Люди с головами собак. ч. 3 окончание

            Нанятый Джеймсом частный детектив, хоть и не обладал его звучным именем «идущего по следу», тщательно прошёлся по тому пути, что проделала госпожа Браун после аварии на дороге и до самой своей смерти. После подробных расспросов врачей, санитарок, просмотра журналов о ходе лечения Дороти, записей бесед с нею врачей психиатрической клиники, он составил довольно чёткую картину произошедшего. Когда же он нашёл магазин, в котором через несколько дней после аварии были куплены маски собак, упоминавшиеся в бредовых рассказах Дороти врачам клиники, то у него уже не было никаких сомнений: госпожа Браун стала жертвой жестокого обмана.
            Детектив доложил обо всём Джеймсу, который по описанию продавцом женщины, покупавшей маски, узнал Люси. Об их отношениях с Мэйсоном он давно знал, но не рассказывал Дороти, хотя понимал, что какие-то слухи до неё всё равно доходят.

            Поблагодарив и щедро вознаградив детектива, Джеймс, оставшись один, надолго задумался. Не было никаких сомнений: всё, добытое детективом, подтверждает вину Мэйсона в смерти жены. Теперь нужно, чтобы он понёс самое суровое наказание за своё злодеяние.
            Оставалось написать заявление в полицию и передать все материалы, собранные детективом. А уж когда полиция проведёт своё тщательное расследование, допросит всех подозреваемых в преступлении, то Мэйсону никак не отвертеться.
            Однако Джеймса удерживала мысль о том, что наказание-то ведь может оказаться не самым суровым. Мэйсон наймёт опытных адвокатов, и они будут доказывать, что обвиняемым руководили самые лучшие побуждения, что есть такой шоковый метод лечения, он и хотел им воспользоваться. Когда же увидел, что это жене не помогает, почти сразу же маски он убрал. Почему она твердила и далее, что всё время видела мужа и других с головами собак? Наверное, образы в мозгу запечатлелись, такое бывает даже у людей с нормальной психикой. Потом, когда её увезли в психиатрическую больницу, он совсем растерялся и побоялся рассказать врачам, надеялся на благополучное лечение жены.
            Даже он, Джеймс, уже смог некоторые оправдания придумать, а что уж говорить про опытных адвокатов. Так что этот подлец если не совсем выпутается, то может отделаться каким-нибудь приговором типа: «доведение по неосторожности до самоубийства». Ну нет, наказание должно быть соразмерным преступлению. И кажется он знает, что нужно сделать. Пусть кара придёт негодяю с того света.         
   
  … 
       
             Прошёл почти год со дня смерти Дороти. Мэйсон Браун сидел в своём кабинете за низеньким столиком и пил кофе. Напротив него сидела Кэрол и докладывала шефу, как идёт подготовка к этой печальной дате, что ещё осталось сделать. Он слушал её, сам думая о том, что будет уже после - об их помолвке с Люси. Хотя они особо не выставляли напоказ свои отношения, но все о них прекрасно знали, теперь оставалось их только официально оформить.
              Записав некоторые указания, секретарь вышла, но почти сразу вернулась и подала письмо, которое принёс курьер лично для Мэйсона. Обратного адреса на письме не было, он вскрыл письмо и увидел почерк … почерк Дороти?! Не может быть!
               Некоторое время Мэйсон сидел неподвижно, не решаясь начать читать, потом ещё раз внимательно вгляделся в письмо. Вроде её рука, но и не совсем. Хотя, кажется, такой почерк у жены бывал тогда, когда Дороти была очень взволнована, возбуждена.

              Наконец он решился.
 «Читая это письмо, думаю, ты испытаешь не меньший шок, чем испытала я в тот день, когда за мной приехали санитары, как потом оказалось - из психиатрической клиники. Это были обычные люди, а не монстры с головами собак. Таким же был водитель и все, кого я встретила в лечебнице: персонал, пациенты. Чудовищами оказались только те, кого я считала близкими мне. И самый родной человек! Даже когда увидела тебя впервые с головой собаки, я была потрясена меньше, чем позже, при виде обычных людей, и всё, всё поняла!
             Не знаю, кто четвёртый в вашей мерзкой компании, но думаю это та потаскушка, о которой мне рассказывали и из-за которой, думаю, ты всё и затеял. Я ведь терпела твои отношения с ней потому, что всё ещё любила тебя. Наверное, это звучит глупо и странно, но это действительно так: потому, что любила и не хотела терять те немногие ласки, которыми ты одаривал меня. Мне хотелось верить, что ты тоже ещё немного любишь меня и ласки твои искренни.
              После того, как я очнулась после комы, меня мучили сильные головные боли, сознание было спутанное, окружающее - как в тумане, и были различные видения. Поэтому, узнав, что мы попали в аварию, пришла к мысли: вижу всех вокруг с головами собак, так как мой мозг повреждён. Спросить, почему окружающие видятся мне такими существами, я не решалась: ты бы решил, что я окончательно сошла с ума и испытывал бы ко мне, кроме естественной жалости ещё и другие, не очень приятные чувства. А так ты был просто внимателен ко мне, заботлив. И смотрел на меня как на тяжело больного, но НОРМАЛЬНОГО человека.
          
            Осознание того, что всё было так подло, так гадко подстроено тобой, настолько шокировало меня, что в первые дни в психиатрической лечебнице я просто не знала, что делать. Мои мысли метались: то я думала поговорить с тобой, чтобы прекратился весь этот спектакль, то на меня накатывал гнев, и я себе говорила: нет, отомстить, жестоко отомстить, пусть он всю жизнь проведёт в тюрьме.
            Наконец я решила, что нужно поговорить с тобой. Может быть теперь, когда я в этой ужасной клинике, тебе стало жаль свою Дороти, может быть уже раскаиваешься и нужно лишь немного помочь тебе. Я сказала врачу, что согласна на твой визит.
            Даже близко похожего на раскаяние я не заметила у тебя при нашей встрече. Мне кажется, некоторая встревоженность, беспокойство, так естественные для людей, когда их близкие попадают в такую лечебницу, у тебя были вызваны мыслями о том, не поняла ли я, что происходило в той клинике, где ты меня держал. Гнев от твоего подлого предательства вновь захлестнул меня, и я стала кричать: «Увезите меня, увезите».

              Теперь оставалось только одно: рассказать о преступлении. Меня остановило понимание того, что будет дальше: расследование, эти ужасные судебные процессы, десятки грязных статей в прессе. На другой день мне это уже не казалось таким страшным, главное было наказать зло, предательство. И так попеременно: то я пылала гневом и была готова на всё; то мне становилось страшно за те муки, что мне предстоят, за стыд от того позора и унижения, через которые мне придётся пройти.
            Тогда я уже забывала о мщении, о своей ненависти к тебе и думала лишь о себе. Жизнь инвалида, опозоренной бывшей жены негодяя и преступника ждала меня. Зачем мне эти муки? Да и доживу ли до того, как увижу результаты своей мести?
           Эти метания, переживания ухудшили моё состояние, головные боли усилились, начались нервные припадки. Вспомнив рассказ русского писателя (1), я решила больше не мучить себя и приняла решение: моё мщение придёт позже. 
            Гораздо позже, не сейчас, когда ты весь в напряжении, в страхе ожидаешь, не откроется ли твоё преступление, поэтому и готов немного к возможному наказанию. Нет, сейчас наказание не принесёт тебе столько страданий, как потом, когда забыв все сегодняшние тревоги, счастливый со своей любовницей (надеюсь, ты пока ещё не спрятал её в психушку?), подождав для приличия, как положено, год после моей смерти, будешь, как я предполагаю, спокойно готовиться к бракосочетанию с ней. Вот самое время для мщения! Как горько будет тебе, когда-то клявшемуся мне перед богом в любви и верности, и как сладостно мне сейчас думать об этом. Даже покинуть этот мир теперь будет намного легче.

            Полученное тобой письмо не единственное, которое я передаю верному мне человеку. Есть и другие, одно он передаст в полицию в момент твоего блаженства. Там я описываю всё, что произошло, почему я решила покончить жизнь самоубийством.
            Возможно, ты ещё избежишь кары, если выгонишь свою потаскушку, из-за которой ты не только разрушил нашу семью, но и пошёл на преступление. Не знаю как на счёт небесной кары, гореть ли тебе потом в аду, но мой карающий меч навис над тобой».

            Оглушенный, Мэйсон долгое время сидел неподвижно, потом в бешенстве стал с такой силой стучать кулаками по столу, что в кабинет вбежала Кэрол. Он попросил вызвать машину и отправился домой, где его встретила почти постоянно проживающая теперь у него Люси.
- Ты сегодня так рано, дорогой, и вид у тебя ужасный. Не приболел?
- Нет, просто очень устал.
               Он смотрел на эту женщину, вызывавшую в нём даже сейчас, в его нынешнем состоянии, страстное желание. Неужели он должен расстаться с ней и не сможет больше обнимать её прекрасное тело, наслаждаясь им, сходить с ума от её ласк, падая потом в изнеможении, … ? Нет, это выше его сил.
 
             Так и не приняв никакого решения, на следующий день, как обычно,он  отправился в офис. А какое решение он мог принять? Идти в полицию и во всём признаться? Или застрелиться? С этим нет проблем: пистолет лежит в ящике стола кабинета. Нет, пока надо ждать, как будут разворачиваться события. Дороти написала, что обо всём догадалась, когда её привезли в психиатрическую клинику, значит и письмо, или письма, она писала и передавала из клиники, когда уже поставили диагноз. Да кто же поверит письму душевно больного человека, причём в состоянии обострения болезни, когда она уже решила покончить с собою. Само письмо написано так, что его мог написать только психически нездоровый человек в состоянии сильнейшего возбуждения, когда и не такое можно насочинять.
            Несколько успокоенный, Мэйсон с утроенной энергией занимался делами фирмы. Продолжалась подготовка к бракосочетанию. Но через несколько дней Кэрол вновь занесла ему личное письмо, переданное курьером. Отдавая его, она полувопросительно посмотрела на побледневшее лицо шефа, но Мэйсон молча взял письмо.

            Оно тоже было от Дороти.
           «Ну что же, упрямый человек. Если ты получил второе письмо, значит не отнесся достаточно серьёзно к первому письму и моему предупреждению. Наверное думаешь: ну догадалась эта ненормальная о чём-то, решила перед смертью попугать меня. И что? Она что, имеет какие-то доказательства? Никто ничего теперь не докажет.
             Думаю, ты сильно ошибаешься. Тому человеку в письме я всё рассказала и попросила его пройти тот путь, что прошла я, с твоей помощью, после аварии и до своей смерти. Всех расспросить, всё узнать, выведать, и если соберёт достаточно материалов, чтобы быть уверенным, лишь тогда отправить тебе первое письмо. А раз оно тобой получено, значит ты на надёжном крючке.
             Условием отправки этого письма было выполнение тобой моего требования встать на путь раскаяния. Если ты ещё продолжаешь отношения с той женщиной, а тем паче собираешься ввести её в наш дом, осквернив его и память обо мне, значит ты заслуживаешь возмездия в полной мере. В день, когда ты получишь это письмо, мой друг отправит ещё одно, последнее, написанное мною, в полицию.
               Пусть судебный процесс пройдёт без меня, чтобы мне не пришлось испытать мук стыда, боли, что я бы испытывала, рассказывая на суде о твоём предательстве. Эта боль меня всё равно убила бы.
               А уйти от наказания вам не удастся. Очень многое будет указывать на то, что ты специально прятал меня от людей, даже от прислуги в доме, не допускал моих друзей, и даже других врачей, кроме своей Эмми, которая ведь не является специалистом по моей травме. Найдут человека, у которого вы, наверное, покупали эти мерзкие головы и того, кто покупал. Кто-то из твоих женщин обязательно признается следствию о соучастии в преступлении.
              Жди. Позор, стыд, отчаяние - всё это придёт к тебе. Как хорошо, что у нас не было детей, как больно было бы им сейчас. Меня же теперь это всё не коснётся.
             Моя кара настигнет тебя в дни твоего счастья - такая месть мне сладостна. Я думаю о ней и мне не так страшно уходить из этой жизни. Завтра передам письма моему другу, а потом приму таблетки, что мне удалось потихоньку скопить.
              Теперь уже прощай навсегда. Тебе хочу вот что сказать: у русских есть поговорка - «Мертвые срама не имут».(2) Подумай над ней".

               Мэйсон сидел оглушенный, у него не было сил ни на какие эмоции. Животный страх овладел им: «Это что, конец? Не может быть! Эта злобная гадина перед смертью решила меня так напугать, чтобы у меня разорвалось сердце. Ну уж нет». Почему Дороти «злобная гадина», что она такого сделала, он никак не смог бы объяснить. Но ненавидел её - убитую им.
                Он позвонил Люси:
- У меня к тебе просьба. Съезди пожалуйста в магазин, где ты покупала маски и купи двух лисичек. Эмми с Линдой собираются пойти на карнавал, который состоится на днях, сестра попросила меня о такой услуге. Водитель ждёт тебя, и я сегодня же отвезу Эмми маски, будет подарок от нас с тобой.

           Мэйсон не собирался ехать к Эмми, тем более с этими проклятыми масками. После возвращения Люси он посидит в каком-нибудь тихом кафе, подумает. Хочется в этот вечер подольше побыть одному, ещё раз перечитать письмо, обдумать, что делать. И кто же этот человек, которому Дороти передала письма? Джеймса в эти дни не было в городе. Да разве она не могла просто отправить письма на его адрес через кого-нибудь из сотрудников клиники? Нет ничего проще. Господи, голова раскалывается. Возможно, визит Люси в магазин даст какую-то информацию.
            Он отправился домой и стал дожидаться Люси. Однако после возвращения встревоженной любовницы ему не то, что расхотелось идти в какое-нибудь кафе, ему показалось страшным даже выходить из дому, как это не было бы смешным и нелепым. Со слов Люси, продавец вспомнил её и рассказал, что в прошлом году после карнавала приходил какой-то мужчина, расспрашивал подробно о людях, которые покупали маски собак, что это были за покупатели, как они выглядели.
- И он описал тебя?
- Ну да. Человек сказал продавцу, что он частный детектив. У его клиентов родственники, муж с женой, пропали в день карнавала. Они думают, что может быть они отправились на праздник и там попали в какую историю, поэтому вроде детектив и зашёл в магазин.
             С тихим стоном Мэйсон уронил голову на стол, за которым сидел.
- Что с тобой, милый? Уж не думаешь ли ты, что всё это связано с той историей?
             Мэйсон долго молчал, не поднимая головы, потом тихо ответил:
- Не знаю, ничего не знаю.

             Приехав утром раньше обычного в офис, Мэйсон долго сидел в задумчивости. В голове непрерывно вертелись слова, написанные Дороти: «Мертвые срама не имут». Он открыл ящик стола.
             Приехавшая позже Кэрол нашла его лежащим на полу.

…

             На похороны Мэйсона пришёл и бывший сотрудник компании Джеймс. Понятно, что на его лице не было скорби. Но не было и скрытой радости. Джеймс был спокоен спокойствием человека, который должен был выполнить очень важную и трудную работу. И вот он её завершил.

_________________

(1)  В рассказе А.С. Пушкина «Выстрел», офицер, оскорбивший сослуживца, показывает на дуэли своё полное равнодушие к смерти: сделав выстрел и промахнувшись, спокойно ест ягоды черешни, ожидая выстрела, возможно смертельного. Постылая жизнь не приносит ему никаких радостей. Тогда его противник оставляет за собой право на выстрел, и терпеливо, шесть лет ждёт, а когда узнаёт, что тот человек скоро должен вступить в законный брак с молодой, прекрасной девушкой и безмерно счастлив, приходит к нему, реализовать своё право на выстрел.

(2)  Мертвые срама не имут - старинная русская поговорка. Используется в нескольких значениях. Здесь: мёртвых осуждать нельзя, их обычно не осуждают. То есть намекает Мэйсону, что самый лучший выход для него - умереть.