключевых позициях» и т.д. А главное –   пьянство…
С освобождением Перми от большевиков забушевало, разлилось широкой волной пьянство, тон которому задавали победители. Пришедшие в Пермь офицеры-сибиряки пользовались общим  благоволением и любовью – победители! Мы же жили пока что в женской  гимназии и ждали, что будем делать… Было скучно, обидно, нескладно  чуть не до слез. Вот тебе и научная моя работа…»
 И опять ему повезло – он попал не на фронт, точнее, не на передовые позиции, поскольку в те годы фронт и тыл были повсюду, а  назначен  на работу в газету «Сибирские стрелки» - издание штаба 1-го Средне-Сибирского армейского корпуса, которым командовал видный белогвардейский военачальник генерал А. Н. Пепеляев. Эта деятельность  - редактирование армейского печатного органа – более подходила  его образованию и знаниям, чем  шагистика в воинской части либо участие в боевых действиях.
Всеволод Никанорович старался сделать этот печатный орган не только интересным, но и окупаемым, поэтому постоянно упрямо ругался, а порой и откровенно скандалил с генералом Анатолием Пепеляевым (не каждый мог позволить себе так, на равных, разговаривать с этим известнейшим деятелем Белого движения – о его жесткости и жестокости ходили легенды по всей Сибири) по поводу  помещаемых в военной газете «несерьезных», то есть малостоящих в буквальном смысле слова, бытовых объявлений. Факт любопытный – Всеволод Иванов был еще и одним из первых «рыночных» журналистов, понявших, что средства массовой информации должны сами зарабатывать себе на жизнь…
Колчаковские формирования пробыли в Перми почти восемь месяцев, 1 июля 1919 года Пермь заняли красные. Почти пятилетнее пребывание Всеволода Иванова в этом городе закончилось. Вроде бы он и не коренной его житель, но вот что отмечают многие местные краеведы: «Нет другого, столь яркого и  подробного описания жизни Перми в 1914-1919 годах. Прочитавшим его воспоминания открылся заново целый пласт истории нашего края. Мы  точно взглянули на те далекие годы совершенно новыми глазами. И не удивительно: о событиях переломной для страны эпохи, происходивших в   нашем родном городе, рассказал не просто очевидец, а человек   прекрасно образованный, думающий, умеющий наблюдать и делать выводы,   и – что немаловажно – человек, много переживший, перестрадавший. Пермские главы своих воспоминаний Иванов объединил общим названием – «Минуты роковые».
Его хлесткие и умные статьи в местных газетах, а также серьезные научные работы по литературе и философии привлекли внимание знаменитого профессора Николая Устрялова, который обосновался в Омске и был одним из активных создателей так называемого «Сибирского правительства». Профессор и пригласил в июне 1919 года Всеволода Иванова на работу в информационный центр – «Русское бюро печати» - при Верховном правителе России  Александре Колчаке. И он стал его руководителем. Впрочем, иного и быть не могло – адмирал хорошо помнил, кто по его поручению проверял деятельность группы следователя Николая Соколова в Екатеринбурге в связи с гибелью семьи бывшего царя Николая Романова.
Всеволод Никанорович Иванов близко знал адмирала Колчака), пользовался его расположением и сохранил к нему уважительное отношение как к ученому и морскому офицеру, но весьма негативно  оценивал его политические цели и методы, которыми он действовал. Но и его антисоветские, антибольшевистские взгляды были не менее резкими, поэтому после  занятия Омска войсками Красной армии ЧК объявило его  в розыск, дабы расправиться с этим  белогвардейским публицистом. 
Кстати, где Вс.Иванов и А.Колчак  познакомились, пока выяснить не удалось, ни в одном из своих произведений Всеволод Никанорович  об этом не пишет…
Летом 1919 года вместе с ребёнком в Омске неожиданно появилась Вера Ивашкевич,  сразу прорвалась к людям из окружения Колчака.  Она потребовала встречи с мужем и жильё. Как ни странно, но  квартирмейстеры ничего лучшего, чем местный дом терпимости, для Веры и ее ребенка, не нашли. Так что чуть не все «женщины с пониженной социальной ответственностью» в Омске стали по совместительству  няньками ивановского сына.
Однако вместе Иванов и Вера провели всего несколько месяцев. Осенью началось отступление.  Они расстались под Ачинском. Позже Иванову сказали, что его семья сумела выбраться в Москву. Как сложилась дальнейшая судьба Веры и её сына, Григория, неизвестно...
Любопытно, что во время «белой» оккупации Омска здесь проживали сразу трое Ивановых, и все – литераторы. Кроме Всеволода Никаноровича,  был еще один - Всеволод Вячеславович, примыкавший к эсерам, впоследствии ставший известным советским писателем, в частности,  его перу принадлежит роман «Бронепоезд 14-69», о котором, кстати, забыли уже в советское время. Третьим Ивановым был Николай Иванович, работавший корректором газеты «Вперед». Был участников  большевистского подполья, изготовливал  фальшивые документы скрывавшимся от властей подпольщикам, и одновременно  участвовал в литературной жизни Омска, посещал собрания омских литераторов. После окончания Гражданской   войны этот большевик стал писать книги  под псевдонимом «Николай Анов», в частности, написал произведение  «Интервенция в Омске», в котором рассказал и об  упомянутых выше других Ивановых…
Похоже на то, что Всеволод Никанорович занимался не только журналистикой. Иначе чем объяснить, что уже в декабре 1918 года он был лично направлен  адмиралом Колчаком в Екатеринбург с особой миссией – курировать группу следователя Н.Соколова по делу о расстреле бывшего царя Николая Романова и его семьи. Таке ответственное дело  адмирал мог доверить только самому  близкому и проверенному человеку.  За какие заслуги  Вс.Иванов удостоился такой чести? Еще одна тайна  жизни этого человека… 
В этой связи приходится опровергать устоявшуюся еще с советских времен версию – чуть не во всех книгах, монографиях, не говоря уже о пресловутой «Википедии», указано, что следователь Н.Соколов начал работать в Екатеринбурге в феврале 1919 года и курировал его деятельность генерал М.К.Дитерихс. На самом деле это соответствует действительности только отчасти. Следственная группа начала работу почти сразу же после занятия Екатеринбурга войсками Белой Армии, т.е. уже в декабре 1918 года, а первым куратором расследования был Вс.Н.Иванов, генерал Детерихс подключился уже позже, когда  Колчаку  пришлось отозвать Всеволода Никаноровича  на другие дела…
Андрей Можаев в журнале «Новый берег» (2008, № 22), рассказывая о дружбе своего отца, известного писателя Бориса Можаева,  с В.Н.Ивановым, передает его рассказ о поездке в бывший Екатеринбург – Свердловск:
- В Свердловске Иванова, как мэтра, пригласили к первому секретарю обкома, а он настоял и на приглашении моего отца. Далее передаю, как слышал, запомнил и   рассказываю  уже своим детям.
  Хозяином области был в ту пору Кириленко, свояк Брежнева и вскорости -  виднейший член Политбюро. В своём кабинете он произнёс приветственную речь,   воздал славу воспитующей силе «советской литературы»  и под конец предложил   экскурсию по городу славных революционных традиций. Поинтересовался, что гости   хотели бы увидеть?  Иванов назвал Ипатьевский дом. Повисла пауза. Следом Кириленко снял трубку телефона, вызвал заведующего отделом культуры. Вошёл   услужливого вида человек, далеко не старый. Фамилия его оказалась Ермаш –  скоро он станет долголетним председателем Госкино СССР. Хозяин спросил, в   каком состоянии дом и можно ли показать его московским гостям? Ермаш замялся –   ключей у них нет.
– Так, где же они?
– Должны быть у сторожа.
– А сторож где?   
– Там живёт недалеко.
– Так свяжитесь и вызовите. Пусть ждёт наготове.
–   Слушаюсь.
– Да, и распорядитесь подать гостям машину. Чтобы отвезли и   доставили затем, куда потребуют.
  Но Иванов от машины отказался. Ему хотелось пройти пешком, поглядеть город. А   дорогу к дому он отлично помнит. Кириленко слегка удивился и обрадовался: так он бывал у них?
– Да. В последний раз - в восемнадцатом году… Первый секретарь   удивился пуще:
- Вы, наверное, были ещё до захвата белыми?
– Нет. Я был как   раз после, с войсками Каппеля. Меня командировал адмирал  Колчак для   информирования о работе группы следователя Соколова…
  После этих слов установилась уже полная долгая тишина.  Сторож ожидал на месте и дом отпер. Тот стоял ещё совершенно нетронутый, как в   восемнадцатом, но пустой – все вещи и мебель давно вынесли. Всеволод Никанорович прошёл по комнатам, рассказал, кто и где размещался, где   находилась внутренняя охрана, и как всё выглядело. А затем они спускались в  подвал по тем самым ступеням. Отец часто вспоминал, как тогда начинало то   биться, то замирать сердце.
  Мрачный низкий подвал был весь пропитан ощущением злодейства. Даже спёртый,   сырой воздух давил, говоря об этом. Что уж сказать о стенах, выщербленных пулями? Иванов показал, кто и где из  казнённых сидел, стоял, откуда стреляли.   Но более всего поражала, буквально - кричала, дверь заднего хода, ведущая во   двор. Именно через неё выносили тела, изрешеченные пулями и, для надёжности,   исколотые затем штыками, и забрасывали в кузов заведённого грузовика. Так вот,   эту дверь изнутри обили жестью. Жесть была вспучена, выкрашена чернейшим   кузбасслаком. И это напоминало приставленную к стене крышку гроба».
С этим эпизодом связана еще одна история, также рассказанная Андреем Можаевым: «Однажды, после публикации Ивановым некоторых   мемуарных отрывков, ему пришла бандероль с Дальнего Востока. Старый большевик,   приняв писателя за «своего», прислал тетрадь воспоминаний. Он состоял в охране   Ипатьевского дома и участвовал в уничтожении тел убитых. Этот же человек нёс   охрану у Ганиной ямы, где в лесу жгли тела на огромных кострах, поливая   кислотой для усиления жара и разложения. Затем оставшееся предполагали   сбросить в штольни и взорвать. В самом же конце своего послания старый большевик недоумевал, отчего эти его  мемуары не желает печатать ни один журнал. Просил способствовать в том Всеволода Никаноровича. Тот, естественно, отказал».
Вскоре в Омск прибыл  практически и весь профессорско-преподавательский состав университета. Но поработать пришлось недолго - ситуация в Сибири менялась постоянно (то красные придут, то белые), в результате армии Колчака потерпели жестокое поражение, сам он попал в плен и вскоре был расстрелян,  остатки его армии ушли в Забайкалье и на Дальний Восток.
Точнее, А.Колчака просто выдали большевикам. Л.Д.Троцкий, председатель Реввоенсовета (т.е.Министр обороны), а на самом деле фактический руководитель Советской России, через своих американских и британских покровителей (дальними родственниками Л.Д.Троцкого-Бронштейна в США были знаменитые Ротшильды) сумел договориться с  иностранными спонсорами Белой Армии, и те  заставили руководство последней выдать адмирала А.Колчака  представителям Чехословацкого корпуса, а последние  отдали адмирала чекистам. Налицо – откровенное предательство со стороны именно белогвардейского руководства…
Волна беженцев покатилась в Сибирь. Омск,  Томск, Иркутск и дальше, дальше… Впрочем, не все уезжали за границу, многие  оставались в сибирских городах и затем, уже в начале двадцатых, возвращались  в родные места. У Иванова выбора не было, он считался непримеримым борцом с Советской властью, поэтому оставался в составе Белой армии с  тяжелыми боями отступая  до самой российско-китайской границы. Начались его эмигрантские скитания.

ЭМИГРАЦИЯ. АГЕНТ  СОВЕТСКОЙ  РАЗВЕДКИ

В начале  весны 1920 г.  Вс. Н. Иванов ненадолго осел во Владивостоке, работал в газете «Слово».  Но вскоре Всеволоду Никаноровичу пришлось  уехать из России, сначала в Корею, оттуда перебрался в Японию, что подтверждает его письмо из Иокогамы от 13 мая 1920 года,  и только после этого он  осел в Харбине, сотрудничал с местными газетами, как русскими, в частности, антисоветской «Харбинское время», так и китайскими, создал информационное агенство ДИТА, но  просуществовало оно недолго.
Здесь же, в Харбине, ему пришлось сразу включиться в работу – оказалось, что вся Харбинская общественность в панике,  идут разговоры о признании советской власти, ненужности дальнейшей борьбы и сопротивления большевикам ввиду их побед на всех фронтах «белой» борьбы. Причины таких настроений была понятной – оказалось, что «вся информация на Дальнем Востоке находится в двух телеграфных агентствах: в большевистском Руста и в эсеровском Дальта». Так что необходимо было создавать еще одно, оппозиционное, антибольшевистское телеграфное агентство. И вскоре оно появилось – его назвали «Восток»,  главы как такового  не было, работали коллегиально - Н.В.Устрялов, В. Н. Иванов, Л. В. Арнольдов, А. П. Фридлендер.
Впрочем, вскоре Всеволод Никанорович  его покинул - в мае 1921 г. он, по приглашению фактического главы Дальневосточной республики Н. Д. Меркулова,  вернулся во Владивосток, когда обстановка там стабилизировалась, стал выпускать «Вечернюю газету», ставшую вскоре знаменитой на весь Дальний Восток.  Видимо, очень уж нелестно отзывалась она о царивших в городе нравах, о деятельности различных партийных группировок, в том числе и большевистских, поскольку известный писатель Д.Нагишкин в своем романе «Сердце Бонивура» не удержался и как-то нехорошо, с обидой, написал как о самой газете, назвав ее «Блоха», так и ее редакторе, правда, вывел его  под  другим именем. Но просуществовала она только полтора года - осенью 1922 г. Красная Армия «на Тихом океане свой закончила поход». 
И 22 октября на японском пароходе «Фузан-Мару» Всеволод  Иванов покинул Владивосток. Вот как он описывает  трагедию разрыва с Родиной в своей книге «Крах белого Приморья: Из записок журналиста» (Тяньцзин, 1927):
 «Это длилось дни, несколько дней, и всего страшней это было под вечер исхода, 22-го октября…  Толпы людей метались с озабоченно-спокойными лицами, таща чемоданы, корзины, весь свой оскудевший скарб. Октябрьское бледное солнце быстро свершало свой круг над этой пёстрой толпой, охваченной паникой уезжания, и приходил вечер, тёмный, без электрического уличного освещения, так как электрическая станция бастовала. Кого не было в этой толпе? Офицеры, чиновники, священники, члены правительства, члены парламента и националистических организаций Дальнего Востока, и наконец, рядовые члены, участники национальных организаций, бегущие из Владивостока. Всё это суетилось и грузилось... Печальная картина этого исхода не ограничивалась одним нашим пароходом... Крах, полный крах, катастрофа — вот что читалось на растерянных лицах несчастных русских людей, вновь пускающихся в безвестную  даль...
Море, скученность беженцев, неизбежные пререкания с соседями — всё, однако, не заслоняло центральной мысли-вопроса:— Как дошла ты (Россия. — К.В.) до жизни такой?.. Да всё ли благополучно в нашем образе действия, если приходится переживать такие потрясения?..»
Они покидали Родину и никто не знал, как в дальнейшем сложиться их судьба, доведется ли когда-нибудь вернуться обратно?
Всеволод Никанорович  был вынужден на долгие годы осесть в Шанхае, одно время, даже был главным редактором официозной газеты «Гун Бао», однако возникли разногласия с местной  властью, и ему  пришлось не только оставить газету, но и переехать в Харбин, где некоторое время  преподавал в местном педагогическом институте, в котором учились, в основном, дети русских эмигрантов  и немного китайцев.
Одно время он жил в Тяньцзине, где издал мемуары «В гражданской войне. Из записок омского журналиста» и «Крах белого Приморья. Из записок журналиста», а также поэтический сборник «Сонеты»,  научный трактат «Дело человека. Опыт современной философии культуры» и ряд других.
Однако  занимался Всеволод Никанорович не только литературным творчеством…
Некоторые люди, встречавшиеся с Вс.Ивановым уже в СССР,  так, с его слов, описывают некоторые события:
«В середине мая 1924 года на прием к советскому консулу в Шанхае пришел средних лет человек, бросил на стол «нансеновское» удостоверение (оно заменяло эмигрантам паспорт) и заявил: «С этого дня я прекращаю борьбу с Советской властью и готов предложить вам свои услуги».
Однако его предложение не встретило понимания со стороны представителей консульства, там заявили, что в его услугах не нуждаются. А через полгода сотрудники консульства сами нашли этого человека и назначили встречу. На этой встрече он попросил принять его в Советское гражданство. 
Так  Всеволод Никанорович стал сотрудником советской разведки, только не ВЧК-ОГПУ, а Генерального штаба Красной Армии…»
Так это было или нет, сказать сложно, Всеволод  Никанорович об  этом нигде не пишет,  хотя рассказывать в приватных беседах мог, тем более, что в те годы (1960-е)  об этом публично писать было нельзя…
Считается, что толчком к его идейному прозрению якобы послужили события на КВЖД, где все больший масштаб приобретали провокации в отношении советских граждан со стороны белоэмигрантов и китайских властей. С этого времени писатель начинает сотрудничать с ТАСС, работать в газетах Харбина и Шанхая. 
Правда, советский паспорт пришлось ждать целых шесть лет, он получил его только в 1931 году, тогда же стал  сотрудником советской газеты “Шанхай Геральд».
На самом деле все выше изложенное – всего лишь упрощенная картина. Все было гораздо сложнее и запутаннее.
Во времена Советской власти получить гражданство СССР было не так то просто, особенно если учесть, что  к тому времени на всем Дальнем Востоке у писателя была слава непримиримого врага  Советской власти. За ним даже одно время охотилась местная ЧК, за его голову было назначено немалое вознаграждение. Впрочем, вскоре страсти несколько поутихли, слишком рьяных сотрудников ЧК  пришлось  остудить…
В том, что он оказывал своей Родине некоторые весьма специфические услуги, сомневаться не приходится.  Тем более, что он был известным журналистом, во многие иностранные консульства и посольства дорога Всеволоду Никаноровичу была открыта, с ним откровенничали даже  послы и работники спецслужб,  - китайцы, японцы, немцы, англичане, русские, работавшие на японскую и китайскую разведки. Да и Шанхайский пресс-центр, где собирались журналисты и политики чуть не всех «племен и народов», с которыми Китай имел дипломатические отношения, давал возможность собирать информацию, тщательно анализировать её.
Никого не напоминает? Да, да. Практически, двойник знаменитого Рихарда Зорге. Один к одному.
Всеволод Иванов, кстати,  несколько раз встречался с легендарным разведчиком, который также работал «журналистом» на Дальнем Востоке, только  имел не советскую, а германскую аккредитацию. Как говорил впоследствии Всеволод Никанорович, он сам еще в начале мая 1941 года, раньше Зорге,  предупреждал Советское руководство о том, что Германия готовится к войне с СССР, даже указывал сроки нападения. Но ему, как и многим другим разведчикам, не поверили.
Кстати, о том, что В.Н.Иванов оказывал некоторые услуги Советам,  пишет в своих воспоминаниях и Лидия Вертинская, супруга знаменитого певца: «К примеру, Всеволод Никанорович Иванов, писатель с которым Александр Николаевич Вертинский  сблизился в Шанхае и который, по моему разумению, сыграл большую роль в возвращении певца на Родину; то, что этот человек обладал советскими связями по вполне определенной линии, несомненно — бывший пресс-секретарем у Колчака, он уже в 1931 году получает советское гражданство, продолжая жить в Китае».
Подмечено верно – человек, белый офицер, бывший одним из ближайших помощников адмирала Колчака, объявленный в годы Гражданской войны злейшим врагом Советской власти, вдруг получает Советское гражданство! Да в СССР и за меньшие провинности отправляли в лагеря  и расстреливали, а тут вдруг такая милость. С чего бы это?
Между прочим, в среде  русской эмиграции в Китае его воспринимали именно как резидента Советской разведки,  его друг и соратник по Белому движению, известный поэт Арсений Несмелов даже посвятил Вс.Иванову одно из своих стихотворений, которое он так и назвал – «Разведчики».
Но вот вам и прямое подтверждение работы В.Н.Иванова на советскую разведку, об этом пишет   писатель и переводчик Г.Г.Пермяков (он был одним из переводчиков на семеновском (1946 г.), токийском (1946-48 гг.) и хабаровском бактериологическом (1949 г.), где судили военных преступников из Японии, в первую очередь, тех, кто имел отношение к печально известному бактериологическому отряду «731»): «Всеволод Никанорович Иванов был советский разведчик в Китае, по военной линии и по линии демиургов антисоветской пропаганды. Тяньцзин, Харбин, Шанхай, Пекин, Нанкин. Его личное дело... лежит в КГБ СССР. Он мой крёстный; мы дружили, он учился у меня китайскому, 1952-54 годы. Я знаком с ним с 1925, когда уже соображал, что к чему».
Заметим, что на подобные процессы посылали не каких-то там простых переводчиков, а людей, имевших отношения к спецслужбам, так что Георгий Георгиевич Пермяков был человеком очень информированным и знал, что говорил. Может быть, когда-нибудь «Личное дело»  Всеволода Никаноровича Иванова   будет предано огласке,   и мы узнаем,  наконец,  кем на самом деле был этот знаменитый писатель и мыслитель. И под каким псевдонимом работал на Советскую разведку. Однако, похоже, работать на СССР он стал гораздо раньше…
Кстати,  Вс.Иванов был одним из прототипов знаменитого Штирлица, героя романов Ю.Семенова.  Полностью биографию своего героя Ю.Семенов не излагает, но некоторые эпизоды жизни и деятельности М.М.Исаева в   различных книгах эпопеи приводятся. В частности,  Первую Мировую войну он закончил в звании ротмистра (как и Вс.Н.Иванов), после февральской революции 1917 г. служил в Добровольческой армии  генерала А.А.Крымова, а после его самоубийства 30 августа 1917 г. - генерала Л.Г.Корнилова. После Октябрьского переворота вместе со многими своими сослуживцами оказался в Омске, стал журналистом, работал в «Русском бюро» у А.В.Колчака. В довершение всего, настоящее имя Максима Исаева - Всеволод.
Похоже,  что Ю.Семенов все-таки читал «Личное дело» Вс.Н.Иванова,  иначе откуда бы он узнал некоторые, в те времена, закрытые факты из биографии Вс.Иванова, и приписал их  М.О.Штирлицу…
         Есть предположение, что именно Вс.Иванов помог советским спецслужбам выловить атамана Г.М.Семенова. Они долгое время за ним охотились, но тот все время ускользал от них. Это был палач без кавычек, осевший в начале 1920-х годов в Монголии и Приамурье и совершавший бандитские налеты на советское приграничье, сопровождавшиеся чудовищными зверствами. После разгрома банд, Семенов осел в Манчжурии, стал работать на японскую разведку, на японские же деньги формировал бандитские формирования.
Считается, что произошло это случайно: самолет, на котором летел атаман со своей свитой, по ошибке приземлился не на том аэродроме, китайские власти его арестовали и передали советским спецслужбам. Произошло это осенью 1945 года. Верится в такую случайность с трудом, поскольку Г.Семенов был слишком опытен и осторожен, чтобы так просто попасться. Думается, без участия Всеволода Никаноровича здесь не обошлось, и именно он поставил в известность советскую службу безопасности о том, куда и зачем отправился этот прославившийся своей жестокостью атаман... После разбирательства и суда атаман Г.М.Семенов был приговорен к сметной казни через повешение.
Сам Всеволод Никанорович этого не подтверждает, но и не отрицает, при этом подчеркивает, что ни на кого доносов не писал, никого не предавал и никто не сможет обвинить его, Иванова, в том, что из-за него кого-то посадили.
В государственном архиве Хабаровского края, в журнале «Рубеж» за 1933-1934 гг. можно познакомиться с публикациями писателя. В личном фонде писателя хранится справка, удостоверяющая его работу на радиостанции «Голос Родины» в Шанхае с 30 августа 1941 по 3 февраля 1945 года. В справке указано: «Выступая перед микрофоном как диктор, Вс. Н. Иванов читал только вещи, выходившие из-под его собственного пера, а именно: острые политические фельетоны, цикл «Бесед по истории общественного движения», особенно подробно охвативший период советского строя, цикл докладов «Наша страна», ряд интересных литературных передач, как в виде монтажей («Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Тарас Бульба», «Тихий Дон», «Накануне» и др.), так и в виде докладов об отдельных писателях и поэтах….».

ЭМИГРАЦИЯ. ТВОРЧЕСТВО
Однако главным в своей жизни он все же считал литературную деятельность. Вчерне  написал «Сказание об Антонии Римлянине»,  которое,  к сожалению,  так и осталось в рукописи, философские этюды по диалектической логике,  исторические повести «Дело человека», «Философия Владимира Соловьева» и  ряд других. Одновременно Всеволод Никанорович читает  публичные лекции  на иcторико-философские темы. Тогда же появился его главный на тот момент труд - историко-биографическая  книга «Рерих — художник, мыслитель». В 1937 году книга  была издана в Риге  и затем дополнена иллюстрациями, переиздана там же в 1939 году. Этот труд и до сей поры считается одним из лучших произведений Всеволода Иванова о Н.К.Рерихе. Они с Николаем Рерихом были близко знакомы, нераз встречались в Харбине в 1930-е годы. Н.К.Рерих, кстати, был тоже не просто писателем и исследователем, а тоже  работал на Советскую разведку.
По воспоминаниям самого Рериха, Всеволод Никанорович все время стремился вернуться на Родину, постоянно говорил о Волге, Костроме. Костромская земля (именно Костромская, а не какой-то там мифический Волковыск) для Иванова была одним из самых ярких родных огней в тумане эмиграции. Не случайно Волгу он всегда называл Матерью  и  «воротами» русского человека на всегдашнем пути в Азию:
«Волга! В одно раннее июньское нежное голубое расцветающее утро с дачи шагал я в город на выпускной экзамен по латыни. И сколько бы вёрст я ни шагал, рядом со мной простиралась маслянистая, голубая, чуть играющая утренним жемчугом Волга. Ноги скрипели по сырому песку, скрывались в нём, а рядом шла и шла она, Волга, слегка выпуклая своими водами, медленно мчащаяся навстречу, пахнущая смолой, рыбой, сыростью и ещё чем-то, похожим на то, как пахнет только что спиленное дерево. Волга!.. За Волгой зелёные луга, над ними и над темно-зелеными шарами ольшаников идёт негорячее ещё солнце. А прямо, над жёлтой излучиной берега, – город, лёгкий город, сказочный почти – Кострома именем, словно поднявшийся из воды и дрожащий от первых горячих струй слоистого воздуха... – Мой дом. Там жил я... В ритме шага, в непосредственном ощущении катилась легко и свободно, как Волга, вся на поверхности, жизнь огромной страны, где я, гимназист восьмого класса, шёл сдавать росным утром свой экзамен на аттестат зрелости. То было моей общественной функцией. Так, что ли?.. И разве можно кому-то уступить всё это? Всё это наше? – Никогда! Память сильнее динамита» (Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры - Пермское отделение.  Пермский край в контексте истории и культуры России.  Труды историков и краеведов                Л.В. Баньковский. На берегах древних  индоарийских и скифских рек   Николай Константинович Рерих).
Наконец, его мечта сбылась - в феврале 1945 г. Всеволод Никанорович Иванов  вернулся на Родину,  в Советский Союз в одном поезде с ним ехал Александр Вертинский, которого все же он уговорил возвратиться в Россию,  последний боялся, что его могут репрессировать, но Иванов дал ему гарантии,  что его никто не тронет.  На границе их встретил  старший лейтенант-пограничник,  привёз в Москву к Молотову. Звали этого старшего лейтенанта Георгий Марков. Впоследствии он стал председателем Союза писателей  СССР, его перу принадлежит многотомная эпопея «Сибирь», по мотивам которой в СССР создан многосерийный фильм.
Именно Георгий Марков  приложил немало усилий, чтобы в СССР начали издаваться произведения В.Н.Иванова, в то время, как  многие другие известные писатели и издатели просто боялись  связываться с рукописями бывшего колчаковского  офицера, причем, не столько при Сталине, сколько во времена Н.С.Хрущова. Одним из первых  дал  положительный отзыв на  сочинения Всеволода Иванова писатель Константин Симонов. Наконец, в 1957 году его приняли в члены Союза писателей СССР. Ему пришлось приложить к этому усилия, поскольку без членства в этом Союзе  издавать свои произведения в СССР было невозможно.
За свою жизнь писатель-историк накопил огромный документальный материал. Варианты рукописей целого ряда его  произведений хранятся в личном фонде Всеволода Никаноровича Иванова. Среди них и рукопись главы «Граф Аракчеев», не вошедшая в окончательный вариант романа «Александр Пушкин и его время». 
Хотя Всеволоду Никаноровичу и разрешили переехать в СССР,  в центральных городах жить запретили, несмотря на его заслуги. Впрочем, об этих заслугах были осведомлены немногие, а подавляющее большинство партийных функционеров воспринимало его как  колчаковского,  а значит, белогвардейского офицера, пусть и бывшего. Вот  и испугались, как бы чего не вышло, а вдруг, от этого «бывшего» всего можно ожидать… 
 В августе 1945 г. он поселился в Хабаровске, здесь в очередной, четвертый и последний,  раз  женился - на Марии Ивановне Букреевой, которая заведовала краевой центральной библиотекой. Первой его супругой была  Анна Нагорова, с которой он расстался по каким-то причинам в годы революции, и она через некоторое время приняла монашеский постриг. Вторая – Вера Ивашкевич, третья – некая З.А.Казакова, скорее всего, он познакомился с ней в эмиграции, где-нибудь в Харбине или Шанхае, но тоже по каким-то причинам расстались.
Вообще Всеволоду Никаноровичу везло на красивых женщин. Изучение литературного наследия писателя, воспоминания эмигрантов и его современников, хорошо знавших писателя,  наводят на мысль, что все-таки самой любимой женщиной в жизни Всеволода Никаноровича была молоденькая сестра милосердия, умершая от тифа еще в первую мировую войну, и за которую он, видимо, молился. Кстати, многие, знавшие писателя, говорят, что Всеволод Никанорович был глубоко верующим человеком. Во всяком случае, известно, что  у него на письменном столе лежала ветхая рукописная Псалтирь шестнадцатого века…
Вживаться в новую среду писателю, вернувшемуся из эмиграции после двадцати пяти лет разлуки с Отечеством, проведшему столько лет в другом мире, было  очень трудно. Расставшись с Россией царской, он вернулся совсем в другую страну – иные люди, иная идеология, иная психология.  И тем не менее, за последующие какие-то пятнадцать лет он стал одним из лучших советских писателей.  В 1960-е годы он уже хорошо известен в стране как автор романов «На нижней Дебре», «Черные люди», «Императрица Фике». Кстати, о последнем. По мотивам этого романа была снята одна из серий «Гардемаринов», хотя в титрах об этом и не упомянуто.
Свою нишу в  советской литературе он все же нашел и с удовольствием занялся любимым делом. Более того, по рассказам современников, даже тех, кто его совсем не знал, Всеволод Никанорович  был живой  легендой, культурным достоянием Хабаровска. К нему тянулась молодежь, и многим  он дал путевку в литературу. И в то же время  отношение к писателю во времена Советской власти было неоднозначным. Несмотря на то, что он заслужил славу известнейшего писателя, его романами зачитывались все слои общества, на Дальнем Востоке его все равно считали белогвардейцем  вплоть до самой  смерти, поэтому с таким трудом выходили его книги. Автор этой статьи знает об этом не понаслышке – мой хороший знакомый долгие годы работал журналистом во Владивостоке в 1970-1980-е годы, об Иванове там ходили легенды, но называли его именно «белогрвардейцем», как  своего  не воспринимали…
Иные партийные чиновники высокого ранга его имени вообще слышать не хотели, поскольку, по их мнению, он не разделял коммунистическую идеологию, что, кстати, соответствовало действительности. Но это все были отговорки партийных чиновников, на самом деле  они боялись его, поскольку Вс.Иванов привык говорить правду в глаза, а не всем это нравится. Тем более, что на словах эти самые партийные функционеры говорили одно, а нередко дела их  откровенно противоречили коммунистическим идеалам,  за которые они так ратовали…
Видимо, это одна из главных причин того, что творчество Всеволода Никаноровича Иванова на Западе и на Востоке, особенно в Китае и Японии, знают  лучше, чем в собственном его Отечестве. Там он считается писателем мировой величины. А  у нас – в СССР и нынешней РФ - не в каждом энциклопедическом словаре найдешь его фамилию… 
Вот что пишет  в «Приамурских ведомостях» Владимир Иванов: «Приведу документ, ранее не публиковавшийся, из которого видно, как решалась судьба творческого наследия Всеволода Никаноровича Иванова.
Из протокола заседания комиссии по литературному наследию В. Н. Иванова от 26 апреля 1978 года:
В. Александровский: Товарищи, к нам приехал брат жены покойного писателя В. Н. Иванова Яков Иванович Букреев, чтобы по праву наследника решить вопрос об издании полного собрания сочинений В. Иванова. Послушаем его информацию. 
Я. Букреев: Союз писателей СССР одобрил мысль об издании собрания сочинений В. Н. Иванова. Но комиссия по литературному наследству или Хабаровская писательская организация должны дать на это заявку...
Сначала мы планировали издать воспоминания В. Н. Иванова в четырех томах, но в 1972 было решено сократить и сделать два.  Они отредактированы и подготовлены профессором Николаевым.  Но директор Хабаровского книжного издательства т. Кирюхин заявил, что издательство не имеет права печатать воспоминания в Хабаровском книжном издательстве. Это компетенция Государственного комитета по делам издательств, полиграфии и книжной торговли.
В. Шевченко: В конце 1972 года периферийным изданиям было запрещено печатать мемуарную литературу, по своему характеру выходящую за пределы области или края. Именно поэтому Хабаровское издательство уже не вправе говорить об издании этих воспоминаний.
Издание собраний сочинений осуществляется только по специальному разрешению Совета Министров СССР.  Мы, при всем добром нашем отношении к памяти В. Н. Иванова, можем составить аннотации, поддержать ходатайство об издании, но печатать в Хабаровске собрание сочинений не представляется возможным.
В. Ефименко: Вы предлагаете слишком много произведений.
Н. Наволочкин: Произведения о Китае не соответствуют теперешнему положению вещей, не актуальны. Все лучшие рассказы были опубликованы, а те, что остались, вряд ли заслуживают особого внимания.
Что касается мемуаров, то у В. Н. Иванова особый взгляд на вещи, который может быть не очень интересен и понятен современному читателю.
На совещании в Москве говорилось, что сейчас будут преимущественно издаваться собрания сочинений советских классиков, лауреатов Государственной и Ленинской премий.  Мы, конечно,  можем сделать запрос об издании, но это, по-моему, бесполезно, т. к. писатели, более достойные этого, не изданы.
Тем более что книги (В. Н. Иванова. - Прим. авт.), в общем-то, переиздаются.
В. Русское: Издание воспоминаний представляется мне делом ненадежным. Да, мы планировали издание их, но с 1972 года прошло время, и многое изменилось, и планы наши тоже изменились.
В. Александровский: Конечно, Яков Иванович (Букреев. - Прим.  авт.) вполне имеет право заботиться о памяти мужа своей сестры, но предложение об издании собрания сочинений сделано необдуманно, без учета возможностей издательства и политической обстановки»
Казалось бы, времена изменились, Советского Союза уже много  лет не существует. Однако собрания сочинений Всеволода Никаноровича Иванова как не было, так и нет. И неизвестно, когда они появятся на свет.
Вполне возможно, что на судьбу творческого наследия Всеволода Никаноровича повлиял и тот факт, что он был в дружеских отношениях с теми  русскими эмигрантами, кого еще в 1920-е годы Советская власть приговорила к смертной казни. Это относится, в первую очередь, к выдающемуся русскому поэту Арсению Несмелову, который в 1945 году был все-таки арестован НКВД в Харбине и был приговорен к расстрелу. Несмотря на это, именно  благодаря Всеволоду Никаноровичу стихотворения Несмелова становились  известными среди офицеров Советской Армии, служивших на Дальнем Востоке,  и местной  интеллигенции.  Притом, что за декламирование и хранение текстов  стихотворений Арсения Несмелова  можно было получить несколько лет лагерей. Но Вс.Иванова трогать не посмели, здесь свою роль сыграло всесильное  КГБ,  которое запрещало трогать «своего» человека…
Мало кто знает, но в 1961 году, после многолетнего перерыва,  знаменитый писатель и ученый  посетил родную Кострому, хотя и пробыл здесь недолго.  Посетил библиотеку им.Н.К.Крупской и оставил на одной из своих книг, которые здесь находятся, автограф.
Скончался Всеволод Никанорович Иванов 9 декабря 1971 года и погребен на одном из Хабаровских кладбищ. Его огромное наследие оказалось разрозненным по частям - в архивах Хабаровска, Ленинграда, у  супруги писателя. И все это бесценное достояние до сих пор не оценено и не разобрано…
Часть архива великого писателя находится в  Санкт-Петербурге, где живёт племянник  Всеволода Никаноровича  (своих детей от этого брака у писателя не было) и наследник его авторских прав Юрий Яковлевич Букреев.

*   *   *
Он действительно был литератором, а не просто писателем. Его исторические художественные произведения и некоторые исследования более-менее известны: «Черные люди», “Тайфун над Янцзы”, “Огни в Тумане”, “Александр Пушкин и его время”, “Императрица Фике”,  “Любовь и служба Касьянова”, биографический роман “На Нижней Дебре”. Но вот о его философском наследии - книге “Мы на Западе и на Востоке. Культурно-исторические основы русской государственности” - мало кто знает, поскольку в Советском Союзе она ни разу не издавалась.  Так же, как и  другая его работа – «Китай и его 24 революция». Виноваты, прежде всего, партийные чины, запрещавшие печатать эти книги – по идеологическим причинам, естественно.
Если кто помнит, то в конце 1960 – начале 1970-х годов произошло  резкое обострение советско-китайских отношений, дело даже дошло до крупных военных столкновений в Казахстане и на Дальнем Востоке. Хабаровские журналисты, помнившие, что Всеволод Никанорович долгие годы жил в Китае, спрашивали его, почему он до сих пор не написал и не опубликовал книгу о Китае, так как она была бы очень полезна?
На что писатель отвечал:  «Такую книгу я написал. Она называется «Китай и его 24-я революция». Я  повёз её в Москву. На неё было написано восемь хвалебных рецензий. Но   печатать так и не стали, так как я, дескать, с неверных позиций написал историю Китая. Посоветовали накупить книг по марксистско-ленинской философии и как следует проштудировать их. На  «Двадцать четвёртую революцию» я сильно рассчитывал, когда возвращался из  эмиграции... Думал, что она будет мой первой книгой, изданной на Родине.   Ведь в России меня, увы, никто не знал. Пришлось засесть за «Тайфун над   Янцзы» и потратить на это два года...».         
Впоследствии рукопись вообще куда-то пропала, но, к счастью, вскоре нашлась.  А ведь если бы эту книгу издали еще в те годы, а то и раньше, то отношения с Китаем были бы совсем иными, и не было бы никаких пограничных конфликтов и политического противостояния. И «культурная революция» воспринималась бы совсем по иному – не как  прихоть Мао Цзе-Дуна и его окружения, так квалифицировали ее в Советском Союзе, а как переход Китая на новую политическую и экономическую идеологию. Именно «культурная революция» стала тем фундаментом, который позволил через два десятка лет вывести эту страну на лидирующие позиции, превратил ее в мировую державу.  Его мощный экономический рывок тоже не стал бы для России и всего мира неожиданным. И его стремительное развитие продолжается. Всеволод Никанорович такое возвышение Китая предвидел, неслучайно же  более шестидесяти лет назад он произнес поистине пророческие слова:  «Бойтесь трудолюбия китайцев».   
Более того, Всеволод Никанорович пытался предупредить советское руководство о том, что с китайцами надо вести себя очень осторожно и доверять им как можно меньше. Об этом свидетельствует  письмо, которое он  написал в 1969 году тогдашнему  председателю совета министров СССР А.Н.Косыгину. Оно довольно короткое, поэтому приводим его без сокращений:

Глубокоуважаемый и дорогой Алексей Николаевич!
Иванов Всеволод Никанорович, член Союза писателей. Хабаровск, Калинина, 76, кв.23. Тел. 3 – 29 - 85
23 года довелось мне прожить в Китае, я знаю Китай, писал книжки про Китай.  Вернулся я в Советский Союз в 1945 г., и в беседах своих о Китае с того времени  высказывал и предсказывал то, что теперь там мы и видим, к сожалению.
Вы – человек бесконечно занятый, и потому разрешите мне занять Ваше внимание  недолго. В Китае  я когда-то пользовался доверием и вниманием генерала Д.Л.Хорвата – начальника Китайско-Восточной ж.д. – умнейшего человека, честного русского патриота, который делился со мной своим опытом по Китаю. Когда мы с ним расставались, его последние слова были:
«Скажи там, в Москве, от меня, если доберёшься, что главное, чтоб они не верили  китайцам ни в каких договорах, если эти договора нельзя надёжно подкрепить. По  моей практике китайцы никаких договоров не держат».
С тех пор утекли десятки лет – но я всё время проверяю по фактам, что старик  Хорват был прав.
Вс.Н.Иванов

К сожалению,  Всеволод Никанорович  Иванов оказался невостребованным как глубокий знаток китайской  цивилизации. Даже после всех трагических событий на советско-китайской границе, его не просто глубоко научный, но и передовой (даже на сегодняшний день)  взгляд на историю Китая, так и не был  признан советскими историками. Как и нынешними российскими, которые, в общем то, продолжают отнюдь не лучшие  традиции советской науки, особенно в части фальсификации истории не только России, но и  Китая, других стран, придерживаясь все того же марксистско-ленинского взгляда на историю мировой цивилизации, разбавленного масонскими идеями Тойнби, Шардена и  Жака Аттали.
Воспользовавшись своим положением эмигранта, Всеволод Иванов, дабы не терять времени понапрасну и постоянно тяготившийся невозможностью заняться научной работой, был рад предоставившейся  возможностью  заняться любимым делом, и засел за работу в те  библиотеки Китая, в которые историки России никогда не заглядывали, да и вряд ли смогут когда-нибудь это сделать: в  Основательную библиотеку Китайской Морской Таможни,  библиотеку  Британского Королевского Азиатского Общества и  другие библиотеки Китая.   Изучение трудов древних и средневековых китайских, манчжурских, арабских, индийских авторов позволило ему совсем по другому взглянуть на историю мировой цивилизации, историю Китая, Монголии, Манчжурии и …России.
Обладая уникальным опытом работы во многих  крупных библиотеках и архивах России, Германии и Китая, Всеволод Никанорович Иванов создал политико-экономические региональные обзоры всех 23-х провинций Китая. Его перу принадлежат значительные труды об истории и  современных проблемах Китая: «Маньчжурия и КВЖД», уже упомянутая «Китай и его 24-я   революция», «Китай, Россия, КВЖД и Маньчжурия»,  многотомный «Исторический обзор литературы Китая», рассказ «Разговор о Китае», а также цикл статей «Сокровища китайской литературной классики». Как бы они сейчас помогли не только нам, но и высшему российскому руководству. А ведь, используя китайский опыт, наша страна могла бы избежать тех катастрофических последствий  разного рода перестроек и реформ конца ХХ века, свидетелями  и невольными участниками которых мы с вами стали.  И поняли бы,  что происходит у нашего великого южного соседа, как вести с ним диалог и что можно от него ожидать. 

КИТАЙ

Китайский период жизни Всеволода Никаноровича Иванова – особая, практически неизученная  и неизвестная страница его жизни. А ведь именно здесь он  стал тем великим писателем и мыслителем,  который навсегда вошел в историю мировой литературы. 
Интерес к  своему великому южному соседу в России был всегда. О чем свидетельствует тот факт, что самой сильной в мире синологической научной школой  является российская. И при этом у нас практически не просто не изучено, но и почти неизвестно  творчество русской эмиграции в Китае. А ведь она была не менее многочисленная,   творчески и научно мощная, чем европейская. Исследование ее деятельности могло бы оказать неоценимую помощь нам, читателям,  и отечественной науке познать – что представляет собой китайская цивилизация. Революция и Гражданская война в России, победа большевиков поставили вне закона целые  социальные группы, и чтобы не оказаться в концентрационных лагерях, не быть казненными миллионы бывших граждан Империи вынуждены были покидать Родину, искать пристанище для себя и своих семей за пределами Отечества.  Одной и таких стран,  давших беженцам   возможность жить и трудиться, стал Китай. Судьба здешних русских эмигрантов была не менее трагическая, чем европейских.
Среди российских эмигрантов было немало  представителей творческой и научной  интеллигенции. Писатели, художники, музыканты, ученые, оказавшись лицом к  лицу с новой для себя восточной культурой, были поставлены перед  необходимостью постигать ее тайны, чтобы не только без потрясений вжиться в новую для себя, чуждую по духу цивилизацию, но и не растратить, а по возможности,   и   приумножить,  свой творческий потенциал.
В первую очередь, это относится к русским писателям, осевшим в Китае. Всеволод Никанорович  Иванов, Валерий Перелешин, Арсений Несмелов, Михаил Щербаков и другие, своей литературной и  общественно-культурной деятельностью внесли неоценимый  вклад в процесс взаимного узнавания и поистине исторического сближения культур Запада и Востока.  Тема Востока и, в частности, Китая стала одной из главных в их творчестве. Оказавшись в Китае начале 1920-х годов, они на протяжении почти двадцати лет  предпринимали неоднократные попытки создать свои литературно-художественные объединения и содружества, наладить выпуск периодических изданий, нацеленных на глубокое изучение и  научно-художественное постижение истории, культуры и литературы Востока. Постоянными соперниками в этом отношении являлись Харбин и Шанхай.
К сожалению, в советские времена их творчество было невостребованным, а  ныне, по прошествии стольких лет, разыскать хотя бы часть из увидевших свет таких изданий достаточно сложно, они стали  сегодня такой библиографической редкостью, что труднодоступны даже для исследователя. Но даже и то, что удалось обнаружить, можно назвать самым настоящим  подвижничеством. А как иначе назвать работу создателей и участников  литературно-художественных альманахов, посвященных изучению российскими исследователями, писателями и художниками истории и культуры Китая? В частности,  исследователи   установили факт выхода в Шанхае альманахов "Дальний Восток",   "Желтый лик" и "Китай". Два последних – под редакцией  издателя Э.Е. Магарам, который опубликовал в них также свои наблюдения над   жизнью и бытом китайцев под названием «Желтый лик (Очерки одного  странника)».
В начале 1920-х гг. в Харбине был налажен выпуск литературно-художественного ежемесячника "Окно", также обращенного к теме  Востока, но в более тесной связи с Россией. Первый номер журнала "Окно" 18 ноября 1920 г. был отправлен из Харбина в  Москву М.Горькому.
В первом номере журнала "Окно" состоялся дебют Вс.Н. Иванова  в литературной жизни русских эмигрантов в Китае. Он опубликовал три   философских сонета, нигде и никогда не печатавшихся позднее -  «Видение», «Дьявол» и «Финикия», рожденные грозовым временем революции и Гражданской войны, и передают глубокое потрясение и хаотическое состояние  духовно-нравственной жизни тогдашней России. 
Жившие в Харбине   русские писатели, увлеченные темой Востока, предприняли в 1931 г. издание литературно-художественного сборника "Багульник". Свое символическое       название он получил от особо почитаемого в Маньчжурии растения, которое начинает цвести первым.
Главная направленность этого издания – изучая Восток, служить России –   была выражена в предисловии к первой книге сборника: "Мы живем на Востоке. Мы держим направление на Россию".
Одной из  самых ярких публикаций "Багульника", как отметила в свое время  эмигрантская критика, был очерк Вс.Н. Иванова "Пекин". Это были записки   путешественника, мыслителя и художника слова, который пытливо стремится заглянуть за грань видимого, проникнуть в суть явлений, открываемых   писателем не только для себя.
Свой неизменный интерес к  Востоку этот писатель, журналист, поэт и мыслитель продолжал   реализовывать, предприняв в 1932 г. в Тяньцзине, где проживал  непродолжительное время, издание общественно-литературного журнала,   посвященного Востоку, под названием "Азия". Он был одним из основателей в 1935 году  в  Тяньцзине  кружка      китаеведения (позднее Общество изучения Китая),  стал первым редактором китаеведческого журнала "Вестник Китая".
Одновременно  являлся  и  редактором  газеты «Наш путь». Всеволод Никанорович долго уговаривал Сергея Меркулова, который в 1921 – 1922 годах был, наряду с братом Н.Д.Меркуловым, руководителем Дальневосточной республики,  начать выпуск  газеты на русском языке, резонно доказывая Меркулову, что только газета может помочь ему в его политических устремлениях и чаяниях. Большой опыт Иванова в газетном деле и его личные политические воззрения, сходные, казалось бы, с меркуловскими, привели к тому, что редактором новой газеты должен был стать именно он, а не кто-нибудь иной. После долгих раздумий, Сергей Дионисович принял решение начать издание газеты, а главным редактором назначить Вс.Иванова. Всеволод Никанорович съездил в Шанхай, где купил русский шрифт.  Вернувшись в Тяньцзинь, снял здесь достаточно просторное помещение для типографии, приобрел печатные машины и подобрал сотрудников по конторе и редакции.
Первые номера газеты с интересным материалом и талантливыми фельетонами ее редактора понравились публике. Была надежда, что газету ждет успех. Однако ожидания не оправдались. Ближайшим помощником Иванова по редактированию газеты стал В. П. Разумов, бывший управляющий ведомством юстиции в правительстве братьев Меркуловых в ДВР. Вскоре Иванов и Разумов остро разошлись по одному из  принципиальных вопросов, решение тяжбы перенесли в Цинаньфу на усмотрение Меркулова. Последний неожиданно принял сторону Разумова. Вс.Иванов оставил газету, с большими хлопотами только что основанную, и вернулся в Харбин.
Расцвет русской журналистики в 1930-е гг. переживал и Шанхай. Шанхайская «богема», как называли себя художники, литераторы, артисты и музыканты,   организовала широкую сеть кружков и обществ ("Шанхайская Чураевка",   "Понедельник", "Восток" и др.), а также создавала свои журналы.   Содружество литераторов "Понедельник" издавало печатный орган с таким же    названием. Проза в журнале была  представлена В.Логиновым, Вс.Н. Ивановым, отправлявшими свои произведения   из Харбина; поэзия – А.Несмеловым, Л.Гроссе, Т.Андреевой, Н.Щеголевым, М.Спурготом, В.Янковской, присылавшей стихи из Кореи. 
В декабре 1933 г. после выхода из содружества "Понедельник" большой группы  молодых литераторов в Шанхае было создано новое литературно-художественное  объединение "Восток". К нему в скором времени примкнули многие из   иногородних корреспондентов "Понедельника" во главе с Вс.Н. Ивановым и  А.Несмеловым. Самим названием новое объединение литераторов еще сильнее  актуализировало тему Востока. Для реализации творческих планов "Восток"   учредил свой печатный орган – журнал "Врата". В редакционной статье его   первого номера была изложена программа объединения, в которой нашло отражение глубокое понимание сложившейся историко-культурной  ситуации и стремление утвердить значимость культурного вклада российской  интеллигенции, оказавшейся на Востоке.
Перед творческой интеллигенцией ставились две   главные задачи. Во-первых, показать, чем духовно живут на Дальнем Востоке   русские писатели и художники, занесенные сюда волною революции, и как       отражается в их творчестве этот своеобразный и самобытный мир. Во-вторых,  познакомить русского читателя, хотя бы частично, с богатствами культуры  Востока, о которых так мало сказано в русской литературе. Восток  велик, подчеркивалось в этой статье, ибо именно он дал миру все великие религии.
В редакционной статье «Врат» говорилось: «Живя в обстановке стран древних азийских культур, мы поставлены в особо выгодные условия   для продолжения культурно-исторической роли нашей Родины – связующего и связывающего звена между Востоком и Западом, черпающего и сплавляющего в  себе лучшее, что есть в обоих, для создания чего-то Третьего, которому,   быть может, и суждено примирить современную культуру с современной   цивилизацией».
Художественные и научно-художественные произведения, представленные только   в двух первых номерах журнала "Врата", свидетельствуют о стремлении к постижению русскими писателями и учеными тайн восточной философии и   творческом использовании богатств восточной культуры и литературы. Заметно расширились и географические горизонты. Авторы стали обращаться к темам,   связанным с другими странами Востока – Японией, Кореей. Японская тема находит свое развитие в традиционно нерифмованных четырехстрочных    «Японских стихах» Вс.Н. Иванова, опубликованных во второй книге журнала    «Врата».

СУДЬБА  ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ

Работам Всеволода Никаноровича Иванова не везло как  при  жизни автора, так и после его смерти. Его книги вроде бы издавались, но небольшими тиражами, и в основном, его исторические романы и некоторые исследовательские работы. А вот главные его труды так и не увидели свет.
До сих пор не изданы и  его пятитомные «Воспоминания». Ну, а первым произведением начинающего писателя можно назвать написанное в 1915 г. “Наставление для борьбы за укрепленную полосу”, которое получило достаточно высокую оценку командования полка, в котором он служил. О высоком уровне образованности и интеллекта В.Н.Иванова свидетельствует тот факт, что он хорошо знал латынь, греческий, французский, немецкий, английский, корейский, китайский, монгольский, японский языки...
Лишь в 2004 году, наконец-то, была издана книга «Мы на Западе и на Востоке. Культурно-исторические основы русской государственности». Единственный раз она была напечатана в Харбине в 1926 году, в издательстве «Бамбуковая роща». Эта книга – философские размышления о судьбах России и русского народа, его роли в истории мировой цивилизации, отношениях с Востоком и Западом.
Об этой книге – особо. Многие современные авторы, пишущие о Вс.Н.Иванове, почему-то, прочитав эту книгу, «приписали»  его к евразийству, в частности, та же С.И.Якимова в своей книге «Всеволод Никанорович Иванов:  писатель, мыслитель, журналист». Книга, хотя некоторые оценки автора в отношении Вс.Иванова,  не совсем верны, ценна хотя  уже тем,  что это – по сути, первая более-менее полноценная исследовательская работа, посвященная  великому писателю и мыслителю.
Однако в отношении «евразийства»  Вс.Иванова автор (С.Якимова) ошибается. Не был он таковым и быть не мог. Именно потому, что чуть не половину  своей сознательной жизни  прожил именно в Азии. Мало того,  появление этой книги в 1926 году вызвало настоящую истерику в среде евразийцев,  которые приложили немало усилий, чтобы  «Мы» вообще не была издана. Здесь целая детективная история, поскольку нераз рукопись этой книги пытались выкрасть у  Иванова и уничтожить.
 На самом деле  «Мы» - жесткая не просто критика, а именно отповедь «евразийству», концепции, появившейся в начале 1920-х годов в эмигрантской среде и довольно опасной  для России.
Свою причастность к евразийству  Всеволод Никанорович  сам же и опровергает.   Вот что он пишет в предисловии к книге «Мы»: «Да, культура Запада и культура Востока находятся в известном   антогонизме. В таком случае нам в реальной нашей жизни не остаётся ничего  другого, как присоединиться к одной из этих сторон, чтобы войти в реальный процесс живого становления, чтобы из тёмного магического кристалла будущего и явилась новая реальная культура, нам доселе  неведомая, а не искать самим «средней линии». Ведь эдак исчезнут сами   силы! И если эта культура явится в нас, избрав нас, русских, своим  сосудом, то эта культура будет не Азийской, не Европейской, а Русской.  К какому же из двух мировых очагов культуры чувствуем мы живое   тяготение? К Азийскому! Только там, в огромных пространствах пустынь, степей, алмазных гор, чудесных городов, условного размеренного быта, практической любвеобильной мудрости, там, где напряжённость духа в буддийских, в даосских взлётах разрешается и гармонически сочетается с   практицизмом конфуцианства, только там на нас дышит то, что всегда   прельщало нас - естественное огромное богатство самой жизни. Запад творит, работает над своим самодельным богатством, но марка Made in West  не сможет конкурировать с тем, на чём лежит отпечаток   божественного происхождения или даже эпигонства бесконечно далёких   колоссальных ранних культур. В  АЗИИ - МЫ ДОМА, вот что должно быть нами осознано, а отсюда, из этой  короткой фразы возникают перспективы для нашего обращения лицом к Тихому  океану, что произойдёт в течение ближайшего столетия, когда за Уралом  развернётся, удесятерив этим ОКНО В АЗИЮ дело Царя Петра, новая наша огромная цивилизация, совершенно европейская по духу: ведь наше АЗИЙСКОЕ  УСТРЕМЛЕНИЕ, будет результатом ЕВРОПЕЙСКОЙ КРИТИЧНОСТИ, познавшего самого себя НАШЕГО ДУХА.
    Евразийцы ... не рисуют тех огромных перспектив, которые возникают перед нашим народом, как только мы подходим к делу со стороны Азии; вот где возможны разработки идеологии, вот где такие всенародные пути, из которых один следует за другим в своей очевидной ясности и справедливости, и которые, может быть, снимут противоречия, поставленные нашей революцией».   
Так о каком же евразийстве В.Н.Иванова может идти речь?
 Как известно, Всеволод Никанорович много лет посвятил изучению истории Отечества, о чем свидетельствуют  многие  его повести и романы, написанные на эту тему. Одна из основных тем его исследования – пресловутое «татаро-монгольское иго».
И  вот что пишет  Всеволод Никанорович в предисловии к книге «Мы на Западе и на Востоке»:  «...русское историческое явление, почти столь же длительное, как и царствование дома Романовых, - МОНГОЛЬСКОЕ ИГО, - оставалось совершенно неизученным, совершенно неосвещённым со стороны Востока… Как же можно выстраивать здание евразийства, если о «монгольском иге» в странах-истоках его странным образом ничего не известно? Как же на Востоке могли догадаться о том, чего не было?...не в Востоке ли, не в Китае ли нам надлежит искать своего Тацита?»
Всеволод Никанорович Иванов по определенным причинам не мог в открытую  отрицать «татаро-монгольское иго», но он был  настоящим ученым и  честным исследователем, а потому  находит такое бессчётное количество откровенных  несуразностей и фальсификаций в официальной версии русской истории, цитирует такое множество  нам неизвестных первоисточников, что поневоле начинаешь  сомневаться в  существовании «ига», задавать неудобные для российской академической лженауки вопросы: «А было ли оно, это самое татаро-монгольское иго? И если это грандиозная историческая фальсификация, то кому и  зачем она понадобилась?».
Всеволод Никанорович понимал, что  если бы он прямо объявил «татаро-монгольское  иго»   глобальным  историческим подлогом, то его бы в то время обвинили в  русофобстве и  антипатриотизме, а то и вовсе «диссидентом, антисоветчиком, льющим воду на мельницу империализма».
Именно это было одной из основных причин, по которой в СССР так и не была издана его книга «Мы», да и в России академическая лженаука делает все, чтобы такие книги выходили как можно реже и мизерными тиражами…
В России, будь она великокняжеская, царская или советская, статус писателя всегда был высоким, но при условии его верного служения идеалам господствующего режима. Особенно резко это проявлялось в Советском Союзе – либо ты верно служишь коммунистическим идеалам, либо тебе не место среди писателей, а то и вовсе в стране Советов. Этот «нюанс» Всеволод Никанорович, поселившись в Хабаровске и оказавшись в сообществе людей «новой социалистической формации», не сразу, но все же  понял, однако свою точку зрения всегда и во всем отстаивал, может, потому многие его книги так до сих пор и не увидели света.
Симптоматично, что книга «Мы на Западе и на Востоке» была издана не обычным издательством, а «Центром стратегических исследований», есть такое научное учреждение в Санкт-Петербурге, которое занимается проблемами геополитики, обусловленные необходимостью понять, какое место в этом мире занимает Россия, каковы перспективы ее политического развития. Вот они и обратились к работам Вс.Н.Иванова, который занимался серьезной философской проработкой этой проблемы в своих концептуальных исследованиях: «Мы: Культурно-исторические основы русской государственности», «Философия Владимира Соловьёва», «Дело человека: Опыт философии культуры».
Исследователи  трудов В.Н.Иванова обратили внимание на тот факт, что он внес значительный вклад в историко-культурное и философское осмысление проблемы «Восток-Запад», которые начал разрабатывать еще  великий русский философ В.С.Соловьёв.  В этих работах Всеволод Никанорович  стремился определить свое  отношение к изменениям, происшедшим в международной обстановке  в результате событий первой четверти XX века, при этом  в качестве главного факта русской истории он рассматривал создание великой «азиатской” или «евразийской»  империи.
Именно В.Н.Иванов первым  обратил   внимание на  появлении новых точек соприкосновения жизненных интересов  в международной политике: тихоокеанский регион – как результат расширения деятельности России и Англии в восточном направлении, Северная Америка – в западном направлении, Япония – в юго-восточном и активизацию деятельности Китая в мире.  Вот что он пишет в книге  «Мы на Западе и на Востоке»: «…вполне возможно, что мы ныне присутствуем при зарождении новой эры мировой истории – эры тихоокеанской, или азийской после эры европейской». Это было сказано в середине 1920-х годов. Через 80 лет предвидение автора полностью подтвердилось.
Кстати, правота исторической мысли автора книги оказалась и в том, что Запад явно утрачивает свою политическую гегемонию на берегах Тихого океана. Проследив весь творческий путь Всеволода Никаноровича Иванова, некоторые исследователи пришли к выводу, что он относится к числу немногих писателей увидевших в двадцатые годы стоящую перед русской исторической наукой задачу: обратить внимание на изучение азийского направления как принципиально важного для развития русской истории и культуры. Как показывают исследования, мысли изложенные в труде «Мы на Западе и на Востоке» красной нитью проходят через всё творчество В.Н. Иванова Темы русской и китайской истории в его дальнейших работах приобретают исключительную значимость и ценность, характеризуя в то же время необыкновенную целеустремлённость и целостность художественно-исторической концепции писателя – историка.
Основная идея данной работы В.Н.Иванова состоит в том, что, по его утверждению, русская государственность и русская великодержавность генетически связаны с государственностью и великодержавностью монгольской. По его мнению, историческая судьба России определилась в тот момент, когда все русские земли в XIII веке влились в состав охватившей почти весь необъятный старый континент – Евразию - империи Чингисхана. Объединение русских земель вокруг Москвы происходило внутри неё: Московский князь, объединяя русские земли в интересах хана, собирал их тем самым для себя. После распада Монгольской империи Московская Русь сделалась её наследницей. По сути, русская экспансия была ответным движением на монгольскую, шла по тому же сценарию, только  развивалась  в обратном направлении. Ключевский отмечал колонизацию как главный факт русской истории, объясняя этим все особенности внутриполитического и социального развития России.
Книга «Мы на Западе и на Востоке» является существенным вкладом великого писателя в научную и культурно-историческую разработку русской государственности, она стала основополагающей базой всего его последующего творчества. Хотя содержание его произведений вроде бы описывают прошлое, на самом деле в них он активно отстаивал историко-культурные ориентиры на будущее, предначертанное всем ходом исторического развития человеческой цивилизации, занимая в этом течении философской мысли свою особую нишу.  Историк и философ по образованию, Всеволод Никанорович  через всю жизнь пронёс стремление глубинно постичь путь России, смысл многих  событий в её истории, основные движущие силы этих событий, роль и место человека в них: «Русское образованное общество, должно наконец размышлять, должно породить независимую русскую мысль, не боящуюся выводить следствия, наряду с откровениями, чаяниями, опытами; должна же родиться русская философия! Когда  то будет – ещё неизвестно, но верю – это будет!»
В своей монографии о Н.К. Рерихе («Рерих – художник-мыслитель») он с сожалением и горечью пишет: «Нет! И исторически мы не знаем России. Потому, что истории русской разработано ещё не было. Были известные те или иные схемы. Но русское образованное общество не знало родной истории так, как её следовало знать, чтобы верно руководить ею».
Сказано сие  80 лет назад, а слова актуальны по сей день. Своей подлинной истории мы действительно не знаем. Зато  школьников и студентов заставляют изучать  ту фальшивку, которую по указанию русофоба Бирона написали его  соплеменники-немцы Байер, Миллер, Шлецер и которую назвали «История России». А потом такой же сочинитель Н.М.Карамзин ее дополнил своими фантазиями. На самом деле нас заставляют изучать не подлинную историю России,  а карамзинскую версию. 
Книга «Мы на Западе и на Востоке» должна быть издана тиражом не 500, а 500 тысяч экземпляров, чтобы ее могли изучать не только ученые узкого круга, но все желающие, кому дорога наша страна, кто хочет знать нашу подлинную историю. Надеюсь, что наступит то время, когда эту книгу можно будет найти в каждой библиотеке любого населенного пункта России, что ее будут изучать в каждом учебном заведении страны. И тем более, должно быть стыдно его землякам-костромичам, что до сей поры так ни одна книга великого писателя в Костроме и не издана…
Последней работой, опубликованной при жизни писателя,  стало историко-биографическое повествование «Александр Пушкин и его время», в котором автор поднимает философскую проблему роли творческой личности в художественном осмыслении исторического процесса. Писатель через всю жизнь свою пронес любовь к великому русскому поэту. Почти через 70 лет он напишет в своих воспоминаниях: «В том же 1899 году надвинулось на меня ещё одно событие, cыгравшее немалую роль в дальнейшей моей жизни. Это была встреча с Пушкиным, который, словно морская волна, подхватил меня и швырнул в поток жизни моего народа. Предо мной вставал ощутимо, воочию процесс истории человечества не как механическое следование одного факта за другим, а как его нарастающее развитие через рождение новых форм бытия».
Думается, эта «встреча с Пушкиным» стала одним из важнейших побудительных мотивов, приведших Всеволода Никаноровича к мысли заняться писательским трудом. И не случайно  Пушкинская тема станет одной из главных для писателя Иванова в его художественно-историческом творчестве.
В последние годы своей жизни писатель работал над воспоминаниями «Повествование о времени и о себе», которые считал «культурно-патриотическим вкладом одного  из современников» в историю и культуру своего Отечества. Незадолго до смерти Иванов выглядел скорее не больным, а утомлённым жизнью. Один из его современников, навестив писателя незадолго до его смерти, оставил воспоминания об этом: «...серо-голубые глаза в припухлых веках слезились, и сидел он в кресле на надувном детском спасательном круге, о котором сказал, усмехнувшись: «Плыву теперь уж в края неведомые».
Посеребрилась жёсткая щетина усов, почти выбелились крепкие волосы, зачёсанные назад, и всё грузноватое тело его как бы освободилось от лишнего веса... Внешне и внутренне этот могутный человек «соборовался», приготовил себя в «края неведомые», то есть божеские для него, верующего». В этой, одной из последних бесед, ярко выразилась сила его натуры, природной сути, отразившаяся в концепциях всех его главных книг. Это его неизменная приверженность практике жизни, её природным законам, а не идеологическим доктринам. Как человек и писатель, сформировавшийся в социально-культурной атмосфере отсутствия идеологического диктата, Вс.Н. Иванов запечатлел в своём богатом наследии тип свободной творческой личности гражданина, мыслящего масштабно, всегда сообразуясь при этом с ценностями вечными, несиюминутными».
После его смерти прошло почти полвека. Но на земле, где он родился и вырос, его давно забыли, ничто в Костроме не напоминает о том, что когда-то жил в городе - журналист и писатель, белый офицер и советский разведчик  Всеволод Никанорович Иванов...
Великий писатель и философ  навечно зачислен в «Золотую книгу» памяти «Знаменитые универсанты. Очерки о питомцах Санкт-Петербургского университета» (СПб. 2003, Т.2) вместе с такими сынами России, как М.В.Ломоносов, П.В.Столыпин, Н.К.Рерих и многими другими…