Цветы не вянут

                Источники вдохновения: Шарль Бодлер "Цветы зла"
                и Музыкально-поэтическая постановка по мотивам
                этой книги "De profundis Clamavi..." написанная 
                Олегом А. Вдовиным (гр. "Адвайта", г. Жуковский)
                в 2013 году. Аудиоверсия рассказа:
                https://youtu.be/jDp6Nw5J2Ls       

Море... Всегда такое разное – и одинаковое… Старится ли оно? Я состарился… Много лет назад тёплая волна ласкала наши обнажённые тела – а я ласкал Её плечи, целовал Её волосы, и Она отвечала мне нежностью. Теперь же волны ласкают только песок и камни – здесь, в нашем Доме убогих, некому любить друг друга на берегу. Некому любить друг друга… Мы все когда-то были молоды – теперь же сложно в то поверить… Коллекция болячек. Пособие для студентов-медиков. Они найдут здесь всё: от согнутых артритом рук до трофических язв. Полный набор, на любой вкус. Мне ещё повезло: всего лишь паралич. Когда-то эти ноги обнимали Её тело, они любили Её не меньше рук… Где Она теперь? Я не знаю… я не хотел бы знать. Быть может, потому, что Её больше нет, они и перестали ходить? Я не знаю.

Я любил Её, да. Она была моё спасение, моя жизнь… Играя с прядью Её волос, огибая ладонью контуры плеч, груди, бёдер, лаская Её тело языком, я узнавал Её всю… Узнавал, запоминал… Я не мог подумать, что это будет так мучительно – вспоминать…

Она любила море. Я был к нему равнодушен. Но Она просила – как отказать? И постепенно – привык. Привык к этому шуму, к крикам чаек, к штормам и штилям… Оно всегда одинаковое – сколько лет прошло, а всё те же волны, те же камни. И разное: вот, оно уже хмурится, а ещё недавно было тихое и ласковое… Характер вздорной женщины: настроение меняется за пару минут. Я полюбил его – возможно, Она где-то там… Но Она не приходит более ко мне… только они, крикливые белые птицы. Попрошайки. Им всё равно, что выпросить… Они похожи на малолетних бродяг: дай, дай, дай… Я даю им хлеб – хватают на лету, дерутся, галдят. Когда-то в юности я видел такое – среди людей. Готовы были перебить друг друга за хорошую кормушку. И убивали. И гибли. И ничему это не учило – да они и не могли научиться, они были глупы, они хотели всё и сразу. А тот, кто знал, что так не бывает – держался в стороне, управляя расходным материалом издали, и ловил большую рыбу. Как тот альбатрос на горизонте. Там, где зарождается буря.

Скоро подует ветер. Скоро придёт девочка – никак не могу запомнить её имени. Не мудрено: эта девочка так похожа на юную мою подругу – ещё живую, ещё мою… Иногда, когда у неё есть время, я читаю ей из этой книги. Она много не понимает, стихи почти двухсотлетней выдержки звучат непривычно, к тому же, как сказал некогда критик, эти стихи - «больница, открытая  для всех деменций разума и всех гнилей сердца», а эта гниль страшнее трофических язв. Но слушает она внимательно – так же когда-то слушала меня моя Богиня. Девочка придёт за мной, ей надо до шторма откатить мой экипаж под крышу. Туда, где я смогу любоваться штормом из тёплого убежища. В моей комнате есть огромное преимущество: окна выходят на море.

Как быстро приближается шторм. И как причудливы сгущающиеся тучи! Ещё ребёнком я любил вглядываться в небо: с друзьями мы лежали на берегу речки и наперебой рассказывали, на кого похожи облака. И сейчас я, убелённый сединами старец, предаюсь с удовольствием этой детской забаве. Вот, извольте видеть – крыло альбатроса чертит светлую полосу на тёмном лепестке цветка, из-за которого выглядывает женская головка. Одалиска? Суккуб? Но разглядеть не успеть: порыв ветра преобразил уже картину. Теперь это больше похоже на склеп, перед которым стоит фигура плачущего ангела… но и это видение мимолётно: ветер усиливается… Скоро, видимо, к нему присоединится ливень, волна, ещё недавно ласковая и нежная, хищным зверем будет захлёстывать берег… Мне надо оказаться у себя в комнате, но что-то моя сестричка не спешит, а самому – путь вверх по каменистой тропе недоступен… Необходим! Оттуда, из центра штормовой тучи, ко мне скачет Он – Призрак, преследующий меня много, много лет! Его тело обнажено –  оно никогда не знало тяжести одежд. Черты лица его – уродливы: глубоко сидящие глазницы, проваленный нос, рот, напоминающий потухшую Геену Огненную. Из-под единственного его наряда – бутафорской короны – по ветру вьются клочки жидких волос… Везёт его прекрасный белый конь, быстрый, сильный… Они пытаются меня настигнуть много, много лет, и когда это произойдёт – все его уродливые спутники, крылатые и бескрылые, пасти которых полны острейших зубов, а когти загнуты словно ятаганы и венчают даже края и изломы крыл, все они нападут разъярённым пчелиным роем, будут терзать моё тело, отрывая по кусочку… Вечная пытка. И я видел её, когда был молод… и я мог спасти, но не вмешался… И теперь я обречён на то, что когда-нибудь мой Призрак нагонит меня, схватит своей дистрофичной рукой, и, бросив под копыта коня, будет смеяться, смеяться, смеяться – до тех пор, пока тело моё, терзаемое фуриями, не вздрогнет в последний раз, не замрёт под тяжёлым огромным копытом… Я так часто видел это в пьяном бреду и в наркотических снах, что уже не знаю – а действительно ли этого не было? Быть может, они уже разорвали моё бывшее тело, а всё, что я вижу сейчас – предсмертная галлюцинация. Есть ли гарантия, что мы всегда просыпаемся в тот мир, где легли спать? Что если миры на самом деле множественны, а мы можем пройти потайным тоннелем в соседний мир – тогда, когда не давим свой разум постоянным контролем? Но если так – мы можем перепутать дверцы – и вернуться не туда… Быть может, так и произошло тогда – когда я был юн, здоров и успешен?

Они тянулись ко мне, проходящему мимо, подставляли милые мордашки для поцелуя, протягивали хрустальные бокалы, наполненные шампанским, чтобы на мгновение справить неравный брак лёгкого вина с моим престарелым виски. Брак, впрочем, недействительный: я внимательно слежу за тем, чтобы ни одна прелестница из дамского бокала не проникла в мой суровый и лаконичный холостяцкий мир. Впрочем, вот одна парочка ничего, достойны. Рыженькую справа, беленькую слева,  пусть ненадолго ощутят счастье превосходства – отвергнутые красотки в ярости, хотя и пытаются это скрывать под очаровательными улыбками… Но им никогда не приходилось долго скучать в обществе таких же профурсеток, слишком много бойцов в моей армии, охочих до девичьего тела, и уже через пару часов из гостевых комнат донесутся характерные звуки… Пусть их, что с них взять – быдло из рабочих семей. Нас же ждало иное наслаждение, возносящее к Горнему Миру, качающее там на невидимых тёплых ладонях – а потом плавно возвращающее обратно сюда, в этот унылый, убогий мир… Плавно, очень плавно, две ступенечки вниз – одну обратно вверх: глотни ещё того, наполненного нектаром, воздуха, что веет перед вратами, в которые тебе – пока – войти не дано. Ибо в очередной раз ты был взвешен, ты был измерен и был признан не годным… И всё, что ты можешь – приходить сюда, к сияющим этим звёздам на несколько мгновений… или же это – вечность? Ведь времени не существует… Не существует ничего: времени, пространства, измерений – это всё иллюзии. И, придя сюда хоть раз, ты понимаешь это…

Милейшая Марго, быть может, тоже особа королевских кровей – а как иначе с такой фигурой? – перехватила моих светловолосых прелестниц, увлекла с собой… Котята ещё не поняли, куда попали. Как и все претендентки, они надеялись просто на выпивку, наркотики и секс со мной… Но ведь так не интересно, скучно… Нужен элемент игры, и Марго сейчас всё организует… Я никогда не знаю, что она придумает в следующий раз, но ещё ни разу она не подвела. И ни разу, чтобы ни происходило, ни одной из девиц не пришло в голову пожаловаться кому-то: котята почти сразу принимали правила игры. А пока Марго, красавица Марго, украшение этих комнат, готовит моих девочек, для меня  – кальян, виски, кокс… Есть выбор – но как же это скучно! За эти годы я прошёл многое – иногда кровь вскипала на некоторое время, я радовался: свершилось! Но проходило несколько мгновений – и всё та же скука вновь приходила, садилась напротив и, наполнив стакан до краёв, говорила: «Выпьем?»… Выпьем, конечно, единственный ты мой хороший собеседник. Единственный, кому от меня уже ничего не надо: всё забрала. Мир серый, лишённый оттенков. Мир, в котором нет ничего: бизнес, бизнес, бизнес. То, что казалось когда-то беззаботной жизнью, сплошным праздником – оказалось тяжелейшими веригами. Бежать, бежать от них – туда, в почти недоступные миры! Хотя бы на время, на несколько часов. Забрать у Марго моих одалисок – и в путь… ввысь!

Это оказалась темница средневекового замка… Одалиски… Ведьмы! – обнажённые, со скованными лодыжками, привязаны к двум столбам – глазёнки испуганные, на мордочках – смущение. То, что я сначала принял за синяки – всего лишь грим. Подделка. Как и всё вокруг. Прекрасная моя Марго, она старается, она знает, как мне хочется вернуть мои чувства… И у неё опять не получилось. Я не ощущаю ни веселья, ни, хотя бы, возбуждения. Девочки, привязанные к столбам… что мне с вами делать? Пытать по-настоящему – нельзя, я сам установил правила этой игры. Играть в пытки… детский сад, право. В обществе БДСМ давно в моде. Что остаётся? Зевнуть, развернуться к выходу, уйти… Но впереди вся ночь. И не зря же я выбрал именно этих птенцов – что-то должно произойти…

На моей ладони – три маленьких квадратика бумаги. Пропуск к возлюбленным моим Вратам. Какое-то мгновение кажется, что надо уйти одному – но котята смотрят так испуганно… Так выжидающе… Ешьте, мои красавицы – рыженькой с левой длани, беленькой – с правой. Я же подожду. Посмотрю, как вы начинаете путь… Я уйду вслед за вами чуть позже, я догоню – а сейчас мне нравится видеть, как меняются ваши лица, становясь такими детскими, наивными, как становятся совсем другими глаза, взгляд которых устремлён уже не в эту реальность… не в реальность – в истинный мир… Тот, который люди далёкие считают миром грёз, не зная, что только он и реален. Пожалуй, пора и мне за вами – пока котята не убежали слишком далеко…

…Я тогда ушёл за ними. Там было прекрасно, мы смеялись и пели, наши тела сплетались в причудливом танце, и мне казалось, что наконец-то я счастлив… Котята так трогательно удивлялись всему, что видят, они были так милы… Я отпустил их сразу, как пошёл в путь, отвязал их нежные тела от грубых столбов, и они танцевали для меня свой безумный ведьминский танец… И мне казалось – счастье будет вечным, но… Нет!

Я вернулся в этот мир… Нет, нет, не в этот: в моём мире я никогда не увидел бы той страшной картины! Я смотрел – и я не мог поверить, что это не продолжение трипа, а реальность… Мои котята – обе – были мертвы… Они всё так же были привязаны к столбам, тела их были в крови – и мои руки тоже. А в углу, сжавшись от ужаса, сидела моя верная Марго. Я не стал ничего спрашивать – очевидно, что я нарушил свой уговор. Но был ли это – я? Я был там, в прекрасном цветочном мире, я танцевал с одалисками – я просто вернулся не в свою реальность.

Но больше покинуть эту реальность я не смог…

Тогда моя прекрасная Марго всё устроила, ко мне не было вопросов ни от сыщиков, ни от родственников котят. Я не знаю, как она это сделала – да, впрочем, и не хочу знать… Но игры с тех пор закончились. И Марго ушла… Наверное, слишком страшным был мой Мистер Хайд. Быть может, это он – мой преследователь? Призрак на хрипящем от усталости коне, что с той ночи гонится за мной, но пока не может настигнуть?

Я был успешен. Я был молод. И я не был счастлив. Каждое утро начиналось одинаково: поднять похмельную голову, согнать с лица припухлость ночных возлияний – и вперёд, приумножать капитал. Способы годились любые: от честного бизнеса до криминала. Мир был безумен – и я не отставал от него в своём безумии. Мне казалось, чем больше будет моя империя – тем больше шансов изменить жизнь. Глупец! Наивный глупец! Я не хотел учиться на ошибках отцов и дедов – мне необходимо было совершать свои.

Я никогда не бывал один – вся империя держалась на них, преданных мне шавках. Люди? Нет, я не считал их людьми: жалкий сброд, готовый за лишнюю подачку лизать руки и с рычанием отгонять конкурентов. Они были мне противны – но необходимы… Свита молодого императора – преданная лишь до того момента, когда кто-нибудь предложит хорошую сумму за феодальскую голову. Мне везло – я успевал узнать о заговоре, пока не случилось беды. Вокруг меня появлялись и исчезали маленькие и большие фирмы, происходили разборки и даже целые войны – я наблюдал за этим, как  внимательный зритель за сюжетом хорошего боевика. Я был молод, богат, успешен и амбициозен… А мир… Мир захлёбывался в своём безумии: теракты, катастрофы, падающие самолёты и сходящие с рельс поезда – эта реальность любила людей не больше, чем я.

Моя успешность усугубляла моё безумие… Ежевечерние вакханалии – от того, что хочется забыться. Алкоголь и наркотики – отличный вариант эскапизма. Вот только приводит к разрушению… И, наверное, мои дни закончились бы рано – но в противовес моему Призраку Бог послал мне Ангела.

Была ли случайной наша встреча? Не знаю. Мне кажется, кто-то свыше спланировал её. Как иначе объяснить, что именно в тот вечер я отказался от привычной вечерней оргии, а вместо того взял билет в театр на модный мюзикл? И почему-то выбрал не первые ряды, что при моём достатке было бы логично, а бельэтаж. Да, я руководствовался не ценой билета – когда курсор уже почти коснулся центрального места в первом ряду, я вдруг вспомнил, что мама всегда брала билеты на возвышающиеся над партером ряды. Семья моя не была хорошо обеспеченной, я оказался первым богачом… Так что, выбором моим руководила ностальгия – мама любила театр, мы часто ходили с ней вдвоём – что угодно: опера, балет, трагедия, фарс – лишь бы ощутить вот этот специфический запах, впитать в себя гул зрительного зала, когда люди, предвкушая волшебство, что будет им явлено со сцены, отыскивают свои места и, приглушив голоса, обсуждают исполнителей, пьесу, сам театр… Не знаю, почему я вспомнил об этом тогда, выбирая билет. Я не вспоминал ни о чём, связанном с домом, много лет – с тех пор, как стал строить свою империю. Моя семья, всегда балансирующая на грани нищеты, стала мне тесна, она мешала мне, словно узкий пиджак на торжественном обеде, и я ограничил наше общение тем, что ежемесячно посылал матери некую сумму – поначалу не очень большую, но и она позволяла ей оставить опостылевшую работу. Какое провидение вело тогда моей рукой? Не знаю… Но это было попадание сто из ста…

Она была изумительна: дивное сочетание восточной и северной красоты. Я любовался Её улыбкой, грелся искорками Её глаз, наслаждался лаской Её тонких, изумительной формы, рук… Я готов был положить к Её ногам не только мою империю – весь мир, как бы банально и пафосно это не звучало. Я любил Её, Голубку мою, и каждый день благодарил провидение за выбор места в театральном зале.

Я не верил никогда в любовь. Сказки это. Придуманные для того, чтобы гарантированно привязать к себе самочку. Пара-тройка нежных ночей, когда во время секса ты шепчешь ей: «Я люблю тебя!» - и она твоя. Сделает для тебя всё, что угодно. Я играл в эти игры в юности – надоело. Скучно. И не искал более никакого родства душ – глупо искать то, чего нет. Но жизнь – опытный игрок, и в тот день она пошла ва-банк: мне, цинику и развратнику, подарить Ангела… Такой пинок: любовь существует, сукин ты сын, ты прочувствовал? Прочувствовал, да… Она – совершенство! Земные родители не могли произвести на свет такое чудо, не могли! Без Божественного вмешательства не обошлось. И я, с самого первого взгляда, знал, верил – Она будет моей! Но странно: рядом с ней я был робок, словно прыщавый юнец.

В тот, самый первый, день я не осмелился даже предложить ей свою машину: испугался – откажет. Я просто вызвался проводить её – и Она согласилась. Мы спустились в метро – боже, боже, как давно я не был в этом аду! – и Она говорила, голосок её звенел, словно птичья трель поутру, а я глупо озирался по сторонам: я отвык. Вокруг – сплошной паноптикум: усталые, плохо одетые люди, круги загнанности вокруг глаз у всех, даже у детей, каждый второй дурно пахнет… Вынести это было выше моих сил – но Она, мой Ангел, моё Божество, уверенно вела меня через эти круги Преисподней. Наверное, это было искуплением за все прошлые грехи – иначе не даётся счастье…

Конечно, я не смог долго скрывать от моей Голубки кто я. Она сначала не поверила, рассмеялась: «Хороший розыгрыш, любовь моя!», - но я привёз её в офис… Она поникла: «Теперь все будут считать, что я с тобой только из-за денег»… И тогда я, хотевший бросить к её ногам весь мир, задумал один из самых безумных поступков в моей жизни: я решил продать империю. Оставить себе небольшой бизнес, который будет кормить нашу семью. И я сказал ей это – прежде, чем сделать предложение: я боялся, что за императора Она не выйдет замуж. А её отказ – он вернул бы меня в мир дешёвых синтетических грёз. И он вернул бы мне моего Призрака… да, тот отступил перед Ангелом, все эти месяцы он не пытался догнать меня, спустить на меня свою уродливую свору.

Она любила море – и в свадебное путешествие мы поехали в круиз. Мы были молоды, влюблены и счастливы. Первый раз за много лет меня не терзала скука – ведь со мной была Она, самое совершенное создание во всех мирах. Она впервые была на круизном лайнере и радовалась, словно ребёнок. Её восхищало всё: обстановка каюты, шезлонги на палубах, вечерние танцы под живой оркестр, бескрайний океан вокруг… И я, казалось, видел их её глазами: то, что ещё недавно выглядело серым и скучным, вдруг заиграло ярчайшими красками. Для счастья не нужны были огромные деньги, не нужна власть – только любовь и нежность, что Она дарила мне…

В последний день круиза голубка моя сказала, что в ней растёт новая жизнь… Боже, как я был счастлив! Боялся только – не ошиблась ли, вдруг это просто шутки природы… Впрочем, боялся я этого до самого появления сына: женский организм так хрупок и непредсказуем… Она стала ещё прекраснее: материнство словно зажгло внутри неё нежный, тёплый свет. А я… я не знал, чем ещё порадовать мою Мадонну. Она говорила, что счастлива, что ничего не надо – я не верил. Не мог поверить тому, что моё счастье так легко и просто. Мне снова хотелось подарить ей весь этот мир – и даже более. Но Она согласилась только на домик у моря… Там же, в том нашем убежище, Она вскоре подарила мне дочь – прекрасную, голубоглазую принцессу. Я мог позволить себе многое, бизнес мой был вполне успешен… Моя семья никогда не нуждалась ни в чём, у детей были лучшие учителя, мы часто путешествовали… Оба моих ребёнка занимались музыкой – не по принуждению, по желанию. Дочь танцевала, и мы часто мечтали, что она вырастет, станет великой актрисой или певицей, и ей будут рукоплескать тысячи человек каждый вечер. У сына мечта была другая: он хотел познавать мир… Его привлекали – как, наверняка, и любого мальчишку – опасные приключения, ночёвки в палатке или на отвесной стене, шторма и бури: выросший между горами и морем, он не боялся их, но неустанно восхищался… Мы мечтали, собравшись вечером за чашкой чая, что моя Любимая несравненно заваривала, добавляя лишь ей известные травы, и Она молчала, только с нежной радостью смотрела на нас, перебивающих друг друга… Я мог многое в этом мире – но мог ли я предотвратить катастрофу?..
Маленький листок, на котором было указано время и место, куда надо явиться для постановки на воинский учёт, напугал меня и мать моих детей – но вызвал непонятную радость у сына. Я отговаривал его от этого шага, предлагал откупиться деньгами, помочь поступить в нужный ВУЗ с военной кафедрой – всё без толку: упрямством своим сын был моей точной копией. Насмотревшись героических фильмов, он мечтал стать воином, ощутить в руках холодную суровость автомата… да, он идеализировал армию – а разубедить было некому: дети мои учились дома, и друзей у них почти не было. Наш маленький мир был слишком счастливым, чтобы пускать в него посторонних: они нарушили бы хрупкое, почти хрустальное, равновесие. Сын мой рвался в солдаты – и я не смог удержать его! Мне надо было не слушать моего мальчика, не слушать… Но я вспомнил, как сердился на родителей, когда они пытались что-то решить за меня – и отступил, самонадеянно посчитав, что смогу пристроить сына в какую-нибудь тихую-тихую часть. Но что толку в мирном времени, если человек всегда хочет показать своё превосходство, завоевать чужие земли, обрюхатить чужих женщин? Придумай себе врага – с каждым годом всё совершенствуется оружие. И если в средние века врагов много наживать не стоило – то теперь ты можешь в одиночку объявить войну сотням: главное, владеть нужной «кнопкой»… Мы лицемерно кичились показушным «70 лет без войны», а мальчики наши гибли в это время в чужих краях! «Горячая точка»… Нет-нет, вы назовите всё своими именами: место нелепой, неоправданной казни невинных душ! Именно казни душ: даже вернувшиеся живыми зачастую живы только внешне… Мой мальчик вернулся домой через год и двадцать восемь дней, он навсегда остался юным…

Как пережить потерю родного человека? Особенно если вы были на самом деле очень близки… У меня была Она, моя Любовь, у неё – я, и мы поддерживали друг друга в нашем горе. Наверное, мы слишком замкнулись друг на друга – как тогда, в самом начале нашего знакомства. Вот только повод в этот раз был горек и ужасен. А девочка моя, голубоглазая моя принцесса – она потеряла весь свой мир, ведь кроме брата у неё никогда не было близких друзей. Но она была уже взрослой девушкой, а мир не был пустынным – понемногу из нашего отшельнического рая, так омрачённого, осквернённого недавним горем, она начала выбираться в город неподалёку… И здесь бы нам с супругой моей ненаглядной быть повнимательнее – но было ещё слишком больно, слишком страшно: успокоительные, бессонница, слёзы и алкоголь вперемешку с абсолютно иррациональной надеждой, что всё это лишь дурной сон, и вскоре я проснусь, а мир по прежнему чудесен, и в беседке, потягивая крепкий чай, сидят мои дети и строят планы на взрослую жизнь…

Доченька уезжала всё чаще, а выглядела всё бледнее, да и взгляд у неё изменился… И я, дурень такой, пройдя в своё время все круги синтетического и растительного ада, не увидел очевидного: доченька моя единственная, принцесса моя, ангелёнок мой, всё более и более увязает в наркоманском мире. Она была горда и независима, ей претила сама мысль о том, чтобы просить у отца денег на новую дозу, и она начала зарабатывать на это сама… Она была очень красивая девушка, и спрос на её тело был всегда… Это Мироздание мстило мне, забирая детей моих, за всех тех, кого я сгубил когда-то, всех тех, кто послужил строительным материалом для моей Империи, за тех замученных мною котят, за перепуганную верную мою помощницу… Когда-то я был жесток к людям – из равнодушия. Мне было всё равно, сколько их выживет, обслуживая меня, - вот так и Бог сейчас был равнодушен! Забрав одного моего ребёнка, он возжелал второго… всё верно, котят тоже было двое…

Принцесса моя пришла через год почти постоянного отсутствия дома: папа, нам нужно поговорить… Она рассказала мне всё – или почти всё. Героин, проституция, ВИЧ… Она плакала, она была совершенно потеряна. Боже, какой я идиот! Я дал им блестящее образование – но я не научил своих детей выживать в этом жестоком мире! В этой реальности, которая так ненавидит людей… Я хотел помочь моей девочке, я нашёл ей врача, нашёл реабилитационный центр, я готов был продать всё, что есть у меня – только бы спасти её! Я не успел: тело моей малышки нашли через неделю после её исчезновения. На побережье. Без одежды, всю в синяках и резаных ранах… лицо и вагина были изуродованы с особым пылом – видимо, кого-то из клиентов она всё же заразила… Убийцу так и не нашли, насколько мне известно. Убийцу моей дочери и моего мира…

Голубка моя на похоронах была печальна, но не более того. Она не билась в истерике, как год назад, отпуская в последнее путешествие сына, не пыталась спрыгнуть за гробом вслед, не падала в обморок… она просто была печальна и бледна, да иногда по её прекрасному лицу стекали редкие слёзы. Несколько дней после поминок я не отпускал её от себя ни на миг, но мир не совершенен, и некоторые дела требуют отлучки из дома. Видит Бог, я спешил, я не хотел покидать моего Ангела! А впрочем, нет Богу никакого дела, он не справедлив – он просто мстителен… а верёвки у нас делают очень прочными. Нет, я не увидел её сразу: местом своего ухода она выбрала дальний чулан. Я вернулся, поискал её, мою Любимую, но дом был пуст, она не откликалась… я прошёл по всем её любимым местам, но ни на побережье, ни на уютных тёплых камнях у подножья гор, нигде её не было… И вот тогда я, сильно обеспокоившись, начал искать в доме, заглядывать во все его уголки… Я нашёл её по упавшей с ноги туфельке: высоко моя пташка вспорхнула… Силы моего разума хватило только на то, чтобы снять её прекрасное, даже в смерти, тело, убрать с нежной шеи ужасную грубую верёвку и взвыть зверем, призывая проклятия на Бога, отнявшего у меня мою семью, мою любовь, моё тихое счастье…

Кто нашёл меня? Когда? Это так и осталось тайной. Осознание мира начало возвращаться ко мне не скоро: через несколько месяцев после моей страшной утраты. И лучше бы оставаться там, во тьме безумия! Там я был с ними, с моей семьёй – здесь я оказался один… Вокруг были только санитары, лекарства и редкие визиты врача. Родители мои были далеко, дети и жена и того дальше, и вновь одиночество поглотило меня полностью. Что может быть страшнее одиночества? Быть может, если ты не ведал иного, оно не так и пугает – но я-то почти четверть века был счастливым мужем и отцом! Ночами я видел их во сне, но это не были хорошие сны: я говорил с ними, я обнимал их мёртвые, но двигающиеся тела – и я кричал от ужаса… я всегда, каждый день, забывал, что кричать ночью нельзя: придёт мистер Укол и всадит очередную порцию галоперидола – это очень больно, очень… а потом, пока ты валяешься, неспособный ни к чему, только рыдать от боли, он приведёт молоденьких практиканток, и они устроят очередное шоу: это же так смешно, когда у рыдающего, не могущего повернуться, мужика встаёт член… пытается встать… и девочки изощряются всё более и более вольными движениями, а мистер  Укол с товарищем, гогоча, рукоблудят в стороне. Безнаказанностью. Даже расскажи я об этих инцидентах врачу, он не поверил бы мне: кто я? Всего лишь бывший успешный бизнесмен с напрочь поехавшей крышей… К тому же, днём заведение выглядело вполне респектабельно, персонал – тих и вежлив, и зашедшему сюда родственнику казалось, что это отличная клиника. Где им было знать, что творится в палатах по ночам? Когда-то, ещё совсем недавно, моих связей и денег хватило бы на то, чтобы меня услышали – но сейчас всё, чего мне хотелось, это вернуть семью… или уйти вслед за ними. Я часами прокручивал события последних пары лет: от согласия на службу в этой проклятой армии сына до самоубийства жены. Я видел – теперь уже видел! – то, что не замечал тогда, все свои ошибки, все поворотные точки, где можно было изменить судьбу, где можно было не допустить трагедии… Я просил врача, понимая абсурдность такой просьбы, найти машину времени, вернуть меня туда, в тот день, когда можно всё исправить! Я получал в ответ усиленное лечение, новые какие-то успокоительные, которые погружали в наркотический транс – но не меняли картину мира ни на йоту. Казалось, я проведу здесь всю свою жизнь: здесь, в клинике, было страшно и больно, но там, за её стенами, ещё страшнее – там был мир, где более не было моего Ангела…
Обратно в мир я вернулся через два года. Ночные кошмары почти отступили, дневные слёзы тоже. Я не смирился с потерей – под действием лекарств я почти перестал чувствовать. Я был машиной, которая ходит, говорит, умеет ощущать физическую боль – и совершенно не испытывает чувств. Я знал, что потерял всё: семью, любовь, счастье – я не знал более, что такое любовь и счастье. Я забыл это…

Я продал наш дом – для меня он был слишком большим. Я вернулся в столицу – суета этого города отвлекала меня, давала видимость жизни. Я пытался вновь заняться бизнесом, но после больницы разум мой не работал должным образом. Впрочем, голодать мне не приходилось: прошлые наработки приносили свои плоды. А мой зам оказался на редкость порядочным человеком: он не только не попытался, воспользовавшись моим положением, забрать всё под себя, но ещё и регулярно перечислял мои проценты мне на счёт. Я пытался вернуться к жизни – но ничто не радовало. Ничто… Это была не та скука, терзавшая меня в юности, это было нечто иное. Тогда я мог бежать из мира скуки в алкогольный или наркотический бред – теперь это не спасало: мир был сер и отвратителен. В попытке хоть как-то это изменить, зам мой начал водить меня по кабакам: он заезжал вечером, заставлял снять домашнюю одежду, надеть клубный костюм, и вёз каждый раз в всё новые заведения. Толку в этом было мало: от алкоголя я отвык, стриптиз не вызывал интереса, а снять девочку после того, что прошла моя доченька, я не мог… да и не смог бы, даже если бы снял: побочным эффектом лечения стала импотенция. Врач говорил, что это временное явление, но мне было всё равно. Единственное, что мне хотелось – это найти того ублюдка, что убил мою Принцессу. Но я понимал: время упущено. Ах, если бы тогда не помутился мой разум! Если бы Ангел мой не покинула меня! Я поднял бы все связи, я пустил бы по следу лучших ищеек… Но теперь след стёрся, и ни один, самый лучший, нос не учует его…

Она самозабвенно танцевала перед сценой, на которой странные люди играли странную музыку. Ей нравилось само ощущение движения – а музыка? Что ж, это мог быть и музыкальный автомат или индийская мантра. Почему-то именно она привлекла моё внимание: я давно, очень давно не замечал девушек, даже самых красивых. Но она… было в её грации что-то неуловимо-родное. Я мог предугадать движения тонких рук, поворот головы, изгиб изящного тела… И только после того, как я решился заговорить с незнакомкой, я понял: она во многом похожа на мою потерю. Она была сильно моложе, эта девушка из бара, но – те же глаза, та же ямочка на щеке, когда она улыбается, и даже тот же жест, каким отбрасывают назад назойливую непослушную прядь. «Ты вернулась?» - «Что? Мы были знакомы?» - «Но как же, вспомни… Море, наш домик…» - «О, я поняла, я напоминаю Вам прошлое!».

Она очень напомнила мне прошлое. Все залеченные за два года душевные раны снова вскрылись и начали кровоточить. А она? Я встречался с ней несколько раз, у меня даже получилось заняться с ней сексом (прав, прав оказался доктор), но у этих встреч не было будущего: она не была мне совсем безразлична только потому, что напоминала мне моего Ангела. Конечно, её обижало, когда, забывшись, я называл её именем Любимой или вспоминал что-то из нашего счастливого прошлого. Я вспоминал розовые кусты, которые Она сажала по окном нашего дома, дерево, под которым стояла наша беседка, ароматный чай с какими-то цветами и ягодами, которым Она угощала нашу семью и наших гостей… Она, только Она царила в моих мыслях – и эта девочка, при всей похожести, не могла занять Её место. Голубка моя, Ангел мой – ты была у меня одна возлюбленная, ты навсегда останешься такой…

Доктор мой ругал меня за эту связь: слишком много воспоминаний она поднимала. Ко мне снова начали приходить по ночам мои потерянные родные, я снова видел восковое лицо моего мальчика, изрезанное, изуродованное тело моей Принцессы, закатившиеся глаза и распухший, вываленный на левую сторону язык моей Любимой. Они приходили всегда по одиночке – и это было ещё большей пыткой: три визита в одну ночь… Я вспоминал перед сном хорошие моменты нашей жизни – их было много, очень много! Но ни это, ни таблетки не помогало. А  попытка добавить к «лечению» алкоголь привела только к паническим атакам… страшная вещь, не пожелаю и недругу.

Я вспоминал, как мы катались с детьми, тогда уже подростками, на яхте, и я учил их ставить парус. Как я принёс сыну, тогда ещё совсем крохе, щенка – беспородного, но очень забавного. Щенок вырос красавцем, смелым и преданным, и был сыну отличным другом много лет. Как моя жена учила нашу девочку печь пирожки – они получились совершенно пресными, но этого не показал никто: все ели и хвалили первый опыт… и совсем скоро она стала кулинаром не хуже моего Ангела. Я вспоминал тело моей жены, изгибающееся от высшего наслаждения, её руки, обнимающие меня в ночи, её любящий взгляд… И я опять выл по ночам, благо теперь никакие санитары не приходили надругаться над больным. Я вспоминал каждый день нашего долгого союза – и всё более понимал, что не смогу никогда это вернуть. И ни одна женщина в мире не даст мне такого счастья – а без него зачем?
Я бежал от себя, бежал от воспоминаний: Париж, Мадрид, Лондон, Русский Север и тайская экзотика… Но везде находилось что-нибудь, что напоминало о Ней: милые безделушки, какие Она любила, шлейф духов прошедшей мимо барышни, её любимое пирожное в кафе… Я специально миновал Венецию: она очень хотела туда, а я так и не подарил ей этот праздник. Я, глупец, считал, что впереди у нас – вечность…

Иногда я приглашал в свою постель девушек – я не принимал целибат, - но никогда эти отношения не заходили далее трёх свиданий. Да я и не задерживался нигде больше трёх-четырёх дней: что-то гнало меня вперёд. Я словно искал – то ли местность, то ли человека, сие мне было неведомо. Но эта встреча – это должен был стать такой же  подарок Судьбы, как тогда, много лет назад: билет тот я хранил до сих пор. Пока мы жили в нашем гнёздышке у моря, он украшал собой гостиную: я сделал резную рамку, закрыл его стеклом, и повесил на видном месте. Почти как икону. Когда я продавал дом – это было то немногое, что я забрал оттуда, и теперь, как талисман, возил его с собой в бумажнике. На нём почти не видно уже названия мюзикла, какие были ряд и место, но это не важно… теперь уже не важно.

Я  разговаривал с незнакомцами в баре или в самолёте. Я научился не гнушаться обществом плохо одетых и дурно пахнущих людей – часто они оказывались гораздо отзывчивее богатых и успешных. Многие из них советовали мне идти к Богу… Но я же проклял Его, когда ушёл мой Ангел!!! О, ничего, говорили они, Бог не злопамятен, иди, обратись к нему! И я, в отчаяньи великом, пытался найти Его в христианских монастырях, в буддийских дацанах, в индийских храмах… И знаете? Я не нашёл Его нигде! Но когда Голубка моя вновь пришла ко мне ночью, она сказала: «Ты не там ищешь… Бог там, где тебе хорошо»… Я кричал ей, что без неё мне хорошо быть не может, что прошло уже много месяцев, а я до сих пор не могу забыть эту одинокую туфельку на полу чулана, покачивающиеся в такт морскому прибою самые прекрасные ножки в темноте под потолком, яркую бабочку, сидящую на правой, уже мёртвой, лодыжке, тяжесть и холод её тела, когда я снял её с балки… Сон, страшный сон в стиле фон Триера – который зачем-то воплотился в реальность… Зачем??? И теперь Она, моя единственная любовь, говорит мне найти место, где мне будет хорошо? Это невозможно, невозможно, невозможно!!!

Странно: дети перестали приходить уже несколько месяцев. Осталась только Она. А я – научился ждать Её визитов, научился говорить с ней… Научился понимать, что это – сон. И если бы там, во сне, Она была не после инцидента, и если бы там, во сне, я смог вновь обнять Её за плечи, покрыть поцелуями Её лицо, Её волосы – я был бы счастлив… хотя бы там, во сне.

Перед тем, как привезли нашего мальчика, мы планировали отметить годовщину свадьбы, и Она сетовала, что стала старой, располнела, на лице морщинки – а я не видел ничего этого. Передо мной по-прежнему была самая прекрасная девушка в мире. И я убеждал Её – не словами, нет… и Она – верила. А потом мы шли на море, долго-долго она наслаждалась, подставляя тело теперь уже не моим ласкам… Она так любила море…

Море! Да! Мне стоило поехать туда, на побережье – ведь в водах этих часть Её души. И там я стану ближе к Ней… Наверное, про то Она, мой мёртвый Ангел, и говорит!
Я вернулся в столицу – не надолго. Мне хотелось свободы, а мой бизнес спутывал меня не хуже сетей. Мне не интересно было, на что я буду жить: в своём бегстве я понял, что люди приспосабливаются ко всему. Это было необходимо: снова сбросить весь старый мир, как было тогда, когда я отказался от Империи. И я сделал это, не смотря на сопротивление моего зама: я передал все права ему. Законно, через все юридические препоны. Я, конечно же, оставил себе некоторую часть денег: то, что уже было на счету, и немного сверху. Мне хотелось бежать к морю, но бессребреником я отнюдь не был. Мы устроили прощальный ужин в том ресторане, где когда-то я сделал предложение своей Любимой, и я покинул этот безумный город – с тем, чтобы никогда более сюда не вернуться.

Небольшой домик, когда-то, наверное, принадлежавший рыбаку: не далеко от моря, но слишком простой для того, чтобы быть чьей-то виллой. Рядом – пляшущая роща, стволы деревьев изогнуты самым причудливым образом (мы с Любимой видели такое под Кёнигсбергом и на Соловках). В нескольких километрах – городок, в котором можно купить всё необходимое. Да, это было подходящее место… Ей понравилось бы… Я полюбил гулять в роще, и, кажется, деревья тоже полюбили меня: как только я приходил туда, они словно начинали что-то нашёптывать. И я научился говорить с ними – они слушали меня, они отвечали мне, и, если правильно прислушаться, их ответы можно было разобрать. И ещё я мог прятаться под их кронами от Призрака – да, тот вернулся… давно, очень давно, сразу после того, как разум мой ко мне вернулся. И я действительно, как Она и говорила, ощутил себя в относительном покое и умиротворении… Я был почти счастлив.
Когда-то в детстве отец подарил мне набор резцов для резьбы по дереву. Мне очень нравилось это: всмотреться в заготовку или в кап, увидеть, что там скрывается – портрет ли, фантастическая птица, а быть может – прекрасный цветок или целая история, в которой они все вместе? – и аккуратно, мелкими надрезами, освободить пленника. Потом, когда я стал старше, и бизнес полностью поглотил меня, я бросил это хобби – и вспомнил о нём только раз, когда делал рамочку моему счастливому талисману. Здесь же, в этом домике у моря, внезапно я ощутил тот забытый с детства зуд в кончиках пальцев: мои руки хотели работы. Впервые за несколько десятков лет! Я добрался до городка – к счастью, искомые инструменты были в наличии почти все (а то, чего не хватало, хозяин лавки обещал доставить в ближайшую неделю). По дороге оттуда я забрёл в свою рощу – рассказать им, пляшущим моим друзьям, о своём внезапном желании. Они выслушали меня, они поняли меня! Они привели в дальний уголок, куда я не заходил пока ни разу – и там лежали несколько давным-давно поваленных ураганом стволов! Древесина уже высохла – до той кондиции, когда она податлива, но ещё не рассыпается в труху. Это была редкая удача! И я понял, что я на верном пути…

Загрузить стволы в машину было сложно, пришлось открывать окно и одним концом устремить их в небо. Я усмехался, представляя, как я выгляжу со стороны… Наверное, местным жителям я казался совсем уж безумцем – наверное, как некогда Ван Гог жителям Арля: купить заброшенный, никому не нужный домик с покосившейся крышей и без всяких удобств, каждый день ходить в рощу говорить с деревьями, а теперь ещё часть этих деревьев везти в дом – хотя ясно, что для починки крыши они совсем не пригодны. Чудак, определённо чудак… что ж, главное, чтобы травлю не устраивали – а остальное не важно: меня ждёт работа. Много, много работы: я понял, как мне вернуть Её, мою голубку, моего Ангела!

Мои руки помнили каждый изгиб Её тела, каждую родинку – особенно ту, забавную, над правой губой, - они помнили нежный пух на Её руках и тяжёлую волну Её прекрасных волос… Я мог бы с закрытыми глазами слепить Её портрет – и я пробовал сделать это, так советовал когда-то мой врач. Но глина – не тот материал, он слишком простой для Ангела, слишком земной… Но теперь я знал, теперь я нашёл! Мои пляшущие друзья – вот кто может вернуть Её мне! Пусть не живую… Нет! Она будет живой – только немного иначе… Они обещали мне это, друзья мои, отдавая тела своих погибших для того, чтобы я смог изменить эту реальность.

Я проводил в мастерской, которую оборудовал вместо кухни в своём домике, почти весь день. Первый портрет был несомненно Её, но что-то в нём не хватало… Я не мог понять: Её скулы, Её изящный нос с небольшой горбинкой, непослушная эта прядь, постоянно падающая на глаза – Боже, как я любил её! – но в целом что-то не то… И вдруг я понял: в нём не было настроения! Ангел мой никогда не бывала равнодушна к миру, ко мне, к нашим детям и к нашим знакомым: Она могла быть сердита на что-то – и тут же глаза её начинали светиться счастьем, и гнев исчезал, словно снежинка на разгорячённой щеке. Мне надо передать это, необходимо, только так станет Она вновь жива! И я привёз все оставшиеся погибшие стволы от своих пляшущих друзей из рощи, забил все углы провизией – и приступил к работе. Я не считал дней, я не понимал, сколько прошло времени – это была настоящая одержимость! Едва проснувшись, я спешил в мастерскую – и под моим резцом в мир приходила Она: в гневе или в радости, со слезами или со счастливой улыбкой, задумчивая или смеющаяся – десятки портретов моей Голубки… Им было тесно в доме – я вынес их на улицу, предварительно соорудив навес, чтобы внезапный дождь не омрачил новую жизнь моей Любви. Сколько времени прошло – месяц, больше? Это не важно… Важно то, что однажды… Нет, всё по порядку…

В то утро море было не спокойно: к вечеру, должно быть, будет сильный шторм. Волны хищно бросались на берег, стремясь дотянуться до моего домика и до множества клонов моей Голубки, но не могли дотянуться – и потому злились всё больше. Моё настроение было подстать: ночью вместо Ангела моего приходил он, проклятье моё в этой реальности! Он протягивал ко мне свои жуткие руки и хохотал так страшно, так громко… Не было мне покоя в ту ночь, не было ни минуты сна: если бы я поддался Морфею, Призрак добрался бы до меня – и тогда не видать мне более Её, мою Любовь, мою самую прекрасную женщину во всём этом мире! А я так мечтал о Её возвращении…

Насладившись видом тревожного моря, я вернулся в домик: в мастерскую. Одно из Её изваяний было не закончено, но, повинуясь какому-то странному чувству, я не посмотрел даже в его сторону: не замеченный мною ранее ствол притягивал к себе! Среди всех он выделялся особой причудливостью изгибов: они напоминали Её тело в танце! И я понял: либо я сделаю это сегодня – либо плохой из меня Мастер! А если так, то мне не за чем дальше жить!

Почему, осознав это, я не покинул этот мир? Потому же, почему я не сделал это раньше: что бы ни случалось, я люблю жизнь. Один раз я смог бы забыть об этом – но тогда спасительное безумие слишком быстро накрыло меня. В детстве каждый завтрашний день привлекал своей загадочностью, в юности – это была злоба к конкурентам, которая оказывалась сильнее всех остальных чувств, потом – любовь и невообразимое счастье. А теперь – мне слишком хочется дать Ей жизнь. Если бы я мог отдать мои оставшиеся дни как выкуп за Её возвращение и счастье… Если бы я только это мог…

Мои руки столько раз за эти дни вспомнили, как они ласкали Её, что не было нужды внимательно смотреть на свою работу. Казалось, лиши Бог меня сейчас зрения – я не расстроюсь, я смогу придать этому стволу облик моей Возлюбленной. Я слышал, как всё громче ропщут волны, как в небесах начинает шуметь ветер, как в отдалении взбесившимся оркестром гремит шторм, выводя на первый план соло барабанов, и через мои руки Она слышала всё это, ещё даже не появившись на свет. Так дитя в чреве матери слышит, что происходит вокруг. В какой-то мере она и была моим ребёнком, моей девочкой, моей ментальной дочерью – ведь я  мечтал передать мёртвому куску древесины Её чувства, Её красоту, Её любовь – и из нас двоих знал Её только я… Стемнело, я едва различал контуры фигуры моего Ангела, но боялся оторваться: мне казалось, что происходит волшебство. И только тогда я зажёг лампу, когда понял, что не смогу передать Её взгляд, не видя того, что делаю… Зажёг – и сам поразился: мои руки помнили много лучше, чем разум. Она была почти живая! Да, наконец-то я смог, я почти смог вернуть Её, мою Голубку, моего прекрасного Ангела! Остались только глаза…

Я провалился в сон той ночью первый раз за много лет – сразу, как добрался до кровати. Вокруг уже не стесняясь бушевала стихия, от раскатов грома мой старый дом вздрагивал всеми стенами, словно молодой жеребец, предвкушающий скачку, ветер кидал в окна тонны воды и огромные градины, грозя разбить стекло и ворваться внутрь, проверить меня на прочность, но мне было всё равно: я спал. Я первый раз с того страшного года был счастлив: я смог вернуть Её! Это невозможно было не понять: как только мои руки, нанеся последний штришок, отдалились от Её лица, она слегка улыбнулась и подмигнула мне… так Она делала всегда, когда не было возможности шепнуть «люблю тебя», прикасаясь нежными губами к уху. Первым порывом моим было забрать Её с собой, обнять, укрыть одеялом, но я сдержался, поразмыслив: Ей, новорожденной в этой реальности, нужно было время привыкнуть к миру и… да, и ко мне – я изменился за эти годы. Стареющий, седой отшельник. Она узнала меня, несомненно узнала, но всё же, всё же, всё же…

Она всегда была прекрасна, Возлюбленная моя, но, увидев Её этой ночью, я обомлел: это был мой Ангел, но во множество раз чудеснее… Это было само воплощение Красоты! Она пришла ко мне, ещё не стихла буря за стенами. Она не снилась мне, как раньше, нет! Когда Она присела на край моей кровати, я почувствовал тепло Её тела, услышал Её дыхание… я слишком долго мечтал о том, но не мог пересилить себя, хотя страстно желал обнять Её, ласкать, ощутить слияние наших тел: Она была слишком прекрасна. Богиня! И тогда Она сама склонилась над моим лицом (в Её дыхании я ощутил слабый запах берёзы), обхватила меня тонкими руками, и я, стыдясь, ощутил, как слёзы катятся по моему лицу… «Как долго тебя не было», - шептал я, а она, улыбаясь, ласкала меня так, как это не делал никогда и никто… даже Она.

Моя постель была пуста и измята: в пылу любовной страсти мы покинули её, опасаясь сломать. Я проснулся на полу, натянув на себя коврик вместо одеяла, а Она… Её не было рядом. Это был сон? Столь реальный сон? Но вот же, на плече, свидетельство любовных игр! Никогда, ни один сон не оставлял никаких следов – только на психике. Если же это была реальность, и мне, словно Пигмалиону, удалось вдохнуть жизнь в это воплощение Красоты – где же Она? Я выбежал из дома, надеясь, что Она пошла на берег: море сегодня было тихим, ласковым, оно манило к себе, и Она, несомненно, не смогла бы отказаться навестить старого друга. Но берег был пустынен, только выброшенные штормом обитатели морские из последних сил пытались вернуться в внезапно отвергнувший их дом. Раньше я помогал им, но сегодня было не до того: мне необходимо было найти Её. Я бежал по берегу, выкрикивая Её имя – и только эхо отвечало мне. В моей роще Её тоже не было, и друзья шепнули мне – не приходила, посмотри дома… Дома? Какой же я глупец! Конечно же дома! Я вбежал в распахнутую дверь, надеясь упасть в Её объятия… Да, Ангел мой была дома… Там, где вчера я оставил Её, торопясь в постель, чтобы встретиться с Ней во сне. Ничто не изменилось: ни поза, ни выражение лица, - ничего. Только на плече моём ярко выделялось свидетельство Её любви…

Наверное, я был безумен в те дни, но рядом не было никого, кто мог бы это мне сказать. Лишь ночами приходила Она, с каждым визитом своим становясь всё краше, и наши тела сплетались, не в силах совладать со страстью, и Она была живая, тёплая, тело Её было упругим и податливым, и глаза светились неподдельным счастьем! Она в те ночи была сама Красота… и лишь дыхание Её слабо, почти неуловимо пахло берёзой…

Сколько это продолжалось? Я не знаю… До следующего шторма. Нет, на мой берег не был выброшен разбитый корабль или измождённый стихией матрос – всё было гораздо прозаичнее. Следующим после очередного, частого в это время года, буйства стихий утром в мой дом постучался незнакомец. Законы гостеприимства – а их в этой местности чтили даже в городке неподалёку – предписывали впустить путника, потому я отогнал малодушное желание спрятаться в тёмном углу, отмолчаться, словно меня нет дома. На моё счастье, это был не коммивояжёр: гость мой путешествовал на своём авто, но вчерашний шторм сбил его с пути. Сегодня утром он надеялся быть в нашем городке – отдохнуть после нескольких дней за рулём, пополнить запасы провизии и бензина и, возможно, приобрести что-нибудь интересное: у гостя моего было хобби, приносящее небольшой доход – он коллекционировал разнообразные диковинки, и самые интересные экземпляры выставлял в своей галерее. Я предложил ему разделить со мной нехитрый завтрак и отдохнуть на моей кровати, на что гость сразу же согласился. Конечно, содержимое моих кастрюль не было столь разнообразно и изысканно, как в ресторане при гостинице, но незнакомец не роптал: он оценил искренность. Отдохнув, он попросил меня об одолжении: показать местные достопримечательности. Я усмехнулся: какие достопримечательности? Берег, пески и танцующая роща. «Так это же прекрасно! Вы и представить себе не можете, сколько сокровищ может явить море после шторма! Особенно такому чудаку, как я!». Однако главное сокровище для своей выставки он нашёл не на берегу…

Я никогда не отдал бы ни единого воспоминания о Ней! Но гость был так очарован моим Ангелом, а она всегда так любила путешествовать…

Он увёз в свой город мою Любовь: несколько портретов с наиболее ярко выраженными эмоциями. Он очень хотел присоединить к ним Красоту, но тут я воспротивился: она – только моя! Взамен он оставил денег, которых хватило бы на год безбедного существования, и книгу стихов… прекрасных, нестареющих стихов, написанных более столетия назад.

Мне не стоило отпускать Её с тем человеком… Это не принесло счастья. Она перестала приходить ко мне, но зато пришли другие люди – те, про кого я за долгие, долгие годы и думать забыл. Те, кто мечтал о моей смерти ещё тогда, когда у меня была Империя.
Они всегда были хорошими ищейками, всегда… Годы изменили мало: в своре появились новые псы. Девочка моя, Ангел мой, сама того не желая, ты стала Ангелом Смерти – ведь это именно увидев Тебя, они пришли ко мне!

Ты по праву стала самым известным экспонатом на его выставке, Тебе посвящали статьи в глянцевых журналах и поэмы, Тебя фотографировали лучшие фотографы и снимали о тебе репортажи лучшие операторы, Твоему образу подражали юные девы, и даже в нескольких студиях взяли Твой образ для своих фильмов – не забыв, впрочем, испросить разрешения у владельца скульптур… Мы договаривались с ним, что он не даёт мой адрес – но ни слова не было сказано про использование всяким гламуром Твоего чистого образа… Да я и не подумал о том: за все эти годы с Тобой и без Тебя я привык к тому, что мне не от кого прятаться, все мои войны остались позади…

Они пришли ночью, окружив дом так, что бежать мне было некуда. Мне недавно удалось заснуть: я, как всегда, ждал Тебя, но не пришла ни Ты, мой Ангел, ни Она, Богиня Красоты, которой пришлась по нраву Твоя внешность. Мой сон не был крепок: одинокая жизнь давно к тому приучила, - потому я слышал, как к дому подходят чужие люди… Я понял, что пистолета, который всегда был у меня под подушкой, будет мало, а двустволка – в мастерской… Успею ли? Я уже не столь ловок и силён, как был в юности – прожитые годы да жизнь неправедная дают себя знать. Но попробовать надо: не быть же покорной жертвой! Как бы вы не хотели – агнца на закланьи из меня сделать не получалось никому!

Во дворе вспыхнуло – и мне показалось, что я слышу Её крик: они подожгли навес, где я прятал от дождя клонов моей Любви. Следующим должен вспыхнуть мой дом – всё рядом… Ну нет, так просто я не дамся! Пока ещё у меня выгодная позиция: единственное окно без ставень – со стороны двери, могу контролировать оба объекта. А ставни в окнах моего домика – изнутри, сломать их сложно… Как объяснил мне бывший хозяин – так было сделано, чтобы при шторме их не срывало. Не знаю, правда ли, но сейчас очень пригодилось.

Конечно, это было очень самонадеянно: думать, что я справлюсь с дюжиной молодых тренированных убийц. И уже вскоре я находился пред лицом их босса: унизительно связанный. Я помнил его по той, давней жизни… Видимо, чем-то я ему тогда сильно насолил, раз через столько лет он лично приехал посмотреть на мою казнь. Я не помнил, чем. Такие мелочи в ту пору меня не интересовали – а потом забылись совсем. И вот он сидел напротив меня, связанного, словно для любовных утех, и молчал. А его мальчики просто ждали команды – наброситься, растерзать, разорвать на части… Мой дом догорал неподалёку, а с ним догорала Она, Богиня, приходившая ещё так недавно ко мне по ночам. И я с трудом сдерживал слёзы, сдерживал крик, готовый разнестись по всему побережью – я не должен был показать слабость. Шансов выжить у меня не было, но пока был шанс остаться не сломленным.

А потом произошло странное: откуда-то из темноты появились другие. Они были не из этой своры, но и моими бывшими вассалами они не были. Откуда они взялись? Я не знаю до сих пор… Да и спросить более не у кого: в живых за считанные минуты не осталось никого. Почему те люди пришли мне на помощь? Кто их послал? Или это Ты, Ангел мой, таким образом пыталась спасти меня? Если это так – у тебя получилось… почти получилось: шальная пуля, отрикошетив от бетонной стенки колодца, плотно застряла в моём позвоночнике, там, где большое забавное родимое пятно, похожее на Микки-Мауса, которое Тебя всегда так смешило…

Корабль под тугими парусами… На палубе – матросы: гогочут, тычут пальцами, кто-то показывает непристойные жесты… Они смеются надо мной: таким неуклюжим на этой палубе. Это в небе я – царь, а здесь походка моя напоминает смешных пингвинов, ноги мои не созданы ходить… Матросам смешно, но этого мало, они хотят довести фарс до полного абсурда. Кто-то приносит дрянной виски, кто-то забивает самокрутку – сейчас веселье начнётся по полной. Я понимаю, что если я не вырвусь от них – мне конец. Я давно взлетел бы, если бы не эта сеть: она даёт шевелить ногами, но крылья связаны. Паника подступает, а из-за её плеча выглядывает Смерть… Ангел мой, не бросай меня сейчас! Мне так нужна твоя помощь! Они подсылают юнгу – он должен влить мне в горло виски. Сквозь ячейку сети у него не получается разжать мой клюв, зато у меня получается клюнуть его – сильно, пробил руку до кости. Это злит их: матросы пьяны, они хотят шоу. Шутка ли: удалось поймать самого Альбатроса – тварь сильную, осторожную и умную. От толпы зубоскалящих парней отделяются двое, один заходит мне за спину… Да! Это именно то, что требовалось: сейчас этот самонадеянный скот снимет сеть, решив, что меня можно удержать за крылья. Главное, чтобы я не ошибся, чтобы он снял всю сеть, а не только ту её часть, что закрывает голову: тогда второму удастся устроить спектакль «большая пьяная курящая птица». Ангел мой, Возлюбленная моя, помоги мне!!!

Сеть резким взмахом была отброшена в сторону, и тут же Альбатрос раскинул широкие крылья, взлетая, не давая пленить себя снова. Он взмывает в небо, оставив на память о себе несколько перьев, несколько пробитых мощным клювом ран и множество споров: были ли на белоснежном теле около хвоста тёмные перья, очертаниями своими напоминающие мышонка с круглыми ушками.
«Богородице Дево, ра¬дуй¬cя, Благодатная Ма¬рие, Господь с Тобою: благословенна Ты в же¬нах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших»…

Вот я и пришёл к Тебе, Господи, и к Матери Твоей Непорочной… Это был долгий путь: от равнодушия, через отрицание к приятию. Мне нравится теперь тишина в стенах Твоего дома, мне нравятся запахи, нравятся потрескивающие огоньки свеч возле икон. Я не всегда могу дотянуться и сам поставить свечу Тебе, но в этом храме, возведённом специально для таких, как я, убогих, я могу это сделать. Потому сюда я могу приходить один…

Я не знаю, кто нашёл тогда меня. Наверное, городские пришли на зарево пожара. Я очнулся в больнице, и врач сказал мне, что я родился в рубашке: я был единственным выжившим в той мясорубке. Полиции, что приходила каждый день, я не смог рассказать ничего ценного – не смог даже назвать имя моего врага: я так и не вспомнил его. Мои скульптуры погибли все – и Она, Богиня Красота, тоже, - остались только те несколько работ, что я отдал тогда незнакомцу. Мой мир снова был разрушен. Более чем разрушен: мои ноги более не повиновались мне. Мне было некуда пойти: инвалид, бездомный, не умеющий выживать на улице – это гибель в первую же зиму. Я жалел, что эвтаназия запрещена законом, и пытался найти наиболее приемлемый для меня способ самоубийства… «Что ты делаешь? – спросила Она, присев ко мне на кровать. – Ты всегда был сильным. Ты всегда был сильнее меня. Мне так жаль, что я тогда не смогла быть сильной, так жаль… Не повторяй моих ошибок, здесь очень плохо, здесь хуже, чем было там… Любовь моя, останься сильным! Быть может, за твою любовь меня простят, и ты заберёшь меня отсюда – но для этого ты должен пройти весь свой путь! Я жду тебя, любимый!».

Она так давно не приходила ко мне, что я не знал, сон ли это или моя фантазия. Но что бы это ни было – Её слова удержали меня: пройдя свой путь, я смогу спасти Её, и мы снова будем вместе…

Врач мой, внимательно изучив все перспективы, посоветовал ехать сюда: дом инвалидов недалеко от моря. Откуда-то взялась девушка-волонтёр, которая помогла мне восстановить документы: оригиналы погибли в огне. Она даже съездил туда, в мой бывший дом, и на пепелище нашла эту книгу, с которой я теперь не расстаюсь. Книгу, оставленную мне моим гостем. Каким чудом она уцелела? По счастливой случайности она упала в щель в полу, которую я всё собирался, да так и не собрался заделать, и перенесла все катаклизмы, мирно отлёживаясь в подполе. Зачем в подпол полезла девушка? Она сказала, что ей просто очень хотелось найти для меня что-то на память… Книга стихов давно умершего поэта, с судьбой, не менее сложной, чем моя… Я перечитываю её часто, и мне кажется, мы чем-то похожи. Впрочем, быть может, мне просто хочется, чтобы так было.