Труба играет человеком, а человек сидит на трубе

Что там за станция?
Что за края?
Дальние странствия –
Юность моя!..
«Легкая жизнь» (1964)


«Люди делятся на две категории: одни сидят на трубе, другим нужны деньги...»
Боюсь, что деньги нужны всем. Но для тех людей, которые играют на трубе, деньги не главное. В отличие от тех, кто на трубен сидит...


1

О Труба!... ты – северный поток сознания, ты – южный поток подсознания, ты – символ подходящей к концу нефтегазовой эпохи, ты – бета из созвездия военно-промышленных комплексов фаллогидрокарбонатов: ствол, шприц, скрученная в кока-трубочку банкнота, ядерный томагавк, ввысь или вниз летящий индекс....
А Игра на Трубе – не ричеркары Братьев Габриэли, не инвенции Майлса Дэвиса и не Нью-Орлеанский блюз, а перетягивание каната между полуостровом сокровищ по имени Ямал и Карибскими сланцевыми пластами!

***

В те годы, Нефтчи-гюрза, а официально, нефтепровод Сангачал-Супса, был главным проектом в регионе, который только что «обрёл независимость»: сепаратисты тупо подобрали ошмётки от наспех разделанного Советского Медведя.
Любители истории помнят: в XVII-XVIII вв., когда разгорался капитализм, по всему миру прогремели войны – за Испанское наследство, за Австрийское наследство... А после развала СССР, на Шестой части суши разгорелась серия отчасти гражданских войн за Советское наследство. В них принимали участие как белокурые бестии, так и черножопые бестии из Среднего и Нижнего миров. Люди, которые, будучи еще подростками, вдруг превратились в тинейджеров, и начали делать жизнь с героев боевиков и ужасов

 убивая друг друга в разборках
в разгаре своих ролей!

Бандформирования были разные – государственные, квази-государственные и частные, бандитские. В них состояли: рыночники всех транснациональных мастей, папы и нунции Римского клуба, «Неформалы»–разночинцы, контркультур-трегеры, так называемые борцы за независимость... – «все промелькнули перед нами, все побывали тут»!..
Еще до недавнего прошлого,в некоторых уголках бывшего Союза, «ультракрасный» передел собственности оставался основным профилем экономики: лихие девяностые стихийно продолжались...

Впервые выехав на трассу, мы попали на тлеющее пожарище этого передела собственности. Горячая фаза разборок, так сказать, давно уже стала недавним прошлым. Все мы помним циклы перерождений, «переселения душ собственности» в 1990-1991 годах и далее. А вот в Грузии 1992 года была проведена, как сказал бы Кот Матроскин, «неправильная» приватизация: земля осталась в собственности крестьян! большие дяди из города были, наверное, заняты войной и большим баблом. Земля еще волочилась, так сказать, в самом низу приоритетов.

Была и другая – темная, так сказать, сторона дела. Наша «Большая труба» превратилась из новостроя в реабилитацию уже существующего нефтепровода (the existing pipeline) – он ведь был проложен еще на закате СССР, по участкам старых хозяев земельной собственности! А последние, стало быть, получили бы компенсацию в разы меньшую! да и то – не факт: ведь нефтепрвод, построенный в начале 1980-х, был халтурой: никто не удосужился объяснить крестьянам их права и запреты. Частные наделы в счёт не шли, только колхозные. В итоге, поселяне-частники начали прямо над нефтепроводом  разбивать сады и сооружать хозпостройки. А в самой трубе преспокойно понаделали дырки, извлекая оттуда источник тепла и света. Источник вонючий, зато халявный – а то и просто, безальтернативный. И потом: сколько лесозащитных полос спас тот старый-добрый мазут!

Однако: свыше двух тысяч дырок на полсотни километров – это уже явный перебор!  Так что, проводить здесь реабилитацию – все равно, что заряжать пустой стакан у сгоревшего телевизора, без антенны и с перекушенным кабелем. Да еще пассами мёртвого Чумака.

…Поэтому, уже к концу года, было принято решение – нерентабельное, но реалистичное: полностью заменить всю трубу и выплатить полную компенсацию – такую же как за новострой! Вот так-то - без иронии и по чесноку - воротилы нефтяного бизнеса вписались за долги Советского Союза (так сказать, «чёрнозолотодобытчики» уплатил грузинским фермерам, по непредъявленным счетам!).
Скорее, кто-то в Лондоне понял, что ТАК будет быстрее! и еще: можно будет обойтись без уплаты неустоек, и не связываться с исками от фермеров. А на стороне последних выступал их главный Ходатай – г-н Чантурия. На ту пору, он был председателем государственного Нефтяного Консорциума и, по сути, вторым человеком в стране, а главное - страстным и правдивым популистом.

(*) Апропо, о демократии. Демократия есть, стиль правления заведомых временщиков: тебе дают срок, от силы два срока – и ты должен успеть воспользоваться! И потом, БОЛЬШИЕ проекты не делаются ни за 4 года, ни за 8 лет: ты начинаешь серьезный проект, а твой... нет! не наследник, не правопреемник, а заведомый противник будет просто из принципа действовать с точностью до наоборот! Ещё бы! ведь это, скорее всего, очередной «народный избранник» - просто, от противного лобби…

Это замечание не для того, чтобы лишний раз лягнуть демократию. Тут есть прямая связь с нашей темой! – в самом деле, чем занималась наша контора? улаживала конфликт между крестьянами и строителями. А говоря структурно, между «перманентными» и временными землепользователями! Иными словами, за конфликтом на трассе стоял антагонизм между краткосрочными и долгосрочными перспективами – тот самый глобальный конфликт, что определяет как нашу жизнь, так и всю историю!
Почти всегда, поддавшись сиюминутным похотям, мы ставим под удар грядущие цели. Первое, что вспоминается в этой связи, чревоугодие, сладострастие, наркота и пьянство.

Есть и более «солидные» вещи. ЧТО произошло, например, в некоторых постсоветских (как и в пост-колониальных) странах, где упразднили вокзалы и городские парки – а на их месте открыли, соответственно, большие платные стоянки и кладбища. Первые давали невысокий, но стабильный доход. А прибыль от последних была большой и быстрой – но недолгой: ведь она основывалась на исчерпаемом ресурсе! А реабилитация едва ли возможна. Легко вырубить деревья и переплавить рельсы – куда труднее воротить все это вспять...

Одним словом, сейчас, с облачной выси будущего, становится заметной символика конфликта между краткосрочным и долгосрочным. Обычно, мы ведем себя как безумные спринтеры на Марафонской дистанции. Да это и в самом деле, непросто – принести «здесь и сейчас» в жертву невидимому «где-нибудь когда-нибудь». Но только если мы отвлечёмся от текучки, у нас появится шанс на успех – в жизни. А может, и после...


***

Впрочем, тогда, в ноябре 1997, мне было не до философских рассмотрений! Дело в том, что из головного офиса, легендарной Вилла Петролеа в Баку пришел тревожный сигнал: в Грузии перерасход средств! Как это так: протяженность трубы по территории Азербайджана чуть ли не в полтора раза длиннее, а компенсаций грузины получили на порядок больше – УЖЕ получили, а ведь проект только начинается! И ведь многие в Азербайджане еще помнили те времена, когда на одной ИнгурГЭС вся Западная Грузия понастроила себе, как говорится, шале-вале (дома и гаражи, с роскошными перголами и «невинными» марани). И это было при «кровавых оккупантах»! – чему же, как не роста коррупции, ждать при добродушном Новом Миропорядке?
И вот, вызывает меня шеф и говорит: «Главный юрист из Ба-ку-Би-Пи требует объяснений: на что ваш департамент расходует средства, и в каком объёме? Так что, у тебя появился отличный шанс поехать в Баку, и отвезти им все документы. Ты человек языкастый: если что – всё покажешь да расскажешь. Только вот САМ – ни гу-гу! – это крайне важно. Ну, а теперь – иди, готовь документы!»
Документы я готовил без малого неделю: наксерил семь ящиков! А потом уложил всё на место: по горсоветам и сельсоветам, каждого перманентного землепользователя – в свою папочку, с документацией на землю, фотоотчётомм и расчётами понесённого ущерба.

Все это я и отвез в Баку.
Это было незабываемое путешествие. Вечером я прибыл в аэропорт – да еще в VIP-отдел, где, кроме меня, находились буквально пара человек.
Путь до Баку занял меньше часа, но когда я прибыл в «ветренную столицу», уже стояла ночь: декабрь не дядька – часок не подкинет. Но разумеется, не успел я оставить вещи в гестхаузе, как сразу отправился гулять. Голос общественности был единодушен: самое красивое место в Баку – это от Гыз Галасы, по Низами-кучесы, к скверу с видом на город и море... Но что-то подсказывало мне, что не бывает удачных мест на все сезоны, и что в рядом с Девичьей башней будет темно, а в чайхане на ул. Низами будет пусто, и вид, вообще, будет не то, ради чего стоит подниматься в этот парк – парк, который столь прекрасен весной или в бабье лето.
В тот вечер, выход нашелся сам собой. Я позвонил Наргиз-ханум, девушке с которой познакомился на «Академии веры Бахаи» (где я работал переводчиком, два года назад), и мы погуляли по Дворцу Ширваншахов. В зимней полумгле, он казался местом таинственным, даже мистическим...

...Утромм я проснулся поздно: мне уже успели позвонить из Вилла Петролеа, из Тбилиси (даже из Лондона, добавил я, для солидности, таксисту). Я был уверен \ меня убедили: «Достаточно произнести заклинание «Эй-Ай-О-Си», и любой таксист повезет тебя в наш головной офис!». Но мне попался неправильный таксист. Непутёвый таксист, если так можно выразиться: он исколесил, со мною, весь «Нефтяной Баку», представительства BP, Amoco, Chevron, Exxon... и даже памятник «Нефтяннику и Нефтянице», которых воплощали мужик с сигарой и дипломатом и девушка с отбойным молотком (родом из советской песни). Я подумал, что было бы изящнее сделать так: мужик и баба вплотную сомкнули пригоршни, а в них плещется нефть (подсвеченная вода). Впрочем, я допускаю, что название памятнику придумал сам таксист – мне была видна только парная конструкция из камня – что Лейли и Меджнун , что Маркс и Энгельс. Узнаваемость примерно такая же, как у обнаруженного мной антропоморфного валуна на одноименном полуострове: «Апшерон-Стоун».

***

Наконец, мы у Вилла Петролеа! Я, как губернатор Ост-Индской компании, легко взбежал на третий этаж к британскому наместнику, а мои набобы пёрли ящики с документацией. В дверях меня ждал долговязый «юрисконсульт» со снобским взглядом за очень сильными очками. «Вот», – представил я ему документацию, – “A perfect Domesday Book!”.
(Напомню благосклонному читателю, что так назывался свод материалов первой в средневековой Европе всеобщей поземельной переписи, проведённой в Англии, по приказу Вильгельма Завоевателя). Господин юрист, крякнув, оценил шутку, так что инцидент с моим опозданием был исчерпан. А я со спокойной совестью – и с безмерным удовольствием – отправился гулять на приморский бульвар...

Главное, что оценил Главный Нефтеюрист, состояло вот в чём: в то время, как на территории Азербайджана нефтепровод шёл по пастбищам (то есть, государственной, или, попросту, ничейной земле), грузинская секция задевала частников. А последним надо было платить много больше: ведь одно дело обычная трава, а совсем другое – частные сады и виноградники, огороды и рыбные фермы.

В общем, мы получили индульгенцию: платите сколько надо! – только всё документируйте, не влезайте в политику, и не создавайте опасных прецедентов. Именно с последним обстоятельством нам пришлось вскоре столкнуться.
Была на нашем маршруте веьма крупная деревня под названием Реха, которую строители прозвали “Crazy village” («посёлок психов»). Эпитафии на погосте в этой деревне отличались каким-то манерным изуверством: бытовое убийство выступало в качестве нормы. Мы давно откладывали эту деревню, проплатив десятки километров вперёд, и с ужасом ожидая визита в «безумную Реху». В которой, добавлю, проживало больше ста человек, которых задела «нефтчи-гюрза» (это много!). А буквально за пару дней до Дня расплаты выяснилось еще одно обстоятельство.

Один землевладелец заявил, что у него особый (британский, какой же еще!) сорт посевной культуры, компенсация за который должна была быть впятеро больше! Скажу понятнее: чувак сеял сурепку – что уже есть «сказка на грани фантастики»! – причём семена были явно контрабандного характера. Ну, кто будет импортировать сурепку?
Скажу вам честно: мы платили довольно щедро. Минимальная компенсация полагалась за «повреждённый забор» (то бишь, свороченный кол или прореху в плетне) и за пастбище (гусеницы по лугам с обычной сурепкой, которую никто, как известно, не сажал и не сеял). Что же до ценных культур, за них мы платили согласно Колхозным Показателям урожайности, прикрывая глаза на то, что они были заведомо и безбожно приукрашены. А тут вдруг – на тебе! – Британская высокоурожайная сурепка! Ясен день: к этому прогрессивному скотоводу не ровен час, подтянутся его односельчане, да и герои орал из других деревень – а их тысячи! Будет явный перерасход...

Наконец, час пробил: мы отправились в Реху. Должен ещё вам сказать, что мы ездили без охраны и без оружия, но – в отличие от убогих районных инкассаторов – возили таки очень приличные, а то и неприличные, суммы.
Первым делом, «к доске» вызвали того самого, МИ-шестёрку. Мы с шефом попытались убедить фермера-мятежника в эфемерности его притязаний. В ответ, он начал обосновывать легитимность своей сурепки. Контраргументы были настольки абсурдны, что я понял: его не переубедить. Тогда я схитрил, намекнув «рехсканцлеру» на то, что его хвалёные семена суть либо вымысел, либо контрабанда: «в последнем случае, тобой заинтересуются компетентные органы, а в первом – односельчане!» Как я и предвкушал, «супер-сурепка» оказалась симулякром – во всяком случае, страх перед другими фермерами из Рехи пересилил традиционный страх перед борцами с контрабандой.

Итак, мифологема сурепки была отправлена в Архив (Аарне-Томпсона, хе-хе) – ей больше не место в действительности. Невероятно: мы расправились с большущим посёлком буквально за несколько часов. Но уж нанервничались! – каждый мало-мальски подозрительный «сельхозжитель», казалось, вот-вот поднимет бучу.
Всё обошлось! – вот вам и Крэйзи виллидж...

Кстати, в полсотне километрах к западу располагалась деревня с красивым названием «Брэти». Ее называли “Friendly village” – в укор Рехе. Однако... то ли наши строители там особо бесчинствовали, то ли жители Брэти были слишком хозяйственны и пассионарны – говоря коротко, ни в одну другую деревню на трассе нам не приходилось ездить столько раз. «Ездить» значить разбирать всё новые жалобы – замерять, вычислять и выплачивать компенсации. Если по-чесноку, ни один CLAIM не был фейком: просто, в Брэти проживало довольно большое население с солидными участками и массой разных культур – соответственно, было изрядно точек соприкосновения с трассой нефтепровода...

Но это – полбеды. Беда была в том, что всего в десяти километрах от Брэти была моя родная деревня – оттуда родом были мои дед и прадед, туда я ездил с самого детства. И вот, уж не знаю, откуда, но прознали мои односельчане о том, что компенсацию им будет раздавать «один из наших». А раз так, значит, «должен дать каждому из жителей минимум одиннадцать тысяч». Эту цифру я узнал во время выплат, и она была очень убедительной, в своей абсурдности. А после того, как мохисцы узнали о том, что происходит в соседней Брэти, то мысль о любой сумме ниже 11000 лари стала для них неприемлемой.

Однако, как поёт Владимирский Шансон, «нет, не выкинешь статьи из судьбы!».


***

А теперь «перемотаем» на пару месяцев назад, и я расскажу вам о том, как вся эта байда начиналась...