Гренландия навсегда

               
               
   Снова после отличного перехода в великолепный день – солнце, синее море, золотые, покрытые снегом горы, резкий, холодный, чистый северо-восточный ветер. Мне кажется, что Гренландия – самая прекрасная страна в мире.
Рокуэлл Кент



Только туман и черная вода за бортом, туман и вода – вот все, что увидел Алексей с борта финского судна «Кристина» в семь часов утра. Линзы бинокля, хорошего бинокля, купленного в Москве на распродаже военной амуниции, тут же покрылись каплями влаги и его пришлось вернуть в футляр. Было холодно и сыро. Алексей продрог и подумал: не спуститься ли в каюту, где у него оставалась початая бутылка джина, но решил, что прикладываться к спиртному не стоит, лучше пойти в ресторан и попросить горячего чаю. В зале было пусто, до завтрака оставалось еще два часа, и официанты не торопились накрывать столы.
Отыскать кухню было несложно по запаху жареного бекона. Повара готовили завтрак для команды. Две женщины шинковали овощи, третья нарезала тонкими пластинами ветчину и сыр, мужчина в поварском колпаке жарил на вертеле колбаски. Кухонную идиллию нарушал парень в майке с надписью «ЗАБЕЙ», который пытался с помощью русского языка и жестов объяснить шефу, что ему нужна манная каша.
– Ман-ка, ка-ша, – повторял он по слогам, видимо, полагая, что финн так лучше поймет, что ему нужно.
– Виттуперкеле, – выругался повар, то есть, сказал, но с таким выражением на лице, что у Алексея не оставалось сомнения, что он выругался.
– Porridge, semolina porridge, – пришел на помощь соотечественнику Алексей, продублировав его просьбу по-английски.
– Ага, – сказал шеф и распорядился по-фински, чтобы сварили манную кашу.
–Уф! – с облегчением вздохнул парень в майке. Спасибо вам, выручили, а то я уже замучился объяснять этому чухонцу, что мне нужна манная каша, а он только глазами лупает и ничего не понимает.
– Он, наверно, думал, что ты хочешь пива.
– Не помешало бы. Вчера так намаялся, что не мог заснуть до двух. Поезд, самолет, экскурсия на ледник, а потом этот корабль… Только прикорну, а у меня перед глазами эти лохматые, рогатые и смотрят так, как будто сейчас накинутся и разнесут в клочья.
– Черти что ли?
– Вроде того. Малец так испугался, что потом всю дорогу с рук не слезал. В общем, вымотался я так, что сна уже ни в одном глазу. Пошел в бар, а там финны гудят, ну и составил им компанию. Вот у меня такой вопрос: эти овцебыки, они все быки, а как же они тогда размножаются. Значит, есть и овцекоровы?
– Обязательно обсудим это в баре. А сейчас неплохо бы соснуть часика два до завтрака.
– Хорошо вам, а у меня распорядок. Мальчик рано встает, надо с ним зарядку сделать, покормить его, выгулять до завтрака.
– Смелый вы папаша, отправились в такую даль с ребенком. А что мать, осталась дома?
– И мать и отец все дома, в Питере. А Митя здесь с бабушкой, а я при нем вроде гувернера.
– Понятно. Ну, тогда до встречи. А вот и кашу тебе несут.
Гувернер с кашей пошел наверх, где располагались каюты класса люкс, а Алексей спустился к себе. В его каюте не было иллюминатора. А зачем? Он и так хорошо себе представлял, что там, за бортом – черная вода и клочья тумана, только вода и туман, как и положено на краю света, в мрачной Валгалле, где обитают лишь тени викингов, бесшабашные финны, и полоумные искатели приключений из России.
Когда Алексей, выспавшись, вернулся в ресторан, Гувернер уже сидел за столиком рядом с довольно упитанным мальчиком лет шести. Мальчик с аппетитом уплетал тарталетки с красной икрой, запивая их апельсиновым соком.
Завидев Алексея, Гувернер помахал ему рукой, как старому знакомому, что можно было понять как приглашение присоединиться к его компании. Помимо парня с мальчиком, за столом были еще две дамы. Одна пожилая с непроницаемым лицом и тщательно уложенными голубоватыми буклями, напоминавшими парик времен просвещенного абсолютизма. На ней было строгое шерстяное платье с брошью в виде римской камеи. На плечи был наброшен клетчатый плед. Она была величава и холодна, как ее родной город на Неве, и у Алексея не оставалось никаких сомнений в том, что она и есть Митина бабушка. Гувернер, как выяснилось, по имени Николай, называл ее Софьей Анатольевной, но Алексей сразу же про себя окрестил ее Графиней.
Другую даму можно было считать дамой с очень большой натяжкой. Это была женщина лет так сорока, очень живая и довольно безвкусно, но дорого одетая. Со строгим деловым костюмом, так неуместным здесь на туристическом судне, абсолютно не вязались розовые кроссовки и золотые цацки на шее. Звали ее Ветой, то ли Елизаветой, то ли Светой, а может быть даже Иветтой.
Пока Графиня управлялась с яйцом всмятку, срезала ножичком макушку, намазывала маслом тост, Вета уже два раза сходила к шведскому столу и теперь с аппетитом уписывала яичницу с беконом, жареные колбаски и рыбу в кляре.
И тут появилась Мария. Она так незаметно материализовалась в ресторане, что, когда Митя и Николай вскочили со своих мест при ее появлении, Алексей подумал, что судно дало течь, что нужно бежать к шлюпкам и тоже вскочил. Оказалось, что ребята были просто хорошо воспитаны и привыкли вставать при появлении дамы.
В руках у Марии была чашка чая, Она поздоровалась с присутствующими и присела рядом с Алексеем. Разговор зашел о погоде. Алексей, прочитавший много книг о приключениях в Арктике, сказал, что в этих широтах в это время года можно ждать любых сюрпризов от погоды – дождь, снег, туман, а солнышко редко балует путешественников, чем очень расстроил Вету, которая мечтала о загаре.
– Ну, хоть северное сияние мы увидим?
– Если очень повезет. Чаще всего сияние наблюдается весной и зимой, а летом только иногда.
– Значит, увидим, – уверенно сказала Вета, – потому что мне всегда везет. Когда я приехала в Японию, чтобы подняться на Фудзияму, гора была закрыта из-за сильного ветра, но как только я приехала, ее сразу и открыли. В  Индонезии мне во что бы то ни стало нужно было попасть к храму Боробудур. Добираться туда очень сложно, особенно без языка. Но, оказалось, что моим соседом по отелю был востоковед из Берлина, и он довез меня туда на своем джипе.
– О, да вы великая путешественница, – не без иронии заметила Графиня, покончив, наконец, с яйцом.
– После смерти мужа я решила, что надо увидеть все самое-самое, что есть в мире. Я уже видела Колизей, Ангкор-Ватт, Тадж-Махал вот только до Матчу-Пикчу еще не добралась, но зимой обязательно туда смотаюсь.
– А каким ветром вас занесло в Гренландию, здесь вроде нет выдающихся достопримечательностей? – спросил Алексей.
– Все-таки самая большая в мире ледышка.
Все это время Мария попивала чай и вела беззвучный диалог с Митей, который уже мысленно играл с ней на палубе в салочки, но воспитание не позволяло ему уйти из-за стола. Она ему говорила одними глазами: «Подожди еще немного, малыш, воля от тебя никуда не уйдет», а он ей: «Ну, сколько можно торчать за столом, все самое вкусное съедено, а там, на палубе, столько всего интересного».
Наконец, завтрак закончился, и все разбрелись по каютам, чтобы потеплее одеться перед выходом на палубу. А Алексей пошел курить на корму. Туман поднялся, и явственно проступили берега – прибрежные скалы и черные горы с белыми пятнами снежников. На канатном ящике сидела крепко сбитая финка и смолила что-то очень крепкое и вонючее. У нее было загорелое плоское лицо и красные руки крестьянки.
– Терве, – поздоровался Алексей по-фински и тут же перешел на английский, чтобы избежать недоразумений. – Как дела?
– Ничего, – ответила финка. – В этом году был такой урожай раннего картофеля, что муж надорвал поясницу и не смог поехать со мной.
– Жаль, – сказал Алексей
– Да, – сказала финка, и на этом разговор закончился.
И тут на палубу высыпала вся русская группа за исключением Графини. Николай с Митей гоняли мяч, Мария торопливо выкурила сигарету и устроилась в шезлонге, закутавшись пледом. А Вета в лыжном костюме и вязаной шапочке с помпоном решительно направилась к Алексею.
– А куда мы, собственно, плывем?
– На север.
– И долго так будем плыть?
– Пока не упремся в полюс.
– Шутишь, если бы в программу входило посещение северного полюса, тур стоил бы втрое дороже.
– Кажется, это бы тебя не остановило. Боробудур, Ангкор-Ватт… Муж олигарх? Нефть или газ?
– Нотариус. Он умер год назад. Мы прожили всего три года, но он, добрая душа, позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась после его смерти. Я смотрю, ты тоже не бедствуешь. Бывал уже в этих местах?
– И да, и нет. В детстве у меня над кроватью висела карта Арктики. Отец флажками отмечал дрейфующие станции. А я смотрел на Гренландию и представлял себе айсберги, торосы, людей в снежных хижинах, охоту на китов. А потом были сказания о викингах, дневники путешественников… Я знаю об этой стране, наверно, больше, чем местные жители.
– Так куда же мы все-таки плывем?
– Первая остановка у нас в Сисимиуте. Это городок с шеститысячным населением.
– Ничего себе городок, в Дмитрове и то в десять раз больше.
– Ты из Дмитрова?
– Нет, – сказала Вета так решительно, что у Алексея не осталось никаких сомнений в том, что она уроженка именно этого подмосковного городка.
Ближе к полудню начался холодный мелкий дождь – моросявка, как метко выразился Митя. Палуба сразу опустела. Финны дружными рядами направились в бар. Алексей и Вета последовали за ними. В салоне появились музыканты, сыграли пару вещей из репертуара Георга Отса и переключились на танго. Несколько пожилых пар изображали на танцполе латинскую страсть. Особое внимание привлекала пара, что была ближе к музыкантам. Он – джентльмен лет семидесяти, возможно чиновник на пенсии или военный, чувствовалась выправка. Она – бухгалтер или учительница, страдающая близорукостью. Когда партнер выпускал ее из объятий, ради эффектной фигуры, она теряла его из виду и смешно вытягивала вперед руки, чтобы поймать его на ощупь.
Вета хохотала во весь голос. Финны неодобрительно поглядывали в ее сторону. Алексею было стыдно за нее и за себя, за то, что оказался в компании с такой вульгарной девицей. Сейчас самое время было с ней распрощаться и уйти, но что-то его удерживало около нее. Может любопытство? Не часто ему приходилось иметь дело с такими особями женского пола. А может, какой-то ее природный магнетизм? Ведь чем-то она покорила этого своего нотариуса? Известный, наверно, человек, богатый, наверняка у него был выбор, и все же он почему-то остановился на этой пацанке из Подмосковья.
– Еще по коктейлю? – предложил он, чтобы отвлечь внимание Веты от танцующих.
– Ага, и скажи лабухам, чтобы сыграли что-нибудь наше, ну хоть «Калинку», что ли.
2.
Вета залипла у барной стойки, а Алексей отправился в библиотеку. Там уже обосновались Графиня с внуком и гувернером. Митя под руководством Николая занимался пазлом, а пожилая дама изучала содержимое книжных полок. 
– Нет ничего на русском, – возмущалась она, пока не наткнулась на русский перевод сказок и легенд эскимосов под реакцией Ринка. – Вот то, что нам нужно. Николай, почитайте нам что-нибудь отсюда
– Я знаю эту книгу, – сказал Алексей. – Там много жестокости. Может, не стоит при ребенке?
– Ничего, – парировала Графиня, доставая их бархатного ридикюля, почти артефакта, почти музейного экспоната, вязание. – Мир жесток, пусть ребенок с детства привыкает к этому.
– В одном селении жил с бабушкой меленький мальчик, – начал бодро Николай, – Он часто ходил в гости к соседям, но соседские мальчишки обижали его, рвали на нем одежду, и бабушке приходилось все время ее чинить.
– Что вы как из пулемета, Николай, читайте вдумчиво, чтобы можно было понять, о чем речь.
– Хорошо, – сказал гувернер, и продолжил уже медленнее;
– Наконец, у него не осталось совсем никакой одежды – все было изорвано в клочья. И когда бабушке уже нечего было чинить, она стала учить мальчика, как притвориться тюленем: «Притворись тюленем, – говорила она, – и плавай около берега. Если соседи погонятся за тобой, плыви в открытое море. Потом ныряй и выныривай у них за спиной, чтобы глотнуть воздуха».
Когда соседи заметили с берега мальчика-тюленя, они сели в каяки и стали его преследовать. Он все время нырял, выныривал позади них, да так далеко, что они не могли его достать гарпунами. Когда он заманил их далеко от берега, его бабушка вызвала бурю. Каяки стали опрокидываться один за другим, а мальчик поплыл к берегу.
Все обидчики мальчика погибли в морской пучине. Не погиб только Кивиок, потому что он никогда не рвал на мальчике одежду. Ветер долго носил его в открытом море. Наконец, буря стала стихать, и вдали показался берег. Когда Кивиок к нему подплыл, то увидел женщину, которая пыталась вскипятить воду в котле, пользуясь лопаткой кита для защиты огня от ветра.
«Я живу здесь совсем одна, –  сказала она Кивиоку, – меня унесло из моих родных мест на льдине». Кивиок остался с этой женщиной, и скоро у них появилось много детей. После отлива на берегу часто оставались выброшенные морем животные. Этим они и питались. Но Кивиоку захотелось вернуться домой. Он сел в каяк и поплыл вдоль берега.
Через некоторое время он заметил на берегу дом. В том доме жила русалка, которая немедленно стала сушить его камыки, а Кивиок тем временем лег на ее лежанку. Вместо хвоста у нее был нож, и, когда она решила, что Кивиок уснул, она стала приближаться к нему. Она залезла со своим острым хвостом прямо на него. Но Кивиок увернулся. Он схватил свои камыки и поспешно поплыл дальше.
– Камыки – это сапоги из кожи тюленя, – пояснил Алексей.
– Однажды он увидел на берегу ярангу, – продолжал чтение Николай. – Он заглянул в нее. Там сидела женщина, скребла тюленью шкуру, и вдруг она отрезала свою бровь и начала жевать ее. Капли крови падали на шкуру. Увидев это, Кивиок поспешил к своему каяку, чтобы немедленно отплыть. Но в это время женщина вышла из палатки, держа в руках женский нож, и закричала: «Вот бы мне разрезать тебя на кусочки!»
Опять долго плыл Кивиок и увидел, наконец, большую удобную ярангу с сенями. Там жили мать и дочь. Они жили в довольстве, и Кивиок поселился с ними. На краю яранги, в сенях, лежала большая ивовая ветка. Кивиок взял дочь в жены, и теперь большая ветка ивы непрестанно дрожала от ревности, так как раньше эта ветка была мужем обеих женщин. И, когда они сталкивали ее в воду, она возвращалась с тюленями, обеспечивая женщин всем необходимым. Женившись на дочери, Кивиок стал уходить в море за добычей. А жена, встречая его, всегда брала тюленя на спину и несла тушу домой, так как она была очень сильная. Однажды она, как обычно, встретила его, но когда взвалила тушу на плечи, то споткнулась. И тогда Кивиок понял, что это мать, которая убила свою дочь, сняла с нее кожу и надела на себя. Она не могла справиться с тушей, и пошла назад в ярангу. – «Где твоя дочь?» – спросил Кивиок, которому это не понравилось. – «Ушла по ягоды». Но Кивиок знал, что она лжет. Больше он не захотел оставаться здесь и решил отправиться дальше.
Наконец он добрался до своего селения и увидел своих прежних товарищей, которые высыпали на берег. Они радовались его возвращению. Не радовалась только жена, которая думала, что он погиб, и вышла замуж за другого.
Николай кончил чтение, закрыл книгу и вопросительно уставился на слушателей. Первым нарушил молчание Митя;
– Это страшилка, да? А как это ветка могла ходить на охоту?
– Полярная «Одиссея» – улыбнулась Графиня, не отрываясь от вязания. – Очень интересно с точки зрения этнографии. Только на Севере, среди льдов и камней, где год длится полгода, могли родиться такие чудовищные фантазии. Эта страна не для жизни, а для смерти.
– А интересно, что можно приготовить из тюленя? Тюленина она, как рыба или, как мясо? – подумал вслух Николай. – Надо будет купить на рынке на пробу.
– Вы, думаете, здесь есть рынки? – усмехнулась старуха.
– Рынки есть везде, где живут люди. Если бы вы видели, какие рынки у нас в Ташкенте… Я ведь оттуда родом. Чего только там нет: лучшая баранина, которую я когда-либо видел, инжир, виноград, какой хочешь, персики с мой кулак, лимоны, которые можно есть, как апельсины и не кривиться, а уж арбузы и дыни… А вы знаете, как их выбирать? Арбуз должен быть легким, а дыня тяжелой. Вот и весь секрет.
– Что ж ты из такого рая перебрался в Россию? – в вопросе, который задал Алексей, чувствовалась ирония. Но Николай этого не заметил и выложил все, как на духу.
– Рай, говорите, это правда, но не для всех. Мать почти всю жизнь прожила в Средней Азии, но так и не стала местной. Всегда мечтала переехать в Россию, а когда Союз приказал долго жить, и вовсе поняла, что оказалась на чужбине. У нас был чудесный дом почти в центре Ташкента, с садом. А в саду росли сливы, груши, персики и виноград. Но мама продала за полцены и дом, и сад и перевезла нас с братом в Саратов. Вы знаете, какой у меня брат?.. Он сдал вступительные экзамены в Бауманку на одни пятерки, получает президентскую стипендию и работает на кафедре ракетостроения над одним секретным проектом. Думаю, это будет второй Королев.
– А ты, значит, решил стать вторым Песталоцци? – опять съязвил Алексей.
– Ирония не самая приятная черта джентльмена, – включилась в разговор Графиня, все также ритмично орудуя спицами. – Есть более симпатичные способы утвердить себя в обществе.
– Смотрите, смотрите, – обрадовался Митя, который буквально прилип к окну, – там, под горой, разноцветные домики, как у нас на даче.
– Это Сисимиут, – сказал Алексей, ткнув пальцем в карту, разложенную на столе, где красной линией был отмечен маршрут судна, – рыбацкий городок. В переводе означает «лисьи норы».
– Интересно, почем там рыба на рынке? – задумался Николай
 До рынка он так и не добрался, зато в порту купил у инуита, который торговал охотничьими трофеями прямо с катера, порядочный кусок тюленины.
– Что ты будешь с ним делать? – спросил Алексей.
– Котлеты. Надеюсь, лук на кухне найдется, а специи у меня всегда с собой.
–Ты окончил кулинарный техникум? – Алексея разбирал смех при виде этого хозяйственного парня.
– Я хотел стать поваром, но мать настояла, чтобы я поступил в библиотечный институт. После окончания института я два года проработал в библиотеке, но больше не смог – оказалось, что у меня сильнейшая аллергия на книжную пыль.
– Вот как, и из всех возможных ролей, ты выбрал роль няньки в богатом семействе.
– А кто такой Песталоцци? – спросил Николай, чтобы прервать беседу, которая принимала неприятный для него оборот.
– Швейцарский педагог – «воспитатель человечества».
– А не выпить ли нам по кружке пива. Надеюсь, в этой деревне найдется какая-нибудь забегаловка, где наливают пиво.
Сисимиут и впрямь напоминал деревню, разноцветные деревянные домики были разбросаны по холмам, как попало. Меж холмов петляли крутые улицы, по обочинам которых стелился пышный зеленый ковер, украшенный пучками одуванчиков и ромашек. Цветы здесь были вдвое больше тех, что цветут в Подмосковье.  Из трещин в скалах тут и там выглядывали букетики бирюзовых колокольчиков.
Передовой холм украшали две церкви – синяя и красная. Там было устроено нечто вроде музея под открытым небом. Вот туда-то и направилась бабушка с внуком в сопровождении Марии. И пока Графиня с Митей осматривали старую церковь, она разговорилась с полицейским, симпатичным молодым датчанином, который по совместительству выполнял здесь роль гида.
– Неплохо устроились, офицер, у вас тут тишь да гладь, ни тебе террористов, ни наркоторговцев, гуляй себе, присматривай за туристами, чтобы не мусорили.
– Ну, не скажите, здесь свои проблемы – пьянство, поножовщина, домашнее насилие. Да я их понимаю, у любого крыша поедет, когда полгода ночь и нельзя ни охотиться, ни рыбу ловить. Вы про арктическую истерию слыхали?
– Не приходилось.
– А здесь это довольно распространенное явление. Сидят люди дома, потому что в метель или в мороз особо не погуляешь, ужинают или пьют кофе, и вдруг кто-то приходит в неистовство, рвет на себе одежду и крушит все вокруг. Если нож под руку попадется, может и убить кого-нибудь из близких. Но чаще всего просто убегает из дома в ночь, а, когда приступ проходит, то впадает в кому на несколько часов. Хорошо, если его удается отыскать, а если метель, то, считай, подснежник, только по весне труп найдут, а то и не найдут вовсе. И тогда говорят, что беглец стал горным скитальцем.
Горные скитальцы – это скорее духи, чем люди. Они живут под камнями и ничем не питаются. Но стоит человеку нарушить их уединение, как они начинают ему мстить, могут столкнуть в пропасть, утопить в озере или просто загрызть. При этом они обладают свойством телепортации. Только охотник в него прицелится, а он уже у него за спиной.
Люди тут верят в такое, и я их понимаю, потому что охотника, рыбака, китобоя опасности подстерегают на каждом шагу. Это дикая страна, здесь нельзя расслабляться.
– А бывает, что туристы пропадают?
– Случается, вот прошлой осенью двое англичан ушли в горы в районе Нарсака и пропали. А ведь опытные ребята были, альпинисты.
– Искали?
– Конечно, вся спасательная служба на ушах стояла – парни оказались какими-то родственниками королевы. Но ни медведи, ни волки не разбирают какой цвет крови у их жертвы.
Если надумаете идти в горы или на ледник, не забудьте предупредить службу спасения, и, по возможности, наденьте красную куртку. Красный цвет хорошо различим с воздуха. У нас тут и самолеты, и вертолеты на всякий случай красят в красный цвет.
3.
К обеду пришли не все, не было Графини с внуком. Зарядил холодный дождь, дама промокла и устала, мальчик чихал, так что им подали обед в каюту. Остальных Николай угостил чудесными котлетами с зеленым горошком. Все ели и нахваливали кулинарные способности гувернера. Не притронулась к деликатесу только Мария. На вопрос, почему она не хочет попробовать гренландской кухни, она ответила: «А вы когда-нибудь видели глаза маленького тюленя». Алексей пытался возразить, дескать, глаза теленка не менее трогательны, но Мария и слушать не хотела. Неловкую тишину, повисшую было над столом, нарушила Вета.
– Ой, смотрите, что у меня есть, – и она достала из сумочки искусно вырезанную из моржовой кости фигурку монстра с оскаленной пастью.
– Ничего себе сувенирчик, даже в руки взять такую жуть страшно, небось, выложила кучу денег, – подивился Николай.
– Это тупилак – местный зомби, – сказал со знанием дела Алексей. – Что-то похожее здешние шаманы раньше делали из перьев, травы и костей животных. Говорят даже, что в дело шли даже кости мертвых младенцев. Тупилака шаман делал для того, чтобы наслать на кого-нибудь болезнь или смерть. Делал он его втайне от всех, надев куртку задом наперед, так, чтобы скрыть свое лицо капюшоном, потому что эта тварь могла навредить самому хозяину. Потом нужно было имитировать обряд совокупления с ним, для этого достаточно было поднести его к половому органу.
– Только к мужскому или к женскому тоже можно? – поинтересовалась Вета.
– Не знаю, в книгах об этом ничего не сказано. Там говорится только, что после обряда монстр был готов к употреблению. Оставалось только подкинуть его жертве.
– Опасная хреновина, я бы побоялся держать такую дома, – сказал Николай.
– Но это ведь не настоящий тупилак, а сувенир, настоящих уже давно никто не делает. А впрочем, как знать… – сказал Алексей.
– А мне он нравится, – сказала Вета и убрала фигурку в сумочку. – Думаю, меня-то он не обидит, я ведь его купила. А вы где были, ребята? Я хотела пойти с вами, но вы так быстро шли, что я потеряла вас из виду.
– Пили пиво, – признался Николай. – Пивной не нашли, зато вышли к торговому центру, где продаются спиртные напитки. Цены ломовые – бутылка виски стоит, как хороший костюм, взяли полдюжины баночного пива, и пошли на берег озера. Там к нам присоединились двое местных парней. Мы угостили их пивом, а у них был копченый палтус. Они моряки с каботажного судна и говорят немного по-английски.
– И тебе не мешало бы выучить, – сказал Алексей.
– Вот Митя пойдет в школу, буду с ним вместе учить. Вот брат у меня свободно лопочет по-английски, он и немецкий знает.
После обеда Алексей отправился на корму выкурить сигарету. Там была все та же плосколицая финка. На сей раз в руках у нее была удочка.
– Терве, – сказала она. – Вот решила попытать счастья. Утром матрос поймал камбалу размером с зонтик. Муж мой заядлый рыбак приносит с рыбалки по ведру окуней, попадается и щука. Но сейчас его здесь нет, сейчас я одна.
– Ага, – сказал Алексей и сплюнул за борт.
Опять накрапывало, горку с двумя церквами еще можно было различить сквозь туман, а дальше уже все тонуло в белой вате, и Алексей поймал себя на мысли, что разочаровывается в Гренландии. Он-то представлял себе остров таким, как на картинах Рокуэлла Кента – диким, бескрайним пространством или таким, каким он предстает в дневниках Расмуссена – страной, где человек выживает только благодаря силе духа, которую может противопоставить силе природы. А тут, оказывается, вовсю хозяйничает цивилизация: дома со всеми удобствами, асфальт, крытый бассейн, торговый центр, в котором есть все, что в московском универсаме. Не хватало еще только пробок на дорогах и светофоров на перекрестах. Конечно, это западное побережье, давно освоенное и обустроенное, на востоке-то еще, наверно, сколько хочешь нетронутой природы, но все-таки… Это маленькое чувство легкого разочарования было частью большого чувства под названием ревность.
С детства он привык считать Гренландию своей собственностью. Вот она на карте над кроватью – белое пятно в прямом и в переносном смысле. И ни у кого больше нет такой карты, а если даже и есть, то никому в голову не приходит приватизировать эту ледяную глыбищу, по крайней мере, в Москве. Никто из знакомых не претендовал на его исключительное право считать этот богом забытый остров своей мечтой. И когда он рассказывал, какие там горы, какие айсберги, какие цветы, люди только пожимали плечами: «Какие цветы – это же ледышка, там нет жизни». И он никого не старался переубедить, чтобы ненароком не поделиться с кем-нибудь самым заветным, что было у него в жизни.
А в жизни у Алексея было все и ничего, как посмотреть: был троечником в школе, подающим надежды студентом  консерватории, музыкальным критиком в большой газете, журналистом, помощником министра, лабухом в шашлычной и, наконец, директором Российского филиала Всемирного фонда содействия оперному искусству. Была у него и любовь, сначала наивная школьная, потом какая-то неуклюжая. Но параллельно всегда существовала Гренландия, то в зыбком образе карты над кроватью, то во сне, то в виде непреодолимого желания бросить все и купить билет на самолет. 
У него даже в голове не укладывалось, как можно делить его Гренландию с кем-то другим. Во всех своих мысленных путешествиях по острову он был всегда один. Как-то после интимной близости с любимой женщиной он из благодарности рассказал ей о своей мечте, причем так красочно, что ей захотелось там побывать. «Ой, это должно быть так интересно. И я тоже хочу туда», – сказала она, и он посмотрел на нее, как на врага.
И вот он ценой преступления исполнил свою мечту, но вынужден делиться своей Гренландией с какими-то фриками вроде гувернера и Веты. Ладно, финны, иностранцы вообще не в счет, они – что есть, что их нет, но эти русские… Ну, с этой королевой подмосковных танцплощадок все понятно – вычитала в глянцевом журнале, что какая-то американская кинодива коллекционирует мировые достопримечательности и мотается по свету, благо денег куры не клюют. Но что здесь делает почтенная питерская дама с внуком? Почему она не в Швейцарии или, на худой конец, не в Норвегии? Почему осматривает жалкую церквушку на краю света, а не соборы Флоренции? Каким ветром ее сюда занесло? А этот странный парнишка, кулинар и любитель пива?.. Молодой, здоровый, образованный, мог бы сделать карьеру в солидной компании, но предпочел непрестижное место дядьки при отпрыске богатых родителей. Если ты уж так любишь детей, иди работать учителем в школу или воспитателем в детский дом, это, по крайней мере, благородно.
Но самая непонятная фигура в этой странной компании, конечно, Мария. Красивая интеллигентная женщина, а ведет себя как дикарка – держится особняком, в бар не заглядывает, на танцы не ходит. Слишком гордая – считает ниже своего достоинства общаться со случайными попутчиками? Но это глупо, а она не производит впечатления идиотки. Во всяком случае, из всей русской группы она самая симпатичная.
«Интересно, а я кем кажусь со стороны? – подумал Алексей и мысленно улыбнулся. – Наверно, кем-то вроде Паганеля – незадачливого ученого, который много знал, но все время попадал впросак. То он вместо испанского выучил португальский, то перепутал индийцев с индейцами. Что бы они сказали, если бы узнали, что я неудачник и вор?»
С тех пор, как он прошел пограничный контроль в аэропорту Хельсинки, он расслабился и перестал бояться людей в форме. В Кангерлуссуаке, куда самолет доставил туристов, не было ни пограничников, ни таможенников, даже хоть какого-то аэропорта не было видно – только бетонные полосы среди холмов.
Здесь, в Гренландии, он чувствовал себя в безопасности, а что будет дальше, он и думать не хотел. Весь план его бегства из Москвы был сплошным безрассудством, и именно в этом была его прелесть. Всю жизнь он только и делал, что думал, а что будет, если… И ничего в жизни не добился и только в пятьдесят лет решился на необдуманный поступок, и пусть его радость будет недолгой, но все-таки будет, что вспомнить.
– Не клюет, – сказала финка, сматывая леску. – Надо было на креветку ловить, как тот матрос, а я – на силикон. В салоне сейчас местный гид будет читать лекцию о природе. Ты пойдешь?
– Я и сам могу прочитать тебе лекцию.
– Ну, так за чем же дело стало? Номер моей каюты тридцать семь.
4.
Алексей проснулся от звука, напоминающего настойчивый телефонный звонок. Источник звука обнаружился на столике, где пустой стакан, возбужденный вибрацией двигателя, неистово бился о бутылку пива «Туборг». Алексей остановил стакан, налил в него пива и выпил с удовольствием.
Море в иллюминаторе напоминало небо в облаках, только это были не облака, а айсберги самых причудливых форм, тут были и слоны, и верблюды, арки и башни.  Стоп! Какой иллюминатор? Какие айсберги? В его каюте нет иллюминатора, она находится на нижней палубе. Он хотел взять каюту с окошком, но все были уже разобраны.
Усилием воли он собрал в кучку осколки воспоминаний о вчерашнем вечере – танцы, виски в баре, опять танцы, джин, шампанское, женщина… Как же ее зовут? Кажется, Берта или Бригитта. Одежда, обувь – все было аккуратно разложено, развешано и расставлено. Алексей плеснул водой из умывальника в лицо, оделся и пошел на корму курить. В салоне финские женщины занимались утренней гимнастикой. «Юкси, какси, колме, неля…» – командовала ими могучая финка с алой ленточкой в волосах. Одна из женщин, не переставая делать приседания, помахала ему рукой. «Бригитта, – вспомнил он. – Ну, конечно, Бригитта».
На корме Алексей нашел Марию. Она рассматривала в бинокль айсберги.
– Привет! Правда, грандиозное зрелище? – сказал он, чтобы как-то разговорить нелюдимку.
– Раньше я думала, что они все белые, ну, может, голубоватые, а тут и фиолетовые,  и синие, а вон та огромная глыбы вообще розовая.
– Это зависит от освещения, от возраста льда и места его происхождения. Белый лед – старый, в нем много воздуха. Если пресная вода заполняет большие разломы в льдине, то получается полосатый бело-голубой айсберг. А если в трещинах накапливается морская вода, то образуются зеленые полоски. В морской воде растворено множество разных минералов, которые придают айсбергам разные оттенки.
– Спасибо за лекцию. Вы, наверно, географ?
– Можно сказать и так.
– Как называется город, там, на берегу?
– Илулиссат, что в переводе с инуитского означает айсберги. Скорей всего, мы не пойдем в порт, а останемся на рейде. В город нас доставят катера. Вы поедете?
– Нет, наверно, меня что-то знобит и голова болит.
– Это акклиматизация. Ночью мы пересекли северный полярный  круг, здесь легче дышится,  и вам станет лучше.
– Конечно. А что интересного можно увидеть в этом городке?
– Туристы приезжают сюда ради айсбергов, тут недалеко ледник сходит в море. Кроме того, здесь есть музей исследователя Арктики Кнуда Расмуссена и церковь восемнадцатого века.
– Кажется, Стейнбек сказал, что, если ты был в одной церкви, то считай, что был во всех.
– Пожалуй.
На этом разговор окончился. Мария улыбнулась довольно вымученной улыбкой и ушла. К завтраку она не вышла. Графиня тоже что-то расклеилась и не захотела отправляться на берег. Таким образом, русский десант, высадившийся в Илулиссате, состоял только из четырех человек. Причем, интересы тут у всех были разные – Вета хотела кофе, настоящего, а не такой бурды, какую варили на борту, Алексей планировал посетить музей Расмуссена, Николай жаждал пива, а Мите интересно было погонять мяч на травке. Полянка с травкой нашлась скоро, полянка была, как на картинке, с белыми хвостиками пушицы, Но по ней и шагу нельзя было ступить, чтобы под ногами не хлюпало, а тут еще и комары налетели, комары здесь были под стать одуванчикам и ромашкам – вдвое больше подмосковных.
Николай взял Митю на руки, подбросил, поймал и поцеловал в шею. Мальчик захохотал и прильнул к нему всем телом.
– Любишь детей? – спросил Алексей с подначкой.
– А что же их не любить, они такие… – Николай не мог подобрать нужного слова.
– Трогательные и доверчивые, хочешь сказать, – помог ему Алексей.
– Ну, да.
Кое-как преодолев комариное болотце, компания вышла на каменистый берег фьорда. Солнце жарило как на юге, все вспотели, а вода так и манила своей стеклянной прозрачностью.
– Вы, мальчики как хотите, а я, пожалуй, искупаюсь, – сказала Вера и стала раздеваться.
– Ты с ума сошла, – пытался ее остановить Алексей. – Вода, наверно, градуса три не больше.
– Я моржиха, прорубь моя стихия. Отвернитесь, я без купальника,
Алексей и не подумал отворачивается. С удовольствием смотрел он, как она заходит в воду, как отводит в сторону льдины, которые мешают ей плыть, как выходит из воды, подставляя всю себя скупым лучам арктического солнца. «Хорошо сложена, про такую в народе говорят «складная», – отметил Алексей. – Ножки, пожалуй, коротковаты, но в постели это не имеет значения, а на светские рауты ее уже никто не поведет. Интересно, где нотариус ее подцепил? Ведь не на танцплощадке же и не на стадионе. Может, в сауне с девочками, где любят отдыхать деловые люди?»
– С вас кофе за зрелище, – рассмеялась Вета. – И чего вы, мужики, в этом находите? Вот и мой Иван Иванович любил смотреть, когда я моюсь в душе, приходил, садился на стул и смотрел, смотрел. Поначалу, я даже стеснялась, а потом ничего, привыкла. – Так как насчет кофе?
– И насчет пива, – встрял Николай.
– Надо спросить у местных, где здесь можно посидеть, – предположил Алексей.
Редкие прохожие не говорили по-английски, хотя слова «кофе» и «пиво» понимали. Женщины были довольно крепкие и одеты одинаково в куртки и джинсы, заправленные в сапоги, одежда мужчин мало чем отличалась от женской, разве что вместо сапог на них были кроссовки. Возле церкви навстречу попалась живописная стайка девушек в национальных костюмах – ярких кофтах с широкими оплечиями, расшитыми узорами из разноцветных бусин, штанов с кружевным подзором и высоких белых сапожков – камиков. Выглядели они очень живописно и не прочь были сфотографироваться с туристами. На смеси английского, датского и местного языков они рассказали, где можно выпить кофе.
Кафе оказалось совсем недалеко от порта. Туристы прошли мимо него, когда шли в город, и не заметили. Собственно, это был бар в магазине сувениров, с полками, заставленными всевозможными тупилаками из дерева и моржового клыка, один другого страшнее, сумочками, рукавицами из тюленьего меха и прочей ерундой.
Хозяйка бара, пожилая гренландка с белой прядью в волосах, уложенных в пучок на макушке, несмотря на свой непроницаемый вид, оказалась довольно разговорчивой. Ее интересовало все, что касалось корабля на рейде – сколько пассажиров, надолго ли они задержатся в городе. Узнав, что судно финское, она заметно оживилась – финны любят выпить, а когда разогреются, то им даже местные цены кажутся вполне приемлемыми. Немцы и голландцы – те скуповаты на выпивку, зато охотно покупают сувениры, а от американцев только одни неприятности – часто задираются с местными парнями, а потом пишут жалобы в полицию. В город вообще приезжает много туристов и летом, и зимой. Вон на той стороне фьорда «летающие тарелочки». Это отель «люкс», который принимает гостей круглый год. Летом туристы приезжают на рыбалку, на охоту и просто полазить по горам и ледникам. А зимой, весной и осенью главный аттракцион – катание на собачьих упряжках. Здесь у всех есть ездовые собаки.
– Где же они? – поинтересовался Николай. – Нам что-то не попадались.
– Вам повезло, могли подойти поздороваться. Но летом в городе мало кто держит собак дома. Большинство устраивает их на лето за городом. Это по дороге в долину ледников. Если туда пойдете, будьте осторожны – могут тяпнуть.
Николай, наконец, дорвался до пива, Мите достался апельсиновый сок, а остальные заказали кофе.
– Вам какой? – поинтересовалась хозяйка. – Латте, американо или по-гренландски?
– Это как?
– А это вся Гренландия в одной кружке. Виски – это наша природа, надо быть таким крепким, чтобы тут выжить. Ликер Кахлуа – приятные взгляду и душе вещи: женщины, красивые пейзажи и животные. А сливки – айсберги и ледники, это наша фишка. А напоследок ликер Гран Марнье. Зажженный до того, как попасть в кружку, он напоминает Северное сияние.
– Конечно, по-гренландски, – воодушевилась  Вета. – А кофе-то добавляете?
– Естественно. Вам понравиться, ведь русские любят, чтобы с градусом. Русские редко сюда заглядывают, вам своего льда и снега хватает. А для итальянцев, испанцев, французов у нас экзотика. В прошлом году к нам пришел корабль с пятью тысячами итальянцев на борту. В городе живет всего-то пять тысяч, а тут такая орава, и все кричат и машут руками. Я думала, наши собаки с ума сойдут.
День выдался ясный, солнечный, можно даже сказать, теплый, какие редко бывают здесь, на побережье сурового Баффинова моря. В небе не было ни облачка, все они упали в море и слегка покачивались на воде, когда мимо проходил катер. Ловко лавирую между ними, катера доставляли туристов на «Кристину».
Мария опять не вышла к обеду, но появилась в библиотеке, где Графиня решила устроить очередной сеанс чтения вслух. Нелюдимка была тщательно причесана и даже слегка накрашена, что не слишком гармонировало с ее болезненной бледностью.
Николай читал внятно, и, подражая, видимо, кому-то из профессионалов, делал многозначительные паузы после каждого абзаца.
– В одном селении жили муж с женой, и была у них дочь, которая не хотела выходить замуж. Многие охотники хотели взять ее в жены, но она им отказывала, и тогда отец сказал: «Хорошо. Раз не хочешь выходить замуж за человека, пусть пес будет тебе мужем!» – Так он сказал дочери, потому что обязательно хотел иметь зятя.
И только он успел это сказать, как вошел мужчина (на самом деле это был собачий помет, одетый в плащ-дождевик), и тут же заторопился уходить: «Позвольте мне выйти, я таю!»
– Это какашка что ли? – перебил чтеца Митя
– Не перебивай, все вопросы потом, – строго сказала Графиня, и гувернер продолжал читать.
– Как только жених вышел, пес начал выть, чтобы его впустили. Он разорвал ремень, которым был привязан, и вбежал в дом. Вбежав, он сорвал одежду с девушки и набросился на нее. Так он стал мужем девушки, и ее родители не смогли ему помешать. Потом он выволок ее наружу, хотя она и упиралась. Но, когда пес отпустил ее, отец снова его привязал. Скоро пес опять стал страшно выть, и, хотя его привязывали крепчайшими плетеными ремнями, он все время вырывался. Это повторялось несколько раз, и отец девушки ничего не мог сделать.
Наконец, он снял целиком шкуру большого тюленя, набил ее камнями и привязал к ней пса толстыми ремнями. Потом посадил дочь в лодку и увез ее на маленький остров. Тут пес завыл что есть мочи, умудрился добраться до воды, до самого берега, а достигнув воды, стал произносить заклинания. Шкура с камнями поплыла вдруг по морю к острову, и пес доплыл до своей хозяйки.
Теперь они начали жить как муж и жена, но вскоре пес умер от голода, потому то не мог питаться только ягодами и грибами. А женщина родила множество детей – людей и собак. Дед обычно приезжал к ним на каяке и привозил еду ей и детям. Наконец, дети подросли, и мать сказала им: «Каждый раз, когда к нам приезжает дедушка, бегите к нему, когда я скажу: «Быстро!»
 С тех пор каждый раз, как дед привозил еду, она говорила: «Быстро, быстро!» – и дети бежали к деду, и начинали лизать его каяк. Наконец, она сказала: «Теперь пора съесть вашего старого деда!»
В следующий раз они стали, как обычно, лизать каяк деда, мать сказала: «Быстро, быстро, быстро!» и они бросились на него и сожрали. Они съели его, и некому стало привозить им пищу. Когда у них окончилась вся еда, мать разрезала подошву своего сапога на куски и сделала для детей каяки. Потом поместила их по двое в каждую лодку и отправила в путь, сказав: «Вы двое, будете безопасными вьючными животными; вы двое, станете волками и будете вселять страх; вы двое, будете злыми духами-тунгаками, и тоже будете пугать людей, а вы двое, станете неопасными белыми людьми.
Сказав это, она отправила их и осталась совсем одна. Она должна была тут остаться, раз она отправила детей. Но никто больше не привозил ей пищи, и она в конце концов умерла голодной смертью.
– Наверно, это очень древняя легенда, – сказал Алексей. – Тут вся история Гренландии – и голод, и каннибализм, и скотоложство. Расмуссен описывает случаи каннибализма среди инуитов, это бывало, когда зверь уходил, и охотники раз за разом возвращались ни с чем.
– Голод – не тетка, – вздохнула Вета.
– Я боюсь собак, они здесь злые, они дедушек едят, – захныкал Митя.
– Ничего не бойся пока я с тобой, – сказал Николай, и крепко прижал мальчика к себе. – Пойдем на палубу, там намечается какое-то шоу каякеров.
Все ушли смотреть шоу. В библиотеке остались только Графиня со своим вязанием и Алексей.
– А вы что не идете? – спросила Графиня.
– Я много об этом читал и видел в кино трюк, когда каякер на своей лодке несколько раз переворачивается в воде и возвращается в сидячее положение, как ни в чем не бывало. Каяк, это, по сути, часть его одежды, плотно прилегающая к телу так, что нет ничего удивительного в том, что он может нырять вместе с ним. Но речь сейчас не о том, я бы хотел поговорить с вами на довольно щекотливую тему, касающуюся вашего внука.
– Интересно, чем вас привлек мой внук?
– Скажите, как давно у вас служит Николай?
– Шесть лет, с самого рождения Мити.
– А вы никогда не замечали за ним каких-нибудь странностей. Ну, например, повышенного интереса к детям?
– По-моему, человек безразличный к детям просто чудовище.
– Я тоже люблю детей, но мне никогда не придет в голову целовать чужого ребенка в шейку.
– Не вижу ничего необычного в том, что отец целует сына.
– Отец?
– Ну да, Коля отец Мити. Так уж получилось, но я очень прошу вас никому об этом не говорить, даже Коле. Эта история не для чужих ушей. Но раз уж вы ее коснулись, я раскрою карты.
«Вот сейчас она скажет мне на ухо: тройка, семерка, туз», – подумал Алексей, но Графиня не спешила.
– Моя дочь Валентина писала дипломную работу, целыми днями просиживала в библиотеке, где работал Николай. Он ей очень помогал – подыскивал нужную литературу, заказывал книги в других библиотеках, если нужных в его фонде не было. У них завязалось нечто вроде взаимной симпатии. Валентина у меня была «синим чулком», занималась исключительно учебой, а тут рядом оказался молодой человек, недурен собой, добрый, внимательный… В общем, она забеременела.
Диплом она защитила на отлично, и сразу после защиты ее руководитель  Борис Петрович, между прочим, ученик моего мужа, сделал ей предложение. О таком женихе можно только мечтать – высокий, красивый, перспективный. Мы с мужем были, конечно, «за», и Валентина, поразмыслив, приняла его предложение. Ее увлечение Николаем никто из нас не воспринимал всерьез, да и сам  Коля понимал, что он ей не пара. Оставалась только одна нерешенная проблема – ее беременность. Срок был небольшой, но врачи были категорически против аборта, говорили, что в дальнейшем это грозит ей бесплодием. В общем, ребенка она оставила.
– А этот ее руководитель, Борис Петрович, знает кто настоящий отец Мити?
– Он так радовался рождению ребенка, что мы решили его не разочаровывать. Но мальчику требовалась няня, и мы дали объявление в газету. Вы уже, наверно, догадываетесь, кто явился по объявлению. Это было так необычно, что поначалу мы все растерялись, а потом решили, что никто лучше не позаботится о ребенке, чем его родной отец. К тому же он человек скромный, исполнительный и, что самое главное, любит детей.
– А вы не боитесь, что когда-нибудь…
– Нисколько, потому что Борис Петрович уже знает правду, ему пришлось все рассказать, потому что он, как и вы, заподозрил Николая в нездоровом влечении к детям. Он не против того, чтобы Николай оставался в доме в качестве воспитателя Мити и помощника по хозяйству. Второго такого Коли ведь днем с огнем не сыщешь.
– Согласен с вами, он золотой парень, ко всему прочему, и готовить любит, и не пьет ничего крепче пива. Думаю, что он еще и вышивает крестиком.
5.
Остаток дня Алексей провел в обществе Веты. Она сходила в сауну, надела черное платье с глубоким вырезом, но оставила кроссовки. Королева подмосковных танцплощадок была в ней неистребима. Впрочем, тут, на финском корабле, это не слишком бросалось в глаза. Кто-то явился на танцы в смокинге и при бабочке, а кто-то в джинсах и свитере, и все с одинаковым энтузиазмом прикладывались к дринкам и отплясывали летку-енку, но при этом по выражению их лиц нельзя было понять, что им весело. От души веселилась только Вета. Ее то и дело подхватывал кто-нибудь из финнов и увлекал на танцпол.
–Уф, вспотела, – сказала она, высвободившись, наконец, из объятий очередного кавалера. – Я с детства любила танцевать. У деда был аккордеон, трофейный марки «Хохнер». У него две клавиши западали, но красивый был – обалдеть. Бывало, дед с утра примет на грудь сто грамм, выйдет во двор, заиграет краковяк, а у меня ноги сами в пляс просятся.
Музыканты заиграли свое любимое танго, но на танцпол вышла только одна пара. Но что это была за пара… Она – приземистая, с выражением безграничного самодовольства на опухшем с похмелья личике, он – длинный, зеленоватый и растерянный, лет на двадцать ее моложе
– Помидорка и Огурчик, – расхохоталась Вета. – Из какой щели они выползли? Я их раньше не видела ни в ресторане, ни в салоне, ни на палубе.
– А что им делать на палубе, небось, бухали и трахались, не вылезая из каюты? Баба, похоже, хозяйка хутора, а парнишка батрак. Она оплатила ему тур, чтобы оттянуться по полной, а он, дурачок, купился.
– Нет, она служит в полиции, а он воришка, попался и теперь отрабатывает свободу, бедняга.
– Ты с симпатией относишься к ворам?
– Я не люблю полицейских и стараюсь по жизни не иметь с ними дела.
– В этом мы с тобой схожи.
Танцевальный вечер закончился конфузом. Помидорка забралась на сцену, взяла микрофон, чтобы что-то спеть, но ее стошнило прямо на контрабасиста.
Алексей и Вета вышли на палубу, чтобы подышать свежим воздухом перед сном. Шел двенадцатый час, а светло было, как днем. Низкое солнце позолотило айсберги и скалы на берегу, и вся природа казались изнемогшей от нескончаемого света.
– Что у нас завтра? – спросила Вета.
– По плану пешая прогулка на фабрику айсбергов.
– Фабрику?
– Это фьорд, по которому ледник спускается к морю. Николай решил устроить нам пикник и приготовил сюрприз.
– Забавный парень, только малость недоделанный. Ты пойдешь с нами или в музей этого, как его Кнута?
–  С вами, конечно, хотя Расмуссен достоин того, чтобы почтить его память. Он тут родился в семье датского священника, а бабушка его по материнской линии была из местных. Может быть, поэтому он так любил эту страну, которую прославил как путешественник и полярный исследователь. Я в детстве зачитывался его книгой «Великий санный путь». Хочешь, прочту тебе целую лекцию о нем?
– Согласна, а какой у тебя номер каюты?
6.
Алексей проснулся оттого, что мужской голос громко что-то вещал на финском языке по корабельному радио. В каюте было темно, стало быть, это его каюта, потому что у Бригитты был иллюминатор. Он зажег лампу над койкой – все вокруг разбросано, как после обыска в квартире революционера, штаны на тумбочке, рубашка на полу, трусы…да где же они? Конечно, в ногах. На столе бутылка из-под виски «Гленливет» и два стакана. А где пиво? Ох, Вета, денег у тебя на дорогое виски хватает, а внимания к половому партнеру ни на грош.
Бар, естественно, был еще закрыт. В салоне финские женщины под руководством своей могучей предводительницы делали приседания – юкси, какси, колме, неля… Сразу две женские руки в разных концах группы поднялось навстречу Алексею в знак приветствия. Железная девка, эта Ветка, выхлестать полбутылки виски и идти на зарядку с финками – это ж какое здоровье надо иметь?
 Курить с похмелья не хотелось, от курильщиков на корме веяло безысходностью, и Алексей пошел на бак дышать свежим воздухом, где встретил Николая, который фотографировал айсберги.
– Пива? – спросил тот вместо приветствия. – У меня в каюте найдется пара банок.
«Золотой мужик», – подумал Алексей и кивнул в ответ. Через пять минут они уже потягивали пиво, любуясь восходом солнца, которое по-настоящему и не отдохнуло за ночь.
– Говорят, ты готовишь нам какой-то сюрприз?
– Устроим пикник. Я тут у местных купил мясо оленя, кита и замариновал в вине, думаю, получатся неплохие шашлыки.
– Прекрасная идея, только где взять веток для костра? Лесов-то здесь нет.
– Надо будет поспрашивать в порту, наверняка найдутся какие-нибудь пустые ящики.
Идти в долину айсбергов захотели все, кроме Графини, которая сказала, что осмотрит лучше церковь, если это не слишком далеко. Дорога в долину лежала через весь городок. Здесь к русской группе присоединился гид, мрачный гренландец по имени Ларс. За городом начинался деревянный настил, петляющий между каменных лбов. И, наконец, открылся вид на фьорд, в котором теснились настоящие ледяные горы. Они терлись друг о друга, потрескивали и медленно сползали в открытое море. Было в этом, что-то завораживающее, что-то такое, отчего глаз невозможно было оторвать. Наслаждаться грандиозным зрелищем мешали только разноцветные палатки туристов, разбросанные по берегу тут и там.
Пока женщины охали и ахали, любуясь природным феноменом, Ларс и Алексей разжигали костер. Митя вертелся тут же, подсовывая в огонь пучки травы. А Николай сосредоточенно насаживал на шампуры кусочки оленины и китятины.
– А вы как готовите мясо кита? – спрашивал он Ларса.
– Варим с картошкой. Очень вкусно и быстро. Люди возвращаются с охоты голодные, их надо сразу накормить. Женщинам готовить изысканные блюда некогда, хотя мясо кита нежнее и вкуснее говядины. Я жил в Европе, я знаю. Говорят, оно рыбой попахивает, но это неправда, хотя на всякий случай можно бросить в кастрюлю щепотку душистого перца и лавровый лист. На охоте бывает, что и сырое мясо едим, посолим и едим. Вкусно. А туристам устраиваем барбекю на свежем воздухе. Американцы любят. Но шашлыка по-русски из кита мне еще пробовать не приходилось. Я пять лет работал в порту, в Клайпеде, там и выучил ваш язык. Ел шашлык из говядины, из свинины, из баранины, даже из осетрины, но, чтобы из кита… это впервые.
– Тебе понравится, я замариновал мясо в вине. А, когда шашлыки будут готовы, добавим специй ¬– куркуму, зиру, шафран. Они у меня всегда с собой, и никакой рыбный дух не устоит. Главное, чтобы пива хватило.
Пива был целый ящик, хватить должно было всем, тем более что для Мити был приготовлен апельсиновый сок, а Мария не пила ничего крепче жидкого чая без сахара, Но Николай был спокоен только тогда, когда запас еды и выпивки вдвое превышал потребности его гостей.
– А с олениной вы что делаете? – продолжал выпытывать у Ларса секреты гренландской кузни Николай.
– Варим с картошкой.
– Однако гурманами вас не назовешь. Что у вас самое вкусное?
– Мантак – кожа кита с салом, нарезанная тонкими ломтиками. Хорошая закуска, напоминает по вкусу свиное сало с грибами.
– А на десерт что у вас бывает? – вмешалась в разговор Вета.
– Ну-ка, мальчик, сбегай вон к тем камням, посмотри ягод, – обратился Ларс к Мите. Тот козликом поскакал к камням, и вернулся с гостью черных ягод.
– Черника, – обрадовалась Вета.
– Нет, – сказал Ларс. – Это другая ягода, хотя чернику мы тоже собираем. Эта по-датски называется хробер, а по-русски не знаю как.
– Водяника, – сказал Алексей, подбрасывая в костер дощечки от ящиков.
– Немного водянистая, но хорошая, если ее истолочь и смешать с сахаром и тюленьим жиром. Нам нравится, мы едим на сладкое, – сказал Ларс.
– Я бы попробовал, – заинтересовался Николай. Его вообще интересовала еда во всех ее проявлениях, но лучше всего ему удавалось мясо – вареное, жареное, копченое…
Вот и сейчас шашлыки у него получились – объедение. Даже гренландец, знающий толк во всем мясном, похвалил.
– Я всегда говорю своим, что мясо нужно жарить не на открытом огне, а на углях, но им все некогда.
Вкусная еда и холодное пиво располагали к беседе о высоком, а что может быть выше бога? Марию интересовало, как христианство в Гренландии сочетается с верой в духов.
– Одно другому не мешает, христианский бог, он занят большими делами. Он решает судьбы народов, он на небе и в церкви, а духи рядом. Вот мы сидим здесь, едим мясо, пьем пиво, а они смотрят на нас из-под каждого камня. У вас в Европе их, может, и нет, у вас города, фабрики, заводы, железные дороги, миллионы машин, и духам просто негде укрыться, а у нас они чувствуют себя хозяевами. Они даже не скрываются. Сколько раз я встречал их на охоте и даже во время походов с туристами к ледяному куполу. Они могут принимать облик зверей и людей, как мертвых, так и живых, которые живут вдалеке. Мать рассказывала мне историю про женщину, в которую вселялись души разных животных. В этой истории есть и правда, и вымысел.
– Расскажите, Ларс, это так интересно, – попросила Мария.
– Один человек поймал у отдушины тюленя. Вернувшись домой, он начал колдовать со своим рукавом и таким образом послал душу тюленя в свою жену, и она забеременела блуждающей душой. А до этого у нее не было детей. Говорят, каждый раз, когда эту душу убивали, она превращалась в ворона или в тюленя. Если ее пытались загарпунить, она начинала дышать через мизинец, и тогда в нее невозможно было попасть. Каждый раз, когда блуждающую душу ловили, она превращалась во что-нибудь иное. Однажды она переселилась в собаку. Когда ее относили в мясной склад, она обычно лежала там, стремясь превратиться во что-нибудь еще. Она часто рождалась и человеком. И каждый раз, когда она умирала, то во что-нибудь превращалась.
Однажды она стала моржом, но не знала, как нырять. И тогда она спросила у своих товарищей: « Как же вы ныряете?» –  « Мы просто отталкиваемся от неба, так и ныряем», – ответили они.
Когда люди, наконец, поймали ее, она стала медведем. Люди заметили медведя и начали преследовать его. Он бежал от них, и ветер дул ему в спину, но собаки догнали его и вцепились в него. Ему казалось, что его щекотали, когда собаки рвали его шкуру. Так, говорят, в образе медведя и поймали блуждающую душу.
– Что тут правда, а что вымысел? – спросила Мария.
– Все тут правда, – сказал Ларс. – Однажды я встретил лису, которая вела себя, как женщина – заглядывала в глаза и виляла хвостом, манила за собой, а я шел за ней, как наведенный, пока не оказался на краю бездонной пропасти. Хорошо, что в это время надо мной прокричала чайка, и я опомнился.
После шашлыков у костра остались только Алексей и Мария. Все разбрелись, кто куда. Николай пытался научить Митю игре в бадминтон, но у мальчика никак не получалась подача, волан оказывался, то у его ног, то даже позади него. Но в упорстве ему не откажешь, и раз за разом у него получалось все лучше. Вета что-то высматривала в бинокль, взобравшись на холм. Гренландец вздремнул, сидя на разогретом на солнце камне.
– Утомился, бедняга, – сказал Алексей. – Наверно, за весь год не сказал столько слов, сколько здесь с нами. Вообще-то гренландцы не любят бросать слова на ветер. Угрюмая страна, угрюмые люди – Север.
– Я не согласна с вами, по-моему, нет ничего прекраснее северной природы. Здесь все по-честному, все на виду – звери не таятся в лесах, не нападают на людей исподтишка, а люди убивают их не из спортивного интереса, а чтобы выжить. Люди и звери здесь в родстве друг с другом.
– Вы бывали на Севере?
– Вот уже десять лет, как мы каждую осень ездим на Приполярный Урал, живем в палатках, охотимся, ловим рыбу, поем песни у костра. И другого отдыха нам не надо, никакие Канары нам не нужны.
– «Мы» – это кто?
– Компания, еще со студенческих времен.  Сначала нас было только шестеро, четверо парней и две девушки, но постепенно мы стали обрастать мужьями, женами, друзьями и друзьями друзей. В прошлом году нас уже было двадцать человек. Люди к нам приходят и уходят, но наша великолепная шестерка не изменяет традиции.
– В таком случае, хочу вас спросить, как так случилось, что вы оказались в Гренландии? Старые места приелись? Экологическая катастрофа?
– Нет, но в жизни бывают ситуации, когда приходится все менять.
– Это мне очень даже понятно, именно по это причине я здесь.
Разговор этот ни насколько не приоткрыл тайну Марии. Чего ради она променяла Урал на Гренландию? Почему выбрала не более доступный Кольский полуостров, где также немало красивых мест с нетронутой природой, а эту забытую людьми и богом страну? И почему она старается избегать общества соотечественников? Может, чувствует себя неуверенно в обществе Графини? Может она считает, что Коля и Вета не подходящая для нее компания? Да нет, она вроде бы адекватный человек.
Случай, который произошел часом позже, уже на борту «Кристины», несколько приоткрыл тайну затворничества Марии, но не дал ответов на все вопросы. Уже возле своей каюты ей вдруг стало плохо, и она потеряла сознание. Слава богу, рядом оказались Николай и Вета. Они привели ее в чувство, уложили в постель. Но на ужин она не явилась.
– Неужели акклиматизация может проходить так тяжело? – недоумевал Алексей.
– Это никакая не акклиматизация. Тут все гораздо серьезнее. Я видела у нее на столике морфин, – сказала Вета.
– Ты думаешь, она наркоманка?
– Не похоже. Морфин – это даже не вчерашний день, а позавчерашний, есть ведь амфетамины, кокаин, героин, в конце концов. Это сейчас гораздо доступнее.
– Откуда такие познания?
– Я же медик.
– Вот уж не подумал бы. Мне казалось, что у тебя более романтичная профессия.
– Проводница в поездах дальнего следования или официантка в вагоне-ресторане?
– Ну, хотя бы тренер по фитнесу.
– Я, может быть, и хотела стать тренером, и даже была в группе олимпийского резерва по спортивной гимнастике, но со спортом у меня не срослось. Мать тяжело заболела, когда мне исполнилось семнадцать, и вместо института физкультуры пришлось поступать на курсы медсестер. Через два года она умерла, но мне было уже не до спорта. На что-то новое уже не было ни сил, ни времени, и я, недолго думая, устроилась в районную больницу.
– Можно было выйти замуж, при твоих данных это, наверно, не сложно.
– Не очень-то и хотелось. После школы все наши девки с ума посходили на почве замужества: Ленка за Генку, Наташка за Сашку, Люська за Кузьку. А все для того, чтобы похвастать друг перед другом, я, мол, уже, а ты еще. Это что-то вроде спорта у девчонок, сначала кто быстрее выйдет замуж, потом – кто скорей родит. Обабятся и ходят павами, на тех, кто отстал, смотрят свысока, а после начинаются скандалы, мордобои, разводы, слезы. Спасибо, не надо мне такого удовольствия. В больнице я проработала недолго, узнала, что сиделки на дому зарабатывают втрое больше и решила попробовать.
– Дальше можешь не рассказывать и без того все понятно – Иван Иванович болел, ты его выходила, и он в знак благодарности женился на тебе.
– Не выходила, он умер, а перед смертью оформил наш брак. Я этого не хотела, но он настоял. Я ведь и не знала, что он богат. Жил он хоть и в центре, но квартира у него была неухоженная, мебель старая, обшарпанная. Я где-то прочитала, что бедный еще тридцать лет чувствует себя бедняком после того, как разбогатеет. Мой Иван Иванович, наверно, так и не успел почувствовать себя богачом. Со мной то же самое происходит, я вот путешествую по миру, а продукты все равно покупаю в «Пятерочке», да еще смотрю, чтобы по акции.
– Да, нелегкая жизнь у вас, олигархов, – рассмеялся Алексей.– Но все-таки   что с Марией? Если это не наркомания, то что?
– Не знаю, – задумалась Вета. – Мне показалось, что у нее были судороги, когда она теряла сознание. Может, эпилепсия?
Вечером перед концертом, который захотели устроить своими силами финские путешественники, Алексей решил нанести визит вежливости Софье Анатольевне. Она, по словам Николая, неважно себя чувствовала после похода в церковь – устала, да еще и комары искусали.
У нее была просторная каюта, с мягкой мебелью и копией какого-то импрессиониста над кроватью. Он застал ее в кресле с книгой в руках. Перед ней на столике стояла бутылка бенедиктина и крохотная рюмочка.
– Хорошо, что вы догадались навестить старуху, а то я уже хотела послать за вами Николая. Вы, наверно, удивлены тем, что женщина в почтенном возрасте решила предпринять столь отчаянное путешествие на край света?
– Мне легче было бы вас представить где-нибудь на Пляс Пигаль, нежели здесь, на краю ледяной пустыни. Видимо, были какие-то особые обстоятельства, которые толкнули вас на этот подвиг.
– Приятно иметь дело с сообразительным человеком. Естественно, я здесь не ради удовольствия. Сын попросил меня инкогнито сопровождать свою невесту в этом путешествии, – Графиня пригубила рюмку с густым золотистым напитком и продолжала. – Они знакомы уже год и собирались пожениться этой осенью, но она вдруг повела себя очень странно. Купила тур в Гренландию, и не смогла внятно объяснить, зачем ей это надо. Она и раньше, по его словам, была с причудами – каждый год с друзьями ездила куда-то на Север. Вроде бы, у них такая традиция еще со студенческих времен. Но то, что она учинила сейчас, странно даже при ее образе жизни.
– Речь идет о Марии, я так понимаю?
– Разумеется, о ней. Первое, что приходит в голову – она решила перед замужеством пуститься в романтическое путешествие с любовником. Мне поначалу казалось, что на роль любовника более всего подходите вы. Но теперь вижу, что ошиблась – вы увлечены спортсменкой. Тогда кто же? Помощник капитана? Или кто-то из финских туристов? Я не гожусь на роль Пинкертона, и Николаю я не могу поручить столь деликатное дело, он мальчик хороший, но простоватый. А вот вы, мне кажется, могли бы мне помочь.
– Вы меня вербуете?
– Просто, если вам не трудно, скажите мне, когда заметите что-то необычное в  ее поведении. Это для ее же пользы.
7.
Ночью «Кристина» покинула, забитый айсбергами залив Диско, а заодно и море Баффина, и полным ходом шла через пролив Дэвиса к морю Лабрадор. Примерно через час судно должно было войти во фьорд Вечности. Справа по борту чернели все те же неприступные горы с редкими пятнами снежников в расселинах. Но день был ясный, солнечный и даже низкое арктическое небо казалось вдвое выше обычного.
–А что такое вечность? – спросил Митя, который уже знал, что такое фьорд.
– Это, когда все время происходит одно и то же, – ответил Николай, недолго думая, как мяч отпасовал. – Вот ты вечно приходишь с гулянья с синяками.
– В данном случае скорее не происходит, чем происходит. На земле происходят войны, революции, эпидемии, одно поколение людей сменяет другое. А берега фьорда никак не реагируют на эту суету, они всегда одинаково пустынны и загадочны, – поправил товарища Алексей.
– В общем, можно поспать после обеда, – заключила Вета.
– Не думаю, – улыбнулся Алексей, – Сейчас начнется все самое интересное.
Русская группа почти в полном составе высыпала на бак. Не было только Марии, она хоть и чувствовала себя намного лучше, все равно предпочла остаться в каюте. «Кристина» осторожно входила в устье фьорда. Теснина, заполненная зеленоватой водой, становилась все уже, а берега все выше и круче. Это было похоже на наезд камеры, каменная стена перед глазами все ближе и ближе, и вот уже кажется, что столкновение неизбежно, и в вот уже глаза ищут шлюпки, но судно резко меняет курс, и впереди открывается новый каньон, еще более тесный и нелюдимый. С каменных стен спадают водопады, на воде плавают льдины самых причудливых форм. На одних лежат тюлени, провожая удивленными взглядами любопытных путешественников, на других обосновались чайки и тупики.
То справа, то слева открывались новые проходы, одни заканчивались небольшими ледниками, обрывающимися у воды, другие – безымянными речками, третьи – каменными лавинами.
– Здесь никогда не ступала нога человека, – сказал Алексей, и в голосе его прозвучала нотка гордости за Гренландию из своей мечты.
– Здесь просто некуда ей ступить, – сказала Вета, которая была поражена дикостью природы.
– А что там, наверху? – спросил Митя.
– Ледяной купол, – сказал Алексей. – Это его края сползают в воду.
– А когда он весь сползет? – не унимался Митя.
– На наш век хватит, – успокоил его Алексей. – Ледник Гренландии – это почти четыре Франции. Толщина льда доходит до трех километров. Если даже температура на земле повысится на восемь градусов, лед растает полностью только через тысячу лет.
– И там никто не живет?
– Там невозможно жить, это безжизненная ледяная пустыня, куда даже звери не заходят и птицы не залетают. Летом лед начинает таять, образуются промоины, голубые реки, которые появляются ниоткуда и впадают в никуда, бездонные трещины. Там даже духи не смеют появляться.
– А люди?
– Многие смельчаки, которые пытались пересечь ледяной щит с запада на восток или с востока за запад, нашли себе могилу во льдах. Среди них немец Адольф Вегенер, а ведь у него были уже не только собачьи упряжки, но и аэросани. Впервые пересек щит с востока запад норвежец Фритьоф Нансен на лыжах в сорокаградусный мороз в 1888 году. Сейчас, когда есть снегоходы, навигационные приборы и служба спасения, переход через ледяной купол стал популярным маршрутом туристов-экстремалов, но одиночки все равно иногда пропадают без вести.
– А слабо попробовать? – в глазах Веты вспыхнул азарт.
– Зимой, пожалуй, можно попробовать, когда талые воды замерзнут и выпадет снег.
– Ну, нет, зимой я поеду в Африку на сафари.
– А почему бы нам не устроить сафари здесь? – предложил Николай. – Люди же специально приезжают сюда охотиться на оленей и на этих волосатых быков, а мы что рыжие.
Из всей компании рыжим можно было назвать только Митю, и то с большой натяжкой, но он пропустил шутку мимо ушей. Его больше занимала перспектива охоты?
– А где мы ружья возьмем?
– Не бери в голову малыш. – успокоил мальчика гувернер. – У меня тут на борту завелся кореш, мы с ним в сауне познакомились. Он старший механик и ходит в Гренландию не первый год, к тому же он из эстонцев и говорит по-русски. Этот уж, наверно, знает, где здесь можно раздобыть оружие.
– Можно попробовать, – согласился Алексей. – В конце концов, можно и купить недорогое ружье, здесь они продаются свободно, мы же видели в торговом центре. Завтра у нас по программе целый день в Нууке. Это столица острова, и там особо нечего смотреть. Разве что, музей. Можно взять напрокат велосипеды и поехать за город на охоту, если, конечно, у нас будет хотя бы одно ружье.
Впереди показался язык ледника, сползающий во фьорд. Все замолчали и приготовились наблюдать это завораживающее зрелище, но «Кристина» обманула ожидания туристов: дойдя почти до самого ледника, она опять вильнула в один из отрогов каньона. Здесь было, вроде бы, чуть просторнее, по берегам попадались крошечные площадки, поросшие травой. На одной из них на камне сидела лиса и с интересом наблюдала за «Кристиной».
– Эх, жаль, нет ружья, – вздохнул Николай.
– Спокойно, Коля, это может быть вовсе не лиса, а чья-то жена, – сказал Алексей. – Ты в Гренландии – здесь много удивительного. Рассказывают, что в одном из стойбищ жила неверная жена, которая изменяла мужу с морским чудовищем. Муж их выследил и страшно разозлился. Он набрал червей и всяких паразитов и заставил жену их съесть, от чего она и умерла. С тех пор он жил один и горя не знал, но однажды, вернувшись домой, он увидел в котле дымящееся мясо, и на другой день кто-то опять сварил ему мясо, да еще и высушил обувь. И так повторялось несколько дней, и тогда он не ушел в море на каяке, а спрятался на берегу. Вскоре он увидел, что в его шатер входит маленькая женщина с пышным пучком волос на макушке. А когда он осторожно подобрался к дому, то почувствовал сильный неприятный запах. Это был запах лисицы, которая обернулась женщиной. Тем не менее, он взял ее в жены
Однажды он встретил в море своего двоюродного брата и рассказал ему о своей новой жене. Он всячески превозносил ее красоту, а затем пригласил брата приехать и познакомиться с ней. «Но, – предупредил он, – если заметишь вдруг, как она противно пахнет, не говори, пожалуйста, ничего об этом». Оба высадились на берег и вошли в шатер. Но когда гость увидел, как хороша и красива жена брата, он ему позавидовал и назло брату крикнул: «Откуда здесь такой ужасный запах?» В то же мгновение маленькая женщина поднялась на ноги; теперь у нее был хвост, которым она погасила лампу, а после этого крикнула, как лисица, и выбежала из шатра. Муж кинулся за ней, но она уже превратилась в лисицу и неслась вверх по склону холма. Он бросился в погоню, но не догнал – она исчезла в пещере. Он звал ее, но она не вышла. Тогда он пришел в ярость, собрал у входа в пещеру кучу дров и сжег ее живьем. После этого он вновь остался совсем один и в конце концов в приступе безумия убил себя.
– Грустненькая история, – сказал Николай, – а ведь он, небось, уже принюхался.
– Ага, – сказала Вета, – как готовить еду и чистить сапоги, так хороша, а пукнуть при гостях не моги.
И опят впереди показался голубой, фиолетовый по краям язык ледника, но на сей раз «Кристина» никуда не сворачивала, а выключила моторы и беззвучно двигалась навстречу новому приключению. Она встала на якорь метрах в ста от ледника. Все пассажиры уже высыпали на палубу. Даже Помидорка с Огурчиком не остались равнодушными к заманчивому зрелищу.
Матросы подняли на гюйсе два флага – финский и гренландский, а музыканты сыграли гимн. Судя по тому, что многие финны пели, это был финский гимн. Зрители не отрывали глаз от ледяной стены, но, вроде бы, ничего особенного н происходило. От ледника то и дело отваливались небольшие куски и плюхались в воду.
Николай и Вета переглянулись и усмехнулись, дескать,  стоило из-за этого тащиться сюда, но тут произошло то, из-за чего тащиться все-таки стоило – стена с грохотом рухнула в фьорд, подняв столб разноцветных брызг, а судно подбросило на волне так, что многие наблюдатели чуть не попадали за борт.
На обратном пути все больше молчали, природа уже все сказала за людей все, и добавить к этому было нечего. На корме в одиночестве курила Бригитта.
– Терве.
– Терве. Удивляюсь, как здесь люди живут? Только камень и лед, пастбищ нет, не говоря уже о пахотных землях.
– А они тут и не живут. Жизнь теплится только на берегу моря.
– Ты как насчет бани? Сейчас все пойдут в салон на дегустацию рома, так что в сауне свободно.
– Пожалуй, – согласился Алексей. На баке он продрог, и сухой жар сауны был как раз кстати.
В бане и впрямь никого не было. Бригитта раздевалась медленно с чувством – сняла куртку, рубашку и повесила их на плечики, Кроссовки с носками выровняла чуть ли не по линейке, джинсы аккуратно сложила на полке. Потом быстро стащила с мощных бедер трусы и нырнула в парилку. Алексей делал вид, что не смотрит, как она раздевается, якобы, чтоб не смущать женщину, хотя на самом деле это его смущало бесстыдство финки. Наспех раздевшись и разбросав одежду по всей раздевалке, он последовал за Бригиттой.
Сухой жар обжег кожу, а внутри все еще был холод. Бригитта, заметив, что он еще дрожит, встала с полка, и, виляя румяным задом, пошла прибавить жару.
«Вот так, наверно, крестьянские девки из-под Торжка, соблазняли Радищева, озабоченного судьбой народа, – подумал Алексей. – Немудреная наука: плечико покажет, задницей вильнет и все – поплыл идейный борец за права простого народа».
– Ты кто по жизни? – спросила финка, когда Алексей, наконец, прогрелся до костей и перестал дрожать. Учитель?
– С чего ты взяла?
– Так мне кажется. А еще мне кажется, что у тебя не лады с полицией. Я видела, как ты шарахался от полицейских в аэропорту Хельсинки. Ты, неверно, сбежал из Советского Союза и не хочешь возвращаться.
– Советского Союза уже давно нет. Ты что, газет не читаешь?
– Никуда он не делся.
– Ну, допустим, ты права.
– Можешь пожить пока у меня на хуторе. Муж болеет, а работы много.
– Из меня плохой работник, я не создан для физического труда. К тому же Финляндия – удивительно правильная страна, где выжить морально опустившимся гражданам очень сложно.
– А что ты умеешь?
– Да практически ничего. Хотел стать путешественником – не получилось, писал статьи в газету – ее закрыли. Потом работал в министерстве, в кафе, и все время бредил Гренландией. А тут вдруг подумал: «Тебе же уже пятьдесят стукнуло, Алеша, а ты так ничего в жизни и не добился, и нет у тебя ни отдельной квартиры, ни даже сраного садового домика, машины тоже нет, и семьи. Ты один, как волосок на лысине, и даже денег у тебя нет, чтобы исполнить мечту детства – слетать в Гренландию хоть на недельку».
– Деньги-то, допустим, нашел.
– Нашел в чужом кармане.
– Я, пожалуй, пойду дегустировать ром, – спохватилась Бригитта, и, придерживая груди рукой, сползла с верхнего полка на пол. – Ты еще не забыл номер моей каюты?
«Чертова молочница, – подумал Алексей. – Сдаст же с потрохами первому попавшемуся копу. – И чего это я вдруг разоткровенничался с ней, дурак?»
8.
«Кристина» обошла справа айсберг, застрявший на рейде, этакий кусок сахара размером с пятиэтажный дом, и пришвартовалась в старой гавани Нуука. То, что открылось взору пассажиров корабля, никак не вязалось с образом столицы – среди некошеного луга тут и там были беспорядочно разбросаны разноцветные дачки с елочками и цветущими кустами сирени в палисадниках. Вета даже узрела яблоньку с одиноким яблоком. Пастораль венчал зеленый холм с фигурой человека с посохом.
– Что за мужик? – спросил Николай.
– Пастор Эгеде, – сказал Алексей. – Он открыл Гренландию через двести лет после того, как первооткрыватели-викинги вымерли все до одного то ли от голода, то ли от болезней, и крестил аборигенов.
– А кто там внизу, в воде, русалка что ли?
– Это Мать морей. Когда молодая девушка сказала своему отцу, что хочет выйти замуж за птицу, тот убил ее жениха и выбросил дочь в море, но она уцепилась за борт каяка руками. Тогда он отрезал ей пальцы. Девушка ушла в глубину, где стала богиней, а каждый из ее отрезанных пальцев превратился в какое-нибудь морское животное. Она живет на дне океана и время от времени отправляет тюленей и моржей на поверхность, чтобы люди могли на них охотиться и добывать себе пропитание.
– А медведь как затесался в эту компашку?
– Белый медведь – морской скиталец.
– А мужик рядом с ней?
– Однажды волосы морской владычицы запутались, она расстроилась и забыла про свои обязанности. Охотники померли бы с голоду, если бы не шаман, который нырнул в море и гребнем расчесал ее гриву.
– Да вы, Алексей, просто ходячая энциклопедия.
– Читать надо больше, Коля, как ты собираешься воспитывать мальчика, если не любишь читать? – съязвила Вета. Она нарвала на лугу целый сноп цветов – ромашек колокольчиков, фиалок, желтых полярных маков, и теперь пыталась собрать из этого гербария букет.
– Да я не против чтения. Просто у меня аллергия на книги, – вздохнул бывший библиотекарь. – Вот мой брат, тот читатель, ни одной новой книги Пелевина не пропустил.
– Ладно, ребята, кто куда? – Алексею начала надоедать роль экскурсовода.
– Я договорился с эстонцем, – сказал Николай, – он даст мне свое ружье, но говорит, что для охоты на оленей и овцебыков нужна лицензия. Без лицензии можно стрелять только зайцев, куропаток и волков. 
– Я бы составила тебе компанию, но боюсь оставлять Машу одну, ей опять стало хуже, а я все-таки медик, – сказала Вета. – Хотя, чем я могу ей помочь? Только немного отвлечь от болезни своей болтовней.
– Может, поговорить с капитаном и вызвать на борт врача? – предложил Николай.
– Коля, ты забыл, что мы находимся не в Лондоне и даже не в Копенгагене, а у черта на рогах, – урезонил его Алексей. – Ну, придет какой-нибудь хрен моржовый, который пользует аборигенов в перерывах между охотами…Чем он может помочь Маше, если у нее что-то серьезное? Горчичники поставит?
– А у нее все очень серьезно, – нахмурилась Вета. – Сегодня утром, наконец, был интернет. Судя по симптомам и лекарствам в шкафчике, у нее опухоль мозга, и она об этом знает.
– Не может быть – опешил Николай. – Зачем же она в таком состоянии решилась на поездку?
– Не думаю, что она нам скажет правду, но спросить можно. – Алексей уже знал, что, если она и скажет правду, то только ему. И более того, он даже знал, что это за правда, но не хотел в это верить. – Ладно, я обещал Софье Анатольевне сводить ее и Митю в Музей искусств, а потом загляну к Марии. А тебе, Коля, удачной охоты. Ты нашел велосипед?
– Нет, поеду на лодке. Тут один рыбак согласился подвезти на мыс. Там, говорят, тьма зайцев.
Музей долго искать не пришлось, надо было только пройти один квартал дачных домиков, и вот он – Музей искусств. Но дверь оказалась запертой, и спросить было не у кого, что бы это значило. Правда, на открытой веранде ближайшего дома сидели двое, и пили кофе из высокого кофейника. Можно было, конечно, их спросить насчет музея, но очень уж не хотелось нарушать их семейную идиллию. Графиня уже надула губы, как будто это он, Алексей, виноват в том, что культурное мероприятие сорвалось, как вдруг женщина с веранды оставила свой кофе и что-то крикнула им по-датски, из чего Алексей сделал вывод, что она имеет какое-то отношение к музею. И в самом деле, она отперла дверь, впустила нечаянных посетителей в музей и вернулась на веранду. Первое что бросилось в глаза гостям, был большой портрет при входе в зал, портрет того самого мужчины, что только что пил с женщиной кофе на веранде. На вопрос Графини: «Кто это?», Алексей, не моргнув глазом отвечал, что основатель и меценат, и, как потом оказалось, не соврал.
Осмотр картин, поделок народных умельцев и прочих артефактов занял не больше часа. После музея Графиня пожелала прогуляться в центр города, если, конечно, это недалеко.
– Здесь все недалеко, – заверил ее Алексей, – городишко небольшой, всего семнадцать тысяч жителей, но водители гоняют, наверно, как везде на северах, безбашенные, а светофоров тут всего два. Он предложил проводить ее и внука, но она отказалась. Спросила только, как там Мария?
– У меня под подозрением двое, – отрапортовал Алексей, – капитан и старший стюард.
– Спасибо, – сказала старуха. – Я в вас не ошиблась.
«Еще как ошиблась, старая карга, – усмехнулся про себя Алексей. – На мне, может быть, пробы негде ставить, но Иудина греха на мне нет, и не будет».
Марию он застал не палубе. Она сидела в шезлонге, с видом на айсберг. Вета была тут же с биноклем в руках.
– Вы тут посекретничайте, – обрадовалась она приходу Алексея, – а я пойду в салон, там шеф-повар проводит мастер-класс по приготовлению коктейлей.
Посекретничать не получалось. Каждый думал о своем и молчал. Наконец, Алексей собрался с духом и сказал:
– Я знаю, зачем вы здесь, в Гренландии.
– И я знаю, что вы знаете. Вы следователь?
– Я вор.
– У вас неординарное чувство юмора, совсем как у нашего преподавателя по биохимии, в которого я была влюблена. Он не делал замечаний тем, кто мешал ему на лекциях, а показывал желтые карточки, как на футболе. Две желтые – показывает красную и удаляет из аудитории.
– И часто он вам показывал «горчичник»?
– Что вы, я всегда была серой мышкой, самой тихой и неприметной студенткой на курсе. Вообще-то, развеселая студенческая жизнь меня миновала, вы не поверите, но в институте я только и делала, что училась. Однокурсницы увлекались, влюблялись, целовались, а я день и ночь зубрила. Как-то раз после экзаменов парень из параллельного потока пригласил меня в кафе на Елагином острове. Мы ели мороженое и пили кислое вино. Оно мне страшно не нравилось, но я делала вид, что нравится. Парень рассказывал, как он с друзьями сплавлялся по горной реке на Алтае. И это, представьте себе, было мое первое в жизни свидание. Домой шла – ног под собой не чуяла, думала, лечу, а дома получила внушение от родителей. Нарисовали ужасающую картину, как я, мать-одиночка, с неполным высшим образованием, мою пробирки в лаборатории. Они ведь были младшие.
– Как это?
– Ну, младшие научные сотрудники. Они мечтали, чтобы я защитила диссертацию, совершила научное открытие и прославила их. Я усердно готовила себя к этому трудовому подвигу, но тут один парнишка с курса, Олежка Шилов, набирал компанию для похода в Приполярный Урал. Меня они не хотели брать, ну, кому в компании нужна серая мышка, но я сказала, что умею вкусно готовить рыбу, и мне сказали – ладно. Насчет рыбы, я, конечно, соврала, но мне очень хотелось уехать из Питера, а тут подвернулся такой удобный случай. Родителям я сказала, что еду на практику – изучать флору лесотундры, и они поверили, потому что какой здравомыслящий человек поедет в сентябре в лесотундру, а практика – другое дело.
– И с тех пор эти походы стали традицией?
– Да, я продолжала учебу, я защищала диплом, писала диссертацию, а мечтала только о том, что вот наступит осень, и я снова поеду туда, где быстрые реки шуршат камешками на перекатах, где по утрам лицо обжигает легкий морозец, а по вечерам ребята у костра поют «Милая моя, солнышко лесное».
– Это была любовь?
– Это была дружба без всяких обязательств. Ребята женились и брали с собой в поход жен, и я с ними дружила, учила, как вкусно готовить рыбу. Потом у них появлялись дети, я и с ними находила общий язык. И все продолжалось до тех пор, пока…
– Пока однажды один достойный господин не предложил вам выйти за него замуж?
– Пока я не узнала, что мне осталось жить не больше месяца.
– А как же достойный господин?
– Я не сказала ему ни «да» ни «нет», просто попросила месяц на размышление.
– А почему Гренландия, а не Таймыр, не Чукотка?
– Там трудно исчезнуть. Людей там мало, но все они на виду.
– И какие у вас планы?
– Не надо об этом, сегодня такой замечательный теплый день. Лучше расскажите одну из своих гренландских сказок.
– Один человек, у которого не было жены, любил играть с тюленьими черепами и воображать при этом, что это его дети. Однажды, уходя в море на каяке, он разложил их на берегу и, садясь в каяк, сказал им: «А теперь будьте хорошими детьми и идите прямо домой!» Вернувшись и обнаружив их на том же месте, он воскликнул: «Похоже, все вы глухонемые: разве я не велел вам перед уходом держаться подальше от воды?» И, схватив один из черепов, бросил в море.
В другой раз, чувствуя себя очень грустным и одиноким, он убежал далеко в тундру и случайно наткнулся на озеро, где купалось множество женщин. Он бесшумно пробрался к тому месту, где женщины сложили одежду, и забрал вещи той, что показалась ему самой красивой, после чего смело шагнул вперед. Увидев его, женщины заторопились к своей одежде, а одевшись, тут же превратились в морских птиц и улетели прочь. Осталась только одна, та, у которой человек забрал одежду. Он подошел к ней и спросил, хочет ли она стать его женой?
Она ответила: «Да, можешь взять меня, если хочешь, но только отдай одежду». Он отдал ей вещи, но не отпустил, чтобы она тоже не улетела, как ее подруги. А когда она оделась, он привел ее в свой дом и женился на ней.
На следующее утро он не вышел в море на охоту из страха, что она может улететь. С тех пор он вообще перестал выходить в море, пока однажды она не сказала: «Теперь ты можешь без страха оставлять меня одну, потому что я по-настоящему полюбила тебя, и ты можешь на меня положиться», и тогда он снова начал охотиться на тюленей. Со временем она произвела на свет сына, а когда тот вырос, родился еще один сын. Пока дети росли, мать иногда водила их на прогулку и по пути всегда велела им собирать птичьи перья. Она говорила: «Дети, вы сродни птицам». Однажды она привязала одному из мальчиков пару птичьих крыльев, собранных их перьев, он тут же обернулся морской птицей и улетел. Она проделала то же и с его братом, а потом и сама надела крылья и улетела вслед за сыновьями. Вернувшись домой, старик-отец не нашел ни жены, ни детей и очень горевал. Тем не менее, он продолжал выходить в море на своем каяке, хотя больше и не охотился на тюленей.
Однажды он высадился у песчаного холма и, оставив на берегу каяк, ушел далеко в тундру. Там он встретил человека, тот стоял к нему спиной и что-то мастерил топором из куска дерева. Незнакомец обернулся и спросил: «Откуда ты идешь?» Старик ответил: «Я иду навстречу тебе», на что тот ответил: «Если бы ты подошел сзади, я убил бы тебя на месте». Тогда старик сказал так: «Ты получишь мой новый каяк, если расскажешь, не видел ли здесь троих людей?» – но тот ответил: «Мне не нужен твой новый каяк, и я не видел тех троих, о ком ты говоришь». Старик снова обратился к нему: «Я вижу, ты работаешь с деревом, я отдам тебе свой новый топор, дай мне только знать, не случалось ли тебе видеть этих троих?» – «Пожалуй, мой топор и правда сильно сточился. Иди и сядь на хвост лосося вон в той реке, но, когда услышишь детские голоса, ни в коем случае не открывай глаза, пока я не крикну!» Старик так и сделал, он сел на хвост лосося и закрыл глаза, а когда их открыл, то увидел большой дом. В окне он увидел своих детей, жену и мужчину с толстым носом. Тот просил женщину выйти за него замуж, но она отвечала, что у нее уже есть муж.  Старик попытался забрать свою жену, но она и дети превратились в чаек и улетели. Носатый оказался селезнем и улетел за ними вслед. А покинутый муж увидел, что и дом их превратился в чаячий холм.
Алексей замолчал. Мария сидела с закрытыми глазами, лицо было безмятежно, и Алексей даже подумал, не так ли опасна ее болезнь. Может, врачи ошиблись, поставив ей страшный диагноз.
– Вы спите?
– Нет, я слушаю. Просто закрыла глаза – солнце очень яркое. Я вот думаю, почему все-таки она улетела от мужа, ведь он ее любил?
– Жизнь не всегда предсказуема. Порой с нами происходит нечто, необъяснимое.
– Вот именно, – сказала, возникшая внезапно Вета. – «Кристина» отчаливает через два часа, а Коли до сих пор нет. Рыбак, который должен был его подобрать на обратном пути, не нашел его в условленном месте. Телефон его не отвечает, за городом уже нет связи.
– Ну, ничего, догонит нас в Какортоке.
– Я бы тоже была спокойна, если бы все это происходило где-нибудь на Волге, но ты же сам говорил, что здесь опасности подстерегают человека на каждом шагу. Он мог заблудиться, мог провалиться в какую-нибудь яму, завязнуть в болоте. Надо его найти. Пусть рыбак отвезет нас на то место, где они должны были встретиться.
– А если рыбак не понимает по-английски?
– Коля же как-то с ним договаривался.
К счастью, рыбак-гренландец по имени Аккалук понимал по-английски, и даже, с грехом пополам, мог объясниться. Он когда-то плавал на канадском траулере. Место, куда он привез Алексея и Вету, выглядело совсем диким, в ста метрах от берега горизонт перекрывала неприступная скальная стена. Трудно было даже представить, где здесь мог охотиться Николай, но Аккалук сказал, что там, наверху, есть овцеводческая ферма, в окрестностях которой полно зайцев, а подняться туда можно по расселине, которая с берега не видна.
Вид, который открывался сверху, завораживал своей первозданностью: с одной  стороны – бескрайнее море с островками айсбергов, с другой – зеленая равнина и горы с белыми шапками на горизонте и никакого намека на присутствие человека.
 – Ну, просто Рокуэлл Кент в чистом виде, – не сдержал восторга Алексей.
– Кто это?
– Американский художник, он считал Гренландию лучшей в мире страной и подолгу здесь жил. У нас в Пушкинском музее есть его картины.
– Понятно, но до музеев я пока не добралась, – сказала Вета. – Есть столько всего на свете интереснее музеев. Вот Матчу Пикчу, например. Я отсюда прямо туда. У меня и билет забронирован. Давай махнем вместе.
– Не думаю, что у меня будет такая возможность, – усмехнулся Алексей.
– Если ты насчет денег, то у меня хватит на двоих. Ты, наверно, и про Матчу Пикчу все знаешь. Будешь мне рассказывать.
– Не знаю, – сказал Алексей. – Про Матчу не знаю, а про Пикчу тем более. Где же эта чертова ферма?
– А вон за холмом дымок. Может, это она? Коля наверняка там, больше тут деться некуда. Как ты думаешь, что он там делает?
– Глушит пиво с хозяином и делится рецептом плова.
– Он же не знает языка.
– Ну, значит, просто глушит пиво.
Николай действительно застрял на ферме, но не в качестве гостя, а в качестве пленника.  Хозяин, пожилой гренландец свирепого вида, запер его в овчарне. Он кое-как объяснил нежданным гостям, что тот застрелил его собаку, и будет передан полиции, если не возместит ее стоимость. Он все время повторял «полити, полити» и «тузинд доллар» из чего было ясно, что фермер передаст Николая полиции, если тот не заплатит ему тысячу баксов. Таких денег у парня, конечно, не было, и у тех, кто пришел его выручать, тоже не было. Никому и в голову не пришло, что за Николая придется платить выкуп. Но Вета кивнула в знак согласия и запустила руку во внутренний карман куртки, якобы, за деньгами. У фермера заблестели глаза, а она сделала вид, что передумала и потребовала, чтобы он показал сначала собаку. Он долго делал вид, что не понимает ее «гав, гав». Но увидев, что она настроена решительно, кивнул на кучку камней за овчарней. Под камнями действительно был труп собаки, но ни дырки от пули, ни следов крови на нем не было. Тут уж пришла очередь Веты кричать «полити, полити» и изображать на пальцах тюремную решетку. Фермер сделал вид, что обиделся, что-то бубнил на своем языке, но все-таки отпер овчарню, кинул Николаю ружье и ушел в дом, хлопнув дверью.
– Ты зачем убил бобика? – спросила Вета, едва сдерживая смех.
– Да не было там никакой собаки, я в зайца стрелял. А этот, – Николай кивнул на дом, – появился невесть откуда, разорался, ружье у меня отнял, все грозился сдать меня полиции. Я думал он из охотинспекция, ну и не сопротивлялся.
– Дурак, он же тебя шантажировал, его собака сдохла дня три назад, уже пованивать начала, – сказал Алексей как можно строже, хотя и его разбирал смех. – Мог ведь застрять тут надолго, если не насовсем. Ты о Мите-то хоть подумал?
Николай молчал, ему было стыдно и за то, что поддался на провокацию фермера, и за то, что товарищей побеспокоил, а больше всего за то, что о Мите не подумал. Оживился он только тогда, когда Алексей сказал, что неплохо бы сейчас выпить пива.
Рыбак встретил товарищей ехидной усмешкой, дескать, попались, голубчики. Но когда Алексей рассказал ему, как Вете удалось разоблачить шантажиста, он покачал головой и сказал:
– Этот Оле большой выдумщик.
– А ты помогаешь ему дурачить людей, – сказала Вета. – Вы ведь на пару работаете.
Рыбак на это ничего не ответил, только спрятал улыбку в воротник своей куртки.
8.
Викинг Эрик хотел обмануть исландцев, когда назвал открытую им землю «Зеленой страной». Он думал, что исландцы, уставшие от нескончаемых распрей из-за земельных угодий, валом повалят на новое место. Но валом они не повалили, а те немногие, что клюнули на его рекламу, не заметили подвоха. Берег, к которому они пристали, изобиловал укромными бухтами, реки кишели рыбой, а луга, покрытые сочной травой, могли прокормить больше скота, чем у них на родине, где половину острова занимали бесплодные лавовые поля. А все дело в том, что высадились они не на восточном побережье, где льды подступают прямо к морю, а на западном, где климат почти такой же, как в Исландии.
– Какой веселый городок, прямо как на картинке из детской книжки, – обрадовалась Вета, когда «Кристина» миновала прибрежные шхеры и вошла в бухту, где на рейде стоял брат-близнец того айсберга, что охранял старую гавань в Нууке. – Не хватает только березовых рощиц в округе.
– Кокорток для гренландцев –  все равно, что для нас Подмосковье, – начал очередную лекцию  Алексей. – Сюда на лето приезжают местные художники, бизнесмены и политики. Здесь есть отели, рестораны, фонтан и даже ночной клуб. Самый зеленый городок на острове, хотя в переводе с гренландского какорток значит «белый».
– А слабо сходить в ночной клуб? –  вмещался Николай, обращаясь не столько к докладчику, сколько к Вете.
– Захвати ружьишко, если надумаешь, – пошутил Алексей, но Николай шутки не понял.
– Зачем, мы ведь так, только по кружке пива выпить? А кто такой этот Эрик?
– Это викинг, который открыл Гренландию тысячу лет назад. После него сюда потянулись люди из Норвегии и Исландии. До сих пор недалеко отсюда сохранились развалины их поселения. Всего в Гренландии было триста хуторов викингов и сто двадцать из них в этой местности. Поселенцы построили тут двенадцать церквей и два монастыря. У финской группы есть экскурсия к руинам, мы можем присоединиться, если захотите.
– Вряд ли это будет интересно, – поморщилась Вета.
– Ну, конечно, это же не Боробудур и не Тадж Махал. Нечего будет рассказать подружкам из Дмитрова за бутылочкой красненького, – обиделся Алексей за свою Гренландию.
Вета это поняла и постаралась исправиться:
– Интересно, а зачем им понадобилось столько церквей?
– Видишь ли, детка, викинги были вспыльчивы и мстительны. Они и в Гренландию приплыли, потому что не могли ужиться с соседями, чуть что – хватались за мечи, жгли хутора вместе с женщинами и детьми. Эрик Рыжий, который привез их в Гренландию, был осужден за убийства у себя на родине в Норвегии, а потом и в Исландии, и многие его спутники по этой же причине стали новоселами. А теперь представь себе, что владельцы хуторов поругались, и им неприятно ходить в одну и ту же церковь. Значит нужно строить новую.
– Опять рыжий виноват, – обиделся теперь уже Митя.
– Не переживай малыш, рыжие – самые счастливые, их, говорят, даже пчелы не кусают, – успокоила его Вета.
– Они ведь только воевали, эти викинги. Жили за счет грабежей, а тут кого было грабить? Белых медведей? – поинтересовался Николай.
– Конечно, это был воинственный народ, но и торговый тоже, – продолжал Алексей. – В Европе тогда был большой спрос на звериные шкуры, гагачий пух и моржовый бивень, а этого добра было здесь сколько угодно. Когда викинги не воевали, они охотились на морского зверя, оленей и медведей. У каждого из них были женщины и рабы, которые ухаживали за скотиной. Здешние пастбища позволяли разводить лошадей, коров и овец. Ну, а ловить рыбу могли даже дети, причем голыми руками. И так они жили на этой земле четыре с половиной века, а потом вдруг исчезли.
– Перебили что ли друг друга?
– Эпидемия какая-нибудь?
– Дикари их всех ухайдакали?
– Возможно, и то, и другое, и третье. Но никаких следов бойни или эпидемии не обнаружено. В домах археологи не нашли ни трупов, ни ценных вещей, хотя некоторые помещения были заперты. Такое впечатление, что хозяева в одночасье собрались и уплыли или улетели после того, как сожгли колдуна.
– Что за история?
– Это сага, за подлинность текста не отвечаю.
– Не томите нас Алексей, рассказывайте, – сказала Графиня. – У нас достаточно времени.
– Ладно, – согласился Алексей. – Все  началось за здравие, то есть со свадьбы. Два знатных рода решили породниться и для пущей важности пригласили на свадьбу прорицателя Колгрима. Ему было приготовлено почетное место, и на него положена подушка, которая, как полагалось, была набита перьями.
Когда он вошел в дом, все почли своим долгом уважительно его приветствовать, а он принимал приветствия от каждого в зависимости от того, насколько тот был ему приятен. Вечером поставили столы, и вот что было подано почетному гостю на ужин: каша на козьем молоке и кушанье из сердец всех животных, которые водились в Гренландии. У него была ложка из желтой меди и нож с рукоятью из моржовой кости, стянутой двумя медными кольцами. А пиво ему наливали в рог, украшенный серебряной чеканкой.
Когда столы были убраны, хозяин подошел к гостю и спросил, как ему понравился его дом и обхождение людей и скоро ли можно будет получить ответ на то, что всем хочется узнать. Тот сказал, что ответит только на следующее утро, после того как проспит здесь ночь.
Но хозяин так и не услышал от Колгрима прорицаний. Всю ночь страшный гость бормотал заклинания, а наутро ушел и увел с собой околдованную им жену хозяина. Колдуна догнали, связали и судили. Тот факт, что женщина влюбилась в Колгрима, судьи сочли еще большим преступлением, чем простое прелюбодеяние, поскольку это означало, что он украл не только ее тело, но и ее душу у мужа. Колдун был приговорен к сожжению заживо на костре, а соблазненная им женщина сошла с ума.
Как-то раз она вышла ночью из дома и увидела толпу мертвецов, среди которых был ее муж, и она сама. Все сочли это плохим знаком и решили плыть на восток, откуда некогда прибыли их предки. К тому же зимы стали длиннее и суровее, пастбища истощились, рыбы и морского зверя стало меньше и все чаще приходилось сражаться за охотничьи угодья с пришельцами с севера.
– Мрак, – сказала Вета.
– Средневековье, – вздохнула Графиня так, как будто костры инквизиции до сих пор не погасли.
– Кто с нами смотреть фонтан? – оживился Николай, которому уже поднадоел урок истории с географией, обнял сына и поцеловал его в апельсиновый затылок.
Прогуляться по городку изъявили желание все, кроме Марии, у которой накануне опять был обморок, и Графини, которой поведение будущей невестки казалось все более подозрительным.
Фонтан, долгое время считавшийся единственным в Арктике, оказался скромной металлической конструкцией в виде беседки с тремя китами на крыше. Фонтан украшал небольшую площадь, по краям которой находились еще две достопримечательности – ресторан и киоск с хот-догами и кока-колой.
Вокруг киоска толкались местные подростки, а фонтан пользовался популярностью у Митиных сверстников. Они прыгали под струи, брызгали друг на друга водой, и юный петербуржец быстро нашел с ними общий язык.
Николаю захотелось кофе по-гренландски, и он заглянул в ресторан. Но хозяйка ресторанчика оказалась тайкой. Она понятия не имела о том, что такое кофе по-гренландски и предложила ему кофейный напиток из соевого молока.
Через городок протекала быстрая порожистая речка. На мостике меднолицые мальчишки удили рыбу. Алексей и Вета шли вдоль речки к озеру. Густо пахло клевером и еще чем-то пряным. Отсюда весь разноцветный городок, взбежавший на зеленый холм, был виден, как на ладони.
– Как называется эта речка? – спросила Вета, столкнув носком кроссовки камешек в воду.
– Да как угодно. Можешь сама дать ей название.
– Если город Какорток, то речка должна называться Какортошкой. Здесь так красиво и приятно, что не хочется верить в твои страшилки.
– Это не страшилки, это осколки той Гренландии, которую я не застал.
– Ты разочарован?
– Нет, здесь интересно. Просто я в своих мечтах отстал от жизни лет на сто. Если честно, то я ожидал увидеть дикую природу и полудиких охотников, а увидел торговые центры, рестораны, музеи и толпы туристов со всего мира. Вон, смотри на рейде встал плавучий остров – тысяч пять полудиких туристов не меньше.
– Забей, и махнем вместе в, Южную Америку. Насчет денег не беспокойся, я буду твоим спонсором.
– Спасибо, но деньги у меня есть. Боюсь, времени не будет, срочные дела могут позвать в Москву.
– Ты не похож на бизнесмена.
– Я вор, детка. Я украл пять миллионов из кассы Всемирного фонда содействия оперному искусству.
– Отпад, и как это тебе удалось? – Вета посмотрела на Алексея с недоверием и восхищением одновременно.
– Я просто перевел деньги московского филиала, директором которого я был, на свой счет.
– Зачем ты это сделал? Неужели не хватало зарплаты на эту Гренландию?
– Мне исполнилось пятьдесят, я сидел в кафе и в одиночестве отмечал круглую дату. Я никогда не отмечал свои дни рождения, просто старался их не замечать. Друзей у меня нет, семьи тоже, и никто не знает, когда я родился и зачем. Всю жизнь я плыл по течению и старался быть подальше от берегов, а тут вдруг на меня накатила такая тоска, что хоть вешайся – я понял, что и сам не знаю, зачем я родился. Вот тогда-то я и подумал, что может не все еще потеряно, что еще можно совершить поступок, который все изменит. Кто-то в таких случаях уходит на войну, все равно на какую, но не хотелось никого убивать, кто-то строит церковь или приют для бездомных на свои средства, но у меня не было таких средств, и я решил просто круто изменить свою жизнь, пусть даже поменять знак плюс на минус. И тут как раз пришлась кстати моя давняя мечта о Гренландии.
– Постой, – сказала Вета, и положила руку на плечо Алексея. – Постой, но ведь президент фонда – это круто. Чего же тебе не хватало?
– Это была прачечная по отмыванию денег, о которой знали еще трое, кроме меня.
– Тогда причем тут опера? Ты что музыкант?
– Можно сказать и так. Я родился в семье музыкантов – мой отец был третьей скрипкой в оркестре, а мать концертмейстером, она аккомпанировала певицам на концертах. Естественно, мне ничего другого не оставалось, кроме как окончить музыкальную школу и поступить в консерваторию. У меня было недостаточно способностей, чтобы стать хорошим скрипачом или пианистом, но меня приняли на музыковедческий факультет. Темой моей дипломной работы было творчество Малера и Шенберга. А тут как раз в одной большой газете открылась ставка музыкального критика, который бы разбирался в современной музыке.
– Многие, наверно, мечтали бы о такой карьере.
– Я так радовался, что смогу открыть читателям новые имена, помочь талантливым людям пробить дорогу на музыкальный Олимп. Но оказалось, что авангардная музыка никому у нас в стране не нужна. Мои статьи печатали только по случаю юбилеев классиков или кого-нибудь из мэтров Союза композиторов.
– А платили-то как?
– На жизнь вполне хватало, но я чувствовал себя пятым колесом в телеге, и все в газете относились ко мне, как к мальчику, который забрел в редакцию в поисках туалета. Главный редактор поглядывал на меня искоса, как на балласт в бюджете, но идеологи наверху, считали, что пресса должна воспитывать вкусы, и моя ставка продержалась вплоть до перестройки. А потом уже началось свободное плавание.
– И куда ты поплыл?
– Я уже подумывал о карьере лабуха в шашлычной напротив дома, но тут меня разыскал школьный товарищ, у которого был буфет в цирке. С детства он усвоил, что капиталист должен непременно быть владельцем заводов, газет, пароходов. Ну, заводы с пароходами подождут, а газета… Почему бы не попробовать.  Я попробовал, вроде получилось – все-таки пять лет в большой газете. Мы выпустили десять номеров тиражом в пятьсот экземпляров, но ни один из них не был продан. Киоскеры не хотели брать газету бесплатно, прилавки и так были завалены всяким хламом, а платить им за распространение хозяин отказывался из принципа. Кипы газет он складывал в задней комнате буфета.
– Псих какой-то.
– Таких тогда было много. Я переменил десяток газет, прежде чем стать пресс-секретарем министра. Подруга жены поспособствовала, министр был ее любовником.
– Ты женат?
– Был недолго. Семейное счастье как-то незаметно рассосалось. А с министром я расстался уже через месяц. Он хотел, чтобы его приглашали на радио, на телевидение, а платить за это не желал. Он обиделся, когда я сказал ему, что телевизионщики хотят два лимона за интервью. Он думал, что, если перевел в Чечню десять миллионов, то это уже железный информационный повод, хотя другие министры переводили туда по сто миллионов. Я сказал ему об этом, он надулся как индюк и перестал со мной разговаривать, а уволить забыл, и я еще год получал зарплату в его министерстве.
– Повезло. Мне почему-то никто не платил просто так.
– Я уже почти договорился с хозяином шашлычной Арчилом, и тут вновь напомнила о себе подруга уже бывшей жены. Она рассталась с министром, называла его жлобом и быдлом и собиралась расстаться с родиной. «И тебе нужно подумать об эмиграции, – сказала она, – ты же интеллигентный человек, а не жлоб какой-нибудь». Я ответил, что у меня нет еврейских родственников. «И не надо», – сказала она и повела меня на заседание лайонс-клуба.
– Это что еще за хрень?
– Это когда богатые, уважаемые люди собираются и думают, что бы полезного сделать для своего города; построить мост через Коровий ручей, купить орган для церкви или сбросится на стипендию для Пита, который лихо множит шестизначные цифры в уме. Но это там, у них, члены клуба львов думают, как потратить свои деньги с пользой для общества. У наших львов совсем другие интересы – они думают, как бы чего-нибудь урвать для себя: кому-то нужны полезные связи, кто-то хочет продать талант подороже, а есть и такие, что думают, будто золотой значок на лацкане пиджака поможет лучше устроиться на новой родине.
 Кстати, и тебе неплохо было бы вступить в клуб. Ты много путешествуешь, мало ли что может случиться в дороге – потеряешь сумочку с деньгами, не будет свободных номеров в отеле или, не дай бог, заболеешь – всегда можно набрать номер местного лайонс-клуба и тебе помогут.
– Тебе помогли?
– У меня был неудачный опыт. Кассир собрал членские взносы за два года вперед и пропил их. После чего заокеанское начальство распустило наш клуб. И я все-таки пошел на поклон к Арчилу. Нас у него было трое, я лабал на синтезаторе, Боб на контрабасе, а у Толика был кларнет. Платил Арчил скупо, но раз в неделю накрывал поляну: шашлык, сациви, зелень, ну и домашнее вино. Выручали клиенты, которые не скупились на вознаграждение. Выпрашивать деньги у публики не было нужды, нам их чуть ли не насильно всовывали в карманы и просили поиграть еще и еще.
Репертуар у нас был стремный от «Владимирского централа» до «песни Сольвейг». К нам часто заглядывали грузины и азербайджанцы. Для них мы играли «Тбилисо» и «Далалай». Армяне заходили редко, но у нас на всякий случай было кое-что из Азнавура. В общем, жили мы пушисто до самой свадьбы.
– Ты женился во второй раз?
– Не я, а какой-то придурок, который решил играть свою свадьбу в нашей шашлычной. В начале все было тихо-мирно – шампанское, пожелания, поцелуи, танцы. Но потом какой-то сукин сын спер туфлю у невесты. Жених полез в драку. Их разняли, но тот сукин сын спер саму невесту, затащил ее в раздевалку и заставил пить водку из горла. Жених опять обиделся и дал засранцу по морде. В общем, все время кто-то за кем-то гонялся и махал кулаками. Наконец, мы сыграли прощальный номер, гости вывалились на улицу и снова принялись махаться. Арчил попросил нас разнять гостей. Я схватил одного за горло, чтобы оттащить его от жениха. Но тот откусил мне палец. Мне его пришили, но сухожилие было повреждено. Смотри, он совсем не гнется, а это значит, что с карьерой музыканта было покончено.
– Какой-то ты невезучий, может, тебе в церковь сходить?
– Безработным я был недолго. Не прошло и недели, как мне позвонил приятель по консерватории. Я давно потерял с ним связь, знал только, что он живет в Америке. А тут вдруг он звонит и приглашает на премьеру оперы в Большом. Там, в антракте, он познакомил меня с мистером Финчем, любителем оперы и меценатом. А после спектакля этот Финч пригласил нас поужинать в «Националь». Мы пили виски и обсуждали спектакль. Финч надел очки, чтобы что-то отыскать в программке, и тут его взгляд остановился на значке в виде головы льва на лацкане моего пиджака. Он спросил, состою ли я в лайонс-клубе. Я кивнул, и мы расстались приятелями. А через месяц я получил от него по интернету письмо, в котором он предлагал мне возглавить Российский филиал Всемирного фонда содействия оперному искусству, который он основал, и я с радостью согласился. Почем мне было знать, что эта контора никакого отношения не имеет к оперному искусству.
Алексей замолчал, как будто мысленно прокручивал пленку с перипетиями своей жизни. Вета ему не мешала. Они возвращались в город, минуя полянки люпинов и разноцветные домики, украшенные рогами оленей. Вместо рогов на красном здании бара была укреплена передняя часть старенького «фольксвагена». У входа в бар наблюдалась какая-то возня. Две гренландки пытались втянуть Николая в бар, а он упирался. Гренландки были Николаю до плеча, но коренастые и решительные. Вокруг бегал Митя и лягал то одну, то другую похитительницу своего воспитателя.
Сценка была смешная, но Николаю было не до смеха, бороться с девушками, которые знали, как загарпунить кита, было непросто, и неизвестно чем бы все это кончилось, если бы Вета не заорала на гренландок матом. Мат подействовал на них завораживающе, они отпустили свою жертву и скрылись в баре.
– Спасибо, Веточка, не знаю, что бы я делал, если бы ты их не прогнала. Драться ведь с женщинами нельзя, а они вцепились в меня, как собаки в медведя, – жаловался гувернер.
– Ты им понравился, – сказала Вета. – Надо было уступить женщинам.
– Да я ведь только хотел пивка выпить, а они… Мне нужно на «Кристину», там объявили конкурс среди пассажиров на лучшее блюдо. Я хочу приготовить лагман с мясом кита, а эти… прямо как пиявки.
– Они тоже наверно хотели приготовить конкурсное блюдо, сварить тебя с картошечкой.
9.
Николай проиграл конкурс кулинаров, за его лагман голосовали только русские. Финны не поняли, что это – лапша с подливой или суп с лапшой и кусками мяса. Победил Огурчик, который оказался профессиональным поваром. Он-то знал, что понравится финскому большинству на корабле. Какой финн не облизнется при виде лохикейтто – супа из лосося со сливками.
Николай, конечно, расстроился, но после бутылки водки, распитой с победителем, признал свое поражение. «Все дело в том, что мясо кита не годится для лагмана, – оправдывался он. – Антти никогда бы не выиграл у меня, если бы вместо лосося сварил  баранину или курицу».
Аниматор из кожи вон лез, чтобы конкурс получился веселым, Он пел, танцевал, сыпал анекдотами на финском и английском и даже пытался шутить по-русски. Но Алексею и Вете было не до веселья – болезнь Марии быстро прогрессировала. Теперь она уже большую часть времени не приходила в сознание, а часы просветления были для нее пыткой, страшные головные боли стихали ненадолго лишь посте приема морфина, и тогда она могла говорить.
– Куда мы плывем?
– На юг, – отвечал Алексей, который на смену с Ветой дежурил у ее постели. – Мы обогнем остров с юга и поплывем на север вдоль восточного берега.
– А остановки еще будут?
– По программе у нас есть еще остановка в одном из фьордов для осмотра Долины цветов. Больше остановок не будет, восточный берег пустынный и малодоступный для судов. Там на тысячи километров всего два поселка.
– Значит, у меня все-таки будет шанс остаться на острове?
– Как вы себе это представляете?
– Вы поможете мне сойти на берег, а дальше уже я сама. Не бойтесь, меня никто не хватится до самого Рейкьявика. Здесь никому до меня нет дела, кроме вас, Веты и Николая, но вы трое не могли отслеживать каждый мой шаг. Смешалась с финнами, отстала – кто здесь проверяет.
– Ошибаетесь, есть еще один человек, который наблюдпнт за вами. Софья Анатольевна только ради вас пустилась в плаванье на «Кристине». Она здесь по поручению вашего жениха следит за вашей нравственностью.
– Так она его мать. Бедная женщина – дочь академика, жена профессора стала ищейкой на старости лет.
– А вдруг диагноз врачей ошибочный? Врачи нашли у моей матери неоперабельный рак, она уже собралась умирать, а оказалось, что опухоль не злокачественная, и она прожила еще десять лет.
– Это не тот случай, Алексей. Тут ошибки быть не может. Я же чувствую, что умираю. Но, если вы откажетесь мне помочь, я не буду на вас в обиде. В конце концов моя жизнь и смерть – это только мое дело.
Для себя Алексей решил, что исполнит просьбу Марии, должен исполнить, а почему, он и сам себе не мог объяснить. Может быть, потому что эта малознакомая ему женщина стала частью его несбывшейся мечты о стране вечного покоя, где люди, духи и животные живут в полной гармонии. А может, просто совесть не позволяла ему отказать человеку в последнем желании.
«Конечно, исчезновение Марии рано или поздно заметят, – думал он, – та же Графиня заметит или Николай проболтается. Расскажут капитану, тот передаст сообщение на берег, поднимет на ноги гренландскую спасательную службу, в воздух поднимутся вертолеты. Ее найдут живую или мертвую. Но расследование обязательно будет, потому что капитан не захочет брать на себя ответственность за гибель пассажира, и тогда начнется следствие, допросы. А что, собственно, можно мне предъявить по этому делу?»
Вете он ничего не сказал о своем решении, зачем тревожить чистую душу мрачными мыслями о смерти. Она умная девочка и, конечно, догадается, кто помог Марии исчезнуть, но это будет уже потом, а сейчас не надо ей морочить голову чужими проблемами. Ей и без того не сладко приходится  вместо того, чтобы развлекаться на полную катушку, как и положено молодой женщине в увеселительном путешествии, она тратит драгоценное время на уход за безнадежно больной.
В первом часу дня «Кристина» обогнула южную оконечность Гренландии и взяла курс на север. Графиня по своему обыкновению занималась вязанием, сидя в библиотеке. Митя, на полу, у ее ног складывал гигантский пазл – вид на лесное зеро с лебедями. Николай занял место сиделки возле больной, сменив Вету. Алексей и Вета всматривались в туман, туда, где должен быть берег, но ничего не видели, кроме седой пелены над черной водой.  Вдруг из тумана показалось нечто корявое, по величине сопоставимое с судном, что можно было принять за ствол дерева или полузатонувший драккар викингов. Вета невольно вздрогнула и всем телом прильнула к Алексею.
– Что это? Крокодил?
– Что ты, девочка, крокодилы в этих широтах не водятся, да и не вырастают они до таких размеров. Скорей всего, это полярная акула. Она может достигать восьми и более метров в длину.
– Такая сожрет человека целиком и не подавится.
– Она малоподвижна, питается падалью и рыбой, которая сама идет в пасть, а люди ее мало интересуют. При таком образе жизни она может прожить пятьсот лет. Эта, может быть, видела последних викингов.
 У инуитов есть легенда в которой говорится, как появилась полярная акула. Одна женщина вымыла свои волосы мочой и растянула их сушиться на веревке рядом с тряпьем. Ветер подхватил тряпье и бросил его в море. Так появилась акула скалугсуак. Инуиты не едят ее мясо, потому что оно отдает мочой, а исландцы выдерживают его в земле и лакомятся им по праздникам.
– Ты так интересно рассказываешь, ты не похож на музыканта. Я вначале была уверена, что ты учитель. Знаешь, я была влюблена в учителя истории. Он был лысый, и ему тогда было столько лет, сколько тебе сейчас. Он всегда ходил в синем костюме и при галстуке. У него был кожаный портфель, в котором он держал газеты и журналы со статьями по истории. Я смотрела на него не отрываясь, и думала, что вот он станет моим мужем и будет по вечерам рассказывать мне о древних городах и великих полководцах. Однажды я собралась с духом и подошла к нему после уроков, чтобы объяснится в любви, а он взглянул на меня и сказал; «Лукомцева, до каких пор ты будешь считать ворон на моих уроках?» Мне стало стыдно, и я убежала, но что-то, наверно, от того увлечения осталось и это моя Гренландия.
– Теперь до меня, кажется, дошло, почему тебе непременно хочется, чтобы я летел с тобой в Перу.
– Здесь тебя уже ничто не держит, и в Москве никто тебя не ждет.
– Вот насчет Москвы ты ошибаешься, там меня ждет тюрьма, и не только там. Я не удивлюсь, если меня задержат уже в Рейкьявике, куда мы приплывем послезавтра. Я ведь по дурости все выболтал Бригитте, а она как пить дать, настучит в полицию. На финский роток не накинешь платок.
– Это та коровница, с которой ты спал? Ну, мы еще подумаем, как ее заткнуть. А я все-таки забронирую тебе билет до Лимы, как только появится интернет.
В семь часов вечера «Кристина» уже была на широте Долины цветов, но берега не было видно, только черная вода с осколками льда, прикрытая сверху пуховым одеялом густого тумана. Алексей пытался что-то выспросить насчет высадки у стюарда, но тот ничего внятного не мог сообщить. Между тем, судно явно замедляло ход.
Алексей спустился в каюту к Марии. Она была одета и причесана. Вета красила ей ногти розовым лаком, и у него опять мелькнула мысль, уж не прокололись ли медики в очередной раз, поставив ей ошибочный диагноз. Но во взгляде ее была такая глубокая тоска, что все сомнения улетучились. Это не перелом, это она собрала последние силы, чтобы достойно встретить смерть.
– Когда мы сойдем на берег? У нас выключено радио, капитан уже объявил? – спросила она.
– Нет, – сказал Алексей, – но, наверно, скоро, судно уже замедлило ход. Я попробую найти кого-нибудь из команды и узнать подробности.
В салоне музыканты наяривали летку-енку, но никто не танцевал. Финны в теплых куртках с фотоаппаратами на шее сидели в полном составе, и пили пиво. На баке он встретил старшего механика, того самого русскоговорящего приятеля Николая, и тот сказал, что пока не ясно, будет ли высадка.
– Сложная ледовая обстановка. Капитан запросил мониторинговую службу в Тасиилаке. Они выслали на разведку вертолет.
В половине восьмого по корабельному радио было объявлено о том, что судно не будет заходить в Долину цветов. Сказано было только по-фински, но не трудно было догадаться, о чем речь, так как туристы в салоне стали расходиться.
У Алексея камень с сердца свалился – ему не надо больше терзать себя мыслью о том, что он может стать невольным убийцей человека. Но как сказать Марии, что ее последнее желание не будет исполнено? Этого не должно быть – последнее желание уходящего должно исполняться, хотя бы потому, что он завещает всем, кто остается, весь мир.
Но что сказать Марии? Сказать правду, что ее последней надежде не суждено сбыться или соврать, что не все еще потеряно, что Исландия, куда мы плывем, тоже достаточно пустынная страна, где пропавшего человека не станут искать? Конечно, надо сказать правду, она умница, она поймет, что далеко не все, что с нами происходит, зависит от нас, а тот, от кого зависит, лучше нас знает, кому что нужно.
Но Алексею не пришлось говорить на эту тему вообще. Она все узнала и без него, потому что Вета включила радио, но странное дело, на ее лице не читалось отчаяние, в голосе не было истерических ноток. Она даже не разделась, сидела на постели в куртке, причесанная, с накрашенными ногтями и смотрела в иллюминатор. Только спросила Алексея:
– А правду говорят, что на круизных кораблях есть холодильники для трупов?
– Я слышал, что есть, ведь в дальних плаваниях может случиться всякое.
– Я бы не хотела, чтобы меня положили в холодильник.
Алексей хотел что-то сказать, но промолчал. А Мария сказала, что ей значительно лучше, что ей хочется спать и выпроводила его и Вету из каюты.
Финны уже переоделись, кто в свитер с джинсами, кто в костюм с галстуком-бабочкой, женщины натянули на себя вечерние платья и нацепили побрякушки. Танцы были в самом разгаре, полечки и танго сменились твистом и буги вуги. Задорнее всех отплясывали Огурчик с Помидоркой, они так раскидывали по сторонам руки и ноги, что другие танцоры боялись к ним приближаться. Близорукая бухгалтерша окончательно потеряла своего партнера и уперлась в стойку бара. Николай выделывал что-то вроде лезгинки вокруг растерянной веснушчатой девчушки.
– Кто тебя научил танцевать? – подколола его Вета. – Ты в конкурсах не участвовал?
– Да я вообще не умею танцевать, – не понял шутки Николай. – Вот мой брат, тот мастак. Он в студию при доме пионеров ходил и в конкурсах побеждал.
Сама Вета танцевала хорошо, движения ее были уверенны и грациозны, чувствовалось, что навыки, полученные на подмосковных танцплощадках, не забыты.
Танцы продолжались до полуночи. Наконец, музыканты закончили свое выступление джазовым стандартом из «Серенады солнечной долины» и зачехлили инструменты, а Алексей и Вета вышли перед сном прогуляться на свежем воздухе. Свежий воздух оказался свежее, чем ожидалось. Крепкий норд-ост пронизывал до костей.
– Я озябла, – сказала Вета, кутаясь в плед. – Пойду.
– А я еще покурю, – сказал Алексей. – Ты не забыла номер моей каюты?
– Зарубила себе на носу. Прихвати в баре что-нибудь на свой вкус.
«А она права, эта маленькая прожигательница жизни, танец, выпивка и секс правят миром. И зачем блуждать в джунглях морали, если все равно: чему быть, того не миновать», – думал Алексей, расплачиваясь с барменом за бутылку шампанского.
Кружка пива перед пожилым финном, который дремал у стойки, вдруг поехала и упала на пол.
– Это шторм начинается, – сказал невозмутимый бармен. – Завтра обещают баллов восемь, не меньше. Работать в такую погоду нет смысла, так что запасайтесь горючим сейчас.
Алексей взял еще бутылку джина и тоник, и, то и дело хватаясь за перила, спустился в свою каюту. Вета пришла через полчаса, глядя на ее растерянное лицо, не трудно было понять, что случилось что-то чрезвычайное.
– Маша пропала, – сказала она, наливая себе в стакан джин из початой уже бутылки. – Я искала ее везде – на палубах, в салоне, в ресторане, даже на кухне. Ее нигде нет.
– А вещи? Рюкзак ее на месте?
– Все на месте. Вот записка, которая лежала на ее подушке, – Вета протянула Алексею счет из бара, но обратной стороне которого крупными буквами было написано всего одно слово: ПРОЩАЙТЕ.
– Ты кому-нибудь уже сказала об этом?
– Нет, я только спросила бармена, не видал ли он женщину в красной куртке. Он не видал. Кроме него я не встретила ни одного человека. Качает так, что я пару раз чуть не вывалилась за борт.
– Но ты удержалась, ты молодая и крепкая, ты спортсменка, а она слабая, больная женщина…
– А записка? Как быть с запиской?
– А вот так, – Алексей достал зажигалку и сжег бумажку. – Завтра утром подсунь ключ от ее каюты под дверь. А сейчас будем пить. Говорят, джин очень хорош от морской болезни.
Одно дело, когда пассажир оказывается за бортом во время шторма, это случается даже на очень больших судах, и совсем другое, когда человек исчезает с корабля при неизвестных обстоятельствах. Конечно, нужно обязательно сообщить капитану об исчезновении Марии. Было бы странным, если бы русские спутники не заметили ее отсутствия на следующий день, но ему совершенно не обязательно знать о ее болезни и желании остаться в Гренландии. Шторм пришелся как раз кстати.
Алексей решил, что Вета пойдет к капитану с тревожным сообщением после завтрака. Но она не смогла это сделать, морская болезнь напрочь лишила ее возможности передвигаться. Она всю ночь не могла заснуть, у нее кружилась голова при малейшей попытке приподняться в постели, к тому же, ее постоянно тошнило. А между тем качка все усиливалась, к бортовой прибавилась еще и килевая.
Алексей с трудом добрался до ресторана. В ресторане трое финнов с мрачным видом что-то клевали у стойки с едой. Все столы были перевернуты и связаны за ножки, что не мешало всей этой армаде перемещаться по залу.
Алексей сделал себе бутерброд с семгой и запил его кофе из бачка. Напиток по вкусу напоминал тот, что в советское время продавали в привокзальных буфетах. Есть совсем не хотелось, хотя ни головокружения, ни тошноты, верных спутников морской болезни, не было.
В салоне обычных в это время, любительниц утренней гимнастики он не застал. На смену им пришла мебель – массивные кресла и диваны вперемежку с изящными столиками скользили по залу в такт качки – юкси, какси, юкси, какси…
Гребни волн захлестывали палубу. Грандиозное зрелище, которое отрывалось с бака, внушало не столько ужас, сколько восторг. Судно с трудом пробиралось между водяными горами, то ныряя в бездну, то вздымаясь над разбушевавшейся стихией. И, как ни странно, на душе от этого становилось спокойнее, все сомнения, которые еще вчера так мучили Алексея, сейчас, перед лицом всемогущей стихии, показались ему ничтожными.
Капитана он нашел там, где тому и положено быть во время шторма – на капитанском мостике, то есть в просторной кабине, напичканной всякими датчиками и навигационными приборами. Выслушав довольно сбивчивую речь русского, который был встревожен тем, что его соотечественница не вышла к завтраку и не отзывается на стук в дверь каюты, невозмутимый капитан Эрикссон, сухой и прямой как палка швед, только усмехнулся: «Сегодня и к обеду мало кто выйдет», но все же распорядился проверить каюту русской пассажирки.
Чуда не произошло, в каюте ее не оказалось, и тогда было приказано обыскать все помещения от машинного отделения до прачечной и кухни. К полудню все помещения были тщательно обысканы, но нигде даже следов присутствия пропавшей пассажирки не обнаружено.
Помощник капитана описал вещи Марии и с помощью Алексея составлял акт происшествия, когда к ним вломился Николай.
– Я был последним, кто видел ее живой, – заявил он с порога. – Я пошел в бар, чтобы купить мальчику апельсинов. Обратно решил вернуться через палубу и увидел Машу. Она стояла на корме одна и смотрела на воду. Я окликнул ее, но она не отозвалась. Это было примерно в восемь вечера.
– Что говорит этот парень? – спросил помощник.
– Он говорит, что видел Марию в полночь. Он был сильно выпивши, вышел на палубу и увидел Марию. Она стояла у борта, там, где крепятся шлюпки, и ее тошнило.
– Так и запишем.
– Коля, ты бы пошел к сыну, – сказал Алексей. – Дети хуже всех переносят морскую болезнь. Дай ему пососать дольку лимона или мятную конфетку – это помогает. И, пожалуйста, забудь про все, что связано с Марией, для своей же пользы.
Николай даже не обратил внимания, на то, что Алексей назвал Митю его сыном. Он послушно кивнул и вышел.
– Кто это? – спросил помощник капитана.
– Гувернер внука одной русской дамы из люкса.
Постепенно шторм терял свою ярость. Стихия все еще играла «Кристиной», но было заметно, что игрушка ей уже надоела. Когда волны перестали заливать палубу, Алексей вышел, нет, скорее выполз на корму покурить, и вдруг услышал сзади:
– Терве. Ты, я смотрю, не боишься качки. Служил на флоте?
– Нет, просто меня в детстве часто кормили макаронами по-флотски.
– Это шутка, понимаю, хорошая шутка, а вот это плохая шутка, – сказала Бригитта, и вынула из-под куртки знакомую фигурку тупилака. – Гид говорил нам на лекциях о том, что означает, когда тебе подкладывают такой сувенир.
– Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Да, ту русскую девку, с которой ты  спишь. Ей это не сойдет с рук.
– Это опасная штука, лучше сразу избавиться от нее, но, если выкинешь в море, она может вернуться, отдай лучше мне.
– Возьми, но пусть твоя шлюшка не попадается мне на узкой дорожке.
Алексей представил себе поединок своих любовниц и улыбнулся. Бригитта была тяжелее и сильнее физически, но Вета моложе и ловчее. Самый вероятный исход – ничья, то есть ничей, и да здравствует свобода, хотя бы до исхода дня.
А до исхода последнего дня путешествия оставалось всего несколько часов. Вечером капитан давал прощальный ужин в честь завершения плавания. В ресторане собрались почти все пассажиры. Не хватало только Марии и Помидорки с Огурчиком. Финны уже знали о пропавшей пассажирке, и Графиня тоже. Она вроде бы даже обиделась на то, что та утонула, так и не дав себя разоблачить.
После ужина музыканты завели свои полечки и танго, но почти никто не танцевал. Люди, измотанные качкой, едва передвигали ноги. Завод закончился.
Наутро, когда Алексей и Вета вышли на палубу, чтобы проститься с морем, они увидели столбик пара над водой. Всего в каких-нибудь ста метрах от «Кристины» плыл одинокий китенок.
– Это Маша с нами прощается, – сказала Вета. – Помнишь, ты рассказывал, что души людей вселяются в животных.
– Это гренландская сказка, она действует только в Гренландии, а нас уже там нет.
– А разве ты не знаешь, что места, где бываешь, всегда с тобой. Даже если ты этого не хочешь, ты всегда таскаешь их по свету. Уж я-то это знаю, я много путешествовала. Кстати, вот твой билет до Лимы. Я его распечатала на рецепшене. Ты полетишь из Хельсинки через Амстердам, а я из Рейкьявика через Париж. Извини, билетов на мой рейс уже не было. Я буду ждать тебя в Лиме, в отеле «Мирафлор».
– Сколько я тебе должен?
– Как-нибудь сочтемся. Позвони мне только, когда будешь вылетать.
Крохотный по европейским меркам. Рейкьявик показался путешественникам чуть ли не мегаполисом после гренландских городишек. В порту Алексей простился с Ветой, такси увезло ее прямо в аэропорт, а остальным туристам перед отлетом предстояла еще автобусная экскурсия по городу и его окрестностям.
Тур закончился в аэропорту Хельсинки. Отсюда русская группа на автобусе отъезжала в Питер, а финны разъезжались по домам. На прощание Алексей обнял Николая, провел ладонью по золотому Митиному ершику, а к старухе даже не подошел. Это было ужасно невежливо с его стороны, но он ведь не из профессорской семьи и даже не питерский – ему можно.
С Бригиттой он расстался, как с хорошей знакомой, чмокнул ее в щеку и слегка приобнял. В ее прощальном взгляде не было злорадства, только досада и упрек. Она взглянула на него, как продавщица на клиента, который долго перебирал товары, но так ничего и не купил.
Борт на Амстердам вылетал только на следующий день. Мест в отеле при аэропорте не было и пришлось ехать в город. Оказалось, что и там туго со свободными номерами. Наконец, ему повезло, и он устроился в гостинице возле ботанического сада. В открытое окно ворвался крик какой-то ночной птицы, где-то лаяла собака. Но это как будто даже не нарушало тишину и покой, а наоборот подчеркивало.
Алексей раскрыл сумку, чтобы достать бритвенные принадлежности, и увидел фигурку тупилака. «Вот черт, – подумал он, – забыл отдать Вете. – Как там она сказала: от Гренландии теперь никуда не деться?..»
В мини-баре было полно спиртного. Он успел выпить почти все, когда в дверь его номера постучала полиция.

18.01.2021


,