Афганистан. Солдатская палатка, глава

из повести «НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ» ISBN 978-5-4491-1164-7 Д21 УДК 821.161.1 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2021. — 302с.

И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака
А.Галич

СОВЕТСКО-АФГАНСКАЯ ГРАНИЦА СУРХАНДАРЬИНСКАЯ ОБЛАСТЬ ТЕРМЕЗСКИЙ РАЙОН у моста через реку АМУДАРЬЯ

Конец января 1985 года. Учебный период курсантов-разведчиков: Костяна, Стрелы, Костра, Руста, Сидора и Монгола завершился. За неделю до их возвращения из ГУЦ «Шерабад» на Термезский полигон, откуда предстояла отправка в Афганистан, всем курсантам сделали обязательную комплексную вакцинацию от инфекционных заболеваний: гепатита В и Е, тифа, дифтерии и малярии. После трёх месяцев изнурительных физических нагрузок и недоедания разведчикам дали три дня свободного режима. Подъем и отбой стали формальностью, построения отменили. Кормить стали значительно лучше. На столах появились компот, макароны, один раз даже выдали тушёнку и сгущёнку. Накануне передачи в штаб части списков воинов, направляемых в Афганистан, командир разведроты старший лейтенант Ровба В.И. перед строем спросил: «Желающие остаться в Союзе, выйти из строя!» Но таковых не нашлось. Каждый ждал избавления от изнурительных занятий учебного курса и муштры, в обмен на глоток свободы и испытание войной.
Первого февраля 1985 года началась переброска разведчиков в Афганистан. К знаменитому мосту «Дружба» через Амударью проводить подопечных прибыли все офицеры разведроты: старший лейтенант Ровба, лейтенанты Кара и Крылов. В строю перед ними стояли сто крепких восемнадцатилетних парней из разных уголков нашей Родины, готовых выполнить интернациональный долг. Три месяца подготовки по военно-учётной специальности в горном учебном центре Шерабад и на полигоне пустыни Сурхандарьи сделали из них настоящих воинов-разведчиков. Старший лейтенант В.И. Ровба произнёс короткую речь:
— Товарищи бойцы! Командный состав разведроты научил вас всему, что поможет вам достойно нести службу, сохранить свои и товарищей жизни. Служите честно! Не подведите нас!
В заключение, он обошёл вместе с командирами взводов весь строй, пожал руку и обнял каждого. Затем приказал грузиться на КамАЗы. Костян, Сидор, Стрела, Руст, Монгол и Костёр сели в один кузов. Севший у края борта Сидор запел старую матросскую песню автора А.Гурилёва «Раскинулось море широко»:

Раскинулось море широко,
И волны бушуют в дали,
Товарищ, мы едем далёко,
Подальше от нашей земли.

АФГАНО-СОВЕТСКАЯ ГРАНИЦА Хайратон — КУНДУЗ, АФГАНИСТАН 1 февраля 1985 года.
День выдался солнечный безветренный. Было свежо, но не холодно. КамАЗы с молодым пополнением пересекли советско-афганскую границу по мосту и, въехав на сопредельную территорию, высадили молодое пополнение на маленький аэродром приграничного с СССР афганского города Хайратон. Через два часа на его взлётно-посадочную полосу прилетели вертолёты Ми-8МТ, перебросившие Стрелу, Костра, Костяна, Руста, Монгола и Сидора на аэродром в провинции Кундуз на северо-востоке Афганистана. К этому времени на пересыльном пункте Кундуза, сбочь с аэродромом, новоприбывших ожидали начальник разведки полка капитан Василий Прохоров, командир разведывательной роты старший лейтенант Борис Налётов и старшина разведроты прапорщик Киселёв. Спешно отобрав пополнение для полковой разведывательной роты: Ивана Кострова, Константина Тевса, Дархана Бадмаева, Германа Стрельцова, Сергея Сидоренко и Рустама Тукаева, капитан Прохоров и старший лейтенант Налётов, удалились на постановку задачи к начальнику разведки дивизии. А прапорщик Киселёв повёл молодых разведчиков организованным строем напрямик через взлётно-посадочную полосу в стоявший по обратную сторону аэродрома полк.
Полковая разведывательная рота была задействована в разных по масштабу войсковых операциях, как на северо-востоке страны, так и в других её регионах, проводила засады и реализации разведданных. Прибыв в расположение части, молодое пополнение увидело, как на фоне выстроенных в ровную линию зелёных выцветших палаток, медленно тянулся строй не в ногу шагавших, изнемождённых рот — это осыпанный жёлтой пылью, с опустошёнными взглядами и потрескавшимися губами, увешанный грудой оружия и пулемётными лентами, полк возвращался с боевых действий. После прохождения банно-прачечных процедур в виде присущного горячего душа, прапорщик Киселёв привёл вновь прибывших к стоявшей в центре первого ряда палатке разведроты.
Вечерело. У входа двухметровый атлет ловко жонглировал двадцати четырёх килограммовой гирей. Окрест, на турнике беспрестанно совершал подъёмы с переворотом с голым торсом, стриженый налысо, акарёнок. Подле них, шаркая эмалированной кружкой из железного ведра, боец с высоты тоненькой струйкой поливал намыленного по пояс своего товарища. Увидев молодое пополнение, они прервались. Мывшийся выпрямился, вытер с глаз мыльную пену, молча окинул прибывших взглядом и, вадно махнув поливавшему рукой, продолжил помывку.
Прапорщик Киселёв, Костян, Сидор, Стрела, Руст, Стрела и Монгол вошли в палатку.  Её пространство освещали, свисавшая на длинном проводе лампа и стоявшие вразброс, пять керосиновых ламп. На входе стояла цилиндрическая «буржуйка» с выходящим наверх дымоходом и два ведра, горкой наполненные каменным углём. От входа по обе стороны прохода стояли двухъярусные кровати. Находившиеся в палатке чем-то занимались. В ближнем углу, сидя у швейной машинки «Zinger», один — спорый портной, ушивал дембельский ПШ. Напротив него другой, сбойливый боец, упёршись ногами в ножки кровати, силой тянул за концы обёрнутую по кругу брезентовую ременную ленту, шлифуя плотно намотанный на изогнутую стальную трубу изножья кожаный ремень. Сидевший на той же кровати, третий, отрывом войлока, с пастой Гойи, золотил, закруглённую солдатскую пряжку. За буржуйкой в центре прохода — четвёртый, в длинных синих трусах и белых кроссовках, начёсывал металлическим гребнем, накинутую на себя шинель. Сбочь, поставив на табурет кирзовый сапог, ножом скашивал наращенный дембельский каблук пятый. Два таджика-тарджимона — переводчики с языка дари отрешённо играли в нарды, тихо общаясь на своём языке. Обапола лежал и читал книжку восьмой. Поодаль, лёжа, что-то курил и о чём-то думал, слушая портативный японский транзистор, девятый. В тыльном углу, обособившись от всех, десятый ваял одиннадцатому прилаженной бритвенной машинкой наколку на уровне сердца — группу крови на фоне патрона. Визави через проход, в другом углу семеро сидевших на ближних нижних койках и лежавших на верхнем ярусе слушали, как двенадцатый под игру перебором на гитаре декламировал подводку к песне Михаила Смурова «Я Воин-интернационалист»:

Я — Воин-интернационалист!
Хотя конечно дело даже, в общем, не в названье —
Пусть даже б назывался я расист,
Вам легче не стало бы от этого — ихване.

И после этого четверостишья, он перешёл на бой и надрывное пение:

Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок,
Я нажимаю ласково на спусковой крючок,
И хладнокровно трассеры по воздуху летят,
И я хочу того же, чего они хотят.

Дехканин изогнулся и дыбом стала шерсть,
Вот их осталось пятеро, а раньше было шесть,
Затем четвёртый, пятый, третий и второй упал.
А в первого мой Сашка друг, нечаянно попал.

И падают душманы на землю, а потом,
Мы складываем их рядышком ровненьким пластом,
Работаем на славу, и Сашка друг и я,
Нас где-то за кордоном зовут рукой Кремля.

К нам вообщем проявляют огромный интерес
Папаша Збив Бжезинский и дядя Сайрус Вэнс,
Винтовка М-16, китайский автомат,
Но нам ведь не сломаться, скажи — не правда ль, брат?!

И всё же лезут сволочи сюда в Афганистан,
Их словно плодоносит соседский Пакистан,
Ведь им война такая совсем не по нутру,
И морщатся от этого агенты ЦРУ.

Душман такая сволочь в окно в дувал залез,
Но здесь уж мне поможет родимый АКС,
Ведь он с плеча не слазит, сроднился он с плечом
И от меча погибнет, тот, кто пришёл с мечом.

А где-то дома, шурави духтар,
Цветёт сирень, в поход идут туристы,
А ты рассматриваешь в триплекс Чарикар,
И очень тихо слушаешь транзистор.

Певший снизил тембр и, вновь перейдя на игру перебором, продекламировал стихи из песни:

Опять звучит воинственный набат,
Мы в три минуты покидаем роту,
И вот опять летим в Джелалабад,
Всё, так как прежде, будто на работу.

— Гвардейцы! — обратил внимание находившихся в палатке бойцов прапорщик Киселёв. — Я привёл в роту молодое пополнение! Объясните им, что почём. Смотрите, только без рукоприкладства. Арманд, ты давно гражданский, проследи! — крикнул он напоследок, лежавшему с книжкой, лениво поглядевшему на молодых, бойцу.
С этими словами прапорщик хитро улыбнулся и покинул палатку. Но воины открыто проигнорировали появление шестерых новоприбывших, продолжив заниматься своими делами. Внимание молодых обратилось на две, стоявшие в середине левого ряда, кровати. Они были аккуратно застелены. Поверх одеял, от изголовья к изножью по диагонали был растянут белый кант. Вверху на железных спинках в деревянных рамках за стеклом были закреплены две фотографии. С них, на фоне бронетехники смотрели двое улыбавшихся молодых парней. 
— Так, молодёжь! На эти кровати не садимся ещё двадцать дней, — предостерёг зашедший после физического занятия, атлет, — пока сороковины не истекут. Традиция здесь такая! 
Молодые переглянулись, повисла тишина. Её нарушил гнусавый голос щуплого, невысокого роста бойца, с высоким лбом, утиным носом и выдвинутой вперёд нижней челюстью:
— Вешайтесь, духи! — произнёс он с ехидной улыбкой, уменьшив звук транзистора.
— Отвали, Лепёха! По нашей традиции у них есть десять суток вольных, — фундировал, вытиравшийся цветным полотенцем атлет, — парни, всё в порядке! Осмотритесь пока, войдите в курс дела. Я — Капуста! — представился он. — С Алтайского края есть кто?! — спросил он, вглядываясь в лица. Но молодые промолчали. 
— Нет никого оттуда?! — переспросил Капуста и, не получив ответ, резюмировал. — А может оно и к лучшему. 
— Располагайтесь. Теперь это ваш дом! — произнёс он по-доброму, усугубив. — Если повезёт, то на двадцать один месяц и до двух лет! 
— Это, если повезёт! — подключился к наставлению сидевший спиной и строчивший на швейной машинке битюг с рябым лицом и наколкой с надписью «ОКСВА» на правом плече. Он выдержал паузу и продолжил, — а если не повезёт, то наименьше.   
Чувствуя неловкость, молодые конфузливо расселись на стоявшие у изножья кроватей пары табуретов, скреплённые воедино.
Лепёха заметил в руках Монгола забитый под завязку рюкзак:
— А это что такое? — спросил он, и дёрнул рюкзак на себя.
Монгол держал его цепко и не выпускал из рук. Лепёха дёрнул рюкзак с усилием ещё раз. Завязалась потасовка. Монгол насупил брови и бросил Лепёху, как пушинку через туловище поворотом, распластав на бетонный пол. В мгновенье, с разных концов палатки, слетелись все, кто дотоле был чем-то занят, за исключением, продолжавших играть в нарды и не пожелавших участвовать в кафирской задыме, двух немотных тарджимонов и, лытавшего от мирской колокуты умиротворённого Арманда. Началась жёсткая сеча, на шестерых молодых — Монгола, Стрелу, Руста, Костяна, Сидора и Костра накинулось более тридцати человек. Учитывая физический потенциал новоприбывших и наносимый ими урон, старики пустили в ход, парные табуреты, пока стычку криком «Амба», не остановил Капуста. Он протиснулся меж зарубившихся сторон, плотно подступил к Монголу и, потянув вниз, поправил на нём х/б с выдранными верхними пуговицами. На оголившейся шее блеснули пять, с пятикопеечную монету, шаманских медных зеркал, висевших на чёрном кожаном шнуре.
— Я гляжу, вы все спортсмены, костоломы и даже шаманы, среди вас имеются, — начал менторским тоном Капуста, — извещаю напредки! Тратить время и силы на облом не будем! А попросим ротного убрать вас из подразделения — служите в другом месте!
Капуста на миг осёкся, окинув молодых пристальным взглядом, и продолжил наставление:
— В разведроте сызвеку вся ответственность лежит на старослужащих. Наши требования просты — техника должна быть на ходу, вооружение исправно, боеприпасы в достатке, провиант в избытке, палатка в чистоте, в полку разведчики дерзкие и меж собой спаянные. Толкую до тютельки! Ноне в роте четыре призыва: вы — духи, отслужившие три месяца и прибывшие сегодня из учебки в Афган. Затем те, кто старше вас на полгода — старые духи, прослужившие девять месяцев. После них идут черпаки, те, кто отдал Родине год с лишним. Замыкаем цепочку мы — деды, за спиной которых уже более полутора лет службы.
Я не беру в расчёт одного гражданского, то бишь — дембеля. В роте ещё остался один ихтиозавр, особо полюбившийся командованию, по кличке Арманд — вон он, на койке и читает книжку. Ему, и от него, ничего уже не нужно и ничто не грозит. Поэтому он лежит себе и плюёт в потолок. На операции он уже не ходит — не положено. До конца месяца по любому уволят — понеже, край. Далее — на боевых все равны! Нет ни стариков, не молодых! Пока рота находится в расположении, ватажимся по призывам — деды с дедами, черпаки с черпаками, а духи соборно — старые и новые. Ближайшие три месяца, пока сроку службы старых духов не исполнился год, они будут ломить наравне с вами.
Когда же начнёт веять Приказом Министра обороны СССР «О мобилизации и демобилизации из рядов СА СССР» — в конце марта, переводящим старых духов в черпаки, их взгляды на вас начнут суровиться, а щёки надуваться. Они преднамеренно начнут обострять с вашим призывом отношения, ведь духовщина для них будет уже пройденным этапом. А вам, отслужившим на тот момент всего полгода — предстоящие полгода, надлежит пахать уже одним. А вы учебку-то, где прошли? — отвлёкся от темы Капуста.
— В Шерабаде! — ответили молодые.
— А ротным, кто был, — спросил Капуста.
— Ровба! — в один голос ответили все шестеро.
— О, Ровба, — командир авторитетный!  — К сведению, в палатке сейчас находятся только деды и черпаки, не считая Арманда. Старые духи бороздят просторы полка и окрестности дивизии. Поглядим, что намоют к концу дня, — задумавшись, произнёс Капуста и направился в конец палатки, где кололи группу крови.
Всё было ровно так, как и предрекал Капуста. Старые духи сначала высокомерно сторонились молодых, но деваться им было некуда, ведь задач стояло непочатый край. Посему, они постепенно начали вводить их в курс дела.
Утром после завтрака Капуста благовестил Арманду — его военный билет был оформлен для демобилизации, и ему надлежало выйти на прощание со знаменем полка. Обрадованный Арманд стал спешно переодеваться. На его парадном кителе сверкали орден «Красной Звезды» и медаль «За Отвагу». Проводить его высыпала вся разведрота.
В это время у штаба части скопилось более двух десятков таких, как и он, особо полюбившихся командованию дембелей с парадными шинелями и однотипными тёмно-серыми дипломатами. На их груди блистали ордена «Красной Звезды», медали «За Отвагу» и «За Боевые Заслуги». Вскоре, двое бойцов из комендантского взвода вынесли из штаба Боевое знамя полка. Вышедший за ними подтянутый офицер — начальник штаба полка в звании майора раздал дембелям военные билеты и дал приказ строиться. Они сложили дипломаты и шинели в сторонке и встали в две шеренги.
Зычно скомандовав: «Равняйсь! Смирно!», начштаба выступил с короткой напутственной речью и, выдержав паузу, приказал: «Развернуть Боевое Знамя! К прощанию с Боевым Знаменем полка приготовиться!». С этой командой, дембеля по очереди чётким строевым шагом подошли к священному полотнищу и, преклонив колено, приложились к нему губами. В завершении, из рупорного громкоговорителя, деявшего над дверью штаба полка, громко заиграл марш «Прощания Славянки», и дембеля, держа равнение на Знамя, чеканя шаг высоким подъёмом ноги, начали проходить торжественным маршем.
— Эта традиция повелась со дня формирования полка в 1941 году, — поведал молодым Капуста, — в суровые дни Великой Отечественной войны. Она сохранялась на этапах Венгерского восстания 1956-го и Пражской весны 1968-го годов, чтится гвардейцами и по сей день — уже в Афганистане.
Торжественность момента вызвала у друзей — Костяна, Монгола, Руста, Стрелу, Сидора и Костра трепет. Вместо дембелей с боевыми наградами, браво шагавших под аккомпанемент военного марша и равнявшихся на знамя полка, они представлял себя. Но мысль о том, что этот таланный момент зело далёк, дюже их бередил. 
День затухал, солнце клонилось к закату. Выцветший под палящим солнцем зелёный палаточный городок, раскинутый в десяти шагах от взлётно-посадочной полосы аэродрома Кундуз, созерцал на десятки винтокрылых Ми-8МТ и Ми-24, устало склонивших свои лопасти и, набиравшихся сил перед новым днём. А друзьям — молодым разведчикам, тем временем, предстояло вхождение в боевую среду и испытание войной.