Сумасшедшая любовь на крыше Белого дом

Двучастная миниатюра

Орган, созданный природой для политики

…Октябрь 1993 года. Просторный зал одного из московских правительственных зданий набит битком – не шевельнуться, не вздохнуть свободно. В зале – защитники Белого дома и их ярые сторонники. На трибуну под бешеные аплодисменты выходит Руслан Хасбулатов – в светлом костюме, будто ангел, спустившийся с небес. После пламенной речи, под те же бурные рукоплескания, он уходит с трибуны.
Вдруг вижу: на трибуне появляется мой однокурсник по университету – Дмитрий Рогозин. В светлом костюме, словно из той же плеяды небесных ангелов.
Орава человек в 300 тут же накинулась на него, бешено завизжала, затопала ногами.

– Это еще что за темная лошадка в белых одеждах?!

– Торчит как бельмо в глазу! Вон с трибуны!

– Убирайся, а то морду набьем!

Эти и подобные грубые и нелицеприятные восклицания раздавались со всех сторон.
Вся злобная рать накинулась на молодого человека, и, казалось, вся его политическая карьера закончится здесь и сейчас.

– Не надо бесноваться и топать ногами! Меня зовут Дмитрий Олегович Рогозин. Я – руководитель общественной организации Конгресс русских общин. Уверяю вас, что вы еще услышите мое имя! – без всякой горячности, спокойно, четко и уверенно заявил Дмитрий. Это было сказано с таким убеждением и верой в себя, что никаких сомнений не было: фамилия Рогозина еще прозвучит по всей Руси великой.

Эге, какой уверенный молодой человек! – подумал я. От его высокой, плотной фигуры на трибуне, от его речи – правильной, безошибочной, построенной по всем правилам риторики, – исходила такая мощь и сила, что народ скоро затих. Какие именно мысли выразил тогда Рогозин, я сейчас, по прошествии 23 лет, не упомню. Да и не в сути слов было дело, а в том, как молодой политик повел себя в столь критическую минуту. Он не струсил, не скомкал свою речь в испуге, не стушевался. Рогозин твердо и уверено чеканил слова. И народ – буйный, ошалелый, истеричный – выслушал его речь до конца, до самой последней буквы. И проводил его с трибуны пусть и не бурными, но вполне приличными и радушными аплодисментами.

– Дима далеко пойдет, однако. Вон какую взбесившуюся аудиторию ему удалось взнуздать. А самое главное – воля к власти так и прет из его молодого организма. Перефразируя Максима Горького, можно сказать, что Рогозин – это орган, созданный природой для политики, – сказал я своему приятелю, сидевшему рядом. 

Замечу в скобках: через 18 лет, в 2011 году, Дмитрий Рогозин был назначен заместителем председателя правительства РФ. Не скрою, что я испытал некое чувство гордости за своего однокурсника, построившего столь головокружительную политическую карьеру. Знай наших!

А кто-то из моих сокурсников, кстати, уже пророчит, что Рогозин станет следующим президентом России.

Что ж, поживем-увидим…

Я – не политик, и у меня нет столь завидной воли к власти, как у моего высокопоставленного однокашника. К тому же, я родом из глухого села, потомственный землепашец, и оратор из меня, бывшего оратая, – никакой. Я не могу увлечь толпу ни пламенной речью, ни красивым героическим деянием. И все-таки Белый дом я тоже завоевал. И об этом моя нижеследующая, ни на что не претендующая зарисовка.

Сумасшедшая любовь на крыше Белого дома
           «Скажите, пожалуйста! Какое романтическое приключение!»
                «Ревизор» Н.В. Гоголь

6 июня 1995 года, в свой 33-й день рождения, я поступил очень лихо – я трахнул девушку на крыше Белого дома на Краснопресненской набережной, того самого дома, на фасаде которого золоченными буквами на куске гранита высечено «ДОМ ПРАВИТЕЛЬСТВА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ». Такую сцену я мог видеть во сне, но, смею вас уверить, она случилась наяву…

Я был аккредитован в Белый дом от одной из центральных газет и, как минимум, раз в неделю наведывался в здание на Краснопресненской набережной по своим журналистским делам. Здесь я между делом и познакомился с Таней – помощницей одного из правительственных чинов.

Однажды она позвонила мне и пригласила в гости в Белый дом.

– Я приготовила тебе сюрприз на день рождения! Я хочу показать тебе то, что недоступно для публичного обозрения. Я хочу показать тебе Москву с крыши Белого дома. У меня есть ключи от прохода… – заинтриговала она меня.

По сравнению со мной, с человеком воображения, с великой жаждой прекрасного, Татьяна была трезва, холодна и расчетлива. И, признаюсь честно, я совершенно не думал, что она способна в обеденный перерыв пойти на крышу и развлечься по полной программе, совлечь с себя одежды, сбросить с себя оковы культуры и цивилизации. Она была очень осторожна, и не только в суждениях, но и в своих поступках. И, признаться, я совершенно не понимал, как мне удалось ее соблазнить. Хотя почему же не понимал? Парень я был видный и женщины просто-таки с ходу влюблялись в меня. Вот влюбилась и помощница высокого чина.

– Дружамо пойдем на крышу? – спросил я ее с улыбкой.

- А что это значит – «дружамо»?

Я шепнул ей по секрету, что «дружамо» по-мордовски – трахаться.

– Как? Дружамо? – громко фыркнула Татьяна, не в силах сдержать смех. – Пойдем обязательно! – сказала она молодым задором и с блеском в серо-голубых глазах.

Удивительно, но девушка не осудила мой каприз, несколько выходящий за рамки разумного. Она лишь сказала с улыбкой: Хулиган при галстуке! Шалун! Бесстыдник!
Татьяна взяла меня за руку и повела по коридору. Сели в лифт, он был совершенно пуст, и пока мы поднимались на самый верхний этаж, я обнял ее и целовал, целовал, целовал. В шею, в губы, в глаза. Мой любовный порыв не остался без ответа. Она тоже обняла меня. И целовала. Взасос.

– Какой ты страстный! – В голосе ее звучали теплые, игривые тона. Хороший знак, подумал я.

Танюша была очень сексапильна в короткой черной юбочке, застегивающейся сзади на замок, в черных туфлях на каблуках, в черных колготках. Поднимаясь по лестнице, а несколько проемов надо было пройти по узкой железной лестнице, я весь дрожал от радостного предвкушения. Холостяк, я был полон нерастраченной сексуальной энергии, и в моем положении секс с красивой девушкой – это было именно то, что доктор прописал.

– Куда я иду? Зачем? – с легким смешком сказала она, обернувшись ко мне.

– Увидеть Москву с высоты птичьего полета, – ответил я. – Мы взлетим над суетой жизни, как любовная пара на картине Шагала…

На крыше – ни единой живой души. Только где-то стрекотал кузнечик, как когда-то на лугу, когда я пастухом бродил по полям, лесам и перелескам. От высоты дух захватывало. Москва была как на ладони. В голубом небе – солнце, облака… Господи, как же хорошо!

Таня постояла неподвижно на крыше, стараясь отдышаться после того, как взбежала по лестнице, расстегнула верхнюю пуговку на кофточке. Она хотела полюбоваться великолепной панорамой, которая открывалась с крыши, но я решил действовать – сразу и сейчас, пока не угас мой любовный пыл.

Я достал из пакета бутылку шампанского, два бокала и плитку шоколада. Мы выпили.
Солнце стояло высоко, надо все успеть за время обеденного перерыва, и я тут же взялся за дело...

– Какой ты горячий! – сказала Танюша, покорно повинуясь моим ласковым, но в то же время напористым движениям.

Там, внизу, в приемной очень высокого чина, она была деловой, холодной, зрелой женщиной, чуть постарше меня, с хрипловатым голосом, курящей, здесь же, на крыше, это была нежная подруга, одна чувственная, пылающая плоть.
Что подтолкнуло меня на крышу Белого дома? Прихоть? Нездоровая фантазия? Много тут чего замешано. Было тут, конечно, и тщеславие – молодое, смешное, хвастливое. Как же! Чтоб сказать при случае: и мы не пальцем деланные! И мы достигали крутых вершин!

После окончания университета в 1986 году я уехал, отступил из Москвы, как Наполеон. За 101 км, в провинциальный городок. Но через девять лет напористое течение моей непутевой, шальной жизни каким-то чудесным образом снова пригнало меня в столицу. И этим соитием на крыше правительственного дома, куда путь простым смертным был заказан, я надеялся склонить златоглавую к сожительству. Как бы яро она не сопротивлялась.

Человек с сомнительной судьбой, мордовский парень из глухого села, в младые годы работавший кочегаром и пастухом, трахает бабу, и не где-нибудь в парке на скамейке, а на крыше Белого дома. Ах, какой замечательный подарок уготовила мне судьба! Вот уж поистине: возможности и перспективы на Руси – беспредельные!
Оргазм – взрывной, феерический, сногсшибательный – мы испытали одновременно...

– Неплохая разминочка получилась у нас в середине рабочего дня! – пошутил я.

– Да, такая разминка пришлась мне по вкусу! – улыбнулась Таня.

– Спасибо тебе за превосходный «сюрприз»! Мне он очень понравился! – сказал я, целуя ее в губы. В моих глазах в ту секунду, я уверен, промелькнула благодарность. Для меня целовать ее в щечку было истинным наслаждением, а тут она взяла и отдалась. Вся. Целиком.

Поверьте: это был не заурядный секс, это было таинство, некое сакральное, ритуальное действо. Освободиться от кошмара бытия – так бы я мог назвать назначение этого колдовского ритуала, исполненного на том магическом пространстве, которое было совершенно недоступно большинству людей. Пусть и на краткий срок, но я достиг независимости и той высоты, с которой мог спокойно плевать на власть предержащих. Я попирал власть и чувствовал себя счастливым, сильным, свободным. «Пути Мои выше путей ваших, мысли Мои выше мыслей ваших».
Секс на крыше Белого дома – это не пошлое совокупление, это некое разнузданное действо, которое таило в себе максимально возможное счастье. Пусть недолговечное, тайное, даже убогое, если вам так хочется выразиться, но очень ощутимое, сладостное, живое. Я не чувствовал ни стыда, ни угрызений совести, я не казался себе циничным развратником. Мир покорно склонился к моим ногам, и необъяснимая гордость охватила меня. Ведь это моим хлынувшим семенем обильно испачкана крыша Белого дома! Кажется, это был единственный миг в моей жизни, когда я свысока смотрел на мир и на людей.

– Я всю жизнь писал о власть предержащих, критиковал их, но бумагомаранье ни к чему не приводит. Теперь же я хочу по;писать на их головы. Надеюсь, ты не против?
Таня не воспротивилась…

Я отошел отлить (выпитое шампанское дало о себе знать!). Я смотрел, как мощная струя журчала и переливалась на солнце.

Что значил этот жест? Только ли удовлетворение физической потребности опорожнить мочевой пузырь? Только ли проявление радости жизни, выраженное со всей прямотой и непосредственностью?

Нет и нет! Я посчитал своим моральным долгом описать власть, коли мне представилась такая шикарная возможность, выразить к ней свое полное презрение. Пусть и в несколько грубой и фривольной форме...

Я с нескрываемым удовольствием ссал с высоты на головы тех, кто правил страной. Правил бездарно и неумело. Я обильно мочился на них за то, что они развалили великую страну, ввергли ее жителей в хаос, в войну, в кровь, в нищету.
…Вниз по лестнице я спускался с приятным чувством усталости и некоторой гордости.

– Расстаюсь с тобой счастливая! Этот восхитительный день я никогда не забуду! – сказала Таня. Она была вся озаренная, вся лучилась светом. Я тоже сиял от удовольствия, ведь я был на высоте положения. В прямом и переносном значении этого слова.

– Я рад, что тебе понравилось наше романтическое приключение, – сказал я и тут же процитировал вслух строки из стихотворения Эзры Паунда:
«Нет, что бы там ни сталось,
час солнцем освещен, и самые могущественные боги
не могут похвастаться ничем лучшим,
как наблюдать за тем, как этот час прошел».

С той поры, когда мне задают сакраментальный вопрос: «Ну и каких высот ты добился в жизни?», я первым делом отвечаю: «Я делал любовь на крыше Дома Правительства Российской Федерации».

Скажут люди: нашел чем козырять! Какое все это имеет значение? Время всех сметет. И тех, кто был на крыше Белого дома, и тех, кто сидит под его крышей.

Да, все это так, и все же, все же, все же…