Солнце, которое не светит

Наталья Ивановна судорожно перебирала в уме, что же нужно взять, она хотела взять что-то в руки и забыла. Это что-то затерялось в ее памяти, провалилось в сознание, словно ускользнуло в сливное отверстие раковины, и ей никак не удавалось зацепить его длинным кривым ногтем. Стремление к счастью, которое так характерно для молодости, в возрасте Натальи Ивановны кажется неосязаемым, далеким, практически недостижимым, таким, что тронуть его практически невозможно.
«Это снег выпал», – подумала Наталья Ивановна. Взгляд чиркнул по окну, укутанному в старую занавесь. И снова стала копаться в себе, чтобы выцепить нечто утерянное. Резкий звук, глухой, громкий. Наталья Ивановна вскинула голову влево вверх слишком резко, словно она была молодой, как раньше. Ничего не увидела, звук доносился откуда-то снаружи, здесь же перед глазами только засаленные стены, местами отходящие разводами пожелтевшие в крапинку обои.
«Встать и послушать, кого там принес неладный? – спросила у себя Наталья Ивановна мысленно. Не-е-ет, она не так глупа, чтобы сдаться им. Так ее не подкупить. – Это просто стук», – убеждала себя женщина. Стук, да и только. И сердце вторило раздававшимся ударам, оно все чаще и чаще колотилось в исхудавшей груди.
– Кто-то пришел… Неужели это он?
Лицо Натальи Ивановны исказилось, взгляд проскользил на красно-пыльный ковер и застыл, словно происходящее неизбежно, сама женщина в секунду скрючилась, словно из нее выжали воду после стирки. Он придет, она точно знает. Все не просто так, этого не избежать. Слух обострился. Она услышала голубя за окном, лай собаки в соседнем дворе, капли из крана. Сердце не унималось. Наталья Ивановна положила руку на грудь, но это едва ли помогло.
Снова раздались удары в дверь.
– Входи, коль пришел, – надрывисто вырвался звук из гортани. Что Бог начертил, того не сотрешь. Наталья Ивановна сжалась еще больше. Смотрела она уже не на ковер, а на свои руки, сжимающие фланелевый, местами залатанный халат. Крошечно распыляясь, старость оседала на запыленных поверхностях комнаты. Шаги. Они разрываются в ее голове. Разлетаются на сотни, тысячи маленьких игл. Это невозможно. Она невозможна.
– Вы дома?
Это не сын. Девушка?
– У вас дверь открыта. Ничего, что я зашла?
Наталья Ивановна уставилась на гостью, словно пыталась увидеть в ней знакомые черты. Но таких не находилось.
– Я принесла вам письмо.
– А. Заходи.
Возможно, это ее сын превратился в женщину?
– Садись сюда.
Наталья Ивановна больше закуталась в халат. Постаралась стиснуть края такой же старой, как она сама, хлопчатой ткани.
Девушка сделала пару робких шагов в сторону разложенного дивана и с сомнением посмотрела на истертое постельное белье. «Такое бы в гостинице не постелили», – ухмыльнулась про себя Наталья Ивановна. Однако девушка села на самый край.
– Какими судьбами вы зашли ко мне?
Наталья Ивановна задержала взгляд на девушке, пытаясь разглядеть в лице ее намеренья, уловить мысль еще до того, как та слетит с губ.
– Я же говорю, письмо. Заказное.
Выставляет руки вперед и слегка трясет ими.
– Хм… А я думала, это мой сын. Вы не от него?
Наталья Ивановна щурится слегка. Девушка молча мотает головой и двигается еще более на край.
– Это хорошо, это очень хорошо. Вы знаете, это было бы очень некстати, если бы он пришел. Я боюсь, что он убьет меня.
Тут Наталья Ивановна вскочила и подошла к окну, в щелку осмотрела двор двухэтажек. Заговорила оттуда.
– Это началось не так давно. Уже несколько месяцев я живу в страхе, будто что-то произойдет. Что-то случится. Я понимаю, вы думаете, сумасшедшая старуха. Но нет, не все так, как вы видите. Я тоже жила в нормальной квартире. Теплой, не то что здесь. Он продал мою квартиру, видите, что происходит?
Наталья Ивановна повернула голову в сторону гостьи.
– Как такое может быть?
Девушка нахмурила брови, пыталась осознать, насколько правдивы слова.
– Не верите мне?
Наталья Ивановна не оскорбилась, скорее, не поняла, как можно не поверить ее словам. Да и неважно, что от этого поменяется?
– Это произошло неожиданно после его смерти. Сын не спросил меня. Просто собрал мои вещи и привез сюда.
– Как такое могло произойти? Квартира была оформлена на вас?
– Квартира на Победы? Да, на меня была оформлена, – не дожидаясь ответа, пояснила Наталья Ивановна. Как сейчас хочется взять сигарету, втянуть в себя едкий дым, всю его горечь всосать, чтобы только выдохнуть все изнурительное, страждущее в душе, изъедающее изнутри.
– Да, вот теперь я здесь. Посмотрите, что вокруг меня. Грязь, старость. Я уже стара. Как печально, когда человек умирает, это скоро произойдет. Я знаю, смерть идет за мной. Она пришла за ним, придет и за мной.
– Кто у вас умер?
Этот вопрос разрезал воздух. Он, словно взмах кинжала, пронесся безжалостно и едко. Яд разошелся по комнате. Наталья Ивановна набрала легкие. Она не поднимала глаза на девушку.
– Он умер не быстро. Мне так сказал врач.
Она теребила пальцами кушак.
– Он страдал – я не знаю наверняка. Но врач сказал, врачу виднее…
Наталья Ивановна не могла проглотить комок, который как назло закрутился на языке и проскочил в горло. Комната наполнилась свинцовым молчанием. Девушка отвела ворот куртки, чтобы хоть как-то освободиться от оков, которые возлагала на нее хозяйка дома.
– Мой сын. Это был мой сын…
Голос почти неосязаем, он растворился в свинцовом тумане, который заполнил помещение.
– Сын, который продал квартиру?
Девушка явно не понимала, о ком идет речь. Наталья Ивановна секунду собиралась с силами, чтобы пояснить.
– Это…
Она прижала кушак к груди.
– Это тот мой сын убил Сеню, второго моего сына!
Стрела попала точно в цель, пронзив сердце гостьи. Она замотала головой.
– Как такое может быть?
– Как несправедливо. Какой молодой мой мальчик. Мой хороший.
Наталья Ивановна бросилась к советской стенке, на которой пылились книги и сервиз. И лишь одна вещь на полке не была покрыта слоем вчерашнего дня – фотография Сени в деревянной рамке.
– Посмотри, какой он, взгляни! Он же совсем мальчик!
– Сколько ему было?
– Двадцать восемь.
Наталья Ивановна проглотила свои слова. Одной рукой девушка держала рамку, рассматривала черноволосого худощавого парня на фотографии. Указательным пальцем второй руки она провела по деревянной фактуре, ощутила тепло, которое, по мнению Натальи Ивановны, исходило не только от рамки, но и от самой фотографии. На секунду задержав взгляд, девушка нахмурилась, и тут мысли женщин сошлись – несправедливость ранней утраты.
– Какой молодой.
Каждое слово словно кристаллизовалось в воздухе. После недолгого молчания Наталья Ивановна продолжила.
– Я буду подавать в суд. Я должна доказать, что он не просто так умер. Это невозможно. Прожить это было невозможно. Вы не представляете, что значит держаться за капли надежды, что все происходящее – это не со мной, а с кем-то другим. Вы не знаете, что такое вчера держать за руку своего сыночка, а сегодня бояться прикоснуться к нему, потому что его тело заледенело, остыло, а вся жизнь вышла из него, испарилась, словно ее и не было, а перед тобой уже не твой сын.
– Что же произошло?
– Страшное. Это случилось на выходных. Все рухнуло в один момент. Они сидели и отдыхали. Ну, выпивали, да. Но кто же не выпивает? И поспорили.
Наталья Ивановна уткнулась лицом в ладони. Ее плечи сгорбились, и руки выдали старость. Морщины искромсали некогда нежную тонкую кожу, безжалостно заполнили изгибы тонких пальцев. Беззащитные содрогания рук, которые словно боялись прикоснуться к приглаженным лоснящимся волосам, прекратились, и женщина подняла голову.
– Разве можно поверить в то, что брат убил брата?
– В нашем мире главное злодейство – мы сами.
Девушка замотала головой и накрыла ладонью левую руку Натальи Ивановны.
– Участковый. Он говорит, что все было не так. Они не завели дело. Мы похоронили нашего мальчика, вскрытия не было.
– Вы написали на сына заявление?
– Нет. Участковый сказал, что во всем разберутся.
– Но как такое может быть?
– Я не знаю.
– Вы должны были написать заявление, если хотели. Вы понимаете?
– Я не понимаю, почему он так поступил! Как он мог! Я не смогла пережить это. Я попала…
Наталья Ивановна покосилась на гостью.
– Куда попали?
– В…
– Вы можете не бояться сказать, я не буду осуждать вас.
Кажется, она уже знала ответ. Девушка сказала это и отшатнулась, прежде чем хозяйка квартиры ответила.
– Я была в Матросах. Такая психиатрическая лечебница. Я там отдохнула. Мой сын сказал, что мне нужен отдых. Но я там и вправду отдыхала. Мне давали таблетки. Я пила их, и все. А когда приехала домой, все поменялось. Теперь я опять постоянно думаю о моем сыночке. Там нельзя было курить, но медсестра нас отпускала по секрету от врачей. Вы курите?
– Нет.
Ошеломленно девушка покачала головой.
– Не против, если я закурю?
– Да, конечно, это же ваш дом.
Девушка говорила, не поднимая взгляда на Наталью Ивановну. Она словно подбирала слова, чтобы прокомментировать информацию о Матросах.
– Вы знаете, мне нужно работать дальше.
– Да, конечно. Я вас так задержала своими разговорами.
«Вот я дура старая! Напугала девочку! Зачем сказала ей про Матросы?» – Наталья Ивановна нервно втягивала дым. В голове билась мысль о том, что ее мальчик мог бы остаться живым. Это нечестно – так поступать с матерью.
– Это он во всем виноват. Он. Он убил его. Я ему не прощу. Боюсь, что он придет.
– Он приходит к вам?
– Да, когда пенсию получаю. Приходит и просит денег. Как будто не полностью меня обобрал со своей женушкой! В прошлый раз он разбил мои очки, совсем плохо вижу. Боюсь покупать новые.
– Почему боитесь?
– Потому что и новые он разобьёт.
– Вы должны обратиться в органы, если он вам сделает что-то. Пообещайте мне. Вы не должны беспокоиться за свою жизнь.
– Да, я обращусь, не волнуйтесь за меня.
– Простите, мне и правда нужно уходить.
– Идите.
Наталья Ивановна следила, как девушка неловко поднимается с дивана, как тот скрипит, как хлопает дверь. Теперь она снова одна. Она и ее скорбь.