Цикл Лес. История 2. Волк

Часть 1

1. Ночная гроза

Тут не любят, когда ночью кто-то стучит в окно или дверь. Гостеприимство приберегается для дневных гостей, тех, кто не прячет ни лица, ни мысли. А ночь – волчье время, время татей и нечистого.
 
В ту сентябрьскую ночь 1947 года было страшно стоять у окна. Сверкали зарницы, от этих вспышек в деревенской хате порой становилось даже светлее, чем днем. Казалось, вот-вот – и дом вспыхнет, как трут – лето было сухим, сентябрь тоже не порадовал деревенских дождями. Ева пыталась зажечь громничную свечку, только та не горела. Вспыхнет спичка, но как только поднесет ее старуха к свечке – так и гаснет – словно бы свечка та была не из воска, а изо льда.

Стены дома зловеще поскрипывали – он был сложен совсем недавно – новая власть никого не пожалела, даже стариков из Абрамовых хуторов заставили перед смертью переселиться «к людям». Грозились, что тех, кто не переселится, сошлют. И ссылали. На хуторах остались одни Панаи – да ведь они с чертом знались, они еще погут настоять на своем.

Старики Ева и Юзё боялись не за себя. Их сын пошел в армию, отслужил – и ему предложили место учителя в школе. Как-никак зарплата будет, сможет содержать семью. Негоже в такое время этим пренебрегать. Землю ведь всю отобрали, за каждое дерево в огороде нужно платить налог, даже за яблоню-дичку. И старики переехали.

Дом разобрали на бревна, колхоз на такой случай расщедрился на машину – и перевезли.
Только не ладилась жизнь у стариков в деревне – хоть и на отшибе жили, все равно. Не прижился дом на новом месте, словно бы душу потерял –тяжело было огонь в печи развести. Раньше Ева это делала не думая. Раздует вчерашние угли, добавит дров, хворосту – и вот уже гуляет веселое пламя. А сейчас час, а то и другой уходит на то, чтобы задобрить слабенький, синеватый огонек.

Как живое существо стонал в ту ночь дом. Казалось, сухие ветры вот-вот разметут его по бревнышку. Лето было сухим, и балки потрескались. А дождя все не было – сверкали молнии, гремел гром – и хоть бы капелька. Ничего.


Увидев, что свечка не загорается, Ева, вздохнув, положила ее к икоге – утром, подумала женщина, нужно будет получше припрятать это на горище, не дай бог из исполкома увидят. Хотя кому они теперь – нехуторские, «обезвреженные», нужны?
Вдруг в дверь словно бы постучали. Да не так, что от от звука дроби затряслись поджилки – так стучали новые, когда приходили «поговорить» ночью. Обычно человек уже не возвращался после этого. А тихонько, словно кошка поскреблась.

- Чув? – окликнула старуха Юзя.

- Да чув, - отмахнулся тот. - Мо то кура нечыя ночуе на ганку.

Стук повторился, и старик, кряхтя, мелкими шажками посеменил к двери, боясь в душе, что это пришел сын – попрощаться. Такое было время.

Но, отворив дверь, сына на крыльце он не увидел. Да и курицы, пережидающей непогоду под крыльцом не было. Юзё было уж подумал, что стук почудился, и вдруг глаза его остановились на куче тряпья, которое он сначала признал было за фартух своей старухи, в котором она управлялась по хозяйству – хотя какое теперь у них хозяйство – корову отобрали. Свиней тоже. Одна коза осталась, и пара кур. Козу в колхоз не забрали, потому как уж больно больной она на взгляд казалась – облезлая, шерсть свалялась, кривая на один глаз, из бока выдран клок кожи (напоролась на гвозь), да так толком рана и не зажила. Да и вымени никакого нет, считай. Хотя коза оказалась доброй кормилицей и, главное, живучей.

В фартухе что-то шевелилось и попискивало. В свете вспыхнувшей зарницы – на этот раз алой, как от пожара, Юзё разглядел щенка – только не суки, а волчицы. Уж он, проживший на лесном хуторе всю жизнь, сразу в лобастом зверьке разглядел его недомашнюю сущность.

- А, щоб тэбе!- выругался от себе под нос – чтобы, не да бог, не услышали соседи. Еще подумают, что выходил к кому-то ночью, по лесам то, говорят, бандиты шастают. Только Юзё знал, что там обычные люди, которые прятались в лесу, чтобы избежать высылки, а то и расстрела. Так они и слоняются – кто покормит, кто обувку старую отдаст…

- Ну що там? – спросила Ева, тоже испуганная.
Увидев щенка, она выдохнула:

- Это ж хто прынёс? У кого сука была?

- Гэто вовчы, - отрезал Юзё. Приглядевшись, Ева признала, что старик прав.
Где-то у соседей скрипнула входная дверь, и старики, подобравши щенка, поспешили как можно тише закрыть за собой дверь.

Утро принесло с собой запах гари. На улице люди стояли группками и что-то негромко обсуждали. Ева подош.ла к одной компании, и его ухо резанули слова:
- Спалили… Панаев… Уночы

Их маленькая семья никогда особенно не была дружна с Панаями, но и не враждовала. К их бку водили корову, их старуха заговаривала ребенка «од уроку».  Они были последники хуторчанами в этой стороне леса. Значит, сожгли не только дом, но и их самих – иначе люди не были бы так угнетены, не собирались бы так.
Панаи сгорели все, остатки их тел закопали там же, у старого колодца. Вместо креста поставили большой камень – кресты были запрещены, да и вряд ли сами Панаи пожелали себе крест. Не зря же старая Панаиха, говорили, а Ева и сейчас этому верила, была любовницей самого черта, а молодая, Гелена, ни разу не переступила порог костела. А камень был хороший, со старого капища – его тоже разобрали, да кто-то из деревни – видно, Панаиха ему помогла в свое время, решил таким образом отдать долг. Поехал ночью за болота, куда вывезли все камни из лесного капища, и привез камень-дед. Пусть, мол, бережет покой.

А волчонка Абрамы оставили – коза его не боялась, да и смирно он себя вел. Юзё решил – будет вместо собаки. Да и помои будет кому отдавать.
 
2. В кого вырастают волчата

Ева полюбила маленького волка, хоть собак она не любила никогда. Несмотря на то, что всю свою жизнь она прожила на хуторе, где, вдали от людей, люди часто чувствуют себя уязвимо и считают своим долгом завести собаку – «чтобы защищала», они с мужем никогда не заводили щенка. Ева не любила собак из-за их, на ее взгляд, абсолютной бесполезности и даже вреда – они гадят во дворе, шумят, лезут под ноги. А вот волчонок, она сама себе удивлялась, пришелся «ко двору».

Он рос медленно, даже очень. Два года прошло, он был размером с обычную дворняжку, хотя внешне больше походил на немецкую овчарку – собственно, за нее и принимали его редкие гости их двора. А ведь и овчарки, и волки были гораздо больше. Это удивляло стариков, но не настораживало. Волк вел себя тихо, даже слишком тихо. Отлеживался у крыльца или за сараем днем. По ночам куда-то уходил – благо стена леса была в полутора сотнях метров от их забора.

Эта стена отделяла Еву от тех лет – счастливых и не очень, которые она прожила на хуторе. Сначала с родителями, потом с мужем и сыном. Она засыпала и просыпалась под шум деревьев, крики лесных птиц. Февральскими студеными вечерами выли волки…
И этот вой, от которого всегда кровь стыла в жилах. Даже не потому, что женщина боялась за себя или за родных – она знала, что во двор звери не проберутся, а если и случится такое, то они смогут дать волкам отпор – у ее отца, у мужа были ружья. Вой нагонял страх сам по себе. Душа уносилась куда-то далеко – в лесную чащу, там, где, задрав морду к небу, сидел волк.
Еве казалось, что жизнь покидает ее, что ничего ее больше не ждет, и всю ее охватывала грусть – хотелось еще раз пережить весну и лето, еще раз сжать полоску жита с тяжелыми, полными зерен колосьями, еще раз затянуть грусно-прекрасную песню жнеи.
Еще раз пережить осень, которая приходила вместе с подосиновиками, красными шапочками выглядывавшими из-под забора, отделявшего хутор от леса.
Нелегко было Еве, как и Юзю, тому, может, еще тяжелее приходилось, приживаться на новом месте, где они чувствовали себя оторванными – от родной земли, от родного леса.

А волк все рос. Медленно, но, казалось, он как дерево – организм его не знал какого-то ограничения. Уже 6 лет он был у стариков, и все продолжал расти – теперь он был размером с теленка. Благо, дом их был на самом краю деревни, и редко к ним кто заходил. Да и то однажды соседкина дочка бойкая Домця спросила:

- Тетка Ева, дэ вы подели того маленького цуцика, шчо у вас коло ганка всэ лежау?

- А вот за нашым Колькою побег до поселка, и под машыну попау.

Ева и сама не знала, почему соврала. Никогда волчонок ни за кем не увязывался. Только она не хотела, чтобы в деревне начали говорить о странной собаке, которая все растет. Которая не лает, не виляет хвостом. Которая на ночь уходит в лес, и только Бог – если он еще есть – знает, где ее носит.

Что-то Еве подсказывало, что волк ей достался от Гелены.

Когда-то много лет назад ее Колька чуть не погиб. Он заигрался и отошел дальше в лес, чем ему дозволялось. В тот день они с матерью жали жито – оно наросло густое и высокое, колос так и клонился к земле. Срезать острым серпом толстые стебли было удовольствием, и женщины заработавшись, потеряли из виду ребенка. А он, увлекшись то ли стрекотливой сорокой, то ли нахальной сойкой, отошел далеко.
Туда, где в струге  дремала днем свинья с недавно нарожденными поросятами. Ева хорошо помнила, как, будто что-то почувствовав, она редко вскинулась, ища глазами ребенка. Но его нигде не было.

- Колька! – позвала она сначала негромко. Но ответа не было. Только лес шумел и стрекотала сорока, а где-то высоко в небе каркал ворон.

- Коля-а-а! – вскинулась и мать, старая Гапа. И снова никто не отозвался. Женщины заволновались, мальчик был послушный, всегда приходил по первому же зову.
 
Вдруг взгляд Евы натолкнулся на что-то белое над едва виднеющейся тропинкой, по которой осенью обычно шли за клюквой. Подойдя ближе, женщины увидели льняную шапочку мальчика, повисшую  на ветке. Трава на тропе была примята, и, чуя беду, они пошли по ней. Где-то вдалеке что-то хрюкнуло, и послушался хруст веток.
«Свиння», - пронеслась страшна мысль в Евиной голове. Дикие свиньи были особенно агрессивны, когда у них были поросята. Стоило поросенку тихонько взвизгнуть, и свинья сразу нападала. После нападения дикой свиньи мало кто выживал… Женщины прибавили шагу, уже не надеясь увидеть ребенка живым. Просто шли на встречу страшной правде.

Но кусты впереди шевельнулись и навстречу вышла молоденькая девушка, на руках у нее сидел Коля – живой и здоровый.

Ева бросилась к ней.

- Шчо ж ты дытя не гледыш! На свынню дыкую напоровса!

Путанные благодарности девушка словно бы не слышала. Она на какой-то момент словно бы застыла, глядя в пустототу, а потом посмотрела Еве прямо в глаза. Еве тогда было 25, а Панаевой Гелене – это была именно она – вряд ли исполнилось и 15. Но Сквозь года женщина запомнила взгляд этих черных, всевидящих глаз. Казалось, девочка прожила уже много лет и устала от жизни.

- Я ратовала твое дытя. А ты мойму поможэш?

И Ева пообежала помочь, хотя только потом поняла странность это просьбы – ведь Гелена была еще совсем девочкой, и жениха у нее никакого не было, да и сторонились ее сверстники – все побаивались ее ведьминской славы и ее спутника – черного козла. Говорили даже, что это сам черт обращается в козла, чтобы ближе подбираться в этом «невинном» виде к людям.  Но она дала обещание. А ночь, когда сожгли дом Панаев вместе в его обитателями, под дверью своего дома она обнаружила волчонка.

Но волчонок ли это? Задавалась она вопросом, и взгляд ее Юзя все чаще останавливался на огромном звере – таком смирном и таком пугающем своей смирностью. Он все рос и рос, и все реже показывался на глаза, хоть и, они знали, был где-то во дворе. Только где-то неподалеку в лесу все чаще стали слышны завывания – не похожие ни на волчьи, ни на собачьи. Словно бы человек, потеряв разум от нестерпимой боли кричал и кричал…

Еве снился сон
Под  вечер – уже наступила осень, но трава была еще сочной – она повела козу к канаве, чтобы та пощипаласочной травы. Присев на откосе, она увидела вдруг своего волка. Он сидел у воды и словно бы смотрел на свое отражение. Что-то странное было в его позе, и женщина подошла поближе.

Волк сидел, как обычно сидят собаки – правда, немного подавшись вперед, и высматривал что-то в воде. Неужели рыбу ловит? Задалась вопросом Ева. Она стала рядом с волком и проследила за его взглядом. Волк смотрел на молодого черноглазого парня. Он был в воде и смотрел на волка. Еве слано не по себе. И тут волк повернул голосу к ней. Юноша в воде повторил его движение.

3. Лес

Деревенские дети вырастали и уезжали: кто учиться, кто работать, кто женившись или выйдя замуж – в другой город или деревню. Иногда дети приезжали уже со своими детьми. В самой лесной деревушке с каждым годом становилось все меньше и меньше людей. И меньше собак.

«Лучшие друзья человека» никак здесь не приживались. Что-то неясное, но, без сомнения, очень страшное гнало их дорогой в другие деревни. Может, из-за этого животные теряли контроль над собой и сами бросались под машины? Если же кто-то все же пытался завести себе щенка – мол, страшно в лесу без собаки,  - его ждало разочарование. Щенок забивался в самый дальний угол конуры и даже нос наружу показать боялся. Не единожды щенки умирали от... Голода при полной миске еды – они просто боялись выйти из конуры. Хозяева же считали, что собака просто больна, поэтому и не ест.

Однажды к уже дряхлым Еве и Юзю приехали внуки – уже со своими детьми. Их сын все же женился на логишинке, у них родилось двое детей, которые выросли и завели собственные семьи. Казалось, старики все ждали, когда же наконец жизнь станет спокойнее, когда их сыну, его детям и их детям уже ничего не будет угрожать. И те просто будут жить – не боясь ни войны, не произвола властей, ни голода. Просто жить чтобы жить. Наверное, это время наступило. Уже правнуки бегали по двору стариков, пытаясь добиться внимания от странного серого пса, который был очень большим и очень спокойным. Дети надеялись, что собачка поиграет с ними, но собачка норовила скользнуть по порог.

А ночью, когда впервые за много лет в этой когда-то хуторской хате заснули и старики, и их сын с женой, и их дети и дети их детей, волк, в последний раз взглянув, как отражается полная луна в оконных стеклах, ушел в лес.
Он шел туда, где старый колодец все ждет, когда кто-то, пусть хотя бы случайный путник, наберет из него  воды, где старые груши все цветут,, хотя их плоды теперь привлекают только диких зверей. Он не знал, что тянет его туда, но чувствовал тоску и безмолвную печаль этого места, где когда-то кипела жизнь.

***

Человеку страшно ночью в лесу. Даже знакомые дорожки могут в темноте обнануть, привести не туда. Ночью лес – это огромный , неведомый и пугающий мир, в котором живут неведомые звери. Таким неведомым зверем в лесах стал волк, что долгие годы жил у Евы и Юзя.

Однажды ночью на опушке около лесной дороги, соединяющей две деревни, остановилась машина. Волк слышал, как где-то далеко хлопнула дверца и замолчал двигатель. Животное вздрогнуло. Неясное чувство, старое-старое воспоминание вдруг пронзило его.

Ночь. Вспышки зарниц – сухая гроза. Ветер. Где-то вдалеке точь-в-точь как сейчас хлопнула дверца машины. Над ним склонилась молодая черноволосая  женщина. Пахло сухими травами и дымом. И обречнностью.

-- ныц нэ бойса, мое дытятко.

Где-то за стеной заблеял козел.

Черноволосая женщина смотрела на своего ребенка так, словно знала – она не увидит его больше. Завернув ребенка в покрывало, она неслышно отворила дверь. Во дворе кто-то был, кто-то , кто принес хозяевам дома смерть. Женщина знала, что может прогнать их, даже уничтожить , но знала и то, что в следующий раз их будет больше. Они уже приходили три раза. Это – четвертый. Их хотят уничтожить и , наверное, уничтожат. Она уже модет не так много, как могла раньше, много сил ушло на ребенка, и ребенка нужно спасти. Прислушавшись, она понимает, что те, что пришли, что-то заподозрили. Но это уже не имеет значения. Сверток в  ее руках становится как бы меньше, сама же черноволосая женщина кажется уже н такой молодой. А может, это из-за вспышек зарниц.

Снова заблеял козел, только на этот раз совсем рядом. Он такой черный, что его не видно в темноте. Мгновение, и в памяти остается только свист веток и топот ног. Хуток остается где-то далеко. Где-то там спыхнул огонь и зазвенели разбитые стекла. Где-то далеко заголосила женщина. Где-то там.

Из машины вышло двое. Это были те самые, кто когда-то принес смерть на старый хутор. Только старше, намного старше. Не было того слепого фанатизма, только расчет, жадность.

У колодца они остановились.

- давай лопату.

- а ты смелый,, Паша. Не боишься, что ведьма достанет тебя с того света? Она может

-не боюсь, я сам ее туда отправил. Оттуда не возвращаются. А ты не боишься?

- а мн уже нечего бояться. Но давай скорее заберем свое, и мотаем отсюда. Мне тут никогда не нравилось.

- а мне нравилось? Но надежнее места не найти.

Лопата заскрежетала о метал. Из достаточно глубокой ямки мужчины, поднатужившись, вытянули окованный железом сундучок. Он открылся не сразу, в земле замок заржавел, да и владельцы, наверное, не часто открывали его. Когда же открылся, при свете луны тускло блеснули монеты и драгоценности. Идеи их владельцев были в том, что богатые должны делиться, поэтому, налетая на хутора, они особое внимание уделяли собственной выгоде и тому, чтобы не оставалось свидетелей.

Сегодня пришло время забрать сокровище и рвануть в новую жизнь. Пусть они уже немолоды, но еще и не старики. Можно еще пожить – в Париже или Нью-Йорке, так , как живут буржуи, так, как они всегда мечтали жить. Они раздобыли хорошие документы, с границей проблемы не должно быть. Они не знали, что они уже на границе.

Волк был рядом людьми, но они были увлечены мыслями, как довершить грандиознейшую аферу их жизни – дать жизнь награбленому. Один запустил руку в содерживое свндучка и перемешал его. Наверху оказались сережки с блестящими ониксовыми камешками. Мужчина не знал, что черные камешки называются ониксами, но помнил, как вырезал из из ушей черноволосой женщины. Он хорошо ее знал, эта ведьма когда-то не пустила его на абрамовы хутора, что-то случилось с лошадью и та , сбросив его, убежала в болота. А лошадь ему досталась от пленных немцев. Но с того дня он ее больше не видел. Да и не до лошади ему было. После падения он повредил ногу, и долго не мог срастить кости. Зато когда срастил... Ведьма пожалела, что стала у него на пути. Абрамы не захотели испытывать судьбу и переехали с хутора. Это, конечно, им обошлось не так легко, но их никто не ссылал.

Волк снова почувствовал знакомый запах. Черноволосая женщина глядела на него из прошлого , из самого старого его воспоминания. В уши ее были вдеты сережки с черными камушками. Такими же черными, как ее глаза...

Один из владельцев сокровищ вдрогнул. Ему послышалось сдавленное рычание. Он толкнул своего товарища. Но сказать ничего не успел – на его горле сомкнулись клыки – последние воспоминанием было то, что и у той ведьмы были клыки...

Другой , набрав полные пригоршни монет и другоценностей, бросился в кусты. «Еще есть время, пока зверь нажрется». Но времени уже не было. Эта ночь стала границей его паскудной жизни. Он упал, с разорванным затылком, но умер не сразу. Его уже ничего кроме боли не осознающий мозг помнил, как в последний раз в его жизни всходило солнце.
 
А волк вспомнил еще кое-что.
 
-- янэчок, ныц нэ бойса, тэбе ныхто нэ найдэ.

Это шептала ему ведьма Гелена, его мать, в последний раз обнимая свое дитя.
Этот рассвет волк тоже не встретил. На солнце, не мигая, смотрел взрослый уже мужчина.

Его семья была отомщена.

* * *

Старый колодецдождался хозяина, изможденные груши дождались, чтобы кто-то сорвал их плоды, усталые яблони больше не тосковали.

Человек-волк стоял на том месте, где когда-то был дом его матери. На его лодыжках выступила кровь – на месте пожарища уже много лет росли заросли ежевики. Человек закрыл глаза, а когда открыл, солнце больше их не слепило, его спрятали листья кустарника. Волком жить было проще.

Часть 2. Рассказ девушки, покончившей с жизнью

Глава 1. Время

Сколько мне лет? 20? Или 25? 30? Или, может, гораздо больше?

Я не помню. Наверное, когда-то у меня, как и у других новорожденных, было свидетельство о рождении. Но ведь его получают родители. Отца у меня никогда не было, а маме я стала не очень нужна – у нее теперь была своя семья. А паспорт мне уже не понадобится..

Помню, когда-то сразу за забором у нас была дорога, по которой день и ночь шли машины. День и ночь. Когда-то я приезжала вместе с этими машинами. Однажды я осталась здесь навсегда. До этого было падение, очень долгое. Не помню, откуда, не помню, куда. Помню, мне задавали вопрос: зачем, но я не отвечала. Потом была война, и на дорогу упали бомбы – теперь дороги больше нет, в некоторых местах на ее месте растет лес. Мне так нравится больше.

После того, как я упала, я забыла многое, что было до. Хотя на самом деле я просто хочу себя уверить, что не помню. Это было трусостью и низостью, и я не хочу помнить об этом. Но что хорошо – после падения что-то случилось со зрительным нервом – я стала видеть, как в детстве. Грибы я могу собирать без очков, как и различать лица людей. Хотя людей я не вижу месяцами. Только мои бабушки. Они знают, что я могу говорить, но не хочу. Это хорошо. Я говорю очень редко. Я путаюсь в звуках, не знаю, как это объяснить. Иногда я путаюсь во времени и по детской привычке иду в сарай, чтобы настелить корове. Но в сарае меня встречает тишина. Уже много лет там нет коровы, хотя еще совсем недавно я , молодой пастушок,шла по улице и стеснялась выкрикнуть: выгоняй коровы!

Иногда я путаюсь во времени и иду к пруду, чтобы словить несколько рыбок моему коту, но кота тоже нет уже много лет. Зато есть кошка.

Иногда я вздрагиваю от звонка телефона, но и телефона у меня давно уже нет, он разбился тогда вместе со мной. Тогда, до войны. Или после?

В лесу стало много дичи, и иногда я сажусь на опушке и замираю: не чувтсвуя движения чужих, выходят грациозные косули, иногда модно увидеть лося и дикого кабана. А однажды... Однажды я видела Волка. Или не видела? Ведь в наших лесах раньше никогда не было волков...

Иногда в воскресенье я начинаю собирать вещи – словно мне нужно куда-то идти или даже ехать. Но ведь дороги уже нет больше месяца. Или года? И куда я поеду. Иногда мне вспоминается язык, полный звонких согласных. Что это за язык? Однажды я пересмотрела свои книги, и нашла несколько на этом языке. Но это не то, не то...

Иногда я вспоминаю лица людей, их имена, но очень смутно. Мне не хочется о них вспоминать. Иногда я вспоминаю 13 этаж. Я жила на пятом. Иногда я вспоминаю желтые глаза, и они, словно огонь, выжигают мою душу. Выжигали. Теперь уже это просто желтые глаза.

Я потерялась в своих днях, неделях и годах. Поэтому не помню, видела я волка, или он был частью одного из моих снов.

Надо будет пересмотреть свой дневник. Я закопала все свои дневники перед тем, как упала. Чтобы не догадались. На прошлой неделе – или год назад? – я выкопала их и перенесла на чердак. В дневник в кожаной бордовой обложке я когда-то записывала сны. О человеке с желтыми глазами. Он редко смотрел на меня в жизни, а во снах иногда смотрел.

Теперь мне уже все равно. У меня выросли другие волосы, у меня стали другие глаза. Я больше не говорю. Так лучше. Раньше я очень стеснялась своей речи – быстрая, часто из-за этого не очень разборчивая. Я как бы боялась, что меня перестанут слушать, поэтому говорила как можно быстрее. Теперь я больше не говорю.

Почти не говорю.

Время.

Было время, когда были счастливые дни и не очень. Теперь все проще. День- это когда светло, иногда есть солнце, оно желтое. Ночь – это когда темно. Ночь мне нравится больше.

Я постоянно теряю мысль, то, о чем я хотела сказать, в данном случае, написать. Что-то похожее было и раньше. Я всегда была рассеянной.

Помню, врач сказал, что через какое-то время я смогу говорить. Наивный, я и сейчас могу, просто не хочу.

2. Встречи

Врач сказал, что и работать я смогу по специальности. Странно, я пыталась, но не могу вспомнить, в чем моя специальность.

Когда я падала, я упала на сетку между балконами, поэтому у меня не было внешних повреждений. Только внутренние.

А волка я все-таки видела. Снова. Он огромный. Я возвращалась из леса, и вдруг он выпрыгнул в шагах десяти передо мной. Сел посреди дороги – когда-то утоптаной лошадьми и тракторами, теперь местами заваленной буреломом. Я остановилась. Я никогда еще не видела дикое животное так близко. Сидя волк доставал мне до шеи. Серо-черный, блестящий, он явно был неголоден. Смотрл на меня спокойно, изучающе. Словно бы это я дикий зверь, а он инспектор по охране природы. Мы так и стояли друг перед другом. Пока я не сказала негромко:

-- пшел вон.

-- он насторожился, но не сдвинулся с места.

Я не боялась , что он нападет на меня. В моей ситуации смерть ничего или почти ничего не значит. Я отказалась от людей, от тех удовольствий, которые они находят в жизни. Я не помнила , что было действительно, а что я прочла в книгах. Мое прошлое и настоящее перепутались. Будущего у меня не было.

Топнув ногой, я уже почти крикнула:
-- пшел вон!

Как странно произносятся звуки. Звук «п» словно отталкивает, отпихивает. «Ш» несет угрозу, словно приказывая: « Бойся меня!». «О» пытается усилить угрозу, а «л» грозится, что за словами последуют дела. Давно я, однако, не говорила.
Волк вздрогнул, дернул ушами, поднялся и пошел, только не с дороги, а по дороге и прямо на меня. Как бы ни была я самонадеянна и разочарована в жизни, мне вспомнилась бабушка и наш дом, и кошка. И грибы, которые начнут расти через какие-нибудь пару недель, и мой велосипед.

Он прошел в паре сантиметров от меня. В холке он был мне до груди. И, как ни странно, от него не несло псиной – я всегда считала, что от волка должно пахнуть так же, как и от собаки. Я ошибалась.

***

Бабушка купила козу, которая оказалась беременной. В нашем случае это было и хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что была одна коза, а станет несколько. Плохо, потому как коза скоро перестанет доиться. Я теперь стала выводить козу пастись. Первые дни недалеко от дома, потом все дальше и дальше. Больше всего мне нравилось пасти ее на опушке елового леса, там всегда можно было, пока щиплет травку коза, поискать грибы. В обед бабушка приходила доить козу и приносила мне что-нибудь перекусить.

Однажды я в поисках грибов забралась далеко вглубь леса. Было сумрачно и тихо, высоченные старые ели забирали себе все солнце, я так увлеклась поиском твердых темно-коричневых шапочек, что опомнилась, когда уткнулась головой во что-то. В кого-то. Это был высокий мужчина с высокими скулами и черными глазами. Волосы его были собраны в хвост и чуть тронуты сединой. Мне казалось, что я его где-то видела, но не помнила, где.

Я подумала, что, наверное, мне стоит извиниться. Но я была в таком шоке, что в такой глуши встретила человека, притом чужого человека, притом, что последние месяцы я не видела никого, кроме моих бабушек и однажды мамы. Слово «извините» показалось мне очень длинным, непроизносимым, юрким. Мой язык не мог его споймать.

Наверное, мужчина понял, что со мной не все в порядке. Он мягко отстранил меня и ушел.

Когда он проходил мимо меня, у меня создалось впечатление, что подобное со мной уже случалось. Совсем недавно случалось. Но когда это было? Когда и с кем?

3. Охота

У козы родилось двое козлят. Один белый, а другой черный, с золотыми гоазами.
Осень стояла теплая и дождливая. Я совсем забыла того мужчину с желтыми глазами, из-за которого умерла, а когда перечитывала дневник с бордовой обложке, то иногда не узнавала себя.

Я выдумала эту любовь, ведь до него никого не любила, а потом не смогла разобраться в себе. Смутно помню, как получила диплом, как пришла собирать вещи, чтобы переехать на квартиру, а потом как поднялась на 13-й, откуда видно здание, где работал мужчина с желтыми глазами.

Осень стояла теплая, и однажды я как обычно собралась в лес. Я запуталась в лесных дорожках и в собственных мыслях, из забытья меня вывел резкий звук. Потом он повторился. Это выстрел. Странно, война ведь кончилась. Третий выстрел буквально оглушил меня, шагах в десяти от меня промчались не разбирая дороги два огромных лося. Охота.

Четвертый выстрел был для меня. Оглушенная, я упала на землю.
Наверное, я потеряла сознание, потому что очнувшись, увидела над собой людей. У того, что наклонился надо мной, были знакомые желтые глаза.

- как себя чувствуешь?

Я прислушалась к себе и поняла, что чувствую себя хорошо. Во-первых, я не ранена, а во-вторых, мужчина с желтыми глазами больше не будет занимать мои мысли. Может, это потому, что я больше не близорука? Теперь он был таким же, как и двое других мужчин. Таким же, самым обычным. А он меня даже не узнал.

- нормально, - механически ответила я.

- как ты оказалась здесь? Егерь сказал, что тут не бывает людей.

- тут недалеко моя деревня.

- ну что ж, контуженная, давай я тебя проведу, -- предложил мужчина, который когда-то занимал все мои мысли.

- спасибо, доберусь сама, только не стреляйте больше, -- сказала я, и подумала, что вряд ли они послушают меня – раз приехали охотиться, значит, будут охотиться.
-эй, а где собаки?— окликнул моего потенциального провожатого высокий мужчина, лицо которого было покрыто черной щетиной, которая через пару дней грозила перерасти в бороду.

Собак не было слышно. Бородач свистнул, но никто ему не откликнулся.
Я не любила собак еще больше, чем охоту. Что-то подсказывало, что собаки уже не отзовутся, да и охоты сегодня больше не будет.

Желтоглазый мужчина тоже свистнул, засвистел и третий их коллега. В воздухе повисла тревога, но не моя. Меня порадовало, что это не моя тревога, что собак не стало. Им не место в моем лесу. Им, трусливым и нахальным, как и их хозяевам, самоуверенным и наглым.

Я отошла в сторону, никто не обратил внимания – охотники были увлечены поиском своих собак. Я ушла. Прощай, моя бывшая любовь, прощай, моя старая жизнь. Позади остались их крики и свист, их встревоженные голоса. Впереди у меня на дороге у старого пруда сидел огромный волк.

Я и не думала останавливаться – это мой лес и волк, получается, тоже мой. Моя рука удобно улеглась ему на затылок между ушей. Взгляд мой упал на пруд - я стояла на небольшом обрыве прямо над водой. В ней отражались тучи, я, не такая запуганная и растрепанная как обычно, и высокий темноглазый мужчина, которого я однажды встретила в лесу.

- я тоже не люблю собак, - сказал мужчина моему отражению в воде.

Я всегда мечтала стать такой, как Гелена с хутора, о которой спустя много лет в окресных деревнях ходили легенды. Ведьмой из темного леса, не злой, но и не доброй, не такой, которая будет прощать злой умысел. Когда-то я любила учиться, теперь я снова учусь, только не в университете, а в лесу. Изучаю травы, как они лечат, и как убивают, собираю грибы и смотрю за животными. Волосы мои стали длинными-длинными, о таких я мечтала в детстве. Память меня больше не подводит, если будет нужно, я вспомню прошлое, но все, что не касается леса, потеряло всякий смысл. Осталось позади, как мужчина с желтыми глазами, зовущий своих трусливых собак.

Сентябрь 2015 года