Ниже ватерлинии. Сборник о службе подводников ВМФ

От автора
Уважаемые читатели! Перед вами новый сборник рассказов морского офицера, это второе издание книги «Ниже ватерлинии», исправленное и дополненное некоторыми зарисовками, карикатурами и фотографиями. Подготовить и издать эту книгу меня побудило желание рассказать об отдельных эпизодах нашей жизни и службе во флоте, которые не упоминались в первом издании. В период расцвета и могущества атомный подводный флот ВМФ СССР представлял собой основу морской мощи державы. Ежедневно на боевой службе в глубинах Мирового океана патрулировали десятки подводных лодок, оснащённых оружием с ядерными боеголовками.  Службу на этих кораблях несли мои боевые современники.
О героизме и подвигах моряков-подводников написано немало книг. Это всё так. Но каждому этапу жизни присущи свои подвиги, свой взгляд на службу. Кроме того, мне хотелось показать своеобразные, и даже неординарные, стороны жизни и службы подводников, их юмор, слабости и даже некоторые причуды. Мы тогда были молоды и энергичны, а молодости присущи и жизнелюбие, и смех, и задор. Без этого, мне думается, не будут видеться сочными краски нашего времени. Герои рассказов - не выдуманные персонажи. Это те, с кем мне пришлось служить бок о бок длительное время, а со многими из них - в глубинах морей и океанов выполнять задачи боевой службы.

 «ПОДВОДНАЯ»  СТЕНГАЗЕТА

Неделями не всплывая в надводное положение, когда подводников донимает размеренная и однообразная жизнь, когда всё чаще всплывают мысли о желанной встрече с родными и близкими, то спасением от уныния, безразличия и депрессии становится Его Величество Юмор.  Именно он позволяет решать трудные проблемы смехом, настроиться на позитивный лад, отвлечься от негативных мыслей. Без юмора на подводной лодке жить очень трудно, и даже невозможно.
Однажды, в ходе боевой службы мне в голову пришла такая мысль: а что если смешные истории будут поступать на лодку как бы «извне», но, конечно, не из Центра связи с подводными лодками. Так родилась идея создать некий фантастический персонаж, дать ему смешное имя, «разрешить» посещать лодку и наблюдать за работой подводников. Таким персонажем стал профессор Монруб, доктор подводных наук, который через устройство для удаления контейнеров (ДУК) попадает внутрь подводной лодки. Он незаметно обходит отсеки, замечает какие-то нарушения в несении вахты подводниками, обращает внимание на различные курьёзы и просто смешные истории. Все эти замечания потом печатались на машинке и в «Боевом листке» вывешивались в четвёртом отсеке на верхней палубе.  Фамилия офицера, который вместе со мной готовил эти юморески, не разглашалась, скажу только что звали его Сергей.
Первые выпуски таких «Боевых» листков сразу же вызывали у экипажа приступы смеха, различные догадки, и попытки понять, кто стоит за этим. То, что замполит является организатором и вдохновителем Монруба они долгое время не знали. В «поле зрения» Монруба попадали не только матросы и старшины, но и многие офицеры. Надо заметить, что сатиры, злобного юмора, унижения достоинства подводников, не допускалось.
Вместе с выпуском «произведений профессора Монруба, появилась задумка изложить подобные материалы не только в письменном виде, но и сопроводить их дружескими шаржами, с учётом того, что визуальное изображение сильнее воздействует на человека. К великой радости у нас в экипаже служил мотористом мичман Сергей Тетерин, который великолепно умел рисовать. Он вахту нёс у дизель-генератора в пятом отсеке, времени свободного у него было с избытком, в подводном положении, как известно, дизель не работает, находится в запасном режиме. Согласовав с командиром   БЧ-5 Николаем Якушовым занятость  Тетерина на вахте, я предложил Сергею рисовать шаржи на темы, которые мной были ему предложены.  За три четверти похода у меня набралось около тридцати различных курьёзных случаев. Тетерин рисовал шаржи на ватманских листочках размером 9х13 сантиметров. Получались своеобразные «фотокарточки», которые я собирал в течение боевой службы.  За две недели до окончания похода эти карточки были наклеены на большие листы ватмана, и получилась такая своеобразная «подводная» стенгазета. Когда газету вывесили на всеобщее обозрение, подводников было не оторвать от неё. В рисунках в том или ином виде  созданы шаржи более, чем на девяносто человек.  После боевой службы эту газету кто-то из подводников у меня вытащил из кабинета, таким образом, следы её я утерял. Впоследствии её отыскал Николай Якушов и сохранил  как памятный сувенир с боевой службы. Совсем недавно его сын Вадим сообщил моей дочери Наташе, что у него находятся двадцать восемь карточек из этой газеты, копии их он переслал ей. Содержание некоторых стёрлось из моей памяти, прошло всё-таки более сорока лет после этих событий, но многие эпизоды удалось вспомнить.
Эти рисунки условно можно было разделить на несколько отдельных тем, главной из которых являлась тема борьбы за безупречное несение ходовой вахты.  Дадим по возможности описание каждого шаржа.
«Индивидуальный подход». Определение места подводной лодки по звёздам в океане является важнейшей задачей экипажа, и в первую очередь штурманской службы. Обсервация проводится во время сеанса связи лодки с Центром управления. Молодому командиру штурманской группы однажды не удалось определить место подводной лодки,  были допущены некоторые организационные просчёты. Свои ошибочные действия он пытался объяснить плохой работой выдвижного устройства навигационной системы  «Волна». Этот момент стал сюжетом для шаржа.
На тему пользования фановой системой сделан шарж «Гальюномания». Некоторые подводники из «люксов» (это все, кроме  специалистов электро-механической боевой части) не очень хорошо умели пользоваться гальюном. При неправильном обращении с унитазом воздух из баллона для продувания  содержимого выбрасывает фекалии прямо в туалетное помещение, и запахи распространяются по всему отсеку.
Одно время подводники 9-го отсека (вспомогательных механизмов – камбуз, каюты и т.д.) слабое внимание уделили приборке верхней палубы, по углам и под резиновым настилом оставалась грязь, в результате чего появлялся неприятный запах. Чтобы побудить личный состав  отсека следить у себя за чистотой и был создан шарж «Они из 9-го».
Как известно, камбуз является объектом особого внимания всего экипажа, а начальника медицинской службы в особенности. Проверяя работу коков, он наткнулся на факт вопиющего безобразия. Один из камбузных работников решил помыть ноги прямо на камбузе.  Это нарушение было решительно пресечено, а матрос стал «героем» шаржа «Чистюля».
Борьба со сном на вахте являлась важнейшей заботой вахтенных офицеров, этой теме посвящались шаржи «Сновидансы на вахте» и «Вахта автоматическая». В них были «пропесочены» подводники мичман Лунёв и матрос Шаповалов.
Сбой в охлаждении одной из навигационных систем типа «Мечта» вызвал недоумение у командира штурманской боевой части Владимира Сухорукова и командира 3-го дивизиона Сергея Чернявского. Они привлекли к этой теме командира трюмной группы и мичмана – специалиста трюмного. Неисправность была устранена, а это «совещание» получило название «Военно-трюмный совет на штурманскую тему».
На боевой службе, как и на берегу, служебная деятельность планируется на каждые сутки. Все командиры подразделений подают свои планы старшему помощнику, а он уже готовит план за  весь экипаж. Начальник химической службы Евгений Тихомиров систематически забывал составлять суточный план, ему посвящен дружеский шарж «Из неподслушанного разговора».
Недавно назначенный на должность командира дивизиона движения Сергей Хижняк внимательно изучает своих подчинённых – командиров групп дистанционного управления Васильева, Жесткова, Рубцова, Решёткина и других. «Козырные карты" - дружеский шарж выполнен на эту тему.
Шарж на инженера радиотехнической службы Анатолия Азамата назван «Вот это «подарочек».  Вахтенные офицер и механик 2-ой боевой смены обсуждают, как им выйти из неприятной ситуации, которую им создал молодой офицер. Они переживали за то, как бы их смене не оказаться на последнем месте в соревновании.
Некоторые шаржи были направлены на корректировку некоторых нравственных позиций подводников. Так, например, матрос Шестопал умел «модернизировать» штатную флотскую одежду, перешивал матросские брюки, бескозырки, прибивал высокие каблуки к ботинкам. У некоторых матросов это считалось модным, можно в отпуске блеснуть в этом фирменном обмундировании.  Шарж на эту тему был назван «Шестопалый коробейник».
Матрос Киченко не стремился глубоко изучать Корабельный устав и Руководство по борьбе за живучесть, считал, что ему достаточно знать свою книжку «Боевой номер» (персональная инструкция для каждого матроса). Это нашло отражение в шарже «Ущипенец».
В ходе несения боевой службы  с первых же дней организовывалось и проводилось соцсоревнование  между боевыми сменами за лучшее несение ходовой вахты, победители поощрялись командованием лодки, виды поощрения были самыми разными. Каждому подводнику вахтенные офицеры и механики выставляли персональные оценки. Кроме этого учитывалось участие моряков в рационализаторской и изобретательской работе, в художественной самодеятельности, выпуск стенгазет боевых смен и боевых листков. Этому виду деятельности посвящены шаржи «Досоревновались» и «Бои без правил». Правда, не забывали отметить и лучших в борьбе за живучесть подводной лодки. Среди них были Мажаров, Кульков, Борисов, и другие подводники. «Их знают  все» - так говорили об этих передовиках.
Чтобы побудить подводников лучше изучать устройство лодки командование  предлагало желающим участвовать в рационализации и изобретательстве, хуже не будет, а люди заняты. Желающих было много, благо внедрять эти предложения и изобретения  на боевой службе не надо было. Все эти предложения учитывались в бюро РИЗ (рационализации и изобретательства), которое возглавлял командир БЧ-5. Этот эпизод отражён в шарже «В бюро РИЗ».
Примерно за две недели до завершения боевой службы  проводились экзамены на классность, это своеобразна репетиция сдачи экзаменов, которые должны быть проведены на берегу флагманскими специалистами. К ним готовились подводники основательно и волновались вполне реально. В состав приёмной входили начальники химической и медицинской служб, командиры электротехнического дивизиона и дивизиона живучести. Возглавлял приёмную комиссию командир БЧ-5. На эту тему шарж «Приём экзаменов на классность».
«СПОР «интеллектуалов» на пульте ГЭУ» - это шарж на тему слабого знания некоторыми офицерами классической русской литературы.
К нам  в экипаж помощником командира был назначен капитан-лейтенант Анатолий Ришард, который раньше служил на дизель-электрической подводной лодке. Для него устройство главной энергетической установки с ядерным реактором было совершенно незнакомо. Нужно было приложить огромные усилия, чтобы изучить совершенно новый для него тип энергетической установки. Об этом говорит дружеский шарж «Что-то всё не так, как у нас на «дизелях». Надо бы половину выбросить».
Старший помощник командира Владимир Васильевич Агапитов по службе был занят, как и положено старпому,  до предела. Времени у него не хватало на чтение художественной литературы, но если строго организовать свой рабочий день, то можно было бы выделить свободные минуты и для пополнения своего образовательного багажа. Шарж «Старпом, имея много дел, в другие книги не глядел» - эта фраза должна была напомнить старпому о Пушкине. Однако, журнал учёта событий чаще всего мозолил руки старпому.
А вот некоторые вахтенные офицеры позволяли себе во время несения выхты изучать устройство любимой мужской игрушки в те годы - автомобиля «жигули».  Они вызывали в душе командира второго дивизиона «Приятные воспоминания».
Некоторые офицеры, подражая моде, а на самом деле из-за избытка лени не брились. Причём устраивали негласный конкурс на самую красивую бороду. Шаржем «Обет» мы хотели посмеяться над этой глупой модой.
На тему отдыха в свободное время появились шаржи «За шахматную корону», «Квартет на козлетоне» и «На старт, внимание, марш!»  Некоторые подводники услаждали свой слух игрой на баяне, кроме того они готовились к участию в концерте художественной самодеятельности. Об этом в шарже «Очередная репетиция».
Заключительный шарж бы сделан Сергеем Тетериным  на авторов этой «подводной» газеты. В качестве рабочей лошадки художник изобразил самого себя, Николай Якушов погоняет художника кнутом, а уж за плугом изображён автор этого проекта. «Редакционно-колхозное трио» или «Как мы делали газету».               

СЕНАТОР

В этой истории не всё мне удалось видеть своими глазами и слышать из первых уст. Но о совместной службе с «сенатором» я могу рассказать достоверно. А вот как он простой командир атомного подводного ракетоносца стал контр-адмиралом, а затем и депутатом Верховного совета СССР, я узнал от своего давнего знакомого Сергея Стеблова.
В те годы, когда «дорогой Леонид Ильич» проявлял особую заботу о партийно-политической работе в Вооружённых силах, политуправление ВМФ возглавлял Василий Макарович Гришечкин. Многое тогда в служебной карьере офицера зависело не только от расположения звёзд на небе, но и на погонах тужурки высокого начальника. Василий Макарович судьбой обойдён не был, «трёхзвёздный» адмирал, орденов и медалей хватило бы пятерым на парадный мундир, кандидат в члены ЦК КПСС. Ну что ещё надо, чтобы полностью удовлетворить личное тщеславие?
Однако, не всё так просто. Оказывается, была у него затаённая мысль стать депутатом Верховного Совета СССР.  А тут как раз удобный случай подворачивается. В состав Северного флота вошёл новейший крейсер стратегического назначения – первенец новой серии подводных атомоходов. Командиру лодки капитану 1 ранга Виктору Крылову срочно присвоили высокое воинское звание контр-адмирал. В истории отечественного флота такого ещё не было, чтобы кораблём, каким бы большим и грозным он ни был, командовал адмирал. Адмирал - слово арабского происхождения и в переводе на русский язык означает «повелитель морей», т. е. такой флотский чин, которому подвластны все корабли на море.
И вот у Гришечкина родилась простая, но завораживающая своей дерзостью мысль предложить руководству Главного политического управления армии и флота выдвинуть кандидатуру контр-адмирала Крылова на должность депутата Верховного Совета СССР. Василий Макарович мыслил перспективно: кто же после присвоения командиру лодки адмиральского звания сразу же выдаст и депутатский мандат?  Вот тут-то вышестоящее начальство и примет единственно верное и, с точки зрения Василия Макаровича, абсолютно логичное решение.
«Зачем же Крылова в депутаты, тут нужен более солидный и достойный человек, флот-то вон как растёт! А что если тебя, Василий Макарович, послать в Верховный Совет?  А то у нас среди депутатского корпуса политработников такого уровня явно не хватает. Ну, для приличия отнекнусь, а потом, как бы взваливая  на себя всю тяжесть высокой ответственности, соглашусь. Это ведь не мне лично надо, зачем оно мне?  Просто депутатский мандат престиж военно-морского флота поднимет в глазах партии и правительства» - так рассуждал про себя Василий Макарович.
Главное политуправление СА и ВМФ в те годы возглавлял очень пожилой генерал, поэтому преклонный возраст не позволял ему мыслить тонкими шахматными комбинациями. Он воспринимал всё, что ему говорили как ребёнок, как истину высшей пробы. Так случилось и в этот раз. Гришечкин с большим подъёмом, можно сказать даже с пафосом, выступил на заседании бюро ГЛАВПУРа о состоянии политработы в военно-морском флоте и в заключении предложил рекомендовать командира новейшего подводного ракетоносца контр-адмирала Крылова Виктора Павловича  выдвинуть депутатом Верховного Совета СССР. Начальнику ГЛАВПУРа  эта мысль показалась вполне уместной, своевременной и даже новаторской. Эх, не хватило старому политбойцу, бывшему видному чекисту прозорливости, не хватило полёта фантазии рассмотреть в пафосе Гришечкина  депутатский  значок на его мундире!.. Слишком утончённой была игра Василия Макаровича, слишком много он вложил в неё византийской изощрённости.
Ну, а дальше дело пошло по накатанным рельсам. В Литву дали команду избрать Крылова Виктора Павловича депутатом Верховного Совета СССР. Мало ли что его там никто не знал, мало ли что он там никогда не был, это всё не помехи. И вскоре ему единогласно доверили представлять интересы советской Литвы в Верховном Совете СССР. Подводники с тех пор стали называть его «сенатором».
Я эту историю и не записал бы в свой дневник, но судьба не раз сводила меня с сенатором Крыловым. Надо же было так случиться, что вскоре меня назначили к нему заместителем командира  ракетного подводного крейсера. Все знали, что Виктор Павлович и до депутатства не был трезвенником, а теперь стал пить без оглядки на местное начальство. Командование дивизии, да и флотилии, об этом знало. А что сделаешь?  Депутат Верховного Совета СССР – государственная личность, не моги тронуть! На подводную лодку Крылов стал спускаться всё реже и реже. Офицеры откровенно шутили: появление командира на подводной лодке это новое проявление заботы партии и правительства о Военно-морском флоте. Я тоже знал о пагубной страсти командира, но что поделаешь, в таком возрасте люди не перевоспитываются, придётся молча нести свой крест, надо служить вместе.
Однажды находились мы в Полярном, ремонтировались. Собственно, и ремонт-то был незначительный. Подправили рубочные горизонтальные рули и на завтра были готовы уходить в свою базу. Командир убыл в штаб флота, старпом остался старшим на борту. Вечером Виктор Павлович прибыл что называется «на бровях». Вахтенный офицер - дело привычное - засунул его в каюту и поставил туда же жёлтый командирский портфель, который мне показался подозрительно тяжёлым. Так и было, портфель до отказа был заполнен бутылками водки и коньяка. Я забрал его и поставил в свою каюту. Надо было прервать запой командира, ведь скоро выход в море. Затем вызвал к себе начальника химической службы Евгения Ерошина и начальника медицинской службы Михаила Щербова.  Мне говорили, что они были офицерами, особо приближёнными к командиру, потому что, получая значительную часть корабельного спирта, охотно похмеляли его при запоях. С ними у меня беседа была очень краткой.
- Товарищи Ерошин и Щербов, предупреждаю вас: если дадите командиру спирта –  пойдёте на парткомиссию.  По строгому выговору с занесением получите точно, и тогда ваше спланированное повышение по службе будет весьма призрачным.
- А что нам делать, - взмолился Щербов, - не дадим похмелиться – командир нас придавит как тараканов. Дадим – Вы, Владимир Николаевич, прихлопните как мух.
- Идите к старпому и отпрашивайтесь куда-нибудь по своим делам.
Тут химик вспомнил, что ему надо подать заявку  на проверку индивидуальных  дозиметров, а доктор – пополнить запасы медикаментов. А я нахожусь в своей каюте, что-то читаю, вдруг вахтенный офицер по корабельной трансляции докладывает, что меня вызывает командир. Захожу в каюту командира.
-Где мой портфель? – интонация голоса Виктора Павловича не предвещает ничего хорошего.
-У меня в каюте. Как придём в свою базу, сразу же верну его Вам, - отвечаю командиру.
-Как ты со мной разговариваешь! Выйди вон! – злится Крылов.
Я ухожу из его каюты, занимаюсь своими делами. Через полчаса из центрального поста слышу:
-Владимир Николаевич,  командир просит Вас  зайти к нему.
Картина меняется заметно.
-Владимир Николаевич, ты мне хоть одну бутылку верни, а остальные потом, в базе отдашь, - вполне миролюбиво просит командир.
-Не могу, Виктор Павлович, завтра с утра выход в море, кто будет кораблём управлять?
-Да брось ты!  Всё нормально будет. Первый раз что ли!?
-Виктор Павлович, я сейчас прикажу горячий чай Вам в каюту принести.
-Да на хрен мне твой чай сдался!  Нет у тебя уважения к адмиралу, тем более к депутату! Плохо у нас с тобой служба складывается!
Я вышел из каюты, распорядился по поводу горячего чая, а сам не могу успокоиться. Через несколько минут вахтенный офицер стучит ко мне в каюту и докладывает, что командир убедительно просит меня зайти к нему.
- Знаешь, Володя, вон у меня блокнот с депутатскими бланками, готовь депутатский запрос куда тебе надо, я подпишу. Многие у меня такой бланк просят. Да налей ты мне хоть полстакана водки, - умоляет сенатор, - голова раскалывается, а ты жмотничаешь!
-  Виктор Павлович, дома я вместе с Вами выпью, а сейчас нельзя.
- Что ты такой упрямый!? Да как назло старпом химика и доктора с корабля отпустил. Ладно, ну хоть в чай плесни немного коньяка.
Пришлось разбавить горячий чай коньяком.
Утром мы были в море. Командир стоял на мостике угрюмый и злой, досталось всем – старпому, вахтенному офицеру, сигнальщику, даже химику и доктору, которые не вовремя поднялись на ходовой мостик.
Но всему бывает конец. В Москве ещё не знали, что Крылов пьёт, и назначили его командиром нашей дивизии. Я с облегчением вздохнул, пусть его теперь там удерживают от «выпадения в осадок». С новым командиром Куравлёвым  Виктором мы быстро нашли общий язык. Наш подводный крейсер назначили инициатором социалистического соревнования в Военно-морском флоте. Известное в то время письмо Леонида Ильича в адрес нашего экипажа упоминалось чуть ли не в каждом номере флотской газеты. В конце года нас объявили победителями в этом соревновании, а фамилии командира и мою выбили на мраморной доске в музее Вооружённых Сил СССР. Служи да радуйся!
Но как принца датского преследовала тень его отца, так и Крылов нет-нет да и пересекал мой путь. Готовясь к ракетным стрельбам, мы стояли под погрузкой практических (без ядерного заряда) ракет. Старшим на борту лодки как раз был командир дивизии контр-адмирал Крылов. Пока мы «сидели» по боевой тревоге, он уже успел хорошенько «взбодриться» и, еле шевеля языком, разговаривал с кем-то по телефону. По каналам особого отдела КГБ (на каждом таком ракетоносце был штатный офицер особого отдела)  информация о пьяном комдиве дошла до Командующего флотом. Ни командир, ни я об этом не знали.
Вдруг последовал  телефонный звонок из штаба флота от оперативного дежурного – командиру и замполиту немедленно прибыть к Командующему флотом. Мы были в недоумении, зачем вдруг понадобились высокому начальству. Наверное, на учение будет выдано какое-нибудь новое задание. С этой мыслью мы прибыли в приёмную Командующего. Адъютант доложил о нашем прибытии, и мы вошли в его кабинет.
- Командир, в каком состоянии у Вас на борту командир дивизии? - строго глядя на Куравлёва, спросил Командующий флотом.
- В нормальном, - не моргнув глазом, докладывает командир, - правда, немного болен, видимо, простудился, товарищ Командующий.
Меня он спрашивать не стал, замполит по своей дури может и что-нибудь другое ляпнуть. Командующий был человеком, хорошо знающим и службу и жизнь. Он распорядился послать на лодку дежурного врача и заместителя начальника политуправления флота контр-адмирала Лифанова. А нас с командиром отпустил и даже приказал отвезти на лодку на дежурной машине, корабль не должен быть долго без командира.
Мы прибыли на лодку раньше дежурного врача и  флотского политработника. Крылов благодушно сидел в каюте и допивал очередную бутылку водки. Что делать? Командир вызвал начмеда и приказал ему привести каюту в лазарет, в котором единственный больной  - командир дивизии.
-И чтобы запаха перегара не чувствовалось, доктор, - в заключении потребовал командир.
Как ни был пьян комдив, но из нашего рассказа понял, что может крупно «погореть». Крылов тут же разделся до трусов, натянул разовую рубашку и лёг в заправленную свежими простынями кровать. Щербов натащил в каюту кучу разных  лекарств,  разбрызгал какие-то  капли с острым запахом по всем углам каюты, а также на кровать и даже самого комдива.
Первым на лодку прибыл дежурный врач из госпиталя.  Он посчитал пульс, спросил о самочувствии, замерил артериальное давление и, слегка улыбаясь в свои усы,  заметил:
- Мне здесь делать нечего. Вам лучше знать, как лечить адмирала.
После этого стал подниматься наверх. Я за ним. При выходе с мостика встречаю контр-адмирала Лифанова. Тот поздоровался с дежурным врачом и спросил его о самочувствии комдива. Врач ответил гениально кратко:  – «Больной контактен», -  и сошёл с корабля.  Лифанов спустился в лодку, выслушал доклад Куравлёва и прошёл к комдиву.
- Как самочувствие, Виктор Павлович, может какие просьбы будут, может чем-то помочь? – с деланным участием спросил Лифанов.
Крылов старательно изображал роль больного. Я даже предполагать не мог у него такой артистичности. Слегка кашляя в сторону, слабым голосом ответил, что ему уже лучше и что завтра он обязательно встанет на ноги. Лифанов, как и дежурный врач,  догадался, что здесь дело не всё чисто,  почувствовал запах спиртного и несколько раз потянул воздух ноздрями. Щербов тут же нашёлся:
- Товарищ контр-адмирал, я для профилактики простуды давал товарищу комдиву двадцать граммов медицинского  спирта.
- Понятно, понятно, для профилактики обязательно надо, - не скрывая иронии, сказал Лифанов.
Когда он сошёл с подводной лодки, мы поняли, что официального разноса не будет. Да и кому нужен был скандал, связанный с пьянством депутата Верховного Совета. А вот оперативного работника – офицера особого отдела КГБ на нашей лодке заменили. О причинах можно было только догадываться.
Три года сенатор командовал дивизией. Критической каплей, которая поставила точку в его флотской карьере, было последнее заседание сессии Верховного Совета СССР.  На это заседание Виктор Павлович пришёл после затянувшейся выпивки, сел в своё кресло и … безмятежно уснул. А рядом сидел очень известный маршал. Он в перерыве подошёл к Главкому ВМФ и по-товарищески попенял ему. Что же это, мол, у тебя, Сергей, на сессию пришёл твой пьяный адмирал и сразу же уснул.
В кабинете Главкома Крылов оправдывался тем, что было жарко, и что он выпил-то всего бутылку пива, вот с непривычки и задремал. Главком не стал долго разбираться и тут же приказал освободить Крылова от должности комдива. Назначили его с большим понижением в один из НИИ ВМФ начальником какого-то второстепенного отдела.
Перед отъездом из гарнизона Виктор Павлович прошёл обследование в госпитале и, по традиции сделал «отвальную». Поднимая  свой бокал за новое назначение,  он сказал:
- Вот все говорят, что Крылов пьёт, Крылов пьёт! А у меня давление сто двадцать на восемьдесят и кардиограмма без единой зазубринки!
Когда речь зашла о злополучной сессии Верховного Совета, Крылов больше всего возмущался  тем, что маршал вместо того, чтобы по-товарищески толкнуть его в бок, когда он задремал, пошёл ябедничать Главкому.
Пришлось мне однажды отдыхать в санатории «Майори» на Рижском взморье и там я вновь встретился с Виктором Павловичем. Посидели за столиком, вспомнили прошлое, побаловались рижским чёрным бальзамом, и вот в этот день бывший сенатор заметил:
- Знаешь, Володя, много мне было дано в жизни, но всё прошло как вода через решето. Другой на моём месте за время депутатства как минимум до должности Командующего флотом вырос бы, а я вот в институте штаны протираю.
И тут я ему рассказал, каким образом он стал депутатом. Слушал Крылов меня с большим вниманием, а потом заметил:
-Ну, так чего же было ждать, если сани-то не мои были. Вот потому душа всё время и сопротивлялась продвижению по службе.
Тогда мне показалось, что Виктор Павлович сбросил со своих плеч многолетний тяжёлый груз чужой судьбы и даже немного повеселел.

КЛИН КЛИНОМ

Известная русская поговорка «клин клином вышибают» имеет широкое, я бы даже сказал разноплановое толкование. В одном таком случае мне пришлось убедиться, когда я учился в военно-политической академии имени Ленина.
Слушателей заочного отделения, а я как раз учился заочно, размещали в общежитии на улице Большая Пироговская. Жили мы по четыре офицера в одной комнате. И лишь один слушатель, а именно капитан 3 ранга Станислав Коваленко размещался в отдельном номере.  Но кроватей в нём, как и везде, стояло четыре, три из которых пустовали. Правда, иногда на период сдачи экзаменов в эту комнату переселялся Володя Соляров. Однажды, когда Володя Столяров был замполитом на корабле, перед проверкой политподготовки сослуживцы пошутили над ним, спрятав от него его же конспекты. А без конспектов по марксизму-ленинизму этот политработник не мог ничего вразумительного рассказать своим подчинённым.  С тех пор он панически боялся остаться без своих многочисленных толстых тетрадей и старался всегда держать их при себе. Справедливо считая, что в комнате, где размещался Коваленко, его тетради никто искать не станет, Володя решил остановиться в его комнате. Но вот спать ему приходилось с плотно завязанным на голове банным полотенцем.
Коваленко жил в комнате один не потому, что был какой-то выдающейся личностью или, допустим, зятем высокого начальника. Просто он храпел во сне так, что никто из ребят вынести подобного храпа не мог. А весил Стас сто двадцать килограммов, лёгкие его вмещали более шести литров воздуха. Каждый акт его дыхания напоминал проворачивание заржавевшего парового двигателя. Тихоокеанцы рассказывали, что в гарнизоне, где он служил, ему выделили не одну, как всем, квартиру, а две малогабаритные, но смежные, в стене между которыми был прорублен проём и установлена плотная дверь. Так он и спал в одной квартире, а семья в другой.
В академии, мы – флотские офицеры, дружили в основном с морскими лётчиками. Это весёлые, жизнерадостные, энергичные ребята, готовые и пошутить, и прийти на помощь во время сдачи экзаменов. Они беззлобно подтрунивали над нами: «корабль без замполита, что деревня без дурачка». А мы в ответ говорили: «зачем лётчикам в академии учиться, им нужно только здоровье, а летать и обезьяну можно научить». При этом мы и экзамены вместе в общежитии «обмывали» и дни рождений в ресторанах справляли вместе.
Как-то раз к нам в комнату зашёл молодой полковник, морской лётчик с Тихоокеанского флота.
-Ребята, можно я у вас пару ночей пересплю, в гостиницу не пробиться, а мне в академии нужно кое-что утрясти, -  попросил нас полковник.
Мы с удовольствием пригласили его, всё-таки свой брат, лётчик, да и новости с флота можно будет послушать. Посидели за столом, выпили поставленную им бутылку коньяка, после этого он начал извиняющимся тоном делиться с нами своим огорчением.
-Вы понимаете ребята, грех у меня есть один, храплю во сне, жестоко страдаю от этого. В гостях чувствую себя очень неудобно, если приходится на ночь задерживаться.
Мы ему с лёгкостью рассказываем, что это не проблема.
-Всё очень просто, вон у нас свободная кровать в комнате у Стаса Коваленко есть. Он тоже храпит, так что не волнуйся, иди и спокойно устраивайся там, вы будете два сапога пара.
Полковник обрадовался, камень с души свалился, ну спасибо, моряки, я в долгу у вас не останусь, значит, никому мой храп мешать не будет.
-Да всё нормально, друг, и благодарить-то нас не за что, - ответили мы ему.
Поздно вечером Стас пришёл в свою комнату после хорошей гулянки и сразу же улёгся спать, не заметив при этом, что в комнате есть ещё один человек, морской полковник. Лётчик стеснялся заснуть раньше хозяина комнаты, а Коваленко через минуту уснул и во сне начал выдавать свои обычные рулады. Полковник порадовался, что его храпа сосед, видимо, не услышит, и быстро заснул.
Снилось ему, что его самолёт резко потерял высоту, летит над лесом и вот уже крыльями срезает макушки деревьев. Кругом страшный треск, хруст и самолёт вот-вот врежется в землю. В этот момент он просыпается в холодном поту, но треск и хруст не исчезают. Наконец, он сообразил, что это храпит Коваленко. Оконные форточки вибрировали в такт Стасова храпа, висевший на стене эстамп колыхается из стороны в сторону. Полковник перевернулся на другой бок, но, как ни старался, заснуть не мог. Он вертелся с бока на бок, закрывал голову подушкой, вставал и ходил по комнате, пытался перевернуть Стаса со спины на бок, но ничего не помогало. Так прошли час, два, три. Сна не только не было, но хотелось задушить храпуна его же собственной подушкой. Наконец он вытащил свою кровать в коридор и там только смог заснуть.
Мы не могли скрыть своего хохота, когда утром увидели в углу коридора кровать и сиротливо спящего на ней морского лётчика.  Не могли скрыть своего смеха и тогда, когда бедный полковник рассказывал нам о своих ночных мытарствах. Но самое главное в том, что когда он говорил о своём храпе, в его голосе уже не было виноватых нот, мы увидели другого человека, вполне уверенного в себе. Теперь о своём храпе он говорил без малейшего стеснения.
- На фоне храпа вашего Коваленко мой выглядит безобидным детским посапываем, - закончил он свой рассказ о ночных приключениях.
За одну ночь у человека прошёл комплекс вины за свой храп. Вот так, клин клином вышибают.

УЛОВКА  КОРАБЕЛЬНОГО  ДОКТОРА

В те давние времена, когда я ещё служил в военно-морском флоте СССР, в угоду господствующей идеологии, зачастую лживой и лицемерной, приходилось увольнять со службы на кораблях или списывать на берег способных, а порой и талантливых офицеров. Но был один случай на моей памяти, когда удалось отстоять командира БЧ-1 (штурмана) сторожевого корабля  «Ладный».
Было это на Черноморском флоте. Членом военного совета – начальником политуправления в то время служил человек,  начисто лишённый чувства юмора. Ко всему же он считал себя настоящим апостолом коммунистической идеологии. Работал по восемнадцать часов в сутки, жил аскетом. Жена у него умерла рано, дети жили отдельно. В его квартире стояли кровать, письменный стол и три стула. Обстановку дополнял  большой портрет Ленина, висевший на стене.  При удобном и даже не очень удобном случае любил повторять как заклинание: «Для нас ничего не должно быть дороже доверия партии, надо его оправдывать, я имею в виду, доверие, доверие. Надо оправдывать». Назовём этого руководителя, к примеру, Павел Николаевич.
Однажды дежурный по политуправлению доложил ему, что из комендатуры позвонили по телефону и сообщили. Гражданка Н. заявила, что её изнасиловал капитан-лейтенант Семёнов, штурман сторожевого корабля «Ладный». Павел Николаевич тут же приказал вызвать этого офицера к нему в кабинет и подготовить проект приказа командующего флотом о списании его с корабля на берег.
- Такие офицеры не должны позорить честь флота, тем более его боевого ядра – кораблей 30-ой дивизии, - в порыве гнева заявил он стоявшим рядом политуправленцам.
Командир СКР «Ладный», с которым по этому поводу переговорил заместитель начальника политуправления, в беседе охарактеризовал Семёнова как исключительно старательного и толкового офицера. Расставаться с таким штурманом ему не хотелось. За ним в море как за каменной стеной, с курса не собьется, да и штурманское оборудование всегда в строю. Вызвал он Семёнова и спросил, что произошло  с ним на берегу. Тот доложил, что встретился с девушкой, провел с ней ночь, а она на утро потребовала жениться на ней. В планы молодого офицера женитьба на ней не входила, и как человек откровенный и порядочный, юлить и обещать не стал, а ответил ей отказом. Кандидатка в жёны припугнула его тем, что пожалуется командиру корабля. Семенов всё равно решил настоять на своём и не дал согласия на брак. Тогда молодая шантажистка побежала в комендатуру и заявила, что её изнасиловал капитан-лейтенант Семёнов.
Командир корабля после этого доклада штурмана собрал командиров подразделений, чтобы посоветоваться, как поступить. Одни предлагали срочно положить Семёнова в госпиталь, другие отправит в отпуск, третьи послать в море на соседнем СКР  «Пытливом», там как раз   штурман по срочной телеграмме выехал к родителям. Командир понимал, что Павел Николаевич и из госпиталя достанет, и из отпуска вернёт, да и «Пытливому» задробит выход в море пока Семёнова не снимут с корабля.  И вот начальник медицинской службы  старший лейтенант Захаров просит командира и замполита выслушать его отдельно. Офицеры вышли из салона. Остались трое – командир, замполит и  доктор. Тут Захаров и предлагает:
- Товарищ командир, надо убедить члена военного совета в том, что у штурмана очень большой пололвой член, раза в три больше, чем у других мужчин. Женщина добровольно согласилась с ним переспать, но когда увидела огромный член, испугалась, закричала, что насилуют, и побежала в комендатуру. 
Делать нечего, план в общих чертах командиру понравился. Велели штурману купить палку колбасы «салями», привязать её  между ног, чтобы глядя на брюки, было видно, как штанина оттопыривается почти до колена. В таком виде и представил командир корабля своего штурмана  Павлу Николаевичу.  Тот сидел за своим начальственным столом, а когда командир объяснил, что вся беда в размерах полового члена штурмана, начальник политуправления вышел из-за стола и стал прохаживаться вдоль своего кабинета, причём голову держит прямо, чуть наклонив вниз.  Каждый раз, когда проходит мимо Семёнова, искоса бросал взгляд на его оттопыренную штанину.  И вдруг спрашивает командира:
- А с начальником медслужбы Вы разговаривали?
- Так точно, товарищ член военного совета. Да он здесь в приёмной у Вас находится.
Павел Николаевич выходит из кабинета в приёмную, подходит к доктору и спрашивает.
-А что, правда, такие большие члены встречаются у людей?
  - В медицинской практике такое иногда встречается, товарищ член военного совета, - вдохновенно врёт  Захаров.
-Да, - хмыкает Павел Николаевич и возвращается в кабинет. Настроение у него меняется.
-Как же Вы так неосторожно с женщиной? Повнимательней надо быть, я имею в виду повнимательней, - говорит он штурману, - так ведь и испугать человека можно. Что же девушка подумает о нашем флоте? Я имею в виду,  будьте повнимательней.
Командир тут же подхватывает.
-Товарищ член военного совета, да я ему не раз говорил, что прежде чем лезть к женщине, надо предупредить её, что у тебя особый член. Так нет же, всё равно стесняется говорить об этом.
Павел Николаевич ещё раз повторяет штурману.
-Повнимательней надо быть, повнимательней, - и отпускает его на корабль. А командиру внушает.
-Да и Вы с такими людьми  будьте повнимательней. Пореже его на берег отпускайте, а то мало ли что ещё случится.
Командир воспринял это указание с большой готовностью, радуясь за себя, что пронесло, что штурмана удалось отстоять.
-А какое училище он заканчивал?- напоследок спросил командира Павел Николаевич.
- Севастопольское имени Нахимова, - доложил командир.
-Ну, хорошо, идите.
Когда Павел Николаевич остался в кабинете один, то позвонил начальнику политотдела Севастопольского училища имени П.С. Нахимова.
-Вы там, Анатолий Павлович, повнимательней со своей медицинской комиссией работайте, я имею в виду повнимательней. Для чего я Вас на училище-то посадил! – с заметной долей раздражения высказал он своему подчинённому всё недовольство сегодняшнего дня  и тут же положил трубку телефона. Начальник политотдела училища потом долго недоумевал, с какой стороны надо понимать столь неожиданный нагоняй от члена военного совета.
А штурман Семёнов потом десятой дорогой обходил легкомысленных  женщин. Через несколько лет стал хорошим командиром корабля. На всех проверках неизменно показывал отличные результаты в боевой подготовке. Вот так приходилось порой спасать от зашоренных начальников для флота же хороших офицеров.

ЖЕНИТЬБА С ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Дверь в комнату, где я вёл приём населения по личным вопросам, резко отворилась, в помещение вошла молодая, красивая и со вкусом одетая женщина.
-Здесь ведёт приём членов семей военнослужащих товарищ начальник политотдела? – с некоторым вызовом и громче, чем следовало бы, спросила посетительница.
-Здесь, проходите, пожалуйста. Слушаю Вас, - ответил я.
-Я дочь Чиркова, командующего флотилией. Мой муж капитан 3 ранга Ковалёв служит старпомом на лодке у Вас в дивизии.  Я хочу с ним развестись, а он возражает, настаивает на признании брака недействительным. Чушь какая-то! Мне надо, чтобы Вы заставили его развестись по-хорошему, - решительным тоном заявила жена старпома Ковалёва.
-Как Вас зовут? Я ведь недавно служу в этом гарнизоне, мало ещё кого знаю в лицо, - пытаюсь вести разговор в спокойном русле.
-Меня зовут Татьяна. Вам имя моё надо было бы уже давно знать, - делает она мне замечание.
-Я разберусь в Вашем деле, ответ получите через неделю во время очередного приёма посетителей, - сдерживая раздражение, говорю ей. Посетительница встала, посмотрела на меня с нескрываемым вызовом во взгляде, хотела напоследок ещё что-то сказать, но вдруг передумала и решительным шагом пошла к выходу из комнаты приёма посетителей.
В этой дивизии атомных подводных лодок я только ещё начинал служить и, конечно, старпома Ковалёва  знать не знал. Решил на неделе вызвать его к себе на личную беседу. Однако на следующий день произошло неординарное событие, которое привело меня к великому удивлению. Вечером в мою квартиру позвонил сам командующий флотилией вице-адмирал Чирков.
-Владимир Николаевич, зайдите ко мне домой, я Вас буду ждать минут через пятнадцать, - очень спокойным голосом сказал он мне, стоя на лестничной площадке перед дверью в мою квартиру. Мы жили в одном с ним доме и даже в одном подъезде, Чирков на четвёртом этаже, а я на втором. Делать нечего, не управдом, чай, предлагает зайти, а  командующий. Ровно через пятнадцать минут звоню в его квартиру, дверь открывает сам хозяин.
-Проходите, Владимир Николаевич, я вот зачем Вас позвал, - он подошёл к креслу, сел и предложил мне сесть, - Вы у нас на флотилии недавно, что называется человек свежий, наших порядков не знаете. Служба здесь особая, я бы сказал образцовая, да Вы это очень скоро поймёте. Я вот о чём с Вами хотел поговорить. Моя дочь, Татьяна, неудачно вышла замуж. Муж служит старпомом у Вас на дивизии,  так вот ошиблась она в нём. Времени-то прошло немного, всего три месяца, но он разводиться не хочет. У него какие-то причуды в голове, настаивает, чтобы брак признали недействительным. Он надеялся, что ему как зятю командующего, все зачёты по службе быстро подпишут. Я на это, конечно, пойти не мог, не давал никаких указаний делать ему поблажки. Вот и колобродит старпом. Надо, Владимир Николаевич, через партийную организацию на него повлиять. Может быть накажите его построже, но из партии пока не выгоняйте.  Я думаю, что Вы выполните мою просьбу, а этот разговор пусть останется между нами, он, как бы, неофициальный, - закончил разговор командующий.
Я только и мог сказать, что разберусь, что вникну в суть дела и доложу о результатах. Домой пришёл, испытывая в душе какую-то поганую мерзость.
Прежде, чем вызвать к себе на беседу Ковалёва, ознакомился с его личным делом. Биография обыкновенная, родом из Курской области, земляк мой, отметил я,  и   передал службе, чтобы пригласили его ко мне. В кабинет вошёл стройный капитан 3 ранга, роста среднего, причёска аккуратная, речь чёткая, несколько отрывистая, взгляд исподлобья, словно у затравленного волка.
-Садитесь, Олег Александрович, расскажите о своих семейных проблемах. Я это спрашиваю не из любопытства, просто служебный долг обязывает. Имейте в виду, я здесь человек новый, поэтому докладывайте обо всём подробно и откровенно, - Ковалев сначала с недоверием глядел на меня, потом откровенно рассказал о своих бедах.
Всё началось с того, что ему «сильно надоела», как он выразился, холостяцкая жизнь, уже старпомом стал, а семьёй всё не обзавёлся. А тут как раз приглянулась ему очень красивая женщина.  Правда, она уже два раза была замужем, но всё неудачно. Но это старпома нисколько не смутило. А тут ещё оказалось, что она дочь самого командующего флотилией. Это подхлестнуло затаённое где-то в глубине души холостяцкое   тщеславие.
Свадьбу справили быстро, молодожёны съездили на море, где загорали, купались и резвились целый медовый месяц. Пора и службу править. Начались плановые выходы в море, а затем и боевая служба на полную автономность. Надо заметить, что за годы холостяцкой жизни, Ковалёв, в отличие от большинства морских офицеров, сумел скопить порядочную сумму денег. На его счету накопилось более шестнадцати тысяч рублей. Этого вполне хватило бы на «Жигули» третьей модели и оплатить первый взнос на двухкомнатную кооперативную квартиру где-нибудь в Прибалтике.  Из чувства безграничной любви к своей ненаглядной супруге он, уходя в море, оставил ей доверенность на пользование своим вкладом в сберегательной кассе. А когда прибыл с боевой службы после длительного подводного плавания, то обнаружил, что на сберкнижке осталось всего лишь десять рублей.
В гарнизоне было известно, что жена командующего, то есть тёща старпома Ковалёва, имела беспрепятственный доступ во все магазины военторга с чёрного входа, и самый дефицитный товар предлагался ей безо всякой очереди. Вот тогда-то они с дочерью и «пошелестели» денежными знаками с изображением вождя мирового пролетариата.  Татьяна была не только первой модницей гарнизона, но и весьма практичной женщиной. Все дефицитные товары и ювелирные изделия, приобретённые на мужнины, морским трудом заработанные деньги, перетащили в квартиру матери, то есть командующего флотилией.  В своей же остались самые простые вещи и казённая мебель, которую выделял офицерам флота отдел морской инженерной службы. Но даже это не очень сильно огорчило Ковалёва, деньги – дело наживное, а служба впереди ещё предстоит долгая. Вывело его из равновесия заявление Татьяны, что они очень разные по характеру люди. Она, знаете ли, натура утончённая, воспитанная на лучших образцах мировой культуры, а он – деревенский валенок, кроме своей службы ничего не знает. Поэтому ей с ним жить не интересно, и она будет подавать заявление на развод.
Вот тут-то старпом Ковалёв и понял, что его просто вульгарно раздели, причём до последней копейки, как мальчишку кинули.
-Тогда я и сказал ей, -  продолжил своё повествование Ковалёв, - что речь пойдёт не о разводе, а о признании брака недействительным, заключённым с целью извлечения материальной выгоды. С таким заявлением я и обратился в суд.
Понятное дело, командующему подобный оборот пришёлся не по нраву. Ладно, коли Татьяна не ужилась и с третьим мужем, с кем не бывает, а тут совсем другое дело, дочь аферисткой выглядит. Каково командующему?
Несколько часов проговорили мы с Ковалёвым в тот день. Парень, заметив, что у меня нет стремления его задавить, немного воспрянул духом.
-Что же мне делать, Владимир Николаевич? – под конец разговора спросил он.
-Во-первых, товарищ Ковалёв, тебе придётся смириться с потерей своих денег, ты сам разрешил ими пользоваться без ограничений. Считай это платой за свою неразборчивость в невестах. А во-вторых, раз подал заявление в суд, то надо доводить дело до конца. А что касается партийного взыскания, имей ввиду, я, конечно, буду в вашей парторганизации, приду на собрание но настаивать ни на каком взыскании  не буду, - с этими словами я и отпустил Ковалёва.
Через неделю, в очередной приёмный день членов семей военнослужащих, я готов был вести разговор с женой Ковалёва, но она не пришла на приём. А от разговора с Чирковым как-то незаметно удалось уклониться, благо он сам не напоминал мне об этом.
Через несколько дней звонит мне начальник госпиталя подполковник медицинской службы Крапивин и просит меня помочь отыскать Ковалёва, который самовольно сбежал из госпиталя, где находился на обследовании. Вызываю к себе Ковалёва.
-В чём дело, Олег Александрович? Почему ты сбежал из госпиталя, -спрашиваю старпома.
-Товарищ капитан 1 ранга, мне приказали лечь на плановое обследование, я лёг. Но тут начальник госпиталя решил меня отправить в областной центр в психиатрическое отделение, дурака из меня хотят сделать. Им нужно заключение, что я психически ненормален, а затем закрыть моё дело в суде.
Меня это сообщение Ковалёва сильно возмутило, оказывается, командующий флотилией решился на такой неприглядный шаг как объявить неугодного зятя сумасшедшим. Я набираю номер телефона Крапивина и говорю ему.
-Виктор Алексеевич, Вы отдаёте себе отчёт в том, как собираетесь поступить с Ковалёвым? Это же незаконное и даже подсудное дело. Я сейчас позвоню начальнику политуправления флота и доложу о Ваших намерениях. Думаю, что последствия для Вас будут не из приятных.
-Нет, нет! Я хотел только отправить его на консультацию, - заволновался Крапивин, - но можно обойтись консультациями и наших специалистов, пусть посмотрят его ещё раз.
Я велел Ковалёву вернуться в госпиталь и продолжить обследование. И если вновь возникнет вопрос о психиатрии – позвонить мне. Всё обошлось благополучно, Ковалёва больше не стали никуда направлять. А вскоре состоялся суд по делу о разводе Ковалёва с женой, брак расторгли, никакие имущественные претензии старпома удовлетворены не были.
Информация о разводе дочери Чиркова и его причинах вскоре дошла до командующего флотом. Ковалева отправили из гарнизона с глаз долой на военно-морские классы, а через некоторое время и командующий флотилией был назначен на новую, но равнозначную должность.  Через год после окончания классов Ковалёв сам попросил назначить его в другой гарнизон, который, по его мнению, был лучше «образцового», и где не было свободных незамужних дочерей высокопоставленных начальников.

УПАСИ НАС БОГ ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫХ ДУРАКОВ

Исполнительность подчинённого – это такое золотое качество, которое нравится любому начальнику. На моём веку мне встречались, как правило, офицеры, глубоко преданные своему делу, нашей флотской службе, дисциплинированные и безукоризненно исполнительные.
Но однажды мне попал такой офицер, фантастическая исполнительность которого не только не радовала меня, а наоборот, повергала в ужас, зачастую вызывала досаду, а порой и гнев. Служил в нашей дивизии командир технического экипажа капитан 2 ранга Тимощук. Непроницаемое и неулыбчивое лицо, тихий шепелявый голос, уши, густо заросшие волосами, напоминали замшелый трухлявый пень, белесые брови и совершенно бесцветные глаза – таким запомнился мне этот командир. Ну, просто карикатура на Швейка. Жил он без семьи, жена постоянно находилась в Киеве.  Тимощук говорил, что она хронически больной человек и поэтому ей нельзя жить на севере. На службу Тимощук никогда не опаздывал и раньше времени со службы не уходил. Живостью общения с подчинённым личным составом не отличался, можно сказать, что был чрезвычайно сухим человеком.
Мне захотелось поподробнее познакомиться с этим экипажем, изучить настроения моряков. Я заметил, что офицеры выглядели какими-то инертными, забитыми, без огонька в глазах.  Но прежде решил порекомендовать командиру самому побеседовать с каждым из офицеров и выяснить, в чём причина таких настроений, что волнует их, что мешает быть оптимистичными и активными в службе. Тимощук чётко ответил: «Есть побеседовать», - и в тот же день приступил к выполнению поставленной задачи.
Через некоторое время я вновь пришёл в этот экипаж и как раз угодил на одну из таких бесед командира с подчинёнными. Тимощук нудно и бессвязно перечисляет недостатки одного из офицеров, делает это нескладно, ненароком унижает его личное достоинство. В ответ офицер возмущается и говорит, что далеко не всё в укоризне командира является правдой, и просит не разговаривать с ним в тоне упрёков и нравоучений. Тимощук тут же останавливает его фразой:
-Вы, товарищ капитан-лейтенант, если хотите со мной беседовать, то стойте и молчите. Я Вам слово не давал, а всё остальное самодеятельность.  Мне нужны только Ваши дисциплина и исполнительность.
Безусловно, после этих слов командира такая беседа офицеру меньше всего могла принести пользу или хотя бы заинтересованность. Вскоре Тимощук переходит к воспитанию одного из матросов, проверяет, как у него заправлена постель и каков порядок  в прикроватной тумбочке. Заметив на внутренней стороне дверцы тумбочки приклеенное фото, вырезанное из цветного журнала, полуобнажённой женщины, говорит матросу:
-Что это у Вас, товарищ матрос, на дверце голая баба приклеена? Немедленно отдерите её и выбросите в туалет.
Стоящие рядом офицеры еле сдерживают хохот от двусмысленности выражения командира. Затем Тимощук заходит в бытовую комнату и видит, как один из матросов в обеденный перерыв чистит обувным кремом обувь.
-Товарищ матрос! Ботинки нужно чистить вечером, чтобы утром их быстро одеть на свежую голову.
Готовясь к сдаче курсовых задач, командир приказал оформить на листе ватмана лозунг, призывающий подготовиться к этим мероприятиям с высокими оценками. Поручение было дано первому же попавшемуся матросу, у которого и в школе-то по черчению была всего лишь тройка с минусом. Ну тот как мог, так и написал, получилось некрасиво, но вполне понятно: «Сдадим курсовые задачи на «Х» и «О». Места на ватмане для слов «хорошо» и «отлично» не хватило. Тимощука это ни сколько не смутило, главное, что была выполнена задача, поставленная политотделом по мобилизации моряков на хорошую профессиональную подготовку. Заботясь о внешнем виде личного состава, командир приказал оформить наглядным образом его изречение: «Рожа не брита – матчасть забыта».
Я не раз объяснял Тимощуку, что ко всякому приказанию надо подходить разумно, творчески, хорошенько обдумывая его, а потом уж выполнять. На это он мне ответил с невозмутимым видом:
- Владимир Николаевич, меня всю жизнь учили исполнительности, а не раздумыванию как выполнить приказание. Мне если прикажут, то я и шинель в трусы заправлю и таким манером в строй встану.
Однажды один из больших начальников заметил безоговорочную исполнительность Тимощука и с трибуны собрания партактива похвалил его, назвав ответственным офицером. Тимощук преисполнился гордости за высказанную похвалу в его адрес и стал слово «ответственность» употреблять к месту и не к месту.  Распекая подчинённого, он говорил ему так:
- Безответственный Вы человек, товарищ Петров. Дай такому офицеру хрустальный член в руки, так Вы не только его разобьёте, но ещё и пальцы порежете.
Тимощук органически не терпел в помещении своей казармы все, не входившие в штатный перечень, музыкальные инструменты. Заметив, как матросы слушают музыку из личного магнитофона, он делал им замечание:
  - Вы эту гармонь дома у себя крутите, когда демобилизуетесь. А здесь служба, нечего развращаться.
Как-то раз перед инспекторской проверкой проводился строевой смотр дивизии. Комдив приказал вывести на строевой смотр экипажи в полном составе. В октябре на севере, где проходит шестьдесят девятая параллель, пора особенно ненастная, сыро и очень холодно. Тимощук построил свой экипаж в полном составе в изначальном смысле этого слова. Исполнительность и ответственность превыше всего!
Проходя вдоль шеренги его экипажа, я заметил одного молодого матроса, вид которого мне показался больным. Обратив особое внимание на его одежду и обувь, я заметил, что ботинки нуждаются в срочном ремонте, подошва износилась до дыр. Оказалось, что у него и тёплые носки на ногах отсутствуют. Парень стоял на босу ногу в рваных ботинках на асфальте, да ещё посреди небольшой лужи. Я тут же выяснил у доктора, что этот матрос болен, температурил, был освобождён от всех занятий, и ему рекомендован постельный режим.
-Как такое могло случиться? – спросил я у Тимощука, -  больной матрос находится в строю, да ещё практически без обуви.
-Товарищ капитан 1 ранга. Мне приказано вывести на смотр весь личный состав. Я в точности выполнил это приказание. Какие же претензии могут быть ко мне? – без тени сомнения ответил Тимощук.
Во имя бездумно понимаемой исполнительности  и ответственности он даже не пожалел больного матроса, который ему годился в сыновья. Нечего и говорить, матрос был мною тут же направлен в санчасть, а с Тимощуком потом состоялся долгий, но совершенно безрезультатный разговор. Долго ещё пришлось командованию дивизии терпеть его «исполнительность», и, в конце концов, он был уволен в запас по выслуге лет. Тогда мне и подумалось: Упаси нас бог от исполнительных дураков!

ЭХ,  СУДЬБА!

Живёт человек и не знает, какие повороты судьба ему впрок заготовила. Не хочет человек что-то делать, всеми своими силами сопротивляется, а судьба упорно ведёт его по своей линии, словно трактор тащит борону по сырому полю.

Невезучий командир

Страстное желание было у капитан-лейтенанта Травчука стать командиром атомного подводного ракетоносца. Казалось бы, всё для этого имелось. И военно-морское училище закончил вполне успешно, и командиром минно-торпедной части назначен своевременно, да и флот всё новыми и новыми подводными крейсерами пополняется. Долго ли, коротко ли, а через десять, или, может, двенадцать лет, доверили-таки капитану 2 ранга Травчуку Виктору Савичу командование стратегической субмариной. Вот тут-то судьба и начала показывать ему свой норов. Виктор Савич человек осторожный, действует всегда строго по инструкциям и предписаниям, рисковать не любит. А вот неприятности стали сыпаться одна за другой.
Как-то отрабатывал он в море со своим экипажем вторую курсовую задачу. Трудностей особых нет: тренируй экипаж при всплытии и погружении, поднимай да опускай перископ, продувай балласт и выполняй все предписанные элементы подводного ремесла. Одним словом, обычная работа подводников в морском учебном полигоне.
И вот на одной из тренировок по срочному погружению лодки чуть не утонул в океане матрос Животов, который решил во время всплытия в надводный гальюн сходить, приспичило ему. А вот пользоваться этим фановым устройством он не умел. Этим гальюном, как правило, никто и не пользовался, очень уж он неудобно расположен. Пока Животов открывал один клапан, потом другой, а вода всё не сливалась в унитаз, тут и сигнал срочного погружения прозвучал. За шумом забортной воды и свистом ветра не расслышал незадачливый матрос этого важного сигнала. А когда увидел, что вода не в унитаз льётся, а поступает под ноги и через край унитаза хлещет, сообразил, что лодка погружается. Животов рывком, не поднимая штанов, выскочил из гальюна и стал изо всех сил колотить кулаками по крышке верхнего рубочного люка. К счастью, в центральном посту старпом услышал этот стук и приостановил погружение. Продули балласт и Животов еле живой от страха, без штанов спустился   в лодку.
Ему-то повезло, уцелел, жив остался, а вот командиру Травчуку выговор объявили. Да ладно если бы это был рядовой выговор, таких много на службе бывает. Но этот выговор был особый, и формулировку кто-то в штабе придумал необычную –  «за утрату бдительности в море».  Утопил он её, что ли, там, в океане, эту бдительность?
И пошли чёрной полосой неприятности у Виктора Савича. Идёт лодка торпедные стрельбы выполнять, стреляет командир по транспорту торпедой, а она, подлая, оказывается кривой, неправильно собранной на торпедной базе, потому застревает в торпедном аппарате. Опять двойка!  В установленное время выходит лодка на сеанс радиосвязи с центром управления. Радиосигнал двое суток не проходит, сплошные магнитные бури. Радисты знают, что это такое, для них хуже не бывает. Командующий поднимает флот на поиски пропавшей лодки, и снова Виктор Савич наказан!
Велик, безбрежен Атлантический океан, но командиру и в нём места мало. В районе Фарерских островов лодка под его командованием сталкивается с американской субмариной. К счастью обошлось без гибели людей.
После очередного происшествия, в котором, как и прежде, не просматривалась прямая вина Виктора Савича, командующий флотом понял, что Травчук фатально невезучий человек, точнее невезучий командир лодки. Вызывает он его к себе на беседу и по-отечески так говорит:
-Виктор Савич, у меня лежит представление на Вас к воинскому званию капитан 1 ранга. Напишите рапорт, что Вы просите назначить Вас на любую равнозначную должность в штаб флотилии, и Вы получите очередное воинское звание.
Заметив, что Травчук не испытывает чувства благодарности и признательности командующий продолжил.
-Подумайте хорошенько, а через неделю доложите мне о своём решении.
Виктор Савич вышел из кабинета комфлота, не проронив ни слова. А через неделю он звонить и докладывать никому не стал. Командующий не выдержал и сам позвонил Травчуку:
-Ну, как, Виктор Савич, Вы согласились с моим предложением?
-Не-а!
В этом несогласии угадывалась затаённая боль и желание ни за что не расставаться с командирским мостиком. Даже перспектива получить звание капитан 1 ранга не смогла побороть в нём юношескую мечту командовать подводным кораблём. Больше капитану 2 ранга Травчуку никаких должностей не предлагали. Лодку передали второму экипажу, а командира направили в госпиталь на очередное плановое обследование. Там у него обнаружили какое-то заболевание, которое не позволило Виктору Савичу оставаться в плавсоставе. Под этим благовидным предлогом и перевели его на преподавательскую работу в одно из военно-морских училищ.

Неудобная фамилия

А вот на соседней дивизии служил удачливый командир подводной лодки. Успехи его экипажа в боевой и политической подготовке были неоспоримы, торпедные атаки ставились в пример командирам всей флотилии. Экипаж отличался крепкой спайкой и высокой воинской дисциплиной. Однако командира на выдвижение по службе не пропускали, а лодку не объявляли отличной.
Оказывается, всё дело было в фамилии командира. Лодкой командовал капитан 1 ранга Дуб Николай Павлович! Соседние командиры не видели в этой фамилии ничего особенного: ну Дуб, да и Дуб. Служили с ним вместе уже несколько лет и знали его как отличного офицера и хорошего товарища. Однако одному большому политическому начальнику флота фамилия Дуб совсем не нравилась. Он смотрел на неё под другим ракурсом. Как-то неблагозвучно получается, если в приказе по флоту объявить: «командир отличной атомной подводной лодки капитан 1 ранга Дуб». Смеяться будут, да и наверху, в Москве, что скажут?
-У Вас, Фёдор Яковлевич, что, кроме Дуба некого отличником объявить?
Как тут оправдаться? Одни нарекания будут, не хорошо! Пригласил он командира лодки к себе в кабинет и решил убедить его сменить фамилию.
-Николай Павлович, хорошо у Вас служба идёт. Мы думаем Вас выдвинуть на повышение. Но, как бы это поделикатнее выразить, Вам следовало бы свою фамилию сменить. Уж очень она у Вас простенькая, всего-то из трёх букв состоит, да и по смыслу горчит словно жёлудь.
Дуб вначале даже не понял о чём речь идёт. А когда сообразил, что это на фамилию, а точнее на его личное достоинство посягнул высокий политический начальник, обиделся и даже оскорбился:
-Товарищ адмирал, да у нас в деревне Дубки половина жителей Дубами зовутся. С другой фамилией меня отец на порог дома не пустит. Он всю войну прошёл, партизанским отрядом командовал, который так и назывался «Отряд Павла Дуба». Сам Михаил Иванович Калинин, когда вручал ему орден Ленина, то благодарил: «Молодец, товарищ Дуб, крепко Вы фашистов дубасите!», а Вы мне предлагаете фамилию сменить, извините! – негодуя, высказался командир лодки.
Прав, абсолютно прав был Николай Павлович, негоже свою фамилию ради карьеры менять, ведь не на сцене же ему выступать, а океанскую вахту по защите Родины нести. Однако  флотский политический начальник думал по-другому, и пришлось отличному командиру атомной подводной лодки продолжить свою воинскую службу в береговой части, про которую ни в одном приказе ничего хорошего не напишут.
Вот и считай после этого, что судьба в руках человека. Нет, судьба сама ведёт его. Видно, она нам достаётся вместе с первым шлепком, когда рождается человек, с первым глотком воздуха, а может быть ещё раньше. А вот по-другому что-то не получается.

ПОДВИГ КОМАНДИРА РАКЕТОНОСЦА

Грозовой тучей висели над нашей планетой годы жёсткого военного противостояния Соединённых Штатов и Советского Союза. Каждая из самых мощных держав, возглавляя свои блоки, стремилась нарушить стратегический паритет в свою пользу. В те напряжённые годы новейшим ракетным подводным крейсером  стратегического назначения командовал   капитан 2 ранга  Михаил Талканов.
Талканов был человеком особого склада характера и особой судьбы. Всегда собранный, невозмутимый, сосредоточенный на главном, а главным он считал постоянную боевую готовность своего подводного крейсера. Его стройная фигура, производила впечатление атлета, стремящегося превзойти свой предыдущий рекорд, правда, не в спорте, а на служебной дистанции.  Суровые, правильные черты лица, пробивающиеся кое-где в короткой причёске седые волосы, говорили о том, что этот  человек ведёт свой отсчёт лет на   четвёртом десятке. Пристальный, притягивающий собеседника взгляд его карих глаз, подчёркивал  волю и решимость капитана 2 ранга.  Из таких командиров, как правило, и вырастали облечённые высоким доверием Отчизны, командующие флотилиями и флотами.
В детские и юношеские годы Мишка Талканов, в отличие от многих ребятишек послевоенного времени, не мечтал стать моряком, тем более подводником.  Ему не грезились высокие океанские волны и мостик боевого корабля, не виделись стаи белокрылых чаек, пролетающих над палубой крейсера. Он мечтал стать инженером. На Ставрополье в его Расшитаевке высшим жизненным успехом считалось достижение звания инженер, а по какому профилю – это было неважно, главное считалось стать инженером. Жители посёлка, когда хотели посмеяться над неудачником или зарвавшимся человеком так и говорили: «Ишь ты, какой инженер нашёлся». При этом подразумевали, что стать инженером не так-то и просто, а этому непутёвому вообще никогда не светит. Учился в школе Мишка не плохо, в отличники не выбивался, но твёрдым «хорошистом» был.  Любил заниматься гимнастикой. Учитель физкультуры всегда ставил его достижения в пример другим.  Однажды на одной из тренировок двое друзей предложили Мишке после окончания школы съездить бесплатно в Ленинград, посмотреть на достопримечательности этого великого города. И всего-то нужно было сходить в райвоенкомат и получить направление.  В то время шёл набор в недавно сформированное Высшее Военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского Комсомола. Вступительные экзамены Михаил сдавал без особого напряжения. Мыслилось, что если не сдаст, то хоть город посмотрит. Однако школьных знаний и физического развития вполне хватило, чтобы его зачислили курсантом  штурманского факультета.
Курсантские годы пролетели быстро. Учился курсант Талканов прилежно, штурманская специальность требовала глубоких знаний не только  теории и практики навигации, но и умения эксплуатировать  сложное  техническое вооружение.  Раз уж пришлось учиться в военно-морском училище, то надо осваивать всё, что связано с подводными лодками основательно, без скидки на детскую мечту стать инженером.
Годы учёбы благотворно сказались на образе мышлении молодого лейтенанта, который после выпуска из училища возглавил штурманскую боевую часть дизельной подводной лодки Северного флота. Исчезла юношеская наивность, служба требовала  постоянной сосредоточенности и надёжной морской практики. Сказать, что море стало большой и пылкой любовью молодого подводника, пожалуй, было бы не точно.  А  вот глубокое уважение к океану, к его безбрежной мощи, к его  таинственной и до конца непознанной силе  должно быть в крови каждого  подводника.   Талканов с первых дней своей офицерской службы понял, что к океану надо обращаться на ВЫ и в душе его следует называть «Ваше Величество». Он не признаёт панибратства, не потерпит  зазнайства, ротозейства, пренебрежения, за ненадлежайшее отношение к нему океан не раз безжалостно забирал человеческие жизни.  Океан нужно беззаветно уважать и ладить с ним, а тем, кто панически боится его, лучше оставаться на берегу.  На берегу Михаил Талканов не видел для себя места. Обладая именно таким образом мышления, он строил всю свою службу  в подплаве. Ему пришлось более десяти лет ходить в море не только на дизельных, но и на первых атомных подводных лодках с крылатыми ракетами на борту.  И вот теперь он принял под своё командование новейший, по тому времени, ракетный подводный крейсер стратегического назначения.
На дворе, а точнее на Северном флоте (как впрочем, и во всей стране) шёл 1976 год - был самый разгар стратегического противостояния двух систем в военном деле.  Дивизия ракетных подводных крейсеров  несла напряжённую боевую службу  в Мировом океане. Лодки, одна сменяя другую, уходили в Атлантику, неся в своих отсеках ракеты с ядерными  боевыми зарядами.  Подводный ракетоносец Талканова недавно вернулся  с боевой службы и  должен по плану быть  передан второму экипажу, а первый  экипаж убыть в очередной отпуск.  Задачи боевой службы им были выполнены успешно и в полном объёме, экипаж находился на подъёме, офицеры и мичманы приобретали  билеты на теплоход «Вацлав Воровский», чтобы добраться до Мурманска, и затем на самолёты и поезда для следования в отпуск. Они уже представляли себя в родных местах,  воображение рисовало  тёплые встречи с родственниками и друзьями. Однако в народе правильно говорят, что если хочешь  насмешить Бога, поведай ему о своих планах.
И вот, когда передача лодки подходила к концу, капитан 2 ранга Талканов был срочно вызван к командиру дивизии. Александр Михайлович Устинов, так звали комдива стратегов, сообщил командиру лодки неприятную новость. На контрольном выходе подводной лодки под командованием Петра Галенина вышел из строя очень серьёзный узел главной энергетической установки, а заменить этот агрегат до выхода на боевое патрулирование не представлялось возможным. Комдив приказал Талканову прекратить  передачу лодки второму экипажу и готовиться к выходу на внеочередную  боевую службу, так как  второй экипаж  ещё не закончил  необходимого курса боевой подготовки.
Командиру было трудно настроить свой экипаж на выполнение новой задачи, но всё же подводники поняли своего командира и начали готовить лодку к боевой службе. Правда, пришлось  часть офицеров и мичманов по очереди  отпустить на несколько дней, чтобы отправить семьи на  Большую землю.  С каждым из них командир провёл личную беседу, попросил не опаздывать из отпуска. В указанное время все вернулись без опозданий и продолжили подготовку лодки к походу.  Были пополнены продовольственные запасы, укомплектован ЗИП, проведены регламентные работы с оружием и техническими средствами.  Штаб дивизии тщательно проверил уровень готовности экипажа и подводного  ракетоносца к несению боевой службы и дал «добро» на выход в море. Командир получил все необходимые документы в штабе флота, был  проинструктирован командующим флотом и справился по отдельным вопросам в  оперативном управлении.  Всё шло по плану, правда, в коридорах штаба ему встречались какие-то незнакомые офицеры, которым, по его мнению, не следовало бы быть там, где хранятся  сведения особой важности.
В конце июня лодка вышла из базы малым ходом.  Работали обе турбины, глубина 40 метров, скорость  5 узлов. На седьмой день плавания ракетоносец приблизился к начальной точке боевого патрулирования в Гренландском море. Затем через Датский пролив вышел в северную Атлантику, и далее к Азорским островам вдоль восточного побережья  США, соблюдая при этом  готовность к применению стратегического боезапаса – межконтинентальных баллистических ракет.  Тогда это был первый выход  новейшей ракетной подводной лодки  в Атлантику, минуя Ислано-фарерский рубеж, на котором  была установлена американская система гидроакустического слежения за нашими подводными лодками   «SOSUS».
Дни и ночи боевой службы  катились размеренно, ничего необычного командир не замечал,  хотя настороженность  и обострённое внимание царило в каждом  отсеке, на каждом боевом посту и командном пункте. Подвсплывая на сеансы связи, Талканов каждый раз определял, где располагается слой скачка, то есть такой слой воды, в котором температура, солёность, плотность воды, а главное для подводника, скорость  распространения звука резко отличается от  выше или нижележащих слоёв.
В тот памятный день слой скачка располагался на глубине выше 35 метров, на лучеграфе тут же была построена гидрология моря. Получилось, что при погружении подводной лодки в слой скачка  акустические лучи лодки преломляются вертикально вниз и упираются в дно.  Вскоре, после очередного доклада из отсеков о том, что всё идёт нормально и замечаний нет, из рубки акустиков прозвучал доклад: «Центральный!  Слышу шум винтов подводной лодки». Командир быстро зашёл в рубку, взял наушники и стал слушать,  шум винтов напоминал нежный шорох листвы.  Талканов понял, что за ним    начала следить подводная лодка ВМС США по всей вероятности типа «Лос-Анжелес». То, что она оказалась в этом районе океана, прослеживалась явно не случайность. Мелькнула мысль, что, видимо, в штабе флота произошла утечка информации о полигоне его боевой службы.  Понятна была и цель слежения многоцелевой лодки за советским подводным ракетоносцем.  Противнику надо было записать шум винтов новейшей подводной лодки Северного флота и внести эту запись в свою картотеку.  В дальнейшем по характеру шума винтов можно безошибочно определять не только тип подводной лодки, но даже её тактический номер. А кроме того американцы разведывали и уточняли маршруты боевого патрулирования подводных лодок.
Талканов начал вести наблюдение за действиями обнаруженной цели. Вскоре по пеленгам  определил  скорость лодки, она составляла 16 узлов, дистанцию принял 20 кабельтов. Скорость хода своей лодки не стал увеличивать, чтобы не усилить шум от кавитации винта. В это время командир иностранной лодки делает попытку зайти в корму  ракетоносца и записать шум винтов. Началась борьба интеллекта, выдержки, упорства, и решимости выполнить свою задачу. Оба командира были преданы своему долгу, каждый в совершенстве владел искусством управления субмариной. Талканов понимал, что его противник обладает большей скоростью и на порядок меньшей шумностью, он может следить за ракетоносцем с  такой дистанции, на которой акустик не может услышать  шум американской лодки. Талканов напряжённо искал выход из этой тяжёлой ситуации,  маневрировал курсом лодки. Оторваться от американца не удавалось, состязание проходило на глубинах до ста двадцати метров.  Напряжение мозга была таково, что в какой-то момент Талканову показалось, что он видит  командира многоцелевой лодки как наяву. Тот сидит в командирском кресле, лицо  самоуверенное и брезгливое - он  глубоко  уверен в своём превосходстве.
Служебные инструкции запрещают нашим ракетным лодкам всплывать на глубину меньше 40 метров. Талканову предстояло решить трудную задачу: продолжить маневрирование на разрешённых глубинах, где противник установил  надёжное слежение, или нарушить инструкцию и всплыть в слой скачка.   Невзирая на то, что за нарушение руководящих документов  Талканов  мог получить серьёзное взыскание, он принял решение  уйти от противника, который всячески пытался зайти в его хвост.  Командир Талканов  посчитал, что  от взыскания пострадает только он сам, а запись шумов  его ракетоносца лодкой ВМС США нанесёт невосполнимый ущерб всей   дивизии.  Он дождался, когда лодка противника удалится на максимальное расстояние, и  приказал боцману всплывать на глубину 30 метров, изменив при этом курс на 180 градусов.   На этой глубине обе лодки друг друга не слышали, далее в течение шести часов ракетоносец шёл малым ходом не меняя  курса.  Больше до конца боевой службы акустики не слышали шума винтов американца.
По прибытию в базу Талканов подробно доложил о результатах контакта с
иностранной подводной лодкой командующему флотом.  Им были предоставлены все схемы маневрирования, записи в вахтенном журнале и другие важные материалы. Комиссия, назначенная командующим флотом для анализа и разбора этой боевой службы и контактов с натовской лодкой, через определённое время  составила акт проверки и доложила его командующему. В акте проверки утверждалось, что действия командира по изменению глубины были неправомерны. Слежение за лодкой Талканова продолжалось до подвсплытия. Командир не мог оторваться от самой современной лодки противника, которая задавала в те годы мировые стандарты малошумности,  поэтому акустический портрет ракетоносца стал, видимо, известен американцу. Талканов стойко перенёс результаты проверки его  действий на боевой службе.
Через некоторое время в закрытой американской печати появился материал разбора  о потере  контакта подводной лодки «Лос-Анжелес»   под командованием Джона  Риговера  с ракетным подводным крейсером  стратегического назначения Северного флота.  Время и место его охоты за советской лодкой совпадало с районом несения боевой службы Талкановым.  Этот материал агентурная разведка положила на стол Главкома ВМФ, который лично прибыл на флотилию, где служил опальный командир.  Он потребовал от Талканова повторно доложить об этих событиях на боевой службе ему лично. Главком слушал очень внимательно, изредка задавал уточняющие вопросы, а затем что-то записал в своём личном блокноте.
Вскоре из Главного штаба ВМФ пришла телеграмма срочно представить документы на Талканова к присвоению воинского звания  «контр-адмирал».  Михаил Григорьевич Талканов, проходивший в воинском звании капитан 1 ранга  всего лишь около двух лет,  стал самым молодым контр-адмиралом  на Северном флоте.
Кто служил на подводных лодках, знает, что высокое мастерство командиров подводных лодок не исключительное явление,  их талант  и преданность службе были в крови  этих людей.  В их биографии немало выпадало случаев, когда приходилось принимать не стандартные решения, проявлять творческий подход к выполнению боевых задач. Подводники всегда любили и уважали своих командиров, и помнили их всю свою жизнь.  А вот заслуженных наград они не только, зачастую, не получали, но даже не думали о них и не домогались.  Они  беззаветно и бескорыстно служили своему Отечеству. Пройдут годы, и командирам  советских подводных лодок  наверняка соорудят великолепный  монумент, на котором будут выбиты из мрамора слова «Командирам -подводникам, покорившим Мировой океан из глубины».

ГЕРОЯМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

Пропагандистом политотдела мне пришлось служить в составе новейшей дивизии – дивизии атомных подводных ракетоносцев. Соединение быстро пополнялось новыми лодками, среди них к нам прибыл экипаж под командованием капитана 2 ранга Дымова Эдуарда Сергеевича. За неимением свободных береговых казарм экипаж разместили на плавучей казарме (ПКЗ – 41).
По долгу службы мне поручили в очередной понедельник проверить, как в этом экипаже организована политическая подготовка. На ПКЗ меня встретил дежурный по команде и проводил до каюты замполита. Я постучал в дверь, никто не ответил. Каюта была на замок не заперта, я шагнул за комингс каюты и обомлел.  Посредине неприбранного стола находилась недопитая бутылка водки, рядом с которой валялись остатки немудрёной флотской закуски. Верхняя одежда замполита свалена прямо на палубу. Во втором помещении, которое служило хозяину каюты спальней, на кровати безмятежно спал замполит Родин. Когда я растолкал его, он с трудом сообразил, что перед ним офицер политотдела дивизии. Извиняясь за свой неприглядный вид, замполит сказал, что они вчера с командиром лодки немного выпили, допоздна засиделись, обсуждая планы боевой и политической подготовки на новом месте службы, а дежурный по экипажу, наверное, забыл своевременно его разбудить.  И смех, и грех! После того, как Родин оделся, привёл себя и каюту в порядок, я поинтересовался, как у него в экипаже организована политподготовка. Замполит спокойно и, как мне показалось равнодушно, ответил, что как всегда нормально. Проверять расхотелось: в таком виде, в каком был Родин, появляться на глаза подводникам было стыдно. С командиром лодки в тот злополучный понедельник я так и не познакомился.
Вскоре нашу дивизию перевели в другой гарнизон, штаб и политотдел разместили на плавбазе «Иван Колышкин». На этой же плавбазе оказался и экипаж Эдуарда Дымова, вот здесь я с ним и познакомился поближе.  Говорить о профессиональных командирских качествах Дымова я не стану. Он считался хорошо подготовленным, опытным моряком, умело управлял лодкой в любой сложной обстановке, позднее это великолепно подтвердилось на практике. А вот в жизни он был не ординарен. Днём его, как правило, не было видно.  Зато к вечеру Эдуард Сергеевич тщательно прихорашивался перед зеркалом, подбривал холёные усы и бородку. Бороду тогда не то чтобы запрещали иметь, но  начальство её носить не рекомендовало.  Однако, Дымов не обращал внимания на эти строгие рекомендации. Затем командир надевал парадную форму, пристёгивал, как положено, морской кортик, вызывал к себе в каюту старшего помощника и говорил ему:
- Старпом, через пятнадцать минут я иду в кафе Дома офицеров, Вы будете меня сопровождать. Да, и не забудьте взять мою гитару.
Старпом на этом экипаже – фигура колоритная, по внешнему виду полня противоположность командиру. Дымов был среднего роста, щупленький, подвижный, разговорчивый.  Старпом же обладал двухметровым ростом, косая сажень в плечах, вес не менее ста килограммов. При этом был застенчив как красная девица (правда только при командире), безукоризненно исполнителен, молчалив и всегда спокоен. Фамилия у него была Самсонов, но в экипаже его все звали Самсоном, сравнивая с библейским героем, в честь  которого  в Петергофе установлена бронзовая скульптура-фонтан.
Старпом чётко ответил командиру «есть» и ровно через пятнадцать минут стоял с гитарой возле каюты командира. В кафе Дымов всегда занимал отдельный столик, за что и переплачивал официантке. Вот за этот столик они и садились со старпомом. Самсон спиртных напитков не употреблял, довольствовался соками и кофе, а командир любил только шампанское. Он заказывал сразу несколько бутылок, пил сам вдоволь и угощал шампанским понравившихся ему женщин.
После нескольких фужеров шампанского Дымов говорил старпому, что идёт танцевать, хотя на ногах уже держался не совсем твёрдо. Самсон сопровождал его до входа в танцевальный зал. В фойе дорогу капитану 2 ранга Дымову вдруг перегородил комендант гарнизона майор Петров Пётр Петрович. В гарнизоне знали его как очень придирчивого коменданта и звали Петром в кубе.
-Вы кто такой, товарищ капитан 2 ранга и куда следуете? – возмущённо спросил комендант у Дымова.
Дымов в правой руке держал открытую бутылку полусладкого Советского шампанского, в левой – пустой фужер для него. Он собирался подойти к приглянувшейся ему даме и пригласить её на танец, но прежде считал уместным угостить даму шампанским. От удивления, что майор останавливает командира стратегического ракетоносца и мешает ему отдыхать, Дымов разводит руки в стороны, разжимает ладони, бутылка с шампанским и пустой фужер падают на бетонный пол, слышен звон бьющегося хрусталя и брызги шампанского заливают ботинки и брюки коменданта.
-Старпом, Вы куда смотрите? Какой-то майор мешает командиру лодки спокойно веселиться, а Вы стоите и смотрите!
-Я не какой-то майор, я комендант гарнизона, - вздрагивает ноздрями Петров, - немедленно покиньте Дом офицеров! Патруль, подойти ко мне!
Самсон молча кладёт свою мощную руку тяжелоатлета на плечо коменданта, сдавливает его пальцами так, что майорский погон сворачивается в трубочку и ломается, а единственная звёздочка с погона летит на пол. Затем притягивает майора к себе почти вплотную и тихо говорит ему:
-Не скандаль, майор, ты же не хочешь попасть в госпиталь с переломом плеча, - а подошедшему патрулю шепнул:
- Ребята, здесь не ваше дело, идите на улицу.
Петров был не из храброго десятка, зло сверкнув глазами, пошёл вниз, на выход из Дома офицеров. На утро он в самых чёрных тонах описал этот случай начальнику гарнизона.
-Это прямо так с шампанским и пустым фужером Дымов шёл в танцевальный зал? При кортике? В парадной тужурке?  С медалями? – переспрашивал коменданта вице-адмирал.
-Нет, медалей не было, на парадной тужурке были только орденские нашивки.
-Ну, ладно, хорошо, что медалей не было, - на этом начальник гарнизона отпустил Петрова.
Однако  на очередном еженедельном совещании заметил командиру нашей дивизии:
-Комдив, Вы там за Дымовым-то построже смотрите, нечего ему с гитарой по посёлку болтаться.
Но образумить Эдуарда Сергеевича вряд ли кому-нибудь удалось бы, он меньше всего беспокоился о своём моральном авторитете среди жителей гарнизона. По-прежнему днём отоспится, отдохнёт, а ночью с гитарой ходит по посёлку и поёт песни. Летом в Заполярье ночей нет, солнце светит целые сутки, из каждого окна видно перед каким домом распевает Дымов свои романсы. Предположить сколько времени подобная командирская романтика будет продолжаться, наверное, никому бы не удалось. Скорее всего, дело закончилось бы для него большими неприятностями.
Как нередко бывает в жизни, тут вдруг подвернулся счастливый случай. Было приказано готовить лодку Дымова для передачи в состав Тихоокеанского флота. С завидным энтузиазмом штаб взялся за это дело. И вот пополнены все запасы, укомплектован ЗиП (запасные части и приспособления), выдано вещевое и денежное довольствие на два месяца вперёд, отработаны первая и вторая курсовые задачи. Всё!  К походу подо льдами Северного Ледовитого океана экипаж готов!
 На пирсе построен гарнизонный оркестр, под звуки марша «Прощание славянки» Дымов командует отдать швартовы. Все, оставшиеся на пирсе, с облегчением вздохнули и громко стали обсуждать перспективы экипажа на Тихоокеанском флоте. Я вспомнил, как в шутку порекомендовал замполиту Родину подписаться там на газету «Женьминь жибао» (в те годы отношения СССР с Китаем были напряжёнными).
Дымов провёл свой подводный ракетоносец подо льдами Арктики безукоризненно. Его встретили в Рыбачьем как героя, и не напрасно. Через некоторое время мы узнали, что командир лодки капитан 1 ранга Дымов Эдуард Сергеевич удостоен высокого звания Героя  Советского Союза. Замполит Родин и старпом Самсон тоже не были забыты, они получили по ордену Ленина.
Однако флотская карьера командира и замполита, вместо ожидаемого взлёта, резко пошла на убыль. За пьянство Родина сняли с должности и назначили с понижением. А через год с небольшим Дымова перевели в Ленинград в военно-морское училище начальником факультета. С ним я там позднее встречался, вспоминали службу на Севере, однако случай с комендантом гарнизона он забыл начисто, видимо в памяти командира он не оставил никакого следа. И только Самсон продвинулся успешно по службе, он возглавил эскадру разнородных сил и получил звание вице-адмирала.
Да, героями не рождаются, ими становятся - их делает такими военно-морская служба!

В МОРЯХ ЧЕТЫРЕХ ОКЕАНОВ

В посёлке Горицы однажды я познакомился с Александром Кокаревым, местным механизатором. Открытый тёплый взгляд, крепкое рукопожатие - вроде ничего необычного, парень как парень. Но когда мы разговорились «за жизнь», он поведал мне о своей службе во флоте.  Я внимательно его слушал, было очень интересно узнать, как ребята, прошедшие срочную службу вспоминают о ней после увольнения в запас.  С разрешения Александра почти дословно привожу его рассказ здесь.

С детских лет я мечтал быть моряком, хотя в наших краях ни морей, ни больших озёр нет. И вот после окончания Горицкой средней школы моя мечта сбылась, в июне 1967 года меня призвали на срочную службу и направили в учебный отряд в город Северодвинск. Там в течение пяти месяцев я обучался на электромеханика БЧ–2  для атомной подводной лодки. Там же получил хорошую лёгководолазную подготовку, выполнив около десяти спусков на глубину 20 метров и несколько выходов из корпуса подводной лодки через торпедный аппарат и боевую рубку. Всё это, конечно, было на УТС (Учетно-тренировочное судно). Командиром учебного отряда был тогда контр-адмирал Юдин - строгий, но заботливый начальник.
После учебного отряда мне посчастливилось попасть служить на новейшую атомную ракетную подводную лодку «К-137», которой командовал капитан 1 ранга Вадим Леонидович Березовский. После заводских и государственных испытаний нашу лодку включили в состав 31 дивизии, которая базировалась в бухте Ягельная. Служба на подводной лодке давалась легко. Вскоре я стал специалистом 2 класса, и мне было присвоено звание старшина 1 статьи. Очень хорошо помню свои  первые боевые походы на ПЛ «К-137», сначала в первом, а потом и во втором экипаже под командованием капитана 2 ранга Шаурова Александра Алексеевича. Мне пришлось участвовать в проведении ракетных стрельб,  как одиночными ракетами, так и залпами по 2, 4 и даже 8 ракет.
После прибытия из отпуска по поощрению меня перевели служить на подводную лодку этого же 667А проекта «К – 408», которой командовал капитан 1 ранга Привалов Виктор Васильевич. Вскоре стало известно, что эта лодка будет передана Тихоокеанскому флоту. У меня подходило время увольнения со срочной службы, но приказом Главнокомандующего ВМФ старшин команд, а я уже был старшиной команды старта, оставили служить дальше. И, таким образом, я был зачислен на сверхсрочную службу. Командиром  БЧ-2  был тогда Валерий Александрович Рогунов, который научил меня очень многому. Прошло уже много лет, но хорошо помню доброжелательную атмосферу, царившую у нас в боевой части.  Не было случая, чтобы Валерий Александрович разговаривал бы с нами в грубом тоне или высокомерно, все его приказания мы выполняли с большим старанием.
После долгих и упорных тренировок мы вышли в море на отработку курсовых задач. Скоро нам стала известна дата начала перехода на Тихоокеанский флот. Мне никогда не забыть этот трансокеанский переход, который начался 5 января 1971 года. Наш маршрут лежал из бухты Ягельная (пос. Гаджиево)  Северного Ледовитого океана через всю Атлантику, затем Индийский и Тихий океаны, дважды пересекали экватор, проходили проливом Дрейка. Изначально планировалось пройти северным путём, но из-за технических неполадок пришлось перенести сроки выхода в море. Переход северным путём хотя и короче в три раза, но настолько же опаснее. Выходить этим маршрутом нужно было не позднее сентября, когда льды наименее сплочены. А когда ремонт  закончился, был уже январь, и наша лодка отправилась по неизведанному маршруту. Поход был трудный, утомляло однообразие в прочном корпусе.  Однако  не всегда было грустно, были и очень приятные моменты. Какую радость доставляла мне возможность при всплытии на сеансы связи несколько  секунд посмотреть в перископ. Это было своеобразным поощрением за хорошее несение вахты. Увиденное не поддаётся описанию. Кругом вода, ширь и гладь бесконечные, до самого горизонта, одна синева над водой,  солнечные лучи отражаются от воды Индийского океана. Тогда мы часто мылись в душе забортной водой, тёплой и очень солёной. При переходах экватора нас поздравлял  бог морей Нептун, а командование корабля каждому подводнику вручало Памятный диплом за переход экватора.  В перерывах между вахтами смотрели фильмы, участвовали в различных спортивных мероприятиях, в викторинах, исполняли номера художественной самодеятельности, играли в шашки и шахматы.  Хочу отметить, этим походом руководил командир 19-ой дивизии контр-адмирал Чернавин Владимир Николаевич. Мне даже повезло однажды с ним сыграть партию в шахматы, выиграть не удалось, но даже  ничья с ним вызвала у меня чувство гордости.
Перед приходом в назначенное место встречи были проведены учения по поиску нашей лодки противолодочными силами Тихоокеанского флота. Экипаж действовал безукоризненно, мы не были обнаружены «противником». Настала радостная минута: подводная лодка всплыла, 19 марта 1971 года мы пришвартовались к новому пирсу на Камчатке, и с того дня лодка вошла в состав Тихоокеанского флота. Передав лодку другому экипажу, нас направили в санаторий «Паратунька». Там нас ожидало полное медицинское обследование, купание в бассейнах с горячими источниками, одним словом полноценный отдых.
И вновь боевая служба, которая также была выполнена на «отлично».  По прибытию с этой боевой службы нас ждала радостная весть: все подводники были награждены орденами и медалями. Указом  Президиума Верховного совета СССР от 11 мая 1971 года я был в числе других моих товарищей удостоен  медали Ушакова.  Правительственные награды нам вручал лично Главком ВМФ Адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков. В мае 1972 года я был уволен в запас, служба на атомных подводных лодках осталась в моей судьбе самой яркой страницей.

ТЯ СЯЗАТЬ

Вице-адмирала Дедушкина Льва Алексеевича знал весь Северный флот за его горячий, но отходчивый характер. Первый раз встретиться с ним мне пришлось в пору моей лейтенантской службы. Как известно, лейтенантам поручают нести самые простые дежурства и выполнять самые простые поручения, то в составе патруля, то старшим над отделением матросов пирс подметать или красить, то дежурным по камбузу и т. д. Назначили меня однажды нести службу по штабу дивизии подводных лодок. Инструкцию выучил назубок, форму одежды подготовил безукоризненно, одним словом, морально и физически готов вступить в должность дежурного. Вечер и ночь прошли благополучно, утром встретил начальника штаба капитана 1 ранга Дедушкина, который оставался в то время за командира дивизии, и, как положено, доложил об отсутствии замечаний за время моего дежурства. Всё хорошо, несу службу дальше, дело к обеду. Офицеры штаба покушали и по флотской традиции после обеда у них часовой отдых.  Начальник штаба, проходя мимо, отдаёт мне распоряжение:
- Разбудите меня в четырнадцать часов сорок пять минут, а машину подгоните к трапу плавказармы.
Я без устали поглядываю на часы, подходит назначенное время, стучу в каюту начальника штаба, вхожу и докладываю:
- Товарищ капитан 1 ранга, время четырнадцать часов сорок пять минут.
В ответ ласково и успокаивающе.
-Хорошо, спасибо, встаю.
Ухожу в рубку дежурного с чувством безупречно выполненного долга. Проходит пять, десять, пятнадцать минут, а Дедушкина всё нет. Захожу снова к нему в каюту, он продолжает безмятежно спать. Я с тревогой в голосе сообщаю ему, что уже пятнадцать часов. Дедушкин вскакивает, хватает фуражку и бежит к машине, на ходу застёгивая китель. Я успокоился, вроде всё нормально, уехал на доклад к командующему флотилией.
Через пару часов он прибывает из штаба флотилии и объявляет мне:
-Товарищ лейтенант, я Вас, тя сязять, снимаю с дежурства. Из-за Вас, тя сязять,  я опоздал на доклад к командующему.
Словосочетание «так сказать» он произносит очень мягко и отрывисто, получается «тя сязять».
Огорчение двойное. Во-первых, не из-за меня опоздал, а во-вторых, до смены с дежурства оставался всего лишь один час.  Завтра, таким образом, снова надо заступать на дежурство. Но приобретённый опыт ничем не заменишь. В назначенные четырнадцать часов сорок пять минут я уже не только докладывал время, но неотлучно стоял в каюте начальника штаба  и нудил:
-Товарищ капитан 1 ранга, вставайте, времени много. Ласкового голоса с его стороны уже не было, он зло матерился и обещал меня «сгноить» дежурным по штабу дивизии. Однако на доклад в штаб флотилии прибыл без опоздания, а потом совершенно забыл о своих намерениях расправиться со мной.
Через год Дедушкин стал командиром дивизии. Начальство готовилось к приезду высокого московского командования. Это означало озеленить улицы военного городка, посадить вдоль дорог деревья, покрасить краской гранит между деревьями, т. е. создать фон молодой зелёной травы. На этой ниве трудились все подводники гарнизона без исключения. Мне выпала доля во главе с пятью матросами покрасить заржавевший пирс. Операция исключительно ответственная, поэтому над нами был поставлен ещё один начальник – помощник командира подводной лодки капитан-лейтенант Косинский, а я уже, значит, оказался в его непосредственном подчинении.  Плавпирс, длиной около ста метров, весь рыжий от ржавчины. Если его чистить и красить, то потребуется три-четыре дня, а начальство приезжает завтра. Косинский принимает мудрое решение – вымести пирс от мусора и больше ничего не делать, всё равно его не успеть покрасить. Пятеро матросов уже заканчивали подметать пирс, когда к нему подъехал командир дивизии контр-адмирал Дедушкин.
-Вы, тя сязять, что тут делаете? Почему пирс не красите? Кто Вы, тя сязять, такой?
-Помощник командира подводной лодки капитан-лейтенант Косинский, а это мне в помощь лейтенант Бурдин выделен, - бодро докладывает помощник.
-Вам, тя сязять, семь суток ареста, а лейтенанту пять, - и Дедушкин тут же уехал.
Полученные сутки на гауптвахте мы не отсидели, сначала там мест не было, а потом надолго ушли в море.
Лет через восемь-десять, когда я уже служил замполитом на лодке, мы из одной базы перешли в другую для пополнения запасов корабельного оружия. А командующим этой флотилией был уже вице-адмирал Дедушкин. И вот мы с командиром лодки Виктором Куравлёвым пришли к командующему для доклада о прибытии лодки во вверенный ему гарнизон. Нам рассказывали, что Дедушкин исключительно ревностно относится к соблюдению офицерами уставной формы одежды, строго следит за тем, чтобы ни у кого в её ношении не было ни каких отклонений. А у меня, как на грех, нашивки на рукавах тужурки несколько длиннее уставных. Сижу за столом справа от  Дедушкина, он инструктирует нас о порядке поведения нашего личного состава во вверенном ему гарнизоне. Вдруг бросает взгляд на рукав моей тужурки и замечает на нём удлинённые нашивки. В долю секунды брови командующего взлетели высоко на лоб, глаза округлились, ладони сжались в кулаки:
-У вас, тя сязять, в гарнизоне, видно, никакого порядка нет! Разврат, тя сязять, во всём!
Он хотел продолжить свои нелестные отзывы о нашем гарнизоне, о нас, разгильдяях и о нашей безответственности. Но тут ему по внутренней связи докладывают, что по его приказанию прибыл командир такой-то лодки. Дежурный назвал и фамилию командира, и номер его подводной лодки.
-Пусть зайдёт, - отвлекается от нас Дедушкин.
Вошедший командир о чём-то доложил. Командующему не понравился его доклад. Однако  прибывший командир продолжил настаивать на своей точке зрения. Это была последняя капля, которая переполнила чашу раздражения командующего. Дедушкин хватает со стола массивную пепельницу и запускает её в командира атомохода. Тот ловко уклоняется от летящей пепельницы, видно когда-то боксом занимался, реакция не утеряна, и невозмутимым голосом спрашивает у командующего разрешения выйти:
- Идите, тя сязять!
Мы с командиром тоже вскакиваем и тоже просим разрешения выйти. Ответ тот же: «Идите, тя сязять!».  Так мои неуставные нашивки на рукаве тужурки чуть ли не стоили ни в чём не повинному командиру лодки удара пепельницей
У Дедушкина поздно родился сын, жене было за сорок, а ему около пятидесяти лет. Однако парня не баловали, родители требовали от него и хорошей учёбы в школе и приличной физической закалки. Лев Алексеевич часто брал его с собой на рыбалку. Сидят на озере вдвоём, отец и сын, просто какая-то идиллия. У сына хороший клёв, рыбку за рыбкой вытаскивает, радуется мальчишка. Адмирал сидит и злится, злится, у него нет клёва. И вдруг взрывается:
-Ты, Лёшка, тя сязять, иди-ка отсюда на хер подальше, не мешай мне здесь рыбу ловить, - гонит он своего сына с удачного места. Лешка спокойно переходит на другое место, устраивается там, опять у него клёв хороший. Дедушкин старший вне себя, некоторое время терпит эту несправедливость, затем говорит своему адъютанту:
-Давай, отвези Лёшку домой, уже поздно, а то замёрзнет.
Вечер не был холодным. Мальчишка с унылым видом залезает в машину, захватывает с собой неплохой улов и возвращается домой.  Дедушкин же приехал домой уже поздней ночью и безо всякой рыбы.
Через несколько лет командующему Дедушкину присвоили звание Героя Советского Союза. Поздравления, пир горой, торжественные речи, клятвы в личной ему преданности  - всё прошло. Дедушкин занят любимым делом: объезжает причалы, инспектирует казармы, осматривает гарнизон. На третьем причале, где я в своё время получил пять суток ареста, он видит заместителя командира одной из дивизий капитана 1 ранга Хлопкова. Начинает его за что-то распекать, причём цензурных слов в его речи практически нет. Утро, кругом тишина, только отборный мат командующего плывёт над тихой гаванью.  Юрий Хлопков уже заканчивал свою службу на дивизии и ждал  назначения в Ленинград на должность преподавателя училища, поэтому был раскован, терять ему нечего. Слушал, он слушал Дедушкина, а потом спокойно так говорит ему:
  -Товарищ командующий, а вот на гражданке Вам сейчас пятнадцать суток бы дали за злостную матерщину.
   Дедушкин остолбенел и только через минуту смог вымолвить словами режиссёра Котёночкина:
  -Ну, Хлопков, ну, погоди, тя сязять, - прыгнул в свою чёрную «Волгу» и укатил.
   Дедушкина знал весь Северный флот, успехи в боевой готовности подчинённой ему флотилии были неоспоримы, и, несмотря на все чудачества, подводники его уважали и даже любили, потому, что зла за душой он ни на кого не держал.

РАРИТЕТ ИЗ ПРОШЛОГО

Последние дни января выдались морозными. Крещенские морозы как будто доказывали неверующим, что они существуют, невзирая на то, что в купели москвичи опускались при оттепели. И вот уж наступил последний месяц зимы-хозяйки, которая берегла и лелеяла белый покров русской равнины.  Метели загоняли снег во все дыры и трещины, надрывный вой вьюги был слышен даже за пластиковыми окнами деревенского дома. В такую погоду лучше всего поднять свои архивы и заглянуть в далёкое и лучезарное прошлое.
Готовясь к написанию мемуаров о службе в ГЛАВПУРе, я обратил внимание на письмо генерала Стефановского, полученное мной осенью 2001 года. В памяти всплыли события, которые нас связывали ещё до этого письма. Впервые я встретился с ним на Торжественном Пленуме ЦК ВЛКСМ в честь 50-летия комсомола в октябре1968 года. Как быстро время бежит: на днях мне вручили от имени Председателя ЦК КПРФ Г.А.Зюганова Почётный орден «100 лет ленинскому комсомолу». А тогда я служил на атомной ракетной подводной лодке «К-149» командиром группы дистанционного управления ядерной энергетической установкой и был нештатным секретарём комсомольской организации экипажа.  В те юбилейные дни комсомола меня, вместе с другими делегатами, пригласили на встречу с министром обороны СССР Маршалом Советского Союза А.А.Гречко. На этой встрече руководители комсомольских отделов видов Вооружённых сил рапортовали министру об успехах комсомольских организаций в поддержании боевой готовности войск и сил флота. От комсомольского отдела политуправления Сухопутных и Ракетных войск выступал майор Геннадий Стефановский. Его рапорт мне показался более аргументированным, чем другие, в нём были приведены убедительные факты и цифры из комсомольской жизни войск, звучало меньше помпезной хвальбы.
Позднее, когда я был пропагандистом политотдела 41-й дивизии подводных ракетоносцев, по службе приходилось обучать нештатных политгрупповодов практике проведения политических занятий с матросами и старшинами. При подготовке занятий с ними мне большую помощь оказывали статьи и рекомендации на данные темы генерала Стефановского, опубликованные в журнале «Коммунист Вооружённых сил». Я тогда не смог воедино увязать майора Стефановского и генерала Стефановского. А вот когда, через десять лет, я был назначен инспектором ГЛАВПУРа и оказался в его подчинении, всё встало на свои места. За эти годы он прошёл путь от старшего инспектора Сухопутных и Ракетных войск, члена Военного совета начальника политотдела гвардейской общевойсковой армии Группы советских войск в Германии до начальника инспекции ГЛАВПУРа. При этом успел закончить Военную академию Генерального штаба Вооружённых сил СССР им. К.Е.Ворошилова.
Время службы под руководством Геннадия Александровича красной строкой вписано в мою биографию, у него было чему поучиться. Как-то раз после инспектирования Черноморского высшего военно-морского училища имени П.С. Нахимова начальник инспекции пригласил меня к себе в кабинет и попросил доложить о результатах инспектирования партийно-политической работы в училище. Я бойко доложил об успехах училища, перечислил основные промахи в работе политотдела, назвал ряд цифр, подтверждающих мои размышления. Геннадий Александрович слушал  очень внимательно, ни разу не остановил мой доклад своими вопросами, и я подумал, что отчитался вполне успешно.
-Владимир Николаевич, теперь давайте поговорим подробнее. Вот вы перечислили всё то, что увидели положительного в деятельности политотдела училища. А как этого добиваются партийные и комсомольские организации? Или они не причём?  Как они работают конкретно с каждым коммунистом и комсомольцем? Чего больше – нажима или убеждения? Кто конкретно умеет хорошо убеждать?
После каскада этих вопросов я прямо-таки  сник.  Многому надо учиться. Под конец беседы заметил:
- Но, в целом, Вы провели большую работу, не ленитесь и это похвально. Если будете работать над собой – у Вас получится.
Я всегда помнил его слова, его доброжелательный тон и деловое участие в моей судьбе. Жаль, что скоро его назначили на новую должность, и он уехал в Туркестанский военный округ членом военного совета - начальником политуправления округа.
После увольнения в запас я написал небольшую книжку «Ниже ватерлинии - рассказы морского офицера» и попросил Володю Гаврилова передать один экземпляр Геннадию Александровичу. Они в те годы часто пресекались друг с другом в Москве. Я был необычайно растроган вниманием, которое Стефановский выразил мне в своём письме от 27 октября 2001 года, когда прочитал мою книгу. Полный текст письма я привёл в мемуарах «Последний инспектор ГЛАВПУРа». Рукопись мемуаров решила прочитать моя внучка Наташа, она захотела выступить в роли технического редактора. Надо сказать, закончив философский факультет Российского Государственного гуманитарного университета, она в совершенстве овладела грамотностью русского языка, ошибки в тексе видит, словно рентгеном просвечивает. Я, порой, поражаюсь её цепкому взгляду и настойчивости в исправлении моего текста.
Наташа уделила особое внимание письму Стефановского не потому, что там были грамматические ошибки, нет, Геннадий Александрович писал очень грамотно. Она заинтересовалась тем, что он не мог подарить мне свою книгу «Пламя афганской войны», её уже нигде не было, кроме библиотеки музея Вооружённых сил. Тогда она вместе с мужем Максимом «перерыли» весь интернет и после долгих поисков наткнулись на букиниста Петрова А.Г. из города Кирова. Им удалось связаться с ним по почте, узнать, что книга существует, и уговорить продать им эту книгу. Правда, эта книга была 24 апреля 1995 года подарена Стефановским Беляеву Валерию Михайловичу. О цене книги торга не было, дети  решили приобрести её за любую назначенную сумму, лишь бы сделать подарок деду. Для меня это был действительно  бесценный подарок.
Я прочитал эту книгу несколько раз, за строками мне слышался голос Геннадия Александровича, удивило очень многое. Генерал Стефановский не кабинетный политработник, он участник многих боевых действий, поэтому с полным правом делает анализ последствий афганской войны. Автор книги пишет: «Самая трудная тема анализа  - это осмысление того, как испытывается, проверяется на прочность человек, его духовный мир. Какие изменения претерпевает сознание человека, знающего о войне только по кинофильмам, книгам, рассказам ветеранов. Поскольку это было так давно и так далеко, что влияло мягко и незначительно. А тут грандиозный перелом, шок, самый настоящий психологический удар испытал на себе каждый боец в Афганистане».
Подобные мысли я высказывал в романе «На закате Великого флота». Для подводников опасность - не простое слово, к океану надо обращаться  «на Вы», он не прощает панибратства, он велик, могуч, беспределен. Океан не потерпит зазнайства, разгильдяйства, пренебрежения. За подобное отношение к нему, не раздумывая, заберёт жизнь подводника. Находясь на боевой службе подводники, хотя и не держат в руках автомата,  в любой момент могут оказаться подвержены смертельной опасности. Против них может выступить километровая толща воды, огонь, сжигающий всё на своём пути, невидимый луч нейтронного потока – ко всему этому, также как и к атакам против душманов в Афганистане, привыкнуть нельзя. Для будущих исследователей большой интерес представит не только эволюция психики афганца и подводника, но и существенные изменения морально - политических и профессиональных качеств, понимание смысла своего места,  как на войне, так и в подводной лодке. Вот такие, да и многие другие мысли вызвала у меня книга моего наставника генерал-полковника Стефановского.  Наташа и Максим сделали мне нежданный подарок. Книга «Пламя афганской войны» - это поистине раритет из прошлого. Сколько мыслей она вызвала, сколько добрых воспоминаний пришло в голову, когда я читал эту книгу. Я уже не имею возможности высказать ему глубокую признательность, Геннадий Александрович ушёл от нас 29 января 2006 года и погребён на Троекуровском кладбище.  Я ещё раз подумал о том, что надо успевать при жизни благодарить людей за их общение с нами.

КРАСНАЯ  ЗОНА

О подвигах подводников, как известно, сняты фильмы, написаны рассказы и повести, сложены стихи и поэмы. Мне вспомнился случай, когда завидное мужество и героизм проявил военный доктор начальник медицинской службы подводной лодки старший лейтенант Пахомов. Подводная лодка находилась на боевой службе вдали от родных берегов. У доктора воспалился аппендикс, диагноз он установил правильно. До базы не дотянуть, да и прерывать службу никто не позволит. Надводных кораблей рядом не оказалось. Боль в животе усиливалась, Пахомов решил сам на себе делать полостную операцию по удалению воспалённого отростка. Доктор выдержал, он победил. Я вспомнил этот случай, когда по воле судьбы август 2020 года мне пришлось провести в военном госпитале. Там я познакомился с молодым, но очень опытным и талантливым хирургом Сергеем Видяевым. Крепкое телосложение, высокий рост, одухотворённое лицо, располагающая уверенность в своих действиях – всё это привлекло моё внимание к нему.  О нём я и хотел бы рассказать поподробнее.
Героями не рождаются. Эта фраза известна нашему человеку с незапамятных времён. В неё, как правило, вкладывается смысл о подвигах воинов по защите нашего Отечества. Но героями становятся люди и в других экстремальных ситуациях. Сегодня хочется мне рассказать о героизме простого врача, который в обычной жизни казался мне просто хорошим медицинским работником.  В этом году наступило у нас трудное и опасное время, в жизнь вторгся страшный вирус под названием Ковид-19. В борьбу с ними вступили, прежде всего, медицинские работники, и среди них оказался хирург Сергей Видяев. С ним у меня состоялось несколько бесед на тему борьбы с вирусом.
Когда руководство медицинским учреждением, где трудится Сергей, стало отбирать кандидатов для работы в Красной зоне, Видяев сам попросился туда его назначить. Красная зона – это строго ограниченные и хорошо изолированные медицинские палаты, в которые помещены заразившиеся короновирусом  люди в особо тяжёлой форме. Работа в этой зоне по лечению больных сопряжена с высокой степенью риска для врачей, сестёр и младшего медперсонала. Известно, что как бы ни предохранялись, некоторые из них заражались от больных этим вирусом и даже умирали.  Сергей, безусловно, знал об этом, но решение работать в Красной зоне принял без колебаний. На мой вопрос, почему он так поступил, ведь у него семья – жена и двое маленьких детей. Видяев ответил, что кто же, если не он, врач, ну кому-то надо было идти в зону, почему бы не ему. Он не говорил, но я понимал, что Сергеем двигало профессиональное желание спасать людей, тем более, что он врач во втором поколении.
- Сергей, какие у тебя появились впечатления после первых недель работы в зоне? Какие эмоции преобладали? Народ привык видеть докторов спокойными, без особых эмоций на работе. Как ты себя чувствовал?
- Мне выпала рабочая смена с шести часов утра до двенадцати дня, а ночью - с нуля до шести утра. И так почти три месяца. На военных кораблях эта вахта называется «собака». Работа с больными в специальном снаряжении мне показалась сродни той, что выполняет водолаз под водой или космонавт за пределами своего корабля. Облачаясь в спецкостюмы, мы испытывали в них очень сильную перегрузку. Дышать было трудно, пот застилал не только лицо, но и всё тело. Температура наружного воздуха достигала 28 – 30 градусов по Цельсию. Включать кондиционер нельзя, чтобы не допустить распространения вируса Ковид-19 вне Красной зоны воздушно-капельным путём. Когда мы раздевались после смены, пот с нас стекал ручьём. Через неделю по моей просьбе купили специальные маски с двумя боковыми клапанами для выдоха и одним центральным для вдоха. Дышать стало легче. У нас была дружная смена, в ней две медсестры и одна санитарка. Все бытовые вопросы мы решали вместе, не разделяли, что должен делать доктор, а что медсёстры с санитаркой. Я вместе с ними мыл посуду и убирал помещение. Со временем стали накапливаться свинцовая усталость, раздражительность и депрессия.
- Вы, Владимир Николаевич, - подводник и знаете, как непросто в течение трёх месяцев быть под водой на боевой службе. Вам, конечно, было трудно, но и нашей смене сложностей хватало. Правда, вам, подводникам, после вахты нельзя выйти за пределы корпуса, а мы имели такое право.   И воспользовались им так, как делают обычные люди. Начали после каждой смены употреблять спиртное, мы не видели другого выхода. Мы такие же люди, у нас семьи, дети, свои болезни. А надо приходить к пациенту и думать о нём. Вскоре я начал замечать, что всё сильнее втягиваюсь в это неправильное дело. Потом понял, что надо остановиться, но совладел с собой только после выхода из Красной зоны. Теперь я полностью прекратил пить спиртное, занялся спортом. И наконец, наступило морально-психологическое равновесие.
- Сергей, а что было у других врачей? Как они себя чувствовали?
- По-разному, в основном стойко переносили работу в зоне. Однако опасность самим подхватить вирус наложила свой отпечаток на психику людей. При этом высвечиваются как лучшие качества человека, так и негатив, который в обыденной жизни незаметен. Был случай, когда врач с медсестрой, которые раньше вместе долго работали, были вроде бы друзьями, рассорились вдрызг. Стали обвинять друг друга во всех грехах, реальных и надуманных.
- А вот, сейчас, по прошествии некоторого времени как ты оцениваешь свою работу в Красной зоне? Что она тебе дала, а что забрала?
- Без пафоса скажу, что работа в Красной зоне многое дала мне в понимании своего места в жизни. За эти месяцы был получен мощный заряд личной силы воли, я проверил себя, на что реально могу быть способен в сложной обстановке. Уходить из медицины точно не буду, как думалось в зоне - это всё же дело моей жизни. Я видел глаза больных, в которых отражались и страх, и мольба о спасении, и надежда на исцеление от вируса-убийцы. Приходилось поддерживать людей своей уверенностью, что мы их вылечим. Это придавало нам сил.
- А какое у тебя мнение об изменении подхода государства к медицине? Официальная пресса утверждает, что отношение изменилось в лучшую сторону.
- Я пока так не думаю. На нас часть населения по-прежнему смотрит потребительски. Все и всё требуют от нас и твердят, что вы же врачи, вы всё должны нам делать. Вы знаете, сколько вызовов скорой помощи делается по пустякам. То пожилой женщине приспичило в три часа ночи постричь ногти на ногах, ей не спится, то пьяной компании стало скучно, и она вызывает к себе молодых медсестёр для развлечения, то померить давление, которое показалось человеку слишком высоким или низким, и другие. Зарплата у врачей мизерная, а если выплатили президентские деньги (правда, для этого надо собрать массу справок), то вычеркнут существующие надбавки к зарплате за стаж, за квалификацию и другие. Проще говоря, зажимают на местном уровне, мол хватит вам и президентских денег. Чем руководствуются наши начальники? Вопрос риторический! 
- А вот грамоту выдать у них «не заржавело». Но грамотой семью не будешь содержать, на стенку её вешать уже не актуально. После работы в Красной зоне руководство нашего учреждения решило сделать групповое фото с участниками зоны на память. Все аккуратно встали, приосанились, поставили по центру фото руководителей, а нашу смену даже забыли пригласить. Но это не главное - мы вылечили больных, у нас потерь не было.
В рассказе Сергея Видяева не было и намёка на то, какой он отважный человек, со смертельным вирусом вёл борьбу. А ведь на самом деле так и проявляется нормальный, а не ура-барабанный героизм. Люди, которых он вылечил, бесконечно признательны и благодарны ему. Лично я горжусь тем, что судьба свела меня с таким человеком – истинным героем нашего времени. 



ДОРОГИЕ МОИ ПОДВОДНИКИ

Замечательную мысль выразил однажды наш флотский писатель, капитан дальнего плавания Виктор Конецкий. Она звучит вполне утвердительно, поэтому и запала мне в голову. «Пройденного пути у нас никто не отберёт».  Вот и я решил заглянуть в свой пройденный путь. Мне вспоминаются встречи с друзьями и сослуживцами, которые оставили яркий след в моей памяти. Эти встречи были служебно-плановыми и случайными, длительными и минутными, приятными и не очень, но, безусловно, запоминающимися на всю жизнь. И теперь появилось желание в сжатой форме эти яркие вспышки мозга переложить на бумагу. Начну с тех давних времён, когда только начинал военно-морскую службу. А дальше – как получится.

НАЧАЛО ПУТИ

После успешной сдачи вступительных экзаменов в Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени Ф.Э.Дзержинского в 1961 году  меня зачислили кандидатом в курсанты этого училища и направили в Ура-губу  (ныне пос.Видяево) на  дизельную подводную лодку 613 проекта «С-285» проходить морскую практику. Начальство хотело убедиться в том, захочет ли молодой человек после службы матросом учиться военно-морской службе и впредь. Мне присвоили боевой номер 5-65-1, что означало  принадлежность к боевой части 5   (электро-механической) ,  65 номер поста в шестом отсеке, а 1 – первая боевая смена. После сдачи зачётов по устройству лодки и своего боевого поста был допущен к несению вахты, правда, под наблюдением командира отделения старшины 1 статьи Смирнова.
Подходила к концу учебная практика, и вот однажды меня поставили на боевой пост во время швартовки подводной лодки к пирсу. Это сложный манёвр и ответственность на электрике особая, однако, всё обошлось благополучно, пришвартовались успешно. Командир лодки по трансляции объявил мне благодарность, а перед убытием в училище присвоил очередное воинское звание «старший матрос». И тогда узенькая золотая лычка, казалось мне, излучает свет большой адмиральской звезды, которая непременно должна была найти меня на этом выбранном пути.

УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

Осенью 1962 года начались занятия в училище на первом курсе специального факультета (раньше он назывался факультет паросиловых установок). Всё было чрезвычайно интересно, занимались с утра до вечера. Командовал нашим факультетом капитан 1 ранга Браман Владимир Юльевич.  Это был стройный, подтянутый человек высокого роста, выдающийся подводник, активный участник Великой Отечественной войны. В 1941 году он был флагманским инженер-механиком Учебной бригады подводных лодок Балтийского флота. В 1942-1943 годах командовал БЧ-5 подводной лодки «К-21», которая под руководством Николая Александровича Лунина атаковала немецкий линейный корабль «Тирпиц». За участие в боевых действиях был награждён пятью боевыми орденами. Всё это я узнал значительно позже, чем во время учёбы в училище. Сказать, что я потом глубоко сожалел, не узнав из уст самого героя-подводника о том, как они воевали, это ничего не сказать.  Осознавать эту свою незрелость мне до сих пор стыдно.
Много лет спустя, будучи замполитом на РПКСН «К-279» мне посчастливилось принимать в экипаже тоже ветерана-подводника бывшего командира БЧ-5, а потом и флагманского механика Балийского флота капитана 1 ранга Коржа Виктора Емельяновича. Он рассказывал нам о боевых действиях подводников на Балтике, а в заключение встречи подарил мне свою книгу «Запас прочности». В ней он писал, как из осаждённого Ленинграда подводная лодка «С-12» прорывалась на запад. Её путь проходил под бомбёжками, через минные поля и сетевые заграждения. В отсеках вспыхивали пожары, хлестала из пробоин вода, у металла не хватало запаса прочности, но люди вынесли всё и победили.
Наша встреча с Виктором Емельяновичем проходила в течение часа, и я опять сожалею, что не догадался наладить с ним более длительное знакомство хотя бы по переписке.
Два героических подводника повстречались мне в жизни, а я не сумел воспользоваться тем, чтобы пополнить свои знания конкретными подробностями из жизни и службы этих замечательных людей. Горько теперь осознавать это.

ПЕРВЫЙ ПОСЛЕ БОГА

После первого офицерского отпуска настало время ехать в отдел кадров северного флота и дожидаться конкретного назначения. Хотелось попасть в базу Ягельная - гарнизон Гаджиево - на атомную ракетную подводную лодку. Судьба в очередной раз улыбнулась мне и через двое суток из города Североморска (тогда ещё по старинке его называли Ваенгой) я прибыл в новейшую базу подводных ракетоносцев. И вот я уже командир группы дистанционного управления ядерной энергетической установкой мощностью 70 мегаватт на подводной лодке «К-149».
Первая встреча с командиром подводной лодки незабываема, я ощущал трепет в душе, каждая клетка моего мозга выражала глубокое восхищение молодым, спокойным, стройным капитаном 2 ранга Борисом Ароновичем Бухом. Эта встреча запомнилась навсегда. Он доброжелательно, без нажима, но вместе с тем твёрдым голосом, поставил передо мной задачу сдать все установленные зачёты по специальности и по устройству общекорабельных систем.
- Когда Вы всё это сдадите, тогда станете полноценным членом нашего экипажа и будете нести наравне со всеми офицерами вахту на пульте ГЭУ и дежурство по кораблю при стоянке в базе.
С зачётами я справился в установленные сроки, а после первой боевой службы командир объявил мне благодарность и представил документы на присвоение очередного воинского звания «старший лейтенант». Не помню случая, чтобы командир выражал своё недовольство матросам или офицерам. Всё, что требовало наведения порядка, высказывалось отдельно старшему помощнику капитану 3 ранга Серову Борису Александровичу, а уж старпом лично суровой метлой выметал все недостатки из отсеков и, в первую очередь, из мозгов подводников.  Заметной фигурой на лодке был замполит капитан 3 ранга Власов Вячеслав Прокофьевич. О нём речь пойдёт ниже.
Через полтора десятка лет, когда я был начальником политотдела 6-й дивизии, Борис Аронович позвонил мне из штаба Северного флота и попросил об одном офицере, которого надо было отпустить в академию:
- Владимир Николаевич, по нашей старой совместной службе в Гаджиево помогите, пожалуйста, одному офицеру, который служит на Вашей дивизии, получить возможность поступить в академию, -  попросил он.
Нечего и говорить, я был приятно удивлён, что мой первый командир помнил меня, и я выполнил его просьбу. Не знаю, где сейчас живёт Борис Аронович, (по непроверенным сведениям в Одессе), но я от всей души желаю ему хорошего здоровья и благополучия.

ОТ  ТЕХНИКИ  К  ЧЕЛОВЕКУ

Первые годы службы на подводной лодке «К-149» были связаны у меня с общественной работой. Два года подряд я избирался секретарём комсомольской организации подводной лодки. Практике комсомольской работы в то время меня обучал заместитель командира по политчасти капитан 3 ранга Власов Вячеслав Прокофьевич. В те годы лодка выполняла все задачи безукоризненно, занимала первые места на флоте по уровню боевой и политической подготовки. Высокого уровня и комсомольской работы требовал от меня Власов. Что-то получалось лучше, что-то похуже, но в октябре 1969 года меня выдвинули делегатом Торжественного Пленума ЦК ВЛКСМ в честь 50-летия комсомола. В памяти остались приятные воспоминания от многочисленных встреч с ветеранами комсомола, боевыми участниками войны, школьниками подшефной школы на Красной Пресне и многими другими. Подробный отчёт об участии в этом мероприятии я сделал перед комсомольцами экипажа.
Вскоре в Гаджиево стали поступать новые подводные лодки 667А проекта, это уже были шестнадцатиракетные корабли. Заместителем по политической части командира 19-й дивизии был назначен наш замполит  Власов. Штатных политработников в управлении этой дивизии кроме него были ещё двое - пропагандист дивизии и старший инструктор по комсомольской работе. Однажды, при встрече Вячеслав Прокофьевич предложил мне перейти с инженерной работы на политическую, занять комсомольскую должность. Время на раздумья он отвёл немного.
 Мне нравилась служба в нашем экипаже подводной лодки «К-149», это была дружная боевая семья. Вместе мы совершили к тому времени две боевые службы, я уже стал капитан-лейтенантом. Но вот постепенно стали уходить на повышение одни за другими друзья и товарищи. Первым их них был Слава Билашенко, ему очень хотелось служить в столице, там ждала его жена Люся. Потом ушли с корабля Виктор Мишин, Толя Сливко, Петя Филь, Игорь Морозов, Женя Семёнов, Валентин Ермаков, Виктор Мусатов, Валерий и Андрей Алексеевы и другие. Поступил в академию командир лодки Борис Аронович Бух. Всё это ускорило принятие мной решения перейти на политработу. Однако главным побудительным мотивом было желание работать с людьми, изученное «железо» стало мне не интересно.
Итак, через четыре года службы командиром группы дистанционного управления я написал рапорт с просьбой перевести меня на новую работу. Считаю, что Власов заметил во мне задатки творческой работы с людьми и поэтому пригласил служить в новой должности под его началом.

ПОД  СВЕТОМ  АДМИРАЛЬСКИХ  ЗВЁЗД

В 1970 году 19-ой дивизией подводных ракетоносцев командовал контр-адмирал Чернавин Владимир Николаевич. Прежде, чем подписать мой рапорт о назначении старшим инструктором по комсомольской работе дивизии, комдив вызвал меня на собеседование, которое состоялось в его кабинете на плавказарме ПКЗ-41.  Зайдя в каюту я, как положено, доложил: «Товарищ контр-адмирал, капитан-лейтенант Бурдин по Вашему приказанию прибыл». Комдив поздоровался, предложил сесть и начал задавать вопросы:
- Скажите, пожалуйста, зачем Вы переходите с инженерной работы на политическую? Может, Вам квартира нужна? – спокойным голосом начал спрашивать адмирал.
- Нет, товарищ адмирал, у меня хорошая двухкомнатная квартира, я её   получил, когда служил на лодке.
- Может, в море не желаете ходить, может, укачиваетесь?
- Нет, я не укачиваюсь, а в море я уже был на двух боевых службах и на всех  курсовых задачах. Правда, при качке аппетит возрастает, поэтому в море набираю лишний вес.
-  Может, должностной оклад будет выше?
- Наоборот, у командира группы дистанционного управления оклад 130 рублей, а у инструктора по комсомолу станет 125 рублей, и штатная категория «старший лейтенант».
- Я что-то не пойму, Владимир Николаевич, зачем же Вы идёте на политработу? Вроде нормальный человек, а выгоды не ищите.
- Товарищ адмирал! Мне больше по душе работа с людьми, а не с техникой. И это главное, ради чего я прошу Вас перевести меня на политработу, - совершенно искренне ответил я командиру дивизии.
Он только слегка улыбнулся и покачал головой.
- Ну что же, Владимир Николаевич, желаю Вам успехов на этом новом поприще.
- Спасибо, товарищ адмирал! Я сделаю всё, чтобы оправдать Ваше доверие.
То, что я запомнил эту беседу на всю жизнь – это вполне закономерно. Для меня встреча и такая беседа с выдающимся подводником стала определяющей в жизни. Удивляло другое. На протяжении всей моей службы политработником Адмирал Чернавин Владимир Николаевич меня поддерживал.
Полтора года, пока он продолжал служить командиром 19-дивизии, до назначения на должность начальника штаба 3-ей флотилией, он присматривался к моей работе. Мне удалось пару раз пригласить его на встречу с комсомольским активом дивизии. Тут я узнал, что он в свои 28 лет уже командовал подводной лодкой «С-147». А затем, будучи командиром атомной подводной лодки «К-21», впервые в отечественном флоте совершил автономный поход продолжительностью 50 суток и, пройдя подо льдами Арктики, отработал методику подлёдного плавания и всплытия в полынье. Комсомольцы дивизии слушали рассказ комдива с восторгом, у них возрастало чувство гордости за службу под его командованием.
Шли годы. В 1975 году меня представляли на должность заместителя командира РПКСН «К-279». Я был вызван для утверждения в должности к начальнику политуправления и командующему Северным флотом адмиралу Г.М.Егорову.  Войдя в его кабинет, я доложил о своём прибытии и стал ждать, какие будут вопросы. Сбоку за столом командующего сидел начальник штаба флота вице-адмирал В.Н.Чернавин. После моего доклада сказал командующему, что Бурдина он знает с положительной стороны. Егоров,  взглянув,  на меня мельком, ничего не говоря, подписал моё представление и произнёс: «Вы свободны, можете идти».
В конце 1981 года меня вызвали на заседание Военного совета флота по поводу назначения на должность начальника политотдела 6-ой дивизии Северного флота. На этом заседании должны были рассматриваться   примерно двадцать офицеров на различные должности. Все, ожидавшие приглашения в зал заседаний, стояли строем в коридоре, в серединке строя стоял я. Ждём приглашения. Через несколько минут появляются члены Военного совета во главе с командующим флотом адмиралом В.Н.Чернавиным. Вдруг он останавливается возле меня и говорит:
- Я очень рад, Владимир Николаевич, видеть Вашу фамилию в списке на продвижение, - и пошёл дальше.
На заседании Военного совета, когда зачитали мою фамилию, командующий сказал:      
-  Я товарища Бурдина хорошо знаю, у меня к нему вопросов нет. Будут ли у кого из членов Военного совета вопросы? За столом сидели понятливые люди, вопросов не последовало.
Осенью 1983 года начальник Главного штаба ВМФ адмирал флота Чернавин В.Н. прибыл в Западную Лицу на 1-ю Краснознамённую флотилию подводных лодок. Командующий флотилией вице-адмирал Чернов Е.Д. собрал командный состав дивизий и офицеров штаба флотилии. По прибытии Чернавина В.Н. начал представлять ему руководство соединений. Дошла очередь до нашей 6-й дивизии. Чернов докладывает Чернавину:
- Командир 6-й дивизии контр-адмирал Фалеев Олег Михайлович, начальник политического отдела капитан 1 ранга Бурдин Владимир Николаевич. Чернавин прерывает доклад командующего и говорит, обращаясь ко мне:
- Владимир Николаевич, мы с Вами, наверно, уже лет  пятнадцать знакомы?
- Так точно, товарищ адмирал флота, - с изумлением ответил я.
- Ответ принимается с удовлетворением, - завершил  Чернавин В.Н.
На 1-й флотилии меня мало кто знал, мне там служить ещё не приходилось. Некоторые офицеры такого обращения ко мне начальника Главного штаба представить не могли, видно посчитали, что я какой-то родственник Чернавина.  На самом деле, ему глубоко запала мысль о нашей первой встрече и о «ненормальности», с его точки зрения, офицера, который в начале своего служебного пути не искал лёгкой дороги.
После увольнения в запас мне ещё приходилось встречаться с Владимиром Николаевичем. Это было на Торжественном мероприятии в честь 300-летия Военно-морского флота России. На этом празднике композитор Владимир Борисов впервые исполнил наше произведение «Марш подводников», а затем сфотографировался на память с Главкомом ВМФ.
Я бесконечно благодарен адмиралу флота Чернавину Владимиру Николаевичу за то внимание ко мне, которое он проявлял ко мне и которым я дорожу до сих пор. Можно сказать, что моя служба проходила под светом его адмиральских звёзд!

ДЯДЯ  САША

С Александром Михайловичем Устьянцевым мы жили в одном доме в Гремихе, я на первом этаже, а он на втором. Необыкновенной заботы и доброты человек. Мы часто общались в неформальной обстановке, ходили в гости друг к другу, он любил гулять по утрам со своей овчаркой по кличке Янтур, а я выходил на прогулку с болонкой Радиком. Конечно, особые отношения у нас были на службе, когда он был заместителем командира дивизии, а я пропагандистом политотдела.
В 1975 году мы вместе были на боевой службе с экипажем РПКСН «К-475» под командованием капитана 1 ранга Зубкова Дмитрия Петровича. Он тогда уже был командиром 41-й дивизии, а меня назначили старшим политработником на время боевой службы. Замполитом у Зубкова числился капитан 3 ранга Богданов Вячеслав Михайлович, человек раньше не служивший на атомных лодках, очень стеснительный, недостаточно организованный, но добрый и отзывчивый. А Зубков волевой, энергичный и с большим запасом самодурства. Политотдел беспокоился за состояние политработы на корабле, вот для баланса сил меня и послали на боевую службу.
С Александром Михайловичем у нас конкретной привязки к какой-либо боевой смене не было, вахту не несли, поэтому хватало времени  поговорить и вместе пройти по отсекам и боевым постам, побеседовать с подводниками. Я тогда многому научился у него, и как задавать вопросы моряку, и как отвечать на его самые различные вопросы. Однажды дело было перед Новым годом, некоторые мичманы захватили с собой на лодку шампанское. А выпивки на лодке запрещены.  Я решил посоветоваться с Александром Михайловичем, как быть.  Сделать вид, что мы не знаем об этом, или потребовать у нарушителей сдать шампанское на хранение в провизионную камеру. Комдив принял мудрое решение. Он приказал этим мичманам принести шампанское в кают-компанию и разделить на всех офицеров и мичманов, каждому досталось по глотку, а это уже не пьянка. И офицеру особого отдела после этого информировать береговое начальство стало не о чем.
Иногда в кают-компании мы с комдивом играли в нарды (в кошу). Мне, как правило, везло выиграть чаще, а вот офицеры лодки, естественно, болели за комдива. Однажды Александр Михайлович проигрывал одну партию за другой, при этом очень расстраивался, даже злился на мою везучесть:
 - Ты кости не так бросаешь! Крути их как следует, а то у тебя одни шестёрки выпадают, - упрекал он меня.
Но везение по-прежнему было на моей стороне. Присутствующие офицеры начали предлагать разные способы, чтобы переломить ситуацию. Кто-то предложил бросать кости не из ладони, а из стакана, мол, у Бурдина они в ладони складываются в нужную комбинацию. Ничего не помогло. Тогда комдив в запале бросил доигрывать очередную партию и с экспрессией захлопнул игральную доску.
- Вот ведь даже вспотел от злости,- чистосердечно признался адмирал.
Эта шутка напомнила мне сценку игры в шахматы на даче у профессора, где скрывались герои из фильма «Джентльмены удачи».
Конечно, не этот эпизод определял характер Устьянцева. Однажды он мне пожелал успеха в ходе отработки задач контрольного выхода на боевую службу. Я тогда довольно-таки хвастливо ответил:
- Да всё будет нормально, товарищ комдив, я человек везучий.
Как он вспылил! Как же он меня отругал!
- Никогда в жизни не говори, что ты везучий, тебя ещё судьба не испытывала, тебя ещё не снимали с должности. А меня снимали, я тоже до этого считал себя везучим, - и это ещё не все слова, которые он тогда мне высказал.
- Это всё для того, чтобы ты с судьбой не пытался быть высокомерным, - закончил он.
Нечего и говорить, запомнил я эту мудрость на всю жизнь.
Целых семь лет командовал он 11-ой флотилией атомных подводных лодок в Гремихе, потом был назначен в Москву председателем Постоянной комиссии государственной приёмки кораблей ВМФ.  К сожалению, он очень рано скончался, ему исполнился всего лишь 61 год, похоронен в Москве на Троекуровском кладбище.
В Гремихе всё население его глубоко уважало. Люди любили Александра Михайловича и называли между собой дядя Саша. Он никогда не чурался личного общения с офицерами, мичманами, членам их семей и матросами. По просьбе жителей одна из центральных улиц решением коллегии администрации города Мурманск-140 (поселок Островная) в 1995 году была названа именем адмирала Устьянцева. Дядя Саша продолжает свою службу на флоте!

ДВАДЦАТЬ  ТЫСЯЧ  МИЛЬ В  ГЛУБИНАХ  ДВУХ  ОКЕАНОВ

Впервые с Николаем Витальевичем Усенко мне довелось встретиться в Гаджиеве в 1967 году. Он был первым Героем Советского Союза среди политработников на атомных подводных лодках. Капитана 2 ранга Усенко Н.В. назначили заместителем начальника политотдела на 12-ю эскадру  после участия в героическом самом продолжительном групповом походе двух подводных лодок из Западной Лицы на Камчатку. Атомной подводной лодкой «К-133» командовал капитан 2 ранга Столяров Лев Николаевич, а замполитом у него как раз был Николай Витальевич Усенко. Другой крейсерской атомной лодкой командовал капитан 2 ранга Виноградов Вячеслав Тимофеевич. На этой лодке старшим перехода был контр-адмирал Сорокин Анатолий Иванович, командующий 1-ой флотилией. За успешное осуществление трансокеанского перехода лодок они были награждены Золотыми Звездами Героев Советского Союза с вручением орденов Ленина.
Николай Витальевич в должности заместителя начальника политотдела 12-й эскадры работал в Гаджиеве в течение двух лет. В эти годы мне, как секретарю комсомольской организации подводного ракетоносца «К-149», приходилось встречаться с ним на сборах и совещаниях несколько раз. В индивидуальных беседах он раскрывался открытым, отзывчивым и добродушным человеком.
В дальнейшем судьба свела нас при следующих обстоятельствах. Будучи начальником политотдела 6-й дивизии, меня вызвали на доклад о состоянии комсомольской работы к члену Военного совета Северного флота вице-адмиралу Н.В.Усенко. А перед этим в дивизию был прислан один из офицеров политуправления для изучения комсомольской работы. Этот проверяющий был настроен ко мне крайне негативно. Надо сказать, что к выходцам из Гремихи многие относились с предубеждением, им не нравился тот демократизм и то свободомыслие, которое допускал в Гремихе Устьянцев. Присланный офицер подошёл к поручению формально, детально не вникнув в суть проблемы, подобрал непроверенные факты и, не проинформировав меня, доложил об этом начальству. В результате у начальника политуправления сложилось неблагоприятное мнение обо мне. После моего доклада Николай Витальевич стал задавать мне острые вопросы, считая, что мною допущены большие промахи и упущения в работе. Я не соглашался с таким мнением, разубеждал его, доказывал свою правоту. Он, конечно, понял, что офицер политуправления специально сгустил краски, чтобы понравиться начальнику. Под конец доклада Николай Витальевич, чтобы не терять своего лица, в запале произнёс:
- Вы там, на дивизии, не руководите комсомольской работой, а царствуете! Очень уж у Вас авторитарно всё происходит, демократичнее надо,  действовать надо убеждением. Некоторые жалуются, что Вы  слишком  сурово поступаете с личным составом технических экипажей.
Я догадывался, кому моя требовательность  казалась излишней.
Через год планировалось инспектирование Северного флота, и в это время мне поступило предложение от Стеблянко А.Г. перейти на новую должность инспектором ГЛАВПУРа. Мою кандидатуру он решил согласовать с Усенко Н.В. Тот вначале не хотел меня отпускать с флота, тем более, что 6-я дивизия была приказом Главкома ВМФ объявлена лучшей дивизией флота по боевой и политической подготовке. Однако Стеблянко убедил его, и Усенко отпустил, дав согласие на моё назначение в Москву.
В Гремихе, когда я служил на 17-й дивизии, мне пришлось познакомиться с сыном Николая Витальевича - Сергеем. Он был помощником командира одной из лодок 3-й дивизии. Хороший парень, очень общительный, немного хулиганистый, но без тени зазнайства. Он заходил ко мне в кабинет, и мы непринуждённо беседовали на различные темы. Через два года, когда он стал старшим помощником командира лодки, ему пришлось ехать на своём личном автомобиле из Западной Лицы в Штаб флота в Североморск. Погода была плохая, на дороге гололёд, Серёжа не справился с управлением и погиб в этой аварии. Очень жаль этого хорошего парня, я выразил Николаю Витальевичу своё соболезнование по телефону. Но кому от этого легче.
Много лет спустя, будучи в Москве, когда вице-адмирал Усенко Н.В. возглавлял политотдел института военной истории Министерства Обороны СССР, он предложил мне в его служебной машине добраться из Главного штаба ВМФ до ГЛАВПУРа. По дороге мы разговорились, он глубоко возмущался последними событиями в стране и в Вооружённых Силах. Я тогда ему сказал, что этот тайм мы с Вами уже проиграли, посмотрим, что будет дальше. А дальше последовал распад страны под именем СССР, упразднение ГЛАВПУРа и далее всё по списку. И только через тридцать лет в Вооружённых Силах Росси будут восстановлены военно-политические органы и создано новое Главное военно-политическое управление. К сожалению,  Николай Витальевич этого уже не застал, он ушёл из жизни в марте 2015 года и похоронен на Троекуровском кладбище. Свой пройденный путь он изложил в книгах «На подводной орбите» и «Океанский максимум».

ОТ  ЮНГИ  СЕВЕРНОГО  ФЛОТА ДО АДМИРАЛА  -  ИНСПЕКТОРА ВМФ

Имя адмирала Коробова Вадима Константиновича известно всем подводникам Военно-морского флота. За  46 лет беззаветной службы он пять раз был ПЕРВЫМ в истории флота. Первая стрельба баллистической ракетой Р-11ФМ с подводной лодки «Б-67» в сентябре 1955 года. Правда, он тогда был на лодке старпомом. А вот будучи командиром подводной лодки «С-146» первым выполнил пуск крылатой ракеты П-5 в 1959 году. Затем снова был назначен на подводную лодку «Б-67», но уже командиром. И в 1960 году   произвёл первый подводный пуск баллистической ракеты. 
Вскоре началась служба на атомных подводных лодках. Вадим Константинович стал командиром атомного ракетоносца» К-33». В 1967 году ему было доверено новое испытание – произвести первый залп всеми тремя баллистическими ракетами из-под воды подводной лодкой под его командованием.  Можно и дальше перечислять его подвиги, но об этом ниже.
Впервые я познакомился с Вадимом Константиновичем в 1966 году, когда нас, курсантов, направили на преддипломную практику к нему на подводную лодку» К-33». Сказать, что он уделил тогда нам много внимания, будет не совсем справедливо, не до нас ему было.  На лодке, кроме экипажа, постоянно находились представители завода, которые помогали экипажу готовиться к стрельбе баллистическими ракетами. Но, тем не менее, командир лодки нашёл время побеседовать с нами лично и немного рассказать об особенностях службы в Гаджиеве. Главная мысль, которая мне тогда запомнилась, это была его глубокая уверенность в развитии ракетного подводного флота страны и перспективы в этом смысле базы Гаджиево. К концу беседы пожелал нам успешно закончить училище и приходить служить на атомные ракетные подводные лодки, которые тогда строились ударными темпами.
В дальнейшем моя служба складывалась таким образом, что я постоянно был под его командованием.  На 19-й, а затем на 41-й дивизии, где контр-адмирал Коробов В.К. был комдивом, он заботливо относился как к офицерам штаба, так и к нам, политработникам. Запомнился мне такой случай. Указом Верховного Совета СССР группа офицеров нашей дивизии была награждена орденами и медалями, в их числе оказался и я, пропагандист дивизии. Мне вручили очень знаменитую награду - медаль «За боевые заслуги». Как мне потом рассказали, Вадим Константинович лично внёс меня в список для награждения. Всегда гордился и горжусь этой наградой.
Много различных встреч с Коробовым В.К. было в период службы в Гремихе.  На торжественном мероприятии, проходившем в Доме офицеров 11-й флотилии, в непринуждённой обстановке отмечалось празднование беспримерного подвига наших подводников. В 1976 году под командованием вице-адмирала Коробова В.К. тактическая группа в составе РПКСН «К-141» (командир - капитан 2 ранга Эдуард Ломов) и охранявшая его многоцелевая лодка «К-469» (командир - капитан 2 ранга Виктор Урезченко) совершила уникальный переход из Гремихи на Тихоокеанский флот в Вилючинск. Переход лодок был совершён южным путём вокруг мыса Горн. За этот подвиг  Вадиму Константиновичу и ещё  шести офицерам были присвоены звания Героев Советского Союза. Много интересных фактов я тогда узнал из уст командующего флотилией о его службе и об этом уникальном походе.
Особенно увлекательно и плодотворно мне довелось работать с Вадимом Константиновичем в ходе инспектирования Краснознамённой Каспийской флотилии в феврале-марте 1988 года. В то время уже не числился у него в подчинении, но относился к нему по-прежнему с глубоким уважением и почтением.  Тогда адмирал-инспектор ВМФ В.К.Коробов стремился не только проверить состояние боевой готовности флотилии, но, что особенно ценно, показывал проверяемым, да и нам тоже, пути устранения недостатков.
14 марта ему исполнилось 70 лет, я позвонил ему домой и поздравил с юбилеем, а 16 апреля 1988 года мне пришлось вместе со многими офицерами и адмиралами проводить адмирала в последний путь на Троекуровское кладбище. Имя В.К.Коробова присвоено буксиру «РБ-331», работающему на реках Вологде, Сухоне, Кубенском озере. Адмирал навсегда вернулся в Вологодчину на свою малую родину.


«… ПО ПРИГЛАШЕНИЮ   КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ»

Офицеры штаба 17-й дивизии подводных лодок 627 проекта (типа «Ленинский Комсомол») иногда по выходным дням организовывали выезд в сопки за грибами. Лето в Заполярье короткое, вот и пытались отдохнуть впрок да запастись на долгую зиму грибами. Командир дивизии контр-адмирал Иванов Виталий Павлович предоставлял для этих целей свой служебный катер, назначал старшего на поездку, определял время убытия и прибытия в базу и организацию связи.
Однажды, Виталий Павлович решил лично принять участие в этом мероприятии. Я попросил у него разрешения пригласить в поездку своего знакомого замполита с соседней подводной лодки Владимира Носача, комдив не возражал. По прибытию к месту высадки он ещё раз напомнил нам об особенностях поведения в сопках. Планировалось закончить сбор грибов к четырнадцати часам. Всё шло в соответствии с намеченным планом, офицеры прибыли в назначенное время. Не было только Носача, стали ждать.  Прошёл час, Носача на горизонте не было. Комдив поручил нескольким офицерам организовать поиск пропавшего, через два часа поисковики доложили, что обнаружить замполита не удалось.
Поздно вечером (на севере летом всегда светло) измождённый и потрёпанный он  наконец-то приплёлся сам, сказал, что заблудился в сопках и не смог определить куда идти. Ещё сказалось желание набрать побольше.  Меня поразила реакция Виталия Павловича на этот неординарный случай. Он не высказал ни одного слова упрёка, не произнёс ни одного ругательства в адрес Носача, а заодно и меня. Я удивился его стальной выдержке.  Мы все понимали, что гибель офицера на отдыхе в тундре – это чрезвычайное происшествие.  А комдив должен был в ближайшее время поступать в академию Генштаба. Ведь могли, в связи с этим делом, и отложить зачисление в академию. На следующий день я пришёл в кабинет к Виталию Павловичу и просил простить меня за приглашение Носача на эту вылазку. Адмирал в очень спокойном тоне дал мне понять, что надо лучше разбираться в людях, прежде чем ходатайствовать за них. Конечно, разговор этот мне запомнился на всю жизнь.
Несколько последовавших лет мне не приходилось встречаться с Виталием Павловичем. И вот только в мае 1989 года, когда я участвовал в одной из проверок Балтийского флота, состоялась с ним интересная встреча. В ходе изучения партийно- политической работы мне пришлось побывать на многих соединениях и кораблях флота. Когда обобщённый материал был готов для доклада начальнику ГЛАВПУРа, меня пригласил Командующий флотом адмирал Иванов В.П. к себе в кабинет для личной беседы, в ходе которой я ему рассказал о своих впечатлениях от изученного положения дел в политработе. Виталий Павлович попросил меня продиктовать ему мои записи. Он не только выслушал всё, что я ему говорил, но и подробно записал в свою рабочую тетрадь. Вскоре он провёл совещание с командирами соединений и начальниками политорганов, а также с офицерами штаба флота. Как мне потом рассказали некоторые товарищи, Командующий флотом не стал ссылаться на то, что эти замечания ему предоставил инспектор ГЛАВПУРа, а высказал их от своего имени. Так было убедительнее.
Перед отъездом из Калининграда Виталий Павлович пригласил меня во время очередного отпуска приехать отдыхать на Балтику и гарантировал размещение на его служебной даче:
- Владимир Николаевич, приезжайте в любое удобное для Вас время, будете в статусе гостя Командующего флотом, - обняв меня, сказал адмирал.
Я поблагодарил Виталия Павловича, но воспользоваться его приглашением так мне и не удалось.
 
НАДЕЖНЫЙ БОЕЦ ПАРТИИ

Я не раз порывался написать несколько слов о Сергее Павловиче Варгине, с которым знаком был с 1976 года. Он был тогда  членом военного совета начальником политотдела 11-й флотилии подводных лодок Северного флота. На этом посту он сменил контр-адмирала Петрова Игоря Николаевича. Представляя политработникам флотилии Сергея Павловича, Петров характеризовал его как старого политработника, вложив в слова «старый» смысл «опытный» политработник. Варгин не обиделся и как-то с юмором воспринял такую характеристику:
- Да, я действительно старый, мне уже в этом году исполнится более 50 лет. Буду стараться, Игорь Николаевич, Вашу борозду не испортить.
Он действительно был старше прежнего начальника политотдела на 7 лет.
Через некоторое время мы почувствовали большую разницу в отношении этих политработников к нам, молодым. Если Петров был демократом, мог выслушать возражения подчинённых, позволял вступать с ним в спор, то Варгин был бескомпромиссен, волевой, обладал твёрдым характером, умел жёстко потребовать выполнения принятых партией установок.
Особенности его характера в полной мере были проявлены в отношении меня, когда я служил замполитом на РПК СН «К-279». Он систематически приходил к нам в экипаж, любил заглянуть в казарму и обязательно делал мне различные замечания, как мне казалось, это были просто придирки. С командиром лодки Виктором Журавлёвым он иной раз любил сыграть в шахматы. Правда, командиру хватало ума проиграть партию или свести её в ничью. 
В те годы лодка наша была особенная, первая в новой серии, поэтому в адрес экипажа было направлено письмо Генерального Секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева, в котором он выражал уверенность в нашей отличной службе и требование повышать свою боеготовность. Как-то раз, закончив очередное совещание, Варгин подошёл ко мне и спросил:
- Бурдин, почему ты такой толстый?
Да, избыточный вес у меня, конечно, был. Но ведь не у меня одного. Я с раздражением ответил ему:
- Я не толстый, у меня такая конституция.
- Жрать меньше надо, и конституция тут не причём.
Варгин был делегатом 25-го съезда партии. По приезду из Москвы он собрал весь политсостав флотилии и выступил перед нами с рассказом о своих впечатлениях. Я сидел в средине зала, далеко от трибуны, с которой Сергей Павлович говорил об «исторических» решениях съезда. Настроение у меня было весёлое, и я безудержно болтал с соседями по залу. Варгин закончил своё выступление и, обратившись ко мне, сказал, чтобы я подошёл к нему. Про себя я подумал, что сейчас будет очередная взбучка. Подхожу к своему начальнику, а он достаёт комплект документов 25-го съезда (отчётный доклад и решения съезда) и вручает их мне. Я был крайне удивлён.
- Бери, бери, к нам сюда в Гремиху ещё не скоро поступят эти важнейшие документы. А ты сможешь уже сейчас с ними выступать перед экипажем.
Я, конечно, выразил члену военного совета свою признательность.
На одном из совещаний с политработниками Варгин предоставил мне возможность выступить по заданной теме, правда, предварив это несколько язвительной фразой.
- Сейчас выступит товарищ Бурдин. Он у нас теперь с высшим  политическим образованием, академию имени Ленина закончил. Пусть расскажет,  что у него нового в политработе имеется.
Правда, потом более дружелюбно заметил:
- Я пристально смотрю за его экипажем и лично за работой Владимира Николаевича. У него есть чему поучиться. Ленинская комната, например, оформлена очень оригинально и содержательно. Рекомендую сходить к нему в казарму и посмотреть, что к чему.
- Товарищ член военного совета! Если бы я сейчас рассказал что-то новое в политработе, меня бы пригласили служить в ГЛАВПУР СА и ВМФ.
Тогда я даже близко не представлял, что через семь лет меня назначат инспектором ГЛАВПУРа.
В конце восьмидесятых годов мне пришлось принимать участие в инспектировании Северного флота. Варгин в то время был начальником политуправления Северного флота. Тогда мы много раз встречались с ним, он знал, что я коллекционирую военно-морские знаки, и подарил мне памятный знак, выпущенный в честь 55-летия Северного флота. При этом заметил, что надо помнить совместную службу в Гремихе. Это был прозрачный намёк на то, чтобы я не усердствовал в проверках.
Потом мы ещё не один раз встречались при разных обстоятельствах, он по- прежнему представлял себя моим начальником.
Последний раз мы встретились с ним на Троекуровском кладбище во время похорон адмирала В.К.Коробова. Он как бы пожаловался мне:
- Вот видишь, Владимир Николаевич, политработников нынешние власти отвергают, не нужны мы этой власти стали. А вот умер Вадим Константинович, и его жена первому позвонила мне по поводу организации похорон.
- Сергей Павлович, это всё пройдёт, будут другие времена.
По прошествии многих лет хочется отметить, что коммунист Варгин был  надёжным бойцом КПСС. Его отличали абсолютная преданность своей работе, бесконечная  честность во всём, порядочность в общении с людьми и твёрдая воля к победе.  Жаль, что ему не удалось узнать, что в 2018 году будут восстановлены военно-политические органы в вооруженных силах. Сердце Сергея Павловича остановилось на 84 году жизни 28 октября 2009 года. 
 
ДИВИЗИЯ  «ГОЛУБЫХ КИТОВ»

Военно-морская судьба преподнесла мне замечательный подарок – быть причастным к службе на дивизии атомных подводных лодок 705 проекта. Эти подводные лодки были выдающимся революционным достижением отечественной конструкторской мысли, науки и производства. Отличительными чертами подводной лодки – истребителя ракетных подводных лодок противника стали её фантастическая скорость в подводном положении при малых габаритах и внушительном вооружении.  Ядерная энергетическая установка мощностью в 155 мегаватт позволяла развивать скорость под водой около 42 узлов (76 км в час) при динамике, аналогичной разгону легкового автомобиля на трассе. При этом экипаж, состоящий из 32 офицеров и одного мичмана, осуществлял управление по боевой тревоге с 10 пультов. Особое впечатление производит манёвр разворота на больших скоростях, который занимал чуть больше 40 секунд. Ощущение такое, будто находишься не на борту субмарины, а на борту самолёта.
К перечисленным выше достоинствам лодок 705-го проекта следует добавить неуязвимость для магнитометрических и акустических средств обнаружения противником. Корпус лодок изготовлен из титана и оснащён шестидюймовым изолирующим покрытием. Первая подводная лодка К-64 «Голубой кит» (Это название лодке проекта «Лира» в своей книге впоследствии дал её первый командир капитан 2 ранга Пушкин Александр Сергеевич) была опытным кораблём. Головной же подводной лодкой этой серии была К-123, которой командовал капитан 1 ранга Аббасов А.У. в последствии удостоенный звания Героя Советского Союза. С этой лодки и началась история 6-ой дивизии, первым командиром которой стал контр-адмирал Волков Виктор Яковлевич, назначенный на эту должность в 1978 году.
Вторым комдивом стал Олег Михайлович Фалеев, с ним мне посчастливилось вместе служить в качестве заместителя командира дивизии – начальника политического отдела. В 1983 году по итогам боевой и политической подготовки 6-ая дивизия приказом Главнокомандующего ВМФ была объявлена лучшей дивизией ВМФ. Олег Михайлович обладает системным подходом к укреплению боевой готовности доверенных ему соединений и объединений. Всегда уравновешенный, собранный, спокойный умеет выслушать мнения офицеров штаба и командиров лодок. Принятое после этого решение всегда доводит до успешного завершения. Эти качества его личности позволили Олегу Фалееву в скором времени стать командующим флотилией подводных лодок, а затем и начальником штаба Тихоокеанского флота.  Наши отношения с комдивом постепенно переросли в дружеские и сохраняются таковыми до сих пор.
Дивизия «Голубых китов» просуществовала 16 лет, ветераны-подводники собрались в 2018 году, чтобы отметить 40-летие любимой дивизии.