Юрка

Гитару Юрке подарил отец, на день рождения. Мальчику было семь лет, он был высоким для своего возраста, но все же рядом с большой гитарой выглядел очень смешно. Мама и старшая сестра не могли сдержать улыбки, наблюдая, как юный гитарист, сидя на стуле, упершись ногами в пол, с трудом удерживает инструмент и извлекает какие-то странные дребезжащие звуки. Через некоторое время гитара была отложена до более подходящих времен.

Это наступило через два года. Повзрослевший, вытянувшийся Юрка быстро заиграл на гитаре. У мальчика были очень ловкие пальцы, и вскоре послушать Юрку приходили все родственники и друзья. По настоянию родителей он пошёл в музыкальную школу, где занимал первые места в конкурсах, учителя хвалили его. Даже сольфеджио, несмотря на то, что мальчик не обладал абсолютным слухом, давалось ему не так тяжело, как другим.
Но окончить музыкальную школу юный гитарист не смог. Грянула Великая Отечественная. Уже в первые дни войны Юрка стал круглым сиротой. Он бродил по деревням, играл на своей гитаре, а добрые люди давали ему кто кусок хлеба, кто картофелину—кто что мог.

Юрка зевнул и открыл глаза. А здорово он придумал, соорудить себе шалаш. Спать в нем куда лучше, чем просто на земле. Так, а где гитара? На месте, рядом с ней и торбочка, в которой с позавчерашнего дня завалялась маленькая картофелина. Больше еды нет, и надо снова идти по деревням. Юрка сплюнул. В прошлый раз немцы, которые почти в каждой деревне, чуть было не отобрали у него гитару. Насилу мальчик убежал от них. Но делать нечего, надо идти. Не помирать же с голоду.
Жуя на ходу картофелину, Юрка потащился в сторону ближайшей деревни.

Когда он почти приблизился к ней, сзади в кустах раздался шорох. Мальчик замер. Кто это? Из зарослей показался мужчина в потертой одежде.
—Мальчик, ты случайно не из этой деревни?—спросил он.
—Нет—ответил немного испуганный Юрка.
—А может у тебя там есть родственники?
—Нету.
—А зачем ты туда идёшь?
—Я сирота, хожу по разным деревням, на гитаре играю, а добрые люди помогают. Вот и сейчас иду.
Мужчина немного помолчал. Юрка исподлобья посмотрел на него. Высокий, худой, чем-то похожий на отца, в зелёных глазах затаились весёлые искринки. Вся одежда его была испачкана землёй, лицо было уставшее.
—А как зовут-то тебя, парень?
—Юра. А вас?—осмелился наконец спросить и Юрка.
—Костя я.
—Дядя Костя, а вы партизан, да?—Юрка к тому времени уже догадался, что неспроста тут прячется мужчина. Наверное, он хочет разведать деревню. А туда идти ему опасно, немцы могут заинтересоваться. Вот и хотел у Юрки узнать что-нибудь.
—Тссс. Иди, иди, мальчик. Я тебя не знаю, а  ты—меня.
—Да что вы сразу испугались. Я, может, вам помочь хочу. Чего вы в кустах торчите?
Дядя Костя с сомнением посмотрел на мальчика.
—Дело есть, хлопец. Можешь и помочь, если хочешь. Посчитай, сколько немцев в деревне, и где их пулемёты стоят. А потом до меня приходи
—Да запросто,—ответил обрадованный Юрка и поспешил в деревню...

Спустя полчаса, мальчик торопливо подбежал к кустам. "Тридцать немцев, четыре пулемёта, тридцать немцев, четыре пулемета"—повторял он, как заклинание. И вдруг замолчал. В кустах никого не было. Юрка тяжело вздохнул. Наверное, дядя Костя все же испугался, что мальчик его выдаст и ушёл в лес. "Что я, полицай что-ли",—с обидой подумал Юрка. В глазах защипало. Он так хотел помочь партизаном, а потом стать одним из них. Ведь так уже надоело Юрке одному-одиношеньку бродить по лесам и деревням, совсем одному. Хотелось быть среди людей, среди хороших, надёжных людей, быть под их защитой... Юрка тряхнул головой. Из-за этого дяди Кости он только и успел, что выпросить корку хлеба, горькую и черствую.

Вдруг мальчик услышал шёпот
—Эй, Юрка, давай иди сюда!—и откуда-то с дерева слез дядя Костя.—Ну, выкладывай, парень, что разведал. Только сперва в лес зайдём.
Мальчик охотно последовал за мужчиной, и зайдя в знакомый лес, начал торопливо рассказывать все что узнал. Дядя Костя все это записывал в маленькую книжечку химическим карандашом. Юрка окончил доклад.
—Спасибо, Юра. Выручил. Настоящий разведчик. Спасибо,—сказал дядя Костя.
—Раз я настоящий разведчик, может возьмете к себе в отряд? Все равно у меня никого нету.
Дядя Костя помолчал. У Юрки бешено колотилось сердце.
—Ладно, пойдём, парень. Может, командир и разрешит тебе остаться.
Дядя Костя зашагал по лесу, за ним торопливо шёл Юрка.

В тщательно замаскированный партизанский лагерь они пришли через час. Юрка шёл за дядей Костей, попутно рассматривая партизанский лагерь. Вот из одной землянки выходят несколько человек с винтовками за спиной. Вот какая-то женщина печёт хлеб в наспех сделанной глиняной печурке. А вот парень, лет на пять старше Юрки, чистит свой автомат.
Несколько раз мальчик даже спотыкался, засматриваясь на быт партизанского лагеря. И вот наконец, он и дядя Костя подошли к землянке командира.
—Ну, Юра, пошли что ли,—сказал дядя Костя, и вдвоём они спустились к командиру. Там Юрке после яркого солнечного света показалось, что в землянке кромешная темнота. Но вскоре его глаза привыкли, и он даже разглядел командира, сидящего за столом, а рядом с ним ещё двух человек.
—Товарищ командир, разрешите доложить!—вытянулся в струнку дядя Костя.
Командир отложил в сторону какую-то газету и стал с удивлением рассматривать Юрку.
—Докладывайте, товарищ Лебедин. Задание выполнили?
—Так точно. Деревня разведана, все данные здесь, в книжке. Но без этого мальчика я бы не смог этого сделать. Вы же знаете, обстановка там очень тяжёлая, нашу осведомительницу расстреляли немцы...
—Знаю, Лебедин, знаю. Значит, этот паренек тебе помог? Спасибо ему конечно, но зачем его было вести сюда?
—Понимаете, товарищ командир, он не из той деревни. Он сирота, бродит по разным селам, играет на своей гитаре. Совсем один на белом свете. Вот, попросился к нам в отряд, ну а я и привёл. Жалко ведь пацана, товарищ командир.
Командир пожевал губами.
—Как зовут-то тебя, разведчик?—спросил он мальчика.
—Юра.
—А откуда ты?
—Из Бреста я.
—А родные твои где?
—Папка мой лейтенантом был в Бресткой крепости. И мы в крепости жили: я, папа, мама, сестра старшая и ещё братик. Когда война началась, я у тётки был, в деревне. Маму с сестрой и братом немцы в подвалах сожгли. Огнеметами. Папа, папа сражался до конца, его тоже убили. А тётку немцы забили, в июле, за то, что она корову не хотела отдавать. Так я и остался один.
Юрка замолчал и опустил голову. Командир с сочувствием посмотрел на мальчика.
—А сколько тебе лет?
—Тринадцатый год пошёл.
Командир помолчал немного, достал папиросу, закурил.
—Ладно, Юра. Так и быть, примем тебя в отряд. А теперь иди с дядей Костей, он тебя отведет в нашу столовку. Лебедин, проследите, чтобы мальчик наелся.
—Есть, товарищ командир!—весело сказал дядя Костя и вместе с мальчиком они вышли из землянки.

Так в мае сорок второго года Юрка стал партизанским разведчиком. Внимательный, сообразительный, ловкий Юрка ходил по деревням и собирал информацию про немцев. Никто не мог заподозрить в оборванном сироте партизанского разведчика. Благодаря информации от Юры, который мог пройти туда, куда не могли попасть взрослые разведчики, было много успешных операций. Ходил Юрка и на охраняемые мосты, железные дороги. Иногда играл немцам и запоминал сколько их, иногда делал вид, будто рядом с мостом решил перекусить, и снова запоминал все.
Чтобы запутать следы иногда ходил без своей "верной помощницы", как он называл гитару.
Несколько раз он ходил в различные небольшие города: Кобрин, Барановичи и т.д.,— для связи с подпольщиками.

В свободное время Юрка охотно играл на гитаре для своих, пел военные песни. Полюбил вырезать различные фигурки из дерева, особенно птиц, которые у него получались, как живые.
Он долго просил, и ему, наконец, подарили настоящий пистолет в кобуре, с которым он не расставался, пока не надо было идти на задание. Дядя Костя, его верный друг и товарищ, учил его стрелять из пистолета. Командир по отечески относился к Юре, часто звал к себе в землянку. Троих сыновей и жену командира расстреляли немцы. Юрка чем-то напоминал ему старшего сына Володьку. Командир всегда волновался, когда мальчик уходил на разведку, но не подавал виду. Когда же Юрка возвращался, с сердца командира словно падал тяжёлый груз. И так не хотелось снова посылать мальчишку на опасные задания, но делать было нечего... Война.

В июле сорок третьего в отряд затесался предатель. Именно благодаря ему и провалилось несколько операции. Шпиона разоблачили, но поздно. Благодаря его наводке, был схвачен Юрка. Предателя повесили в лесу. И стали думать, как спасти Юру. Командир лишился сна, отказывался от еды—он знал, какие пытки применяют в гестапо, и ему было страшно—вдруг Юру замучают до того, как придёт освобождение. Закрадывалась и другая мыслишка: "А что, если мальчик, не выдержав издевательств, все же расскажет, где лагерь, и всю другую интересующую немцев информацию". Но командир гнал эти мысли от себя. Юра не таков. Он будет держаться до конца...

Юрка держался. Сперва его заперли в одной камере, где на каменном полу, залитом кровью и испаражениями, сидели и лежали около двадцати человек. На большинство из них нельзя было смотреть без страха—в крови, с вырванными зубами и ногтями, переломанными руками и ногами. Камера была наполнена стонами, руганью, тяжелым надрывистым кашлем. И здесь, посреди этого ада, сидел маленький Юрка. Ему освободили место получше, кто-то сунул сухарь. Перед лицом мальчика вставали его умершие родные. Отец в своей красноармейской форме. Он смотрел на Юрку, такой знакомый и родной. "Держись, сынок! Держись, покажи всем, что ты крепче стали!"

И вот первый допрос. Юрку привели в кабинет. Из открытого окна дул свежий ветерок, он трепал ситцевую занавеску. На столе стояла ваза со свежими полевыми цветами. И весь этот кабинет, со свежевымытым полом, был такой просторный, чистый, светлый, по сравнению с той камерой.
В конце комнаты за столом сидел толстый и на вид совсем не злой немец. Лысоватый, со складками на щеках. Он хорошо говорил по- русски. Разрешил мальчику сесть на стул, даже предложил шоколад и не разозлился, когда Юрка оттолкнул сладость.
Маленький партизан немного недоумевал. Он думал, что сразу будут бить, пытать, а тут...
—Как тебя зовут, мальчик?
Юрка молчал. "Вот, вот, началось",—подумал он.
—Ты не хочешь говорить? Впрочем, я итак знаю. Тебя зовут Юра, тебе тринадцать лет, ты из Бреста, а твои родные погибли, так?
Юрка молчал.
—А ты партизанский разведчик, и под видом попрошайки собираешь разную информацию, разведываешь деревни, мосты, железные дороги, так?
Юрка молчал.
—Ты не хочешь говорить? Ты партизан? Хорошо, мальчик, поговорим с тобой по- другому.
Немец позвонил в звонок, и в комнату зашёл ещё один гестаповец. Высокий, скуластый, светловолосый. Впрочем, Юрка не успел его разглядеть, потому что тот выбил из под него стул. Мальчик упал. Гестаповец начал избивать его. Юрка закусывал нижнюю губу стараясь не закричать, прикрывал коленями живот. Руками старался прикрыть голову. Немец бил его со вкусом, в самые неожиданные места. Несколько раз ударил под ложечку, и Юрка долго не мог вздохнуть. Толстый гестаповец с удовлетворением наблюдал за этим. Наконец он остановил избиение.
—Достаточно, Гюнтер, спасибо. Ну, а теперь, быть может, признаемся, Юра? Ты партизанский разведчик?
Мальчик молчал.
—Где находится ваш лагерь?(Немец уже знал, что шпиона разоблачили, а партизаны переменили дислокацию. К тому же, предатель пробыл слишком мало времени в отряде, и не успел многого выяснить) Какова численность вашего отряда? Сколько у вас оружия? Каковы ваши планы? Есть ли у командира семья?
Юрка молчал.

В камеру его отнесли. Мальчик был без сознания. Его долго били кулаками, потом обрывком шланга и какой-то толстой книгой. Но он не ответил ни на какой вопрос, пока не рухнул в обморок.
Очнулся Юрка уже в камере. Страшно болела грудь, ломило все тело. Тяжело было дышать. Правой ногой нельзя было пошевелить. Хотелось пить.
—Воды, воды!—прерывистым шёпотом попросил он. Но воды не было. Все в этой камере страдали от жажды.
У Юрки пересохло горло. В голове то и дело возникали заманчивые образы то речки, то чистого озера или просто большого графина с водой.

Через некоторое время мальчика снова отвели на допрос. Было уже утро, солнце почти встало. Мальчик сумел это разглядеть в окно, пока удар кулаком не заставил его упасть на пол. Снова били, долго били. Дергали за правую ногу и боль при этом была такая адская, что мальчик терял на несколько минут сознание. Потом толстый немец улыбнулся и сказал, что если мальчик не начнёт говорить, то ему воткнут под ногти иголки. Юрка в ответ только закрыл глаза. Все тело жутко болело, по ноге будто кто-то проехал тяжелым горячим утюгом, а потом и грузовиком. Было тяжело дышать, а когда мальчик кашлял изо рта капала кровь. "Дядя Федя(так он называл командира, с его разрешения), дядя Костя... Где же вы? Как болит нога! Тяжело дышать...".
Вскоре принесли иголки. Высокий гестаповец зажал худенькую руку мальчика.
—Будешь говорить? Тебя зовут Юра?—угрожающим тоном спросил толстый немец.
Юрка молчал.
Толстый немец махнул рукой и под ноготь мальчика вошла игла. Боль была ещё сильнее, чем когда дергали правую ногу. Юрка потерял сознание. Его окатили холодной водой. Очнувшись, он жадно облизал мокрые губы.
—Будешь говорить?
И снова адская, непереносимая боль...

Юрка опять очнулся в камере. Там было несколько новых человек. А может это только казалось... Мальчик закрыл глаза. Страшно болело избитое тело... Особенно нога и пальцы левой руки. Спину будто снова ударяли тяжёлой книгой. Трудно было дышать, грудь будто сдавливал железный обруч. Юрка впадал в какое-то полузабытие. Он смутно почувствовал, как его снова понесли на допрос.

На этот раз его отвели в другую, очень холодную комнату, где посередине висел большой, вбитый в стену крюк. Больше здесь ничего не было. Мальчика стали поливать ледяной водой из ведра. Потом связали руки и подвесили на железный крюк. И ушли, оставив Юрку одного.
Сначала  онемевшое тело не чувствовало боли, как выворачивались суставы рук. Потом боль нахлынула. Стал бить озноб. Мальчик стал пытаться слезть с крюка, бился, но лишь раскачивался из стороны в сторону, ударяясь о холодную стену. В конце концов силы покинули ребёнка, и он потерял сознание.

Очнулся Юрка на чем-то мягком. Было тепло, и уже не так сильно болели нога и спина. Даже дышать было немного легче. А потом мальчик услышал тихий мужской голос
—Ну, как он, Светлана Тимофеевна?
И другой, женский голос ответил
—Не лучше, Фёдор Николаевич. Он по-прежнему не приходит в себя. И немудрено, столько паренек пережил. У него три ребра сломаны, лёгкие отбиты, нога в трех местах переломана, пальцы изурудованы, руки выкручены, да ещё и обморожение...
—Бедняжка. И ведь не одного слова от него не добились! Настоящий герой. А он... Он точно выживет?
Юрка застонал
—О, очнулся, голубок.
И мальчик почувствовал, как над ним кто-то наклонился.
—Пить хочешь?
Юрка хотел пить, но сил сказать этого у него не было. Вместо этого он зашелся сильным кашлем, после которого вновь потерял сознание.

Он не знал, сколько времени он провел так, то приходя в сознание, то снова теряя его. Смутно чувствовал иногда, как его поят чем-то теплым или перевязывают. Он не знал, где он, и что с ним. Ничего не знал. И как боролись за его жизнь врачи отряда, как дежурили возле его постели командир и дядя Костя. Он метался иногда в бреду, а иногда лежал недвижимый, словно мёртвый...

Однажды Юрка, спустя много дней, все же открыл глаза. Посмотрел по сторонам, силясь понять, где же он и что с ним. Он не дома. Может, они с отцом и сестрой снова пошли в лес, на ночёвку? Но где же они? Юрка попытался позвать их, но из горла вырвался только стон. Да и никогда не ночевали они в лесу в таком странном месте. Юрка начал пугаться. Где же он? Может ещё спит?

В это время к нему подошла хирург партизанского отряда Светлана Тимофеевна.
—Юра, очнулся? Как ты себя чувствуешь? Может хочешь попить?—спросила она. Мальчик уставился на неё. Он сначала не узнал врача отряда. Светлана Тимофеевна все поняла, и терпеливо стала ждать, пока Юрка вспомнит все, что с ним произошло. Мальчик вспоминал долго. Но наконец в его память вернулись все последние события, и гестапо...
—Тётя Света?—голос его был тих и слаб, как у совсем маленького.
—Да, тётя Света. Хочешь попить немножко, Юрочка? Или, может, бульона мясного дать?
—Лучше бульон—тихо ответил мальчик.

Прошло несколько недель. Юрка потихоньку восстанавливался. Он по-прежнему все время лежал, но уже мог говорить, правда, не негромко, так как сильно уставал.
Дядя Костя изо всех сил старался развлечь мальчика, читал ему газеты с последними радостными известиями, рассказывал об успешных операциях.
—Быстрее бы я уже выздоровел, чтобы снова мог разведывать все!—сказал однажды Юрка. Дядя Костя немного смутился. Это не ускользнуло от взгляда мальчика.
—Что такое, дядя Костя? Я больше... больше не буду разведчиком?
—Командир сказал, что как только ты более-менее поправишься, тебя отправят на Большую землю.
Юрка заплакал и отвернулся к стене. Больше он не хотел ни с кем разговаривать. Он столько перенёс, столько терпел, чтобы его отправили на Большую землю. Наверное в какой-нибудь детдом.
Вечером к нему пришёл командир. Он был очень раздосаван, узнав что дядя Костя проговорился насчёт детдома.
—Юра, милый, ты не так все понял!—сказал он, заходя в землянку.
Юрка ничего не ответил и не повернулся к командиру.
—Да, я отправлю тебя на Большую землю. Но только потому что не хочу чтобы ты снова пережил подобные муки. А там тебя устроят в детдом, где заведующая—моя сестра. Она будет за тобой следить, и когда закончится война, я вернусь, заберу тебя оттуда, и будем жить вдвоём. Юра, слышишь?
Юрка не повернулся...

Спустя некоторое время Юрка очевидно все понял. Он снова начал разговаривать, расспрашивал командира и дядю Костю, да и других партизан, которые заходили к нему, про Москву, про перелёт туда, про линию фронта, в общем, всем интересовался. В том числе и своей гитарой. И с радостью узнал, что ее нашли при захвате гестапо в какой-то кладовке, и она ждёт своего хозяина в отдельном футляре, который смастерил дядя Руслан.

Вскоре Юрка уже мог и сидеть, и даже медленно передвигаться. На дворе был уже сентябрь сорок третьего года. Мальчика отправили самолётом на Большую землю, в детдом. Но там Юрка долго не задержался. Хотя и сестра командира хорошо к нему относилась, да и мальчишки не обижали, зная его геройскую биографию, Юрка рвался на фронт.

Он сбежал вместе со своей гитарой туда, на восток. Ему повезло, и он сумел добраться до линии фронта. Мальчик попал в шестьдесят первую армию, в двадцать третью стрелковую дивизию, в восемьдесят девятый стрелковый полк. Вместе с ним Юрка дошёл до Берлина. У него была своя форма, личное оружие. В боях он участия чаще всего не принимал, а помогал санитарам, развлекал бойцов игрой на гитаре. Командир роты, да и остальные солдаты, очень берегли своего названного сына, история которого всем была хорошо знакома. Однако несколько раз Юрке пришлось побывать в боях. В одном из них собственно ручно мальчик подорвал немецкий танк.

Награда у Юрки была только одна— медаль "За взятие Берлина".
После Победы мальчик отправился с одним демобилизированным солдатом в Москву, чтобы разыскать там командира отряда, который когда-то обещал усыновить мальчика. В Москве Юрка узнал, что командир погиб в июле 1944 года. А ещё, что в детдом заходил дядя Костя. И, узнав, что Юрка сбежал оттуда, на всякий случай оставил свой адрес. Мальчик нашёл своего давнего товарища. Дядя Костя усыновил Юрку. Жили они вдвоем, потому что родных у дяди Кости не было. Его мать умерла до войны. Жениться же дядя Костя не стал, потому что на фронте он потерял ногу и не хотел быть обузой не для кого. А может, не хотел расстраивать Юрку, кто знает.

Юрка окончил школу с серебряной медалью, поступил в ветеринарный техникум. Женился на девушке Даше, которая в годы войны вместе с родителями была в партизанском отряде. У Юры родилось четверо детей.

...Младшая дочь Женечка с любопытством рассматривала отцовский документ на медаль. Она недавно выучилась читать, и очень этим гордилась.
—Ле-вин Ю-рий Се-ме-но-вич. Пап, это ты, да? Я правильно прочитала?—спросила она отца.
—Да, Женя, правильно. Молодец,—ответил Юрий.
—А как звали твоего папу?
—Левин Семён Абрамович.
—Он был тоже очень смелый, как ты, да?
—Да, милая, очень.
—А маму твою как звали?—не умолкает Женечка. Рита сердито смотрит на сестренку. Папа после разговоров о своей семье всегда становится очень грустным, а она так хотела рассказать ему смешную историю.
—Мою маму звали Екатерина Владимировна, а ее девичья фамилия была Кузнецова.
—Девичья, это до того как она за твоего папу вышла замуж, да?
—Да, Женя, да...