Кропачево

"На дальней станции сойду..."

Михаил Танич

------------------------------------

- Кропачево, стоянка две минуты! – выкрикнула в проход вагона проводница.

Сколько лет Петров ездил по этому маршруту и не мог припомнить, чтобы здесь кто-либо выходил или заходил. Обычные пассажирские поезда, не говоря уж о скорых, вообще не останавливались на станции Кропачево. Делал это только один поезд местного значения, который останавливался на каждом полустанке, пропуская даже почтово-багажные поезда. Наверное, тут и электричка ходила раз-два в день.

Станция Кропачево была единственной причиной, почему Петров ездил в командировки на тихоходе. Такой красоты, как здесь, он не видел в своей не очень длинной, но отнюдь и не короткой жизни, больше нигде. Даже если он вырос в городе, даже если он особо-то нигде и не бывал, кроме как с женой в Адлере, даже если пионерлагерь был его первой и последней вылазкой в деревню, это место завораживало без всяких сравнений. Оно было красиво само по себе, в абсолютном исчислении. Прямо за станцией в восточном направлении начиналась покрытые лесами холмы, куда наверняка и нога человека-то ни разу не ступала. К западу простирались возделанные поля, которые от станции отделяла прятавшаяся за густыми ивами и связанная коротким железнодорожным мостом речушка. Петрову ужасно хотелось увидеть своими глазами посевную, уборочную, сбор силоса, но застать полевые работы за все годы поездок не удалось ни разу. Поля сначала были голыми, потом вдруг начинали шевелиться под ветерком, вот они уже стояли полные и тяжёлые в ожидании уборки урожая, чтобы в следующий раз снова опустеть, порыжеть и высохнуть до следующего года.

Сама станция состояла из надраенного перрона и тщательно побеленного кирпичного домика. В одном его крыле, за большой дверью с гордым названием «Выход в город», угадывался зал ожидания с кассой. Назначение его оставалось непонятным, так как Петров ни разу не видел на платформе не только пассажиров, но и кого-либо вообще. В противоположном крыле располагалось помещение смотрителя с отдельной дверью, с обеих сторон от которой был разбит вылизанный палисадник с традиционной оградкой из скрещённых колышков. В двух окошках белели занавески. Неподалёку торчал столбик с прикреплённым электрощитом. Свежевыкрашенная дверка щита была покрыта нанесёнными через трафарет буквами загадочных сокращений.

Классе в седьмом или восьмом Петров побывал во дворце пионеров на выставке моделистов. Железным дорогам там был отведён целый зал. Визгливо жужжащие поезда ныряли в тоннели, пересекали аккуратно собранные из мелких деталей и перекинутые через ручейки с настоящей водой мосты, неслись по зелёным равнинам, через перелески, пока не оказывались у построенной самым тщательным образом станции с платформой, домика с палисадником, электрощитом и крошечным динамиком на столбе. Теперь эта игрушечная станция, только в натуральную величину и даже с мостиком через реку тут же рядом, стояла перед глазами. Причём реальность выглядела куда более симпатичной, чем муляж, пусть и любовно сделанный и хорошо запомнившийся. И дело было не только в красках и цветах, не только в настоящих деревьях, вместо пластмассовых, не только во врывающейся через опущенное окно смеси запахов железнодорожных шпал, ароматов растений и самого по себе дыхания летнего воздуха. Здесь было и то, чего не было и не могло быть во дворце пионеров.

За станцией лежал городок, представлявший собой само воплощение спокойствия, умиротворения и уюта. По ту сторону вокзала располагался обязательный атрибут каждого настоящего города – привокзальная площадь, пусть и весьма скромных размеров, на которой находились два двухэтажных здания. Одно – светлое, явно административного назначения. Второе - стандартное серое с надписью «Гостиница - Ресторан» на крыше. Если поезд останавливался удачно, можно было разглядеть убегающую вглубь городка асфальтированную улицу. Построенный на невысоком пологом холме городок утопал в зелени и виделся как большой ухоженный парк с высовывающейся посредине луковкой церковного купола. Из видневшейся вдали трубы шёл, как показалось Петрову, едва заметный дымок.

Петров представлял, как по сторонам от чистенькой главной улицы длиной, что отходила от вокзала (а какой ей ещё быть – конечно же, главной) разбегались многочисленные маленькие улочки с резными фасадами домов разнообразных расцветок. Это был не типичный для областных центров зловещий «частный сектор» со вросшими в землю до половины окон гнилыми развалюхами. В городке с таким милым вокзалом и такой прибранной площадью кособоким хибарам просто не могло быть места.

Зимой городок был не менее обворожителен. Пушистый снег, напоминающий издали вату, лежал на крыше вокзала. Платформу регулярно чистили, а вот с привокзальной площади снег не убирали, что придавало ей особое очарование. Заснеженные ветки голых деревьев превращали пейзаж в настоящую зимнюю сказку. Петров представлял, как занятые в сельском хозяйстве жители спят зимой до полудня, отгуливая накопившиеся за круглосуточную летнюю страду сверхурочные недели и месяцы, иногда появляются на работе, чтобы подготовить технику к будущему сезону. Работающие в городе ходят на службу, а вечером и те, и другие, сидят в натопленных домиках с коврами на стенах и дощатых полах, смотрят вечернюю телевизионную программу и пьют чай со свежайшими баранками местной выпечки. Летом, думал Петров, ребята играют на улице допоздна в прятки, старики режутся в домино, а остальные спешат домой в ожидании плотного ужина.

«Вот почему так получается? – размышлял он. – Почему я не могу жить просто обычной спокойной жизнью в своё удовольствие? Ну, что у меня есть, чего я добился? И что было?”

Школа как страшный сон. Институт без единого воспоминания. Год в армии – ещё один страшный сон. Двадцать пять лет унылой заводской тягомотины, бесконечные поездки на головное предприятие в Красноярске, работа между двух огней – начальником-самодуром и считающем дни до пенсии тупорылым работником головного предприятия, с которым ему приходилось иметь дело. Жена - он давно забыл, любит он её или нет. Дочка прекратила с ними всякое общение, как только уехала в Москву.

“Это каменные джунгли нас такими сделали. В джунглях и закон джунглей”, - решил Петров.

Выйдет он на пенсию, и останутся они с женой дома целыми днями один на один мозолить друг другу глаза. Будет он раз в день спускаться в гастроном за хлебом и сметаной. В домино играть не с кем, на работе о нём забудут через неделю, да он и сам не прочь будет всех их забыть. Одышка, метаболический синдром, гиподинамия, инсульт в шестьдесят пять. И всё. Следы его могилки окончательно затеряются лет через десять, и кроме актов записи гражданского состояния и кладбищенской регистрационной книги, о нем не останется в мире никаких следов. Даже фамилия у него никакая – Петров.

Изменить свою жизнь он попытался на деле всего один раз, в десятом классе. Для одних шестнадцать лет – это была пора прекрасной юности, ярких цветов, насыщенных запахов, интересных открытий, первой любви и первого опыта. А для других, и для него в том числе, это был год учёбы, отцовского кулака перед носом «вот только попробуй получи четвёрку, я тебе покажу!», аттестата и поступления в институт. И так ему это однажды надоело, ну, так надоело, прямо до чёртиков, что он решил сбежать из дома. Взял и пошёл куда глаза глядят.

Поплутав по городу примерно час, он встретил бывшего одноклассника Валеру, ушедшего после восьмого класса в техникум. Близился вечер, Валера шёл "на стрелку кадрить чувих" и пригласил Петрова на это увлекательное мероприятие. Как-никак друзьями были, за одной партой сидели.

На месте они встретились с другими парнями, которые, как выяснилось, знали друг друга, а Петрова не знал никто, и он сам никого не знал. За исключением Валеры, естественно, который, однако, тут же про него позабыл. Кадрить чувих, как это представлял себе Петров, никто не собирался. Чувихи сами потихоньку подруливали одна за другой, так что вскоре собралась компания знакомых между собой людей. Петров пытался обратить на себя внимание и отпускал шутки, которые обязаны были произвести впечатление. Над шутками смеялись, но тем дело и ограничивалось. Потом все двинулись в ближайший парк. Петров сначала плёлся в хвосте, затем стал нарочно отставать, но его никто не окликнул и даже не обернулся. Он поехал домой, где так и не заметили, что он не то, что сбегал, но и вообще куда-то выходил.

Петров смотрел на идиллическую красоту Кропачево, и ему вдруг жутко захотелось прямо сейчас ощутить её, потрогать, пощупать. «Что-то мы долго тут стоим, - подумал он. – Две минуты давно уже прошли. Наверное, скорый какой-нибудь пропускаем.»

И тут его осенило: «Так это же знак! Поезд ждёт, что я здесь выйду! Как же до меня это раньше не дошло? Стою и мечтаю о том, что находится прямо здесь, передо мной! Хотел посмотреть Кропачево – ну, всегда же хотел – вот и посмотрю. Задержусь на денёк, всё равно сегодня пятница, впереди два выходных. Домой позвоню, предупрежу, делов-то.»

Он ринулся к своему месту, забросил обратно в чемоданчик документы, которые хотел изучить по дороге, и ринулся в тамбур. Купе проводницы было открыто, и та его заметила.

- Эй, вы куда? – окликнула она Петрова.
- Откройте, пожалуйста, - попросил Петров. – Я здесь выхожу.
- У вас же билет до Новосибирска, - напомнила проводница.
- Я знаю. Выпустите меня здесь. Я хочу выйти в Кропачево.
- Поезд сейчас пойдёт.
- Пока мы разговариваем, я бы уже вышел три раза, - возразил Петров. – Ну, пожалуйста!

Проводница вытащила его билет, последовала в тамбур и открыла дверь.

- Билет хоть возьмите, пригодится. Оформите остановку в пути в течение четырёх часов.
- Спасибо вам, - сказал Петров, взял билет и спрыгнул на платформу. В этот момент мимо на бешеной скорости промчался скорый, который они пропускали.

А его поезд всё стоял и не уходил. «Это искушение, - подумал Петров. – Точно искушение. Чтобы я сел обратно и поехал дальше. И для чего? Чтобы потом укорять себя, что не позволил себе всего-то задержаться на день и осуществить свою мечту? Да я в Красноярске и на неделю задерживался. Пусть по делам, да. Но тут же для себя. Неужели я за всю жизнь не заслужил? Да я себе потом никогда этого не прощу. Или прощу, но буду ждать следующей командировки. А она закончится не в пятницу, а в среду, например. И надо будет отпрашиваться у начальства. Перед женой всё равно придётся оправдываться, а так ещё и перед начальством и отделом кадров. Нет, это точно искушение. Или всё же знак? Может, это там, в вагоне было искушение? Ну, типа, проверить, способен ли я на поступок? Там искушение, а тут знак. Или нет?»

Тут поезд Петрова поехал, увозя с собой и знак, и искушение. Петров двинулся к вокзалу, чтобы оформить в кассе остановку. Но чем ближе подходил он к двери «Выход в город», тем неприятнее становились его предчувствия. Так что он совершенно не удивился, когда дверь оказалась закрытой.

Петров поставил чемоданчик на землю, сложил руки так, чтобы дневной свет ему не мешал, приложился к окошку и стал осматривать помещение. Оно выглядело хоть и чисто убранным, но давно заброшенным. Три ряда старомодных деревянных лавок, типичных для провинциальных залов ожидания. Урны в углах. Ещё одна надпись «Выход в город», приклеенная к противоположной двери. Плакат над дверью «Больше демократии – больше социализма. М.С.Горбачёв», который сегодня, в середине девяностых, казался реликтом из эры мамонтов. Прилавок бывшего буфета. Аж два окошка с надписью «Кассы», естественно, наглухо зашторенные. Часы над ними, к изумлению Петрова, показывали правильное время, он даже сверил его с наручными часами. «Какие часы показывают правильное время два раза в сутки? Те, которые стоят», - только и успел подумать он, как минутная стрелка прямо на глазах передвинулась на одно деление.

«Чудеса!», - хмыкнул про себя Петров, поднял чемоданчик и пошёл на привокзальную площадь в обход здания станции. На углу он увидел врытую в землю раму из сваренных труб высотой в человеческий рост. К раме был прикреплён выцветший плакат, на нём с трудом угадывалась надпись: «Трудящиеся пгт Кропачево ударным трудом встречают XXVII съезд КПСС»

«ПГТ? - удивился Петров. - Кропачево – посёлок? А с виду не скажешь. Прямо настоящий городок. Наверное, это он тогда был посёлком. Двадцать седьмой съезд – это же восемьдесят шестой год. Ну, конечно, раньше был посёлком городского типа, а потом его наверняка преобразовали в город».

Размышляя таким образом, он вышел на привокзальную площадь. Она оказалась пыльной, унылой, неухоженной и вовсе не такой уютной, какой казалась из окна поезда. На площади не было ни души, если не считать вдруг появившейся из административного здания пожилой женщины, судя по виду – наверняка местной уборщицы, которая закрыла входную дверь на ключ и, пока Петров раздумывал, окликнуть её или нет, скрылась за углом. Только тогда он разглядел вывеску у двери: «Администрация пгт. Кропачево. Поселковый Совет.» «Значит, всё-таки посёлок», - вздохнул про себя Петров и двинулся к гостинице.

Но и та оказалась закрыта, причём давным-давно, о чём свидетельствовал лежащий перед ней толстенный слой пыли, камешков, пожелтевших сосновых иголок, раскрытых сосновых же шишек и прочего мусора. Виднелся даже отколовшийся откуда-то сверху кусок штукатурки. Петров заглянул в грязное большое окно ресторана - он был совершенно пуст.

Ничего не оставалось, как пойти по единственной впадающей на привокзальную площадь улице. Он сделал лишь несколько шагов, когда в глубине улицы что-то затарахтело, а через полминуты оттуда выполз ржавый механизм, в котором угадывались черты старого автомобиля «Волга». Из выхлопной трубы шёл синий дым, и площадь тут же заполнилась запахом горелого масла. Автомобиль остановился рядом с вокзалом, но выключать мотор водитель не торопился. «Иначе он его больше не заведёт», - подумал Петров и направился к «Волге».

За рулём сидел мужик лет тридцати. Или сорока. Точнее его возраст определить не удавалось. Он курил и равнодушно взирал на Петрова.

- Здравствуйте, - начал Петров.
- Привет, - откликнулся мужик, не выпуская сигареты.
- Эта гостиница закрыта, да? – осведомился Петров.
- А сам не видишь? – лениво ответил водитель.
- И давно?
- С открытия. – Мужик ухмыльнулся, но сигарета прочно держалась у него во рту.
- Понятно, - протянул ничего не понявший Петров. – А поесть тут где-нибудь можно?

Его собеседник вытащил сигарету изо рта и показал ей в сторону улицы.

- Вон там магазин.

Тут на площадь вырулил видавший лучшие времена «Пазик» и остановился неподалёку. Из автобуса стали выходить люди, среди них была молодая вроде бы женщина с большой хозяйственной сумкой в сопровождении девочки лет пяти-шести. Женщина подошла к «Волге» и мельком взглянула на Петрова. Её лицо не выражало никаких эмоций. Петров на всякий случай поздоровался. Женщина кивнула в ответ, впустила девочку в заднюю дверь, а сама села рядом с мужем-водителем. Машина выдала синее облако дыма и скрылась. Вслед за ней уехал и автобус, да и вышедшие из него люди потянулись в том же направлении. Петров последовал за ними.

Покрытая добротным асфальтом улица на самом деле вела чуть вверх и состояла почти целиком из одинаковых двухэтажных домов. Первые этажи были кирпичными, а вторые – деревянными. Попадались и обычные одноэтажные домики. В целом улица была такой же стандартно-унылой, как и большинство новосибирских улиц. Деревья стояли, как ни странно, довольно редко. Видимо, их густые кроны на большой высоте и создавали вид большого парка.

Людей на улице было немного. Иногда у крыльца или ворот того или другого дома попадались воркующие тётушки, которые настороженно замолкали при виде проходящего мимо незнакомца в невиданном тут костюме, пусть и без галстука. Изредка улицу пересекали мальчишки на велосипедах, выныривающие неизвестно откуда и ныряющие неизвестно куда. Петров обнаружил, что от главной улицы, вполне логично называвшейся Станционной, в обе стороны отходят рукавами ещё две улицы: Почтовая и улица Пирогова. «Наверное, Пирогов тут побывал разок, вот и назвали улицу его именем, - решил Петров. - Понавесили же мемориальных досок на домах, где Серго Орджоникидзе остановился однажды пропустить рюмку-другую чая.» Эти две улицы образовывали со Станционной улицей что-то вроде перекрёстка, через который мальчишки и гоняли туда-сюда. На углу Почтовой улицы располагалось почтовое отделение. На двери висела табличка: «Почтовое отделение пгт. Кропачево. Приём и выдача почты: пн-пт 13-14 час.»

Вскоре Петров, к своему удивлению, достиг конца Станционной улицы – тупика в виде небольшой площади. «И это всё?» - подумал он. Да, на том посёлок и заканчивался. Улица упиралась в обшарпанную церковь, купол которой был виден из вагона. Она выглядела такой же заброшенной, как гостиница или зал ожидания на станции.

Справа от церкви, через небольшой проулок, находилась коричневая дощатая избушка с чуть покосившимся крыльцом. Это был магазин, который упомянул водитель «Волги». Петров ничуть не удивился, когда и дверь магазина оказалась закрытой. Хотя этому факту объяснение всё же нашлось: висевшая сбоку табличка с часами работы сообщала об обеденном перерыве, пусть и таком позднем.

Время до открытия магазина он решил использовать для дальнейших географических исследований. Улица Пирогова упиралась в т-образный перекрёсток с улицей Сеченова, представлявшую собой фактическую границу посёлка. Дальние её дворы выходили чуть ли не в лес. На другой стороне Почтовая улица заканчивалась таким же т-образным перекрёстком с улицей Березовой. Или Береговой. Потому что украшали её два указателя со стёртой пятой буквой: «ул. Бере овая». На одной табличке чёрной краской была вписана буква «з», а на другой – «г». На Берёзовой-Береговой улице была застроена только одна сторона.

Противоположная её сторона была берегом речки, которой Петров так любовался из окна вагона. Продраться сквозь ивы к реке ему не удалось. Только в одном месте деревья расступались, открывая заросший густой травой полутораметровый обрыв. Пологого берега не было и на другой стороне реки, где начинались известные Петрову поля. Вид отсюда был на самом деле очень красивый. Петров любовался журчавшей внизу речкой, достававшими до воды ивовыми ветками, простиравшимися за рекой просторами, лесополосой за полями у самого горизонта, девственно-синим небом без единого облачка, слушал шум проносившихся неподалёку поездов и думал, что их пассажиры смотрят сейчас на эту идиллию и мечтают оказаться здесь хотя бы на минутку. А его минутка наступила. Он тоже мечтал, и вот мечта его сбылась, и вот он сам стоит на том сказочном месте, куда он хотел попасть и куда хотели бы попасть тысячи тысяч спешащих куда-то людей, случайно бросивших взгляд в окно как раз на станции Кропачево. Хотя да, надо признать, что ожидал он намного большего. Стоило ли увиденное и прочувствованное всех предстоящих хлопот с поездом, ночёвкой, звонком домой, поиском чего-нибудь съестного? Да как сказать... Ну, наверное...

Мысли Петрова прервались урчанием в животе. Прихлопнув устроившегося на щеке комара, он посмотрел на часы и не спеша побрёл к магазину.

Из магазина Петров вышел, пополнив содержимое чемоданчика кругом полукопчёной колбасы, булкой хлеба и куском подозрительно жёлтого сыра. В руке он нёс бутылку газированной бурой жидкости. Больше ничего такого, что можно было бы съесть сразу, среди скудных магазинных запасов не нашлось. Даже ножа у яркогубой продавщицы не было. Наврала, конечно. Не может быть так, чтоб магазин - и без ножа. Ну, да ладно. Теперь надо было где-то эту еду оприходовать. Вот только где? В городке-посёлке, выглядящим со стороны, как один большой парк, не было ни парка, ни аллей, ни даже скамеек. Во всяком случае, ни одной скамейки Петров не видел, не считая частных, около калиток.

Освежая в уме весь свой командировочный опыт и призывая на помощь походную смекалку, он не заметил, как снова вернулся к станции. Собственно, идти в Кропачево было больше некуда: кроме магазина и закрытого вокзала, ни одного общественного места он там не увидел. Ну, может, администрация ещё. Странно, что на такой крохотный посёлок надо было сооружать такую большую администрацию. “Бюрократия - она такая. Ей только волю дай, она тебе…” - подумал Петров, но мысли его оборвались при виде скамейки и столика на микроскопическом газончике прямо перед вокзалом. Прямо как по заказу.

Через пару минут он уже раскладывал на некрашеном, высохшем и потрескавшемся столике свой нехитрый провиант. Хорошо, что среди документов завалялся ненужный прошлогодний протокол технического контроля прототипа одной из новых разработок. Пусть Петров и очистил столик от налетевшего сора и жухлых листочков, импровизированная скатерть из листов протокола была какой-никакой, а гигиеной.

Петров как раз собрался приступить к трапезе, как вдруг его окликнули.

- Эй, вы! Да-да, вы!

Петров обернулся на зов и увидел седоватого мужичка предпенсионного или раннего пенсионного возраста, стоявшего у открытой двери в здании станции.

- Идите сюда! Да заходите, заходите! Сядьте тут, поешьте по-человечески. Что там сидеть в пыли, да ещё и на виду у всех. Давайте, давайте, заходите. И бросьте свой антифриз. Мы чайку сейчас сварганим.

Справившись с коротким оцепенением, Петров собрал свою еду и понёс её в помещение. Оно оказалось до неприличия аккуратно убранной комнатой, не то жилой, не то служебной. Один её выход вёл на платформу, второй, которым Петров и воспользовался - на привокзальную площадь.

Наряду с небольшим обеденным столом, буфетом с электрочайником и электроплиткой, маленьким холодильником, раковиной с медным краном и телевизором на тумбочке, в комнате стоял ещё один стол, заставленный древними аппаратами с мигающими разноцветными лампочками. Среди них был и переживший войну огромный эбонитовый телефон без диска, но зато с целым рядом пожелтевших и потрескавшихся от времени клавиш. На стене у стола висел антикварный громкоговоритель “Десна”. В школе, где учился Петров, такие были во всех классах и коридорах - на случай тревоги или учений по гражданской обороне. Рядом зеленели цифры висящих тут же электронных часов. То, что повсюду лежали и свисали самые разнообразные провода, разумелось само собой.

Ещё внимание Петрова привлёк книжный шкаф, забитый не только и не столько специальной железнодорожной литературой, сколько самыми разнообразными энциклопедиями, справочниками и атласами, вроде “Справочника практического врача”, “Малой советской энциклопедии”, “Учебника слесаря” или “Книги о вкусной и здоровой пище”. Целую стену занимала карта железных дорог СССР.

- Вот сюда. Давайте всё сюда, - мужичок приглашающе показал на обеденный стол. - Руки тут можно помыть, - он кивнул на раковину. - А я сейчас второй стул принесу.

Он проворно скрылся за занавеской в углу комнаты и, пока Петров мыл руки, вернулся со старинным стулом, братом-близнецом того, что стоял у обеденного стола.

- Ну, будем знакомиться, - он протянул руку. - Меня зовут Сергей Васильевич. Как Рахманинов. Только я не Рахманинов, конечно, а Вискарёв. Может, от слова “виски”, а может - от “Вискас”, как вам больше нравится. Можно просто Васильич.
- А моя фамилия Петров, - представился Петров.
- О, значит, тоже композитор?
- Почему это? Какой композитор?
- Как какой? Петров, конечно.
- А что, есть такой?
- А как же! Ну, это тот, где у природы нет плохой погоды.
- Хм, так это вроде бы сам Рязанов написал.
- Стихи - да, Рязанов. А музыку - Петров. Так, - Сергей Васильевич потёр руки - ну, а теперь давайте на стол собирать. У меня тут картошечка припасена, укропчик свой собственный...
- Укроп здесь выращиваете? – поинтересовался Петров, показывая в окно на палисадник перед станцией.
- Здесь? Да что вы! - Сергей Васильевич бросил в раковину несколько невесть откуда появившихся картофелин. — Это услада для глаз, а услада для желудка растёт на другой стороне. Там карман, тупик. Ну, мало ли что, на всякий случай, может, тепловозик маневровый или дрезину какую поставить. И сразу за ним, через рельсы, полянка есть. Неприметная такая. Но укроп, морковка, картошка идут только так. Вот сейчас картошечку нового урожая мы и оприходуем.

Он налил воды в кастрюлю, бросил туда помытые картофелины и поставил её на плитку.

- И хватает на зиму картошки-то? – спросил Петров.
- Нет, конечно. Участок не такой уж большой. Столько картошки не поместится. Но лето держусь, овощи почти не покупаю.
- Кстати, а где тут овощи-то продаются? Я в вашем магазине был, так там...
- Да ну его, какой там магазин. В том магазине только хлеб да водка. Вот тут прямо перед вокзалом, на площади, рынок устраивают по воскресеньям. Со всех окрестных деревень съезжаются и продавцы, и покупатели. А вас-то каким ветром к нам занесло?
- Да вот вышел, думаю, оформлю остановку в пути, посмотрю на городок. Сколько лет тут езжу туда-обратно, каждый раз смотрю и думаю...
- Подождите, подождите, - прервал его станционный смотритель. – Если вам остановку оформить, так это ж в течение четырёх часов. Поезд когда ваш был? – он посмотрел на часы, что висели над столом. – Давайте ваш билет, я его прокомпостирую. Там же время отмечается. Давайте, давайте его сюда.

Петров достал из внутреннего кармана пиджака билет, который возвратила ему проводница. Сергей Васильевич взял его и поспешил к выходу.

- А как же картошка? – напомнил Петров.
- Картошка? А вот я сейчас плитку уверну немного, пусть потихоньку разогревается.

Они вышли наружу и подошли к закрытой двери зала ожидания. Сергей Васильевич достал внушительных размеров ключ и открыл дверь. Петров удивился, не ощутив внутри никаких запахов. Не было ни присущей давно закрытым помещениям затхлости, не пахло ни пылью, ни чем-либо ещё. Сергей Васильевич отпер дверь кассы, вошёл туда, и через несколько секунд Петров услышал знакомый стук кассового штемпеля.

- Ну, вот. Теперь вы оформлены как полагается, —сообщил смотритель, возвращая Петрову билет. – Четыре часа ещё не прошло, но и особо рассиживаться было некогда.

Петров отметил про себя, что время пролетело как-то слишком быстро. Собственно, он ничего в Кропачево и не делал, только обошёл пять улочек, постоял на двух площадях, полюбовался рекой и купил продуктов.

- У вас и штемпель работает, и часы вон те идут, и вообще всё так чисто, ухожено. Не только этот зал, но и вообще всё. И дом, и территория вокруг, и платформа, и садик перед окнами. На самом деле поразительно. Сразу видно, что хозяин есть.
- Да. А что тут ещё делать, кроме как марафет наводить? – отозвался Сергей Васильевич. - Обхожу каждый день вверенное мне хозяйство. Очки надену, чтоб непорядок лучше видеть. Здесь уберу, там почищу, тут подправлю. Ремонт если мелкий нужен – сразу и починю. Мастера сейчас не выпросишь, дорога деньги экономит, людей посокращали. Но материалы кое-какие выделяют. Доверяют мне, знают, что если Вискарёв чего попросил, так это для казённого дела, а не для себя. Хотя, что значит, для себя? У меня для себя ничего и нету, я ж прямо тут и живу. Если что-то у себя в каморке и обустрою, так это для казны, в конечном итоге.
- С одной стороны, удобно, конечно, жить прямо на работе. С другой стороны, как сказать...
- Это если они есть, эти стороны-то. А если выбора нет, то хоть с какой стороны смотри.

Когда они вернулись в комнату, вода в кастрюле уже закипала. Вскоре на обеденном столе появилась маринованная селёдка, а за ней - лук, укроп, сливочное масло и квашеная капуста. Нарезали колбасу, сыр и хлеб из магазина. Варёная картошка была очищена, разложена в тарелки, обильно сдобрена маслом и посыпана укропом, Сергей Васильевич достал из холодильника нераспечатанную бутылку «Московской».

- Я её сразу туда положил, как только вас позвал, - объяснил он. – Замёрзнуть она, конечно, не успела, но хотя бы не такая тёплая. На улице-то двадцать семь градусов, - он мельком взглянул на висящий рядом со входом в комнату термометр. Перехватив удивлённый взгляд Петрова, он добавил: - Ага, градусник-то у меня особенный, с датчиком. Снаружи температуру показывает и внутри тоже. Видите, две цифры? Левая – это улица, а правая – это комната. Зимой удобно, а летом так всё равно, что там, что здесь.

Он распечатал бутылку и налил в незаметно появившиеся крошечные гранёные стаканчики по пятьдесят грамм водки. Стаканчики тут же запотели.

- О! – сказал Сергей Васильевич. – Каково оно, а! Холодильник – зверь. Ну, за знакомство! И за музыку тоже. И будем на “ты”. Как композитор с композитором.

Выпили. Закусили. Картошка оказалась необычайно вкусной, душистой и какой-то... «насыщенной», как охарактеризовал её про себя Петров. Примерно такого же качества была и капуста.

- Тут ещё осенью грибы пойдут, ягоды. Начнутся соления-варенья. Ты если курить хочешь, так пожалуйста, дверь открыта, всё тут же вынесет. Я хоть и бросил, но давным-давно, на меня дым уже никакого впечатления не производит.
- А я никогда и не курил, - сообщил Петров. – Даже в армии, где все начинали. Ни одной затяжки в жизни не сделал.
- Ну, и ничего не потерял, скажу я откровенно. Гадость та ещё. Смолы всякие канцерогенные вдыхаешь, лёгкие портишь, здоровье гробишь, да ещё и деньги кровные за это платишь. Никакой логики.
- Ну, считается, что как бы для удовольствия, - заметил Петров.
- Да какое там удовольствие! – отмахнулся Васильич. – Пять-семь минут, пока куришь. Не тот это случай, чтобы эмфиземы зарабатывать да сосуды портить. Так вот, решил ты в Кропачево остановиться. И почему?

Петров начал рассказ заново и на этот раз смог довести его до конца. Васильич слушал не перебивая и лишь изредка отправлял в рот кусочек селёдки, заедая её хлебом.

- Очень хорошо тебя понимаю, - прокомментировал он, когда Петров закончил. – У меня ведь тоже аналогичный случай был. – И отвечая на недоумённый взгляд Петрова, подтвердил: - Да-да, именно что аналогичный. Вот как ты всю жизнь в городе прожил, я всю жизнь в деревне. И случился у меня как-то опоясывающий лишай. Не стригущий с грибком, а красный. Герпес от ветрянки остаётся, а на старости лет вылезает. Болело жутко, ни ходить не мог, ни лежать. Как огнём жгло. И отправили меня в Кемерово в железнодорожную больницу. Лечить - не лечить, какое там лечение, это же вирус, его никакие лекарства не берут. Но хотя бы боль как-то снять. И правда, полегче стало. Хоть выспался, наконец-то, как надо. Попросился я тогда у врачей в город сходить погулять. Ну, всегда ж мечтал в настоящий город попасть. По телевизору всё время показывают, как там всё такое серьёзное, солидное. Красиво так, не то, что здесь. Вот на самом деле мечта была. И что я увидел? Вокруг больницы такая же деревня, как у нас, только хуже. Кругом грязь, избы покосились, по окна в землю вросли. В центр пошёл, а там не лучше. Всё серое. Дома серые, окна в них серые, асфальт кругом серый, машины ездят серые, деревья от грязи серые, даже лавочки – и то в серый цвет покрашены, хотя, какая разница, всё равно грязные. И люди все серые, что характерно. Не ходят, а бегают. Дышать нечем, шум – уши закладывает. Походил я туда-сюда, пока укол не кончился, да и потёпал обратно в больницу. По телевизору витрины огромные, всё сияет, а на самом деле – серость и скучища. Так у нас и здесь скучища, но хотя бы воздух чистый и никто не бегает. Вот за границей показывают – вот там города! Но там капитализм, простор для мысли.
- Так и у нас сейчас капитализм, тоже простор для мысли. - Петров вдруг вспомнил, что в детстве тоже болел ветрянкой. - Начнут строить нормально.
- Не начнут, - твёрдо сказал Васильич. – Они ж в этой серости выросли, другого не знают. Откуда вкусу-то развиться? Так и будут серость плодить. Или всякую безвкусицу лепить начнут, лишь бы выпендриться.
- Ну, в городе всё же культура, театры, врачи, - напомнил Петров.
- Врачи - это да, - признался Васильич. - Мы все не молодеем, так что врачи, больницы - это конечно. А остальное… Ты сам в театре давно был?
- Давно, - честно признался Петров. – В прошлой жизни.
- Ага, - сказал смотритель. – Вот живут люди в поле и думают, жили бы мы у речки – каждый день бы купаться ходили. Ну, есть в Кропачево речка. Есть, да. И что?
- Был я там. К воде не подойти, всё заросло.
- Именно, - поднял указательный палец Васильич. – А хотели бы купаться, соорудили бы подход, настил какой-нибудь сделали. Значит, не хотят.
- Наш директор в прошлом году в Америку ездил, - вспомнил Петров. - Рассказывал, что небоскрёбов и всей этой красоты снизу не видно вообще. Внизу обыкновенные улицы, витрины, подъезды, всё как обычно. Не будешь же целый день ходить с задранной головой.
- Изнутри перспектива теряется, - пояснил Сергей Васильевич. - А ещё можно самый красивый дворец внутри засрать до потолка. А тот, кто снаружи, будет любоваться и не подозревать, что внутри одно говно.

Он махнул рукой и разлил ещё по пятьдесят.

- Ну, будем!
- На той стороне ваши поля? - спросил Петров, опорожнив стаканчик, и кивнул в сторону речки.
- Нет, не наши. За речкой другой район начинается, у них свои дела. У нас-то полей нету. Даже если место есть, не растёт там ничего, кроме пустой травы. Почва не та. Вот на той стороне та, а у нас не та. Обидно, конечно.
- А чем тогда живёте?
- Мастерская у нас тут с давних времён. Сейчас её до завода повысили. Ремонт сельхозоборудования. Со всех окрестностей технику привозят, мы её ремонтируем. Многие на этом заводе работают. Ещё рядом в Корнеево консервный цех есть. Видел в магазине помидоры в банках? Вот они самые. Ну, кто-то и своим хозяйством живёт.
- А зачем такому малюсенькому посёлку такой большой вокзал и такой большой исполком? – поинтересовался Петров. – И гостиница зачем? Всё равно ж закрыта.
- Это потому, что тут объект собирались строить, - загадочно сообщил смотритель.
- Какой объект?
- Ну, как какой... Объект. Больше его никак не называли. Объект и всё. Секретный.
- Так где ж тут строить? С одной стороны лес, с другой – речка, прямо - там всё церковью заканчивается. Или я что-то пропустил?
- А его не тут собирались строить, а в Корнеево по соседству. Четыре с половиной километра отсюда. Я ведь и сам оттуда родом, корнеевский. У нас там места много, строй сколько хочешь. Так вот, чтоб объект построить, нужен подвоз, дорога. Инфраструктура, в смысле. Там железной дороги нет, а в Кропачево есть. Вот и объединили деревни в один посёлок из двух частей. Исполком у нас поставили, вокзал построили, ветку в Корнеево отвели. Там даже дом кирпичный многоэтажный соорудили. Типа, для специалистов. А гостиницу почему-то здесь.

Теперь Петров понял, откуда была та «Волга» на привокзальной площади.

- Так гостиница же закрыта.
- А её и не открывали. И дом в Корнеево так и не заселили. Пустой стоит. Окна-двери листовой сталью заварили. Там всё равно никто жить не будет, потому что коммуникаций нету. Да и некому жить. Объект ещё при Горбачёве заморозили. Хотя, что значит, заморозили... его толком и строить-то не начинали. Как стояло Корнеево сто лет без объекта, так и дальше стоит. Да. А станцию, вокзал, в смысле, перво-наперво построили, ещё при Сталине. Видел лепнину над входом? Вот он и есть, сталинский ампир.

Петров никакой лепнины не заметил, но переспрашивать не стал.

- Въезд в город, как я понимаю, между церковью и магазином, - предположил Петров, нарочно назвав Кропачево городом.
- Исторически он там и находился. Потом стали объект строить, улицу надо было расширить, вот и решили снести церковь.
- Церковь? - удивился Петров. - Может, проще магазин было перенести?
- Проще, - согласился Васильич. - Только представь себе: приезжают люди на объект - вершину науки-техники. Все с высшим образованием, все члены партии. Может, и из ЦК. Ездят туда-сюда и каждый раз мимо церкви. Ну, как такое можно допустить. Вот и постановили убрать её. Раскопали дорогу, траншею зачем-то вырыли, транспорт временно через Сеченова-Пирогова перенаправили. Только за церковью-то у нас кладбище находится, а по проекту его тоже полагалось сносить. Тут все наши поднялись, и кропачевские, и корнеевские. Чёрт с ней, с церковью, всё равно заколоченная с войны стоит. Но могилы предков трогать не дадим, нечего кости в земле ворошить. Нет - и всё тут. Стали компромиссное решение искать. Пока искали, проект снова заморозили. Траншея к тому времени заросла вся, старую дорогу так и забросили. А транспорт как ездил временно через Сеченова-Пирогова, так и дальше ездит.
- Вот оно как, - задумчиво хмыкнул Петров. - А Кропачево для машин  - что-то вроде тупика.
- Как это "что-то вроде"? - обиженно сказал Васильич. - Он тупик и есть, самый настоящий. Справа речка, слева лес, впереди - железная дорога. До площади доехать, развернуться и уехать обратно, что тут ещё делать-то.
- А что за труба там стоит? - спросил Петров после некоторой паузы.
- Труба? Так это в Корнеево котельную построили для объекта. Чтоб автономное питание было. Тоже так и не запустили. Хотя мы от железной дороги запитаны, куда уж надёжнее.
- Вроде бы дым оттуда идёт?
- Дым? Это тебе показалось. Отсюда тоже иногда кажется, что там дым идёт. Только никакого дыма там нет и быть не может. Просто колебания воздушных масс. Иллюзия.
- Да, ну и долгострой! При Сталине начали и при Горбачёве так и не закончили.
- Ага. То нас в пятилетний план включали, то из плана исключали. Начальство ездило, смотрело, знакомилось и уезжало. Решали что-то. Рабочих то присылали, то забирали. Вагончики строительные привозили, потом обратно увозили. И так лет тридцать с лишним.
- А ты сколько тут? – спросил Петров.
- Всю жизнь, - ответил Васильич. – Меня в армию в железнодорожные войска призвали. Так что на строительстве я с самого первого дня. И станцию эту строил, и мост через речку новый, и ветку в Корнеево. За главного тут много раз оставался, меня даже в старшие сержанты произвели. А когда официально понадобился начальник новой станции, меня на моём же посту и оставили. После демобилизации переоформили. Целое штатное расписание у меня было.
- И сколько было подчинённых?
- Да никого так и не приняли. Из всего штатного расписания одна тётка только и работала. Тётка с отцовской стороны. Она тут и буфетом заведовала, и кассой. Материально ответственной её назначили. И убирала по вечерам. Потом на пенсию вышла, а взамен никого не взяли, потому что строительство как началось, так и закончилось. Ездить сюда давно уже никто не ездит, кому там мы нужны? Гостиница осталась, ну, не сносить же. И исполком остался, хотя там всего-то одна штатная работница.
- Кажется, я видел её, - припомнил Петров. – Вышла и здание на ключ закрыла. Я подумал, что она уборщица.
- Так она уборщица и есть. В том числе. И бумагами она же заведует, делопроизводством, в смысле. А председатель появляется, когда дела требуют. Он тоже у нас живёт. На улице Сеченова, ты наверняка видел, раз обстановку разведывал.
- А почему такие названия странные: Пирогова и Сеченова. Они что, тут жили?
- Эти улицы во время культа личности застраивались. Вот их и назвали: улица Сталина и улица Молотова. Потом переименовали, понятное дело. Почему так - чёрт его знает. Может, кто их переименовывал, как раз в тот день книжку про русских учёных читал. Вокзал этот тоже скоро закроют, - добавил он после некоторой паузы.
- Как закроют? – спросил Петров.
- Да так и закроют. Зачем он? Тут только электричка да твой поезд останавливаются, да и то, чтоб скорые пропускать. Электричка утром, в шесть сорок в одну сторону, а в семь двадцать семь - в другую. Раньше ещё вечерняя пара была, потом отменили. Ну, и поезд твой, сам знаешь. Просто не добрались до нас пока. Но скоро доберутся. Вот будут нас через год-другой с Западно-Сибирской дорогой объединять, сейчас только об этом и говорят, проведут инвентаризацию и вспомнят про Кропачево.
- А вашим местным разве никуда ездить не надо?
- Так для этого автобус проходящий есть. Раньше он в Корнеево заезжал, а последние года три только в Кропачево останавливается. А куда электричка ходит, туда нашим не нужно.
- И если станцию закроют, то тебя куда?
- Да никуда. Тут и останусь. Пенсию я уже оформил. В управлении сказали, что я могу пока тут жить. Ну, буду платить сколько-то за жильё, сейчас у нас рынок, ничего бесплатного не бывает. А может, и забесплатно оставят, скажут взамен за имуществом и путями следить. Идти мне всё равно некуда.
- И родственников нет?
- Есть, конечно. Целая куча родственников. Но ты бы вот захотел, чтобы к тебе кто-нибудь из родственников жить приехал?
Петров только вздохнул.
- Вот именно что, - заключил Васильич.

Они помолчали.

- Тут такое дело, - нарушил тишину Петров. – Ну... в общем... меня жена сегодня ждёт из командировки.
- Если ждёт, - подмигнул Сергей Васильевич.
- Как бы ей сообщить, что я завтра приеду? – продолжил Петров, не обращая внимания на замечание собеседника. – Может, телеграмму дать? У вас тут почта работает только час по рабочим дням.
- А телефон у тебя дома есть?
- Есть.
- Напиши его, сейчас мы это дело организуем.

Петров нашёл у себя ручку и какой-то сложенный вчетверо документ. На обратной стороне листа он написал номер и подал листок Васильичу. Тот встал, подошёл к рабочему столу, с важным видом надел очки, поднял трубку аппарата без диска и, держа перед собой бумажку с номером, примерно через минуту произнёс:

- Оля, это ты? Привет, Вискарёв говорит. Слушай, тут у меня срочное дело образовалось... Да, вот представь себе, в Кропачево срочное дело. Надо в Новосибирск позвонить. Да, в Новосибирск, если можно... О, как хорошо. А то понимаешь, как вышло... Номер? Ага, номер. Диктую.

Он подождал ещё немного, а потом продолжил:

— Это квартира Петрова? Здравствуйте. Моя фамилия Вискарёв, я начальник станции Кропачево Кемеровской железной дороги. Я вот по какому вопросу. Тут у нас ваш муж находится, он от поезда отстал. Как? Ну, вот так и отстал. Что?.. Да-да. Да, конечно, всё нормально. Организационно мы этот вопрос уладили, вот только у нас тут один-единственный поезд и останавливается. Так что домой ваш муж сможет уехать только завтра. Да… Да… Хорошо, даю ему трубку.

- Спасибо тебе огромное, - сказал Петров Васильичу после того, как поговорил с женой.
- Да не за что. Что мы, не люди, в конце концов? Всякое случается.

Как-то незаметно спустилась темнота. Они заново вскипятили совершенно остывший чайник и выпили по стакану шикарного чая. Начальник станции нашёл старые одеяла и постелил их Петрову в зале ожидания, на скамейках. Петров боялся, что не заснёт от раздумий и грохота поездов, но напрасно. Он спал как убитый, даже по нужде ни разу не встал.

Проснулся он очень поздно. Встал, посмотрел в окно. На платформе стоял "его" пассажирский поезд, который вскоре тронулся и поехал в обратную сторону, в Красноярск. Петров собрал постель, отнёс её назад. Помылся, плотно позавтракал, выпил стакан чая, почистил зубы. Его миссия в Кропачево заканчивалась.

На перроне Васильич сунул Петрову бумажку с цифрами.

- Это мой телефон, - пояснил он. - Сначала надо коммутатор набрать, вот номер с междугородним кодом. Кемеровский. А когда телефонистка ответит, назвать вот этот добавочный. Тебе бы месяца на полтора-два позже приехать, как раз все овощи подойдут. В лесу грибы-ягоды. Грибы я солю-мариную. Жаль, не смог тебя угостить - прошлогодние давно кончились, а новых пока нет. А из ягод варенье, ну, ты сам только что чай с ним пил. Приезжай, правда. Да, у нас в сентябре ещё праздник отмечается. Первая пятница месяца.
- Что за праздник?
- А просто праздник. Праздник и всё. Всё Кропачево-Корнеево гуляет. В поселковом совете столы накрываем, площадь народом забита. Пьём, едим, соревнования устраиваем, да и просто разговариваем. Общаемся. Вроде бы все рядом живём, деревня вот такусенькая, а друг дружку не видим. Вернее, видим, но не замечаем. А тут все вместе собираемся, новости обсуждаем, просто хорошей погодой наслаждаемся. Так что приезжай. Только позвони сначала, мало ли что. Все под Богом ходим.
- Приеду. В этот год не обещаю, отпуск у меня в ноябре. Но на следующий год - пуркуа, как говорится, и не па? Будет моя очередь на отпуск летом. Перенесу на сентябрь, поменяюсь с кем-нибудь.

И говорил он в этот момент совершенно искренне.

Подошёл поезд. Васильич стал стучать в дверь вагона, пока не появилась помятая проводница.

- Васильич, чего тебе? - недовольно пробурчала она.
- Пассажира принимай.
- Какого тебе пассажира?
- Самого настоящего пассажира. Вот билет. Оформили остановку в пути, как полагается.

Петров подал изумлённой проводнице билет. Та с недоверием покрутила его в руках, после чего открыла лестницу.

- Ну, поднимайся, пассажир.

Скорый поезд с грохотом пронёсся мимо. Петров попрощался с Сергеем Васильевичем и поднялся в полупустой вагон. Там он положил на указанное проводницей место свой чемоданчик, снял пиджак и выглянул в окно. Станционного смотрителя на платформе уже не было, а через ещё минуту состав незаметно тронулся с места.

Пересекли речку. Как Петров ни старался, он не смог сходу найти место, откуда он любовался просторами. Десять секунд - и речка скрылась из виду.

Надо же, думал он. Человек целую жизнь провёл в одной деревне, в одном доме, даже в одной комнате. Вся жизнь на железнодорожной платформе. Да и остальные в этом Кропачево: пять улиц, магазин и мастерская — вот и весь их мир. Хоть праздник себе раз в год устраивают, иначе же свихнуться можно. У других и праздника нет, пьют напропалую, делать-то больше всё равно нечего. Это и жизнью-то назвать нельзя. Так, существование. Чистая физиология.

“Вот, например, у меня… А что у меня? У меня-то что? У меня разве по-другому?” От этой мысли у Петрова на лбу выступила испарина. Если посчитать площадь, на которой проходит его жизнь, то получится ненамного больше, чем у кропачевцев. Дома шестьдесят метров общей площади, автобус, дорога на работу и в магазин не считается. На работе полтора квадратных метра, ну, пусть два. Плюс площадь купе в вагоне, когда командировка. Плюс гостиница в Красноярске и ещё два квадратных метра на тамошнем предприятии. Сложить всё вместе - вот и выйдет станция Кропачево вместе с платформой. Только Петрову приходится прыгать от одного своего квадратного метра к другому, а в Кропачево никуда ездить не надо. Тот, большой мир он видит только по телевизору, прямо как Вискарёв. Работа-дом-магазин-работа-дом-магазин. Красноярские квадратные метры - гостиница-работа-гостиница. Потом снова домой, на свои квадратные метры. Петров вспомнил кукольные мультфильмы, где какой-нибудь котёнок-поросёнок поднимает лапки-ножки, словно бежит, а вокруг него крутятся декорации. Герой мультика не сдвигается ни на сантиметр, но у него, как и у зрителей, создаётся впечатление движения. А в Кропачево людям это ни к чему.

“Они хотя бы сами себе не врут, - подумал Петров. - Стоят на месте - ну, и стоят. А у нас не движение, а иллюзия. Как дым из той трубы, который никакой не дым, а просто колебания воздушных масс.”

Он знал, что не будет ни звонить в Кропачево, ни останавливаться там хоть по грибы, хоть по ягоды. Будет ездить ночным скорым и не выдумывать для жены и начальства объяснения, почему он садится на переползающий от полустанка к полустанку местный поезд. Вот только бумажку с телефоном Васильича он обязательно сохранит как свидетельство, что в Кропачево он всё же побывал наяву, а не во сне.

“А главное-то я и забыл спросить, - спохватился Петров. - Как та улица правильно называется - Березовая или Береговая?”

2019