Секретики

На соседней улице открыли фирменный магазин «Новая заря». Шла мимо. Вспомнила жуткий сервантный запах «красной москвы» – нос у меня, как у овчарки, а большинство запахов вызывают стойкий рвотный рефлекс.  Но ведь ностальгия и всё такое, к тому же недорого, да и самое время нарезать подрагивающее, студенистое с нежным жирком детством на квадратики.

Я думала, что, когда открою их – зажму горлышко пальцем и потрясу, а потом проведу по запястью – запахнет женщинами с одинаковыми химическими завивками, демонстрациями и дядьками в шляпах, гипсовыми пионерами с горнами, хрусталём в «стенках» и коврами на стенах.

 А потом раскроются ноты сердца – говорящей немецкой куклой, мишкой на севере и петушком на палочке, спущенными белыми гольфами, охапкой гладиолусов на первое сентября, варежками на резинках, мамой в зелёном кримпленовом платье и в переливающихся фиолетовыми оттенками лодочках, надетых на самые красивые ноги в мире.   

И, конечно, шлейф – накроет ситцем и голубыми тенями для век.

Но запах оказался совсем другой. Совсем. Тот я слишком хорошо помню.  Я разлила почти целый пузырёк красной москвы на ковёр – уронила открытые духи, и вся квартира пропахла столицей нашей родины. Мама ругала, отвесила оплеуху, а потом сказала, что у меня будет хороший вкус.  И угадала: я пользуюсь дорогим нишевым Том Фордом. Только она не знала, что сначала я пыталась открыть ландыш серебристый, но ландыш был новенький, ещё не открытый, с притёртой пробкой и намотанной на горлышке ниткой, в придачу - намертво приклеенной. Я попробовала отодрать нитку зубами, но с одного раза не получилось, а я всегда была нетерпеливой, поэтому — москва.

В первом классе я отлично решала задачки по математике, и не только свои, но и двоюродной сестры — Ольги, которая училась на год старше. Ты будешь математиком, предположила мама и ошиблась. А Ольга ужасно злилась, и мы даже дрались. Но я ей писала стихи. Это были очень хорошие стихи: я их не помню. Хорошие стихи никогда не помнишь, они прячутся в разных местах — одни в голове, другие  — в сердце, третьи — в трапециевидных мышцах спины. Хорошие стихи для Ольги были о том, что я очень жду её прихода, и ещё о том, что я подарю ей своего плюшевого мишку — Валеру (так его звали). Да, во мне было много сакрального. И во имя бесплотной Ольгиной любви я готова была принести в жертву настоящего, видимого, и даже не раз потрошеного — Валеру.

Но не подарила. Не успела или пожадничала. Её семья переехала далеко от нас и близко к Китаю.

Да и какого чёрта? Все мы ползли вниз по времени, забывая клятвы.

Мама, помнишь брошку из стекла, чешскую, выпуклую и переливающуюся, ты ещё меня отлупила

за то, что я разбила её молотком, для того, чтобы закопать побольше секретиков?

Так вот — не зря — секретики я не нашла до сих пор.