Ужас близь Олдер стрит

Не ройте вновь тот ров,
О коем доселе слух бредет.
Там отпечатки древних скульпторов,
Следы неописуемых явлений,
Внушавших дикий страх и ужас,
Природа мать, спасла нас от безумия,
Сковав наш разум
В оковы глупости и скептицизма.
Настанет та трагедия и в наших землях.
Во благо человеческого рода!
Молитесь всем Богам о снисхождении,
Придет сюда сияющая мерзость и будет
Обречен весь свет, все земли, и даже
Те, кто вовсе был в стенах избытка
Личных правил, окажутся в котле
Влияний иных мерцаний света.

                Ужас близь Олдер Стрит.

«Дорогой друг, если ты читаешь эти строки, значит я уже давно сошел с ума или меня уже вовсе нет в живых. Нет времени что-либо объяснять, обратись в районную библиотеку к мистеру Уайту, он перенаправит тебя в центр событий, когда же ты уже будешь осведомлен о ситуации, то тебе будет необходимо встретиться с Уильямом Оллфордом, он поможет тебе в поиске всех ответов. 

Это архиважно!

Твой Э.В. Керсвилл.

Это письмо, напечатанное на печатной машинке, пришло мне вчера ночью, то бишь 15 ноября 1926 года. Эдвард Керсвилл был моим старинным другом, мы познакомились в одиннадцатом году в Кембридже, во время поступления в один из университетов Бостона. Уже на то время Эдвард являлся оккультистом весьма обширной эрудиции и будучи довольно известной личностью в библиотечных кругах, довольно часто пропадал за изучением старинных книг. Полтора года назад Керсвилл начал активно изучать историю восточных штатов, в его квартире все чаще стали появляться древние книги, карты и какие-то вырезки из новостных выпусков, помнится, в одной из таких вырезок, очень импульсивный журналист писал о прочно устоявшийся тенденции пропажи людей на окраине Массачусетса. А в прошлом полугодие Эдвард сам отправился в долгосрочное путешествие, как раз-таки в область востока, посмею предположить, что он захотел разузнать источник той загадочной тенденции, отнюдь, я нахожусь в весьма здравом рассудке, но мысли о том, что Керсвилл мог попасть в беду к ужасу, утвердились.

 Перечитав письмо моего приятеля еще раз, я все же решил наметить поездку в библиотеку на следующий день. Неимоверное давление событий все сильнее сказывается на моем сне. Почти всю ночь мне снился цикл жутких сновидений, где я бродил по руинам циклопических храмов, а когда выбирался на свет, видел огромную звезду, мимо которой пролетали мерзкие крылатые существа в чьих словно резиновых лапах, находились остатки допотопных барельефов. Скорее всего, кошмары вызваны назойливыми нападками мигрени, которые начались еще в 1919 году, в то время я был и сейчас остаюсь профессором археологии одного из университетов в округе. Конечно, вся эта история в течение всего дня вызывала у меня признак тонкой необоснованной ничем, кроме своих скептических доводов, построенных в свою очередь на исключительно рациональном фундаменте мыслей, несуразности, но при всем этом в письме Керсвилла находилось какое-то леденящие предчувствие нечто опасного. С фамилией Оллфорд я знаком не был, но хвалебные отзывы моего приятеля, найденные мною в последующем изучении ситуации, все же развеивали общую смуту картины. Но в чем я был точно уверен: произошло нечто ужасное, нечто, по тревожащее моего друга, возможно сводившее его с ума на протяжении какого-то времени.

Эрон Уайт так же, как и я, является профессором одного из университетов в Бостоне, только он преподавал математику, попутно учась на историка и иногда помогая вечерами в библиотеке. Эрона я знал не так давно, несмотря, на то, что он был близким другом Эдварда. Тем не менее я считал его достойным и умным человеком, на которого можно положиться и если кто-то и сможет рассказать мне о загадочных амбициях моего друга, то это сможет сделать только Эрон Уайт.

Огромный ливень и кромешная темнота на улице серьезно затруднили поездку, но к семи часам вечера я все же уже подходил к библиотеке Бостона. По мере моего приближения к пункту назначения, я все чаще улавливал нити сомнений, перерастающих в некое сплетение неясного мне напряжения. Еще идя по темному коридору здание библиотеки, которое также выполняло роль многофункционального центра, меня охватило незнакомое мне ранее чувство знойного беспокойства, вызванное потоком неизвестности, который беспрерывно обрушивался на мой рассудок за эти последние два дня. Библиотека, на удивление для столь позднего часа, была открыта, что было явно не добрым знаком, а Эрона уже не было на месте, но все же стоит зайти в его кабинет. Постучавшись в деревянную дверь кабинета Уайта, в мою сторону не последовало одобрительных знаков, позволяющих мне войти, пересилив рамки приличия я все же самопроизвольно открыл дверь и осторожно вошел в кабинет. 

Несмотря на просторность кабинета, его захламлённость значительно сокращала количество пространства и изрядно сковывала мобильность передвижения по кабинету. Если обратить внимание на детали обстановки в кабинете, то можно легко понять, что какие-то пожелтевшие, от просачивающегося сквозь окна лучи солнечного света, карты, старинные книги и вырезки из газет, явно преобладали над стандартным инструментарием бостонского библиотекаря. Нет, конечно, я бы принял эту всеобщую беспорядочность, как душевное увлечение автора этой беспорядочности, если бы зайдя в кабинет не увидел и не остолбенел от вида повешенного на телефонном проводе Эрона Уайта. Обескураженность явно тогда затмила мою рациональную внутреннею организацию, поэтому не стоит заострять внимание на описание тогдашнего состояние кабинета, оно вполне могло быть дополнено эмоциональными остаточными образами. 

Руководство многофункционального центра пришло в ужас от жуткой смерти мистера Уайта, на удивление меня не окрестили клеймом убийцы, а даже наоборот я стал весьма доверенным лицом в глазах штатной полиции. Выпросив у шерифа в качестве временной резиденции кабинет покойного Эрона я окончательно погрузился в эту историю. Пока полиция искала возможные причины само расправы Эрона, я начал подробно изучать содержание бумаг, которые оставил после себя Уайт. Эрон часто вел переписку с Уильямом Оллфордом, Эдвард уже упоминал это имя в своем прощальном письме, видимо этот Оллфорд и вправду осведомлен о ситуации, приключившийся с Эдвардом. 

Эрон должен был перенаправить меня к Оллфорду, теперь же это не представляется возможным, а самостоятельно найти какую-либо информацию об Оллфорде мне не удалось, вероятно Эрон сжигал конверты от писем в камине. Касаемо самих писем мне удалось отметить несколько деталей. Все письма были рукописными, почерк был хоть и разборчив, но написан явно дрожащей рукой, неспроста у человека могут дрожать руки, одного этого факта хватило, чтобы в моей голове Уильям Оллфорд отпечатался, как запойный алкоголик или же сумасшедший, а может и вовсе все вместе. Но противоречие, касаемо образа Оллфорда все же были, дело в том, что все письма были написаны грамотно и отличались особой красноречивостью. В основном письма представляли из себя описание местных жителей какого-то города, название города не упоминалось не в одном письме, но зато именования улиц с их дотошным описанием мелькали почти в каждом абзаце. Карта же, которая висела на стене кабинета, судя по всему, отображала тот город и местность по округе. Проведя месяцы в глубочайших исследованиях мне удалось выяснить примерное место расположения города, он находился в глубине Род-Айленда на Англиканской равнине, окруженной холмами. Название города я вынужден оставить в тайне, ибо в случае спонтанного обрыва записей, никто из людей, читавших их, не должен продолжать эту жуткую историю. Ровно 150 лет назад королевские колонисты стали свидетелями кровопролитной резни. Некий адмирал Чарлз Моррисон в своем письме, отправленном прямиком из Бостона в Йорк в 1776 году, описал, что в миле от леса на, тогда еще безымянной, равнине им пришлось столкнуться с враждебно настроенными миссионерами. После столкновения было насчитано 5 трупов миссионеров, а еще примерно дюжина скрылась в лесах, потери королевской армии составляли куда более существеннее числа, было зверски заколото 7, а отправившаяся на поиске беглецов того племени группа солдат из десятка человек, так и не вернулась из лесов. В отчете Моррисона было сказано, что скорее всего миссионеры принадлежали англиканской церкви, но при всем этом от этих духовников веяло лишь убогостью и злобой, а в купе с ирландской внешностью они и вовсе смахивали скорее на кучку избитых бедняков, адмирал даже указывает, что до контакта с тем культом, а судя по описаниям Моррисона это был именно культ. Один из кавалеристов, принял тех ирландцев за племя больных зверей. После еще нескольких попыток поиска культистов, было принято решение бросить эту равнину. Вот как раз после того случая в различных источниках и стало мелькать словосочетание «Англиканская равнина». Видимо та секта и послужила отправной точкой интереса Эдварда. 

Издавна, начиная со второй половины шестнадцатого века, горд был окутан дурной славой, многие перешептывались о странных обитателях леса и жителях города, а летописи их деяний буквально пропитаны ужасом их богомерзких ритуалов, убийствами и слухами о причастности к Сатане.

Город был возведен в 1556 году, англиканскими миссионерами из Ирландии. Первую сотню лет своего существование поселение пыталось нормализовать промышленность и более плотно укрепиться на этих землях. Ближе к семнадцатому веку город стал процветать, служители англиканской церкви начали приглашать рабочих и фермеров, а те в свою очередь оставались жить в городе. Основной доход приносило сельское хозяйство.; Зимой 1789 года, на деньги, полученные с продаж обильных урожаев и нескольких мельниц, на севере Вест Стрит был построен собор. Некоторые из свидетелей процесса строительства утверждают, о том, что, когда собор был построен на добрую треть, он рухнул, провалившись на три ярда под землю. В ходе обрушения погибло несколько рабочих, в том числе и Бостонский агроном, следившей за постройкой. Ситуацию сразу же взяли в свои руки правящие круги Бостона, но, когда центр местного самоуправления понял о том, что с мэра города, заседающего где-то в Массачусетсе, не получиться вытащить ни одного доллара, Бостонские чины забыли о происшествии.
Численность населения города к тому времени перевалила за две тысячи. Но потом вновь пошло затмение и по городу понеслась дурная слава. Стали пропадать негры, католики, а потом и вовсе кто попало, то найдут изрезанного фермера, то забитого насмерть старого инспектора из Бостона, который собирался провести раскопки на месте фундамента собора. А первого ноября 1791 года, в лесу была найдена семья: два ребенка, женщина и мужчина, их нашли близь Олдер стрит на выходе из леса, архивные данные говорят, что их тела были изуродованы огнем, а странные тонкие порезы, были хаотично разбросаны по всем участкам тела. Тогда-то местные специалисты и засуетились, в темпе закончив строительство собора, не обращая внимания на многочисленные предупреждения и попытки прекратить строительство, исходящие из Бостона.
 

К моменту 17 марта 1926 года, то бишь почти 4 месяца с момента смерти Эрона Уайта, бессонные в связи с кошмарами ночи стали неотъемлемым атрибутом моего душевного склада. Повышенная раздражимость и явно ментальная деградация вклинились в мой рассудок. Причина самоубийства Эрона Уайта все еще оставалась загадкой, но навязчивые мысли, что самоубийство Эрона может быть связано с пропажей Эдварда, наводили в мой уже пошатнувшийся рассудок стаю пугающих и вызывающих жуткое беспокойство мыслей. Если раньше я практически на официальном уровне занимался расследованием пропажи моего друга, то все то, чем я сейчас занимаюсь - не более, чем жалкая попытка внушить себе более благоприятный исход судьбы Эдварда. Ибо, чем дольше я читал все эти ветхие книги из кабинета Эрона, чем дольше вчитывался в отчеты колонистов о жутких племенах на восточных берегах Северной Америки и западного побережья Ирландии, то все более погружался в пучину страха и колоссальной душевной неразберихи. Эдвард пропал без вести, Эрон повесился в своем собственном кабинете, а вероятнее всему виной этому ирландские католики, сошедшие с ума сотни лет назад, неизвестно, что будет дальше, но в чем я уверен точно, что-то случится, непременно случится, нечто жуткое. Мне нужно встретиться с Уильямом Оллфордом, срочно! Возможно, он поможет мне завершить эту историю. 

Составив миниатюрный и более подробный вариант карты Эрона, захватив с собой старый бельгийский револьвер, я отправился в путь. До места назначения было 56 милей, своей машины я не имел, а автобусный рейс до тех мест не был проложен, поэтому пришлось искать людей, которые смогут довезти меня. 

Спустя часового поиска и монотонной ходьбы по влажным, от недавно проходящего дождя, тротуарам Бостона мне удалось отыскать водителя, им был пожилой кривой мужчина, чудаковатый старик не сразу согласился подвезти меня, когда же я весьма настырно решил поинтересоваться причиной отказа, старик начал рассказывать, осторожно подбирая слова. 

Видите ли, профессор, я сам то не местный буду, из Милтона родом, но уж поверьте, чего я только не слыхал об этом обители нечистоты, скверный городишка во всех смыслах. А живут там самые натуральные оборванцы и уроды, видал я одного такого, глаза мертвые, будто слепые, ноги кривые, а лицо словно у больного проказой, нет уж, в жизни туда больше не сунусь, а знаете с чего они уроды такие? Так они в дьявола верят, всю скотину, да котов с собаками переловили для ритуалов отвратительных. Жил там в городе, лет 30 назад, фермер один, Бэзил Мартин, так они всю скотину его разворовали, а тот на них собрался в суд подавать. На следующей недели дом фермера сожгли, а самого Мартина в лесу на знамени треугольном распяли, то-то. Я, конечно, тоже, знаете, не из глупых, и особо слухам этим не поддаюсь, а может и вовсе смехотворшина да байки все это, да вот только учтите, что бродит там точно сила нечистая. А месяца четыре назад там и вовсе пожар случился, часовню и несколько домов подожгли, точно говорю подожгли! Электричества то там нет! 

А, знаете, говорят еще, пейзажи там загляденье, прямиком из Нью-Йорка в прошлом году художник туда приехал, до сих пор не вернулся, поговаривают, мол застрелился, нечего там умным людям делать, оставьте вы в покое те места.

Хоть рассказ старика и прозвучал, как несусветный бред, но доля правды все же вышла из его уст. Я сам считаю, что культ существует, но не в такой степени опасности как описал его этот чудак, но все же способный совершить нечто жуткое с беднягой Эдвардом. Стоит быть настороженным, но и не забывать, что у страха глаза велики, видать разум старика уже давно покоится на дне бутылки, раз он абсолютно серьезно несет такую эфемерную бредятину. Каким бы странным не был этот человек, я не хотел более мокнуть под дождем, поэтому за 15 долларов и флягу бренди, с условием, что последние 2 мили я пойду пешком, старик неохотно согласился мне подвезти. Я в темпе рассчитался и, буквально залетел в машину. Мы тронулись с места. Начав двигаться по проселочной дороге, ржавый седан старика уже через 35 минут езды, еле шевелился по зигзагу из песка и грунта. Я был крайне удивлен, что на дороге не просвечивала калия и не было никаких признаков человеческого ботинка. Спустя время водитель наконец снял замок со своего рта и выплеснул на меня кучу непонятных фраз, я понял лишь малую часть его криков, казалось он хотел повернуть на шоссе и поехать в сторону Милтона, но я твердо стоял на своем, поэтому положил на облезший подлокотник 20 долларов и мы благополучно проскочили поворот. Следующие 40 минут я слышал лишь стук колес и шум радиатора.

Мы остановились в чаще леса, вокруг меня были преимущественно высокие сосны и ели. Владелец машины помог выбраться из его миниатюрного автомобиля, мне даже на мгновение показалась злоба в его движениях, если бы он дернул меня чуть сильнее, то на крыше машины осталась вмятина похожая  по форме на макушку моей головы, но тем не менее я уже стоял на земле, засыпанной иголками, а водитель, показав мне пальцем на кривую тропу, умчался обратно с неимоверной скоростью.

 Судя по карте, я нахожусь в лесополосе и до города как раз идти чуть более двух милей. Фланируя меж деревьев, я невольно задумался, для чего здесь нужна это лесополоса, но споткнувшись о еле заметный, срубленный дорожный указатель, мои опасения подтвердились: этот город пытались скрыть от лишних глаз, и одна только мысль о поводе к укрытию города вызывала самый настоящий неподдельный страх. Всю дорогу к городу я невольно накручивал себя, но что мне точно не давало покоя, так это полное отсутствие живности, не скрежета роя цикад, не гомона стаи птиц, а воцарившиеся, пронизывающие до глубины души, после дождя безветрие наполняло мой, сказать честно, уже пошатнувшийся рассудок страшными мыслями о происходящем в этой местности. Даже не знаю, что я почувствовал, когда средь макушек елок мне удалось разглядеть природное земляное нагромождение, довольно больших размеров холм, на вершине которого, словно корона, располагался внушительных размеров кромлехом, этот каменный круг стал весомым подтверждением о наличие культа, что одновременно и пугало и лишь сильнее наращивало неподдельный интерес. На некоторых камнях я обнаружил высеченные иероглифы, прочитать я их, к сожалению, не мог, но мне удалось уловить некий резонансный сигнал. Манящие к кромлехому звуки начали мелькать в моей голове, а глаза самовольно зажмурились, пропуская лишь вспышки яркого света, незаметно для себя я уже стоял в притык к одному из камней с надписями, а звуки в голове переросли в жуткий вой с частотой стрекотания насекомых, я уже было хотел положить руку на камень, как вдруг глаза открылись, а я в последний момент отверг жуткий вой. На миг я подумал, что это могло ознаменованием финала всей этой истории, Эдвард мертв, а Оллфорд простой местный сумасшедший и стоит возвращаться домой, но когда я взглянул с холма в сторону города и увидел полчище старомодных треугольников – я понял, что уже слишком далеко зашел, зашел туда, где грани рациональности и безумия расплываются, туда, где есть лишь смерть и нечто более жуткое и злободневное, нечто неизвестное, пути назад нет, мне было суждено столкнуться с запретным. Неимоверной силы головокружение одолело меня, пошатываясь я отошел на несколько шагов от круга и потеряв равновесие чуть было не сорвался с холма. Аккуратно спустившись с возвышенности, я вышел на огражденную гнилым захудалым забором дорогу, а через пол мили начали виднеться хаотично нагромождённые дома. Отойдя от забора, я заметил металлические шпалы, заваленные камнями, поверх которых росла густая трава. Если судить по состоянию ветки, можно легко догадаться, что она заброшена, причем довольно давно, ибо на современных картах Массачусетса нет даже упоминаний о наличии в этом городе железной дороги. Судя по карте, я подходил к улице Саинс Стрит. Сама улица выглядела крайне плачевно, в одном из писем Оллфорда значилось, что именно эта улица стала фундаментом для города во время его постройки, когда-то тут действовал архивный центр, но сейчас он представляет из себя пустующее здание, а покосившаяся на 30 градусов колонна, повлекшая частичное обрушение антаблемента, и выбитые стекла придавали этой громоздкой развалине вид каких-то древнегреческих руин. Походив по жилому кварталу, я насчитал двадцать три дома и только из трех дымоходов шел дым. Сами же здания представляли из себя жалкое зрелище, некоторые из домов были практически полностью разрушены, а некоторые все еще медленно умирали, поголовно все фронтоны были сгнивши или поедена паразитами, большая часть окон и мансард были заколочены или тщательно закрыты. Широкие улицы были практически пусты не только на наличие местных жителей, но и на наличие уличных собак и кошек. Тем не менее, затхлый воздух с ароматом гниения, который чувствуется сразу при входе в город, обеспечивал каждый гнилой фундамент дома парой крысиных нор. За время блужданий по городу я встретил не так много людей, но все они без исключений отличались анемичностью в движениях и общей физической дефицитарностью, голос их был хрип и злобен, глаза пустые, а в их поведении были заметные явные признаки физической и умственной деградации. Жители этого города оказались настолько оторваны от мира, что представляют отдельный подвид человечества. Подходя к Вест стрит, я убедился в наличие какой никакой современности в этом забытом Богом апофеозе ветхости, недалеко от бульвара промелькнула патрульная машина, вероятнее всего, это была одна из единственных машин в городе, если не единственная. Бульвар же, если его можно так назвать, представлял из себя глухую толпу тупиков, окруженных голыми деревьями, освещение в этом месте, как и на тротуарах за пределами бульвара, отсутствовало, фонарные столбы были по большей части нерабочие и лишь в нескольких столбах изредка мелькал всплеск электричества, сопровождающий небольшой выброс искр. Если говорить о самой Вест Стрит в целом, то улица была относительно приличной, по крайней мере свет в домах здесь мерцал гораздо чаще, чем на Саинс Стрит, а фасад домов, хоть и с большой натяжкой можно было считать синонимичным к привычному для моих глаз образу бостонскому фасаду жилого дома. Когда-то улица являлась оплотом духовной сферы жизни города, в центре Вест Стрит располагается нечто похожее на собор, шпиль его был обломлен, а циферблат на часовой башне отсутствовал, что все равно не мешало замысловатому механизму производить щелчки хода часов. Само задние было ограждено нелепым забором из досок, которые скорее всего принадлежали соседнему дому, который рухнул еще несколько лет назад. Если полагаться на письма Оллфорда, то где-то в трети мили от сюда должна быть ветхая часовня, но таковую обнаружить мне не удалось, видимо куча обуглившихся досок, нагромождённых на заросший палисадник, когда-то воплощали из себя ту самую часовню. Отходя от Вест Стрит, я услышал, как слепые часы из сердца улицы пробили четыре, скоро начнет темнеть, стоит найти гостиницу, ибо остаться без ночлега в этом бушующем урагане страха и неизвестности – последнее, что мне хотелось бы испытать. Идя по городу в поисках ночлега, я поймал себя на мысли, что несмотря на атмосферу затишья в городе, я ни разу не вышел из чувства сильного напряжения, каждый шорох, каждый скрежет фонарного столба провоцировал излишни бурную реакцию моего разума. Весь день меня не покидало чувство, что я столкнулся с чем-то недозволенным, проходя один за одним переулок, я был готов, что из тьмы каменных коридоров на меня выскочит жуткая квинтэссенция моих судорожных мыслей. По воле судьбы я вышел на Олдер Стрит, небольшое перекрестие из восемнадцати домов. На окраине улицы за небольшой гостиницей стоял серый двухэтажный дом, его эстетическая приемлемость была явно на совершенно на другом уровне относительно воплощения всех, вместе взятых домов в этом городе, по крайней мере тех, которые мне удалось увидеть. Фасад дома хоть и был сер от грязи и пыли характерной для этого города, но все же, он был полностью цел, резные кронштейны придерживали балкон на лицевой стороне здания, а каннелюрные колонны придерживали массивный архитрав и тупоугольный фронтон. Словно забыв о гостинице я подошел к дому на шаговое расстояние и задался вопросом: почему Оллфорд не упоминал это здание не в одном из своих писем?  Дом жилой, это точно, быть может, именно здесь и расположился Уильям Оллфорд? Решив, все же сначала обустроиться в гостинице я отошел от дома на расстояние двадцати пяти ярдов, как вдруг из-за колоны серого дома раздался молодой, хоть и уверенный, но немного дрожащий голос.   

На пороге двухэтажного серого дома, опираясь одной рукой на колонну, стоял молодой человек. Как и все остальные жители города выглядел он напугано, взгляд его был пустой, практически мертвый, а на каштановых волосах пробивались проблески седины. Извинившись за свою нерасторопность, молодой человек, подошел ко мне, было отчетливо заметно, что каждый шаг давался ему с большим трудом, и возможно дело было далеко не в ногах, ибо признаков хромоты обнаружено у него не было.  Протянув мне бледную тонкую руку, человек представился именем Уильям Оллфорд. Я определённо ошибался насчет образа Уильяма Оллфорда, но несмотря на его безобидный вид, я был настороже и предвкушение самой жуткой опасности. Безумно осторожно оглядевшись, Уильям открыл входную дверь дома и попросил следовать за мной. Интерьер и общая композиция комнат напоминали древний особняк, по всюду валялись книги, а монотонное оранжевое пламя кое-где освещало пространство комнат. Сам Оллфорд отлично дополнял интерьер дома, его гротескный образ, то и дело норовил затеряться в обилие темных арочных проёмах. Найдя что-то вроде записной книги, Уильям Оллфорд все также неуклюже подошел к одному их многочисленных стеллажей и прервал нить общения. Приняв меня за потерявшегося туриста, Оллфорд посоветовал мне убираться от сюда, сразу же на рассвете, а в связи с отсутствием альтернативы, он выделит мне на ночь комнату в своем доме. Узнав, что я здесь по поручению моего приятеля Эдварда Керсвилла, и в частности, мое прибытие также связано с самоубийством Эрона, Оллфорд отвлекся от записей и с некой тревожностью в глазах взглянул на меня, отложив бумаги, Оллфорд сообщил мне жуткую весть, окончательно выбившую меня из калии, хоть какого-то ясного понимания ситуации. 

Эдвард Керсвилл погиб четыре месяца назад при пожаре в часовне на Вест Стрит, а то загадочное письмо, присланное якобы от Эдварда, ничто иное – как проделки зловещей секты. 17 июля 1925 года, на распутье проселочной дороге, которая выводит из города через Вест стрит, начали раздаваться жуткие нечеловеческие вопли, разбудившие половину города, в том числе и, живущего тогда в доме номер 12 по Олдер стрит, Эдварда Керсвилла. Надев свою черную шляпу Керсвилл выбежал из дома, попутно проклиная себя, что оставил револьвер под подушкой в доме. На темных улицах города царил сущий хаос, вся Вест стрит была заполнена огнями факелов, а вокруг старой часовни кружился жуткий хоровод, а чьего центра то и дело раздавался членораздельный человеческий вой, способный вызвать дрожь даже у мертвеца. Оллфорд тогда был вместе с Керсвиллом, и как рассказывает сам Уильям, то, что он заметил над полной луной повергло его и Керсвилла в неописуемый шок. Апогея алогичности и нечто ненормального, вовсе не схожего с чем-то существующим. На месте созвездия Лиры образовался огромный разрыв небосклона, который способны увидеть лишь люди, столкнувшиеся с причиной этого разрыва или же с его философией, сквозь который просачивалось немереное количество ломанных линий, а их свечение образовало всевозможный спектр, образующий неописуемо яркий и в то же время блеклый всплеск неизвестного и непохожего не на один из оттенков цвета. А в центре жуткой дыры меж сияющих линий, словно начало рокового конца, мерцала Полярная звезда, взглянув на нее в глазах начнет мутнеть, а в голове звучать загадочный рокот сравнимый лишь с криками тысячи душ, взывающих к чему-то омерзительному. Вот тогда-то Эдвард в приступе странного гнева, набросился на одного из культистов, но уже менее чем через минуты, порванные темные мантии тащили Керсвилла в часовню попутно обливая керосином это ветхое здание. Как утверждает Оллфорд, самому ему чудом удалось избежать подобной участи и укрыться в рядом стоящем соборе. 

Волна всеохватывающего страха напрочь перемешалась с приливом удивления. Интерьер собора представлял из себя мрачный, с небрежно выбитыми ступенями, которые освещали несколько тусклых свечей, спуск вниз. Я уже был готов верить даже самому эфемерному бреду Оллфорда, лишь бы довести это безумие до рационального конца, но рассказ Уильяма об омерзительных тайнах катакомб поверг меня в глубочайший, пронизывающий до костей, шок. Невообразимый ужас, скрывающийся в мало освещённых земельных коридорах, даже через слова этого безумца, способен свести с ума самого упертого скептика всего восточного побережья. Атмосфера напряженного безмолвия, исходившая из каждого клочка еле просачивающегося, сквозь плотный затхлый до тошноты воздух, лишь еще больше сводила с ума, не давая привести рационально мыслительный процесс в тот тонус, в котором человеческий рассудок способен различать грани нечто привычного и нечто, вечно стремящегося исказить конструктивное и здравомысленное временем восприятие окружающего. В каждом жутком коридоре то и дело торчал из стены ритуальный нож или валялся на земле неизвестной породы осколок, иногда и вовсе случалось столкнуться с мерзким созиданием органики и нечто мертвого, не то идол, не то дышащая сквозь трещины на ветхом покрове тела гротескная пародия жизни в том понимании, в котором мы привыкли понимать жизнедеятельный процесс с точки зрения биологии и физиологии. Кровавые алтари и рванные черные, изредка бордовые, мантии валялись по небольшим комнатам, а из наполненных беспросветной мглой недр катакомб постоянно доносились, словно жутко дробящая дробь, крики и всхлипы отвратных голосов: «Йа! Йа! Да восстанет из эфирного склепа, тот сияющий хаос извне Йа! В день и час на распутье новой и старой луны! Стел илум верум!» 

 Закулисьем нашего примитивного рассудка скрываются куда более жуткие вещи, средь которых и смерть покажется милостыней, доподлинно неизвестна цель культа, но то, с чем мне удалось столкнуться Оллфорду, и то, что он нашел в недрах этого города не оставляет сомнений о надобности разрушить связь культа с силами извне, ибо в противном случае, мир, привычный нам, ждет гибель. В городе практически не осталось людей, не поддавшихся мерзким извращениям культа, за исключением семьи Картеров, живущих прямиком в центре Саинс Стрит, старого фермера Джона Харви и владельца продуктовой лавки Томаса Адамса одного единственно человека с автомобилем в этом городе, да и тот собирается навсегда покинуть город. Иногда, конечно, в городе мелькает патрульная машина, но это не более чем издевки глупого окружного шерифа, который раз в пару дней присылает сюда дежурного офицера. 

Более-менее сблизившись с Уильямом Оллфордом я перестал считать его сумасшедшим, наоборот, он оказался крайне эрудированным и умным человеком, раз в 21 год смог окончить астрономический факультет Бостонского университета. Наблюдая за самим Уильямом и его движениями, он точно не выглядел на свои 26 лет, изучение культа явно сыграли большую роль в его здоровье, быть может, я и перестал считать Оллфорда безумцем, но полностью и объективно судить о состоянии Оллфорда я все же не мог, некая рассогласованность перспектив в его резких и одновременно анемичных движениях и мыслях затмевала все мои гипотезы по поводу психологического здравия Уильяма Оллфорда. Но все отголоски сумасшествия Уильяма чудесным образом отражались в общую рациональную основу, хотя и не без отсутствия гротескной составляющей. Мне даже довелось почитать несколько автобиографических очерков Оллфорда о своей жизни в Бостоне и оккультном увлечение, который Оллфорд сочитал с блестящими знаниями в области астрономии и чуть менее поразительными познаниями в истории.  В один из моментов я вспомнил о художнике, про которого мне сказал, любезно согласившейся довезти меня практически до города, старик. Художник этот был одним из знакомых Оллфорда, бежавший от личного горя и в последствие творческого кризиса, судьба по воле стечения обстоятельств вновь свела его с Оллфордом. Как я уже говорил ранее, пейзажи пригорода и здешний ландшафт с эстетической точки зрения были прекрасны, но художника заинтересовало лесное озеро недалеко от Олдер Стрит, сославшись на опасность диких животных, Уильям отговорил писать картину в лесу. Сделав несколько фотографий ландшафта и озера, художник перебрался в гостиницу напротив дома Оллфорда. Далее, Уильям сказал, что лучше следует пройти в гостиницу, для понимания всей сути трагедии.

Мы отправились на место смерти художника. Судорожно оглядываясь и щурясь, видимо из-за серьезных проблем со зрением, Оллфорд наконец доковылял до главного входа гостиницы, молча открыл дверь, сказав, что мы идем в номер 5 на втором этаже. Ступени ведущие на верх были прогнивши, поэтому подъем на них мне достался с трудом, а Оллфорд и вовсе чуть не сорвался вниз, вместе с куском перил. Дойдя до номера по местами дырявому выцветшему красному ковру и открыв скрипящую дверь, я обомлел, невольно отшагнув в коридор, но переборов кричащую интуицию, я вновь зашел в комнату. Передо мной, на бордовом от засохшей крови полу лежал разлагающийся труп, поеденный крысами… крысы, боже, я надеюсь, что это были крысы. Рядом с телом стоял старый табурет, а на против него мольберт. Ох! Нет, не труп был самым мерзким в этой комнате. Содержание холста! Отпрыгнув назад, и повалившись на бардовый коридорный ковер, меня охватила паника, я почувствовал, как зрачки мои резко расширялись, в голове раздался стрекочущий гул. Бурлящие илистое озеро, мрачные сосны, окруженные едким туманом…   из озера вырывалась уродливая кривая недорисованная лапа, чуть схожая с птицей, но более объёмная и с перепончатым куском крыла, картина была не дописана, но уже вселяла откровенный страх... В ней было что-то не то, не краска была ужасна... содержание, изображение. Вмешался Оллфорд, подняв меня на ноги и успокоив, он ловко сбил холст с мольберта горшком с мертвым растением в нем. Ни на одной из фотографий не была изображена эта лапа или крыло, Бог знает, что это вообще может быть, в тот день, художник заперся у себя в комнате, и начал неистово вопить, а спустя какое-то время он открыл дверь и застрелился. Влияние культа на психику несуразно большое, излишне впечатлительные люди становятся одними из первых жертв той страшной волны безумия и паники, что на нас надвигается. 

Прожив в этот городе уже несколько дней, омерзительные сны стали еще куда более пугающими, теперь сквозь бездну сновидений я стал различать отвратительной натуры лица, или их части, горы трупов с словно откусанными частями тел. А те, уже в какой-то мере знакомые мне, циклопические руины за толстыми стенами коих начали скрываться жуткие силуэты, от которых ритмично доносились какие-то всхлипы и членораздельные звуки, которые я, готов покляться, уже стал слышать не только во снах, но и наяву. 

В один из дней, когда Оллфорду все же удалось, спустя сутки дозвониться до Картеров, ему ответила Линнет Картер, которая сквозь плач пыталась объяснить, что ее сын Артур пропал, а следом за ним и отправившейся на поиски мальчика ее муж Герберт. Линнет осталась одна в глубине Саинс и стрит, вероятно ее также ждет участь без вести пропавшей, но как утверждает Оллфорд, ветхий дробовик, висящий на стене, если только мистер Картер не забрал его с собой, обширные знания миссис Картер в области медицины и сторожевой пес помогут ей протянуть до более спокойных дней. Уильям за последнее время не раз говорил, что подобная нынешняя, практически бешеная, активность ирландцев стала неким нонсенсом в последних событиях. Из окна самой восточной комнаты дома постоянно наблюдались шествия групп культистов в количестве от двух до шести человек. Сама комната давала большой обзор, благодаря широкому окну и большой площади. 13 лет назад в этой комнате находился кабинет мэра города, Шона Хэмилтона. Будучи по воле характера поэтом любителем, Шон всю свою осознанную жизнь был очень впечатлительной личностью. В 1913 году, Шон Хэмилтон был арестован за попытку вандализма по отношению к собору на Вест Стрит, а позже был перенаправлен в психиатрическую лечебницу где-то рядом с Провиденсом, где и погиб от рук санитара в ходе несчастного случая в 1916. Отчеты о биографии Хэмилтона были найдены мной еще во время работы в кабинет Эрона, в отчетах говорится, что после проведения недели в камере заключения с Хэмилтоном начало происходить что-то странное, в особенности подчеркивали его обмороки, в которых он начал судорожно биться в конвульсиях, также отмечено, что иногда Хэмилтон мог нашептывать себе под нос какой-то неразборчивый бред.  Само это здание, ныне дом Оллфорда, вселяло в меня неподдельный интерес. Всего в доме находилось семь комнат, не включая кухню. Три комнаты были спальными, не уверен, что в двух из них Оллфорд бывал последний год, огромный слой пыли и их общая старина не давали общего представления комнатам, в здание также был большой зал, переделанный под библиотеку и 2 кабинета один из них принадлежал Хэмилтону, а в другом расположился я. Но, пожалуй, самым интересным помещением в доме было некое подобие склада, которое Оллфорд называл музеем, странный барельеф высотой примерно 5-6 футов с изображением Октавиана Августа и каких-то явно посторонних людей в мантиях, фарфоровые статуэтки и множество оккультных предметов, в том числе и странные языческие идолы придавали этому музею некую частицу атмосферы чего-то запретного, но при этом закрытого на 2 замка в этом уголке дома. 

Уже практически неделю, как на город обрушилась волна страшных событий, вчера вечером вернулся Герберт Картер, а сегодня же утром умер от колотых ран с неописуемым застывшим страхом в глазах. Единственное, что успел сказать Картер, он видел половину тела Джона Харви, которая висела на фонарном столбе, а чуть ранее, он слышал крики фермера и сери из трех выстрелов. В ту же ночь, я заметил подозрительный стол дыма, поднимающийся как раз со стороны улицы, где жил Харви.   

Сквозь громко бьющиеся капли дождя и шумы радиатора, мимо проезжающей машины Адамса, я как-то случайно услышал слабый стук в дверь, это была Линнет Картер, из-за опустившейся мглы на улице и общего состояния смутной тревоги, Оллфорд принял темноволосую миссис Картер с исхудалым зонтом и ржавым револьвером за одного из поганых культистов. Не думаю, что в городе остались здравые рассудком люди, поэтому следующей целью культа станет как раз этот дом. Вовремя блужданий Оллфорда по катакомбам собора, ему удалось прихватить часть дышащего идола, на удивление Оллфорда, после того, как он отломал этот кусок, он самобытно продолжал издавать звуки и колебаться, производя процесс похожий на дыхание. Линнет Картер, после долгих бессонных ночей, смогла сделать вывод, не имея даже намека на лабораторию, что кусок и вправду дышит сквозь трещины на каменно-подобной оболочке, поглощая кислород и выделяя какой-то неясный газ, не встречающийся в природе. При попытке вскрытия, идол издал серию непонятных мерцаний и перестал дышать. Ни у кого не оставалось сомнений, что этот идол был принесен кем-то из иного мира. 

В один день все стихло, на город опустились знакомые мне при первой встрече безмолвие и жуткая подозрительность. Второй волной, опустившегося на город безумия стал огромный стол дыма, сопровождающийся таким же огромным костром в лесу близь мерзко бурлящего илистого озера. Решившись действовать, миссис Картер, Оллфорд и я, уже через час стояли на окраине города. Жуткий вой доносился из глубин леса, приблизившись к источнику звука, нам открылся богомерзкий пейзаж, отвратительный и развратный хоровод кружился не то пир, не то хоровод кружился на берегу озера, Боже! А из этой илистой воды то и норовило вылезти что-то некогда спящее, похожее на лапу или какой-то отросток, издали напоминающий птичье крыло. Скопище людских уродств заполонило весь берег, они бесновато выли и орали, кидая очередной факел в самодельные иксобразные виселецы с трупами на них. А стоящая гора изуродованных мертвых тел, достигавшая нескольких футов в высоту. В моей голове начала творится еще более непонятная вакханалия, вторящие ритуальным возгласом звуки, а темнота начала слепить неприметным для остальных ярким свечением, взвыв от бессилия и жуткой головной боли, я стремительным движением выхватил из своего пальто револьвер, резко возвел курок и приставив оружие к голове за доли секунды нажал на спусковой крючок. Произошел выстрел. 

Я все еще слышал те жуткие крики культистов и какие-то неразборчивые слова Оллфорда, крики усиливались, а речь Уильяма становилась все тише, все это я слышал словно находясь где-то на глубине. Когда возгласы ирландцев достигли своего апофеоза и смешались с звуком напоминающем стрекотание цикад, вспышка света озарила всю истину передо мной. Яркое свечение Полярной звезды ни что иное - как один из тысячи образов твари или иного божества, не смотря на примитивность образа Полярной звезды, человек будучи настоящим посмешишем в способностях различить иную геометрию. Будучи еще до рождения одним из образов по истине неописуемой сущности, предрасположенность действий была предначертана еще давно, Эрон должен был погибнуть, как и Эдвард, все это являлось цепью, держащую мост нового мироздания и нового мира во власти иных богов, последние картины перемешались у меня в голове, я видел и бегущего из леса Оллфорда и его же кружащего в том отвратительно жутком хороводе, а мертвая Линнет Картер, постоянно сменялась, сидевшей в кресле старухой через десятки лет. Когда эти мерцающие картины утратили всякий смысл, то свечение звезды потухло и все возгласы навсегда утихли, разлом меж мирами под озером больше не закрывала безымянная тварь, а я вспомнил свое настоящие предназначение.