Косатик

Без макияжа, в чёрной атласной сорочке, хотя по нынешней моде это вполне могло быть и платьем, Динка больше походила на подростка, чем на взрослую женщину. Откинув назад длинные каштановые волосы, она прижала смартфон ухом к плечу, подняла ногу и, слегка пошатываясь, ступнёй провела по голени другой, будто избавляясь от налипшего песка. Посмотрела в окно на тусклый дневной свет, на заснеженную, давно нечищеную улицу и зябко повела плечами.

— Ты так думаешь? — наконец ответила в трубку, — а он что? Аааа, да, да, да, — не вникая в смысл, кивала Динка.

Вытащив пробку зубами из едва початой бутылки и выплюнув её на стол, налила вино в огромный бокал похожий на прозрачный воздушный шарик, который в зависимости от количества и типа вина менял свой цвет. Да и работал он по назначению – тем самым шариком, уносящим Динку.

Ткнула тлеющей сигаретой в стоящий на столе пластиковый стаканчик, чтобы стряхнуть пепел — стенка стаканчика оплавилась. Зачертыхавшись, Динка залила водой стакан вместе с окурком, потянулась и достала с кухонной полки толстостенную стеклянную пепельницу.

— Ты же такая... такая, сама знаешь, у тебя может быть куча любых, каких захочешь, — вещала ей  подруга.

— Любых... да, любых. Любые и есть.

А чёрт его знает, может любые только и есть одни на свете. Бесконечная пищевая цепочка, да.

— Почему пищевая?

— Ну ты же подпитываешься от каждого, или нет?

— Я так об этом не думала... до сих пор.

— Не слушай меня, это я ... просто, когда любишь косатика, в смысле – самца косатки, такое случается.

— Правда? Кит? Синий, что ли? Ха-ха-ха, ну и юморок у тебя.

— Нет, не синий, белый... С чёрным пятном вокруг глаза.

— Бим?

— Бим — с чёрным ухом, но направление правильное.

— А как же его любить, он же хищник, всё подряд жрёт, нет?

— Он и жрёт, откусывает куски от меня, но жизнь сохраняет, чтобы мясо не испортилось. Вообще косатка — это дельфин, поэтому, понимаешь ли, исключительно умён и интеллигентен – его не заподозришь – может с ножом и вилкой. Теперь я и тут, и там, в смысле в нём в районе желудка примерно. А себя надо любить, сейчас все только об этом и твердят. Вот я и люблю себя — там, — Динка отхлебнула вино и у неё на верхней губе появились вишнёвые усы.

— Ахах, смешно! Убей кита, собери одну Дину, — хохотала трубка подружкиным голосом.

— Если соберётся. А то ещё и отторжение собственных тканей после такой обработки желудочным соком.

— О, напилась, что ли? Биолога включила.

— Ещё нет, но работаю над этим, — сказала Динка и через руку стала наливать вино в бокал. Худое запястье тряслось и от этого вино лилось тонкой, прерывающейся струёй, похожей на струю мочащегося старика.

— Дин, ну мне надо бежать к Ирине на педикюр, сама знаешь — у неё запись под завязку: опоздаешь — пролетаешь.

— Ага, беги, пока-пока, — она положила трубку на стол, открыла дверцу холодильника, нагнулась и, опершись рукой с сигаретой на бедро, изучающе посмотрела на содержимое: заветренный кусок сыра, бутылка колы и половина яблока.

Ничего не взяв, с шумом захлопнула холодильник. Включила телевизор, неудачно разорвала упаковку солёного арахиса — орехи градом запрыгали по кафельной плитке.

Discovery сначала рассказывал о жизни приматов, а потом пошли текущие новости, и диктор сообщил, что на побережье Аргентины выбросился необычный самец косатки - альбинос с чёрным пятном вокруг одного глаза, спасти животное не удалось.

Динка выключила телик, прикурила новую сигарету и, как-то вся разом обвиснув, будто у неё появилось несколько лишних килограмм, пошла в комнату. Она легла на пол и почти минуту сосредоточенно рассматривала разлапистую люстру, поставив пепельницу себе на живот. Произнесла: "Я же тебе сто раз говорила, что я глупая. Я трындела, трындела, а это шум, а тебе нельзя. Вот и смотри". Потом, согнула ноги в коленях, закинула руки за голову и попыталась встать на мостик, как когда-то в школе на уроке физкультуры. Но руки, продержав тело пару секунд, сложились, затылок упёрся в пол, пепельница съехала с живота на шею и упала, рассыпав окурки по ковру.

Словно боясь, что её кто-то услышит, Динка беззвучно тряслась в позе выгнувшегося капризного ребёнка, пока её ноги, медленно скользя по полу, не выпрямились полностью.