Солнечный берег Глава 3

- В давние-предавние времена - начал папа - у Воина по имени Байкал росла дочь, красавица Ангара. Девочка рано осталась без матери и воспитывалась старой нянькой по имени Тунгуска родом из страны Сибирии, где правил сильный и могучий богатырь Енисей. В своих песнях и сказках Тунгуска часто пела о подвигах и красоте Енисея, и дочь Байкала с юного возраста мечтала его увидеть, и мечта эта, заронила в ней первую чистую искорку любви –
- А что такое искорка любви? – перебила я по неведению, но папа не обратил внимания на вопрос, а только обнял меня покрепче и улыбнулся.
- Девочка взрослела, становилась всё красивей, умнее, и слава о ней облетела весь белый свет. Отец очень любил свою дочь и ни в чём ей не отказывал. Многие хотели породниться с могущественным Байкалом, но боялись его грозного нрава. Первым к нему пришёл знакомиться старый и мудрый Урал. Он привёл с собой караван с богатыми дарами, но Ангара ответила отказом и не приняла подарки. Следующим прислал сватов великий Каспий, его караван был ещё больше, а дары ещё щедрее, но и он получил отказ -
- А что такое сваты? – снова вмешалась я и теперь мама приложила палец к своим губам, показывая, что все вопросы позже, а сейчас лучше слушать и не перебивать.
- Так продолжалось несколько лет, и вот однажды, в окно юной красавицы утром постучалась ласточка, в клюве она держала цветок подснежника. Это Енисей отправил ей посылочку. Ничего не ответила Ангара, а цветок спрятала и засушила. Иногда она доставала цветок и любовалась им, а старая Тунгуска молчала и улыбалась. Летом прилетела ещё одна ласточка, принесла в клюве веточку кедра и прощебетала песню о любви Енисея. Вскоре прилетела третья ласточка и улетела к Енисею с ответом о взаимном чувстве девушки к нему. Узнал Байкал о полётах ласточки и, взбешённый наглостью жениха, пообещал отдать дочь за первого встречного, попросившего её руки, -
- А что значит попросить руки? – снова не выдержала я, чувствуя, что в словах этих существует двойной скрытый смысл, чем просто взять за руку, и Света молча повертела пальцем у своего виска, давая мне понять, мол «не будь бестолочью и потерпи», а родители почему-то не остановили её, им в это время было вообще не до нас, они сидели молча, задумавшись, и смотрели на тихие плёсы волны.
- Вскоре такой нашёлся, - вернулся к сказке папа, оторвав свой взгляд от воды и устремив его на белые лёгкие облака, - это был дряхлый Иртыш. Ни слёзы, ни мольбы любимой дочери не были услышаны. Приказал Байкал строить огромный свадебный дворец и сам назначил день свадьбы. Много ночей провела Ангара, ожидая письмо от любимого, и прилетела ласточка снова и сказала, что бежит Енисей к ней навстречу. Тёмной летней ночью Ангара покинула родительский дом вместе с нянькой Тунгуской. Но тайну побега удалось раскрыть, Байкал быстро узнал об исчезновении дочери, схватил в гневе скалу и бросил её к ногам красавицы, преграждая путь, … – и тут папа неожиданно встал, развёл руки, как будто в них было что-то очень большое и тяжёлое, и резко их опустил, представляя себя Воином Байкалом и показывая нам, как тот мог это сделать, - однако смышленая Ангара – продолжил он, присаживаясь на лодку, - оббежала скалу и не прервала свой путь, тогда Байкал в отчаянии поднял свадебный дворец и кинул его между влюблёнными. Разлетелся дворец на множество огромных камней, заслоняя дорогу. Ударились тогда о землю Ангара и Енисей, превратились в реки и протекли навстречу друг к другу сквозь эти камни, чуть-чуть изменив направление. Так, на века слились два любящих сердца и не смог им помешать суровый Байкал – … папа смолк, закончив историю и, взглянув на притихших девочек, включая маму, довольно рассмеялся.
              Наверное, мы действительно выглядели смешно, раскрытые рты и распахнутые глаза, как следствие завороженности талантом рассказчика, но мама была сражена больше Светы и меня, она внезапно открыла в своём Лёне беспросветного романтика, о чём тут же сообщила ему, и папа, в порыве каких-то сложных взрослых чувств, обнял её и уткнулся носом в мягкие волосы, а я снова ощутила себя лишней, маленькой девочкой о которой пусть и ненадолго, но всё-таки забыли. Я начала потихоньку плакать и шмыгать носом, жалея и себя и несчастную реку, потому что та однозначно больно ударилась о землю и разлилась холодными слезами, иначе откуда могла появиться большая вода. Света же, хмуро глядя на мои слёзы, не на шутку разозлилась, с досадой фыркнула, встала и, то ли от обиды, то ли от моей неспособности нормально себя вести, отошла подальше и залезла под соседнюю лежащую на боку лодку. Я почувствовала что-то похожее на горечь одиночества, ни один из родителей не захотел поговорить и объяснить своему ребёнку неизвестные в сказке слова и вложенный в них смысл, каждый из них мечтал о чём-то своём, и я была неглавная. Прижавшись друг к другу, они смотрели на Ангару, не особо прислушиваясь к моим всхлипываниям и в настоящий момент были очень похожи на дядю Бориса и тётю Марию, а точнее на их высказывание, «жива, здорова и слава богу», поревёт и успокоится, обычные девчоночьи «бредни», наверняка думали они, если вообще думали. Понимая, что сочувствия от родителей не дождусь, я какое-то время покрутилась возле них в надежде, вдруг очухаются и наконец-то вспомнят о любимой дочке, но услышала в ответ нудные разговоры о службе в Китае и споры куда лучше поехать, в Москву, во Львов или уже не маяться и остаться в Иркутске, для чего необходимо будет «притереться» характерами и смириться, и с чем они собирались смириться мне было уже не интересно. Постепенно увлекаясь сбором красивых камешек и ракушек, в избытке лежащих на песке, я медленно продвигалась к Светиному домику из лодки, пока та не выглянула из него и не затащила меня к себе под крышу. Мы затаившись сидели вдвоём и шёпотом договаривались, как завтра начнём делать наш первый секрет, и где возьмём красивые осколки для узора, как вдруг услышали взволнованный голос бабушки Лиды.
- Вы Свету мою не видели, она с Вами, а то не знаю, что и думать, обыскалась? – своим вопросом она отвлекла родителей от бесконечных рассуждений о будущем, чем вызвала общее их недовольство.
- Девочки под лодкой – ответила ей мама и, как сказала бы бабушка Аня, которую я пока не знала, но много о ней слышала от мамы, «вожжа под хвост», громко произнесла.
- Что значит моя Света, а Аня не моя получается, где Света важно, а где Аня без разницы, про Аню вообще речь не идёт? – и нехорошо так уточнила у растерявшегося папы – Лёня, мы здесь кто? Молчишь? -
Света и я вылезли из своего укрытия, почему-то испугавшись и не понимая из-за чего разгорелся весь «сыр-бор». Увидев свою внучку, бабушка обрадовалась и сразу успокоилась, отмахнувшись от маминого вопроса и её раздражения, как от надоевшей не по делу жужжащей мухи, взяла нас за руки и повела в дом.
- Идёмте, – сказала она, обернувшись к родителям, – обед готов, нагулялись поди, – и отдельно для мамы – ерунду не придумывай, а привыкай потихоньку -
Держась за худенькую сухую натруженную руку своей новой бабушки, я шла вместе со Светой, невольно принюхиваясь к запаху сдобы, пропитавшему её одежду и удивлялась, почему мама сердится.
- И зачем из-за меня ссориться, ну куда я денусь, никуда, поэтому бабушка Лида и не переживает, просто маме у бабушки не нравится - 
               С папой всё было просто, он любил Сибирь, Иркутск и свой дом, построенный отцом, его детство и юность прошли на берегу большой, как море, Ангары. На Дальний Восток он попал по службе, ушёл в армию, потом учёба в училище, знакомство с моей мамой, любовь, то да сё, затем свадьба, я родилась и через полгода мы уехали в Китай. С мамой было сложнее, Сибирь она увидела первый раз, как и бабушку Лиду, и пустой холодный дом, и мешки, и пирожки, которые бабушка пекла по утрам и продавала на привокзальной площади к приходу поезда, и кучу ненужных, погрызенных щенком, ботинок на крыльце, и услышанное «моя Света» и, наверное, ещё что-то, чего она сама никак не могла взять в толк и разобраться, что с этим багажом делать и «на кой чёрт он ей сдался», как сказала бы её мама. Приезд семьи, из трёх человек, внёс суету и перемены, перевернул прежнюю жизнь с ног на голову, полностью нарушил устоявшийся уклад и теперь, возможно надолго, если не навсегда, с нами как-то нужно будет считаться, принять душой, возможно полюбить и попытаться не делить на «своих» и «чужих». Старый большой дом жил долго и очень устал, он ровненько дряхлел, забывая невозвратно свои лучшие времена, привык к спокойному одиночеству бабушки Лиды, к её странной работе, к частому отсутствию Шуры и заброшенности Светы, к заросшему бурьяном двору, к покосившемуся забору, он очень хотел привыкнуть к нам, но не знал, как это сделать, и самое главное, где взять для этого силы.

***
              Папа иногда отпускал меня и маму в город проветриться, он видел, что его Вера чувствует себя «не в своей тарелке».
- Понимаешь, если я начинаю хозяйничать, твоя мама нервничает, я так не могу, я делаю, она переделывает или хуже того, говорит, что бесконечное мытьё и чистка не нужны, лишняя трата времени, - жаловалась мама ему – давай в Москву к Зине с Володей в гости съездим, они нас приглашали, конечно оба живут скромнее, в маленькой квартирке, не так, как здесь в Иркутске, да ещё две дочки, но я думаю, в тесноте да не в обиде и соскучилась я по сестрёнке, давно не виделись -
               Я знала от мамы, что далеко отсюда, в Москве, живёт её старшая сестра Зина вместе с мужем Володей и двумя дочками Таней и Людой. Я видела фотографии девочек в альбоме, обе приветливо улыбались под впечатлением выпорхнувшей из фотоаппарата «птички» и, несмотря на то, что они были родными сёстрами, отличались друг от друга разительно. Люда, вся в кудряшках, а Таня, темноволосая, с такими же прямыми косичками, как у меня. Папа против Москвы не возражал, его напрягали женские размолвки и, предчувствуя скорый отъезд, гулять с нами не ездил, а напротив, оставался дома и старался помочь бабушке Лиде забор отремонтировать, калитку починить, траву покосить, грядки прополоть, мешки перенести, он всегда был при делах, пока я и мама «шлёндали» по городу с мечтами о Москве.
               Во время прогулок, мама предложила изучать Иркутск из окон трамвая, мы ездили по городу, с одного конца на другой, и выходили на остановках, где видели для себя что-то интересное. От мамы я узнала, что Иркутск долгое время считался столицей Восточной Сибири, являясь по своей сути отцом купечества.
- А кто такие купцы? – тут же спросила я, вспомнив первый разговор с мамой о дедушке Петре.
- Это люди, у которых хорошо получалось торговать, строить заводы, добывать руду, в общем заниматься конкретными делами -
- Значит мой дедушка, несмотря на трудный характер, был хорошим человеком? – вопрос этот я задала не случайно, я очень хотела, чтобы он был хорошим, просто после его смерти прошло много времени и, если бабушка Лида и ругалась, то не специально, не со зла, как думала Света, а под настроение или от усталости.
- Доченька, я не знаю каким он был человеком, я с ним не знакома, но я точно знаю, от твоего папы, что он был очень способным и любил учиться –
                Многие исторические здания города со временем были разрушены или переделаны, такие, как например центральный собор, внутри которого почему-то устроили общежитие и кондитерский цех от хлебозавода. Основную часть Иркутска застроили двухэтажными домами, нижняя часть которых была выполнена из камня, а верхняя из дерева. Несмотря на потемневшие фасады, я и мама удивлялись тонкой и красивой резьбе, похожей на кружева, один из таких домов так и назывался, «Кружевной». Мы гуляли по улице вдоль реки с длинным наименованием «Нижняя набережная Ангары», которая соединялась с главной площадью города, где как-то раз я увидела большую группу китайских рабочих. Они громко о чём-то переговаривались, не замечая маленькой девочки, с любопытством на них взирающей, также, как когда-то рассматривали меня.
- Они приехали по договору между нашими странами, для участия в коммунистическом строительстве и трудовом обучении, – пояснила мне мама, теряясь от мысли, насколько необходимо мне знать о коммунизме вообще и о его строительстве в частности. Но, видимо так и не найдя ответ на столь непростой вопрос, подвела меня к старинному зданию с башенками, куполами и крестами наверху, которое мы не раз проезжали, следуя через весь город. Мама решительным шагом направилась к нему, а я, подумав, что это очередной надоевший музей, неохотно побрела за ней. Резная высокая дверь была открыта, вокруг стояла полуденная тишина, и мама, зачем-то накинув на голову шёлковый шарф, лежавший до этого в сумочке, перекрестилась, взяла меня за руку и вошла внутрь.
- Это храм, не музей, пойдём, не бойся, посмотришь, я с тобой –
Внутри очень высокого прохладного сумрачного помещения, на специальных подставках, стояли свечи, их было много, одни горели, другие, прогоревшие, превратились в остывшие огарыши, видимо кто-то забыл их убрать. Висевшие на стенах портреты грустных серьёзных людей, смотревших на меня с печалью и даже некоторым укором, сохраняли ощущение музея, особенно висящий на кресте мужчина, на руках и ногах которого была нарисована краской кровь.
- Эти картины называются иконами – тихо сказала мама и подошла к одной из них, с изображением женщины с ребёнком на руках.
Снова перекрестившись она склонила голову, поцеловала ей руку и поставила зажжённую свечку, купленную в лавке. Я в немом изумлении смотрела на маму, на её странные необъяснимые действия, на женщину с иконы, и неожиданно для себя обнаружила удивительное сходство между ними, и как только я это обнаружила, внутри меня появилось смутное необъяснимое предчувствие нашего неслучайного сюда попадания. В храме почти не было людей. - Служба закончилась – сказала мама и я тотчас представила оставшуюся в Китае папину работу. В это самое время в зал вышел человек в длинной чёрной одежде с седой бородой, с большим крестом на груди, и мама с ним заговорила.
- Батюшка, мы проездом, я хочу попросить Вас провести «Крещение» моей девочки, возможно мы не вовремя, но я прошу, благословите -
Мужчина строго на неё посмотрел, согласно кивнул, повернулся ко мне и хотел взять за руку, но я так испугалась, вцепилась намертво в маму и закричала не своим голосом, что никуда не пойду и нам срочно нужно возвращаться домой.   - Ну зачем меня крестить, мне и так хорошо, что это такое, – плакала я навзрыд, не успокаиваясь. Впечатление от храма меня потрясло, иконы, полумрак и этот чужой человек с бородой. Мама тоже расстроилась, как могла сглаживая непредсказуемую реакцию своей дочки и извиняясь перед священником. Через силу никто крестить не стал, мужчина в чёрном посоветовал предварительно меня подготовить, не маленькая уже, а крещение провести позже, в любое удобное время.
- Не плачь, успокойся, никто тебе здесь не навредит, вырастишь и сама придёшь - сказал он, словно заранее знал, что так и случится. Моё первое посещение церкви, о которой раньше я никогда не слышала и о которой в семье советского военнослужащего, пусть и бывшего, никогда не говорили, было провалено по всем позициям, если не сказать больше. Вечером, в своей комнате, родители из-за этого поссорились, точнее ссорился папа, назвав маму, «смотри-ка верующая нашлась, с каких это пор». Он был очень недоволен, во-первых, с ним не посоветовались в таком важном деле, а, во-вторых, ребёнок перепугался и «мог вообще заикой остаться», маму при этом разговоре, ни я, ни бабушка Лида, ни Света, сидя за столом на кухне, не слышали. Когда родители вышли из комнаты, папа был весь красный, а мама бледная.
- Что делает! – ворчал повторяя папа, а бабушка Лида вдруг сказала:
- Лёня, ты напрасно кипятишься, от Бога в душе ещё никто не умер, а если и умер, то всё легче, чем неверующий, – и она тоже перекрестилась, как моя мама, и посмотрела куда-то в угол, где висела маленькая икона и на которую я вытаращила глаза, потому что раньше её просто не замечала, картинка и картинка. Я уткнулась глазами в стол, чувствуя себя глубоко несчастной, как тогда на берегу Ангары, и горько заплакала, и мама заплакала, разнервничавшись, и бабушка Лида, не знаю почему, и даже Света, а папа, с досады махнул рукой, мол бесполезно с этими женщинами искать взаимопонимание, одел куртку и, хлопнув в сердцах входной дверью, вышел на улицу.
               Гостили мы у бабушки не долго, недели две-три. Как-то случайно забрели на вокзал и купили билеты на поезд в Москву. Папа объяснил отъезд своей маме так:
- Поедем, посмотрим, вернуться всегда успеем. Не теряй нас … – и, прикрыв глаза, поцеловал её в голову, тихо при этом вздохнув, словно прощался.
Бабушка Лида приняла решение сына спокойно, как будто, так и должно было случиться, она не помогала маме собираться, но пирожков в дорогу напекла.

                (продолжение следует)