Тучи над Родиной. Эпизод 13 из сериала Хуторяне 24

Тучи сгущались над Родиной. В лупоглаз было видно, как далеко-далеко, за пасекой Ильи Муромца, за старым цементным заводом, где хранил теперь свои сокровища Царь Кощей, и еще дальше за брошенным гнездом Соловья-Разбойника по вечерам над островерхими черными елями поднимались костлявые руки, как бы в раздумье постукивали кончиками пальцев друг о друга, потом потирали ладонь о ладонь, и снова исчезали, как струйки дыма, в непролазной чаще внизу.
- Тяжко мне! - доносилось через некоторое время с той стороны, где показались и пропали костлявые руки, но не так тоскливо, как в бессмертной сказке , а с некоторым даже упоением. Земля при этом вздрагивала.
А если лупоглаз поднести к самому глазу, то было видно еще дальше, где за размытой далью Моря-Окияна, за вулканами Острова-Буяна поднимались в небо шпили и флаги Столицы, и раскачивались, должно быть от ветра, стрелы строительных кранов.
И разномастные птичьи стаи неслись с той стороны, только воронье да несколько особо любопытных сорок летело им навстречу - туда, откуда наползала на небо черно-коричневая хмарь, мощным клубящимся фронтом сдвигающая прозрачный сентябрьский вечер, звенящую прохладу розового заката, прощальные трели бабьего лета.
Батя сидел на лавке перед липовой плахой и точил на камне ножи Марье Моревне и топоры для себя.
Старик Прохор, виляя тощим задом, спускался по лестнице с крыши. Лупоглаз он бережно прижимал к самому сердцу, поэтому спускаться было неловко, приходилось корячиться.
- А ты бы на веревочку привязал, да на шею бы и надел, - посоветовала ему Василиса.
- А потом на эту веревочку камень, и в воду, - недовольно ответил старик Прохор, - знаем мы эти повороты судьбы. Кто много видел – много плачет.
- А ты не смотри, - сказала Василиса, - лучше мне отдай, мне интересно на звезды посмотреть.
- Дуреха, - пробормотал старичок Прохор, - звезды уму-разуму не научат, ум-разум у меня там.
Старичок Прохор указал сухим пальцем на дверь в дом и осторожно, стараясь ступать бесшумно, направился к крыльцу.
- Что-то ты не торопишься, - посмеялась Василиса.
- Говорю же - дуреха! Мои сундуки не любят, когда к ним с шумом и громом подъезжают. История требует уважительного отношения. Да и щуку негоже тревожить, и так у нее перед грозой сон плохой.
- Плохо, - вдруг сказал Батя и с силой всадил топор в плаху.
- Что плохо, батюшка? – встревожилась Василиса.
- Да… - начал было Батя, но смолчал и задумался, сдвинув густые брови и подперев голову широкой ладонью.
На крыльцо вышла Марья Моревна:
- Прохор, там твой сундук топчется. Пылища из-под негопрет. Вынеси пока на двор, девки приберутся.
- Оно и лучше. На свежем воздухе-то артефактам голову человеку труднее задурить, - ответил старичок Прохор.
Он щелкнул пальцами, из кустов вынырнули несколько огородников и засеменили впереди него в дом.
- А что теперь разбежался? – весело спросила Василиса.
- Ну, раз сундук проснулся, бесполезно не таиться, - бодро ответил Прохор. – История, когда сама за дело берется, то только успевай уворачиваться.
С неба испуганно закурлыкали журавли. Марья Моревна подняла недовольное лицо:
- Вот ведь, бедолаги, рано с насиженных мест поднялись. И впрямь, гроза собирается!
- Не гроза это, - сухо проговорил старичок Прохор. – Гроза она завсегда природу оживляет, а это все не к добру.
- Плохо! – снова тяжело вздохнул Батя и выдернул топор из плахи.
- Что плохо, батюшка? – спросила Василиса.
- А то плохо, что туча напирает, а гонцов наших не видать!
- Как это не видать! – ухмыльнулся старичок Прохор. – А это кто, не гонец разве? Я еще с крыши увидал, что подходит, да говорить не стал. Смурной он какой-то нынче. И лицом темен – не только в прямом, но и в переносном смысле.
У калитки стоял Джон, положив руку на острия штакетника, не решаясь открыть. Смотрел вниз, кусая толстые красные губы. По черному лбу, как алмазы, сверкали бисеринки пота.
- Джон! – воскликнула Василиса, - что же ты один?
- Отстань, - одернула ее Марья Моревна, - видишь, на человеке лица нет. Усади сначала хоть на лавку, раз в доме не прибрано, да полотенце подай, утереться надо.
Джон, понурив курчавую голову, скрипнул калиткой и подошел к Бате.
- Плохо? – спросил Батя
Джон облизал пухлые губы, сел рядом и хлопнул себя по колену:
- Не то слово!
Батя перевел взгляд на Марью Моревну. Та покачала головой и в свою очередь посмотрела на Василису. Василиса пожала плечами и кивнула на старичка Прохора.
- Оно и сразу понятно, без перемигиваний и переглядываний, - проскрипел Прохор, - Спасать интернационал надо. Вот только, думаю, смородиновый, или грушевый принесть?
Прохор замолчал и замер, прислушиваясь к скрежету, доносящемуся из дома.
- Ладно, пока там тащат, я мигом, - он повернулся и захромал к амбару.
Василиса сбегала в дом, принесла полотенце, дала Джону утереться. Присела на крыльцо – вся внимание.
- И что, совсем плохо? - спросил Батя, разглядывая лезвие топора.
Джон посмотрел в сторону ковыляющего старичка Прохора, начал рассказывать.
- Мы как приехали, нас сразу на скамейку у стены, мол, представители. Я – от Африки, Иван – местный, Петька – петухом сидел, грудь колесом. Марсианин один был, Колобок - тоже из наших-от непознанных явлений. Яга в дверь нос сунула. Сначала-то ее не пустили, сказали, репутация не подходит, а потом председатель очки протер, и пустил. Для кворума.
А председателем был Вий. С прошлого раза, вроде как раздобрел. Или это воздух в столице такой – все как в мареве расплывается. Вокруг него, и даже за ним – президиум, совет. Но из-за марева их даже не сосчитать было, помню только, что щеки красные, лощеные, и лбы гладкие.
Ну вот. Рядом с председателем резной ларчик. С инвентарным номером на цепочке. А перед ним – на специальном столике, тот самый черный ящик, из-за которого все и собрались. Рядом лаборант в белом халате.
Джон перевел дух, глотнул воздуха. Открыл рот, чтобы продолжать, но не успел.
- Плохо, - вдруг сказал Батя
- Что плохо, - заволновалась Марья Моревна
- А то плохо, что Прохора долго нет!
- Тут я! – из-за угла появился Прохор - в каждой руке по бутыли.
- Я все думаю, что лучше для поправки пошатнувшегося тонуса. Решил обе прихватить. Из Столицы человек вернулся, не с болота какого-нибудь.
На крыльце появилась подавальщица, опустила опасливо круглые объективы на ступеньки. Василиса бойко подскочила, приняла от нее поднос с тремя стопками и огурчиками солеными, принесла к скамье под яблоню.
Подавальщица мигнула и плавно покатилась назад, но тут из двери с грохотом вывалился сундук, толкаемый толпой огородников. Последних из них, гневно попискивая и переходя на ультразвук, пинали суставчатыми лапками домашние подметальщики.
Сундук по инерции пролетел почти до самой яблони. Подавальщица упала на него, как некогда Елена на Быка.
- Вот, - старик Прохор оторвался от наполнения стопок, - полный АРХИВ . К досмотру и пересмотру готов!
- Чай, маменька, я попозже сказала принести, - сказала Василиса.
Марья Моревна согласно кивнула.
- И то правильно. Не до чаю пока.
Подавальщица слезла с сундука, одернула кевраловую юбку в оборках и цветочных принтах, покатилась обратно к дому.
- Хорошо! – прогудел Батя, поставил пустую стопку на поднос. - Что дальше?
- А дальше вот что, - старик Прохор бодро засеменил к сундуку, откинул, поднатужившись крышку, и погрузился в него с головой.
Джон закусил огурчиком и продолжил:
- Первый вопрос председатель поставил такой: открывать – не открывать. Нас не спрашивали, президиум тоже молчал единогласно, а вот совет что-то заволновался. Но председатель – Вий, отпер резной ларчик сбоку от себя, выскочили из него три молодца с дубинками, пробежались по рядам, настучали, настрочили, подмахнули - все и подписались под тем, чтобы открыть.
- Ну! – испуганно произнесла Василиса
- Вот не было печали, - горько вздохнула Марья Моревна
- Да ну вас, и не такое бывало, - прокашлял из сундука старик Прохор.
Один Батя промолчал, достал с груди медальон, открыл, посмотрел на портрет предка по отцовской линии. Насупил брови.
- Я, - продолжил Джон, когда ящик открыли, и крышка запрокинулась, буквы на ней увидел. Не все, в соленой воде многие разъелись. Первые «ПАН», последние «РЫ» .В ящике какая-то слизь черная. Забулькала, вылезла жирная шея со змеиной головой. Раскрыла пасть и клокочет: «Протокол, протокол…». Все громче и громче. Искали тумблер на ящике – думали, что старинная заводная игрушка попалась, не нашли. Секретарь комиссии не сдержалась, ножницами голову и отхватила. А на ее месте две новые выросли. Вертятся, шипят, клокочут. Одна все про протокол, вторая про законы. И пошло-поехало. Секретарь головы отстригает, а они удваиваются. И слова все новые и новые, все злее и злее. Скоро уже и слов не различить стало, то «реформа» вдруг послышится, то «налоги». Лаборант и из Совета – кто посмелее, сачки какие-то нашли, хотели головы обратно в ящик запихать, да они как посмотрят, сверкнут чем-то, так все и каменели. Президиум вообще с самого начала не шевелился. Самое необычное – с каждой новой головой из ящика листок бумаги вылетал. Покружится, покружится, и на стол к Вию. Вий за черными очками спасался, сидел, печатью поигрывал. Крепкий мужик, не зря с народом иногда, вот как с нами тогда, когда Ивану тридцать три года справляли, братается. Я заметил, он вроде как на ларец с добрыми молодцами поглядывал, да не открывал чего-то. Петька к нему подбежал, про витязей морских на ухо шепнул, так Вий только поморщился.
Марсианин зеленое облако выпустил – обиделся – и исчез в параллельном пространстве. Яга тоже ступой накрылась. Только через щелку метлой пыталась пару листиков к себе заграбастать, но ни разу не получилось. Листки, как заколдованные – все на стол.
Мимо меня одна башка пронеслась, с интересом посмотрела. Мое счастье, что мне пот глаза залил. Преломлялось все. Потому я, наверное, и не окаменел, а просто свалился замертво, практически без сознания. Лежу под лавкой, слышу только, как Яга суетится, мол, представителю плохо, требуется на воздух вынести. Так что они с Колобком меня в ступу запихнули и эвакуировали. Ну и сами под этим соусом улизнули. Я полежал, оклемался, и обратно - в зал заседаний. А дверь не открывается! Только через щель коричневый дымок пробивается, и пахнет гнилыми водорослями.
Делать-то было нечего, двери в Столице сами знаете, какие - скалы, а не двери. Так что я к вам, за советом. Может, есть средство какое. Арсенал же у вас, Трофим Трофимыч. Помните, галок гоняли!
Батя снова вытащил из-за ворота медальон с портретом предка по отцовской линии.
- Арсенал, говоришь?
- Ну, а чем еще? – развел руками Джон.
- Стариков сначала послушаем, - ухмыльнулся Батя, - Прохор, что скажешь?
- А зачем говорить, - подал голос из сундука старик Прохор, - я лучше почитаю. Вы пока там эликсир для крепости духа накапайте. Я и подойду - с литературкой.
Джон наполнил стопки, одну пододвинул к Бате, со второй и третьей в руках стал выжидательно смотреть на лопатки старика Прохора, шевелящиеся под рубахой.
- Вот они, все тут, - довольно сообщил старик Прохор, вылезая из сундука с кипой пожелтевших бумаг.
- Самое что ни на есть важное за все века! У меня тут все в хронологическом порядке, сейчас продемонстрирую. Почитаем, что было, сообразим, что будет.
- И зачем тебе столько бумаги? – спросила Василиса, - сколько веков уже как бумагой перестали пользоваться! Неудобно ведь?
- Это вам, молодым, бумага не удобна. Хотя, - Прохор почесал затылок, - и то не всегда. Биде-то ваши на хуторах не прижились. Вот и я – рецепты народные, медицина народная, и информация – тоже народная, либо устная, либо письменная. Виртуальную не держим.
Прохор прищурившись посмотрел на стопки на подносе.
- Так желаете получить пояснение тревожным обстоятельствам, или как?
Джон намек понял, пробежался зеленым горлышком по-над стопками.
Старик Прохор крякнул, выпил, пошуршал бумажками. Выбрал одну, подошел к яблоне.
- Вот, - он поднял над головой листок, - реляция ООГЦ  за март 2324 года. Столетней, значит, давности. Читаю: «Подводя итоги прошедшего конгресса ООГЦ следует отметить, что исключение венерианцев из числа ГЦ привело к массовой неконтролируемой миграции венерианцев с Венеры, что в свою очередь привело к их массовой гибели в атмосфере Земли и других планет при несанкционированных посадках и попытках дышать без скафандров».
Прохор прочитал, нанизал листок на сучок.
- Это я помню, - сказала Марья Моревна. – Они как посыпались с неба, коров перепугали так, что надои упали и телиться они некоторое время не могли.
- А у нас, - вставил Джон, - их по джунглям вылавливали. Скучать не приходилось. Мешками вывозили. Они ведь маленькие – венерианцы, не больше кокосового ореха.
- У вас в Африке, - добавила Василиса, из-за этого рождаемость подскочила. Мы проходили. И правительство сменилось досрочно, когда жена вождя об этих твоих орехах очень уж ласково отозвалась и по животу себя погладила.
- Плохо, - вздохнул Батя
- Что плохо, батюшка? – ласково спросила Василиса, успев бросить на Джона надменный взгляд.
- Плохо, что не ко времени болтать вздумали!
- Понял, Трофим Трофимыч! – засуетился старичок Прохор.
Джон снова выполнил миссию виночерпия.
- А это, - Прохор поднял над головой еще один листок, - привет из года 2224. Еще сто лет назад. Мирная конференция на Альфе-Центавре. Читаю: «Подписанием исторического соглашения о равном доступе ГЦ к Черной Материи закончились переговоры под патронажем ООГЦ. Конец шестилетним разброду и шатаниям во мнениях, конец несанкционированным проникновениям к источникам Черной Материи. Конец похищениям и удержанием в плену звездолетов с экипажами. Мы ждем всех домой!
- У нас в Африке… - начал было Джон, но поймал насупленный взгляд Бати, замолчал.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПО ЗАПРОСУ или читайте "Хуторяне" Льва Корчажкина по QR-коду на странице