День, которого не было

 Я никак не могу забыть день из своего детства – ДЕНЬ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО. Стоит только закрыть глаза, и я вновь мальчишка, бегущий на реку; счастливый и беззаботный, и не знаю, что совсем скоро, всего через несколько часов, нечто перевернёт мою жизнь.
 
 Я пытаюсь не думать о прошлом. Тщетно пытаюсь убедить себя – этого дня не было, это всего лишь плод моей детской фантазии. Но напрасно... Воспоминания не уходят…

 И хочется уехать из города, остановиться где-нибудь на трассе, выйти из машины и орать от безысходности пока меня не заберут. Иногда я так и делаю – уезжаю за город, останавливаюсь и ору до тех пор, пока не охрипнет голос и не начинают мерещиться повсюду серые, как рыбье брюхо глаза. А потом…сажусь в машину и гоню прочь… Я всегда был трусом…

 Денис – мой друг детства, скончался пару месяцев назад (кажется, сердечный приступ, по крайней мере, так я понял по телефону его жену). Сотни раз я хотел поговорить о том давнем дне (быть может, нам обоим стало бы легче), но всегда что-то останавливало. Наверно, клятва или попросту страх. Когда-то будучи детьми, мы поклялись на крови никогда не вспоминать…

 И сейчас я еду по ночной трассе М-8. Я вновь возвращаюсь туда, где всё началось…

***

 Это было моё второе лето в деревне. Мне вот-вот должно было исполниться одиннадцать, и я чувствовал себя счастливым. Настолько счастливым, насколько может себя чувствовать паренёк, который три года назад лишился отца. Отец погиб на стройке – придавило плитой («несчастный случай, такое случается…» — сказали нам, вот только от этого нисколько не легче). Мама, в отличии от меня, горевала недолго и через год вновь вышла замуж. Так в моей жизни появился дядя Витя («зови его папой», ещё чего – звать чужака папой, папа – это святое, и никто его не заменит), а ещё бабушка Лида и дед Коля, которые жили в деревне («называй нас, как хочешь, мы не обидимся»). Именно к деду Коле и бабушке Лиде я стал приезжать на целое лето («на кислород», как выражалась мама). Они мне нравились, как, впрочем, нравилась и сама деревня. Там я встретил двух лучших друзей – Дениску и Владика. Оба жили в деревне и были закадычными корешами, и я легко стал третьим в банде. Мы назвали нашу троицу «Тринога» и считали, что наша дружба нерушима и будет всегда. Или просто хотели так считать.  Целыми днями мы пропадали на улице: бегали в лес, купались, рыбачили, придумывали разные игры и проделки, по вечерам сидели у костра на реке и травили байки. Наша жизнь ничем не отличалась от жизни тысяч мальчишек, пока не наступил день, которого не было.

***

  Накануне мы сидели на берегу реки (это было нашим ежевечерним ритуалом, за исключением разве что дождливых дней).

 Я помню, трещал костёр, над ухом пищали надоедливые комары. На рогатках – удочки с замершими поплавками (рыба никак не хотела клевать), в костре запекалась картошка, а на другой стороне реки шумел лес. Рядом два моих лучших друга спорили, чем заняться завтра. Вариантов было немного, да и все они порядком наскучили. Нам хотелось чего-нибудь необычного, новенького, от чего можно схлопотать ремня – такова уж мальчишеская натура.

 Сгущались сумерки, во второй половине июля ночи становились день ото дня всё темнее и темнее. И мне было немножко грустно, что уже не начало лета, а его вторая половина. Время летело слишком быстро, и в голове зудела навязчивая мысль, портившая мне настроение – совсем скоро уезжать.

— Завтра махнём на ту сторону, на островок Р, — предлагал Владик, пока я грузился. Его яркие васильковые глаза блестели в подступающей темноте. Владик был симпатичным парнем, на которого уже засматривались девчонки, и наверняка вырос бы красивым мужчиной. Если бы…

— Лодку-то где возьмём? А? Ты об этом подумал? — не разделял его восторга Дениска.

— Как где? У деда Коли можно взять. Да, Пашка? — толкнул меня локтем Владик – он всегда был лидером в нашей троице.

  Впереди замаячило приключение – на ту сторону мы ещё не выбирались втроём. Только однажды я был на острове с дедом и мне очень и очень понравилось. Песок там был без единого камешка, мало оводов, а вода тёплая-тёплая, а ещё много чего интересного в лесу...наверное…

— Не думаю, что он разрешит взять лодку, — через минутное колебание всё же помотал головой я.

— А мы так возьмём, — никак не мог угомониться Владик.
 
 Я удивлённо вскинул брови, представляя, как мне влетит после такого приключения. Дедовский ремень так и встал перед глазами – широкий, с армейской бляхой. Этой ремень пару раз гулял по моей пятой точке и гулял вполне заслуженно.
 
— Стоп! Я знаю, что мы сделаем! — вскочил на ноги Дениска.
 
— И?!

 Дениска выдержал паузу, потом важно, как главный индюк на птичьем дворе глянул на нас и произнёс:

— Мы переберёмся на ту сторону на плотике!

— На плотике?! Ты уверен? —  переспросил Владик, приподняв одну бровь.

— Да вполне. Я знаю самое узкое место реки…Оно начинается в аккурат после рощи. Запросто переплывём.

— Да чёрт его знает! Проще стащить лодку у Пашкиного деда!

— Тебе лишь бы что-нибудь стащить! Близнецы частенько переплывают, и мы сможем!
 
 Я только хлопал ресницами и не смел вмешиваться в горячий спор между друзьями. Что и говорить, деревню и всё что лежало вблизи неё они знали, как свои пять пальцев. Не то что я – горожанин, приехавший на лето…

— Ладно уговорил, возьмём плот моего брата – он понадёжней будет остальных, — наконец нехотя согласился Владик, лукаво улыбнулся и потёр руки в предвкушении завтрашнего дня.

 ***

 Я вернулся домой поздно. Дед уже спал – из спальни доносился характерный тихий храп. Но я всё же успел получить нагоняй от бабушки Лиды – в виде подзатыльника (она-то не спала). В пару глотков осушил кружку молока и завалился спать. Спалось плохо, ворочался с бока на бок полночи – в районе желудка поселилась и заныла тревога. Когда я тащил вместе с друзьями плотик к реке, то думал, скорей бы завтра, а сейчас, когда за окном темень непроглядная, мне стало страшно. А вдруг плотик перевернётся или просто потонет? Или его унесёт течением, и мы будем бороздить по реке, пока нас с позором кто-нибудь не подберёт? А что, если… со мной случится несчастный случай, как с моим отцом? Только меня не придавит плитой, а я просто утону, захлебнусь водой и пойду ко дну и моё тело будут жрать рыбы…Брр…Помирать молодым вовсе не хотелось.

 С такими мрачными мыслями я незаметно отрубился. Снился отец, он стоял в оранжевой робе строителя и махал мне рукой. Приветливо так махал и широко улыбался – во все тридцать два зуба. Я улыбался ему в ответ и что-то рассказывал. Он молчал и продолжал лыбиться. И вдруг – хрясь. Огромная плита сорвалась с тросов и превратила моего отца в бесформенную массу из костей и мяса. Ошмётки алой плоти разлетелись в разные стороны, кровь окропила мою одежду и лицо. «Папа…» - попытался произнести я, но не смог – язык онемел и не слушался. Ужас вонзился в каждую клеточку тела, и как кровосос выпивал все лучшие моменты моей жизни, оставляя вместо них только ноющую пустоту.
 
— Будь осторожен, Пашка, — донёсся откуда-то издалека голос отца, и я резко проснулся – весь сырой от холодного пота.

 Сел в постели, растерянно огляделся. Яркое июльское солнце светило в окно, слепило глаза, но я дрожал от холода.
 
— Папа…— горько прошептал я.

 Я очень любил отца, но он мне так ни разу и не приснился после похорон. Это был первый сон с ним за три года. И в глазах сразу же предательски защипало. Всхлипнул. Шмыгнул носом. По щеке скатилась крупная слеза. Вытер кулаком, ещё раз всхлипнул. И если бы не дед, заявившийся в комнату, то я бы непременно разревелся.

— Что ревёшь? К тебе друзья пришли, уже второй раз ломятся, окаянные!

— Я не реву, просто от солнца глаза слезятся…

— Ну-ну… — дед поскрёб редкую бородёнку и вышел с задумчивым видом.

 Я насухо вытер глаза, не хотелось, чтобы друзья видели мои слёзы, и стал одеваться.
 
***

—Ну что, Пашка, боишься? — хихикнул Владик, запрыгнув на плот. Сооружение из брёвен вздрогнуло, но удержалось на плаву.

— Нисколько! — я плюхнулся следом. Бояться было, как минимум, глупо. Хотя, да, я немного, но всё же, боялся.

— В таком случае «Тринога» отчаливает!!! — басом капитана выкрикнул Дениска и оттолкнулся веслом от берега.
 
 Мы гребли по очереди: двое на вёслах, один отдыхает. Течение на реке было слабым и нас почти не относило в сторону, разве что совсем чуть-чуть. Мы весело болтали, смеялись. Мои ночные страхи тускнели, и только лёгкая тревога грызла нутро. Тревога или дурное предчувствие. Я не знал, но изо всех сил старался не обращать внимания на свои панически-навязчивые предчувствия.

 Прошло полчаса или чуть больше, и мы причалили к островку, на который так рвались. Вытащили плот на берег (а вдруг унесёт!). Я с облегчением выдохнул, в тысячный раз упрекнув самого себя в трусости и излишней мнительности.
 
 Друзья поскидывали одежду и распластались на песчаном пляже. Я тоже разделся и лёг на мягкий, как бархат песок. Лёгкий ветерок ласкал загорелую кожу. Солнце периодически скрывалось за белыми барашками облаков и поэтому лишь иногда ласково припекало, а не беспощадно жарило, как зачастую бывало жаркими июльскими днями.

 Тишину острова нарушало лишь щебетание птахи, спрятавшейся где-то в кустах, и тихий шёпот волн, что лизали берег. Я вдыхал полной грудью чистый, переполненный кислородом воздух, и думал, что остался бы здесь навечно – так хорошо почувствовал себя на этом клочке земли, оторванном от реальности.

 Не знаю, сколько бы мы так провалялись, но Владик сел и первым нарушил застоявшееся молчание:

— Мы что сюда загорать приехали?

— Ага, а ещё купаться…— с ленцой протянул Дениска.

— Для начала…— загадочно пробормотал Владик, резко вскочил на ноги и побежал к реке.
 
 Я последовал его примеру. А спустя пару минут к нам присоединился и Дениска. Мы брызгались на мели, как расшалившаяся мелюзга. Ржали, как взбесившиеся кони. Даже птаха в кустах притихла, оглушённая нашими воплями. Мальки, кормившиеся у берега, бросились в рассыпную. Их привычный мирок потревожило наше буйное поведение.
 
 Мы были одни. Не знаю от чего, но сюда редко приезжали жители деревни, предпочитали почему-то соседний островок. Я хотел было спросить ребят – почему, но передумал, не хотелось прерывать веселье глупыми расспросами.

 На берег мы выползли уставшие и замёрзшие. Полотенца мы опрометчиво позабывали дома и поэтому просто распластались на песке. Скомканное старое покрывало валялось чуть поодаль – лишнее и никому не нужное.

— А почему мы раньше сюда не выбирались? — тихо спросил я.
 
— У нас не было плотика…— ухмыльнулся Владик.

— А, правда, отчего на этот островок редко приезжают? — продолжал допытываться я.

— Ну, просто…— Дениска откинул со лба мокрую рыжую прядь волос, — не любят остров Р почему-то. Маленький он, да и пионерлагерь в лесу гниёт. Соседний остров покомфортней будет.

 — А ещё слава у этого острова нехорошая, то люди и сторонятся его, — подхватил Владик зловещим шёпотом, — не рассказывают ничего о нём, но всё равно чего-то боятся. Хрень тут какая-то происходит временами. Выползает из леса и жрёт всех подряд.

  Сердечко у меня трепыхнулось – напугать меня было легко, Владик прекрасно это знал. На мгновение мне захотелось прыгнуть на плотик и валить домой от греха подальше (и зря я не послушал свою интуицию, всё могло быть по-иному). Но мелькнула вполне себе адекватная на тот момент мысль – дед брал меня сюда однажды, мы пару часов пробыли на этом остров и ничего не случилось. Я купался и загорал, а дед Коля задумчиво глядел перед собой. Потом мы просто сели в лодку и уплыли домой. И никакой хрени из леса не выползло.

— Да не ведись ты, Пашка! Брешет он! Просто обычный остров. Ну, редко здесь люди бывают и что с того…— хлопнул меня по плечу Дениска, и встал, — пошли лучше чернику жрать! Заодно и развалюху эту посмотрим…

 Я криво улыбнулся в ответ, с тоской глянув на плотик, но всё же поднялся на ноги и поплёлся в лес, вслед за Дениской и Владиком.

***

  Старый пионерлагерь не выглядел ни жутким, ни таинственным. Это было жалкое полуразвалившееся деревянное здание, догнивающее свой век в густой траве.

— Смотреть не на что и даже ползать негде! — вынес суровый вердикт Владик и сплюнул в сторону.

— Да-а-а…— протянул Дениска, соглашаясь, — это точно!

 Но мы всё равно пялились. Одна половина лагеря почернела от давнего пожара, вторая потемнела от времени. Крыша прогнила, и местами в ней зияли прорехи. Лишь в паре окон скалились остатки стекол, остальные же глядели пустыми глазницами. А ведь когда-то здесь жили дети, такие же как мы – сорванцы, ищущие приключения на свою пятую точку. И мы не могли оторвать глаз. Старое полусгоревшее и полуразвалившееся здание притягивало.

— Ладно, пошли отсюда…— неуверенно пробормотал я, — нечего тут делать. Лучше искупаемся и домой рванём.

— Ага, ещё успеем до того, как нас хватятся, — кивнул Дениска, — и взбучки не получим, может быть…

— Точно, — согласился Владик, и по-киношному махнул рукой лагерю, — пока, развалюха!

 Мы расхохотались и наперегонки рванули к пляжу. Первым воды достиг Владик – он всегда был самым быстрым из нашей троицы, как я – всегда самым последним. Но в этот раз Дениска споткнулся и плюхнулся навзничь на песок, запнувшись за невидимую преграду, и я стал вторым.

 Я плыл за Владиком. Всё дальше и дальше от берега – на глубину. Дениска почти сравнялся со мной. А потом мы ныряли. Хотели найти что-нибудь интересное. Но, как правило, нам попадались только простые камушки или ракушки, которые тут же отправлялись обратно – на дно речное.

 Может быть, ничего и не произошло если бы мы вернулись на берег чуть раньше или прекратили нырять – я никогда не узнаю. Это кануло в неизвестности, осталось за занавесом вечности.

 Я вынырнул из речной пучины и остолбенел…

***

 Река высохла и со всех сторон меня окружала пустыня. Жуткая серая пустыня в потёках высохших водорослей и усыпанная скелетами рыб. Ноги погрязли по щиколотку в белёсой жиже, лишь смутно напоминающей песок. Ветер лизал шершавым языком тело – точь-точь оживший невидимый монстр. Дышать было тяжело, воздух гудел как рой ос. И не было сил пошевелиться, вязкий морок окутал всё моё существо и сжал в крепких объятиях. Пропал лес и лагерь, догнивающий в его чащобе. Исчезла деревня на противоположном берегу. Ничего не было больше – только пустыня, мёртвая пустыня.

— Что это такое? — услышал я голос Владика и вздрогнул. Голос друга звучал как из радио, искаженного помехами.

 Друзья стояли в паре метров от меня и походили на статуи – античные статуи из учебника истории. Рот Дениски беззвучно открывался и закрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Его огненные волосы больше не были яркими, они будто потухли, поблекли, как и всё вокруг. Даже васильковые, всегда горящие глаза Владика посерели и угасли.

 — Что происходит? — вновь подал голос Владик, а спустя мгновение заорал, — что это за херня!!!

 Его крик отозвался эхом. Оцепенение пало. Я подбежал к Владику и схватил за руку, будто бы этот худенький паренёк мог защитить меня от кошмара, представшего перед нами – мальчишками, решившими отдохнуть на острове с дурной репутацией.
 
— Этого нет… нет…— бормотал Дениска, отступая назад. Но я вцепился мёртвой хваткой в запястье друга. Я от чего-то решил, что если он ещё сделает несколько шагов от нас, то исчезнет, пропадёт посреди этой серости.

  И только сейчас я заметил, что мы не одни…

***

 Он сидел в позе будды в самом центре безжизненной пустыни, он – нелепое изваяние с опущенным взглядом и сложенными ладонями. Его губы не шевелились. Но голос был слышен отовсюду, но я не мог разобрать и слова из потока фраз. Ровно, как и мои друзья.

 Мы стояли, взявшись за руки, как малыши-детсадовцы, и взирали на человека, похожего на тибетского монаха. И мы не знали, что делать дальше.

— Кто ты?! — крикнул Владик, заглушив на время монотонный шёпот.

 Но новоявленный будда не поднял глаз и никак не среагировал. Он, казалось бы, и не замечал нас, погружённый в свою то ли молитву, то ли заклинания.
 
— Этого нет…нет…мне всё кажется, — продолжал бормотать Дениска. Он мотал головой, пытаясь стряхнуть окутавшую его реальность.

— Чёрт, да приди ты в себя!!! — Владик ударил друга по щеке.

 Дениска жалобно пискнул, уставился на Владика и меня, и выдал:

— Мы нажрались галлюциногенных ягод в лесу и теперь сходим с ума!

— Если бы…— тихо парировал я, — вы тоже видите серую пустыню и типа, похожего на Будду?

  Друзья кивнули.

— Значит это не галлюцинации. Это происходит с нами на самом деле, — сделал я выводы.  «И это очень хреново!»  - очень хотелось добавить, но я всё же сдержался.

— И что нам делать? А? — всхлипнул Дениска. Паника уже вовсю хозяйничала у него в голове и пожирала остатки самообладания.

— Для начала успокоиться, — в голосе Владика зазвучали стальные нотки взрослого мужика. Вся его напускная весёлость ушла, и на её место ступила смелость, — Пашка, отпусти мою руку. Не будь трусом хотя бы сейчас!

  Я послушался – отцепился от руки друга, и даже Дениска перестал хныкать.

— Теперь нам надо подумать, что делать дальше…— задумчиво проговорил Владик, больше, наверно, самому себе, чем нам. Он тоже не знал, что происходит и как нам быть – в этом я был уверен.

 — Деревня исчезла и все жители…— заныл опять Дениска. Никак не думал, что он окажется ещё трусливее, чем я.

— Прекрати! — рявкнул Владик и тихо добавил, — безвыходных ситуаций не бывает.

— НЕ БЫВАЕТ, — подхватил голос из ниоткуда, — НО У ВСЕГО ЕСТЬ ЦЕНА…

  Я вздрогнул и опять сжал руку Владика.

— Без паники! — Владик не стал отдёргивать руку, а только огляделся.

***

 Будда поднял огромные в пол лица глаза – серые, как рыбье брюхо, тусклые и в тоже время обжигающие. Монотонная молитва (или заклинание) стихла. И теперь только гул в воздухе нарушал тишину. Будда глядел на нас, а мы глядели на него. Минуту, может, больше. Время будто остановилось и не значило больше ничего. Были только мы и он. А потом будда сказал странную вещь:

— У каждого дня есть свои чистильщики…

 Мы в недоумении переглянулись.

— Они…— Будда протянул руку вперёд.

— Лангольеры, — нервно хмыкнул Владик. Я тут же чётко представил этих зубастых тварей из фильма, и мне стало ещё более не по себе.

— Они приходят и забирают всех, кто попал в раскол времени…— Будда, казалось бы, не обратил внимания на реплику худенького паренька. Ему было плевать, он просто говорил то, считал нужным, или то, что мы должны были знать.
 
 — Мы не попадали ни в какой раскол, мы просто играли, — начал объяснять я. Голос у меня дрожал, но я всё равно говорил – нужно было объяснить, доказать, что он ошибся. — Это какое-то недоразумение. Мы просто дети…

— Раскол во времени никогда не возникает просто так, — возразил Будда и впервые обратил внимание на нас. И достаточно было только одного его пронзительного взгляда, как по моему телу поползли мурашки. Я трусливо смолк – да, я всегда был трусом. И в тот момент не хотел, чтобы серые глаза Будды задерживались на моём лице.

—  Сейчас вы в расколе и останетесь здесь все трое, пока не придут чистильщики, — продолжил Будда. И где-то вдали раздались чавкающие звуки – чистильщики приближались, чтобы сожрать всех, кто попался в раскол.
 
— Но почему? За что? Что мы сделали не так? — выкрикнул Владик.

 Будда ответил не сразу. Он задумался. Серые глаза глядели в одну точку. Похоже, что он знал не всё, он сомневался…

— Один из вас должен исчезнуть…сгинуть в расколе времени, — тихо сказал Будда.

— Почему? — спросил Владик, голос его дрогнул, утратил свою твёрдость и стал похож на девчачий, — за что?

— Так нужно…— отрезал Будда, сложил руки и вновь забормотал свою молитву.

— И кто – он? — прошептал я, чувствуя, как по хребту полоснули острые когти ужаса.
 
— Он один из вас…

 Воздух загудел сильнее. Чавкающие звуки стали громче – они приближались. Кости рыб, покоившиеся на поверхности, задрожали, и по илистому песку пробежала рябь. Задул сухой порывистый ветер, прикасаясь шершавым языком к коже. И стало очень холодно.

 И я сказал, то, что наверняка мелькнуло в мыслях у каждого из нас:

— Мы не должны погибать все из-за одного.

 Владик шумно выдохнул, уставился на меня и прошипел:

— Что ты несёшь?

— Но так и есть! Почему мы все должны сгинуть из-за кого-то одного? — я почти выкрикнул эти слова в лицо моему другу.

 Владик промолчал и только помотал головой, так, что бандама сползла ему на глаза.

— Ты сказал, что у всего есть цена? Какова наша цена? — обратился я к Будде.
 
 Будда поднял глаза. Его взгляд остановился на моём лице, как бы изучая или даже оценивая. Но я выдержал и уверен, что ни один мускул на лице не дрогнул – на кану была моя жизнь! Молодая жизнь, в самом начале своего пути.

 А спустя мгновение я услышал (думаю, что мои друзья тоже услышали несмотря на то, что Будда не произнёс и слова) то, отчего сердце ушло в пятки – один из вас должен остаться здесь сам.

— Никто из нас не останется здесь! — заорал Владик. Лицо его перекосилось от ярости, от бури несправедливости, — никто!!!

 Спустя годы я пойму, о чём был крик Владика. Но, чёрт, мы были всего лишь детьми, напуганными мальчишками, которые не хотели умирать…

 ***

   Голову разрывало от боли, из носа текло что-то горячее и обжигало мне кожу. Но я дышал и не мог надышаться. Барахтался ногами и руками в воде, чтобы не пойти ко дну, или чтобы не вернуться туда, где остался раскол времени и Будда. До берега было далеко, но я поплыл из последних сил, захлёбываясь водой, и когда ноги коснулись дна – разревелся от счастья.
 
  На песке лежал Дениска. На его лице засыхала кровь, правая рука сживала красную тряпку. Глаза уставились в небо и казалось, что застыли где-то там в вечности. Я подумал, что он умер, но Дениска дышал, судорожно хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
 
 Я упал рядом – обессилевший, измученный. Хотел сказать что-то ободряющее, но взглянув на его бледное лицо, решил промолчать…

— Он не-не выплыл…о-он т- там, — заикаясь, подал голос Дениска через несколько минут. И с тех пор заикание осталось с ним навсегда, до самого конца. Плата или просто совпадение…

 Я сел, и только сейчас заметил, что красная тряпка в руках друга – это бандана Владика. Промолчал. Да и что я мог сказать? Что мне жаль? Да, Владика было жаль, но и на его месте оказаться не хотелось. Я был рад, что выбрался, несмотря ни на что.

— Т-ты п-помнишь?

 Я помотал головой:

— Совсем немного. Почти ничего…

 Слукавил – на самом деле я помнил многое. Но голова гудела от боли, от избытка эмоций и событий. В мозгу вспыхивали видения: от чёрных дыр – чистильщиков времени, поглощающих моего друга частичку за частичкой, до изумления в васильковых глазах Владика, когда я отпустил его руку (но иначе было нельзя!); от мощных потоков воды, хлынувшей со всех сторон, до Будды, который исчезая не спускал с нас глаз (наверно, в тот момент он понял, что ошибся).
 
 — Надо возвращаться, — твёрдо сказал я, — уже поздно.
 
 — И ч-что мы с-скажем родителям Владика? — прохрипел Дениска.

— Что он утонул…

 Я медленно поднялся на ноги и побрёл к плотику, стараясь не смотреть на ещё более побледневшего Дениску:

— Надо уходить отсюда, — повторил я, — уходить, как можно скорей…

***

  Несколькими часами позже, когда на деревню опустилась ночь, мы закопали бандану Владика в песок. Мы вырыли яму не меньше метра, чтобы захоронить в ней вещь, принадлежавшую нашему другу – единственную вещь, что осталось от него. Перед этим мы порезали ладони перочинным ножичком и поклялись на крови, что никогда не будем вспоминать этот день, что постараемся забыть его, стереть из своего сознания.
 
 Никто кроме нас двоих не заметил исчезновения Владика. Он словно перестал существовать для остальных, даже для своих родителей… Стал фантомом, который никогда и не был в этом мире. Его не помнил никто, только мы – я и Дениска, двое мальчишек, чудом избежавших его участи – быть стёртым из реальности.
 
— Прощай, Влад…— прошептал я, не зная, что сказать ещё…

***

 Прошло двадцать лет, но я так и не могу забыть тот день и не могу забыть Владика. Я еду по трассе туда, где всё началось – в деревню. Деда Коли и бабушки Лиды уже как несколько лет нет на этом свете. Их дом стоит пустой и рассохшийся от июльской жары. Так же, как и десятки других домов в деревне – всему когда-нибудь приходит конец.
 
 Я давно уже взрослый мужчина, который в душе так и остался трусливым мальчишкой. И сейчас сердце колотится в груди запутавшейся в силках птахой. Мне страшно. Но не могу повернуть обратно – назад пути нет. Я устал.
 
 Сворачиваю на просёлочную дорогу, размытую от прошедших не так давно дождей. Чувствую, как по спине течёт холодный пот. Футболка противно липнет к телу. Крепко сжимаю руль, так что костяшки пальцев белеют. Перед глазами мелькают обрывки прошлых воспоминаний. Глаза Владика и чёрные дыры (у пожирателей времени вовсе не было зубов, а только темнота, уничтожающая всё на своём пути.)

 Автомобиль глохнет. Я выхожу. Налетает холодный колючий ветер, столь аномальный для июля, и кожа вмиг покрывается крупными мурашками. Ноги сами ведут меня к берегу реки. Я сажусь на поваленное дерево и долго гляжу на замутнённую недавним дождём воду. И ничего не происходит. Это всего лишь холодное лето в заброшенной деревне. Нет ни Будды, ни Владика, ни дня, которого не было. Есть только я.
Я верю, что скоро всё закончится. Ухожу, но совсем ненадолго и недалеко – до заглохшего, завязшего в грязи автомобиля. Из багажника достаю тяжёлый чёрный мешок и возвращаюсь. Кладу возле самой воды, и достав складной нож из кармана, медленно разрезаю его вдоль...

 Она была красивой, и даже сейчас отпечаток смерти не испортил её прекрасного лица. Я даже не могу припомнить её имени, как не могу вспомнить и остальных имен. Но мне жаль её и других, но ещё больше я хочу вернуть жизнь Владику…

 Накрапывает дождь. Я вижу вдали, на другом берегу реки, кто-то сидит в позе будды. А может, мне только кажется…Я вновь терпеливо жду…



Конец. Февраль 2022 г.