Баня

 

  Николай Смирнов  - крупный,  еще не старый мужик с большими залысинами на седой голове,     лобастый,   с  большим мясистым носом и серыми мутными глазами, настороженно глядящими из-под лохматых  бровей,  смолоду работал на ремзаводе, потом  трактористом в ЖКХ, оттуда ушел и на пенсию, а больше работать не стал.  Надоело вставать по будильнику и целый день делать  одно  и  тоже, ехать  куда пошлют и  подчиняться щуплому, невзрачному начальнику Сергею Иванычу Ковалеву, которого часто хотелось послать крепким словцом куда подальше.
 
  На пенсии Николай раздобрел, отрастил  солидное  брюшко   и,  хотя любил выпить,  ни с кем из соседей не  знался, а только  со старым другом  Саней- Бузой.  Буза было прозвище Сани.   У  Сани   шапка темных кудрявых волос с небольшой проседью, смуглое, скуластое лицо,  и сам  он высокий,  худощавый   был полной противоположностью  Николая, но мужики дружили,  хотя дружба  эта  была странной.
 
  Так уж устроен русский человек, что надо ему поговорить, отвести душу, поспорить, а   в  горячем споре отстоять свою точку зрения.  Вот  Саня  и  приходит  к  Николаю  не столько выпить, а время от времени  отвести душу.
 
  Саня  идет  к Смирновым   с  большой бутылкой  водки  и  своей  закуской  –  то кусок сала  другу  принесет, то банку  соленых груздей, то вяленого леща.  Жена Николая Тамара косо смотрела на Сашку, нехотя здоровалась, но  молчала до поры.  В холодную погоду дружки садились на кухне, а летом на веранде  выпивали и  закусывали.  Сегодня Саня принес  сало, а Николай  порезал красных  спелых помидоров, зеленого лука, нарезал хлеба и пригласил Саню за стол.

 Сало было отменным  – с  чесноком  и  розовыми   прожилками  мяса, оно  так ароматно пахло, что Тамара не  выдержала,  тоже  отрезала  кусочек  и  выпила стопку. Потом  села вязать очередной носок,  а  немного послушав разговор  мужиков,    пошла   к  соседке  Вале.

   Она любила с ней посудачить, поговорить  о том,  о сем, обсудить всех соседей. Тамара  знала  про каждого  всё –  кто  сколько зарабатывает,  какую получает пенсию,  и даже что готовит на обед.  Не сиделось  дома Тамаре.  Еще любила она ходить  с  утра по магазинам, любила наряжаться, носила  яркие халаты, модные куртки и порой большая часть пенсии уходила  у  Тамары  на новые наряды.
 
  Хозяйкой Тамара была экономной и очень чистоплотной.  В гости к себе она приглашать не любила, а если приходили родные, накрывала скромный, но красивый стол.   Тогда  доставала   она  из серванта хорошую  посуду, салфетки, столовые приборы, нарезала тоненько колбасу, сыр, овощи,  жарила недорогую  рыбу,  наливала вино в тонкие фужеры и чай в красивые чашки.   И гости  уходили  довольные.
 
   Николай  с  женой  вел  себя  тихо,  не обижал, побаивался  после того, как она выставила  его  с чемоданом  на  улицу  после большого кутежа,  а  с  другом  спорил  до хрипоты  из-  за разных точек  зрения на жизнь.   Вот и сегодня, выпив стопку,  Николай загорячился:
- Неправильно ты живешь, Саня!  Вечно ты у жены под каблуком. Вот,  смотри  на меня.    Я  своей   Тамаре не  позволяю  над   собой измываться.   Видишь,   ушла,   чтобы мне не мешать.  Я ее так   смолоду воспитал. Женились мы, когда ей только семнадцать стукнуло, она уже  тогда  беременная   Любой  была.   И с тех пор  я  дома хозяин! – и  Николай стучал  крепким  кулаком  по столу так,  что звенела посуда в серванте.
- Ладно, наливай, - тихо говорил Саня, успокаивая друга, и они  выпили  и закусили  салом.
 - Ох,  и сало у тебя, Саня.  Прямо во рту тает.  Сам солил или Ольга? – допытывался  Николай.
- Сам кабанчика вырастил, сам и солил.
- И когда ты успеваешь, Саня? Работаешь ведь еще?
- Работаю. Как же. На пенсию одну не проживешь.
- Как не проживешь? Мы живем. И ничего, как видишь.
 - У тебя жена экономная, а моя нет. Пенсии  на  неделю  только  хватает.  Хорошо хоть  овощи свои  да мясо, кабанчика, куричешек  держим,  работаю в  охране, а  в выходные на рыбалку езжу на  озёра.
 - Молодец ты,  Санька. А я отдыхаю с Тамарой. Хватит,  наработался. Теперь  живем за счет государства.  Я только на пенсии жить начал.
-   Коля, пойми,   не могу я  прожить на одну пенсию. Какие у нас пенсии, сам знаешь. У меня Оля  часто хворает, внукам помогать приходится. Учатся платно в колледжах. Вот сорок тысяч за Шурку отдали, а  теперь  за  Ивана надо тоже платить. Один на экономиста, второй  - на юриста учатся. А там Олесе надо поступать.  Высшее образование хочет,   в  университет  собралась.  Бюджетных мест мало, больше платные,  а  конкурс большой. Сын отделочником работает,  получает не ахти сколько. Дочь Ирина кондуктором – только  недавно устроилась, а то без работы  в декрете  сидела, а ребятишек трое  у неё.  Материнский капитал  на ремонт дома истратила, к дому еще комнатку пристроила.   Вот и приходится мне работать поневоле.  Да ладно, чего про меня говорить!  Ты лучше скажи  – голосовать  в воскресенье  пойдешь?
 -  Конечно,  пойду. Мы всегда с Тамарой ходим, за нашу власть голосуем.
 -  За какую власть? Ты  же  коммунистом был.
 - Был коммунистом,   да давным-давно  из партии вышел еще при Ельцине
 -    А  я в партии не состоял, а коммунистов поддерживаю. Старичок-сосед у меня за восемьдесят  ему  перевалило, а в партии состоит, на собрания ходит и мне газету приносит. Вот не хочешь  «Правду»  почитать?  - и  Саня вытащил из своего пакета газету с красным  названием.
 - Нет, не хочу. Я сейчас  ничево  не читаю. Раньше при советской власти мы с Тамарой  газеты  и журналы  выписывали:  Правду, Комсомолку, Советский спорт, Работницу, книги покупали.
 - Да я помню – книг у тебя полно было Коля. Ты раньше читать любил.
 - Читал запоем  детективы, фантастику,  а теперь ни одной книжки в доме нет. Какие детям отдал, какие на растопку пошли. Я теперь телевизор смотрю. Вон у меня какой! Экран большой.  Видел?  Тарелку поставил. Видел?  Зять помог купить.  Он у меня бизнесом занимается. Фильмы разные смотрим. У меня Тома любительница кино большая. А  надоест смотреть, поедим  -  и на боковую, -  и Николай показал   волосатой рукой на  открытую дверь в спальню, на широкую кровать с горкой подушек и засмеялся, показав ряд крупных желтых зубов.
  - Понятно, Коля.  Хорошо ты  живешь, спокойно. А я верчусь волчком  туда - сюда. Жена  часто хворает,  детям и  внукам помочь надо. Для них и хозяйство держу, а им все мало. Денег все равно не хватает, - сокрушается Саня.
 - Денег никогда не хватит,  -  внушительно  басит  Николай  и закуривает  папиросу. -  Вот мы с женой почти  тридцатник  вместе получаем,  а тоже не хватает,  зато  зять помогает, деньжонки подкидывает.   Тамара  с  ребятишками  водилась, пока маленькие были, вот он нас и благодарит теперь.
  - А поработать не хочешь пойти?
  - Какой я теперь работник? Хватит, отработал свое, -  хмыкнул Смирнов и затянулся, пуская синеватые колечки дыма, а потом  налил из  бутылки две полных стопки  и с чувством сказал:
 - Давай,  Саня, вздрогнем,  за хорошую жизнь выпьем. Юность вспомним.
 - Давай,   - ответил Саня, поднял рюмку,    и  друзья чокнулись.
Николай ловко  опрокинул рюмку  в рот,  крякнул и понюхал корочку хлеба.

   Саня тоже выпил, поморщился и закусил. Оба вскоре слегка захмелели,  и пошел у них тот  бессвязный,  но душевный разговор, ради которого  и  приходил сюда Саня.
А потом вдруг Николай сказал:
 - А хочешь,  я  баню затоплю  сейчас для тебя?  У меня баня -  во!  – и   он,  для пущей  убедительности,  поднял кверху большой,  прокуренный до желтизны палец.
 - Нет,  домой пойду, Коля.  Оля заждалась теперь. Скоро стемнеет. Управляться по хозяйству надо.
 - Тогда давай еще  по  одной выпьем,  – еле ворочая языком,  сказал Николай.
 - Нет, Коля,  ни-ни!   Всё,  хватит.   Шабаш, пойду  я,  -  и  Саня  поднялся   из-за стола.

  Домой он  пошел пешком по дороге мимо леса, где  уже  буйствовала осень. Золотом сияли тополя – великаны, под  напором  легкого ветерка роняли  листья березы. 
 Вечерело.  Солнце клонилось к закату, заливая ясным  светом лес и пылающие яркими красками горы. На свежем воздухе  при  ходьбе  быстро выветривался  из головы хмель от выпитой водки.
 
  Домой  Саня пришел, когда  уже  ложились на город синие сумерки.  Жена Оля,   худенькая, темноволосая,  большеглазая женщина,   ждала его за столом  на кухне и смотрела телевизор,  опершись  тонкой  рукой.  Увидев мужа,  она  всплеснула руками, улыбнулась ласково,  накормила  вкусным борщом,  пирожками  с  мясом, расстелила  постель   и отправила   Саню  спать.
 
  Николай после ухода друга допил водку  и   задремал прямо за столом. Пришла Тамара,  разбудила  мужа, поворчала, и Николай ужинать не стал, не раздеваясь  лег  спать  и захрапел  по-богатырски  так, что  Тамара не выдержала и стала толкать  его в бок:
- Проснись!  Не храпи! Стены сотрясаются  от  твоего  храпа.  Напился  опять  со своим Саней!
Николай ничего не отвечал жене, только мычал что-то  бессвязное во сне.
 
  Утром  Смирнов  проснулся, когда уже было светло. Голова трещала с похмелья, во рту было  сухо, горько и нехорошо. Хотелось выпить, и  Николай не стал завтракать, а достал заначку, оставленную  с  пенсии, сунул деньги в карман  и  быстро  пошагал  в  магазин за пивом.  Дома  открыл большую бутылку   и  жадно  выпил  прямо  из  горлышка сразу половину. Пиво было свежее  и  приятное  на вкус.  Голове  сразу стало легче и на душе веселее. Николай  крикнул Тамаре:
 - Чего сидишь, жена? Есть  давай!
Она подала   жареную картошку, малосольные огурцы и  горячий  кофе. Он съел всё с большим аппетитом и попросил еще.

  После  завтрака  Николай  собрался топить баню. День  был субботний, солнечный, теплый по-летнему. Один из дней  бабьего лета, когда  по утрам  рассеивается  густой,  молочно-белый туман,  и  всюду  в капельках росы   блестят тонкие, искусно сплетенные нити паутины, а  солнце  ласково  и нежно согревает землю.
 
  Николай вышел во двор, на скамейке   возле  бани   сидела  Тамара и вязала  новый  носок, он сел рядом и закурил, оба молчали.  Рябина за забором  пылала огнем, на  неё роняло свои лучи солнце, расцвечивая каждый листок, и была рябина  сказочно красива, но  Николай не замечал этой красоты. 
 
   Он  расколол на дрова березовую чурку, деловито  затопил баню.   Потом, когда баня  натопилась,  пошел в первый жар и долго, яростно хлестал себя березовым  веником и охал от наслаждения.  И от этого банного пара и жара исходило такое тепло, и пахло  чудесно распаренным веником,  и телу было так хорошо, что Николай испытал именно то, что  любил он  сейчас больше всего на свете, именно  то, что требовалось  сейчас  его неспокойной  душе.
-