Лот Праведный. Лабиринт. VII

VII. Заговор
   Я не совершал грехов против людей.
   Я не противостоял моим семье и роду.
   Я не обманывал там, где обитают Обе Истины…
        Исповедь отрицания. Книга Мертвых.
 
   1
   Внешне во дворце принцессы Нефрусебек все выглядело как прежде: так же пышно зеленела листва и расточали ароматы цветы, журчали беззаботно фонтаны и весело чирикали птицы – и только по озабоченным неясным беспокойством лицам обитателей этого райского уголка можно было догадаться о неких неблагоприятных переменах. А задавала тон этому новому настроению сама хозяйка дворца. Возможно, ее беспокоила назойливая мысль о предстоящем заговоре, вдохновитель которого бросал дерзкий вызов могуществу ее Дома? Или же угнетала подозрительность в отношении так горячо любимого мужчины, роль которого в этом заговоре была не до конца прояснена? Как бы то ни было, наслаждаться в полной мере счастьем бездумной страсти, как это было совсем еще недавно, принцесса уже не могла.
   После передачи папируса у нее произошел неприятный разговор с чати Амени, на котором присутствовал и отец. Тогда она и узнала о предательстве Афири, в котором та сама призналась прежде, рассказав господам все в подробностях. Но еще больше этой оглушительной новости принцессу поразили откровения лживой подруги о Лоте – будто бы и он действовал с самого начала по наущению князя и был послан в ее Дом чуть ли ни с целью ее соблазнить! Афири, как сказал чати принцессе, стала подозревать о сговоре, когда в одном из посланий ей было приказано следить за развитием отношений между Лотом и принцессой, в подробностях докладывать обо всем, но ничем не препятствовать сближению. В это принцесса не могла и не хотела верить. Мысль, что она была жестоко обманута любимым, нестерпимо оскорбляла ее женскую гордость.
   – Отец, если в твоем сердце осталась хоть капля любви к своей дочери, вели сейчас же схватить эту мерзкую женщину и наказать жестоко, как наказывают предательниц и наветчиц! – потребовала она, не сдерживая возмущения.
   Но Владыка молчал, прикрыв веки, и тогда за него ответил чати:
   – Наша любимая Дочь, мы понимаем твое негодование и разделяем его. Но разве прежде мы не просили тебя опасаться коварства этого чужеземца?
   – Это неправда! Она лжет, чтобы прикрыть свой собственный грех! Я ручаюсь за своего друга! Он никогда бы не предал меня даже под страхом смерти!
   – Принцесса, за тебя говорят твои чувства. Мы уважаем их, но не можем на них полагаться в столь важном деле. Мы обязаны допросить твоего слугу. И если он будет с нами честен и мы не найдем в его словах явной лжи, а в поступках – непростительной вины, мы поступим с ним милостиво, учитывая твое поручительство.
   – А как же Афири?
   – Она должна оставаться при тебе. Не возражай нам! Она нужна нам, пока в ней видит преданную союзницу наш неразумный родственник. И ты не должна показывать, что тебе известно о предательстве. Будет достаточным, если ты станешь с ней чуть холоднее – и пусть теряется в догадках, чем вызвано это пренебрежение.
   – А если она сама бросится мне в ноги и начнет умолять о прощении?
   – Но ведь она не сделала этого до сегодняшнего дня? – довольно усмехнулся чати. – Мы запретили ей открыться тебе, о чем она молила нас, убеждая, что больше не может вынести столь тяжкого груза вины.
   – Но почему?!.. Почему я сама не могу разобраться со своими слугами? – неприятно изумилась принцесса.
   – Потому что эти люди провинились не только перед тобой. Они предали доверие Великого Дома, и за это их следует или немедленно жестоко наказать, или же дать им возможность оправдаться, оказав нам ценную услугу. Что касается тебя, то мы просим нашу мудрую Дочь смерить свою гордыню, помышляя лишь о пользе Дома.
   – Я сделаю это, если ты обещаешь мне быть справедливым и милостивым к моему преданному слуге. Никаких пыток! Он честный человек! Ты сам в этом убедишься, как только начнешь спрашивать его.
   – Ты обо всем узнаешь, принцесса, – холодно ответил чати. – А теперь – иди. А его оставь нам.
   – А ты мне ничего не скажешь, отец? – в отчаянье воскликнула принцесса.
   Веки владыки дрогнули, словно он пробудился от глубокого сна.
   – Разве я хоть раз дал тебе повод усомниться в моей неизменной любви к тебе, дочь моя? – спросил он тихо.
   – Нет, но…
   – Тогда ступай с миром – и да хранит тебя Исида!
   Уже под вечер, когда ей доложили, что господин Себекнеб вернулся, она приказала, чтобы он тотчас явился к ней, а сама поспешила в спальню. Едва войдя, Лот упал перед ней на колени. Он молчал. Принцесса встала с постели, подошла, обхватила ладонями его склоненную голову и приподняла. В его взгляде девушка прочла раскаяние и благодарность.
   – Можешь ничего не говорить, – сказала она. – Я прощаю тебе все, что бы ты ни сделал прежде нашей встречи. Я знаю, что ты любишь меня так же сильно, как я тебя. Или даже сильнее. И мне этого достаточно.

   С того дня между принцессой и Лотом и установилось молчаливое согласие обходить в разговорах стороной эту щекотливую тему. То же было и с Афири, которая ходила теперь с опущенной головой, не смея смотреть в глаза госпоже. Но тем более вызывающие взгляды метала девушка на Лота, не скрывая своего негодование и даже брезгливости, когда он по утрам выходил из спальни принцессы или когда госпожа привычно брала его за руку, чтобы прогуляться по саду. Признавая свою вину перед подругой и не имея возможности оправдаться, она тем больше злилась на ее любовника, подозревая его в еще более подлом предательстве и видя, что этому хитрому выскочке все сошло с рук. Иногда, впрочем, Афири начинала сомневаться в своих подозрениях – настолько ее поражала безнаказанность этого ловкача. Она даже иной раз невольно задумывалась: а не были ли в этом деле с самого начала замешаны могущественные силы при дворе Владыки? Разве могло такое произойти и продолжаться до сих пор, если бы не было на то молчаливого согласия и попустительства со стороны самого?..
   Здесь девушка благоразумно отдергивала свою фантазию – и с еще большей неистовостью начинала мысленно бичевать себя за собственную непростительную оплошность.

   В четвертый день Хериу-Ренпет, когда праздновался день рождения богини Исиды, принцесса с раннего утра отправилась на молебен в храм «великой матери» в сопровождении Афири с девушками и небольшой охраны. Одной из последних в процессии шла хорошенькая девочка с цветком лотоса в черных кудрявых волосах. Когда все они ненадолго остановились перед высокими резными воротами, девочка сделал несколько шагов в сторону – и незаметно растворилась в толпе. А когда, уже ближе к полудню, праздничный молебен закончился, девочка была в числе первых, кто вышел из храма вслед за принцессой, держа в руках большую корзину с освященными жрецами сладкими хлебцами и плодами.
   Вернувшись во дворец, принцесса отказалась от обеда – настолько ее утомила долгая и скучная службы в храме – и сразу прошла в спальню. А Афири, поставив у дверей двух служанок, тотчас куда-то убежала. Отсутствовала она недолго, а когда вернулась, заявила, что ей срочно необходимо увидеть принцессу. Вид у Первой Подруги был настолько взволнованный и в то же время растерянный, что служанки не посмели возражать, хотя входить в спальню госпожи в такие часы, если только она сама кого-нибудь не звала, было строго запрещено. Войдя, Афири к своему облегчению обнаружила, что любовники не в постели, как того следовало ожидать, а стоят у раскрытого окна, о чем-то беседуя.
   – Что тебе? – холодно бросила принцесса, обернувшись.
   – Мне необходимо с тобой срочно поговорить, госпожа! – нервно заявила Афири.
   – Говори, раз уж ты дерзнула войти, когда тебя не звали.
   – Пусть он уйдет!
   – Уйди сама, если не желаешь говорить при моем друге!
   – Госпожа, если бы ты знала об этом человеке, что знаю я…
   – Замолчи! – прервала ее принцесса. – Как ты смеешь, предательница, лгать о человеке, который спас мне жизнь!
   – Да, он спас тебя, госпожа. Но совсем не из преданности, а для своего господина, которому поклялся служить. Я могу это доказать! Вот! Посмотри на это! – крикнула Афири, шагнув вперед.
   – Что это? – спросила принцесса, увидев в протянутой руке массивный перстень, и вопрошающе посмотрела на Лота.
   – Ты не должна была этого знать, – смутился Лот. – Эта женщина нарушила приказ.
   – Чей приказ?
   – Пусть она сама скажет.
   – Это доказательство, моя госпожа! Доказательство, обличающее этого соблазнителя в измене Великому Дому! Я давно подозревала, что этот безродный чужеземец вероломно проник в твой дворец по наущению князя Аменанха, чтобы завладеть твоим сердцем. И, раскаявшись в собственном грехе, я честно рассказала обо всем, что знала, Владыке и многомудрому Амени… Но они не поверили мне! Они приказали мне молчать! Они даже запретили мне пасть тебе в ноги и повиниться!..
   – Не кричи так! У меня заболела голова от твоего крика, – презрительно скривила губы принцесса. – Просто скажи, что это за перстень и чем он обличает моего друга?
   – Госпожа, ты уже наверняка знаешь о моем согрешении. Мне нет прощения! Об одном тебя молю, не думай обо мне как о предательнице! Поверь, все, что я делала, я делала, как мне казалось, лишь для твоего блага! – упала на колени Афири. – Моя тайная связь с князем была всего лишь оплошностью глупой девушки, которая считала, что так она помогает своей госпоже и любимой подруге обрести счастье! Я никогда не доносила о тебе князю ничего предосудительного! Я бы никогда не совершила ничего против твоей чести или против интересов Великого Дома! Я даже не могла подумать, что князь замышляет зло против своего благодетеля – нашего божественного Владыки! А когда мне это открылось, я поспешила все рассказать чати…
   – Это мы уже слышали. Я приказала тебя рассказать о перстне! – нетерпеливо прервала ее принцесса.
   – Перстень мне передали только сегодня, и велели отдать вот этом человеку.
   – Он от князя?
   – Да, госпожа. Мне сообщили, что Он знает, что означает этот перстень и непременно исполнит данное ему приказание!
   – Какое приказание? – принцесса снова посмотрела на Лота, словно ожидая ответа, сделала несколько неспешных шагов и уселась на постель. – Передай нам точно смысл этого приказания.
   – В послании было сказано, что в день великого праздника, когда закончится утренний молебен во славу Амона, и Владыка с молодым фараоном удалятся в Сокровищницу, этот человек должен сделать так, чтобы ты, госпожа, ни в коем случае не осталась в Храме, а последовала за остальными на площадь, – выпалила скороговоркой Афири.
   – Но зачем бы мне нужно было оставаться в Храме? – чуть удивилась принцесса.
   – Я не могу этого знать, госпожа. Я лишь передаю тебе приказ князя, как он был донесен до меня.
   – Ладно, продолжай.
   – Еще ему велено быть особенно бдительным в этот день – не отходить от тебя ни на шаг. А в случае, если вдруг произойдет какая-то неожиданность, защитить от любой опасности. Он должен не позволить тебе во что-либо вмешиваться. Если придется, даже удержать тебя силой на месте. Он отвечает головой перед князем за твою жизнь – так сказано в указании. И еще сказано, что он будет щедро вознагражден, если в точности выполнит это поручение. Любой наградой, о которой он даже не может мечтать!
   – Это все?
   – Да, госпожа.
   – Странный приказ от человека, который задумал погубить мою семью, – жестко усмехнулась принцесса.
   – Госпожа, неужели ты не понимаешь, что этому человеку приказано взять тебя в плен?!
   – Вот даже как? А ты что на это скажешь? – обернулась к Лоту принцесса.
   – Это похоже на правду, – ответил, чуть подумав, Лот. – И хоть мне велено выполнить приказ князя, каким бы странным он не оказался, но это – слишком!
   – Кто мог тебе такое повелеть? Чати? – неприятно изумилась принцесса.
   – Да, в присутствии твоего божественного отца. Я рассказал им о перстне.
   – И что ты теперь намерен делать? Что бы ты сделал, если бы Афири сообщила тебе это наедине, как, наверное, и задумывалось? – порывисто встала принцесса с постели. – Рассказал бы ты обо всем своей госпоже, или промолчал бы, выполняя приказ чати?
   – Я не знаю, госпожа. Мне был дан строгий наказ – ничего тебе не сообщать, чтобы не тревожить твоего спокойствия. Они не хотят, чтобы Аменанх догадался, что его козни раскрыты. Они готовят ему ловушку, так я думаю.
   – Ты не ответил на мой вопрос.
   – Мне трудно на него ответить, так сразу. Пойми, я дал слово… Но я и сам бы сумел тебя защитить!
   – От кого? От кого ты собирался меня защитить? – подскочила принцесса к Лоту. – От грязных посягательств князя? Или от хитроумного замысла чати, который осмеливается играть моей жизнью и честью, выставив князю как приманку?!..
   – Ты молчишь? – горько воскликнула принцесса, отвернулась и медленно прошла в дальний угол комнаты.
   – Афири, сделай, что тебе приказано – отдай перстень нашему телохранителю!
   – Но госпожа!..
   – А после – уходи!
   Когда Афири вышла, сунув в руки растерянному Лоту злополучный перстень, принцесса обернулась и сделала несколько шагов к Лоту.
   – А теперь, когда мы остались одни, ответь мне на один вопрос, раз уж ты такой честный. Скажи, если бы не князь, а я пошла против воли Великого Дома, чью бы сторону ты принял?
   – Госпожа, как ты можешь сомневаться? Я готов драться за тебя даже с богами! – горячо заверил Лот.
   – Не лги мне! Ты уже принял для себя решение держаться сильнейшей стороны. Иначе бы ты рассказал мне обо всем первой!
   – Я хотел!.. Но ты сама позволила мне промолчать!
   – Я позволила это из любви к тебе, чтобы избавить от унижения виниться передо мной! – воскликнула с укором принцесса, подступив к Лоту почти вплотную и стараясь заглянуть ему в глаза, – А ты проявил ко мне неуважение. Ты не доверился мне, как я доверилась тебе! Я для тебя так и осталась всего лишь женщиной! А ведь я надеялась найти в тебе не только возлюбленного, но и друга!.. Ты разочаровал меня, любимый!
   – Госпожа, только скажи, что мне сделать, чтобы доказать свою любовь – и я все сделаю! – сказал Лот, не смея поднять глаз.
   – Ничего!.. Ничего уже не надо делать. И хоть я по-прежнему люблю тебя, я больше не могу тебе доверять!.. А сейчас – оставь меня. Мне необходимо подумать. Иди!
   2
   В эти же праздничные дни князь Аменанх неожиданно покинул Шетет с отборной частью своего войска и уже на следующее утро был в поместье, где его ждали пять кораблей, на которые заранее было погружено все самое ценное, чем владел князь, включая пару рыжегривых лошадей с колесницами. Другие шесть кораблей князь еще раньше предусмотрительно отправил в канал, так что гавань перед его домом на Озере совершенно опустела.
   Сатия, которую князь единственную взял с собой из женщин гарема, наивно предполагала, что они снова отправляются в Лаперо-хунт, но корабли проплыли мимо запертых Ворот Ра и направились по волнам Великого Озера дальше на север. Князь объяснил ей, что шлюзы закрыли, чтобы не спускать раньше времени воду в Ше-Ур, а снова откроют, только когда большая вода достигнет приморских септов Та-Меху и жрецы Хапи решат, что поля и луга царства достаточно пропитались благодатной влагой. А на вопрос Сатии, куда же они в таком случае направляются, князь лишь загадочно усмехнулся и подлил ей в чашу вина.
   На крайнем северном берегу Озера, скрытый невысокими скалами, их уже ожидал, как оказалось, большой палаточный лагерь. Князь сразу стал руководить разгрузкой, а Рухаму сопроводили в большой шатер, где она к своему удивлению обнаружила двух знакомых служанок из поместья, тотчас принявшихся ухаживать за госпожой. Когда князь, много позже, появился, он быстро перекусил и стал собираться в обратную дорогу.
   – Останешься здесь, – бросил он, уже выходя из шатра. – Ни о чем не беспокойся – о тебе позаботятся. Я пошлю за тобой вскоре корабль. Или сам тебя заберу.
   Поздно вечером, ворочаясь на толстой перине, расстеленной прямо на войлочном полу шатра, Рухама долго не могла заснуть. Мысли ее были обращены к матери и к тому, с кем Такха должна была встретиться, решившись на дерзкую поездку. Удалось ли им увидеться, сбылись ли надежды матери, попал ли папирус в нужные руки? Последнее обстоятельство беспокоило молодую женщину больше всего. Уже через два дня должно было случиться задуманное князем дело, а он все еще на свободе. Может быть Лот, более сведущий в подобных щекотливых делах, решил вовсе не передавать папирус по назначению? Или – передал, а при дворе посчитали это донесение лживым, что еще хуже? И не миновать тогда беды ни Лоту, ни их глупой матушке. И как будет зол князь, когда узнает, что в этом деле замешана и она – его любимая Сатия, мать его будущего ребенка!
   Словно отзываясь на эту страшную мысль, что-то внутри Сатии слегка шевельнулось и слегка кольнуло ее. Она испуганно перевернулась на спину, положила руку на живот и замерла, прислушиваясь. Нет, вроде все в порядке. Еще рано о чем-то беспокоиться. Скорее всего, она просто переела за ужином. Она снова осторожно перевернулась на бок, потом, еще бережней, на живот, и, уткнувшись лицом в подушку, тихо заплакала – то ли от страха, то ли от непонятной обиды.

   Утром Рухама решила немного прогуляться. Лагерь оказался гораздо больше, чем она предполагала. Почти все мужчины были вооружены. А еще было много вьючных животных. Для чего князь оставил такой большой отряд здесь, за много парасангов от Лаперо-Хунта, готовясь к перевороту, она не могла, да и не хотела знать. На красивую молодую женщину жадно оглядывались – и Рухама поспешила из лагеря к берегу. Служанка, сопровождавшая ее, помогла перебраться через камни и здесь, среди скал, о которые мерно плескались волны озера, они нашли небольшой песчаный пляж, где и присели.
   – Давно ты здесь? – спросила Рухама девушку.
   – Четвертый день, – ответила та охотно.
   – А зачем нас сюда привезли, не знаешь?
   – А ты сама не знаешь? – спросила девушка и, увидев смущение на лице хозяйки, добавила: – Я слышала от одного знакомого солдата, что будто бы князь свез сюда все ценное на случай неудачи в своем деле.
   – В каком деле?
   – Об этом все давно говорят, – ответила служанка неопределенно.
   – Расскажи мне, не бойся. Я тебя никому не выдам, – отчего-то заволновалась Рухама.
   – Тебе это будет неприятно услышать, госпожа… Словом, поговаривают, что князь собирается выкрасть на празднике в Лаперо-Хунте принцессу Нефрусебек и тайно венчаться с ней.
   – И ты веришь этому?
   – Раньше не очень верила, – пожала плечами девушка. – Но для чего-то ведь нас привезли сюда?
   – Но разве отсюда можно куда-то бежать? Кругом одна пустыня.
   – Вот и я сказала то же самое тому солдату. А он только засмеялся в ответ. Эти мужчины такие глупые!
   Рухама задумалась. Теперь ей стало совершенно ясно, что ее ждет. Если переворот удастся и князь овладеет троном, ей и ее ребенку не будет места рядом с ним. А если заговор провалится, но князю повезет бежать, все они станут заклятыми врагами Великого Дома и в лучшем случае их ждет участь гонимых повсюду изгоев. И какой из исходов был предпочтительней, Рухама для себя так и не смогла решить.
   3
   Владыка прибыл в Лаперо-Хунт после полудня. Встречать верховного жреца вышли почти все служители храма, выстроившись длинной вереницей по обеим сторонам широкой дороги. Едва только два дюжих ливийца спустили по трапу легкое деревянное кресло, в котором сидел старец, к Владыке для приветствия подскочил молодой фараон и, облобызав вялую руку, встал за спиной отца рядом с чати Амени. Щурясь от яркого солнца, Владыка оглядел свиту фараона, приветственно кивнул Тотхотепу и, остановив взгляд на своем племяннике, поманил его пальцем. Князь, стоявший в задних рядах, поспешил выйти вперед и упал на колени перед Владыкой.
   – Я слышал, ты много поработал, помогая моему сыну в устройстве праздника? – сказал старец неожиданно твердым голосом. – Что ж, мы довольны тобой, тебе это зачтется.
   Смущенный князь приложился к руке, которую сунул ему Владыка, отполз в сторону, тяжело поднялся и снова спрятался за спинами.
   – Сегодня праздник великой богини Небетхет,  дети мои! – еще более возвысил Владыка голос. – Помните это! Восславим же ее за все то доброе, что она даровала нам в уходящем году, и оставим в прошлом все свои дурные поступки и помыслы, чтобы не отягощать наши души новыми грехами! Я благословляю вас всех от имени моего божественного отца своим милостивым благословением! Да восславится Амон – наш небесный царь и покровитель!
   Последние слова дались старцу с трудом, голос его предательски захрипел. Чати тут же сделал знак и ливийцы, подхватив Владыку под колени, перенесли его в закрытый паланкин.
   – Уберите занавеси! – прохрипел недовольно старец. – Пусть народ видит своего господина!
   Паланкин несли медленно, останавливаясь ненадолго через каждые шестьдесят шагов, чтобы Владыка мог приветственно помахать многотысячной толпе людей за тесными рядами оттеснивших ее подальше от дороги солдат. И каждый раз, когда паланкин останавливался, толпа восторженно ревела – и эхо от этого рева заполняло собой всю огромную котловину и, отражаясь от скал, взмывало в небо, словно несметная стая шумливых птиц. И даже когда паланкин с Владыкой скрылся за воротами Лаперо-Хунта, толпа еще долго шумела, так что ее крики были слышны и за толстыми стенами Храма.
   После короткого молебна Владыка велел отнести его в покои. Старца слишком утомила дорога, а ведь ему еще предстояли ночные бдения в честь богини Небетхет, а потом долгая утренняя служба по случаю Нового Года.
   – Владыка, каково будет твое последнее слово? – спросил чати, когда старца уложили в постель.
   Фараон Нимаатра открыл глаза и, оглядев присутствующих, остановил взгляд на Хекаре.
   – У тебя все готово?
   – Да, мой господин.
   Лицо старца вдруг побледнело и стало жестким как слоновая кость.
   – Делайте, как было решено. И да хранит нас Амон!

   Вернувшись в свой домик в пальмовой роще, князь Аменанх сразу приказал послать людей за командирами отрядов, а сам сел перекусить. Ел он жадно, что попадало под руку, но глаза его при этом беспокойно бегали.
   – Что с тобой, господин? – спросил, не выдержав напряженного молчания Нанэх. – Ты словно не в себе.
   – Ты видел, как он унизил меня, заставив ползать при всех на коленях? – бросил в тарелку недоеденное крылышко куропатки князь. – А его слова о прощении?.. Он все знает и явно что-то готовит для нас, иначе не был бы так самоуверен!
   – Господин, но ведь ты сам говорил, что необходимо быть готовыми к тому, что ищейки чати что-нибудь да пронюхают и будут приняты усиленные меры предосторожности, а наша сила в том, что они никогда не догадаются, где мы нанесем смертельный удар?
   – Я не ожидал, что этот выскочка Хекара стянет столько войск в Лаперо-Хунт.
   – И что с того? В храме у фараона не будет вооруженной охраны. А когда все закончится, Хекара сам покорно отдаст тебе жезл главнокомандующего. Это тоже твои слова.
   – Если бы ты видел глаза Владыки, когда он меня лукаво хвалил!..
   – Так ты хочешь все отменить?
   – Нет! – стукнул кулаком по столу князь с такой силой, что массивная бронзовая чаша опрокинулась и красное вино, изливаясь из него, быстро растеклось по полированной поверхности инкрустированного золотыми пластинами столика. Князь вскочил и заметался по комнате. – Я зашел слишком далеко! Даже если я все отменю и брошусь в ноги своего дяди с покаянием и мольбой о прощении, меня схватят, лишат всех прав и запрут в темнице в какой-нибудь отдаленной крепости. А как только Владыка упокоится, а это, судя по всему, произойдет очень скоро, его сын, по наущению чати, прикажет тайно удавить меня. Лучше смерть с мечом в руках, чем такой бесславный конец!
   – Господин, я скажу одно: что бы ты ни решил, я последую за тобой!
   – Я ценю твою преданность, Нанэх. И потому решил поручить именно тебе самую опасную часть нашего предприятия.
   – Приказывай, господин!
   – Ты должен будешь овладеть принцессой Нефрусебек!
   – Я?!.. Но кто тогда будет рядом с тобой, хозяин? – неприятно удивился Нанэх.
   – Не беспокойся за меня – я смогу себя защитить. А тебе я приказываю взять с собой самых отчаянных из своих людей, потому что дело вам предстоит нешуточное. Принцессу наверняка будет охранять сильный отряд и вам придется действовать на виду у всех, в гуще толпы.
   – Но ведь ты говорил, что мы захватим принцессу в последнюю очередь, чтобы это выглядело так, будто мы берем ее под защиту? Ты говорил, что важно, чтобы она случайно не пострадала во время беспорядков, которые непременно начнутся, и – главное – чтобы он не ускользнула из Лаперо-Хунта в столицу, где могла бы оказать сопротивление? Но с этим справится и Лот со своими людьми.
   – Я не доверяю ему, хоть нас и заверили, что он выполнит мой приказ. Глупцы и потерявшие голову от любви – самые ненадежные из людей. А теперь я думаю, что нам не помешает предостеречься на случай неудачи. Принцесса, в которой Владыка души не чает, будет нам защитой, когда мы отступим и Владыка бросит за нами погоню. Поэтому ее и необходимо захватить во что бы то ни стало!
   – Я понял, господин. А как мне поступить с Лотом?
   – Тебе придется убить его, если он окажет сопротивление.
   – А если он сдержит обещание и отдаст нам принцессу добровольно?
   – Этого не случится, поверь мне. А если даже случится… Все равно убей его! Не брать же его с собой? Если этого сопляка оставить в живых, для него же будет хуже. Владыка его не пощадит. Так что ты даже окажешь услугу своему дружку, лишив его жизни без лишних мучений… Ты засомневался?
   – Нет, господин. Я просто начал обдумывать, как мне лучше исполнить твой приказ.
   – Думай, Нанэх, думай, пока у тебя есть время! Но когда придет решительный час, отбрось все сомнения и действуй решительно! Мне необходима Нефрусебек, чтобы, если придется воевать за трон моих предков, принцесса была на моей стороне – как законная супруга!
   – Ты собираешься воевать с Великим Домом?! – изумился Нанэх.
   – Я пойду на все ради того, чтобы трон Великого Дома достался достойнейшему! И можешь не сомневаться, я подготовился и к такому исходу дела. Но про это знаем пока только я и ты. И не вздумай кому-нибудь обмолвиться, иначе эти трусы, что примкнули к моему делу, кто из жадности, а кто от обид на несправедливости Владыки, разбегутся раньше времени. Пусть обагрят прежде свои руки кровью – и тогда им уже некуда будет деваться, как только следовать за мной до конца!
   – Ты меня снова и снова удивляешь своей храбростью и мудростью, господин! – слегка поклонился Нанэх.
   – Сам не знаю, почему я так доверился тебе, Нанэх. Но если ты и впредь останешься мне предан, я одарю тебя такими милостями, каких не удостаивался в Та-Кемет ни один чужеземец. А пока надо бы тебе пожаловать новое имя – достойное твоих будущих почестей. Чем ты хуже своего дружка – Лота? – неожиданно развеселился князь. – Как тебе такое имя – Неджеритеф?
   – Звучит непривычно. А что оно означает? – недовольно поморщился Нанэх.
   – На языке простолюдинов оно будет звучать примерно так: «оберегающий Его власть». Любой из сыновей Птаха считал бы за честь носить такое имя, указывающее на особое положение при дворе божественного сына Амона.
   – Тебе лучше знать, господин, как именовать своих слуг. Но я дерзну тебя просить называть меня моим собственным именем, когда мы наедине. Вдруг я с непривычки не отзовусь на столь благородное имя – и ты сочтешь это за непочтительность?
   – Вот за твою дерзость и хитрость я тебя и ценю, – рассмеялся князь.
   4
   Военный совет затянулся до сумерек. Князь в который раз подробно объяснил всем командирам что и когда они должны делать, а затем заставил каждого из них повторить его указания слово в слово. И лишь когда удовлетворился четкими докладами, перешел к наиболее важным деталям плана.
   – Уджагор, – обратился он к одному из командиров, – с тебя все начинается! Как только заметишь, что люди выходят из Храма, сразу начинаешь штурм Ра-Хунта, чтобы открыть шлюз, подающий воду в храмовый канал. Смотри, не перепутай – там несколько шлюзов! И не вздумай запускать сигнальную стрелу, которая послужит знаком для атаки всем остальным отрядам, пока полностью не захватишь Ра-Хунт!.. Ты, Мери-Пта, идешь со своими людьми на штурм храма Хапи. Он охраняется, поэтому вам придется поработать мечами и секирами. Мы так и не смогли узнать, где точно спрятан колодец с задвижкой. Строго накажи своим людям, чтобы не трогали служителей! Один из них должен указать тебе это место и пустить воду!.. Ты, Уна, и ты, Ментуии, у вас самое трудное задание. Вашим отрядам придется провести в подземных лабиринтах всю ночь. Сидите тихо, чтобы себя не выдать! Ждите до тех пор, пока царская процессия не пройдет по залам Арсенала, чтобы спуститься в Сокровищницу – и лишь потом выходите из укрытий. Все наши враги должны оказаться запертыми в Сокровищнице! Но сделайте это так, чтобы на теле Владыки и фараона не оказалось явных ран! Их тела будут погребены со всеми положенными почестями, и нам не нужны неприятные слухи, которые могут исходить от бальзамировщиков. Однако, если не будет иного средства заключить их в Сокровищнице, действуйте по обстоятельствам – я заранее беру все ваши грехи на себя и сам отвечу за них перед Осирисом!.. Вы – Неджем и Усер – командуете отрядами захвата. Как только начнется движение на площади, вы должны выдвинуться с ваших позиций и окружить Храм, чтобы никто туда не смог войти и ни один человек не вышел, пока не будет совершенно ясно, что дело сделано! А ты Рахотеп, должен захватить гавань и удерживать ее, чтобы никто не смог ускользнуть из Лаперо-Хунта и чтобы не позволить пристать боевым кораблям с подкреплением!.. Все поняли?.. Наша сила в единстве и неожиданности удара! Не думайте о солдатах Хекара и маджаях. Они не смогут противостоять вам в полную силу из-за большого скопления людей на площади. Поэтому все необходимо сделать быстро и точно, как я сказал. И знайте, если кто-то не справится со своей задачей, мы все потерпим поражение! И будете вы тогда проклинать свою трусость и малодушие, что не погибли как мужчины в бою – расправа над вами будет столь жестокой, что вы позавидуете мертвым! А если мы победим, в чем я совершенно уверен, все вы будете первыми из друзей вашего нового отца и благодетеля!..
   Князь вопрошающе оглядел офицеров. Почти все они стояли, понуро опустив головы. По их виду можно было понять, что речь предводителя их не столько воодушевила, сколько озадачила. Возможно, именно сейчас эти бывалые вояки и честолюбцы впервые всерьез задумались, в сколь рискованное предприятие ввязались – и пожалели об этом. Но отступать было поздно – это они тоже понимали. Понимал это и князь, почему и решил скрыть свое разочарование.
   – Что ж, если вы все поняли, расходитесь по своим местам. Отдохните, как следует, завтра у всех нас тяжелый день. А это – вам и вашим солдатам. И скажите вашим молодцам, что это только скромный задаток за их завтрашние подвиги.
   Князь кивнул Нанэху и тот стал раздавать мешочки с золотом. Лица офицеров сразу повеселели. Наверняка эти пройдохи большую часть золота присвоят, презрительно подумал князь. А ведь завтра некоторые из них в последний раз глотнут воздуха перерезанными глотками.
   – Джихути, прошу тебя задержаться ненадолго! – приказал князь, когда все уже двинулись к дверям. – Присядь со мной, выпьем по кубку вина.
   Князь собственноручно налил в большой кубок, который Нанэх услужливо поставил перед гостем, своего лучшего вина, с удовлетворением рассматривая ладную фигуру и бесстрастное широколобое лицо офицера. Этот молодой мужчина был не чета остальным его наемникам. Он происходил из древнего знатного рода, правившего септом Хем в Та-Меху уже двести лет, и был племянником нынешнего номарха. Его судьба почти повторяла судьбу самого князя. Он чем-то не угодил своему дяде, почему тот и противился назначить племянника приемником, хотя и не имел сыновей, а только дочь, для которой давно уже просил достойного жениха у Владыки, не желая выдавать замуж за ближайшего родственника. Вот почему князю и не пришлось покупать верность Джихути за золото через своих вербовщиков – тот сам к нему однажды явился и предложил услуги. А когда дошло до дела, привел с собой большой отряд, который вооружил на собственные средства. Было совершенно очевидно, какой именно награды ожидал от будущего фараона этот честолюбец. Но и у князя были на его счет свои планы.
   – Скажи мне честно, благородный Джихути, что ты обо всем этом думаешь? – спросил князь, дождавшись, пока офицер пригубит кубок.
   – Ты о завтрашнем дне, господин? Я думаю, как и ты: следует довершить начатое дело. А там уж боги решат, кому отдать предпочтение, – сдержанно улыбнулся Джихути.
   – То есть ты сомневаешься, что мы одержим победу?
   – Наоборот – я очень надеюсь на удачу. Иначе меня бы здесь не было.
   – Твой ответ радует мое сердце, друг мой! Тогда я буду говорить с тобой без обиняков, как с человеком, обладающим мудростью. Я решил, что завтра тебе и твоим людям не следует участвовать в атаке, как мы задумывали прежде.
   – Почему ты так решил, господин? – не сдержал разочарованного удивления офицер.
   – Чтобы дать тебе еще более важное задание, ибо я доверяю тебе больше остальных моих командиров. Ты должен был атаковать Храм со стороны Озера частью своего отряда, а другую часть направить для охраны принцессы Нефрусебек. Так вот, я решил, что будет лучше, чтобы ты остался у кораблей. Всякое может случиться. Мы с тобой, как бывалые солдаты, это понимаем лучше других. И если, против наших ожиданий, случится худшее, ты поможешь нам безопасно отступить под прикрытием твоих лучников. Пусть стреляют без разбора по толпе, чтобы вызвать панику, если ты решишь, что дела наши плохи. А после – не подпускают врагов, пока мы не погрузимся на корабли.
   – А как же принцесса? Ты отказался от этого трофея?
   – Этим займутся другие люди, – улыбнулся князь, выразительно посмотрев на Нанэха.
   – Понятно. Ты, верно, отправишься в Та-Меху, если придется бежать? Я мог бы помочь тебе набрать большое войско в наших землях. Я знаю многих молодых людей из благородных семей, обделенных вниманием и милостями Великого Дома.
   – Ты читаешь мои мысли, благородный Джихути, и я рад, что ты мой союзник в этом деле. Что я мог бы сделать для тебя в знак нашей дружбы?
   – Постарайся все же, чтобы завтра все и кончилось, князь. Так будет лучше и для тебя, и для Та-Кемет, и даже для меня – твоего верного слуги, – улыбнулся беспечно офицер и осушил до дна кубок.
   5
   Владыку разбудили незадолго до полуночи. Он был так слаб, что не мог самостоятельно присесть в постели. Но зная упрямый нрав старца и его благоговейное отношение к своим обязанностям Верховного Жреца, никто даже не предложил ему отказаться от ночной службы. Лекари подмешали свои чудодейственные порошки в легкое вино – и старца начали облачать в приличествующие случаю одежды: черные схенти и массивные украшения из серебра. Уже при входе в Храм на голову Владыки торжественно водрузили хепреш. Это был совсем новый хепреш из тонко выделанной телячьей кожи, окрашенной небесно-голубой краской и натянутой на высокий каркас из тростника. И этот хепреш, специально изготовленный для слабосильного старца, был бы еще легче, если б не три тонких золотых обода, скреплявших убор, и обязательный урей из цельного куска золота на нижнем из ободов.
   Вступительную часть службы Владыка пригласил читать ученого жреца из Иуну – города «великой девятки богов».   Начав с прародителя Амона, жрец основательно прошелся по всей истории богов-царей, приводя то и дело обширные пояснения, чтобы лишний раз блеснуть своей ученостью. Владыку вскоре даже потянуло в сон от мудреного многоречия жреца. И тут он вспомнил слова другого ученого мужа, с которым однажды имел интересную беседу о снах. Тот жрец утверждал, что сны чистых душой людей иногда являются отражением путешествий их Ка в Дуат, куда их тянет непреодолимая сила познания истины. Ибо жизнь светозарной Ка в Дуате, не отягощенной соблазнами грешной плоти, дарит неизъяснимые наслаждения пророческих озарений, с которыми не могут даже близко сравниться наслаждения жизни земной с ее скудными крупинками знаний о высших силах. И вот почему иные сны бывают людям так сладки. Но пробудившись от сна бодрыми, словно после омовения родниковой водой, люди эти не помнят причины своего безмятежного спокойствия и мощного прилива сил. Живым не дано познать тайны счастья «истинно живых» – так этот жрец называл счастливцев, удостоившихся проплыть до конца весь путь по Дуату в ладье Осириса, пока их избранные души не успокоятся «в объятьях света». А когда Владыка сказал тому жрецу, что в последнее время его все чаще клонит ко сну, даже среди дня, но он не чувствует уже, пробудившись, той бодрости, что дарил ему сон в былые годы, жрец лишь грустно улыбнулся – и Владыка ясно угадал ответ в той его мудрой улыбке.
   Наконец ученый жрец заканчивает свой утомительный доклад – и сразу под своды храма взлетают стройные голоса хора, исполняющего подобранные по случаю скорбные гимны. Владыка даже не пытается вслушиваться в слова, ему достаточно уловить мелодию и ритм, который задают специально обученные хлопальщики в ладони, чтобы вспомнить текст любого гимна – многие из этих гимнов он помнит до сих пор назубок. Он любит музыку. Он даже был неплохим арфистом, когда учился ребенком в «доме знаний», так что часто забавлял публику на празднествах мелодиями собственного сочинения. Какие это были счастливые годы! И как давно это было – словно в другой жизни! Иногда ему аккомпанировала на систре  одна милая девушка. Она ему очень нравилась, но он по тогдашней своей юношеской стыдливости не посмел открыться ей. А много лет спустя, уже вступив на престол Великого Дома, он приехал по какому-то случаю в тот самый храм и с трудом узнал ту самую девушку в одной из наставниц. Она стояла за спинами своих учениц – взрослая женщина, все еще красивая, но со следами невыразимой печали на почерневшем от времени лице. Он так и не подошел к ней, сделав вид, что не узнал.
   Хор умолкает и достопочтенный Тотхотеп начинает молитву во славу «хозяйки дома» – богини Небетхет. Это не займет много времени, и Владыка, придвинув свечу на столике, перед которым стоит, расправляет папирус и быстро пробегает глазами текст – сейчас наступит его очередь. Оторвав взгляд от папируса, он долго смотрит в глаза серебряной богини. Ее огромные глазные яблоки выточены из редкого черного янтаря, а зрачки – два мелких ослепительно белых алмаза – горят холодной страстью. Кажется, что богиня напряженно щурится, вглядываясь в ночное небо. Ее запредельный взгляд сулит миру вечность и успокоение. Высокий дом с корзиной на плоской крыше, что воздвигнут над ее красивой хрупкой головкой, это мироздание, скрытая основа которого она и есть. Она – смерть, из которой произрастает все живое и куда в итоге все канет, чтобы вновь возродиться. Она ведет счет времени всех жизней, чтобы оборвать их в установленном предвечном порядке. И только она знает, сколько ему – Владыке – осталось жить, пока она не примет его душу в свои страстные материнские объятья.
   Владыка начинает свою исповедь-молитву. Нет нужды говорить громко – его слова предназначены лишь для маленьких ушек этой обольстительно красивой женщины. Он начинает со своих грехов, подробно перечисляя, что он совершил дурного за прошедший год. Потом откровенно рассказывает Богине о проступках своих домочадцев и приближенных вельмож. Затем во всех подробностях докладывает обо всех напастях и бедах, случившихся в его державе – о засухах, разрушительных бурях, наводнениях, морах, кровавых стычках с варварами на границах, святотатственных ограблениях заупокойных пирамид и даже о несчастных случаях на стройках…
   Список длинный, так что Владыке не раз приходится заглянуть в папирус. И во всех этих бедах Владыка винит перед Богиней себя. Ибо кто еще может быть виновен в бедах Великого Дома, как не его предводитель? Это за его нерадивость и глупость боги наказывают детей Та-Кемет. Ему и отвечать за все перед богами на последнем суде. Но это будет после. А пока он всего лишь честно рассказывает обо всем «хозяйке дома», чтобы та бесстрастно записала его отчет в «книге вечности», где есть и его страница.
   Закончив исповедь, Владыка начинает молить богов о прощении и заступничестве. Он обращается ко всей божественной семье вместе и к каждому из них по отдельности – по старшинству: от самого младшей из них – грозной и загадочной Небетхет, до их великого прародителя – Амона-Ра. И только имя одного из них – Сета – он благоразумно не упоминает. Этот свирепый и могущественный бог слишком ревнив и не любит, когда его ставят в ряд с другими членами семьи. Владыка уже достаточно вознес ему молитв два дня назад в тайной обители. День его рождения, который простолюдины считают по своему суеверию самым несчастливым днем в году, так что даже боятся выходить лишний раз из своих домов, облеченные высшим знанием жрецы считают самым подходящим для древних кровавых ритуалов и чудодейственных заклятий.
   Владыка заканчивает, опустившись покорно на колени, и снова в стенах огромного святилища звучат гимны, но уже торжественные, величающие приход Нового Года, сулящего новую жизнь и новые радостные дни, наполненные животворящим светом божественной ладьи Амона-Ра.
   Владыке помогают подняться и ведут к выходу. У него в запасе несколько предрассветных часов, чтобы набраться сил к праздничной службе. Ему необходимо что-то поесть, хотя есть совсем не хочется, а главное – поспать. Когда он, наконец-то, раздет и ложится, вокруг него снова собираются его ближайшие вельможи.
   – Что там у тебя? – спрашивает он у Хекары.
   – Они уже в лабиринте, – мстительно улыбается генерал. – Мои люди вскоре начнут занимать свои места.
   – А ты что скажешь? – обращает Владыка взор к чати.
   – В столице уже должны начаться аресты, – склоняется к ложу чати. – И по все стране тоже.
   – Вы послали корабли встретить мою семью?
   – Не беспокойся, Владыка, все будет сделано, как ты приказал. Отдохни. День будет долгим.
   – Поспи, отец, – говорит молодой фараон, выступая из-за спины чати, и голос его возбужденно дрожит, выдавая страх. – Я лично встречу корабль и позабочусь о твоей супруге и моих сестрах!
   Владыка улыбается ему то ли насмешливо, то ли благодарно и позволяет тяжелым векам погрузить обессиленное сознание во тьму.
   5
   Корабли отплыли из царской гавани еще до полночи. Впереди, ярко освещенная по всем бортам горящими факелами, шла лоцманская тростниковая барка. Позади нее, примерно в ста локтях, следовал большой боевой корабль охраны. Сразу за ним, величаво рассекая темные воды, плыло огромное сорокавосьмивесельное царское судно. Еще один боевой корабль замыкал эту небольшую флотилию. Все суда шли на веслах, строго следуя середине фарватера, с трудом преодолевая течение прибывающей воды, размывшей привычные очертания берегов Великой Реки.
   Лота с его отрядом, набранным из дворцовых стражников, на царский корабль не пустили. Еще до отплытия один из офицеров охраны, пересчитав его людей, заявил, что он может взять с собой не более семерых солдат – на остальных места просто не хватит. Лот попытался спорить, но никакие увещевания и угрозы на офицера не подействовали. Его даже не подпустили к принцессе, стоявшей уже перед трапом царского корабля рядом со своей мачехой и сестрой в окружении плотного кольца солдат. Обернувшись на его призывные окрики, она лишь недовольно поморщилась, словно на совершенную им бестактность. В итоге им пришлось плыть на последнем из кораблей, забитом до отказа гвардейцами фараона, главным образом – темнокожими лучниками. Их небольшому отряду отвели место на корме, где они и провели почти всю ночь, не имея возможности из-за тесноты даже присесть. Еды у них тоже с собой не было, так что пришлось довольствоваться теплой водой из бочек.
   К гавани Лаперо-Хунта они подошли в предрассветные часы. По числу факелов в порту было понятно, что, несмотря на ранний час, царскую семью встречала большая свита и еще больше солдат. Корабль, на котором они приплыли, остановился на якоре на середине канала, пока первые два судна разгружались, и лишь когда царская семья двинулась по освещенной многочисленными факелами дороге к Храму, капитан дал команду причалить. Лот со своими людьми безнадежно отстал от принцессы. Попытки догнать ее приводили лишь к еще большей задержке: их то и дело останавливали патрули, спрашивая, кто они и куда так спешат, так что ему приходилось размахивать направо и налево печатью Дома Великой Дочери и указывать на флажок с шену, который нес Звулун. А когда они вошли в храмовой город, окруженный высокими зубчатыми стенами, Лот совсем растерялся, не зная, куда идти в этом лабиринте узких улочек, разбегающихся среди сотен строений в разные стороны. Пришлось спрашивать дорогу у патруля. В этот раз к его званию и печати отнеслись с должным почтением – маджаи проводили их до самых ворот длинного одноэтажного строения без окон. Солдаты на воротах разрешили войти внутрь только ему и Звулуну. Здесь, во внутреннем дворе с портиком, ему пришлось снова ждать, пока к ним не вышел какой-то офицер.
   – Тебе следует отправить своих людей в казармы, – вежливо указал он. – Я дам им провожатого. А после можешь пожаловать к принцессе, славный Себекнеб. Она давно тебя ждет.
   Отдав необходимые распоряжения и назначив друга старшим в его отсутствии, Лот последовал за офицером. В небольшой низкой комнате, куда его привели, кроме принцессы и Афири было еще несколько служанок. Две из них как раз помогали госпоже совершить омовение.
   – Ты все же изволил явиться? – услышал он недовольный голос из-за высокой ширмы.
   – Я вынужден был ждать, пока наш корабль причалит, госпожа, – ответил он подчеркнуто вежливо. – Ты, верно, не заметила, что на царский корабль нас не пустили.
   – Тебе, как начальнику моей охраны, следовало предвидеть такое затруднение! – возразила она резче. – Ты наверняка не позаботился и о еде для себя и своих солдат, растяпа! Можешь взять что-нибудь со стола, если голоден.
   – Спасибо, госпожа, ты очень заботлива. Но я слишком устал, чтобы есть, – ответил еще сдержанней Лот, скрывая чувство незаслуженной обиды.
   – Тогда иди отдыхать. Там, за перегородкой, есть постель. И не спорь со мной! Я вскоре начну переодеваться – и ты будешь только мешать нам.
   Не имея возможности что-то возразить при служанках, Лот прошел за перегородку и бросился на узкую короткую деревянную кровать. Поворочавшись немного, он снял с перевязи меч и приставил к стене, затем закинул ноги на деревянную спинку и закрыл глаза.
   Очнувшись от короткого фантастического сна, в котором он безуспешно пытался бежать по волнам реки, словно по песчаным холмам пустыни, постоянно соскальзывал в бурлящую пучину, но удивительным образом не тонул, Лот увидел принцессу, сидевшую рядом на постели в ослепительном наряде, блиставшем сплошь золотом и драгоценностями. Даже лицо ее, также как шея и руки, было покрыто золотой пудрой – и только взгляд, устремленный на него из-под длинных золотистых ресниц, был живым и полным нежной грусти.
   – Тебе тоже необходимо переодеться. Мы скоро выходим, – прошептала принцесса одними губами. – И не смотри на меня так. Это всего лишь золото, а под ним – все та же твоя маленькая «нефрет».

   Стражники у входа в Храм следили за тем, чтобы никто не пронес внутрь оружие. Передав свой меч Звулуну, Лот указал ему место, где лучше поставить отряд, и поспешил вслед за принцессой. Служба, судя по тому, как много людей успело набиться в Храм, началась уже давно. Для царской семьи расчистили проход в пестрой толпе, чтобы они заняли свои почетные места сразу за спинами Владыки и молодого фараона. В этот день фараон Маахерура впервые в жизни должен был участвовать в молебне в качестве Верховного Жреца Амона, почему на его голову и был водружен пышно разукрашенный драгоценными камнями хепреш, в то время как чело Владыки было увенчано скромной диадемой сешед  поверх синего парика ибес. Пока ур Храма Всех Богов мудрейший Тотхотеп читал молитвы, иногда перемежаемые гимнами и торжественной музыкой, Лот, стоявший сразу за принцессой, невольно оглядывался. Он был поражен размерами и великолепием Храма. Всюду блистало золото: золотыми были статуи богов, выставленных в центре Храма по линиям трех окружностей, в центре которого высилась огромная статуя бога Амона, увенчанная короной со страусиными перьями из черненого серебра. Золотом и каменья блистали лепнины высоких резных колонн, подпиравших головокружительно высокий купол Храма. Золотыми были чаши, вазы, подсвечники и вся прочая храмовая утварь. В золото были облачены семеры и хети с их семьями, удостоенные чести присутствовать на этом грандиозном торжестве. Но больше других золота было на его госпоже. Даже толстые нити длинного парика принцессы Нефрусебек, увенчанного диадемой с крупным красными каменьями, были плотно усыпаны золотыми скарабеями, которые предательски позвякивали, стоило принцессе сделать малейшее движение. Но принцесса словно застыла в оцепенении под тяжестью этой груды золота, не позволяя себе шелохнуться, тогда как ее мачеха – царица Нетепти, одетая удивительно непритязательно, – то и дело о чем-то перешептывалась со своей дочерью. На принцессе Хетхорхетеп тоже было достаточно золота, но, наверное, на взгляд молоденькой девушки, не вполне достаточно, отчего та частенько ревниво поглядывала в сторону своей сводной сестры и соперницы и нервно вздыхала. Вдруг Лоту показалось, что его госпожу чуть шатнуло назад. И хотя она тут же выпрямилась, стоящий от нее справа «хранитель сокровищ» достопочтенный Хнумхотеп тут же взял внучку за руку, нагнулся к ее лицу и что-то шепнул. Девушка в ответ чуть заметно качнула головой. Хнумхотеп обернулся и выразительно посмотрел в глаза Лоту. Но Лот не понимал, чего от него требует этот настойчивый взгляд, и тогда старик отчетливо прошептал:
   – Поддержи свою госпожу!
   Лот поспешил подойти вплотную к принцессе и бережно уперся ладонями в ее лопатки, чувствуя, как тело девушки благодарно расслабляется, найдя опору. Почти сразу же обернулась и царица, улыбнулась смущенно красивому мужчине и тоже взяла падчерицу за руку. Так они и стояли, поддерживая принцессу, почувствовавшую, очевидно, приступ неожиданной дурноты, пока молодой Владыка не начал читать заключительную молитву во славу милостивого и могучего Амона. Принцесса поспешила выпрямиться и решительно высвободила руки.
   Фараон Маахерура сильно волновался, что явно сказывалось на его чтении. Он часто запинался, словно забывая слова, не держал положенного торжественного ритма, а голос его то затухал до невнятного бормотания, то вдруг резко возвышался до неприятных тонов. Было очевидно по опущенным головам, что присутствующих чуть смущала явная оплошность фараона. И только престарелый Владыка смотрел неотрывно на сына, благосклонно потряхивая золоченой бородой, словно отмеривая нужный ритм, и в его взгляде читались поощрение и даже гордость.
   Едва фараон закончил, грянул новый гимн – и сразу же, словно по невидимой команде, солдаты быстро расчистили путь для царской семьи, которая одновременно развернулась и не спеша последовала к выходу. Первым из Храма, как успел заметить Лот, выскользнул князь Аменанх. Нанэха рядом с ним не было, что показалось Лоту странным. Не пройдя и двух шагов, принцесса неожиданно остановилась. Лот поспешил подойти – и девушка благодарно оперлась на подставленный локоть.
   – Что с тобой, госпожа? – обеспокоился он.
   – Мне что-то сделалось нехорошо, – едва выдавила девушка, прикрыв свободной рукой рот. – Наверное, это от духоты.
   На выходе из Храма принцессу у Лота перехватила Афири и сразу потащила в одну из охраняемых солдатами палаток, специально устроенных для членов Семьи и первых вельмож при дворе фараона, чтобы те, при необходимости, могли привести себя в порядок. Пробыли они в палатке довольно долго, так что офицер гвардейцев, отряженный их сопровождать, начал выражать недовольство. Выйдя из палатки, принцесса предстала в новом, гораздо более простом и легком платье, сменив также и парик. Но лицо ее, отмытое от золотой пудры, было бледнее обычного.
   – Госпожа, тебе нельзя идти с открытым лицом! Надень хоть это! – потребовала Афири, протягивая девушке немес из тончайшего льна с широкими краями.
   – Я не смогу в нем дышать! – отчаянно возразила принцесса.
   – Сможешь! Или мы вообще не пойдем на площадь! – решительно заявила Афири.
   Принцесса сдалась и Афири быстро приладила платок так, что открытой осталось лишь узкая полоска лица.

   Огромная площадь уже была заполнена до краев. Они прошли к невысокому возвышению под навесом, устроенному у самых стен Храма, и принцесса, поднявшись по широким ступеням, присела рядом с мачехой, а Лот с людьми остался внизу. Впрочем, охраны вокруг царской семьи было и без них достаточно, как он убедился, внимательно оглядевшись. Гвардейцы расположились со всех трех сторон от царской трибуны, выстроившись в две линии: впереди, утвердив огромные щиты у ног, стояли копейщики, а за ними, через одного, стояли лучники. Еще один большой отряд Лот заметил у ворот Храма. Возможно гвардейцы фараона, расставленные на случай отразить внезапную атаку, были размещены еще где-то, но в плотной толпе людей разглядеть их было трудно. А толпа, не подозревавшая о грозящей опасности, все пребывала и пребывала со всех сторон, толкаясь и теснясь, в тщетных попытках пробраться к самым лучшим местам – поближе к большому помосту, на котором под звуки веселой музыки уже выплясывали танцовщицы. Вдруг к Лоту со спины подошел незнакомый офицер.
   – Это ты Себекнеб? – спросил он вполголоса доверительным тоном.
   – Да. А ты кто и что тебе нужно? – подозрительно отпрянул от него Лот.
   – Меня послали предупредить, что уже началось, – сказал человек, снова придвинувшись к Лоту. – Будь наготове. Как только последует атака, мы выдвинемся прикрыть царскую семью, пока она не скроется в потайной комнате через калитку в стене, что устроена за трибуной. Уведут всех, кроме принцессы. Тебе со своими людьми придется защищать ее некоторое время одним.
   – О чем ты говоришь, незнакомец? Кто придумал этот безумный план? И почему я должен тебе верить? – схватился Лот за рукоять меча.
   – Это приказ чати! А послал меня генерал Хекара. Вы должны в решительный момент встать вокруг принцессы, чтобы заслонить ее щитами от случайных стрел. И будете стоять так, пока нападающие себя полностью не обнаружат. И тогда мы их атакуем!
   – Но со мной только семь человек! Я не позволю безрассудно рисковать жизнью Великой Дочери!
   – Вот и хорошо, что вас мало, – ухмыльнулся офицер. – Тем смелее будут эти предатели. Или ты боишься умереть за свою госпожу?
   – Я ничего не боюсь! Но я не верю тебе!
   – Так спроси у своей госпожи. Она сама вызвалась быть приманкой для этих разбойников, доверив свою жизнь тебе. Не посрами же свою госпожу, славный Себекнеб! – сказал офицер и быстро пошел прочь.
   Лот оглянулся на принцессу. Девушка выглядела совершенно беззаботной, о чем-то оживленно переговариваясь с мачехой. Он решил уже подняться к ней, как вдруг заметил в толпе, сразу за помостом с танцовщицами, сильное движение, словно кто-то гнал людей перед собой в сторону Храма. В небо взвилось несколько стрел, послышались крики боли и проклятий – и одна из танцовщиц вдруг словно споткнулась, не закончив движения, и упала на помост, пронзенная стрелой. Гвардейцы дружно выступили вперед на несколько шагов, подняли щиты и выставили длинные копья. Лот, не мешкая, бросился к принцессе, успев лишь призывно оглянуться на своих людей. Едва они окружили принцессу, как перед ними вырос еще один ряд солдат с огромными щитами – и царскую семью вместе с многочисленной свитой начали выводить с трибуны.
   – Госпожа, нам тоже следует уходить! – решительно взял принцессу за руку Лот.
   – Разве тебе не было приказано удерживать меня на месте? – отдернула руку девушка. – Это теперь и мой приказ. Выполняй!
   – Я не буду выполнять этот глупый приказ! Ты сама не понимаешь, что делаешь!
   – Тогда убирайся отсюда, трус! – вскочила девушка. – Отдай мне свой меч – и уходи!
   Лот в отчаянье схватил девушку за плечи, готовый силой тащить ее, но замер, встретившись с ее взглядом. В этом взгляде были страх и решимость, любовь и укор, беспомощность и несгибаемая воля.
   – Не смей! – прошептала принцесса, угадав его намерение, – и глаза ее увлажнились от навернувшихся слез.
   Лот задохнулся от любви и нежности к этой необыкновенной женщине и обнял ее.
   – Я недостоин тебя, богоравная Нефрусебек! – шепнул он ей на ухо. – Заклинаю тебя, не выходи из-за наших спин!
   Он бережно усадил принцессу, препоручив заботам Афири, сразу ободряюще обнявшую подругу, и встал в ряд со своими солдатами. За несколько мгновений, что он говорил с принцессой, ситуация на площади резко изменилась. Теперь к стенам Храма заговорщики рвались сразу с трех направлений – и толпа, подгоняемая их беспощадным натиском, шаг за шагом надвигалась на солдат оцепления, готовая смять их строй. И тогда по команде офицеров вперед выступили лучники и начали методично расстреливать в упор первые ряды подступавших. Толпа в ужасе отпрянула, развернулась и бросилась разбегаться во все стороны, оставляя за собой десятки поверженных тел. Вот тут-то Лот и увидел надвигающийся прямо на них из человеческого месива отряд заговорщиком. Их было человек семьдесят, плотно сбившихся прямоугольником. Прикрываясь щитами, они неумолимо двигались вперед под градом стрел – и вдруг, рассыпавшись на группы, бросились на гвардейцев, выставив копья и сверкая обнаженными мечами и вскинутыми над головами боевыми топорами. Силы были неравны. Гвардейцы, не ожидавшие столь мощной и решительной атаки, начали беспорядочно отходить, а потом побежали. Лот отнял у одного из своих солдат лук и начал метать стрелы в подступавших все ближе заговорщиков, как вдруг узнал в одном из них Нанэха. Рыжий здоровяк как раз в этот момент занес меч над одним из чернокожих солдат, неловко пытавшегося обороняться копьем, – и с силой его опустил, рубанув наотмашь по основанию шеи несчастного. Отпихнув ногой обмякшее сразу тело, он на миг поднял лицо – и их взгляды встретились. Нанэх улыбался! Удало, и как показалось Лоту, вполне дружелюбно, словно он только сейчас убил не человека, а срубил молодое деревце, преградившее ему дорогу. Лот снова вскинул лук, прицеливаясь, а Нанэх, сделав по инерции пару шагов вперед, остановился и, глядя на него, замотал головой, словно предупреждая не совершать глупости. Он все еще улыбался, но теперь его улыбка казалась Лоту презрительной, словно его бывший друг насмехался над нерешительностью соперника. Лот так и не успел выпустить стрелу. Внезапно из-за их спин в сторону заговорщиков полетел целый рой стрел, поражая уже торжествовавших победу воинов, забывших в пылу битвы о своих щитах. Лот оглянулся на миг и увидел лучников, высыпавших на стены Храма. А потом он увидел, как из-за трибуны выбегают навстречу заговорщикам новые отряды гвардейцев. Это была засада. И она удалась на славу – заговорщики начали медленно отступать под натиском многочисленного отряду отборных воинов. Лот стал искать глазами Нанэха в этой беспорядочной кровавой схватке, почувствовав неожиданно для себя тревогу за жизнь человека, которого миг назад готов был застрелить – и в этот момент что-то неотвратно стремительное убийственно ударило его в грудь и опрокинуло на руки вскрикнувших в испуге женщин…
   6
   – Не дергайся! – услышал он над собой знакомый голос. – Видно ты уже очнулся и тебе больно, но постарайся немного потерпеть. Или может быть дать тебе маковой воды? Нет? Я так и думал. Ты парень крепкий. И везучий. Другой бы от такого удара давно распрощался с душой, а ты отделался сильным ушибом и царапиной. Царапина, правда, глубокая. Можно сказать даже, что это не царапина, а самая настоящая рана. Вон сколько из тебя крови вытекло. Но ничего, мы ее зашьем, смажем, перевяжем тугой повязкой – и все будет в порядке. А вот грудь у тебя еще долго будет болеть. Пару недель будешь харкать кровью – это я тебе говорю, Джахи. Вот я и закончил. Нет, пожалуй, в этот раз я должен прочесть над тобой заклинание. И не спрашивай, что значат странные слова, которые я буду читать. Я сам толком не знаю. Зато аромат от благовоний из целебных трав должен тебя наверняка взбодрить.
   Лот открыл глаза и увидел, как в тумане, круглую безбровую физиономию лекаря. Джахи, прикрыв пухлые веки, что-то бубнил себе под нос, водя кругами над раненым пучком тлеющих трав.
   – Хватит, Джахи, – сказал он тихо, чувствуя, как от каждого слова боль глухо отдается в груди между ребрами. – Хватит с меня и твоих чудодейственных мазей, как в прошлый раз.
   – Ты думаешь? – улыбнулся приветливо лекарь. – В прошлый раз ты был простым посыльным с варварским именем. А сейчас – обладатель славного Рен  которое знает весь Та-Кемет. Сам чати Амени присылал справиться о твоем здоровье! Молчи! Я знаю, что ты хочешь спросить. В тебя метнули дротиком. И хорошо, что попали прямо в твою толстую нагрудную бляху, да еще вскользь, так что дротик лишь чиркнул по ней, пропорол тебе наконечником плечо и отскочил. Но удар был такой силы, что ты мог умереть. Это место, где сходятся два ребра, чтобы ты знал, является средоточием нашего Ба. Так что даже сильный удар кулаком в это сокровенное место может вышибить из человека душу. А уж дротик…
   – Что с принцессой?
   – О ней не волнуйся. С ней все в порядке, хотя она и была очень огорчена. Еще бы – ты залил кровью ее новое платье. Она все сидела тут, заливаясь слезами, пока ее не вызвали к отцу.
   – Так Владыка жив?
   – Все живы, кроме тех несчастных, чьи трупы убирают сейчас с площади. А еще говорят, что многих перебили в каком-то лабиринте.
   – А князь?
   – Сбежал. И нам пора отсюда убираться. Говорят, что вода каким-то образом залила Сокровищницу, и все продолжает пребывать. И откуда вода могла попасть в Сокровищницу, ты не знаешь? Вот и я не понимаю. Не вставай! Я отвечаю за твою жизнь перед принцессой – она мне так и сказала. Поэтому будешь делать то, что я прикажу. А я приказываю тебе лежать! И когда придет время грузиться на корабль, я велю, чтобы тебя несли на носилках. А как ты думал? Нельзя беспокоить уязвленное Ба! Она сейчас ни жива, ни мертва от страха. Чуть потревожишь – и упорхнет как птичка. Все же я дам тебе маковой настойки – уж слишком ты нервно себя ведешь. Поспишь немного, а когда проснешься, Джахи с большим удовольствием еще с тобой поговорит.

   Проснулся он уже на корабле. Это был царский корабль. Лот лежал на носилках, а рядом, прислонившись к борту, сидел, вытянув ноги, Звулун. Парень то ли спал, то ли дремал, так что Лот не решился беспокоить друга. Прямо перед ним темнел силуэт массивного деревянного павильона, в котором, очевидно, разместилась царская семья. За ним возвышалась высокая мачта, мерно раскачивающаяся в свете полной луны. Корабль двигался плавными рывками, под аккомпанемент дружных ударов весел, сопровождающих звонкий юношеский голос доносившийся откуда-то снизу:

   Согласно плещут весла нашей барки.
   По Нилу вниз плыву с вязанкой тростника.
   В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться!
   Любимую дай мне сегодня ночью!.. 

   Лот глубоко вдохнул свежего ночного воздуха и тут же невольно сморщился от пронзившей грудь острой боли. Рана в предплечье, туго перевязанная пропитанным пахучей мазью льняным полотном, тоже беспокойно саднила. Захотелось пить. Он оглянулся и увидел метрах в пяти заветную бочку с водой. Попытался привстать, оперевшись на здоровую руку, – и сразу предательски закружилась голова от слабости. «Это все маковая настойка, – подумал он недовольно. – А может быть, я все еще сплю?». А певец в трюме затянул уже новую песню:

   Семь дней не видал я любимой.
   Болезнь одолела меня.
   Наполнилось  тяжестью  тело.
   Я словно в беспамятство впал…

   – Эй, Звулун, проснись! – решился разбудить товарища Лот.
   – А я и не сплю, – глухо отозвался парень, открыл глаза и зевнул во весь рот.
   – Принеси мне воды, друг. Пить хочется.
   – А может вина? – вытащил Звулун откуда-то сбоку небольшой алебастровый сосуд с крышкой-головой, похожий на игрушку ушебти.  – Хорошее вино, крепкое.
   – Нет, воды. У меня и без вина в глотке пересохло.
   Утолив жажду, Лот попросил друга рассказать, что произошло, после того как он потерял сознание.
   – А ничего больше и не было, – пожал плечами Звулун. – Как гвардейцы со всех сторон на солдат князя напали, так те сразу и разбежались кто куда. Да нам и не до этого было. Видел бы ты, как принцесса рыдала! Мы ведь думали, что ты убит. А потом, когда поняли, что нет на тебе серьезных ран, она приказала нести тебя в Храм, где и призвала своего лекаря. Вот и все.
   – Как все? А лабиринт? А как князю удалось бежать?
   – Князь, говорят, ускользнул на кораблях. А про лабиринт я ничего не знаю. Лот, ну от кого я мог узнать подробности? Я ведь почти не понимаю по-мисирски! – вскричал Звулун, словно извиняясь. – И дался тебе этот лабиринт. Ты лучше о себе подумай. Если уходить со службы, то сейчас самое время! Ты уже дважды спас жизнь принцессы. И пока ты в почете, надо просить у нее достойную награду: землю, а еще лучше – золота побольше, что бы мы могли уйти в Ханаан.
   – Ни так это все просто, Звулун. Не могу я уйти от госпожи по собственной воле.
   – Так уж и не можешь?
   Лот только тяжело вздохнул в ответ.
   – Не кончится все это добром, Лот, помяни мое слово! – сказал Звулун недовольно и приложился к кувшину. – Ладно, пойду я за лекарем. Он наказал привести его, как только ты проснешься.

   Рана оказалась тяжелее, чем предполагал Джахи. Всю дорогу из Царской Гавани его несли на носилках по настоянию лекаря. А когда они прибыли во дворец, принцесса распорядилась, чтобы господина Себекнеба разместили в отдельной комнате. Эта была та самая дальняя комната, где он когда-то провел свою первую ночь после случайного ранения, случившегося по небрежности принцессы. Но тогда он был в этом доме гостем по недоразумению, безродным чужеземцем, неуместное присутствие которого всех забавляло. А сейчас служанки ходили перед ним на цыпочках, стараясь во всем угодить, и удивлялись поведению Госпожи, не пожелавшей разделить ложе со своим возлюбленном, когда он более всего нуждается в ее заботе. В первый день, как только его уложили на узкую кровать, она только и зашла на несколько минут справиться о его здоровье. Получив заверение лекаря, что жизни ее преданного слуги ничего не угрожает, принцесса сдержанно выразила удовлетворение и тут же заявила, что ей необходимо срочно отлучиться для важной встречи. Вернулась она лишь затемно и сразу заперлась в спальне. А ночью у Лота пошла кровь горлом. Дежурившая у его постели служанка сбегала за лекарем. Джахи как всегда застенчиво улыбался, уверяя, что все в порядке, но его пухлые пальцы при этом почему-то едва заметно дрожали, когда он смешивал в кувшинчике свои порошки. А потом, когда кровь все же удалось остановить, долго о чем-то шептался в углу с прибежавшей на шум Афири. Лоту снова дали маковой настойки – и он заснул.
   Утром он чувствовал себя немного лучше и надеялся поговорить с принцессой. Но вместо нее снова пришла Афири и сообщила, что госпожа на некоторое время перебралась во дворец отца. А днем Джахи пришел с каким-то стариком, представив его как одного из личных лекарей Владыки. Старик осмотрел побагровевший ушиб на груди раненого, приказал Джахи закатить господину веки и, смущенно откашлявшись, спросил у коллеги, мочится ли господин кровью. Евнух только развел растерянно руками, но на помощь ему пришла одна из служанок, ходившая за Лотом, подтвердив опасения старика. С этого дня маковой воды ему больше не давали. Зато пять раз в день меняли тугую повязку на груди, жирно смазав прежде место ушиба смесью меда с уксусом, и постоянно заставляли пить какую-то горькую настойку, после которой Лота неизменно тянуло облегчиться.
   Беспомощность слегка угнетала Лота – было неприятно чувствовать зависимость от молоденьких служанок, которые за ним рьяно ухаживали, словно соревнуясь между собой в милосердии к красивому мужчине, неожиданно лишенного внимания прежде такой ревнивой госпожи. Даже Афири стала оказывать ему явные знаки приязни и иногда сама бралась помогать Джахи делать перевязки, а девушкам – омывать тело господина холодной водой утром и вечером, как велел лекарь. И все чаще она стала задерживаться после ужина у постели Лота, чтобы скрасить болтовней томительно долгие часы перед сном. От Афири, как всегда весьма осведомленной обо всех самых важных событиях при Дворе, Лот и узнал подробности сокрушительной победы Великого Дома над заговорщиками.
   Оказалось, что главное сражение произошло вовсе не на площади, а в лабиринтах Храма, куда проникли еще с ночи два больших отряда, посланных князем с целью захватить Владыку и молодого фараона в помещении Арсенала. Князь знал, что в этот день Владыка намеревался отвести сына в Сокровищницу, чтобы показать богатства Великого Дома и передать их ему в полное владение. Вот в Сокровищнице, как стало понятно позже, и вознамерился князь, чье имя ныне предано проклятью, запереть Владыку и фараона Маахеруру, чтобы утопить их там, пустив воду из подземного канала. Но богоравный Владыка и его мудрый помощник чати Амени отчасти разгадали подлый замысел предателя – и сами устроили врагу хитроумную ловушку. В решительный момент, когда заговорщики попытались приникнуть в Арсенал, оказалось, что тайные проходы из лабиринта надежно заперты изнутри. И пока наемники князя пытались пробить стены топорами и копьями, в тыл им ударили гвардейцы – так эти негодяи все и полегли в лабиринтах подземелья. Одного Владыка и мудрый чати не предвидели, что подлый князь осмелится затопить сокровищницу. Вот почему его псам удалось легко захватить шлюзы Ра-Хунта и открыть задвижки, тайно устроенные в храме Хапи. Беда в том, что, открывая эти задвижки, они их в спешке сломали. Из-за этой напасти вся Сокровищница и даже часть Арсенала были затоплены водой. И говорят, что ее никак не могут до сих пор отвести. Что касается князя, то ему с частью войска удалось скрыться на трех кораблях. Разгневанный Владыка послал во все стороны войска, чтобы схватить неблагодарного родственника, осмелившегося посягнуть на жизнь и божественное право Господ Великого Дома. Но тот словно канул в песках. Зато многие его сообщники в провинции уже схвачены и преданы жестокому наказанию.
   Готовая в другое время поболтать о чем угодно, Афири, однако, упорно отказывалась откровенно говорить с Лотом о принцессе. Сначала она предположила, что переезд связан с мерами предосторожности. Потом заявила, что принцесса и сама захворала, что показалось Лоту более правдоподобным. А в один из вечеров, когда она особенно долго засиделась в его комнате, девушка вдруг ни с того ни с сего обронила, что возможно принцесса выйдет замуж раньше, чем предполагалась. При этом нежные щечки красавицы так густо покраснели, а во вскинутом на Лота взгляде читалось такое замешательство, что он сразу подумал, что она знает гораздо больше, чем говорит.
   – Откуда ты об этом узнала, милая сестрица? – спросил он, стараясь сохранять спокойствие.
   – От моей матушки, у которой я вчера гостила. Она была когда-то швеей при царице, и у нее при дворе осталось много товарок из мастериц. Через них до матушки и дошел слух, что для Великой Дочери срочно готовят свадебные наряды и прочее шитье из приданого, положенного невесте.
   – И как скоро будет свадьба?
   – Очень скоро. В один из дней праздника Ипет-Сут,  когда вслед за лодкой Амона спустят на воду лодки богини Мут  и бога Хонсу.
   – Но почему принцесса сама не сказала мне об этом? – горько воскликнул Лот.
   – Значит, была на то важная причина, – сказала с расстановкой девушка, словно стараясь донести до него некий скрытый смысл фразы. – А еще говорят, что принцесса Нефрусебек вошла в спальню своего сиятельного брата. А принцесса Хетхорхетеп будто бы чудесным образом излечилась от своего странного недуга и потому остается в Иттауи при своей матери-царице.
   7
   Неожиданный недуг, случившийся с принцессой в Лаперо-Хунте, сильно ее обеспокоил. У нее и прежде появился повод тревожиться о своем состоянии, а после приступа дурноты во время службы в Храме, когда она едва удержала в себе позорные позывы рвоты, девушка с еще большим ужасом начала подозревать худшее. Даже несчастье, случившееся с возлюбленным, едва не умершим у нее на руках, лишь на несколько часов отвлекло ее от этих переживаний. И лишь только она узнала, что жизни Лота ничего не угрожает, мысли принцессы вновь обернулись к собственной беде, последствия которой могли быть воистину разрушительными. Ей срочно нужен был совет опытной женщины, которой она могла бы довериться – и она мысленно оглядывалась вокруг, не находя никого подходящего. Афири, после ее предательства, она никак не могла довериться. Да и что могла ей посоветовать эта девственница, к тому же, как подозревала принцесса, сама втайне влюбленная в ее мужчину? О мачехе не могло быть и речи! Царица, узнав о ее тайне, сразу постарается воспользоваться позором принцессы, чтобы очернить ее в глазах мужа. К Птахнефру, несмотря на их взаимную неприязнь, она бы, пожалуй, рискнула обратиться. Но старшая сестра в Уасете. Джахи? Но он, хоть и евнух, все же мужчина. Ей стыдно говорить с ним о таком…
   Впервые она так ясно осознала, что в ее жизни есть лишь два человека, кому она по-настоящему дорога: ее любимый отец и ее возлюбленный мужчина. И первый из них доживал свои последние дни, а от второго она вскоре сама должна была отказаться, чтобы сохранить ему жизнь.
   Уже приехав во дворец, когда она расхаживала в одиночестве по веранде, измученная бесплодными поисками спасительного решения, принцесса вдруг вспомнила про карлицу – и немедленно послала за ней. Она приняла женщину в спальне, усадила на белоснежные покрывала своего ложа, а сама встала перед ней, подыскивая нужные слова, чтобы начать доверительный разговор.
   – Как тебя зовут, сестра? – нашла она все же нужный тон. – Ты уже много лет живешь в моем доме и услаждаешь мой слух чарующими рассказами о делах древности, а я, к моему стыду, даже не знаю твоего имени.
   – Меня зовут Хеметра, госпожа. Так звали одну из дочерей древнего Владыки Унаса,  известного также под именем Уаджемнебти.
   – У тебя весьма благородное имя, – сказала, словно похвалила карлицу, принцесса.
   – И почти такая же несчастная судьба, как у моей благородной тезки. Предание гласит, что завистливые родичи закололи принцессу девственницей, отправив в Дуат вслед за отцом, любимицей которого она была,
   – Это ужасно! – искренно возмутилась принцесса. – Хотя, некоторые и сейчас считают такую смерть высокой честью.
   – Иной раз такая почетная смерть лучше жизни, лишенной даже обычных радостей, – грустно заметила карлица. – Но ведь ты не для того призвала меня, госпожа, и заперла в своей спальне, чтобы я читала тебе сказки?
   – Ты права, Хеметра, я позвала тебя не как служанку, а как старшую подругу, от которой хотела бы услышать мудрое наставление в возникшем затруднении. Ты ведь, как я слышала, училась в храмах не только грамоте и истории Великих Домов, но и другим наукам?
   – Я училась в храме Нейт, что в Саисе,  если это тебе о чем-то говорит, – важно ответила женщина.
   – Значит, ты училась и искусству исцеления в «доме жизни»?
   – Этому я главным образом и училась. Но боги распорядились так, что я была взята из храма, чтобы читать сказки маленькой дочери фараона. Кто-то посчитал, что это лучшее для карлицы.
   – Так ты из-за меня была лишена любимого занятия? О, Хеметра, если бы я знала об этом раньше!..
   – Я не жалуюсь на свою судьбу, – неожиданно добро улыбнулась карлица. – Ты была забавной госпожой в детстве, дерзкой и строптивой шалуньей в юные годы, но всегда отличалась искренностью и была обычно снисходительна к тем, кто ниже тебя. Поэтому говори со мной без утайки о своем затруднении, госпожа. Если я хоть чем-то могу помочь тебе, я это сделаю с превеликой радостью.
   Внимательно выслушав рассказ принцессы, Хеметра задала несколько нескромных вопросов, а затем подтвердила опасения девушки. А когда та спросила, преодолевая смущение, нельзя ли как-то избавиться от недуга, что случился так некстати, карлица неподдельно возмутилась.
   – Госпожа, как ты можешь думать о таком! Это величайший из всех грехов, который только может совершить женщина! Если боги посылают новую Ба в надземный мир, как можешь ты противиться их воле, убивая плод, из которого произрастет его Хат? Разве можешь ты знать, какую судьбу предуготовили ему боги? И ведь он – будущий твой ребенок – не простой смертный: в нем твоя кровь, кровь твоих славных предков, причисленных к сонму богов!..
   – Но что же мне тогда делать, Хеметра?! – крикнула в отчаянии принцесса. – Что я скажу об этом ребенке моему отцу и моему будущему мужу?!
   – Скажи Владыке правду! – твердо ответила Хеметра. – Твой отец мудр и милосерден – и не поступит неправосудно. Не ты первая принцесса, зачавшая ребенка до брака. Случалось и до тебя подобное с царскими дочерьми.
   – Правда? – удивилась принцесса.
   – А как ты думала?
   – Кто, например?
   – Таких было много. Но самая известная из них – дочь славного царя Менкаура Хенткаус. 
   – Чем же она была известна – неужели только своим позором?
   – Она была известна тем, что несколько лет правила Та-Мери как полновластная царица, пока подрастали ее два малолетних сына! 
   – Неужели такое возможно, чтобы Великим Домом правила женщина? – еще больше изумилась принцесса.
   – И такое случалось. Просто об этом не принято говорить. Сама понимаешь – почему. А «позором» этой девушки стало несчастье, в котором она не была виновата. Ее отец не имел сына-наследника, чтобы выдать за него свою дочь. Вернее, его единственный сын умер еще в отрочестве.  Вот принцесса в отчаянии и стала встречаться со своим родственником, не пожелав стать женой собственному отцу. Да, не смотри на меня так удивленно! В древние времена Владыки часто брали в жены собственных дочерей, если не находили им достойных мужей.
   – Какая мерзость! – возмутилась принцесса – А что стало с ее ребенком?
   – Это была, по счастью, девочка. А после ее отец смилостивился, смирившись с тем, что уже не сможет иметь сына, и позволил дочери сочетаться браком со своим возлюбленным, чтобы хотя бы через нее дать державе наследников крови. Но будущей владычице Та-Кемета было поставлено условие, что ее муж никогда не воссядет на престол Великого Дома… Видишь, как бывает? Так что, если и есть вина на ком, то на тебе. Хотя, на самом деле, все это – провидение богов. Только Боги знают тайну рождения и смерти людей!
   – Так это – твой совет?
   – Это мое тебе наставление как бывшей жрицы богини Нейт – матери всего сущего. И если б была жива твоя мать, я уверена, она посоветовала бы тебе то же. Повинись перед отцом – и пусть он разрешит все твои сомнения.

   Никогда прежде принцесса Нефрусебек не видела отца в таком жалком состоянии. Нет, он не разгневался, услышав признание дочери, не стал бранить, не угрожал жестоким наказанием, к чему она была готова. Он сидел в своем кресле обмякший, словно тряпичная кукла, уронив обессиленно голову на грудь, и беззвучно плакал. И эти слезы были для нее так неожиданны, так ранили ее сердце, полное любви к отцу, что она предпочла бы скорее умереть, чем видеть грозного Владыку Великого Дома в таком унижении. Она поняла, что в этот самый миг безвозвратно потеряла не только любовь отца, но даже его уважение. Она бросилась к его ногам, зарыдав во весь голос, стала истово целовать колени, но отец отпрянул от нее, как от прокаженной, прикрыв лицо руками, чтобы не видеть ту, кого он прежде боготворил и ради кого только и боролся со смертью.
   – Уйди! – вскрикнул Владыка, задрожав всем телом, словно от отвращения к ее прикосновениям. – Прочь с моих глаз, распутница! Я не желаю больше никогда тебя видеть!
   И не обращая более внимания на мольбы о прощении рыдающей дочери, Владыка, пересилив слабость, встал со своего места и вышел, пошатываясь, в соседнюю комнату.

   Утром за ней пришли стражники с приказом немедленно явиться во дворец. Она взяла с собой только Хеметру, которая всю ночь успокаивала, как могла, несчастную девушку, уверяя, что гнев Владыки был лишь проявлением его великой любви к своей дочери, и что в сердце истинно любящего всегда найдется место для прощения. К своему удивлению, в кабинете Владыки она нашли лишь чати Амени и своего деда Хнумхотепа.
   – Где мой отец? – испугалась за здоровье Владыки принцесса. – Я хочу его видеть!
   – Он пока не желает видеть тебя, принцесса. Он поручил поговорить с тобой нам. Ты должна его понять, – ответил чати с улыбкой, которая была чуть сдержанней, чем обычно.
   – Если это правда, то о чем мне с вами говорить? Просто сообщите мне о наказании, которое отец назначил своей несчастной дочери – и я приму его со смирением, каким бы жестоким оно ни было.
   – Ты уже наказана богами за свою дерзкую опрометчивость. А теперь нам всем приходится думать о том, как бы твое наказание не стало бедой для Великого Дома. Но скажи нам для начала, уверенна ли ты в своем подозрении?
   – Да… почти, – стыдливо опустила голову принцесса.
   – Как ты, неопытная девушка, можешь знать это наверняка?
   – Я рассказала о своем недуге женщине, которая живет в моем доме, Хеметре. Она когда-то училась в храме Нейт и разбирается в лекарском деле.
   – Вот как? И что эта женщина тебе посоветовала?
   – Она сказала, что я должна открыться во всем Владыке, понадеявшись на его милостивый суд. И еще она сказала, что противиться воле богов – великий грех.
   – Что ж, она дала тебе разумный совет! – удовлетворенно улыбнулся чати. – А больше ты ни с кем об этом не говорила?
   – Нет. Я не была уверена, и по-настоящему испугалась лишь в день празднеств, когда мне стало нехорошо в Храме.
   – Значит, срок совсем небольшой, – тихо, как бы про себя отметил чати. – Вот что мы решили о тебе, посоветовавшись между собой. С этого дня ты должна оставаться во дворце Владыки. Для тебя уже подготовлены комнаты в покоях твоего жениха. Мы думаем, что из-за нависшей над Великим Домом угрозы от бунтовщиков, следует ускорить твою свадьбу с фараоном Маахерурой. Это событие будет ясным знаком для народа Та-Кемет, что Великий Дом стоит, как и прежде, непреступной крепостью над Обеими Землями и ничто не может пошатнуть его могущества.
   – Но как это возможно в моем положении? – смутилась принцесса.
   – А кто знает о твоем положении, кроме нас? – вмешался Хнумхотеп. – И мы сделаем вид, что не знаем. Народ ждет этой свадьбы. И потому ее никак нельзя сейчас отменить. А после, когда все успокоится, мы придумаем, как устроить, чтобы и впредь никто ничего не узнал. Свадьба состоится в день праздника Ипет-Сут. Фараон уже извещен и дал согласие. Но если ты отказываешься выполнить свой долг перед Великим Домом, скажи это сейчас!
   – Если это решение моего отца, я готова его исполнить. Но я недостойна такой милости от него, – впервые за весь разговор подняла голову принцесса.
   – Это не милость, принцесса, – снова заговорил чати. – Это обязанность, которую накладывает на тебя Великий Дом. И от того, как ты исполнишь эту обязанность, зависит не только твоя судьба! Так каков будет твой окончательный ответ?
   – Передайте моему отцу, что я готова сделать все, чтобы снова заслужить его любовь и доверие.
   – Решено! Тогда тебе следует немедленно отдать распоряжение о слугах твоего дома. Ты понимаешь, о ком я говорю?
   – Понимаю, многомудрый Амени. Я как раз намеревалась отправить своего слугу в Нарет-Хенетет. Я обещала ему небольшой надел земли в моей наследной вотчине за верную службу. И еще я хотела отдать ему в жены свою служанку – Афири.
   – Нет! Это невозможно! – резко возразил чати. – Этот человек должен навсегда исчезнуть из твоей жизни!
   – Я требую пощадить его! Это мое последнее желание! Будь же милосерден, Амени! – упала перед ним на колени принцесса.
   – Внученька, ты не в том положении, когда можешь чего-то требовать, – грустно заметил Хнумхотеп. – Смирись!
   – Никогда! – вскочила на ноги принцесса. – Если Владыка отказывается выполнить последнюю просьбу своей несчастной дочери, то и я отказываюсь от данного ему слова! Так ему и передайте!
   – Ты сделаешь все, что тебе скажут! – жестко ответил чати и тоже поднялся на ноги. – А что касается твоего слуги, о нем уже принято решение. Фараон Маахерура даровал ему за верную службу должность стольничего и назначил годовой оклад. Ты желаешь наделить его землей? Если фараон найдет необходимым, он сам щедро одарит своего слугу из собственных наделов. Ты хочешь выдать за него свою служанку? Это твое право. И в этом мы тебе не можем отказать. Что касается тебя, то с этого дня твою судьбу решает не твой отец, а полноправный Владыка Обеих Земель Аменемхет Маахерура! Вот и думай, принцесса, как тебе впредь добиваться желаемого и что для этого необходимо делать. А пока – иди! В покоях тебя уже ждет твоя новая Первая Подруга. Постарайся смиренно следовать ее указаниям во благо себе и Великому Дому – и ты, возможно, снова заслужишь наше доверие и любовь.
   8
   В сорок шестой год правления фараона Нимаатра, или во второй год правления фараона Маахерура, в шестнадцатый день месяца Техи сезона ахет в храме Исиды столицы державы Иттауи был подписан свадебный договор между молодым фараоном и его сводной сестрой принцессой Нефрусебек. Торжество по случаю бракосочетание было обставлено по-царски пышно, но оказалось не столь многолюдным, как следовало бы ожидать, принимая во внимание важность события для упрочения пошатнувшегося положения Великого Дома: в храме присутствовали лишь члены Семьи и не больше пяти десятков избранной придворной знати. После обычной молитвы в честь богини-покровительницы, едва грянула музыка и хор затянул сладостный мотив свадебной песни, «хранитель сокровищ» досточтимый Хнумхотеп взял под руку невесту, стоявшую до этого, скромно опустив голову, рядом с мачехой, и торжественно подвел к жениху. Кое-кто из гостей при этом невольно скосил взгляд в сторону Владыки, хмуро наблюдавшем за происходящим из своего кресла. Неужели старик действительно настолько слаб, что не в состоянии выполнить отцовский долг в отношении любимой дочери на этой церемонии, думали иные, или правы те, кто говорят о некой жуткой ссоре между ним и принцессой?
   Но вот чати Амени, взявший на себя почетную обязанность судьи, начал зачитывать свадебный договор – и внимание гостей единодушно обратилось к этому важному документу. Грамота была пространный, поскольку включала в себя длинный и весьма подробный перечень подарков жениха своей богоданной невесте, и первыми в списке шли обширные имения со всеми постройками, стадами скота, приписанными к имениям «царскими слугами» и рабами, мебелью и даже кое-какой ценной утварью. Потом шел список драгоценных украшений – корон, диадем, ускхов, жемчужных бус, браслетов, колец с каменьями и серег, счет которым велся на десятки. Среди особо ценных подарков были отмечены новый золотой трон Великой Супруги и ее личный корабль. Был в договоре и важный пункт о сумме выкупа невесты у ее семьи. Разумеется, эта символическая статья была лишь данью традиции, – никаких десятков киккар золотом фараон их общему с Нефрусебек отцу не передавал, – но на простых людей, когда договор зачитывался на площадях столиц септов, эта гигантская цифра должна была произвести должное впечатление. Отдельно приводилась сумма годового содержания двора принцессы. Эта цифра тоже была в некотором роде условной и зависела главным образом не столько от щедрости фараона и требовательности будущей царицы, сколько от личных отношений между нами, как они складывались после брака. И наконец, в специальной статьей особо подчеркивалось, что ничего из подаренного женихом своей невесте не может быть вытребовано обратно, даже если супруги в будущем по каким-то причинам разойдутся.
   Словом, это был стандартный брачный договор, ничем почти не отличавшийся от тех, что заключали простолюдины, если не обращать внимания на воистину царскую щедрость жениха. Но в то время как простолюдин редко мог впоследствии оспорить в суде статьи договора, и вынужден был считаться с законными правами супруги, волю фараона в отношении своих жен не могла ограничить никакая грамота. Все это понимали, в особенности невеста, которую, казалось, совершенно не интересовал документ, зачитываемый чати. Она неподвижно стояла рядом с женихом, почти уже мужем, бледная, но прямая как струнка, в то время как молодой фараон, которого явно тяготила эта затянувшаяся процедура, непрестанно переминался с ноги на ногу, оглядывался нервно по сторонам и тяжело сопел под тяжелым, усыпанным золотом нарядом, напоминающим халат с укороченными рукавами. Но вот чати закончил читать грамоту и пригласил жениха с невестой поставить под ней печати, а как только это было сделано, вручил им обручальные браслеты. Первой надеть массивный золотой браслет на правую руку фараона, выше локтя, должна была принцесса – и она с этим справилась довольно ловко. А вот когда то же самое должен был проделать с левой рукой принцессы фараон Маахерура, он действовал столь неуклюже, что невольно защемил тугим браслетом нежную кожу девушки так, что та даже слегка вскрикнула от боли. Браслет предательски выпал из рук растерявшегося фараона и, глухо позвякивая, покатился по каменному полу. Кто-то из прытких гостей на лету подхватил обручальный браслет, услужливо подал чати, а тот, деланно улыбаясь, словно удачной шутке, вновь передал его в руки жениха.
   Этот забавный эпизод несколько развеселил публику, которая нашла наконец-то повод пошушукаться. Но еще большая неожиданность, совсем уже неприятная, случилась, когда, осыпаемая лепестками маков, новобрачная царская чета пошла уже к выходу сквозь узкий ряд гостей. Невеста вдруг резко остановилась, а затем, круто развернувшись, бросилась к креслу, где все это время сидел в тени глубокой ниши ее отец – и пала перед ним на колени. Фараону Маахеруре, явно недовольному выходкой царицы, ничего не оставалось, как последовать примеру супруги. Престарелый Владыка, на которого были теперь устремлены все взоры, тоже, казалось, был смущен поступком дочери, пребывая несколько томительных мгновений в нерешительной неподвижности, но затем все же возложил руки на головы своих детей, милостиво благословляя их брак. Девушка расплакалась, что было совсем уже неприлично, и крепко обхватила руками колени отца, сотрясаясь всем телом от горьких рыданий, пока служанки не спохватились броситься к царице, оторвать насильно от Владыки и увести.

   Через три дня после царской свадьбы, в Шетете, столице септа Та-Ше, тоже прошла брачная церемония. Это был небольшой храм Себека, один из многих в городе, где особо почиталось свирепое речное божество. Женихом был рослый сероглазый чужеземец по имени Себекнеб, а невесту, завидную красавицу, звали Афири. Имена эти ничего не говорили провинциальному жрецу, пока он не развернул грамоту с брачным договором, который пара принесла с собой, и не увидел на папирусе золоченую печать Великого Дома. Здесь жрец сразу понял, кого привела в его храм своенравная судьба.
   Договор был коротенький – в нем упоминался лишь участок невозделанной земли с домиком на северном берегу Озера, пожалованный молодоженам в качестве свадебного подарка самим фараоном. Правда, надел был значительным – в целых тысячу сетхат!  Но что было странно, участок был выписан не на жениха, что было бы естественно, а передавался паре в общее пользование, а в случае развода должен был полностью перейти супруге.
   Этому чужеземцу явно повезло с женушкой, отметил про себя жрец, хотя и придется ему теперь крепко за нее держаться и во всем потакать, если не хочет он лишиться вместе с женой богатства. Может от этих унизительных мыслей жених и простоял всю церемонию с таким скорбным лицом, словно присутствовал на собственных похоронах, в то время как лицо красавицы-невесты прямо таки светилась от радости? Впрочем, жреца не особо волновала дальнейшая судьба этой пары. Ему хорошо заплатили за услуги, а невеста вдобавок еще и пожертвовала целых два дебена золотом в пользу храма. Вот и пусть будут счастливы, думал жрец, если у них получится. Оба молоды, красивы, обеспечены по милости нового Владыки – чего ж им еще желать? А что лишились они высокого положения при дворе, так по нынешним временам это даже лучше. Вон, говорят, объявился все же князь-бунтовщик, которого все уже считали сгинувшим в пустыне. Возник неожиданно ранним утром с большим войском перед воротами Хема, словно вырос из-под земли, – и сходу, почти без боя, взял город. И теперь сидит там бунтовщик, объявив себя самозвано наместником Та-Меху, и шлет гонцов по всем септам Земли Тростника, чтобы слали ему отныне дань положенную Великому Дому, а главное – воинов отборных для его армии. А молодой Владыка, узнав о дерзком вызове самозванца, отдал своему главнокомандующему Микере приказ тоже собирать великое войско, чтобы идти на бунтовщиков, и будто бы даже сам готовится возглавить армию. И что будет дальше, чем обернется эта кровная вражда – одни боги знают.

   Прежде чем ехать в свое поместье, молодоженам пришлось наведаться еще в канцелярию нового номарха земли Та-Ше. Здесь офицер стражников, сопровождавших Лота с его новообретенной супругой и людьми, отдал папирус на владение имением старшему писцу, чтобы тот занес в свои свитки имена новых землевладельцев. И еще он вручил писцу тайное послание за подписью самого чати с предписанием следить за всеми действиями господина Себекнеба, не допуская без особого разрешения его отъезда за пределы септа. Выйдя из канцелярии, офицер вежливо распрощался с молодоженами, пожелав им удачи, – и небольшой караван из пяти ослов, на которых было навьючено скромное приданное невесты и продукты, тронулся в путь. А людей в караване тоже было пятеро: Лот с женой, девочка по имени Хити, Звулун и Хазани, которого лишь накануне выпустили из царских застенков.
   9
   За Аврамом с его людьми Лот отправился лишь через четыре дня – пришлось прежде основательно поработать, обживая новенький домик из двух комнат: устроить очаг, заготовить дрова и натаскать запас воды из озера. Эти четыре дня вынужденной задержки и сыграли с ними злую шутку.
   Приехав в поместье Упуау в сопровождении Хазани, Лот к своему удивлению узнал, что бумага, которую ему пожаловали на вывоз людей, устарела вследствие непредвиденных событий. Оказалось, что из-за ареста хозяина поместья, обвиненного фараоном Маахерурой в государственной измене, на все его земли, людей и скот также был наложен арест – и они перешли до суда в собственность казны, а распоряжаться всем этим добром был поставлен новый управляющий. А причиной ареста некогда славного жреца стало бедствие, случившееся с Лаперо-Хунтом.
   По каким-то необъяснимым причинам, задвижки, которые должны были сбросить воду из затопленной Сокровищницы в подземную пещеру, не сработали. А когда попробовали откачать воду вручную, обнаружилось, что вода не только не убывает, но даже пребывает. Произойти такое могло лишь по одной причине: стены Сокровищницы дали трещины и сквозь них в подземелье Храма, построенного в самой низкой точке котловины, начали поступать грунтовые воды. А после произошло самое ужасное: пол Сокровищницы, не выдержав тяжести пребывающий воды, обрушился – и несметные богатства Великого Дома были погребены в глубокой пучине подземной пещеры. Как только это произошло, разъяренный фараон и приказал схватить всех, кто был причастен к строительству Храма, и одним из первых взяли несчастного изобретателя.
   – Пойми меня, славный Себекнеб, – сказал Лоту новый управляющий, оказавшийся весьма любезным в обращении пожилым писцом, – я не могу уважить твое желание вывезти из поместья дарованных в твое владение людей. Вот передо мной две бумаги. Одна написана в канцелярии чати и под ней подпись старшего писца. Она подтверждает твои права на владение частью людей, приписанных к поместью изменника. А вот вторая. На ней печать самого «хранителя сокровищ» достославного Хнумхотепа. В этом письме мне предписывается наложить арест на все имущество изменника, включая людей, сделать полную опись и послать ее ко двору в ожидании дальнейших распоряжений. И вторая грамота – заметь! – написана на три дня позднее. И что бы ты сделал на моем месте?
   – Я тебя понимаю, почтенный, – ответил Лот, стараясь сохранять спокойствие. – Но и ты пойми, для меня эти люди не просто работники. Они – люди моего рода! Среди них находятся даже мой почтенный дядя с супругой! И главное – они никогда не принадлежали хозяину поместья. Они – свободные люди, которые нанялись к нему на работу по собственной воле!
   – Я верю тебе, почтенный Себекнеб! Но ведь это надо еще доказать, что они свободные люди. А как это сделать, если подлый управляющий со своим помощником сбежали и все папирусы, где велся учет дел в имении, сожгли? А знаешь ли ты, что помощник управляющего оказался братом ханаанца Дитана, примкнувшего к бунтовщикам?.. Не знаешь? А так и есть! И разве посмею я действовать в таком щекотливом деле по собственной воле?
   – И что же мне делать?
   – Тебе необходимо обновить папирус! И лучше, чтобы на нем стояла печать самого чати. Вот тогда возвращайся и я с радостью тебе помогу.
   – Понятно, – хмуро отозвался Лот, смирившись с тем, что это окончательный ответ. – Могу я хотя бы повидаться с родными?
   – Разумеется, господин. Можешь даже заночевать у них, если тебе так удобнее. Или будь моим гостем на сегодняшнюю ночь.

   Лота в стане встретили с огромным воодушевлением – как избавителя. Люди последние дни пребывали в страхе за свои судьбы. Поговаривали, что их могут разъединить и отправить по разным имениям. Лот, как мог, постарался успокоить людей, пообещав, что вскоре всех их заберет отсюда на новые земли, дарованные ему самим фараоном, но, судя по разочарованным лицам, ему не очень поверили.
   – Как вы вообще? – спросил он у Аврама, когда они оказались в шатре.
   – Не работаем уже два дня, – хмуро ответил Аврам, словно это беспокоило старца больше всего. – А ты как?
   – Не рассказывай ничего, братец! – потребовала весело Сара, копошащаяся в углу у сундуков. – Я сейчас быстренько приготовлю угощение, тогда все и расскажешь.
   Закончив с приготовлениями, Сара куда-то убежала, но вскоре появилась с девочкой, которую ввела за руку, а вслед за ними в шатер застенчиво зашла Хавива.
   – Вот и мы, – улыбнулась Сара и подтолкнула девочку к Лоту.
   – Неужто это моя Хана? – изумился Лот, любуясь красивой светловолосой девочкой лет четырех. – Ну, иди сюда, милая! Иди, я тебя обниму.
   Но девочка испуганно отпрянула от распахнутых для объятий рук, отбежала и уткнулась в подол рубашки матери.
   – Не узнала она тебя, – смутилась Сара. – Но ничего, теперь ведь вскоре вместе жить будете? Вот и привыкнет понемногу.
   За скромным ужином, как ни старалась всех подбодрить Сара, все больше неловко молчали. А когда, уже подав травяной отвар, она попросила Лота рассказать о себе все подробно, он совсем растерялся.
   – Да что рассказывать? Служба как служба. Был телохранителем у принцессы, о чем вы уже знаете. Вот разве что рассказать о дворце фараона – как там все устроено красиво, словно в сказках? Или про охоту на Озере?..
   И Лот стал рассказывать обо всем, что могло показаться занимательным, старательно избегая даже намека на свои особые отношения с принцессой.
   И пока он говорил, Сара сияла от гордости за брата, добившегося так многого в чужой стране, маленькая Хана незаметно перебралась к нему на колени, Хавива почему-то все больше мрачнела, а Аврам сидел со скучным лицом, словно ожидая, когда же его племянник закончит сочинять свои сказки и можно будет начать серьезный разговор.
   – Так ты говоришь, землю получил за свою службу? – спросил он, как только Лот замолчал.
   – Да, дядя. Большой надел. Только вот земля совсем невозделанная и много на ней надо поработать, прежде чем начнет она нас кормить, – ответил с готовностью Лот.
   – А жить на что, пока устроимся?
   – Есть у меня золото. Дал мне фараон на подъем хозяйства целых пятьдесят дебенов золотом! И еще назначил годовое жалование немалое.
   – Так ты теперь, стало быть, богач? – усмехнулся Аврам – А ведь с таким богатством и уйти можно – в Ханаан. Что нам проку в земле твоей? Посмотри на участь хозяина нашего бывшего – мисирца. Уж куда как хорошо жил. И что с ним стало?
   – Не получится у меня уйти, пока числюсь я на службе у фараона, – вздохнул тяжело Лот. – И еще я должен признаться вам – все равно узнаете – женила меня принцесса на своей служанке. Не хотел я этого, но пришлось принять эту участь.
   – Вот оно как? – совсем уже недобро усмехнулся Аврам. – На мисирке женился? Тогда все понятно.
   – Да, так вот получилось. Но если ты, дядя, твердо решишь уйти, я сделаю все, чтобы помочь вам – и золото дам, и бумагу подорожную постараюсь выправить.
   – Ладно, видно будет. Постарайся для начала вызволить нас отсюда. Сделаешь, значит – не напрасно службу служил своей принцессе. Она ведь теперь уже царица, как мы слышали? Вот и попроси ее за нас.
   – Обещаю, дядя, что не будет мне и дня покоя, пока не соберу я всех наших на одной земле! Клянусь тебе в этом! – горячо заверил Лот.

   Ночевал он в шатре у Аврама, где ему постелили за занавеской. А утром снова пошел к управляющему и взял с него слово, что не станет тот беспокоить Аврама с его людьми, пока Лот будет за них хлопотать. В тот же день они с Хазани отправились в Шетет, а на следующий день, подав через канцелярию номарха прошение на имя чати Амени, поспешили в имение.
   10
   Царица Нефрусебек так быстро освоилась со своим новым положением, что придворные только диву давались. И особенно удивляло, что фараон Маахерура был не просто доволен бурной деятельностью супруги, но даже, казалось, ее поощрял. Она не только властно правила двором, устраивая его по собственному безупречному вкусу и строгому разумению, но и принимала живое участие в правлении Великим Домом, постоянно восседая рядом с мужем и на приемах и на собраниях Великого Совета. И хотя царица не вмешивалась при вельможах в обсуждение государственных дел, предпочитая многозначительно молчать, было понятно, что все свои решения фараон заранее с ней обговаривал и что выносились они не без ее одобрения. У фараона даже вошло в привычку иной раз прямо так и заявлять своим придворным советникам: «Мы с Великой Супругой посоветовались и решили!..».
   Великая Мать Нетепти ходила сама не своя. Она не могла понять, как эта плутовка сумела столь ловко прибрать к рукам ее робкого и недалекого сыночка, что тот стал вдруг таким решительным в действиях и находчивым на готовые ответы. Она даже заподозрила колдовство – и решилась сама к нему прибегнуть, но только зря потратилась на жрицу-заклинательницу: тайная магия никак не помогла – и ее сын с каждым днем все более подпадал под влияние жены. Тогда она попробовала снова приманить его прелестями милой Хетхорхетеп. И как же она была поражена, когда фараон, возмущенный предложением, деликатно переданным через одного из доверенных слуг, так взбесился от ярости, что чуть не избил услужливого юношу, а после еще явился в ее покои и строго отчитал.
   – Я горячо люблю свою сестрицу! Но сейчас, когда наши враги угрожают могуществу Великого Дома, как ты можешь думать о таких глупостях? – заявил он собственной матери. – Царица Нефрусебек не просто моя супруга! Она – мой первый друг и помощник на троне! И если бы ты знала, как она всегда добро отзывается о тебе и твоей дочери, ты бы не строила против нее козни, а постаралась заслужить ее дружбу!
   Царица Нефрусебек, очевидно, и посоветовала фараону самому возглавить армию, чтобы идти на предателя родственника. Чати Амени эта идея, которой чрезвычайно воспламенился фараон, совсем не понравилась. А Владыка, к которому царица посоветовала обратиться мужу, воинственный порыв сына неожиданно одобрил.

   Фараон Маахерура выехал к армии, сосредоточенной под Мен-Нефером,  в одиннадцатый день месяца Менхет.  Через три дня тридцатитысячная армия подошла к воротам Хема, которые оказались открытыми: не желая принимать боя со столь многочисленной армией, князь Аменанх увел своих наемников из города. По совету генерала Мекера, фараон Маахерура сделал своей ставкой Хем и выслал три крупных отряда в направлении земель Нерет-Ресет, Кем-Ур и Хека-Андж,  чтобы те разведали расположение войска беглого предателя. Поиски были значительно затруднены высокой водой, стоявшей в дельте, и недостатком лодок и барок, которые увел с собой или уничтожил хитроумный князь. После двух недель безуспешных поисков стало ясно, что войска князя или слишком далеко ушли или же рассредоточились по бесчисленным островкам, так что их едва ли можно будет найти в этом водном лабиринте, пока не спадет вода. И вдруг пришло сообщение о коварном нападении мятежников на столицу септа Хат-Мехит Джетет.  Фараон уже отдал приказание готовить армию к походу, когда из Иттауи прибыл в ставку гонец с тревожным сообщением, что престарелый Владыка впал в беспамятство и, возможно, доживает последние часы. Фараону пришлось отдать распоряжение отложить поход и заняться пока укреплением близлежащих земель, а самому срочно отбыть на корабле в столицу.

   Великий фараон Аменемхет Нимаатра скончался в тринадцатый день месяца Хут-Херу,  в сорок шестой год своего беспорочного царствования. Смерть его оплакивал весь Та-Кемет, ибо он был воистину отцом и благодетелем детей Птаха, оставившим по себе в вечности благодарную память потомкам своим мудрым правлением, военными подвигами и величественными храмами, построенными в честь богов-хранителей Обеих Земель.
   Он очнулся ненадолго лишь за два дня до смерти, успев собрать вокруг себя домочадцев, чтобы завещать им хранить единство Великого Дома и верность друг другу. Затем он говорил с каждым из них по отдельности, наставляя и благословляя, а последним снова вызвал сына. Он просил его, если возможно, примириться с князем Аменанхом, отдав ему в жены Птахнефру и номархство в Уасете, а если тот откажется, захватить его в плен, запереть в одной из крепостей, но не лишать жизни. Но последние его слова к сыну были о любимой дочери Нефрусебек.
   – Что бы ни узнал ты о своей сестре и супруге, сын мой, – сказал умирающий фараон, – не суди ее строго. Не наказывай ее, отсылая от себя, ибо лишь вместе вы способны удержать Великий Дом от гибели. Обещай мне это, чтобы я мог спокойно закрыть глаза и уйти в царство Осириса! Обещай с чистым сердцем!..

   Мятежный князь Аменанх первым прислал письмо примирения с выражением соболезнования и предложением приостановить военные действия на все семьдесят дней великого траура, пока сах  упокоившейся души фараона Нимаатры не будет заключена в свою вечную обитель. Великая Царица в негодовании назвала это послание лживым, напомнив супругу о подлом покушении князя на жизнь их отца, ровно как и на жизнь самого фараона. Она также была решительно против какой-либо сделки с князем и требовала отдать приказ генералу Мекере немедленно атаковать Джетет. Но фараон, вновь как-то сникший после смерти отца, которая произвела на него гнетущее впечатление, склонился к мирному решению, в чем его поддержал и чати Амени. Они впервые сильно поссорились – и царица в гневе крикнула в лицо мужу слова упрека при посторонних:
   – Ты еще пожалеешь и жестоко поплатишься за свою нерешительность! Ты пытаешься быть милосердным, но знай, что совершаешь непростительную глупость, которая погубит Великий Дом!
   Уязвленный незаслуженной обидой, фараон Маахерура сам продиктовал ответное письмо, в котором не только пообещал князю в жены сестру и Уасет в наследное владение, но еще и пятьдесят киккар золотом в восполнение понесенного урона от брошенного в поспешном бегстве имущества. Однако встречное предложение князя просто взбесило фараона – этот наглец потребовал наследное наместничество в Та-Меху в придачу к принцессе Птахнефру и двести киккарам золота в качестве приданного! Отдать низшему в роду полдержавы – значило признать его права на трон законными! И откуда было взять фараону столько золота, когда большая часть богатств Великого Дома была безвозвратно утеряна вместе с Сокровищницей? Царица оказалась права – и это еще больше злило фараона. Но он, из-за глупого упрямства и обиды на супругу, решил все же отложить наступление. И как раз в эти дни Великая Мать Нетепти и постаралась использовать раздражение фараона на его супругу, как бы с радостной настойчивостью указывая сыну на беременность Царицы, начавшую проявляться уже достаточно явно. Фараон поначалу не понимал или не хотел понимать намеков матери. Беременность, в которой принцессе пришлось признаться, стала даже причиной их примирения. Одно его все же неприятно настораживали смущение и сдержанность, с которыми царица принимала его усилившиеся знаки внимания, и намеки матери, становившиеся день ото дня все бесстыднее. Тут он и вспомнил последние слова отца.

   Погребение состоялось в шестой день месяца Рекех-Вер.  В этот день разразилась такая страшная буря, какой не могли припомнить на своем веку самые дряхлые старцы Та-Кемет. Пронзительный северный ветер налетел на погребальную процессию неожиданно, когда она уже была на пути к царской гавани. Ветер срывал плащи и ритуальные маски с испуганных вельмож, идущих в первых рядах, его рев заглушал вой сотен плакальщиц, а волны, поднявшиеся на Великой Реке, едва не опрокинули людей с трапа, когда на погребальную лодку стали грузить саркофаг. Затем пошел проливной дождь – и ветер немного утих. Но стоило ладье причалить, ветер задул с еще большей силой, так что погребальную процессию пришлось вести под прикрытием огромных солдатских щитов до самой пирамиды.
   Это был дурной знак. Боги явно за что-то разгневались на Великий Дом. И нашлись люди, которые подсказали фараону – за что именно.
   Вернувшись во дворец злым и напуганным, фараон отдал приказ увезти царицу Нефрусебек в ее наследное имение в Нарет-Хенетет. Немедленно! Царица пыталась сопротивляться, убеждала чати Амени отговорить его внука от безрассудного поступка, – и тот не раз ходил к фараону с увещеваниями, – но фараон был неумолим. Через два дня царице Нефрусебек пришлось покинуть Иттауи, чтобы отправиться в изгнание. А через неделю фараон Маахерура отправился к войскам в Хем.

   В сражение под Джететом армия фараона наголову разгромила войско мятежного князя Аменанха, но самому князю каким-то чудом снова удалось бежать.
   Вернувшись с победой в Иттауи, фараон справил пышную свадьбу с принцессой Хетхорхетеп.
   И в ту же ночь, когда принцесса Хетхорхетеп впервые взошла, уже как царица, на брачное ложе Великого Дома, другая принцесса – несчастная Птахнефру – покончила с собой, отведав в последний раз в жизни сладкую булочку, пропитанную ядом песчаной эфы.
   11
   Папирус из Иттауи, подтверждающий право господина Себекнеба вывезти людей из поместья опального Упуау, пришел лишь через два месяца – царица все же успела оказать помощь своему бывшему возлюбленному, прежде чем была с позором изгнана из дворца.
   Как шепнул ему один писец в Шатете, какой-то влиятельный чиновник в ведомстве «хранителя сокровищ» тормозил по своей инициативе рассмотрение прошения Лота – видно имел в этом деле собственный интерес. Этот же писец, которого Лот по совету смышленого Хазани «заинтересовал», намекнул Лоту, что без действенной помощи Двора дело вряд ли решится в его пользу – и Лоту пришлось попросить писца составить от его имени новое прошение, уже на имя Царицы Нефрусебек. Ответа, однако, не последовало. Было написано еще одно письмо – и снова молчание. И тогда Лот обратился за советом к Афири.
   – Твои письма просто не доходят до Госпожи, неужели не понимаешь? – сказала разумная супруга. – Кто-то их перехватывает. Я сама напишу ей письмо и постараюсь через знакомых передать лично в руки Царицы.
   Так и сделали.
   За эти два месяца Лот много раз наведывался в поместье, чтобы подбодрить Аврама и снабдить людей продуктами. Жизнь на некогда цветущей земле замерла. Работников, из числа приписанных к поместью «хемуу» и рабов, понемногу куда-то вывозили. Никакие почти работы в поместье давно не велись – и молодые посевы на полях уже начали гибнуть, деревья в большом саду чахли на глазах, а грядки обычно ухоженного огорода заросли сорняками. И разумеется, людей Аврама управляющий даром кормить не собирался. В лагере царило такое тяжкое уныние, что даже очередному приезду Лота уже никто не радовался. И что хуже всего, ему с каждым разом все труднее стало договариваться с новым управляющим о судьбе своих людей. Поначалу любезный, этот человек в разговорах с Лотом становился все более надменным и раздражительным. Лот даже попытался купить его расположение в одну из последних их встреч, но писец от предложенного подарка грубо отказался и заявил, что если в ближайшее время господин Себекнеб не сможет получить необходимый папирус, ему придется уступить требованиям чиновников из ведомства «хранителя сокровищ» и дать команду вывезти людей Аврама из поместья. Все что удалось Лоту – это увезти из поместья Хавиву, которая совсем разболелась, и маленькую Хану, на чем настояла Сара.
   – Забирай! – небрежно отмахнулся управляющий. – Но если ты в следующий свой приезд не обнаружишь здесь остальных, знай, что это не моя вина, а твоя!
   Были у Лота и другие заботы, кроме хлопот о людях в поместье. Они со Звулуном решили отыскать своих друзей, работавших с ними прежде в кузне, а также тех, кто еще раньше завербовался через Дитана на строительные работы. Тот же писец в Шатете пообещал им содействие в поисках.
   – Дайте мне только их имена, – пообещал писец, – и если они все еще находятся на работах в нашем септе, я их непременно отыщу. А там уж сами договаривайтесь.
   И писец действительно помог. Но отыскать удалось лишь восемнадцать из двадцати семи мужчин, и некоторых из них, оказавшихся почему-то еще и должниками перед своими нанимателями, Лоту пришлось выкупать. Судьба остальных бедолаг так и осталась не проясненной. Десятеро из этих мужчин решили вернуться к своим семьям, а восьмерых Лот с радостью принял в имении, где работы было столько, что он даже подумывал нанять батраков на базаре в Шатете, где всегда было полно обездоленных бродяг, готовых на что угодно, ради сытной похлебки и теплого крова. Удача Лота немного всех приободрила.
   А потом, наконец-то, пришел день, когда писец из канцелярии номарха торжественно вручил ему папирус с золотой печатью Великого Дома, подписанный самим Владыкой – фараоном Маахирурой!

   Переезд состоялся в конце месяца Хут-Херу. Было это непросто – перевезти более двухсот людей с их скарбом с одного места на другое. И хоть расстояние до имения Лота было не столь уж и велико, решил Лот устроить это дело основательно, купив на рынке в Шатете три пары волов с повозками и несколько ослов, рассчитывая при этом, что животные в любом случае пригодятся в имении.
   Управляющий, когда Лот вручил ему заветный папирус, показался ему несколько разочарованным таким исходом дела, хотя лицо его, расплывшееся снова в любезной масляной улыбке, выражало совершенное удовольствие. Он даже отозвал Лота в сторонку и предложил прикупить что-нибудь из поместья для его хозяйства.
   – А что ты мне предложишь? – удивился Лот.
   – Да что хочешь! Все равно ведь добро пропадает без присмотра. Вот купи хотя бы животных, пока все не издохли. Я и отдам дешево.
   Посоветовавшись с Аврамом, они решили, что дело стоящее. Но когда пошли осматривать стада, оказалось, что и выбирать почти не из чего – настолько отощал скот. Все же они выбрали с десяток волов, из самых здоровых, и три десятка коз, надеясь их откормить хоть немного и пустить на убой. Бумагу на скот, когда Лот ее затребовал, управляющий отказался давать, но чтобы сделка не сорвалась, снизил еще цену – на том и порешили.

   Жизнь на новом месте стала постепенно налаживаться. Люди, заскучавшие от безделья, с особым рвением впряглись в работу, радуясь обретенной свободе и тому, что собрались они снова все вместе. Быстро поставили шатры, огородили места для сада и овощных грядок, выстроили птичник и загоны для скота – и если по началу работы на всех не хватало, вскоре каждый сам нашел для себя занятие по душе. Лот взял на себя заботы по снабжению имения всем необходимым с рынка в Шатете. Сара с женщинами занялась огородом и садом. Звулун, отобрав нескольких парней, ходил за скотом. А другие мужчины решили на пробу вспахать землю волами, как это делалось в их родных местах, и засеять его пшеницей, надеясь, что успеют еще взойти всходы. И даже Аврам вскоре приободрился и начал выходить из шатра, покрикивая на всех и подгоняя.
   Одна Афири ни во что не вмешивалась. Ее главной заботой стало обустройство их с Лотом небольшого домика, куда она никого теперь, кроме маленькой Ханы, не пускала. Хавиву, которая жила несколько дней с ними, как только приехали остальные, она решительно отправила в шатер к ее матери. А с Сарой почему-то их отношения с первого дня не заладились. Возможно, она просто ревновала Лота к этой уже не молодой, но еще достаточно привлекательной женщине, по-женски угадывая в отношении к ней мужа нечто большее, чем родственную привязанность.
   С мужем у нее с первого дня сложилось на удивление все хорошо. Он оказался именно таким, каким она себе его и представляла – обходительным и заботливым на людях и неутомимым и чувственным, когда они оставались одни. Она старалась не вспоминать о прошлом и делала все, чтобы и ее муж не вспоминал о тех днях, когда между ними стояла другая женщина, чье явное превосходство над собой она и сейчас признавала, утешая себя мыслью, что в итоге этот достойнейший из мужчин достался ей – дочери писца. Словом, Афири была вполне довольна своим нынешним положением, хотя ее немного и смущала скромная на впечатления и грубая жизнь вдали от пышного блеска и увлекательных интриг царского двора. Но потом она разумно вспоминала, что все могло сложиться гораздо хуже – и удовлетворенно улыбалась своему скромному счастью. Если бы еще ее любимый муж подарил ей ребенка, – думала она, прижимаясь к его широкой спине по ночам, – она была бы совершенно счастлива!

   В середине месяца Нехеб-Кау вернулся из своего длительного путешествия Ханох. Он привез Лоту радостное известие, что мать его жива и здорова и находится сейчас в доме почтенного и весьма богатого покровителя в Пер-Бастеде в качестве не просто уважаемой гостьи, а чуть ли ни хозяйки. От него же Лот узнал о Рухаме, что была она на положении наложницы мятежного князя и сейчас, очевидно, разделяет с ним изгнание. Известие это обрадовало Лота, но еще больше заставила беспокоиться о ее безопасности. И еще Ханох привез золото. Ему каким-то чудом, несмотря на все превратности долгого и опасного путешествия, удалось сохранить все двадцать пять дебенов, что вручил ему при отъезде Лот.

   А потом пришло неожиданное известие об изгнании Царицы – и это повергло всех в страх и тревожное ожидание. Однако все удивительным образом обошлось: о бывшей Первой Подруге опальной Царицы и ее возлюбленном телохранителе при дворе, по какой-то странной причине, предпочли не вспоминать. И вроде жизнь в имении снова вошла в свою привычную колею, когда весь Та-Кемет всколыхнула новая весть, на этот раз – радостная: Первая Жена и Великая Супруга Владыки Маахерура разродилась мальчиком!
   Случилось это, как говорили люди, в четырнадцатый день месяца Ренен-Утет  – в самый день праздника благословенной богини Рененут, супруги бога Себек. Народ принял известие с ликованием, видя в таком совпадении счастливую примету. А Великий Дом не только не отметил событие всенародным торжеством, но даже не делал официального заявления в течение почти месяца, что было весьма странно. Откуда же мог знать народ Та-Кемет, что при дворе это известие восприняли не просто с равнодушием, а даже враждебно?
   Великая Мать Нетепти решительно потребовала от сына отречься от ублюдка, прижитого распутной его женой от чужеземца-простолюдина. О том же слезно умоляла Владыку его вторая супруга – юная Хетхорхетеп, к которой муж уже успел несколько охладеть из-за ее постоянных капризов, глупых приставаний и, главное, неспособности забеременеть. С другой стороны, за признание младенца законным сыном дружно выступили чати Амени и «хранитель сокровищ» Хнумхотеп, о чем последний, когда его вскоре лишили высокой должности, нисколько не пожалел. Главным образом стараниями чати, который указал Владыке, что будет глупо и опасно для репутации Великого Дома выносить за пределы дворца грязные подозрения в отношении Великой Супруги, фараон Аменемхет Маахерура и решился признать сына. В одном он остался тверд: этот ребенок, кем бы он ни был, никогда не получит одного из двух славных родовых имен Великого Дома, – Аменемхет или Сенусерт, – а стало быть, никогда не будет и Владыкой! Пусть этот младенец останется лишь сыном своей матери и внуком своего деда по матери, на что будет указывать и его имя – Себекхотеп!

   Таким вот образом и решил отомстить фараон Маахерура женщине, которую сам прогнал от себя, но которую втайне от всех страстно любил до конца своих дней. Ее одну. Хотя жен и женщин было у него после прекрасной Нефрусебек много – так много, что, говорят, излишняя страсть к женским прелестям и неумеренное пьянство и свели этого непутевого фараона раньше времени в могилу.
   Что касается судьбы младенца, то в свое время он все же стал Владыкой. Но Владыкой уже нового Великого Дома. И звали его Сехемра Хутауи Себекхотеп, известный в истории как основатель XIII-ой династии египетских фараонов.
Конец Второй Книги