Уничтожение психически больных в войну 3

    СИДОРОВЫ (отрывок из книги "Спойте им, соловьи"

В корпусе, где на первом этаже разместились трудмастерские и женское отделение, Сидоровы жили в небольшом уютном помещении второго этажа. Девять детей Татьяны Матвеевны, шумные, разновозрастные, бегали, играли в догонялки по траншеям, вырытым на случай бомбёжки.

    Немцы, как пришли, сразу выгнали всех из своих квартир. Переселялись жильцы кто куда. Семью Сидоровых пока не тронули. Непривычно было смотреть на большие появившиеся надписи на незнакомом языке. Их развесили везде, над каждой дверью.
Двадцатого декабря, ближе к обеду, детей с улицы прогнали. Но в огромное окно со второго этажа видно, как мужчины вывозят на тачках мёртвых людей. Грузили на подводу и куда-то увозили их. Такое зрелище и раньше наблюдали, только редко и по одному. Правда, последнее время число трупов существенно увеличилось. Но сегодня всё везли и везли. Лошадь не успевала перевозить, и больных стали скидывать в траншею перед зданием.

    После работы весь разбитый от происходящего отец разговаривал с матерью. Ребятишки – здесь же.
– Тань, тошно мне. Что же это делается? Потравили вчера за обедом всех больных у нас, пятнадцатом. Немцы подливали отраву в суп и под прицелом автомата заставляли медсестёр кормить бедняг. Если не ел какой, тому укол с ядом, – отец потирал рукою свой лоб. Затем он встал, как-то растерянно потоптался на месте и продолжил:
- Сегодня двери открыли, а там… - он снова сел на лавку.
– Мам, а ты не травила? – глухо спросил двенадцатилетний Володя.
– Все из отделений сбежали, но… Медсёстры, что с Горького тогда по распределению приехали, они же жили в мансардах, их всех заставили травить. Фашисты пришли, поставили меня на туалет, чтобы отравленные рвоту себе не вызвали. Больные многие сразу почуяли, чем дело пахнет.
Дети слушали, раскрыв рот. На минуту сделалось тихо.

– Так вот почему ты вчера валялась в постели, ничего не делала. Мы подумали – заболела, мам, – переживала Вера.
Старшая дочь, Ира, держала на руках сестрёнку Юлю, и вся подалась вперёд:
– Что же нам ничего не сказала?
Мать погладила Николашку, сына пяти лет, по головке, сдавленно проговорила:
– Тут и взрослому не справиться. Не знаю, как вас уберечь от всего этого.
Отец после недолгого молчания продолжил:
– Пригнали бригады из мужских отделений, заставили вывозить. Я отвозил их на старое кладбище. Там же всегда заранее могилы были выкопаны, вот в них и скидывал с повозки. Один свалился тоже, но оказался живой. Его уже придавило другими, а он руку тянет, мол, дай закурить, браток.

– Па, и ты дал ему? – спросила Нюся, восьмилетняя дочка, во все глаза с удивлением смотревшая на отца. Ответа не последовало. Степан Моисеевич, отвернувшись, заплакал. Повисла тяжёлая пауза. Татьяна медленно привстала со скамьи, подошла к окну.

– Звери! Хуже зверей! Люди им помешали, и надо их уничтожать?.. Ой, Боже мой! – она закрыла рот рукой. Ребята подскочили посмотреть, но она оттолкнула их, зарыдав сама:
– Не надо... не надо вам это видеть.
В траншее орудовали две собаки. Грызли тела людей. Татьяна закрыла белой занавеской окно. Отошла и, плача, присела к мужу.
– Не плачь, мамочка! – ласкались маленькие. Они сегодня так насмотрелись, что испуганно жались друг к другу, – а нас тоже убьют?

    Мать завыла в голос. Прижала к себе детские головки. Дети заголосили все разом. Огромное потрясение испытала семья. Степан Моисеевич встал, набрался сил и выдохнул:
– Так, всё! С сегодняшнего дня всё, что видите, не запоминайте. Ни на что не обращайте внимания, – он прошёл к окну, заглянул за занавеску, скулы его сжались. Он даже охрип от волнения:
– Нам бы лучше уйти куда-нибудь жить, но где нас ждут? Везде война. Живите, на рожон не лезьте. На улице нечего делать. И поменьше в окно смотрите! А то ещё стрельнут.

    Он сел. Высморкавшись, тихо, ласково сказал:
– Не плачь, Танюш. Не вечно ж войне быть. Будет и победа. Пока потерпите, милые мои. Потерпите. Нам ещё жить надо, маленькую Юльку подымать. Да, ребят? Будем жить? – отец делал подобие улыбки на лице. Младшие дети воспрянули духом. Они всё перетерпят, ведь всё равно наши победят и тогда накажут фашистов! Старшие нахмурено молчали.
Утром всю трагедию они увидели своими глазами.