1. Среда обитания. 8 глава

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

     Бойцовые собаки грызли друг друга. Холод стремился получить от жизни то, чем она его обделила. Наум подох, но остались люди, которые за ним стояли. Многие из них давно вырвались из этой безумной воровско-бандитской клоаки. Но они были. И не имели права на жизнь.
     Четко спаянная дисциплиной, новая команда Холода творила чудеса. В считанные месяцы она очистила город от наркобарыг. Она, топча и снося все живое, завоевывала все большую территорию. Люди Холода, как щупальца осьминога, проникали в рыночную экономику. Его люди были везде. Бывшие спецназовцы, спившиеся спортсмены, люди, вроде бы потерянные для общества, составляли костяк его банды. Отбросов нет. Есть кадры. Их становилось очень много. Им становилось тесно. Молодого авторитета уважали за его справедливость. Живя по бандитским понятиям, он «грел» воровской общак. Даже матерые урки не стеснялись протянуть ему руку и поздороваться.
        — В общем так. Хотите ставить здесь точку — десять штук ежемесячно. Крышу мы гарантируем. Если кто будет наезжать, скажите, что вы люди Холода, платите ему.
        — Не знаю, мы должны подумать.
        — А думать некогда. У вас есть десять минут…
        Сильной рукой Холод наводил порядок на своих территориях. Он ставил в нужное время в нужном месте своих людей. Его ушами стали стены, глазами — окна.
        Однажды на его территории убили молодого залетного чеченского вора – «апельсина» Тосика. Вся чеченская диаспора Москвы приговорила Холода к смерти, повинуясь зову крови и закону кровной мести. Это снова была война. Страшная и беспощадная. Холод знал этих людей. За ними стояли мрачные силы воровского общака, и точку в этой войне могла поставить только его, Холода, смерть.
        Холод сам застрелил этого абрека, когда тот, тыкая в лицо отца невесты пачкой стодолларовых купюр на свадьбе в одном из кабаков Холода, хотел купить его дочь. Тосик никак не реагировал, злобно матеря охрану, говоря, что с ним, вором, может разговаривать только вор. Холод знал, что все это просто так не закончится. Он вывел обезумевшего кретина на воздух, заведомо зная, что никакого разговора «по понятиям» не будет. Тосик достал финку. Холод ударил первым.
        Но как же! Разве эта горная дикая братва поверит ему, русскому?
        На стрелку с этой дивизией Холод ехал с лимонкой в руке.
        — Входи, рассказывай. За что ты убил нашего человека? Расскажи это его братьям, его отцу.
        — Жить надо по справедливости, — только и ответил Холод. Он смотрел в горящие от ярости глаза горцев и понимал, что живым ему не уйти. Нервные пальцы разжимали чеку гранаты. «Продать, продать свою жизнь подороже» ...
        — Тебя уже нет, — хрипя от злобы, сказал сидящий напротив него молодой джигит.
        Холоду стало жарко, и он рванул на себе воротник рубашки:
        — Ну что же, за то, что сделал — отвечу.
        Горцы тревожно заговорили на своем гортанном непонятном языке. Он слышал только два слова: «убить» и «казнить».
И тут из-за стола поднялся обеленный сединами старик и что-то сказал на своем. Молодой джигит с горящими глазами услужливо бросился переводить речь старика Холоду.
        — Ты убил нашего человека. На тебе его кровь. Ты что-то хочешь сказать?
        — Нет, а зачем, вы и так все знаете и все давно решили. Я делал все по справедливости.
       — Ты знаешь, что только твоя кровь смоет позор нашего братства? Тебя прирежут как глупого безмозглого барана, а твою кровь выльют шакалам. Ты сдохнешь, ишак вонючий.
        — Ну что ж, попробуйте, — не мигая, глядя на него в упор сказал Холод.
        — Подожди, брат, — откуда-то с края стола поднялся высокий человек средних лет, — не тебе одному решать. Я понимаю, это твой сын, но это наше общее дело. Братья! – сказал он, обращаясь ко всем сидящим за столом, — когда-то давно, пока мы грели задницы здесь, в Москве, там в горах проливал кровь за свободу нашей земли мой брат Аслан. В своем последнем письме он написал, что у него теперь есть сын. И он горд за него. Этот сын вырос воином.
        — Причем здесь все это? — спросил старейшина.
     — У этого парня на шее наш семейный медальон. Где ты его взял? Ты там был? — спросил он, обращаясь к Холоду. Тот промолчал.
        — Братья! С вами говорит последний из тэйпа Ахмедовых. Перед вами сын Аслана, мой племянник, тот самый воин. Такой человек делает все по справедливости, я верю, что Тосик наказан за дело. Я верю этому человеку. Возьмите мою кровь за его жизнь.
        Все кругом молчали. Больше говорить было нечего. Старик, закрыв глаза морщинистыми руками только и смог прошептать: «Иди, джигит, ты свободен».
        Холод вышел на улицу и вдохнул вечерний московский воздух. Разминая затекшие пальцы, он остановился у парапета набережной. За ним на его машине ехал его личный водитель и телохранитель Сивый. «Холод, как ты устал», — сказал он себе, опуская тело лимонки Ф1 в воды Москвы-реки. Он снова обманул смерть. Но на этот раз бойцовый пес загрустил...

Это свет отражается в окнах,
Это дождь, а за ним пустота,
Это счастье от плача промокло,
Это, глядя в глаза «никогда»,
Это то, что сумеешь спрятать,
Где-то там, глубоко внутри,
Это алою кровью пятна,
Да над белым ковром снегири…