Круги на воде

 zu; h;o de w;ju; j; - стремительно пронеслась большая красная надпись. Сейчас появится маленький, аккуратный, словно игрушечный домик и небывало-ровный забор. Если легонько качнуть ногой, обутой в облезлый армейский ботинок, то по луже идет рябь, и картинка смешно плывет, забор играет всеми своими досками, а появившаяся из за забора слащавая семейка, состоящая из придурковатого вида главы, явно слабоумной, толстозадой мамаши, всем своим видом более похожей на ожившую грушу-мутанта из сериала «Сад  золотого дракона», и инфантильного, жизнерадостного, со словно коровой зализанными  соломенными волосами, отпрыска, - все они превратятся в колеблющиеся, будто сотканные из цветного дыма фигуры.
Я стою в луже и смотрю на отражение огромного, пришпандоренного к глухому торцу заброшенной девятиэтажки монитора. Холодная вода сочится в так и не найденную при тщательном осмотре дырку в ботинке, и левая нога почти совсем промокла. Но, несмотря на это, а может быть именно поэтому,  стоять в луже до удивительного приятно.   zu; h;o de w;ju; j; - снова проплыло в луже. Вихляющая телами, словно вся состоящая из чрезвычайно подвижных суставов семейка, с упоением схватила изгибающиеся, похожие на змей с приплюснутыми, непропорциональными телу головами, лопаты, и принялась с остервенением вкапываться в неестественно черный, жирный грунт. Сейчас к ним присоединится собака породы двортерьер.
 -Папа, посмотри на Шарика, - говорю я с завыванием, по-идиотски выкатывая глаза.
-Папа, посмотри на Шарика- повторит инфантильный отпрыск в луже.
 - Три-четыре,- гав,
-Гав,- послушно повторят в отражении. 
zu; h;o de w;ju; j; - орет дурным голосом румяный заэкранный мистер, протягивая нежно- розовую,  маленькую ладошку, демонстрирует лежащее в ней красное колесо таблетки.
-Сам их жри?- плюнул  я. Плевок шлепнулся в разноцветную лужу и маленьким белым облачком проплыл через всю  его рожу, от уха до уха, но, похоже, это мое действие нисколько его не оскорбило.
-Да пошел ты, -цежу я привычно. Наконец мне надоело стоять в воде и я выбираюсь на сушу. Я жду, и жду уже очень долго.
Первым пришел Сенька.
 -Давно стоишь? – спросил он меня.
Я молча кивнул.
Не успел Сенька еще что-то сказать, как издали,  с темного проулка, послышался звук шагов.
В круг света вошли Пров и Георгич. За ними чуть отставая - Бурчуев и еще кто-то.

        -Кто с тобой, Бурчун?
       -Свой пацан, головой ручаюсь.
       -Таблетки жрешь?- недружелюбно взглянул на новенького Сенька.
Тот отрицательно помотал головой.
        -Руки покажи. Сенька прищурившись склонился над ладонями пацана.
       -Чего они у тебя синие?
       -Красильщик я.,- ответил новенький.
Сенька хмыкнул.
      -Бурчун, не забывай,- головой...
Бурчуев растянул рот в улыбке.
       -Я же сказал.
 
 Раньше мы и Бурчуна подозревали, что он принимает таблетки. Бурчун переводил все в шутку.
-Вы гоните, ребзя. Я уже года два, как  завязал.
 Но Сеньку он  не убедил. Руки у Бурчуна красные и шершавые, не иначе как от лопаты. Сеньку не проведешь, он в таких делах разбирается лучше любого из нас.
Бурчун злился:  Чего вы этого дезертира слушаете?! Что, разве только от лопаты руки краснеют? Авитаминоз у меня. Вы, бараны, никогда и не слышали о таком.
Бурчуна оставили в компании только оттого, что никто из нас не мог себе представить его с лопатой. Да нет, вру конечно. Не только оттого. Он, как сказал Георгич,- башковитый, раз в сто умнее нас с Провом. Он один знает, как блокировать маяки и вообще во всяких железках, как он сам выражается «бычит». Вернее он говорит, что мы в них «ни хрена не бычим».
 -Бурчуев, что за скотоводческая терминология у вас? Откуда? - подкалывает его Георгич. Бурчун Георгичу никогда не отвечает, только сопит и поправляет очки. Мы с Сенькой давно заметили, что у них друг к другу какая-то взаимная неприязнь.
Георгич,- самый старший из нас. По возрасту он нам годится в отцы, а Прову пожалуй и в деды. Когда мы узнали, кем в молодости работал Георгич, мы сложились пополам, давясь  от смеха.
-Георгич, не ври, не бывает такой профессии – бубнильщик.
Георгич прячет улыбку в  усы, но ничего не говорит. Кто он? Неизвестно. И неизвестно откуда пришел. Но мы с расспросами не лезем.  У нас так не принято. Будет нужно, - сам  расскажет.
Сенька,-  признанный лидер нашего тайного общества, тоже о себе ничего не говорит. Только мы все сами догадались,- он из внешнего конвоя, по- всему - дезертир.
 
На темных улицах как  всегда безлюдно. За весь путь от Угольной улицы до  металлобазы встретился один единственный человек.
Сенька, застыв, вглядывался в пересекающую дорогу призрачную фигуру.
-Сень, кто там?- испуганно прошептал Пров.
-Дед какой-то, с лопатой.
-В ночное, батя?- окликнул деда Сенька.
Дед остановился и по-змеиному вытянул сухую, жилистую шею.
-Солдаты что ли? –просипел дед, разглядывая Сенькину рваную, грязную униформу.
- То-то я смотрю: ночью ходите, и вроде как лопат у вас нет.
 Я любопытствую: - Откуда вы, дедушка?
 – из Рязани.
 -А идете куда? – в Рязань, - отвечает.
-А в Коломне что делаете?
А они в Рязань через Коломну ходят,- ответил за деда Пров.
- Такое может быть?
-Отстань от него….Пошли. Теперь все может быть.
 
Перед гаражами еще несколько чернеющих на фоне синего, ночного неба, пятиэтажек. На торце одной из них  - монитор, из которого непонятно как туда поместившаяся, огромного размера голова, осклабивши зубастый рот,  орала на пол- квартала:
«Идея прыгнуть с моста впервые пришла ко мне в 2024 году.» Потом динамик стал хрипеть и запинаться, видимо  замыкали намокшие от дождя провода.
«Спорт – это, сила и выносливость……Выкопал пять ям, глубиной по три метра каждая, за…..минут…….
……………..копал……….команда игроков…..хр… апра..к…. лига чемпионов…..»
-Георгич, а раньше спорт был, до таблеток?
-А то!- ответил Георгич,- понятное дело - был.
-И что, тоже ямы капали?
-До таблеток, - ты же сам  сказал. Хоккей был, футбол.
-И что делали ?
-Ну, мяч был такой, накаченный воздухом. Гоняли его по полю.
-В лунки загоняли,- встрял в разговор Пров.
-Тебе же сказали, не копали тогда никаких ям и лунок. Вот бестолочь,- подорвался я.
-Тихо!- зашипел на нас Сенька.
 Мы притихли.
- zh; sh; sh;i l;i li;o ! – донеслось из темноты. -t;ngxi;;f;uz; w; ji; k;iqi;ng li;o
Мы пригнулись, прячась за  низкорослыми кустами акации. Сенька, сложив ладони рупором, выкрикнул:
-bi; k;iqi;ng w;men sh; b;nd;r;n
В ответ из-за гаражей дико заржали:
- Что, обделались, пацаны? Не боись, свои. Таблетосы есть? Чего шатаетесь по ночам?
- Не твое собачье дело, - зло прохрипел Сенька.
-Ну-ну, - нервно огрызнулись за гаражами.
Мы двинулись дальше, но уже притихшие и настороженные. В общем, разница в том не большая, - нарваться на патруль, или на отморозков. Я знаю, что у Сеньки есть древний ТТ и две обоймы патронов, но поможет ли он, если против тебя толпа ни хрена не соображающих от сверхдозы придурков, или пять-шесть вооруженных до зубов, шарахающихся даже от своей тени,  гребаных миротворцев, которые с перепугу палят во все, что шевелится.
 
Вдруг вверху что-то тихо зашипело, и невесть откуда вынырнувший черный диск, размером с крышку от большой суповой кастрюли, завис  над нашими головами, шаря ослепительно белым лучом света по мокрой земле.
–Ёшкин кот ! - Пров присел от неожиданности.
Потом, почувствовав неловкость за свой испуг затараторил: -Одна такая хренотень у нас во дворе упала. Вспахала землю лучше любого обдолбанного диггера.
Я молча посмотрел на Сеньку. Сенька поймал мой взгляд и мотнул головой: Не бойся. Он, повернув голову, чуть опустил ворот куртки .
Я не поверил  глазам.
-Неужто вырезал?!
Сенька ухмыляясь кивнул.
 
Пришли.
Сегодня на стреме…..Сенька обвел нас пристальным взглядом. Ненадолго задумался и пальцем указал на Прова: 
-Ты! Не спать,  понял. Гляди в оба. Если что - свисти.  Пров обреченно кивнул и сопя, грузно переваливаясь с ноги на ногу, ушел в темноту.
-Вот слоняра,- хмыкнул Георгич.
Все тихо засмеялись.
Мы вошли в наш маленький дом.
Собственно то, где мы собирались не было домом, так- небольшой железный вагончик с заколоченными досками окнами. Раньше здесь держали лопаты и всякий садовый инвентарь. Лет пять назад его приобрел батя Прова, и по прошествии пары лет почти совсем забыл об его существовании.
Мы же, решив однажды устраивать в нем свои собрания, притащили кто, что мог, чтобы хоть как-то его благоустроить.
Старый овальный стол, разномастные, угрожающе-качающиеся стулья, ну и прочую мелочь. Пров, вот и вовсе картинку приволок. Для красоты, говорит.
 На картинке старик с длинной седой бородищей. Вокруг головы позолоченный круг; видимо неудачно нарисованная соломенная шляпа.
-Дедушка твой?- спросил я Прова.
-Не-а, просто старик какой-то. Картинка  от бабки осталась. У бабки моей над кроватью висела. Потом посерьезнел и задумчиво, вроде как сам себе ответил:
- Может и дед. Я  деда своего ни разу не видел.
 
Как всегда читал Георгич. Сенька тоже может читать, только голос у него хриплый и скрипучий как несмазанная дверь.
Бурчун лучше читает на английском, а когда читает на русском то, как говорит Георгич, где не понимает, там сам придумывает.
Поэтому и сейчас Георгич устроился поудобнее, прокашлялся, и начал:
«Герасим опустил глаза, потом вдруг встряхнулся, опять указал на Муму, которая все время стояла возле него, невинно помахивая хвостом и с любопытством поводя ушами, повторил знак удушения над своей шеей и значительно ударил себя в грудь, как бы объявляя, что он сам берет на себя уничтожить Муму.»
 
Мы затихли. ..
Вдали что-то звякнуло, и будто бы кто-то  пробежал по мокрой земле.
-Что же Пров не свистит? Уснул там, что ли, наш толстячок?
Я случайно поймал взгляд красильщика, и меня словно дернуло током: Нет, не свистнет Пров.
Казалось, кроме меня никто не слышал возни вокруг дома, и торопливых, приглушенных шагов за его дверями. Все были погружены в какое-то гипнотическое состояние.
Я было дернулся, но тут же осел, поняв, что уже слишком поздно. Я закрыл глаза и слушал мягкий голос Георгича, нашего бубнильщика, и казалось, что повинуясь беспредельной власти этого тихого голоса, все звуки вне дома таяли, исчезали, просто переставали существовать.
 
«…А Герасим все греб да греб. Вот уже Москва осталась назади. Вот уже потянулись по берегам луга, огороды, поля, рощи, показались избы. Повеяло деревней. Он бросил весла, приник головой к Муму, которая сидела перед ним на сухой перекладинке - дно было залито водой - и остался неподвижным, скрестив могучие руки у ней на спине, между тем как лодку волной помаленьку относило назад к городу. Наконец Герасим выпрямился, поспешно, с каким-то болезненным озлоблением на лице, окутал веревкой взятые им кирпичи, приделал петлю, надел ее на шею Муму, поднял ее над рекой, в последний раз посмотрел на нее... Она доверчиво и без страха поглядывала на него и слегка махала хвостиком. Он отвернулся, зажмурился и разжал руки... Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжкого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали они о бока лодки, и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги.»               

 2007г.