Часть третья. 1991г. Августовский путч

     1.
     В четыре часа утра 19 августа Седова разбудил телефонный звонок. Дежурный по части передал командиру распоряжение штаба округа о срочном прибытии на службу.
     – Товарищ подполковник, машина выехала.
     Что случилось, почему срочно, дежурный сказать не мог, он просто ретранслировал вышестоящее распоряжение. На обычные учения это не было похоже, значит, случилось что-то серьёзное, а события последних недель: конфронтация руководства России и Союза, фактический распад СССР, подсказывали – зреет нечто серьёзное.
     Через тридцать минут Антон уже ехал в управление.
     В штабе пояснить, что произошло, никто не мог, письменных распоряжений не было. Телефоны вышестоящего руководства молчали. Тогда Седов выехал на автобазу. И уже там, на месте, включив в кабинете телевизор, в шесть утра услышал Заявление Советского руководства, принятое членами ГКЧП о введении в стране чрезвычайного положения.
     К семи часам подтянулись заместители. На лице замполита сияла радостная улыбка.
     – Наконец-то, Антон Иванович, умные люди решили взять власть в свои руки.   Сколько терпеть можно Горбачёва с его перестройкой и новым мышлением.  Домыслились – жрать народу нечего. Дожили до народного бунта! Надо, командир, выводить машины из гаражей. Команда скоро будет. Я звонил в политуправление. В Москву и Ленинград вводят войска. Так что надо быть готовыми.
     В девять утра так же ничего не прояснилось. Команд на использование техники не было. Люди прибывали, а распоряжений никаких. Он позвонил в управление. Толком никто ничего сказать не смог, дежурный генерал посоветовал не спешить.
     – Вы на месте, и хорошо, если что, команда последует.
     Рассудительность, спокойный тон генерала успокоили Седова. И, правда, почему он должен суетиться, бегать, напрашиваться на выезд техники выезд неведомо куда. Действительно, если что, распоряжение последует.
     Люди о Заявлении уже знали. Андреев собрался было провести митинг.
     – Антон Иванович, давай людям слово скажем!
     Андреев своей болтовней раздражал Антона, и он попытался его утихомирить.
     – Товарищ замполит, что мы скажем людям? Прекратите митинговать. Ишь, обо всём и ни о чём он собрался с народом разговаривать. Прекратите!
     Андреев недовольно поморщился.
     – Партия с вас потом спросит за молчание!
     Но Седов уже его не слышал. Он вновь пошёл в кабинет. Там и телефон рядом и телевизор работает. По телевизору по-прежнему транслировалось одно и то же: новостные выпуски с балетом «Лебединое озеро» и классической музыкой в перерывах.
     Самой свежей информацией о происходящем, были рассказы прибывающих на службу офицеров и прапорщиков. Прапорщик Вдовин сообщил, по Минке в сторону центра идёт колонна БМП и танков. Кто-то видел танки на въезде в город, толпы митингующих в центре Москвы, подразделения ВДВ, охраняющие телецентр в Останкино. И тут же кто-то приплёл ко всему этому взрыв бытового газа в доме на Севере столицы. Напряженность росла. Люди ждали какой-то команды.
     А Андреев снова теребит.
     – Командир, политуправление округа просит провести собрание по поддержке ГКЧП. Что делать будем?
     И Седов принимает решение. Он объявляет учебную тревогу. За свой весьма небольшой срок службы здесь, в Московском гарнизоне, он подчинённых в учебно-боевой обстановке не видел. А между тем в части был план действий личного состава по тревоге. Каждое подразделение имело определённую задачу на период боевых действий. По идее каждый человек должен хорошо знать свой манёвр в различных ситуациях. Но то по идее. В реальности, через полтора часа бестолковой толкотни людей у боксов оказалось, что к боевым действиям часть не готова. Офицеры с изумлением смотрели на командира: что хочет этот человек?  А «этот человек» с удивлением смотрел на толпу людей. Кто они, эти люди? На военных точно не похожи. Большая часть офицеров привыкла в гражданке находится на службе, и по тревоге они стояли в строю в пляжных шлёпанцах да футболках. Седов дал команду «отбой». Не дай бог дело к получению оружия подойдёт, не хватало ещё пистолеты и автоматы потерять.
     Весь в холодном, неприятном поту он ушёл в кабинет. И, пожалуй, впервые за прошедшее время Седов пожалел, что согласился на перевод в Москву. Однако плакать было некогда. Он собирает командование. Итогов и разборов действий личного состава по тревоге Антон не делал, потом разберёмся. На совещании была сформирована оперативная группа по работе в период действия чрезвычайной ситуации и уточнен порядок использования автотехники. Это был важный вопрос, дело в том, что в ходе учебной тревоги, командир не обнаружил на месте четырёх ЗИЛов с водителями. Начальник штаба шепнул, мол, на дачах техника и фамилии назвал у кого. Лучше бы не называл, и так понятно, не простые люди пользуются услугами части. Он ещё подумал, совесть иметь надо, в стране чрезвычайная обстановка, а начальнички спокойно щебень и песок на дачи возят.
     Приехал на службу Сергеев, бывший командир части.
     – Антон Иванович, может, и я сгожусь на что? Дела, смотрю, разворачиваются серьёзные.
     Антон удивился.
     – Артём Кузьмич, вам что дома не сидится? Что вы в такую даль примчались?
     Сергеев был слегка подшофе. Настроение у подполковника было благостное, и от того боевое. Он был готов рассуждать на любую тему, видимо и не только рассуждать. Антон сидел как на иголках, он понимал серьезность складывающейся ситуации, а тут отставник. Но приходилось слушать полупьяные рассуждения Сергеева. Не выгонять же, вроде сотрудник части, ветеран. А ветеран, ухмыляясь, рассказывал.
     – Добирался я через центр, и уж потом на рейсовый автобус сел. И вот что я тебе скажу, командир. Цирк всё это, а не захват власти. Танки на красный свет останавливаются, ГАИшники рядом едут, это что, так ключевые точки под контроль берутся? Командиры из машин наполовину корпуса высунулись,  выглядят растерянными. Нет, это цирк. Я на днях про Чили читал. Так вот, в семьдесят третьем там не переворот был, а была чётко спланированная операция, военная операция по взятию власти. Самолёты бомбили цели. А своих, военных, кто против был, свои и расстреляли. Вот это была решительность. А здесь… На красный свет светофора танки останавливаются! Анекдот. Нет, что-то здесь не то. Тебе-то ещё никаких команд не давали? Ну и ладно, ты и не спеши. Пусть письменно распоряжение пришлют. А своих архаровцев, Андреева и этого, как его, Пал Палыча Мыльцова, ты не слушай, это аферисты, съедят, как и меня съели и не подавятся.
     Сергеев, подошел к столу, налил стакан воды, жадно выпил.
     – Антон Иванович, ты это…  грамм сто пятьдесят налил бы. Вчера в гаражах с мужиками малость перебрали, трубы горят.
     Он с тоской посмотрел на Седова.
     В другое время Антон отшил бы ветерана. Но сейчас, после интересных выводов того, с охотой плеснул старику коньяк в стакан, была заначка на экстренный случай.
     – Артём Кузьмич, езжайте домой. Без вас справимся. А за интересные сравнения спасибо. Правильно вы подметили, в борьбе за власть решительность нужна.
     После обеда отзвонилось вышестоящее руководство.
     – Антон Иванович, это Беляев. Как у вас обстановка? Ну и хорошо. Никаких действий не предпринимать. Сегодня плановые выезды ограничьте до минимума. А с людьми потолкуйте, не желательно в центре города болтаться, лучше семьями пусть займутся. Если что звоните. Я на месте.
     Антон положил трубку.
     – И что это было?
     Ладно, главное понятно: никаких действий не предпринимать. Антон повеселел. Решительно снял трубку телефона и позвонил домой. Анна была встревожена, по голосу чувствовалось.
     – Антон,  слава богу, целую вечность от тебя звонков не было! Что там у вас случилось? Ты понимаешь, у нас тут слухи ходят, один невероятнее другого.
Седов, как мог, успокоил жену.
     – Аня, главное за детьми смотри. Особенно за Егором, он со своими новыми друзьями вполне может на митинги в центр пойти, а там войска. Передай, я запрещаю выходить из дому.
     – Хорошо, хорошо, Антон я всё передам, как ты просишь.
     Седов положил трубку, теперь, после разговора с женой он был спокоен, родные дома, всё под контролем.
     Но не спокойна была Анна Петровна. Она сказала мужу неправду. Егор ещё в девять утра, сказав, что идёт к товарищу уточнить какие учебники надо приобрести к новому учебному году, исчез и вот уже более шести часов не появляется дома. Наталья Ивановна на разведку в соседний дом к Мишке, с кем вроде сдружился Егор сходила. Лена по подружкам пробежалась. Никто не видел сына. Она хотела было сказать Антону, что сына дома нет. Но увидев энергично махающую руками тётку  Наталью, не сказала. А положив трубку, заплакала.     Наталья Ивановна обняла её.
     – Ну и чем поможет рассказ мужу, о том, что Егорки нет дома? Ты только головной боли ему добавишь. Найдётся сынок, не переживай, чай не в пустыне живём.
     Егор не имел представления об этих переживаниях. Утром, когда шёл к Мишке, он повстречал Кольку, кореша из секции бокса. Тот сообщил, что ему звонил приятель и просил приехать к Белому дому.
     – В стране переворот, и у Белого дома сейчас решается судьба государства.     Да, да, так и сказал! И все порядочные люди должны быть там. Давай, Егорка, пошли вместе.
     Егор и минуты не думал. Мама? Тетя Наташа? Лена? А что с ними случится?
     Парни сначала приехали на Манежную площадь. Здесь стояли БМП и танки. Они просто стояли. Офицеры и солдаты никаких действий не предпринимали, молча курили, кто-то разговаривал с людьми. Народу было много. Люди плотным потоком шли в сторону Белого дома, юноши присоединились к толпе.
Егор в такой обстановке был впервые. Люди рядом не молчали. Они говорили, говорили. И то, о чём они говорили, сначала пугало. Разве можно винить во всех грехах власть? И не просто винить, многие матерком сопровождали фамилии: Павлов, Янаев, Лигачёв, Пуго. Да, он знал, президент Союза Горбачёв, о других вскользь по телеку что слышал, но в памяти эти фамилии не отложились, другие заботы у паренька. А тут, каких только нелицеприятных эпитетов в адрес Горбачёва, коммунистической партии он не услышал. И военных не хвалили – хаяли генералов: дармоеды, преступники и прочее, прочее. У него отец офицер и сейчас по тревоге на службу выехал, так что и он преступник? Голова кружилась от этих разговоров. Но он слушал, пытаясь понять, что эти люди хотят, понять, где его место сегодня. Однако разобраться было сложно, и он просто шёл, заряжаясь общей атмосферой вседозволенности и свободы.
     Вскоре они пришли к Белому дому. Здесь уже были тысячи людей. Наверно десятки тысяч, трудно было понять сколько. Он увидел танки, около них какое-то движение, вот на танки поднялись люди. Окружавшие Егора люди аплодировали, улыбались и одобрительно хлопали в ладони. Что это было, кто стоял на башнях танков он не знал, но так же хлопал в ладошки и топал ногами. Колька толкнул локтём в бок.
     – Слышь, Ельцин, Ельцин выступает, ты слышишь!
     До танков было довольно далеко и, разумеется, он ничего не слышал, тем более шум вокруг. Но он кивнул головой. Дескать, он всё понимает, всё слышит. Вдруг послышался голос: «Баррикады, давайте делать баррикады! Брусчатка, вскрывай брусчатку!» Люди бросились разбирать дорожки.
     В этой бешеной атмосфере прошло немало часов. Егор устал, его товарищ так же не выглядел столь уверенно как утром. Никаких атак, боевых действий не было. И пьянящее чувство победы, перелома, понемногу уходило. Но люди не расходились, собираясь группками ели, пили, разговаривали, перекуривали. Народ ждал.
     – Слышь, Егор, давай домой сходим, наши не знают где мы. Мать ругаться будет. Перекусим, и айда сюда вновь. А?
     Егор и сам уже начал подумывать, а не пора ли домой. Не вечно здесь сидеть. И он согласился.
     Через час парни были в районе.
     Матери они такие, конечно они переживали в эти трудные часы. Анна Петровна с Натальей Ивановной целый день провели у окна. Анна всё же сказала мужу, когда тот звонил в очередной раз, что Егора нет дома. Тот помолчал и промолвил: «Высеку молодца, как приеду, высеку. Не посмотрю что боксёр!» И Анна Петровна успокоилась. Слова мужа на счёт высеку, она пропустила. Конечно, бить сына он не будет, но то, что Антон сказал «как приеду» её и успокоило. Значит, муж уверен, что с сыном всё в порядке, и сам скоро будет дома.
     Анна упрекать сына не стала, она только посмотрела на него. Глаза матери сказали Егору всё. В них были слёзы, гнев, переживание, а на лице застыла маска такого отчаяния и боли, что Егор в душе сам себя высек.
     – Мамочка, ты, пожалуйста, успокойся. Я не правильно поступил, уйдя в город без разрешения, честное слово, больше такого не повторится.
     Мать ничего не ответила. Накормила и отправила отдыхать. А вот Наталья Ивановна не выдержала, устроила парню  выволочку. Анна не слышала, она была на кухне. Сестричка брату так же ничего не сказала, только тихонько спросила.
     – Ну, как там в городе? Стреляли?
     Егор, лёжа в постели и уже закрыв глаза, пообещал сестрёнке всё рассказать.
     – Лен, завтра, хорошо, завтра всё расскажу.
     Поздно вечером Анна позвонила мужу и успокоила, мол, с сыном всё в порядке, с друзьями гулял в районе. О том, что Егор был у Белого Дома, она не сказала.
     Два последующих дня Наталья Ивановна под завязку загрузила парня домашней работой. Он вынес на улицу и выбил все ковры и коврики, покрывала и зимнюю одежду. По команде тётки передвигал мебель, пропылесосил самые труднодоступные места в квартире. Много чего полезного сделал по дому.
     Наталья Ивановна улыбаясь, подмигивала Анне.
     – Трудотерапия – главное средство в борьбе за человека.
     К вечеру следующего дня парень взмолился.
     – Тётя Наташа, а можно остальные дела на завтра перенести. Руки не гнутся.  Я на тренировках так не уставал. Больно уж много у вас этих подушек да ковров.
     Наталья Ивановна сжалилась и отпустила Егора на улицу. Отпустила, разумеется, с разрешения матери. Та была в студии, работала с учениками: обычную жизнь никто, даже такое грозное событие как московская чрезвычайщина не отменял.
     Анна Петровна по телефону проинструктировала сына.
     – И чтобы не далее пятидесяти шагов от дома был. Ты понял?
От дома не отходить, это он понял, не понял только, что такое пятьдесят шагов и почему именно пятьдесят. Ну да ладно, главное он на свободе.
На площадке, она, кстати, от дома в сорока пяти шагах была, в окружении подростков, сидел Николай, его позавчерашний коллега по прогулке в центре Москвы. Парень пускал кольца сигаретного дыма, пил пиво и рассказывал о событиях, в центре которых и он оказался. Увидев Егора, Колька поднялся с бревна.
     – Ну, где ты был?
     Егор вместо ответа упрекнул парня.
     – Ты что куришь, и пиво пьёшь.
     А тот, выбросив банку в кусты, принялся ерничать.
     – Что курю? «Опал» курю. А пью, да чёрт его знает, бурду немецкую пью! А мы что, маменьку боимся, нам, что соску только можно?
     Егор прервал.
     – Кончай. Я серьёзно говорю, тренер узнает, выгонит из секции.
     – Если ты не скажешь, не узнает.
     Парни медленно пошли по тропинке вглубь леса.
     – И что там было? Рассказывай. По радио передавали, в центре стрельба была, жертвы. А потом сказали, вроде армейскую технику из Москвы  вывели. Что ты видел, расскажи?
     Николай остановился. Лицо его стало серьёзным и сосредоточенным.
     – Что я видел? Много чего насмотрелся. Вчера мы у Белого Дома целый день тусовались, всё атаки ждали, а к вечеру наша группа в сторону МИДа пошла, собственно народу туда много шло. Где-то около полуночи было, колонна броневиков шла по Садовому кольцу в сторону Смоленской площади. У тоннеля проход был заблокирован, троллейбусы сдвинуты, но бронники всё же шли, своей бронёй сдвинули эту баррикаду. А тут в сторону военных полетели камни, арматура, пустые бутылки, мусор, в общем. Но я видел и бутылки с горючим, пламя, народ на технику лезет. Мы далековато стояли, но видно было всё. Вдруг выстрелы. На одной БМП обзор закрыт, и башня крутится, машина, взад вперёд ёрзает. Машину всё же подожгли. Экипаж выскочил. Что уж с ним сделали, не знаю. Народу много, да ещё ночь, освещение слабое. Вот так было. Мы долго там не стояли. А сегодня я узнал, троих положили. Военных вроде среди них нет. Ну  а мы потом охраняли до утра здание МИДа, и по домам.
     Парни расстались молча. Говорить было не о чём. Егор поспешил домой, отец может подъехать.

     2.
     Утром 21 августа техника и личный состав Московского гарнизона, по приказу Министра обороны были возвращены в места постоянной дислокации.  Командиры частей и соединений доложили о приведение вверенных частей в исходное состояние.
Доложил о состоянии дел и подполковник Седов. Собственно, в его части в те грозные дни ничего необычного не происходило. Машины на местах, люди так же.  После 17 часов офицеры и прапорщики, не задействованные по службе, потянулись в сторону КПП. Седов так же решил отъехать домой. А перед отъездом зашёл к замполиту. В кабинете Сергея Павловича столбом стоял табачный дым, на столе бутылки,  нарезанная большими кусками колбаса, сало, огурцы с помидорами и хлеб. Когда дверь распахнулась, присутствующие Пал Палыч Мыльцов и два складских прапорщика, не сговариваясь, посмотрели на Андреева, мол, что же ты, тудыть твою… дверь не закрыл.
     Андреев не растерялся.
     – Товарищ командир, стол накрыт, прошу! Ваш тост первый.
     Седов по раскрасневшимся лицам понял, все тосты уже сказаны, а по злющим глазам Мыльцова, видно было: по-доброму командира здесь не вспоминали.
     – Я не понял, товарищ замполит, это что же за мероприятие у вас. Воинская часть не кабак, что вы себе позволяете.
     Мыльцов ухмыльнулся.
     – Ну, вам с Сергеевым можно, а почему бы и нам не выпить, тем более что повод есть. Как-никак Россию отстояли, демократию защитили.
     Антон понял, разговаривать с этими людьми сейчас бесполезно.
     – Закругляйтесь, господа. Завтра поговорим.
     Он повернулся и вышел. Домой не хотелось. И вообще, куда-либо ехать, что-либо делать, желания не было. Седов понял, это элементарная усталость. Зашёл в кабинет. Снял трубку телефона, набран домашний номер. Трубку взяла Наталья Ивановна.
     – Передайте Анне, я выезжаю.
     Встреча с семьей приободрила Антона Ивановича. Уже после ужина видя, родные лица, улыбки детей, он понял, дом, семья, родные и есть главный источник силы и бодрости человека. Оно и впрямь, несколько часов дома и ты уже заряжен энергией. Однако он был не прав, это не часы были, это было мгновение, и это мгновение растворилось в момент с утренним звонком будильника.
     Надо вновь ехать на работу.
     А там его ждали новости. В часть прибыл следователь военной прокуратуры.
     – Здравствуйте, Антон Иванович. Старший лейтенант Зверев, военная прокуратура округа.
     Седов кивнул, руки не подал. Его покоробило поведение старлея: встретил старшего по возрасту и званию сидя, причём сидя в кресле командира части.
     – А ничего, что вы на моём рабочем месте находитесь.
     Старший лейтенант, ничуть не смущаясь, ответил.
     – Пока, ваше. Командиры приходят и уходят, а это всего лишь стул. Я не на вашем месте, слава богу, просто на стуле сижу.
     Видно было, парень упивается своей значимостью и властью. Но с кресла встал.
     – У меня к вам, товарищ командир несколько вопросов.
     Зверев вновь присел к столу, теперь уже не на кресло командира, достал из объёмного портфеля папку, несколько минут ковырялся в ней и, вынув несколько листков, обратился к подполковнику.
     – 19 августа, прибыв в гарнизон, вы подняли часть по тревоге и подготовили людей к выходу для участия в блокаде Российского Белого Дома. Чьё распоряжение вы выполняли? И следующий вопрос, командирам подразделений, заместителям, вы заявили, что всячески поддерживаете ГКЧП. Это ваша личная позиция, или вы передали подчинённым чьё-то мнение? И третье. С бывшим командиром подполковником Сергеевым в тот же день вы пьянствовали в этом кабинете, при этом хаяли президента Ельцина и правительство России. Так?
     Седов сидел молча. Он с трудом сдерживал острое желание дать в эту холёную физиономию кулаком.
     Зверев напрягся, чувствовал, что переборщил. Лицо начало краснеть, руки подёргиваться. А Седов, видя такую реакцию, в душе похвалил себя  за выдержку.
     – И с чьих это слов обвинения, товарищ старший лейтенант? Вы понимаете, всё, что вы сейчас сказали, это очень тяжёлые обвинения командиру. За это можно и ответить.
     – И ответим. Вот у меня два заявления, подполковника Мыльцова, вашего заместителя и замполита части. Что вы на это скажете?
     Седов встал, всем своим видом показывая, что аудиенция завершена.
     – Товарищ старший лейтенант, я вас больше не задерживаю, у меня много дел.   Честь имею.
     Старлей растерялся, он видимо не привык к такому обращению.
     – Что же мы с вами в прокуратуре теперь встретимся.
     Седов уже не слушал следователя, он шёл на построение.
Несколько дней прошло в суете и заботах. Дел у командира действительно было невпроворот. Он уж и забыл о старшем лейтенанте. А тут вдруг вызов к руководству. Приглашал полковник Беляев, тот самый с кем он имел честь общаться несколько раз по телефону.
     В огромном кабинете Седов почувствовал себя неуютно. Не располагал к хорошему разговору этот кабинет. На то видимо и были рассчитаны высокие стены, обитые древесно-стружечной плитой цвета тёмного дуба, люстра, размером которой мог позавидовать Большой театр. На стене, прямо за креслом полковника зияла огромная светлая ниша. Видимо в этой нише был портрет президента Союза, не успели другой разместить.
     Беляев увидел взгляд Седова на пятно, улыбнулся.
     – Да, вот и я иногда думаю, здесь и портрет Ленина, и Сталина размещался, Хрущёва, других руководителей. Думаю, может портрет Жукова повесить, а?
Вопрос был риторический, и задан был для того чтобы разрядить обстановку. Ну что же, разрядил. Но комфортнее Седов себя не почувствовал.
     – Садитесь, Антон Иванович. Рассказывайте, как служба идёт?
     Антон сел в кресло у огромного письменного стола. Сел и сразу в нём утонул. И здесь был свой расчёт. Сел в глубокое кресло, вроде как в нём и растворился. Полковник теперь казался огромной глыбой весящей над Седовым.
     Да, это они, аппаратные штучки…
     Седов постарался коротко изложить свои первые впечатления о части. И о первых своих шагах рассказал. Он специально именно так построил доклад. Месяц в должности, за это время многого не решить, но вот то, что стоит подправить, он увидел, о том и доложил. О заместителях не распространялся, он их не выбирал, с теми, кто поставлен с теми и работал. Но Беляев сам затронул эту тему.
     – А как вам заместители? Есть контакт?
     Это была ловушка. Полковник ожидал, что Антон начнёт жаловаться.
     – Товарищ полковник, замов не выбирают. Кто есть с тем и работаю. Но видимо с замполитом придётся расстаться. Заместители по политчасти уходят из войск.
     – Это вы верно говорите. Действительно, Андреев выводится за штат. Но должность ему мы подберём, может и в вашей части. Посмотрим. А теперь о неприятных вещах поговорим. Прокуратура проинформировала о том, что вы планировали вывести технику в поддержку путча. Это что, действительно было?
     Седов ожидал подобный вопрос и был к нему готов.
     – Глупость, товарищ полковник. Да, я объявил в части учебную тревогу. Это моё право. Впрочем, и не только право, это моя обязанность, обучать подчинённые мне подразделения действиям в боевой обстановке. Проверив исходное состояние и готовность людей, я дал отбой тревоге. 23 провёл разбор занятий. В части на днях действительно был работник прокуратуры, он мне задавал вопросы по поводу учений. Впрочем, это были не вопросы, это были сфабрикованные обвинения. Я не счёл даже возможным оправдываться. Глупость всё это и не более.
     Беляев поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. В сторону Седова повёл рукой, дескать, сидите.
     – Положим это так, но ответить на вопросы вы всё же должны были?
     Седов молчал.
     – Ладно, пусть с этим прокуратура занимается. А что вы скажете по поводу хищений дизельного топлива в части? Тот же старший лейтенант возбудил уголовное дело по факту кражи двух тонн со складов.
     И к этому Антон был готов. Дело в том, что накануне путча комиссия по проверке наличия горючих и смазочных материалов назначенная им, доложила о серьёзной недостаче топлива. Формально, да, это было воровство. Однако бить в колокола он не стал. Дело в том, что начальник службы МТО обменял топливо на резину. И это была не первая бартерная операция в части. По сути, за этот обмен благодарить человека надо. Резины нет. И что, остановить движение техники? Их ли вина в том, что у него избыток дизельного топлива, а у соседей его нет. Но хищением назвать это он не стал бы.
     Около часа провёл Седов в кабинете. Неприятно было что его и в пьянстве обвинили, в грубости к подчинённым. Одним словом облит грязью был по уши. Заместители хорошо постарались. Предупреждал Сергеев: «съедят пришлого…», так и получается.
     Домой Седов приехал с тяжёлым осадком на душе. Анне не стал выворачивать душу. С детьми поговорил, к Наталье Ивановне зашёл. После их переезда та обосновалась в своей спальне, даже  пианино туда затащила и кресло мужа, в нём большей частью вечера и просиживала. Но это когда дома была, а так больше на даче трудилась. Вот и сейчас только приехала из области, попила чай и отдыхала в любимом кресле.
     – Наталья Ивановна, можно?
     – Антон?  Заходи, конечно. Ну что, врагов всех победили?
     Антон улыбнулся и невесело заговорил.
     – Кто их, врагов этих видел. Все кричат: «Ату их! Лови!» А где враги, никто и не видел. А они партийные билеты попрятали, а то и выкинули, красные цвета закрасили, и давай шуметь: «Даёшь демократию!»  Такие вот дела, Наталья Ивановна.
     – Ладно, не всё так плохо. Ты знаешь, племяш, а дачку-то я отвоевала.   Оказалось, тот, кто землицей нашей интересовался, путч поддержал и уже показания даёт, так что не всё так плохо. Мне теперь её, землю эту, надо скоренько на тебя отписать. Пока другой желающий не нашёлся.
     Неделя прошла спокойно, если не считать вызовы его подчинённых в прокуратуру по делу о воровстве. Но его пока не трогали.
     И вот накануне выходных позвонил Кравцов.
     – Антон Иванович, поговорить бы надо.
     Лев Иванович назначил встречу на том же месте, где они уже встречались. Это был парк имени Горького.
     – Товарищ полковник, чем обязан?
     Полковник был в той же тенниске и тех же светлых брюках. Он вновь напомнил Седову Меркурьева.
     – Теперь я, уважаемый Антон Иванович, полковник с приставкой – «полковник запаса». Вот так! И это ещё хороший выход. В путчисты, видите ли, меня записали. За неделю после ГКЧП, всю страну подели на «наших» и «не наших». Не хочу муссировать эту тему, просто не хочу. А почему вам позвонил? Должок перед вами есть. Ведь это я вас сюда сосватал. Знал, дурак старый, съедят нового командира, знал. Вот и съели.
     Седов насторожился. Он всего ожидал, но не такого откровения от внушающего ему доверия, во всех смыслах приятного и порядочного человека. Он попытался отшутиться.
     – Кто же меня съест, я не съедобный.
     – Не шутки это, Антон Иванович. Прокуратура вами занялась и довольно плотно. А что сейчас после путча скажешь? Сейчас «новый тридцать седьмой» пошёл. Но не будем в дебри лезть. Одним словом дела неприятные. Но есть выход, и я готов помочь вам, поскольку, как и говорил, сам в эту историю впутал. Я смотрел ваше личное дело. Вместе в камчатскими, у вас четверть века службы за плечами. Полная пенсия есть. Возраст ещё позволяет найти новое применение своим силам. Может вам уйти из армии? Я хотя и уволен, но управлять кадровыми делами ещё могу. Организую всё быстро, по уму. Подумайте. На этих «гавриков»: Мыльцова и Андреева, управу можно найти, поверьте, у этих людей рыльце в пуху, но пока вы в части, они не угомонятся. Я разговаривал на днях с Беляевым, этот вариант он и предложил. Вы увольняетесь с пенсией, да ещё через военкомат в очередь на жилье встанете.
     Кравцову был неприятен этот разговор, Антон чувствовал. Он слышал, что говорил полковник, слышал, но пока не понимал суть разговора. А тот продолжал.
     – Антон Иванович, на раздумье времени нет. Вы посоветуйтесь с супругой и мне завтра перезвоните.
     Седов действительно не понимал Кравцова. В запас? А почему? Только из-за этих дурацких претензий следователя? Так их разбить никакого труда не стоит.
     Кравцов как услышал подполковника.
     – Не всё так просто, Антон Иванович, поверьте. Мне кажется, выход я предложил достойный – увольнение по выслуге лет, а не с другой, тяжёлой формулировкой. И мне кажется, вы с благодарностью потом меня вспомните. Итак, жду звонка. Звоните на домашний.
     Дома, на удивление, новость, которой Седов поделился с женой, обрадовала Анну Петровну.
     – Мысль прекрасная! И почему ты раньше об этом не думал? Боже мой! Уже двадцать пять лет прошло! Антон, и не рассуждай, пиши рапорт, с твоими руками и головой ты миллионером станешь.
     Он страшно на неё обиделся. Ничего не сказав, закрылся в комнате. К ужину не вышел, лежал на кровати, повернув голову к стене.
     Говорить о том, что ночь была бессонной не стоит. Да, он не спал. И не просто не спал, он всю ночь думал: что делать дальше? Что на чаше весов? Жизнь. Но как жить? Себя вне армии он не представлял. Уйти? Это значит конец всему: карьере, будущему, в конце концов, это просто предательство, он присягу давал Родину защищать. С другой стороны на этой чаше не только его жизнь. А семья? Дети? Он их всю свою армейскую службу видел лишь по вечерам, и то не всегда. Интересы семьи были на втором плане. Прежде всего, служба, служба всегда в приоритете. А уж потом семья, просто жизнь. А правильно ли?
     Антону и обидно и больно. Четверть века отдано наиважнейшему, как он считал делу. И вот финал: он выдавлен из привычной колеи, из привычной военной атмосферы, где всё организовано, стройно, подчинено единому руководству, вполне ему понятно. Ему всего сорок два года, он силён, крепок, обучен, организован и нынче вынужден искать в этой жизни свою нишу, осваиваться со своим новым положением – добытчика денег. Это не только обидно и больно, это ещё и смешно.  Думал ли он о таком завершении карьеры? Да, нет, в страшном сне такое не приснилось бы. Конечно, он понимал, служба не бесконечна и жизнь на пенсии, когда-нибудь да наступит. Но так, чтобы в сорок два года…
     К утру решение вызрело: как бы обидно и неприятно не было,  надо увольняться.