Цифры

     – Разрешите? – Павел, высокий, худой и юный сотрудник Министерства, счастливый обладатель длинной и гибкой спины, аккуратно заглянул в дверь с табличкой «заместитель начальника отдела по контролю за оборотом личного состава Вячеслав Михайлович С.».

     – Проходи, садись, – нервно махнул рукой хозяин кабинета, немолодой и усатый клерк. Он расстегнул сюртук и казался испуганным и огорченным, от былого начальственного облика остались следы. За приоткрытой дверцей сейфа поблескивала откупоренная бутылка коньяка.
 
     Стены помещения украшали злющие портреты чиновников в старых гимнастерках, при тусклой лампе их глаза по-упыриному отсвечивали красным. На столе находился небольшой бюст, будто их главарю удалось слезть со стены и немного вернуться к жизни. Его медные губы растянулись кровожадной усмешкой; в сумраке казалось, что он даже высунул язык.

     Павел сел и деловито подался вперед, демонстрируя своим видом и особенно спиной понимание того, что произошло что-то тревожное, но также и полную уверенность в возможности разрешения проблемы. Надо не поддаваться панике, безмолвно сообщил Павел, время есть, случалось и худшее. Главное – не унывать, и я готов беспрекословно выполнять любое распоряжение руководства, и не потому, что рассчитываю на поощрение, а потому, что это моя работа.

     – Вот, полюбуйся! – начальник злобно протянул ему бумагу, – сверху прислали. С самого верху, – добавил он, указав пальцем на потолок.

     Павел взял осторожно документ двумя руками, будто дорогую вазу, и углубился в чтение.
 
     – Держи нормально, – поморщился начальник, – и читай последний абзац. Вслух.
Павел откашлялся и бодро приступил к чтению.

     –…за ненадлежащее выполнение работы, недостаточную нелюбовь к Министерству, а также за другие положенные квартальные преступления запланировать привлечение к установленной законом ответственности…

     Неожиданно он побагровел и сдвинул брови, пытаясь прочитать цифры на бумаге.

     – Сто…тыс…шест… восе…

     Сообразив, что распознать написанное он все-таки не сможет, а делать что-то надо, пессимистично вернулся к бодрому голосу и закончил предложение.

     – Человек!
     – Молодец, – начальник взмахнул руками, – выкрутился. Почти. Я тоже не разобрал. Весь текст напечатан вкривь и вкось, а там особенно плохо.
     – Рад стараться, – без энтузиазма ответил Павел, осознавая, что ситуация действительно очень непроста.

     Вячеслав Михайлович протянул ему увеличительное стекло.

     – Как могут буквы настолько смазаться?! Еще и на самом главном месте, ради которого бумага и составлялась. Проклятье! Когда моя машинка поломана, я ее не трогаю, но наше руководство выше этого. Даже неясно, там двухзначное, трехзначное или какое число. Неужели нам так подняли показатели? Взгляни внимательнее, у тебя глаза шустрые.

     Павел взял лупу, вытер со лба пот и наклонился к листу. Через минуту поднял голову и пожал плечами.

     – Совершенно непонятно.
     – И что получается? – начальник обхватил голову, – мы не знаем, сколько людей привлекать! Не знаем, каков мудрый план Министерства, он может быть любым, даже самым нелепым! Министерство все тщательно планирует, а потом сообщает нам. Правильно! Как работать, не запланировав? Не запланировав число преступников? Пустить дело на самотек и сажать только тех, кто провинился? Строго после того, как они совершат что-нибудь? Полный абсурд! А если Министерству их будет недостаточно? Странное предположение, но поскольку всегда было недостаточно, то не слишком и странное. Величие требует жертв! Вот мы и шагаем в авангарде, составляем списки. Трудная работа! Опасная! Привлечем мало – пополним их нашими именами. И мы с этим согласны! Были несогласные, то где они теперь? В списках, разумеется! Даже воспоминаний не осталось! И это нормально! Естественный процесс! Высокоразвитое общество только так и функционирует! Не мы это начали, не нам это прекращать! Откажемся мы, наше место займут другие! Но сегодня мы не знаем, чего хочет Министерство. Точнее, знаем – того же, чего всегда хотело, вопрос лишь в цифрах. Каковы размеры блюда, хахаха? Неужели аппетиты сильно  выросли? У меня начинается истерика, предложи хоть что-нибудь.
 
     – Может, переспросить руководство? – почесав в затылке, сказал Павел.
     –Ну-ну, переспроси! Напиши запрос, мол, не поняли, что за бред вы нам прислали, или позвони, скажи это по телефону. Вон аппарат, звони, чего сидишь.
     – Н-нет, – Павел даже стал заикаться.
     – Мне предлагаешь? –  язвительно поднял брови начальник, – вот она, людская благодарность. Спасибо.
     – Н-никак нет, – ответил Павел. Спина его уже выражала что-то отличное от оптимизма и начала поглядывать под стол, будто желая там спрятаться.

     – Ты видел, как стаи птиц спасаются от хищников? – вдруг серьезно спросил Вячеслав Михайлович.
     – Нет… а как?
     – Никак не спасаются. Летают взад–вперед, будто ничего не происходит, а коршуны то и дело хватают кого-то. Но птиц много, и вероятность, что поймают именно тебя, очень невелика. Можно не бояться и даже не обращать внимания. Взяли соседа? Ну, что поделаешь. За все переживать, нервов не напасешься. Всегда так было. Но где границы? Что случится, если схватят больше обычного? Намного больше? Сколько там цифр? И какие они? Единицы, пятерки?
     – Мне кажется, старый Игнат что-то знает, – сказал Павел.

     Начальник вздрогнул, скривил губы.

     – Игнат? Откуда? Сколько ему лет исполнилось, сто, двести? Он хоть помнит свое имя? Я вот лично не помню, когда последний раз отписывал ему бумаги. Сам не понимаю, зачем держу его в отделе.
     – Как зовут – помнит приблизительно, но он точно что-то знает. Видите ли, он ждал. Ждал чего-то такого.

     Начальник недоверчиво хмыкнул.

     – Ждал?
     – Да. Именно ждал. Мы на это внимания не обращали, но теперь…
     – Объясни подробнее, – начальник будто совсем не обрадовался упоминанию Игната и задумался. Рассеянно посмотрел в сейф, потом на Павла, понял, что тот заметил коньяк и отвернулся.

     – Сколько лет Игнату, конечно, никто не знает, – сказал Павел. – Он как бы с нами в одном помещении, но и сам по себе. У него громадный сейф, я таких больше нигде не встречал, Игнат сидит за ним в уголке, невидимый. Бумаг не исполняет, правильно вы сказали. Положит голову на руки и почти весь день спит. Сны смотрит. Странные, жуткие. Хорошо, что он спит за сейфом и мы этих снов не видим. Иногда, правда, ходить во сне начинает. Руками размахивать, будто воюет с кем-то. Улыбаться кошмарно. Смотреть, не мигая, на тебя в упор и улыбаться. Скажешь ему, мол, перестаньте улыбаться или проснитесь, а он не хочет, заявляет, вам надо, вы и просыпайтесь. У него револьвер есть, старый, наградной, так мы незаметно патроны стащили и порох высыпали. Не угадаешь, что ему во сне в голову придет. Слишком страшно. Перепутает тебя с врагом Министерства, и каюк. А Министерство, по его мнению, большей частью из врагов Министерства и состоит. Говорит, измельчал отдел, пару лишних клерков посадить боится, вот мы в свое время! И за револьвер! А когда лунатик наставляет на тебя заряженный револьвер, смеется и спрашивает, не враг ли ты, настроение портится. Подозревает Игнат всех и если не спит. Параноик. Для ветеранов наших эта болезнь – норма, но мы все-таки боимся ее подхватить. Паранойя вроде не заразна, но всем уже кажется, что заразна, заразились, видать. Так вот, он говорит, что его время возвращается.

     – Тоже мне новость. Я в твоем возрасте обычным клерком сидел с ним в одном кабинете, он и тогда был стар дальше некуда, и частенько бормотал про движение по кругу. Старый он, еще этих, наверное, помнит, –  Вячеслав Михайлович мотнул головой на иконостас свирепых чиновничьих портретов, – потому и хочет обратно в молодость. Совсем спятил.

     – А еще он говорит, что в его сейфе живут птицы, – тихо сказал Павел.
     – Птицы?!
     – Да.
     – Птицы в сейфе?!
     – Говорит, сейф большой, хватает места. И он действительно огромный. И это только снаружи. А как-то я заглянул за дверцу, и увидел…
     – Что?
     – Ничего не увидел. Ночь. Темень. Бездну. Внутри он очень большой, очень.
     – Но как в сейфе могут жить птицы?
     – Он сказал, что там мертвые птицы.
     – Какие?
     – Бумажные, – произнес Павел, – он нам их постоянно дарит. Сворачивает из бумаги и дарит. Мы их выбрасываем.
     – А бумажные птицы – мертвые птицы?
     – Наверное. К тому же он сказал, что скоро многие из них умрут. И смеялся. Его сложно понять. И страшно.

     Начальник шмыгнул носом и развел руками.
 
     – Не тот он собеседник, с которым приятно общаться, но делать нечего, зови его. Разбуди предварительно. Спящим пусть ко мне не приходит.

     …Через несколько минут Павел вернулся, садиться не стал, скромно остановился у входа, а потом, повинуясь кивку начальника, и вовсе вышел за дверь.

     А затем ввалился чиновник – широкоплечий и кряжистый. Лицо старое, бледное, со шрамом. Улыбчивое. Ноги кривые, будто всю жизнь ездил на лошади, а не сидел на стуле. Сквозняк с ним в кабинет зашел, покачнул свет лампы, заставил померкнуть на секунду.

     Заметил Игнат бюст, подмигнул ему, как старому знакомому, а потом и портретам на стене.

     Прошел без спроса к столу начальника, сел напротив.

     – Знаешь, зачем я тебя позвал? – Вячеслав Михайлович попытался говорить, как с подчиненным, но у него совершенно не получилось.
     – Нет, но знаю, – улыбнулся Игнат.
     – Как это? – вздохнул начальник. Вздохнул так, будто не удивился  непонятному ответу.
     – С кем тебе еще быть откровенным!
     – Ну, разумеется, только с тобой.
     – Помнишь, я когда-то говорил тебе про птиц?
     – Нет, – выдавил Вячеслав Михайлович.
     – Помнишь… – погрозил пальцем Игнат.
     – Да, помню. Но не очень!
     – «Где одна мертвая птица, там много мертвых птиц!»
     – Это было давно, и я тебя тогда не понял.
     – А теперь?
     – А теперь не хочу понимать! – возвысил голос  Вячеслав Михайлович.
     – Хахаха! Поймешь, куда денешься!

     Игнат завертел головой, оглядывая кабинет.

     – Давно я сюда не заходил…

     Потом наклонился вперед и уставил глаза на Вячеслава Михайловича.

     – Боишься?!
     – Боюсь, конечно, – не выдержав взгляда, ответил тот.
     – А в отделе этом не побоялся работать! – улыбнулся Игнат.
     – До сегодняшнего дня было не страшно. Сколько там человек в месяц через меня проходило, и говорить не о чем. Под машины попадает больше. Неизбежная плата за цивилизацию! Во всяком случае, я так себя успокаивал. Но большие цифры далеко не такие, как маленькие.
     – Думаешь, другие времена наступают? Жуткие, кровавые? Не переживай, они никуда не уходили! Уж я-то знаю!
     – Какие еще времена? – огрызнулся Вячеслав Михайлович, – машинка криво цифры напечатала, вот и все.
     – Машинка! Хахаза! Ты веришь в какие-нибудь исторические предпосылки? Запросы общества на жестокость? Ха! Поломанная печатная машинка – вот что вершит судьбами. А знаешь, почему? Потому что никто ей не возражает! Ты же сам пробовал! Что, получилось? Никто не отдает приказы! Никто!
     – Но ведь некоторые действительно верят… – возразил  Вячеслав Михайлович, – зайди в отделы попроще, желательно, где много ручного труда, и увидишь, что люди хотят того, что мы делаем. Руководство, кстати, рассуждает так же. Понять, с кем ты разговариваешь, со слесарем или большим начальником, можно только по одежде или убранству кабинета, хотя в обоих случаях одинаковая безвкусица. Уничтожать, крушить, ликвидировать… всюду враги и заговоры! Что у людей в головах?

     Игнат развел руками, удивляясь наивности собеседника.

     – Как что? То же, что и в сейфах! Криво напечатанные бумаги! Иногда, конечно, еще и коньяк. Открой череп, посмотри. Кто захочет разбирать их, вчитываться?  Если выбросить из головы весь мусор, погибнешь! Чем жить? Во что верить? Что получишь взамен? Правду? Смеешься! По-твоему, кто-то хочет знать, что прожил жизнь зря?
     – А тебе зачем все это, – тихо спросил Вячеслав Михайлович.

     Игнат покачал пальцем.

     – У меня – другое. Это моя религия. Мистика. Я служу Министерству, и никакой разум мне не помешает. Но не волнуйся, я помогу тебе. Где та птица, которую я когда-то подарил? На ней напечатано твое имя.
     – В сейфе. Ты так и не сказал, что означает подарок.
     – Достань.

     Начальник вытащил из сейфа маленький бумажный сверток и расправил его. Получилось что-то похожее на птицу.
 
     – Дай мне, – сказал Игнат, – и выключи лампу. Ты же не против?

     Вячеслав Михайлович нажал кнопку, кабинет погрузился во мрак, но через секунду Игнат чиркнул спичкой и зажег огарок свечи. Наверное, он лежал у него в кармане. Затрепетал свет, засуетились тени и совсем ожили портреты на стене.

     Взял Игнат птицу, погладил и положил на стол. Она зашевелилась, неуклюже пошла куда-то. Посмотрел Игнат на нее немного, подтолкнул пальцем.

     – Лети…

     Взмахнула фигурка крыльями, подпрыгнула, но так и осталась на столе. Еще раз, другой, третий, но ничего не вышла. Устала и замерла на месте.

     – Не полетит, – улыбнулся Игнат. – Бумажные птицы летать не могут. Зачем тогда они?

     Игнат поднес ее к свече и бумага вспыхнула.

     Он положил пылающую птицу себе на ладони. Через минуту она догорела, Игнат растер в руках пепел, и ничего не осталось.

     – Вот и все, – сказал Игнат.
     – И что теперь, – спросил Вячеслав Михайлович.
     – Теперь ты знаешь, какие цифры в документе.
     – Какие?
     – Сам скажи!
     – Девятки, – задумчиво вздохнул Вячеслав Михайлович, – ведь самая большая цифра – девять. Они там и написаны. И этих девяток столько, сколько влезет между слов. Наше дело маленькое. Я ведь не в отделе проверок, никого и пальцем не трогаю, всего лишь составляю списки. Лучше перевыполнить, чем недоделать. Ты прав, спорить с печатной машинкой никто не будет. Почему-то мне сейчас стало легко это говорить, будто камень с души свалился.
     – Молодец, – похвалил его Игнат. – Я помню тебя еще взъерошенным юнцом, почти школьником. Даже тогда я говорил, что далеко пойдешь. Прав оказался!
     – Все возвращается, – продолжил он и закрыл глаза, будто засыпая. – Затишье неправильно. Глупо. Нелепое стечение обстоятельств. Печатная машинка изначально сломана. Умрут живые, оживут мертвые, сойдут с фотографий вкусить кровь. Все вернется. Это закон, это история. Истина, с которой нельзя спорить.

     И закивали в темноте портреты, соглашаясь с каждым его словом.