Манкурты

 Слово это, если не ошибаюсь, придумал писатель Чингиз Айтматов. И вложил в него такую суть: манкурт - это человек, рабски преданный своему хозяину. Он полностью лишен чувства собственного достоинства, национальных корней, национальной памяти, привязанностей, родственных связей. Вообще - всего человеческого. Озабочен он только одним - наполнением чрева. Это, своего рода, запрограммированный на слепую преданность, робот.

Со временем, слово вышло из границ романа и приобрело самостоятельный смысл, в том числе, иносказательный. И - модернизировалось.

В последнее время удивляет, изумляет и потрясает некое явление. Украинцы ( по их словам), которые живут в Украине ( по их словам) с энтузиазмом бранят свою родную страну, нахваливают "спецоперацию" и сокрушаются: "Так нам и надо...поделом нам...просто не было иного выхода, как ни вдарить по нашим нацикам..." Правда, таких разоблачителей совсем немного и пока непонятно - искренне они это пишут либо являются обыкновенными провокаторами.

Евреи, с ярко выраженной семитской внешностью, плаксиво жалуются на преследования "русофобов", как по вызубренному трафарету, бубнят о "бандеровцах" и с визгливым возмущением клеймят тех евреев, которые "трусливо удрали в Израиль" и предали свою Родину.

Вспомнила одного персонажа из своего детства. Пожилой, низенький, не выговаривающий массу букв из алфавита, суетливый, подобострастный, не очень образованный, он постоянно носился с газетами, какими-то вырезками и тетрадочками и по доброй воле напрашивался делать политинформации. Все знали, что его зовут Абраша, а его старенькую маму, вообще не владеющую русским языком - баба Рива.  Но он требовал, чтобы к нему обращались : "Саша".

Саша-Абраша обладал длиннейшим унылым носом, субтильным телосложением, но поистине неистощимой энергией, когда картаво обличал "сионистского врага".

В Израиле я его увидела на хайфском рынке, который все называли Шук Тальпиот. Было это летом 1996 года, я в ближайшем времени собиралась стать мамой, и муж коршуном кружился возле меня, следя, чтобы никто не толкнул меня ненароком и не задел нашего драгоценного наследника.

Абраша, увидев меня, радостно взвизгнул, бросил пакеты с фруктами и засеменил ко мне на коротких ножках, выкрикивая фальцетом: "Деточка! Вы ли это? Мазл тов, мазл тов, дорогая, как я рад за вас, какой у вас геройский муж, дай Боженька счастья вашему ребеночку!"

Абраша все порывался клюнуть меня своим носом, но я с детства не любила чужие поцелуи и смогла ловко увернуться.

- Как же вы попали сюда, дядя Саша, ведь вы так не любили сионистов? - поинтересовалась я. - И как себя чувствует бабушка Рива?

- Мамочка умерла еще в Новосибирске, я остался совсем один, сделал маленький гешефт с квартиркой...ну, это вам не интересно...Как попал сюда? Так вы ведь знаете, деточка, известную присказку: "Бьют не по паспорту, а по морде..." Недаром мамочка мне говорила: "От своих уйдешь, Абраша, а к чужим не придешь". Так и получилось.

Он бы еще долго жаловался, уныло поводя носом, но муж пресек это дело, сообщив, что мы торопимся. Увлекая меня в машину, муж поинтересовался:

- Что это за чучело к тебе пристало? Шарж какой-то носатый...
- Это бывший сосед, - ответила я с грустью. Мне было его жаль. Не получилось у него стать своим парнем, а ведь как хотел!

И в виде эпилога. Когда-то давно Мартин Лютер Кинг сказал следующее: "Наступает время, когда вы должны занять позицию, которая является ни безопасной, ни политически выгодной, ни популярной. Но вы должны занять ее, потому что это правильно".