В ожидании чуда Романтическая комедия

   
     ДЕЙСТВУЮЩИЕ   ЛИЦА

Виссарион  Ильич  Приказов - антиквар   
Роман  ЧуднОв,  студент  Академии  искусств,  художник.
Шура  Брик - артистка  варьете.
Сергей Удальцов - друг Романа ЧуднОва, богатый наследник, режиссер.   
Гипатия Александрийская 
            
               
                Действие  происходит  в  наши  дни


                ДЕЙСТВИЕ  ПЕРВОЕ

                Картина первая


  Комната,  напоминающая  антикварную, довольно  большую  по  размерам,   лавку.   На  стенах  висят  портреты   исторических  персонажей  прошлых  времён.  Вдоль  стен  стеллажи,  забитые  вперемежку  античными  фигурками,   древними  фолиантами, театральными  масками Японии,  Италии, Китая.   

На  кровати,  столах,    подоконниках  и  полу  -  повсюду  старинная утварь,  посуда,  подсвечники,  дамские  шляпки,  платья,   обувь  и  множество  других  всевозможных  предметов  давно  ушедшего  быта.  В  центре,  за    широким   дубовым  столом,    в   древнем,  сильно  потертом,   кресле,  лицом к  зрителям,   сидит  мужчина  лет  50-ти.

На  голове -  пышная  кипа  седых  волос,  по  бокам     бакенбарды,    внизу – усы,   лицевой  овал  обрамляет  небольшая,  клинышком,  бородка.  У    мужчины   круглые,  в  тонкой,   металлической   оправе,   очки.   Они   приспущены,  держатся  на  самом  кончике  носа,    так  что  видны  глаза,  на  удивление  молодые  и  задорные.  На  мужчине   изрядно  поношенный,   сшитый  из  разноцветных  лоскутов,  лапсердак,   в  руках   у   него     отвёртка.  Он   пытается  починить  вышедший  из  строя  граммофон.

МУЖЧИНА/напевает  энергично/.   О-о-о…     ммм…  бу-бу  бу-у-у-у… - да -я-а-а… бу-бу… ммм…  йо-о-о…  хммм…  та-ра-ра- буммм… биуммм…  ду-у-у-у…
Со  временем  становится  понятно,  что  это    Каватина  Валентина     "Бог  всесильный,  бог  любви" из оперы  Ш.Гуно  "Фауст".

Продолжая  напевать, мужчина  накручивает    ручкой   пружину  завода,  ставит  граммофонную  пластинку,   на    которую,  тщательно  прицелившись,  осторожно  опускает  головку  с  иглой.  Звучит 4-я  симфония  Брамса,  первая  часть.  Начало.

Ого-го…  ого-го-го-го…   Заиграл,  паршивец!

Мужчина  вскакивает,  бегает  по  комнате.

-  Он  думал  меня  обвести,  старый   ворчун!  Мол,  не  гожусь   уже  ни  на  что! Древний  я,  мол,   сморчок, нутро  моё  сгнило…    А  как  звучит, стервец,  вы  слышите?  Как  волнуются  скрипки?   Валторны  как  призывно  трубят?   И  вот…  вот  они,  виолончели,  вступили,  подхватили   божественный  гимн  любви.     С  альтами  вместе!

Подпевает  с   оркестром.   

Ту-ду-у… ту- ду-ту- ду-у-ду-у-у,   ту-ду-ту-ду-ду-у-у…

Да,  я  маленький  человек.  Кто    меня  в этом  мире  знает?  Никто!  Ровным  счётом!  Но  я - единственный,  кто знает  тайну! Гипатия  Александрийская…  это  она…  она  в мелодии  Брамса!  Живёт,  дышит,   влюбляется... ощущает  наш,  земной, мир!    Её нега, её  ум,  обаяние  там… вы  слышите  эти  нечеловеческие    страдания  души?

Мелодия  сменилась   оркестровыми  тутти,  перекличкой  духовых  инструментов,  пиццикато  струнных.  Отворачивает  раструб   граммофона  чуть  в  сторону.

-  Дьявольская  музыка,  должен  я  вам  сказать…    Нервы  с корнем  рвёт!  Выворачивает  нутро!  И  судьба  этой гречанки – ей  под  стать! Что мне,  казалось  бы,  до этой   судьбы?    До  взглядов  на  мир…   этих ,  давно  ушедших,   динозавров  духа?  В  том то  и  дело,  что  из-за  них …  этих  гениев  мысли,     всё  и началось!    Не  простили  ей    влюблённости   в  жизнь  и   высокий  полёт  свободного  духа.

Простите,    я  несколько   отвлёкся…    Судьба  Гипатии  - вот  что  стало   смыслом  всей  моей  жизни.  А  она – моей  музой.  Яркой,  ослепительной  звездой! Пленительным  образом прошлого,  с чем я  не  в  силах  расстаться…  вот уже  столько  лет!

Осторожно  снимает головку  проигрывателя  с  пластинки.   

Уфф…   пробрало  как! /В зал/ А  вас…  вас  тронуло?  Ну, признайтесь,  -   хоть  чуть-чуть…  самую  малость?  Тронуло…  да?

                Картина вторая

ШУРА/входит.  Сбоку – бродяжья  сумка, в руке – бумажный пакет/   Тронуло,  тронуло…   шандарахнуло!  Кого  ты   снова  там  охмуряешь?  /Смотрит/.   Мышей,    чё  ли?  Или  крысу  эту  опять…  Машку?

                Заразительно  хохочет.
Ставит на лавку  сумку, на стол – бумажный пакет.

ОН.  Это  я, Шурочка,  радуюсь  так - заиграл  вновь дружок  мой!  /Указывает  на  граммофон/.   Мне  без него…  скучновато порой  бывает.  Вот и  Машенька…

ОНА.  Она... коханка  твоя,      на  Брамса  всегда  из норы  своей 
вылазИт.  Я   ж  знаю!  Сидит  и  слушает,  стерва,  как  в  филармонии 
вроде,   даже  глазом  не  моргнёт…    Я  наблюдала.

ОН.    Душа  у  неё  нежная,  Шурочка… это  правда.   Люблю  её...  за  тонкость  восприятия.   Привык  уже  к ней.

ОНА.    Я  вот…  как  наверну  тварюку       эту  наглую…  веником /замахивается/  -  и  кончится  твоя  любовь!   Тоже  мне…  лямуры  здесь развёл.   В  моё  отсутствие.  Я  вон…   жратву  принесла!   /Грубо  отодвинув  в  сторону  граммофон/.   Вот… хлебец  с  тмином /достаёт из  пакета/.   Жуй, дружок, пока свеж пирожок! /Нюхает/.    Мм…  какой  пахучий…  Прям из  пекарни! /Отламывает  кусочек,  даёт   ЕМУ.
 
А вот  это, Виссарик... /нежно/ кусочек  "Шарлотки"… моей, любимой! /Показыват/. Они  поделились со мной...  а я вот делюсь- с тобой! /Отрезает равную  часть  и даёт ЕМУ/.  Как говорят англичане:"Кто яблоки ест - у того нет слабых мест! /Заразительно  хохочет, чмокает антиквара в щеку/.

/Доверительно/. Я  педовкам   этим,   в  белых  халатах  сегодня   пол  марафетила… Шваброй:  туды-сюды,  туды-сюды…  целых  полчаса! Ну,   прям  Брамс получается!  Натуральный! Устала  малость, конечно… зато   имеем  буханочку... и тортик, в придачу!  А  от  твоего… /смотрит  на  граммофон/  пердуна  старого…  какой  толк?

ОН.   Пожалуйста,  Сашенька…  поласковее.  Он…   это  история.  А  историю  уважать  надо.

ОНА.  -  Ну  харе, харе…  уважаю  уже. Ради  тебя  и терплю.  Смотри-ка,  милый,   какой  цымус    я,   в  пополнение    романтического   говнеца   твоего/указывает  на   стены/,  закуконила?

Вынимает из сумки  свёрнутый трубочкой  листок.  Разворачивает.  Демонстрирует.   Это  изрядно помятый портрет  Леонардо  да  Винчи.

/Пристраивая  портрет на  стене/. Хожу  по  бульварам, шуршу,  ботлы  в  фиалках  ищу.   Смотрю – Версаль   трёхэтажный  нарисовался!   Башенки   золотые  так  и  сияют  на  солнышке,  как  брюлики  в   царской  короне!  Зарулю-ка,  думаю,    к  буржуям  родным. Можбыть,  разживусь  кой-какой  вещицей  стрёмной...   в  мусбаке  у них. Маханула  через  забор…  и вижу -  летит  самолётик. Прям на  меня!   Беленький такой,  симпатичный.  А  он…   потёма…    с балкона…    ручкой  барской  своей,  самолётику  этому… вот  так  делает.
               
                Показывает.

А  на  морде – оргазм!
               
                Показывает.

Думаю:  чёй-то  кабан  этот…  так  резвится? Спермой  брызжет по всей  планете… от  удовольствия.  Развернула  -  а  там…  он,    родимый.   Знал  бы,  что самолётиком  станет  буржуйским… в  21  веке,  не малевал  бы  свою  мадонну.

ОН. Таких  недотёп,  Шурочка,   жалеть  нужно.  Не  ведают,  что творят.
   
ОНА. Не   жалеть,  а с балкона  снимать - и спрашивать: "Где…  урод, бабло  такое, несметное,  взял?" -  так  правильней  будет! Но оставим эту, мутную,  тему... Ты  сюда...  сюда лучше глянь-ка,  дружок!/Открывает  сумку/.  Ну... видишь - чем разжилась твоя леди сегодня?  Жратвы теперь  будет у нас с тобой –  море!  /Выкладывает содержимое на стол/. Вот…  само  собой -   выпивон...  закусон!   Огурчик  малосольный…  колбаска  -  московская, не  какая-нибудь…  ляпшмурдяковская!  И…  гуляй,  душа  бродяжья,   не  хочу!
 
ОН.  Насчёт…  гуляй   душа,  Сашенька,  я  не  против.  Душу  нашу  иногда  ублажать  надобно,  чтоб  она  наездника  своего  ретивого…    однажды  в  кювет   придорожный  не  скинула.  И тогда внутри  округлостей наших   возникнет…   яркое  пламя,    дающее  возможность   творить, выдумывать,  пробовать… 

ОНА.    А   музыка?   Музыка…  Виссарик?  Вечный,  бодрящий  душу,  родник  тончайших  человеческих…  чуйств,  как  ты  чирикаешь  мне  иногда,   гёрле  своей  Тобосской!

                Меняет  на диске граммофона пластинку.
                Звучит  "Менуэт"  Боккерини.
                Танцуют.


Я,  Виссарик, как  заявилась   к тебе… сюда,   сразу признала:   кундейка   твоя /указывает на интерьер комнаты/  -  класс!  Куда ни глянешь – всё  куда-то тебя  приведёт,  всё  о чём-то  тебе  расскажет.   О портретах  я даже не  говорю:   словно выставка  какая -  столько морд    здесь  наворочено!

ОН.   -  Это,  Шурочка,     не  морды,  а  лица.    Известные… знатные   люди  из  прошлого.  Пожалуйста,  выражайся,  говоря  о  них, поинтеллигентней…   с уважением - хорошо?

ОНА.  Лица -  они для  тебя,  Виссарик.  А  для  меня,  бомжихи Шуры,   они – рыла!   Нахлебники.  Что  на   чужом   горбу   сидели...  и свысока на  всех глядели!    В большинстве  своём… как  я считаю, за  редким  исключением.   Мне,  можбыть,  больше  нравитесь  сегодня  вы: вот он…гений  этот, древний /указывает на    портрет Леонардо да Винчи/,  что умел   в души людей, как никто другой,  заглянуть,   и  ты…  реальный,  земной   мужичок,  заморенный  своими  мечтами… /поёт,  войдя в  мелодию менуэта/ о  мире  том,  высо-оком,  прекрасном…  но далё-ёком!
                Обнимает  его,  хохоча.  Он  смущается.

ОНА.   Ой…  чёй-то  мы,   как девица  стыдливая?  Зарделись все… зарумянились… Ты  чё,  антиквар…  не зажимал   на  свиданках   баб  своих?  Да?      
ОН.  Ну  как  сказать…  Шурочка…    Не  так  уж,  чтоб  совсем… Просто  мы  с  тобой…    мало  знакомы.   Всего  лишь…  несколько  дней.

                Идут к столу.

ОНА.    Сейчас,  милок,  и  двух  минут  хватает!   Совпадём?  Совпадём!  И -   кувыркаться…    в  отель!  Время  такое…

               Сняла с пластинки  головку  граммофона. Наслаждаются  едой.

ОН.  Другие  времена  пришли, Шурочка,  а с ними  –  другие нравы.  Но  человечность  все же осталась.  Хотя  и не в таком количестве,  как хотелось бы…  Потому  что  это -  всегда  хорошо!   Ангелов  лишних  не  бывает…

ОНА. Смотря каких ангелов, Виссарик… Те,  что  в небе  летают – это одни…

ОН. А другие? Кто они… где ты их отыскала? /Смеётся/.

ОНА. В  телеке…  в телеке отыскала!  Сидят…  по двое, обычно,   и жужжат: поможжжим   гражжждАне…    бомжжжам!  Не  оставим    бродяжжжек  в  биде!   А  я  им…  в  ящик  этот:   пожжжалте…  жжжуки  вы   навозные!  Приходи-ите!  Кильки свои приноси-ите!    Гречкой  с  гнильцой  пригоща-айте,  просроченный  сок  налива-айте!  Не  откажжжи-и-и-мси!    /Хихикает/.

ОН/входя в  игру/. А  ящик?.. Что  же  ящик-то  в  ответ… Шурочка? /Смеётся/.
 
ОНА. А ничего...  Бухтит  своё,  как  заводной...  Им же,  мымрам  в ящике, не  важнно - что скажем  им мы? Им важно - что  споют нам  они... соловьи эти,  залётные?
 
ОН/с удивлением/.  Соловьи?!..  А  ты  сказала – жужжат! /Смеётся/.
 
ОНА.  Они, Виссарик, по-разному  могут: когда  приспичит им,  жужжат для нас -  немытых, худых и небритых! С  утра,  пораньше…  пару  минут! А  потом, весь день, поют о себе, любимых:   как  всё  вокруг  у них  слажено  да ещё медком  напомажено!  Так что  ангелы ангелам - рознь,  Виссарик:   там, в небесах,  одни – а  здесь, на земле, - совсем другие! Переформатированные  в  соловьёв, как   сейчас  говорят...

 Ну  ладно…  хорош  трындеть!  /Достает  косметичку,  наводит  марафет/.   Мне  в  мои  хезники…    пардон -  мусбаки  пора  наведаться.    А  то    шнырят  там…   фибры  немытые,   разбирают  товар.

                Чмокает  его  в  щеку. 

А  ты  давай…  развлекай  свою  Машку.   Только  смотри  мне…  без постельных  сцен! /Хохочет/.  Ну  ладно,  ладно… не  гундось…  пошутила  я!   Через  часок…    опять :  скок-скок-поскок,  в этот  милый  уголок!   Улю-лю…   паучок    ты  мой  антикварный!  Обожжжаю!

Активно  размахивая  своей,   бродяжьей,    сумкой  и  напевая  "Тореадор…  смелее  в  бой, тореадор, тореадор...", уходит.

                Картина  третья   

 ОН/после  паузы/.   Ну  что  с  неё  возьмешь?  Дитя  природы!  А  ведь  правда…   она  -  само  очарование?  Я  это  сразу  понял…  Хотя  знакомы-то  мы…  всего-ничего,  случайная  встреча.  /Задумался/.  Переформатированные  в  соловьёв,  сказала  она… Очень может быть!  Но,  думаю, грешат  новым форматом сегодня не только ангелы…

Семья…  есть  такая  ячейка  в  обществе.  Вернее,  была…   И  у  меня  тоже.   Большая  семья.    Кто  кого  любил,  я   не  помню.  Но  хорошо    помню: меня  не  любил  никто.  Потому  что   хотел  знать  слишком  много.   Вот  и  сейчас…    вокруг  -  что?  Говорят -  семья,  а  подразумевают?  Кто…  с   кем?..  В  каком  формате?..   Вы  знаете?  Я  -  нет!

                Пауза.

 Мафия  -  тоже  семья!  Самое  главное для них – быть единой  семьёй.   Главнее  всех  главных…  как  в  песне  Долиной.    /Загибает  пальцы/.  Он,    она…  тесть,     сынок,   дочурка,   зять…  любовница… бывший  сосед  по   нарам.   Восьмёрка  распашная!    Все  дружно  гребут  в  одну  сторону…  известно  какую.   И там…  на  том   берегу,  они  всегда  - первые! Почему?  Потому  что   на  финише  -   следователи,  прокуроры,  судьи, банкиры, юристы  -   все   свои.    Члены   тайных  семейных  уз.   А  в  сумме -  новый  формат!  Мощный,  непробиваемый,  похлеще   первого… древнего!
 
Ну,  это  я   так…  к  слову.   Я  вообще - о  другом!  Вообразите  себе  бабищу:  под  два  метра,   плечи – во…  молотобойца!   Или штангистки  олимпийской!  Она   была  ещё  девушкой.  То  есть  не  знала  мужчины.  Это  в  сорок-то  лет!  Целомудренное  существо…

В  ней    я   слышу   отголосок  той  моей,   давней    мечты…

Прачка,  стиравшая   платья  и  панталоны  праздных  буржуев  и   развратных девиц? А  влюбился  в  неё…  ресторанный  контрабасист…  на  голову  ниже  неё.  Так  себе…   невзрачный  кабацкий  лабух.  Пьянчужка.  И моложе…  на  целых  четырнадцать  лет!  Но      получился… Брамс!  Гений!

И  вот -  Гипатия... Они  растерзали  её… черепками!  Разорвали  на  куски!   Потом  сожгли… прямо у  церкви!  За  что?  Потому  что  была  чиста  и  умна…  как   эта   прачка…  мама   Брамса.  "Какую  музыку мне  писать?" – спросил её  Брамс  однажды.     Она  ответила:  "Пиши,  сынок,  музыку    простую  и   ясную.   Чтобы  она  волновала  души  людей.  Тогда  её  будут  любить  все".  Он   запомнил  эти  слова.  И  хранил  в  своей  душе... до последних  дней.  Поэтому  и  звучат  такие   мелодии, от которых…  вот  тут… напряжение   возникает  порой.

А  этим   варварам в рясах  мудрость   была  не  нужна.   Их  пугала её святость.  Её  правда  о  жизни,  которая  высвечивала  их  глупость.    Они  привыкли  жить  во  мраке,  как  пауки.   Лучи  сияния  её  ума  были  губительны  для  них...

                Смотрит  на  портрет  Гипатии.
   
        Кто-нибудь  из вас  обязательно  подумает:  странный  он…  этот    антикварный   чудак!   Как  это  - любить   прекрасную…  память?    Всю  жизнь!  И  считать себя  счастливейшим  из  людей?   Явные  отклонения  в  психике…   В  мечтах  ещё  можно  такое  себе  позволить,   но  в  реальности…  извините!  Живое  должно  быть рядом  с  живым!  И никто  это правило жизни  не  отменял.   

Когда  я  вижу  в  глазах  людей   такой    упрёк,  я  думаю:    насколько  были  бы  они  счастливее,  озари    их  души  и  мысли  то  прекрасное  видение,    что   снизошло ко  мне  однажды…  ещё  в  юности?  Нет,  нет…  я  могу, могу  их  понять…  я  их   не  осуждаю!    Они  живут  по  правилам,   которые  понятны  и  удобны  всем.

А здесь нужно было  через  что-то переступить! Восхититься  тем, чем  восхитился  я  -  маленький  человек,  антиквар,  день  и  ночь  мечтая  о   той,  кто  давно уже…   там,  в  ином  мире…  чтоб  остаться  там навсегда! Вместе с  той…  единственной!   Недосягаема…  Как это  прекрасно!

                Замолк.  Прислушивается.

Опять  скребётся…   паршивка.  Просит  Брамса… Ну как ей объяснить, что Брамс   сегодня – не формат! Всё, что было - ушло, всё  изменилось:  и в душах людских,  и в  звуках  музыки новой…  из трёх аккордов...в  природе даже!   Если раньше  был  теплый, спокойный    зюйд-вест,  то  теперь, всё чаще…  океанский  муссон, переходящий  иногда  в  смертельное  для  народов  торнадо…

                Слышен писк.

Сердится…  Понимает, видимо, что я  прав!  Сейчас, подожди… подожди   немножко,  радость  моя,  получишь  ты  свою  порцию    приятных волнений,   свой  опе… рантный  бихе… вио… ризм.  Уфф…  еле  выговорил.    Это  я  в  иностранных  журналах  вычитал.  Как  учили   крыс  нажимать…  заветную  кнопочку,  чтоб  получить  удовольствие.   

А  потом – людей  принялись  учить.   Как  крыс.  По  всему  миру.   И  научили!  Результат  -  "на  морде  лица человечьего  профиля",  как  сообщила   однажды мне  Шурочка. То  есть  полное  отсутствие  присутствия.   Не  верите?  Сейчас  докажу!   Секундочку…   нужно  освободить  место  для  десерта.

Приводит  стол  в  порядок.  Ставит  на  плитку  чайник.   
               
Давно  уж  замечено:   интеллект  крыс  заметно  отличается  от  человечьего… в  лучшую  сторону.   А  иначе  как  объяснить:  человек  наркоту  в  страну   везёт,  а  они,  крысы,  наркоту  эту  ловят…  вместе  с   курьером,  разумеется.  Или     мины  находят…  в  жаркой  Африке,  где порой  шагу  ступить  нельзя,  чтоб  не  взорваться.  Спрашивается  -  кто  умней?  То-то…   
               
                Пауза.

                Картина  четвёртая

Я  уже  много  лет  не  выхожу  на  улицу…  с  открытым  лицом.  Меня  все  знают  как  чудака,  у которого  нет   даже  имени.   Так  и  зовут:   "Эй…  чудак?   Куда  идешь?   Сбацай  чо-нить!..  Спой  нам  песенку!.."    Так  и  живу  в этом  мире.  Он  мне  совсем не  нравится.  Вернее,  я  его…  ненавижу!  Родители  заметили…  дикость  мою,  и  часто  били.

"Не  позорь  нашу  семью…  урод! – кричали  они. – Иди…  полови  рыбку,  в  футбол  поиграй!"  А  я  -  если  и шёл  куда,  все   старьё  искал -   чтоб  историей  пахло…   Возьмёшь  в  руки  древнюю  вещь -  и  фантазируешь.  Улетаешь  мыслями…  далеко,  далеко…  А  они…  всё,  что  приносил,  выбрасывали.

Или  сжигали.  Разведут  костёр  во  дворе,    швыряют  весь  мой   дневной  труд…  и  приговаривают:   "Вот, урод… смотри,  как  горят  твои  сувениры  поганые!  И  не  смей  больше…  мерзость  эту…  в дом  наш  таскать!" После этого  я  целый  час  стоял коленями…  на  горохе.  Потом до  вечера  ходил    голодный.  Так  я  узнал -  что  такое  зло.    И  отделил  его  от  добра.  Я  сказал  себе:  я  создам    другой  мир.  Мир,  в  котором не  будет  зла.
               
                Картина  пятая               
            
Естественно,  раньше,  при родителях,    здесь  всё  было…  не  так,  как  сейчас.  По  крайней  мере,   добра  здесь  не  было.  Никогда!  И  музыки  тоже.  Той  музыки,  что  всегда  крайне    волновала  мою  душу,   вносила  успокоение,  просветляло  мой  ум.  Музыки,    парящей   так  высоко,  что  никто,  ни  один  гений  мира, не  сможет ответить:  в  чём же тайна её  божественного  воздействия  на  души  людей?   

И, став  хозяином,  я   приложил  немало  усилий,  чтобы  из  этой   убогой,  мещанской    квартиры   сделать   со временем    то, что  вы сейчас  видите. /Показывает, обходя/.  Стеллажи,  подрамники,   шкафы...  кладовые  и  антресоли... там  хранятся  мои  сокровища. Вот этот /подходит  к  граммофону/... мой  добрый, старинный  приятель... он всегда  здесь, на столе,  со  мною  рядом.
Везде видна  моя  рука и  моё  святое  желание  -  вернуть    в  этот  бездушный,   агрессивно  настроенный  ко  мне  мир, любовь.

Но иногда…  признаюсь вам честно,   мне становится  жутко:   а  вдруг…  у  какого-то  чинуши, облаченного  властью…  мыслишка   каверзная   возникнет:   не  пора  ли  у  него…  крота  этого  древнего…    ревизию  провести?    По  учёту     вещей?  На  законном... вроде бы,  основании?   Глянуть…  своим  алчным  глазом -  чего   это  он   туда…   в  кундейку  свою  паучью,  понатаскал…  этот  любитель  античных  дивностей?

Придут  однажды… все  в  чёрном…  с  чертами  сумеречных  гипихунгов  из  "Гибели  богов"  Вагнера  -  и  всё!  Конец!   Моя  святая любовь  к  старине  будет    вдребезги  разбита…  о  "берег  быта"!  И  придётся  мне,   в  конце  жизни,  испытать  все  прелести  обитания  Робинзона  Крузо…  на  ограниченном  пространстве  Земли... в гордом  одиночестве - это  в лучшем  случае!


Но  я,  как  правило,  гоню  от  себя  эти  грустные   мысли,  надеясь на  лучшее:  всё-таки живём  мы  в  21  веке,  а  не в суровом  15-м,  когда  инквизиция  вовсю бушевала.  А   в   жизни   мне  многого    и  не  надо.    Одежонка   кой-какая   имеется:  лапсердак  вот этот… сшитый  собственноручно,   я  с ним  не расстаюсь уже много лет; пара башмаков – антикварных…  стоптанных, правда, слегка;  зонтик Марии-Антуанетты,  казнённой  на  гильотине…  на случай  дождя.    А  пропитание  взяла  теперь на себя… Сашенька. /Улыбается,  расцвёл/.    Ангел!  Неземное  существо!

"Откуда  исходит    добро?" - спросила   она   недавно. Я  молчал…   растерялся…  или,  если  честно,  просто  не  знал,  что  ответить?  "Из  Земли  оно  идёт,   потёма, - говорит  она  мне. - От  матери  нашей, кормилицы.  Она  как  бы  подпитку    нам,  детям своим  неразумным,  даёт.     Чтобы    добро  это,  земное,    переходило  затем   в  музыку…    или  вот  в  эти…  краски  или   слова  разные,   что ты любишь"   

Я  смотрел на  Сашу…  оторву  эту  шальную,    что   ни кола,  ни  двора  никогда не  имела,    – и не мог  поверить:  она  это всё  говорит... или ангел небесный   случайно  ко  мне  залетел?    Через   форточку?  С  тех  пор  мы  вместе…  вот  уже   несколько  дней.               

                Картина  шестая

Недавно  я  подумал:   мне нужно  совершить  поступок!  Чтобы   попробовать    этот гнусный    мир  исправить,  сделать  другим.   Нужно  чем-то  шандарахнуть  его…  по  башке!  После  чего  он  стал  бы  вести  себя по-другому!  Я   долго  думал над  этим...   и  придумал. Я  должен…  заорать!  Желательно  очень  громко.   Летом.  Ночью.  На  площади  любимого  правительством Сочи!    Чтобы  все  испугались:  бродячие  собаки,  коты,  дежурные  менты,    случайные  прохожие,   влюблённые,   бомжи,  тараканы на  кухнях,   проститутки  в  саунах,  депутаты  в  ночных  кабаках!

Ведь  не  каждый  же  день  такое  увидишь:  вышел  озабоченный,  патлатый    хмырь   на  площадь  -  и  орёт!  Очень  громко.  Вот  так:  А-а-а-а…   а-а-а-а-а-а-а-а…  а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а...

Я  вас  не  испугал?  Извините…   Думаю,    вы  согласитесь -   меня  бы  услышали…  правда?   И  тогда  я  вернул  бы   музыку. Я  остановил  бы   этот…   ужасный   крестный  ход…  с  шагающими  по  Земле  скелетами.   Без  тела  и  души.      Да,  я вернул  бы  музыку.  Непременно!  Каким  образом? Сейчас  объясню... 

Вполне  возможно, моё  соло  на  площади  услышал бы  какой-нибудь  важный  чиновник…  или  даже  премьер?  А   почему бы   и  нет?   И  премьеры  иногда…  правда,  очень  редко,  пешком  ночью  по  городу ходят.  Днем  у  них  дел  много…  да  и  протокол  не  позволит.   

Подошел  бы  он,  премьер  этот,  послушал  меня…  на  расстоянии,  конечно, -    и проникся  бы  ко  мне…  нет,  не  уважением - сочувствием  к  одинокому, дико   орущему,  существу.  Ночью.  На  пустой  площади.   В  21-м  веке!   Проникся  бы он  этим  своим…  очень  большим  сочувствием…  и   задумался... Хотя  нет…  задумался -  это  уж  слишком.  Задуматься – это  уже  сложный  мыслительный  процесс.  Не  каждому  это   дано.  Тем  более – большому   чиновнику.  Я  не  оговорился:  премьер  - тоже  чиновник.    Только  очень  высокого  ранга.

А,  тем  временем,  во все квартиры,  кварталы…  вокзалы  и пристани  Сочи...  уже ворвется  мой  крик!  И  сбегутся на него  все: полиция,   бомжи,  проститутки,  министры,   влюблённые  пары, коты  бродячие,  тараканы…   прусаки,  рыжие  такие… с  усами,   которые  на  Земле  останутся…  когда  нас,  людей,  уже  не  будет.    Возможно,  президент  даже… на  вертолёте  прилетит.  И  начнется  совещание  на  месте.   Там  же…  на площади.  Экстренное!

Как  же,  мол,   так?  Как   это мы…  такие  разэтакие,     народ  довели…  а  я,  как-никак,    тоже  народ,  маленькая  частичка,   правда,   песчинка,  можно  сказать,  микроскопический  элемент  общественной жизни,  но  всё  равно - народ,  -   как   это  мы,  уважаемая  партия  воров  и  жуликов…  извините, я,  кажется,  случайно  оговорился…  или   нет?   Вы  считаете  -  нет?  Или,  всё-таки,   –  да?  У  нас  демократия…  не  бойтесь!  Расправьте  плечи,  господа,  поднимите  выше  голову!

В  общем…    я  продолжу.  Как,  мол,  мы…  команда  исключительно   порядочных  и  честных  во  всех  отношениях  правителей,  могли  довести   народ   до  такого  уровня,  что  вот  эта  песчинка,  этот микроскопический   наноэлемент,   представитель созданной  нами   устойчивой,  абсолютно  здоровой общественно-политической системы,  не  выдержал…   и   заорал?   Причём  очень  громко.  Как  паровоз!  Нет…  даже  ешё  громче…   как…   извините,  не  могу  подобрать  пока  нужного  слова.  Значит,  была  причина?   

А  где…  в  чём она,  эта  причина,  спросят  они  сами  себя,  внимательно  глядя  в  глаза  друг  другу,  пытаясь  в   этих   честных, неподкупных   глазах  отыскать  те  самые,  зловредные,  неуловимые   причины?   Что  заставило  его…  этого выходца  из  самых  глубин  народных,  горячо  любимых  нами,   масс,    производить  вот  здесь,  на  площади,  глубокой ночью,   такое… необычное    действие?

Странный  тип!  Необычный!  Похоже,  мутант...    или  сектант?  А  родом  откуда?  Из  какой  партии?   То  ли  из  Октябрьской  революции?   то  ли    из  Оранжевой?   то  ли  из  рядов  Болотной?  Неизвестный,  значит,  не  исследованный   великим  Бехтеревым,     элемент  общественной  среды. А  значит - вдвойне  опасный!   Начнут  искать истоки.  Не   найдут.

Потому,  что  я...  скажу  вам  по  большому  секрету   -  маргинал.   Одиночка.  Живу  на  пенсию,  гуляю  сам  по  себе. Как  кошка  Киплинга.  И  никогда,   ни  в  какие  склизкие,  дурно  пахнущие,  политические    выделения   никогда  не  вступал.   /Крестится/.

Истоков  не  найдут...  и  ко  мне,  на  площадь,     ринутся!   А  я,  как  увижу,   что  бежит  ко  мне  эта…  несметная   орда  бандитов...  извините,  случайно  оговорился...  этих ментов,  папарацци, спецкоров,  проституток,  бомжей,   тараканов,  бродячих  котов…   во  главе  с  премьером,    ещё  громче…   еще  сильней    заору.  Как…   как   сирена  эмчеэсовская -  вот,  вспомнил!..  когда  наводнение  ночью! -

В е р н и-и- т-е   м у-у –у-з ы к у-у-у!     Х ри-и ста  р-а-а-а-а-а-а-д-и-и-и…  Музыка –  душа-а-а    люде-е-е-е-й!     Верни-ите - лю-ю-юдя-я-м  м у з ы к у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у… и лю-бо-о-о-о-о-о-о-о-о-овь!!!!!

- Не  бойтесь, показывать  больше   не  буду…   И  пошла  из моря  волна…  Цунами!    Помчался  на берег   смертоносный  вал  в девять... или даже десять балов!  Крики,  стоны,   мольбы  о  помощи - всё напрасно! Ещё бы:   сплошная  стена  океанской  волны… десятиэтажный дом  летит  на  тебя!  И  некуда  скрыться,  убежать  от этого  вздыбившегося…  двадцатиметрового   водяного  зверя!

Он  рычит,  клокочет, сбивает тебя  с ног,  рвёт на части... и тащит в кромешную  тьму!  Вместе  с  обломками мебели,   президентских  вилл,  трехпалубных    яхт  олигархов,     мусбаками,  дохлыми  котами,  порванными     гондонами...

И  ты  не  знаешь  уже -  где  небо,  где  ад,  где  коммунизм,   где  твои   миллиарды  и  васильковые  глаза  с  поволокой,  которые  снились  тебе буквально  только  что,    пять  минут  назад,   на  берегу  самого  синего   в  мире,  Черного моря,  в   элитной  санаторной   палате   для  инвалидов  войны…  извините,  для    депутатов  Госдумы,  и  с  лица  твоего  не    успела  сойти  ещё  тень  счастливой,  безмятежной  улыбки…      

А   наутро  обо  мне  напишут  газеты.  В  ютубе,  конечно  же,  ролик  выложат.   Так же  по  телеку…  на  всех   каналах.  Заграница,   как  всегда,  подсуетится:   Америка,  Китай,  Туманный  Альбион.

Те, конечно  же,    во  всех  подробностях… вплоть  до  обезьянника, куда  меня  тут  же  засунут…  в  наручниках.  Как  шизонутого  на  всю  голову   психбольного…   из  палаты   номер  шесть.  С  фингалом   под левым   глазом.  Это  он  сам  себе,  скажут…  этот  фингал...    6 на 9,   поставил.   Вот  так,  кулаком.   Когда  орал.  Чтобы  опозорить  нашу  доблестную  полицию.   Неподкупную,  честнейшую  в  мире!   И  везде:  в  газетах,  журналах…  на  всех  экранах,  в  инете,   крупным  планом  -   мой    орущий  рот.  Во-от  такой!  Нет,    даже  больше…  ещё  больше!  Ниагарский  водопад…  вот,  нашёл!  Метафора  такая  будет…   монтаж  редактора.

Трагедия?  Безусловно!  И  чем  это  кончится,  можете  догадаться.   Но  зато  меня...  с  вывернутой  челюстью  и  сломанным  ребром...  узнает  мир!  Я  стану  популярным!  Может  быть,  даже…  мегазвездой,  что   каждый  день  на  экране,   во  всех  программах…   с  утра  до  вечера,   как  Алла Борисовна  или  Кобзон  когда-то!  Без  них – ни  один  выпуск.  Сначала  они,  потом – президент.   Ну…  или  дружок  его,  премьер…  Как  будто  никого  больше  нет. На  всём  белом  свете!  Или в том  же Союзе…  бывшем,  правда...   

Словом,  и  я -  туда  же,  за  компанию  с  ними…  бултых!    И  вот  тогда   я   стану  действовать!  Я  стану  безжалостно  крушить   этот  убогий,  загаженный  буржуями,   мир,  в  котором    не  стало  вдруг    музыки.  Я  стану  могучим  дерзким  Давидом,   вызвавшим    на  бой  ужасного  Голиафа!  Я докажу  им,  что  во  мне…    маленькой,  невидимой  микрочастице мира,    живёт,  взрывается,  пылает  жарким огнём  мощное  вулканическое  ядро,  способное  взорвать,    изменить…

Простите...     я,  кажется,    вновь непомерно увлёкся.  Это  с  детства  пошло…  когда  меня  лупили  за  старьё    и  закрывали  на  ночь  в  тёмный  чулан.    А  там  -   мыши.   Я,  естественно,  не  спал,  швырял   до  утра,   в  темноту,   старую  обувь…  и  мечтал  о  хорошей  жизни.  Где  будет  много  сахара  и  не  будет  мышей,     которые   так   и  норовят    укусить    тебя  за  лодыжку…

Пауза.  Он    помешал  ложечкой  чай,  отпил  несколько  глотков.

                Карина  седьмая

Мне  кажется  иногда,  что  я  проживаю сразу  две  жизни.   Одна…  которую  знают  все  - это    внешняя  жизнь.  Ничем  не  приметная…    серая,  скучная  жизнь  антикварного  червя.  А  другая  -  которую  не  знает  никто,    то  есть  внутренняя.    И  в  этом…  внутреннем  мире    я  живу  один.  Он  закрыт  для  всех.    Абсолютно!  И никто  не  знает -  что  у  меня  там,  в  том  мире,    какие  страсти-мордасти   бушуют  в  душе  моей?  Так  я  спасаю    себя…

Меняется  свет. 

Он  ставит  чашечку  на  стол,  подходит  к   висящему  на  стене  портрету  Чарли  Чаплина.   Долго  всматривается  в него.  Вдруг,   взяв  в  руки  тросточку  и  надев  на  голову  котелок,   смешно  имитирует, под музыку  Чаплина,  походку  гения. 

Откуда-то издалека,  постепенно приближаясь,  зазвучала уже   другая  музыка - всемирно  известная,  чаплинская    мелодия  любви.   Разыгрывается   волнующая    сценка  неожиданной  встречи с появившейся  вдруг,  словно  из  тумана,   Гипатией.    Сблизившись и поприветствовав друг друга, они  танцуют… 
 
Но вот видение  закончилось,  Гипатия  исчезла... Вернулся первоначальный  свет. Он  снял  котелок,  поставил  в  угол  трость.   Идёт  на  просцениум.

Маленький  человек…  Я  часто  думаю  об  этом.  Сколько  их  на  всей  Земле,     этих  маленьких?  /Наполеона  не  считать:  это  другая  порода…   злых  гениев/.   Не поленился,  подсчитал. Оказалось  95%!  И все -  маленькие!  Бедные   то есть.   Которые  мрут,  как  мухи. От  голода, вирусов   и других болезней, которых на Земле  не счесть!

А  остальные    5%?  Кто  они?  Что они делают?  Тоже  выяснил. Остальные  5% -  живут.    В  своё  удовольствие.  Швыряя миллиарды на развлечения,  яхты,  круизы,  тайных любовниц,  оргии  в  кабаках с  экстази.    При  этом усиленно  изображают  на  лице  демократию.  Мол,  всё  у  нас  на  этой  чудной  планете,  правильно  и  красиво!  Так  что  беспокоиться  нечего,  господа  троглодиты,  ставшие когда-то    людьми:   так было, так есть и так будет всегда!  А у меня перед глазами  совсем другая  картинка...

Бежит  бедуин.  За  золотом.  Комментатор  олимпийский  зудит:    у  них,  бедуинов,  этот  бег  чемпионский  в  генах  заложен!   Что   ещё   в  утробе  матери  он,  бедуин  этот,  уже  чемпион… и  тренироваться  ему  не  надо!     Хочется  мне  трепача  этого  слегка  подправить.      Может  быть,  и  заложена  в  них, этих  маленьких  человечках,  выносливость.

Но    потому  только,  что  они  бегут…   всю  свою  жизнь.  От  нужды  бегут…  и  никак  убежать  не  могут.  Как  и  мы  с  вами.  Что  их   там,  в  песках  бедуинских,    кормят  только  их  тощие,  жилистые    ноги.  Уже  много  столетий. И  ещё  бананы.  И  никакого  другого  способа  выжить  они  до  сих  пор  не   нашли.  И   здесь,  по  дорожке   орущего  стадиона    он бежит   не  для  того,  чтобы  гимн  свой  родной,  из  трёх  нот,  послушать  и  миру  улыбку    невесёлую…   с  гнилыми    зубами,  показать.

Он  здесь  для  того, чтобы  там,  в  стране  своей  африканской, не  погибнуть  с  голоду. Как   погибают,  не  найдя  возможности  прокормить  себя  и  свою  семью, десятки тысяч   других     его,   чернокожих,    собратьев.

Подходит  к  столу.  Отпивает  глоток  из чашечки.

Вот  и  я… Целыми  днями  роюсь    в  этом  своём…  волшебном скарбе.   В  моих  порах  вековая  пыль,  я  не  вижу  солнца,  у  меня  болят  кости  от    бесконечного  сидения.   Антикварная  мышь,  как  говорит  Сашенька.    Безродная  моль,  возомнившая  себя  спасителем  мира.  Могу  признаться  вам  по  секрету – это  соответствует  действительности.  Говорю на полном  серьёзе.

Просто  никто  не  знает ещё  об  одном  свойстве  моей   беспокойной  натуры. 

Я -   в   центре  вселенной!  Гигант,  сдерживающий  вал безумия.   Последний  форпост!  И  вместе  со  мной – она, Гипатия! Впереди,  с мечом… на боевом коне!  Мы  мчимся с ней, разя  врагов,  туда… в страну    свободной  мысли,  добра  и   света,  о  чём она  так  мечтала! 

Сейчас  придёт  Сашенька… В ней тоже живёт  дух  абсолютной свободы. Как  жил он когда-то  в  Гипатии.  Как  живёт он  и во  мне.  Это нас объединяет. Всех троих!   Маленький,  тайный   "Союз  спасения"  декабристов! /Смеётся/.  Жаль вот только – не довелось  им когда-либо встретиться… Живя в одно время,  они были бы  милыми, задушевными  подружками,  я уверен…

                Картина  восьмая

Затемнение.  Полумрак.   Лето.  Синева  вечернего  неба,   мерцание  звёзд.  Слышен  тихий  плеск  прибрежных  волн.  На  сцене    Гипатия  и  Шура.  Они  в  костюмах   начала  1-го  века,   на  головах  у  них    изящные,  летние  шляпки.  Часть  лица  Гипатии  скрыта  под  густой  вуалью. Они   идут  вдоль набережной.

ГИПАТИЯ.    Сегодня,  Шура,  я  поняла   одну,  очень  важную  для  себя,  вещь.

ШУРА.  Какую,  Гипатия?

ГИПАТИЯ.  Мы  приходим  в  этот  мир,  рождённые,  как  правило,  в  любви.  Следовательно, должны  помнить  об  этом  всегда.   Любовь  -  это  главное,  ради  чего  мы  живём,  для  чего  совершаем    свой,  строго  очерченный   по  времени,  жизненный  путь  по  Земле.    Ты  думала  об  этом когда-нибудь,  Шурочка?

ШУРА.  Да,  Гипатия,   я   думаю  об  этом…  иногда.   Но,    чтобы   получить  ответ  на  такой  непростой  вопрос,  нужно,  видимо,  прожить   несколько  дольше,  чем  прожила  я.   И,  к  тому  же,  необходимо…   кого-то   любить.   А  у  меня… как-то  не  получается  пока…  с  этим   частным,  интимным   вопросом.  Поэтому  душа  моя  пока   спокойно    спит,  полная  безмятежных  снов.   

Смеётся.

ГИПАТИЯ.    Счастливый  ты  человек,  Шурочка.  Ещё  совсем  недавно  и  я  была  такой… /Вздыхает/.

ШУРА.   А  что  волнует  тебя,  Гипатия,  сейчас?  Я  вижу  грусть  на  твоём  прекрасном  лице…

Они  остановились.

ГИПАТИЯ.  Это   не  грусть,  Шурочка,  это…  предчувствие.

ШУРА.   Предчувствие  чего?

ГИПАТИЯ.     Того,  что  жизнь  моя  будет  недолгой.   Данный  мне  Богом  талант  смело  говорить  каждому  нарушителю державных   законов  и  общественной  морали     правду  в  глаза   оказался  не  ко  времени,  вызывает  раздражение  у  слишком  многих.   А   имена   Сократа,  Платона  и  Аристотеля,   которые  часто  звучат  в  моих  лекциях,  приводят  их   просто   в  бешенство.  Я  чувствую…  особенно  последнее  время,  как  сжимается  вокруг  меня  это  смертельное  кольцо  ненависти…

ШУРА/остановилась/.   Ну  что  ты…  что  ты  говоришь,  Гипатия?  Прекрати!  Тебя  любят…  боготворят…  много  людей!  Они  с восторгом  произносят  твоё  имя,    особенно  молодёжь!    Они  толпами  ходят за  тобой,  ловят  каждое  твоё  слово!  Ты  стала  для них  идолом,  олицетворением   совершенства!

Сейчас,  после  позорного  падения  Рима,   они  стараются  здесь,  в  Александрии,   своими  мыслями…  манерой  разговора,   независимым  способом  держаться  при  общении  с  богатыми  людьми    подражать  тебе,  брать  с  тебя пример.   Ты  им  очень  нужна,  они  тянутся  к  тебе,  как светлому,  чистому  роднику  свободы  и  истинной, не  показной,  демократии!

Продолжают  путь.

ГИПАТИЯ.  Зеркало  души,   Шурочка,   должно  иметь  две  стороны.  С  одной смотришь  в  него  ты  сама,  с  другой –   смотрят  те,  ради  кого    ты   живешь  на этой  Земле.   И  среди  них  обязательно  должно  быть  одно...  единственное  в  мире,  лицо,  взгляда  которого  ты  ждёшь  с  особенным  трепетом.   

И  ту,  и  другую  отражающую  поверхность    ты  каждое  утро   чистишь  особенно  тщательно.   Но  всё  же…  всё  же,  со  временем,  отдаёшь    всё  больше  предпочтения  той…  обратной стороне.  Потому  что  всё яснее  понимаешь  бессмысленность  своего  существования…   без  любимого.

ШУРА.   Не  могу  поверить,  Гипатия!   Ты…  такая  божественная,  неземная,  созданная  для    блаженства…  и  не    имеешь  того,   кто  волнует   твоё  воображение,  заставляет  переживать  сладкие  муки  любви,  ревности?

ГИПАТИЯ.     Так  уж  сложилось,  Шура. Я  не  позволила   проникнуть в глубины  своей  души  тем  поклонникам,  кто,  имея  броскую  внешность  и  великосветские  манеры,  не  имел   при этом  свойств, что  привлекают  меня  в  мужчине.

ШУРА.  И  ты…  можешь  открыть  мне  эту  тайну,  Гипатия?

ГИПАТИЯ.    Могу,   Шура.  Тебе  я  могу  доверить    самое  сокровенные  мысли  и  чувства,  зная,    что  услышанное  тобою  не  станет  достоянием  моих  врагов.

ШУРА.    Клянусь,    Гипатия,  эта  тайна  умрёт  вместе  со  мной!

ГИПАТИЯ.   Страсть…  я  имею  в  виду   естественное    стремление  к  близости  с  мужчиной -  живет  во  мне,  бурлит,  переливаясь  иногда  через  край,  как  ни  в  ком  другом.  Но  когда  я  представляла  эту  близость  с  кем-либо  из  тех   напомаженных    модников,  бесконечным  роем  вьющихся  возле    меня,  всякое  желание  такой  близости  пропадало  мгновенно,   не  успев  даже  разгореться.

Видимо,  долгое  общение  с  трудами  Платона,  Сократа,  Аристотеля,  Сенеки   выработали  в  моей  душе  чувство  брезгливости  при  виде  тех,   кто  не  достоин сегодня  моего  внимания.     Вот  почему…

ШУРА/вдруг/.   А  ты   знаешь,   Гипатия…  извини,  что посмела  прервать  твою  мысль,     мне  пришла на  ум  сейчас…  когда  я  слушала  тебя,    одна  удивительная…  может  быть,   даже   слегка  озорная,    мысль!

ГИПАТИЯ/смотрит  с недоверием/.   Удивительная   мысль?  Даже  озорная? Странно…   Неужели   у  нас,  живущих    возле  потерявшего  всяческий  стыд,    развратного  Рима, могут  ещё  появляться  достойные  мысли?   /Смеётся/.   Ну,  хорошо…  давай,  скажи…    что  это  за  мысль?

ШУРА.  Я  вдруг  вспомнила…  сама  не  знаю  почему,  одного    старичка…   антиквара,  влюблённого   в   историю  прошлых  веков. Романтика  до  мозга  костей…  я  тебе  как-то  недавно,  всего  пару  дней  назад,  о  нём  говорила.  Но  не  сказала  тогда  самого  главного… постеснялась!   Дело  в  том,  Гипатия,  что  он…  этот  седой  мечтатель,  влюблён  без  ума…   знаешь   в  кого?

ГИПАТИЯ/с  усмешкой/.  Старик…  и  влюблён?    Это  уже  интересно!  Ну…  и  в кого  же?

ШУРА.   В  тебя,  Гипатия!  Он  просто  бредит  тобой!  Твои  выступления    перед  студентами,  смелые  мысли  о  порядках  в  современном мире,   продажности власти  и  коварстве  сильных  мира  сего  приводят    его  в  восторг.  Ну…  и,  конечно  же,  твоя  неземная  красота…

ГИПАТИЯ.   И  ты  хочешь  сказать  мне,  что  он…  этот  милый   мечтатель,  был  бы  не  против…  познакомиться  со  мной?

ШУРА.   Да!   Именно  это!   И  думаю…  нет -  я  просто  уверена,  у  вас  появилось  бы  много  интересных  тем  для  общения!  Хотя…  не  скрою,  Гипатия,  я  ведь… немного,  правда,    пока всего  лишь  чуть-чуть, но    сама  влюблена  в  этого…  милого   фантазёра.     Дело  в  том,  Гипатия,  что  он…  этот  загадочный  Виссарион,    мечтает  изменить  весь  этот  развратный, непостоянный  мир...  при  помощи  музыки…  представляешь?

ГИПАТИЯ.   Немедленно…  немедленно  познакомь  меня  с  ним,  Александра!  Я хочу  видеть  этого  человека! В наше  время  так может  рассуждать    только  очень  смелый,    уверенный  в  себе,   защитник  всемирной  морали  и     порядка  на  Земле,  а    мне    это  очень  близко…

Затемнение.  Через  мгновение на  сцене   появляются  прежние  декорации.

                Картина  девятая

ОН.   Божественное  видение…   Как  бы  мне  хотелось,  чтобы  это  всё  было  наяву!

Пауза.

Ну  ничего…   на  смену  ночи  всегда  приходит  день,    на  смену  печали  приходит  радость.   Все  меняется  в  этом  мире.  И  наша  судьба  с  Сашенькой  тоже  изменится  однажды…   я  верю  в  это. Правда,  усилий  для  этого  придётся  приложить  немало…

Он  подходит   к  старому,   с  небольшим  экраном,  телевизору.  Включает.  Оказывается,  аппарат  ещё  действует.   Мелькают  кадры    современной  хроники,  что-то  из  парламентской  жизни,  проектов  новых  законов,   подготовке  к  выборам.   Он  выключает  антикварный  аппарат.
   
Я  слушаю  иногда  речи  этих...  безликих, похожих один на другого, бодрячков.  И  с  ужасом  понимаю:  лучше,  чем  они,    никто  в  мире  не  сможет  сыграть  враньё! Никто! Никогда!   Самый  продвинутый    актер  не   ухитрится   так    гениально   вжиться  в  образ омерзительного  болтуна,  как  это  с  поразительной  лёгкостью  делают  они.   Вот  вам    сценка  из  жизни,  объясняющая    мою   устойчивую,  многолетнюю  мизантропию.  Над  этим  стоит  поразмышлять  отдельно…   

Отошел  к  столу,   поставил   чашечку  с  чаем.  Возвращается  на  просцениум.

        -   Идёт  по  улице  человек.  Прилично  одетый,  интеллигентного  вида…  Он  смотрит  тебе  в глаза…  и  ты   это   заметил.  Ты   видишь  -   человек  пристально  смотрит  тебе  в  глаза.   Абсолютно  незнакомый  тебе  человек, но одновременно  фатально   знакомый  всем.  Человек  из  ящика.   Небожитель.   И  видя  эту  навязчивую  пристальность,  ты  поневоле  начинаешь  смотреть…     в  глаза   ему.  Так же  пристально,  не  отрываясь.   

Итак…  он  смотрит  тебе  в  глаза,  ты  смотришь  в  глаза  ему.  На улице  много людей.  Но  вы  их  не  видите -  вы  смотрите  друг  на  друга.  Вот  так! /Показывает  по  очереди  каждого/.  Весёлая  сценка…  не  правда  ли?   Начало интригующего   сюжета…

Он  останавливается  и  начинает  с  тобой  говорить.  Учтиво,  заботливо.   Ты  совершенно  не  хочешь  этого,  но  он  говорит  с  тобой,  не  желая  даже  удостовериться – хочешь  ты  этого  или  нет.   Так  говорят  с  теми,  кому  никогда  не  дано  видеть  звёзд  на  небе.      Он  об этом  знает   и  поэтому  ведет  себя  именно  так.

Конечно  же,  об  этом  знаешь  и  ты,  маленький  человек,  у которого  забыли  спросить -  желает  ли  он принять  участие  в  такой,    откровенно   наглой,    уличной   аудиенции?   Но  ты  сдерживаешь  себя,  не  грубишь,  не  подаешь  виду.  То  есть   не даёшь  знать,    что  у  тебя  начинает  ныть   от  невыносимой   боли  печень  и  дрожат от  возмущения  коленки.   

Ты  ждёшь,  наблюдаешь,  анализируешь,  глядя  на  подошедшего  к  тебе  человека  в  костюме  от  Диора.    Со  значком  депутата.   Ты видишь,  как  открываются    и  закрываются  его  губы.  Жирные,  лоснящиеся  от постоянного  переедания,   губы.  Из  них, этих  лоснящихся,  ненавистных  тебе,    губ,    вылетают  слова.  Ты  понимаешь,  что  это  слова  должны  что-то  значить,   что  они   несут   определённую  информацию…  но ты  совершенно  не  понимаешь  их  смысла.   

Потому  что это  противоречит  твоему  нутру.  Потому  что  это  не  соответствует   твоей  религии.   Потому  что  это  входит  в  жестокое  противоречие  с  твоим  отношением  к  семье,  к деревьям,  к  бездомным  котам.   К  убийству     детей,    к  пешеходной  зебре,   которую  ты  никогда  не  перейдёшь  на  красный  свет.  К   престарелым   людям, к  птенчику,   выпавшему    из    гнезда.  Он не  виноват…   этот   маленький,  желторотый  комочек,  с  еле  заметным  пушком  на  пузатом  тельце,   жалобно  орущий  в   грязной, холодной  луже.

А вокруг  -   никого…  лишь  ветер  и  дождь.     Все    эти  сытые  дяди  и  тёти,    кого  он просил  о  помощи,     пробежали  мимо,    поспешив  укрыться  в  подъезде.  Но  ты  услышал  его  отчаянный  крик. Ты  поднял  его  и,  пряча  от  дождя  в  ладонях,     спешишь  вернуть его назад,  в  своё жилище.  Рискуя  свернуть   себе  шею, ты  пробираешься  среди   ящиков  из-под  пива, сломанных  стульев, опрокинутых  безногих  столов,  кусков  арматуры,  кирпичей, разбитых  оконных  рам, ржавых консервных  банок,  мышиного  помёта,  гниющего  тряпья  и  пищевых, заплесневевших уже давно,  отходов.   

Преодолев с  большим  трудом  эту  зловонную  среду,  ты  карабкаешься,  как  заправский  альпинист,    по  облупленной  стене,  находишь,  весь  израненный,     гнездо…   высоко-высоко,   под  самой  крышей   старой,  довоенной  ещё,   подсобки  с трухлявыми   карнизами,     кладёшь в  него  осторожно  птенца,    машешь  приветливо  рукой  орущей    в  беспамятстве  воробьихе…  и,  счастливый,  спускаешься  вниз.   

Так  вот  слова,  выползающие,  словно  змеи,    из  лоснящихся   губ   тучного  человека  из  ящика,    никак  не  совпадают  с  твоим  отношением  к  жизни.  Потому  что  ты  понимаешь -  он  врёт!   Врёт,   глядя  тебе  в  глаза  своими  бычьими,  пропитыми  на  банкетах,  глазами  вышколенного  в   коридорах  власти   циника    и  словоблуда.

Что  внутри  этого  бугая  в  костюме  от  Диора  работает  денно  и  нощно   совсем  другая  программа!  И  что   она  никак  не  стыкуется  с  тем  шоколадно-слащавым   тоном,  которым  он  с  тобой  говорит.   И  ты  бежишь  от  этих  глаз,  этих,    жалящих  тебя,  змеиных  слов,  этой  лживой,  тошнотворной  учтивости    и  спешишь,  заткнув уши,     поскорей  исчезнуть, выйти  из    магнетического поля  этого  омерзительного  лицедейства,  раствориться  в  толпе…

                Пауза.

        Но  разве  можно    убежать  от  жизни,   в  которой  ты    вынужден  ежедневно  быть,   существовать,  передвигаться,  поглощать  пищу? Думаю, ответ ясен... Так и живу,  пытаясь иногда... хотя бы в мыслях,  хоть что-то изменить в этой  душной,  мрачной  среде...  без музыки и любви.  Пока не получилось...    

Пауза.   Он  возвращается  за  чашечкой  чая.  Но,  с  удивлением  обнаружив,   что  чай  уже  основательно  остыл,   ставит  на  плиту  чайник.

                Картина  десятая

Я  давно  мечтал  достать  Библию.    Старую. По   которой веками правили свою службу  дьяки  и  священники.

Вдали  негромко,  проникновенно зазвучала  песня.

Ой, да ты, калинушка,
Ты, малинушка!
Ой, да ты не стой, не  стой
На горе крутой.

Ой, да ты не стой,  не  стой
На горе крутой,
Ой, да не спущай листа
Во сине море.

Ой, да во синём море
Корабель плывет,
Ой, да корабель плывёт,
Аж вода ревет.

Ой, да как на том корабле
Два полка солдат,
Ой, да два полка солдат,
Удалых ребят.

И после долгих,  настойчивых,  поисков  я  такую Библию  нашёл.

Подходит  к  стеллажу.   Достаёт   с  полки  объёмный  фолиант.

Мне  принесла  её одна, пожилая,   женщина…  богомолка. "Пусть  будет, - сказала  она, крестясь и низко кланяясь, -    теперь у  Вас… здесь,  в  вашем,    священном  доме,  на сохранении,   этот  древний, Божий  Завет.  Он был в руках  многих  служителей церкви,  что родом  из нашей, древней,   династии  приволжских  казаков. Авось пригодится  когда-нибудь… и для сегодняшних,  заблудших  в неправде, мздоимстве   и  ереси,  безбожников.

Вспомнят  и  они  о  Создателе  своём,   задумаются  над его  мудрыми  словами  и  уйдут  от  суеты  мирской  и  дел  своих   неправедных,  грешных.    Потому  что  поймут:  такая  жизнь -  это  не  что  иное,  как  тлен  и  суета  сует.   А  вся  правда  в  Боге  и  его  Святых  заповедях.

Открывает Библию, Читает.

"Горе  вам,  книжники  и  фарисеи,  лицемеры,  что  очищаете  внешность   чаши  и  блюда,  между  тем  как  внутри  они   полны хищения  и  неправды".

Песня    смолкла.

Он  закрывает  Библию,  кладёт  её   на  стол.  Какое-то  время  сидит  в  задумчивости.

                Картина  одиннадцатая

         Да…  слишком  многое  уже   переплелось  в  этом  мире.    В мире,   в  котором    мы     все  живём.   В  мире,  который,  как  ни  стараемся,    мы  не  можем  познать  до  конца.  Но  всё,   происходящее  вокруг  нас,   имеет,  как  ни  странно, своё, логическое,  объяснение...

                Пауза. Выходит  на  авансцену.

-  Вы  пробовали  когда-нибудь   ночью  нащупать  ногами  тапочки? В  темноте?  Вам  приснился ужасный  сон… вы  внезапно  проснулись  и  вам  необходимо  сходить…  понятно  куда.   Но  вам  не  хочется   включать  свет,  вы  сонные,  один  глаз  ещё  закрыт,  другой – лишь  слегка,  с  большим  усилием,  приоткрыт…

Один  тапочек  нашёлся   сразу… вы   же  всегда,  уже  много  лет,   оставляете  их  в  одном  определённом  месте,  прежде,  чем  юркнуть  в  кровать,  к  жене…  или  к  любовнице! Поэтому,  просыпаясь  утром,   вы,    словно  снайпер,   не  глядя,   бьёте  прямо  в  десятку.  Двумя  ногами.  Сразу…  оп!   Однако   в  это  утро  вместо   десятки  -  жуткое  молоко:  правая  нога  упирается  в  небольшой,  жёсткий  коврик.

Вы  начинаете  осторожно  прощупывать  пространство  вправо,  влево,    вверх,  вниз,  по  периметру…  Но  тапочек  упорно  не  хочет    надеваться  на  вашу,  уже  замерзающую,  босую   ногу.   Вы  упрямы,   вы  не  привыкли  отступать,   у  вас  скверный  характер,  вы  как-никак директор  кампании  по  продаже  свиных  ушей,   вы  злитесь…  хотите  найти  проклятый  тапок  и  облегчить  свой  мочевой  пузырь.

Но  вас  вновь  ожидает  фиаско. Произнося  негромко,  чтоб  не  разбудить  жену...  или  любовницу,  необходимый  в  таком  случае,   дежурный  набор   суровых мужских  слов,    вы  поднимаетесь  и,  прыгая  на  одной ноге,  начинаете   передвигать своё  сонное  тело  всё  дальше  и  дальше  от  кровати,  обшаривая  другой - босой-  ногой,  словно  миноискателем,    свободное  поле  своей,  довольно  объёмной,   спальни,   надеясь непременно  отыскать  оборзевшего  вконец  наглеца  –   ведь  должен  же  он  где-то  быть!

Не  украли  же   ночные  воры   этот,  пропавший  вдруг,   порядком  изношенный,     подарок  жены…    сорок  пятого   размера,   из мягкой  телячьей  кожи…  с  кокетливым   бубончиком  на  подъёме!

Наконец,  весь  продрогший,    вы  находите  этого…  криминального  типа.  Но    почему-то  далеко  не  только  от  кровати,  но  и  от  вашей  спальни.

То  есть  в  прихожей!   Долго  удивляетесь  -  как  он  мог  туда  попасть:  в  шкаф-купе,   на  верхнюю  полку,  в  ячейку    для  шляп?   Вынув  с  нескрываемым  злорадством  наглеца  из  его  уютного,  ночного,  гнёздышка,  вы,  отводя  душу,  лупите  несколько  раз по   его   бесстыжей, нахальной  морде,  спешно  натягиваете на  правую, окоченевшую  вконец,  ногу  и,  судорожно  прижимая  друг  к другу    коленки,      спешите поскорее  в    пункт  своего  конечного  назначения – туалет…   

                Пауза.

Вот  так,  на ощупь,   в  кромешной  тьме,  мы   познаём  и окружающий  мир. Иногда  удачно, иногда  нет.  Библия  учит  быстрее  находить  путь  к  истине.  Главное  -   успеть  этот  путь  найти,  не  потерять  драгоценное  время. 
 
Берёт   с  полки  небольшую    модель  корабля,  рассматривает.  Вдалеке,  тихим  фоном,  зазвучал  католический церковный  хорал  в  исполнении  женского хора. Играет  орган.

На  этом  Титанике,  уходящем  на  дно  океана,    до  конца   звучала  музыка.   Отплывающие  на  шлюпках  женщины  и  дети  слышали   божественные,  прощальные  гимны.  И  я, глядя  на    эту  модель  гиганта, каждый  раз  думаю:  какая же   мощь заключена в волшебном  мире  звуков,  если,  отправляясь  на небеса,  люди  думают  не  о  своей  погибающей,  бренной  душе,   а  о  ней,  святой  Богине  всех  искусств  -   Музыке?   

               Внезапно  гаснет  свет.

                Картина  двенадцатая

            Разговор  происходит в абсолютной  темноте.
               
ОНА.  Оппа…   Америка,  Европа! Враги народа не  дремлют. Ты  где…  суслик  мой?  В  могиле?   

ОН.  Я  не   Радамес,  а ты -  не  Аида,  Сашенька.  Нам  туда  ещё  рано…

ОНА.   Чё  будем  делать…  хозяин-барин?

ОН.  Барин здесь  давно  не  ночевал,  Шурочка.     У  нас  древнее,  плохо  отапливаемое,   помещение.    С     дырками  в  стенах,  зимой  дует…   У  них -  трехэтажные  хоромы   с  башнями  и прислугой.  Европейский  стандарт!  Миллионов  на  десять,  двадцать… а  то и все пятьдесят,   евро   каждый  тянет.   

А сколько  всего   по миру –  и за год не сочтешь!   Один -  в  Америке,  другой   - в  Китае,  третий  -  в   Бангладеш,  четвёртый  в  Риме.  И  еще  на  Гавайских  островах…  они  там  любовниц прячут…   от  жен  миллиардерш.               

ОНА.    Если  найдут  -  пристрелят.  Или  яйца  отрежут… Может…  свечку   зажечь?  Или  лучину?

ОН.   Свечки  нет… вчера  сожгли последнюю.    Лучину  нужно  было  добыть  заранее…

ОНА.   Я  жратву  принесла.   Её  выложить  надо,  ужин  сообразить…

ОН.   Сообразим  чуть  позже.  Не к спеху…

ОНА/поёт/.  "Ну  и  обстановочка!  Ну  и  обстановочка! По  Одессе  Вовочка  катит  фаэтон…".    И  что   же  делать  будем  без   света… гусь  антикварный?    Так  и  жить…  в  вечной  мгле?

ОН.  Беседовать.  Беседовать  будем,   Шурочка.  Абсолютная  темнота  располагает  людей  к  интересному  философскому  диспуту.

                Пауза  Тишина.

    - Почему  ты  молчишь,  Сашенька?  Я  сказал  слово,  ты  -   ответила.  Так  строится  диалог.

ОНА.   Я  люблю  слушать   тебя,  Виссарик. Одного. Когда  ты  философствуешь…

ОН.  Я  не святой  Матфей  и  не Христос,  Сашенька.     Проповеди  -  не  моё  ремесло.  Я  просто  выражаю  мысль.  Я  думаю.    В  голове  моей  постоянно  что-то   происходит.   Это  процесс,  которым  я  управляю.   Мысль  - главный  инструмент  этого  процесса.  Она  имеет  свойство  развиваться.    Вот  и  сейчас…

ОНА.   И  сейчас,  и  потом,  Виссарик!  Я  всё  равно  буду  молчать.  Мне  так    удобнее…    Говори.  Говори один.    Ты умный,  а  я  дура.

ОН.  Ты  упрямая.  А  на  упрямых  воду  возят…  слыхала?

ОНА.  Не  пытайся  меня  разговорить,  Виссарик! Напрасный  труд…

ОН.  В  тебе  есть  черты  Гипатии.

ОНА.   Не  говори  ерунды.  Она  -  призрак,    потерявший  плоть  две  тысячи  лет  тому назад – всего  лишь.

ОН.   И  три…  и  пять  тысяч  лет.   Я  всё  равно  любил  бы  её.   Как  люблю  музыку.   Музыка  и  Гипатия -  одно  целое.   И  это  целое  живёт   во  мне.  Его  не  разорвать!  /Пауза/.   Она  погибла потому,  что  была  упрямой!   

ОНА.  Упрямство - классная  штука! Умным это нравится…  оно  их  возбуждает.    Думаю,  тебя  тоже,  Виссарик… ты  же  умный?

ОН.   Ладно…  оставим  пустой  спор.  Знаешь…  я кое-что  придумал!

ОНА.  Что?

ОН.    Разговор  у  нас  не  идёт.   Спать   ещё  не  хочется.  Света  нет.  Ужинать  рано.   Не  будем же  мы  сидеть  в  темноте,  как  истуканы,  и  молчать.  Давай-ка,   займёмся…   любовью!

ОНА.   Чего,  чего?   А  ну…  повтори!

ОН.  Любовью,  говорю…  давай,   займёмся!

ОНА.    Ну  ты…   суслик  амбарный,  даешь!  Чего  это  вдруг?

Хохочет.

Надо же…  потянуло.  На шестом-то  десятке?  С  какой  это  стати?

ОН.  Да  просто  так…  Бывает  такой… интересный    процесс…  иногда.  Между  мужчиной  и  женщиной.

ОНА.    А  ты  не  забыл  -  как  это  делается?

ОН.    Я  вообще  не  умею…

ОНА.   Етишкин  корень!    Ты  что…  с  бабой  ещё  не  спал?

ОН.  Некогда  было.  Всё  как-то  я…  больше   этими   вот   вещицами  занимался.  И  потом…   я  стеснялся.

ОНА.    Правильно  делал!  Бабы- стервы!   Испортили  бы  тебя,  антиквара,  извели.  Забыл  бы  ты  своё…   хобби  мировое, если  б   хоть раз… под  юбку  залез.     Ну  харе…  А  как    ты  себе…  это  представляешь?

ОН.  Ты  о  чём?

ОНА.  То,  о  чём  ты  просил…
ОН.    А-а…   Помню  кое-что…  Из  книжек.

ОНА.     Мама  гения  твоего…  Брамса,   до  сорока  лет   целкой  была…   ты говорил.     И  Гипатия,  я  думаю,    не  скакала  на  каждого.   Ты  противоречишь  сам  себе,    дружок,   и красивым  мыслям   своим о  музыке.

ОН.  Мысль  возвышенна,  а   плоть  грешна,  это  верно.   Но  иногда…  знаешь…   
ОНА.  Нужно  выпить  холодной  воды.
ОН.  Выпил   уже…
ОНА.   И  что?
ОН.  Разъярился  только…  Он  плотно  во  мне  засел…
ОНА.   Кто  - "он"?
ОН.  Змей  искуситель.   Так  и  крутит  всего…
ОНА.   А  ты  терпи.  Бог  терпел  и  нам  велел.
ОН.  Бог  далеко,   а  ты  близко.  Не  могу…
ОНА.  Ну  ладно,  так  и  быть…   Давай,  попробуем…  Где  ты  там?
ОН.  Я  здесь.  В  кровати  Марии  Стюарт,  она  спала на ней  перед  казнью.
ОНА.   Шуточки  у  тебя,  однако…

Шуршание.

Что  ты  делаешь?
ОН.  Готовлюсь.
ОНА  /через  паузу/.   Разве    так  готовятся?
ОН.  А  как?
ОНА.    Штаны  сначала  сними…
ОН.  Совсем?
ОНА.  Совсем!
ОН.  Уже  снял.  Что   ещё?
ОНА.  Трусы…  если  есть?
ОН.  И  тоже  совсем?
ОНА.  Совсем…  ниже  колен, по  крайней  мере…
ОН.  Зачем?
ОНА.  Должна  быть  свобода.
ОН.   Свобода…  чего?
ОНА.   Действий!  Секс  любит  свободу.
ОН.  Уже!
ОНА.  Что  "уже"?
ОН.  Я  свободен!
ОНА.  А  теперь  проверь….
ОН.  Кого?
ОНА.  Не  кого,  а  что! Градусник  свой. В  нём  должна  быть  температура.
ОН.  Ой…
ОНА.   Что?
ОН.  Обжёгся!
ОНА.   Что…   Примус?
ОН.  Нет…    градусник!  По-моему,  там    уже   магма   кипит…
ОНА.   Ты уверен?
ОН.  Абсолютно!  Вот-вот  вырвется  наружу…
ОНА.   Дай-ка  я  проверю…
ОН.  Попробуй…

Пауза.  Шуршание.

ОНА.  Ты  прав.  Перегрелся…  Можно  начинать.
ОН.  А  кто  первый?
ОНА.  По  теории,  вроде  бы…  должен  мужик.
ОН.  Понял.  Сейчас…     При  свете было  бы  лучше...
ОНА.   Нет.
ОН.  Почему?
ОНА.     В  сексе  должна  быть тайна,  Виссарик.   Всё  происходит  на ощупь.   Руками…  и  другими  частями  тела.  Так  интереснее…
ОН.   Согласен.  Я  начинаю…
ОНА.  Ну  давай  уже… Только  под  правильным  углом.  Чтоб  напор  был хороший.
ОН.    Попробую…
ОНА.   Ой…
ОН.   Что?
ОНА.  По-моему,  это  приятно…
ОН.  Можно дальше?
ОНА.  Можно!     Ага…    ощущаю!   Вот-вот…  пошёл  уже процесс…   Знаешь… если  ребёночек  будет…   сыночек,   назовём   его…  Антиквар…
ОН.  Почему?
ОНА.  Потому,  дурачок!  Я  же  люблю  тебя…  люблю…  люблю… ах!

Охи,  ахи,  стоны,  крики,  возникающие  обычно в   ситуациях,  когда  любовью  занимаются  не  богатые,  но  очень  темпераментные,  люди.  И, конечно  же,  звучит музыка  любви...
               
                ДЕЙСТВИЕ    ВТОРОЕ

                Картина тринадцатая

Утро.   Декорации  прежние.   Он  один.  На  нём  костюм  вельможи  17  века.  На  голове  берет.

          ОН.  Мне  хорошо  здесь  -  я  директор  музея…  никомуненужныхвещей.   Какое  длинное  название!    Таких   музеев  больше  нет.  В  нём  хранится  тайна -  разгадка    скорой  гибели  мира.     А  я  -  его  спаситель.   Не  думайте,  что  я  шучу.     Я  северный  человек.   Славянин. Но  прошу  меня  не  путать  с  гениальным  евреем  Мишей  Нострадамусом. Я - не  прорицатель.  Я  -  скупщик,    накопитель  мировых  ценностей. Антиквар времён.

 В  этом -  вся  моя  жизнь.   У  меня  нет  выходных,  я  не  получаю  зарплату.  Я  упорно  готовлюсь   к   торжественному  акту   -   спасению мира!  Кто-нибудь  скажет -   чудак  какой-то!  Ишь…  чего  задумал -  спасти  человечество!  Как… каким  образом?  Сидя  в  этой  каморке?  Среди  этого  древнего хлама?    Вечно  бормоча  что-то  себе  под  нос?  Может  быть,  он...  сумасшедший  -  подумает  он… этот  "кто-нибудь"?  И  ошибётся.    Несомненно!

Он не учтёт  одного:   человек  -  мыслящее  существо.  У  него есть  мозг -  и  это  даёт  ему  преимущество…  Нет -  не  перед  животными.  Животные умнее  нас.  Намного.  По крайней  мере,  они  не  убивают  своих  детей.  Не  пьют  водку.  Не  курят  марихуану.  Не  расстреливают  людей  на  улицах  и  в  школах,   не  взрывают  домов  и   атомных  бомб  над  городом.   Не  разгоняют дубинами   мирных  демонстраций,  не   предают  друзей,   не  лгут  на  каждом  шагу,   не  совращают  малолетних,  не  занимаются  казнокрадством  и  не   берут  взяток.

Итак,  я начинаю работу… Я должени раскрыть  сейчас    тайну   спасения  мира! Мой  мозг  активно   выдаёт  свой главный продукт - мысль! Мысль материализуется,  превращается  в  фантазию…    затем  в  образ! Передо  мной  оживает  пространство… и начинается  действие!

 Я -  полководец!  На  белом  коне!  Мои  солдаты  -  мои  мысли!  Их  много  - и  они  послушны! Любой  приказ,  любое  желание – и  они  ринутся  в  бой!  Совсем,  как  в  песне:   мои  мысли  -  мои  скакуны!  Хорошая  метафора! Плохо  только  -  скакунов становится  всё  меньше…  Не  у  меня – в окружающем  мире.  Перевелись.  Остались  в  основном  пресмыкающиеся.  Травоядные.  Они  ленивы  и  нелюбопытны.  Век  динозавров.  В  моём  храме  -  их  кости.
 
Всё  повторяется -  и  я  это  вижу. Возможно,  видит  кто-то  ещё? Не знаю.  Не  уверен…  Мир  словно  сошёл  с  ума – хочет  всё  взорвать,  изгадить,  превратить  в  пыль,  не  оставив  даже  следов  былой  цивилизации. Нечто подобное  было, скорее всего,   на  Марсе. Там  русла  рек  и очертания  морских  берегов  есть,   а жизни  нет. Как  и воды.

Делаю вывод:  вселенная – кладбище  цивилизаций.  Сколько  их было – никто не знает. Жуткое зрелище  саморазрушения того,  что   было… возносилось до небывалых высот… и  пропадало  бесследно.  Но здесь  мысль возвращает меня…  к моменту  спасения  мира  земного.  И  я подчиняюсь ей!  С  радостью!  Потому  что знаю ответ на этот,  тревожный,  вопрос!  Однако  о  том,  что  случится  на  самом деле,   вы узнаете  чуть позже. А пока…  пока   мы   с вами  должны   изменить на время  тему общения. Сейчас должна прийти  ко  мне   моя  Сашенька! "Жди  утренний  визит  Кикиморы ... в логово  Бабы  Яги…" так  объявила она  сегодня, уходя,  чуть  свет, на свой полигон.          

 Прелестное  создание,  но  к  ней  нужен  подход.  Какой  именно?  Её  нужно…  удивить!  Чем-нибудь!  Непременно!  Мы  с  ней  придумали  такую  игру  -  удивлять  друг  друга!  Любовь  -  это  когда  удивляют. Каждый  день, каждое  мгновение! Тогда  любовь    становится  блаженством.   А ожидание  блаженства – чудом.  Вот  как  сейчас…  я  весь  в  напряжении -  вы заметили?  Седой  человек,  а ведёт  себя,  как  мальчишка. 

Что  мне  Саша,  и  что  я -  Саше,  казалось  бы?  Случайная  встреча  на  улице…  два-три, ничего  не  значащих,  слова…    И  вот…  пожалуйста:    у меня  есть  теперь  не  только  Гипатия,  но   и  Саша,  а  у неё…  В  том-то  и  дело,  что  у  неё,  у  Сашеньки  моей,    -  никого!  Абсолютно!  Она  сирота.  Подкидыш.  Так  и  выросла…  среди чужих  дядей  и  тётей,  которых  иногда  папой  и мамой  звала. Ей  так  хотелось,  чтобы  они  были…  её  родные  папа  и  мама,   но   они…  бездушные  особи,  так  и  не  появились.   

А  потом   школа,  училище…  и  варьете.   То,  страстно  любимое  ею  с  детства,    место,  где  она поставила свою,  гневную,  точку  в  отношениях  с  этим… обидевшим её глубоко,  актёрским  миром.  Но  об  этом  потом,  чуть  позже…  не  сейчас…   Вот  они,  каблучки…   тук-тук,   тук-тук-тук… Это спешит ко мне  она…  моя  Сашенька!

                Картина  четырнадцатая

                Входит  Шура.

ОНА.   Привет,  Одуванчик!    Как  ты тут…    без  меня?  Не  шалил…  с  Машкой  своей?

ОН.   Заливался  горючими  слезами,  радость  моя!    Где,  думаю,  так  долго    ходит-бродит  моя  Кассиопея…

ОНА.  Гипатия  я!  Гипатия  Александрийская! Номер  два…    славянского  разлива!

Хохочет.

Пока  ты  о ней   трындел   тут  с  утра  до  вечера,  я  прониклась к    этой  героической тетке…    большим  уважением.

ОН.    Правильней  будет,  Шурочка,    сказать   не  тетке…    это  грубовато  звучит, …  а  синьоре  или леди. А, впрочем, меня очень радует твоё признание,   любовь  моя.  Я и  сам  нахожу  между  вами  иногда…  много  общего.

ОНА.    Ты    чо,  антиквар…  офонарел?

Хохочет.

Во,  бля…  сравнил!   Бродягу  сраную  с  богиней!  Она  же  там…  в  небесах  голубых  летает,  а я - на  мусорках…  в  говне  роюсь!

ОН.  Я  в души  ваши  гляжу,  Сашенька.  В  глубины  ваших,    человеческих  "Я".  И там  ищу  мгновения,   безоговорочно   убеждающие   меня  в  моей  правоте.

ОНА.    Ну  ищи,  ищи…  лирик-холерик.   Можбыть,  и  найдёшь  чё  нить…  Только  не  долго ищи!  Я  вот  даму  одну   сегодня   сдыбала…  из  культуры.   То ли   рулит  она этой  культурой,    то ли  бабло  с  той культуры  снимает?   Вылезла  из  шевроле  своего … бдядина,  мордописом   своим,  кабаньим,  вот  так  водит… /показывает/,  а потом говорит…  ехидненько  так…  баритоном  своим,  вонючим:  "Ты,  я  вижу…  имидж  свой  решила  сменить,  красотка?   Не захотела  быть  в  варьете?   Пела  бы  свои  песенки,  плясала, тёлкой    нормальной   была.  Приходи…  дура, если  надумаешь.  Я…  бла-бла-бла…  всё  забыла  и   зла  не  помню…".   

Села  в  свой  драндулет  и  укатила…  сучара.  Думала,  побегу  я  за  ней  вприпрыжку?    Ага…  разбежалась!   Пусть  сама  кобелей  своих    жирных  обхаживает.   И  сзади,  и  спереди…  и  как  пожелают!   А   я…   если   охотка  придёт,  так  и  здесь…  такое    варьете  устрою  - мало не покажется!  Верно,   жучок  ты  мой   сердобольный /тискает  в объятиях/… святая  душа! 

ОН/смеясь/.  Верно, верно… Сашенька!  /Освобождается от объятий/.    Я  тебе  уже  не  раз  говорил:  твоё  место -  на  сцене!    У  тебя  -  талант… большой талант!  Я это  чувствую…

ОНА.     Аха…   Талантило,  талантуло,  по  башке  меня  турнуло!   Песенка  из  сказки,    где   бегают     салазки.   А  я  с  горочки…  ух!..  летела,    и  на  милого  глядела!     На  хрен  никому  талант  этот  сегодня  не  нужен.  И  пятака  никто  не  даст…  в базарный  день!  Так  что  забудь,  дружок,    навсегда   это   красивое  греческое    слово!
 
Декламирует,  ёрничая.

Все причалы  огни  потушили,               
Горизонты  Норд-остом  сквозят.               
Далеко  наши  яхты  уплыли,               
Не  вернуться  уже  им  назад…

Давай-ка, займёмся  лучше чревоугодием, дружок! Я  вот  тут… деликатесик  один  поимела…  случайно  проходясь   по  Пикадилли…  вечерней  порой.    Будем  чаёвничать,  как    порядочные  буржуи.

Достаёт  из  сумки  баночку.  Читает. 

"Джем  клубничный…   французский…  370  граммов.  Цена  203 рэ".  Отгадай, Виссарик,  где  такое  богатство    я     заныкала?

ОН.   Трудно  даже представить,   дружок  мой!  Пела,  видать,  плясала…  Ты  же    умеешь…

ОНА.  Плясала  когда-то…  в варьете,   это верно! /Прошлась, пританцовывая/. 

И  зал  стонал,  как  мачта-грот,
Шумел  людской     мордоворот,
Не умолкая ни на миг,
Когда  плясала  Шура Брик! 

Включает  плитку.  Ставит  чайник. Говорит  тонким  голосом.

На  ворованном   лепендричестве  пища  приобретает  особый…    нежно-романтический,   вкус…  хе-хе-хе…

Открывает  баночку,  нарезает  батон.   

/Указывая  на  холст на  мольберте,  прикрытый  накидкой/.    И  всё-таки  я  зыркну  когда-нибудь, хотя бы одним глазком,   на  этот…   зашоренный   твой  шедевр!  /Намазывает  джем  на  ломтик   батона/. Меня  аж  выворачивает  всю  наизнанку:  какую такую…  фефёлу  наглую,    для меня, бомжихи... ты  там  зафордыбачил?

ОН/морщится/.  Ну…  Сашенька,   девочка  моя  милая!  Я  же  неоднократно тебя  просил:  не  употребляй,  пожалуйста,  таких…  ужасных,  некультурных   слов  в  своей  разговорной  речи.    Это  несовместимо  с  твоим  чудным,  божественным  обликом, твоей   нежной, непорочной    душой…

ОНА/даёт  ему бутерброд/.

Ой,  паки,  паки,  паки! 
- Загавкали     собаки.   
Не  жизнь,  а  живопырка, 
Раздолбанная  дырка! 

Меньше  нужно  было  тискать меня  в  гримёрках  и  офисах.  Еле  вырвалась…  из  гадюшника  того.   И  теперь  я – свободная  птица!  Вот  прилетела  к  тебе,  Иерониму  святому,   в  келью  эту    древнюю,  клубничкой  потчую,  силы  твои  укрепляю.  Чтобы  смог  ты   чё-нить  сделать  на этом  свете,  о  чём   жужжишь  мне    тут…  каждый  день!

ОН.    Не  жужжу, а рассказываю,  Сашенька.  О  больших, благородных  планах.  По  возвращению  в этот  мир  любви.   Её  так  не  хватает сегодня  людям.    И  нам  с  тобой – тоже.   Она  спрятана в  звуках  музыки,  в    красках  этих картин,  предметах   давнего  быта…

ОНА.   Ты – один,  и  я -  одна,  выпьем  рюмочку  до  дна!   Коньячку  я  захотела,  птичкой  с  поля  прилетела!  Сказочку  слышал  такую?   Бежали  по  дорожке…  две  сороконожки.   Сдыбались.   - Ты   где  живешь?  Нигде…  А  ты  где?  А  я  -  напротив.   -  И  стало  им     тепло  и   уютно  в     их    убогой,  нищей  каморке.         

ОН.   Ну  почему  же  убогой…   почему  нищей,  Сашенька?   Здесь  нет  ни  одной,  самой  малой  вещицы,   которая  не  говорила  бы    нам  о  прошлом.  А  это  и  есть  самое  большое  в  мире  богатство  -  наше  прошлое!  Как  же  не  радоваться  нам,   не  гордиться,   зная  об   этом  удивительном, бесценным  приобретении,  сравниться  с  которым  не  может    ничто  на этой   Земле?   

ОНА.   Хорошая  песня...  только  длинная.    Я,  когда  слушаю  всю  эту  хрень,  всегда  думаю:  зачем  ты,  Виссарик,     каждый  день   душу  мою  тревожишь?  На  что  надеешься?     Что  я  стану  другой?   Перестану  бомжевать,  говорить  поганые  словечки,  петь похабные  частушки  типа  /поёт,  приплясывая/ :

Где  Катюша?  Кати нет…
Катя  делает  минет!
Нет  у  Катеньки  прописки,
Зато  есть  у  Кати  сиськи!
Сися  моя,  сися,
Веселей  трясися!
Ах,  сися  моя,  сися,
Баблом  оборотися!

Рядом  с Катей Зинка-дура,
У  ней  лифчик  от  Кутюра,
И  ещё  соседка  Маша,
А  на  стрёме  стоит  Даша!
Сися  моя,  сися,
Веселей  трясися!
Ах,  сися  моя,  сися,
Баблом  оборотися!

Вышли  девки  за  село,
Добывать  своё  бабло!
Наши  девки  не  горюют –
Девки  сиськами  торгуют!
Сися  моя,  сися,
Веселей  трясися!
Ах,  сися  моя,  сися,
Баблом  оборотися!

Ты,  ментяра,  не  гунди,
Криминал  не  заводи!
Это  революция,
А  не  проституция!
Сися  моя,  сися,
Веселей  трясися!
Ах,  сися  моя,  сися,
Баблом  оборотися!

Или  ты  хочешь,   чтоб  я  вернусь  в  тот,  ****ский,  притон  с  красивыми  афишками  за  стеклом?    Не  жди,   Виссарик,   этого  не  будет.    С  этим покончено.  Навсегда! Там  сейчас  нет  приличных людей.  Они  все   остались…   в том прошлом,  о  чём   ты  сейчас  мне  талдычил.  Или сменили профессию, чтобы  выжить хоть   как-то… И  сам  ты  тоже  любишь   его…  это   древнее   время,  больше  всего  на  свете  -  там  ведь  живет     твоя  богиня…  Гипатия…  не  так  ли?

 А на  сегодняшний  Мухосранск  ты  забил,  как  и  я,    большой  и  красивый…  сам  знаешь  что.   Так что  мы  с  тобой квиты,  дружок,  и  делить  нам  на  этой  грёбаной   станции    Раздолбуево  нечего.    Давай-ка,  лучше…  удивляй  меня!  Мне  нравится  больше,  когда  ты  со  мной…  игры  свои  заводишь.   У  тебя это  так…  классно  выходит.   Ну…  чё   уставился, как   Наполеон  на  москальский   Кремль?  Я  не  икона,  а  простая  девушка   Саня,  мне  хочется  хлеба  и  зрелищ!   

                Хохочет.

Взяла  в  руки  кастаньеты,  встала  в  позу  танцовщицы.  Он  быстро  находит  нужную  пластинку,  ставит  на  диск  граммофона,  предварительно  подкрутив завод.    Звучит  зажигательная   бразильская  самба.

Хочу  сегодня  удивить  тебя…   Виссарик! При условии, что  и  ты поддержишь  мою  хип-хоп  компанию!

                Танцует.

         ОН.   Непременно…  непременно,  Шурочка!  Ты -  в  отличной  форме! Айседора  Дункан!  Божественно…  неповторимо!  Вот…  вот  он,    её   знаменитый  алый   шарф! Смотри...  как  идёт  он  тебе! /Набрасывает  шарф  на  плечи  Шуры/. Продолжай,  продолжай,  любовь  моя,   не   сбивайся  с  ритма!  Я  сейчас,  сейчас…  лишь  подберу  костюм.   У  нас  получится…  славный  дуэт!

Убегает за  кулисы.    Она  продолжает  танец.  Появляется   молодой  человек.    Это  Сергей  Удальцов, в руке у него  целлофановый кулек с ношей.  Он  весьма  удивлён  происходящим.

                Картина  пятнадцатая

СЕРГЕЙ.    Не  понял.    Это  что  за  кордебалет?  Девушка…   остановитесь!  Да,  да….  я  к  вам  обращаюсь!  /Положил кулёк на стол/.

ОНА/не  останавливаясь /.   Ты  откуда…  чучело?    Квартирный  вор?

СЕРГЕЙ/включаясь  в  танец/.   Наглость – второе  счастье!   Устроить  здесь…  этот   стриптиз  -  и  меня,  хозяина,  чучелом  обозвать?

ОНА.   Ты…  хозяин?!   

СЕРГЕЙ.    Факт!    Это   была   квартира  моего  дяди.  А  теперь  -  моя.   По  наследству…

ОНА.    Врёшь!   Здесь хозяин  другой!  Антиквар  он…  собиратель  этих  вот  штучек.   И  Зовут  его…   Виссарион!  Виссарион  Ильич,  если  точнее…  понял?

СЕРГЕЙ/смеётся/.   Вас  развели…  девушка!  По  полной!   Я  здесь  прописан.    Живу,  правда,   в  другой  квартире,    на   Арбате.   Но  иногда  наведываюсь    сюда.   Проверяю…  всё  ли  в  порядке?  Не  проник  ли  случайно  кто?    Вы обратили  внимание:   здесь   везде  стальные  двери,  на  окнах -  решётки.   А  это   потому,    что всё-таки  много  ценностей…

ОНА.  Да  твои  ценности   мне  до  жопы!   Я  другое  хочу  понять…

СЕРГЕЙ.  Что  именно?  Говорите…   я  слушаю!

ОНА.  Скажи…  как  тебя  звать?
СЕРГЕЙ.  Сергей! Сергей Удальцов  я!    Меценат.  Бабла  полно,  а  куда  девать  -  не  знаю.

ОНА.     Трепло…  А   на  самом  деле?

СЕРГЕЙ.  Я  чувствую – вы  мне… не верите.

ОНА.  Верю…  но не совсем!

СЕРГЕЙ.  В  таком случае – мне  не остается  ничего другого,  как   обратиться  к  вам  с просьбой:  позвольте, мадам,   представить себя…  при помощи этой вот… маленькой, но очень важной,  книжки? /Остановился.  Достает из кармана куртки документ  и  галантно  передаёт  Шуре/.

ОНА/тоже остановилась. Открывает паспорт,  пролистав  страницы/.  Да… похоже, что не врешь! /Возвращает  паспорт/.

СЕРГЕЙ/прячет паспорт/. Но это – ещё не всё!

ОНА.   Это у вас…  семейное?

СЕРГЕЙ. Что именно?

ОНА.     Верзилку  мутную    гнать!  Вот так… по-чёрному!   Говори  ясней… не мычи… гвоздодёр! /Снимает  шарф/.

СЕРГЕЙ.  Говорю… не мычу!   Излагаю  мысль  логически   просто  и ясно!  У  меня… дядя покойный – тоже  скупать любил.  Как  антикварщик твой!   Только не  барахло вот это,  древнее… а дома! Причем, разные:  большие и малые... какие увидит!  Их  же… на   земле  этой -  просто уйма! То  тут, то там  -   торчит  что-то…    И не поймешь  сразу.. что  это:  то ли жильё какое?.. то  ли  завод  былой?  Ну,  вот…  присмотрел он,   дядя  мой, как-то и  этот   вот   дом.

А  в нем -  старец  жил.  Антиквар…  я   к  нему  пацаном потом   прибегал…  из   любопытства!  Живёт  человек  -  и  не  знает:   давно  уже  куплено  всё…  вместе  с  ним.  А  он  сидит…  жизни  радуется,  цяцьками  своими  древними,    словно  дитя  малое,  забавляется…

ОНА.   Извини,  конечно,  но…  мудак  он  был,  твой  дядя.  Оторва!   Так  с  людьми  поступать  нельзя.  Криминал это подлый…

СЕРГЕЙ.   А  при  чём  здесь   мой   дядя?   Время  такое   пришло:      каждый  варил   бабло,  как  мог.   И  он  -  как  все! Куда ни глянешь – гешефты гонят… с утра до ночи!   А  вот  антиквар  был -   совсем  другой!  Возраст  примерно  один,  а  нутро…  как  у ребёнка!  Увидит  меня  -   не  знает,  куда  посадить  и  что  показать?   Это  - из   древнего  Рима,  говорит,    гравюра,  а  это – меч  Македонского…   А  о  бабле – ни  слова!  Ни  намёка даже  какого…

  Недавно    концы  вдруг  отдал…   Прямо  здесь, за этим  столом... где  мечты свои   строил.  А  рядом - вот  этот  толстенный  талмуд!  Что-то вроде  дневника жизни... со всеми  её   радостями,  печалями - всё сюда заносил...

                Достаёт   из   кулька  объёмный   свёрток.

ОНА.  Покажи!
 
                Берёт у  Сергея  рукопись.  Смотрит,   листает.


СЕРГЕЙ.   И  у  меня  появилась  идея…  Думаю:  нужно  как-то  этого  милого  старца…  на  пьедестал  возвести.    Уж  слишком  он  был  бесхитростным,  чистым  каким-то…  таких  сейчас  нет.

ОНА/читает/. " Я  влюбился  в Гипатию с  первого  взгляда.  Вернее…  с  первого  факта.  Как только  узнал:     она   одна  - и целая  свора   тупорылых,  кровожадных    убийц.   Богиня! Не  испугалась!   Не  дрогнула,  не   попросила  пощады!  Могу  же  я,  чёрт  возьми,   позволить  себе  любить  такую  женщину!" /Оторвалась от  текста/.  Да… всё так, как он  мне говорил. Слово в слово! Удивительно просто! /Продолжает  читать,  беззвучно  шевеля  губами/.

СЕРГЕЙ. Но  главное:  чтоб там…  на  постаменте,  рядом с ним  была  вот эта Гипатия -  муза его, отважная!  И  крыса  Машка… что  Брамса любила   слушать…

ОНА/читает/.    "Мне  кажется  иногда,  что  я  проживаю сразу  две  жизни.   Одна…  её  знают  все  - это    внешняя  жизнь.  Ничем  не  примечательная…  серая,  скучная  жизнь  антикварного  червя.  А  другая  - её  не  знает  никто,    то  есть  внутренняя.    И  в  этом…  внутреннем  мире    я  живу  один.  Он  закрыт  для  всех…" /Оторвалась от текста/.  И это я помню!  И крысу  Машку,  фанатку  Брамса…   Вот чудеса…  /Продолжает  чтение/.

СЕРГЕЙ.   И   тут  подвернулся  случай…  У  меня  друган  есть…  художник,  студент  Академии  искусств.  20  лет  ему. Талантище… ещё тот!  Картины  гонит  под  заказ…  за  бугор.   Зелени – море,  а  подруги  для  жизни  -  нет!

ОНА/читает/.   "Сейчас  придёт  Танюша…  В  ней   тоже  живёт  дух  абсолютной  свободы.  Как   жил  он     когда-то  в   Гипатии.  Как  живет  он  и  во  мне.  Это  нас  объединяет.   Всех  троих!  Маленький,  тайный  "Союз   спасения"   декабристов!"  /Оторвалась от чтения/.

 Да, да… именно так он и сказал мне  недавно, смеясь:  "Мы  здесь,   Шура…  вместе  с Гипатией  - как  тайный  "Союз  декабристов"! /Продолжает знакомиться с текстом/.

СЕРГЕЙ.  И  надо  же  было  такому  случиться – запал  он…  дружок  мой…  на   актрису! Солисткой  она  была…  примой…  в   театрике  этом  дешёвом.    И  стал  он  носить  ей  цветы.  Каждый  раз,  на  каждый  спектакль!  Носит  ей  цветы,  носит…  белые  розы,    австрийские,   20  штук…  с  намёком на  возраст  свой.
Передает   их  через вахтёршу…  вместе  с  записочкой  золотом,    а  она  -  ни  гу-гу!  Ни  писка,  ни  шороха…  ни  намёка   какого… на  интерес  к  любителю   роскоши   …  на   300  "уе"      букетик   каждый   тянул!   

Словом,   время  идёт,  надежда    Ромео  тает,      а  результат – нулевой!  Ну,    я  и решил  подмогнуть  ему…  Для начала дал ему почитать вот этот талмуд…А  потом  разрешил  зайти  сюда...  и  предложил изучить  получше  экспонаты,  одежду,  предметы быта...

ОНА/оторвалась от текста/.    А  это... зачем?

СЕРГЕЙ.  Чтобы  он  смог,   побыв  здесь,    создать ему... чудику этому, бронзовый памятник!  Да такой,  чтобы все  ахнули! Восхитились, вобщем! В том числе, конечно же,  и его, неприступная…  Шура Брик!
   
ОНА/с   насмешкой  смотрит на  Сергея/.  То  есть…  ты  хочешь  сказать,  что    он…    приблуда     этот  патлатый… шпарил  мне  текст…  по этой    вот  книге? /Указывает на сверток/.

СЕРГЕЙ.  Ну да!  Именно  шпарил! Как заправский актер!  Только  имя   Таня   заменил…   на    ваше!  Но  в том-то всё дело,  Шура,  что шпарить вот так, без запинки,  он,  мой  дружок,  никак   не  мог! /Смеется/.

ОНА.  Почему? Ведь ты же   давал  ему…  этот талмуд!

СЕРГЕЙ.  Давал…   это правда!  Но он мне  вернул его...  в  тот же день!

ОНА.  Почему?

СЕРГЕЙ.  Потому!   Сказал: - "Это – не мой путь покорения  сердца любимой  Психеи! У меня  есть другой!" Но какой – не сказал!  Прислал мне лишь эсэсмэску.  Вот…  полюбуйтесь!    /Засветил  дисплей  мобилки. Читает/. "Грандиозный  успех  в  Париже! Выставка  гудит…  раздаю  весь день      интервью…  дарю    улыбки  милым  французским  дамам!  Роман  ЧуднОв".   Как   вам  это  нравится?

                Слышны  торопливые  шаги.

ОНА/размышляя/.  Выставка гудит, говоришь?..  Дарит  улыбки французским  дамам?..   Или,  всё  же,    косит  под  древнего  шиза…  как  ты его  научил?  /Через паузу/?   Вот  что…  прописанный!  Сомнения  у  меня  есть…  в  твоей  правдивости.  Так что  стань  пока  на   время…  Муму!  Исчезни  то  есть…    Спрячься  вон  там…  за  ширмой!
   
СЕРГЕЙ.  Намётано!  Классный ход,  между  прочим!  /В  зал/. Смогу и  я,  наконец-то, узнать:     в  Париже  он…  этот  летучий  голландец,   или  здесь,  в  музее   древнем,  тайно  воду  мутит?

Прячется  за ширму,  оставаясь   в  поле  зрительного  контакта  с  залом.  В  будущем  он  будет  иногда,  жестами  и  мимикой,  комментировать происходящие на сцене   события.  Вбегает  Виссарион  Ильич.

                Картина  шестнадцатая

ОН /запыхавшись/.  Сашенька…  извини,  ради бога…   Ужасные…    нелепые  обстоятельства  возникли  на  моём  пути поиска!   Уфф…  притомился  малость…   сейчас…  позволь,   я  выпью  воды! /Делает несколько  глотков  из  чайника/.  Это  костюм  знаменитого  испанского  танцора  Диего  Надаля - уникальный  памятник  эпохи  Людовика   Четырнадцатого… понимаешь?

Узнав  о  славной  победе  войск  над имперским  городом  Страсбургом,  Король  Франции  заказал  пышный  придворный  бал…  И  его  любимец,  Диего  Надаль,  восхваляя   победу  испанских войск,   целый  час   танцевал  в нём героический  фламенко!  Целый  час… представь  себе!   /С шутливой  гордостью/ .

Но  теперь,  Шурочка,   уже  я…  я – твой  Виссарик,     попробую  не ударить лицом в грязь!  Я попробую вновь  оживить   этот,   славный,  испанский обряд,   танцуя  в дуэте  с тобой!  И поверь – у нас  всё  получится! У нас всё… всё получится!  Подожди…  вот  только  надену священный костюм…

ОНА/решительно останавливает Его/.    Спасибо,  Виссарик,  но…

ОН.  Я  знаю…  знаю,   Сашенька,   что  поступил  ужасно, оставив тебя надолго  одну…  Но    я      должен…  непременно  должен    удивить   тебя  сегодня! Непременно!  Давай…  начнём танец сначала!  Мы назовем его..."Танец победы"! Да, да... именно так - "Танец  победы"!  Победы  света над мраком!    И  ты  увидишь,   что   могу  я  тряхнуть  ещё  стариной! Да, да... ещё  как  могу! И силу найду в себе, и отвагу…  и гибкость тела!  Какой    прочный  камень  мы  заложим  с  тобой  сейчас, этим  танцем, в  фундамент  грядущего,  светлого  здания…

ОНА/перебивает/. Да…  всё  правильно,  Виссарик,  я  совершенно  не  сомневаюсь  в  твоих  талантах.    И  светлое  здание  мы,  безусловно,  сможем  с  тобой заложить,  и отвагу найдём,  и гибкость  тела...   Но…   дело  в  том,  что… здесь…  только  что…  буквально  пять  минут  назад…   

ОН. Что…  Машенька?  Вновь  вылезла из  норы  своей Машенька?   Вот  проказница…  не  может  без  музыки…  Придется  её пригласить  посмотреть  наш чудный  танец…

ОНА.   Нет,  Виссарик…     Машенька   не  вылезла,  спит  она  уже,   вероятно…  вместе  с  детками.   Здесь  дело  совсем  в  другом.  Здесь… в  твоей  комнате,  только  что…  перед  твоим  приходом,    я…  совершенно  случайно,  обнаружила…

ОН.   А-а…   понял,  понял  -   это  был  сосед!  Вот  шалопай!  Он любит  делать  мне  иногда  такие   сюрпризы:   заходит   тихонько  так… без  стука,  вроде  человек-невидимка  какой.   И  стоит,  хитрун,  не  шелохнется  даже…  за  моей  спиной!   А  потом…  тихонько  так -  торк  меня  за  плечо!

Да, да…  играем   мы  с  ним  иногда…  в  шахматы.  Седой  такой…   импозантный,   высокого  роста…  На  Ди  Каприо   чем-то смахивает… постаревшего,  правда,   слегка.  Бывший хирург,  а  ныне...  сам заболел. Политикой!  На   митинги  ходит,  флажками  размахивает… то за  "левых"  он, то за "правых"... Олег  Степанович   его  зовут…   Лежебок.

ОНА.  Нет, Виссарик,  не  сосед  он  Лежебок.  И  на  Ди  Каприо  тоже   не  тянет.  Даже  постаревшего.  Да  и к  политике   вряд  ли  склонность  имеет.  И  вообще… он  не  дышит  даже… когда ходит,  а  шуршит  только!  Вот  так:  ш-ш-ш…  шиш-шиш-ш-ш-ш-ш…    как змея  по  траве…  Потому что  он…

ОН.   А-а…  понял!   Я  всё понял,  Сашенька!   Гришка  это…  кобель…    любовник  Машкин!     Из  соседского   дома!    Морда – во!  Зубищи – во!  А  на  хвосте – во-от  такенные    бородавки!  Повадился…   стервец, меры  не  знает…   каждый  день:   с утра  подскочит,  а потом     ещё…  и    под  вечер!

ОНА.   И  на  Гришку  беспутного   он  тоже   совсем  не  похож,  Виссарик. Ни  сзади,  ни  спереди,  ни  сбоку,  ни  хвостом  своим  с  бородавками…   Он  просто,  Виссарик,  почему-то…  оказался  вдруг здесь…  в  таком   месте,  где  его  никак  не  должно  было  быть…

                Плачет.

ОН.   Что    с  тобой,    девочка  моя!  Кто  тебя  так  напугал?   Не   плачь…  не  надо!  Мы  сейчас  всё  выясним,  во  всём    разберёмся,   разложим  по  полочкам…   Я…  маленький  человек,  седой  антиквар,    пережил  за  эти  дни  столько  сладких  минут  неземного  счастья,  каких не  было  у  меня  никогда…  за  всю  мою  одинокую  жизнь!  И это  чувство  живёт  сейчас  постоянно  здесь…  в  моей  груди,  согревает  моё   старое  сердце…  и  делает  каждый  миг моей  жизни…  светлым  и  радостным.   

И  я  не  хочу  терять  это  чувство,  Сашенька.   Не  хочу  пережить  катастрофу,   после  которой    уже  ничего   быть  не  может.  Потому   что потом  не  может  быть    уже…  самой  жизни.  Сейчас…  сейчас  мы  вытрем   эти  слёзки,  Сашенька,   они  совсем  нам  не  нужны…   ведь  правда,  нежность моя…  ведь правда?  И мы  будем…  будем    счастливы  с  тобой…   мы   непременно  будем  счастливы!   

Мы  будем   теперь  до конца  дней  своих    неразлучны  с  тобой…  моя  любовь,  моя  ненаглядная  девочка, моя  мечта…

Плачут  уже  вдвоем,  обнявшись.

ОНА.   Как    приятно  мне  слышать  такие  слова,  Виссарик,  если  б  ты   только   знал!

Тихо,  издалека,  звучит 4-я Симфония  Брамса  /первая  часть,  начало/.

    Счастье…  не  описать!  Море…  Каспийское,  в  лунную  ночь!  Но  скажу  я   Виссарику  своему…  тихо-тихо  так  скажу,  на  самое  ушко:   этого  счастья,   что  мы  так  намечтали  здесь только  что,  может   уже…  и  не  быть…

ОН.  Ну  почему…  почему,  Сашенька,  может  не  быть?   С  чего  ты  взяла?  Не  доводи  меня  до  отчаяния,  девочка  моя  чудная!     Скажи, наконец,  - что мучает  тебя:   сомнения?..  ревность?..  может,  недуг  какой?   Доверься  мне…  откройся  -  я  всё  пойму!  Пожалуйста…  я  умоляю  тебя…

                Встал  на  колени.

ОНА/гладит  его  рукой  по  голове/.  Потому,  Виссарик,    что   недавно,  пока  тебя  долго  так  не  было,   я…  я  увидела,  как   сюда…  в эту  комнату, зашел  молодой  человек…  симпатичный  такой  блондин… и  сказал  мне…  сурово…  конкретно    сказал:  я хозяин  этого  дома.

ОН/не сразу/.   К-как   хозяин…  Сашенька?  /Поднялся. Решительно./    Что  значит –  "я  - хозяин"? Хозяин  в этом  доме  один – это  я!

ОНА.   Он  мне,  Виссарик,    паспорт  показывал.   А  там…  в  том  паспорте…  был  штамп.  А  в  штампе  - прописка…  ручкой.   По  этому  самому  адресу  -  Лесная 3-б.  И  личные  данные:  Сергей  Удальцов.     Дом,  как  и  тебе,    в  наследство   ему  достался…  так  он  сказал.    Только  от  дяди…  не  от  родителей.

ОН.    Аферист! Преступник  он,  Сашенька…  Вор  квартирный! Не  верь…  не  верь  ему!   Родился…  вырос  я  здесь…  каждый  угол знаком,  каждая  трещинка!  И   даже   букашка,  что  за  плинтусом  древним  живёт! А это - проходимец! Где  он?    Куда   он  ушёл?

ОНА.   Туда…  где  и  ты  был,  Виссарик.  Пойду,  говорит,   плута  этого,  поищу.    Там  же  ценностей  -  море!     Как  бы  не   стянул  чего?

Истерично  хохочет.  Вдруг  выхватывает   из  сумки  пистолет.

Руки!  Я  сказала  -  руки  вверх…  сучара!

                Картина  семнадцатая

ОН/в  недоумении/.  Сашенька…  ты  что…  опомнись?  Что  ты  делаешь? /Поднял  руки./.  Я  совсем  не  думал  тебя обманывать!   Ни в чем!   Клянусь  тебе…  это моя  квартира!  Моя…  и ничья больше!!

ОНА. Руки! Не смей опускать руки! Выше… выше!

 СЕРГЕЙ/выбегает  из-за  ширмы/. Эй,   эй…   Александра?    Что  ты себе позволяешь?    Опусти  волыну!  Немедленно!  /Идёт  к   Шуре./

ОНА/наводит  пистолет  на  Сергея/.   На  месте!  Стоять!!  Кому  сказала!?

Стреляет.    Сверху  падает  штукатурка.
   
Еще  один  шаг  -    и   мОзги  обоих…  на  стенке  -  веером!  Я  научу  вас,  уродов,    женщин   любить!

ОН.   Ну,  знаешь…  Александра…  это  уж  слишком!

ОНА.   Заткнись,  идиот!  Тоже  мне…   дуру  нашёл!  Разводилово  здесь  устроил.  На  колени…   трепло!  На  колени…  я  сказала!

Выстрел.  Сверху,  на  головы,  падает  штукатурка.  Оба,  с  поднятыми  руками,  опускаются на  колени.

Вот  так  будет  лучше…  Выше…  выше  руки…  козлы! 

Выстрел.  Падает  штукатурка.

-  А  теперь  послушайте,  что  скажет  вам  бомжиха   Саша  Брик.  Внимательно  слушайте…   эта  штучка  /водит  перед лицами  пистолетом/ не  даёт  осечек,  я  проверяла.  Вы  украли   мою  мечту… идиоты! Растоптали цветок  любви, который  только  взошёл…      Вам     хорошо…     /Виссариону/  У    тебя…  романтика    хренова,    есть  Гипатия,   /Сергею/  у   тебя,   дебила  буржуйского,    есть  бабло!

 А  у  меня?   Что  осталось  теперь  у  меня?    Игры   они   свои  здесь   затеяли…  тему  свою крутую   нашли…   Только  вот  о  душе  моей  вы,  кретины,    совсем  забыли!   О  душе  моей,  бомжовой,  не  подумали, которая  вся  ещё  в   
ранах…  стонет,  мечется,  покоя  нигде  не  найдёт…
   
Замерла.   Смотрит на  антиквара.   Подходит,    нежно  гладит  его  рукой  по  голове. 

/Тихо./   Как  же  ты  мог…  вот   так,    со  мной    поступить...  Виссарик?     Я    же…  твоим  красивым  словам  о  музыке…  верила.  Что  может    снова  вернуться  она…  в этот   стёбаный   мир.   Что  будет  у  нас  с  тобой,  Виссарик…   семейный  уют…  милые  детки…  и  райская,  светлая  старость.    А  ты…    что  ты    сделал,  Виссарик?    Ты  взял…  и  обманул  меня.    Ты подарил  мне  свою  любовь…  выученную  по этой  вот   книжке /показывает   талмуд  антиквара/, слово  в слово,  как  делают  это  актеры на сцене…

Плачет.  Свет  меняется. Полумрак.  Где-то  вдалеке,  свободно переходя  из одного  регистра  в  другой,   импровизирует   скрипка   на тему  4-й  симфонии  Брамса / 1-я  часть/.

А  ведь  я,  Виссарик,  очень  сильно   тебя  ощутила  вчера…  когда  было   совсем темно.  Я   отдала  тебе  вчера,  Виссарик,    своё, непорочное,   тело.  Учти,  Виссарик,  к  нему  ещё  никто  не  прикасался…  ты  был  первый,  кто  произвёл  этот  процесс.    А   это   значит,   Виссарик,  стоит  оно…  это  непорочное тело,  к  которому  ещё  никто  не  прикасался,   намного  дороже  того,  к  которому  прикасаются  очень  часто.   

Но  ты,  Виссарик,  не учёл  этого,   важного   обстоятельства.  Ты  взял  и  обманул  меня…  бедную   бомжиху    Саню,  которая   свято  верила  тебе,  мудрому  антикварному  хорьку.  Потому  что  он…  этот  мудрый,  антикварный    хорёк,  пользуясь чужой  книжкой,  умел  красиво  говорить  мне  о  музыке,    гречанке  Гипатии…   и  мировой революции,  которую  он  хочет   сделать... чтобы  волшебные    звуки…    забылакого… могли  слушать  люди  на всей  Земле.   А так   же   его  любимица  Машка…    иногда  вместе  с   Гришкой.

   Так  вот,  Виссарик,    в  одном  святом  писании…  а   бомжиха  Саня    их   читает,  не  думай,  что  она    совсем  уж   отмороженная  чуча    с  помойки…  в  писании этом,   святом,  сказано:  "Если  тебя  ударили,  ударь  в  два  раза  сильнее".    Я  не  знаю,  до  конца  ли  правильное  оно,  это  писание  мудрости,  но  оно  мне  очень  сильно  понравилось…  в  отношении  мужчин,  которые любят  обижать…  слабых  женщин.   

 И  вот…  выполняя  эту  старинную  просьбу…  об   ударе  в  два  раза  сильнее,    буду  теперь  я,  Виссарик,   очень  крепко  тебя  наказывать... за твой обман.    Жаль,  конечно,  если  я…  в  пылу  своей  науки,    не  сдержусь…  и  убью  тебя,  Виссарик… 

                Картина  восемнадцатая
 
СЕРГЕЙ/выходит  из  образа/.  Стоп!  Это  уже  перебор! /Подбегает  к Шуре, забирает   у  неё пистолет/. Я не знаю – где, в каком  мусбаке  был найден этот,  опасный для жизни,  предмет, но  криминал  устраивать здесь,  в  этом,  священном  доме,  я  не  позволю! /Вынимает обойму и выбрасывает,  вместе  с  оружием, в мусорное ведро.  Антиквару/.

Признаться  в обмане  надо было раньше…  дружок! Раньше… на  пару  минут!  И не было бы тогда  вот этой, летящей на нас,  штукатурки!  Так что иди… исправляй  срочно   свою оплошность…  шут  гороховый!

ОН. Да лан... успокойся,  наследник! Откуда  я мог знать, что ты здесь,  вдруг,   заявишься?

СЕРГЕЙ.  Я заявился  здесь не вдруг,  а на правах  хозяина!  А  вот на  каких   правах ты  пристроился  здесь… столь  основательно – тебе предстоит  сейчас  объяснить? И  мне,  и Шуре!  Так что иди… и сделай,   для начала,  то,  что  поможет снять  возникшее   вдруг  напряжение! Иди, иди…  не тяни резину!

                Роман уходит за  кулисы.

Спустя  мгновение,  появляется.  Перед  зрителями  предстал    лысый,  гладко  выбритый,  молодой  человек   лет   20-ти.  Он   в  одних  плавках,   явно  смущён,  растерян.  На  лице -  наивная,  полудетская  улыбка.    Так  и  стоит   он   на  сцене:  в  одной  руке – одежда,  в  другой  -  парик и принадлежности    лицевой  бутафории.

Большая  пауза.  Нежное  соло – импровизация  скрипки,  на  тему начала 4-й  симфонии  Брамса /1-я  часть/.

                Картина девятнадцатая

ОНА/в крайнем удивлении/.    Боже…  какой  милый  мальчик,    ребёнок  почти…  Никогда  б  не  подумала…    

Обходит  Романа,  осматривая его  со  всех  сторон.

Ну…   и  что  же  ты  хочешь  сказать  мне,  малыш?  Что  ты  и  есть  тот  самый…  коварный  Кот   Баюн,  пленивший  меня  своими  волшебными  сказками?/Смеётся/.   Боже  мой…  какая  же  была  я…  слепая  дура!  Не   смогла  распознать…  за  этими    рыжими   патлами…    выпавшего  из гнезда… желторотого  птенца?  Брехло  сопливое…  маменькин  сынок! 

Чем  же  ты  докажешь  сейчас  мне…  Шуре  Брик,    стервозной    хозяйке  полигона  для  бродяг-мазуриков,   что  достоин  ты  её…  великодушного  внимания…  а?    Отвечай,    сосунок…  не  трясись,  как  осиновый  лист  на  ветру?   Или  белые  розы  носил  в мою  гримёрку  совсем  не  ты…  а  кто-то  другой?

РОМАН/он уже освободил руки от одежды и актерской  бутафории/.  Белые  розы…    божественная,   неприступная  Шура  Брик, приносил  вам  я, студент  Академии  искусств…  Роман  Чуднов!  Кто  не носить  их  вам    просто  не  мог.  Кто  готов  был    принести  туда   всё  своё  состояние,   своё  сердце…  ночные  звёзды…  весь   огромный,  загадочный    мир  небесных  светил! Кто  не  мог  больше  жить  без  вас…   Шура!   И  вот  моё  доказательство  этому!

Подходит к  мольберту  и   резким  движением   срывает    пурпурную  накидку  с  подрамника, набрасывая  её широким  жестом  себе на  плечи, словно древнеримскую  тогу. 

              Мгновение  паузы.   Светлая,  проникновенная  музыка.

                Картина  двадцатая

ОНА.   Вау…   какая  фифа! Полный трындец! Опупеоз  с переаншлагом! /Подходит  к  мольберту/.  Это  ж надо…  кралю  такую  смастерить!/Осматривает  картину  со  всех  сторон/.

РОМАН/величественно/.  Не   кралю,  Шура,  а богиню, сошедшую с небес!  Плод моих долгих,  бессонных дней и ночей!

ОНА.  Ну   ты даешь…    влюблённый   Сальвадор  Дали!    Растрогал    ты  меня…  бомжиху  Саню  /целует  Романа  в  щеку/,    и  таки  да…  убедил,  что  нету  ей  в  мире  равной!  Ишь…  развалилась,  барыня…  на  шёлковых  простынях!   Да  ещё  ухмыляется…   А  на  теле-то -  ничего  и  нет,   даже  трусиков…  хи-хи-хи…   Как  же   людям  это  показывать? 

Хотя нет…  пусть  смотрят,  если  есть  на  что  зырнуть…  /Хохочет/.  А  там…  глядишь…  и   знаменитой  стану.  А  почему  бы  и  нет?  Чем  я  хуже  их…  этих  принцесс  сиськастых…   правда?  /Смотрит на  портреты,  висящие  на  стенах/.   Да  ничем!  Абсолютно!   Можбыть…   кой  в  чём   даже…  и  получше!

                Аплодисменты.  Хохочут    втроём. Музыка  смолкла.

/Сергею,  выйдя  из  образа/.  Но  скажи  мне  теперь,  гномус- приматус:   это  ты…   всю  бодягу  затеял?

СЕРГЕЙ.   Какую  именно?

ШУРА.   С  бесштанником  этим?

СЕРГЕЙ.   Я…  вместе  с  ним!    /Указывает  на  Романа/. Правда… в несколько  ином  варианте!  /Грозит кулаком Роману/. 

ШУРА.  Классно  сработано!  Молодцы!    Осталось  только  выяснить:  а  зачем…  вам,  молодым,  сопливым,   обласканным  крутыми  предками,     мажорам  нужно   было      тащить  из    забвения   старины  эту…   никому  не  известную,   историю   с  чудаком-антикваром?

СЕРГЕЙ.    Затем,  Сашенька,   чтобы  однажды  утром,  когда   нежные   островки    тумана  ещё   мягко   стелются      над  полусонным  городом,  на  улице нашей,  Лесной,   где  воздух  особенно  чист,  прохладен   и  пахнет  сосной,   его…   влюблённого  Ромео /указывает на Романа/,    встретила, совершенно случайно, она…  очаровательная,  озорная,  непредсказуемая…  бомжиха   Джульетта!  А  встретив  и вдохновившись  его, пылкой,  мечтой… 

ШУРА/прерывает/.  … она, конечно же,  быстренько схавает   роль, о которой можно только  мечтать!  Я  всё.. всё   поняла,  ребятки!   Я  поняла,  что  вы  меня  развели!   Причём  очень  круто!  То есть  нашли  интересную тему…

СЕРГЕЙ.  Почему  только  тему, Шура?   Мы  нашли  так же  того /указывает на Романа/,  кто    вызвал в душе  гениальной  беглянки  целую бурю  новых,  фантастических,  эмоций и   чувств! А это, как известно, частенько приводит к тому…

РОМАН/приняв  позу   и  образ    триумфатора  Цезаря, расхаживает  по  комнате/ Да, Шура!  Это  святая  правда,  полная никем ещё не разгаданной тайны и целомудрия. Такие, нежданные,  встречи  действительно частенько приводит к тому,  что  вроде бы из ничего…  совершенно случайно,   может возникнуть  вдруг...  некое  волшебство, чего  мы  все…  давно, с  таким нетерпением,  ждем!  И представьте себе,  Шура, – оно, это  волшебство, уже  возникло! И невероятно воспламенило наши /указывает на себя и Сергея/  молодые,  горячие  души!

СЕРГЕЙ.  А  именно:  уже в самое  ближайшее время,  в  планах  одного ветхого, забытого  Богом,  пристанища,  называемого  в народе  Варьете,   могут  начаться  попытки рождения  светлого,  радостного детища,  перпендикулярно  настроенного  к нашему мрачному,  неласковому  к людям,  времени!
 
РОМАН/подойдя к  Шуре, негромко/.  И эту, вдохновенную,  чичи-гагу  выдал    не какой-нибудь  стрёмный  маклак с торгов всемирными шоу, а  новый  худрук  нашего  театра  Сергей  Удальцов… учтите  этот  важный  момент,  Шура!  Он же, по жизни,  наследник  очень  богатых  родителей… что имеет,  в данном случае,   особую  цену! /Ещё более понизив голос/.

 Однако  не меньшую цену…   если не большую,   имеет  и тот  факт,  что   ещё  с детства  у  этого… невзрачного, глуповатого даже с виду/указывает на себя/, лысого шута…     феноменальная память… на тексты  книг!  Особенно  древних!  /Указывает  на  сверток/.  А это значит,  что… /отойдя, громко/ сценарий  грядущего… невероятно  скандального,   мюзикла практически   уже  готов!  Музыка -  тоже!  Поскольку  будет ни чем иным, как золотой  россыпью лучших,  звучавших уже  когда-то,  но забытых ныне,  мелодий и шлягеров!

 Молодой,   амбициозный   режиссёр  /указывает на Сергея/ уже  давно  вдохновенно вычерчивает   в уме   свои  яркие,   супрематичные    мизансцены, мечтая    лишь  об  одном:  увидеть  в  бегущей  строчке  баннера вновь  имя  нашей   капризной,  своенравной,  нашей   божественной  беглянки…

ШУРА/перебивает/.  Браво, мальчики… браво! /Аплодирует/. С   ума  можно  сойти  от  вашей  энергии…  плеймейкеры  хреновы!   Ну,  что  ж…    атланты    новых  времён!  Зовите  за  собой заблудший   люд! Смущайте  их  души своим  беспокойным    внедрением    в  корень  всемирного  зла.  Но  есть одно, крайне важное "но",  без которого ваш, гениальный, план спасения  ветхого, забытого богом пристанища,  будет  равен нулю!

СЕРГЕЙ/настороженно/. И что же это за  "но"...  позвольте узнать, мадам? 

ШУРА/через паузу/.  Без  проблем!  Я  открою  вам  тайну этого  "но"!  Спокойно и просто,  без выпендрёжа! Но скажите  мне вначале,  отважные  магелланы,  вот о чём:   разве  можно  возводить какой-либо  памятник на  старом,  давно  прогнившем,  фундаменте? Тем более памятник  музыке,   возврата которой  так долго  ждал этот,   мудрый,  затворник?

Долгая   пауза.

СЕРГЕЙ/неуверенно,  нервно/.  Намёк  ваш, прозрачный,    понял,  госпожа  Брик,  но… к  финансовому  решению  такого…  архисложного,     социального,    вопроса  пока  не  готов! Извините…

                Пытается  уйти.

ШУРА.  А  вот  это  уж  дудки…  господин   резонёр! /Догоняет  Сергея,  хватает его   за ухо  и   возвращает  на  авансцену/.    Сказал  "а" -  говори  "б",  дружок   - слыхал такую  присказку?      Так  вот:    своим  первым  "а"  ты    уши  мне все   прожужжал! 

 А  вот  буква "б"   имеет  следующее  толкование  по  народному  словарю:   бабло,  которое  к  тебе,  дружок,    приплыло…  неизвестно откуда  и  неизвестно  как,   то  есть  весьма  сомнительное  бабло,   ты  должен   теперь  пустить    на  другое  -  более    достойное  и  благородное     дело…  понял?

СЕРГЕЙ.  Но  погоди…  погоди  гнать  пургу,  Александра! /Освобождает  ухо/.
Нельзя  же  вот так  вот…  всё  сразу: и мюзикл  тебе  сотвори… и   другим…  благородным,  делом ещё  займись… Когда же я всё успею?

ШУРА/подходит/. Не бойся...  бебис  сладкий - сотворим всё в срок!
Будет тебе  белка, будет и свисток! И  никакого,   другого, ответа  для  тебя,  упакованного  мажора,   у  меня  нет - и не  будет! Запомни,  милок:  я   дружу  только   с  теми, кто   щедр,  благороден  и  широк    душой,   а   не  трясётся  над  каждой  копейкой.

Выходит  на  авансцену.  Зрителям.

А  теперь  бомжиха  Саня желает   закончить   начатый  ею   танец!      Чтобы  послать  свой   привет  жившему  когда-то  здесь, безвестному  чудаку  и  сказать  ему:    "Музыка,   о   которой    ты,   дружок,    мечтал  день  и  ночь,    никуда  не  делась!   Она  жива  и  будет  жить  до  тех  пор,  пока   вертится   вокруг  своей  оси  этот  милый,  терпеливо  сносящий   пока   все  наши,     несусветные  глупости,    небесный  шарик!"

СЕРГЕЙ/ в  зал/.  Танцуем  все,  господа!

РОМАН/он уже в костюме Диего Надаля, в  зал/.  И  не   забудьте   прийти  на открытие  нашего   нового... полного  музыки и любви,  театра…

СЕРГЕЙ. … где будет, как и прежде,  блистать наша  несравненная суперзвезда, не  превзойдённая ещё никем  в мире…

ВСЕ.  …  Шура  Брик! 

Звучит    бразильская  самба.  Шура /на ней вновь алый шарф/  входит в круг, начинает танец.  К ней  присоединяется   Роман.   
Декорации  антикварной каморки  постепенно  исчезают  со сцены.  И на  освободившееся пространство   опускаются  сверху очертания  давно ожидаемого  всеми  чуда -  сияющего  золотыми  огнями     ХРАМА ИСКУССТВ.

Танец, под аплодисменты зрителей и крики "браво",  переходит    в  финальный,  задорный  хип-хоп всех участников. В котором, конечно же, принимают  самое  активное  участие  и впервые появившиеся  на сцене,  фанаты  классической   музыки   Машка и Гришка!

                Поклоны.
                Занавес.    


2021               

Валерий Марро/Безрук  Валерий Романович/ –
драматург,  поэт,  композитор, номинант
национальной  литературной премии  "Писатель  года ",
награжден Президиумом СПР медалями
"Иван Бунин - 150 лет", "Фёдор  Достоевский - 200 лет",
"Марина Цветаева - 130 лет".
Моб: +038067 9006390
/Viber, WhatsApp/
E-mail: marro.valery@ya.ru
Сайт: lekin.jimdo.com