Ноябрь - месяц дождливый

               Ноябрь – месяц дождливый
               
   Начало этой истории заложили события, произошедшие в 90-е годы XX столетия в Советском Союзе, и они были грандиозные: страна резко поменяла свой политический и государственный строй. Экономика  рухнула.
В поисках заработка советские люди, особенно учёные, соблазнённые щедрыми «грантами» бывших идеологических противников, потянулись на Запад. И наш герой – один из них.
        Но прежде чем поведать о судьбе героя, нам, дорогой читатель, нужно обязательно узнать о странном эксперименте, который провели американские военные в 1941 году. Именно результат этого эксперимента впоследствии привёл к трагической развязке в нашей истории. Итак… 
               
                Все события в мире  совершаются обычными людьми.               
                И только время делает некоторые  события историческими,
                а людей,  их совершивших, – великими  или преступниками.

                Странный эксперимент
Оглавление
Вступление. 
Необычный проект                1
Странный эксперимент. Эсминец «Элдридж»                6
Ноябрь – месяц дождливый
Встреча в баре                9
Кэтрин                11
Чрезвычайное происшествие                15
Следователь Фаррел                19
Откровенный разговор                21
Служба внутренней безопасности                26
Калинин                35
Сэм Макгроген                48
Жаклин Мэрой                52
Совещание сотрудников                57
Тим Фаррел                62
День благодарения                67
Трагическая развязка                74
               
Вступление
               
 Смешно размахивая руками и раздражённо бормоча, по коридорам главного штаба военно-морских сил США шёл явно расстроенный  человек.
 – Бюрократы… Результаты им подавай! – недовольно бурчал он. – Теория без практики мертва. Такие вещи надо бы знать! Идиоты!
Словно ища поддержки у проходящих мимо него офицеров, человек остановился и громко произнёс:
 – Без натурных экспериментов моя идея далека от реальности. Вы-то это понимаете, господа?
Удивлённый необычными словами гражданского посетителя, один из офицеров остановился.
– Нет, сэр, представляете! Ваше начальство мне, учёному, заявило: «Такие деньги на ваш сомнительный проект в бюджете морского ведомства не предусмотрены», – со злостью произнёс человек и, чертыхнувшись, продолжил свой путь.
На вопросительные взгляды проходивших по коридору коллег офицер пожал плечами и покрутил у виска пальцем: мол, ненормальный.    
    Уже выйдя на улицу и немного остыв, расстроенный человек стал мучительно перебирать в памяти своих знакомых, имеющих хоть какое-то  отношение к морскому ведомству. Наконец вспомнив, облегченно вздохнул: «Завтра же пойду к…»  Закончить мысль он не успел. Резкий скрип тормозов заставил его обернуться. И тут же бампер чёрного  «Форда»  довольно больно толкнул его сзади. Из окна автомобиля выглянуло испуганное лицо молодой женщины. Пострадавший недоумённо воскликнул:
    – В чём дело? На дорогу смотреть надо!
    Но тут его взгляд упал на огромные испуганные глаза красивой брюнетки. Сердце мужчины сладко заныло.
     Оценив ситуацию, а главное, разглядев сквозь переднее стекло, что женщина за рулём одна, он схватился рукой за сердце в районе правого плеча.
     Между прочим, сердце, как мы знаем, у всех нормальных людей с левой стороны, но, видимо, такие мелочи мужчину не интересовали. Главное – конечный результат. И, прикрыв глаза, пострадавший стал медленно и картинно клониться на капот, всем видом показывая серьёзность травмы.
   «Надеюсь, на улице не оставит, а там разберемся», – прикинул он.
 Однако, дорогой читатель, не будем вторгаться в подробности дальнейшего развития событий этого небольшого дорожного происшествия. Каждый имеет право на свою, скрытую от посторонних взглядов личную жизнь, тем более, лауреат Нобелевской премии  Альберт Эйнштейн.
Вскоре декабрьское утро 1941 года, не предвещавшее гражданам Соединённых Штатов Америки ничего плохого, взорвало страну страшным известием. Все вечерние газеты и радио в своих экстренных выпусках сообщили о национальной трагедии: Япония нанесла сокрушительный удар в Тихом океане по американским военно-морским и воздушным базам, расположенным в окрестностях Пёрл-Харбора  на острове Оаху. И  для Америки это был шок!
Уже через неделю ближе к обеду в квартиру Альберта Эйнштейна постучали. Оставшийся в одиночестве после смерти второй жены пожилой учёный не спешил жениться в третий раз: забота о нём  сестры Майи и приёмной дочери Марго его вполне устраивала. Но сегодня обе уехали по делам, обещав появиться к вечеру.
Услышав осторожный стук в дверь, находившийся в это время на кухне хозяин квартиры попросил недавно пришедшего в гости коллегу Бадди Санти открыть дверь. На пороге стоял морской офицер, держа в руках небольшой конверт.
– Извините, сэр! Мистер Эйнштейн? – козырнув, спросил моряк.
Гость машинально кивнул.
 – Вам пакет, сэр!  – и офицер вложил в руки растерявшегося гостя  послание. Повторно козырнув, посыльный резко развернулся, и уже через пару секунд на лестничных маршах послышался дробный стук его каблуков. 
– Что там, Бадди? 
Санти протянул конверт. Эйнштейн аккуратно вскрыл его.   
– О как! Фантастика! Меня приглашают в штаб военно-морского ведомства «…по вопросу финансирования ранее поданного Вами, господин Эйнштейн, проекта придания «невидимости» боевым кораблям, а также их защиты от электромагнитных мин и самонаводящихся торпед противника», – прочитал он. – Ну вот, война с японцами! Вспомнили, наконец, о моём проекте. Да ты помнишь, Бадди… Меня тогда вежливо так отфутболили: мол, сэр, извините – денег нет. А вот теперь просят срочно посетить их. 
– Помню, конечно. По поводу твоего проекта уж поехидничали всласть, – проворчал коллега. «Не проще  ли мистеру Эйнштейну сделать корабль невидимым с  помощью обычной дымовой завесы? И тогда вовсе незачем обращаться к такой сложной теоретической проблеме. До сих пор, господа, никто не брался применять подобные теории на практике ввиду чрезвычайной сложности требуемого оборудования и больших затрат энергии».
– Не забуду этих умников, Бад! Черт возьми, нужна национальная трагедия, чтобы эти бюрократы решились на моё предложение.   
Комната постепенно погружалась в вечерний сумрак.
Эйнштейн подошёл к окну, отдернул плотные шторы и замер, разглядывая улицу. Вечер уже вступил в свои права. Горожане, как обычно, спешили по своим делам. Взгляд ученого непроизвольно отметил маленькую деталь: никто из них не улыбался, на лицах застыла печать напряженности и тревоги.
На противоположной стороне улицы был виден небольшой ресторанчик, который он и один, и с коллегами часто любил посещать.
Обычно в это время суток в заведении свободных мест, как правило, почти не было. Хозяин, старый поляк, эмигрировавший в Штаты ещё три десятка лет назад, когда появлялись именитые посетители, тут же выходил из своего закутка и приглашал за собственный столик. Теперь сквозь окна ресторана были видны пустые столы: посетителей не было.
 Эйнштейн тяжело вздохнул:
– Да, Бадди, Америку ждут нелегкие времена!
 В комнате стало совсем темно.
– Включи торшер, Бад.
 Мягкий свет осветил довольно скромно обставленный кабинет: небольшой письменный стол, два стула по обеим его сторонам и сильно потертое кожаное кресло, занятое положившим ногу на ногу гостем.
 Несмотря на природную неряшливость хозяина квартиры, поверхность стола сегодня была чистой и, что удивительно, свободной от вороха вечных черновиков.  Только у края стола находился чернильный прибор да две-три небольшие и довольно потрепанные научные брошюры. 
Эйнштейн отодвинул стул от стола, сел и так же, как Санти, скрестил свои босые, в домашних тапочках ноги. Затем, запустив руку в свою шевелюру, помассировал затылок.
– Что молчим, коллега? Кажется, дело сдвинулось, как считаешь?
Бадди неопределённо пожал плечами.
– Видимо, о твоём пацифизме на время нужно забыть, Альберт. Вот сходишь к адмиралам, узнаем, чего они хотят. Зачем раньше времени планы строить?
Ничего не ответив, Эйнштейн задумчиво, с нотками грусти стал рассуждать:

– Что хочу сказать... С удивлением отметил для себя: за всю жизнь я так и не научился мечтать о личном. Всегда думал глобально: пытался понять существующие на сегодняшний день законы пространства и времени, определяющие бытие всего человечества на столетия вперед.
 – И, кажется, тебе это удаётся, Альберт, – усмехнулся коллега. – Хотя…  Если вспомнить, что и русский учёный Циолковский, и ряд оппонентов, не принявших твою теорию относительности, не поленились в 1931-м, кажется, выпустить против тебя труд «Сто авторов против Эйнштейна».
Эйнштейн хмыкнул:
– Сто?!.. Будь я не прав, хватило бы и одного! А Циолковский не участвовал в том опусе. Он спорил со мной по вопросу скорости света… Это да!  И понять русского «мечтателя» можно: иначе как же тогда его теория заселения космоса?!..
Усы Эйнштейна смешно дёрнулись вверх, но полумрак скрыл эту озорную мальчишескую гримасу. Учёный взял со стола брошюру.
– Читал её?
– Левитация?.. Ею ещё Тесла занимался. До чего же умный человек. 
– Она самая. Видимо, мой проект заставил военных чинуш вспомнить обо мне. Грешно говорить, но война, как ни печально, – двигатель прогресса.
– Но если твоя, Альберт, теория Единого поля верна… Хм… Страшно даже подумать.
Эйнштейн почесал затылок.
– Что будет с предметом – считай, кораблем, хочешь сказать? Возможно и самое невероятное – искривление пространства.
– По крайней мере, как я понимаю, ты на это рассчитываешь, – неуверенно произнёс Бад.
– Рассчитываю, мой друг, рассчитываю. Под воздействием разности потенциалов в атмосфере накачанный достаточной электромагнитной энергией корабль запросто может переместиться в другую точку. Вот тебе и левитация!..
 В возбуждении Эйнштейн вскочил со стула и нервно зашагал по комнате. 
– Электромагнитное поле, образовавшееся вокруг корпуса судна, может самостоятельно взаимодействовать и с магнитным излучением космоса, и с магнитным полем Земли, и черт его знает еще с чем, – бормотал  учёный.
– А температура воздуха, облачность, грозовые разряды? Положение Луны, в конце концов... Всё каким-то образом будет влиять на процесс, который невозможно рассчитать, – удивившись возбуждённости коллеги, с заметным волнением вставил Бадди.
– Ты прав! Это наверняка будет влиять на дальность и направление перемещения объекта.
От этих предположений в груди Эйнштейна глухо застучало сердце, ладони стали влажными, лоб покрылся испариной. Но через какое-то время он успокоился. Опять сел, закрыл глаза. 
– Ну, допустим, Альберт, это случится! Что будет с кораблем? А с экипажем? Как считаешь, Альберт, если эксперимент все-таки состоится...
Эйнштейн вздрогнул. У него разболелась голова. Маленькими молоточками застучало в висках. Учёный стал растирать их. И затем решительно и твёрдо  произнёс:
– Ты прав, мой друг! Сто раз прав! Людей на борту быть не должно.
Боль не проходила.
– Видно, возраст дает о себе знать. Давление… – со вздохом произнёс Эйнштейн.

– А что ты хочешь? Шестьдесят два года… не шутка, Альберт. Как насчёт кофе? Я бы выпил чашечку.
Эйнштейн нехотя встал, для разминки сделал руками  пару круговых движений и направился на кухню. Его товарищ последовал за ним.  Наполнив медную турку водой, Эйнштейн поставил её на газ.
– Давай, кофеман, мели зёрна.
Бадди насыпал зёрна в ручную кофемолку: бодрящий запах распространился по всей квартире. Через несколько минут кофе был готов.
Он отыскал среди посуды свою любимую чашку с толстыми стенками и чашку поменьше для гостя. Чтобы опустилась аппетитная пенка, осторожно постучал ложечкой по краю турки. Затем разлил по чашкам ароматный напиток. С чашками кофе в руках друзья вернулись в кабинет.
Сделав по глотку, учёные продолжили беседу. Хозяин квартиры опять взял в руки брошюру, открыл первую страницу.
 «Телепортация» – слово, которое ввел в обиход Чарльз Форт для того, чтобы описать явление переноса предметов из одного места в другое без видимого применения или участия физической силы…
– Странное исчезновение арестанта из тюрьмы… Читал, помню… Но, честно,  не верю, – вяло произнёс Бад.
Эйнштейн перевернул несколько страниц давно знакомого ему текста: содержание всей брошюры он знал почти наизусть. Речь в ней шла о необычном исчезновении и возвращении обратно в камеру некоего заключенного в одной из американских тюрем.


– Вот я и хочу понять: вымысел это или нет? Есть ли хоть какой-нибудь элемент правдоподобности в исчезновении заключённого?  Что это? Версия журналиста или на самом деле не объяснимый наукой факт? В моём случае создание невидимости корабля, с точки зрения современной науки, пусть и абсурдный проект, но хотя бы с применением специального оборудования... А тут! Без малейшей техники… Бред какой-то! Нет уж, увольте,  я не верю, – в заключение решительно высказался учёный. 
Однако Бадди уловил в интонации товарища некоторые нотки сомнения, и в спор не стал вступать.
Эйнштейн открыл последнюю страницу брошюры:
    – «Люди исчезали в прошлом и в настоящем тоже будут исчезать. Это факт! Одни исчезают раз и навсегда по своей или чужой воле, другие неожиданно возвращаются. И те, которые возвращаются, толком не могут объяснить своё исчезновение, тем самым задают науке новые загадки», – прочитал он заключение.
 – Интересно, а как это явление – телепортация... Если оно на самом деле существует, сочетается ли там, наверху, с Богом? Есть ли об этом упоминание в Библии? Как считаешь, Альберт?
Видимо, на подобный вопрос Эйнштейну отвечать приходилось часто, так как, фыркнув, он сразу ответил коллеге:
– Говоришь, Бог! А есть ли он?
Бад с удивлением посмотрел на своего друга.
– Слово «Бог» для меня – всего лишь проявление и продукт человеческих слабостей. А Библия?!.. Библия – свод почтенных, но несколько примитивных, я бы даже сказал,  ребяческих, еврейских мыслей и легенд,  придуманных моими весьма далёкими предками. Но хочу заметить, мой друг,  по землям Палестины почти две тысячи лет назад ходил не один только Христос! 
– Ну да! Побеждает сильнейший! Так ведь и левитация тоже пока ещё только, как ты говоришь, легенда, не более. А что скажешь по поводу перемещения бессмертных человеческих душ…  Явление реальное?
– Я не верю, Бадди, в бессмертие души. Хотя слабые умы, одержимые страхом или нелепым эгоизмом, находят себе пристанище в такой вере. И, как говорится, на здоровье!
– Нет, Альберт, я бы не стал так категорично рассуждать. Надеюсь, когда-нибудь наука и это объяснит. Впрочем, – махнув в сторону брошюры, устало добавил Бад Санти, – если это не очередные розыгрыши скучающих от безделья журналистов. 
 Но его друг не слышал, в голове Эйнштейна уже созревал план первоначальных мероприятий для осуществления своего проекта.

Странный эксперимент. Эсминец «Элдридж»

По мощённой булыжником широкой улице, ведущей в порт, держа за руку девочку лет восьми-десяти, торопливо шёл молодой морской офицер в чине лейтенанта.
– Вот, сестрёнка, видишь, как из небольшого городка, каким была раньше  Филадельфия, он превратился в известный на всю Америку и за её пределами город.
– Почему, Рич? – едва успевая за братом, спросила девочка, – и кто так назвал наш город?
– Ну, кто назвал, я не знаю, сестрёнка, но с греческого языка Филадельфия переводится как «Город братской любви». Видела в центре небольшое двухэтажное с колокольней здание?
Девочка покачала головой:
– Нет.
– Вы ещё с классом ходили туда на экскурсию…
– Я болела тогда, ты забыл.
– Точно! Так вот, в 1776 году в стенах этого здания была провозглашена Декларация  независимости, а через одиннадцать лет – Конституция Соединенных Штатов Америки.
Показались массивные портовые ворота.  За ними находились причалы для военных и гражданских судов. Немного поодаль от основных причальных линий располагалась гавань военной судоверфи. Лейтенант подготовил пропуск.
 Нельзя сказать, что гавань была сверхсекретной, но это не означало и свободного входа туда без специального пропуска. Дежурившие на контрольно-пропускном пункте охранники наотрез отказали молодому лейтенанту с эсминца «Элдридж», стоявшего в доке на переоборудовании, пропустить его с сестрой на территорию причала. На все просьбы симпатичного  офицера, что он хочет показать девочке  свой корабль, охрана отвечала: «Не положено, сэр!»
 Девочка испуганно глядела на взрослых, удивляясь их несговорчивости. «Плохие дяди», – решила она.
– Рич, почему мы не можем посмотреть на твой кораблик? Что здесь плохого?
Но брат только виновато пожал плечами…

Наступил день начала эксперимента. Стоящий на стапелях внутри дока эсминец «Элдридж» готовился к выходу.
Загудели мощные насосы, закачивая в чрево дока морскую воду.  Высокий борт  корабля  стал медленно опускаться. Вот уже нижняя часть надписи «Тише ход. Не швартоваться», нанесенной белой краской по борту дока, стала потихоньку скрываться под водой.
– Господи, наконец-то закончилось это странное переоборудование, – находясь в рулевой рубке, вслух и с явным облегчением произнёс командир эсминца Моусли. 
И тут же, обращаясь к вахтенному офицеру Ричарду Прайсу, добавил:      
– Интересно, как повлияют на остойчивость корабля десятки тонн электрического кабеля, проложенного по всему судну, и непонятного назначения электрические щиты? Как думаете, лейтенант?
– Расчет остойчивости после переоборудования показывает безопасные цифры, сэр. Но чем черт не шутит, – за лейтенанта ответил старший помощник.      
– Сэр, говорят, нас ждет какой-то необычный эксперимент, – не совсем уверенно высказался Прайс. 
– Поживём – увидим.
Хмурым октябрьским утром 1943 года эсминец «Элдридж» встал посреди бухты. По главной палубе корабля забегали матросы, выполняя распоряжения командира.
      Плотный туман, опустившийся ночью, к шести утра стал потихоньку рассеиваться, обозначив на причале группу людей. Промозглая сырость, низкая облачность и смешанная с туманом предрассветная серая мгла создавали у всех участвующих в эксперименте атмосферу тревожного беспокойства.
Военные специалисты из управления морских исследований, держась особняком от остальных участников, пили из термоса горячий кофе и курили. У самого края причала на треноге стояла кинокамера, и оператор, молодой парень в полувоенной куртке и сдвинутой набок модной с небольшими полями шляпе, с волнением разглядывал небо. Учёные мужи оживленно спорили, доказывая что-то друг другу. Среди спорщиков особенно выделялись двое.
Одним из них был физик Брэд Рейнхард, человек высокого роста, в старомодной чёрной шляпе, распахнутом плаще, с неизменной трубкой во рту, которую он безуспешно пытался раскурить. Судя по его судорожным движениям, он сильно нервничал. Нервозности ему добавлял слабый утренний бриз, мешавший  раскурить трубку. В таком же нервном возбуждении находился и второй человек – директор военно-исследовательского бюро Карл Альбрехт. Небольшого роста и тоже в плаще, но в отличие от коллеги застёгнутом наглухо, Альбрехт держал в руках свою шляпу и, жестикулируя свободной рукой, что-то говорил коллеге. Возбуждённое состояние директора было понятно: именно он настоял на проведении подобного эксперимента и в случае неудачи отвечать придется именно ему.
Помимо всего, причиной дополнительного раздражения обоих учёных был отказ автора проекта, Альберта Эйнштейна, от участия в данном мероприятии. Мотив его отказа они знали и, в принципе, были согласны с ним. Однако, с точки зрения чистоты эксперимента, оба смогли убедить военное ведомство, что во время необычного эксперимента экипаж должен быть на борту корабля. Хотя в душе учёные слабо верили, что вообще что-то может произойти.
– Жаль, Никола Тесла немного не дождался этого дня. Умер старик в январе, – вытащив трубку изо рта, пробормотал Брэд Рейнхард.
За несколько минут до начала исследований разговоры на причале как по команде смолкли. Все с напряжением глядели на стальной борт эсминца, стоявшего к ним левым бортом. Руководители эксперимента с любопытством и определенной долей страха смотрели на корабль, пытаясь представить себе, что сейчас  может произойти. Напряжение достигло наивысшей точки.
Но вот наступил час «Х». По команде командира эсминца рубильник подачи электроэнергии был включен. Через секунду воздух вокруг корабля стал темнеть, возник зеленоватый туман, подсвеченный как бы из глубины. И этот туман вплывал в тёмный,  кажущийся очень плотным воздух.
Это было необычное, чарующее зрелище. Но тут очертания эсминца вдруг стали  быстро тускнеть и сливаться с темным пространством, окружавшим корабль. И только узкая зеленоватая окантовка по всему периметру корпуса судна на поверхности воды указывала на присутствие корабля внутри этой черной воздушной массы. Вскоре и зеленоватая полоска стала исчезать. Темная масса пространства быстро серела, и через секунду все исчезло. Горизонт был чист…
На глазах изумленных людей корабль вдруг пропал из поля зрения. И только непонятное углубление (словно след во влажном песке) на поверхности воды от корпуса эсминца говорило о присутствии в этом месте предмета весом в несколько тысяч тонн. Но и этот след через несколько секунд исчез.
Кинокамера беспристрастно фиксировала это сказочное превращение реальности в фантастический миф о шапке-невидимке.
Растерянные участники эксперимента стояли в полном недоумении: они не могли поверить в случившееся. Находившиеся на эсминце офицеры, тоже были в растерянности. Они увидели, как очертания портовых зданий, причальной стенки и наблюдатели, стоявшие на ней, стали расплываться и словно таять на глазах.  Вскоре всё исчезло в кромешной темноте.
Находясь на верхнем мостике ходовой рубки, командир дал указание Ричарду Прайсу немедленно спуститься на главную палубу и проверить физическое состояние членов экипажа. Прайс не успел выполнить приказ. Внезапно перед его глазами  возникла тьма. Сознание помутилось, ощущение реальности исчезло.   
Всё это длилось секунды, и вдруг опять вспыхнул яркий свет. «Элдридж» стоял в акватории другой военной базы...
– Норфолк! – удивлённо вскрикнул командир.
Знакомые очертания причальных линий этой базы хорошо запомнились командиру Моусли: он прослужил здесь несколько лет и отлично знал эти места. Помимо всего, совсем рядом с эсминцем оказался военный тральщик «Эндрю Фьюресет». Моусли даже разглядел стоящего на палубе тральщика знакомого ему офицера. Тот испуганно тер глаза руками, таращась на внезапно свалившийся с неба корабль.
Немая пауза длилась недолго. Офицер с тральщика не успел даже открыть  рот, чтобы хотя бы крикнуть «Мать твою!», как видение стало медленно  растворяться, пока не исчезло совсем.
Ту же картину наблюдали и на эсминце. Эту паузу нарушили одновременно старший помощник и вахтенный офицер Прайс.
– Что это, сэр? – испуганно воскликнули они, обращаясь к командиру.
Моусли неопределенно пожал плечами.
Но уже через мгновение видение исчезло. Опять возникли пустота и тьма. Перед взором ничего не понимающих офицеров и матросов  картина реальности вторично поменялась.
Эсминец очутился на старом месте. Как и несколько секунд назад, с корабля можно было видеть знакомую картину: гавань и группа людей на причале. Командир эсминца резким голосом отдал команду об отключении электропитания.
Потрясённые скорее от испуга, чем от картины фантастического  исчезновения на их глазах корабля, наблюдатели хриплыми звуками выражали свой непонятный и для них самих восторг.
Эсминец стоял целым и невредимым, слегка покачиваясь на легкой волне. Однако минутное замешательство прошло. Все участники эксперимента вздохнули с облегчением. Они разглядывали друг друга, недоверчиво  переводя взоры на мирно стоящий посреди гавани корабль. Всех волновал один и тот же вопрос: «Наваждение или групповой гипноз?» Никто уже не верил, что корабль только что исчезал из виду. Военные с подозрением смотрели на ученых
– Да и не могло ничего произойти, господа! Учёные что-то подстроили, скорее всего. Деньги, господа, деньги! Надо же им оправдать немалые средства, потраченные на эксперимент, – раздался чей-то голос.
Все повернули головы в сторону главного виновника неудачного эксперимента. Карл Альбрехт стоял не шелохнувшись. Его бледное лицо застыло от испуга. Ошарашенный учёный муж  размышлял: "Значит ли это…" 
Но тут до него дошло… Альбрехт показал рукой в сторону корабля и, затрудняясь произнести громко слова, зашептал:
–  Невероятно… Борт, господа, борт другой…   
Все наблюдатели  посмотрели в сторону эсминца. И тут по причалу пронесся   удивленный вскрик. Действительно, корабль  стоял к ним другим, теперь уже правым, бортом. В воздухе повисла тишина.
«Никакие силы при полном штиле не могли за столь короткое время развернуть корабль на сто восемьдесят градусов», – мелькнула у наблюдателей одна и та же мысль.
Не веря своим глазам, Рейнхард кинулся к краю причала, он словно хотел дотянуться до стального корпуса эсминца. При этом физик зацепил распахнувшейся полой плаща треногу с кинокамерой. Аппарат опрокинулся, ударившись объективом о бетонную поверхность. Осколки стекла от разбитых линз и сама кинокамера вместе с отснятой кассетой с тихим всплеском полетели в воду. Издав крик отчаяния, кинооператор схватился руками за голову.   
А с находящимися на палубе эсминца членами экипажа творилось что-то странное: одних выворачивало наизнанку, отчего вся палуба была покрыта рвотой, другие дико кричали и размахивали руками, карабкаясь по трапам. Ходовой мостик был пуст. И только с главной палубы эсминца в сторону причала что-то кричал лейтенант Прайс. Однако его слов нельзя было разобрать, и через секунды, подогнув колени и судорожно цепляясь руками за леерное ограждение, он стал медленно оседать. По его лицу пробежала судорога, глаза  закрылись. Ричард Прайс потерял сознание. Тело офицера распласталось по палубе.
Людей на причале охватил ужас…

                Ноябрь – месяц дождливый

Встреча в баре       
                1992 год. г. Тампере. Финляндия.               
 Приглушённо звучала музыка. Небольшой уютный финский бар отеля «Виктория» был почти полон, что и неудивительно: участники международного симпозиума, проживающие в этом отеле, ясное дело, не смогли пройти мимо бара, не пропустив по рюмке-другой перед ужином.
Американец Дик Флейт стоял посреди бара и разглядывал зал, пытаясь найти свободное место. Мест не было. Он уже было хотел направиться в свой гостиничный номер, его долговязая фигура развернулась в сторону выхода, но тут  его взгляд нащупал в дальнем углу оживлённо беседующую молодую пару, за их столом два стула пустовали.
«Буду лишним», – резонно отметил Флейт. И тут его внимание привлёк громкий смех, доносящийся из того же угла зала: там веселилась шумная компания, и за их столом был свободный стул. Трое мужчин что-то горячо обсуждали. Судя по их раскрасневшимся лицам, выпили они уже немало.
Обеим компаниям мешать не хотелось. Дик покорно побрел к стойке, за которой стоял бармен, твёрдо решив не размениваться на коктейли, а начать с виски.
 – Знаю я эти фокусы! – пробубнил он. – Смешают остатки чего-нибудь дешёвого из разных бутылок… А ты пей это пойло… 
Усевшись на высокий стул, Флейт, как в молодые годы, лихо развернулся, при этом  рукой сбил с поверхности стойки пустой фужер.
Несмотря на шум в зале, звон разбитой посуды привлёк внимание посетителей, на мгновение установилась тишина. Дик изобразил на лице виноватую улыбку и развёл в стороны руки, как бы говоря: «Все нормально, ребята. Отдыхайте дальше». Вслух же буркнул подскочившему бармену:
 – Посуду надо убирать вовремя, приятель. Платить не буду.
Главный козырь его невиновности – трезв. Бармен это понял и мялся, не решаясь предъявить претензию.
Краем глаза Дик успел заметить лица тех шумных мужчин: они тоже развернулись на звон разбитого фужера. В одном из них он узнал своего соотечественника профессора Стива Дорлинга, чему Флейт весьма удивился: «Вот это да! Непьющий профессор... Надо же! Вчера весь день  проторчали с ним на семинаре, однако на моё предложение посидеть в ресторане отказался, сказав, что не пьет. «Почти, не пью», – немного подумав, поправился тогда профессор.
А это кто с ним? Кажется, тот русский, что сегодня утром делал доклад через переводчика... Как же его фамилия? Из какой-то новой страны, Украины, кажется. Ладно, не велика птица. Развалили свою страну СССР, а теперь в поисках заработка шастают по Европе. Раньше призрак коммунизма бродил, теперь – его воспитанники».
Флейт развернулся в сторону терпеливо ожидавшего заказа бармена и недовольным голосом бросил ему сквозь зубы:
– Давай, парень, двойной виски, – и, предваряя вопрос в отношении льда, буркнул: – Нет, лед оставь себе.
В это время сзади кто-то осторожно похлопал его по плечу. Обернувшись, он увидел профессора.
– Мистер Флейт, – не совсем трезво произнёс тот, –  если не возражаете, прошу расположиться за нашим столом. Мы, – профессор смешно развёл руки в стороны, – правда, уже немного выпили, но хочется верить, вы нас догоните.
– Да уж не сомневайтесь, мистер Дорлинг, – чтобы не расстраивать коллегу, как можно убедительнее произнёс Флейт.
Мужчины за столом церемонно и подчёркнуто ровно, почти не качаясь, встали. Профессор представил им своего знакомого. Один из компании, худощавый, приятной внешности и средних лет мужчина, действительно был учёным из Украины, другой, долговязый молодой финн, оказался сотрудником университетского оргкомитета. Фамилии ни того, ни другого Дик не запомнил.
«Да и не надо, – решил он. – Не думаю, что еще раз с ними встречусь. Зря вообще на этот симпозиум приехал, только время потратил».
Пожав руки и получив положительный ответ на свой формальный вопрос «Как дела?», Флейт плюхнулся на стул, едва не расплескав виски.
Его руки – его беда. Зачастую они двигались, не согласовывая свои действия с хозяином. Дик знал об этом и всегда старался чем-то их занять. Вот и сейчас одной рукой он держал бокал, другой – тёр мочку уха.
– Как вам выступление нашего русского коллеги, мистер Флейт? Что-то в его докладе есть необычное. Не находите? Нет, не сверхпроводимость металла и не подтверждение эффекта Мейснера, это известно, а неожиданные, так сказать, побочные явления при этом. Как доказывает мистер Калинин, – надев очки, профессор указал на представителя Украины, – при известных условиях его опытный образец из металла может не только терять в весе, но коллега настаивает на возможности левитации этого предмета. Что вы думаете об этом? Говорите свободно, Дик. Наш коллега пока очень плохо понимает по-английски. Собственно, как и мы – по-русски.
– Ну и что? Что тут удивительного? – буркнул Флейт. – Зачем им наш язык  – социализм строили.
– Ну, что было, то было, чего теперь вспоминать об этом, мистер Флейт, – миролюбиво парировал финн.
– Верно, господа, верно! – согласился профессор. – Я хочу прежде всего выразить свою благодарность организаторам симпозиума за то, что они пригласили русского учёного на это мероприятие. Господа! Наука не имеет границ – это аксиома, не требующая доказательств.   
Профессор кивнул в сторону финна и продолжил:
 – Да, идея русского коллеги сама по себе далеко не новая, но прямо скажу: относительная простота достижения явления левитации – вот что главное.
– Идей много, мистер Дорлинг. И, как сами понимаете, во многих есть толк. Время покажет, какие из них реальные, а какие – плод фантазии, – неопределенно ответил Флейт, уставившись в свой бокал.
Его взгляд красноречиво говорил подвыпившему коллеге, что для продолжения разговора надо бы выпить. Профессор это понял. Дорлинг встал, огляделся: шум в зале постепенно стихал, посетители покидали заведение. Глядя на унылое лицо бармена, созерцающего пустеющий бар, профессор произнёс:
– Предлагаю выпить за встречу, – затем взглянув на Калинина, добавил: – И за наше будущее сотрудничество.
Флейт не понял, за какое сотрудничество его соплеменник предложил тост, но с готовностью поднял бокал.
Коверкая слова, Дорлинг произнёс фразу на ломаном русском языке:   
– Мистер Калинин, как у вас говорят,  «на посошок».
Никто не возражал. Все дружно выпили.

Кэтрин               
                1993 год. США. Штат Калифорния.
Кэтрин остановилась перед входом в парк напротив рекламных щитов. Красивые, переливающиеся всеми цветами радуги в вечерние часы, днём щиты теряли свою привлекательность, мало того, раздражали, тупо закрывая  обзор парковой территории.
Время до встречи тянулось медленно. Взглянув на часы, после недолгого раздумья Кэтрин нехотя направилась в парк. После бесцельного получасового блуждания она устала прогуливаться по посыпанным гравием дорожкам и решила присесть на находившуюся рядом с ней скамейку. Однако та была настолько пыльная, что, несмотря на усталость, девушка не рискнула на неё сесть. Её светло-серые джинсы тоже, прямо скажем,  не отличались чистотой, но кожаная, светлая, тонкой отделки курточка, ладно сидящая на чуть располневшей фигуре молодой девушки, диктовала свои требования. Другими словами, Кэтрин не хотела ее испачкать: джинсы, чёрт с ними, можно постирать, а вот куртка – другое дело.
Впереди на противоположной стороне аллеи под раскидистым деревом виднелась ещё одна свободная скамейка. Не раздумывая, девушка устремилась к ней. Но на полпути к цели она увидела, как с другой стороны аллеи две бабульки – «божьи одуванчики» со всей прыти тоже семенят к заветной скамейке.
– Ну уж фиг вам, – вслух буркнуло молодое поколение и почти бегом ринулось к заветному месту.
Бабушки поняли её намерение. Определив на глаз расстояние, перемножив его на свой ревматизм и атеросклероз, решили: результат не в их пользу. Женщины вздохнули и повернули в обратную сторону.
Добежав до скамейки, Кэтрин тут же разложила по обеим сторонам от себя свои вещи: джинсовую сумочку и свёрток в пластиковом пакете.
– Все, занято. Гуляйте, старушки, вам полезно ходить пешком по свежему воздуху, – удовлетворённо произнесла она и, облегчённо вздохнув, с удовольствием положила ногу на ногу. Затем опять посмотрела на часы: до назначенной встречи с Блэком была уйма времени.
«Придётся ждать», – ощущая постепенно возникающую мелкую дрожь в теле, отметила про себя Кэтрин. Резким движением она открыла сумочку, достала сигареты. Жадно, глубоко затянулась, закрыла глаза, потом медленно стала выпускать дым. Несколько глубоких затяжек сделали своё дело: на лбу выступили капельки пота. Тело расслабилось и обмякло. Наступило короткое успокоение.
«Надолго ли? – мелькнула у неё мысль. – Скорее бы приходил Блэк».
Но, зная привычку своего знакомого всегда опаздывать, особых иллюзий на его пунктуальность не возлагала.
«Интересная у него кличка: Блэк – чёрный.  Для конспирации, наверное. Сам-то блондин с почти светлыми глазами. Если не вдаваться в детали, красивый парень, что и говорить. Однако все его прелести как-то растворяются при более длительном с ним общении: бегающие глазки, оттопыренные уши, удлиненный профиль лица делали его похожим на крысу, которая всё время что-то вынюхивает. Что удивительно: все эти недостатки в нормальном состоянии не видны. Копна шикарных волос на голове прикрывает уши, чёлка закрывает часть глаз, изменяя овал лица, но стоит ему намочить волосы, как все его недостатки вылезают наружу. Он об этом знает и, отдыхая где-нибудь на берегу моря, всегда старается знакомиться с девушками, как говорится, в сухом виде, имитируя очередную простуду. При этом он не забывает укутывать горло легким шарфом. Сидя в шезлонге на пляже или у стойки бара, лениво попивая пиво, Блэк с прискорбным видом простудившегося человека с тоской разглядывает мокрые тела проходящих мимо девушек, не забывая при этом делать комплименты. Девушкам это нравится: к больным всегда относятся с сочувствием, тем более к таким красавцам».
Липкий пот и опять начавшийся озноб только усилили нетерпение девушки. Поминутно оглядываясь по сторонам, она внимательно всматривалась в идущих по аллее мужчин.
– Где его черти носят? Договорились же на двенадцать часов, – пробурчала она в сердцах.
Кэтрин ловко бросила окурок в сторону урны и удачно попала в неё. Снова закурила. Следующая сигарета со следами её розовой помады пролетела мимо. 
– Урну ближе надо ставить, – прошептала она.
Девушка достала из сумки небольшой флакончик с духами и пару раз прыснула на себя.
«Всё-таки мужчину жду», – резонно подумала она.
Время тянулось утомительно долго. Но вот в самом начале аллеи появилась фигура парня. В серой неприметной куртке, с сигаретой во рту, он медленно, вразвалочку шёл в её направлении, бросая взгляды по сторонам. Дойдя до девушки, парень остановился, бросил на неё безразличный взгляд  и, словно только что её увидел, лениво уселся рядом.
– Привет, Блэк! – первой поздоровалась Кэтрин. – Принес?
Не отвечая на приветствие, он медленно, с растяжкой произнёс:
– Что, припекло?
В его голосе явно чувствовалось нескрываемое презрение.
– Припекло. А ты как думаешь? Я тебя уже час жду. Мог бы и поторопиться. 
И мысленно добавила: «Козёл».
«Дура, – также про себя сказал парень, видимо поняв, что подумала о нём его знакомая, и ухмыльнулся. –  Не рассказывать же, что всё это время наблюдал за ней из укромного места. Осторожность – прежде всего».
– Не передумала? Помнишь, что надо делать? Бензин, надеюсь, залила в бак, не как в прошлый раз? Больше не прощу твоей дурости.
Его тихий, мягкий баритон постепенно стал менять свою окраску, переходя в шипящий зловещий шепот.
– Ладно, не заводись, Блэк. Всё, как договорились. Буду стоять в пяти метрах от угла с открытым стеклом на задней двери. Ты подходишь и бросаешь мне на сиденье вещи, и я тут же быстренько даю по газам. Правильно?
– Нет, не правильно. Трогаешься спокойно, не привлекая к себе внимания. Не вздумай устраивать гонки, как ты иногда любишь это делать. Встречаемся через час на старом месте. Хотя, нет. Жди там, пока я не появлюсь. Мало ли что. Да, кстати, окно открой полностью. Неизвестно, каких размеров будет груз. И ещё. Стой и двигатель не выключай.
Было видно, что её знакомый очень взволнован. Слушая его инструкции, Кэтрин почему-то почувствовала непонятный страх. Этот низкий шипящий голос проникал в неё, парализуя сознание.
 «Почему он так встревожен? Ведь то, о чем он просит, с его слов, – небольшая услуга с моей стороны. Машина Блэка в ремонте, а ему необходимо перевезти сумку друга с вещами, чтобы не видела жена. В чём проблема? Почему такая осторожность? Вообще он какой-то нервный последнее время. Ну и  фиг с ним. Главное, чтобы дозу дал».
– Ты меня слушаешь? – тихо произнёс Блэк. – На, возьми. Дрожишь вся. Пот вытри со лба. За квартал видно, что ширяешься.
Он незаметно засунул дозу в карман её куртки.
– Всё, я пошёл.
К назначенному времени Кэтрин всё-таки опоздала: светофоры, словно сговорились, на всех перекрёстках она попадала на красный свет, да и пробки на дорогах внесли свои коррективы. Но вот её серебристая «Мазда» затормозила недалеко от нужного поворота. Как велел Блэк, девушка опустила со стороны тротуара заднее окно. Двигатель оставила работающим. До появления её приятеля оставалось не так много времени.
Время тянулось мучительно долго. Чувство тревоги усиливалось с каждой минутой. Звучащая из динамиков музыка стала раздражать ее. Кэтрин выключила приёмник. Не спуская глаз с улицы, вытащила из сумочки пачку, на ощупь зацепила оттуда очередную сигарету и, нервно щёлкнув зажигалкой, закурила. Затем опустила своё окно.
Неожиданно послышались хлопки, похожие на взрывы новогодних петард. Непонятное оживление прохожих и внезапно остановившиеся на перекрестке автомобили привлекли внимание Кэтрин. Странно, но рука с сигаретой внезапно стала дрожать. Лоб девушки покрылся испариной.
Но вот из-за поворота появился Блэк. Он бежал, сильно прихрамывая. В руке её приятель держал средних размеров синюю с белыми полосами спортивную сумку. К своему ужасу, Кэтрин увидела на его брюках в области голени  большое красное пятно. Через несколько секунд с перекошенным от боли лицом Блэк поравнялся с ней. На заднее сиденье влетела сумка. Затем, выхватив из-за пояса какой-то предмет, Блэк забросил его  внутрь автомобиля.
– Гони, – прохрипел он и бросился вдоль улицы.
Пробежав несколько метров, Блэк оглянулся. Кэтрин увидела его лицо и губы, которые что-то шептали. Вой сирен и появившиеся из-за угла полицейские заставили ее опомниться и медленно начать движение.
Проехав несколько кварталов, она остановилась. Вышла из машины, открыла заднюю дверь. Сумка лежала на сиденье. Трясущимися руками Кэтрин  открыла её. И тут же вскрикнула от изумления:  внутри лежали пачки денег.
 Быстро закрыв сумку, Кэтрин хотела уже захлопнуть дверь, но ее внимание привлек какой-то черный предмет, лежащий на полу между сиденьями. Она нагнулась, рука ощутила прохладу металла. Это был пистолет с длинным стволом. В ужасе она бросила его на сиденье и, шатаясь, словно пьяная, села за руль.
Утром первые страницы всех городских газет пестрели заголовками: «Ограбление местного отделения банка. Убиты три человека. Главный грабитель застрелен при задержании. Украденные деньги бесследно исчезли».
 Кэтрин торопливо развернула газету. На второй странице она увидела портрет Блэка. Он был испуган, лицо перекошено от боли. Снимок был сделан с расстояния примерно 20-25 метров. На переднем плане фотографии чётко просматривался её автомобиль, но блики лобового стекла не давали возможности разглядеть изображение внутри салона. Передний номер машины тоже практически не вошёл в кадр, по крайней мере, цифры не были видны.
– Моя «Мазда», – прошептала Кэтрин. – Кто-то сделал фото, когда Блэк подходил к моей машине.
Немного успокоившись, она трезво рассудила: «Идти в полицию уже не имеет смысла. Надо было сразу заявлять. Доказать моё участие в ограблении практически невозможно. Мало ли у Блэка знакомых девушек? На фотографии только марка машины. Ну и что? Номер не виден. Сумка? Пистолет? Выброшу в озеро».
Поздно вечером Кэтрин подкатила на велосипеде к городскому пляжу. На лодочной станции свободных лодок было достаточно.
Оплатив прогулку, небрежно держа на плече дамскую джинсовую сумочку, девушка ловко запрыгнула в одну из лодок. Неплохо владея вёслами, она отплыла метров на сорок от берега. Слабый отсвет от береговой иллюминации, освещавшей установленные на берегу игровые аттракционы, сюда почти не доставал. Недалеко от нее медленно проплыла лодка с целующейся парочкой. Молодым людям было не до нее.
– Пора, – произнесла Кэтрин.
Осторожно открыв сумку, она вытащила плотно завёрнутый пакет. Развернула: лоскуты разрезанной той самой спортивной сумки, доставшейся ей от Блэка, были плотно обвязаны вокруг небольшого камня. Опять упаковала. Затем посмотрела по сторонам и медленно опустила груз в воду.
По воде пошли круги. Убедившись, что пакет утонул, достала второй. Как и первый, развернула. Запустила в него руку и ощутила прохладу стального корпуса пистолета и глушителя. Подержав тяжёлый свёрток, она вдруг почувствовала, что не хочет его выбрасывать. Какое-то непонятное чувство блокировало в ней инстинкт самосохранения. Она закурила.
Доносившаяся с берега музыка, вспышки красочных огней и приятный тёплый ветерок напомнили, что жизнь продолжается… Не стоит всё драматизировать.
Сопротивляясь всё тому же чувству, Кэтрин медленно положила пистолет обратно в сумку. «Вжик»… звук закрывающейся  молнии вернул её в реальный мир. Она легла на скамейку и закрыла глаза.

Чрезвычайное происшествие
                19 ноября 1995 г.
Вокруг стояла завораживающая тишина, какая бывает только в лесу во время моросящего дождя. Насыщенный влагой воздух источал специфический запах успевшей подгнить листвы. Тишина, осенняя сумрачность, нависшие над головой тучи – все признаки скорого дождя… Вторая половина ноября редко бывает сухой.
По дорожке, покрытой слоем влажных и уже почерневших от сырости опавших листьев, оставляя на них тёмные следы, к небольшому двухэтажному дому, расположенному в глубине двора,  шли двое мужчин.  Рядом с домом они остановились. Один из них, высокий, крупный человек, осмотрел территорию вокруг себя.  Его внимание привлекло лёгкое колыхание веток на кустах, плотной стеной растущих вдоль дорожки. Ему даже показалось, будто что-то промелькнуло внутри зелёной массы. Он вопросительно взглянул на своего напарника.
– Кошка, наверное, сэр, – прошептал второй мужчина.
Высокий человек не ответил, лишь рукой махнул в сторону верхнего этажа здания.
Окна дома были темными. И только в одном из них на втором этаже чуть-чуть пробивалась слабая полоска света.
 – Обратите внимание, мистер Макинрой, – обернувшись, произнёс высокий мужчина, поднимаясь на крыльцо, – свет в окне… Надеюсь, наш профессор дома.
Вспышка света за спиной заставили обоих мужчин обернуться.
– Молния! Гроза скоро… Ну вот… Теперь жди ливня, – пробормотал высокий мужчина.
– Ноябрь… Что же вы хотите, мистер Оклбрайт, он всегда дождливый.
– Во-во! Мне жена так и говорила: «Джон, в этих местах сырость вечная, давай к пенсии найдём другое место…»
Оклбрайт нажал на кнопку звонка. За дверью послышалась длинная трель.   
Кнопку заклинило. Джону пришлось несколько раз слегка постучать по ней, после чего она вернулась на место. Звон прекратился. Подождав, Оклбрайт осторожно постучал в дверь. Тишина! Постучал настойчивее – результат тот же.
– Спит, что ли? Вроде не должен, с работы приехал человек. Наверное, в ванной принимает душ, – высказал предположение Макинрой.
 Оклбрайт нажал на входную ручку. Дверь неожиданно открылась, и перед мужчинами предстал темный просвет дверного проёма.
– Мистер Дорлинг, вы дома? – не входя в квартиру, громко произнёс Джон.
– Профессор, это мы, мистер Оклбрайт и Дэн Макинрой. 
Тишина!   
 – Этого только не хватало, – прошептал встревоженный Джон. – Ты вот что, Дэн, на всякий случай постарайся ни к чему не прикасаться. Мало ли...
Макинрой не удивился совету, он знал, что его начальник раньше служил в разведке. Уйдя в отставку, занял пост начальника службы безопасности научного центра.    
 Достав платок, Оклбрайт протёр им кнопку и ручку входной двери.  После чего он медленно вошёл в тёмный коридор. Отыскал на ощупь выключатель... Свет от двух укреплённых на потолке бронзовых, выполненных под старину люстр осветил довольно просторную прихожую. Большое горизонтально расположенное на стене зеркало в рамке из тёмного дерева высветило испещрённое морщинами лицо немолодого человека с тяжёлым волевым подбородком. Скептически оценив своё изображение, Оклбрайт непроизвольно вздохнул, пробурчав:
– Возраст, что поделаешь!
Его коллега, сорокатрёхлетний Дэн Макинрой, разглядев в зеркале собственное, с большими  залысинами гладко выбритое лицо, напротив, остался доволен своим обликом. Губы его растянулись в довольной улыбке. Он расправил плечи, картинно поправил края шляпы, зачем-то поправил узел галстука… Однако, заметив насмешливый взгляд Оклбрайта, от зеркала  отвернулся.    
– Профессора в доме нет или… – не закончив фразу, Оклбрайт стряхнул на кафельный пол коридора со своего плаща капли дождя. –  Впрочем, не будем гадать…  Пробеги по первому этажу, Дэн. Я займусь вторым. 
 Макинрой быстро пробежался по этажу.
 – Пусто, сэр! Однако женской руки тут явно не чувствуется.
– ?!.. – удивился Джон. – Не увидел женского белья и фена?
–  Нет, сэр. Пыль на мебели… И на кухне холостяцкий набор посуды.
– Ладно, Пинкертон, поднимайся ко мне.
В полумраке коридора второго этажа едва угадывались контуры трёх дверей. Осторожно открыв ближайшую из них, мужчины вошли туда  и… застыли: хозяин дома, профессор Дорлинг, сидел в кресле, а его голова покоилась на столе в луже крови.
– Боже!.. – прошептал Джон.
При виде крови Макинрой пошатнулся и побледнел. Лицо его стало белым, как бумага, и он рукой опёрся на Оклбрайта. Джон быстро пришёл в себя.
– Что, не привык к крови, Макинрой? Смотри, в обморок не упади. Мне только этого ещё не хватало. 
– Кто же его так?.. – в отчаянии воскликнул Макинрой.
Оклбрайт стал внимательно осматривать комнату, фиксируя мелочи. Затем осторожно обогнул стол и подошёл ближе к телу. В районе виска над ухом виднелось небольшое отверстие с запекшейся кровью. Правая рука профессора сжимала карандаш, левая лежала на столе, пальцами касаясь корпуса телефонного аппарата. Положение трупа указывало на явную попытку хозяина в последний миг дотянуться рукой до телефона. Вытекшая кровь образовала на поверхности стола алую лужицу. На лежащих ровной стопкой деловых бумагах и придавленных головой очках профессора также виднелись пятна крови.
– Смерть наступила мгновенно: пятно крови на столе имеет четкие, не размазанные контуры, значит, конвульсий не было, – словно диктуя кому-то, медленно произнёс Джон.
– Не мучился, бедняга, – прошептал Макинрой.
Для собственного успокоения Оклбрайт потрогал в районе шеи артерию хозяина дома. Пульсация не прощупывалась, и тело было ещё тёплым. 
– Труп остывает в среднем со скоростью один градус в час. Порог различительной чувствительности пальцев руки к изменению температуры составляет примерно один градус Цельсия, – машинально всплыла в голове Джона информация. – Нетрудно, Дэн, рассчитать время наступления смерти: около часа, не более, даже кровь не сильно загустела.
 Рядом со столом Оклбрайт заметил вмонтированный в стену сейф с открытой настежь дверцей, а на стуле – портфель. Полки сейфа были пусты. 
– Портфель… Посмотри, что там?
Макинрой открыл его.
– Бумаги, сэр. Диска нет 
Оклбрайт на секунду задумался.
– Кто сегодня у нас на охране? Кто старший смены?
 – Рассел Гарман, сэр.
– Вот что, звони ему и скажи, чтобы минут через двадцать позвонил в полицию и сообщил о пропаже из лаборатории профессора Дорлинга секретных документов.   
– Да, сэр! О смерти профессора ему не сообщать? 
– Хм… Пожалуй, нет. Пусть Гарман потребует выезда наряда полиции в дом профессора как руководителя проекта. А мы немного осмотримся здесь.
Пока Макинрой названивал Гарману, Джон в силу профессиональной привычки заставил себя обойти остальные помещения. В других комнатах был относительный порядок.
– Судя по всему, убийца быстро нашёл, что хотел. Пустые полки сейфа и  портфель без диска – тому доказательство. Ясно, диска и документов, если они и были у профессора, в доме уже нет.
Внезапно некурящий Макинрой принюхался, с шумом втянул в себя воздух и почувствовал запах сигаретного дыма.
– Мистер Оклбрайт, чувствуете запах табака? Профессор не курил, это точно.   
– Честно сказать, не чувствую.
– После ваших сигар, сэр, немудрено. Значит, курил тот, кто был здесь, и курил недавно. Видимо, курили только в  кабинете.
– Возможно, Дэн, возможно. Однако пепельницы нет, окурка тоже.
– И пепла, как вижу, тоже. Куда выбросили сигарету?
– Не в карман же её положили, предварительно поплевав на нее, как это часто делают русские.
Макинрой подошёл к окну.
– Выбросить в окно тоже не могли: оно закрыто и, судя по внешнему виду рам, давно не открывалось. Не думаю, что некурящий хозяин позволил бы закурить в своем кабинете, да ещё при закрытых окнах. 
– Вероятно, закурили после выстрела. Зачем? От волнения? Мало верится.
– Отбить запах пороха? – предположил Макинрой.
– Пороха? Но, судя по отверстию в голове, и так понятно, что стреляли не из арбалета, – задумчиво произнёс  Джон. 
Его внимание привлёк небольшого формата научный журнал, лежащий на краю стола. Взяв его, Оклбрайт машинально перелистал страницы. Они пестрели множеством пометок, сделанных синим карандашом. Кое-где стояли красного цвета жирные вопросительные знаки. К своему удивлению, Джон обнаружил вырванную наспех часть страницы.
– Смотри, Дэн, вырванная страница! Хозяин не мог испортить лист: ученый себе этого не позволит. Теперь понятно, где пепел и окурок. Убийца унёс его с собой, завернув в журнальный обрывок. Гильзы и самой пули тоже вроде бы не видно. Ладно, полиция разберется. Пора уходить, – подытожил Джон.
Спустившись во двор, они тут же попали под начавшийся дождь и услышали  ворчливые раскаты грома. Быстрым шагом завернули за угол дома, за которым начинался забор.
– Чёртов дождь смоет все следы, – пробормотал бывший разведчик. Затем неуверенно добавил: – Если они вообще были…
Капли воды попали ему за воротник, Оклбрайт чертыхнулся.
За домом рос густой кустарник. Вечерние сумерки не давали возможности детально рассмотреть пространство между кустами и стеной дома. Оклбрайт ринулся сквозь кусты. Макинрой еле успевал за ним. Метрах в трех от дома густо росли высокие деревья. Сумерки не давали перспективы обзора местности, и Оклбрайт не смог определить, куда могла вести проходящая рядом с кустами тропинка: в тупик или на основную дорогу. С трудом Джон разглядел узкую колею от шин. Углубления от протектора частично были заполнены дождевой водой.
– От велосипеда, – определил Оклбрайт.
Вдоль колеи угадывались слабые отпечатки обуви небольшого размера. Опять чертыхнувшись, что не захватил с собой фонарик, Джон включил мобильный телефон и осветил следы: они едва просматривались.
 – Теперь нам точно пора сматываться, скоро здесь будет полиция.
И все же в силу профессиональной привычки доводить дело до конца Оклбрайт осторожно направился вдоль следов.
– На всякий случай, – словно оправдываясь, пробормотал Джон.
Достав мобильный телефон, он присел и сделал пару снимков размытых протекторных следов от шин и обуви. Фотовспышка телефона на мгновение  ослепила его.
– Вряд ли получится, мистер Оклбрайт, – прошептал Макинрой. – Отпечатки слабые, сэр!  И потом, ещё не факт, что они принадлежат убийце.
– Возможно. Но это хоть что-то.
Джон разогнул спину и нехотя пошел обратно. В это время его внимание привлёк скомканный лист бумаги, лежавший немного в стороне от тропинки. Он нагнулся, осторожно осмотрел находку, затем аккуратно развернул края. В руках оказалась размякшая от влаги часть журнальной страницы с придавленной внутри сигаретой. Остатки табака и бумаги не успели окончательно размокнуть, сохранился и тонкий, сдавленный мундштук сигареты.
– Ну, вот и наша сигарета...
Джон отметил еле заметный розовый след на кончике фильтра.
– Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться: курила женщина. Возможно, ты был прав, Дэн.
– Но гарантии, сэр, нет, что это следы убийцы.
– Верно. Только в книгах и кино умные сыщики находят такие убойные вещественные доказательства. Наверное, при дневном свете здесь можно найти десяток таких улик.
– А может, и визитка убийцы лежит где-то рядом… например, выпала из кармана, – с иронией произнёс Макинрой. – Пора уходить, сэр. Ещё не хватало, чтобы нас полиция на месте убийства застукала.
Джон направил тускнеющий свет от мобильного телефона по сторонам, но тут же, сплюнув от досады, выключил.
– Размечтался на ночь глядя, – прошептал он.
Расстелив на земле собственный носовой платок, Оклбрайт аккуратно отделил мундштук от влажной массы табака, затем тщательно завернул находки.
Уже садясь в машину,  Джон подумал: почему убийца закурил сигарету в кабинете?
– Я вот что думаю, Дэн. Мысль простая и, кажется, самая разумная: всё-таки это была женщина. Запахом табака она нейтрализовала аромат своих духов. Не профессионал, но пытается что-то соображать. Окурок со следами помады действительно мог принадлежать женщине-убийце. Чем не версия? А теперь быстро в машину, Дэн.
Сев в автомобиль, Джон неожиданно воскликнул:
– Стоп! Минуту, Дэн!
Бывший разведчик выскочил из машины и помчался к дому. Краем глаза он увидел, что вдалеке со стороны основной улицы появился отсвет автомобильных фар.
– Полиция, – вскрикнул Макинрой.
– Успею, – пробурчал Оклбрайт.
Вбежав в кабинет профессора, Оклбрайт метнулся к столу, схватил журнал и бросился обратно. Капли дождевой воды скатились с его плаща на пол, образовав небольшую лужицу, а грязная обувь  оставила следы. Джон отметил этот факт, но времени на устранение своей оплошности уже не было.
Выскочив из дома, Джон попал под сплошную завесу дождя.
– Осень своё берёт. Брр… Ноябрь, действительно, месяц паршивый… – пробормотал он, влезая в машину. 
Не зажигая габаритные огни и фары, автомобиль стремительно свернул в первый же поворот.
Улицы городка были безлюдны: дождь, кому ж охота мокнуть. Машина свернула к дому Макинроя, живущего в этом же пригороде. Возле бара с экзотическим названием «А ну, постой» фары высветили бредущую по лужам фигуру мужчины в куртке с поднятым капюшоном. Чтобы не забрызгать прохожего, Джон сбросил скорость.
– Чокнутый, – произнёс Макинрой.
– Вряд ли, Дэн. Пьяный, скорее всего. 
Высадив Макинроя, Джон выехал на автостраду. На душе у него было неспокойно: оставил следы обуви на полу… Надо было все же их затереть…
«Поздно… Вероятность небольшая, что мои следы заметят. Полиция уж точно с трупом полчаса возиться будет… Пока криминалисты приедут, ФБР… Конечно,  те поймут, не дураки, что кроме убийцы в доме был кто-то ещё. Надеюсь, следы высохнут или их затопчут…  А если нет?»
Оклбрайт вздохнул и с долей сожаления прошептал:
– Жалко, но ботинки придется выбросить. Бережёного бог бережет!

Следователь Фаррел

После ночной непогоды, проливного дождя и ветра утреннее солнце робко озарило небосвод, высветив небольшой двухэтажный коттедж напротив парка,  украшенного красными, жёлтыми, оранжевыми цветами осенней листвы. Чувствуя своё увядание перед холодной зимой, деревья в последний раз нарядились яркими красками, стараясь привлечь к себе внимание людей. Они как бы приглашали жителей небольшого городка пораньше встать из постели и размяться, вдыхая утренние ароматы последних дней осени. Именно это, стараясь не наступить в лужи, хозяин дома и сделал, лёгкой трусцой пробежав по парку. Впрочем, подобные моционы он делал почти ежедневно. 
После пробежки он с удовольствием занялся прореживанием кустарников, уж больно густо разросшихся вдоль стен его жилища. Однако наглый ветер решил всё испортить, опять погнав по небу тёмно-серые облака. Причудливо переплетаясь между собой, они создавали на небе фантастические картины.
Из открытого окна донёсся телефонный звонок. Он прозвучал совсем не вовремя: ладони следователя Тима Фаррела, хозяина небольшого коттеджа, были в земле, липкой после ночного дождя, и это явно не располагало к телефонному общению. Весь внешний вид следователя по особо важным делам, человека немолодого, привыкшего больше думать, чем ковыряться в земле на собственном участке, указывал на то, что Фаррел – дилетант, взявшийся не за своё дело. 
 – Дьявол! Надо идти… – соскабливая веткой липкую грязь с ладоней,  – недовольно пробормотал следователь. – Раззява… Перчатки надо было надеть. 
 Проводить утренние часы в саду, блаженно раскинув руки, сидя в шезлонге, созерцать природу и слушать утреннюю тишину Фаррел любил. Но в силу специфики своей работы подобное времяпрепровождение он мог позволить себе не часто, да и то, если позволяла погода. И сегодня, на третий день отпуска, небеса вроде бы сжалились над жителями городка, однако…
Тим посмотрел на небо и горестно заключил:
– Проклятая погода! Дождь вот-вот пойдёт…
 А телефон не умолкал и действовал на нервы. Тим побрел в направлении дома. В это время открылась входная дверь, и, протягивая радиотелефон, зевая, ему навстречу  вышла заспанная жена.
– Тебя, Тим.
– Кто? Я в отпуске.
– Твой друг прокурор. Раз так рано звонит, значит, ты нужен.
И она скрылась, захлопнув дверь. 
Вздохнув, Фаррел аккуратно, двумя кончиками пальцев взял трубку. Пальцем ткнул в кнопку приёма. Ком грязи тут же залепил несколько клавиш трубки. Чертыхнувшись, он поднес телефон к уху.
  – Привет, Тим! – услышал он голос прокурора штата. – Извини за ранний звонок. Надеюсь, не разбудил?
  – Ну а если разбудил, то что, трубку положишь? В саду я.  Несколько дней в отпуске, а всё вхолостую. Дожди… Ладно, Фрэнк, говори, что случилось. Ты же тоже не в постели, как я понимаю.
   – Ты прав! Меня, как видишь, мой друг, подняли чуть свет. Вынужден тебя огорчить, старина! Боюсь, но отпуск тебе придётся прервать. У нас труп, и не простой! Тебе надо  возглавить следственную группу: дело слишком серьезное, связано с ЦРУ. Приказать не могу, но прошу: бросай все и приезжай, пока полиция дров не наломала. По-моему, ребята из Лэнгли облажались, на их объекте убит руководитель научного проекта.  Представляешь…  Давненько такого не было, я тебе скажу.
 – Фрэнк, подожди минуту. Он всё-таки пошёл…
 – Кто?
 – Чёртов дождь, кто же ещё? Подожди, зайду под навес. А в саду я так ничего и не сделал. Тьфу… Что за ноябрь… вечные дожди. Ну вот, теперь можно говорить. Когда это случилось и где?
 – Вчера вечером. Где… узнаешь в прокуратуре. Начальник службы безопасности объекта, бывший полковник ЦРУ, а бывших разведчиков, как ты знаешь, не бывает. Он человек опытный, поможет, но будь с ним осторожней, у этих ребят могут быть свои разборки. И потом, учёные – особые люди… Каждый из них считает, что эволюция закончилась на нем и к нему нужен особый подход. Но закон один для всех, ты это знаешь. Ладно, Тим, всё, пока. Держи меня в курсе.
Фаррел посмотрел в сторону парка, вздохнул и обречённо открыл дверь в дом.

Откровенный разговор
                Штат Вашингтон. Сиэтл. США.
                20 ноября 1995 года.
Кабинет одного их директоров корпорации «Боинг» мягко освещался настенными светильниками. Хозяин кабинета Лео Натросски любил рассеянный свет и полумрак: это создавало ему спокойное и комфортное состояние.  Натросски был импозантным, высоким, статным мужчиной средних лет,  внешний вид которого явно указывал на его удовлетворённость жизнью. Однако сегодня директор казался измученным. 
Над рабочим столом директора висели написанные маслом два портрета, причём один выше другого. Два основателя огромной корпорации, Уильям Боинг и Конрад Вестервельд, глядели на всех строго и придирчиво, как бы говоря: «Парни, знаем, что вам тяжело. Конкуренты наступают на пятки, но не сдавайтесь. Ни шагу назад. Любыми путями ищите новые технические решения – они всегда есть. Все средства хороши в достижении цели. И помните: настоящий бизнес не делают в белых перчатках».
Лео часто и подолгу вглядывался в их лица, пытаясь найти ответы на сложные вопросы. Вот и сейчас он стоял перед портретами, размышляя о непростой ситуации, связанной с одной экспериментальной разработкой. Ожидаемого эффекта не получили. Конечно, в фундаментальной науке отрицательный результат – тоже результат, но в бизнесе подобные вещи нежелательны. На следующем заседании наблюдательного совета корпорации его затея с этим проектом может плохо для него закончиться. И для этого есть основания:  решение о финансировании принял он, ему и отвечать.
 «Легко сказать  «ищите новые пути», – пристально вглядываясь в портрет Боинга, размышлял Натросски. – Завидую вам, ребята! Тебе, Уильям, легче было: в твоё время конкуренты были ещё слабые… А теперь… Если раньше заказчики за нами бегали с просьбами разместить заказы, то теперь, наоборот, мы бегаем за ними. И, что важно, приходится  соглашаться с их условиями, делать огромные скидки».
Натросски перевёл взгляд на портрет Вестервельда.   
«Старые заслуги, парень, вряд ли  тебе помогут, – неожиданно зазвучало в голове Лео. И ему показалось, что отцы-учредители ему даже подмигнули. – А ты, Лео, как думал? Большие деньги – большие проблемы. Крутись, сынок. Мы уже ничем тебе не поможем».
Лео не удивился их голосам и, только махнув рукой, с горечью прошептал: 
 – Знаю, парни, знаю. Меры принимаю.
 Именно поэтому в его приемной дожидались два человека. Один – руководитель и автор перспективного проекта, другой… впрочем, тоже нужный специалист.
Ровно в назначенное время дверь в кабинет приоткрылась, в проеме показалась секретарша. Директор кивнул ей, давая разрешение посетителям войти. Взглянув еще раз на портреты, он вздохнул и медленно, с достоинством сел в свое кресло. Посетители вошли. Как только они появились, торжественная тишина кабинета сразу исчезла.
 Есть такой тип людей, при появлении которых моментально нарушается очарование полной тишины. Точнее, тишина есть, не издано ни одного звука, но возникает какой-то не объяснимый словами дискомфорт в восприятии этой самой тишины. И этой способностью как раз обладал один из вошедших.
Лео опять вздохнул. Он знал дальнейшее развитие событий, а потому на всякий случай убрал с края стола небольшой, но тяжёлый бронзовый бюст Джорджа Вашингтона и ажурный металлический стакан для карандашей.
Вошедшие поздоровались. Они мельком оглядели кабинет шефа, и один из них, Дик Флейт, сразу уселся на стул напротив директора, по ходу вытаскивая из своего необъятного портфеля кипу документов. Второй посетитель расположился возле длинного стола для совещаний в глубине кабинета, чему директор не удивился: как правило, свои беседы с этим человеком они вели именно там, подальше от всех средств  связи. Почему? Так, на всякий случай.
 Дик Флейт был довольно высоким мужчиной с маловыразительным взглядом тёмно-карих глаз, орлиным носом и большими залысинами. Наконец Флейт  выпотрошил свой портфель, выгрузив содержимое на стол, затем  вопросительно взглянул на шефа. Его руки, вечно что-то перекладывающие, листающие, чешущие то нос, то ухо, никогда не находились в состоянии покоя. Вдобавок Флейт постоянно потирал правой рукой пальцы на левой руке: в детстве он отморозил пальцы, и ему грозила ампутация двух или трёх, но операции удалось избежать. Первое время чувствительность пальцев была нарушена, и врачи посоветовали ему постоянно их массировать. Несколько лет Дик с остервенением мял, тёр, бил кончики пальцев, пока в них не восстановилось кровообращение, однако привычка растирать пальцы осталась, как и бессознательное непрерывное движение рук. Детский страх перед ампутацией навсегда оставил след в его сознании.
А ещё Дик не обладал способностью сходиться с людьми и потому не очень ладил с сотрудниками, отчего в его лаборатории часто возникали разногласия. Но надо отдать ему должное: в конфликтных ситуациях, промычав, как правило, что-то  нечленораздельное, он часто всё-таки соглашался с мнением подчинённых, и конфликт угасал сам по себе.
Директор знал об этом и старался не обращать внимания на эти мелкие стычки, как и на хаотичные движения руководителя лаборатории.
Нетерпение Флейта достигло предела. Его руки, словно крылья мельницы под напором сильного ветра, ускорили свои хаотичные движения, а нескладное длинное тело дрожало. У Натросски даже создалось впечатление, что этот Флейт вот-вот заржет,  как конь, и начнёт бить копытами. Директор на секунду представил живого коня, сидящего перед ним… Он ухмыльнулся и кивнул своему сотруднику: давай, мол, начинай.
– Мистер Натросски, можете меня увольнять. Да, да, увольнять. Я не шучу, – руки Флейта стали судорожно сворачивать в трубочку лист какого-то  документа, который до этого он держал в руках.
«Не хватало, чтобы этот псих начал разглядывать меня в подзорную трубу», – подумал Лео, а вслух сказал:
– Да в чем дело, мистер Флейт? Объясните мне толком.
– А я не могу вам объяснить это, сэр. Не м-о-г-у. Вот, читайте!
Флейт развернул свёрнутый листок, но передумал передавать его директору и попытался прочитать сам. Сильное возбуждение, а главное, неподдельное огорчение не дали ему этого сделать: глаза не успевали за движениями рук. Кинув лист на стол и, словно артист на сцене, подняв вверх руки, он в отчаянии воскликнул:
– Они добились непостижимых результатов!
И в этом восклицании было все: и неподдельное огорчение, и отчаяние, и мольба о помощи.
О том, кто «они», Натросски, конечно, догадался, но очень удивился таким эмоциональным словам руководителя эксперимента. На несколько секунд он задумался.
– И что же, мистер Флейт? Кстати, вы не на сцене, давайте без патетики.
– Пять процентов потери веса – вот что это такое, сэр! Пять! – чуть не плача, повторил он. – Против нашего несчастного одного. И это после стольких трудов и бессонных ночей. Мы были уверены, что находимся на правильном пути, тем более, что все подтверждалось и теми обрывочными сведениями, что вы нам подкидывали. Но, как оказалось, этого недостаточно. Мы зашли в тупик, сэр. Да, да… в тупик. – И, чуть не плача, добавил: – Профессор Дорлинг оказался удачливее нас.
– Или умнее, – тихо, чтобы не слышал расстроенный сотрудник, пробурчал Натросски.
Руки Флейта опустились на стол, что являлось убедительным доказательством его отчаяния. Немного придя в себя, он уже спокойным голосом как бы подвёл итог своего экспансивного выступления:
– В самой идее я не сомневаюсь, сэр. Мы на правильном пути. Мне кажется, дело в материале, из которого отлит экспериментальный образец. Помимо иттриево-бариевых окислов меди, в его составе есть какие-то другие компоненты в виде добавок, существенно влияющих на его свойства. Весь наш экспериментальный процесс совпадает с работой конкурентов, и это подтверждалось данными, поступающими по вашей секретной линии.
При этих словах директор бросил взгляд на второго посетителя. Тот с показным безразличием листал журнал, и казалось, его совершенно не интересовал доклад руководителя проекта.
А Флейт продолжал говорить своим скрипучим недовольным голосом:
– Благодаря полученным сведениям мы закупили набор дополнительного оборудования идентичного тому, что установил профессор Дорлинг в своей лаборатории. Собственно, оно и дало нам этот, как мы считали, успешный результат. Сэр, я опять прихожу к выводу: причина нашего отставания в диске. Другого объяснения у меня нет. От нашего диска мы не можем добиться большего.
При слове «диск» Лео опять украдкой взглянул в сторону второго гостя. На этот раз тот сделал еле заметный кивок головой в сторону двери.
– Другими словами, мистер Флейт, все ваши усилия на этом этапе экспериментов свелись к результату, который дал всего один процент потери веса экспериментального диска. У наших конкурентов – пять. И если я вас правильно понял, то всё дело только в материале, из которого отлит диск. Так?
В знак согласия Дик Флейт огорчённо опустил голову.
Краем глаза директор заметил, что второй посетитель опять кивнул головой в сторону двери. Натросски насторожился. Намёк был очевиден: Флейта надо поскорее выпроводить из кабинета.
– Хорошо, мистер Флейт. Я подумаю, что можно еще сделать для вас. Позже мы обсудим эту проблему. Я приглашу вас.
Дик Флейт с недоумением посмотрел на стопку приготовленных документов, но спорить не стал, медленно собрал их и, шепча что-то себе под нос, забыв попрощаться, покинул кабинет.
Директор подождал, пока за ним закроется дверь, встал, пересек кабинет и сел напротив второго посетителя.
– Ты все понял, Сэм? Дела, как видишь, идут не блестяще. Я пригласил тебя специально, чтобы ты сам слышал нытьё Флейта. Сам понимаешь: время уходит, а результатов нет. Я тебе уже говорил, что в этом году заканчивается срок моего контракта, но с такими результатами у меня практически нет шансов на его продление. И, как ты понимаешь, меня это очень тревожит. Думаю, и тебя… Надеюсь, есть новости для меня. По глазам вижу, есть.
  Натросски говорил неправду. По глазам его давнего товарища, Сэма Макгрогена, никто и никогда не мог определить, о чём в настоящий момент думает их хозяин. Его бесцветные, чуть прищуренные глаза в любой ситуации смотрели на собеседника внимательно и чуть-чуть насмешливо. Вот и сейчас Сэм совершенно спокойным голосом, глядя на директора своим ироничным взглядом, произнес:
– Лео, я всё понимаю. Поверь мне, делаю, что могу, но сегодня у меня плохая новость.
– Господи, да что за день-то такой!
– Понедельник, Лео, они все такие. Наш профессор окончательно отказался от сотрудничества с нами. Я предлагал ему солидные деньги, не помогло. Причём Дорлинг предупредил: если мы и в дальнейшем будем соблазнять его и коллег заоблачными гонорарами, то он примет меры. Меры известны: ссориться с ЦРУ нам не с руки, как ты понимаешь.
– Скажи мне, Сэм, наш профессор может догадываться о слежке за работой его лаборатории?
– Надеюсь, нет… Мы бы это почувствовали. 
– Хм… надеюсь. Ну и что теперь будем делать? Мои сотрудники действительно подошли к пределу своих возможностей, ты слышал. Может, и правильно говорит Флейт: всё дело в диске.
Натросски стал нервно расхаживать по кабинету.
– Сэм, у меня нет дороги назад. На карту поставлены слишком большие деньги, тут уж не до сантиментов. Другими словами, придумывай что хочешь, но диск должен быть у нас.
– Я это уже понял.
– Мне твоё спокойствие действует на нервы.
Заложив руки за спину, Лео стал рассуждать вслух:
– Просто обрывочной информации о разговорах сотрудников Дорлинга в  лаборатории, как видишь, недостаточно. Помимо диска, желательно иметь протоколы и записи экспериментов. Да… упустили мы время. Надеюсь, профессор не подозревает тебя в связях со мной?
– Ты уже спрашивал меня об этом. Говорю ещё раз: нет. Я делал всё, чтобы создать впечатление, якобы действую в интересах некой китайской корпорации, они ведь сейчас кругом свой нос суют. Нет, нет, не волнуйся, Лео! И вообще мы расстались почти друзьями.
Возникла пауза. Каждый по-своему оценивал создавшуюся ситуацию. Макгроген понимал трудности, возникшие перед его товарищем, поэтому первым нарушил молчание:
– Лео, хочу тебя несколько обнадежить: я уже почти закончил подготовку операции по изъятию диска. Даже не так: подмены диска, если говорить правильно. Скажу честно: банальная кража нам может сильно навредить.
Брови генерального директора дёрнулись вверх.
– Что значит «подмена»? Сделал похожий диск?
– Нет, Лео. Раз твои специалисты зашли в тупик, то я прошу тебя изъять диск у Флейта и передать его мне. Его-то я и подменю на диск профессора Дорлинга.
– Ты хочешь сказать, что можешь заменить их диск на наш? Но визуально они, наверное, имеют какие-то различия? Диаметр, например.
– В том-то и дело, что они почти идентичны. Со слов моего помощника, диски похожи как две капли воды. Всё совпадает: и диаметр, и толщина, и внешний вид. Очевидно, различие состоит только в их внутренней структуре. По крайней мере, так предполагает мистер Флейт. Для страховки я ещё раз навел справки. Оригинальный диск действительно заказывался в России. Состав литья, к сожалению, установить не удалось. Единственное, что можно сказать с определенностью: непосредственное участие в изготовлении диска для национальной лаборатории принимал тот русский ученый, который работает с профессором. Так что я допускаю: диск отлит с добавлением каких-то секретных компонентов. Фамилия русского учёного – Калинин.
– Хорошо, с этим понятно. Я распоряжусь, будет у тебя дубликат. А что… идея подмены диска мне нравится. Интересная мысль, Сэм, интересная. Давай поподробнее.
– Нет, Лео. Не думаю, что тебе нужны подробности. Нам важен результат. Так ведь? Хочу сказать одно: подмена даст выигрыш во времени. Пока профессор Дорлинг со своей командой разберется, что им подменили диск, пройдёт немало времени. Нам, как ты понимаешь, это на руку.
Лео Натросски внимательно взглянул на Макгрогена.
– Наверное, ты прав, Сэм. Если что, принимай любые меры, раз по-хорошему не получается. Действуй.
И уже про себя подумал: «Сэм прав! Меня действительно это не должно касаться. Мало ли что… Если кто и виноват в этой ситуации, так это сам Флейт: мозгов у него не хватило в свое время правильно оценить выступление того русского учёного на симпозиуме в Тампере. Предложи Флейт первым русскому сотрудничество с нашей компанией,  многие проблемы сейчас были бы решены».
– Когда ты планируешь провести операцию?
Его собеседник ответил не сразу. Немного подумал и тем же спокойным голосом буднично произнёс:
– Скоро, Лео. Очень скоро. В этот четверг. Ты не забыл, что он четвёртый в ноябре? Надеюсь, не надо напоминать про День благодарения.
– Хм… действительно, забыл. Дальше – Рождество, Новый год… сплошные праздники.  Кинутся не скоро. Разумное решение. Кофе, Сэм? Давай по чашечке.
Натросски подошёл к своему рабочему столу. Через секунду, мягко шелестя, жалюзи стали разъезжаться в разные стороны. Панорама города, плавно переходящая в синеву морских просторов, как всегда, впечатлила даже невозмутимого Сэма Макгрогена. Лео был доволен. Сегодня вид из окна был особенно сказочным.
– Красота-то какая! Даже трудно себе представить, Сэм, что всего полтора века назад на этом месте селились первые европейские поселенцы. Они назвали своё поселение Нью-Йорк Алки, что с чинукского диалекта переводилось примерно как «Будущий Нью-Йорк».
Макгроген усмехнулся и добавил:
– Скажу больше, Лео. Наш с тобой город потом назвали Сиэтлом в честь одного из вождей племени индейцев, владеющих в то время этой территорией.
Настала очередь улыбнуться хозяину кабинета. Он с любопытством посмотрел на Макгрогена.
– Да это я так, Сэм, к слову. Историю своего города надо знать.
Скрестив руки на груди, Натросски задумчиво разглядывал панораму города.
 – Что-то я стал плохо спать последнее время. Неспокойно на душе как-то. А тут ещё бывшая жена позвонила. Сообщила, что дочь гостит у неё. Жаловалась: Кэтрин совсем отбилась от рук. В её голосе я уловил тревожные нотки, каких раньше не слышал. Чего-то не договаривает, видно. Расспрашивать не стал, своих проблем хватает. Да и чем я могу помочь?   
Воспоминания о прошлом, нет, скорее, о молодых годах, заставили Лео тяжело вздохнуть.
– Ты, Сэм, помнишь дочку ещё маленькой. Теперь не узнаешь – взрослая. Господи, хоть бы замуж скорее вышла. Глядишь, образумится.
– Переходный возраст, Лео. Найдёт парня, выйдет замуж, сразу успокоится. Не переживай. Да, чуть не забыл! О подробностях, раз спрашиваешь. Мой помощник, что работает в Центре, по семейным делам уехал на несколько дней. На дежурство заступает как раз в праздник. Собственно, на это и был расчёт. Плохо, правда, другое: за эти дни я не получал никакой информации. Хорошо бы тебе, Лео, пообщаться с бывшей. Глядишь, новости от неё узнаешь. Только расспрашивай, как и раньше, осторожно, она же не знает, что в своё время нам помогла.
–   Это по поводу кота?
– Именно! Её желание отдать кота Дария профессору Дорлингу просто великолепно. Такого сюрприза я не ожидал. Вмонтировать в ошейник записывающее устройство – дело техники.
– Надоел Салли этот кот. Она целый день на работе, особо ухаживать некому. Да и  живёт недалеко от профессора, вот и уговорила его приютить животное. Кто же знал, что профессор в своей лаборатории кота будет держать. Грех было не воспользоваться таким подарком. Ты вовремя сообразил подарить Салли ошейник для кота с вмонтированным микрофоном. Ладно, переговорю с ней, раз просишь. Поздравлю её с праздником, по крайней мере.
Солнечные зайчики от зеркальных окон соседнего небоскрёба проникли в кабинет, попав на портрет Конрада Вестервельда. Натросски показалось, что старик ему опять хитро подмигнул: «Не дрейфь, действуй!»   
Директор улыбнулся и произнёс:
– Дождь, видно, будет, но это к удаче. Давай, Сэм, действуй.

Служба внутренней безопасности

                Национальный Центр стратегических исследований.
                22 ноября 1995 года.
Джон плохо спал последние дни: по ночам ему снилась голова профессора, лежащая на столе, кровь на измятых листах, малоприятные разговоры с руководством…  И сегодня, сидя в своём кабинете, он не воспринимал тексты документов, мысли были о другом.
Вот уже месяц, как он, кадровый разведчик, вышел в отставку и теперь возглавляет службу безопасности этого научного центра.
Оклбрайт тяжело вздохнул: «Годы, годы… Берут своё… Пенсионный возраст подкрался незаметно. Спасибо генералу Коллинзу за то, что   предложил эту работу».  Он взглянул на часы: до начала назначенного им совещания оставалось несколько секунд.  Опять вздохнул и уже вслух с явными нотками сожаления произнёс:
– Чего душу тревожить, всё в прошлом. 
Дверь открылась. Без стука в кабинет вошли сотрудники его службы: Дэн Макинрой, Сара Байер и Рассел Гарман.
Джон с раздражением отложил в сторону документы, намереваясь произнести: «А стучаться вас не учили, господа?», но их уставший вид и утомленные лица красноречиво свидетельствовали: ночь и у них была беспокойной. Оклбрайт решил не делать сотрудникам замечания: люди и впрямь устали.
Джон внимательно оглядел сотрудников. Его несколько удивил их внешний вид: все трое были одеты в строгие официальные костюмы.

В полной тишине подчинённые расселись за столом совещаний. Как всегда, рядом с шефом расположился его заместитель Дэн Макинрой, от которого всегда пахло дорогим одеколоном. Была у зама привычка каждую свободную минуту аккуратно зачёсывать свою, прямо скажем, жиденькую шевелюру на правую сторону.  Выглядело это забавно, однако коллеги не обращали на это внимания – привыкли, и только Оклбрайт каждый раз еле сдерживал улыбку.
Привычка причесываться у Дэна, очевидно, осталась со времен  холостяцкой жизни: хотелось нравиться женщинам. Несмотря на свой далеко не юный возраст, Макинрой только недавно впервые женился, и коллеги догадывались: от постоянного прихорашивания молодая жена скоро отучит. 
Сара Байер, заведующая сектором комплектации кадров, сегодня была облачена  в строгую белую блузку, черный жакет и удлинённую юбку. На шее – белые бусы.
«Повязать бы ей вместо бус галстук, – усмехнулся Джон, – и можно выставлять в витрину магазина «Деловой женский костюм», вполне заменит манекен. Хотя нет… Старовата для рекламных целей».
Он привык всегда видеть миссис Байер в брючном костюме синего цвета и считал, что этот наряд у неё единственный, по крайней мере, за месяц работы он не видел Сару в другом одеянии.
Макинроя Оклбрайт тоже впервые увидел в таком наряде. Дорогой тёмно-синий костюм, белая, тщательно выглаженная рубашка и галстук серого цвета довольно прилично смотрелись на нем. Из нагрудного кармана в тон галстуку торчал уголок шёлкового платка, прикрывая кончик неизменной расчёски.
Не отстал от Макинроя и третий сотрудник, Рассел Гарман, старший смены охраны, дежурившей в тот злополучный день. Правда, чёрный костюм и галстук на нём были не такими дорогими, рубашка не сильно выглаженной, а главное, и это Оклбрайт отметил сразу, Гарман не умел носить костюмы.
«Не всем мужикам это дано, – отметил шеф безопасности и самокритично подумал:  ко мне это тоже относится. Кажется, Гарман не женат».
Официальный вид сотрудников Оклбрайт одобрял. Он прекрасно понимал их состояние: полиция, следователи, осмотры места происшествия, протоколы, допросы… Выглядеть надо официально, чтобы задавали меньше вопросов.
Джон взял сигару, затем кивнул своему заместителю: давай, мол, начинай.
Макинрой открыл папку, достал оттуда несколько листков и, словно школьник, уткнувшись в текст, забубнил. Оклбрайт прервал его:
– Мистер Макинрой, если вас не затруднит, сначала дайте каждому сотруднику лаборатории краткую характеристику, пожалуйста. Я со всеми общался, но детально с их анкетными данными еще не успел ознакомиться.
– Хм… Конечно, сэр… Но миссис Байер это сделает лучше, – проворчал Макинрой.
А та, словно только и ждала подобного предложения: кадры – её епархия, и, почти не заглядывая в разложенные перед ней документы, сухим, казенным голосом стала докладывать:
– Штат лаборатории не так давно состоял из шести сотрудников, сэр. Но, несмотря на возражения мистера Дорлинга, двух сотрудников отстранили от работы.
Предваряя вопрос шефа, Дэн Макинрой тут же пояснил причину увольнения:
– Распоряжение об их увольнении поступило сверху без объяснения причин, мистер Оклбрайт.
Макинрой поднял палец и показал на потолок.
      – Мне кажется, что это связано с успешными первоначальными результатами исследований и, как результат, мерами повышенной секретности. Извините, миссис Байер. Продолжайте.
        – Вот как! Интересно! Выходит, этим сотрудникам не доверяли или они не справлялись со своими обязанностями? Тем более странно, что руководитель проекта возражал против их отстранения. Не находите, господа?
– Нам неизвестны эти подробности, мистер Оклбрайт, – произнесла Сара Байер. 
Макинрой поддержал Сару, пожав плечами.
– Но один из двух уволенных, Колин Терскол, по-прежнему работает в Центре, исполняя обязанности сменного охранника. И, честно сказать,  кажется, он не обижен. В нерабочее время Терскол  продолжает общаться с бывшими коллегами. Со вторым уволенным сотрудником сложнее: он уволился, и мы не знаем, где он в настоящее время находится, – добавила миссис Байер.
– Этот второй был американцем?
– В общем да, сэр, он американец, хотя родители – выходцы из Китая.
– Хорошо, продолжайте.
– На сегодняшний день в штате лаборатории остались четыре сотрудника. Извините, сэр, – поправилась Байер, – три.
Один из них, мистер Калинин, – русский. Родом из Украины. Имеет ученую степень. Пришёл к нам из Технологического университета города Тампере. Это в Финляндии, – уточнила на всякий случай она. – Ему сорок восемь лет. Женат. Двое детей. Замечаний не имеет. Семья проживает, как я говорила, на Украине.
Заметив удивление на лице шефа, кадровик уточнила:
– Кстати, сэр! Украина – это один из штатов бывшего Советского Союза. Теперь она самостоятельная республика.
Джон кивнул головой.
– Миссис Жаклин Мэрой – американка, доктор наук в области физики. Имеет ряд научных трудов. Работает в Центре свыше двадцати лет. Ей шестьдесят пять лет. Не замужем. С мужем развелась давно. Детей нет. Родственников не имеет. Ведет очень замкнутый образ жизни. Практически всё свободное время проводит в Центре.
Сара Байер сделала паузу, но, видимо, что-то вспомнив, продолжила:
– Незадолго до убийства я разговаривала с профессором. Мистер Дорлинг жаловался, что Сара в последнее время стала очень раздражительной и невнимательной, и это мешает лабораторным исследованиям. С его слов, фундаментальные знания в области физики и трудолюбие миссис Мэрой вызывают уважение, но что-то с ней не так в последнее время. Возраст, наверное,  в заключение сказал мне профессор. Мистер Дорлинг просил меня как-нибудь переговорить с ней, но очень осторожно, не травмируя её психику.
– Ну и как? – поинтересовался шеф безопасности.
– Я, сэр, к сожалению, не успела выполнить его просьбу. Не нашла подходящего случая, зато успела навести справки о здоровье миссис Мэрой. Кажется, дела у неё не блестящие, но что поделаешь, – возраст. Более подробный медицинский диагноз мы скоро получим.
При докладе о миссис Мэрой голос Сары Байер несколько потеплел. Оклбрайт отметил эту деталь.
Байер продолжила доклад, но уже строгим и официальным голосом:
– Мистер Ричард Ригли – афроамериканец, точнее, мулат. Родился от брака студента из Кении и белой американки. Выпускник Колумбийского университета. Со слов покойного профессора, талантливый математик. Как и Калинин, Ригли переведен к нам из Технологического университета. Ему двадцать девять лет. Холост. Характер неуравновешенный, вспыльчивый. Несмотря на беспокойный характер, прекрасно уживается с коллегами. Да, вот еще: имеет два привода в полицию. Первый раз в Финляндии за драку в баре, второй раз уже здесь и по той же причине. Любит выпить и, как все молодые холостяки, не обходит вниманием женщин. Даже не знаю, сэр, что  с ним делать.
– Что делать, что делать? Завидовать, миссис Байер, – пробурчал Оклбрайт. 
На предложение шефа Сара только передернула плечами.
– Мистер Оклбрайт, не мое дело, конечно, но я надеюсь, перечисленные мною сотрудники не рассматриваются в качестве подозреваемых. У них, на мой взгляд, отсутствует мотив для преступления.
– Какие подозрения? Бог с вами, миссис Байер. Мы пытаемся выявить хоть какую-то дополнительную информацию. Что-то узнать о характере и личных качествах каждого, кто непосредственно работал с профессором Дорлингом. Вот, например, Ричард Ригли! С ваших слов, любитель женского пола и выпивки, что уже настораживает. Думаю, и ФБР мимо этого факта не пройдёт. И наша задача – помочь следователям.
Оклбрайт кивнул Макинрою: 
– Давай, Дэн, продолжай.
– Сэр, я детально опросил всех сотрудников лаборатории и по минутам установил местонахождение каждого из них во второй половине того злополучного дня.
Голос заместителя звучал глухо и монотонно, без всякой интонации, и это раздражало Джона. 
– Опрос делали вместе со следователем? – несколько резковато спросил Оклбрайт.
– Нет, сэр.
– Правильно. Не надо травмировать психику сотрудников.
– В день убийства профессора, 19 ноября, примерно в 16.45 все сотрудники находились в лаборатории: поступила очередная партия ранее заказанного оборудования, и все, в том числе и профессор Дорлинг, распаковывали коробки, намереваясь монтировать его. Вы уже знаете, мистер Оклбрайт, с тех пор, как уволили двух сотрудников лаборатории, больше лаборантов туда не брали. Секретность, видите ли. Так вот, вскоре, проверив крепления магнитов, мистер Калинин попросил миссис Мэрой постараться не забыть, как это уже было однажды, ключ-шестигранник внутри стенда. После чего, взяв свой плащ и портфель, Калинин покинул помещение лаборатории, а профессор расположился за своим рабочим столом.
– А что, у профессора не было своего личного кабинета, Дэн? – удивился Оклбрайт.
– Был, конечно, но мистер Дорлинг редко пользовался им: предпочитал как можно чаще находиться в лаборатории.
– Калинин… Помнится, со слов профессора, именно он придумал необычную идею. Так, Дэн? – опять перебил Оклбрайт.
– Возможно, сэр, –  не совсем уверенно ответил Макинрой.
– Я продолжу, мистер Оклбрайт. Чуть позже мистер Ригли тоже вышел из помещения… 
Оклбрайт не дал ему договорить:
– «Покинул»… «Вышел»... Скажите мне, кто, в конце концов, последним покинул помещение лаборатории? И был ли этот злополучный диск на месте в то время?
 Требовательная интонация шефа смутила Макинроя, но, решив не спорить, он слегка обиженным тоном ответил:
– Последним покинул помещение профессор Дорлинг. По крайней мере, в 18.30 охрана зафиксировала время его выезда с территории Центра.
– И, конечно, никто не удосужился проверить его портфель и автомобиль? Так, мистер Макинрой? – возмутился Оклбрайт.
– К сожалению, именно так, сэр, – спокойно ответил Дэн. – Но, по словам миссис Мэрой, диск в то время был на месте, сэр.
– Хм… А почему она была в этом уверена?
– А где же ему быть, сэр? С её слов, она вместе с Калининым и смонтировала его на штатное место.  После чего, ещё раз обжав все крепления, миссис Мэрой попрощалась с профессором и тоже покинула помещение, спустившись в бар.
– И что, диск нельзя было снять за эти оставшиеся до ухода мистера Дорлинга десять минут?
– Нет, сэр. Снять диск – дело непростое, десяти минут точно не хватит.
– Хорошо, Дэн. Вы говорите, что в 18.30 профессор покинул Центр?
– Именно так, сэр. И ещё, мистер Оклбрайт, миссис Мэрой обратила внимание, что профессор в это время был без своего любимца-кота.   
Оклбрайт мысленно согласился с Макинроем: «Чёрт с ним, с этим котом. Верно то, что около восьми вечера я уже был в доме профессора, и его машина стояла на площадке».
Вслух же произнёс:
 – О знаменитом коте я слышал. Он что, постоянно находится в помещении лаборатории? – спросил Оклбрайт.
– Кота зовут Дарием, сэр. Его профессору подарила ваша секретарь Салли Митчелл. Этот котяра практически не выходит из помещения. Ему даже оборудовали уголок для туалета в дальнем углу лаборатории, – подал голос третий сидящий за столом сотрудник, Рассел Гарман.
Низкий баритон голоса и неторопливая речь сотрудника удивили Оклбрайта. Джон с интересом посмотрел на Гармана. 
«Хм… Такой голос должен принадлежать человеку медлительному, крупного телосложения, с правильными чертами лица и обаятельной мужской улыбкой. Но, глядя на его внешность, это не так. Совсем не так». Джон даже непроизвольно мотнул головой. 
Небольшого роста, худенький, с выпирающим вперед кадыком, Рассел Гарман не производил впечатления красавца. Неказистый образ дополняла небольшая голова, которая делала его внешность похожей на  птицу. 
Однако охранник был человеком жизнерадостным, с лёгким для окружающих характером. Рассел прекрасно знал о недостатках своей внешности и относился к этому философски. Он умело пользовался своим главным достоянием – голосом. Его бархатная, чарующая интонация почти всегда помогала добиваться своего: не каждая женщина после разговора с Расселом по телефону могла при встрече сказать ему «нет». Так… лёгкое разочарование, не более. Но стоило Гарману снова заговорить, как и этот нюанс исчезал.
– Конечно, это не положено, – словно оправдываясь, буркнул Макинрой, – но нам приходилось считаться с причудами профессора Дорлинга.
– Изредка бывший сотрудник Колин Терскол уносил кота к одной из своих знакомых, у которой есть кошка той же породы, – добавил Гарман.
Мужчины ухмыльнулись.
– Хм… если я правильно разбираюсь в кошачьей любви, то коты это делают весной. Что-то я не слышал, чтобы они круглый год требовали кошечек.
– Не знаю, сэр.
– Коты, как и мужчины, по темпераменту разные бывают, – с сарказмом вставила миссис Байер.
– Наверное, у профессора был необычный кот: кошачий ловелас, Казанова. Если надо, я  уточню у Терскола, – добавил Гарман.
– Мистер Оклбрайт, – подала голос Сара Байер, – хочу добавить по поводу доклада мистера Макинроя. Именно в это время я заходила в бар и сама видела там перечисленных им сотрудников лаборатории. Мистер Калинин и мистер Ригли действительно разговаривали между собой на повышенных тонах, споря о каких-то магнитных преломлениях. В другом конце бара находилась Жаклин Мэрой и ваш секретарь Салли. Вы, наверное, ещё не знаете, но они давние подруги. Обе  приглашали меня присоединиться к ним. На столе у женщин стояли кофе и сок. Миссис Мэрой курила и что-то возбужденно говорила своей подруге. Мне показалось, ваш секретарь была чем-то расстроена.
– Кстати, это подтверждается и камерами видеонаблюдения, – дополнил Макинрой.
Послюнявив палец, он перевернул страницу в записной книжке и бегло просмотрел дальнейший текст.
– Минут через двадцать, – продолжил Макинрой, – обе женщины покинули территорию Центра. В баре оставались  только Калинин и Ригли. Примерно в 18.20 они тоже вышли из бара и покинули Центр.  Камера зафиксировала время – 18.28.
– То есть профессор в это время как раз выезжал… – проворчал Оклбрайт.
Макинрой  утвердительно кивнул.
– Хм…  Получается, диск мог забрать только профессор, раз доказано, что в лабораторию никто из посторонних не входил. И вскоре мистера Дорлинга находят мёртвым. Странно все это, господа. Очень странно. Зачем профессору диск? – с раздражением произнес Оклбрайт, наконец-то закурив сигару. – О пропаже диска известно только присутствующим здесь, Дэн?
– Да, мистер Оклбрайт. На следующий день об этом узнали и сотрудники лаборатории. Согласно инструкции, вход в помещение этой лаборатории разрешен строго определённому кругу лиц. Рядовые сотрудники охраны в этот список не входят. О пропаже диска и убийстве профессора знаем только мы и сотрудники лаборатории. 
– Следователи и полиция тоже, естественно, – вставила Сара Байер.
– И никто больше? – с подозрением переспросил Оклбрайт.
– Никто, сэр, – поспешил заверить Макинрой.
– Хорошо, будем ждать расследования, если это не нелепая случайность. Но пропажа диска… У  следователя Фаррела та же информация, Дэн?
– Думаю, да, мистер Оклбрайт. И он так же, как и мы, в  недоумении. Мне показалось, что следователь с подозрением относится к мистеру Калинину.
– ?!
– Мистеру Фаррелу он подозрителен, потому что русский.   
– Ну и что?
– Я не знаю, сэр.
– Понять мистера Фаррела можно. Мистер Калинин – русский, хоть и из Украины, а потому в любом случае под подозрением.
По кабинету распространился запах табака. Подчинённые с живым интересом взглянули на поднимающуюся вверх шеренгу сочных колец сигарного дыма. Оклбрайт приготовился запустить следующую партию, но голос секретаря в переговорном устройстве отвлёк его от этой процедуры:
– С вами хочет переговорить генерал Коллинз, сэр.   
Присутствующие переглянулись, они догадывались, зачем мог звонить бывший шеф Оклбрайта. Чтобы не мешать своему руководителю, сотрудники потихоньку потянулись к выходу.
– Сейчас возьму трубку, – ответил он секретарю. – Мистер Макинрой, не уходите далеко. Зайдите попозже.
 Джон поднял трубку телефона. Генерал Коллинз крайне редко звонил лично сотрудникам, а уж бывшим – тем более, да и то в исключительных случаях. Джон нехотя вытащил изо рта сигару.
– Джон, – не здороваясь, начал генерал. – Я надеюсь, ты успел ознакомиться с темой, над которой в последнее время работал профессор Дорлинг?
– Нет, сэр! Как можно всё узнать за такой короткий срок? Я работаю всего месяц. Лабораторий здесь более десятка, – уверенным голосом ответил Оклбрайт.
Не обращая внимания на слова бывшего подчинённого, генерал продолжил:
– Парнями этой лаборатории получены уникальные результаты исследований. А их руководитель вдруг оказывается мёртвым. Ты не находишь, Джон, это, мягко говоря, странным? И как могло оказаться, что диск вынесен с территории Центра? Как мне доложили, он не маленький, в карман не положишь. ФБР задаёт нам вполне законные вопросы. Да и у наших соответствующих служб появились к тебе те же вопросы. Ты знаешь, Джон, о каких службах я говорю?
Коллинз сделал паузу. Воспользовавшись этим обстоятельством, Оклбрайт немедленно в ответ на в общем-то заслуженные претензии шефа парировал:
– Сэр, я не знаю, как это случилось. Моя служба работает нормально. Своевременное обнаружение самого факта кражи – яркое подтверждение этому. И потом, сэр, не я ли немедленно выехал к профессору домой? Поехал со своим заместителем. Результат вы знаете.
– Знаю, Джон, знаю. Кстати, а почему ты помчался сразу к профессору?
– Мы с Макинроем стали обзванивать всех сотрудников. Телефон профессора не отвечал. Что мне оставалось делать, сэр?
– Хорошо, Оклбрайт, – голос генерала звучал спокойно, но в интонации стали появляться знакомые Джону металлические нотки. 
– Экспериментальные работы, как мне известно, проходили успешно. Ожидалось грандиозное открытие, которое продвинуло бы военный потенциал Америки далеко вперед. Министерство обороны постоянно интересуется ходом этих исследовательских работ. А в результате…
Сделав паузу, Коллинз продолжил: 
– Недавно по нашим каналам прошла информация, что русские стали активно заниматься поисками научных работ, связанных с изучением леви… – Коллинз сообразил, что по телефону такие вещи не говорят, и тут же поправился: – Ну, ты знаешь, о чем я говорю. Надо же какое совпадение: убийство ведущего ученого и хищение лабораторных материалов вертятся именно около этой темы. Конечно, это пока только одна из версий, не более.
От возмущения голос генерала опять прервался. Последовала пауза. Наконец, Коллинз тихим голосом медленно продолжил:
– Один из авторов проекта – русский ученый. Тебя это не наводит на определённую мысль, Джон?
– Он с Украины, сэр, – уточнил Оклбрайт.
– Да какая разница! Нет, конечно, я не провожу параллель, но подобная версия вполне логична. Лично я мало верю в её реальность, но… сам понимаешь. И вот ещё что. Я встречался с директором ФБР, они получили указание администрации президента не афишировать в средствах массовой информации данное происшествие, тем более не связывать его с Москвой: в России – выборы. Америка заинтересована в президенте Ельцине. Негатив не нужен никому. Но фэбээровцы, чтобы утереть нам нос,  всё равно растрезвонят на всех углах и не посмотрят на политическую обстановку. Им только дай повод.
– Сэр, русский учёный не гражданин России, он живёт на  Украине, – опять поправил генерала Джон.
– Принципиального значения для прессы это не имеет.
Генерал опять сделал паузу. В телефонной трубке послышалось характерное шуршание, которое обычно издают перелистываемые страницы.
«Хм… Интересно. Видно, тоже стареет. На память уже не полагается, просматривает записи. Раньше такого не было. Сдаёт генерал», – пронеслось в голове Джона.
– Я не говорил полиции о твоем визите в дом профессора. Знать это им не обязательно. Надеюсь, ты не оставил там следов, Джон? Наш прокол, нам его и устранять. Думаю, мы найдем, кто интересуется нашими военными разработками. Конечно, оказывай полиции посильную помощь, но в любом случае мы должны первыми узнать имя убийцы. Помните, мистер Оклбрайт, главное для нас даже не то, кто убил, а кто заказчик. Помнишь, как после войны русские обыграли нас  с атомными исследованиями, и заметь: профессионально. Такое не должно повториться.
И последнее, Джон. Эксперты исследовали переданные тобой остатки бумаги, табака, фотографии следов обуви и протекторов. К сожалению, они мало что нам дают. Идентичность бумаги от окурка и страницы журнала подтвердились. Отпечаток протектора от колеса соответствует колесу велосипеда, с большой долей вероятности – женского. В общем-то, это говорит о правильности твоей версии, Джон. В доме, скорее всего, была женщина. Правда, нам и это мало что даёт. ФБР сообщила нам интересную деталь. По их информации, пуля, найденная на месте преступления, идентична пулям, выпущенным пару лет назад из пистолета при ограблении одного из банков в Калифорнии. У полиции это единственная зацепка, но особых надежд на неё там тоже не возлагают. Преступник убит во время задержания. Похищенная сумма незначительная. Пистолет до сих пор не найден.
Генерал тяжело вздохнул и уже уставшим голосом закончил:
– Дело очень серьезное, Джон. У нас в Лэнгли переполох. Последствия самые непредсказуемые.
Раздавшиеся в телефонной трубке короткие гудки означали: разговор окончен. Джон посмотрел на часы. Ровно пять минут. Шеф, как всегда, лаконичен.
Еще раз прокрутив в памяти весь разговор с генералом, Оклбрайт снова раскурил сигару, а затем мастерски пустил кольцо в потолок. Полюбовавшись плавно парящим дымом  в воздухе, он дал указание Салли Митчелл пригласить Макинроя в кабинет. 
Голова побаливала, где-то внутри молоточки принялись стучать по своим маленьким наковальням. Джон машинально посмотрел на шкаф, где стояла бутылка коньяка. В таких случаях он всегда старался выпить не виски, а именно коньяка. Джон налил в широкий бокал немного янтарной жидкости. Душно. Включил напольный вентилятор. На глаза попался телевизионный пульт. Нажал на кнопку. По телевизору шли новости: Билл Клинтон давал интервью журналистам.
Погруженный в собственные размышления, Джон почти не обращал внимания на общение президента с прессой, но один вопрос, заданный какой-то журналисткой, привлек его внимание: «Господин президент, как вы считаете, президент России Ельцин останется на второй срок?»
Вопрос был совершенно неожиданным. По лицу Клинтона было видно, что он не был готов к нему. Президент посмотрел на помощников. Те пожали плечами, мол, протоколом пресс-конференции такие вопросы не предусматривались. Самодеятельность журналистки, сэр… Что поделаешь? Возникла пауза. Все замерли в ожидании ответа.
Оклбрайт тоже внутренне напрягся, уставившись в экран телевизора.
– Ну, парень, давай, скажи. Это тебе не на саксофоне играть и девок в своём кабинете щупать, – подзадоривая  президента, вслух проговорил старый разведчик.
Клинтон ответил просто:
– Российский народ сам решит, кому быть лидером их государства. Но не думаю, что Россия захочет вернуться обратно в прошлое.
Джон слабо разбирался в текущем политическом моменте, но догадывался, о каком прошлом говорил президент. Он опять тяжело вздохнул. Нет, не по поводу положения в России, совсем  другие мысли одолевали шефа безопасности.
– Ничего себе тихое место нашел на старости лет, – пробормотал он, отпив немного коньяка.
Однако на этот раз настроение не улучшилось. Более того, он совсем расстроился.
Перспектива увольнения его не пугала, пенсии ему вполне достаточно. Пугало другое. Он, старый разведчик, не привык жить спокойной домашней жизнью. Ходить целыми днями по дому в халате, сутками смотреть на жену и… Да что там говорить, домашняя жизнь не для него. Брр…
В кабинет вошёл Макинрой. Сквозь открытую  дверь было слышно, как секретарша с кем-то болтала по телефону.
– Ну а ты? Да ты что. А он? Нет, Грэг всё же негодяй, я считаю… – не стесняясь начальства, ворковала Салли, обсуждая с кем-то из подружек непутёвого знакомого. Макинрой закрыл дверь и развёл руками, мол, что с ней сделаешь? Любимица руководства Центра.
Глядя на шеренгу поднимающихся вверх колец сигарного дыма, Дэн, как бы оправдывая секретаршу, заговорил:
– Мистер Оклбрайт, не обращайте на Салли внимания. Эта пятидесятилетняя с хвостиком моложавая женщина работает в нашем Центре чуть ли не со дня его образования, точнее, находится в этой организации буквально с первых дней. Как она сама часто повторяет: «Я видела Роберта Оппенгеймера и общалась с Алленом Даллесом».  Имея при этом в виду, что шеф ЦРУ часто приезжал на этот объект, особенно в первое время.
Приглашая Макинроя сесть, Оклбрайт указал ему на кресло возле своего стола. Дэн кивнул головой и продолжил:
– Самое интересное, мистер Оклбрайт, что Салли не врет. Ну, Оппенгеймера она вряд ли хорошо помнит, а вот бывшего шефа ЦРУ – возможно. Её отец во время войны занимал в разведке довольно высокий пост. Правда, в конце пятидесятых годов он умер от инфаркта: война  многим тогда подорвала здоровье, сэр. Аллен Даллес был в приятельских отношениях с ним и, естественно, неоднократно навещал своего приятеля дома. Шеф разведки действительно мог держать на руках маленькую девочку Салли, даря ей на Рождество подарки.
Её мать тоже одно время работала в одном из технических отделов разведки, но после образования исследовательского Центра её перевели сюда. Мать часто брала дочь с собой на работу. Ну а потом, сэр, и Салли подросла. Стараниями матери она также устроилась работать к нам в Центр, но в отличие от родителей дочь не выделялась глубокими познаниями в науках, да, собственно, и в других областях тоже.
Она два раза была замужем, родив в последнем браке дочь. Теперь Салли ведёт довольно уединённый образ жизни, однако, как видите, остаётся привлекательной и жизнерадостной. Телефонные разговоры с подругами, пожалуй, единственное её увлечение. Но вот дочь у неё, прямо скажем, непутёвая.
– Да Бог с ней, с дочерью, Дэн. Меня волнует другое. Сотрудники отстранены от работы, идёт следствие. Ну, допустим, украденный диск можно заменить. Но кто продолжит научные эксперименты? Остались три сотрудника лаборатории. Причём одна из них – пожилая женщина. По-хорошему ей надо предложить заслуженный отдых. Думаю, руководство Центра так и решит. Хватит ли у мистера Калинина, как автора научной идеи, и мистера Ригли опыта и знаний? Кстати, какой идеи, Дэн? Что в конечном итоге учёные должны получить?
– Не знаю, сэр. Это не входит в сферу моей компетенции.
– Вот, то-то и оно. А ведь нам надо знать, чтобы понять ситуацию. В простое ограбление и случайное убийство я не верю.
– Сэр, может, мне пригласить Калинина к вам на беседу?
– Калинина? Хм… А что, идея не плохая, Дэн. Давай прямо сейчас и поговорю с ним. В общих чертах хотя бы узнаю, чем занимаются учёные. Получается, что от него зависит будущее проекта…  И, чего скрывать, хочу узнать: можно ли ему доверять? Не русский ли он агент?
– Сэр… – удивился Макинрой. – Какой ему смысл?
– А что? За американские деньги разведка русских разработала тему, кстати, как я понимаю, совсем не дешёвую, а всю информацию забрала себе.
– А профессора – на тот свет, сэр! Нет, мистер Оклбрайт, чушь, какая-то.
– Вопросов много, не спорю, но где ответы? Нам нужны ответы, мистер Макинрой. Зови этого русского. 

Калинин

– Опять кофе… Господи, сколько же можно его хлебать? – в сердцах произнёс Калинин.
Погружённый в свои нерадостные мысли, с чашкой кофе в руке  он грустно размышлял о неожиданном повороте в своей судьбе.  Его отрешённый взгляд скользил по стенам лаборатории, пока не упёрся в плакат с любимой профессором Дорлингом цитатой Альберта Эйнштейна: «Теория – это когда всё известно, но ничего не работает. Практика – это когда всё работает, но никто не знает как. Мы же объединяем теорию и практику: ничего не работает… и никто не знает почему!»
Евгений усмехнулся. «Гениально!.. Лучше и не скажешь!» – далеко не первый раз согласился он. 
Напротив него на привычном месте, в кресле покойного профессора, демонстрируя красивый ошейник, развалился кот Дарий. Отсутствие хозяина, видимо, его не волновало, он спал,  а может, притворялся.
 Непривычная тишина Калинина раздражала. Его взгляд продолжил блуждать в пространстве, пока не наткнулся на блестящие детали экспериментальной установки. Никелированный кожух, закрывающий систему охлаждения сверхпроводников жидким азотом, словно зеркало, отражал свет, пуская вокруг себя слабых зайчиков. Один из лучиков высветил лежавшую на столе пачку вафель. Вздохнув, он сделал глоток из чашки и поперхнулся: тёплая кофейная гуща попала не в то горло.
В это время открылась дверь, вошёл Ричард Ригли. Не спрашивая разрешения, он тут же вытащил из пачки вафлю, убедившись, что она не последняя, и, растянув губы в блаженной улыбке, захрустел.      
– Из Киева?.. Опять знакомые привезли? Слушай, Джонни, как я понимаю, наша исследовательская программа рухнула. Следствие, беседы, смахивающие на допросы… Кошмар! Взяли с меня подписку о неразглашении последних событий. А ещё спросили, на какие деньги, да ещё расплатившись наличными,  я купил машину. Представляешь?
– Представляю, Рич. Подписка… И я этой участи не избежал. Следователь смотрит на меня так, словно я украл диск. Слава богу, что не подозревает в убийстве, – успокоил коллегу Евгений.
– Ладно, Джонни, чёрт с ними, работа у них такая – подозревать. Правильно, Дарий? – обращаясь к коту, произнёс Ричард.
Услышав своё имя, кот встрепенулся, повернул на голос голову и фыркнул. А Ричард продолжил:
– Последние эксперименты дали отличный результат: около пяти процентов потери веса диска. И это не всё… плюс перемещение в пространстве на несколько миллиметров. Захватывающая перспектива, Джонни. А теперь всё Дарию под хвост. А ты  фырчишь… – опять обращаясь к коту, огорчённо произнёс Ригли.
Кот демонстративно отвернулся.
– Боюсь, ты прав, Ричард. Теперь наша установка – просто набор бесполезных деталей, соединенных кучей проводов.
–  Верно! Без диска исследования придется прекратить.
– Именно так! Идея, над которой я бился столько лет, остается только идеей. Тьфу…   
Калинин огорчённо развёл руками. Дарий поднял голову, заинтересованно посмотрел уже на Евгения в надежде в конце нравоучений (как он считал) получить порцию сухого корма. Однако надежды кота  не оправдались, и он, зевнув, принял обычную позу: положил мордочку на свои лапки. 
В отличие от животного, корм, даже сухой, Ричарда не интересовал, однако и он неопределённо пожал плечами.
– Диск, конечно, опять могут изготовить в России. Но при литье предыдущего в расплавленную массу был добавлен металл от того предмета, что я нашел возле египетских пирамид. Помнишь, я рассказывал о своей поездке в Египет, Рич? А сейчас как? Не ехать же мне опять к пирамидам на поиски очередного артефакта?
При воспоминаниях о той туристической поездке Калинин на секунду отвлёкся и улыбнулся. Недалеко от пирамид он действительно нашёл металлический предмет, по форме напоминающий некий атрибут власти фараонов, в виде загнутого на конце штыря. Исследования показали необычные свойства этого металла.
Евгений тяжело вздохнул и машинально поднес ко рту пустую чашку. Чертыхнувшись, поставил её на место.
– Сейчас бы грамм сто для настроения.
– Я-то согласен, но нельзя, запрещено. Мы не в твоей России… Лучше вечерком в бар сходим, отведём душу.
Калинин вспомнил шумные застолья с сотрудниками в Севастополе. Научной мысли это как-то не мешало, наоборот, человек после спиртного расслабляется. Мозг освобождается от вечных бытовых проблем и концентрирует свою энергию на поиске чего-то необычного, абсурдного. Своими открытиями хочется перевернуть весь мир, закричать, как когда-то Архимед, «Эврика!» Глазами поискать ближайшую яблоню и срочно встать под неё, оттолкнув Ньютона.
Евгений представил себя под деревом и рядом упирающегося Исаака Ньютона. Исаак кричит: «Слышь, мужик! Если на меня не упадёт яблоко, то никто не узнает о законе всемирного тяготения, наука пойдет другим путём. Ты что, этого не понимаешь, придурок?» И, извернувшись, Ньютон залепил Евгению в глаз.
Сцена перепалки показалась настолько реальной, что Калинин непроизвольно взглянул на висевшее недалеко от него зеркало: нет ли синяка? И от души рассмеялся.
Со стороны это смотрелось комично… Представительный мужчина в белом халате без видимых на то причин смеётся, словно ребёнок при виде любимой игрушки. Евгений вытер носовым платком выступившую от смеха слезу и огляделся вокруг. Его коллега удивлённо смотрел на него. Странно, но Евгению стало легче. Видимо, организм  требовал выброса накопившихся в последнее время отрицательных эмоций.
Ригли опять уткнулся в свои лабораторные записи и что-то бормотал, делая в журнале пометки карандашом. Тишина продолжала угнетать.
– Рич, тишина – это физическое явление, как думаешь?
Ригли поднял голову, слегка задумался и тоном всезнающего человека  ответил:
– Нет, конечно! Нет же способов её измерить.
– Почему нет? Шум измеряется в децибелах, а если ноль – значит нет звуков…
– Логично! Можно и так проблему решить, Джонни.
И опять в комнате повисла эта самая тишина. Калинину захотелось, чтобы её нарушил голос профессора Дорлинга, спокойный, вежливый в споре с Ричардом и раздражённый, высказывая упрёк в адрес Жаклин Мэрой: «Опять вы, уважаемая Жаклин, датчики закрепили не на тот угол. Вы же не стенд для химических опытов собираете! Здесь важны доли миллиметра».
– Да… Хорошо, что жена не видела этого кошмара. Уехала домой, по детям соскучилась. Тебе, холостяку, этого не понять, Рич!
Увлекшись работой, Ригли не ответил.
– Судьба, старик, дама капризная, своенравная и непредсказуемая. Никогда не знаешь заранее, какой сюрприз она может преподнести. Иногда прилетает то, о чем и не помышляешь.
– И это точно, Джонни! – не глядя на коллегу, пробурчал Ригли. 
Хандра снова навалилась на Евгения, мысли уводили его всё дальше в прошлое. Он откинул голову на спинку кресла  и был вынужден уставиться в белый потолок. Перед глазами, как на экране детского диапроектора, замелькали картинки из жизни. Евгений стал мысленно  комментировать невидимые для посторонних слайды на экране. Ему хотелось с кем-то говорить, спорить, что-то доказывать, лишь бы нарушить эту невыносимую тишину.
– Рич, да отвлекись ты… Вроде совсем недавно, работая в Севастополе, я написал научную статью о физических свойствах сверхпроводимости. Ты меня слушаешь, Ригли?
 Ричард поднял голову и утвердительно кивнул головой.
– Письмо отправил в один из известных шведских научных журналов без всякой надежды получить ответ. Думал, не дойдёт.
– Дошло? – не отрываясь от записей, пробурчал Ригли.
– Как видишь, я здесь. Как бы там ни было, но издательство получило моё письмо. Месяца через два неожиданно приходит ответ, и почему-то из Финляндии. Научный совет Технологического института города Тампере приглашал меня выступить с докладом на симпозиуме учёных, занимающихся подобными исследованиями. По бедности даже грант выделили. 
Калинин запрокинул голову на спинку кресла и на манер американцев ноги положил на журнальный столик. Ригли удивлённо посмотрел на коллегу.
– К дурным привычкам быстро привыкаешь, старик. А что, вам, американцам, можно, а мне нет? А ведь удобно. Ногам сразу становится легче, – заметив удивлённый взгляд Ригли, произнёс Евгений. – Ты знаешь, Рич, мой доклад получил тогда неоднозначные оценки учёных. В принципе, его тема интересовала многих участников симпозиума, но, видимо, не настолько, чтобы завязать деловые контакты. И только американцы в лице нашего профессора предложили мне контракт на работу, но почему-то в Финляндии. Правда, мистер Дорлинг намекнул мне, что если дело пойдёт, то и в Штатах. Представляешь… На фоне развала страны, хаоса в экономике, безработицы… И вдруг это предложение… Мама миа! Невероятное событие. Естественно, я тут же дал согласие. Вот там мы с тобой и встретились.
Ригли скептически взглянул на коллегу и лениво проговорил:
 – Выходит, доклад на симпозиуме в Тампере определил твою судьбу?
–  Можно и так сказать, но мне кажется, скорее – развал Советского Союза. 
– Странно, Джонни, что тебя отпустили из твоей страны.
– Везение, наверное. Тампере, оказывается, – город-побратим Киева. А тут в стране демократические преобразования, не до меня было. Да и зарплату не платили в  институте, денег не было. Вот и отпустили. Знаешь, у нас в таких случаях говорят: «Баба с возу, кобыле легче». Вот так, Рич, моя жизнь тогда круто поменяла свой вектор, и я оказался в Тампере. Теперь сижу рядом с тобой, в Америке.
– Вот и отлично. Старейший американский национальный Центр, да ещё работает на военных. Мне, по крайней мере, не нравилась спокойная и размеренная жизнь финнов, это точно. Да и симпатичных скандинавок там очень мало.
Калинин не стал продолжать разговор на эту тему. Понятно, что негру, пусть и мулату, скучно в Финляндии. Да и тамошних девушек он привлекал разве что как экзотика. Но и таких любительниц там было не много. Ригли успел даже попасть в полицию.
…Как-то раз Калинин и Ригли вместе поехали в пригород Тампере познакомиться с городком, давшим имя известной телефонной кампании Nokia. В одном из баров Ричард устроил маленький скандал, и его можно было понять.
В Финляндии не так много людей с темным цветом кожи, а в тот раз за соседним с ними столиком подвыпившая компания финских парней смотрела на него с удивлением и насмешкой. Здоровенный рыжий финн что-то лопотал приятелям на своём тарабарском языке, указывая пальцем в сторону Ригли. Естественно, Ричарду это не понравилось. Слово за слово, завязалась перепалка. Одарив рыжего шикарной белозубой улыбкой, не особенно заботясь о приличии, американец влепил ему в морду. Шум, гам, осколки стекла на полу… Тут же полиция… Забрали, конечно…
Калинин взглянул на товарища. Ричард его уже не слушал, он опять погрузился в свои записи, увлечённо строча что-то в журнале.
        Воспоминания несколько отвлекли Евгения. Память перенесла его в советское время. Слайды этой серой безмятежности были тусклыми и расплывчатыми. Ничего интересного. Хотелось более сильных впечатлений. Ответственный за впечатления блок памяти включил ускоренную перемотку. Слайды замелькали без комментариев. Но вот лента воспоминаний остановилась. Калинин улыбнулся, вспомнив период накопления первых капиталов.
– Если бы ты знал, Ричард, как я параллельно с научной работой  вместе с женой занимался, так сказать, бизнесом: торговали с ней на вещевом рынке. Жить-то как-то надо было. Ты торговал когда-нибудь вещами, а?
Ричард понимающе посмотрел на коллегу, но промолчал. 
–  Эх… Девяностые годы… интересное было время. Вам, американцам, этого не понять.
– Почему? – произнёс вдруг Ригли. – Вы из танков стреляли по офису своего правительства в Москве… Уважаю русских… За демократию нужно драться.
–  Демократия?!.. – вспылил Калинин. – Только после неё бардак наступил. Да, тебе не понять… Ладно, проехали… Зато после поездки в Египет и той необычной находки, собственно, и родилась идея, над которой я и тружусь вместе с тобой, дружище. 
При воспоминании о той поездке Калинин опять улыбнулся. Перед глазами возникли пирамиды… Открылась дверь, и кто-то произнёс: «Go Oklbrait, мистер Калинин». Евгений нехотя встал, оглянулся: ему показалось, что перед экспериментальным стендом стоит египетский верблюд и мордой кивает в его сторону, как бы вопрошая: «А где наш металлический артефакт? Украл, подлец… Верни…»
Женька расхохотался. Ричард и кот удивлённо повернули в его сторону головы. 

Осторожный стук и появление в кабинете сотрудника застал Джона Оклбрайта стоящим спиной к двери. Он в это время опять наливал в бокал «лекарство», расширяющее сосуды. Повернувшись к вошедшему, а это был Калинин, он, как бы оправдываясь, пробурчал:
– Голова что-то побаливает, коньяк – лучшее средство, мистер Калинин. Боль как рукой снимает.
– Черчилль, сэр, всю жизнь пил коньяк и виски, сигару изо рта не вытаскивал… И ничего, умер в 91 год.
– Ну, раз премьер Великобритании себе это позволял, что уж о нас, грешных, говорить.
Немного отпив, Оклбрайт с некоторым сожалением поставил бокал на стол.
– А мы на Украине от головной боли лечимся горилкой, мистер Оклбрайт. Коньяк пьём, когда надо быстро согреться, – посочувствовал начальнику Евгений.
Калинин бросил взгляд на работающий напольный вентилятор и почему-то удивился темному кругу в центре вращающихся лопастей. Поток воздуха приятно освежал. В кабинете приятно пахло спиртным. Не решаясь без приглашения подойти к столу руководителя службы, Евгений остановился недалеко от двери.
Не вынимая сигару изо рта, Оклбрайт пристально разглядывал вошедшего. «Стройный. Среднего роста. Довольно симпатичное интеллигентное, но не волевое лицо. Видно, подкаблучник: деньги до копейки отдаёт жене», – заключил Джон. Почему он дал такое определение? Наверное, и сам не знал, потому удивился. 
«Видимо, по себе сужу. Пенсионеры всегда деньги отдают жёнам. А зачем нам деньги? Тратить уже некуда. А жаль… – не отводя глаз от сотрудника, размышлял Оклбрайт. – Странные они, эти русские. Одни чего-то всегда боятся: не могут громко крикнуть, послать к чёрту, настоять на своём, в конце концов; другие, наоборот, ведут себя развязно, не считаясь с нормами приличия и устоявшимися в Америке обычаями. У русских, кажется, отсутствует золотая середина. Это что, и есть загадочная русская душа?»
Жарко. Поток воздуха от вентилятора до Джона не доставал, а поставить вентилятор ближе нельзя: моментально появляется насморк или закладывает уши, да и бумаги со стола разлетаются по всему кабинету. Кондиционер из-за простуды тоже включал редко, только когда проводил совещания.
Солнце вышло из-за туч, его лучи осветили кабинет. Оклбрайт прищурился. Только сейчас до Джона дошло: нет дождя. «Это в ноябре-то… Надолго ли?» – подумал он,  встал и прикрыл жалюзи.
Калинин был ниже шефа безопасности сантиметров на двадцать, что позволяло Джону разглядывать своего сотрудника с высоты. Оклбрайт продолжал молчать, придирчиво оценивая русского учёного. 
«Относится к первой категории русских, что уже радует, – решил он. – К тому же голова у этого парня светлая. Идея, над которой работала лаборатория, принадлежит именно ему. Не сравнить с этим шалопаем Ригли. Одного раза хватило взглянуть на этого негра, чтобы понять: парень не пропустит ни одну юбку, да и рюмку, кажется, тоже. По мнению Байер, вечно торчит в баре в компании, как сейчас говорят, продвинутой молодежи. Не зря, видимо, попадал в полицию. Правда, со слов Макинроя, неоднократные проверки этого гуляки ничего подозрительного в его поведении не выявили».
– Проходи, чего стоишь? – показав рукой на стоящее рядом со столом кресло, пробурчал вместо приветствия Оклбрайт.
Видя нерешительность сотрудника, он уже более миролюбивым голосом произнёс:
– Мистер Калинин, я прочитал ваше объяснение по поводу случившегося. Вы очень уважали своего шефа, я знаю. Но дело прошлое, Джонни. Разрешите мне вас так называть? Профессора не воскресить. И всё-таки как вы считаете, мог  ваш бывший руководитель участвовать в похищении диска? Не торопитесь с ответом, подумайте еще раз. Важна каждая мелочь. В конце концов, это в ваших личных интересах: без диска вы не закончите свои исследования. Тему могут закрыть. О последствиях, надеюсь,  догадываетесь.
Закончив свой монолог, Оклбрайт сел в кресло, локти поставил на стол и, положив свой подбородок на тыльную сторону сложенных вместе ладоней, в упор уставился на  Калинина. Его крупное лицо постепенно стало наливаться кровью, зрачки глаз сужаться, в голосе послышалась угроза. При этом рот, не согласовывая  действия со своим хозяином, по-отечески мило расплывался в сочувственной улыбке. Старый разведчик применял при беседе с учёным усвоенные им за долгое время службы в разведке приёмы психологического воздействия. Метод кнута и пряника: мол, я же тебе, дурачок, помочь хочу.
 Напрасно старался Оклбрайт. На людей, одержимых идеей, а тем более, фанатов от науки, свято верящих, что они могут перевернуть мир своими открытиями, такие методы не действуют. Они просто не слышат и не понимают своего оппонента. Им не до этого.
Калинин с удивлением посмотрел на шефа и неожиданно для Оклбрайта с явной иронией спросил:
– А вы сами-то, мистер Оклбрайт, верите в это? – и, не дожидаясь ответа, тут же ответил: – Зачем мистеру Дорлингу красть диск, если суть моего предложения у него в голове? Диск, в конце концов, можно и самостоятельно заказать. У меня возникла только идея, а профессор её по достоинству оценил еще два года назад, выслушав мой первый доклад ещё в Тампере.  Это в Финляндии, – уточнил Евгений. – Именно мистер Дорлинг убедил руководство нашего Центра в перспективности этого научного направления. Если бы профессор хотел, то под благовидным предлогом просто уволился и продолжил опыты в другом месте, тем более, что ему не раз делали заманчивые предложения.
 – Предложения?.. Что вы имеете в виду, Джонни? Это точно? И кто это мог быть?
– Я не знаю, сэр. Мистер Дорлинг однажды как-то вскользь об этом сказал мне. Если дословно: «Мне опять, Джонни, предлагали неплохие деньги за наши разработки. Я отказался, конечно». К сожалению, я не стал задавать вопросы профессору, а он больше не вспоминал об этом.
– Вспомните, Джонни, когда был этот разговор?
– Когда… в общем-то, недавно. По-моему, месяц назад. И всё-таки, мистер Оклбрайт, смерть профессора и пропажа диска – действительно загадка. А главное, если профессор решил украсть диск, как он смог вынести его с территории? Он  тридцать сантиметров в диаметре, в карман не положишь, а портфели проверяют. Вы же знаете, у нас строже, чем в аэропортах: просвечивают при выходе и входе. Я уже говорил об этом следователю.
– Да уж… проверяют, куда там! Службе охраны это делает честь, конечно, но диска-то нет. Ещё пару вопросов, Джонни. Профессор часто отсутствовал на работе?
– Следователь тоже интересовался этим, сэр. Могу с уверенностью сказать, что подобное бывало очень редко.
– Хм… А с кем мог общаться мистер Дорлинг вне рабочего времени?
– Изредка профессор приглашал нас к себе домой. Он жил один в уютном доме  недалеко от города. Моя жена в такие дни всегда помогала профессору что-то приготовить.
– Ну а посторонние бывали на этих вечеринках?
– Нет, сэр. Я никого не видел. Кроме вашей секретарши Салли Митчелл,  она же живёт недалеко от профессора. Хотя, стоп… Иногда забегала её дочь Кэтрин. Странно, но она нашла общий язык с моей женой, та даже денег заняла девушке. А вообще между нами, сэр, неприятная девушка: глаза так и шныряют по сторонам. Кстати, мистер Оклбрайт, я не стал говорить следователю о Кэтрин. Не думаю, что это чем-то поможет следствию.   
   «Дочь секретарши… интересно». Джон вспомнил одиноко бредущую по лужам женскую фигуру в тот дождливый поздний вечер. Профессиональная интуиция подсказывала старому разведчику, что это и есть та самая мелочь, способная дать ключ к пониманию проблемы.
– Хорошо, закроем тему, Джонни.  Я вообще-то не для этого  вас пригласил.
Выдержав небольшую паузу, как бы давая возможность сотруднику ещё раз проанализировать сказанное, шеф безопасности уже более мягким тоном спросил:
– Просьба, Джонни, могли бы вы объяснить мне суть ваших экспериментов? Хотя бы в общих чертах. Что такое левитация и телепортация, я немного знаю, но ведь это всё из области фантастики, как я понимаю… К чему могут привести ваши опыты в случае успешного их окончания? Насколько это важная и перспективная идея?
От такой просьбы Евгений немного опешил. Он и не подозревал, что руководитель такой важной службы не знает тему их научных разработок. Калинин задумался, не зная, что ответить.
– Хм… сэр, я даже не знаю, как популярно ответить на ваш вопрос. Вы когда-нибудь слыхали о сверхпроводимости – «Эффекте Мейснера»?
Чтобы не ставить Оклбрайта в неловкое положение, Калинин не стал дожидаться ответа хозяина кабинета и приступил к небольшой лекции:
– Ну, как бы вам это объяснить? Вот, например, общеизвестные физические исследования. При приближении постоянного магнита к проводнику в нём моментально возникают токи Фуко.
Оклбрайт сразу оживился: вспомнил начальные школьные познания. А Калинин тем временем  продолжил:
– Но эти токи в силу конечной проводимости самого проводника быстро затухают. Это понять просто, – видя оживление ученика, произнёс Евгений. – Однако если вместо проводника взять шайбу из высокотемпературного сверхпроводника, то мы увидим, что при комнатной температуре магнит спокойно падает на шайбу и никаких сил взаимодействия между ними не наблюдается. Уже интересно, так ведь?
Оклбрайт мучительно попытался вспомнить законы физики по сверхпроводимости. Какие-то сведения действительно смутно всплывали в памяти, но они появлялись слишком медленно, и их было очень мало. Всё же он кивнул Калинину: мол, продолжай, всё понимаю.
По лицу своего визави Калинин видел: шеф исчерпал свои скромные познания в физике и не понимает смысла сказанного, однако останавливаться на полпути было поздно.
– Так вот, мистер Оклбрайт, если перевести шайбу в сверхпроводящее состояние, охладив её до температуры жидкого азота, 77 градусов по Кельвину, то после охлаждения при приближении магнита к шайбе в ней будут возникать уже не затухающие токи Фуко. А главное, магнит будет отталкиваться от шайбы и как бы висеть над ней.
– Если все эти процессы известны, то какую цель преследуете вы, Джонни? – с явной иронией спросил Оклбрайт.
– Эта научная теория напрямую связана с нашими исследованиями, но составляет только часть моей идеи, фундамент, так сказать. Суть же идеи… –  Калинин задумался, пытаясь понятней сформулировать объяснение. – Её конечная цель – потеря веса предмета исследования, а также левитация, т.е. перемещение. Вот это и есть наша основная тема. Не знаю, надо ли вам её знать более подробно, мистер Оклбрайт.
Возникла пауза. Оклбрайт с трудом понимал смысл сказанного, но всё же попытался поддержать разговор:
– Ну ладно, переместить на сантиметр небольшой диск – это как-то можно понять. Пусть он даже в весе потеряет. Ну и что? А как пушку или танк перебросить к месту назначения? Что, огромную камеру будут строить? 
Оклбрайт недоверчиво посмотрел на сотрудника. Калинин в душе усмехнулся над вопросом своего великовозрастного ученика, и хотя напрямую тематика  исследований шефа безопасности не касалась, Евгению всё же захотелось довести начатое до конца.
– А знаете, – растягивая слова, медленно  произнёс Калинин. – Сейчас я принесу вам небольшую брошюру, которую давно вожу с собой. Вы прочитайте её, и мы с вами позже поговорим более предметно. Договорились, сэр? Мистер Оклбрайт, только хочу сразу предупредить: сюжет брошюры – фантастика. И, скорее всего, придуман неизвестным автором. На мой взгляд, ее содержание не имеет под собой научной достоверности. Хотя… кто знает. Но, тем не менее, ознакомьтесь.
Удивлённые глаза шефа безопасности Евгений принял за согласие и, не спрашивая его разрешения, направился к выходу. Уже открывая дверь, Калинин обернулся и добавил:
– То же самое говорили и про «Гиперболоид инженера Гарина» русского писателя Алексея Толстого. Однако в наши дни лазерные лучи давно уже стали реальностью.
«Вряд ли американец знает этого автора, а его произведения тем более, – подумал Евгений. И чтобы как-то направить мысли шефа в нужном направлении, добавил: – Роман «Двадцать тысяч лье под водой»  Жюля Верна тоже когда-то был фантастичен».
И Калинин закрыл дверь. Он шел по коридорам мимо развешанных по стенам небольших картин, старых фотографий и портретов сотрудников, ранее работавших в этом учреждении. Все они, очевидно, покинули этот мир и уже не могли выдать сведений под грифом «Секретно».
Подойдя к своему блоку, Калинин вставил в  прорезь входной двери магнитную карточку. Дверь располагалась на пересечении двух коридоров, но вторым коридором он пользовался редко, тот вёл в самый конец здания, где находилась комната отдыха для сотрудников, работающих в этой части огромного здания Центра. Все подходы к их лаборатории фиксировались камерами видеонаблюдения. Вот и сейчас стеклянный глазок любопытной камеры уставился на него. Евгений помахал в её сторону рукой: «Привет, ребята!» – и вошёл внутрь.
Евгений окинул взглядом помещение. Дневной свет, проникающий из широких окон, и потолочные светильники освещали большое заставленное различным оборудованием помещение. На подоконниках стояли цветы в глиняных горшках. В углу комнаты в большой деревянной кадке стоял фикус. Этому растению было никак не меньше десяти лет, и его ветки, как щупальца осьминога, опутали весь угол стены, занимая полезную площадь. Вдоль стен громоздилось оборудование, обеспечивающее работу главного детища проекта – испытательного стенда, который располагался в дальнем углу.
Стенд представлял собой сложную и довольно внушительную конструкцию с торчавшей посередине металлической стойкой, именно на ней и был помещён злополучный экспериментальный диск. Над диском и под ним находились система сверхпроводников, оборудование для охлаждения жидким азотом, мощные электромагнитные катушки сложной конфигурации, система рычагов для их вертикального передвижения, датчики, ну и масса всяких проводов. Постороннему разобраться в этом на первый взгляд хаотичном переплетении соединений было невозможно. Но для Калинина и миссис Мэрой это не составляло труда: за долгие месяцы экспериментов они могли собрать и разобрать всю конструкцию с завязанными глазами.
Слева от входной двери лаборатории располагалось импровизированное место для отдыха сотрудников, состоящее из широкого черного кожаного дивана и двух кресел.
За своим рабочим столом сидел Ригли. На диване расположилась Жаклин Мэрой с чашкой кофе и, о ужас, с сигаретой в руках, хотя курение в лаборатории было категорически запрещено. Покойный профессор сам не курил на рабочем месте и другим запрещал это делать. Не отрываясь от чтения, Ричард недовольно морщился, но замечание женщине не делал, лишь с раздражением бурчал:
– Ни черта не пойму, почему такая путаница в цифрах. Неужели вся работа насмарку?
Увидев коллегу, он поинтересовался:
 – Джонни, что нужно Оклбрайту от тебя?
Калинин не ответил, только кивнул в сторону сотрудницы:  мол, что с ней? Ричард пожал плечами и покрутил у виска пальцем.
Жаклин не обращала внимания на коллег. Её взгляд был устремлён в потолок. Положив голову на спинку дивана, она застыла в неподвижной позе. Евгений решил её не беспокоить и уж тем более делать замечание.
Подойдя к своему столу, он открыл нижний выдвижной ящик, наспех перебрал кипу старых документов и вытащил тоненькую папку. Взяв её в руки, Евгений отчётливо вспомнил, как много лет назад в Севастополе ему её дал старенький начальник отдела, доктор наук, профессор института. Вручил сразу после защиты им диссертации, сказав:
– Прочитайте, Евгений, может быть, не все там фантастика. Сразу после войны эти записи мне передал мой американский товарищ, можно сказать, друг. Познакомились во время войны: по поручению соответствующих органов мы вместе искали в немецких городах разные научные материалы, тогда наши страны еще дружили. Затем переписывались и встречались на различных научных симпозиумах. Эти материалы мой американский знакомый почему-то отдал мне на последней нашей встрече в Ленинграде. У него были большие сомнения в достоверности изложенных там фактов. Скорее всего, высказался он, это газетная «утка». И всё-таки, Евгений… Вдруг вам удастся развеять сомнения моего знакомого относительно описанного там случая. Не важно, что моего товарища уже нет на этой земле.
Потом профессор на какое-то время задумался, словно что-то вспоминал, и добавил:
– Удачи тебе, кандидат наук. Дерзай и не бойся абсурдных идей.
По-стариковски осторожно профессор развернулся и шаркающей походкой, чуть-чуть хромая, медленно направился к выходу. На положенный в таких случаях банкет он не остался. Через месяц его не стало.
Позже Евгений несколько раз перечитывал брошюру. Идея была ему близка. Сюжет рассказа он запомнил на всю жизнь. Как раз в то время он с помощью коллег по институту пытался определить химический состав странной египетской находки. Это удалось сделать только после сложных исследований.
Основу образца составляли окислы иттрия и меди, а также довольно большой процент неизвестных металлов. Первые же эксперименты с египетской находкой по сверхпроводимости дали неожиданные и непонятные результаты. Собственно, они и натолкнули его на совершенно абсурдную идею, связанную с законами левитации. Вот тогда и пришла мысль отправить свои размышления в научный журнал.
Запах сигаретного дыма резко ударил в нос. Калинин взглянул на Жаклин. Его удивило ее лицо. Оно было отрешенным, словно вылепленное из воска,  мертвенно-серого цвета. Где-то он уже видел подобное выражение лица. Где? Евгений понимал состояние этой уже довольно пожилой женщины и сочувствовал ей.
«Со смертью шефа и кражей диска работы по этой теме, скорее всего, будут окончательно закрыты. Следовательно, часть сотрудников будет уволена. И в первую очередь уволят меня, потом по возрасту – Жаклин. Тут поневоле закуришь в неположенном месте. Женщина совершенно одинока. Для неё это будет ударом. Одно время Мэрой с материнской заботой относилась ко всем, особенно к Ричарду. Она всегда старалась чем-то ему помочь. Но со смертью профессора её отношение ко всем резко изменилось. Оно и понятно», – размышлял Евгений, глядя на сотрудницу.
Вытащив брошюру из папки, он перелистал страницы и, убедившись, что все листы на месте, аккуратно вложил ее обратно. Последний раз Евгений доставал её месяца четыре назад, когда только-только появились результаты, дающие надежду на интересные открытия.
Воодушевлённый успехами первой серии опытов, маленький коллектив работал, не считаясь со временем. Но последующая работа в этом направлении стала заходить в тупик. Необходимо было искать новый алгоритм решения. Бесконечные споры утомили всех. Калинин прекрасно помнил те счастливые дни.
…Однажды вечером все сотрудники во главе с профессором, как обычно, собрались за столом обсудить насущные дела и выпить кофе. Расслабиться, другими словами. Неугомонный Ричард, стоя возле большого напоминающего классную доску щита, укрепленного на стене, мелом писал математические выкладки, пытаясь решить сложное уравнение. У него не получалось. Ричард нервничал, а профессор, сидя в своем белом кресле (удивительно, но без кота), доказывал ему ошибочность его предположений. Обращаясь к коллегам, профессор стал предлагать кардинальное изменение самого процесса экспериментов.
– Для этого необходимо заказать дополнительное оборудование, – настаивал он, – и провести исследования, но уже в другом направлении.
Ричард тогда чертыхнулся и стер свои записи.
– Нет, мистер Дорлинг, я с вами не согласен. Мы на правильном пути.
Разгорелся спор. Каждый отстаивал свою точку зрения, критикуя мнения остальных. Даже обычно спокойный профессор, и тот перешел на повышенный тон.
К всеобщему удивлению, Жаклин Мэрой тоже высказала свое мнение, что бывало крайне редко. Она поддержала старую методику проведения опытов. Эта, как бы помягче выразиться, пожилая женщина была неплохим физиком-экспериментатором, но все знали, что Жаклин редко высказывает свое мнение. Поэтому её участие в споре удивило.
 Мэрой знала свой недостаток. Она с лихвой компенсировала его, можно сказать, материнской заботой о сотрудниках. Особенно, как уже упоминалось, опекала Ригли. На её лице всегда была мягкая, немного грустная улыбка и какой-то отрешенный рассеянный взгляд человека, потерявшего смысл жизни. На редких совместных вечеринках в кругу коллег Жаклин всегда вела себя на равных с мужчинами: курила, рассказывала истории из своей жизни, немного выпивала. Калинин тогда уже заметил, что подобные мероприятия для миссис Мэрой были целым событием. Она досиживала с мужчинами до конца вечеринки и самостоятельно уезжала домой…
«Я сам тогда был на распутье, – подводя черту под своими воспоминаниями, подумал Евгений. – Вот и решил познакомить своих товарищей с полуфантастическим сюжетом старой брошюры. Почему я раньше этого не сделал? Боялся, что коллеги могли подумать, что моя идея родилась под воздействием этого бредового рассказа, а не в результате серьезной научно-исследовательской работы. С разрешения профессора я прочитал тогда коллегам этот рассказ. Во время чтения в помещении стояла тишина. Лишь профессор иногда крутил по сторонам головой: видимо, искал своего любимца-кота.
– Выдумки журналистов, – тут же высказался Ричард Ригли, едва Евгений закончил чтение.
Профессор задумчиво произнес:
– Не торопись с выводами, Ричард. Бесполезных идей в этом мире не существует. Для каждой – своё время.  Джонни, дайте мне почитать эту брошюру дома в более спокойной обстановке.
Но было видно, что и он не верил в реальность сюжета. Удивительно, но Жаклин Мэрой молчала. На этот раз она не высказала своего мнения и с бледным лицом сидела на диване, удивленно глядя на Евгения.
В общем-то, никто тогда не поверил в реальность событий, описанных неизвестным автором. И это его не удивило.
«А сейчас?» – Евгений мысленно усмехнулся, печально посмотрев на лабораторный стенд. Перевёл взгляд на миссис Мэрой. Лицо Жаклин сейчас было таким же, как и тогда, после прочтения рассказа.
Ещё раз посочувствовав женщине, Калинин почти  бегом направился к Оклбрайту. Но тот  был занят. Секретарь попросила его немного подождать.
– Он скоро освободится, – проворковала Салли. – Хотите, оставьте, я передам.
Через полчаса Джон Оклбрайт держал в руках небольшую брошюрку с пожелтевшими страницами, больше похожими на вырезки из газет прошлых лет. Несмотря на занятость, любопытство взяло вверх.
– «Странный эксперимент», – прочитал он заголовок начинающего тускнеть от времени отпечатанного на обычной печатной машинке текста. Фамилия автора на заглавной странице отсутствовала. Косо взглянув на коробку с сигарами, Джон слегка приоткрыл её и, убедившись, что она не пустая, открыл первую страницу.
Оклбрайт на одном дыхании прочитал весь этот необычный рассказ. Было видно, что неизвестный автор пытался из этого сюжета создать небольшое художественное произведение, но до конца не довел: что-то ему помешало. Джон невольно задал себе вопрос: «Почему я, кадровый разведчик, не знал о подобном эксперименте? Может быть,  это все выдумки пронырливых журналистов?»
Перевернув следующую страницу, Джон увидел продолжение. Это были мнения специалистов, в том числе и автора этого литературного наброска.
«…Прошло достаточно времени, – писал незнакомый журналист. – Давно закончилась война. Ушли из жизни многие участники того эксперимента. Никто уже и не помнит: а был ли вообще подобный эксперимент?
Средства массовой информации того времени никаких сообщений об этом не давали. Табу секретности или очередной вымысел? Никто не знает. Только слухи. И здесь мнения учёных и журналистов диаметрально противоположны.
Одни оспаривали сам факт проведения подобного секретного эксперимента, а некоторые эксперты доказывали это тем, что эсминец «Элдридж» вообще никогда не заходил в порт Филадельфии, при этом они ссылались на прямое доказательство – вахтенный журнал эсминца, до сих пор хранящийся в архивах морского ведомства. Другие доказывали диаметрально противоположное.
В тех же архивах они обнаружили странные, на их взгляд, медицинские освидетельствования, датированные тем же 1943 годом. Несколько моряков, попавших в военный госпиталь Филадельфии, были признаны невменяемыми. Некоторые из них умерли при странных обстоятельствах, остальные получили инвалидность и уволены из военно-морских сил США. Дальнейшая судьба этих людей неизвестна.
Другая группа экспертов обнаружила документы, подтверждающие, что Альберт Эйнштейн действительно предлагал проект, основанный на принципах Единой теории поля (им же созданной). По этому проекту и по замыслу ученого, при определенных условиях можно сделать корабль невидимым. Но идея якобы не нашла тогда своих сторонников: не оправдались расчеты ученых того времени. Кто знает?..
В одном все эксперты были единодушны: для того времени идея придания кораблю невидимости (а тем более его телепортация!) была совершенно абсурдной. И именно это являлось одним из косвенных подтверждений участия Альберта Эйнштейна в этом необычном эксперименте. Не зря же в научных кругах до сих пор ходит его высказывание: «Если при первом рассмотрении идея не окажется абсурдной, толку из нее не будет».
Закончив чтение, Оклбрайт задумался: «Был ли на самом деле этот эксперимент? А если его не было, то откуда появились слухи о нем? Правда об этом когда-нибудь всплывет на поверхность. Хотя, правда у каждого своя, не надо об этом забывать…»
 Последние солнечные лучи скользнули по столу и медленно растаяли, уступая место надвигавшимся сумеркам. Рабочий день заканчивался.
Уставший за целый день Джон потер переносицу и размял шею. В принципе, он был согласен с заключением автора этой брошюры. Старый разведчик зрительно представил себе ту трагическую ситуацию с неожиданным перемещением корабля. Представил и картину корчившихся от ужаса и боли членов экипажа. Чтобы не расстраивать себя, Оклбрайт не стал дальше читать рассуждения остальных экспертов.
– Да… попробуй, разберись со всем этим, – тяжело вздохнув, произнёс Джон. Но сама идея подобного эксперимента его потрясла.
«Неужели наши парни работают над подобной темой? Это же надо такое придумать: переносить в пространстве объекты. С ума можно сойти. Кстати, в брошюре есть ссылки на Эйнштейна», – с нотками уважения продолжал размышлять Оклбрайт.
Он вспомнил недавно прочитанную в каком-то журнале статью «Сто великих евреев». В этом списке Эйнштейн занимал третье место. При этом на первом месте был Моисей, выведший евреев из Египта, на втором – Иисус Христос, преданный и распятый евреями, на третьем (видимо, новый Спаситель) – Эйнштейн, на четвёртом – Фрейд. И только на пятом – Авраам, родоначальник евреев.
«Занятная статистика», – отметил про себя Оклбрайт. Усталость давала о себе знать. Зазвонивший телефон и голос секретарши в телефонной трубке, напомнившей ему об окончании рабочего дня, поставили точку в его академической учёбе.
– Пора домой, – решительно произнёс он.
Уже сидя за рулем своего автомобиля, привычно проглатывающего дорожные мили, Джон понимал, что хотя бы приблизительно теперь смог представить себе, какими исследованиями занимаются его сотрудники, а главное, знал последствия этих экспериментов в случае их успешного завершения.
– Генералов Пентагона можно понять: от такой идеи захватывает дух. Представляю, какие планы строят военные, – вслух произнёс Джон.
Перед глазами возник огромный стальной корпус корвета, несущегося в безмолвном чёрном пространстве. На палубе корабля, охваченные ужасом, застыли члены экипажа. Корвет мчался прямым курсом на причал. Одна фигура особенно выделялась среди группы этих обезумевших людей – молодой безусый лейтенант с перекошенным от боли лицом. Он пытался что-то кричать, но из его горла доносился лишь хрип. 
Яркий свет фар встречного автомобиля вернул Оклбрайта в реальность. Джон сбавил скорость и несколько раз встряхнул головой. Видение исчезло.
Впереди показался знакомый поворот. Через несколько минут он будет дома. Долгожданный домашний уют и семейная суета перед праздником немного успокоят и расслабят его.
«Завтра – День благодарения. Надеюсь, к празднику жена уже готовит индейку», – устало подумал он.

Сэм Макгроген
                США. Штат Вашингтон. Сиэтл.
                23 ноября 1995 года.
Сэм Макгроген удобно устроился в кресле самолета и с удовольствием протянул ноги: благо первый ряд. Лайнер набрал высоту. Шум моторов почти не был слышен, лишь лёгкий успокаивающий нервы гул ненавязчиво напоминал пассажирам, что они находятся в нескольких тысячах футов над землей.   
Между рядами кресел сновали стюардессы. Отвечая на вопросы пассажиров, они наклонялись к ним, демонстрируя соседям напротив соблазнительные позы. Ох уж эти позы, так волнующие мужчин любого возраста… 
Легкая музыка и кофе расслабили Сэма. В его голове что-то щёлкнуло, дверь в реальный мир захлопнулась, предоставив ему возможность на час-полтора ни о чем не думать, и Сэм был рад этому. Он закрыл глаза и погрузился в приятную тишину благостного состояния. Но такое состояние длилось недолго: заботы последних дней уже ломились в эту самую дверь. Нет, как мог, Макгроген, конечно, сопротивлялся и даже попросил стюардессу принести ему виски. Однако эти твари-заботы нарисовали в его сознании фигуру налогового инспектора, от образа которого директор сыскного агентства вздрогнул. И тут, не выдержав напора, дверь рухнула. От отчаяния Сэм выпил виски залпом.    
В силу специфики своего бизнеса Макгроген был не из трусливых, и всё же появление на горизонте налоговых инспекторов всегда повергало его в шок. Образ знаменитого главаря мафии тридцатых годов Аль Капоне, воспетого Голливудом, не покидал его. Бандита, которого за десятки убийств не смогла посадить полиция, посадил тощенький финансовый инспектор в очках и мятом галстуке. Тщедушная фигура этого честного доходяги с детских лет врезалась Макгрогену в  сознание. Сэм открыл глаза и опять оказался в плену забот. А они были…
Нет, его агентство не занималось выслеживанием неразборчивых в интимных связях с противоположным полом супругов, как не занималось и поисками пропавших автомобилей и имущества граждан, для этих целей есть другие частные бюро и огромный штат правоохранительных органов. Хотя иногда приходилось и этим заниматься, но только в целях прикрытия, не более: надо же как-то оправдывать выданную лицензию на сыскную деятельность.
Его предприятие занималось другим. Скажем так: помогало добывать промышленные и научные сведения и быть посредником при заключении секретных договорённостей между заинтересованными сторонами.
Со своим другом, Лео Натросски, Макгроген работал давно. Собственно, с его помощью Сэм и организовал свое предприятие. Понятно, что специфика работы агентства не подразумевала хоть какую-то юридическую связь с благопристойными организациями и добропорядочными гражданами: никто из них не хотел связывать свое имя с неблаговидными делами. И дела у агентства  до сих пор шли совсем не плохо.
– Тьфу-тьфу-тьфу… – прошептал Сэм.
Конкуренция – великая вещь. Серьёзным организациям дешевле украсть (фу, какое нехорошее слово), лучше сказать «позаимствовать» готовый результат, чем тратиться на кропотливую, а главное, затратную разработку. Как правило, клиенты в таких случаях не скупились, платили хорошо. Трудности, конечно, были… А у кого их нет? В том числе и в легализации поступающих на его счет денег, но и эти проблемы как-то решались. И всё-таки каждый раз, заполняя налоговые декларации, Сэм панически боялся сделать в них ошибку.
Его неприметный с виду офис находился далеко от центральной части Сиэтла. Тихая и невзрачная улица Сэма вполне устраивала: веяние современной архитектуры до этого района почти не дошло. Строения из стекла и бетона отсутствовали, улица утопала в зелени. Да и люди там жили нелюбопытные. Сотрудников у него тоже было немного: зачем лишние свидетели?
В голове Макгрогена шаг за шагом прокручивался план очередной операции. «Кстати, не запланированной ранее. Подмена диска – вынужденная мера. Передавая свой диск Сэму, Дик Флейт просил отнестись к нему очень осторожно: «Любая царапина, мистер Макгроген, приведёт к его  порче. Пожалуйста, будьте осторожны».
Теперь этот драгоценный диск находится в его портфеле, упакованный по всем правилам транспортировки. В голове Макгрогена крутилась мысль и о втором варианте операции, если по каким-то причинам провалится первый. 
– Выхода нет, как и дороги назад, – прошептал он.
 Но Сэм отгонял эту слишком опасную мысль от себя прочь.
День операции Сэм подобрал не случайно: последний четверг ноября – всенародный праздник, День благодарения. Обычно офисы в этот и последующие дни пустеют, многие сотрудники берут отпуска за свой счет. Праздничная суматоха, походы по магазинам, приготовление индейки, горячительные напитки – лучшего времени для задуманного и придумать трудно. И все же тревога в душе усиливалась. Изъятие диска или его подмена – единственная возможность выполнить просьбу заказчика. Дружба дружбой, но если что… придётся возвращать деньги. И дело даже не в деньгах. У его друга Лео Натросски будут проблемы. Большие проблемы…
Приятный воркующий голос стюардессы отвлек его внимание:
– Чай, кофе, сэр.
– Кофе, пожалуйста, – ответил Сэм, вдыхая нежный аромат её духов.
Налив кофе, стюардесса с тем же предложением обратилась к соседу рядом, повернувшись к Сэму спиной. Глядя на привлекательную фигуру стюардессы и все еще  находясь под впечатлением аромата её духов, Лео мысленно представил себе эту девушку без одежды.
Стюардесса почувствовала на себе его раздевающий взгляд, обернулась и, конечно же, поняла, о чем думает этот довольно симпатичный пассажир. Она усмехнулась и также мысленно ему ответила: «Размечтался…» К следующему пассажиру она уже не нагибалась.
Примерно через полчаса загорелось табло «Пристегните ремни, пожалуйста!» Полёт подходил к концу. В оставшееся до посадки время Лео решил еще раз проанализировать этапы операции: «Пропустим подготовительные этапы, главный – заключительный! Дубликат магнитной карточки от входной двери есть. Хм… спасибо одному из сотрудников лаборатории: забыл как-то раз своё портмоне в служебном баре. Хорошо, что мой человек случайно оказался там в это время. Дальше – дело техники. Крепление диска не проблема: шестигранник имеется, как и фотография пространства коридора перед дверью нужной лаборатории. Вот с креплениями этой фотографии на камеру наблюдения пришлось повозиться. Вся операция должна занять не больше двадцати минут, конечно, если все пойдет по плану. Сегодня вечером состоится встреча с исполнителем, которому я передам диск».
Самолет плавно пошел на посадку.
Аэропорт встретил пассажиров ветреной и, конечно, дождливой погодой, о чем и предупредили пассажиров заботливые стюардессы. Зашелестели молнии на дорожных сумках, и чей-то ребенок громко потребовал от матери яблочного сока.
«Мне бы его заботы», – грустно подумал Макгроген. Вскоре с перекинутой через плечо сумкой он вышел из здания аэровокзала. Мимо него с хмурым выражением лица прошла девушка, лицо которой Сэму показалось знакомым. Его удивил её неопрятный вид.
Он остановился, посмотрел ей вслед, однако вспомнить, где он мог её видеть, так и не смог. Череда смутных образов, возникших в глубине сознания, результата тоже не дали. Сэм продолжил свой путь.  Вдруг его остановил женский возглас «Кэтрин, Кэтрин, подожди!» Ему навстречу быстрым шагом шла женщина. Сэм сразу узнал в ней бывшую жену своего друга Лео Натросски, Салли. Теперь Сэм понял, кто прошёл мимо него.
–  Кэтрин действительно стала взрослой, – пробормотал он.
 Не обращая внимания на Сэма, Салли прошла мимо, догоняя Кэтрин.  Макгроген, приостановившись, стал наблюдать за ними. Мать с дочерью о чём-то спорили, причём на повышенных тонах. Сэм услышал только возглас Салли: «Да где я тебе их возьму? Проси у отца».
– Хм… Что можно просить у отца? Деньги, конечно. Интересно, даст Лео или откажет… – пробормотал он.
Макгроген торопливо зашагал в направлении стоянки такси. 

Жаклин Мэрой

Лопасти потолочного вентилятора гнали сверху слабый поток воздуха, шевеля на столе листки с результатами медицинских анализов пациентки, сидящей напротив доктора Клайва. Губы доктора были плотно сжаты, зрачки за стёклами очков казались застывшими, голос глухой, невнятный. Он явно  был растерян. Стараясь не смотреть на пациентку, Клайв в который раз всматривался в результаты анализа крови, кричащие о страшных симптомах, и мучительно искал слова утешения для пожилой женщины. Так и не решившись объявить ей вердикт, доктор встал, медленно подошел к стене и выключил вентилятор.  Наступила тягостная тишина.
Жаклин грустным взглядом рассматривала уже немолодое лицо врача. Они знакомы давно, так уж сложилось по жизни.
…Переехав после замужества в Нью-Джерси, она встала на учет в медицинский центр на новом месте. Доктор Клайв тогда консультировал её. Семейная жизнь у Жаклин сразу не заладилась: споры, скандалы, мелочные придирки… Через два года она с мужем развелась.
Приглашение на работу в Национальную лабораторию пришлось очень кстати. И каково же было ее удивление, когда при первом же посещении города, соседнего с научным городком (не хотела медицинских осмотров по месту работы), в поисках доктора для консультаций она встретила своего старого знакомого. Оказывается, Клайв вместе с семьей тоже переехал в этот город и так же продолжает заниматься врачебной деятельностью, имея в этом городе свою практику…
Их общение продолжилось. Оба привыкли друг к другу. Нет, ничего личного, просто стали друзьями. Вот и сейчас Жаклин по-человечески было жалко смотреть на друга. Она видела, как ему тяжело: ведь он должен сообщить ей окончательный медицинский вердикт. Она видела, как, опять заняв своё место, доктор всячески пытается оттянуть этот печальный момент.
Жаклин заметила, как его ресницы мелко задрожали, а на глазах появились слезы. Он протянул к ней свою руку, намереваясь выдавить из себя страшные слова, но не смог: спазм сдавил ему горло. Жаклин положила свою ладонь на его руку и тихо прошептала:
– Я всё знаю. Сколько мне осталось, мистер Клайв?..
– Мало, Жаклин! Совсем мало… – с трудом произнёс он и поцеловал ей руку.

Мэрой медленно катила тележку по кафельному полу продуктового супермаркета. Домашнее одиночество становилось невыносимым, ей все чаще хотелось побыть среди людей.
Одним из таких людных мест был ближайший супермаркет. Жаклин нравилось наблюдать за вечно спешащими посетителями и так же, как и они, выстаивать небольшие очереди в кассах, критикуя вместе со всеми насущные житейские городские проблемы. А тем для критики хватало: дороговизна,  личная жизнь популярных людей, международная обстановка в мире, особенно в Европе, и многое другое. Подобные разговоры – обязательный атрибут времяпрепровождения жителей небольших городков, тем более пожилых людей.
Грустным взглядом она неторопливо осматривала торговый зал.    Посетителей было сравнительно немного.
«Знакомых не видно. Не с кем даже поговорить, – с тоской подумала Жаклин. – Жаль. Зря пришла. Ладно, среди людей хоть побуду».
За её спиной раздался капризный детский голосок:
– Хочу это! Хочу это!
И это как-то немного отвлекло  её внимание. Несмотря на запрет молодой мамы, маленький сорванец горстями бросал в тележку небольшие в яркой упаковке пакеты. Стараясь спокойно реагировать на действия ребенка, девушка уставшим голосом, но уже с заметным раздражением уговаривала малыша этого не делать. Она старательно вынимала из тележки пакетики и клала их обратно, однако ребенок упорно продолжал сгребать с полки понравившиеся, как он считал, игрушки. Между ними назревал скандал.
Жаклин не стала дожидаться окончания семейного спора и продолжила свое бесцельное хождение среди стоек и витрин. Всеми силами Мэрой старалась остановить свой взгляд на чём-нибудь, что хоть как-то могло бы вызвать у нее желание это купить. Но взгляд отрешенно скользил по полкам, не вызывая в её сознании ни малейшего позыва хотя бы взглянуть на стоимость продукта.
Глядя на заполненные тележки посетителей, Жаклин усмехнулась: «Когда-нибудь и они меня поймут. Так же будут стоять посреди магазина и глазеть по сторонам в поисках знакомого человека  для общения…»
Неожиданно она почувствовала, что охрана супермаркета стала обращать на неё внимание. «Еще бы, пожилая женщина полчаса раскатывает по магазину пустую тележку, что-то бормочет себе под нос и слишком пристально разглядывает покупателей. Поневоле заподозришь в чём-нибудь незаконном», – оправдывая охранников, подумала Мэрой. Чтобы реабилитировать себя в их глазах, она накидала в тележку разной мелочи. Подойдя к выходу, она с огорчением увидела: почти все кассы свободны.
 Жаклин вышла на улицу, переложила покупки в контейнер, закреплённый на багажнике велосипеда, и медленно покатила в сторону дома.
Старинные напольные часы отбили время. Воскресный вечер с его унылой тишиной, нарушаемой только боем часов, привычно скучный с надоевшими развлекательными программами в телевизоре, подходил к концу.
Небольшая гостиная, заставленная резной с инкрустацией мебелью, тускло освещалась стоявшим возле кресла торшером. Высокие спинки стульев,  придвинутые по кругу к обеденному столу, бросали на выцветшие от времени чёрно-белые фотографии, висящие в рамках на противоположной стене, длинные тени. Помимо всего, на комоде шеренгой стояли деревянные рамки овальной формы с изображениями родных для Жаклин лиц и, отражаясь в большом зеркале, висевшем над комодом, создавали эффект чего-то загадочного. И всё это походило на кладбищенские кресты, мрачно освещаемые луной. 
Боль к вечеру усилилась. Жаклин приняла болеутоляющие таблетки и в ожидании их благотворного действия села в кресло, привычно разглядывая изображение юноши с расплывшейся до ушей счастливой улыбкой. Измятая кепка съехала набок, ворот свитера разорван, на руках он держал маленькую девочку. Это была она, Жэки. Мэрой грустно улыбнулась, вспомнив до мельчайших подробностей тот день.
…Её старший брат только что окончил военный колледж. Они в тот день были на пикнике с его друзьями, и Жэки отчаянно визжала от радости, когда брат, словно пушинку, высоко подбрасывал её вверх. Так может радоваться только ребенок на руках самого близкого и дорогого ему человека.
Брат для нее был всем: и божеством, и отцом, она его боготворила. Их отец рано ушел из жизни: рак очень быстро превратил цветущего молодого мужчину в дряхлого старика, и вскоре его не стало. Ненадолго пережила его и мама. Все заботы о маленькой сестре легли на плечи брата.
Глядя на его фотографию, Жаклин в который раз задавала себе один и тот же вопрос: «Почему так странно сложилась моя жизнь? Я, довольно успешный человек, и вдруг в пожилом возрасте осталась одна… совершенно одна. Далекое замужество и последующий через пару лет развод с мужем не внесли в мою жизнь изменений. Слишком разными мы были… Детей не родила, о чем теперь жалею. Другие мужчины в молодости также не смогли  мне дать душевного равновесия. Да и не так много их было».
Жаклин горько усмехнулась, задав самой себе вопрос: «Почему? Ведь в молодости я была очень даже ничего. Подружки мне всегда завидовали. И только в последнее время я стала понимать, что всех окружающих меня мужчин я сравнивала с братом. Внешность, рост, улыбка, манера разговаривать, даже интонация  их голоса для меня имели огромное значение. Все эти качества я хотела увидеть в любом знакомом мужчине. Я хотела во всех видеть своего брата».
Жаклин закрыла глаза.
– Разве не так? – уже вслух произнесла уставшая женщина. На глазах непроизвольно появились слезы, и она тихо прошептала: – А ведь это невозможно.

        Жаклин вспомнила, как брат ухаживал за ней, когда она сильно заболела и долгое время провела на больничной койке. Это она потом узнала, что ей сделали очень сложную операцию: вырезали опухоль. Тогда молодой организм выстоял. Брат проводил возле нее все свободное от службы время. Сидя на стуле рядом с кроватью, целовал её в лоб и своими руками согревал маленькие детские ладошки. В период кризиса, превозмогая тяжесть в теле, она, с трудом открывая веки, видела его слезы.
– Такое не забывается, – зашептала она.
Жаклин встала, подошла к пожелтевшей фотографии и нежно погладила изображение брата. Вспомнила последние часы его жизни.
…Он умирал. Она так же, как и он в её детстве, неотлучно находилась рядом с ним. И точно так же плакала, глядя на умирающего брата. Иногда он что-то несвязно бормотал. На короткое мгновение открывал глаза и безумным взглядом смотрел на сестру, не узнавая её. И вот наступил роковой день. Последние слова, сказанные им, она не расслышала. Его губы попытались что-то произнести, рука потянулась к прикроватной тумбочке, на которой лежала фотография. Но взять её он уже не успел: рука безвольно упала, смахнув фотографию на пол. Предсмертная конвульсия и сердечный спазм… Он умер.
Теперь та упавшая фотография висит у неё в спальне. В ящике трюмо лежит свидетельство о его смерти, перечеркнувшее всю ее жизнь. Там же лежит письмо военного командования со словами сожаления: «Ваш брат умер, выполняя ответственное задание командования…» Жаклин, как и много лет назад, передёрнула плечами, словно стряхивая с себя эти лживые слова.
Долгое время она по крупицам собирала сведения об истинной причине смерти брата. Упорно ходили слухи о каком-то неудачном научном эксперименте. Выслушивая  путаные объяснения сослуживцев брата и немногих очевидцев какого-то странного происшествия, повлекшего за собой трагедию, Жаклин пыталась свести все сведения в одно целое, но так и не нашла конкретных виновников в смерти брата. Да и были ли они? Время тогда было военное: ничего не поделаешь.
Смутное чувство осознания истинной причины гибели брата со временем трансформировалось в уверенность, что смерть произошла в результате какой-то глобальной ошибки, допущенной в ходе военного эксперимента учеными того времени. И это крепко засело в ней. Позже, занимаясь научной деятельностью, она поняла, для чего армии были нужны подобные эксперименты. И ответ напрашивался один: для создания новых типов оружия. Военные на это денег не жалели. Идея создания атомной бомбы  воплотилась в жизнь. А потом были Хиросима и Нагасаки… Гибель сотен тысяч ни в чём не повинных людей стала результатом победы технического прогресса. Но этого оказалось мало. Новая идея, способная уничтожать людей, опять ищет своего решения. И она тоже участвует в этом процессе.
Погрузившись в размышления, Жаклин отметила, что боль стихла раньше, чем обычно. Редкий подарок организма она восприняла с благодарностью. Мысли о прошлом опять потекли своим чередом.
…Дальше – учеба, научная деятельность, преподавание в университете. Все в прошлом. Теперь работа в Центре. И вот недавно она услышала полуфантастический рассказ. Что-то сдвинулось в её сознании. Соединилась ранее разобщенная незримая цепочка фактов и жизненных эпизодов. Рассказ, прочитанный коллегой, неожиданно дал толчок к осмыслению прошлого и настоящего. Сюжет рассказа её поразил. Она не стала уточнять у Калинина, каким образом эта брошюра могла оказаться у него. Это не существенно, да и все равно никто из сотрудников не верил в реальность сюжета.
– Никто, кроме меня, – усмехнулась Жаклин.
Она опять стала пристально всматриваться в старые фотографии. Какая-то непонятная безысходная по своей сути мысль тонким буравчиком сверлила сознание.
Память разбередила воспоминания о её давней болезни, которая долгое время не давала о себе знать. Но организм постарел и перестал сопротивляться. Монотонная и тупая боль всё чаще напоминала состарившейся женщине о болезни. Она словно напоминала Жаклин, что время её на исходе.
Жаклин с трудом встала. Тяжёлой походкой подошла к небольшой полке с напитками. Глядя на коллекцию бутылок и вспомнив недавний визит своей подруги Салли Митчелл, Жаклин усмехнулась. У Салли проблемы с дочерью. Они тогда устроили знатную дегустацию напитков: так им обеим хотелось забыться. Короче, напились.
Мэрой налила коньяка и медленными глотками, ощущая приятное тепло, разлившееся по всему телу, опустошила бокал. Немного подумав, налила еще. С бокалом вышла на террасу дома. Закурила. Вечерняя тишина не радовала: скорее,  наоборот, еще острее напоминала ей о прожитых в одиночестве годах. Удобно устроившись в плетенном из ротанга кресле, она усилием воли попыталась отогнать воспоминания давних времен. Ей это не удалось.
Мысли напомнили ей события последних дней. Опять вспомнила Салли Митчелл, и ей почему-то стало легче. Почему легче, она не могла объяснить. Наверное, потому, что и у подруги жизнь также не сложилась. Салли, как и она, была одинока. Помнится, пару лет назад она пришла к  Жаклин очень взволнованная, с заплаканными глазами. Попросила спрятать довольно тяжелый свёрток и небольшую коробочку с нехитрыми драгоценностями. В свертке оказались пистолет с глушителем и патроны к нему.
 «Кэтрин – наркоманка, – со слезами на глазах проговорила тогда Салли. – Она стала выносить из дома ценные вещи. А недавно я нашла у нее в комнате эту штуку. Устроила ей скандал, но она не говорит, где взяла пистолет».
«Лучше уж совсем не иметь детей, чем дочь-наркоманку, – с каким-то облегчением подумала тогда Жаклин Мэрой. – С другой стороны, девчонку жалко. Сейчас гостит у матери. Приходила пару раз в гости. Глаза у неё бегающие, движения резкие, голос хриплый. Такую опасно оставлять одну в доме. Опять заняла у меня немного денег».
Ноющая боль где-то в глубине живота опять дала о себе знать. Жаклин старалась  не обращать внимания на эти боли. Давалось это с трудом. Выпив коньяк, она закурила очередную сигарету. В голове опять возникли тревожные мысли. Какое-то непонятное, а главное, дикое, на первый взгляд, желание покончить с этими муками всё чаще и чаще посещало её.
Уставшая от одиночества и болезни, женщина, как могла, отгоняла эти мысли от себя. Почему-то вспомнилось изречение Оскара Уальда: «Не относитесь к жизни слишком серьёзно, живым от нее вам все равно не уйти». Жаклин усмехнулась: «Раньше надо было думать об этом. Теперь слишком поздно».
Мелодичная трель звонка прервала ее размышления. Жаклин взглянула на часы.
– В такое время может прийти только Салли, благо недалеко живёт. Видимо, дочь ей уже порядком надоела, – пробормотала она и, загасив сигарету, поднялась с кресла. 
Мэрой была права.
– Ты представляешь, Жаклин! – с ходу начала  подруга. – Кэтрин отправилась в Сиэтл. Я не поленилась, сама отвезла её в аэропорт. Вымотала она меня. Ей всё время нужны деньги. А где я их возьму, скажи мне? Говорю: езжай к отцу, пусть он раскошеливается. Неделю назад всё пытала меня, куда я перепрятала пистолет. Выбросила, говорю ей. Он, кстати, у тебя ещё?
  – У меня, конечно. Как положила на чердак, так и лежит. Куда он может исчезнуть?
  – Кэтрин впала в истерику. Не верит, что я могла выбросить. Не дай бог догадается, что пистолет у тебя. Она здесь, кстати,  не появлялась?
– Да была пару раз. Тебя искала.
– Я надеюсь, ты её не оставляла без присмотра? Эти наркоманы имеют собачий нюх. Если вдруг она у тебя опять появится, не впускай! В последние  дни она  вообще ходила какая-то странная. А утром вдруг заявила, что ей надо срочно уезжать.
– Ты, конечно, не возражала.
– Возражала? Говорю же, даже сама проводила в аэропорт. Да я перекрестилась от счастья. Ой... Жаклин, налей чего-нибудь. Надо успокоиться.
 Беседа подружек затянулась за полночь.

Совещание сотрудников

Руководитель департамента кадров Сара Байер последние три дня стала больше курить и выглядела, прямо скажем, плохо. Уставшая, с темными кругами под глазами и тусклым виноватым взглядом, она интуитивно чувствовала свою вину и ответственность за случившееся.
«Убийство учёного – дело не случайное. Пропажа диска – тому подтверждение, – печально анализировала Байер. – Моя карьера может покатиться вниз и зарплата, кстати, тоже. А кредит на дом как гасить?»  Именно это особенно пугало Сару, и она продолжала упорно изучать личные дела сотрудников, надеясь найти в них хоть какую-то зацепку. 
 Но ничего подозрительного в делах не было, и это её на время успокаивало. Однако ненадолго... Червь сомнения все равно глодал ее душу. А уведомление о временном закрытии проекта Саре напомнило о предстоящей неприятной миссии.
Тихий стук в дверь прервал её горестные мысли. В кабинет вошел Калинин. Его внешний вид вызвал у неё сочувствие: осунувшийся, похудевший, а несвежая рубашка говорила о многом.
«Парню не позавидуешь», – вслед ему подумала Байер.
Процедура заняла несколько минут. Начальник отдела как можно вежливее высказала ученому слова благодарности за работу в их учреждении. Понизив интонацию голоса до максимально печальной, она произнесла  слова сожаления по поводу вынужденного временного прекращения его деятельности. Не говоря ни слова, Калинин вышел, аккуратно прикрыв дверь. Уже в коридоре он пробормотал:
– Ну вот и все. Пора, как говорится, собирать чемоданы.
Аккуратно сложив лист уведомления, он тяжёлой походкой, немного сутулясь, побрёл по бесконечным коридорам.
«Завтра праздник, День благодарения. Весёлый праздник… Для меня и для индеек…» – печально подумал он и непроизвольно потянул носом, словно пытаясь учуять запахи прошлогодней жареной индейки в доме профессора.   
 – Нашёл что вспоминать! – грустно произнёс он вслух. – Праздник для американцев, нам, русским, он непонятен.
Внезапно Калинин остановился. Проходя мимо очередных дверей, соединяющих  коридоры, он увидел двух рабочих, занятых разборкой встроенного в потолок вытяжного вентилятора. Небольшим шестигранным ключом они откручивали крепление лопастей.
Евгений внимательно посмотрел на руки одного из рабочих, который как раз стаскивал лопасти с вала электродвигателя, и какая-то еле уловимая мысль промелькнула в его голове. Что-то привлекло внимание Калинина в последовательности движений этого рабочего. Они напомнили ему о чем-то очень простом и важном. Создавалось впечатление, что одно из этих движений он часто где-то видел или неоднократно совершал сам.
«Открутили ключом крепление и сняли пластмассовый диск с вала. Ну и что? Не открутишь – не снимешь», – мысленно анализировал Калинин. Затем, обхватив голову руками, сильно сжал виски, уставившись на демонтируемую деталь вентилятора. Рабочие недоуменно смотрели на него.
– Сэр, с вами всё в порядке? – произнёс один из рабочих.
Калинин молчал, но при этом его губы шевелились, а взгляд уставился на вентилятор. И тут он произнёс:
– Открутили крепление и сняли диск вентилятора… Интересно! 
После чего продолжил свой путь. А рабочие при виде такого странного человека только  пожали плечами.
Шагая по коридорам, Калинин настойчиво пытался уловить какую-то  ускользнувшую мысль, но она утонула в ворохе переживаний последних дней. Зато всплыла другая, более простая и приземлённая, – выпить. Евгений по памяти набрал на мобильном телефоне номер Ричарда, купившего недавно новенький автомобиль.  Да  и Жаклин пригласить бы надо, когда ещё соберёмся?
Ричард откликнулся быстро, словно ждал его звонка. Судя по интонации голоса, он был в небольшом подпитии. Звуки музыки и женские голоса в трубке раскрывали местонахождение коллеги. Евгений знал этот бар. Там всегда собиралась молодежь.
– Привет, Ричард. Как дела? Паршивое настроение? У меня тоже. Авто обмываешь? Дело нужное. Мои дела? Ну, если временное безделье рассматривать как отдых, тогда тоже нормально. Да, я уже получил уведомление. Как насчет завтра? Согласен. Вечером в баре. Договорились.
Телефон Жаклин долго не отвечал. Евгений знал: она живет одна в собственном доме и ей, уже немолодой женщине, трудно быстро подойти к телефону. Он терпеливо ждал. Наконец Жаклин взяла трубку и на его приглашение ответила:
– Как буду чувствовать себя, Джонни, но постараюсь.
Голос Мэрой звучал очень тихо. Было видно, что разговор ей давался нелегко. Калинину даже стало как-то не по себе. Не стоило беспокоить больную женщину.
               
Вечер следующего дня выдался на удивление теплым и, что странно, не дождливым. Из открытых окон молодежного бара доносилась музыка в стиле техно. Тупо и монотонно звучали такты бесконечной мелодии. Шумная компания уютно устроилась за сдвинутыми вместе столами в самом углу зала. Батарея кружек пива, легкие закуски, рюмки с виски красноречиво говорили, что компания собралась надолго. Во главе стола сидел грустный Ричард.  Чтобы хоть как-то расшевелить обладателя нового авто,  одна из девушек рассказывала смешную, на её взгляд,  историю, однако молодой учёный не реагировал. 
После очередной выпитой рюмки и пары глотков прохладного пива Ригли почувствовал себя немного лучше и даже попытался улыбнуться, но улыбка  получилась жалкой, вымученной. Он сделал глоток виски. Тревожное состояние последних дней, связанное со смертью его руководителя и прекращением научных экспериментов, алкоголь потихоньку растворял, принуждая организм расслабляться.
Неожиданный звонок мобильного телефона, а главное, имя, высветившееся на экране телефона, несколько озадачили Ричарда. За несколько лет их общения он не помнил случая, чтобы вечером они созванивались. Голос собеседника звучал тихо и с какой-то странной интонацией. Ричарда просили о встрече.
– Это очень важно, Ричард, – звучал в трубке взволнованный голос.
Громкий разговор за столом и шум в баре не давали ему возможности сосредоточиться. Ричард никак не мог понять смысл такой срочности для их встречи.
– Но я уже прилично выпил, – попытался он найти причину отказа. – За руль сесть не могу. Давай в другой раз.
– Нет, – настойчиво убеждал голос. – Я подъеду к тебе. Говори адрес, Ричард.
Парень задумался, встречаться желания не было – самое время расслабиться… Бар был полон. Шум… Музыка… Смех…
Вот заиграла спокойная музыка, и шум несколько стих. С небрежным показным видом молодые люди стали разглядывать зал, подбирая партнёров для танцев. Краем глаза Ричард заметил устремленный на него взгляд незнакомой девушки за соседним столом, и этот взгляд для опытного ловеласа говорил о многом. Он небрежно кивнул незнакомке и отвернулся. 
Однако девушка продолжала настойчиво сверлить его взглядом. Ричард не выдержал, повернулся, их глаза  встретились. И, к удивлению, сердце Ричарда внезапно глухо напомнило о себе: оно забилось в сладостном предвкушении знакомства с возможным продолжением вечера в более интимной обстановке. Тем более, девушка – белая, а это придавало особого шарма встрече.  Настроение Ричарда поднялось.
Продолжая разглядывать девушку, он непроизвольно чуть-чуть подался вперед, но, вспомнив о незаконченном телефонном разговоре, на короткое мгновение отвел глаза от симпатичной незнакомки. С явным раздражением в голосе Ричард хотел резко ответить отказом, но прозвучавшая в трубке фраза «Ричард, я знаю, кто убил профессора» заставила его медленно, чуть не по слогам назвать адрес бара.
Настроение у него опять резко упало, и сердце вновь напомнило о себе.  На этот раз оно застучало уже совершенно по-другому: тяжело и тревожно. Ригли  встал, взял со стола пачку сигарет и, не попрощавшись с друзьями, вышел из бара..
Как назло, сигарета не раскуривалась. Легкий ветерок задувал пламя зажигалки, и все попытки Ричарда своим телом прикрыть сигарету от ветра не давали результата.
– Ну и день сегодня, – в сердцах  произнес он.
Парень и девушка, стоявшие на площадке у бара, при появлении постороннего перестали целоваться и с сочувствием посмотрели на него. Ричард отвернулся. После очередной попытки сигарета все же подала признаки жизни.
Глубоко затянувшись, он немного успокоился. С удивлением отметил, что у него немного дрожат руки. Стараясь скрыть от посторонних эту дрожь, Ричард спустился с площадки и сел на стоявшую невдалеке от бара скамейку. Как ни странно, но после двух затяжек руки перестали дрожать.
«Все-таки никотин успокаивает», – мелькнула у него мысль. В голове опять настойчиво прозвучал голос: «Ричард, я знаю, кто убил профессора».
– Надеюсь, это не шутка, – как можно спокойнее вслух произнёс он.
Перед глазами возник образ профессора. Ригли тяжело вздохнул.
Рядом с ним на скамейку присел мужчина. Очки придавали его внешности строгий учительский вид. Сразу было видно, что он человек некурящий: чуть полноватое, почти без морщин лицо и пухлые щёки подтверждали это с первого взгляда. От мужчины пахло хорошим одеколоном. Старомодный из кожи портфель сосед бережно положил на колени и держал его двумя руками, устремив взгляд на дверь бара. Он всем своим видом показывал полную готовность немедленно вскочить и броситься за кем-нибудь в погоню. Это немного рассмешило Ричарда.
«Видимо, ждет свое чадо», – предположил он.  И, что самое интересное, Ричард оказался прав. Через несколько минут из бара действительно показалась компания девушек. Они весело и беззаботно смеялись, искоса бросая взгляды на вышедших вместе с ними парней. Сосед тут же поднялся и окликнул одну из них. Услышав свое имя, девушка удивленно повернула голову, и её лицо приняло недовольную гримасу:
– Папа, я же просила меня не встречать, – чуть не плача произнесла девушка. – Я же не маленькая!
Ричард усмехнулся, представив себя на месте тех парней. Одному из них явно не повезло. Девушки, которая переглядывалась с ним в баре, среди этой компании не было.
Площадка опустела. Куда-то ушла целующаяся парочка, вслед за дочерью поплёлся отец. Желающих покурить на свежем воздухе тоже не осталось. Ричард в одиночестве сидел на скамейке. Из бара доносилась музыка. Захотелось опять выпить. Мысли снова вернули его к событиям двухлетней давности.
Ричард явственно, как будто это было вчера, вспомнил первую встречу с новым коллективом. Открыв дверь в лабораторию, он увидел своих будущих коллег, сидящих на диване. Они радостно заулыбались, приветствуя его. С дивана тут же поднялся знакомый ему Джонни Калинин и церемонно произнёс:
– Дамы и господа! Прошу всех встать! Разрешите представить вам будущего Нобелевского лауреата в области математики Ричарда Ригли. Я имел честь работать с этим подающим надежды, да нет, гениальным учёным, в Технологическом институте города Тампере. Для тех, кто не знает, где находится этот славный город, который мы с Ричардом с удовольствием покинули, поясняю: в Финляндии. Прошу любить и жаловать.
– Не получится из Ричарда лауреата, Джонни. Мистер Нобель терпеть не мог математику, – смеясь, уточнил  профессор Дорлинг…
Ричард и сейчас с теплотой вспоминал тот день. Они потом все вместе, кроме профессора, разумеется, отметили начало совместной работы. Хорошо посидели всем коллективом. Все смеялись… Даже грустная Жаклин Мэрой развеселилась тогда. Он ещё обратил внимание, как эта пожилая сотрудница смотрела на него необычным взглядом. Нет, не взглядом влюбленной на старости лет женщины, а как-то по-другому, так смотрит мать на своё чадо. Она вздрагивала, когда он начинал что-то говорить, и с восхищением смотрела, вгоняя его в краску.
Влажная морось всё-таки посыпалась с неба. Тёмный, без просветов небосклон  определённо означал приближение ливня. И точно – первые капли дождя покрыли дорогу темными точками. Повеяло прохладой.
В свете уличных фонарей появился автомобиль, он словно выплыл из марева и, будто призрак, приближался к Ричарду. Помахав рукой, Ригли встал.
Дождь набирал обороты.

Тим Фаррел

 Тим Фаррел морщился и старался не смотреть в сторону  дымящего, как паровоз,  хозяина кабинета. «Послать бы его к черту с его кольцами, дымит прямо в лицо. Тоже мне фокусник, провонял всю одежду», – раздраженно размышлял он.
Старший следователь окружной прокуратуры проклинал тот телефонный звонок прокурора и своё согласие прервать отпуск. Расследования убийства ученого по горячим следам не получалось. Никаких следов.
Два немолодых человека сидели в креслах друг против друга и мысленно, каждый по-своему, анализировали создавшуюся ситуацию.
Уставший за последние дни Джон Оклбрайт, развалившись в кресле, рассеянно разглядывал потолок, привычно запуская густые кольца сигарного дыма. Делал он это, как всегда, мастерски. Кольца одно за другим поднимались вверх и, пронизывая друг друга, создавали впечатляющее зрелище. Джон уже не терзал себя мыслью о вреде курения: нервное напряжение требовало никотина. Он махнул на эти терзания рукой, разрешив своему организму вволю наслаждаться пороком.
«В конце концов, Уинстон Черчилль всю жизнь пил виски и армянский коньяк, практически не вынимал сигару изо рта, а умер в девяносто один год, кажется», – с чувством самоуспокоения думал шеф службы безопасности.
Короткий стук в дверь кабинета и появившаяся затем секретарша, точнее, её спина и сервировочный на колесиках столик с легкими закусками и спиртным, прервали грустные размышления обоих мужчин.
Салли повернулась. На ней были обтягивающие фигуру брюки и светлый шерстяной гольф, выделяющий очертания маленьких комков груди. Дав шефу и его гостю по достоинству оценить свой облик, она эротично развернулась, ухватившись за ручку столика.   
Протаскивая столик через дверной проем, Салли Митчелл зацепилась им за косяк двери и, дергая за ручку стола, судорожно пыталась освободить зацепившийся край. При этом мужчины видели только её соблазнительную нижнюю часть спины, которая двигалась из стороны в сторону, поневоле притягивая к себе их взгляды. Наконец  Салли протащила столик в кабинет. Повернувшись к шефу, она смущённо, но с хитровато-невинной улыбкой, произнесла:
– Извините, мистер Оклбрайт.
Однако её красивые глаза, которые, казалось, занимали большую часть лица, не выглядели виноватыми, они лукаво глядели на мужчин, как бы говоря: «Ну как вам моя фигура, господа?» Подкатив стол к мужчинам, она томным жестом поправила причёску  и вышла.
«Неплохо разыграла сцену соблазнения», – ухмыльнулся про себя Джон. «Отличная фигура для её возраста», – подумал Тим.
Мужчины посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, рассмеялись. Напряжение спало. Можно немного  расслабиться.
Оклбрайт тяжело встал, обогнул стол и плюхнулся в кресло напротив своего гостя. Именно плюхнулся… Сиденье под тяжестью его тела издало протяжный звук, напоминающий выдох штангиста-тяжеловеса при опускании на помост штанги. Джон налил в бокалы виски.
Бывший разведчик был в растерянности. Мысли зашли в тупик и, что немаловажно, даже не пытались оттуда выйти, стесняясь собственного бессилия. Расследование не давало результатов.
– Заколдованный круг какой-то, – пробурчал он.
– И всё-таки, Джон, почему именно в этих помещениях не работали камеры видеонаблюдения? – опять  задал тот же вопрос следователь.
– Тим, я уже говорил тебе. Да потому, что мой предшественник в связи с особой секретностью исследований задолго до своего ухода на пенсию дал письменное указание техническим службам их отключить. Оригинал распоряжения ты видел. Кстати, правильно сделал, что отключил, нечего всем подряд глазеть на секретные работы. 
Джон взглянул на Фаррела, уткнувшегося в бумаги, и волна неприязни к следователю захлестнула его.
«Помочь не поможет, но проблем создаст много, – шумно вздохнув, Оклбрайт откинул голову на спинку кресла и опять погрузился в размышления: – Сданные на анализ остатки сигареты и фотографии отпечатков следов, как я и думал, почти ничего не дали. Да, курила женщина. Да, отпечатки велосипедных шин. На этих велосипедах ездят десятки тысяч людей, а подобные сигареты курят сотни тысяч. Да, бумага, в которую завернули сигарету, идентична вырванному листку из журнала. Это подтверждает, что курившая сигарету женщина была в кабинете убитого. Ну и что? Во-первых, не факт, что в день убийства, во-вторых, как её найти? Остатки слюны на сигарете идентифицировать не удалось: дождь сделал свое дело. Единственное, что удалось установить, – марку пистолета, из которого стрелял убийца, и то, что на нём уже «висят» трупы. Полиция его до сих пор разыскивает: оружие засвечено в ограблении банка. Когда эту новость мне сообщил следователь, пришлось делать удивленный вид: не объяснять же, что я узнал об этом раньше него».
– Что получается, Тим? У нас остаётся один непреложный факт. Камеры наружного наблюдения и записи в журнале контроля службы охраны зафиксировали: из лаборатории профессор вышел последним и, пройдя на внутреннюю автостоянку, покинул территорию Центра. Так ведь?
Фаррел неопределённо, скорее рассеяно, кивнул. Оклбрайт продолжил:
– Выходит, все-таки профессор вынес диск! Зачем?.. Скажи мне. Ну, допустим... Допустим… Но ведь правильно говорят сотрудники: профессору не было необходимости красть этот чёртов диск. Он, в принципе, мог спокойно заказать новый.               
– Не факт, что русские повторно сделают диск, – вяло возразил Фаррел.
– Ну, допустим, что он добьётся своего, закажет диск в другой организации. Значит, тем более, нужны его знания, то есть он сам. Но его убили… Зачем? Хотя бы дом ограбили, что тоже из области фантастики, но какой-никакой, а мотив. Стыдно… даже версий нет.
– Не исключено и наличие внутри Центра законспирированного крота и, скорее всего, русского. Такой мысли, Джон, не допускаешь?
 – Мне еще не хватало у себя иметь доморощенных шпионов. Нет уж, пусть ФБР ищет убийцу и диск. Генерал Коллинз звонит мне каждые три часа, интересуется ходом расследования. Кстати, он тоже намекал на русский след.
Первая порция виски с двумя кубиками льда несколько сняла накопившееся раздражение последних дней и успокоила мужчин.
Следователь сидел с полузакрытыми глазами и мысленно анализировал ход расследования. За прошедшие сутки он уже изучил распорядок этого необычного заведения. Точнее, познакомился с беспорядком, если его сравнивать с дисциплиной, принятой в нормальных учреждениях.
Ознакомился он и с личными делами сотрудников. Никаких зацепок. Магнитные карточки от дверей лаборатории выдавались под роспись только сотрудникам этого проекта. Всего их четыре. От сейфа с документацией ключ находился только у профессора Дорлинга.
«Да… сплошные тайны. А ученого грохнули. Ну и что, что дома, а не на службе? Дисциплины здесь все равно нет, – раздражённо продолжал размышлять следователь. – Сотрудники могут заканчивать рабочий день в три часа дня, а могут и в два ночи. Бардак. Правда, в прокуратуре меня предупреждали о странностях представителей науки: мол, они, ученые, мыслят и ведут себя нестандартно, и надо быть с ними осторожнее. Ну а мне-то как быть? Как раскрыть преступление? Прослушивание их мобильных и домашних телефонов ничего не дает. Образ жизни оставшихся сотрудников лаборатории после происшествия не изменился. Хотя один факт есть…»
  – Это правда, Джон, что Ричард Ригли сразу после случая кражи и убийства неожиданно купил автомобиль, пусть и в кредит? – задал Фаррел вопрос Оклбрайту.
– Может, и подозрительно, но что тут необычного, Тим? Молодой парень…  Да и мотивы у него для убийства и кражи, прямо скажем, слабоваты. Я бы и русского парня смело снял со счетов: ему уж точно убивать профессора смысла не было. Кто остаётся?  Жаклин Мэрой? Тоже не тянет на подозреваемую. Ей-то зачем?
Следователь не возразил.  А Джон продолжил:
– Одинокая довольно обеспеченная пожилая женщина. Детей и родственников нет… Для чего ей деньги? Она из бывших сотрудников ЦРУ, потому и держат её в лаборатории, несмотря на преклонный возраст: свой глаз везде нужен. Ведет замкнутый образ жизни. С соседями общается мало. Друзей почти нет. Работа для нее – главное в жизни.
– Так кто еще остается? – растерянно произнёс Тим Фаррел. – Получается, твои, Джон, сотрудники службы безопасности?
– Абсурд! Доступ в лабораторию имеет только один сотрудник – мой заместитель Дэн Макинрой. И то только в случае непредвиденных обстоятельств, что также зафиксируется видеокамерой, установленной в коридоре.
Фаррел потёр виски. Затем привычным движением пальцами двух рук помассировал голову. Вздохнув, он бросил взгляд на шефа безопасности, и у него мелькнула мысль: «Незамеченным Макинрой не зайдёт. Доступа к отключению видеокамер у него нет. Магнитные ключи от дверей и остальная электронная защита находятся в ведении другой структуры: они между собой не связаны, замыкаются на руководителя всей службы, теперь – на Оклбрайта. Что же получается: только Оклбрайт может приказать отключить видеонаблюдение, взять запасную карточку и зайти в помещение лаборатории?! – Фаррел внимательно посмотрел на Оклбрайта.    – Интересная мысль, но нереальная. В таком случае об этом будут знать уже как минимум два человека: дежурный охранник и ответственный за видеозапись. Чушь. И  все-таки кому понадобился диск? Что заставило покойного вынести его с территории? Что или кто?»
 Хозяин кабинета в это время бросил в свой бокал очередную порцию льда и знаками показал гостю на его почти пустой и на бутылку виски.
Тим кивнул: «Давай, мол, лей».
Отхлебнув небольшой глоток крепкого напитка, следователь достал из портфеля папку с документами и в который раз стал перебирать материалы следствия. Зачем?.. А вдруг упустил какой-нибудь мелкий факт? Фаррел не спешил: он медленно листал документы. Мысли продолжали анализировать ситуацию.
– Джон, давай я буду вслух размышлять, а ты, если что, поправляй. Хорошо?
– Валяй, Тим. Хуже не будет.
– Так вот,  отработаны несколько версий. Опрошены десятки свидетелей – ничего интересного. Пуля идентифицирована. И что удивительно… как быстро удалось сделать экспертизу. Раньше неделями я ждал результатов. А тут…
– Если ЦРУ надо, они и президента  страны поднимут ночью с постели, – вставил Оклбрайт.   
– Это точно! Пуля идентична тем, что были найдены на месте ограбления банка в прошлом году. Грабитель убит при задержании, орудие убийства не нашли, видимо, успел где-то выбросить. Теперь этот пистолет появился здесь. Какая связь? 
– Связь? А хрен его знает, Тим. Ливень в ту злополучную ночь уничтожил все следы. Ни одной зацепки… Отпечатки пальцев, кроме самого хозяина, тоже отсутствуют: перчатки, к сожалению, их не оставляют. Профессионал работал.
 – Скорее всего. Соседи ничего подозрительного не слышали и не видели. Тихо сидели себе перед телевизорами в дождливый вечер.
 – Понять их можно, – лениво вставил Джон.
 – Следы от колёс автомашин перед домом профессора тоже не обнаружены. За домом проходит тропинка, но она размыта дождём. Ну не пешком же пришел убийца?
 Взгляд следователя остановился на протоколе первичного обследования места происшествия. Тим стал его перечитывать.
 – Вот смотри, Джон. Криминалисты обнаружили в доме профессора на кафельной плитке практически высохшие слабые отпечатки обуви. Однако пыль, прилипшая к подошве, дала еле заметные контуры рисунка. Отпечатки явно принадлежали человеку с большим размером ноги – мужчине, скорее всего. Мы для порядка проверили  обувь у всех, кто бы мог быть в доме профессора в тот день, даже у миссис Мэрой с её небольшим размером обуви.  Ничего интересного.
Оклбрайт мысленно похвалил себя: не зря он расстался со своими туфлями.
Пальцы следователя не спеша продолжили перебирать листы уголовного дела. Размышления потекли в том же направлении – анализ и поиск пропущенных фактов:
– Входная дверь в дом была не заперта. О чем это говорит? Хозяин или пришел с кем-то, или позже кому-то открыл дверь дома. А может, просто по рассеянности оставил ее незапертой? Кто знает? Пойми их, этих ученых, – еле сдерживая раздражение, произнёс следователь.
Откинув голову на спинку дивана и прикрыв глаза, его визави отрешённо уставился в потолок и, как показалось Фаррелу, совершенно не вникал в детали его размышлений. Мысленно чертыхнувшись, Тим продолжил рассуждать:
– Одно, Джон, не вызывает никаких сомнений: почти со стопроцентной вероятностью можно сказать, что хозяин дома очень хорошо знал своего убийцу, раз повел его к себе в кабинет. Это первое. Второе – ученый уехал с работы около восьми, так, по крайней мере, отмечено в журнале службы безопасности. Судя по заключению экспертов, смерть хозяина дома наступила примерно в восемь тридцать вечера. Дорога от центра до дома занимает от силы тридцать минут. Значит, кто-то его уже ждал рядом с домом. Судя по плотно придвинутым к столу стульям в кабинете, понятно, что никто не сидел на них и не вел беседу. Между профессором и гостем произошел очень короткий разговор. Они не договорились, и гость всадил ученому пулю в висок. Причем сделал это профессионально. Затем открыл сейф и спокойно забрал содержимое.
 – Тьфу, – очнулся Джон, – так можно нафантазировать черт знает что.
Фаррел с неприязнью посмотрел на Оклбрайта, который, словно паровоз, продолжал дымить сигарой. Что-то не понравилось Тиму в его поведении. Что-то Оклбрайт постоянно недоговаривает. Хотя понятно: ЦРУ тоже ведет собственное расследование. Если они первыми раскроют преступление, то вряд ли с прокуратурой поделятся результатами. Честь мундира – прежде всего.
 – Все-таки я не пойму, Джон. Задаю сам себе этот вопрос уже десятый раз. В любом преступлении должен быть мотив, так? В нашем случае я его не вижу.  Кто, если не профессор, вынес диск? С твоих слов, ваши сотрудники вне подозрения и убивать Дорлинга им не имело смысла. Конкуренты? Тогда, если уж убивать, то и остальных тоже. Так сказать, заморозить проект. Это еще как-то понятно. Прости меня, Господи! Но кому это надо?
Оклбрайт молчал.
Следователь опять пристально посмотрел на него. Тот развлекался, пуская очередные кольца. Видя такое безразличие, Фаррел злорадно подумал: «Ну, это мы еще посмотрим, кто первым найдет убийцу. По словам Оклбрайта, он  никогда не был в доме убитого, но при его появлении в доме профессора на следующий день после убийства мне показалось, что он хорошо ориентируется в доме. Оклбрайт как-то слишком поспешно поднялся на второй этаж в кабинет хозяина. Словно знал, где он находится».
 Мелодичный звонок телефона и голос Оклбрайта отвлекли Фаррела от размышлений. В правой руке хозяин кабинета держал почти пустой бокал с двумя кубиками льда, в левой – трубку телефона внутренней связи. Его сосредоточенное лицо и нахмуренный взгляд насторожили следователя. Неожиданно Оклбрайт резко встал, бросив в трубку короткую фразу: «Еду».
Его правая рука сделала взмах, и кубики льда из бокала, описав дугу, упали Фаррелу прямо на брюки, оставив мокрые пятна. Не обращая внимания на возмущенный взгляд коллеги, Джон резко произнёс:
– Тим, собирайтесь, едем. У нас опять беда.
Покидая кабинет, Джон неожиданно вернулся к рабочему столу. Рядом с ним  находился вмонтированный в стену металлический сейф. Он открыл его и со словами  «Лишним не будет» вытащил кобуру с пистолетом. Следователь удивленно взглянул на сосредоточенное и хмурое лицо начальника службы безопасности, но ничего не сказал, только подумал:  «Ничего себе научный центр. Еще карабинов не хватало с гранатами. Если опять труп, то не многовато ли за последнее время?» Он посмотрел на часы: конец рабочего дня. Фаррел пробормотал:
– Домой опять не скоро попаду.
Звонок собственного мобильного телефона отвлек его от размышлений. Звонили из прокуратуры, чтобы сообщить ему о некоем письме в адрес прокурора и странных подробностей, связанных с этим сообщением.
Автомобиль мягко покачивался на поворотах. Дорога мокрая: скорость не разовьешь. Не нарушая правил дорожного движения, Оклбрайт старался ехать все же с максимально возможной скоростью. За всю поездку они с Тимом не проронили ни слова. Короткий диалог состоялся лишь в начале поездки: Джон сообщил Фаррелу о звонке из полиции и найденном недалеко от города трупе молодого мужчины.
Фаррел не проявил особого интереса к сообщению и не предпринял попыток к обсуждению создавшейся ситуации. Следователь уставился в окно и о чём-то напряжённо размышлял. «Да Бог с ним, – решил Джон. – Наговоримся еще».
Фаррел молчал. Его мозг в это время анализировал другую информацию, только что переданную ему из прокуратуры по телефону. Коллега передал, что на имя прокурора штата пришло письмо без обратного адреса. В конверте лежала фотография. На ней была изображена передняя часть автомобиля, на бампере которого можно было рассмотреть часть номера регистрации. Автомобиль находился вблизи ворот с укреплённой на них адресной табличкой. В правом углу фотографии стояли дата и время.
– Именно в этот день был убит профессор, – сразу подчеркнул коллега. – Судя по качеству снимка, съемку производили мобильным телефоном в условиях плохой освещенности. Наши сотрудники установили владельца. Автомобиль принадлежит Джону Оклбрайту. Дом – национальному Центру и числился за Стивом Дорлингом.
«Интересно, очень интересно, – размышлял Фаррел. – Ведь Оклбрайт утверждал, что до убийства никогда не был в доме профессора, тем более, в день убийства. Шеф безопасности ввел следствие в заблуждение?! Зачем? С другой стороны, не мог же профессиональный разведчик приехать к месту предполагаемого преступления на собственной машине, да ещё и поставить её рядом с домом. Бред какой-то. Фотомонтаж? Экспертиза определит, конечно, но я не уверен, что это подделка. Но тогда как оказался там его автомобиль в  день и, по-видимому, час убийства? Не зря у меня были сомнения в искренности Оклбрайта. Что-то здесь не так. По приезде обратно доложу прокурору. Пусть эту ситуацию распутывает сам, мне с ЦРУ связываться не хочется».
Впереди на дороге показался полицейский автомобиль. Чуть дальше – машина «скорой помощи». Инспектор полиции жезлом преградил дальнейшее движение. Недалеко от дороги в кустах находилась небольшая группа в штатском, рядом – санитары. Оклбрайт и Фаррел вышли из машины.
Следователь показал полицейскому удостоверение и кивнул Оклбрайту, приглашая пройти с ним. Джон почти бегом бросился к лежавшему на земле и укрытому простынёй телу. Не спрашивая разрешения, он отвернул край простыни и отшатнулся: на него смотрел сотрудник лаборатории – Ричард Ригли.
Он лежал на спине, смуглое лицо молодого человека было спокойным, словно он решил немного полежать на траве и отдохнуть после трудового дня. Его широко открытые глаза и спокойный взгляд создавали ощущение, что он сейчас встанет, потянется и улыбнется своей широкой белозубой улыбкой. И только ладонь его правой руки, сжимающая куртку в районе сердца, окрашенная просочившейся между пальцами кровью, свидетельствовала о трагедии.
Фаррел внимательно посмотрел на Оклбрайта.
– Ригли… Он не успел даже испугаться, – прошептал Оклбрайт.
«Надо проверить, где были остальные сотрудники, – подумал Фаррел и, ещё раз взглянув в сторону шефа безопасности, добавил: – И Оклбрайт тоже».
В это время один из инспекторов стал докладывать Тиму Фаррелу результаты первоначального осмотра:
– По найденному в кармане пропуску мы определили: убитый является сотрудником научного Центра, это…
– Я знаю, – перебил его следователь. – Давайте дальше.
– Смерть наступила примерно пятнадцать-двадцать часов назад. Труп случайно обнаружили дети. По всей видимости, стреляли с очень близкого расстояния: на одежде видны частицы пороха. На месте преступления найден окурок с тонким мундштуком. Других следов пока не обнаружено. Сами понимаете, всю ночь лил дождь. Но группа экспертов еще работает.
Джон медленно накрыл голову Ричарда простыней и встал, боясь повернуться лицом к Фаррелу. Он совершенно точно знал, что побледнел. Очень захотелось курить. Оклбрайт помнил об уликах, найденных им в тот вечер недалеко от дома профессора,  там тоже были окурки сигарет с тонким мундштуком. Джон направился к автомобилю. Как назло, в коробке осталась всего одна сигара. Раскурив ее, он позвонил по мобильному телефону:
– Мистер Коллинз, у меня неприятная информация. Очередное убийство. Убит еще один сотрудник лаборатории – Ричард Ригли. Я со следователем на месте убийства. Нет, тело нашли за городом. Примерно сутки назад. Нет, сэр, это не несчастный случай. Это – убийство. И мне кажется, наш сотрудник хорошо знал убийцу.
Возникла пауза. Генерал молчал. Джон уже было хотел напомнить о себе, как в трубке раздался голос:
– Джон, ситуация, кажется, вышла из-под нашего контроля. У тебя не создается ощущения, что кто-то пытается не только завладеть диском для экспериментов, но и уничтожить ученых, разрабатывающих эту тему? Осталось всего два сотрудника. Кстати, где они в данный момент находятся?
– Дома, наверное, сэр. Кстати, эту же мысль высказал и следователь.
– Хм… Через пару дней в Центр прибудет пополнение. Два известных ученых продолжат работу в лаборатории. Диск будет. Мы ведем переговоры с соответствующими инстанциями в этом направлении.
– Мистер Коллинз, но финансирование проекта закрыли. Люди временно не работают. Мне будет сложно контролировать оставшихся сотрудников.
– Знаю. С финансированием проекта мы вопрос решим. Да… День благодарения выдался для нас с тобой не самым лучшим, Джон. Ладно, отбой. Держи меня в курсе.

День благодарения

                Национальный центр стратегических исследований.
 Первое после отпуска дежурство тянулось, как всегда, нудно. Стрелки часов словно прилипли к циферблату и почти не двигались. По крайней мере, так казалось Колину Терсколу,  и он тупо всматривался в безмолвные экраны мониторов. Камеры наблюдения обшаривали каждый метр коридоров охраняемого объекта, фиксируя малейшее движение в бесконечных коридорах здания национального Центра стратегических исследований. Но никакого движения в коридорах не было.
– Да откуда ему взяться в два часа ночи? – пробормотал Колин. 
Хотя Терскол не отвечал за другие блоки этого нагромождения из корпусов, объединенных в одно целое «пьяным» архитектором, все равно знал: в других частях этого строительного «шедевра» также несут вахту его коллеги, а в одном из дальних корпусов находится диспетчерская, где, наверное, спит праведным сном старший смены. Изредка он обходил посты, но в основном обзванивал.
Все эти мысли лениво текли в голове Терскола. За пару лет работы на этом посту он привык ко всему. Вообще-то  охранником он работал недавно, а раньше был научным сотрудником, вернее, лаборантом, в одной из лабораторий этого Центра. Администрация сократила его должность, но предложила место в службе безопасности. Теперь он с напарником в форме сотрудника внутренней охраны сидит в дежурной комнате и у него неплохая зарплата, а главное – много свободного времени: сутки через трое. Неплохой режим работы.
Его рассуждения прервал звонок начальника смены. Приняв доклад, что всё спокойно, происшествий нет, Рассел поздравил дежурных с праздником, Днём благодарения, и отключился.
Положив трубку телефона, Гарман вспомнил, что Терскол отсутствовал несколько дней и еще не знает о происшествии последних суток, к тому же его напарник охранником работает недавно.  Рассел решил чуть позже сходить на этот пост: как-никак, а обстановка в той части здания непростая. Парней надо дополнительно проинструктировать, мало ли что…
Доложив Гарману, что всё в порядке, Терскол опять лениво уставился в мониторы. Колин откровенно зевал, что и неудивительно: после отпуска всегда так, организм настойчиво требовал сна.
– Надо кофе заварить, пока совсем не заснул, – пробормотал Колин. – Рот не закрывается, спать хочется. Ну и зевай на здоровье, кого стесняться? – чтобы окончательно не заснуть, бормотал он. – Напарника нет, отпросился на пару часов: жена болеет. Парня понять можно. Да и живёт он недалеко, успеет прибежать, если что. Очень кстати заболела его жена: таблетки снотворного, приготовленные для него,  не пригодились, – зевая, прошептал Терскол.
Глаза слипались. Привычная ночная звенящая тишина давила на психику. Шёл уже третий час, как наступил  День благодарения.
«С утра в здании не будет беготни и нервотрепки: все будут веселиться по домам, – размышлял Колин. – Утром перед телекамерами выступит президент Америки. В окружении счастливой семьи и толпы журналистов на виду у всей страны он торжественно помилует одну индейку. Позже её отправят в какой-нибудь зоопарк, где птица счастливо доживет до старости. Такова традиция, чего не скажешь об остальных её сородичах. Им в этот день будет особенно грустно».
Наружная камера видеонаблюдения зафиксировала проезжавший по улице полицейский автомобиль.
– Брр… в такую погоду участок объезжают. Дождь хлещет как из ведра. Полицейским не позавидуешь. Через пару часов опять появятся. Дождь зарядил надолго. Ноябрь, он всегда такой. – Колин с удивлением заметил, что разговаривает вслух. – И правильно, разговор отвлекает, не даёт заснуть, – и, потянувшись, замолк.   
В электрочайнике забулькала вода. Запах кофе наполнил дежурное помещение. Колин с удовольствием потянул носом, взбодрился. Дав напитку настояться, он сделал два глотка. Зевота прошла. В голове немного прояснилось. Взглянул на часы, и произнес:
– Всё, пора.
Мягкое напольное покрытие в коридорах заглушало шаги. Переданный Макгрогеном диск, фотографию и приспособление для её крепления на корпусе видеокамеры Терскол уложил в небольшую сумку электрика. Лестницу-стремянку и сумку нес осторожно: не дай Бог погнуть крепление кронштейна и диска. Он дважды делал у себя дома эксперименты по установке фотографии: подгонял длину кронштейнов, находя нужный ракурс.
Всё-таки Макгроген придумал здорово, а главное – просто. Фотографию по его указанию Колин сделал прямо с экрана монитора, фиксирующего пустое пространство в направлении нужной двери. Повозиться пришлось с креплением. Теперь ему необходимо обойти видеокамеру и со стороны «мертвой зоны» укрепить кронштейн с фотографией, расположив ее прямо перед объективом камеры на расстоянии тридцати сантиметров. На основном мониторе появится секундная рябь: объектив камеры должен сфокусироваться. И все – можно спокойно заходить в дверь лаборатории: на экране контролирующего монитора будет картинка с пустым коридором. Пусть записывается,  не жалко. Если спросят, почему он по коридорам идет с лестницей и сумкой?.. Проверяет освещение: камеры же не могут «видеть» в темноте.
Как ни успокаивал себя Колин, волнение давало о себе знать. Он с удивлением обнаружил, что ладони стали влажными. «Стоп! – мысленно произнёс Терскол, – Успокойся».
 Наконец, показался нужный поворот. «Внимание, – мысленно скомандовал себе Терскол. – Впереди – вход в лабораторию. Ошибки не должно быть. Никаких лишних движений, иначе все зафиксируется на мониторе. Я в «мертвой зоне».
Немного дрожали руки. Стремянка раздвинута, четыре ступеньки вверх.
– Осторожно, парень, осторожно, – вслух успокаивал себя Терскол. – Кронштейн… отлично. Теперь крепим его к камере. Уф… Вставляем фотографию… Прекрасно! Осторожно, спускаюсь. Ура! Путь свободен. Молодец, Колин.
Стараясь не оступиться, Терскол осторожно спустился вниз. Натянул тонкие резиновые перчатки. Магнитная карточка нашла свое место в прорези замка, и дверь в лабораторию открылась. Сердце в груди стучало, словно молот.
– Давненько я здесь не был. 
Рука нащупала выключатель. Вспыхнул яркий свет.
– Практически ничего не изменилось, – обводя взглядом помещение, констатировал он.
Достал фотоаппарат. Стенд стоял на старом месте. Не теряя времени, Терскол снял с него защитную плёнку и сделал несколько снимков. Затем вытащил из сумки шестигранник и наклонился к центру стенда.  То, что он увидел, повергло его в шок: диск на штатном месте отсутствовал. Терскол рукой пощупал вал, на котором должен находиться вожделенный диск, но увидел только болты крепления магнитов. Лоб покрылся испариной, сердце учащенно забилось.
Он огляделся. С удивлением обратил внимание на свободные от всяких бумаг поверхности рабочих столов бывших сотрудников: «Такого не могло быть ранее. Исследовательская работа требует не только философских поз, но и кучу всяческих бумаг: чертежей, журналов, справочников. Короче, у настоящего ученого-экспериментатора на рабочем столе должен быть бумажный беспорядок. Вы видели верстак слесаря без наваленной на него кучи инструмента и запчастей? Я уже молчу про всякий хлам внутри стола и рядом.
Так и у физиков-экспериментаторов: все должно быть под рукой, чтобы не бегать по этажам в поисках ответа на возникший вопрос. Счастливая, а иногда и спасительная мысль во время опытов всегда приходит спонтанно и, заметьте, крайне редко: ее не попросишь подождать, так как нет под рукой каких-то материалов и данных. А уж если она пришла, ученый должен схватить необходимый документ, прочитать и с криком «Наконец-то ты пришла!» пригласить гостью войти. Или, наоборот, попросишь её не отвлекать… Кстати, такое встречается значительно чаще. Ничего не поделаешь…» Все эти философские мысли в одно мгновение пронеслись в голове Терскола.
– Этого не может быть! Что же произошло за эти дни? – бормотал он.
Колин накрыл стенд и медленно направился к выходу. Перед самой дверью оглянулся: не забыл ли чего? Нет вроде бы. Щелкнул выключателем и открыл дверь.
В проёме двери неожиданно возник образ его начальника Рассела Гармана. Именно образ, так, по крайней мере, выглядела фигура человека в проеме темной двери на фоне света, и этот образ удивлённо таращился на него. От неожиданности Терскол встряхнул головой. Образ не исчез. Колин замер. Возникла немая сцена.
Не понимая происходящего, оба с испуганным видом рассматривали друг  друга. Каждый лихорадочно анализировал ситуацию. Первым опомнился Терскол. Животный страх подавил в нем возможность логически мыслить, и чувство самосохранения приняло собственное решение: мозг мгновенно отреагировал. Сумка с инструментом выпала из рук. Шум, возникший при падении ее на пол, послужил непроизвольным сигналом к действию. Правой рукой Колин нанес Гарману прямой удар в челюсть и тут же следом левой в печень. От мощного удара тщедушное тело его начальника отбросило назад, голова Гармана с тупым звуком ударилась о противоположную стенку, и он, как подкошенный, рухнул на пол. Из носа потекла кровь. Рассел потерял сознание.
Все еще находясь в шоке, Терскол схватил сумку, переступил через лежавшее на полу тело и, не отдавая отчёта своим действиям, бросился бежать. Влетев в комнату охраны, он машинально взглянул на экраны мониторов: они равнодушно фиксировали пустые коридоры. Мелькнула мысль: «Лестница и фотография остались в коридоре».
В это время зазвонил его мобильный телефон. Мельком взглянув на экран, он увидел высветившееся имя напарника. «Предупреждает, что скоро будет. От дома ему идти несколько минут. Убрать не успею». Лихорадочно соображая, Колин принял спонтанное решение. Он выскочил в коридор и бросился к выходу из здания. 
На улице продолжал лить дождь. Секундное замешательство, и он помчался на противоположную сторону улицы. Там, в одном из переулков, должен находиться Макгроген.
– Господи, что я наделал?– прошептал он.
Терскола Сэм заметил сразу. Несмотря на дождь, свет от уличных фонарей позволил ему разглядеть перекошенное от страха лицо своего помощника. Сердце Макгрогена тревожно заныло.
Сэм выскочил из машины. Схватив за руку Колина, он буквально силой затолкал его в салон своего автомобиля. Терскол находился на грани нервного срыва: руки  тряслись, его бил озноб. Намокшая одежда издавала неприятный запах. Потребовалось две минуты, пока Терскол смог отдышаться, и ещё пять – чтобы бессвязно поведать о провалившейся операции. После чего Колин добавил:
– Сейчас придёт напарник.
– Идиот, – только и смог произнести Макгроген.
Мозг лихорадочно анализировал создавшуюся ситуацию. Сэм мысленно представил себе последствия сегодняшнего провала. Они были ужасны.
«Ничего не изменишь. Через минуту-другую подойдёт его напарник. Вполне возможно, начальник охраны уже пришел в себя. Через пять-семь минут здесь будет полиция. Утром – ФБР. Арест Колина. Следствие. В ФБР умеют развязывать языки: Терскол долго не продержится. Выхода у меня нет», – решил Макгроген.
Забрав у трясущегося от страха Терскола сумку с дубликатом диска, Сэм открыл бутылку с водой и с ненавистью произнёс:
– Выпей воды.
Затем достал из кармана маленький пузырёк и вытряхнул из него таблетку.
– На,  прими. Тебе надо успокоиться.
Стуча зубами о горлышко бутылки, Терскол проглотил таблетку.
– Идиот, – еще раз пробормотал Макгроген и завел двигатель.
Рассекая лужи, автомобиль помчался по пустынным  улицам. Редкие встречные машины на мгновение слепили глаза: водители ленились переключать фары с дальнего на ближний свет. Но Сэм не замечал этих неудобств. Он старался ехать, не нарушая правил: не дай бог, полиция остановит. И оказался прав: возле одного из перекрёстков стоял полицейский автомобиль.
На съехавшую с кольца машину патруль, конечно, обратил внимание, но скорость автомобиль не нарушал, повороты показывал своевременно, зачем останавливать? Да и выходить под ливень не хотелось.
Макгроген облегчённо вздохнул. Минут через двадцать свернул на объездную дорогу и вскоре уже был на другом конце города.
…Недалеко от едва освещаемой строительной площадки остановился автомобиль с погашенными габаритными огнями, из неё вышел мужчина. Открыв заднюю дверь, он вытащил из салона обмякшее тело человека. Чертыхаясь, подтащил его к краю котлована и столкнул вниз. Склонив голову, мужчина несколько секунд постоял, что-то прошептал, затем сел в машину и, буксуя в грязи, не включая габариты, с трудом выехал с опасного участка. 

Рассел с трудом открыл глаза. Сознание медленно возвращалось к нему. Он приподнял голову: взгляд упёрся в стену. Гарман не мог понять, что с ним случилось. Тупая, ноющая боль и тяжесть во всем теле не давали ему возможности сосредоточиться. Нос не дышал, легким не хватало воздуха. Он поднял руку и попытался дотронуться до лица. Пальцы коснулись переносицы. Резкая боль пронзила все тело. Он увидел собственную окровавленную руку.
Как ни странно, но резкая боль привела его в чувство, сознание медленно стало возвращаться. Рассел вспомнил свой поход по коридорам, лестницу-стремянку, стоящую под видеокамерой, странную конструкцию перед её объективом, неожиданно открывшуюся дверь в злополучную лабораторию и полные ужаса глаза своего сотрудника Терскола. Затем удар. И полная пустота.  Превозмогая боль, Гарман встал. В глазах двоилось. Его бил озноб.
В это время в самом конце коридора (как ему казалось, очень далеко) появилась движущая расплывчатая тень. Тень приближалась, постепенно приобретая образ человека. Наконец, Гарман увидел подбегающего к нему с вытаращенными глазами второго охранника. «Господи, как его зовут?» – почему-то мелькнуло в голове, и Гарман из последних сил с трудом чуть слышно прошептал:
– Терскол… здесь был Терскол. Полиция… звони Макинрою… – и рухнул на пол.

Дэну Макинрою снился страшный сон: Оклбрайт схватил его за волосы и пытался ножницами отрезать от них клок. Сэм расческой отбивался от начальника, а тот кричал: «Я тебе покажу, как надо причесываться. Я тебя научу…» и тряс его за плечи.
– Дэн, Дэн, ты меня слышишь? Просыпайся. Тебя к телефону.
Макинрой проснулся в холодном поту. Над ним склонилась жена и трясла его за плечо. Он машинально глянул на часы: пять утра.
– Ты что, не слышишь? Телефон разрывался. Я взяла трубку. Тебя срочно вызывают на работу. Там что-то опять случилось. Полиция уже на месте. Ждут тебя.

С самого утра кабинет начальника службы безопасности превратился в оперативный штаб. На этом совещании настоял прокурор штата: двойное убийство, а теперь и ночное происшествие, видимо, переполнили чашу терпения губернатора штата. И вот главный блюститель порядка захотел увидеть всех разом и наконец-то понять, что же происходит в этом секретном научном Центре. Сидя во главе стола, он хмуро вглядывался в лица присутствующих. Поведение начальника полиции, который, не стесняясь, зевал самым бессовестным образом, к тому же  крутил головой по сторонам, видимо, в надежде, что подадут кофе, его взбесило. Прокурор уже было хотел отчитать полицейского за бардак, творящийся на его территории, но тот, заметив недовольство прокурора, опередил его, произнеся:
– Сэр, в пять утра подняли по тревоге… Даже чашку кофе выпить не успел.
Прокурор  махнул в его сторону рукой, тем более, что из соседнего помещения приятно потянуло запахом кофе.      
Несмотря на праздничный день, Оклбрайт дал указание Салли Митчелл срочно выйти на работу. И теперь она хлопотала именно по этому поводу: готовила кофе и легкие закуски.
Справа от прокурора сидел один из руководителей национального Центра и что-то ему шептал. Однако главный блюститель порядка не вникал в суть беседы, лишь вежливо кивал своему визави.
Мысли прокурора были о другом. Два подряд убийства еще как-то можно было понять, но ночное происшествие в Центре не давало покоя своей бессмысленностью. Ему было непонятно, как инкриминировать этот случай: то ли служебное преступление самих сотрудников, то ли нападение третьих лиц, то ли пьяная разборка между самими охранниками… Прокурор с нетерпением выжидал время, давая возможность присутствующим выпить утренний кофе и проснуться, наконец.
Салли расставила на столе чашки и небольшие тарелочки с сэндвичами. Легкая волна оживления в кабинете разрядила гнетущую обстановку.
Уставшие, небритые, Оклбрайт и Фаррел тихо переговаривались между собой.
 – Кошмар, Тим. Ясности и раньше не было, а сейчас тем более, – наклонившись почти к уху Фаррела, шептал Джон. – Гармана в тяжелом состоянии увезли в больницу. Допрос второго охранника практически ничего не дал. Говорит, что увидел окровавленного начальника смены и сразу позвонил в полицию, затем – мистеру Макинрою. 
– Странно всё это, Джон. Складывается впечатление, что напарника вообще не было на дежурстве, хотя он утверждает, что отлучился на пять минут по нужде.
– Врет, конечно. Но куда делся Терскол? Гарман успел сказать нам перед отправкой в больницу, что удар он получил именно от Терскола, выходящего из лаборатории. Что он там делал?
– Но и это еще не факт. Неизвестно, кто из них выходил из лаборатории. Так, может быть, действительно профессор не виновен?
 – Всё к этому идёт, Тим, – пожав плечами, неуверенно согласился Оклбрайт.
Фаррел взглянул в сторону прокурора и прошептал:
– Что будем докладывать? 
Оклбрайт пожал плечами. 
Прокурор заметил оживлённый диалог своего подчиненного с руководителем службы безопасности, оглядел кабинет и, тяжело вздохнув, нарушил тишину:
– Парни! Невеселый выдался у нас праздник. Жареные индейки отменяются. Не мне вам объяснять тяжесть преступлений и, как результат, последствия этих событий. По горячим следам мистеру Фаррелу, как я понимаю, не удалось выйти на след преступников ни по первому убийству, ни по второму. С ночным происшествием ещё надо разбираться. Так ведь, мистер Фаррел?
Следователь огорченно развёл руками:
– Прошло очень мало времени, сэр. Работаем. Следствие разрабатывает ряд версий, и мы с помощью мистера Оклбрайта отрабатываем их. Много неясного, сэр. Второе убийство наталкивает нас на мысль, что перед преступниками стоит задача не только кражи диска, но и физического уничтожения ученых, занимающихся этими исследованиями. Думаю…
Неожиданно сосед прокурора перебил Фаррела:
– Но это в корне должно изменить ход следствия, господа. Господин прокурор, вы должны дать рекомендации. Очевидно, надо срочно обезопасить оставшихся учёных, участвующих в проекте профессора Дорлинга.
Сидящий недалеко от прокурора начальник полиции поднес мобильный телефон к уху.
«Опцию звонка отключил, включил вибратор», – автоматически отметил Макинрой.
– Что? – закричал в трубку полицейский. – Информация проверена? Будьте на связи.
Растерянное лицо начальника полиции насторожило всех.
 – Что еще? – резко спросил прокурор.
– На одной из городских строек обнаружен труп мужчины, господин прокурор. Судя по одежде, это охранник Центра.
В кабинете повисла тишина.

Трагическая развязка
Недалеко от центрального входа в здание исследовательского Центра располагался небольшой сквер, деревья которого своими кронами перекрыли вымощенную диким камнем аллею. Под одним из этих деревьев стояла скамейка, на которой уже длительное время сидел человек в тёмной спортивной куртке с капюшоном, равнодушным взглядом провожая проходивших мимо него редких прохожих. Видимо,  кого-то ждал, куря сигарету одну за другой. И это было странно.
 Именно эту странность обсуждали и даже поспорили два охранника, наблюдавшие из окна дежурного помещения. Они давно бы разрешили свой спор, выйдя наружу, но незапланированное присутствие в здании начальства их останавливало.  Изюминку в споре добавляла одна деталь: издалека нельзя было определить, мужчина это или женщина. И это в споре был главный довод одного из охранников, утверждающего, что на скамейке находится женщина и кого-то ждёт. Его товарищ был с ним не согласен: 
 – Это мужчина, говорю тебе. Смотри, сколько он курит: нервничает, наверное. Гляди, как часто оборачивается в нашу сторону. Точно, ждёт кого-то. И курит,  курит… Женщина не может так много курить.
Так и не разрешив свой спор, охранники отвлеклись и забыли о сидящем человеке.
Вскоре к скамейке подошла пожилая женщина с коляской. Разглядев множество окурков, валяющихся на земле, она бросила укоризненный взгляд на курящую женщину и, недовольно покачав головой, покатила коляску к противоположному краю скамейки. Затем, покачивая коляску, села и тихо произнесла:
– Давай, маленький, отдохнём. У бабушки ножки устали.
Видимо, желая поговорить, пожилая женщина попыталась завязать разговор с незнакомкой.
– Беда с этими родителями, – запричитала она. – Не понимают, что дети должны чаще бывать на свежем воздухе. Нам, старикам, приходится…
Не обращая внимания на эти причитания, незнакомка, выдохнув порцию дыма в сторону коляски, вдруг произнесла:
  – Скорей бы...
        – О, господи! – всполошилась старушка. –  Прошу вас, дымите в другую сторону. Ребёнок же…
        –  Что я делаю?.. – опять произнесла незнакомка.
        – Да-да, не надо дымить. Это же вредно, –  обрадовалась возможности пообщаться старушка.
       – Результат  –  знаю. Страшно мне?  Нет. Простите меня все.
       Услышав странные слова, старушка боязливо отодвинулась на самый край скамейки.
– Дым, говорите… Сигареты мне уже не навредят. Не успеют, – совсем тихо прошептала незнакомка. Затем, кивнув в сторону коляски, произнесла: – Мальчик?
– Внук, – подтвердила старушка.
–  Мальчик – это хорошо!
Незнакомка выбросила догоревшую сигарету и дрожащей рукой взяла из пачки очередную. Затем щелкнула зажигалкой и сделала глубокую затяжку. Выдохнув, она, сжав в кулак ладонь, вдруг повернулась лицом к зданию и с трагической интонацией произнесла:
– Нет, господа, не думаю, что обо мне у вас останется хорошая память. Уверена, вы не узнаете всей правды. Меня назовут убийцей, психичкой или шпионкой…
Старушка удивлённо посмотрела по сторонам, на всякий случай придвинула коляску ближе к себе.
– Что вы такое говорите, женщина? – не совсем уверенно, даже испуганно произнесла она.
Однако незнакомка никак не отреагировала.    
– Я убийца… Да. Пусть будет так! Но я не позволю,  – голос странной незнакомки приобрёл зловещие нотки, – военным разрабатывать очередной губительный проект. Не позволю!
– Женщина, да что с вами? – прошептала старушка. – Вам плохо?
Но незнакомка, не обращая внимания, продолжила свой монолог:
– Под вашими, господа, лживыми лозунгами о развитии научного прогресса опять могут погибнуть люди. И всё это во имя счастья Америки и всего человечества… Не верю! Не верю! Не верю! – исступлённо повторила она. – Им результат важен, судьбы людей их не интересуют, шакалы! Но видит Господь, я их остановлю.
Старушка схватила коляску и от греха подальше быстро-быстро засеменила прочь от этой полоумной.   
Незнакомка усмехнулась и в эмоциональном порыве попыталась встать.  Но резкая боль заставила её вздрогнуть и застыть. Её губы  стали бессвязно бормотать малопонятные слова, руки задрожали, голова безвольно откинулась на спинку скамейки. Через минуту-две боль отступила, наступило облегчение.
Глядя на удаляющуюся старушку, она прошептала:
– Не бойся, глупая. Пистолет Кэтрин не для тебя и твоего внука. Своё дело он уже сделал и вскоре сделает последние два выстрела.
Она помолчала и добавила:
– Нет уже диска, он в озере.
Незнакомка с трудом поднялась, глубже натянула капюшон, подошла к дереву, обняла его ствол и опять что-то произнесла. По её щекам потекли слёзы.

Калинин был мрачен. Настроения не было. Какой тут праздник? По устоявшейся в последние годы привычке он и сегодня, несмотря на День благодарения, встал рано. Впереди целый день непривычного безделья, и он слонялся по пустым комнатам, пытаясь найти для себя хоть какое-нибудь развлечение. Наспех соорудил завтрак:  зеленый чай и яичница. Хлеба не было, забыл купить. Заготовленные женой продукты закончились, и только банка рыбных консервов и пара яиц сиротливо лежали внутри холодильника. Продукты, как правило, закупала жена, но она на месяц уехала домой, в Севастополь.
– На месяц ли? – пробурчал Евгений.
По телевизору показывали ежегодный традиционный ритуал президентского помилования индейки. Поглощая без удовольствия надоевшую яичницу, он со злостью размышлял: «На глазах всего народа президент Америки в честь праздника не даст  умереть одной индейке. Сильный жест, ничего не скажешь. Все-таки у американцев еще много наивного в традициях. Наверное, ритуал помилования имеет глубокие корни. Но почему в последний четверг ноября, самый дождливый месяц года… Не лучшее время. Брр… Позвонить Ричарду, что ли? Может, встретимся пораньше». 
Телефон Ричарда не отвечал. Не ответил он и позже. «Загулял парень», – решил Евгений. Тут зазвонил давно молчавший телефон. Голос Макинроя его несколько удивил, тот просил срочно приехать на работу.
– Зачем? – удивился Евгений.
– Шеф зовёт, мистер Калинин. Поторопитесь.
Интонация Макинроя насторожила Евгения. «Интересно, остальных тоже вызывают? Надо Жаклин позвонить». И вдруг в голове промелькнула неясная мысль: «Жаклин… Жаклин».
Что-то перемкнуло у него в голове. Перед глазами появился рабочий, демонтирующий крылатку вентилятора, а рядом с ним – профессор и экспериментальный стенд. Профессор, глядя на рабочего, пытался вытащить диск. У него это не получалось. А рабочий, видя попытки интеллигента, назидательно, с нотками превосходства  произнёс: «Сэр, открутите сначала крепление оси, а потом вытягивайте свой диск».
Калинину тогда захотелось крикнуть своему руководителю: «Мистер Дорлинг, возьмите ключ-шестигранник и открутите крепление магнитов. Затем поднимите…»
Видение исчезло. Возник образ Жаклин. Её слова, жесты… Они, словно цветные элементы в пазлах, стали собираться в неясный рисунок, однако общей картинки не получалось. Чего-то не хватало. Наскоро одевшись, Калинин выскочил из дома, но неясная, абсурдная  мысль его остановила. Он замер.
 – Не может быть… – прошептал он и ускорил шаг.
Вскоре он вошёл в здание Центра. Дойдя до двери кабинета Сары Байер, Калинин без стука распахнул дверь. Евгений был возбужден. Странная мысль не давала ему покоя. Женщина вопросительно посмотрела на Калинина. «Решил устроить скандал на прощание», – сразу мелькнула у неё мысль.
– Только без скандала, мистер Калинин, – поспешила она произнести. – Не мы виноваты в вашем увольнении.
Но, к её удивлению, Калинин очень тихим, но требовательным голосом попросил дать ему возможность ознакомиться с личным делом Жаклин Мэрой.
– Миссис Байер, это очень важно. Пожалуйста, дайте мне его посмотреть.
Он был в сильном возбуждении. Чтобы успокоиться, Евгений положил ладони на поверхность стола и пальцами стал отбивать барабанную дробь. Устремив на Сару просящий взгляд, он опять повторил:
– Это важно, очень важно, миссис Байер.
Как в детском калейдоскопе, в голове Калинина лихорадочно замелькали разные варианты решений его безумной идеи.
– Но, мистер Калинин, я не могу, не положено. Есть инструкция, это…
Однако, видя состояние бывшего сотрудника, она не устояла и, словно под гипнозом, послушно подошла к компьютеру. Потом, что-то вспомнив, вернулась и открыла ящик рабочего стола. Вытащила оттуда папки с личными делами сотрудников злосчастной лаборатории. Найдя нужную, она молча протянула ее Калинину.
Дрожащими руками Евгений открыл первую страницу и, прочитав в личном деле первые строчки анкеты Жаклин,  отпрянул от стола, будто получил удар электрическим током.
Калинин пальцем указал на первую строку анкетных данных. После фамилии Мэрой в скобках стояла другая, девичья. Миссис Жаклин Мэрой была до замужества Прайс. Все встало на свои места, пазлы сложились в страшную картинку. Встревоженная Сара тоже уставилась в анкету, но она не понимала, что так взволновало Калинина. 
– Да, до замужества миссис Мэрой имела фамилию Прайс. Потом вышла замуж и поменяла фамилию. Так часто бывает. Что тут удивительного? – произнесла Сара.
Калинина бил нервный озноб. Логическая последовательность событий четко вырисовывалась в его сознании. Он вспомнил лицо Жаклин после первого прочтения сотрудникам лаборатории рассказа о телепортации эсминца «Элдридж», где упоминалась  фамилия молодого лейтенанта Ричарда Прайса.
– Миссис Байер…  Главное… Нет, это потом. Нельзя терять ни минуты. Очень прошу вас, срочно звоните в полицию, у меня есть важная информация для них.
Нервное беспокойство Калинина передалось и Саре. Она схватила телефон и стала искать номер следователя, но тут же вспомнила указание Оклбрайта, что в экстремальных случаях звонить только ему. Байер набрала номер внутреннего телефона шефа службы безопасности. 
Телефон Оклбрайта отозвался только после нескольких сигналов вызова. Байер передала телефон Калинину.
– Сэр, это Калинин. Надо срочно встретиться. Мистер Оклбрайт, это очень срочно. Нет, ждать нельзя. Профессор Дорлинг не брал лабораторный диск.
Взмахнув руками, Сара тяжело опустилась в кресло. Пауза в трубке длилась недолго. Оклбрайт, искоса взглянув на сидящего рядом с ним следователя, произнес:
– Где вы? Ах да. Срочно идите в мой кабинет, – и,  немного подумав, тихим голосом добавил:  – Убит Ричард Ригли.
Ошеломлённый известием, Калинин закричал в трубку:
– Сэр, немедленно арестуйте Жаклин Мэрой. Это она убила профессора.
Бросив трубку, Калинин выскочил из кабинета. Он почти влетел в кабинет начальника службы безопасности. Оклбрайт был не один. Шеф указал ему на стул.
– Почему вы решили, что Мэрой убила профессора, мистер Калинин? – вместо приветствия резко спросил Джон.
Следователь Фаррел изумленно вскинул голову.
– Кто… Мэрой? – воскликнул он.
– Мистер Оклбрайт, это она! – не обращая внимания на возглас следователя, резко произнёс Евгений.
Брови присутствующих удивлённо взлетели вверх.
– Мы, господа, все зациклились на первой версии кражи диска – на профессоре Дорлинге. Его смерть выбила всех из колеи. Мы перестали логически мыслить. И, как результат, забыли простую вещь.
Калинин рукой показал на стоящий у него за спиной напольный вентилятор и продолжил:
– Это только у вентилятора можно легко снять лопасти. Они легко насаживаются на вал двигателя, чего невозможно с нашим диском: он находится на специальной направляющей, ступице, расположенной между мощными электромагнитами. Не сняв верхний электромагнит, не снимешь диск. Для монтажа или демонтажа нужны  специальный ключ-шестигранник и навыки разборки устройства.
– Ну и что? – воскликнул шеф безопасности.
– И сегодня меня осенило, мистер Оклбрайт. Ключ был у Жаклин.
После нашего с Ричардом ухода в бар в лаборатории оставались она и профессор. Вот тогда Жаклин незаметно и сняла диск. Даже при большом желании за такой короткий срок мистер Дорлинг этого сделать не мог. 
– А куда же делся этот проклятый диск? – вскричал Оклбрайт.
–  Жаклин незаметно положила его в портфель профессора, сэр. Она учла, что его при выезде проверять не будут.
–  Но зачем? – изумлённо произнёс Фаррел.
–  Не знаю, сэр. Зато теперь мне понятно, почему лабораторные записи делались Мэрой с большими погрешностями. При их изучении результаты исследований не дадут общей картины.
Наступила тишина. 
–  И ещё, господа! Месяца четыре назад я прочитал своим коллегам рассказ «Странный эксперимент». Вы его тоже читали, мистер Оклбрайт. Я видел расширенные от ужаса глаза миссис Мэрой, но не придал тогда этому значения. Её поведение после этого резко изменилось. Она стала угрюмой, замкнутой. Как я уже говорил, появились неточности в лабораторных записях, которые она заносила в журнал. 
Евгений сделал паузу, чтобы отдышаться. Затем продолжил:
– С разрешения миссис Сары Байер я только что заглянул в анкету Жаклин Мэрой. Мои смутные догадки подтвердились: девичья фамилия Жаклин – Прайс. Это фамилия лейтенанта в том рассказе, помните? Значит, история с телепортацией военного корабля не полный бред. Какие-то эксперименты военное ведомство все же проводило, и они оказались трагическими, по крайней мере, для её брата. Очевидно, миссис Мэрой мстит за брата, другого объяснения нет.
– Месть… Простая месть… И только!.. – воскликнул следователь.
– Не знаю, мистер Фаррел, но я никогда не поверю, чтобы Мэрой выполняла чей-то приказ. Выходит, она мстит нам?
– Нет, не нам. Пентагону, сэр! Жаклин Мэрой мстит за брата! – уже совершенно уставшим голосом произнёс Евгений. – Она считает, что мы разрабатываем оружие, способное уничтожать людей. Теперь я вспоминаю… Она как-то заводила разговор на эту тему. Это она убила профессора. И вот теперь Ричард Ригли…  Очередь за мной, господа…
Он вытер со лба пот и сел.
– Хочу добавить, – растерянно произнёс Оклбрайт. – Тим, к нам поступила информация, что Мэрой смертельно больна. Ей осталось жить буквально несколько дней. Вот уж не думал… Впрочем, если догадки мистера Калинина верны, то она  действительно мстит за своего брата. Мистер Калинин, вам нельзя выходить из здания. Слышите? Я запрещаю.
Джон схватил трубку телефона местной связи.
– Миссис Байер, адрес Жаклин Мэрой, быстро! – рявкнул он в трубку.
Записав адрес, оба мужчины выскочили из кабинета. Калинин рванул за ними.
– Мистер Калинин, вам лучше остаться, – на ходу бросил Оклбрайт, громко хлопая дверью.
Калинин выбежал из кабинета и застыл посреди приемной, пытаясь сообразить, как поступить дальше. Но оцепенение быстро прошло. Евгений помчался к выходу.
Оклбрайт и следователь уже садились в машину, когда Джон заметил выбегающего на улицу Калинина. Оклбрайт резко крикнул:
– Назад, мистер Калинин, назад! Ждите нас в кабинете.
В это время Джон заметил человека, который тяжело бежал со стороны аллеи по направлению к Калинину. Расстояние между ними сокращалось. Что-то необычное показалось ему в этой фигуре. И вдруг до него дошло: это женщина.
– Назад,  Джонни! – заорал Оклбрайт. – Назад, мистер Калинин…
Но было поздно. Женщина приблизилась к Калинину. Евгений повернул голову в сторону подбегавшего к нему человека и вскрикнул. Их взгляды встретились. Это была Жаклин Мэрой, в руках она держала пистолет.
Прозвучал резкий хлопок. Калинин нелепо взмахнул руками и медленно осел на стоящую рядом урну. Ещё не чувствуя боли, Евгений попытался что-то произнести, но губы его уже не слушались. Что-то теплое разливалось в районе груди. Он непроизвольно нащупал рукой это место. Ладонь покрылась липкой кровью. И вдруг дикая боль пронзила всё тело. Боль разрывала легкие, спазм сдавил горло, воздуха  не хватало, сознание медленно угасало.
Очертания египетских пирамид, верблюд и странный металлический предмет, так похожий на один из атрибутов власти фараонов, явственно предстали перед ним.
Тело учёного стало сползать вниз. Последнее, что промелькнуло в его сознании, – несущийся навстречу огромный стальной корпус эсминца.
Все случилось настолько внезапно, что Оклбрайт даже не понял, что произошло. Прозвучал хлопок – и его сотрудник уселся на урну. Зачем?
Вскрик Тима Фаррела вернул его к действительности. На этот раз профессиональный опыт сработал мгновенно. Джон выхватил пистолет и выстрелил в женщину. Но он опоздал, её пистолет  опередил старого разведчика. Приставив оружие к своему сердцу, Жаклин успела выстрелить первой. Тихий женский вскрик – и Жаклин Мэрой навзничь рухнула на землю. Пули Джона Оклбрайта впились в несчастное тело измученной, но уже мертвой женщины.
Ошеломленный следователь не мог произнести ни слова. На какое-то мгновение стало тихо. Но через секунду раздался шум: птицы, только что беззаботно щебетавшие в кронах деревьев, вспорхнули с веток и всей стаей перелетели подальше от шумного места.
 
 На месте трагедии стала собираться толпа. Испуганные люди  закричали. Громче всех выделялся пронзительный голос одной из женщин:
– Я видела! – рукой показывая на лежащее тело, кричала она. – Вот она  выстрелила в этого мужчину, а потом пальнула в себя. Террористка проклятая!
Крики в толпе нарастали. Через некоторое время послышался громкий звук полицейских сирен. Копы оцепили место происшествия: для них начиналась обычная в таких случаях рутинная работа.
Тело «террористки» лежало на земле лицом вверх. В метре от Жаклин находился пистолет. В левой руке женщина держала сорванный с шеи шерстяной шарфик. Эта рука как бы тянулась к своей жертве, словно она пыталась подстелить его под сползающее с урны тело своего коллеги. Её вторая рука держала небольшую фотографию. Лицо Мэрой было совершенно спокойным. Создавалось впечатление, что Жаклин сейчас встанет, раскроет ладонь и всем покажет помятое фото, а потом расскажет историю этого снимка. Все будут увлеченно слушать её и задавать вопросы…
Жаль, но этого уже никогда не будет…
Коп аккуратно разжал пальцы еще теплой руки женщины и осторожно вытащил снимок. На смятой старой черно-белой фотографии он разглядел военный корабль времен войны. В левом краю фотографии виднелось изображение молодого офицера с полукруглой надписью внизу «Р. Прайс. 1943 год». Полицейский с трудом, но разобрал название корабля.
«Элдридж», – прочитал он.
     А толпа не унималась. Слово «террористка» было не последним оскорбительным эпитетом в адрес убийцы. Толпа проклинала её.
Понять людей можно. Не должно быть никакого оправдания умышленному убийству, с какими бы намерениями оно ни совершалось. Нет прощения тем, кто поднял руку на гражданина любого государства.
Так кем же была Жаклин Мэрой?.. И оправдан ли её поступок?
Жаклин была обычным гражданином своей страны: человеком, способным к самопожертвованию ради людей. Но и такому поступку нет оправдания!
 
Так закончилась наша трагическая история. Что в ней надуманно, что – правда, решать вам, дорогие читатели!
Пройдут годы, и только оно, время, сможет дать точное определение  людям, назвав одних героями, других – преступниками.

P.S.
Основным для каждого человека всегда был и остается вопрос о смысле жизни, но мало кто может дать на него ответ. В этом мире вообще недостижимо состояние совершенной справедливости.

                КОНЕЦ