Накануне Великой Ночи

               
                «Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст!»
                (С.А.Есенин, «Автобиография»)


     Внезапный звонок смартфона прозвучал резко и бескомпромиссно, безжалостно разорвав тишину хмурого субботнего утра и окончательно разделив ее на две асимметричные половины: невозвратное и неизбежное. Встрепенувшись, Анна беспомощно зашарила затекшей рукой под кроватью, пытаясь нащупать дребезжащий телефон. Затем долго всматривалась в экран, подслеповато щурясь и пытаясь понять, кто звонит. Наконец, окончательно сдавшись, обреченно сдвинула пальцем движок: «Алло!»
     Далекий женский голос с заметным кавказским акцентом начал что–то долго и виновато–настойчиво объяснять. Постепенно приходя в себя, силилась ответить что–то вразумительное, отрицательно–аргументированное, но в итоге почти прошептала устало–безразлично: «Да, конечно. Я выйду».
- Что случилось, Аню, опять «твои», что ли? - недовольно пробурчал Андрей, пытаясь стряхнуть с себя сонное оцепенение. Иногда он называл ее на польский манер, привнося в их отношения легкий национальный колорит и вызывая трогательные воспоминания из тех далеких времен, когда она, этническая полька из Беларуси, стала победительницей в одной из номинаций конкурса красоты «Мисс Восточная Польша».
Эх, не дали дальше хода, националисты проклятые…
- Да. Звонила Айнет, просила выйти сегодня.
- Что за срочность?  - косноязычно промычал Андрей, все еще находясь в цепких объятиях полудремы.
- Привезли, наконец, недостающие кружево и фатин, нужно докраивать и собирать свадебное платье. Клиентка в следующее воскресенье выходит замуж, в этот вторник первая примерка. Не успеем, если сегодня не выйду.
- Русская?
- Вроде бы, да.
- И все–то у нас православных, не по-христиански, не по-божески. Рождество - после Нового года, замуж - на Красную Горку. Вот уж, воистину: кто на кладбище, кто под венец! Хозяйке надо было сказать, что у тебя святой день, Великая Суббота! Грех работать. А примерить можешь и на себя, с твоими-то данными…
- Им не понять, у них пятница святой день. А что до примерки, то невеста шире в талии и больше в груди, про бедра уже молчу.
-  Да, молодухи нынче коровеют, - сладко потянулся Андрей, вспоминая свой недавний несостоявшийся адюльтер.
- Это ты о чем? - неожиданно встревожилась Анна, заподозрив неладное.
- Да это я, в смысле, если в электричке сядут рядом две молодые, то даже такому стройному, как я, место только с краю, на одной половинке, - сбивчиво начал оправдываться Андрей.
- А-а-а, - понимающе протянула Анна.
«Вроде пронесло! - про себя подумал Андрей, - но впредь надо быть поосторожней».
- Значит, опять мне идти одному святить куличи?
- Ты же знаешь, я не могу им отказать, хотя внутренне сопротивляюсь.
- Всякое внутгеннее сопготивление всенепгеменно догжно пегегасти в геволюционное восстание, - с характерной картавостью спародировал Андрей классика марксизма–ленинизма, окончательно переводя в шутку неожиданно возникшую и опасную для него направленность разговора.
     Проводив жену и проболтавшись полчаса бесцельно по квартире из угла в угол, он быстро оделся и, взяв заботливо упакованные в корзиночку кулич и крашенки, вышел на улицу.
     Холодный, порывистый ветер и низко летящие свинцовые тучи сопровождали его всю дорогу.
     Как всегда в этот день все подходы к церкви плотно оккупировала среднеазиатская мафия. Пройдя сквозь строй профессиональных попрошаек, дружно гнусавивших на ломаном русском: «Подайты, Христе рады», Андрей очутился, наконец, внутри храма – типичного архитектурного новодела постсоветского периода. Там тоже было не протолкнуться. Служба еще шла, и воздух был насыщен ароматами ладана, горящих свечей, стойким приторным запахом человеческих тел и легкими игривыми флюидами женского парфюма.
     «Возьму одну свечу, к алтарю и к иконам все равно не пробиться», - решил для себя Андрей и встал в конец вялотекущей очереди к церковной лавке. Постепенно, погруженный в свои мысли и не обращая внимания на царившую вокруг суету, он почти приблизился к заветному окошку.
     Но тут очередь остановилась совсем. Используя преимущества своего роста, Андрей заглянул поверх пары впереди стоящих голов.
     Причиной образовавшегося затора оказалась маленькая сухонькая старушка, эдакий «божий одуванчик», бережливо отсчитывающая трясущимися руками мелочь из завязанного узелком носового платочка. Андрей бросил короткий взгляд на прилавок - на нем спесивой грудой лежали жирные восковые свечи от 50 рублей.
     «Не такой уж горький я пропойца, чтоб такие свечи покупать!» - по-есенински пропел про себя Андрей и громко крикнул оборотистой торговке средних лет:
- А свечи по 6 рублей есть?
- Не-а, - ответила та, не поднимая головы и продолжая презрительно, сверху вниз, наблюдать за суетящейся старушкой.
- А по 10? - не отступал Андрей.
- Нету, - недовольно буркнула фурия.
- А почем же тогда есть?
Торговка с нескрываемым интересом уставилась на настойчивого наглеца:
- По 15 и выше, - торжествующе заявила она и добавила со злорадством, - в церковь надо почаще ходить, молодой человек!
- А я в церковь не свечками торговать прихожу, а к Богу, бабушка! - зло отпарировал Андрей.
Наконец подошла его очередь.
- Мне одну за 15, - кротко промолвил Андрей и положил на прилавок две монетки. Метнув на него ядовито–змеиный взгляд молодой панычки из гоголевского «Вия», та швырнула ему вытащенную из-под стола свечу - подавись, мол, скряга!
     «А не подавлюсь и не убоюсь тебя, ведьма проклятая!» - в сердцах ругнулся Андрей, мгновенно представив себя в белой посконной рубахе до пят (лучшее средство от сглаза и порчи).
     «Эх, зарекал нас господь пускать торговцев в храм! Не вняли…», - с горечью подумал он, с облегчением выходя на свежий воздух.
     Съёжившись от внезапного порыва ледяного ветра и оглядевшись по сторонам, он был неприятно удивлён. Вместо широкого полукруга по периметру церкви он узрел узкий П–образный загончик, составленный из деревянных столов и зажатый между парапетом и южной стороной храма. Основная часть народа разместила пасхальные дары на каменных лавках поблизости, в надежде, что и им достанется часть благодати во время обхода. Несколько десятков минут томительного ожидания, казавшихся вечностью на пронизывающем ветру, завершились и из дверей храма, наконец, появилась торжественная процессия. Впереди, с внушительного размера сияющим крестом, уютно разлегшимся на пивном животе, шествовал молодой поп, за ним - тощий подьячий со святой водой в золоченом ведре, сзади - двое подростков, смуглых не от загара, с пластмассовыми корытами.
     «Вот уже и здесь оптимизация полным ходом, - подметил Андрей. Впрочем, почему бы и нет? - продолжал он успокаивать самого себя, - уж коли православная церковь закрывает глаза на возведение и реконструкцию храмов руками иноверцев, то почему бы не допустить их и до корыта?».
     Не обращая никакого внимания на толпу разложившихся на каменных скамейках, процессия стала пробивать себе дорогу внутрь загона.
- А ну расступись! Дай дорогу! Что жопы свои отклячили! - громыхал поп.
Кто-то робко крикнул вслед:
- Батюшка, а у нас брызгать не будете?
- А мы не брызгать сюда пришли, а освящать! Святое писание надо не лениться читать! - со злорадным ехидством ответил подьячий, сгибаясь под тяжестью ведра.
Прихожане ломанулись к загону. Подчиняясь общему порыву масс, Андрей устремился к деревянным столам и ему–таки удалось втиснуться на едва приметный пятачок между двумя дородными матронами. Но не тут-то было. Никто из них не хотел просто так отдавать хоть часть с таким трудом завоеванного пространства. Особенно усердствовала та, что справа. Она тут же деловито стала вытаскивать из пакета плетеную корзину с роскошным домашним куличом, куда с явным превосходством решительно воткнула, словно шест, толстую витую свечу, пренебрежительно покосившись на маленький покупной куличик Андрея с торчащей из него свечой-тростинкой. Затем последовал крутой бойцовский разворот персей, выработанный многолетними пасхальными противостояниями конкурентам. Андрей оказался так плотно зажат между двумя тетками, что ему даже пришлось развернуться, став боком к столу.
     «Однако же, любви все возрасты покорны!», - снисходительно улыбнулся он сам себе, вспоминая сочиненную утреннюю байку про молодух.
Тем не менее, таинство освящения пасхальных даров разворачивалось стремительно и не менее театрально.
- Благословен Господь наш! - торжественно возопил поп и запустил в ведро свое кропило.
- Аминь! - гаркнул он и резко, с оттягом, словно бичом, хлестнул в ожидавшую толпу.
Народ охнул, и, очнувшись от секундного оцепенения, зашелся от восторга. Послышались радостные возгласы “ананасов”:
- А на нас, а на нас, батюшка!
     “Батюшка”, расправив плечи и победоносно оглядевшись вокруг, крякнул от удовольствия. Войдя в раж и почувствовав свою абсолютную власть над паствой, он стал, словно плетью, хлестать толпу страждущих, “яко агнцев неразумных”, обильными струями воды направо и налево, крест–накрест. Особое удовольствие ему доставляло, если тугая струя попадала на голову, в лицо, заливала очки прихожан.
     Андрею вдруг вспомнился настоятель маленькой деревенской церкви уже почти опустевшего прихода на окраине бывшей Рязанской губернии - отец Паисий, тщедушный старичок со слезящимися глазами, излучавшими удивительный свет теплоты и благоговения, когда он дрожащею рукой трепетно и нежно окроплял куличи одиноких деревенских старушек и случайных дачников.
     «Где ж вы те, что ушли далече? Ярко ль светят вам наши лучи? - всплыли в памяти стихи Есенина. Где вы: духовники и наставники, целители наших искалеченных душ?».
     Погруженный в свои грустные воспоминания Андрей не заметил, как перед ним неожиданно, словно черт из преисподней, возник лупоглазый поп и уже нацелился послать очередную порцию холодной струи аккурат прямо ему в голову.
     Профессиональная реакция бывшего спортсмена сработала мгновенно. «Врешь — не возьмешь!» - по-чапаевски задорно крикнул сам себе Андрей, одновременно, как когда–то на ринге, слегка отклоняясь назад и уводя тело вниз с упором на левую ногу. Посланный попом пучок воды, обдав Андрея мелкими брызгами, со смачным шлепком плюхнулся прямо в лоб тетки, стоявшей справа, рикошетом отскочил на роскошную пудровую обсыпку соседского кулича, мгновенно превратив ее в светло-желтый кисель, растекающийся по крашеным яйцам. От неожиданности та, по–поросячьи, взвизгнула.
«Поделом тебе, толстомясой!», - удовлетворенно отметил Андрей…
     Однако, обход подходил к концу. Замыкавшие процессию юные «гастарбайтеры» деловито собирали щедрую дань деньгами, яйцами и маленькими куличами. Андрей безразлично бросил в пластмассовое корыто полтинник, послав туда же пару крашеных яиц. Народ стал суетливо собираться…
     Подняв воротник, Андрей понуро побрел вдоль парапета, вздрагивая под порывами не по–апрельски морозного ветра. В голове, в такт шагам, наглым рефреном зазвучали слова Володи Высоцкого: “Нет! И в церкви все не так. Все не так, как надо!”.
Досадное чувство молодого барана, ловко и беспощадно остриженного безжалостной рукой опытного чабана, упорно не покидало его…
     Проходя мимо посиневшего от холода таджика, сидевшего по-турецки поджав ноги прямо на голой земле, выгреб из кармана остатки мелочи, но не бросил ему в пластиковый пакет, а мягко положил в заскорузлую открытую ладонь — человек все же, не собака.
Спускаясь по лестнице, оглянулся на храм. Неожиданно пробившийся сквозь серые тучи яркий луч солнца мягко скользнул по кресту, блеснул на куполе золотым отражением и радостно заиграл ласковой улыбкой на мозаичном лике Христа под сводчатым пилоном.
Андрей, в ответ, тихо улыбнулся…

     …Уже вечером, угощая жену наспех приготовленным ужином, на ее вопрос «Как сходил?» ответил с задумчивой грустью, будто припоминая что-то совсем далекое, происходившее не с ним: «Поповьё совсем охамело. Куражится… Перейду в католичество. Бог у нас один! Разве что, департаменты разные».