Несломленный репрессиями Глава 10

В последующие годы Абдурахман мысленно переносился в тот памятный майский день 1937 года. Вопли рыдающих женщин отзывались эхом в ближайших горах. Старушка, сбросив с головы чадру, рвала на себе волосы, царапала впалые щеки. Абдурахман никогда не забудет слов женщины: «За что, скажите, за что? Мы протягивали руку помощи обездоленным и калекам. Зачем вы разрушаете мой очаг?..»
Абдурахман снимал комнату в Нахчыване. Сюда и вошли люди в военной форме. Их было пять человек. Начался обыск. Искали улики, которые позволили бы привлечь его к ответственности. Всюду искали оружие. Соседи бегали, что-то приносили и уносили. На сборы было отпущено всего два часа – как все собрать, да и нужно ли собирать, ведь впереди мрак неизвестности. Сотрудник НКВД объявил арестованным: «Желающие могут взять семью или же оставить. Вернетесь года через два-три». Другой сосед, помоложе, проворно завязывает тюки, складывает посуду, подсчитывает скудные деньги, вырученные за бесценок продаваемые впопыхах мебель и ковры. В такой трагический день близкий сосед стал родным человеком…
Картину майского утро 1937 года навсегда запомнят все, кто подвергся депортации. Мужчины под усиленным конвоем были препровождены в местную тюрьму. Женщины причитали, суетились, не знали за что хвататься. Никто не знал, где искать мужа, отца, брата, никто не мог ответить, что ждет горемык, куда отправят, с кем отправят. Никто еще не знал, что через пару суток загонят в товарные вагоны. В этих вагонах, на скорую руку соорудили отхожие места и нары и люди медленно двигались в течение 40 дней через всю огромную страну в далекое Семиречье, что на границе с Китаем. Этот путь пришлось проделать и Абдурахману с семьей. Там они прожили долгих 35 лет.
Большой барак напротив станции быстро опустел. Под наблюдением военных людей загнали в вагоны, по несколько семей в каждую. В вагоне, где ехал Абдурахман, оказалось пять семей. Старшие быстро рассовали по полкам тюки, мешки, видимо, торопили их, перекидывались изредка словами, смысл которых был понятен только им. Женщины плакали, доставали из мешков и откладывали на верхние полки предметы первой необходимости: чайники, стаканы. Дети пытаются помочь родителям, но как часто бывает, только мешают взрослым. «Забирайтесь на верхнюю полку», - прикрикнул кто-то. Ребята забираются наверх, ложатся на голые доски и посматривают на станцию сквозь решетчатое окошко.
Один комплект постели, два мешка муки.
Как по мановению волшебной палочки в вагоне становится тихо. Появился мужчина в военной форме. Позади него, ближе к выходу – еще двое. Первый вошедший что-то сказал по русский и вышел, за ним последовали его сопровождающие. Видимо, офицеры торопятся обойти все вагоны. Многие не поняли того, что сказал старший. Абдурахман взял на себя роль переводчика:
- Пользоваться туалетом на станциях нельзя, переговариваться с посторонними на станциях нельзя, пить сырую воду нельзя, в сутки один раз дадут кипяченную воду для чая и горячий обед. Если кто пожелает приобрести продукты на станциях, то только через представителя, за которого должны ручаться все мужчины вагона.
Абдурахман осматривает свое временное жилище на колесах. Напротив, двери, в противоположной стороне, небольшое, приделанное к полу дощатое возвышение, с круглым отверстием в середине. Это, как объяснили переселенцам, отхожее место. Рядом – небольшая бочка, то ли для воды, то ли для мусора. Ничего примечательного, вагон как вагон, не похож, правда, на комнату, где жили люди, но и не похож на конюшню. А вот почему рядом с людьми туалет… Абдурахман уже однажды совершил вынужденное путешествие в качестве узника. Но на этот раз он отправляется вместе с семьей и кроме них в вагоне еще четыре несчастные семьи.
Появляются солдаты. Со скрежетом задвигают дверь, слышен лязг замка снаружи. Небольшой толчок, потом другой, посильнее. Вагон трогается. Прощай, родная земля, прощай родина! Одна из женщин плачет навзрыд, кто-то из мужчин тоже не выдержал, слезы обильно льются по морщинистому лицу.
Утром весь вагон просыпается от сильного стука. Бьют каким-то тупым предметом по бортам вагона. То ли будят, то ли вагон прослушивают – не разваливается ли. Ведь он подпрыгивает, трясется и качается – немудрено развалиться. Абдурахману доводилось слышать это неоднократно: действительно, вагон простукивают, по звуку определяют, не расшатались ли доски, не подпилены ли… Надзиратели – люди опытные и бывалые, знают, что заключенные, например, могут и доски выбить и пол вскрыть. Молоденькие солдаты смотрели на обитателей вагонов с плохо скрываемым интересом. Эти, в товарняке, Бог весть что натворили, если их целыми семьями увозят – так примерно думали конвоиры.
Вот и очередная остановка. Вагон Абдурахмана остановился напротив станции. С шумом раздвигается дверь. Появляется вчерашний военный чин в сопровождении солдат. Он опять что-то говорит по русский и уходит. Абдурахман переводит. Двое мужчин с ведрами спускаются вниз и вскоре возвращаются, приподнимают ведра, в вагоне их подхватывает Абдурахман, переливает в пустую бочку, а из другого ведра – в самовары и чайники. В вагоне все догадываются: будет чай. Становится даже чуть веселее. Дверь со скрипом закрывается. В вагоне вновь кромешная тьма.
Значительно позже Абдурахман узнал, что тогда, в 1937 году азербайджанцам «повезло» с туалетом. А вот в теплушках, набитых чеченцами, ингушами, крымскими татарами, балкарцами, карачаевцами, кавказскими турками в 1944 году во время массового выселения их в Среднюю Азию и Казахстан, просто «забыли» об отхожих местах. И женщины, воспитанные на строгих исламских традициях почитания мужчин и старших, на протяжении долгого и мучительного пути были лишены возможности справлять малую нужду, стеснялись. Болели, и как впоследствии рассказывал один чеченец в середине 50-х годов, нередко умирали прямо в вагоне от разрыва мочевого пузыря…
Окончился завтрак. Абдурахман взбирается на нары, пытается заглянуть через решетку на окне на проплывающие мимо строения. Сверху ему открывается вся картина… Некоторые стоят в середине вагона, другие сидят на полу, третьи примостились на нижней польке. Стучать колеса, насквозь продуваемый вагон качает из стороны в сторону, как люльку. Но вот состав замедлил ход. Остановка. Вагон стоит около двух часов. Двери плотно закрыты. Наконец раздается стук. Вагон сдвинулся, пошел. Вечер – опять остановка. Открываются двери. Тот же военный в сопровождении солдат. Что-то сказал. Абдурахман переводит:
- На станции – горячий обед.
Никто не идет, люди пока отказываются от горячего. Мужчины, которые утром ходили за чаем, пытаются спуститься с ведрами на перрон набрать воды. Уговаривают военного, размахивают руками, один ругается по-азербайджански, вставляя в свою речь русские бранные слова. Абдурахман улыбается: оказывается, именно бранные слова из чужого языка осваиваются раньше всех других. Нет не помогли ни просьбы, ни ругательства:
-Не хотите горячего супа, не будет вам и воды, - завершает разговор строгий военный. Солдаты закрывают дверь и по звуку обитатели вагона определяют – опустились задвижки и запоры. И опять привычный стук, колес…
Спустя много лет, уже оказавшись на воле, Абдурахман не раз приглядывался к товарным вагонам и диву давался: как около тридцати человек с многочисленными тюками, мешками, посудой – со всем, что разрешено было взять и что успели взять, поместились в одном товарном вагоне, ели там, пили там, спали… Но, ведь втиснули же!.. И в том же составе, в таких же вагонах везли и скот. Но животным было просторнее, чем людям – по крайней мере, весь принадлежащий спецпереселенцам скот был благополучно доставлен до места назначения, а вот людей доставили далеко не всех…
После, кажется, Ростова, состав притормозил. Абдурахман глянул в окошко – кругом пусто, зелень, степь. В общем, привычная унылая картина. Стояли довольно долго. Мужчины начали томиться неизвестностью, стучать в дверь. К вагону подошли знакомые охранники. Открыли дверь, старший что-то сказал. Абдурахман переводит для всех:
- Можно выйти!
Женщины и дети остаются. Все останавливаются у одного из вагонов. Произошло неладное, слышен плач. Кто-то умер. Вопли женщин становятся все громче. Из теплушки выдвигают что-то завернутое в белое и несут в сторону, в степь. В дверях вагона женщина рвет на себе волосы, пытается броситься вниз, но ее крепко держат и оттаскивают вглубь вагона. Абдурахман с группой мужчин отошли от насыпи метров на пятьдесят: остановились на возвышении. Вскоре на ярком зеленом фоне травы появилась горка желтой земли – могила. А состав все шел и шел в неизвестность. Ночи становились длиннее, короткие дни – утомительнее…
За несколько дней до прибытия на конечную станцию в вагоне, где жили Абдурахман с семьей, случилось радостное событие – женщина родила мальчика. Деловитая суета сопровождала появление на белый свет маленького человека. На одной из остановок Абдурахман стал настойчиво стучать в дверь. К нему вскоре присоединились другие мужчины в вагоне. Долго никто не открывал. Говорили громко и возбужденно. Никто не явился на стук и крики. Стали перетаскивать и переставлять узлы, чемоданы, отгородили одеялами освобожденный угол. Из одной половины вагона все мужчины и дети перешли в другую, а за занавеской остались женщины, окружившие роженицу. Туда потащили воду, тазы, полотенца. Стон в углу становился все громче. Потом раздался громкий, истошный крик женщины, а спустя мгновение – тонкий детский плач. И тут же – знакомый стук, лязг – вагон двинулся. В муках родившийся человек, впервые раскрыв глаза, увидел над головой закопченный грязный потолок товарного вагона.
На сороковые сутки вагоны доползли до маленькой станции Уштобе. Чем-то знакомым повеяло от этого названия. Уштобе – это же Учтепе. Три холма! Двери вагонов раскрылись, в проеме появились стражники:
- Доехали. Выходите!
Опостылевший вагон быстро опустел. У Абдурахмана за эти дни ноги ослабели, дрожали и подгибались. Все ходят тяжело и неуверенно. Дети похудели, взрослые резко изменились внешне. Жена Абдурахмана – Фатма Бегим – та как будто почернела, старухи из соседних вагонов самостоятельно передвигаться не могли – их поддерживали мужчины.
Опять появились люди в военной форме, теперь уже другие, что-то говорят между собой. Недалеко стоят автомашины – много автомашин. Все стоят и чего-то ждут. Жарко, хочется пить. Но даже дети не смеют просить, как будто понимают – где взрослые достанут воду, если кругом степь? Приходится облизывать потрескавшиеся губы и терпеть. Но вот начинается долгожданная погрузка нехитрого скарба спецпереселенцев. Эшелон пока стоит. Там, в вагонах – скот. Коровы грустно смотрят на людей через решетчатые двери. Абдурахман даже позавидовал им – животных везли не при закрытых дверях. Но что теперь будет с ними?
Заканчивается быстрая погрузка, заработали моторы автомобилей, и спецпереселенцы мчаться степью по пыльной дороге навстречу своей нелегкой судьбе.
1998 год
Продолжение следует