1. Среда обитания. 12 глава

ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

        — Холод, ты знаешь, у нас серьезные проблемы. Вчера во все наши кабаки приехали веселые ребята из "масок-шоу". Митяя с его пацанами на рынке взяли. Брали наверняка, на поражение. Казино налоговая на финансовую проверку закрыла. В общем бардак. Давит кто-то нас, крепко давит.
        После разборок с Белкой Холод понял, о чем тогда говорил этот лишенец. Он, Холод, перешел дорогу очень большим чинам из МВД. Не все воры Москвы поддержали его разборку с Белкой. Были и те, напрочь замусоренные, требовавшие жестко спросить с него за убийство вора в законе.

*   *   *
     «Сегодня в 14.00. возле входа в ресторан «Иверия» были расстреляны семь боевиков из банды известного авторитета Холода. Сам авторитет подан в розыск органами внутренних дел за совершение тройного убийства с особой жестокостью. Благодаря этому молодому беспредельщику, криминальная война московских авторитетов набирает новый виток. Не далее, как вчера бойцами Холода в собственной квартире был убит вор в законе Беликов Н.М., он же Белка. Убийство людей Холода — ответ воровского сообщества на убийство своего старейшего лидера, — вещала телепрограмма «Криминал», —  Холод убивает и чужих, и своих. Новый авторитет топит Москву в море кровавого беспредела! Читайте об этом на страницах «Криминального вестника».

*   *   *
     —  Холод, нас цепко за жабры взяли.  С нашими физиями теперь и на улице не покажешься. Ты телек смотришь? Газеты читаешь? Валить отсюда, брателло, надо.
     —  Да знаю я все, Сивый. Но труса праздновать рано. За свое пока держимся.
     —  Не хотел огорчать тебя, Холод, но нет у нас больше ничего своего. Счета в банках арестованы. Половину братвы, словно собак бешеных, перехлопали. Барыги и коммерсы давно врагам нашим платят. Жизнь своя только и осталась. Да и то, возьмут мусора, лоб зеленкой помажут и каюк.  А в зону сошлют — если на удачу — так ворье нас там и прикнокает. Вон сколько ихних мы жизни лишили.
     — Почему же ты раньше молчал, урод? Сколько наших осталось?
     —  Боялся я тебя. А наших х** да ни х**, с десяток едва наберется. Все хаты мусора плотно обложили. Шалые, бешенные, только и ждут команды «фас». Валить надо.
     — Куда?
     — А насрать. Сам постоянно тер, что жизнь свою подороже продать надо. Нечего на жопе прямо сидеть. Ноги в руки и вперед. Велика Россия...
     —  Ты что-то не то говоришь, Сивый, мы соберемся, деньги налом еще есть, волын и плеток прикупим и еще покажем им всем.
     —  Кому ты покажешь? Не с людьми, а с системой воевать надо. А она тебя схавает и даже не подавиться.
     — Да, даже ты, Сивый, измену лютую словил. В общем, ты со мной или как?
     — С тобой, с тобой, герой е**ный, — в сердцах сказал Сивый, захлопывая дверь. Он знал, что Холод может простить многое, но только не предательство.

*   *   *

     Мишка Сиволобов родился в семье рабочего железнодорожного депо. Когда-то давно, много лет назад, его отец был машинистом электропоезда. Но однажды его поезд переехал человека. Был долгий и непонятный суд. Долго спорили какой огонь входного семафора горел — зеленый или красный. Потом это, видно, всем надоело. Мишкиного отца выперли с работы, отстранили от электровоза и назначили на должность путевого обходчика. В семье всем руководила мать. Отец панически боялся ее. Мать была директором школы-интерната для умственно-отсталых подростков. Отец приносил домой всю зарплату, отчитываясь перед матерью за каждую копейку. А на что же он тогда пил? Дело в том, что у Мишкиного отца были золотые руки. Кому стиральную машинку починить, кому стекло вставить, кому крышу на гараже залатать, кому огород окучить. А что алкоголику надо? Хрюкнул с утра сто грамм и весь день в поряде. Но не гнала отца Мишкина мать, хотя на глазах всего города общалась с женатым мужчиной. Поэтому и был похож младший Мишкин брат на председателя местного горкома профсоюза, товарища Алаяна Рафаэля Самвеловича. И звали этого горбоносого кучерявого малыша очень странным для фамилии Сиволобовых именем Акоп. Но мать Мишки была сильной женщиной. В десять лет она насильно привела своего непутевого отпрыска Мишку в секцию вольной борьбы: «Будь хоть ты мужчиной, а не такой тряпкой, как твой отец», — сказала мать и впихнула Мишку в двери спортивного зала.
     Невысокого юркого паренька сразу привлекла вольная борьба. Здесь он понял, что сильный не всегда побеждает. Главное — ловкость. Мишка бросал через себя более здоровых и мощных противников, завоевывая медали, призовые места, разряды, грамоты. И к восемнадцати годам получил звание «мастер спорта». Так же как в детстве, мать привела его на сборный пункт военкомата: «Иди, служи. И не будь такой тряпкой как твой отец», — сказала мать, подсаживая Мишку в кузов военного «Урала». И Мишка служил.
Попал он в спорт-роту в далеком Забайкальском гарнизоне. Также бросал, завоевывал призы, звания, благодарности командования и к окончанию службы получил должность инструктора по боевой и спортивной подготовке.
     В стране в то время все сильно изменилось. Мать с гражданином Алаяном и младшим братом Акопом уехала, продав свой дом в центре Мурома, в далекую забугорную Америку. Там гражданин Алаян, умевший лишь красивым почерком переписывать речи Л.И. Брежнева для партийной стенгазеты, не сумел устроиться и стал безработным. Мать развелась с ним и вышла замуж за настоящего американца, Каца Абрама Исааковича, владельца нескольких бистро на Брайтон-Бич. И зажили они счастливо.
     Пьяный Мишкин отец, пока тот служил в армии, попал под трактор спьяну, да так и умер, захлебнувшись в жидком черноземе.
     Осталась только бабушка и ее развалившийся домик на окраине.
     Ловить здесь Мишке было нечего. И он рванул искать счастья в Москву. Поступил в физкультурный техникум и учился, защищая его честь на борцовском ковре. Закончив его, стал работать инструктором в спортклубе «Вятич».
     Там он и познакомился с Наумом. Крепкий детина с золотой цепью на шее зло гонял на бильярдном столе шары.
     — Слушай, Мишка, вот сколько тебе денег от жизни надо?
     — Да я не знаю, баксов сто пятьдесят, наверное, — сказал Мишка, которому квартирная хозяйка уже три дня напоминала о долге.
     —  Мелко   ты   плаваешь, Зяблик.   Мне   вот   сейчас   сто   пятьдесят   кусков   надо.   И желательно сразу, — заржал Наум, вгоняя в лузу очередной шар, - Ладно, собирайся, пошли со мной.
     Так же, как и в спортзале, Мишка бросил, но только в этот раз борцовским ковром был асфальт. Наум отсчитал ему восемьсот долларов и похлопал по плечу. С тех пор Мишка стал Сивым.
     И вот в его жизни, словно торпеда, пущенная с эсминца, появился Холод.

*   *   *

     —   Сивый, возьми сумку со стволами, — Холод метался по своей квартире, —  вот обложили так обложили, суки. Он знал, что остатки его братвы засели где-то на даче в Подмосковье и ждали новых приказов своего вожака. Но туда еще надо было прорваться.
     —  Холод, хватит. Твоя игра закончилась. Тебе полный мат.  Сдавайся, — кричали за железной дверью.
     —  Может быть еще и руки поднять и жопу подставить?
     — Холод, — сказал Сивый, — это не мусора. Блатные.
        Крадясь вдоль левой стены, Холод незаметно подошел к окну и слегка отодвинул шторы. Двор был забит крутыми иномарками, возле которых топтались люди, с оружием в руках. Тревожно...
     — Точно, обложили, — мозг Холода работал как программа вычислительной машины, — выжить, вырваться любой ценой. Второй этаж. Не так уж высоко.
     — Сивый, — сказал Холод, засовывая за пояс брюк два пистолета. Дай гранату, мы вырвемся. Автомат возьми сам. Верь мне, мы выскочим.

*   *   *

     Пустое пространство возле машин сотряс взрыв. Кричали раненные. Все опалило огнем. Началась паника. В это время с балкона второго этажа прыгнули два человека и открыли шквальный огонь. Один сеял беспорядочные очереди АКМом, другой с двух рук из пистолетов хладнокровно и целенаправленно расстреливал бестолково суетящихся людей. В это время железная дверь в квартире выскочила вместе с дверным косяком. Подъезд содрогнулся от взрыва страшной силы.
     — Это вам напоследок сюрприз, мудаки вонючие, — сказал Холод, привязавший на прощание к двери гранату-растяжку.
Теперь бегом в машину и на газ!
     — Вот видишь, Сивый, мы выскочили, — спокойным голосом сказал Холод.         
        Сивый   содрогнулся   от   его   невозмутимости.   Да, за   этим   человеком   он   готов последовать даже в ад.

*   *   *

     Из оперативной сводки МВД по Москве и Московской области:
«Сегодня в доме по адресу: Каширское шоссе-16 произошло столкновение между преступными группировками столицы. В подъезде дома прогремел взрыв. Такой же взрыв имел место во дворе. Были слышны автоматные очереди. С места происшествия было госпитализировано 26 человек с различными ранениями разной степени тяжести. 9 человек погибло. Все они являются членами различных преступных сообществ Москвы. Свидетелей и очевидцев данного происшествия не обнаружено» …

*   *   *

     Поздней ночью они добрались до дачного дома. Холод, пожимая руки, пристально смотрел в глаза оставшихся в живых пяти человек. Вован, Кеша, Андрон, Павлуха, Тоха и они с Сивым. Теперь это его армия.
     —  Пацаны, я никого здесь не держу. В моей машине лежит сумка с деньгами. Каждый может пойти, взять сколько ему нужно и валить отсюда. Вы знаете, кто объявил нам войну, к гадалке не ходи. Даже здесь они нас рано или поздно достанут. Если будем сражаться — задний ход будет включать поздно. Так что, если кто-то хочет — может мазать ласты сейчас.
     Все молча смотрели на него.
     — Дурак ты, Холод, — сказал младший из них, Тоха, месяц назад уволенный в запас боец войскового спецназа, — не в деньгах тут дело, а в справедливости.
     — Спасибо.
     Утром всех разбудил Кеша.
     — Слышь, парни, три машины подъехало, люди в них.
     Эти люди вышли и остановились в пятнадцати метрах от дачи. Один из них крикнул:
     — Холод, выходи, базар есть.
     Сивый через оптику снайперской винтовки попытался разглядеть нутро тонированного "Субурбана". Глаза резала камуфлированная омоновская форма.
     — Не вздумай выходить, — сказал Сивый, спускаясь с чердака.
На улице кричали:
     —  Холод, у тебя есть пятнадцать минут, можешь выйти. Я даю тебе свое честное слово, ты останешься в живых. Не надо больше крови.
     — Не вздумай выходить, — шепнул на ухо Тоха, — они тебя завалят.
     — Кто-то должен выйти и отвлечь их, — морща лоб, сказал Холод, — иначе нас здесь как мух перебьют.
     Вован во весь рост поднялся с кровати.
     — Я пойду.
     — Тебя убьют, Вован.
     —  Ну что ж, значит, типа, судьба такой, — Вован перезарядил пистолет и перешагнул порог дома; оборачиваясь на прощание, он сказал: «Так мне на "Поджере" поездить и не удалось, на троллейбусе все больше», — и улыбнулся.
        В его глазах Холод больше не увидел прежней   тупости.   Большой   ребенок   уходил   навстречу   своей   смерти, одинокий   и несчастный…
     Из окон дома они увидели, как сраженный пулями упал Вован. Но на прощание он успел выстрелить в говорившего мужчину. Они оба, окровавленные, зарылись в пушистый снег. А дальше начался отстрел. Ветхий дачный домик расстреливали из подствольных гранатометов, решетили и шпиговали пулями.
     Тоха выбежал во двор и истошно завопил. Холод видел, как его розовые кишки, торчащие из разорванного живота, тащатся по снегу, оставляя бледные разводы. Где-то там, возле забора, он споткнулся и упал, хотя еще был жив.
     Люди Холода отстреливались как сумасшедшие. Омоновцы, не выдержав плотного огня, залегли в снег, продолжая стрелять. Андрон побежал вперед, стреляя наугад. Перед ним возникла рослая фигура омоновца. Патронов в обойме больше не было. Бывший призер РФ по кикбоксингу Андронов сцепился в рукопашной схватке со старшим лейтенантом ОМОНа Федоровым. Пальцы Андрона рвали лейтенанту глаза. Тот, теряя сознание, вытащил из кобуры штатный ПМ. Палец Андрона порвал роговицу, брызнули мозги, раздался выстрел. У Федорова осталась трехлетняя дочка Верочка. У Андронова двухлетний сын Димка.
     Холод вставлял магазин за магазином. Плечом к плечу рядом с ним стоял Сивый. Они как два постамента, слитые воедино, поливали все в радиусе двадцати метров стальным огнем, никого не подпуская на шаг. Кеша на руках полз к машине. Его перебитые очередями ноги ныли. Еще чуть-чуть и он спасен. Сознание уходило от него. Но Кеша знал, что надо ползти. Так учили его в морской пехоте. Перед собой он увидел высокие берцовые ботинки. Трое омоновцев стояли над ним.
     — Ну что, браток! Лапки в гору и переворачиваемся на спину. Приехали... Кеша перевернулся. На груди его лежала граната с вырванной чекой.
     — Кто же из них этот б***кий Холод? — разговаривали в машине двое седых солидных людей, — может быть мы его давно уже убили?
     —   Да по   ним там хрен разберешь.   Они между собой только   цветом кроссовок отличаются.
     — Много твоих там положили?
     — Достаточно. Прекращать пора. Эти черти отчаянные.
     Павлуха был первым, кто успел добежать до машины. Но его по всей ширине груди стегнула автоматная очередь. «Эх, так и не позвонил сегодня маме», — подумал напоследок молодой спортсмен и ударился головой о капот.
     Сивый схватился за бок. Холод подхватил его.
     — Вот и все. Продырявили, падлы.
     Холод впервые за много лет не знал, что ему делать. Стоит высунуться — и их расстреляют как воробьев.
     —  Холод, — он обернулся. Его звал бледный как смерть Тоха, — оставь оружие, я прикрою, тащи Сивого к машине.
     — А как же ты?
     —  А мне уже терять нечего. Не жилец я на этом свете. Хоть братве напоследок помогу. Не поминай лихом, Холод, удачи тебе.
     — Сивый, бери автомат, уходить будем, — негнущимися пальцами Сивый сжал цевье АК 74, — не ссы, братан, я отвечаю. Все будет нормально.

*   *   *

     — Сивый, смотри по сторонам, слева обходят, — они вырывались из окруженного дома. Двадцать спасительных шагов и вот машина. Мощно и надрывно взревел мотор. На заднем сиденье скрипел зубами Сивый.
     — Хреново мне, Холод, цепануло меня.
     Где-то там одиноко стучали выстрелы ТТ. Это отстреливался его последний боец. Он навсегда запомнил крик командира роты ОМОНа: «Живыми не брать!» Это был конец. Крах его империи. И словно последний осколок ее былого могущества, на заднем сиденье корчился и стонал Сивый.

Когда уже ничего не осталось и бежать уже некуда,
Когда внутри тебя что-то сломалось, и на вопросы уже нет ответа,
Давно монеты бросали в фонтаны с надеждой,
Чтобы когда-то вернуться,
Как за границей, за сизым туманом на пороге стоять,
И не обернуться
Когда уже ничего не поделать, ты все же сможешь забыть,
Так подавиться любовью и суметь разлюбить,
И за размытым стеклом уже слепого дождя
Вот так и прожить эту жизнь — никого не любя…