Грибные дни. Суббота день

Родители прогулочным шагом пошли по проселку от нашего дома к асфальту в сторону вымирающей соседней деревеньки Бочаг, гнездившейся в славном в военное время партизанами лесном массиве. Пашка семенящей походкой бежал следом, держа в руках закрытый зонтик, украденный у сестры приятеля. Я крался по саду следом. Дождь усилился. На перекрестке с соседней улицей они повстречали идущего навстречу молодого водителя ГАЗ-51, Димку Сазонова по кличке Сазан, бывшего футболиста московского «Спартака», направленного новым генсеком на принудительные работы в наш совхоз.
– Здорово, Владимирович. Здравствуйте, Егоровна. Привет, Паша.
– А мы к грибоеду идем! – в лоб ошарашил Сазана Пашка.
Он постоянно путал слова.
– Здравствуйте, Дима, – неестественно засмеялась мать. – Павел шутит так. Вот, гуляем…
– Ну, гуляйте, – запахнулся в плащ-палатку водитель и неуверенно прошел мимо.
– Футболист городской, – прошипела ему вслед мать, – мало вас, трутней-космополитов, работать заставили, надо было на урановые рудники послать. А то нападают на советских китайцев!
– Кать, этот не нападал – он из московского «Спартака», а те хулиганы вовсе были из ленинградского «Зенита».
– Я для меня все эти обезьяны на одно лицо. Чего ты его скотником не сделал? – не унималась мать.
– У меня шоферов не хватает, а скотником он бы скот портил. Пущай уж пошоферит, а там посмотрим в конце исправительного срока. Сейчас не до него. Паша, ты что, совсем дебил? Ты как в разведку пойдешь? Первому встречному шпиону все выложил! – начал бушевать отец. – Говорил же, никогда не спеши поперед Кирпоноса ! И что это у тебя в руках?
– Зонтик, – пискнул брат.
– Вижу, что не топор. Откуда он у тебя?
– Нашел…
– Смотри мне! – он погрозил Пашке узловатым пальцем и, вырвав зонт, попытался его открыть. – Точно спер где-то?
– Нашел… – начал юлить Пашка, укравший зонтик у старшей сестры своего приятеля.
– Короче, не трепись, чтобы никто ни о чем не догадался.
– И чтобы нас не сглазили, – добавила мать и перекрестилась.
– Пусть так, – кивнул отец.
– Или у людей сложится о нас худое понятие.
– Оно реноме называется, – щегольнул полученными в Москве знаниями отец.
– А ты, Павел, должен молчать как святой пионер Илларион на допросе! – мать строго погрозила Пашке пальцем мать. – Не было бы тут лишних глаз, – скривила губы, – так я бы тебе, Павел, дала бы по всей морде.
– Кать, не на улице же, – предостерег ее отец. – Кругом полно лишних глаз. А так да, согласен, лицо младшого напрашивается на немедленное вмешательство.
– Святой Макаренко и вся пионерская рать! Все бы зубы тебе высадила, Павлик! Я бы тебя разделала, как ежебок черепаху!
Я поежился: мать была сурова. В прошлом году, переодевшись Дедом Морозом, она ограбила детский сад в райцентре, сперев в мешке все подарки, предназначенные для детей. Об этом случае до сих пор по всей области говорили. Так что высадить Пашке зубы было для нее плевым делом.
Тут с боковой улицы вывернулась бабка Явниха, одетая в широкие красные штаны, заправленные в громадные кирзовые сапоги как бы даже не 47-го размера, фуфайку, подпоясанную армейским ремнем и охватывающий голову красный платок. Деревенские меж собой звали ее Лариса Гитлеровна. Судачили, что она дочь сосланного на Колыму кулака, в Великую отечественную войну была повитухой, а когда при Брежневе  рожениц стали возить в роддом в райцентре, она, лишившись почестей и подношений, стала от бессильной злобы ловить и душить на кладбище деревенских кошек.
– Здравствуйте, Виктор Владимирович, здравствуйте, Катерина Егоровна, – блеснула она железными зубами.
– Здравствуйте.
– Мы не к грибнику, и не в разведку! – попытался обмануть бабку Пашка. – Просто гуляем…
– Странный он у вас, – перекрестилась Явниха и, косясь на почти не скрываемую промокшей газетой кочергу в руках матери, на всякий случай обошла их стороной. – Сущий клоп, крапивное вымя, хотя и стоеросовый лоб, чистый Люципер. Клоп, клоп, мизантроп, куды гроб, туды и клоп. Куды клоп, туды и еретик, ерестун тебя дери. На рога тебя Агафье Коровнице !
– В школе им сейчас задают много, вот ребенок и заговаривается, – объяснила старушке мать.
– Сейчас в школе так: до обеда плачут, после обеда скачут, чтоб их разорвало. Учение это бесовское, все от лукавого. Но это еще не беда: был бы хлеб да лебеда. Убереги Параскева Пятница , – перекрестилась Явниха, – уколи веретеном клопа мелкого, клопа верткого. Попался бы ты мне во время оно, коловертыш, я бы тебя спицей-то и выковырнула из мамкиной ступы… – И шустро посеменила прочь.
– Из твоих уст тебе на голову! – мать плюнула ей вслед. – Чтоб у тебя зоб вырос, сухотка тебя забери! Саму тебя пускай поразит моровая язва капитализма! Ну и нечисть белогвардейская! Ведьма окаянная, чародеица! Иродова дочь! Чертознайка!
– Не зря о ней плохие пересуды идут, – кивнул отец. – Социально ущербная и явный деклассированный элемент.
– Может порчу навести, знамое дело, след вынуть. Или икоту напустит, тоже не велико счастье. Или вообще на свинцовых табличках проклятия страшные пишут, их греки дефиксионами кликали.
– Опытные люди всегда имеют понятие об этом, – солидно кивнул отец, – а пустобрехов и финтифеев чураются.
– Не зря говорится, что у которого человека рот полуоткрыт, тот клеветлив. А она воно как зубами сверкает, что твой волк в «Ну, погоди!». Чтоб у тебя дойница пересохла! Соль тебе в очи, кочерга в зубы, горшок между щек, кила  в горло, – процедила сквозь зубы мать и поплевала Явнихе вслед, – головня в рот!
– Лучше в задницу, – хохотнул отец.
Пашка мелко захихикал.
– Дебил, ты лучше вообще молчи! Или ты не мой сын, или у тебя мозги твоей мамаши! – отец стукнул зонтиком малолетнего путаника по голове. Зонтик от удара раскрылся. – А ты чего там сидишь, придурь малолетняя? – шепотом сказал мне. – Беги вперед скорее, пока нет никого вокруг.
– Да не перекрестке не толкись, как шуликун, – посоветовала мать, – глаза любопытным людям лишний раз не мозоль, а сразу в посадку сигай.
Я, согнувшись, перебежал через асфальт и, прижимаясь к деревьям, двинулся по защитной лесопосадке, растущей вдоль шоссе. Мы продолжили прогулочное шествие под дождем и покинули деревенские пределы. Километра через полтора, когда до большого леса оставалось не более пятисот метров, нас нагнал трактор ДТ-75, управляемый парторгом Николаем Ефимовичем Трохой по прозвищу Миллионщик, который был неравнодушен к нашей матери.
– Карл Маркс в помощь! Здорово, Владимирович, привет Егоровна! Куда собрались?
– Гуляем…
– Гуляете? – удивился парторг.
– Гуляем…
– Так дождь же?..
– Алексей, человек божий, – выдавила мать, – в решете море переплыл и не намок, а мы…
– А мы гуляем! – перебил ее отец. – Для моциона.
– Паша, а ты не замерз? – не унимался парторг.
Брат угрюмо молчал и делал вид, что вопрос к нему не относится.
– Егоровна, чего это он?
– Да не выспался он, Николай Ефимович. Не обращай внимания, – ответила она.
– Может подвезти вас?
– Нет, не надо, – отказался отец, косясь на лес.
– А ты чего же, Ефимович, разве не пьешь сегодня? – деланно удивилась мать. – Суббота же?
– Вот сейчас домой вернусь, – солидно крякнул Миллионщик, – да и накачу казенной за Партию и за крепкое здоровье нынешнего генсека. Ты как на это смотришь, Владимирыч?
– Ты езжай, Ефимович, – махнул отец, – мы погуляем.
– Ладно, поехал я, – трактор развернулся, обдав их липкой грязью из-под гусениц, и рванул к деревне.
– А что, если это леший? – посмотрел вслед удаляющемуся ДТ Коля.
– Не плети ерунду! – мать дернула его за плечо. – Какой он леший?
– Сама говорила, – надулся Коля, – что леший может кем угодно обернуться, хоть лосем.
– Обернуться может, а на тракторе ездить – нет.
– Почему?
– Он соляры запах не переносит.
– Хватит трепаться! – не выдержал отец. – Торчим тут у всей деревни на виду, как тополь и два дуба на Плющихе! Айда в лес!
– Интересно, кто тут тополь? – подозрительно спросила мать.
– Известно кто, – отец отвернулся от них и устремился к лесу.
– Сам ты дуб! – сплюнула вослед мать. – Кочерга тебе поперек! Падла купоросная!
– Я же говорил, – громко прошептал Пашка, – что он падла. А он…
– И ты падла! – мать щедро одарила Пашку оплеухой. – Вить, может, вернемся? – сказала громко. – Мы уже мокрые, как морские зюзики.
– Куда мы теперь вернемся? Тогда нас сразу заподозрят! Хватит языки бить, пошли за грибами, так идем за грибами! Потерпите, недалеко уже. В лесу не так льет. За мной!
– Витя, какой же ты бурдулек ! – любила мать по темноте своей всякие старые слова употреблять.
– Молчи, кекельба  драная! – отец считал себя человеком образованным.
Так, громко переругиваясь, добрались до леса.
– И еще, – мать остановилась перед стеной деревьев и повернулась к нам, – не вздумайте лешакаться!
– Чего? – не понял Пашка.
– Не поминайте в лесу лешего никогда, не лешукайтесь! Накличете на свою голову и я с вами как кур во щи попаду заедино. Меньше галдите, леший не любит шума в лесу. И не вздумайте свистеть, – погрозила кулаком, – придушу!
– Но ты же говорила, что шум и свист нечистую силу отпугивает? – удивился я. – Почему же тогда не свистеть?
– Не умничай, молод еще! – мать отписала мне тумака. – Для того и не свистеть, чтобы леший не обиделся. Хватит трепать языками, по грибы пришли! Куда рванули? – цепко ухватила нас с Пашкой за плечи, удерживая. – Вить, ты тоже постой.
– Чего еще? – недовольно спросил отец.
– Сетку дай и решето, – потребовала мать.
Я послушно достал из мешка сеть, украденную отцом у приезжих рыбаков из райцентра. Мать накинула сеть на себя на манер плаща. На голову надела перевернутое решето, приговаривая:
– Надеваю сито, чтоб быть грибами сытой.
Отец молча покрутил пальцем у виска.
– Помолимся Станиславу-грибовику, – строго сказала мать и затянула: – Святой Станислав, грибов нам послав. Сами едим, на другие глядим. Святой Станислав, грибов нам послав: полные лукошки и собаке и кошке. Дал Господь нам роток, дай Станислав гриба кусок. Стоит за мною стеной Станислав-грибовик с властью грибной. Святой Станислав…
– Да хватит уже!!! – отец так заорал, что с листьев ближайших деревьев обрушились дождевые капли. – Поносил? Дай поносить другому! – потребовал он, срывая надетый на меня плащ ОЗК.
– А я как? – обиженно поинтересовался я. – Голый буду?
– Одень вот, – протянул мне свой промокший насквозь пиджак. – Ты же у нас закаленный, не замерзнешь.
– Витя, какой же ты бесчувственный. Прямо как носорог! Он же замерзнет.
– Чего это он замерзнет? Я с пиджака воду струхивал, тепло будет. Как говорится, дружба дружбой, а пиджачок врозь.
– Только струхивать ты и умеешь, ни на что больше не годен!
– Помолчи, не до тебя. Пусть крепится, как твой святой пионер Илларион.
– Не трожь святого, падла! – мать погрозила кочергой.
– Светлые святки – ноские куры, – пробормотал отец вместо ругательства. – Давайте уже грибы искать!!!
Отец по лосиному вломился в лес. Мать плюнула через левое плечо, угодив Пашке на голову, и толкнула нас к деревьям:
– Ищите! Но далеко не отходите, а то потеряетесь. И еще: грузди и рыжики не берите – под ними боровые хоронятся, да ими же и питаются. Еще заразу какую подхватите от них. И самое главное: если будете все правила соблюдать, себя в лесу вести правильно, то, глядишь, дадут Бог и святой Ленин, защитник коммунизма и податель социалистических благ, сжалится над вами, убогими, леший, не тронет.
Мы начали искать грибы. В лесу было чуть теплее, но так же сыро: вода лилась не только с неба, но и с веток и листьев. Я быстро вымок. Мать бдительно следила за Пашкой.
– Стой, балбес! – внезапно закричала она на весь лес. Даже в деревне, наверное, было слышно. – Там волчье лыко! Не подходи!
Испуганный Пашка шарахнулся в сторону.
– И туда не иди!
– Почему?
– Там волчьи ягоды!
Потом… потом я увидел гриб: громадный крепкий боровик. Я подобрался поближе, открыл нож… Гриб вдруг гулко захохотал и кинулся наутек. Я от неожиданности плюхнулся задницей на покрытую мокрой листвой землю, ошарашенно глядя на то место, где только что красовался боровик. Хоть я и пионер, но рука сама потянулась перекреститься.
– Что ты шумишь? – раздался слева крик матери. – Все грибы своим дурацким хохотом распугаешь, баран!
– Это не я.
– Головка от буя, – донесся справа голос отца. – Чего расселся, как удав на именинах? Пришел по грибы, так собирай грибы, а не спи на ходу!
– Это гриб хохотал, – не особо надеясь, что родители мне поверят, сказал я.
Слева сквозь ветки и кусты просунулась кочерга и щелкнула меня по голове.
– Сухотка тебя раздери! Хватит придуриваться, не в военкомате, – сказала мать. – Вставай и собирай грибы. Не наберешь сегодня на жаренку – вздую! Вот прямо этой кочергой и вздую!
Я нехотя поднялся с земли и опасливо стал высматривать грибы. На кочке стоял мой знакомец – боровик-хохотун. Я застыл, глядя на него. Казалось, он так же смотрел на меня. Но чем он мог смотреть? У грибов же нет глаз. Да и смеяться они не могут. Так себя успокаивая, я начал мелкими шажками подбираться к нему поближе. Гриб издевательски захохотал и не спеша начал отступать, ловко скользя среди кочек. Сзади послышался треск сучьев, я оглянулся… Мохнатая разлапистая фигура сшибла меня с ног и, тяжело усевшись сверху, начала душить.
– Леший!!! – истошно заорал я, пытаясь отбиваться, но леший был сильнее.
Нож я уронил при падении. Рука судорожно нащупала «счастливый» сучок в кармане. В глазах уже темнело от удушья и я ткнул выхваченным сучком в покрытое листьями и мхом лицо. Угодил в глаз – на меня брызнуло горячей кровью. А потом позади лешего возникла мать и, широко размахнувшись, врезала ему кочергой по затылку. Раздался мерзкий костяной хруст. Леший завалился на меня. Маска из листьев свалилась с лица… Мертвого отцовского лица.
Я с трудом выбрался из-под трупа.
– Как я его?! – гордо спросила мать. – А Витька не верил, что кочерга от лешего поможет.
Голос у меня пропал, и я лишь молча тыкал пальцем вниз, указывая на труп.
– Чего ты кривляешься, как клоун Клепа? – нахмурилась мать. – Что там?
– Батя, – с трудом вытолкнул я застрявший в горле комковатый вязкий голос и снова указал на труп.
Мать присмотрелась, потом присела возле тела, повернула его голову. Встала.
– Пошутить хотел, придурок! – с отвращением плюнула на труп. – Доигрался, бурдулек образованный! Учти, – поигрывая кочергой, посмотрела на меня, – это ты своим сучком в глаз ему до мозга достал и убил. Я сзади не видела, что это Витька. В тюрьму ты сядешь!
– Я не хочу в тюрьму! – я едва не заплакал.
– Значит так, – деловито начала мать, – Витьку закапываем, а в понедельник всем говорим, что он в город поехал.
– А машина?
– Скажем, на попутке до трассы, а там на автобусе.
– Вас же Троха видел…
– И Троха и Явниха и Сазан, – мать покачала кочергой. – Ты думаешь, Сазон и Троха нам случайно встретились? – покачала перед моим лицом указательным пальцем. – Нет, нет и еще раз нет! Это был знак, это Провидение так указало нам на нечистых, классово чуждых, потомков сожительства падших ангелов и недостойных баб человеческих! Внешне они неотличимы от нас, нормальных людей, но мы-то знаем… Им цена: копейка в базарный день. Раньше таких называли «болтунами», «неопределившимися», «малефиками-зловредителями» и «пособниками» и всячески клеймили, а сейчас времена пошли помягче, вот и приходится самим все решать, выжигать скверну каленым железом из тех, кто поклоняется не социализму, а пережиткам мрачных эпох: мнимым, отсталым и ложным поганым богам, не поспевающим за мерным бегом прогрессивного времени, ставшими в наш атомный и космический век демонами.. Придется их навестить ночью, чтобы не болтали…
– Ты их убьешь?..
– Не ори! Не я, а мы.
– Мы?..
– А ты как думал? Что моими руками весь жар загребешь? Надо помогать родителям. Пока бери Витькин нож и копай могилу. А я пойду: Пашку поищу…
– И Пашку?.. – прошептал я.
– Зависит от того, что он видел.
Пока я копал отцу могилу ножом и палкой, наглый боровик надсмехался надо мной из-под дуба, но я уже не обращал на него внимания – страх перед матерью вытеснил все прочие страхи.
– Я Пашку послала к выходу из леса, – будто привидение возникла рядом мать, – будет ждать нас там.
– А мы?
– А мы сейчас закопаем Витьку и пойдем домой: поужинаем и обсохнем. А как стемнеет…
Меня передернула дрожь.
– Плащ с него давай снимем, еще пригодится.
Сняли плащ, я хотел положить на труп снятый с себя пиджак.
– Ты чего? Оставь, вырастешь – будешь сам носить. Не новый же тебе покупать потом. И сучок из глаза забери. Он счастливый…
Сняла с шеи убитого мешочек с травами:
– Не пропадать же добру.
Закопав тело, вышли из леса.
– А где грибы? – удивился Пашка.
– Нет еще грибов, – на ходу объяснила мать. – Рано пришли.
– А папка где?
– А папки с нами не было.
– Как это не было? – брат от удивления даже остановился.
– Не было. Он уехал.
– Туда, куда крылатая птица не залетает. В город, в общем, поехал. Поэтому его с нами и не было. Виталий, скажи.
– Не было, – не глядя Пашке в глаза, подтвердил я.
– Как же не было, если он у меня зонтик взял?
– Зонтик? – мать обернулась. – Павел, если ты зонтик потерял, растратчик криворукий, то имей смелость честно это признать, по-мужски, а не сваливай свою вину на других.
– Но…
– Замолчи, ерь мадагаскарский!!! – она погрозила кочергой. – А то вздую! Не перестанешь врать – тебе будут сниться змеи и кал у тебя станет зеленым! А сейчас замолчи и марш домой! Заманил нас в лес в такую слякоть, да еще и отца подло оговаривает. Бегом домой!