Холод. ЗНР-4. Доктор Неживаго

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
ДОКТОР НЕЖИВАГО

- Как тебя угораздило? – Холод помог Могиле выбраться из машины.

Тот проскрипел зубами и схватился за окровавленное плечо:

- Да припугнуть их хотел… Пушку достал, а он, сучара, из обреза одноствольного шмальнул… - поморщился Могила, - но, когда он перезаряжал, я его поперек е***а два раза накернул.

-  А чего не из волыны? – Холод удивленно посмотрел на Могилу.

- Да какая волына? – Могила махнул здоровой рукой, - так, дура, припугнуть лоха. Боек там сбитый. У синеболов на районе за пузырь «Портвейна» взял.

- Сейчас, подожди, - Холод прислонил его к машине, открыл багажник и достал оттуда целлофановый пакет, в котором что-то звякнуло, - ну все потопали. На меня облокачивайся, - он подставил Могиле свое плечо.

В полной темноте они пролезли через дырку в заборе и долго блуждали среди каких-то корпусов, пока не остановились возле одноэтажного здания, над которым уныло светил одинокий фонарь. Холод поставил бледного и уже начинающего поднывать Могилу к стене и забарабанил в дверь.

- Кто такие? – дверь со скрипом распахнулась, и с порога пахнуло холодом и плесенью.

Холод с трудом разглядел невысокую фигуру в огромных очках с роговой оправой.

- Мы это… От Наума, - Холод звякнул пакетом.

- А… Ну проходите, - безразлично посмотрел на них мужчина.

Холод приобнял Могилу и потащил вслед за мужчиной по длинному холодному кафельному коридору.

- Вставай, Серёнька, - мужчина толкнул груду тряпья, храпящую на медицинской каталке, - клиенты к нам пришли.

- Наши клиенты, Петрович, сами, если только вперед ногами ходят, - куча тряпья ожила и из нее вылез бородатый дед с сизым носом пропитого алкоголика.

- Куда его? – Холод, держащий бледного, как лист бумаги, Могилу, посмотрел на мужчину в очках.

- Сюда давай, - пробурчал Серёнька, смахнул с каталки труп какой-то бабки и протер ее от крови грязным халатом.

Холод подсадил Могилу на железную каталку, к которому, что-то насвистывая, сразу, подошел мужчина в очках. Потрогав окровавленный рукав кожанки Могилы, перевязанный тряпкой, он бесцеремонно взял ножницы, отрезал его и уставился на аккуратную дырку чуть ниже плеча.

- Ниже раны в следующий раз жгут накладывайте, - он посмотрел на Холода и кивнул в сторону дырки, - видишь, кровь темная? Значит кровотечение венозное. Кровь вверх идет. Запоминайте. Вам, походу, пригодится, - мужчина в очках взял со стола бутыль и полил на руки над ржавой раковиной. По всему помещению волнами разошелся запах спирта.

- Чего продукт расходуешь? – бледными губами прошептал Могила, - мне выпить лучше дай. А то загнусь сейчас от этой боли.

- Не вариант, - улыбнулся сидящий напротив на каталке Серёнька, - спирт-то технический. Другого нет. А потом, если бы и был, с бухлом анестетик не зацепит, и дохтур в тебе на живую ковыряться будет.

- Так мы свое принесли, - Холод вспомнил про пакет.

- Слушай, не мешай людям работать, - Серёнька огляделся по сторонам и вытащил валяющееся в пыльном углу ведро с воткнутой в нее шваброй, - на вон, коридор лучше протри, а то вы накровили там походу.

Петрович тем временем на обычной дачной плитке в стерилизаторе вскипятил пинцет и скальпель, которые вытащил из грудной клетки лежащего на еще одной каталке трупа, покрытого узорами татуировок со словами: "Этому они точно больше не понадобятся". Когда вода в стерилизаторе закипела, другим пинцетом он выловил прокипяченные инструменты и бросил их на грязное полотенце. После этого полез в шкаф и, покопавшись, вытащил ампулу лидокаина и совсем не одноразовый шприц.

- Ты это, доктор, хоть бухла налей, - с мольбой посмотрел на мужчину Могила, - чтобы вырубило, когда во мне копаться будешь.

Тот посмотрел на вошедшего Холода и, невозмутимо насвистывая, с размаху врезал Могиле в ухо. Тот, стукнувшись головой, сполз на каталку. Серёнька едва успел удержать Холода, который со шваброй наперевес хотел броситься на доктора.

- Здесь посиди, - толкнул он Холода в сторону старой табуретки, - не мешай работать, посиди отдохни. Ваше дело дырки получать, а наше - штопать.

Врач тем временем вколол Могиле укол чуть выше дырки, потом взял скальпель и сделал несколько аккуратных надрезов по бокам раны. Продолжая что-о насвистывать, он вставил указательный палец прямо в рану и нащупал посреди кровоточащей раны пулю:

- Вот она, родимая, - он воткнул скальпель в пинцет и вытащил пулю. Посмотрев на нее под светом лампы, он звякнул пулей по каталке и несколько раз сильно похлопал Могилу по щекам, - вставай, боец! Жить будешь.

Петрович вытащил из кармана пачку «Примы», закурил и снова подошел к шкафу:

- Нитками простыми я тебя шить не буду, хотя других у нас в морге нет. Пластырем заклею. Мужиков шрамы украшают, - он подошел к Могиле, сжал переставшую кровоточить рану и заклеил ее оторванным от рулончика куском пластыря. После этого, продолжая что-то насвистывать, он уверенной рукой наложил на рану повязку, - как себя чувствуешь?

- Бухнуть охота и жрать, - промямлил Могила.

- Вот теперь можно. У нас как раз под ваше пойло мяско свежее имеется. Слышь, пацанчик, - он посмотрел на Холода. Третью камеру открой и достань.
Холод повернулся к холодильнику-трупохранилищу, но отдернул руку, увидев торчащие из камеры номер два синие пятки:

- Вы чего, мужики, охренели? Какое мясо? – Холод поморщился.

- Обычная говядина, чудило, - рассмеялся Серёнька, - а ты чего подумал? Холодильник у нас обычный сломался. Ну, чтоб мясо не протухло, среди трупов его и храним.

Холод пьяным взглядом посмотрел на Серёньку, который разливал по стаканам уже четвертую бутылку ликера «Амаретто». Петрович и Могила мирно похрапывали на каталках – один басом, другой фальцетом.

- Сладкое, а градусов ни хрена, - Серёнька вылил в себя стакан и поднял со сковородки кусок жаренного мяса, - вы в следующий раз лучше с белой, родимой приезжайте.

- А Петрович, он кто? – Холод посмотрел на собутыльника.

- Патологоанатом, - Серёнька покопался в пакете и вытащил еще одну бутылку, - может получше дрянь? Что вы конфет, как дети, набрали – апельсиновый, шоколадный, кофейный, ореховый… А вообще, - он скрутил с бутылки пробку, - Петрович хирург от Бога. В Афгане операции одним ножом делал. А потом списали его. Полковника штабного привезли, который водки до дизентерии нажрался, и зовут Петровича – спасай.  А у него на столе пацан с ногой на мине противопехотной оторванной. Петрович по-человечьи говорит: «Подождите», а те нет, спасай. А потом сам этот полковник в операционную влез, Петровича за грудки схватил. Ну тот ему и въе**л, что тот еще раз обосрался, - Серёнька понюхал ликер, - в натуре апельсинами воняет. Ну, короче, Петровича уволили. Он в этой больнице хирургом стал работать. А нервишки-то уже не те. У него под ножом у практикантов кто-то из партийных от аппендицита и скончался. Он сам, в принципе, виноват. До последнего дотянул. Перитонит начался. Петрович на себя вину взял, чтобы молодых не подставлять. Они поняли, что уже резать бесполезно, но приказали. Ну, и сверху ему намекнули, типа мрут у тебя люди на столе. Вот с трупами и возись.  Так хирург в патологоанатомы и попал. А вообще, запомни, пацан. Самые лучшие врачи – это те, кто в морге работает. Просто пьют они слишком много, - Серёнька разлил апельсиновый ликер в свой пустой стакан и в стакан Холода, щедро разбавив шоколадное «Амаретто» запахом солнечных апельсинов…