Сутра Помоста. Глава 1

СУТРА, СКАЗАННАЯ ШЕСТЫМ ПАТРИАРХОМ НА ВЫСОКОМ ПОМОСТЕ СОКРОВИЩА ЗАКОНА.
Сутра Хуэй-нэна.

            Литературный перевод Мастера Кости (вольный мудрокот на чаньских грядках Великого Пекинеса, см. «Preface» к толкованиям «Дао Дэ цзин»).

            Великий Пекинес Ян Чжу-цзы, сострадательно наставляя братьев-схимников, не уставал повторять, что вдумчивое обнюхивание Хридая Сутры, Ваджраччхедика (Алмазная) Сутры и Сутры Помоста в высшей степени благотворно для понимания «Дао Дэ цзин». Однако, если «Лао-цзы» интересен именно своим дословным толкованием, то в случае «Сутры Помоста» буквальное копирование пространных воспоминаний монаха Фахая ничего кроме досадной смысловой сутолоки не сулит. (Считается, что Сутра Помоста есть плод воспоминаний монаха Фахая, который, возможно, был одним из учеников Шестого Патриарха. Но Сутра слишком большая и информативная, чтобы уместиться в героические мемуары одного бхикшу. Похоже, это продукт коллективного творчества разных по своей проникновенности персонажей, по причине чего в тексте предостаточно бессвязных фрагментов, нестыковок и неточностей). Поэтому Мастер Костя, исполняя настоящий перевод, сосредоточил все свое невнимание на смысле Сутры при его максимально возможной близости к самому тексту. 

Посвящается Великим Пекинесам Ян Чжу-цзы и Чун Чун-цзы.


Глава 1.

ДЕЙСТВИЯ И НАМЕРЕНИЯ (автобиография).

           Как только Великий Учитель прибыл в монастырь Бао-линь, префект Шао-чжоу Вэй Цюй вместе с другими чиновниками поднялись на гору, приглашая его прийти в город и наставить в Дхарме всех, собравшихся в храме монастыря Да-фань. («Бао линь сы» – монастырь Драгоценной Рощи. «Да фань сы» – монастырь Великой Чистоты. Расстояние между горой, на которой располагается Бао-линь-сы и храмом монастыря Да-фань, расположенном в городе Кантон, ныне Гуанчжоу, около пятнадцати километров. Костя.)
           Когда Великий Учитель занял свое место на высоком помосте, префект Вэй и еще тридцать чиновников, почти столько же ученых конфуцианцев, бхикшу, бхикшуни, последователи Дао и миряне, числом около тысячи, все выразили глубокое почтение Патриарху, пожелав услышать его наставления в фундаментальной Дхарме.
           Великий Учитель, обратившись к собравшимся, сказал:
–             О благомудрые! Сущность-природа сердца-ума, являясь семенем Бодхи, изначально чиста. Когда она функционирует в вас без всяких посредников, это и делает вас Буддой (Само-природа, Сущность-природа, Татхата или Природа Будды изначально не является ни формой, ни Пустотой или, как утверждает Сутра Сердца Праджняпарамиты, и формой, и Пустотой одновременно. Посредники здесь – это пять скандх двойственного восприятия Реальности, искажающие и преломляющие Ясный Свет истинной Дхармы. Костя). О благомудрые! Слушайте, и я поведаю вам о действиях и намерениях, что привели Хуэй-нэна к обретению Дхармы (Патриарх, следуя формальному стилю чтения проповеди, рассказывает о себе в третьем лице. К.): 
            Строгий отец Хуэй-нэна был родом из Фань-ян. Он был сослан в Лин-нань, где стал простолюдином в Синь-чжоу, Квантун (Лин-нань – юго-восточная часть Китая, в те времена включавшая провинции Гуандун (Квантун) и Гуанси, часто служила местом ссылки провинившихся чиновников. К.) К несчастью, он вскоре умер, а Хуэй-нэн еще совсем маленький и его стареющая мать остались одни. Перебравшись в Кантон, Хуэй-нэн стал продавать дрова на базаре, и они влачили нищенское существование.
           Однажды покупатель попросил отнести дрова в его лавку. Выполнив поручение, получив оплату и выйдя за ворота, Хуэй-нэн увидел незнакомца, декламировавшего Сутру. Как только он услышал слова Сутры «следует пробудить в себе мысль, не поддерживаемую ничем», его сердце открылось для Бодхи. Хуэй-нэн спросил странника, что за Сутру тот читает. «Алмазная Сутра (Ваджраччхедика-сутра)», – был ответ. «Откуда вы пришли, господин, и почему читаете именно эту Сутру», – снова спросил Хуэй-нэн. Незнакомец поведал, что пришел из монастыря Дун-чань, что в Ци-чжоу, Хуан-мэй («Дун чань сы» – монастырь Восточного Чань. К.), где настоятелем Пятый Патриарх, Великий Учитель Хун-жэнь, и у него больше тысячи учеников. Сам же он ходил туда на поклон Патриарху, и там же услышал и получил эту Сутру. Еще он сказал, что Великий Учитель, наставляя монахов и мирян, велит им читать вслух именно Алмазную Сутру, чтобы смогли они самостоятельно прозреть Сущность-природу своего сердца-ума и напрямую стать Буддой.
           В силу благопрятной кармы прошлых рождений Хуэй-нэн и услышал все это, да вдобавок незнакомец одарил его десятью лянами серебра, дабы он, оставив их своей матери на одежду и пропитание, отправился в Хуан-мэй на поклон Пятому Патриарху (В те приснопамятные времена, чтобы заработать десять лян серебра надо было продавать дрова долго и мучительно. Считается, что Хуэй-нэна одарил никому не известный Бодхисаттва. В восьмой главе он отдает этот долг киллеру Чжан Син-чану, пришедшему его убить. К.) Хуэй-нэн позаботился о матери и, распрощавшись с ней, ушел в Хуан-мэй. Дорога заняла менее тридцати дней. Когда Хуэй-нэн предстал перед Патриархом, тот спросил его, откуда он пришел и что ищет. Хуэй-нэн ответил: 
–         Ваш ученик – простолюдин из Синь-чжоу, что в Квантун. Он пришел издалека поклониться Вам, Учитель, и ищет лишь одного, как стать ему Буддой.
–           Раз ты из Квантун, стало быть, дикарь. Разве дикарь сможет стать Буддой? («гэ ляо» – варвар-дикарь. «Гэ» – собакообразный зверь. «Ляо» – не-китайцы или люди с пограничных окраин, промышлявшие охотой на живых зверюшек. Они считались дикарями на фоне высокообразованных китайцев, уже знакомых с сельским хозяйством. К.)
–               Люди с севера непохожи на людей с юга, но север и юг для Природы Будды без разницы. Варвар хоть и отличается внешним видом от Его Святейшества, но разве есть различия в их Природе Будды? – сказал в ответ Хуэй-нэн.
            Пятый Патриарх хотел было продолжить разговор, но, видя, как ученики обступили их со всех сторон, промолчал. Затем он велел Хуэй-нэну следовать за толпой монахов и приниматься за работу.
–           Осмелюсь сказать Великому Учителю, что ученик, в чьем сердце Праджня течет постоянно, уж не расстается со своей Сущностью-природой. Это само по себе и есть «Поле Блага» (Полем счастья или блага, обычно, называется тот, кто способен взрастить семена блага в других. К.) Тогда, что за работу Великий Учитель собирается ему предложить? – произнес Хуэй-нэн. (Сомнительно, чтобы неграмотный варвар столь живо ориентировался в терминологии буддизма, услышав за месяц до встречи с Пятым Патриархом лишь одну фразу из Алмазной Сутры. Вероятно, этот фрагмент был добавлен в текст значительно позже. Костя.)
–          Этот варвар уж больно смышлен! – воскликнул Пятый Патриарх. – Ступай-ка ты на конюшню, да попридержи свой язык.
            Хуэй-нэн отправился на задний двор, где послушник велел ему рубить дрова и рушить рис.
            С тех пор прошло восемь месяцев. Неожиданно Патриарх навестил Хуэй-нэна:
–               Думаю, тебе надо найти применение получше. Я не разговаривал с тобой, опасаясь, как бы злые люди не причинили тебе вреда. Понимаешь?
–              Да Учитель. Ваш ученик тоже не осмеливался приближаться к вашим покоям, чтобы не напоминать о себе другим братьям, – ответил Хуэй-нэн.
           В один из дней Патриарх собрал всех своих учеников:
–             Для людей этого мира нет ничего важнее, чем вырваться из бесконечной череды рождений и смертей. Вы же вместо освобождения из горького моря перерождений, день за днем озабочены накоплением заслуг в стремлении к обретению счастью. Если Сущность-природа вашего сердца-ума остается замутненной, никакие заслуги вас не спасут. Идите, и найдите Праджню, что исходит из Сущности-природы вашего сердца. Пусть каждый из вас сочинит гатху и принесет ее мне, дабы я смог увидеть, кто из вас прозрел Великий Смысл. Того я и сделаю Шестым Патриархом, передав рясу и Дхарму. Торопитесь! Не мешкайте с гатхой, ибо раздумья здесь ни к чему. Тот, кто видит свою Сущность-природу, способен говорить о ней сразу, как только ему задан вопрос. Сущность-природу нельзя потерять, даже когда ты бьешься на поле брани.
            Получив такое задание, ученики разошлись, говоря друг другу:
–              Стоит ли нам утруждать себя сочинением гатхи? И какой смысл показывать ее Его Святейшеству, если старший монах Шэнь-сюй, наш наставник, и так станет Шестым Патриархом? Усердствовать в написании гатхи – попусту тратить силы.
           Слушая уговоры друг друга, они успокоились, решив не беспокоить себя сочинением гатхи.
–              В будущем мы все равно будем следовать за нашим наставником, главным монахом Шэнь-сюем, куда бы он ни пошел, – говорили они. – Зачем же нам неприятности?
           Тем временем Шэнь-сюй рассуждал так:
–          Поскольку я их старший наставник, никто не станет писать гатху. Я сам должен ее сочинить и показать Его Святейшеству? Не сделай я так, то как Его Святейшество узнает глубину моего понимания? Ежели я сочиню гатху с целью обретения Дхармы, то намерения мои чисты. Если же я хочу лишь обладать титулом патриарха, то какая в этом добродетель? Чем тогда мое сердце отличается от сердец низких людей, жаждущих незаконно занять святое место? Однако, если вовсе не сочинять гатху, то кончится тем, что я никогда так и не обрету Дхарму. Вот незадача!
            К покоям Пятого Патриарха вели три коридора. Придворный художник Лу Чжэнь собирался расписать их стены сюжетами из Ланкаватара Сутры и жизни пяти патриархов за ради почитания их грядущими поколениями монахов и мирян.
           Шэнь-сюй сочинил гатху, и, пытаясь показать ее Патриарху, не раз подходил к его покоям. Не осмеливаясь войти, он приходил в такое смятение, что все его тело покрывалось холодным потом. За четыре дня он тринадцать раз оказывался у покоев Патриарха, но так и не показал ему гатху. Тогда он подумал, что не лучше ли будет написать гатху на стене галереи, чтобы Учитель сам заметил ее:
–             Когда Его Святейшество одобрит гатху, я выйду вперед, упаду ему в ноги и скажу: «Это сделал Сюй». А уж если он останется недоволен ею, то получается, что я напрасно провел столько лет на этой горе, принимая незаслуженный почет и уважение от других людей. В каком же Дао я тогда совершенствовался?
           Той же ночью, около полуночи, держа в руках свечу, он тайно прошел в Южную галерею, на стене которой и написал свою гатху, желая явить Патриарху свое понимание.

            Гатха Шэнь-сюя:

Наше тело – Древо Бодхи.
Сердце-ум – подставка под Ясное Зеркало.
Час за часом протирай его усердно,
Не позволяя пыли на него садиться.
            
           Написав гатху и оставаясь незамеченным, Шэнь-сюй вернулся в свою келью. Он размышлял так:
–            Если завтра, прочитав мою гатху, Патриарх одобрит ее, значит, я обладаю кармической связью с Дхармой. Если же гатха нехороша, то это будет означать, что я пребываю в заблуждениях, вызванных тяготеющими надо мной кармическими препятствиями из прошлых рождений. Тогда я никак не подхожу для того, чтобы принять Дхарму. Ох, как трудно угадать мысли Его Святейшества.
           Предаваясь размышлениям до самого утра, он не мог успокоиться ни сидя, ни лежа.
           Однако Патриарх и так знал, что Шэнь-сюй не прозрел свою Сущность-природу и не вошел во Врата Дхармы. На заре он послал за художником Лу и отправился вместе с ним в южный коридор, чтобы обсудить, как расписывать его стены. Неожиданно он заметил гатху и, прочтя ее, сказал художнику:
–            Простите, что вам пришлось идти сюда издалека. На самом деле, нужды расписывать стены нет. Ведь Алмазная Сутра говорит, что все, обладающее формой, иллюзорно. Не лучше ли оставить на стене вот эту гатху, чтобы люди, пребывающие в неведении, могли ее повторять. Всякий, практикующий ее, обретет великие заслуги и уже не падет в три нижних мира перерождений. (Из шести сансарических миров, три нижних – это мир существ ада, голодных духов и животных. К.) Патриарх велел ученикам воскурить благовония и поклониться гатхе, добавив, что каждый, кто будет ее повторять, сможет прозреть свою Сущность-природу. (Поскольку далее сразу говорится, что гатха Шэнь-сюя нехороша, то, похоже, это замечание Патриарха является более поздней вставкой. К.) Все монахи принялись повторять гатху, восторженно восклицая: «Ах, как прекрасно!»
           Около полуночи Патриарх позвал Шэнь-сюя и, когда тот явился в главный зал, спросил, не он ли сочинил гатху.
–              Это сделал Сюй, – признался старший монах. – Ваш ученик не смеет и думать, чтобы занять место Патриарха. Он лишь смиренно умоляет Ваше Святейшество проявить милосердие и сказать, обладает ли его ученик хоть крупицей мудрости.
–              Твоя гатха ясно показывает, что ты не видишь свою Сущность-природу, – ответил Патриарх. – Ты лишь подошел к Вратам, но все еще остаешься снаружи. С таким, как у тебя пониманием, поиски Бодхи не будут успешны. Непревзойденное Бодхи означает, что ты прямо сейчас, слыша эти слова, спонтанно прозреваешь Сущность-природу, которая никогда не рождалась и не способна умереть. От кшаны к кшане (Кшана – момент мысли или микроскопический отрезок времени. К.) естественно и постоянно видеть свою Сущность-природу значит видеть, что десять тысяч дхарм не имеют себе никаких препятствий. Когда Одно истинно, все становится истинным. Десять тысяч миров сами по себе пребывают в Таковости Сущности-природы сердца-ума. Это и есть истинная Реальность. Если ты видишь ее так, то в этом и заключается Непревзойденное Бодхи. Ступай-ка, да подумай пару деньков над тем, что я тебе сказал. Затем покажи мне другую гатху. Если я увижу, что ты вступил во Врата, я передам тебе рясу и Дхарму.
           Шэнь-сюй совершил поклон и удалился. Несколько дней он тщетно пытался написать иную гатху. Он был огорчен и расстроен, как будто видел наяву ночной кошмар. Сидел ли он или куда-то шел – ни в чем он не мог найти успокоения.
           Через пару дней молодой служка, громко распевая гатху Шэнь-сюя, проходил мимо молотильни, где Хуэй-нэн рушил рис. Как только Хуэй-нэн услышал гатху, он сразу понял, что сочинивший ее не прозрел свою Сущность-природу. И хотя никто не наставлял Хуэй-нэна в Дхарме, он уже был способен видеть ее глубочайший смысл.
–              Что за гатху ты повторяешь? – спросил Хуэй-нэн служку.
–              Ай да дикарь, ты так ничего и не знаешь, – ответил служка. – Великий Учитель Хун-жэнь сказал, что для людей этого мира вопрос освобождения из круговорота жизни и смерти является главной заботой. Желающий унаследовать рясу и Дхарму должен сочинить гатху и показать ее ему. Того, кто пробудился к Великому Смыслу, Патриарх сделает Шестым Патриархом, передав ему рясу и Дхарму. Вот старший монах Шэнь-сюй и написал на стене южной галлереи гатху о том, что не имеет формы. Великий Учитель велел всем повторять ее, сказав, что практикующий эту гатху обязательно обретет великие заслуги и избежит перерождения в трех мирах существования во зле. 
–            Я тоже хочу повторять эту гатху, чтобы обрести кармические причины для рождения в земле Будды, – сказал Хуэй-нэн. – О достойный господин, я восемь месяцев рушу здесь рис и еще ни разу не подходил к главному залу. Надеюсь, вы покажете мне, где написана гатха, чтобы и я смог ей поклониться?
           Служка так и сделал.
           Случилось, что там присутствовал помощник правителя области Цзян-чжоу по имени Чжан Жи-юн.
–              Я не умею читать, – сказал Хуэй-нэн. – Не прочтет ли мне гатху достойный господин? Чжан Жи-юн прочел гатху Хуэй-нэну. Когда он закончил читать, Хуэй-нэн сказал:
–               У меня тоже есть гатха. Не будет ли помощник правителя так добр, чтобы записать ее для меня?
–               У тебя есть гатха? Это удивительно! – воскликнул чиновник.
–            Тому, кто ищет непревзойденное Бодхи, не следует пренебрегать новичком. Даже низший из низших может обладать высочайшей мудростью, а человек высокого сословия может быть лишен как мудрости, так и духовных устремлений. Пренебрегая другими, вы совершаете проступок бесконечной тяжести.
–               Хорошо, говори свою гатху, – сказал чиновник, – я запишу ее для тебя. Если ты обретешь Дхарму, то первым переправишь меня (очевидно, на другой берег. К.) Не забудь, что я сказал.
            
            Гатха Хуэй-нэна:

С начала самого нет Древа Бодхи
И нет подставки под Ясное Зеркало.
С начала самого нет ни единой вещи.
Куда же пыли-то садиться?

            Когда гатха была записана, все присутствующие воскликнули в изумлении:
–             Воистину, нельзя судить о людях по их внешности. Как могло случиться, что мы столько времени заставляли живого Бодхисаттву работать на нас?
            Видя всеобщее возбуждение и опасаясь, как бы кто не причинил Хуэй-нэну вреда, Патриарх стер его гатху сандалием, сказав:
–                Этот тоже не видит свою Сущность-природу.
            Никто не стал возражать.
            На следующий день Патриарх тайно прошел на молотильню. Увидев, что Хуэй-нэн рушит рис, привязав к своей спине камень (Вероятно, Хуэй-нэн привязал камень к спине в качестве противовеса. К.), он произнес:
–                Ищущий Дао-путь забывает о своем теле ради Дхармы. Разве не так?
            Затем он спросил:
–                Рис готов?
–                Рис давно готов. Его лишь надо просеять, – ответил Хуэй-нэн.
            Патриарх постучал три раза по ступе своим посохом и, не сказав ни слова, удалился.
            Хуэй-нэн догадался, что имел в виду Патриарх, и пришел к нему в третью стражу ночи. Чтобы никто не смог их увидеть, Патриарх сделал из своей рясы-кашаи что-то вроде ширмы (В те времена и в тех широтах окна в лучшем случае делались из бумаги. К.) и принялся разъяснять Хуэй-нэну Алмазную Сутру. Когда он дошел до слов «следует пробудить в себе мысль, не поддерживаемую ничем», Хуэй-нэн испытал Великое Бодхи, мгновенно прозрев, что все десять тысяч дхарм неотделимы от Сущности-природы его собственного сердца-ума.
–               Невероятно! – воскликнул Хуэй-нэн, – Сущность-природа сердца-ума изначально чиста!
                Невероятно! Сущность-природа сердца-ума изначально свободна от возникновения и исчезновения!
                Невероятно! Сущность-природа сердца-ума изначально самодостаточна!
                Невероятно! Сущность-природа сердца-ума изначально не подвержена переменам!
                Невероятно! Все десять тысяч дхарм – это лишь проявления Сущности-природы сердца-ума!
            Видя, что Хуэй-нэн полностью пробудился к Видению Сущности-природы, Патриарх сказал:
–              Бесполезно изучать Дхарму, не пробудившись к Природе сердца-ума. Тот же, кто прозрел свое изначальное сердце и ясно видит его Сущность-природу, зовется «Великий Герой», «Учитель Небес (богов) и людей» или «Будда».
           Хуэй-нэн получил Дхарму в третью стражу ночи и ни одна живая душа не узнала об этом. Пятый Патриарх передал Хуэй-нэну Учение о Внезапном Просветлении вместе с рясой и патрой. (Ряса Бодхидхармы, а патра – это его миска для сбора подаяний. Костя.)
–             Теперь ты Патриарх в шестом поколении, – сказал он. – Будь осторожен и береги себя. Переправляй все чувствующие существа, не жалея своих сил. Распространяй учение во имя будущих поколений. Не дай ему прерваться. Послушай-ка мою гатху:

            Чувство (сострадания) сеет семена Бодхи,
            Когда есть поле, родится и Плод.
            Без чувства (сострадания) нет семени вовсе,
            Без Природы (Будды) не родится и (Плод).
(Гатха довольно невнятна и может быть истолкована разнообразно. К.)

–         Давным-давно, когда Первый Патриарх, Великий Учитель Бодхидхарма, пришел в эти земли, – продолжал Хун-жэнь, – люди испытывали к нему недоверие. Поэтому его ряса передавалась как символ веры от одного поколения патриархов к другому. Но Дхарма передается от сердца к сердцу и лишь собственными усилиями обретается Бодхи. С незапамятных времен от Будды к Будде передается Изначальная Сущность Дхармы, а от учителя к учителю передается тайна Изначального Сердца. Раз эта ряса стала источником раздора, ты станешь последним, кто ее унаследует. Если ты передашь ее другому, то его жизнь будет висеть на волоске. Теперь тебе надо уходить, да поскорее. Боюсь, как бы кто-нибудь не причинил тебе вреда.
–               Куда же мне идти? – спросил Хуэй-нэн.
–               Остановись в Хуай и укройся в Хуэй, – ответил Патриарх.
            Так в третью стражу ночи Хуэй-нэну была передана ряса и патра.
–               Я ведь с Юга и не знаю здешние тропы. Как мне добраться до устья реки? – спросил Хуэй-нэн.
–               Не беспокойся, я проведу тебя, – ответил Пятый Патриарх.
            Добравшись до станции Цзю-цзян, они сели в лодку, и Пятый Патриарх принялся грести.
–               Ваше Святейшество, сядьте! Это ваш ученик должен взять весло, – воскликнул Хуэй-нэн.
–               Я сам должен переправить тебя, – ответил Хун-жэнь.
–              Человек, окутанный заблуждениями, верит, что его переправит учитель. Когда же он просветлен, то ясно видит, что переправляется сам. В обоих случаях говорится о «переправе», но смысл разный. Я хоть и рожден на границе, и речь моя неправильна (Хуэй-нэн скорее всего говорил на кантонском диалекте, вместо мандаринского. Оба они понятны их носителям, но отличаются произношением. К.), но я получил Дхарму из Ваших рук, Учитель. Обретя Бодхи, я ясно вижу, что Сущность-природа переправляет себя сама. Разве может быть иначе?
–            Это так. Это так, – ответил Пятый Патриарх, – благодаря тебе, Дхарма Будды распространится повсюду. Я же покину этот мир через три года, после того как ты уйдешь. Вот ты сейчас и уходишь. Иди на Юг, да поспеши. Однако не торопись проповедовать, ибо распространять Дхарму – дело нелегкое.
           Оставив Патриарха, Хуэй-нэн устремился на Юг и через два месяца достиг гор Да-юй. Великий Учитель Хун-жэнь, вернулся в монастырь и несколько дней не выходил в главный зал. Его ученики, пребывая в беспокойстве, прошли в покои Патриарха, чтобы узнать, не болен ли Его Святейшество и не испытывает ли в чем-нибудь нужды.
–                Я не болен, – ответил Патриарх, – просто ряса и Дхарма отправились на Юг.
–                Кому же Вы передали их? – спросили они.
–           Способный получил их, – был ответ (иеролиф «нэн» в имени Хуэй-нэна означает «способный» или «быть способным». К.)
           Так ученики и узнали об этом. Вскоре за Хуэй-нэном отправилось несколько сотен человек, желая отобрать у него рясу и патру. Один из них, бхикшу по имени Хуэй-мин, в миру Чэн, раньше был военным чиновником четвертого ранга. Он был груб и горяч, преследовал Хуэй-нэна без устали и нагнал его раньше других. Увидев Хуэй-мина, Хуэй-нэн положил рясу и патру на камень.
–        Эта ряса – доверие Патриарха. Какой же смысл отбирать ее силой? – сказал он и спрятался в кустарнике.
            Хуэй-мин поспешил поднять рясу и патру, но не смог этого сделать. (Очевидно, помешали высшие силы. Яркий пример былинного фольклора, просочившегося в сутру. Костя.) Тогда он позвал Хуэй-нэна:
–               Послушник! Послушник! Я пришел за Дхармой, а не за рясой.
            Хуэй-нэн вышел из кустов и уселся на камень, скрестив ноги. Хуэй-мин поклонившись ему, сказал:
–               Могу ли я надеяться, что послушник наставит меня в Дхарме?
–             Ты говоришь, что пришел за Дхармой? Хорошо, я буду наставлять тебя: отбрось все условности и не позволяй рождаться ни единой мысли в твоем сердце-уме.
            Хуэй-мин некоторое время молчал. Тогда Хуэй-нэн спросил:
–            Когда отсутствуют мысли о хорошем и плохом, как выглядит изначальный облик достойнейшего Хуэй-мина?
            Услышав эти слова, Хуэй-мин испытал Великое Просветление и вновь спросил Хуэй-нэна:
–          Помимо тайного смысла тех слов, что вы произнесли, есть ли еще какой-нибудь тайный смысл? (Конечно, не наше кошачье дело, но, если бывший воин четвертого разряда задал этакий вопрос, то никакого Бодхи он не приобрел. К.)
–            В том, что я сказал, нет ничего тайного, – ответил Хуэй-нэн. – Поверни свой Свет внутрь. Все тайное там и обнаружишь.
–               Хотя я и был в Хуан-мэй у Пятого Патриарха, – сказал Хуэй-мин, – но никогда не задумывался о своем изначальном облике. Сейчас, получив Ваши наставления, я подобен человеку, что пьет воду и мгновенно знает, холодная она или теплая. Теперь послушник, Вы мой учитель.
–            Коль так, – ответил Хуэй-нэн, – то оба мы ученики Учителя из Хуан-мэй. Будь осторожен, береги себя.
–               Куда же мне теперь идти? – снова спросил Хуэй-мин.
–               Остановись в Юань, а доберешься до Мэн, там и поселись, – был ответ.
           Хуэй-мин поклонился и ушел. Спустившись к подножию горы, он сказал преследователям Хуэй-нэна:
–               Там наверху одни камни. Надо поискать другую дорогу.
           Преследователи Хуэй-нэна так и сделали. Позже Хуэй-мин изменил свое имя на Дао-мин, чтобы не использовать иероглиф, обозначающий первое имя Шестого Патриарха (В других источниках говориться прямо противоположное: он изменил имя Дао-мин на Хуэй-мин. К.)
           Хуэй-нэн добрался до Цао-си, но злые люди продолжали его преследовать. Тогда он укрылся в Сы-хуэй среди дикарей-охотников, где и провел следующие пятнадцать лет, при случае проповедуя им Дхарму. Обычно, охотники посылали его проверять силки, капканы и сети, но обнаружив в них живых зверюшек, он всегда отпускал их. Хуэй-нэн варил овощи в котле вместе с мясом, и когда его спрашивали, почему он так делает, он отвечал, что будет есть только овощи, приготовленные с мясом.
            Однажды Хуэй-нэн призадумался, что нельзя вечно прятаться и пришло его время распространять Дхарму. Покинув горы, он отправился в Кантон, в монастырь Фа-син (монастырь природы Дхармы. К.), где встретил мастера Дхармы Инь-цзуна, разъяснявшего Махапаринирвана-сутру. В тот день дул сильный ветер и развевающийся флажок (флажок возвещал начало проповеди. К.) вызвал спор двух монахов. Один говорил, что движется ветер, а другой утверждал, что движется флажок. Их спору не было конца. Устав их слушать, Хуэй-нэн вышел вперед и произнес:
–               Движется вовсе не ветер и не флажок. Это движется ваш сердце-ум.
           Все, кто слышал это, пришли в изумление. Мастер Дхармы Инь-цзун, пригласив Хуэй-нэна занять почетное место на помосте, стал задавать ему вопросы о Тайном Смысле. Когда Хуэй-нэн сказал, что распознание Истины не зависит от того, что записано с помощью иероглифов, Инь-цзун спросил:
–           Послушник, конечно же, необычный человек. Я слышал, что давным-давно ряса и патра из Хуан-мэй отправились на Юг. Не Вы ли это?
–               Не осмеливаюсь, – ответил Хуэй-нэн.
           Инь-цзун упал ему в ноги, а затем попросил показать всем собравшимся рясу и патру, что унаследовал Хуэй-нэн.
–               Какие же наставления были вам переданы в Хуан-мэй? – снова спросил Инь-цзун.
–           Да не было никаких наставлений, – ответил Хуэй-нэн. – Мы просто говорили о Видении Сущности-природы. В разговоре с Пятым Патриархом мы не обсуждали ни Самадхи, ни Освобождение.
–               Почему же не было обсуждения Самадхи и Освобождения? – спросил Инь-цзун.
–          Потому, что это двойственные дхармы (С освобождением все ясно: освобождаться жаждут лишь зашоренные рабы. Однако с Самадхи не все так просто. Общепринятое понимание Самадхи, как состояния, противоположного суетному мышлению, конечно, являет собой двойственную дхарму. Но, например, в главах 4 и 7 говорится о Самадхи, которое дхармой назвать уже не получается. К.) Это не Дхарма Будды. Буддхадхарма недвойственна, – ответил Хуэй-нэн.
–              Что же означает недвойственная Буддхадхарма? – спросил Инь-цзун.
–              Вы, Мастер, ведь сами читаете проповедь, разъясняя Махапаранирвана-сутру. Так там и сказано, что знание Природы Будды и есть недвойственная Буддхадхарма. Бодхисаттва, Царь Высочайшей Драгоценной Добродетели (Ван Гао Гуй-дэ. К.) как-то спросил Будду, уничтожаются ли корни Блага, и природа Будды у иччхантиков («О Кашьяпа! В мире есть те, кто поносят Истинную Дхарму, иччхантики…», Махапаринирвана-сутра, Гл. 4. К.) и тех, кто нарушает четыре монашеских обета или совершает пять смертных грехов. Будда ответил, что есть два вида корней Блага: одни постоянные, а другие непостоянные. Однако поскольку Природа Будды ни постоянна, ни непостоянна, она не может быть уничтожена. Это и называется «не два». Одни корни добра. Другие корни зла. Природа Будды не добра и не зла – это и зовется «не два». Простые люди считают, что скандхи и дхату – это «два», но мудрый человек видит, что их Сущность недвойственна. Эта недвойственная Сущность и есть Природа Будды.
            Услышав эти слова, Инь-цзун в восхищении соединил ладони и сказал:
–               Мои разъяснения Сутры подобны никчемным обломкам черепицы. Ваши же будто золото.
           Затем он совершил церемонию пострижения Хуэй-нэна в монахи и просил его стать своим учителем.
           Так Хуэй-нэн, пребывая под деревом Бодхи, явил Врата Дхармы Восточной Горы. После того, как Хуэй-нэн обрел Дхарму в Дун-шань (Восточная гора. К.), его жизнь часто висела на волоске и была полна невзгод и опасностей.
–           Сегодня вы все, префект и чиновники, бхикшу и бхикшуни, последователи Дао и миряне, собрались здесь в силу кармических причин, накопленных вами в предыдущих рождениях. Из-за того, что в прежних жизнях вы, почитая Будду, сумели взрастить в себе корни Блага, сейчас вы и слышите Учение о Внезапном Бодхи, с помощью которого только и можно обрести Истинную Дхарму. Это учение было передано нам древними мудрецами. Это не учение Хуэй-нэна. Тем, кто желает услышать Учение древних мудрецов, следует очистить свои сердца. Услышав Учение, следует отбросить все сомнения. Тогда вы и сами не будете отличаться от древних мудрецов.
           Все собравшиеся, услышав эту Дхарму, пришли в восхищение, поклонились и разошлись.



Неразумные примечания Мастера Кости.

            Есть разные версии Сутры Помоста, причем, значительно отличающиеся друг от друга. Также существуют и несколько вариантов гатхи Хуэй-нэна (Philip Yampolsky, Platform Sutra of the Sixth Patriarch, New York, Columbia University Press, 1967):

–   Бодхи изначально не имеет древа.
     Зеркало также не имеет подставки.
     Природа Будды изначально чиста и ясна.
     На что же пыли оседать?

–   Ум – это Древо Бодхи.
     Тело – подставка под Зеркало.
     Зеркало изначально чисто и ясно.
     Где оно может быть пылью покрыто?

            Относительно гатхи Шэнь-сюя следует отметить, что вторая ее строка присутствует в разных текстах в следующих вариациях: «Ум – ясное зеркало» или «Ум – подставка под Ясное Зеркало». Хоть и принято считать, что гатха Шэнь-сюя нехороша в любом случае, однако он был отнюдь не новичком в буддизме. Маловероятно, чтобы он стал огорчать своего Учителя откровенной чепухой про то, что Ум является под что бы либо подставкой. Аналогия Дао-ума и Ясного Зеркала известна в буддизме всем и каждому, но если Ум – это подставка под Зеркало, то, что же Шэнь-сюй собирался протирать: подставку или то, что на нее опиралось? Про то, что Дао-ум не имеет никаких подставок, Хуэй-нэн и услышал при своем первоначальном знакомстве с «Алмазной Сутрой» (Следует пробудить мысль, не поддерживаемую ничем). Поэтому, возможно, «подставка» была более поздней адаптацией гатхи Шэнь-сюя под гатху Хуэй-нэна.
            Что касается первой строки гатхи Шэнь-сюя, то, заглянув в седьмую главу, можно встретить там уже не столь знаменитую гатху Во-луня:

–   Во-лунь знает способы
     Как отделить Ум от всех мыслей.
     Когда обстоятельства не влияют на Ум,
     Древо Бодхи растет неуклонно.

            Древо Бодхи час за часом усердно взращивается, протирается и полируется в понимании как Во-луня и Шэнь-сюя, так и подавляющего большинства любителей духовного прогресса во все времена на всех континентах. Тогда фраза «Тело – это древо Бодхи» лишена всякого питательного смысла. «Ум – это Древо Бодхи» с точки зрения его медитативно-религиозной культивации. Поэтому Шэнь-сюй и был полон трудолюбия в протирании и шлифовке собственного сознания. Так если Ум – Древо Бодхи, то именно тело должно было бы пониматься как его подставка. Принимая во внимание все вышесказанное, гатха Шэнь-сюя могла бы выглядеть следующим образом:

–   Ум – это Древо Бодхи.
     Тело – подставка под Ясное Зеркало.
     Час за часом протирай его усердно.
     Не позволяя пыли на него садиться.

            Хуэй-нэн в своей гатхе отрицает, как Древо Бодхи, так и подставку под Ясное Зеркало. Что из них тело, а что ум, не уточняется, но, если каждая строчка гатхи Хуэй-нэна является ответом на соответствующую строку гатхи Шэнь-сюя, то в данном случае обе гатхи становятся ясны и понятны в первую очередь с позиции буддизма. Ведь, как любил говорить Великий Тянь-тун Жу-цзин, учитель Догена, «Нет тела! Нет сознания!».