Игра в кальмара. Сущность игры

     Смотри предшествующие части:
http://proza.ru/cgi-bin/login/page.pl

     А вот здесь мы снова возвращаемcя к известным строкам из оперы «Пиковая дама» - «Что наша жизнь? Игра!»*. Только теперь попробуем осмыслить это утверждение не с точки зрения «ловца удачи», азартного игрока, пытающегося сорвать куш и оправдывающего это своё устремление тем, что жизнь – игра, а с иной, более глубокой, точки зрения.   
     Поэтому зададимся вопросом, а что есть сама игра по своей сути? Чем игра отличается от иных видов человеческой деятельности?   
     Игра в нашем представлении соотносится, прежде всего, с детством. С детским, ребяческим, несерьёзным занятием. Почему несерьёзным? Потому что она не приносит пользы в виде каких-то видимых результатов – приращения материального достатка, идей и т.п. Дети играют ради самой игры, ради тех ощущений, которые она доставляет, а не для достижения какой-то цели помимо и вне самой игры. Конечно, детская игра – «вещь» в высшей степени необходимая, польза от неё огромная с точки зрения взросления и социализации детей. Посредством игры дети (как и детёныши животных) обретают знания и навыки, необходимые для самостоятельной, взрослой жизни. Но дети-то играют не из сознания нужности игры, а потому, что, играя, они испытывают удовольствие, чувство радости.  Именно в детских играх игра обнаруживает свою бесцельную, бесполезную сущность и то, что в ней деятельность и радость от этой деятельности находятся в неразличимом единстве, тождестве. По мере взросления это тождество распадается, и человеческая жизнь начинает делиться на труд и отдых, на необходимость и свободу и т.п. 

     И буддисты, и западные философы, культурологи, психологи сходятся в  понимании сущности игры, как бесполезной, бесцельной деятельности, в которой человек (вообще живое существо) испытывает чувство радости от   переживания самой  жизни. Игра – это свободное действие, не подчинённое, как уже сказано,  стремлению к цели (пользе), с одной стороны, и не обременённое чувством сожаления и вины, с другой. Играющий ребёнок не детерминирован ни будущим (образом будущего), ни прошлым, он живёт в измерении «здесь и сейчас».  Будучи свободным действием, переживаемая как состояние свободы, игра, таким образом, выпадает из обычной человеческой деятельности, подчинённой законам причинно-следственной связи.
      Ребёнок живёт, играя и играя, живёт. Для него жизнь – игра. Он ведёт себя спонтанно и естественно, то есть сообразно сущности самой жизни. Вот почему одна из самых популярных историй жизни Будды, которая завершает собой процесс его обожествления, называется «Лалитавистара», или «Подробное повествование об играх Будды». (Ею, кстати, интересовался Л.Н.Толстой, в письма к Н.Страхову прося раздобыть этот санксритский текст для него). Нет, в «Лалитавситари» нет описаний игр в обычном их понимании. Это – прозаически-поэтический сборник легенд о жизни и деяних Будды. Но  жизнь Будды описывается как «игры» потому, что согласно Махаяне (одному из двух основных учений в буддизме, в переводе означающей «Великая колесница» буддийского пути)  действия Будды были спонтанны,  свободны и естественны, подобно игре ребёнка. (Таковыми, «играющими»,  были и боги индуизма)
     Состояние естественности, в котором человек не навязывает жизни «отсебятину», извращая и искажая течение жизни, а, наоборот, сознательно вписывается в жизненный поток, обеспечивая его дальнейшее течение, признавалось высшим человеческим состоянием и в европейской философии. Даже у Платона и у И.Канта. Тем более у Гераклита и у Ф.Ницше. Ницшевский образ «само собой катящегося колеса» для обозначения человека, достигшего человеческой сущности, конечно, был заимствован им из буддизма (образ мандалы)
     Тот же Ницше для того, чтобы передать мысль о высшем состоянии человеческого духа – состоянии, в котором человек оказывается способен к «творению поверх себя», т.е. к творению новых ценностей, использовал образ ребёнка, играющего в кости. Образ, восходящий к Гераклиту, к его играющему дитя, ребёнку, восседающем на престоле и играющем в шашки или в кости, как символу вечности. Не буду вдаваться в подробности философских взглядов Ницше, поскольку это увело бы в сторону от темы. Применительно к вопросам, поднятым в южнокорейском сериале, достаточно сказать, что ницшевский образ играющего  ребёнка предполагает доверие к жизни и поэтому её принятие (священное «да» жизни со всеми её случайностиями и соответственно бесконечными возможностями). Да и «Будьте как дети!»христианства («Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное… Кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном» (Мф. 18: 1–4), как бы его не трактовали Ницше или авторы южнокорейского сериала, 
     Повторюсь: ребёнок в игре совершенно естественен и в этом он совершенно сообразен, соответственен самой жизни. Играя, он переживает самоценность жизни. Радость от игры – это радость от самой жизни. В игре ребёнок, или «человек играющий» как бы говорит «да!» жизни (опять-таки по Ницше), т.е. самим своим игровым действием, и  переживанием этого действия он принимает, благословляет жизнь.  А, принимая жизнь, он принимает и самого себя. Детская игра – это высшая степень доверия живого существа к жизни, к самому себе, каков ты есть. И, конечно, к человеку вообще. Именно поэтому детская игра и даёт ощущение счастья. Того, ещё ничем не замутнённого счастья, которое вновь хотел испытать в сериале «дедуля».
                Продолжение следует.


*Ария Германа из оперы «Пиковая дама»
(Музыка П. Чайковского
Либретто М. Чайковского)
      
Что наша жизнь? Игра!
Добро и зло - одни мечты!
Труд, честность - сказки для бабья.
Кто прав, кто счастлив?
Сегодня ты, а завтра я!
 
Так бросьте же борьбу,
Ловите миг удачи!
Пусть неудачник плачет,
Пусть неудачник плачет! —
Кляня, кляня свою судьбу!
 
Что верно? Смерть одна!
Как берег моря суеты,       
Нам всем прибежище она.
Кто ж ей милей из нас, друзья?
Сегодня ты, а завтра я!
 
Так бросьте же борьбу,
Ловите миг удачи!
Пусть неудачник плачет,
Пусть неудачник плачет,
Кляня, кляня свою судьбу!
 
Что наша жизнь? Игра!