Константин Тевс отец Бруно, образ

из повести «НЕ ПАРАДНЫМ КОРИДОРОМ» ISBN 978-5-4491-1164-7 Д21 УДК 821.161.1 ББК 84(4Рос=Рус)6-44 М.: Де’Либри, 2021. — 302с.

Из главы «ЗАСАДА в АЛИАБАДЕ»

КУНДУЗ. РАСПОЛОЖЕНИЕ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ. Воскресенье марта 1985 года — первые месяцы службы в Афганистане

Костян и Сидор, отобедав, вышли из солдатской столовой и разговорились о жизни.
— Костян! Давно хотел тебя спросить, как твои пращуры в Казахстане оказались? — изневесть поинтересовался Сидор. — А то, я мерекаю: где та Германия, а где Казахстан?!
— Это давняя история, — проговорил улыбнувшийся Костян, — во времена своего правления Российская Императрица Екатерина II подписала в 1762 и 1763 годах манифесты «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору, их правах и льготах» и предложила Прусскому королю Фридриху II отпустить пожелавших переехать своих поданных.
Для свидетельства сведущности в вопросе, Костян с патетикой продекламировал внушительную выдержку из Манифеста Царицы Екатерина II от 22 июля 1763 года:
«Мы, ведая пространство земель Нашей Империи, между протчаго усматриваем наивыгоднейших к поселению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего еще праздно остающихся не малое число, из которых многия в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер. и к коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и протчих заводов способность великая... Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях... Чтоб все желающие в Империи Нашей поселиться иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение...»
— Глубокие познания! — изумился Сидор. — И всё наизусть. Ну, и?
— В России тогда было не более 30 миллионов населения, а земли нужно было осваивать. – продолжал Костян. — Вот мои пра-пра-прадеды в числе первых немецких семей-переселенцев и прибыли. А расселились так, как было, доподлинно прописано в манифесте Царицы:
«От Саратова ж вниз по реке Волге, ниже речек Безъимянной; Еруслану; Камышевом и Ябланном буяраке; Мухар-Тарлика; Меньшаго и Большаго Тарлика, при довольной же пахотной земле десятин — столько-то, для сенокосов — столько-то, лесу дровянаго и для строения годнаго — столько-то... А всего таких способных и удобных к поселению мест более 70.000 десятин простирается».
Вот так мои древние предки, по преданию прибывшие с юго-запада Германии города Фрайбурга поселись в российском Поволжье в Саратовской губернии.
— С этим всё ясно, но в Казахстане-то вы как оказались?! — допросил Сидор.
— По злому року судьбы! С началом Великой Отечественной войны, 28 августа 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета ПВС СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Согласно ему была ликвидирована Автономная Республика немцев Поволжья — АССР НП. В соответствии с ним — с сентября 1941 года под конвоем подразделений дивизий НКВД в эшелонах началась тотальная депортация немцев на Урал, в Коми, Сибирь, Алтай и Казахстан. Общая численность выселенных немцев достигла до 1-го миллиона человек. Много стариков и детей умерло в пути. Мужчин возраста от 15 до 55 лет и женщин от 16 до 45 лет, у которых дети были старше 3 лет, призывали в Трудовую армию. Они строили заводы, фабрики, разрабатывали рудники и трудились на лесозаготовках. Согласно другому Указу ПВС СССР от 26 ноября 1948 года все выселенные в годы Великой Отечественной войны были приговорены к ссылке навечно.
— Да, подлинно злой рок! — выразил сострадание Сидор. — И что, никак нельзя было сбежать?
— За побег с мест обязательного поселения предусматривалось наказание в виде 20-летней каторги, — поведал Костян, продолжив своё повествование. — Моего деда по отцу звали Бруно. Он был военным. В 1932 году по комсомольской путёвке призвался в Красную Армию и поступил в 1-е Саратовское танковое училище. По окончании в звании лейтенанта в октябре 1936 года первой группой добровольцев офицеров-танкистов был направлен в Испанию и воевал в экипажах танков Т-26 и БТ-5 против фашистов генерала Франко до весны 1939 года. Был там тяжело ранен, горел в танке.
В начале лета 1939 года после короткой побывки в звании капитана деда Бруно перебросили в Монголию на Халхин-Гол, где он воевал и был инструктором, обучая военному делу экипажи Т-26 китайских танкистов. В июле 1939 года участвовал в сражении у горы Баин-Цаган. К сентябрю 1941 года — началу переселение немцев, дед уже как два месяца воевал на фронтах Великой Отечественной войны. В звании майора, в должности командира танкового батальона, участвовал в битве под Москвой. Затем Сталинград, Курская дуга, Вена... Был награждён шестью боевыми орденами и многими медалями. Закончил службу полковником. Это редкая биография для русского немца.
— А чего же семью героя-танкиста не отставили от переселения?! — недоумевал Сидор. — Неужто не могли сделать исключение? 
 — Но почему же нет?! — возразил Костян. — Были исключения. И семье деда Бруно НКВД было готово также его сделать, после того, как командование дивизии, в которой он воевал, вышло с таким ходатайством. Но моя бабушка Инесса — его жена, имела твёрдый нрав и не захотела оставаться в Поволжье, сочтя это предательством перед многочисленной роднёй и престарелыми родителями. С тремя детьми на руках, младшим из которых был мой отец, она отправилась в эшелоне в южный Казахстан.
За рассказом Костяна они с Сидором обошли по кругу три строения полковой столовой и оказались в их тыльной стороне. За распахнутыми дверями одного из служебных входов их внимание привлёк повар офицерской столовой, доставший на их глазах из холодильника овал колбасы и начавший его ловко нарезать. В Афганистан мясные продукты доставляли в консервированном виде. Колбаса же была исключительной редкостью. Костян, полностью погруженный в толкование терний своей семьи, не придал увиденному деликатесу особого значения, в отличие от Сидора, который абие унёсся мыслями прочь. Заметив это, Костян прекратил своё повествование и, хлопнув его по плечу, удалился.

Из главы «ПАНДЖШЕРСКАЯ ОПЕРАЦИЯ»

Пройдя некоторое расстояние по долине, разведчики вышли на местность, где столкнулись с глинобитными постройками брошенного афганского кишлака и, не корреспондирующейся с ним волейбольной площадкой. Складывалось впечатление, будто команды, недавно завершив игру, удалились в раздевалку. Весь инвентарь, скамейки для игроков и наблюдателей, судейская вышка и не снятая со стоек сетка, находились в идеальном состоянии. Разведчики поняли — это база мятежников. У глинобитной постройки, служившей им казармой, стояли десять, привязанных к жердине ишаков. А вскрай на пажити блеяла и, пощипывая траву, медленно перетекала отара из двадцати овец. Судя по всему, она была предназначена для снедания мятежниками. Учитывая, что к завершению третьего дня этапа операции сухой паёк уже съели, вопрос с питанием решился сам собой.
Товарищ старший лейтенант, неплохо было бы мясца свежего отведать, — предложил, Капуста, не отводя взгляда от овец.
Вмале поразмыслив, ротный согласился:
— Кто у нас умелец по свежеванию овец? — спросил Середа подчинённых.
— Тевс Константин! — воскликнул Сидор — Он из южного Казахстана и мастерски этим владеет.   
— Кодиров, берёшь рядового Тевса, ловите некрупного барана, спешно его свежеваете и покидаем местность! — приказал Середа переводчику.
— Товарищ старший лейтенант! А почему некрупного-то?! — недоумевал недовольный Лепёха. — Давайте наоборот — дебелого! Не мы, так духи их съедят. 
Костян попросил Монгола достать из санитарной сумки, смотанную в круг, силиконовую трубку от капельницы и сделал два отрезка. Попытки догнать и схватить, хоть какого-то барана, успехом не венчались. Отара ускользала, уводя за собой вглубь ущелья и удаляя от сил роты. Отчаявшись поймать руками, Кодиров прибег к помощи оружия. Он выстрелил из своего АКМС-47 с ПБС — глушителем для бесшумной стрельбы в хвост отары и попал в одного из животных. Когда они с Тевсом подошли ближе, то увидели, что подстрелили самого крупного барана. Успев выпустить кровь, они уложили животное на спину, и Костян приступил к свежеванию. Сноровистым движением ножа он сделал надрезы в обе нижние части бараньей голени и, вонзив под шкуру трубку от капельницы, начал в каждую вдувать ртом воздух. Баран стал наскоро надуваться, а скопившийся под шкурой воздух отделил её от туши. Легкими похлопываниями, Костян равномерно распределил воздух по всей туше и, спорко, острым лезвием ножа, отделил шкуру от мяса.
В это время внезапу послышались, бьющие издали, одиночные выстрелы, скоро переросшие в короткие очереди. Кодиров и Костян живо сообразили — открытая местность не позволит им дотянуть до рубежа, где осталась ждать рота, и без слов, рванулись к ближайшему укрытию, находившемуся в ста пятидесяти метрах в противоположном направлении. Они бежали, крепко держа за ноги барана, но когда огонь мятежников достиг высокой плотности, и стало ясно, что с грузом не добежать, Кодиров крикнул: «Бросай барана!» Костян разжал пальцы и понёсся со своим ПКМ наперевес к ближайшему упалому дувалу  уже налегке. Забежав за угол, он стоял, наклонясь, упёршись ладонями в колени, стараясь отдышаться, ожидая появления Кодирова. Но того всё не было. Зачуяв неладное, Костян выглянул из-за дувала и увидел, как за клубами садившейся пыли, поднимал руку, лежавший раненый Кодиров. Он оценил обстановку и, вобрав в лёгкие больше воздуха, порато срываясь на короткие перебежки, падая и переворачиваясь, по-пластунски дополз до раненого Кодирова. Костян погрузил на себя Кодирова и начал с ним быстро перемещаться. Для недопущения достижения ими рубежа взводов, разделявший их участок активно простреливался мятежниками. По ползшим на открытой местности в укрытие двум шурави, мятежники били с двух сторон. Взвода пытавшиеся прийти им на помощь, мятежники сдерживали устойчивым огнём, не давая высунуть головы. Когда Костян и Кодиров заползли за полуразрушенную глинобитную стену, возникла кратковременная пауза. Костян осмотрел рану Кодирова и вколол промедол.
— Ну что там?! — насилу проговорил занемогший от боли Кодиров. 
— Пуля вошла в поясницу и спряталась глубоко! — сообщил, осмотрев пулевое отверстие Костян.
Затем он вынул из рамочного приклада АКМС-74 Кодирова индивидуальный перевязочный пакет, и наскоро наложил повязку. Тем временем отрезанным от основных сил Кодирову и Костяну, с противоположных склонов стали спешно спускаться мятежники. Костян притиснул приклад своего ПКМ к плечу и прицельно, экономя патроны, поражал цели короткими очередями. Сдерживаемые огнём мятежников, взводы вели непрерывный огонь по подножью, не давая им сойти со склонов и взять офицера и разведчика в плотное кольцо. Командир разведроты Середа вызвал на помощь авиацию. Через 20 минут прилетели две пары боевых Ми-24 и стали обрабатывать ближайшие склоны реактивными снарядами. Это вынудило мятежников срочно отступить. Когда удары по целям были отработаны, огонь прекратился. Вскоре под прикрытием пары Ми-24 в долине приземлился вертолёт Ми-8МТ, и переводчика Кодирова эвакуировали в госпиталь. Не возвращаясь за бараном, разведчики наполнили фляжки водой и вернулись на удерживаемую высоту. Все они оставались под впечатлением боя и проявленной храбрости Костяна. Друзья — Стрела, Руст Сидор, Монгол, Костян и Костёр расположились особняком. Сидор, словно посвящая единственному среди них женатому Костяну, запел песню барда-афганца И. Морозова «Этот мир без тебя».

Из главы операция «МАНЁВР»

В штурмовую группу, также вошли Костёр, Сидор, Монгол, Руст и Костян. Разведчики выбрали дистанцию и начали бесшумный подъём. Каждый видел абрис восходивших по обе стороны товарищей. Когда группа была уже в 30 метрах от купола, поднимавшийся со стороны седловины Костян, попал в обзор нёсшего караульную службу, часового мятежников. Изумлённый приближением шурави, мятежник прогорланил такбир: «Аллаху Акбар» — и выстрелил в Костяна очередью из АКМ-47. Костян упал и прокатился несколько метров по склону, упёршись в валун. Послышался гомон на дари и сверху открылся стрелковый огонь из нескольких стволов. Вслед за Костяном, другой очередью срезало взбиравшегося от него по шуйце старшего лейтенанта Викулова. Находившийся от Костяна по десную, Монгол, пригнувшись, порато бросился к сражённому товарищу и затащил его за валун. При осмотре изрешечённого Костяна, тот уже не дышал. Наполненный яростью и жаждой возмездия, Монгол поднялся в полный рост и стремительно рванулся вверх.

Из части II «ЦУГЦВАНГ ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА БРУНО ТЕВСА»

Взойдя на вершину и спустившись в седловину, лежавшую меж двух гор, Исматулла остановился:
— Вот сюда высаживались шурави и здесь мы сожгли два их вертолёта.
Бруно увидел сохранившиеся свидетельства боя — проржавевшие фрагменты сожжённых советских вертолётов, израсходованные пулемётные ленты и россыпи гильз. Подобно искушённому туристическому гиду, Исматулла скрупулёзно передавал эпизоды боя, оставшиеся в его памяти. Бруно внимательно слушал синхронный перевод Яхъи Мухади и чувствовал учащение пульсирования у себя висках. Отрешённый подробным рассказом участника боя, Бруно перенёсся мыслями в июнь 1986 года. Он ощутил себя очевидцем противостояния, взиравшим на подлетавшие к площадке вертолёты, как они зависали перед высадкой десанта и в них с неприятельских позиций прицельно ударили гранатомёты, как из объятых пламенем винтокрылых машин выпрыгивали шурави и сразу вступали в бой. Сквозь треск очередей и грохот разрывов, Бруно слышал приказы командиров и их доклады по радиостанции в центр боевого управления. Он видел, как росло число убитых и раненых, и самоотверженно бил пулемёт его отца Константина, спасая жизни боевым товарищам. Весь этот видеоряд пробегал у Бруно перед глазами.
— В верху этого склона располагались наши огневые точки, — продолжал Исматулла, — С них мы простреливали всё ближайшее пространство. — С этими словами он повернулся лицом к одной из вершин, прикрыв ладонью глаза от ослеплявшего из-за кромки горы солнца. — А вот здесь, в ночи, передо мной предстал тот крепкий шурави, такой же мощный, как и вы. — Он притопнул на месте, где стоял советский солдат.
Автоматная очередь, оборвавшая жизнь солдата с горным эхом в ночи отозвалась в сердце Бруно, в груди сильно защемило. Внутреннее чувство подсказывало, что по всей видимости, это был его отец. Бруно видилось, как следующим днём его бездыханное, с головой накрытое тело, вместе с другими погибшими и ранеными грузили на борт Ми-8МТ и отправляли в тыл. Исматулла закончил. Бруно стоял молча, глубоко вдыхая горный воздух, и мысленно общался со своим отцом. Перед уходом он собрал большую горсть земли с места, где был застрелен советский солдат, и убрал в рюкзак.