Гибель мироздания

Велерио Кастелло "Избиение младенцев"


               
                Созерцающий      

         Посланцем от Земли, увиденное излагаю.
         Уйдя от Города, и Стадиона, судилища его, мы с Отцом моим искали нового пристанища среди людей. Казалось, Война навсегда сгинула из их сообщества, и наступила эра Вечного Мира. Страна наша бодро, с песнями возрождалась, старые города поднимались из пепла и руин, но ещё более возводилось новых.
         Я знал, это Земля предложила людям невиданный в их истории вариант – звёздный. Народилось новое поколение – романтичных, мечтающих людей. Много надежд было связано с ними у матери-планеты. Именно для молодых, для их прорыва из тупика, и был задуман новый град.
          Слова, песни, музыка, то, что было всегда присуще юности, возрождало нацию. И хотя Отец мой имел почтенный возраст, он также с энтузиазмом влился в поток звездо строителей. Старческий скепсис не коснулся его. Он исповедовал свои теории, но в основных постулатах они не расходились с идеями возрождавшейся страны: он верил в мировое братства, верил во вселенское будущее людей.
         С тысячами других строителей мы приехали на пустое поле, на котором начали возводить Космодром и город рядом с ним, юный Космоград. Вскоре белоснежные небоскрёбы устремились ввысь, гигантские стартовые площадки появились, словно из-под земли, а фактически плодом разума и энтузиазма строителей мирового братства.
         Первые ракеты, похожие на небоскрёбы Космограда, пошли в глубины Вселенной. Они уносили спутники, станции и корабли. Назад к нам приходили снимки далёких планет, завораживающие тайнами всех нас, космонавты, возвращаясь, рассказывали об увиденном ими в глубинах космоса. Истории эти были о загадочных мирах, о невероятной жизни в тех мирах.  Космодром наш стал настоящими вратами, куда мы устремились во Вселенную, и всё более налаживали с ней связь.
         И в тоже время город наш изменялся в другой ипостаси. Всё менее в нём было от природы, всё более от металла и искусственных материй. Деревья, животные и птицы из города почти ушли. Оставались лишь извращённо-мутированные собаки, крысы и коты. Город стал заполняться машинами – существами нового типа, порождениями самих людей.

        Я был от магии Земли, и это знал.  Магия была во мне изначала, из неё я вышел в этот мир, её возможностями обладал. И это первое, что я осознал.
        Я мог свободно проникать в духовный мир машин. Это были существа нового типа, неведомого для меня. Люди были их творцами, хотя по-своему антропо эгоизму за существ, тем более себе равных, машин не признавали. У каждого вида машин имелся свой норов и мышление. Трамваи слыли самыми гордыми из металлических существ. Хотя они и были привязаны к рельсам, однако считали себя свободными от людей. Именно они их более всех перевозили, и именно им люди были обязаны более всего.   Зато автобусы и легковушки считали, что могут ездить куда угодно, и как угодно далеко. Вольны покидать город и возвращаться в него, когда хотят.
        Город также имел машины обслуги – заводов, фабрик, быта, но это были молчаливые работяги, никогда не размышлявшие, и ни о чём не помышлявшие. Однако более симпатий вызывали именно эти автоматы.
       Единственные из машин, которые меня восхищали – те, которые уходили к иным мирам. Огненные, коснувшиеся богов, не ведавшие грязи, и низости в городах. Грёзы романтиков, души влюблённых часто уходили вместе с ними. Я знал, что Земля делает ставку именно на них.
       Так я ходил и смотрел, вскрывая многие тайны Космограда магическим зрением своим. Однако ни с кем из людей и машин я не говорил, и не входил ни в чьи истории. Такое мне было Землёй запрещено. Жизнь Космограда была вне меня, я был пришлый в этот мир.
       Единственная неразрешимая загадка для меня была: в чём состояло предназначение моё. Зачем мать-планета послала меня в этот мир, при этом цель свою не разъяснив.
        Я возрастал вместе с городом, подобно ему преображаясь. Вслед за созерцанием, я размышлял, и делал открытия свои. Тайное в граде свершилось в день рождения его: в нём опять появилась Война. Впрочем, она и не умирала, она всегда была сущностью людей. Оставаясь во плоти, и в разуме людей.
        Именно машины, детища людей, первыми начали войну. Их наступление на людей началось сразу же и всегда велось с успехом. Металл, электроника, компьютер вытесняли людей из города, предназначенного для них. Они же преображали людей в существ иных – с иным языком, моралью и мышлением.
         Я видел, как машины становились символами града.  Машины эти изначала ненавидели людей, и многих губили, охотясь за ними, убивая их. И это было от полной безнаказанности их. Редко когда человек дружил с машиной.
         Я видел первые жертвы той войны. Сбитых автомобилями и расчленённых трамваями людей. Однако, к моему удивлению, никто из людей не восставал. Люди не осознавали, что подверглись нашествию, порабощению и преображению извне. Хотя все машины, часто внешне, а то и по сути, походили на людей. Происходил симбиоз человека и машины. И факт это был зрим и налицо.
         Я стал сомневаться: истинно ли люди строили этот город для себя?

          Созерцая далее, я всё более вникал в замысел матери-Земли: как можно быстрее увести людей к звёздам, от самих себя, рассеять их в пространстве – для того и воплощалась идея Космограда.. Земля хотела истребить Войну в основе, отнять эту идею у людей.
         Однако, Война опять одерживала свои первые победы: духовно и умственно она начала людей порабощать. Ибо только рабство, было приемлемо Войне, ибо только в рабстве возможно было ими управлять.  Я видел плоды сиих преображений: град начал стремительно превращался в стойбище рабов.  Причём, одни рабы властвовали над другими.
      Среди обитателей града сего были убогие и крутые, бомжи и работяги, воры и бизнесмены, политики и шуты. И кто бы кем себя не мнил, но по рождению и сути они представляли из себя рабов. Никто не мог уйти от войны своей, и её верных слуг машин, да и некуда было им идти.
       Однако, были в городе романтики, влюблённые, звездочёты. Были звёздные поэты и философы. Но они улетали прочь из Космограда, реально, или виртуально, либо уходили в горы и леса, скиты и хижины, ближе к звёздам, ибо от рабов и их машин им грозила смерть.

       Жизнь в этом городе становилась игрой коллективной, по законам, придуманным для неё Войной. Игра всех сословий и профессий. Но более всех в этой игре преуспевали политики и шоумены – они умели магнетизировать людей
      Были люди, пытавшиеся обмануть Войну – алкоголики и наркоманы. Эти строили сюрреалистические миры, не признаваемые никем, но тоже были рабами Войны, поваливаемые ей, ибо обманывали самих себя, считая за свободных.
        Всё более милитаризировался этот град.
       Я видел, что Война Космограда – это убийства, насилия и грабежи – видимые и косвенные, реальные и виртуальные.  Они становились неистребимой плотью Космограда.
       Но самое мерзкое, что я видел в Космограде – улыбки бесов. Оскалы самых подлых из рабов,   Людей расчеловеченных абсолютно, навсегда. Я видел не раз – тайным зрением своим – как цинично убивали, насиловали, и грабили бесы те в ночи. Бывало, я видел это и в свете дня. Однако, Землёй на меня был по-прежнему  наложен запрет на вмешательство в любые деяния  людей.

       Так я ходил по улицам этого скопища рабов, и созерцал явления его. Я пытался найти истоки Войны – почему беспрестанно воюет человек с  подобными себе?  Почему из рабства не может выйти человек?


               
                Отец

         Мой приёмный отец был довольно оригинальная личность. Имея два высших диплома об образовании – историческое и философское – он работал каменщиком на стройке Космодрома. И гордился, что строил стартовые площадки для ракет. Ведь отсюда начинался путь к звёздам – то, к чему изначала стремился человек. Свои же гуманитарные образования он использовал для себя и для меня. Благодаря ему я получил приличное образование прямо дома. Благо память у меня была превосходная.
          Однако, шло время, стремление к звёздам в Космограде ушло сначала на второй план, затем ещё дальше. Всё более в городе становилось людей преображённых – в бесов и рабов. Эти преображённые с наслаждением отдавали себя во всевластие Войны. То, что для нас, как людей свободных, было неприемлемо абсолютно. Как следствие, отец мой тоже стал строить свой сюрреалистичный мир.  Дорога эта была до него протоптана многими людьми: он просто стал пить, заглушая разум, не желая вступать с Войной в убийственный раздор. Постепенно он ослаб, морально, и физически, и его выгнали с работы. Теперь он перебивался случайными заработками, и опускался всё ниже в социальной иерархии града. Я уже заканчивал школу, и о дальнейшей учёбе не было и речи, да я и не стремился к этому. Надо было думать о хлебе насущном, и дорога после школы была одна – на стройку, Отцу на смену.

       Всё далее я уходил от всех реалий, известных в Космограде. Мне была не приемлема физиология человека, отправление потребностей его. Я не выносил запахи какие бы ни было его. Я с равнодушием относился к песням людей – они не трогали ни сердца моего, ни мыслей, ни побуждали к сотворчеству вместе с ними – не ассоциировались ни в чувства, ни в картины. Меня отталкивали театр и кино. Я видел, что это фальшь, не естество. Я не понимал, как можно выращивать цветы – и продавать. В моём представлении это была бездарная игра. Искусственно выведенная красота, цветы придуманные, не от степей, полянок и лугов. Я не понимал, как можно было уйти из изб и деревень в бетонные короба, отсекавшие человека от неба, и земли.
       Многое мне что ещё было не приемлемо в этих существах, в их бытие и философии, и всё более удивляло, почему люди так стремятся жить вместе, в тесноте. Они не признавали друг друга, и отторгались друг от друга – до ненависти, до желания насиловать и убивать. Стадный инстинкт побеждал в них и разум, и первобытное начало.

         Но Война наконец коснулась и меня. Дело было вечером, я шёл с работы, как вдруг, мне пришёл телепатический сигнал: Отец меня звал отчаянно. Его предсмертный крик! Я тотчас определил, откуда крик этот исходил. Но я не успел его спасти! Денег на такси у меня не было, а бежать пришлось через весь город, и когда я примчался, он был уже убит.
         Я оказался беззащитен перед незыблемыми временами – назад мне их было уже не отыграть.
         Кто-то убил его, надругался над телом его, осквернил человеческое в нём. Полиции ещё не было, и я хладнокровно, как хищник перед охотой, старался воссоздать картину происшествия, выявить убийц. Их было четверо, молодых отморозка. Как фоторобот я начал составлять изображения их лиц. Сконцентрировавшись, я увидел картину: буквально час назад они нашли его здесь спящего, пьяного и забили битами. Он успел проснуться, и плача, уже с перебитым позвоночником, пытался уползти в кусты, но они, смеясь, вытащили его на асфальт и там, с прибаутками, добили. Потом они дружно, хором, помочились на него. Но увидев, что он мёртв, со страхом убежали прочь.
        Это были бесы – самое низшее, куда может человек извратиться, снизойти
        А я не верил, не верил, я тормошил его, но тело его было уже безразлично по отношению ко мне. И если оставалась где-то тайна его, то в недоступной глубине.
        Только сейчас, перед этим безжизненным, в крови, и нечистотах телом, я понял, как любил его. О, сколько он в меня вложил! Сколько во мне было от него! Он был единственный, кто любил меня – во плоти и души. И вот теперь он был уничтожен безответно.
        Никто уже не мог мне в этом граде ни слова сказать, ни полюбить!
        Я чувствовал, что порываю с этим родом. Презрение зверя, холодная ярость, и сладострастное желание убить – вот что вливалось в моё тело. Всё древнее, что мне дала Земля необычайно обострилось и требовало действий решительных, бескомпромиссных.
        Я воззвал к праматери-Земле – и она дала согласие своё.
        Тогда я спросил у Космограда –  город был тоже за меня. Ему самому было омерзительно порождение своё.
        Я выходил на свою первую охоту. Я унюхал, услышал, увидел их следы, и ринулся, как пёс-ищейка. Быстрей, быстрей – пока  они не попрятались по квартирам.
        Вот они, сидят на скамеечке, бухают из горла, и матерятся. Я направился к ним, закачался, притворившись пьяным. Они клюнули сразу: «Эй, чувак! Подойди ко мне! У тебя есть бабло? Давай сюда!» Я приближался безропотно и бессловесно. Одновременно я приглядывался, оценивая ситуацию. Отлично, биты были при них! Овладеть их сознанием было легко, ибо его почти  не было – одна наркота и коктейли. Всем четырём я скомандовал: «Взять биты и убить друг друга». Действие произошло быстро, минут за пять. Они начали с такой яростью бить друг друга по головам, что громкими хлопками лопались их черепа. Когда в живых остался последний, я остановил действие, и спросил: «Зачем вы убили старика?» «Он не хотел быть, как мы, он не хотел говорить на нашей мове» «Что за мова?» – не понял я. «Мова избранных, коренных. На чём нация стоит» – ответил он. «Но вас не было до града»– «Но мы пришли» – был его логический ответ. Тогда я скомандовал: «А теперь сделай то, что ты сделал вместе с избранными…» И он послушно помочился на мёртвые тела.  После этого я заблокировал его память на меня, и быстро ушёл – во многих окнах пятиэтажки уже включился свет. Следы свои я оставлять не хотел.
         Всё было открыто и разрешено, ничто мне более не предъявляло счёт.
         Я первый раз получил наслаждение от зверя.

                Хождение во град

        Отныне Землёй мне была дана воля. В этом граде я мог вести себя, поступать, судить, как человек.  Более я не желал пребывать созерцателем иных.
        Большая Игра предстояла мне в этом граде.
        А я, в воле, данной мне планетой, чувствовал потерянным себя, ибо ни с кем не соотносился из людей.  Ведал ли я, что такое соприкосновение с иным?   Вот мои ощущения, едва открылся свет: Я  – изначало, я – бытие, и я – конец.

       Видел я, что полиция Космограда тоже начала служить Войне. Она выходила на передовой фронт. Она имела право кого угодно взять, избить, убить. Полиция служила Войне беспрекословно, как некому божеству. И это я видел тоже зримо, и не раз.
       Видел я высшее лицемерие сообщества рабов – их Суд. Ибо выискивалась здесь не Истина, а Наказание раба. По существу, Суд превратился в абсурд – защищал и казнил по заказу сильных, но не правых.

        Все дома мне представлялись островами, а Космоград, как архипелаг из этих островов.  Люди жили в уединении, каждый в своём доме, однако, в едином городе, под властию его. И это было одно из удивительных свойств Космограда.
        История была забыта в этом мире. Она была презренна, как истина и муза, ибо не нужна была никому. Ибо люди боялись истории своей. История представлялась искусством, в котором можно было истину оболгать, а разум переиграть абсурдом.
         Был я посвящён в подземную жизнь Космограда, раскрыв, что она представляет из себя, в чём её  философский смысл. Подземная жизнь его была полна тайн скрытых, а поэтому мистичных и недоступных для созерцания людей. Коммуникации его представляли артерии питания и органы выделения, это была физиология его. Сюда же утилизировали тела людей. И это была область сакральная, запретная для взора.
       Однако, свалки были постыдными обнажениями Космограда, его смердящие язвы, которые были презренны даже для рабов. Здесь жили самые падшие из них – бомжы. Отщепенцы, презревшие жизнь, как рабство, и ею презренные в ответ.

         Город сей стал квинтэссенцией разума, мозг в большом объёме. Но вирус зла разъедал его основы.   Люди выплёскивали из домов, и несли на подиум свои идеи. И все эти идеи были про Войну. Пока эта война оккупировала ночь. Виды и образы она принимала самые разные – рестораны, притоны, дискотеки – вотчины для грабителей, и убийц. Но накануне было её будущее – день.

         Я был недосягаем для города, как пришлый звездолёт. Земля наделила меня способностями гипноза, телепортации и телепатии, а звуки музыки были оружием моим. Во всех этих способностях заключалась моя магическая сила. Физически я был неуязвим. Я мог парализовать взглядом грабителя и убийцу, отклонить, и даже остановить пулю.
         Мне было лишь одиночество испить.

       Всё более людей нисходили в этом граде до бесов и рабов. И я всё более отчуждался от сообщества сего. Я был истиной от Земли – они же искусством для себя.
         Рабы и бесы считали, что Война есть начало их жизни и деяний, их выражений, и исполнений, как людей. Первообраз её был очевиден: блистательные марши, неистовые речи, полыхание знамён. Но далее, строгие колонны военных и праздничные марши трудящихся превратились в зримое – в убийства узаконенное себе подобных.
         Только разум способен был на безумный парадокс – никто из зверей и звероподобных не обладал подобным искусством убивать
          Люди преображённые не ведали, что низвергают Гармонию, а поклоняются Хаосу, разлагающему их.  И Война – высшая стадия Хаоса среди людей.
          Город, истерзанный Войной, породил вместе с ней безумие и смерть.
          Город тонул в скверне ненависти, излитой на него.

          Пытался я докричаться до людей преображённых: «Ваши тупые фильмы – стрелялки и махаловки, ваши дисгармонично отталкивающие песни, ваши пусто гласые певцы, пошляки юмористы – всё это для Войны. Все они культивируют ненависть, силу и уродство.
          Кто, я спрашиваю, из гениев этого града – учёных, философов, писателей, актёров, сказал, что Война – это зло начальное и бесконечное. Кто хоть раз сказал всё это? Или не являются гении более в этой разумной накормленной стране?
         Все ваши слова идут к одной Войне!»
         Но пророки Войны уже овладели Космоградом. Неистовым хохотом исходили люди, едва рождались мои слова о мире и любви. Одни меня считали безумцем, другие, как на презренного зверя, устраивали охоту на меня. Однако, теперь я уходил от них, не оскверняя себя кровью.

        Я думал переиграть свою же смерть. Я преднамеренно уходил в бесцелье, в никуда.  Мне хотелось главную сцену отыграть, не умереть.
        Я помнил заповедь Земли: лишь Смерть нельзя вообразить
        Я выдумал Остров, и поселился на нём, воображённом, и недоступном для людей. Ибо порой невыносимо мне было жить среди разумных.
         Всё было точно в этом граде. Никто реальность мою не исказил, не подсмотрел.
        «Ищи таких же светлых, как и ты», – говорила мне Земля

         Увы, не возмущёнными оказались времена. Я так и не вышел из замкнутого круга.  Лишь Музыка мне поведала тайну Пустоты. Музыка объявилась, как бросающая вызов тьме и всем порождениям во тьме.

       Это Любовь и Смерть выпытывались Человеком, это они за ним пришли. А попадали в ловушку, в лабиринт.

         Я Ненависть бросал на Ненависть, я видел Зло наивысшее, воплощённое в многоликую Толпу. Я им не доказывал, а пересказывал Истину, которую они не желали знать: «Вспомните, наконец, какой национальности была мать Его, Мария, и Он сам!»
         «Да как посмели уста твои извергнуть такое непотребство! – взвизгивали мне из Толпы. – Именно евреи, а не кто ни будь, распяли Его. И именно за это Господь рассеял их!»

          Так я ходил, словно в вечности, среди себе подобных, пребывая меж тем в бесцельном бытие. В том лабиринте я увидел историю преходящую, от человека к человеку: Не было ни драм, ни комедий от людей, не игралась история великими, ни безупречными от них – а город уже пребывал среди людей, был утверждён, и человека заклеймил.
         Так мне Земля задала загадку про меня.

                Улетающие люди

         Будь же входящим в покои тела и души.
         Я долго ходил по граду, ища себе подобных – и не находил. Мужчины были, как камни, холодны для меня. Женщин я понимал ещё менее, это была иная порода, не моя. Слишком красивы и необычны были эти создания, не соотносясь с пошлостью и ненавистью бытия. .Мне казалось, что красота эта из Вселенной, и она не знает, что делать ей среди людей. Меня влекло к ним физически, но я не знал, как подступить к их волшебству. Тем более, физиология полов мне была известна изначала.
         
         Я не знал, что в этой стране исповедовалась пропащая любовь.
         В городе этом меж тем шла по возрастающей война тел: ненависть, отторжение, презрение, страх, отчаяние – так взаимодействовали тела людей.
        Я выходил на поле Космограда. Что должен был я делать, какие мне соблюдать здесь правила игры? Я был симпатичный юноша 17 лет, с уже пробивавшимися усиками. Очевидно, девушки чувствовали во мне мужской потенциал.
        Надо сказать, физика секса меня не мало удивляла. Видел я на фото их обнажённую натуру, но она не впечатляла меня, ни к чему не призывала. Порой до нелепости изменённая грудь, круче овал бёдер, островки волос там, где и у меня. Главное отличие между ног – там не было абсолютно ничего! Но тогда в чём заключалось притяжение мужских тел к женским? Почему так восторгались гениталиями противоположные тела? Пожалуй, всё дело было в деторождении, при котором мужчина играл косвенную роль.
         Всё чаще я слышал истории любви, однако всё менее их понимал. Зачем и отчего? – Вот были вопросы, на которые я нигде не мог найти ответ.
         Всё более я чувствовал животные позывы – и не мог в них найти места для любви. Всё более я склонялся к мысли, что совокупление – акт насилия и ненависти друг к другу.
         Но в женщинах было что-то от небес!
         Я имитировал, проигрывая всевозможные варианты. Но я боялся самого себя – своих затаившихся глубин.
         Я спрашивал себя: вот тело – оно иное, но обыкновенно. Это тело имеет свои тайны, но готово ли оно играть в известную тебе игру: быть слабее тебя, быть жертвой для тебя, либо быть богиней для тебя?
        Я никак не решался выбрать девушку, подходящую мне, ибо много оставалось вопросов без ответов – что за голос, что за лицо, что за мысли должны быть у неё.
        Я не мог различить, что такое любовь плотская, любовь духовная, любовь разумная.

         Вселенский случай – вот что такое Любовь, подаренная мне Космоградом. Она так и назвалась – Любовь.
         Она будто сошла со звёзд – с этого началась наша волшебная игра. Но была порождением града, его суть. Устремлённая к звёздам и беззащитная перед бесовщиной.  Бледное личико, тонкие волосы, ничем не примечательное тело, одетое в скромненькое платье. Чем-то похожая на безликие закоулочки Космограда. Казалось, она родилась и жила вопреки всем законам его воинственного скопища людей.
         Её начало – как и у меня, было в детском приюте. Однако, отца и мать ей не нашли, и город вырастил её.
        Земля молчала, хотя это тоже была посланница её – я чувствовал это магией своей. А я, увидев Любу впервые, хотел быть ей вместо матери и отца. Какую-то миссию задумала Земля, где я должен был играть главенствующую роль.
         Случайно, встретив Любу на улице, в обычный день я вдруг увидел: серебряная аура цвела вокруг неё. Тело её было материально – от танца и игры – но слова её, песнь души были не заземлены.
         Она была не из преображённых, ничто не коснулось её от Ненависти и Войны – вот что поразило меня. Значит, Космоград жил ещё и боролся за себя!
         Для первого свидания я себя преобразил – явившись в тёмном костюме, с застывшим ликом – как чёрный человек. Но я уходил от слов изощрённых и земных. Гримасы, позы, и насмешки тел – вот что скрывали те слова. И я уходил, облачённый в невысказанное слово.

         Мы, двое, пришли из-за Черты, и сразу почувствовали друг друга.    

        Когда мы поехали за город, в лес, и там гуляли, не опутанные взглядами и условностями  людей, там почувствовали в первый раз, что сможем улететь, что наша любовь – это улёт от себе подобных.
        Мы смотрели, внимали, и учились: бабочки танцевали в тишине. Розовое соприкасалось с чёрным. Шмель приходил, гудя, из океана синевы. Затем он прошёл мимо моей безмолвной головы. И пал в цветок, не ведая, что устремлён на него безумный взгляд.
         Как драгоценность я охранял наше первое соприкосновение.

        Красота защищалась красотой. Лишь Хаос нас, беззащитных, пытался поглотить. Иные взгляды  не имели права касаться волшебства.

        Я спрашивал её: откуда ты, богиня? Но она улыбалась молча, и ни за что не хотела свою тайну раскрывать.
        Она улыбалась мне всем обликом своим, всей сутью. Улыбались глаза и губы, грудь, не стыдясь, улыбалась мне, всё тело белизной и каждым волоском мне улыбались. И все они возглашали: свершилось волшебство: иди и целуй, иди и бери. Отныне ты сам чародей и волен творить с этой плотью чудеса!

         А девчонка спала и не спала, жила и не жила.

        Так родилась Идея от Любви, с ней родились движение и время. Так тело оправдывалось и возносилось Красотой.

         Я приходил к ракетам и кораблям, машинам, уходящих от Земли. Я спрашивал у них: «Кто из вас собрался идти дальше всех? Возьмите нас с собой! Любовь наша вспыхнула звездой, и ей невозможно быть среди людей. Ибо всех их испепелит её неистовый огонь». Воинствующие ракеты и уходящие звездолёты с радостью приняли нас в объятия свои.
        Ничто от людей отныне – ни тленного, ни смертного, не должно было нас касаться.

          «Мы уйдём во Вселенную, – говорил я  возлюбленной своей, – Только там нам возможна вечность на двоих».
          Мне всегда было боязно смотреть на небеса – ведь это бездна, разверзшаяся над тобой. Но ныне коснулся я Вселенной, её величия и пустоты –  Вселенная тотчас ответила гулом своих звёзд. Так она предложила мне дружбу и приют.
          А Космодром вместе с носителем послал звуки Музыки свои, и те подхватили нас и понесли. Тотчас магия моя встретилась с магией звёздной, смешав пространства – времена.   

         Ночи пошли одна за одной – и мы бросились в подаренную нам свободу. Сплетения, позы, стоны, вознесения – всё далее мы уходили от людей.

         Она преображала меня, в ней я мог постигать любые вселенские миры.
         Я старался расшифровать видения её. Но мне неведомы были её затаённые слова. Целесообразность – единственно знакомая мне упорядоченная сила. Только это я видел между звёзд.  Лишь человек был носитель нецелесообразности и дисгармонии меж ними.
         Видимыми и невидимыми щупальцами я облекал её тело. Я хотел быть им, прославляться им, упиваться только им!

          Мы были два одиночника, гулявших между звёзд.  «Мы во Вселенной – ничтожная случайность. Нас могло бы не быть, нас не должно было быть!» – озвучивала любимая одно из своих первых ощущений.
         «Но во Вселенной столько случайных встреч, воссоединений. Есть в этих случайностях закономерность, и вот любовь воспользовалась ей», – отвечал я ей на это.
         Нам всё ещё было мало загадок для любви. Мы хотели их выведать среди бесчисленных миров.   
       «Что эти звёзды для людей? – говорил я возлюбленной своей. – Для приземлённых это некие светлячки на тёмном фоне. Всего лишь романтический призыв».
       «Я слышу, звёзды эти – есть звуки от Любви, её зачатия, её начала, – отвечала возлюбленная мне. – Они зовут во Вселенную, заманивают нас».
        Звёзды, самые мудрые существа, подходили близко к нам.
        Я чувствовал: меня во Вселенной не хватает для любви.
        Много мы свершили преображений, для которых нет слов в человечьем языке.
        Невидимые обитатели пытались нас прельстить. Они обещали нам показать на своих планетах города, они обещали нам выдать все тайны своих затаившихся миров. Однако, мы чувствовали в этом фальшивую игру. И тотчас всё превращалось в инертный камень и безликую пыль, а сами мы были вновь преображены.

          Так мы, возлюбленные, в своём неистовстве, подглядели себя, своё же бытие.

        В моей любви я обрёл  Дом – мой безусловный круг. В нём предлагалось царство на двоих.  Вокруг Дома был Сад, а ещё дальше Пустыня, в которой было красно и черно.

          А она не признавала любви иной, и отдавала всю себя.

          «Если нас двое, значит я должен делиться пополам. Значит, я должен отдать часть себя, себе не принадлежа теперь всецело. Это и есть долгожданная любовь?» – вот о чём были мои мысли.
          «Она преображала меня, в ней я мог достигать любые вселенские миры». – такие слова будоражили меня.

          Мы обошли Вселенную, придя к самим себе. И Космоград нас принял, как Откровение своё.

                Гибель мироздания
          
          Однако, на моих глазах произошло поистине вселенское чудо: Человек Разумный смог себя защитить. Звёздные люди возвращались в Космоград. Возвращались домой к себе странники, обошедшие Вселенную, и забывшие про зло. Это были люди влюблённые –  в звёзды,  друг в друга, в саму жизнь. Земля сделала ставку на звёзды – и выиграла наконец.
        Звёздные люди вышли на улицы сразу, в один час, вышли навстречу им и люди потаённые, из лесов и гор – и оказалось, их больше, чем бесов и рабов. И бесноватое меньшинство было изгнано из Космограда. Вместе с ними ушла Война. Лишь машины смирились и стали безропотно служить людям.
          Вновь Космоград обратился к звёздам – только в них было будущее для людей.
          Казалось мне: и наша любовь помогла своей Земле –  это была  победа всех любящих её! Мы, влюблённые в этот мир, принесли свою жизнь, противную Войне. И её оказалось гораздо более, чем у рабов.

           Однажды любовь моя поведала таинство своё: в ней были два мироздания в одном. Две жизни моя любимая несла – свою и нашу. И обе были слабы и беззащитны, и обе зависели только от меня.

         Я сделал потрясающие открытие: во Вселенной меня признавали за творца! С любимой моей я создавал мироздание иное. И ныне ответственен был за него.
        Только наш Космоград оставался звёздным – везде уже царствовала Война. И вот бесы вернулись град непокорный истребить.
        Извне оказалось зла более любви. Ибо нигде более к звёздам не летали. Ненависть бесов  объединила, а новая мова слово им дала. Эта мова дала им монополию на Истину, а мы были заклеймены словом личинок, не людей. Личинки, что черви – презренны, низменны и некрасивы. Космоград они стали звать Мордором, это тоже был символ убожества земного.
       Так эта высшая раса пришла нас, червей убогих, истреблять. Вот что значило Слово для взбесившихся людей!
         Но они не входили в Космоград – слишком опасное занятие для бесов. Звёзды были сильнее их. Бесы поставили в поле артиллерию и стали расстреливать Космоград. Они наслаждались беззащитностью его, они удовлетворяли свою похоть, убивая безнаказанно женщин и детей, уродуя белоснежные небоскрёбы. Однако, город наш не погиб, не пал. Он был сплошь каменным, невозмутимым и мог ещё долго бесовщине противостоять.

         Снаряд разорвался рядом, и то, что осталось от Любви моей, было размётано вокруг. По остаткам рук, ног, туловища и одежды я опознал свою любимую. Здесь же был и ребёнок, так и не увидевший свой свет.
        Я их не уберёг. Обе мои любви – свершившиеся, и зародившуюся. Моё мироздание на двоих. Это я был виновен в гибели его! Это я обязан был почуять зверем Смерть. Это я должен был все снаряды и пули отвести. Ибо Любовь моя мне верила, ибо она надеялась только на меня. И не было мне оправдания, что находился в ополчении на передовой.
        Что теперь стоила магия моя, ибо Смерть посмеялась надо мной!
        Более я не хотел знать ничего про этот мир. Много людей подходило, утешало меня, плакало со мной, и я это осознавал. Память моя, помимо воли моей, запоминала всех плачущих вокруг. Отныне я был у них должник.
        Убийц я уже знал. Знал в первое же мгновение, как увидал картину гибели своих любимых в этом граде. Глаза зафиксировали, мозг автоматически вычислил траекторию снаряда, телепатически я увидел место пуска, и убийц. Обликом, да и поведением, они были ещё похожи на людей. Но внутренность бесов уже выдавала их в жестах, мимики, словах. Они обедали: сидели на ящиках, глушили горилку и заедали салом. Я постарался запомнить их лица, всех пятерых, если они расползутся до меня.
        Той же ночью я перешёл линию фронта. Сделать это оказалось не сложно. Охраны здесь не было, а мины на поле я все «видел».
        К убийцам я вышел ранним утром, когда они уже проснулись и приготовились к обстрелу жилых районов. Им только подвезли свежую партию снарядов, и они выгрузили их.
        Плана у меня не было никакого, была просто жажда убивать. Я опять преобразился в зверя мстящего. Мне очень хотелось испить бесовской крови. Уже подходя к капониру, я увидал кусок арматуры, и этого оружия мне было достаточно вполне.
       Я появился перед ними внезапно, они не успели даже удивиться, ибо я их убил почти мгновенно. Я действовал, как берсеркер одержимый – от ярости онемевший – проламывая им черепа и разбрызгивая их мозги. Лишь последнего я не убил сразу, а подкосил, переломав  прутом обе ноги. Ему, дрожащему, как зайцу, я показал фотографию, что он сделал, и убийца понял всё. А потом и ему опустил на голову железо. После этого громким кличем, рёвом с воем, я воззвал к своей матери Земле. Я просился домой, в её глубины. Земля услышала меня и открыла  тоннель, уходящий круто вниз.  Я был волен уходить.      
        Но на последок я попросил исполнить мою единственную просьбу. И просьба эта с пониманием была удовлетворена. Тотчас по линии окопов карателей, на всём протяжении противостояния с народным ополчением разверзлась земля и поглотила всю бесовскую рать.