Итигацу

Дзюнъитиро Танидзаки и Кадзуо Исигуро

С. посмотрел в окно. За многоточием снегопада восклицательный знак готического шпиля казался ему искривлённым. «Январь, как мёртвый самурай» С. осторожно вывел первую строку, задержавшись на похожем на птицу знаке над «й». Неужели всё дело только в «р», «н» и «м»?

Вспыхнувшей спичкой обожгла мысль о хокку:

Мёртвый самурай,
Сверкающий снег звенит,
Будто сталь клинка.

Нет. Японец может, а он не имеет права.

С. закрыл глаза. Из пятнистой темноты под веками на него смотрела Юко: две чернильные ласточки глаз на личике из белой кости. Она улыбалась, но по щеке почти скатилась слеза.
Юко, плакать нельзя. Нельзя если видят, как ты плачешь.
Снег там другой. Он падает, как ткань с её плеч. Он почти не косится любопытно и никогда не частит.

С. смотрел на Юко. Снег шёл, проходил мимо, когда они прощались. Снег единственный свидетель. Он слышал то, что она не сказала ему. Снег не выдаст.

***

Январь, как мёртвый самурай,
Лежащий в облаках лебяжьих,
Под снегом... Загляни за край,
Что видно там, за вьюжной пряжей?

Там - за смертельной белизной
Мир притаился настоящий,
Как полумесяц голубой,
Во мгле застыл клинок летящий.

Как будто всё ещё стуча,
Взывает сердце к поединку,
Горит на лезвии меча
Душа нетающей снежинкой.

С. оставил лист на столе и направился к двери. Он так и не побывает в Японии, но похожий на хлопок японский снег и взгляд Юко уже не оставят его никогда.