Детство в Кунгуре. Главы 33 - 35

          Глава 33.   Пёс Буян и кот Бус

       Из животинок моего кунгурского детства надо рассказать о собаке по кличке Буян и о коте Бусе. Буян – обычный пёс-дворняга, чёрноспинный, с жёлтым брюхом и двумя жёлтыми пятнышками над глазами, как бровки. Из-за бровок вид у Буяна был всегда несколько удивленный. Поселился Буян на новой усадьбе в лето 1955 года забавным щенком.
      Мы с ним, можно сказать, оба пятимесячными щенками в Кунгур прибыли одновременно. Только Буяну  сразу за работу пришлось приниматься, на то она собачья жизнь. Новая конура, утеплённая старыми фуфайками, оловянная миска да длинная цепь – вот и всё его хозяйство. Служба простая, как объяснил Хозяин, - охранять строящийся дом, лаять как можно громче, ежели кто покусится на хозяйское, пока неогороженное, добро. Хозяин – самый высокий и самый добрый из мужиков, а так толпилось днями много людей. По ночам было тихо на улице.
Самая ближняя собака жила далековато, не наговоришься через улицу с ней, да и новостей в этом тихом уголке было немного, а уж воров и подавно не видали, как заверила его старая собака Нюрка.
       Днём мужики возили на хозяйский участок брёвна, старые и новые, пахучий тёс, доски всяких размеров и запахов, кирпич – всё требовало пригляду и охраны, особенно по ночам, - решил юный Буян. Служба началась.
       Не прошло и два года, как крепкий новый забор огородили вокруг усадьбы Хозяина и, главное для Буяна, с его конурой определились окончательно. Теперь конура стояла под крышей заднего двора, спасибо Хозяину, стало теплей и суше. Весной и того лучше: за конурой поставили сарай на две половины – свинарник и курятник. Стало веселее и сытнее. Особливо подросших цыплят Буяну нравилось гонять: пищат, удирают в кусты, спасаются, неразумные. Да разве Буян кого обидит-загрызёт?! Так, поиграть только в тёплый денёк для общего веселья.
        В новый дом хозяева входили с котом – такой обычай. Только кот попался хозяевам не больно важный, на взгляд Буяна. Кот-подросток, серый, тощий, всего боится. Один только раз носик свой сопливый высунул на заднее крыльцо, затрясся то ли от холода, то ли от страха, когда Буяна увидел. Присел, ушки поджал, пищит. Хозяйка вышла, взяла на руки, Бусик да Бусик приговаривает. Унесла. Всю зиму трусливого Бусика Буян не видал, забыл даже. Кот справлял нужду в тазике с золой в холодных сенях, морозов боялся, на крыльцо и не показывался. Глядь, по весне вышел на заднее крыльцо молодой серый кот с наглой мордой, двор оглядел и важно мимо конуры Буяна прошествовал. Ни здрасьте тебе, ни извините-подвиньтесь. Такого нахальства Буян не стерпел, выскочил из конуры да вдогонку. Кот стрелой усвистал, жаль, цепь коротка у Буяна. Ну, вечером появится, мимо Буяна в дом не попасть. На закате, как всегда, Хозяйка вынесла горячее: остатки супа с крошками и хрящиками. Буян, отобедав, задремал. Откуда ни возьмись хитрый кот серой молнией взлетел на крыльцо и заорал перед дверью благим матом. Буян рванул к нему, да ведь как раз у верхней ступеньки заднего крыльца цепь его кончается. Кот прижался к двери, ощерился. Буян рвётся-тянется, а достать не может, лай поднял. Хозяйка и вышла, а кот шмыгнул в открытую дверь. Всё, теперь дорога коту известна, не отвадить будет от дома.
          Точно так и случилось. Каждый день кот выходил на крыльцо, садился на верхнюю ступеньку и ехидно посматривал на Буяна хитрыми круглыми глазками. Буян не унижался напрасной угрозой, не рычал, отворачивался, делая вид, что бусый наглец его нисколько не интересует. Улучив момент, кот стрелой летел в огород, делал свои дела в мягкую проталинку на грядке и забирался на крышу курятника до вечера. Спал на солнышке. Хозяйка к вечеру затоскует по своему бусому любимцу, выйдет на крылечко, зовет: «Бусик, Бусенька, иди домой, мой хороший». Буян ревновал. Хорошо, хоть Хозяин не был замечен с кошачьими нежностями. Настоящий Хозяин. А Хозяйка хоть и кормит вкусно Буяна, а видать, любит больше Бусика. Ну, что ж, пусть так и будет: пёс Буян с Хозяином, кот Бус с Хозяйкой.
             В третью собачью зиму случилась беда. Мороз трещал всю ночь. Рано утром Хозяин на чурбаке отрубил рыжей курице голову. Унёс бедняжку в дом, а чурбан с топором рядом с конурой оставил. Буян курицу и трогать никогда не стал бы, понимает, что хозяйское добро. А горячую кровь с топора слизнуть в такой мороз разрешается, подумал пёс. Боль пронзила Буяна, как ожог. Язык намертво прилип к топору. Буян дёрнул головой, и тяжелый топор повис на языке. Боль усилилась. Буян зажал лапами топор и дёрнул голову вверх изо всех сил. Боль невыносимая. Буян рухнул, а из пасти потекла на снег горячая кровь. Не куриная, а собачья. Часть языка Буяна осталась на топоре. Буян взвыл и захлебнулся собственной кровью. Пёс уполз в конуру и затих. Вышел Хозяин и всё понял. «Буян, Буянушка, бедный мой, - заговорил Хозяин, опустившись на колени перед конурой, - что же я наделал, прости меня, сердешный.»
Буян заплакал. Боль обжигала всё тело пса. Кровь стекала из пасти. Оставалось ждать смерти.
           Буян не умер. После долгих мук и тяжёлой болезни отощавший пёс всё-таки выжил. Хозяйка выходила его тёпленьким пойлом. Потихоньку стал есть. Язык заживал. Иногда Буян скулил, но и скулить почему-то было больно. Пёс чаще молчал. Все домашние были добры к нему, подсовывали вкусненькие кусочки, гладили его мягкие уши и крутой лоб, утешали, как могли. Весной Буян попробовал гавкнуть на прошмыгнувшего мимо цыплёнка и... не смог.
Оказалось, голос его пропал вместе с языком. Буян забеспокоился: а как же охранная служба? Как предупредить Хозяина об опасности в случае нужды? Буян загрустил.
А тут еще пришел этот вонючий Курильщик, на которого Буян всегда гавкал с большим удовольствием, защищал Хозяина от злого человека. Буян вскочил, порычал, а из пасти вырвался беспомощный сип. Злой Курильщик тут же заявил во всеуслышанье: «Зачем вам немой пёс? Сдайте его на шкуру.» Хозяин замахал руками на злого Курильщика: «Что ты, Анатолий, это я ведь виноват, что оставил кровяной топор на морозе. Разве Буян виноват? Пусть живёт, слава Богу, поправился, не болеет уже. Охранять у нас особо нечего,
пускай так живёт.»
Курильщик ехидно прищурился и покачал головой: «Никакой выгоды ты, Миша, не видишь у себя под носом». Курильщик зло ухмыльнулся и ушел. А Хозяин погладил Буяна по голове, прижал к колену и сказал: «Ничего, Буян, ничего. Самое страшное мы с тобой уже пережили. Всё будет хорошо». И жизнь Буяна потекла дальше.

            Хитрый Бусик вырос в высокомерного кота Буса. Заберётся куда повыше да поближе к солнышку и на всех сверху презрительно поглядывает, будто самая важная персона в хозяйстве. За цыплятами кот перестал гоняться, поумнел. Добрая Хозяйка его сметаной избаловала, зачем ему цыплята. Только и неприятностей у кота Буса, когда маленькая внучка Хозяйки поймает кота, поставит его на задние лапки, а за передние водит, подталкивая коленкой, да еще кричит над ухом: «Смотрите, Бусик ходит ножками!» Глупая еще Малявка, что с неё взять. Глубоко оскорблённый Бус вырвется и сбежит в огород, целый день ворчит и дуется на весь свет. Хуже всего оказалось, когда эта вредная Малявка начала на Буса кукольные платья примерять. Вот натерпелся бедный кот! Однажды удрал в огород прямо в ситцевом кукольном платье. Буян кота пожалел, но был тот так уморителен в этом платье, что Буян смеялся до вечера. Вообще-то Буян с Бусом уже давно жили в мире и согласии. Постарели оба, что им делить да ссориться.
           Однажды летом Бус, развалившись на мягкой грядке и греясь на солнце, почувствовал сильную жажду. Идти к огородной бочке со стоячей водой не хотелось. В дом возвращаться к плошке с молоком было лень. Рядом наливались соком зелёные огурцы. Бус погрыз один. Вкусно! И питьё, и еда вместе, еще и жевать можно лёжа, благодать! Кот перекатился к следующему огурцу покрупнее, а потом переполз в тенёчек под широкие огуречные листья и погрыз прохладненькие огурчики. Когда ближе к вечеру Хозяйка стала собирать огурцы, то удивилась: несколько огурцов были основательно погрызаны, виднелись следы зубов. «Мыши появились?- спросила Хозяйка, ища глазами Буса. - Бусый, ты чего мышей не гоняешь с грядок, лентяй!»
          Бус подскочил от возмущенья: «Как он, благородный Бус, будет гонять каких-то мелких грызунов - мышей?! Нет их тут и никогда не было! Вся мышачья нечисть давно сбежала из окрестных мест, почуяв могучий дух грозного кота Буса!» Бус возмущался весь вечер и домой спать не пошел. Обиделся. Спал на крыше курятника. Утром, однако, вернулся в кухню и плотно позавтракал. День выдался опять жарким. Бус дремал под широкими огуречными листьями. Захотел пить... Словом, история повторялась, как в сказке про белого бычка.
          Но Хозяйка поймала кота с поличным: он хрустел огурцом, зажмурив глазки от удовольствия и не видел, как она издали наблюдала за ним. Очнулся от возмущенного голоса Хозяйки: «Бесстыжий Бус, так это ты грызёшь огурцы!?» Хозяйка метнула в кота голик, которым подметала дорожку в огороде. Сухой колючий веник не долетел до кота, но Бус глубоко обиделся. «В благородного кота кидаться веником из-за каких-то огурцов!!!»- жаловался он Буяну весь вечер на несправедливую и ужасную жизнь бедного кота. Хитрил кот, однако. Уж жизнь Буса-любимца собачьей никак не назовёшь. В честь дружбы Буян, как всегда, помалкивал, сочувственно вздыхал.
      
        Прошло несколько коротких лет и длинных зим.  Однажды весной добрую Хозяйку унесли в гробу навсегда из дома. Хозяин ходил в печали, ничто не могло его утешить. К тому же увезли из дома любимую Малявку бедного Хозяина.
        А злой Курильщик учуял тоску и беззащитность Хозяина, зачастил в дом. Буян сколько раз порывался укусить Курильщика, да цепь не пускала. Тот издали зло посматривал на Буяна, опасливо ходил всегда через переднее крыльцо. В сильный мороз ушел Хозяин и не вернулся. Буян почуял недоброе, метался, выл как мог. Потом привезли мёртвого Хозяина, поставили гроб у ворот. Буян издали простился с Хозяином и затосковал. Еле очнулся весной, но уж радости не было в его жизни. Его кормила новая хозяйка, спасибо ей. Молодой хозяин – внук Хозяина  оказался тоже добрым человеком и не сдал Буяна на шкуру. Враг Курильщик перестал появляться в доме, сделал своё черное дело  - отравил Хозяина и глаз не кажет, боится, что Буян разорвёт цепь из последних сил и кинется ему в глотку. Только жажда мести держала Буяна в жизни.
       Так прошло несколько лет и зим. Буян умер от старости в возрасте  восемнадцати собачьих лет, проведя свою жизнь в верности и любви к Хозяину и Дому.
 


        Глава 34.  1961 год: Гагарин в телевизоре, новые деньги и соседи Полетаевы

         Как оказалось, я всегда хорошо помнила 1961 год. Разумеется, апрельско-майское всеобщее возбуждение после полёта в космос Юрия Гагарина достигло и нашего тихого Кунгура, и нашу семью, и соседей. Именно всеобщее обсуждение события привело к тому, что в один из соседних домов мне довелось попасть «на телевизор» . Дом был наискосок – типичный кунгурский – каменный низ и деревянный верх. Не знаю, кому он принадлежал.
Но наверху жили люди, которые позволили детям с улицы заходить к ним «смотреть телевизор» про Гагарина. У них была дочка – девочка лет 10-12, её звали Рита. Я с ней до этого не играла, потому что она была уже «большая». Но тут мы, не помню, с кем-то из соседских детей, все вместе поднялись к ним «смотреть телевизор», о котором я понятия не имела.
         Сначала меня поразило окно на лестнице. Оно состояло из цветных стёклышек. Красные, синие и зелёные отблески падали на деревянные ступеньки чистой лестницы и казались мне прекрасными. День был яркий, солнечный. В комнате в простенке  между обыкновенными окнами стоял маленький стол, а на нем телевизор. Ничего особенного – как радио, только с крошечным экраном. Перед экранчиком на двух выступающих штырьках закреплена круглая большая линза. Все заглядывали в эту линзу. Это и был телевизор. Тусклое изображение было еле видно. Ребята сидели вокруг на полу и стульях. Рита была рыжей и некрасивой. Телевизор мне не понравился, ведь я каждое воскресенье видела журналы перед кинофильмом. Там таким же голосом рассказывал кто-то обо всем, что произошло за неделю в стране и мире. Так мне казалось. И в кино было гораздо лучше видно и слышно, чем в телевизоре. Словом, я была разочарована и покинула комнату. Больше я никогда не ходила смотреть телевизор. Но вот окно на лестнице с цветными стёклышками, как в калейдоскопе, меня потрясло. И стало моей мечтой. Мне хотелось, чтобы и у нас в доме было хоть одно окошечко с такими стёклышками, как в калейдоскопе.
            Калейдоскоп был моей любимой игрушкой. Я замолкала, когда смотрела его узоры. Зажмурив левый глаз, правым я впивалась в бесконечную игру цветных стёклышек и могла часами не отрываться от калейдоскопа, пока не уставала жмуриться. Узоры мне не надоедали никогда. Я устраивалась перед окном, и в солнечном свете виденья калейдоскопа представлялись мне сказочным царством. Чего я только не видела в переливах и лёгком постукивании зеркальных хрусталиков! В тусклые осенние или зимние дни у меня в руках был кусочек лета!
       Мою волшебную трубу я щедро предлагала посмотреть всем желающим, но, увы, многие не смогли оценить прелести калейдоскопа. Повертев в руках пару раз, отдавали мне назад без всякого восхищения неземной красотой. Ну, ладно, слепые взрослые, но и некоторые дети не видели в калейдоскопе никаких чудес. Слепые, просто слепые!
Вот почему поразило меня витражное окошко на лестнице соседнего дома.
Витражи люблю до сих пор самой трепетной любовью. Люблю всё хрупкое и стеклянное. Цветное стекло – одно из моих постоянных удовольствий во всю жизнь. И до сих пор мечтаю о своем доме с витражными окнами и дверьми. А сейчас, во Франции, где стеклянное дело славится издавна, в обилиии витражей в храмах и домах, моя мечта вновь возродилась, но, увы, осталась мечтой.

         Вскоре мы с мамой увидели в киножурнале Юрия Гагарина, Москву и толпы ликующих людей. Радостно-возбуждённый голос диктора киножурнала рассказывал о всеобщем ликовании, которое рекой лилось с экрана. Настроение становилось праздничным. Я, как и мама, любила кинофильмы, киножурналы, особенно «Фитиль», и мне не было нужды ни в каком телевизоре.
         По вечерам мы всегда слушали радио в маминой комнате, новости и песни. Свердловск часто передавал «Уральскую рябинушку» и «Белым снегом». Мы окали вместе с уральским хором, выводя «ночь метельная дорожку замела».  А как любили Трошина! Задушевный голос Владимира Трошина трогал женские сердца, разбивал девичьи.
        Самой любимой нашей радиопередачей была «С добрым утром!» по воскресеньям. Шла она как раз в то прекрасное время, когда мы с мамой после завтрака наряжались для похода «в город». Мама подглаживала наши платья или кофточку с юбкой и выбирала туфли. Она красиво причесывала свои мелкие кудри до плеч и закрепляла их скрепками, делая волну надо лбом. Она пудрилась из каменной пудреницы и мазала меня «за ушком» своими духами. И всё это под тёплый и радостный голос ведущей из «Доброго утра». Оттуда лились самые модные песни. Особенно мы с мамой любили песенки Нины Дорды и Ирины Бржевской. «Хороши вечера на Оби...» - напевали мы в ясное уральское утро в Кунгуре. Или, продолжая мурлыкать «Мы жили по соседству, встречались просто так...», мы выходили из дома и шли по нашей длинной улице к мосту, - любовь проснулась в сердце, сама не знаю, как...»

         Вскоре стало известно, что наша улица стала называться улицей Юрия Гагарина, и радости у меня прибавилось: я могла гордиться перед Таней Паклеевой. Пусть отец Борис и не ходит по нашей улице, но теперь она называется Гагарина! Таня удрученно помалкивала, повезло нам, с чем тут спорить. Их Бочкарёва к тому же так удобно дразнилась: бочка-рёва.
         Незабываемый 1961-й год! Все смотрели в небо. В моде голуби и воздушные змеи. Город наполнен прозрачным воздухом и полётом. Кунгур еще никогда не видел монгольфьеры, но витала идея – взлететь.

          Новые деньги появились в то самое незабываемое лето. Помню, как попала на мою ладошку монетка в 10 копеек. Именно столько стоил билетик в летний кинотеатр. Дед выдал нам по монетке и мы с братцами Голышевыми двинулись в кино. Главное – не потерять по дороге денежку. Мы разглядывали новые монетки с цифрами, и думаю, именно тогда я и выучила цифры, вернее те, что были на новых деньгах – 3, 5 и 10. Учить меня счету, даже по деньгам, никто не стремился, хотя мама работала на счетной работе: то десятником считала брёвна, то кассиром и счетоводом считала деньги. Почему-то само собой разумелось, что обучать счету должны в школе. Так что до восьми лет считать я не умела, к сожалению или к счастью, не знаю. Вероятно, начни я считать деньги раньше, была бы более расчетливой в жизни?

           Мне кажется, в то же самое лето, не раньше, появились в переулке за нашим домом новые соседи – Полетаевы. Они приехали откуда-то издалека, купили сруб на «отрезанном» участке на чьих-то задах. Сруб – это незаконченный, без крыши, деревянный дом. Они прямо и въехали со своим скарбом в этот незаконченный дом, потому что жить им больше негде. Достраивать дом стали лихорадочно быстро, надо было успеть до осени, до дождей поставить крышу, вставить окна и двери. Семья была большая – лысый отец и мальчики-подростки, мать и две-три маленькие девочки. Одна из девочек была моя ровесница – Наташа Полетаева. Крепенькая, энергичная, как всё семейство, серьёзная девочка. Она мне очень понравилась. Жаль, что ей не давали играть со мной столько, сколько нам бы хотелось. Её мама всегда находила для Наташи какие-нибудь дела. На руках у Наташи практически весь день была её маленькая сестрёнка, поэтому ей было не до моих кукол, калейдоскопа или других детских дел. Они жили по-другому, чем наша семья, или Мозжерины, или тихие Паклеевы. Полетаевы говорили громко, но не ссорились, а просто были энергичными, активными. Они действительно спешили со стройкой и старались изо всех сил всей семьёй.
Вероятно, отец Полетаев заметил зелёные цифры на брёвнах нашего дома, которые всё еще не смылись дождями и снегом. Их написали на брёвнах масляной краской, когда раскатывали дедушкин дом в деревне, чтобы сложить в том же порядке после переезда. А, значит, мы тоже недавно переехали, поэтому Полетаев и стал охотно разговаривать с дедом. Они подружились, хотя дед был старше лет на двадцать, обсуждали вместе какие-то стропила, брусья. Я впитывала новые слова, находясь как всегда у дедовых колен. Вот так и познакомилась с Наташей Полетаевой. Когда той удавалось прибежать к нам, мы играли в куклы. Ей нравились кукольные платья, которые нашила моя бабушка. А бабушке понравилась бойкая Наташа. Если сравнивать нас, трёх девочек-подружек, то Таня Паклеева – тихоня, Наташа Полетаева – бойкая, а я – средняя, то тихая, то разговорчивая. На следующий год мы все вместе пойдем в первый класс и подружимся еще больше.




                Глава 35. 1962 год. Больничные беды

   
           Что такое огород для нашей семьи в то время? Кормилец. Сразу за крытым двором небольшая травянистая дорожка вела влево к колодцу. Наш огород слева был ограничен только кустами крыжовника от соседей-родственников, забора от Мозжериных не было. Колодец был общий. В конце огород отделялся невысоким забором из серых старых неровных досок от участка Паклеевых. Справа огород огорожен новым высоким забором от проулка. Здесь доски ровные, струганые дедом и довольно высокие, ведь от чужих, от проулка.
            Первыми, прямо от входа из двора, шли две широкие, но короткие грядки, разделенные деревянным проходом – старые широкие доски-плахи. На доски на колени становилась бабушка, чтобы заняться лунками. Лунки – это углубления в грядках, куда в подготовленную почву с «натуральными удобрениями» из свинарника и курятника высаживалась в мае рассада огурцов и помидоров. Лунки нужно было закрывать стеклом, ночи в Кунгуре холодные. А по утрам стёкла сдвигались, чтобы растения росли при нормальном свете. Закрывать и открывать лунки бабушка доверяла и мне тоже. А вот поливала только сама. Дождевая вода бралась из бочки у стока крыши, а не из колодца. К тому же бабушка ждала, когда «вода отойдёт», то есть слегка нагреется днём.  Но нельзя было и задерживаться с поливкой до самого вечера, а то мокрая земля на ночь вредна. Бабушка чувствовала растения, знала, когда их кормить-поить с пользой, а не во вред. Мне бабушка объясняла по ходу дела, немногословно. Поучающего тона у неё никогда не было.
        Огурцы у бабушки выростали знатные – ровные, пупырчатые, негорькие. С помидорами возни было еще больше: их подвязывали на колышки, поднимали ближе к солнцу, а они всё равно не успевали созреть к первым августовским заморозкам. Тогда бабушка собирала их алыми, с зеленовато-желтыми боками и укладывала на полати и на печь в валенки – дозревать. И всё-таки у нас были свои помидоры, хотя и под осень. Вторая грядка предназначалась для свёклы и морковки. Вот тут-то бабушке приходилось плохо. Она ползала на коленях у грядки часами, чтобы выполоть морковку, проредить, подпитать. Знала каждый росточек. Растения, как комнатные герани, так и на огородных грядках, бабушка называла «садинками». Бабушкино слово, от которого сейчас щемит моё сердце, – садинки.
           По краям грядок росли горох и бобы. Бобы я любила очень. Поглаживала их бархатистые стручки, еще когда они были плоскими. Потом следила, как стручки круглеют. Я никогда не срывала ничего в огороде из любопытства, умела беречь каждый полезный стебелёк, поэтому бабушка безбоязненно пускала меня в огород в отличие от других приезжавших внуков. Ни Голышевых, ни Ляминых бабушка в огород не пускала. Тихий Виталий Архипов и сам туда не ходил, за ним особый пригляд не нужен. У бани рос малинник, во дворе у забора  - кусты смородины. Вот для внуков как раз они и подходили – рвите, ешьте, сколько хотите.
            За огуречными грядками шла широкая картофельная гряда, а разделяли их длинные, во всю ширину огорода, капустные ряды.  Капуста росла ровными рядами, а между кочанчиками прихотливо разбросались островки лука и чеснока. Окучивать картошку и пропалывать эту часть огорода бабушка разрешала деду.
            Мне очень нравилось, как цветёт картошка. Цветы картофеля я до сих пор считаю изысканными. Посмотрите, как изящно и причудливо выгнуты лепестки, как нарядны тычинки. Цвет – от белого до тёмно-фиолетового на сочных тёмно-зелёных листьях – ублажает зрение. Мы с бабушкой любовались картофельными цветами. Я и сейчас их считаю такими же прекрасными, как самые редкие орхидеи.
            И вот как раз после весенних нелегких трудов на огороде, в чудную июньскую пору цветенья бабушка занемогла. Уже весной она постанывала, когда ползала вокруг грядок. Разумеется, не жаловалась, ничего не говорила, пока огородная страда в разгаре. А сейчас, в июне, можно чуток расслабиться, полюбоваться результатами своего труда. Бабушка решила сходить к врачу из-за болей внизу живота. Оказалось, надо срочно оперировать. Послали в Пермь, в областную больницу, на срочную операцию. Операция прошла успешно, опухоль оказалась большой кистой. Бабушка справилась и с этой бедой, ведь она была у нас сильная и еще молодая – ей всего 66 лет. Навещать бабушку в больнице в Пермь ездил дедушка. Мама работала. Я оставалась под присмотром тёти Ориши. Наконец, в воскресенье в Пермь к бабушке поехали и мы с мамой.
          Ранний подъём на заре, долгий и спешный путь по безлюдным улицам на вокзал, сам вокзал с гулким залом и чудным, закрытым еще, киоском, за стеклом которого я успела рассмотреть цветные фигурки Ивана-царевича на сером волке; вагон с открытыми окнами, ветер в лицо, когда я высунулась из окна прямо в мелькнувшие у глаз кусты, испуганно отшатнулась, но маме не сказала, чтобы и дальше смотреть в лес, в поле, опять в густой лес,
дышать бьющим в лицо свежим ветром – всё наполняло меня новизной и животной радостью летнего существования. А Пермь вторая (почему-то вторая, а где первая?), я не успевала спросить, потому что уже захвачена новым видом широкой привокзальной площади, грохотом подъезжавшего трамвая, его колыханьем и восторгом, не меньшим, чем в поезде.
            Июньский чистый город околдовал меня. Мы шли по длинной тенистой улице с ровным асфальтовым тротуаром, рядом слева мелькали шумные быстрые машины, не успевала их разглядывать; справа стеклянные витрины магазинов выходили прямо на тротуар, а не как в Кунгуре в Круглом магазине – на галерею. Хотелось идти медленно и всё внимательно рассмотреть, но мама тащила за руку и спешила. Наконец, через густой сад пришли в больницу. И бледная бабушка, осторожно шагая, спустилась к нам по лестнице, обняла и расцеловала. Мама и бабушка плакали, но успокаивали меня, что всё хорошо, всё страшное позади. Радость моя не померкла. Бабушка обещала скоро вернуться домой.
             У нас до вечернего поезда осталось довольно много времени, как сказала мама. И мы решили дойти до картинной галереи на Комсомольском проспекте. Шли, шли по светлому пермскому июню, пока не проголодались. Зашли в гастроном. Это слово я не знала – новое слово, какая удача, я так любила новые слова. Гастроном – это магазин с колбасой.
Стояли в очередь недолго, мама купила колбасу, потом у другой совсем продавщицы – батон, потом у третьей – бутылку молока. Гастроном – длинный бестолковый магазин. Почему бы не продавать всё сразу, а не в три велюшки?       Мы вышли с покупками и направились в сквер. Мама, оказывается, знала это слово, но никогда его не говорила, а сказала, только когда мы пришли в сквер. Опять новое слово – сквер - это маленький садик, гораздо меньше нашего кунгурского горсада с качелями. Деревья, кусты и скамейки в кружочек, где мы угнездились и перекусили. Качелей поблизости не оказалось. До картинной галереи всё-таки придется доехать на трамвае, как нам объяснила словоохотливая старушка на соседней скамейке в сквере. Я прыгала от радости – трамвай мне очень понравился, как и новые слова – гастроном и сквер.
        Трамвай шел по солнечным улицам, людей было много, мне казались они нарядными, как на празднике. Город шумел. У нас с мамой было отличное настроение. Почему мы решили зайти в высокую колокольню, чтобы посмотреть картины, я не догадывалась. Тишина и сумрак после солнца и шума были разительны. Мы ходили по залам. Картины висели высоко и смотреть мне было неудобно. Вдруг мне показалось, что я здесь уже была и видела этих кур и красных петухов близко-близко. Я замерла возле, задрав голову. Сказала маме, что я помню этих красных кур. Мама печально покачала головой, она что-то совсем загрустила. Потом присела ко мне на корточки и прошептала: «Мы были здесь с твоим папой, но тебе было всего два с половиной годика, ты не можешь помнить...» Я не стала спорить, чтобы не огорчать маму. Она всегда расстраивалась, когда кто-то нечаянно говорил о моём папе. От него, как говорила тётя Пия, «ни гостей-ни вестей уже третий год». Тётя Пия при этом  обнимала меня крепко-крепко и называла «сиротинка ты моя бассенька».
       Когда мы вышли на солнце, радость опять понесла нас пешком вниз по широкой улице. Теперь мама решила сводить меня в зоопарк. Она расспросила прохожих, нам рассказали, как туда доехать. Опять трамвай! Пермь мне нравилась с каждым часом всё больше. Большой город, без трамвая не обойтись! Конечно, обезьяны, запах, конфеты в фантиках, которые им бросали богатые пермские дети, меня поразили. Сонные тигры в клетках, попугаи такие большие, совсем не похожи на картинки в книге про Африку. Я упорно надеялась найти Тяни-Толкая, коня с двумя головами, о котором недавно мы с мамой читали по вечерам книгу. Мне казалось, что он должен жить в зоопарке. Мама смеялась и говорила, что ему лучше жить в лесу, а то здесь его не прокормить, нужна двойная порция.
      Светлый июньский день бесконечен. Полная счастья, я не заметила, как заснула, прижавшись к маме, в вагоне поезда. Мы прибыли в родной Кунгур удивительно тихим, малиновым вечером. Уже отдохнувшие в поезде, медленно шли домой. Мне нравились высокие сосны в привокзальном районе, где я бывала так редко, всего-то несколько раз. На наших улицах сосен не было. Бабушка скоро будет дома, надо ей будет всё-всё рассказать подробно про сегодняшний счастливый день.

      В июле созрела лесная малина. Мама вместе с сотрудниками горпромкомбината, где она трудилась счетоводом-кассиром, поехала на грузовой полуторке за ягодами. Все набрали в лесу полные корзины малины, расселись в открытом кузове и тронулись с крутой горы домой. Грузовик опрокинулся. До смерти никто не убился, но руки-ноги поломали. Мама сломала правую руку в локте. Забинтованная в гипсовую повязку, она получила освобождение от работы по больничному листу. Появилось много свободного времени. Ходить «в город» с толстым гипсом на руке, привязанным к шее, она стеснялась, поэтому мы круто повернули в другую сторону и направились на прогулки по Ледяной горе.   
     Ледяная гора была в то время совсем лысая, без деревьев и кустарников. Даже травы было мало, так как земля выветривалась, обжигалась на солнце летом, вымерзала зимой. Зато ходить по горе было легко, далеко видны опасные провалы. А вид с Ледяной горы на город и Сылву был потрясающий!  Панорама города расстилалась ковром, уходила в туманную дымку к югу и западу. Видны изгибы реки. Вот вблизи наши места – знакомые улицы, переулки, дома, Карасье озеро. Вид сверху, как полёт птицы. Я немедленно раскидывала руки и взлетала в упоении. Мама, постояв в задумчивости перед пространством и временем, взмывала рядом. Нас овевал ветер, мы летели над рекой и городом, лёгкие и счастливые.
     Вскоре к нашим ежедневным походам на Ледяную гору пристроились соседские ребятишки. Вероятно, их отпускали родители, раз видели, что с нами есть взрослый человек – моя мама. Наша компания шла в конец улицы и по каменистой дорожке на кладбище поднималась до половины горы. Потом дорожка сворачивала влево к кладбищу, а мы шли вправо – по скудной траве и крутому склону. Было трудно подниматься, мы пыхтели, скользили, но когда доходили до верха и оглядывались, то чувство радостного полёта охватывало нас снова и мы парили, раскинув руки. Мама, как подбитая птица, махала одним крылом вместе с нами и смеялась. Нет, такое забыть невозможно.

Наглядевшись бездумно в бездонное небо-
по небесным лугам так хочется бегать!-
с горы, как в полёте, бежим друг за другом,
и радостью рвётся душа за испугом.

И руки раскинув, себя мы не слышим:
безудержным а-а! поём мы и дышим.
И жизнь перед нами всё дальше, всё выше.
И ангел парит и садится на крыше

родимого дома, что в цветеньи яблонь
зовёт нас с горы и держит охранно
от самого детства до гибельной раны,

до смертного часа, когда в облака мы вернемся,
чтоб видеть с небес, как снова несется
с полынной горы чье-то детство.

       Свой изысканный сонет я посвящаю маме. А сейчас я посмотрела запись в маминой трудовой книжке за тот год и увидела, что у неё был добрый начальник, сразу видно, что хороший человек. Он не уволил безрукую кассиршу, которая не могла считать деньги одной левой рукой, а перевёл её в бухгалтеры до октября. В октябре, когда рука зажила, он приказом перевел её обратно на должность счетовода-кассира.
Но начальные навыки бухгалтерского учёта мама получила, и это позволило ей потом работать бухгалтером. Практика и опыт пришли с годами, она стала хорошим бухгалтером и проработала им до пенсии в различных учреждениях. Как говорится, нет худа без добра. Перелом руки привёл маму к выбору профессии.