Слово и речь. Пять поэм Низами

Слово и речь. Пять поэм Низами.

Ты читай мою книгу, блистая меж звездных гостей,
Со стола своего ты мне кинь хоть немного костей.
Я ведь только твой пес, и расстался я с роком угрюмым,
Услужая тебе этим лаем покорным и шумом.
Мне немало владык благосклонно внимало, но я
Их оставил. Тебе предназначена служба моя.
Будет время, я знаю, на верного глянешь ты с верой.
И, приблизив меня, наградишь меня полною мерой.
Хоть в чертог, где живут только те, чьи сверкают венцы,
Для хвалений вседневных пришли отовсюду певцы.
Оценить Низами кто из них не сумел? Одиноко
Он стоит пред певцами, стоит перед ними высоко.
На стоянке одной повстречался я с ними в пути.
На один переход я их все же сумел обойти.
Мой язык — что алмаз. Этот меч мой, — тебе ведь он ведом.
Я им головы снес, всем за мной появившимся следом.
Этот меч Низами, многим головы сбросивший с плеч,
Не стареет. Ведь он — притупленья не знающий меч.
Хоть мне равных и нет и удел мой высок настоящим,
Но для ног Низами есть предел, еще выше стоящий.
Я к зениту лечу, хоть его и высоки сады,
Но вкушу я, быть может, своих помышлений плоды.
И, быть может, твоим благосклонным утешенный словом,
Возле ног твоих царских склонюсь я под царственным кровом.
Чтоб достичь небосвода, за пыль твоих стоп ухвачусь.
До созвездий крутящихся как же еще я домчусь?
Быть с тобой два-три месяца так я хотел, чтоб хвалами
Твой порог осыпать. Но суровыми, злыми делами
Занят горестный мир; я в кольце, и заказан мне путь,
И тугое кольцо я не в силах сейчас разомкнуть.
Чтобы быть мне с тобой, чтобы встать мне у тронных подножий,—
Мне казалось, о шах, из своей мог бы выйти я кожи.
Но хоть множество львов на дорогах предчувствовал я,
Хоть мечей и кинжалов сверкали везде лезвия,
На путях, преграждаемых злыми клинками, — с тобою
Пребываю душой. Утверждаю тебя я хутбою.
Направляю к тебе я бегущую воду речей.
Я — недвижный песок, словословья звенящий ручей.
Я — пылинка. Ты — солнца на утреннем небе явленье.
Я молюсь на заре. Да услышится это моленье!
Сердце — море. В нем жемчуг. Moй жемчуг сияет огнем.
Этот жемчуг — подвески на поясе царском твоем.
Ночь твоя пусть вовек ярче звездных блестит узорочий!
Пусть твои жемчуга озаряют течение ночи!
Пусть тебя в сей обители бедствий не мучает гнет!
Пусть другая обитель тебе еще ярче блеснет!

"Пять поэм" Низами.- О положении и достоинстве этой книги


Речь о превосходстве слова
В час, как начал надзвездный свои начертанья калам,
С первой буквы о слове он начал рассказывать нам.
В час, как с тайны предвечной упали тумана покровы,
Стало первым явленьем — сиянье великого слова.
Слово в сердце проникло, к неведомой жизни спеша.
В глину вольное тело вмесить пожелала душа.
И небесный калам, золотые сплетая узоры,
Мудрым словом раскрыл мировому познанию взоры.
Если б не было слова, то кто бы о мире сказал?
Всё сказали слова, был поток их речистый не мал.
В языке у любви слово — наша душа; это слово —
Сами мы, и оно — освещенье айвана любого.
Нити связанных мыслей, ночную развеявших мглу,
Много слов привязали к стремительной птицы крылу.
В том саду, над которым предвечные звезды повисли,
Что острее, чем слово толкующих тонкие мысли?
Ведай: слово — начало, и ведай, что слово — конец.
Многомудрое слово всегда почитает мудрец.
Венценосцы его венценосцем всевластным назвали.
Мудрецы же его доказательством ясным назвали.
И порою оно величавость дает знамена;м.
И порою его прихотливый рисует калам.
Но яснее знамен оно часто вещает победы,
И калама властней вражьим странам несет оно беды.

Мы лишь в слове живем. Нас объемлет великое слово.
В нем бесследно сгореть наше сердце всечастно готово.
Те, что были как лед, засветили им пламенник свой,
А горящие души его усладились водой.
И оно всех селений отраднее в этом селенье,
И древней, чем лазурь, и, как небо, забыло о тленье.

Наше слово таил вместе с золотом некий рудник.
Пред менялою слова он с этой добычей возник.
«Что ценней, — он спросил, — это ль золото, это ли слово?»
Тот сказал: «Это слово». — «Да, слово!» — промолвил он снова.
Все дороги — до слова. Весь путь неземной для него.
Кто все в мире найдет? Только слово достигнет всего.
Слов чекань серебро. Деньги — прах. Это ведаем все мы.
Лишь газель в тороках у блестящего слова — дирхемы.
Лишь оно на престол столько ясных представило прав.
И держава его всех земных полновластней держав.

Пусть же славится слово, пока существует оно!
Пусть же всем, Низами, на тебя указует оно!


Превосходство речи, нанизанной в должном
порядке, перед речью, подобной
рассыпанным жемчугам


Двух сокровищниц ключ, — достижений великих основа,—
Есть язык искушенных, умеющих взвешивать слово

В том великом пространстве, где веет дыханье творца,
Светлый путь для пророка, а далее — он для певца.
Есть два друга у Друга, чья светлая сущность едина.
Все слова — скорлупа, а слова этих двух — сердцевина.
Каждый плод с их стола — ты приникнуть к нему поспеши —
Он не только лишь слово, он часть вдохновенной души.
Это слово — душа. Клювом бренным ее исторгали.
Мысли полно оно. Зубы сердца его разжевали.
Ключ речений искусных не стал ли водою простой?
От певцов, что за хлеб разражаются речью пустой?

Речью созданный мед отдавать за бесценок не надо,
Не приманивай мошек. Для них ли вся эта услада!
Не проси. Ведь за верность без просьбы получишь дары.
Для молитвы в стихах нужно должной дождаться поры.
До поры, как Закон не почтит тебя благостным светом,
Не венчайся ты с песней. Смотри же, запомни об этом!
Возведет тебя песня на лотос предельных высот,
И над царствами мысли высоко тебя вознесет.
Коль Закон осенит твою песню высокою сенью,
В небесах Близнецы не твоей ли оденутся тенью?
Будет имя твое возвеличено. Ведает мир,
Что «владеющий ладом в эмирстве речений — эмир».
Небосводу не надо к тебе наклоняться. В угоду
Светлым звездам твой стих будет блеском сродни небосводу.
С головою поникшей ты будь как подобье свечи.
Днем холодный всегда, пламенеющим будь ты в ночи.
Если мысль разгорится в движенье и жарком и верном,
Станет ход колеса, как движение неба, размерным.
Без поспешности жаркой свою облюбовывай речь,
Чтобы к выбору речи высокое небо привлечь.
Если в выборе медлишь и ждешь ты мучительно знанья,
Лучший лад обретешь ты: дадутся тебе указанья.
Каждый жемчуг на шею ты не надевай, погоди!
Лучший жемчуг, быть может, в своей ты отыщешь груди.


Я — закрытая роза: она в ожиданье, что вот
На ее лепестки ветерок благодатный дохнет.
Если речи моей развернется певучая сила —
То молва обо мне станет громче трубы Исрафила.
Все, что есть, все, что было, мои услыхавши слова,
Затрепещет в смятенье от властного их волшебства.


Я творю — Низами, — и своих я волшебств не нарушу.
Чародейством своим в песнопевца влагаю я душу.