7. 3. Оборона Севастополя. И. К. Айвазовский

        В октябре 1853 года, как мы уже говорили, Турция объявила войну России, Англия и Франция пошли на открытый разрыв с Россией и в марте 1854 года они официально объявили войну России. Так началась Крымская война. В июне 1854 года лондонская газета «Таймс» писала: «Главная цель политики и войны не может быть достигнута до тех пор, пока будет существовать Севастополь и русский флот».

        Айвазовский любил родину, любил флот. Его радовала каждая победа русских войск над неприятелем. Своей кистью художник стремился прославить победы русского флота и героизм моряков. Когда началась война, он не мог спокойно усидеть в Феодосии. Мысленно Айвазовский был в Севастополе. Он понимал, что судьбу отечества во многом будет решать Севастополь - русская военная твердыня на Черном море.

        Айвазовский решил отправиться в Севастополь и выставить там картины о великих победах черноморцев. Эти картины должны были воодушевить моряков на новые славные подвиги. Так понимал цель выставки своих картин художник-патриот. В марте 1854 года в столице Черноморского флота, Севастополе, Иван Константинович Айвазовский открыл выставку своих картин. Он не ошибся: на выставке, открытой в Севастопольском Морском Собрании, к картинам невозможно было пробиться, столько было желающих их посмотреть. Многие зрители приходили на выставку по нескольку раз.

         Три картины были в центре внимания. Первая, «Наваринский бой», изображала легендарное морское сражение 20 октября 1827 года, вторая картина, «Бриг Меркурий после победы над двумя турецкими судами встречается с русской эскадрой» и третья картина, «Синопский бой», где художник изобразил недавнюю победу Черноморского флота - сражение 18 ноября 1853 года. Эта победа уже в этой Крымской войне. На ней запечатлен последний большой бой парусного флота. Полотно «Синопский бой» было для севастопольцев не просто картиной. Это была сама жизнь, полная опасностей и героизма, овеянная высоким дыханием тех дней.

         Приходил на выставку и Павел Степанович Нахимов. Он долго стоял перед картинами о Синопе. В начале внимательно осмотрел картину, которая изображала начало сражения, когда подбитые метким огнём неприятельские корабли только начинали гореть, а один фрегат был взорван, потом подошёл к картине на которой была изображена ночь после боя: город в пламени и отблеск пожара освещает русскую эскадру, стоящую в месте только что законченного сражения. Пожимая руку Ивану Константиновичу после осмотра выставки, Нахимов произнёс:

- Картины чрезвычайно верно сделаны. Удивляюсь, Иван Константинович, вашему гению… Столько лет знаю вас, но не могу постичь, как можно, не будучи на месте, так верно всё изобразить… непостижимо!

        Айвазовский уезжал из Севастополя в воскресный день. Приморский бульвар пестрел от множества гуляющих севастопольцев. Играли военные оркестры. Художник окинул взором город как бы пытаясь запомнить его в этой простоте и великолепии мирной жизни. Начиналась военная весна 1854 года. В Севастополе уже ярко зеленела трава в многочисленных скверах, листики на деревьях были молочно – зеленоватого цвета. Всё благоухало радостно и чисто для глаз окружающих. Кто бы мог подумать, что скоро закончится все это беззаботное веселье воскресных дней на Приморском бульваре! И последнее, что запомнил Айвазовский в Севастополе, посмотрев на Южную бухту, которая выкатывала синеватые воды в открытое море - это вид стройных парусных кораблей, спокойно и завораживающе качающихся на морской глади, освещённой золотом разлитой краски по поверхности воды.

        Все лето Айвазовский жил в беспокойстве. Россия оказалась неподготовленной к войне. Громадные пространства русского государства не были связаны железнодорожными путями. Железная дорога существовала тогда только между Петербургом и Москвой. Он видел, как это губительно отражалось теперь на ходе войны: нельзя было вовремя доставить вооружение, продовольствие и армию к месту военных действий. Русский военный флот состоял из парусных судов, которые целиком зависели от направления ветра. Военная техника отличалась крайней отсталостью: полет пули русских ружей не превышал трехсот шагов. У французов и англичан флот был паровой, их ружья стреляли на тысячу двести шагов.
Опасность угрожала не только Севастополю, но и всему Крымскому полуострову. 21 сентября высадился десант в незащищенной Ялте. Два дня продолжался в городе невиданный грабеж и беспорядки.
 
        В Феодосии жители забеспокоились. Домашние уговорили Айвазовского уехать. Он перебрался с семьей в Харьков. Иван Константинович намеревался на новом месте написать несколько картин из малороссийского быта. Но для работы ему недоставало сосредоточенности, ничем неомраченного душевного покоя. С тех пор как он переехал в Харьков, тревога не покидала его. С большим опозданием доходили сюда вести о военных событиях. Айвазовский не выдержал. Оставаясь глухим к сетованиям и мольбам родных, он отправился в Севастополь.

       Весть о том, что великий художник в городе быстро распространилась среди защитников и жителей города. Айвазовского встречают и сопровождают, по возводимым укреплениям Корнилов и Нахимов. Все поездки великих полководцев с великим художником сопряжены с постоянными обстрелами города. Ещё не так давно весной, приезжая с выставкой в первой фазе войны, Айвазовский любовался кораблями на рейде, у причалов, а сейчас с глубокой скорбью он глядел на верхушки мачт затопленных кораблей. Среди них и его корабль, с которого он в составе русских войск высаживался десантом у Субаши и глазами опытного художника он узнал мачту того самого линейного корабля «Силистрия». На нем он провел незабываемые дни тогда на своей первой войне! Печальное зрелище – затопленные корабли его Величества. Волны накатывались на мачты, тихо их раскачивали, словно кресты на кладбище, торчащие из воды. Передвигаясь с Корниловым и Нахимовым, Айвазовский внимательно запоминал всю обстановку войны в городе, общался с солдатами и матросами, с простыми жителями, массово вышедшими для сооружения укреплений от неприятеля. Побывав на нескольких бастионах, Владимир Алексеевич обратился к Айвазовскому:

- Иван Константинович, а теперь милости просим на Малахов курган, это очень важное звено в цепочке обороны города!

- Я готов, Владимир Алексеевич!

- А вот Павел Степанович Нахимов нам поможет разобраться в этом хитросплетении военных коммуникаций.

- Поехали, поехали, господа, на сегодня у нас ещё очень много дел!

       Выехав на Малахов курган, разговор продолжился. Нахимов принялся исполнять указание Владимира Алексеевича:

- В случае решительного неприятельского штурма, будь то с северной или с южной стороны Севастополь, надо признаться, совершенно лишен поддержки полевой армии, и будет очевидно обречен, если не придёт поддержка, очень большой перевес, Иван Константинович, у неприятеля. Конечно делаем всё возможное, как видите, чтоб укрепить город.

         Владимир Алексеевич подключился, чтобы прояснить ситуацию:

- Видите ли в Северном укреплении стояло всего 29 тяжелых орудий, между тем союзный флот мог видеть и обстреливать продольно все левое крыло позиции. Часть матросов, к стыду нашему имеет ещё старые кремневые ружья и даже лишь абордажное оружие.

- А южная сторона? Она прикрывается низкими брустверами для орудий и несколькими окопами для пехоты! Кроме того, на важнейших пунктах позиции укрепления на сегодняшний день едва достигают по своим размерам временной профили, - продолжил Нахимов.

- Очень сложно, очень, - проговорил Корнилов.

        Подъехали на Малахов курган, на котором, кроме башни, никаких сооружений возведено не было. На месте 2-го бастиона на голой скале была устроена 6-орудийная батарея для действия по Килен-балочной высоте. По обе стороны этой батареи тянулись каменные завалы, примыкавшие к садовой ограде в Ушаковой балке. На месте 1-го бастиона была также возведена 4-орудийная батарея полевой профили. Казарма 1-го бастиона была вооружена 9 полупудовыми единорогами. Матросы и солдаты оживились, увидев начальство и знаменитого художника. Корнилов обратился к ним:

- Братцы, царь надеется, что мы отстоим Севастополь; да нам и некуда отступать, позади нас море, впереди неприятель. Помни же – не верь отступлению. Пусть музыканты забудут играть ретираду; тот изменник, кто протрубит ретираду! И если я сам прикажу отступать – коли и меня!

        Неумолкаемое «Ура!» было ответом трудившихся над совершенствованием укреплений солдат на слова начальника. Айвазовский подивился силе духа солдат и ещё больше проникся чувством уважения к адмиралам, умеющими находить нужные слова солдатам и матросам под свистом пуль и снарядов, чтобы поднять им настроение и боевой дух! И опять закипела неимоверная деятельность, несколько человек впряглись в растяжки и налегли на орудие, покатив его дальше к брустверу, другие понесли снаряды, доставленные с кораблей. Проходя по укрепленной местности в расположении кургана, Айвазовский увидел, что ведут земляные работы и вольные мастеровые, и рабочие, и городские обыватели, и женщины, и даже дети.

- Да, действительно всенародная защита любимого города! – проговорил с восторгом вслух художник.

- Да, да, уважаемый, Константин Иванович, это именно всенародная! - воскликнул Корнилов.

- Оборонительные работы в Севастополе ведутся и днем, и ночью одновременно по всей оборонительной линии. Работают не только солдаты и моряки, но и все гражданское население. Женщины работают наравне с мужчинами. Одна батарея была целиком сооружена женскими руками, поэтому её уже называют “девичьей”. Ночью работают при свете факелов и фонарей, дорогой! – проговорил Корнилов.

        В это время раздались орудийные залпы с моря. Нахимов, поправив фуражку:

- Это в отражении нападения противника принимают участие находящиеся на рейде наши севастопольские пароходо-фрегаты “Владимир”, “Херсонес”, “Громоносец” и линейный корабль “Чесма”, очень продуктивно они своим огнем поражают наступающего врага и его резервы, Иван Константинович.

        Нахимов забирается на бруствер, ему подают подзорную трубу. Адмирал спокойно прильнул к окуляру и всмотрелся в сторону противника.

- Ох, супостат, и палит всё по городу, чтоб тебя… передаёт трубу Айвазовскому:

- Вон туда смотрите, Иван Константинович, видите группу деревьев, вот левее у них и есть траншеи и их передний край!

        Иван Константинович внимательно посмотрел в подзорную трубу, посмотрел левее группы деревьев, но выделить что – то для себя ценного не смог.

- Видно в трубу тоже смотреть на войне, чтоб разобраться, не каждый то и может, - подумал он.

       Только два дня пробыл Айвазовский в воюющем Севастополе. Бомбардировка почти не прекращалась. Корнилов понимал, как важно сохранить жизнь художника.  Два дня он рисует под непрекращающейся бомбардировкой, не обращая внимания на просьбы и даже приказы. Через два дня пребывания художника в Севастополе, Корнилов отдаёт официальный приказ художнику Айвазовскому покинуть осажденный город. С одной стороны, художник делает действительно большое дело — оставляет потомкам память о севастопольских событиях, с другой — весьма вероятный исход — смерть самого Айвазовского. Корнилов не желает рисковать жизнью художника, и после препирательств, уговоров, просьб, Иван Константинович вынужден вернуть¬ся в Харьков. Его кисть должна была запечатлеть для современников и потомков подвиг Севастополя. Ивану Константиновичу пришлось подчиниться приказу своего друга и покинуть осажденный город.

       Расставание с Корниловым и Нахимовым было коротким, но запомнилось Айвазовскому на всю жизнь. Заходило солнце; ощетинившийся Севастополь, грозный и величественный, утопал в серо-золотой пыльной дымке. Да, это уже был не тот весенний, радостный город, с зелёной листвой деревьев, зелёными клумбочками, с пестротой разноцветных цветов.

- Боже мой, что делает война, что она делает. Надо ехать работать, работать, передать людям всё, что увидел, прочувствовал в этом родном фронтовом крымском городе, твердыне Руси и русского флота – Севастополе!

        Иван Константинович не только стремился лично поучаствовать в Крымской войне, написать картины о тех днях, но и занимался благотворительностью для ведущей кровавые бои армии в Крыму. Во время Крымской войны 1853-1856 годов художник пожертвовал Феодосийскому военному госпиталю 150 рублей для покупки холста на тюфяки. А из своего поместья он разрешил взять солому для их набивки «сколько таковой потребуется». Факт благотворительности Айвазовского не остался незамеченным. В феврале 1855 года «...за похвальный опыт сочувствия к раненым воинам» художнику была объявлена благодарность от государя императора.

        Едва Айвазовский успел вернуться в Харьков, как его догнала страшная весть: 5 октября на Малаховом кургане был смертельно ранен Владимир Алексеевич Корнилов. В этот день неприятель обрушил со своих кораблей шквальный огонь на Севастополь. Севастопольцы мужественно держались. За несколько минут до смерти Корнилову сообщили, что сбиты английские орудия. Умирающий Корнилов произнес:«Ура!» - это были его последние слова.

        Из всех событий той поры долгое время внутреннему взору художника всё чаще и чаще представлялся Малахов курган, представлялся и не давал покоя, ждал своего воплощения на полотне. Там погиб Владимир Алексеевич Корнилов. Эта картина должна была явиться данью памяти его друга и великого соотечественника. Прошли долгие годы, пока сюжет картины «Малахов курган» окончательно сложился в воображении Айвазовского.

        В ту эпоху русские матросы и солдаты не были в состоянии осознать сущность этой войны, в чьих интересах она велась и какова была ее политическая цель. Но они видели, что враги вторглись в Россию, и чувствовали самую настоятельную потребность выгнать захватчиков из пределов своей страны. В обороне Севастополя русский народ еще раз показал всему миру свои высокие боевые качества.
(Продолжение следует. Полностью можно прочитать в Литрес, набрать Александр Смольников)