Притуриса планината-Обрушилась гора. Ч. II, гл. 1

                Часть II. «За кордоном».
 
   Глава 1. По Румынии.
Ура-а-а-а…Многоголосое раскатистое эхо волнами покатилось по вагону, с каждым разом все усиливаясь вливающимися в общий хор голосами из открытых купе.  Скорый поезд «Москва-София», добрых пару часов простоявший в молдавских Унгенах по причине замены вагонных пар, наконец-то тронулся и, медленно набирая ход, не спеша вползал на мост через пограничный Прут. За окошком замелькали проволочные заграждения и контрольно-следовая полоса.
Группа советских студентов во главе с двумя преподавателями торжественно въезжала на территорию сопредельной Румынии. Приключения начинались...
Поезд, проехав несколько сот метров снова остановился. Через некоторое время у выхода из вагона послышался какой-то невнятный шум, обрывки незнакомой гортанной речи. Потянуло запахами полуденного зноя, давно немытых тел и несвежего нижнего белья – в вагон вваливались румынские пограничники.
«Кукуруза, попушой – у румына хрен большой!»,- выглянув в коридор торжественно объявил Кошкин и, по-деловому, добавил, - готовь, братва, шмотки для досмотра и таможенные декларации! Игорь Скворцов – «Скворец» и Васька Косенко – «Казак» (родом с Кубани) покорно стали вытаскивать чемоданы, кладя на них сверху паспорта и декларации. Чуть помедлив и переглянувшись друг с другом, Кот и Куперман тоже разложили свой нехитрый скарб.
Вопреки общим опасениям, процедура таможенного досмотра прошла быстро и без заминок. Немало удивившись такому ходу событий, компания приятелей, убрав вещи, расселась по местам в ожидании отправления поезда. Поезд стоял.
Тягостное молчание, установившееся в купе, неожиданно резко было нарушено какой-то яростной перепалкой, переходившей с русского на румынский и обратно, раздававшейся где-то в конце вагона. Мимо промчался встревоженный Напольский. Прошло еще некоторое время. Перебранка стихла. Куперман осторожно выглянул – навстречу шел слегка смущенный Напольский. «Предупреждал же всех перед отъездом – не берите лишнее, все равно отберут», - он сокрушенно махнул рукой и скрылся в своем купе.
Пограничники вышли из вагона, но поезд по-прежнему не двигался.
- Ух, жара,- пробормотал Кошкин, - Игорек, открой окно, что ли!  («климатик», это последнее чудо прогресса и цивилизованного комфорта, на стоянках почему-то не включали).
 Спортивно сложенный Скворец, подойдя к окну, играючи, одной рукой, легко опустил стекло и, высунув голову наружу, удивленно воскликнул:
- Мужики, гляньте-ка!
Все с азартом, мешая друг другу, бросились к окну, сразу ставшее узким, пытаясь просунуть в него головы и стараясь что-нибудь разглядеть. Усилия того стоили! Удобно устроившись на подножках вагона и положив на колени свой АКМ, румынский солдат с аппетитом уплетал только что конфискованную у кого-то колбасу!
- Судя по тому, как устроился, пока не сожрёт весь батон, не тронемся, - серьезно изрек Казак, и добавил в сердцах, - чтоб ты подавился, гад!
- А дай-ка, я «щелкну» эту голодную нацию, - встрепенулся Серёга, вытаскивая из чемодана свою старенькую «Смену» и вспомнив о поручении деканата сделать фотоотчет об их зарубежном турне.
- Давай, давай, снимай, - подбадривал его Витька, - разместишь фото в нашей стенгазете. Потом с грустью добавил: «И пришьют тебе «дело о политической дискредитации братской Румынии»,  и поедешь ты следующим летом из-за этого кукурузного огрызка в погонах не на юг, а строго в противоположном направлении!»
- Зачем? - не понял сразу Куперман.
- Как зачем, - снег убирать. Там снега много.
Серёга испуганно шарахнулся от окна. Купе завизжало от восторга.

Поезд, наконец, тронулся. Народ с интересом прильнул к окнам, стараясь рассмотреть все подробности и сохранить в памяти самое примечательное и интересное – заграница все же! Однако, несмотря на все их ожидания, ничего стоящего внимания снаружи не наблюдалось. За окном вырисовывался один неизменный пейзаж – бесконечные, сменяющие друг друга поля подсолнечника и кукурузы, иногда прорезаемые узкими проселочными дорогами, с пылящими по ним конными повозками местных крестьян. Изредка, правда, в эту унылую декорацию нищеты и первобытности вламывались символы прогресса и цивилизации – коптящие трубы нефтеперегонных заводов с прилепившимися к ним убогими рабочими поселками.
- А не испить ли нам чайку, - наконец не выдержал Кошкин, заговорщически подмигнув своим спутникам. Те, в предвкушении, одобрительно загудели.
- Николаша, дружок, - вальяжно обратился Кот к пробегавшему мимо поездному халдею - шустрому малому, быстро ставшему своим в незнакомой студенческой компании и уже успевшему изрядно надоесть своими бесконечными байками: как и что он «перетаскивал через бугор».
- Скажи, любезный, остановки еще будут? – продолжал веселиться Витька.
- Не, теперь только вечером, в Бухаресте.
- Тогда, подай нам, голубчик, чайку, покрепче!
- Сей момент!
Вскоре чай был подан и тут же отправлен наружу, обдав крупными коричневыми брызгами стекла соседнего купе, где ехали преподаватели. Через минуту в их купе просунулась изящная головка Наташи Троицкой, 30-летнего доцента с «экономики», роковой красавицы, точной копии популярной в 70-е годы актрисы Нелли Корниенко.
- Ребятки, у вас все в порядке? - игриво справилась она.
- У нас все под контролем, не беспокойтесь Наталья Александровна! – авторитетно заверил ее Кошкин.
- Вот и ладненько, -  удовлетворенно отметила она и закрыла дверь
- Не женщина, Богиня, - одобряюще загудело купе, - так мужиков понимать!
Выставленный кем-то «пузырь 0.5» быстро разошелся по кругу. За ним, после скромной закуси (харчи надо экономить!), второй. В купе становилось шумно. Пошли разговоры «за жизнь». Наконец, жара и духота сделали свое дело – народ разомлел и, расползшись по «нарам», дружно захрапел. Один Куперман, державшийся за стакан ради поддержания компании, еще сидел у окна с фотоаппаратом наизготовку, но и его тоже начало неумолимо клонить в сон. «Нет, надо все же поспать», – окончательно решил он, убирая камеру в чемодан. Быстро сбегав в местный «ватер клозет» и отметив похвальную регулярность и чистоту его уборки, Серёга собрался нырнуть на свою верхнюю полку. За окном начал проплывать неожиданно чистый и уютный городишко – аккуратные белые домики с черепичными крышами, утопающие в зелени садов, асфальтированные дороги с четкой дорожной разметкой и автомобилями, а не телегами. Серега невольно залюбовался. Идиллия закончилась также внезапно, как и началась – за городской окраиной потянулась огромная свалка бытовых отходов. «Со всей Румынии, что ли везут», - удивился Серега, обозревая поистине альпийские горы мусора. Апофеозом всего этого контраста явился живописный цыганский табор со своими разноцветными кибитками, колоритно раскинувшийся у подножия мусорных гор. Женщины стирали белье, малышня увлеченно копалась в отбросах, мужчины вели под уздцы распряженных коней. “Да это просто «Табор уходит в небо»,- восхитился Серёга, вспомнив фильм Эмиля Лотяну, и полез за камерой, резко дернув замок чемодана. По закону подлости, тот предательски заел и не хотел открываться. «Вот, ****ь такая», - чертыхался Серёга, разрывая молнию. Все же последняя телега с цыганской семьей попала в кадр…
…Чьи-то мягкие, но настойчивые тычки в бок разбудили его.
- Вставай, подъезжаем уже, - звал его Кошкин, натягивая обувь, - выйдем, подышим.
Пассажиры засуетились, полусонная студенческая толпа стала вяло вываливаться из вагона.
- Сколько стоим? - справился Кот, проходя мимо купе проводников.
- 40 минут, - с готовностью отозвался Николаша, - смотрите, не потеряйтесь!
Оглядевшись по сторонам и не увидев ничего примечательного, кроме обшарпанных вагонов поезда «Букурешти-Синая», стоявшего на соседних путях, народ начал ходить взад и вперед по перрону вдоль вагона. Однако, это занятие всем вскоре надоело и группа разбилась на кучки «по интересам». Мужики, сбившись в круг, важно закурили. Мишка Свиридов, разбитной малый по прозвищу «Мичман», успевший до института послужить на флоте и походить на торговых судах, увлеченно рассказывал, как лечил триппер после каждого увольнения на берег. Толпа гоготала. Девчонки организовали свой маленький междусобойчик, весело щебеча что-то о своем, «о девичьем». Преподаватели, неловко потоптавшись между двумя кучками, полезли обратно в вагон. Cерёга, не куривший с детства, отошел к концу вагона и стал разглядывать пассажиров румынского поезда. Те, в свою очередь, высунувшись из окон, стали с интересом глазеть на веселую студенческую компанию. Некоторые из них, наиболее разгоряченные, начали что-то кричать девчонкам, яростно жестикулировать и делать недвусмысленные жесты в их адрес. «Цыгане вонючие, -  с брезгливостью подумал Серёга, - кинуть бы вам гранату!». Словно испугавшись его угрозы, «цыганский поезд» начал медленно отходить от перрона, открывая за собой волнующую панораму вечернего Бухареста. Совсем рядом, ничем не огороженная и никак не отделенная сразу начиналась городская территория, призывно манящая своей загадочностью и доступностью. И в этот сон можно было войти, раствориться в нем без следа!
     Мимо вокзала медленно ползли трамваи, слегка громыхая на стыках рельсового пути. Плавно входя в поворот и двигаясь параллельно перрону, они сбрасывали скорость почти до пешеходной, обнажая открытые двери, дружелюбно приглашающие войти. «Наверное из-за жары не закрывают», - механически отметил про себя Куперман. Крупная внутренняя дрожь пронизывала все его тело, в ушах звенело, мышцы напряглись, готовые к решительному броску.
Внезапно чья-то цепкая рука мягко легла на его плечо. «Не надо, Серёга, как сквозь вату услышал он спокойный голос Виктора, - без бабок и языка дальше Румынии все равно не уйдешь, а «кукурузники» сдадут тебя в два счета – всю жизнь себе поломаешь». И добавил, с тоской глядя вслед уходящему трамваю: «Мы с ними сейчас … Дружим».
Подумав немного, по-приятельски обнял Серёгу за плечи, развернув того лицом к поезду: «Пойдем, скоро отправление».
… Лежа на полке в вагоне уходящего поезда и медленно приходя в себя от пережитого волнения, Серёга с горечью подумал: «А Бухарест я так и не увидел!».