Этот русский мир

В 1980х за мою мирную активность я попала в чёрный список и как следствие не имела больше заказов на ретушь в издательствах. Мне также не стало приличного места на выставках Горкома Графиков на Малой Грузинской, 28, членом которого (Горкома) я была. Из-за подмоченной политической репутации местом для моей живописи были в лучшем случае стенки туалета Горкома.
Как раз в это время добрый знакомый по литературному кружку Лёня Жуков (вообще, добрых людей часто зовут Лёня) предложил свою квартиру для проведения моей соло-выставки. Среди приглашённых были друзья – мои и Лёни, был экстрасенс, вошли в моду. Экстрасенса привела моя подруга Ася. Она вообще была помешана на экстрасенсах. Этот, она предупредила, обладает очень тонким художественным вкусом и необыкновенной силой внушения. Экстрасенс, походив по комнате с моими картинами, сказал «очень сильная энергетика» и ушёл в кухню, где были лёгкие напитки и печенье. Возвращались домой втроём: Ася, экстрасенс, я. Чтобы показать свою силу внушения (Ася выжидала как он меня «загипнотизирует»), экстрасенс сказал: «Вы выйдете на пять остановок прежде вашей». Я выскочила буквально на следующей остановке, за мной выскочила Ася: «Ты что, поддалась внушению?» «Нет, просто хочется избавиться от его компании.» Сели в следующий поезд. 
Среди посетителей выставки был преподаватель Строгановки В. Враныч. Не знаю, кто его пригласил, и понравилось ли ему моё творчество – скорее нет, он пробурчал уходя с выставки: «Вот лучше бы вам позировать для художников». Да, наверное, не понравилось. Я вспомнила, что у меня вообще-то есть опыт позирования скульптору Р. Мурадяну и нашла коммент Враныча хорошей идеей. Через пару дней пришла в Строгановку наниматься для позирования в классах искусств. Сначала был класс Жукова - рисунок. В первый день, помню, когда мне предложили раздеться и принять соответствующую позу, у меня от смущения потемнело в глазах - я разделась, и до окончания класса в темноте от смущения не видела никого из рисующих: всё же скульптор Р. Мурадян творил один, а тут их было много. В перерыве встретила Враныча, он сделал большие глаза, кажется, не ожидал, что я последую его совету... Таким людям трудно угодить. Понравиться тоже. - Во всяком случае, в свой класс он меня позировать не приглашал. Потом тот же класс, того же преподавателя, пригласил меня позировать для скульптуры в паре с моей тёзкой  - Ниной. Мы с ней подружились. Нас звали Нина Большая и Нина Маленькая (это я).Скульптурный класс был в подвале, я от сырости и холода скоро застудила почки, помню симптомы и мучительные боли, даже несколько дней провела в постели, но необходимость жить и кормить ребёнка (дочь), вынудили встать и продолжать. Потом эти же ребята меня взяли для портрета – карандашом. Ещё в скульптурном классе Нина Большая  пророчила мне вечную востребованность как натурщицы: «Ах, твои ноги, шея, талия, скулы, широко расставленные глаза...» Помещение для портретного рисунка было маловато, рисующие толпились вокруг меня, и я с разрешения координатора привела в класс мою дочь-подростка. Однако рисовальщики продолжали тесниться вокруг меня, с моей же прехорошенькой дочкой остался лишь один студент – почти её ровесник Володя, я думаю, под очарованием её нежной красоты. Предпочтение ко мне кто-то из ребят объяснил тем, что моё треугольное лицо легче рисовать, ведь это учебный рисунок. 
 Потом c тем же классом я позировала для скульптурного портрета, и один молодой человек с армянской фамилией объявил меня своей любимой моделью. Помню его (то есть мой в его исполнении) замечательный портрет. Мы тогда с ним много говорили о Сергее Параджанове, и пришли к единому заключению: «Параджанов – гений.» Настал день, когда всё было закончено, все позы в этом классе. Я сухо попрощалась - мне пожелали удач в жизни и пр., - а выйдя за дверь, горько заплакала. Так я привыкла к этим милым людям.
Затем мне нужно было идти в класс, где меня ждали и так хотели - как модель, разумеется, - что позволили позировать для обнажёнки в плавках. (Я солгала им, что у меня особенный период, не хотелось раздеваться донага перед незнакомыми. Ну ладно, всё равно ведь можно видеть «связки», - они решили.) В этом классе уже была модель - молодая девушка Леночка Волкова – тоненькая, голубоглазая, бело-розовая, с длиннющими русыми косами. Она пришла позировать в Строгановку после того как провалилась при поступлении в театральное училище. Меня позвали в этот класс второй моделью. Когда я вошла, разделась до своих плавок и села в позу «калачик», все переметнулись ко мне, оставив обнажённую Леночку в одиночестве. Думаю, это потому что её фигурка была цилиндрической, она могла бы быть манекенщицей, демонстрировать одежду, а нежная кожа, голубые глаза и длинные косы для анатомического рисунка ничего не значили. Вспоминаю её расстроенное лицо, недобрый взгляд в мою сторону.
Постепенно я привыкла к служению строгановскому подиуму. Поза в Строгановке, и я думаю, в других художественных школах России, длится 45 минут. Меня как-то спросили, не скучно ли быть неподвижной 45 минут (с небольшим перерывом не выходя из класса), я отвечала: нет, не скучно, я читаю. «?» «Да. Можно ведь читать стенки, -  пятна, следы масляной краски, царапины, почеркушки и пр. – это живая история школы.»
Среди преподавателей были интересные личности. Вот, одна преподавательница по имени Татьяна – мы с ней встречались вне класса. У неё была дочь - девочка лет девяти, глухая, и когда она «вслушивалась» - устремляла глаза на рот говорящего, то становилась похожей на птичку.
Учитель по фамилии Степанов был знаменит тем, что отсидел в тюрьме за такую провинность: в сороковых, посмотрев на портрет Сталина, сказал «Чего-то здесь нехватает», и пририсовал вождю папиросу в зубах.
Молодой преподаватель Саша Лебедев – класс рисунка – он с риском для своей карьеры составлял мне компанию, когда я ходила в мирную группу «Доверие», и вообще стал тогда моим ангелом-хранителем. В феврале 1996 меня серьёзно избили за попытку пройти на мирный семинар - били о стенку головой, - и меня госпитализировали с сотрясением мозга. Привезли в Склифасовского. В палате кроме меня было ещё две женщины, одна из них, Мария, поступила парализованной на ноги, но уже начинала снова ходить. Весёлая, рассказывала такие смешные анекдоты.  Другую, то есть третью женщину, в лицо не помню. Мимо нашей палаты прохаживались два молодых человека... Через несколько дней моего лежания ко мне подошла молоденькая медсестра Надя и спросила меня - так и сказала: «Вы шпионка?» «Почему ты так решила, Надя?» «А вон те двое, что ходят мимо вашей палаты, сказали что вы шпионка.» «Что ты, Надя, - удивилась я. – Я художник, никакая не шпионка.» Надя вполне удовлетворилась моим ответом, пригласила меня в кабинет, где сделала вливание глюкозы, угостила чаем с конфетами: «Я вижу, что вы хороший человек, а не шпионка.» Ночью, когда все спали, в палате случился пожар: загорелись занавески, а от занавесок вещи на подоконнике. Нас, пациентов, эвакуировали в холл. Я на диван перебралась практически во сне. А у Марии от стресса снова отнялись ноги. На следующее утро меня – почему-то меня – вызвали в кабинет заведующей спросить, что случилось ночью. Я заметила: в кабинете, помимо заведующей, сидел в углу, выглядывал как мышь из-за шифоньера серенький человечек. На вопрос «что случилось ночью», вместо ожидаемого «был пожар» я ответила «Не знаю, я спала». Меня безуспешно заставляли вспомнить, так хотелось услышать «был пожар». Наконец, отпустили, предупредив, что меня ждёт общение с психиатром. Когда я вышла из кабинета, в холле среди посетителей был Саша Лебедев: «Где была так долго?» Услышав о кабинетном расспросе, сказал, что это плохой знак, и немедленно заказал такси. Больничный халат я оставила там, равно как и пальто в гардеробе, Саша обернул меня в своё пальто и отвёз домой. Через пару дней я пришла снова в Строгановку. Предстояло позировать в классе рисунка, где преподавательница любила укладывать моделей на пол животом вниз. Когда я разделась и легла животом вниз как она сказала, рисующим были видны следы побоев - страшные синяки на ногах, на спине... Мне было неловко демонстрировать всё это, но выбора не было.
«Слух обо мне...» Теперь за мной должно было следить – как бы не наговорила крамольных речей и пр. – и скоро туда где я позировала, где бы ни позировала, приходила «классная дама», то есть женщина не имеющая никакого отношения ни к Строгановке, ни к искусству вообще. В своём коричневом платье вышагивала она по классу до конца занятий. Слушала... Ребята так и звали её, «Классная дама». Где-то она сейчас.
Конечно, наказания психушкой мне избежать не удалось. Это уже потом. Но я выжила. А когда уезжала, Саша был среди провожающих.
Я не знаю что с ним сталось теперь.
***
В Нью-Йорке я безуспешно ходила по галереям. Условия приёма были для меня странные: я приносила подмышкой свёрнутые в рулон картины, а нужно было иметь «портфолио», картины в оригинале смотреть не желали. Потом я пыталась продавать свои работы на улице, а именно у стен Музея Современного искусства. Лишь однажды за пять леть купили одну картину за 100 долларов. И вот, сижу как-то в фольклорном наряде – это чтобы привлечь внимание проходящих потенциальных покупателей. Потенциальные покупатели оборачиваются на мой фольклорный прикид, а картины игнорируют. Подходит женщина и говорит: «А почему бы вам не пойти в модели?» Взяла меня за руку и привела в Художественную Лигу Нью-Йорка, подиуму которого я стала служить. Здесь натурщиков называют моделями, но суть та же. Вот и пригодились мои данные, о которых говорила Нина Большая: талия, шея, скулы, широко расставленные глаза, что там ещё – благодарю, природа. Нельзя, однако, это назвать карьерным ростом, лаже наоборот. Но занятий живописью я не бросила, даже поначалу делала это с большим энтузиазмом. До ограбления. Да и после... Не признанная в галереях Нью-Йорка, нашла приют в Салоне Независимых в Париже. Потом участвовала в выставке Зимнего Салона, в Салоне мадам Солбес, в группе Европейского Искусства, группе Мадам Фужиру и пр. Правда, вот Осенний Салон меня отверг. Ну, не свой я там человек.  А в общем,  можно сказать, больших высот я не достигла. 
В 2010м, будучи в который раз в Париже для участия в выставке в галерее «Тюильри», узнала – подсказали – о существовании в Париже русской галереи «Русский мир». Нашла я этот «Русский мир», в очень престижном районе Парижа.  Там была как раз выставка моих коллег по Малой Грузинской – всех этих ребят, нон-конформистов, что не устают повторять «бульдозеристы». Из всего виденного запомнились акварели Славы Савельева – полуабстрактные, чёрно-белые. Директор галереи – пожилая полная дама с короткой стрижкой сереньких вьющихся волос, окинув меня недобрым взглядом, сказала, она очень занята, предложила мне принести моё портфолио в другой раз. Назвала дату. «Русский мир»! Мне так хотелось влиться в этот коллектив. Долго приводила в порядок бедное портфолио, убирая картинки «нерусского» содержания.  Успокаивала себя: всё же я узнаваема, то есть характер живописи, нескольких образов достаточно.
Пришла в этот, другой раз. В галерее сменили экспозицию. Галерейщица сидела в обществе друзей из Москвы. Опять этот недобрый взгляд... (Всё-таки русским надо бы поучиться правилам этикета.) Моё портфолио, сказала, слишком бедное, не давало полного представления о художнике. Я пообещала ей прислать больше из Нью-Йорка. По выходу из Русского Мира заглянула в соседнюю галерею – французскую: работы обеих галерей мало отличались друг от друга. Что им всем надо?
По возвращению в Нью-Йорк принялась «обогащать» образами портфолио, выбирать из файлов самые-самые для «Русского Мира». Там предстояла осенняя выставка, и я надеялась попасть в компанию (на стенке) моих соотечественников.
Ждать пришлось недолго. Пришёл ответ: «Вы нам не подходите».
Подпись:
Елена Волкова.
Я вспомнила, узнала: тоненькая, голубоглазая, бело-розовая, с длиннющими русыми косами Леночка Волкова, в классе Строгановки.  Недобрый взгляд...
Вот так встреча!
Неисповедимы пути Господни.

"В тазу лежат четыре зуба
И я как безумный рыдал
А женщина-врач хохотала
И в ней я Маруську узнал"

 Так поётся (мы пели) в студенческой песне. В ней достигшая карьерных высот женщина мстит своему неверному бывшему.
 
И хорошо, что Леночка не стала дантистом.

Анна-Нина Коваленко
2019